В понедельник утром мы встретились с Гарсоном в комиссариате. Оба были хороши, взять хотя бы темные круги под глазами, как у Ивана Грозного. Слишком много новоселий, слишком много физической любви. Я поклялась себе, что в подобных вечеринках – физическую любовь оставим в стороне – я больше участвовать не буду. Сейчас не до того. С расследованием мы явно запаздывали и, вместо того чтобы сосредоточиться или хотя бы отдохнуть по-человечески, не придумали ничего лучшего, чем включиться в программу дурацких новоселий. Перед тем как снова отправиться в собачью парикмахерскую, мы выпили по паре чашек крепчайшего кофе. Гарсон припал к чашке, торопливо заглатывая спасительный напиток. Я проверила, в какой мере можно на него рассчитывать:

– Вы в состоянии работать?

Он тряхнул головой, как промокший до нитки пес.

– Я свеж как роза, – заявил он, но при взгляде на него мне представились совсем иные розы – те, что давно зачахли между книжных страниц.

– Ордер на обыск у нас есть?

Он похлопал себя по карману пиджака:

– С особой пометкой, позволяющей изымать финансовые документы.

– Думаю, мы должны полностью посвятить себя этому делу, Гарсон.

– Согласен.

– Все складывается неплохо, и если повезет, то, возможно, мы сумеем завершить дело очень быстро.

– И с этим согласен.

– Вы только, пожалуйста, не отвлекайтесь во время работы.

– Ни в коем случае, – заверил он, довольный собой.

Что еще я могла ему сказать, чтобы задеть его профессиональную совесть? Ничего, предполагалось, что он вполне взрослый человек. Однако, пока мы ехали, я испытала тревожное чувство, услышав, как он ни с того ни с сего произнес:

– Анхела – это мечта, а не женщина, просто мечта.

Я промолчала. Тогда он спросил:

– Ну а как у вас с ветеринаром?

Меня задел этот панибратский тон. Я напряглась и ответила:

– Буду вам признательна, если вы смените тему.

– О чем речь, разумеется!

Даже моя резкость его ни капельки не задела, эйфория надежно ограждала моего напарника от любых неприятностей. К счастью, как только мы подъехали к парикмахерской, его поведение изменилось. Лицо обрело суровое выражение, а брови, до того напоминавшие две мечтательные скобки, превратились в грозные надстрочные знаки.

Эрнесто Павиа оказался на месте, рядом с ним была его очаровательная супруга. Увидев нас, он не слишком удивился и поздоровался с подчеркнутой холодностью. Мы прошли в его кабинет. Парикмахерши вовсю глазели на нас, забыв про своих лохматых клиентов. Мы чинно уселись.

– Сеньор Павиа, у нас имеется судебный ордер на проведение осмотра вашего заведения и проверки финансовых документов.

Он изобразил циничную улыбку.

– Ну хорошо, я не могу не подчиниться решению судебных органов.

Тут заговорила француженка:

– Никогда бы не подумала, что с нами могут так обращаться.

– Ничего личного, сеньора.

Павиа погладил ее по плечу, успокаивая. Она замолкла.

– Послушайте, сеньор Павиа, мне кажется, что вся эта процедура будет куда менее неприятной, если вы станете сотрудничать с нами.

– Я уже сказал вам, что вы можете осматривать все что хотите, я не возражаю.

– Речь идет не о том, можем мы что-то осматривать или нет, а о том, что мы собираемся обвинить вас в кражах и мошенничестве, а это серьезное обвинение. А серьезное оно потому, что неизбежно влечет за собой другое обвинение – в убийстве, где вы можете фигурировать как соучастник или даже как главное действующее лицо.

Он беспокойно задвигался в своем начальническом кресле и выбросил вперед обе руки:

– Минутку, минутку… Вы все-таки обязаны объяснить мне, в чем дело, не так ли?

– Мы предъявим вам обвинение как сообщнику некоего Агусти Пуига в причастности к многократному мошенничеству, а также к убийству Игнасио Лусены Пастора.

– Снова эта история? Я не знаю, о чем вы говорите.

– Хватит, Павиа, у нас есть доказательства.

– Доказательства чего?

– У нас имеется запись на автоответчике в офисе Пуига, на которой слышен ваш голос, предупреждающий его о нашем визите. Это была роковая ошибка, ошибка непрофессионала. Вы не предполагали, что Пуиг подастся в бега.

Я старалась говорить спокойно и достаточно медленно, а одновременно наблюдала за ним, готовая зафиксировать даже самые слабые его реакции. Но, если не считать вполне объяснимой нервозности, ничего примечательного не заметила. Было очевидно, что он ожидал подобного развития событий и заранее решил все отрицать.

– Еще раз заявляю, что не знаю, о чем вы говорите.

– Вы не знакомы с Агусти Пуигом?

– Нет.

Не слишком надеясь, что мне удастся вывести его из равновесия, я начала рыться в своей объемистой сумке. Вынула маленький магнитофон, поставила его на стол и включила. Чей-то голос, так похожий на голос Павиа, передал целиком сообщение, обнаруженное нами на автоответчике в Rescat Dog. Пока он звучал, я не сводила глаз с француженки. Было бы полезно узнать, посвящена ли она в это дело. Она почти не моргала, стараясь контролировать себя, хотя это получалось у нее хуже, чем у мужа. Да, она была в курсе. Превосходно, вот еще одна возможность оказывать давление. Выслушав запись, Павиа ухмыльнулся. Я предположила, что он, должно быть, не помнил точно того, что наговорил, и теперь убедился, что зря опасался и беспокоиться ему особо не о чем. Он самодовольно осклабился, обнажив безупречные зубы.

– Значит, тот, кто говорит на пленке, это я?

– Именно так мы считаем.

– Это несерьезно, инспектор! Данный голос может принадлежать кому угодно.

– Но он принадлежит вам.

– Вы пытаетесь уверить меня, что хотите использовать эту никчемную пленку как доказательство, чтобы обвинить меня в убийстве? Не смешите, инспектор, даже грудные младенцы знают, что магнитофонная запись нигде не рассматривается как доказательство!

В разговор снова вмешалась его жена, на сей раз она не скрывала раздражения:

– Это возмутительно! Полный произвол! Этот голос никак не может принадлежать моему мужу. Мы честные предприниматели, сами работаем и даем работу другим, а вы заявляетесь к нам и обвиняете в знакомстве с мошенниками и чуть ли не в убийствах. Думаю, мне придется попросить защиты в консульстве моей страны.

