Автобус запаздывал, остановку занесло мелким, колючим снегом. Тёма замёрз, даже новая куртка не спасала от резкого ветра. У парня гудели ноги — полную смену в «Макдональдсе» не всякий выстоит, а впереди было ещё две пары — статистика и экономическая теория. Но всякий раз, складывая в кошелёк новенькие купюры, Тёма гордился, что батя оплачивает только институт, а на всё остальное хватает его зарплаты. Неплохо для девятнадцати лет — самому снимать комнату в студенческой «трёшке» в Химках, покупать себе шмотки, билеты в кино и артефакты в «Ночном Дозоре». Прошлым летом он за свои взял ноут, на будущий — планировал прицениться к машине. Батя, конечно, подкинет грошей, но по крайней мере треть суммы предстояло собрать самому. «Макдака» не хватит, зато переводы спасут — обещали подкинуть пару заказов, спецшкола оказалась полезна, английский Тёма знал безупречно. В детстве мечтал о таинственных странах и путешествиях, с шестого класса собрался стать капитаном дальнего плавания, сам перешёл в нужный класс, упорно учил языки, строил модели парусников… а в десятом отец объяснил, как устроен мир и чего на самом деле стоят деньги.
В сумерках засветилось табло подъезжающего автобуса. Тёма прищурился — наконец-то «173». Если не попадём в пробку, хватит времени перед парой поболтаться на «крышке» с приятелями. Там будет Катя… От мысли о девушке сразу стало теплей. Протолкавшись в конец салона, Тёма сел у окна, снял перчатки, потёр замёрзшие руки и улыбнулся — жест показался ему двусмысленным. Если верить руководителю курсов, техника пикаперов не даёт сбоев. Но одно дело — снять случайную глупышку на улице и другое — охмурить самую красивую первокурсницу. Катя слыла недотрогой, поэтому стоило попробовать метод «заброска крючка» — подкинуть простую с виду задачку, чтобы заставить объект поломать голову. Всякий раз, думая о головоломке, малютка будет вспоминать парня, который её озадачил. А потом достаточно притвориться, что не замечаешь её вопросительных взглядов, избегать… ну хотя бы неделю — и «девочка созрела». Довольный Тёма ухмыльнулся — возникшие в голове картинки превратили скучную поездку до института в волшебное путешествие. Бесцельно глядя в покрытое изморозью окно, он стал водить пальцем по ледяным узорам. Там, за стеклом, словно удав в террариуме ворочалась Ленинградка, машины перетекали одна в другую. Стало совсем тепло…
Из блаженного забытья Тёму вывел лёгкий толчок в спину. «Знакомый?» Студент повернул голову — нет, один старик, энергично жестикулируя, что-то объяснял другому, и в пылу разговора стучал костяшками пальцев о литую спинку сиденья.
— Это нефть! И куртка твоя — это нефть. И шуба, — старик быстрым жестом коснулся рукава собеседника, — нефть! И лекарства и колёса и самолёты, и икра в банке — это всё углеводород, нефть. За неё они и грызутся, воюют до последнего, понимаешь? Без нефти нет жизни.
Собеседник старика хрипло рассмеялся, демонстрируя единственный зуб в чёрном рту:
— Паны дерутся — у холопов чубы трещат.
— А ты не будь холопом, — отрезал старик, — рабы не мы. Встанут качалки — и куда те паны пойдут?
Ошарашенный Тёма почувствовал вдруг, что пойман в прицел ярко-синих, совершенно молодых глаз. Старик выглядел так же грозно, как старшие преподы в институте, но при этом был силён, быстр в движениях — словно бы тридцатилетнего мужика обрядили в дряхлое тело.
— Я с сорок седьмого года при нефти-газе. Вот ты ж про неё ничего не знаешь?
Тёма качнул головой, вспоминая:
— …Экспорт нефти составляет основу государственного бюджета…
— А ты её живьём нюхал? Видал, как из скважины брызжет? Дырку в земле вертишь — и она сама прёт. И делай что хочешь — хоть таблетки, хоть одежду, хоть дома строй из углеводородов. А мы её на пустяки тратим. И нефть и газ… Если газ заморозить, из него любое вещество можно получить, любого цвета, он в массу такую жидкую превращается. Знаешь?
