Вечер памяти Руби Даймонд прошел с огромным успехом. На нем хорошо заработали и девушки, и женский приют, и Винсент Гамбуццо. Весь вечер я держала себя в руках, и только когда переоделась, сложила вещи в сумку и села за руль своей “камаро”, вдруг ощутила пустоту, образовавшуюся из-за смерти Руби. Перед моими глазами возникла картинка: Руби в дурацком светлом парике стоит рядом с моей подбитой машиной, потом еще десятки других… Руби танцует, прикусив нижнюю губу в своей милой, трогательной манере… Руби лежит на полу у меня в гостиной, играет с Флафи и смеется…

Я повернула ключ зажигания и сунула кассету в плейер. Кассета не лезла. Плача, я попыталась вставить эту чертову кассету и одновременно включила первую передачу и стала выезжать на Томас-драйв. Наконец удалось справиться с плейером, я выехала с подъездной дороги и прочертила своими покрышками след чуть не на полквартала, прежде чем повернула на короткую дорогу к мосту Хэтауэй и к дому.

Не могу сказать толком, о чем я думала, только знаю, что мне вспоминались многие знакомые танцовщицы. Я не имела понятия, что сталось с большинством из них. В нашем бизнесе хорошие отношения, как правило, бывают поверхностными и длятся ровно до тех пор, пока работаешь с кем-то в одном клубе. А однажды ночью повернешь голову и вдруг видишь, что рядом с тобой в гримерной сидит новый человек. Ты не спрашиваешь, куда девалась девушка, которая сидела на этом месте еще вчера. Может быть, ее уволили, может, умерла от передозировки наркотиков или ее арестовали. Об этом не спрашивают, потому что иногда легче не знать.

За восемь лет, что я танцую, у меня были всего две подруги, Руби стала бы третьей. То, что с ней случилось, и есть одна из причин, по которой я обычно стараюсь держаться особняком.

Я ехала на приличной скорости, успевая проскакивать на зеленый свет и обгоняя немногие машины, попадавшиеся на дороге. Я вынула гребни и заколки, распустила волосы. В кои-то веки можно было наплевать на всех, остались только я, дорога и ночной воздух. Казалось, “камаро” почувствовала мое настроение, и ей не понравилось мое небрежное обращение, машина стала какой-то неуклюжей на поворотах, плоховато слушалась руля, но мне было все равно: я была слишком поглощена собой и собственными чувствами. Когда я выехала на мост и стала взбираться вверх по крутому скату, скорость у меня была, наверное, миль шестьдесят.

На мосту мне в лицо ударил поток холодного воздуха, это меня отрезвило и вернуло к действительности. Мне показалось, что на бетонном покрытии машина трясется и дребезжит гораздо сильнее, чем обычно. Я боюсь высоты, особенно высоты над водой. Проезжая через мост Хэтауэй, я всякий раз чувствую каждую мельчайшую трещину и выбоину. А сейчас возникла новая проблема: “камаро” стало заносить влево, и я ничего не могла с этим поделать. Я успокаивала себя тем, что дело в неровном бетоне, но в то же время понимала, что занимаюсь самообманом.

— Помедленнее, — сказала я себе, двигаясь по тому рукаву моста, который вел к Панама-Сити. У съезда с моста находился пост дорожной полиции, не хватало еще, чтобы меня в довершение всего оштрафовали за превышение скорости.

Приближаясь к верхней точке моста, я вдруг поняла, что с машиной творится нечто ужасное. Капот трясся, как миксер, который пошел вразнос. Мне оставалось только изо всех сил держаться за руль. Снаружи было темно, и я не видела воду, но знала, что она там, в сотне футов внизу. У меня вспотели ладони. “Камаро” резко накренилась, и ее вынесло на середину дороги, а потом и на встречную полосу. Надо было посигналить, чтобы предупредить других водителей, но я не могла — руки были заняты. Я изо всех сил держала руль, пытаясь не дать “камаро” пролететь через все три полосы движения и, пробив заграждение, свалиться с моста.

Послышался какой-то хлопок, а потом машина вдруг завалилась налево и завертелась. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, что произойдет дальше. Со всех сторон слышались гудки автомобилей, визг тормозов, я внутренне сжалась, приготовившись к худшему. Руль вырвало у меня из рук, я съежилась и закрыла лицо руками.

“Камаро” с лязгом врезалась во что-то, вздрогнула и остановилась. Я медленно открыла глаза. Ничего не было видно, кроме кромешной темноты и крошечных огоньков где-то далеко. В лицо мне пахнуло солоноватым морским воздухом. Машина остановилась, врезавшись в ограждение моста — широкую полосу из бетона и стали, которая все же казалась недостаточно надежной защитой от воды, темневшей далеко внизу.

С обеих сторон на мост поднимались машины, свет их фар слепил меня, но я наконец смогла разглядеть то, что находилось совсем рядом. Посмотрела и ахнула: меньше трех футов отделяло меня от решетки радиатора огромного грузовика.

— Проклятие! — Водитель грузовика, кудрявая блондинка в обтягивающих джинсах и ковбойских сапогах, спустилась из кабины и побежала ко мне. — Мать твою! Да я чуть тебя не раздавила! — закричала она. — Ты только посмотри сюда! — Она показала на мое левое переднее крыло.

Я буквально выползла из машины, меня всю трясло, как от холода. Левое переднее колесо пропало, то есть его не было, а пустая ось уперлась в бетонное ограждение моста, машина встала, и это меня спасло. “Камаро” перегородила центральные полосы движения на мосту, другие автомобили подъезжали и останавливались, я слышала, как их водители хлопали дверями, но не видела людей, которые подходили ко мне.

— Дорогуша, — сказала блондинка, — на твоем месте я бы подала в суд на того обормота, который ставил тебе колесо. Ты ведь могла погибнуть!

Снизу, от подножия моста, донесся визгливый вой полицейской сирены. В нашу сторону выехал патруль. Помнится, Паркс и его команда механиков заверяли, что моя машина будет как новенькая. Я дала себе слово: первое, что я сделаю, как только мне удастся спуститься с этого моста и забрать свою машину, это разыщу Роя Делла и дам ему хорошего пинка под зад.