Павиа уже не пытался ее успокоить. Я убрала магнитофон.

– Так мы можем осмотреть помещение?

– Ради бога! Авось наткнетесь на какой-нибудь труп.

– Нам нужны также копии со всех бухгалтерских документов за последние два года.

– Пожалуйста, мне нечего скрывать! Кстати, на днях нас посетил налоговый инспектор. Не думаю, что у вас могут быть более строгие требования.

Он был оскорблен в лучших чувствах. Я подмигнула Гарсону, призывая его взяться за дело. Он кивнул в ответ и начал осматривать стеллажи и ящики стола. Потом вышел в соседнее помещение и полистал там книги записи клиентов.

Разумеется, это был напрасный труд, и Гарсон это тоже понимал, судя по тому, с каким безразличием он действовал. Мы не надеялись отыскать здесь что-либо подозрительное, но речь шла об обязательной процедуре, способной оказать психологическое воздействие на подозреваемого. Впрочем, в данном случае все говорило о том, что у него огромное самообладание. Он сам принес нам компьютерную распечатку всех счетов за требуемый период.

– Не то чтобы я вам не доверяла, но поскольку у вас здесь полная компьютеризация, сюда подъедут наши эксперты, чтобы ознакомиться с вашей бухгалтерией, так сказать, in situ.

– Да-да, конечно, мы примем их как дорогих гостей! Даже угостим чем-нибудь. А может, кто-либо из ваших людей захочет остаться здесь на ночь? Милости просим, у нас имеются одеяла для собак.

– Нет, спасибо. За пару-другую часов они управятся.

Обмениваться шуточками с этим придурком я не собиралась. Уже в машине я сказала Гарсону:

– Все оказывается сложнее, чем мы ожидали, – он не собирается признаваться. Надо поставить на прослушку его телефоны.

– Я займусь этим.

– Нужно будет каким-то образом оказывать на него психологическое давление.

– Сделаем. А там, глядишь, наши люди загребут Пуига.

– Не будем на это рассчитывать. Вы взяли список клиентов парикмахерской? Надо будет найти среди них такого, у кого пропадала собака и была найдена с помощью Rescat Dog. Допросим его.

– Этим тоже займусь я. Возьму кого-нибудь себе в помощь.

– Хорошо. А я передам все эти счета инспектору Сангуэсе и попрошу его послать пару сотрудников в Bel Can. Вряд ли они там что-нибудь обнаружат, но какое-никакое давление мы начнем оказывать.

– Наш визит уже был для них хорошей встряской.

– Вы правда так считаете? Тогда следует признать, что эти люди умеют не поддаваться давлению.

– Рано или поздно терпение лопается, инспектор.

– Не надейтесь, вполне может оказаться, что мы первые не выдержим.

– Никогда!

– Не будьте максималистом. Ладно, увидимся позже в комиссариате.

Я недоумевала, отчего Гарсон держался так самоуверенно. Оснований для этого не было. Мы топтались на месте и никак не могли выйти на убийцу Лусены, а ему почему-то казалось, что все теперь в наших руках. Я уже не говорю о том, что он по уши увяз в своих амурных делишках. Но Гарсону все было нипочем, он разгуливал нагишом по раю, радуясь, что он единственный там Адам.

Усевшись за стол в своем кабинете, я просмотрела счета Павиа, прежде чем передать их в экономический отдел. Но даже кофе с сигаретой не помогли мне в них разобраться. Что, собственно, я искала? Совпадений со второй тетрадкой Лусены? Неужели его процент был настолько высок, что он сумел скопить такую кучу денег за год? Сколько же собак должен был похитить этот несчастный? В дверь постучали; дежурный просунул голову в кабинет.

– Инспектор, вас спрашивает какая-то женщина.

– Женщина?

– Она говорит, что ее зовут Анхела Чаморро и что вы ее знаете.

– Пропустите ее.

Это должно было случиться! Сейчас хозяйка книжного магазина попросит меня походатайствовать за нее перед моим коллегой, или как женщина женщине пожалуется на источник своей печали, или сделает что-нибудь такое, что делают влюбленные женщины, когда их любовь под угрозой. Проклятый Гарсон, он мне за это заплатит! Если бы рядом было открытое окно, я бы точно сбежала. Но, как всегда невозмутимое, выражение ее лица меня немного успокоило.

– Анхела! Ты бросила свой магазин?

– Оставила вместо себя помощника. Да я ненадолго, я знаю, что ты занята.

Она села напротив, подобрав свою зеленую клетчатую юбку. Мне показалось, что она как-то осунулась.

– Принести тебе кофе?

– Не хочу тебя беспокоить.

Я пошла за кофе, заранее готовя себя к грядущим испытаниям. А когда вернулась, Анхела встретила меня грустной улыбкой. Мы молча и напряженно размешивали сахар, пока она наконец не заговорила:

– Честно говоря, после того как мы вчера расстались, я долго не могла успокоиться.

Сердце у меня так и подпрыгнуло. Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал естественно и непринужденно:

– Почему?

– У меня из головы не выходило большое число пропавших охранных собак в твоем списке. Оно несоразмерно количеству экземпляров этих пород, зарегистрированных в Барселоне. Понимаешь, что я хочу сказать?

Я понимала – и сразу успокоилась, увидев, что причина ее визита – наше расследование.

– Я долго раздумывала над этими данными, пока не связала их с тем, что на днях рассказал мне мой приятель Жозеп Арнау. Он содержит питомник ротвейлеров неподалеку от Манресы, в довольно пустынном месте, что вообще характерно для подобных питомников. Так вот, он сказал, что с некоторых пор у него стали воровать собак по ночам.

Выбирают взрослых животных, причем лучшие экземпляры, которые он держит для воспроизводства. Бедняга не знает, что и делать, – речь идет об очень ценных собаках.

– Ты связываешь это с нашим случаем?

– Сама не знаю, Петра, но только мой приятель еще сказал, что его коллеги-заводчики жалуются на то же самое. И все они выращивают собак-телохранителей. В конце концов, вы же расследуете похищения собак, вот я и подумала…

– Это так, однако в первую очередь мы ищем убийцу Лусены, и я не вижу, какое отношение эти заводчики могут иметь к его смерти.

