Улицы омывал весенний дождь, очищая их от остатков грязного снега. Предвестник новой жизни, капли которого, ударяясь о землю, призывали мир очнуться от затяжного, холодного сна. Затем, объединяясь в ручей, небесный поток уносил прочь весь хлам, который прятался, казалось, под надежным покровом льда. Темно-серые тучи недовольно хмурились и разряжали ударами ненависти небосвод, озаряя напуганный город. Вслед гремел пронзительный рык, который заставлял вздрагивать от внезапности. Подобно новорожденному, сквозь боль и страх, небо не прекращало рыдать. Человек и природа взаимосвязаны. Я наблюдал этот обряд, стоя у окна в мастерской месье Деданжа, и всем сердцем желал такой же спасительной стихии для моей души. Наверное, поэтому спустя два месяца затворничества в себе я согласился на встречу с маэстро в его обители. Все это недолгое время мой Вестос был безучастным наблюдателем моей борьбы с угрызениями. Он понимающе выслушивал мои исповеди, но всем своим небезразличным молчанием давал понять, что наступило время самостоятельно принимать решения. Первое шаткое решение я принял после очередного настойчивого приглашения Деданжа.

В этом месте всегда хотелось смотреть на вещи иначе. Наблюдая из недр мастерской все то, что казалось прежде обыденным, я чувствовал, что теперь все это становилось поистине одухотворенным. Ощущение мистицизма этих комнат вновь вернулось ко мне, принеся с собой легкое дуновение ностальгии. Я по-новому взглянул на хаотично расставленные картины, которые вызвали во мне противоречивые всплески эмоций. Подняв голову, я вновь изумился красоте кристального потолка, демонстрировавшего настроение неба. С улыбкой поприветствовал портрет жены месье Деданжа, и мое сердце защипало от чувства светлой памяти о женщине, знакомой мне лишь по рассказам. Затем я ощутил спокойствие и услышал шаги, которые явно ждали этого состояния.

— Шаду, мой мальчик! Как же я рад видеть тебя здесь! — с детской радостью вскрикнул месье Деданж. — Эти стены скучали по тебе.

— Простите меня, что так долго искал в себе силы навестить Вас…

— Тебе нужно было время для осмысления произошедшего. Не кори себя. Ты пережил много испытаний за столь короткий срок.

— Я потерял целый год, мисье., а ведь год из десяти не так уж мало… — произнес я с осознанным чувством абсурдности.

— Вовсе нет, юноша. Ты до конца не сознаёшь, сколько приобрел. Творческая личность испытания обращает в сюжеты. Ты полон красок…

— Я слаб…

— Ты нашел силы в себе простить, победил свой страх, полюбил всем сердцем, преодолел безнадежность. Пришло время последнего испытания — отпущение. Следуй за мной, Шаду.

Я молча спустился по винтовой лестнице и оказался у порога некогда моей комнатушки. Открыв дверь, я увидел позолоченный мольберт, на котором вальяжно раскинулось белоснежное полотно. Рядом лежали аккуратно сложенные кисточки и краски в ожидании распоряжений художника. Маэстро посмотрел на меня выцветшими от старости, но полными проницательности глазами и сказал:

— Отпусти боль, ей больше не место в твоей душе.

— Но в последний раз я рисовал, будучи еще ребенком…

Я не успел договорить, как оказался сам с собой наедине в тесной комнате. Помню лишь то, что дрожащей рукой поднял, казалось тогда мне, самую тяжелую на свете кисточку. Затем неуверенно утопил её в баночке свежей краски и без малейшего замысла, застенчиво прикоснулся к ничего не подозревающему полотну. Меня захлестнул вихрь, нескончаемый поток творческой мысли, который управлял моей рукой прямиком из вселенной. Я творил вне времени, весь в поту, захлебываясь от шквала чувств, задыхаясь от объятий музы. В миг я становился беззащитным мальчишкой, затем наполнялся храбростью и превращался в бесстрашного мужчину, а потом, чувствуя слабость в руках, молниеносно старел, испытывая тяжесть времени на плечах. Здесь и сейчас я заново проходил свой жизненный путь, проживая каждый миг от ненависти и отчаяния до всеобъемлющей любви и безграничной радости. С каждым ударом кисти боль покидала меня. Очнувшись на секунду, я осознал, что день сменила ночь. Ни капли усталости. Творческая одержимость и буйство красок продолжались. Солнечный луч ударил меня по глазам, ознаменовав рождение нового дня. Я был безжалостен к себе и не намеревался останавливаться. Через неведомое количество часов меня сбила с ног усталость. Коснувшись подбородком груди, я остался без сознания.