— Нет.
— Я в четырнадцать лет, мальчишкой уже знал, за что возьмусь. К делу душой горел. В четырнадцать — представляешь — сам сорвался, сам поехал в Норильск. Три года учился, геологом стал. Буровиком.
— Вы поехали по комсомольской путёвке? — кое-что из уроков истории всплыло у Тёмы в памяти.
— Правильно, парень, по ней! — старик неожиданно дружески хлопнул собеседника по плечу, — и до сих пор не жалею. Всю жизнь трудился, с ничего в тундре поднимал вышки, за чёрным золотом по мерзлоте, как за медведем охотился. И не я один — комсомольцы тогда Сибирь поднимали, не старше тебя. Нефть она такая, в душу затечёт, не отмоешь. Рядом с ней простые парни героями делаются. Про бакинских комиссаров, как они Баку под большевиков втридцатером согнули — слыхал? Все они в чёрном золоте купаные. И в Башкирии наши нефтяники в 41 за год города в голой степи строили, вышки ставили. И потом, в пятидесятом слышь…
Автобус неторопливо прополз мимо «Гранда», синей вывески «Метро», въехал на мост, повернул на Прибрежный. Пассажиры входили и выходили на остановках, в салон врывался холодный воздух. Старик геолог рассказывал, Тёма слушал не отрываясь — это было увлекательнее всех лекций вРГТЭУ. Как будто вместо салона автобуса был промёрзший кузов грузовика, над горизонтом разливалось северное сияние, чуть заметный запах бензина превратился в острый, резкий аромат сырой нефти, а вместо пассажиров плечом к плечу стояли товарищи-буровики. Неожиданно геолог прервал рассказ на полуслове, раскатисто чихнул и снова похлопал Тёму по плечу:
— Мне выходить. Бывай, парень!
— До свидания! — выдохнул Тёма, ещё раз поразившись прямой спине и упругой походке старика. Ему всегда казалось, что после сорока люди перестают жить, глупеют, скучнеют — даже батя последние годы сдаёт. «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка „Поликлиника“». Через одну выходить. Но это ж надо, как люди жили: холодали, голодали, работали до упаду — и с такой же ясной улыбкой шли навстречу метели…
— Проездные документы предъявляем, пожалуйста! — раздалось одновременно с двух концов салона. Контролёров Тёма не боялся — у него был студенческий проездной. Он вообще не понимал экономического смысла проверять билеты при турникетной системе прохода. Прочие пассажиры тоже сидели смирно — проездные были у всех…
— Ну и что, что беременная! Платить надо! Нет билета — штраф сто рублей или давай сейчас в отделение с нами! Ишь, расселась за чужой счёт.
— Я никуда не пойду, вы не имеете права!
На последнем ряду разыгралась житейская драма — две крепкие тётки-контролёрши нависали над маленькой женщиной с большим, заметным даже через пальто животом. Она чуть не плакала от стыда и отчаяния. Пассажиры косились неодобрительно, какая-то раскрашенная старуха в мехах вступила вторым голосом:
— А вы посмотрите у неё в сумочке — деньги на пиво всякое небось есть! Как Путин материнский капитал обещал — так все разом рожать побежали!
Незнакомое, горячее чувство подняло Тёму с сиденья:
— Оставьте в покое женщину. Я заплачу штраф.
Контролёрши воззрились на него, как на дурня, старшая протянула широкую ладонь:
— Ну, плати! Ишь, какой добрый нашёлся.
Не задумываясь, Тёма достал из кошелька сотенную купюру, взял штрафную квитанцию и с трудом удержался от желания швырнуть бумажку на пол.