Она слегка растерялась. Покивала:

– Да, наверное, ты права. Вы-то разбираетесь в таких вещах. Я глупо сделала, что пришла.

– Как раз наоборот. Более того, если ты мне дашь адрес твоего приятеля, я с удовольствием с ним побеседую. Что же касается пород собак, это любопытное совпадение, и, каким бы случайным оно ни казалось, проверить эту версию стоит.

Она благодарно опустила глаза.

– Ну и прекрасно, ты сама решишь, что следует сделать.

– Сосредоточиться на породах, а не на локализации собак по районам – это интересный поворот, Анхела, и, можешь не сомневаться, мы проверим этот вариант. У тебя с собой номер телефона приятеля или ты потом передашь его Фермину?

– Я захватила его, потому что не была уверена, что увижу сегодня Фермина… – Она порылась в сумочке и протянула мне листочек. – Кстати, о Фермине…

Ну вот, мои опасения подтвердились, и мы наконец подошли к главной цели ее визита.

– Да?

– Ты ведь в курсе, что он встречается с другой женщиной?

– Ну, в общем, я…

– Не бойся раскрыть секрет, я все знаю. Он сам мне обрисовал ситуацию.

Я закурила, не замечая, что предыдущая сигарета, не догоревшая даже до половины, еще дымится в пепельнице.

– Мне вовсе не хочется ставить тебя в затруднительное положение, Петра, но я знаю, что ты давно знакома с Фермином, не первый год работаешь с ним.

– Это не такое уж близкое знакомство.

– Но, возможно, достаточное для того, чтобы ты объяснила мне, почему Фермин так поступает. Я не могу этого понять, он ведет себя со мной как настоящий влюбленный. Звонит мне, настаивает на свидании, говорит нежные слова… и продолжает встречаться с этой Валентиной, причем не скрывает этого и не чувствует угрызений совести, как будто так и надо!

– Да, я обратила внимание на его поведение.

– Как можно относиться к любви столь легкомысленно? Я с той поры, как умер мой муж… ни разу ни в кого не влюбилась. Фермин – хороший человек, простой, добрый, веселый, жизнерадостный, но я никак не могу понять, чего он от меня хочет, и привыкнуть к его образу жизни.

– Я очень хорошо тебя понимаю, Анхела, поверь мне. Но хотелось бы, чтобы ты осознала, что Фермин вовсе не играет с тобой. Он уже в том возрасте, который предполагает известную зрелость, и он действительно зрелый мужчина во многих отношениях, но только не в любовных делах. Он прожил жизнь с женщиной, которую не любил, и не задавался вопросом, что такое любовь. И вдруг сейчас, когда он меньше всего этого ожидал, на горизонте одновременно появляются две изумительные женщины. Он даже ни о чем по-настоящему не задумывается и только видит, что все это замечательно. Он открывает в себе любовное чувство, хотя пока что не знает, что влечет за собой любовь. Весьма вероятно, что очень скоро он это поймет, но покамест не способен ничего воспринять, кроме собственных ощущений.

Она выслушала меня с огромным вниманием. И грустно согласилась:

– Да, я понимаю.

– Однако, если хочешь, я могу сказать ему, чтобы он хотя бы…

Она резко вздрогнула и замахала руками:

– Нет-нет, прошу тебя ничего ему не говорить. Не говори даже, что мы с тобой разговаривали, умоляю.

– Хорошо.

Она встала, пожала мне руку и направилась к двери.

– Анхела!

Она обернулась.

– Спасибо, что пришла. То, что сообщил твой приятель, может нам помочь, я с ним обязательно встречусь. – Она грустно улыбнулась. – И еще: поверь мне, Фермин неплохой человек.

– Я знаю, – прошептала она и скрылась за дверью, оставив после себя слабый аромат хороших французских духов.

Нет, Гарсон не был плохим человеком, он был всего лишь самым отпетым сукиным сыном из всех, каких я встречала в жизни, и если бы он в эту минуту стоял передо мной, я бы засвидетельствовала сей факт, врезав ему как следует ногой пониже живота. Еще не хватало мне за него отдуваться! Разбирать любовные похождения в служебном кабинете! Конечно, я это полностью заслужила, позволив втянуть себя в его интриги. Хотя каким образом я могла бы этого избежать, черт меня дери? С обеими его возлюбленными я познакомилась в ходе этого треклятого расследования. В общем, бесполезно жаловаться на прошлое, однако при первом же удобном случае надо дать понять Гарсону, что я больше не позволю впутывать меня в его бурную личную жизнь. Я снова окинула взглядом лежащие на столе непонятные счета, и меня обуяла вселенская тоска.

Я решила сходить выяснить, что там с поисками Пуига, – главным образом для того, чтобы выбраться из кабинета, в котором я чувствовала себя как в мышеловке.

Последующие дни прошли в ожидании результатов полицейской проверки, проходившей в парикмахерской Bel Can. Один из помощников Сангуэсы каждое утро появлялся там и целый день занимался изучением документов. Это было и расследование, и одновременно психологическое давление. Было очевидно, что присутствие эксперта и отдельные наши визиты докучали чете Павиа, однако их нервозность, кстати сказать, почти незаметная, не давала никаких оснований надеяться на неизбежное признание.

Со своей стороны Гарсон начал встречаться с клиентами парикмахерской. Большинству из них не удалось вернуть пропавшую собаку, однако уже на третий день нашлись клиенты, которые признавались, что пользовались услугами Rescat Dog с положительным результатом. Никто не считал, что в его отношениях с этой фирмой присутствовали какие-либо подозрительные моменты; все происходило в нормальном порядке. За возвращение собаки клиенты платили около ста тысяч песет, и это не казалось им дорогой платой; радость от вторичного обретения четвероногого друга была так велика, что они были бы готовы заплатить и дороже. Как они «потеряли» своих собак? Большинство представляли это себе довольно нечетко. Кто-то на минутку отпустил собаку побегать в парке, кто-то оставил ее в машине, пока делал покупки в супермаркете… Как они узнали о существовании Rescat Dog? Один из клиентов вспомнил, что нашел рекламные листовки в своем почтовом ящике. Какой-то даме посоветовал обратиться туда ее собачий парикмахер, сеньор Павиа. Гарсон тщательно записал все эти показания и был страшно доволен. Я посоветовала ему не звонить во все колокола, поскольку трудно на основе подобных свидетельств доказать какую-либо связь между Пуигом и Павиа. Сама же я по-прежнему рассчитывала на психологический надлом у парикмахера, но он все не наступал.