Вдруг я осознал себя во сне. Кромешная тьма. Я пытаюсь нащупать стены, но вокруг лишь неизведанный вакуум. Голос Вестоса повторяет: «Отпусти… отпусти… отпусти…» Я вижу тусклый свет впереди и уверенно шагаю ему навстречу. Голос месье Деданжа твердит: «Отпусти… отпусти… отпусти». Я продолжаю идти навстречу свету, который с каждым моим шагом становится чуточку ярче. Мне удается разглядеть в этой открывающейся тусклости дверь в ту самую комнатушку в доме месье Деданжа. Сквозь нее сочится свет. Вдруг меня подхватывает бурлящий поток красок, который уносит меня прочь от моей цели. Я захлебываюсь в ярком водовороте, но всё же с большим трудом мне удается выбраться. Все, что остается, — это бежать. За моей спиной нависает огромная волна красочной массы, которая набирает силу и превращается в смертоносный цунами. Бегу изо всех оставшихся сил. И вот я уже рядом, дрожащей рукой опускаю дверную ручку вниз, панически оглядываясь на безжалостную стихию. Меня ослепляет вырвавшийся на волю свет. Глаза режет яркость, но с каждой секундой становится легче и боль отступает.

Тишина… Мне страшно. Медленно, чувствуя неимоверную тяжесть век, я открываю взору таинственную комнату. Я вижу себя со стороны лежащим без сознания на заляпанном красками полу, всего взлохмаченного и высохшего. Комната вверх дном. Боже мой… Среди всего этого хаоса мой взгляд влюбляется в увиденное. Картина — неразборчивое творение, но я всё равно восхищен. Пытаюсь разглядеть, но свет меркнет, пока вновь не поглощается тьмой. Слышу голос Ромаля: «Прошу тебя, отпусти…»

Я очнулся от бесконечного забвения и первым делом со всей силы вдавил указательный палец себе в щеку. Почувствовал боль и сразу же понял, что вернулся в привычный мир. Сны становились с каждым разом более убедительными, и мне едва удавалось поверить в иллюзорность пережитого. Я был полон сил. Разбитость, ставшая обычностью моего состояния, исчезла. Сколько я проспал? Мне казалось, вечность. Я приподнял себя на локти и обомлел. Это, наверное, шутка. Неужели это создание принадлежало моим рукам? Я медленно поднялся на ноги и тихонько двинулся навстречу с произведением, передвигаясь крайне осторожно, будто бы боясь спугнуть беззащитное существо. Картина мне казалась самым хрупким творением за всю историю человеческого бытия. Она отражала в себе мой внутренний мир, но в то же время таила в себе определенную загадочность: мужчина, крепкого телосложения, с развивающимися на ветру темными волосами держит за руку рыжеволосого мальчугана, который разглядывает уходящие за горизонт корабли в бушующих водах бездонного океана. Их лица неразборчивы, но чувствуется надежда в их глазах. Я ощущаю осенний холод, запах водорослей и слегка соленый вкус морской воды. Как будто я стою у них за спиной, пытаюсь подслушать их разговор. Путь кораблей благословляет маяк, который грустит вместе с героями картины. Наверное, это Ромаль сжимает руку своего папы. Теперь они вместе прогуливаются вдоль берега океана, кидают камешки в пенные волны, передразнивают неуклюжих чаек. Мальчик задает тысячи вопросов, потому что нетерпеливо хочет узнать все об этом необъятном мире: почему дует ветер, куда уходят корабли, почему нельзя дышать под водой. Всезнающий отец пытается отвечать на бесконечные «почему», испытывая умиление и заботливые отцовские чувства. Дома Ромаля ждет мама, которая испекла его любимый яблочный пирог и заварила брусничный чай. По возвращении домой они еще долго буду сидеть у почерневшего камина, вслушиваясь в древесное потрескивание, и рассказывать друг другу разные байки, пока Ромаль с улыбкой на лице не уснет на коленях папы. Сквозь сон он почувствует прикосновение заботливых губ и, свернувшись в калачик, ощутит глубокое чувство родительской любви.

Искренние слезы радости прокатились по моим щекам. Может быть, история Ромаля всего лишь красивая, успокаивающая сказка, которая выплеснулась из глубин моей души. Может быть, все иначе и его больше… Я запрещаю даже малейшего писка этой мысли у себя в голове. Он, несомненно, жив! По-другому жизнь не поступает с отчаянными искателями счастья. Несмотря ни на что, я буду верить до последнего миллиметра своего пути, что однажды в мою дверь постучит маленькая ручонка столь близкого моему сердцу человека и бесстрашный Ромаль поведает мне свою необычайную историю.