— Чихать я на вас хотел, — сказал он, подкрепив слова громогласным «апчхи», и выскочил в закрывающиеся двери — автобус уже подъехал к рынку на Смольной, придётся возвращаться назад. Тёма вспомнил признательный взгляд женщины и подумал, что незнакомый старик, пожалуй, поступил бы так же. Или нашёл бы другие слова — правильные, настоящие. Остановку до института Артём прошёл, гордо выпрямив спину, высоко подняв голову — словно на первый пуск первой скважины в городе Н…
Анна с Марией вышли у метро и пересели на 199 маршрут. Зайцев было мало — то ли люди привыкли покупать карточки, то ли стали порядочнее. Во второе ни одна из напарниц не верила — попытки отнять деньги у государства случались часто, просто нынче не везло в рейде. Пенсионеров, которым случалось забыть дома социальную карточку, контролёрши не трогали — жаль, да и небезопасно. Бывало, что возмущённые пассажиры выставляли из автобуса чересчур ретивых «трясунов». Но куда чаще народ оказывался на стороне закона. Усталая Анна ругнулась, вспомнив добренького студента — тоже мне рыцарь нашёлся. Мария вступилась за парня — у неё самой было двое сыновей-подростков, и, окажись она в салоне одна, то скорей всего отпустила бы будущую мамочку. А завистница Анна жила холостячкой — муж её бросил, детей не случилось, с племянником вышла ссора, и никому на свете она не была нужна. Тоску она вымещала на «зайцах» — случалось, и здоровых мужиков в отделение волокла в одиночку. Марии не нравился жёсткий характер напарницы, но работать с ней было спокойно. На маршруте они «выудили» двоих кавказцев, скандальную тётку и ещё одного студента, выписали бумажки и вернулись к Речному — заново проверять 173 маршрут. Зоркий глаз Марии выхватил из толпы на остановке растерянного мальчика лет десяти, в расстёгнутой куртке, без перчаток и шапки. Ребёнок то озирался вокруг, то хлопал себя по карманам. Похоже, что-то было неладно.
— У тебя всё в порядке, мальчик? — поинтересовалась контролёрша, внимательно глядя в испуганные глаза.
— Я поехал в «Мегу» с Димоном и Колькой и этим… другом Димона из другой школы. Мы в кино хотели пойти. Там каток ещё есть, я загляделся и от друзей отстал, у меня в толпе телефон украли и кошелёк. А потом я не в тот автобус сел — мне на Планерную надо было попасть, меня папа ждёт дома и бабушка, — пацан немного волновался, рассказывая, но смотрел прямо, карие глаза казались честными.
Мария зашарила по карманам, в поисках мелочи. Анна опередила её:
— Когда ты должен был быть дома, сынок? — спросила она встревоженно.
— В семь. Я опаздываю, как кролик из мультика, — ребёнок трогательно захлопал длинными, загнутыми ресницами.
— Возьми мой телефон и немедленно позвони бабушке. Потом сядешь в маршрутку — она быстрее доедет.
— Но у меня…
— Слушайся старших, — голос Анны стал чуть суровей, — и всё будет хорошо.
Пока мальчик суетливо бормотал что-то в мобильник, пожилая кондукторша успела переговорить с водителем жёлтой «Газели» и объяснить пассажирам, что на Речном потерялся ребёнок и нужно в целости и сохранности довезти его до метро «Планерная». Затем она вытащила из сумки старый потрёпанный портмоне, заплатила за проезд и, помедлив с минуту, вручила мальчику пару смятых купюр «на машинки». Пацан попробовал отказаться, но Анна чуть ли не силой впихнула деньги в нагрудный карман куртки, громко шмыгнула носом, улыбнулась и напоследок неловкой рукой погладила потеряшку по влажным кудрям.