Однажды днем мы с Гарсоном сидели у меня в кабинете, и я предложила ему: «Давайте-ка прогуляемся за город». Поскольку он ничего не мог понять без дополнительных объяснений, пришлось в общих чертах рассказать ему о визите Анхелы и ее догадках относительно охранных собак, а также об ее приятеле – владельце питомника. Гарсон был ошеломлен. То, что Анхела встречалась со мной и ничего ему об этом не сказала, словно выводило его из игры, однако ему хватило выдержки замаскировать свою реакцию патиной профессионализма.

– Мне кажется, вовлекать этого заводчика в наше расследование просто нелепо, – сказал он, и я знала, что, если отбросить его притворство, он действительно так считает. Гарсон был откровенным противником новых направлений в расследовании, пока до конца не отработаны старые.

– Что мы теряем? – убеждала его я. – К тому же, поверьте, мне осточертело ждать, когда Павиа наконец по-настоящему потеряет контроль над собой. Скорее я с ним сделаюсь истеричкой! А тут еще Сангуэса и его люди, делающие все со скоростью улиток. Уже неделя прошла, а они все никак не могут разобраться с этой сволочной бухгалтерией, которой я, честно говоря, не слишком доверяю.

– Другими словами, вы не доверяете ничему из того, что мы делаем.

– Не совсем так.

– Однако предчувствиям Анхелы вы почему-то поверили.

– Это не предчувствия, а подозрения.

– А вам не приходило в голову, что подозрения Анхелы могут быть не совсем бескорыстными?

– Что вы имеете в виду?

– Я предполагаю, что Анхеле хотелось, чтобы мы оценили ее проницательность и то, как сильно заботят ее наши дела.

– То есть вы хотите сказать, что она старается заслужить вашу похвалу.

– Что-то в этом роде.

– Честно говоря, не задумывалась об этом. Как, впрочем, и о том, каким самонадеянным, тщеславным и бессердечным субъектом нужно быть, чтобы прийти к подобному заключению.

– Инспектор!

– Что инспектор? Вы посвятили меня в свою личную жизнь, и это дает мне право высказать мое мнение. И знаете, что я вам скажу, Гарсон? Что выступать в роли бога любви типа «дайте же девочкам подойти ко мне» вам уже не по возрасту, как мне кажется. Вы должны раз и навсегда понять, что у окружающих вас людей есть какое-никакое сердце и они способны страдать, вам ясно?

– Она вам что-то сказала, когда приходила сюда?

– Это может показаться вам невероятным, но про вас она ничего не сказала. Она пришла как гражданка предложить нам свое сотрудничество, вот и все.

Гарсон прикусил губу. Я попыталась немного успокоиться, подошла к вешалке и сняла свой пиджак.

– Едем, или вы хотите остаться?

Он мрачно последовал за мной. Когда мы сели в машину, его лицо приняло скорее задумчивое, чем сердитое выражение. Я попросила его достать мне сигареты из моей сумки. Пачка оказалась нераспечатанной. Он открыл ее, извлек оттуда сигарету, вручил мне и заботливо поднес зажигалку, стараясь не закрыть мне обзор.

– Я сожалею, что накричала на вас, Фермин, извините. У меня нет на это никакого права. Что-то на меня накатило.

– Да нет, хорошо, что вы мне это сказали. И к тому же вы правы, да, правы.

Дальше мы ехали молча. Тяжелые думы омрачали чело младшего инспектора, и его настроение передалось мне. Я окинула взглядом окрестности. Зима осталась позади, все вокруг зазеленело. Если бы мы не были полицейскими при исполнении служебных обязанностей, картина выглядела бы идиллической. Но мы ими были, и наши обязанности состояли в том, чтобы разгребать грязь. До красот ли тут? Я преследовала похитителей собак и убийц, а трава вокруг росла и зеленела. Я включила радио. Никакой классической музыки, способной еще больше приукрасить нашу жестокую действительность. Спортивная передача. Возбужденные голоса, обличающие нечестных арбитров. Это больше соответствовало нашей жизни. Всю дорогу до самого Санпедора мы ехали под аккомпанемент воинствующей тупости.

Питомник Жосепа Арнау представлял собой большой огороженный прямоугольник посреди равнины. Внутри был разбит обширный сад, по периметру которого располагались ровные ряды клеток. В них обитало около пятидесяти собак. Как только мы вошли на территорию питомника, поднялся такой лай, что нам пришлось затыкать уши. Свирепость, продемонстрированная этими животными, произвела на меня глубокое впечатление. Это было волнующее зрелище: пятьдесят ротвейлеров, причем все вместе, все черные, все скалящие зубы из-за решетки. Казалось в принципе невероятным, чтобы кто-нибудь осмелился войти туда, чтобы похитить одну из этих зверюг.

Арнау был предупрежден о нашем приезде и вышел нас встречать. Он оказался невысоким, щуплым и нервным человечком, при взгляде на которого ты тут же задавался вопросом: как ему удается справляться со столькими разъяренными тварями? С помощью знаков он пригласил нас в свой маленький кабинет. После чего сложил руки рупором и закричал: «Чтобы через две минуты все замолчали!» Мы молча уселись, и я воспользовалась моментом, чтобы бросить взгляд на стены, увешанные фотографиями собак и дипломами собачьих конкурсов. Ровно через две минуты безумный лай внезапно утих. Арнау поздоровался с нами и начал рассказывать, причем говорил уже без остановки. Он пожаловался на похищения собак, назвав их странными. Они не были массовыми и отличались прицельностью. Обычно пропадала всего одна собака, обязательно кобель, почти всегда молодой или взрослый. Речь шла об особо ценных экземплярах, которых он намеревался использовать как производителей благодаря их природному темпераменту, проявившемуся с детства. Ему казалось странным, что похищали всякий раз одну собаку и никогда не брали щенка. У него всегда были щенки из нескольких пометов, так почему же их не трогали, если хотели потом на собаках заработать? Ведь продать щенка гораздо проще. Он смотрел на нас, словно надеялся получить ответ на эти загадки.

– Это действительно странно, сеньор Арнау, но, по-моему, еще более странно, что кто-то способен украсть одного из этих свирепых псов.

– Те, кто проник ко мне, знали, на что идут. Среди них были сведущие люди, разбирающиеся в собаках.

