Я подъехала к своему трейлеру в четыре часа утра, во всех окнах горел свет. В доме Рейдин тоже светились все окна, но в этом не было ничего удивительного, если учесть, что она большую часть времени проводила в дозоре, готовясь отразить возможное нашествие инопланетян. Судя по тому, как выглядела ее лужайка и парадная дверь, Рейдин все-таки доказала, что иная форма жизни существует. Жилище соседки подверглось серьезному разгрому.

Только выйдя из машины и приблизившись к крыльцу, я заметила, что задний угол моего трейлера тоже серьезно пострадал. Изрядный кусок обшивки был, казалось, откушен чудовищем ростом с Годзиллу, на этом месте зияла огромная дыра, через которую было видно кладовку. “Одно из двух, — подумала я, — либо пришельцы питаются виниловым сайдингом, либо кто-то проделал в моем доме огромную воронку”.

У двери меня встретил Эл. В мускулистой руке он сжимал жуткого вида черный пистолет, а лицо… я никогда еще не видела у своего брата такого выражения лица.

— У нас гости, — сообщил он. Я указала на дыру в стене:

— Их работа?

— Нет, это сделала Рейдин. А вот это их работа. — Эл показал на черные следы от шин, которые, заворачивая, вели во двор Рейдин, разбитую поилку для птиц и высаженную парадную дверь ее трейлера, которая едва держалась на одной петле.

— Фрэнк? — догадалась я.

— Нет, Кьяра, пришельцы из другой галактики!

Я оттолкнула Эла и вошла в кухню.

— Эл, сейчас не время острить.

— Вот как, не время? Неужели? — Эл быстро терял самообладание. — Почему бы тебе не взглянуть на свой диван, а потом ты мне скажешь, имею ли я основания злиться!

Я повернулась, обошла разделительную перегородку и оказалась в тускло освещенной гостиной. На диване лежала мама, на лбу у нее был кусок марли, на котором темнело большое кровавое пятно. Кожа ее была почти такой же белой, как марля. Мне показалось, что она без сознания.

— Мама! — закричала я, бросаясь к ней.

Я упала на колени перед диваном и увидела Флафи. Собачка свернулась рядом с плечом мамочки, по-видимому, охраняя ее. Мама открыла глаза, но мне показалось, что она меня не видит.

— Кьяра, это ты?

— Господи! — Я заплакала. — Мамочка, мне так жаль, прости, это я во всем виновата.

У меня за спиной Эл пробурчал что-то вроде “это точно, во всем виновата ты”. Но я и без его напоминания знала, что втянула свою мать в опасную авантюру.

— Кьяра? — слабым голосом позвала мама.

— Да, мамуля. — Я взяла ее за руку. — Я здесь.

— Что ты сказала? — прошептала она.

— Сказала, что я здесь.

Я придвинулась ближе. Эл подошел с другой стороны и накрыл маму пледом, который сполз на пол.

— Нет, — все так же тихо возразила мама. — Что ты говорила до этого?

— Что мне очень жаль и что я прошу прошения.

— Правда?

— Конечно. Мне действительно очень, очень жаль. Я бы все сделала, только бы этого не случилась. Прости меня, ма.

— Отлично! — вдруг вскричала она, ее крик испугал не только меня, но даже Эла. — А теперь вели своему братцу снять с меня этот дурацкий плед и принести мне стакан папиного кьянти. Господи Иисусе, да на него посмотреть, можно подумать, будто я умерла и меня похоронили, а меня всего-навсего обломок двери по голове ударил!

С этими словами мама села, метнула на Эла гневный взгляд и слегка толкнула меня в бок.

— Наш мистер Всезнайка потребовал, чтобы я лежала и не двигалась, как их учили в полиции на курсах оказания первой помощи. Я ему говорю, принеси мне стаканчик вина, чтобы загустить кровь, и со мной все будет в порядке, — так нет же! Сколько я на своем веку ухаживала за больными и ранеными, а тут мистер Суперполицейский вообразил, что лучше меня знает, как это делается!

— Мама! — На лице Эла появилось удивленное и обиженное выражение. — Я же о тебе заботился!

Мама посмотрела на него с некоторым сомнением и вдруг улыбнулась.

— Знаю, мальчик мой. Ты делал все так, как тебя учили, но я тебе говорю, и Кьяра меня в этом поддержит, что кьянти твоего отца — это самое лучшее лекарство.

— Она права, — сказала я, вставая. — Всем нам сейчас не помешает немного выпить.

Из спальни послышался скрипучий голос:

— Меня не забудь, душечка.

Я вопросительно посмотрела на Эла. Тот с покаянным видом поднял руки.

— А что мне еще оставалось делать? У нее практически нет входной двери. Я хотел устроить Рейдин в безопасном месте, поэтому пришлось взять ее сюда.

— Я тебя не упрекаю, Эл, ты поступил правильно.