…Трудно было предположить, что так скверно начавшийся день завершится благополучно. Чем быстрее маршрутка удалялась от Речного вокзала, тем лучше становилось настроение у Егора. Обаятельному мальчишке частенько случалось проехать «зайцем» до дома, но так удачно соврать удалось впервые. Глядишь, и папка поверит, что телефон — второй за год — действительно потерялся. Димон о гонках не протреплется, Колька тоже, а этого пацана из интерната вообще никто не знает. Надо будет погонять тачки дома — чуть-чуть не хватило, чтоб выиграть. Отец поорет, пропишет по заду ремнём и купит новую «Нокию», с камерой, чтобы фоткать. По привычке Егор почесал в затылке и вспомнил, что в суматохе потерял шапку. Уродскую, нелюбимую, но вязаную бабулей, пока та ещё ходила по дому. Теперь бабуля целыми днями лежит, плохо пахнет и заговаривается. А ещё год назад готовила завтраки, целовала в затылок, совала мелочь в карманы и даже ходила провожать в школу. Папа ей запрещал, и Егор тоже стеснялся выходить на улицу рядом с высокой старухой, вечно одетой в чёрное. Теперь выходить некому, и мама на днях говорила по телефону тёте Наташе, что «свекруха скоро отмучается». Её унесут из дома в большом ящике, как три года назад унесли деда. Больше никто не будет ворчать, что Егор вечерами гуляет чересчур долго, хватает двойки по русскому, потерял телефон, разбил чашку, дал пинка надоедливой Вальке с третьего этажа. Никто не утешит после ссоры с дружком, не прикроет от гнева отца и маминых злых упрёков. Не будет ничего — ни пахнущих детским мылом рук, ни сложенного портфеля, ни варенья из вишен ни даже вязаной шапки. А если папу собьёт машина и он тоже умрёт? Егор помотал головой — не бывает, папа будет жить вечно и мама тоже… перед глазами мальчишки снова встал большой, страшный ящик.
Полупустая маршрутка остановилась на «Героев Панфиловцев», до дома было рукой подать. Но Егор шёл медленно, снежинки таяли на его горячих щеках. Папка — герой, он следит за движением на Ленинградке, останавливает нарушителей, гоняется за бандитами. А сын у него — лгун и предатель. В классе ржут над ментами и толкают анекдоты про гайцев — смеётся вместе со всеми. Димонов братан трындел, мол все ДПСники взяточники, за бумажку на задние лапки встанут — слова не сказал защитить отца. Проиграл в автоматах две тысячи на экскурсию даденные — соврал дома, что отняли старшеклассники. Во дворе всей шарой закидали камнями бродячую кошку — тоже кидал и слушал, как кошка плачет. И в лифте матные слова ключом царапал и за Валькой подглядывал в кустиках и бабуле мыла в чашку подбросил. И никто ни о чём не догадывался. Все считали: вот какой у нас Егорка пай-мальчик, послушный, добрый. И он сам хотел быть хорошим и старался — уступал места в транспорте, защитил девочку в лагере, однажды дал сто рублей нищенке. Хотел как лучше… а выходило такое, что от стыда захотелось вдруг убежать из дома и никогда больше не показываться родителям на глаза.
Холодный ключ долго не открывал домофон, пришлось согреть магнитную пластинку дыханием. Егор пешком поднялся на пятый этаж, но в квартиру войти не смог — сел на площадке, лицом к окну. Минут через двадцать отец мальчика, старший лейтенант ДПС Каплин, вышел на лестницу покурить перед сменой. Он нашёл сына плачущим, перемазанным слезами и соплями. Егор обнял папу, прижался лицом к шершавой куртке и рассказал всё. Лейтенант Каплин в тот вечер впервые в жизни с опозданием явился на службу.
…К ночи ветер стих, чёрное небо стало колючим от звёзд. Машин в сторону области шло мало, в основном большегрузные фуры, маршрутки, аэропортные такси и грязные «Жигули» кавказцев-частников. Напарник Каплина, младший лейтенант Бондаренко отлучился на пост, глотнуть горячего кофе и глянуть новости четвертьфинала. В машине пахло прокисшим пивом и почему-то носками, вонь перешибала даже неизвестно откуда взявшийся насморк. Каплин вышел на трассу. Привычный, лёгкий дорожный шум успокаивал его, как знакомая музыка. Разговор с сыном огорчил лейтенанта — работа работой, а семье тоже надо уделять время. Сын вон оболтусом вырос. Хорошо, что Егорка сам рассказал о своих подвигах. Дед всегда говорил «Повинную голову меч не сечёт». Надо бы хоть на футбол сходить с парнем. Или в этот как его… аквапарк. А ещё лучше — с собой на пост как-нибудь прихватить, глядишь, проникнется делом, продолжит династию. Отец Каплина кончил службу майором, бабушка регулировала движение на берлинском шоссе в сорок пятом, дед останавливал танки здесь, под Москвой — аккурат, где красуется монумент, сержанта Каплина ранили в первый раз.