– Как у вас обстоит дело с охраной?

– У меня есть собака, которую я отпускаю на всю ночь, и она бегает по саду. Это специально обученный сторожевой пес.

– А система сигнализации у вас есть?

– Поскольку питомник расположен за городом, установить подобную систему сложно и очень дорого. Кроме того, я сомневаюсь, чтобы она нам пригодилась, учитывая все ту же нашу удаленность. Нет, лучше уж изредка лишаться одной из собак.

– Наносят ли грабители какой-нибудь ущерб питомнику, когда проникают внутрь?

– Нет, это очень аккуратные люди.

– Остались ли после них какие-нибудь следы, отметины и тому подобное?

– Ничего такого. То же самое у моих коллег.

– У ваших коллег?

– Не знаю, говорила ли вам Анхела, но в других питомниках нашей провинции тоже, случалось, похищали собак, причем все происходило так же, как у меня. Понимаете, мир собаководов тесен, мы все тут друг друга знаем.

Гарсон тщательно пригладил усы и вступил в разговор:

– Послушайте, Арнау, у меня это все равно не укладывается в голове. Какими бы доками ни были эти грабители, но чтобы так запросто проникнуть на территорию и отвлечь вашего сторожевого пса… Может, ему дали наркотик?

– Нет, я возил его к ветеринару, и в его анализах не было обнаружено никаких следов медикаментов.

– Как же тогда они это проделывают, черт бы их побрал? Насколько я понимаю, такая собачка, получив соответствующее воспитание, атакует не задумываясь.

Глядите-ка, младший инспектор стал у нас настоящим знатоком собак. Арнау поднялся и стал нервно ходить по комнате.

– Не думайте, что я не задавался этим вопросом неоднократно, пока не пришел к выводу, что существует всего два способа совершить задуманное. Первый – это когда злоумышленники появляются вместе с сукой, у которой течка. Тут уж никакие команды не подействуют. Таков один из вариантов, немного вычурный, но не невозможный. Второй же состоит в том, что злоумышленник, а вернее, злоумышленники перелезают через ограду и держат моего пса в боевой готовности, не давая ему, однако, оснований для финальной атаки.

– И как это достигается?

– Используют размеренные, неторопливые, волнообразные движения. С их помощью один из них отвлекает собаку, которая подбегает к нему и лает, но не кусает, а тем временем второй направляется к клеткам и совершает кражу. Впрочем, для этого, вы уж извините меня, сеньора инспектор, нужно обладать парой яиц.

– Я бы на такое не решился, это точно, – признался Гарсон.

– Я тоже, – поспешил присоединиться к нему Арнау, чтобы подозрение в недостатке смелости не пало на одного младшего инспектора.

– Это огромный риск, и все для того только, чтобы украсть одну-единственную собаку. Не проще ли пристрелить вашего питомца, и дело с концом?

– У них вряд ли есть огнестрельное оружие, да оно им без надобности. Если бы они начали стрелять, полиция всерьез занялась бы этим делом, и тогда прощай их прекрасный бизнес.

– Вы официально заявляли о хищениях? – поинтересовалась я.

– В самом начале, но ко мне так отнеслись, что… Вы-то будете это расследовать?

– Сейчас мы расследуем убийство вот этого человека, сеньор Арнау. Он вам знаком?

Он уставился как зачарованный на фотографию Лусены.

– Нет, а кто это?

– Похититель собак, которого забили насмерть.

– Черт! Я и не предполагал, что все так плохо.

– Как видите.

Мы собрались уходить.

– Минутку! Давайте простимся здесь. Когда выйдем в сад, мы уже друг друга не услышим.

На обратном пути Гарсон беспрестанно ворчал:

– Мы уже выявили двух главных подозреваемых, но вам почему-то взбрело в голову ехать за город, за тридевять земель, и осматривать собачьи питомники. Иногда я вас не понимаю, инспектор, похоже, вам понравилось заниматься всякими второстепенными мелочами.

Я усмехнулась. Уже не было ни сил, ни желания спорить.

– Возможно, вы правы. Важные вещи мне не по зубам.

– Я не то хотел сказать!

– Да знаю я, Гарсон, знаю. Когда приедем в Барселону, выпьем по рюмке?

Он смущенно заерзал на сиденье.

– К сожалению, я договорился насчет ужина…

– С тех пор как вы сделались Казановой, крепить трудовые узы стало совершенно невозможно.

– Не ругайте меня, Петра, не надо, – взмолился он как провинившийся ребенок и стал смотреть в окно, за которым расстилалась темнота.

Когда инспектор Сангуэса выдал нам результаты бухгалтерской проверки, проведенной в парикмахерской, нас охватило уныние. Может, когда-то через их бухгалтерию время от времени и проходили крупные суммы, но обнаружить их следы не удалось. Все наводило на мысль, что мы имеем дело с умелым уходом от налогов. Да, мы выявили отдельные неизвестно откуда взявшиеся суммы, которые фактически совпадали с цифрами из тетрадки Лусены. Но это мало что доказывало. Не знаю, на что надеялся Гарсон, видимо, на что-то большее, в отличие от меня, но он пришел в неистовство, поняв, что и заветные цифры не помогут нам выбраться из трясины. Возмущению его не было предела:

– Нет, вы сами мне скажите, можно ли обвинить кого бы то ни было в убийстве, имея на руках такие дерьмовые доказательства?

– Попробуем надавить на Павиа, предъявив ему подозрительные суммы, которые мы обнаружили.

– Вы прекрасно знаете, инспектор, что все это ерунда.

– По совокупности улик, даже косвенных, не раз удавалось предъявить обвинение подозреваемым или по меньшей мере вынудить их признаться.

– Этот долбаный Павиа подвергается у нас психологическому воздействию. На протяжении многих дней мы регулярно посещаем его заведение, задаем ему вопросы, требуем всякие документы, – словом, дергаем со всех сторон, и чего мы добились? Ничего, он все такой же живчик.

– Вы же сами уверяли, что дело в шляпе!

– И продолжаю так считать! Просто этот тип нуждается в другом виде воздействия, не психологическом.

– Что вы предлагаете, излупить его?

– Это идея.

– Не глупите, Гарсон, это не решит проблему.