— Ты бы его видела, Кьяра! — вскричала мама. Ее вдруг переполнила материнская гордость. — Когда этот хулиган примчался на своей машине и выстрелил в дверь, Альфонсо выбежал из дома, стреляя в воздух, прямо как полицейские по телевизору.

Эл принес бутылку кьянти и четыре стакана.

— Меня бы запросто могли подстрелить, если бы вы двое не выскочили на улицу прямо как Рэмбо. Но все-таки, мама, ты ранена, тебе нужен покой.

В гостиную вошла Рейдин. Она была в больших розовых домашних шлепанцах, украшенных улыбающимися мордочками зайцев, из волос торчали розовые бигуди, прикрытые прозрачной косынкой от дождя. Ее стеганый розовый халат наводил на мысли о благотворительной распродаже в шестидесятых годах. Соседка была так же бледна, как мама.

— Пришло время перекусить? — предположила Рейдин, расплываясь в улыбке. — Это мое любимое время; конечно, не считая терапии искусством. — Она посмотрела на Эла так, словно увидела его впервые. — А ты тот новенький парень, правда?

Эл настолько опешил, что даже не возразил.

— Не волнуйся насчет того, что в этой бутылке. — Рейдин указала на вино. — Медсестры все время пичкают нас лекарствами, ничего страшного, это тебя только немного успокоит, но рано или поздно ты снова станешь самим собой. Можешь мне поверить! Я провела в этих концлагерях нашей системы здравоохранения столько времени, что ты и представить не можешь. Просто делай все, как я, и тебя очень скоро выпустят.

Эл осторожно поставил стаканы и откупорил бутылку кьянти. Мама в некоторой растерянности наблюдала за соседкой. Я подошла к Рейдин, подвела ее к дивану и ласково сказала:

— Иди сюда, выпей с нами. Эл сурово посмотрел на меня.

— Кьяра, я вынужден возразить. В ее положении ей не следует пить.

Рейдин издала смешок, похожий на кудахтанье.

— Вы очень добры, молодой человек, но дни, когда я могла носить ребенка, давно прошли, я вовсе не в положении, просто растолстела.

Я вложила стакан в руку Рейдин и обнаружила, что пальцы у нее холодные как ледышки и дрожат.

— Пьем до дна! — воскликнула она и сделала добрый глоток кьянти.

— Рейдин, присядь, вино довольно крепкое.

Она обвела взглядом нас троих, потом оглянулась через плечо, словно проверяя, не подслушивает ли кто.

— Если эта штука такая крепкая, может, стоит подлить ее в питье старой деве, которая ведет нашу группу? — Рейдин придвинулась поближе к маме и похлопала ее по колену. — Девушкам нужно почаще выходить в свет! Наша руководительница всегда сидит прямо, как доска, носит длинные юбки, а волосы стягивает так туго, что глаза чуть не вылезают из орбит. Неудивительно, что бедняжке не удается найти себе парня.

Или мамуля не совладала с собой, или папино вино начало действовать, но она захихикала, как школьница.

— Душечка, ты ведь знаешь, что я права, не так ли? Я считаю, что нам надо взять самого молодого и удрать отсюда. Но только после ленча, нельзя его пропускать, раз уж с нас дерут такие деньги, мы должны получить за них все, что можно.

Как только стакан в руке Рейдин опустел, ее глаза стали слипаться. Пока я на нее смотрела, старушка слегка покачнулась. Я встала и взяла ее за руку.

— Пойдем со мной, Рейдин, думаю, стоит ненадолго прилечь.

Рейдин медленно встала и посмотрела на Эла:

— Не хмурься, сынок, дневной сон входит в программу. Они называют это периодом релаксации, но мы-то лучше знаем, как обстоит дело!

Я проводила Рейдин по коридору в комнату, в которой до этого поселился Эл. На двуспальной кровати было постелено чистое белье, наверняка об этом позаботился брат.

— Ну вот, — сказала я, мягко подталкивая Рейдин к кровати. — Приляг, здесь тебе будет удобно.

Глаза у нее сами собой закрывались.

— Кьяра…

— Что, Рейдин?

Она легла, устроилась поудобнее и протянула ко мне руку.

— Не уходи, посиди немного со мной.

Ее голос дрогнул, в нем послышались слезы.

— Конечно, дорогая, посижу, я тебя не оставлю.

Я села рядом и ласково погладила ее по руке. Рейдин робко улыбнулась.

— Мама, ты ведь споешь мне песенку?

Я вгляделась в изборожденное морщинами лицо, в котором тем не менее было что-то детское. Рейдин была совсем плоха, мне еще не доводилось видеть ее в таком состоянии, и это меня пугало.

— Я знаю, — Иисус меня любит, — запела я не задумываясь, слова пришли как-то сами собой. Это была старинная песня, которую мама пела, когда мы были еще совсем крошками. — Так сказано в Библии…

Я выключила ночник и продолжала петь в темноте, почему-то, сама не знаю почему, по моим щекам потекли слезы. И во что я только вляпалась и втянула всех нас?