Лейтенант достал пачку «Винстона», щелчком выбил сигарету и зло закурил. Ему вспомнилась байка, которую рассказал Бондаренко сегодня. «Мол, пасли опера преступника, надо было уточнить его данные. Узнали, что бандюга проедет по шоссе, через пост ГАИ. Ну, опера заранее подорвались на этот пост, попросили гайца помочь:
— Нужно тормознуть тачку с такими-то номерами и содрать все данные водителя. Понял?
— Понял, о чем речь не первый год палкой махаю!
Ну, опера в кусты и ждут. Гаец тормознул нужную машину, грамотно поговорил с водителем, докопался до всего, до чего только можно было, и отпустил. Сыщики подходят:
— Получилось?
— Конечно, обижаете, вот ваша доля! — и протягивает тысячную купюру.
— А данные водителя?
— Какие данные?
— Ну, мы тебя просили с его документов данные содрать!
— Ничего не знаю, вы сказали содрать — я содрал…»
Лейтенант Каплин отнюдь не был святым. Давали — брал, может меньше других, но брал. Во-первых к людям с душой надо, во вторых белой вороной ходить невмочь, в третьих хлеб с маслом кушать охота, жену одеть, сына выучить. Но иногда ему становилось тошно от сволочной работы. Каплин поднял глаза на трассу. По разделительной мощно пёр БМВ. «Сто тридцать кэмэ где-то» привычно оценил Каплин и махнул палочкой. Машина съехала на обочину и аккуратно остановилась перед постом — похоже водитель был асом. Лейтенант подошёл к передней двери и коротко козырнул:
— Здравствуйте! Старший лейтенант Каплин. Ваши документы, пожалуйста!
Из-за тонированного стекла пахнуло теплом, донёсся аромат коньяка и дорогих сигар, зазвенел соблазнительный женский смех. Холёная мужская рука протянула в окошко стодолларовую купюру:
— Вот мои документы. Порядок?
Подняв голову, Каплин увидел, что Бондаренко машет ему с поста, тыча жезлом в сторону бампера. Лейтенант сделал шаг вперёд — у машины были красные номера. Правительственная… и мигалка на крыше, мать её. Едет, сволочь, будто правила не для него писаны. Так же вот на Украине год назад чиновник из Минобороны сшиб трёх школьниц на улице, насмерть…
— Вы превысили скорость и ехали по разделительной. Ваши документы, пожалуйста.
Дверь салона открылась, выпуская на свет божий изумлённого донельзя водителя. Дорогой полосатый костюм, яркий галстук, кучерявая, как у старого ангела, шевелюра и насмешливые глаза.
— Неужели унюхали, гражданин начальник? Никакой трубочки с вами не надо, а! Сейчас подбавим на коньячок…
Побагровевший Каплин набрал воздуху в грудь, но от злости только чихнул на деньги. Водитель переменился в лице. Лейтенант повторил:
— Ваши документы, гражданин! И пройдёмте, оформим квитанцию и изъятие прав. Управление транспортным средством в нетрезвом виде.
— Маняша, детка, залезь в бардачок, дай мне корочку! — водитель протянул свободную руку в салон и предъявил Каплину красную книжечку с золотым орлом, — ещё вопросы есть?!
Лейтенант отчеканил:
— Товарищ депутат Государственной Думы, вы нарушили правила дорожного движения. Вы находитесь за рулём в нетрезвом состоянии. Вы предложили взятку лицу при исполнении служебных обязанностей. Вам не стыдно?