Он еще долго ворчал, а я старалась не реагировать, хотя он был несомненно прав. Если ни Павиа, ни его жена до сих пор не признались, то это означает, что шансы на то, что они вообще когда-нибудь признаются, день ото дня тают. С каждым разом они становились все более уверенными, убежденными в том, что нам не удастся подтвердить подозрения в их виновности. Вдобавок сами эти подозрения так и не обрели четкую форму в нашей гипотезе. Кто убил Лусену? Пуиг, Павиа или они оба? А может, ни тот, ни другой? И как быть с теми миллионами, что хранились у Лусены? Эти деньги по-прежнему вносили дисгармонию, служили лишним мазком в почти уже законченной картине. Но что поделать, мы не могли позволить себе такую роскошь, как вводить в задачу новые неизвестные. Нужно было работать с теми, что у нас уже были, и поэтому я решила предпринять последнюю попытку запугать Павиа, для чего вызвала его к себе.

Когда речь заходит о людях с железными нервами, нам обычно приходят на ум летчики или игроки в покер. После допроса Павиа можно смело включить в этот список собачьих парикмахеров. Ничто не могло заставить его дрогнуть. Он все выдержал, не моргнув глазом, в том числе вопросы по поводу небольших неучтенных сумм, а также мои замечания относительно того, что он рекомендовал некоторым своим клиентам фирму Rescat Dog.

– Ну и ну! – воскликнул он. – И это вас удивляет? Рекламные плакаты этого агентства развешаны у меня на доске объявлений. Там же можно ознакомиться с информацией о выступлениях театральных трупп, о встречах выпускников, а также с объявлениями частных лиц, попросивших меня разместить их бесплатно. Вы этого не заметили?

Его распирало от едва сдерживаемой радости и от наглости. Он чувствовал себя свободно. Был уверен, что мы ничего не знаем и не можем обвинить его ни в чем конкретном. И перешел в наступление.

– Вы по-прежнему стремитесь обвинить меня в убийстве?

– Разумеется, а кроме того, собираемся обвинить вас в причастности к похищению собак.

На него внезапно напал смех. Взрывы фальшивого хохота сотрясали его тело. Я бесстрастно смотрела на него. Сидевший рядом Гарсон просто кипел от злости.

– Ох, простите меня, сеньора инспектор, но это так смешно! Ну, а после похищения-то, что, по-вашему, мы с ними делаем? Присылаем хозяевам клок их шерсти или фотографируем рядом со свежей газетой, чтобы было понятно, что они живы-здоровы? Или, того лучше, звоним хозяину домой и заставляем собаку полаять в трубку?

Он по-прежнему корчился от смеха. Гарсон вдруг вскочил и бросился к нему, словно разъяренный бык.

– Послушай, ты, ублюдок: обещаю тебе, что, как только ты попадешь ко мне, желание смеяться отпадет у тебя на всю оставшуюся жизнь.

Я чудом успела схватить его за рукав и остановить. В противном случае его огромный кулак наверняка впечатался бы в нос Павиа. Тот сильно испугался, но сумел быстро взять себя в руки.

– Инспектор, я не какой-нибудь вам простачок и не потерплю злоупотребления властью! Буду жаловаться в официальном порядке. Я могу идти?

– Идите, сеньор Павиа, и не сомневайтесь: расстаемся мы ненадолго.

Подозреваемый ушел, а Гарсон продолжал кипеть. На меня он смотрел чуть ли не с ненавистью.

– Как вы могли позволить этому хлыщу, этому собачьему цирюльнику насмехаться над нами? Почему вы меня остановили?

– Почему? А вы что, сами не понимаете? Этот собачий цирюльник, как вы выразились, консультируется у адвоката. Он прекрасно знает, что у нас нет достаточных улик для того, чтобы предъявить ему обвинение. А вы хотите устроить скандал, занявшись рукоприкладством?

Он ударил кулаком по стулу, на котором сидел Павиа.

– Подонок! Вы не представляете, как у меня руки чесались.

– Надо уметь сдерживаться.

– Мы зашли в тупик, инспектор, только вы почему-то этого не видите. Если этот мерзавец не признается, дело развалится.

– Успокойтесь! Что-нибудь придумаем.

Гарсон подошел к вешалке и снял свой потрепанный плащ.

– Пойдемте выпьем по рюмке, а то меня уже от всего этого тошнит.

– Сожалею, Фермин, но сегодня свидание у меня.

– Свидание?

– Ну да. Я ведь тоже имею на это право, вам не кажется?

Он ушел, так и не успокоившись. В своем мятом плаще и с перекошенным лицом он напоминал бандероль, проделавшую тысячу километров в мешке с почтой. Неистовый Гарсон! Если он так же пылок в любви, можно понять, почему он пользуется таким успехом у женщин. Я убрала со стола бумаги и покинула кабинет. На сегодня хватит, да и опаздывать на свидание не стоит.

Монтуриоль ждал меня возле моего дома за рулем пикапа, обклеенного рекламами, как водится у преуспевающих коммерсантов. В своей привычной среде он выглядел менее привлекательно. Войдя в квартиру, я обнаружила, что моя помощница сделала уборку и все привела в порядок, и испытала к ней чувство благодарности.

Ужастик также выдержал все проверки и вел себя безукоризненно, а в микроволновке средневековой драгоценностью поблескивал ужин. Мне ничего не нужно было делать, кроме как продемонстрировать красавцу гостю свои чары, и я тут же пустила их в ход, наполнив для начала бокалы. Затем обворожительно улыбнулась и сладострастно поиграла ресницами, чему научилась во времена молодости. Монтуриоль тоже улыбнулся и, вопреки всем прогнозам, логичным в данной ситуации, произнес:

– Тебя, наверное, интересует моя прошлая жизнь.

– Нет, – ответила я в отчаянной попытке закрыть опасный вопрос с его неизбежной риторикой.

– Ценю твою деликатность, однако знаю, что это не так.

Все бесполезно; любое усилие с моей стороны было изначально обречено. Хуан Монтуриоль решил совершить непоправимую ошибку, ступив на скользкий путь откровенных признаний. Подобный промах сравним только с поведением женщины, которая рискнула предстать перед любовником в платье, сшитом для ее первого причастия. Нет ничего, что так же быстро убивало бы желание, как перечень несчастливых браков, с которым тебя знакомит твой ухажер. Но я выслушала его. А что мне было делать? Это началось за аперитивом, продолжалось во время ужина и даже позже, когда я, уже смирившаяся, подавала кофе. Монтуриоль поведал мне всю свою историю, начиная с первого брака с преподавательницей института, ослепительной красавицей, которая вдруг ни с того ни с сего увлеклась темной восточной мудростью. Присутствовали в этом сюжете все ожидаемые элементы: усиливавшееся отчуждение, взаимное непонимание, разные жизненные цели… Затем последовало роковое событие: его бывшая жена ушла к какому-то буддисту, что ли, весьма неопрятному субъекту. И за ее роковым шагом стоял поистине глобальный и обидный вопрос: что лучше, торговать бусами на Рамблас вместе с этим субъектом или жить со мной в тишине и спокойствии?

Вторая жена покорила его сердце сразу. Молодая разведенная женщина с трехлетней дочерью. Любовь с первого взгляда и заключение брака по ее настоянию. Все замечательно: девочка, собаки, завтрак в постели по выходным… рождественская открытка. И так до тех пор, пока через год, при полном отсутствии каких-либо признаков охлаждения, она появляется вся в слезах и сообщает, что думает вернуться к бывшему мужу. Изумление, негодование, но прежде всего любопытство: зачем возвращаться к человеку, с которым на протяжении четырех лет ты ругалась по телефону из-за всякого пустяка? Сногсшибательный ответ: она поняла, что не все потеряно и что будет лучше, если у девочки снова будет нормальная семья.

– Тебе это понятно? – допытывался Хуан. – Понятно, почему женщины в конце концов меня бросают?

К тому времени я, чтобы выжить, уже в пятый раз подливала себе виски и была готова откровенно ему ответить, но последний проблеск здравомыслия заставил меня избрать проторенную дорожку.

– Ты не должен так терзаться из-за этого, Хуан, – гнусаво промурлыкала я, и он выдал последнюю банальность:

– Я пытаюсь, но в конце всегда возникает сомнение, не я ли в этом виноват.

Все любовные истории одинаковы со времен Уильяма Шекспира; так что, когда я собираюсь погрузиться в пучину чувств, я перечитываю какую-нибудь трагедию и успокаиваюсь. Этого ни один мужчина никогда не сможет понять; они озабочены тем, как бы в сотый раз изобрести порох, хотят чувствовать себя всегда первыми, подобно закутанному в полярные одежды Амундсену.

– Может, будем ложиться? – прибегла я к последнему средству, находившемуся в моем распоряжении.

Он согласился, однако все вышло не слишком удачно, потому что он еще был погружен в свои прошлые беды, а моя голова была набита его признаниями вперемешку с алкоголем. В довершение всего в семь утра раздался телефонный звонок, заставивший меня с перепугу подскочить в постели.

– Инспектор? – Непринужденный голос Гарсона на другом конце провода показался мне птичьей трелью.

– Гарсон! Какого…

– Хочу сообщить вам хорошую новость. Павиа сознался.

– Что?!

– То, что слышите. Мне удалось заставить его сознаться.

– Заставить? Что там произошло? Что вы с ним сделали?

– Успокойтесь, я пальцем его не тронул и даже близко не подошел. Помогли психологические методы, которые вам так нравятся.

– Я хочу знать, где вы и что произошло.

– Не волнуйтесь, Петра. Я в комиссариате, и все идет как надо.

– Он признался в убийстве Лусены?

– Нет, в убийстве он не признался. Более того, клянется, что это не он.

– А кто же?

– Лучше бы вы сейчас же приехали сюда, инспектор. Павиа готов подписать свои показания. Потом я объясню вам все детали.

Я думала, что Хуан спит, но, как только повесила трубку, его руки сдавили меня, и я почувствовала его губы, все ниже и ниже спускавшиеся по моему позвоночнику.

– Мне очень жаль, Хуан, но я должна идти.

– Сейчас?

– Возможно, мы арестовали убийцу Лусены.

– Раз вы его арестовали, он уже никуда не денется и ты можешь не торопиться. Задержись на минутку.

Но я быстро встала с постели. Его игривость меня покоробила. Я оделась на кухне и наспех сварила кофе. Пока ехала в комиссариат, сердце у меня было не на месте – сказывались как похмелье, так и нынешнее волнение. Психологические методы! Интересно, что Гарсон подразумевает под психологическими методами? Я готовилась увидеть перед собой изуродованного инквизиторскими пытками парикмахера со свисающей лоскутами кожей. Однако, как и обещал младший инспектор, Павиа был цел и невредим. Я имею в виду, физически невредим, потому что он был совершенно раздавлен морально. Выслушав объяснения своего напарника, я поняла: то, что он считал психологическими методами, было самым настоящим душевным истязанием. Этот варвар Гарсон дожидался закрытия парикмахерской. Он подошел к парикмахеру, когда тот уже спускал металлические жалюзи, и предложил ему пройти к машине. Он заставил Павиа сесть в нее и привез его на какой-то пустырь. Но как младшему инспектору удалось добиться, чтобы уверенный в себе человек, наверняка пользующийся услугами адвоката и, в общем, далеко не глупый, послушно участвовал в процедуре, которая по всем признакам была незаконной? Очень просто – Гарсон был не один. Рядом с ним, пристегнутая к его запястью на коротком ремешке, угрожающе ворчала Моргана, собака Валентины Кортес.

– Черт знает что! – воскликнула я.

– Позвольте мне кончить, Петра, не торопитесь. Я знаю, как обращаться с Морганой, Валентина мне показывала. Никакого риска, что собака меня не послушается, не было.

Чтобы дослушать, чем кончилось дело, мне пришлось сжать зубы, кулаки и напрячь все мышцы.

– Вначале, чтобы Павиа убедился, что я не блефую, я отдал Моргане несколько команд, и она их мгновенно выполнила. «Вот видите, Павиа, – сказал я ему, – когда я захочу, это чудище вцепится вам в глотку и перекусит яремную вену. Ему это раз плюнуть. А потом поглядим, найдут ли того, кто это учинил». Он продержался еще некоторое время, не отвечая на мои вопросы, хотя занервничал. Тогда я крикнул Моргане: Gib laut! – что означает: «Голос!» Собака с хриплым лаем направилась прямиком к подозреваемому. Павиа испугался. И в этот момент я громко скомандовал: Vo ra n! – что значит: «Вперед!» Вы бы видели, что вытворяла Моргана! Она с такой силой бросилась на него, что я едва ее удерживал, и начала рычать, пускать слюну, щелкать зубами. Тут уж подозреваемый, конечно, не выдержал и попросил меня убрать собаку. Он был готов давать показания.

– Подозреваемый! Лучше называйте его мучеником или жертвой. Как вам только взбрело в голову учинить подобное? Разве вы не знаете, что признания, полученные под принуждением полиции, считаются недействительными?

– Это другое дело! Павиа все осознал и готов к сотрудничеству. Говорит, что совершенное им не настолько серьезно, чтобы его упекли за решетку на всю оставшуюся жизнь. Осознал же он масштабы этого дела, когда увидел, как далеко я могу зайти. Моргана помогла ему реалистически оценить свое положение. Тут я крикнул ей Aus!, что значит «Хватит», и она мгновенно успокоилась.

– Перестаньте вопить по-немецки, словно проклятый наци! Так, значит, он все осознал, да? Как только Павиа встретится со своим адвокатом, против вас будет подан иск, в результате чего вас могут даже отстранить от службы. Это хотя бы вам понятно?

– Ничего такого не случится, вот увидите. Адвокат поймет, что у нас есть доказательства виновности его клиента, и сделает вывод, что того ждут большие неприятности и лучше не быть замешанным в это дело об убийстве.

Я села и обхватила лицо руками.

– Вы совершили ошибку, Гарсон. Серьезную ошибку.

– Я не мог позволить, чтобы какой-то слизняк насмехался над нами! Ничего, теперь у него пропала охота смеяться, это я вам гарантирую.

– Посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Разве вам не интересно узнать, что мне рассказал Павиа?

Собрав последние силы, я мрачно кивнула.

– Представляете, Петра, все наши предположения подтвердились! Пуиг и Павиа – сообщники. Они наняли Лусену и время от времени платили ему от тридцати до пятидесяти тысяч песет за кражу собак, на которых ему указывал парикмахер. Это совпадает с цифрами во второй тетради Лусены, заметили? Павиа говорит, что он был не единственным источником информации для Rescat Dog. У Пуига имелись и другие важные информаторы. Кроме того, они оба участвовали еще в одном грязном бизнесе, связанном, кажется, с отмыванием денег.

– Ну, а смерть Лусены?

– Павиа клянется и божится, что не убивал его. И Пуиг, по его словам, тоже ни при чем. Они уже год как перестали видеться с Лусеной. Он сам вышел из дела, сказав, что его физиономия слишком примелькалась, а это опасно. И занялся чем-то другим.

– Чем?

– Он не знает.

– Ну конечно, не знает.

– Я не думаю, что он лжет, инспектор. Наверное, они действительно потеряли Лусену из виду, такое случалось и раньше. Павиа был так перепуган, что выкладывал все как на духу.

– Еще бы! Когда шестидесятикилограммовая тварь показывает тебе кровожадные клыки… Да он бы и в убийстве Кеннеди признался, лишь бы ее убрали!

– Именно так! Но почему тогда он уперся и не желает признавать ни под каким видом, что он убил Лусену?

– То есть вы продолжали натравливать на него собаку и после того, как он признался?

– В главном он не признался!

– Вы прямо как Нерон; как Нерон и Калигула в придачу.

– Называйте меня как хотите, но благодаря мне мы сможем теперь полностью распутать это дело.

– Это если вас не вышибут из полиции, что, как мне начинает казаться, было бы справедливо.

Я сама допросила Павиа. Лицо у него до сих пор было бледное, как у мертвеца. Он пункт за пунктом подтвердил все то, в чем сознался моему напарнику. И категорически отказался признать, что убил Лусену, которого они с Пуигом знали исключительно под кличкой Ретако. Вот уже год, как они его не видели. Что касается Пуига, его сообщника, то, по словам Павиа, тот был замешан в разных мошеннических операциях, к которым он, Павиа, не имел никакого отношения. Не знал он, и чем мог заниматься Лусена на протяжении последнего года своей жизни.

История повторялась самым тревожным образом, потому что, если мы теряли след Лусены, то что у нас на самом деле оставалось? Ничего! Еще одно заурядное преступление, совершенное мошенниками и похитителями собак. Если только не предположить, что признание Павиа было неполным и он решил, невзирая ни на какую собаку, отрицать, что убил Лусену. Что бы там ни считал Гарсон, наше положение не было таким уж отчаянным. Существовал всего один более или менее надежный способ проверить, сказал ли Павиа правду, однако он был достаточно сложен и не гарантировал успеха. Тем не менее я предложила его младшему инспектору, и он согласился. У нас не было особого выбора.

Спустя два дня мы предложили адвокату Павиа заключить с нами соглашение. Оно было очень простое: если Павиа позвонит по телефону Пуигу (мы были уверены, что он знал, где тот находится), то ему не будет предъявлено никакого обвинения вплоть до ареста второго подозреваемого, что позволит ему не находиться в тюрьме все эти дни. Если Павиа действительно не виновен, это выяснится из показаний Пуига, и тогда владелец парикмахерской не будет обвинен в убийстве. Вторая часть плана была очевидна: Павиа предложит Пуигу получить свою долю за последние операции, назначит встречу в каком-нибудь тихом местечке, и тут-то мы его и повяжем. Ну а потом допросим и убедимся, что его версия не расходится с версией Павиа. Мы предполагали, что Пуиг не откажется от подобной встречи, ибо в его положении беглеца деньги всегда нужны и от них не следует отказываться.

Адвокат принял наше предложение. Его возможности тоже не были чересчур широкими, и тот факт, что его клиент не будет обвинен в убийстве, показался ему важным. Оставалось убедиться, что Павиа знает номер телефона, по которому можно связаться с Пуигом. Разумеется, он его знал. То, что при прослушивании его телефонов не было зарегистрировано ни одной попытки мошенника связаться с ним, служило тому доказательством. Конечно, нельзя было исключать, что они уже поговорили друг с другом, и в таком случае возможные показания Пуига теряли свою ценность. Быть может, они давно договорились относительно общей версии событий. Но в любом случае я считала, что допросить Пуига чрезвычайно важно. Гарсон тоже. Мы забросили наживку. Рыба должна была незамедлительно клюнуть. Я поклялась своему напарнику, что, если и на этот раз следы Лусены растворятся в тумане, я запишусь в орден босоногих кармелиток. Он поддержал меня, сказав, что в таком случае примкнет к бенедиктинцам. Мы выразили надежду, что наши настоятели позволят нам время от времени встречаться, чтобы выпить по рюмочке желудочного ликера.