— Что?! — водитель тихо, но внятно выругался, с полминуты оторопело смотрел на оборзевшего гайца, потом плюхнулся назад на сиденье, схватил мобильник и быстро-быстро начал нажимать кнопки. Пахнущая духами Маняша сердито ерзала на заднем сиденье. Лейтенант Каплин спокойно ждал, поглядывая на трассу. Он понимал, что в лучшем случае получит выговор с занесением, а в худшем — в двадцать четыре часа снимет форму, но ни капли не жалел о содеянном. На мгновение лейтенанту показалось, что на нём форменная шинель, небо над головой перечерчивают прожектора, а где-то впереди, у дороги ворочаются и крутят башнями «Тигры».
— Сергей Альсаныч, привет! Как самочувствие, как жена, как Мариночка? В картишки на той неделе переметнёмся? Не смешите — десятка вист… Тут такое дело, анекдот можно сказать — меня на трассе ваш сотрудник остановил, документы требует. Превышаю, говорит, в нетрезвом виде. Бог его знает, сейчас… Какин… Калкин, нет… Каплин. Да!
Водитель протянул телефон в дверь:
— Пожалуй к трубочке ты, б-блюститель…
Лейтенант Каплин прижал к уху тёплую, пахнущую одеколоном трубку:
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Да. Есть. Никак нет. Так точно, будет исполнено.
Телефон мигнул и замолк, лейтенант протянул его владельцу:
— Товарищ генерал приказал отвезти вас домой.
От задорного смеха лицо депутата сделалось почти добрым:
— Ну, раз так — веди, водила. Я назад сяду.
Спокойный, как дохлый мамонт, лейтенант сел в кресло и повернул ключ зажигания. Машина шла на удивление мягко, слушалась рук, как хорошая лошадь. Лейтенант даже позавидовал бессовестному чиновнику — его «Лада» так и близко не ездила. Дороги были почти пусты, меньше чем за полчаса они добрались до Хамовников. Каплин остановил «БМВ» у подъезда сталинской семиэтажки, вышел из автомобиля, и, не прощаясь, исчез во дворах. Депутат с развесёлой подругой тоже поднялись в роскошные пятикомнатные апартаменты и погасили там свет.
С учётом похмелья, замёрзших окон и январской стужи за ними, песня показалась депутату Госдумы А.Б. особенно неуместной. У пожилой домработницы, Оль-Гавриловны была дурная привычка включать приёмник по утрам во время уборки. Никакие уговоры не помогали, а штрафовать упрямую тётку А.Б. боялся — она как никто умела варить кофе, печь пироги, гладить рубашки и приносить аспирин точно через минуту после того, как хозяин продирал очи. Вчерашнее приключение отозвалось лёгкой простудой, в носу хлюпало, виски ломило. Хорошо, Маняша уже убралась — взяла денежку на такси и благоразумно свалила в девятом часу утра.
Хрусткой корочкой булочки А.Б. подобрал с тарелки последние капли яичного желтка. Горячий кофе он любил оставлять на десерт. Песня кончилась. Оль-Гавриловна бесшумно промелькнула по кухне, заменила пепельницу свежей и чуть приоткрыла форточку. Неожиданно вкусный воздух, ворвавшийся в кухню, показался А.Б. почти весенним. Депутат улыбнулся — какая-то неуловимая мелочь вдруг подняла ему настроение, разгорячила кровь. Медленно, смакуя каждый глоток, А.Б. выпил свой «большой двойной», промокнул рот салфеткой и поднялся — его ждали на дневном заседании. Навязчивая мелодия вертелась на языке. Насвистывая А.Б. оделся, уложил попышней золотистые волосы, ткнул на кнопку мобильного, чтобы Петя успел подогнать машину.
По лестнице депутат спустился пешком — зарядка при сидячей работе не помешает. Незнакомая девушка остановила его в парадном, у самого выхода. От неожиданности А.Б. чуть не принял её за киллершу, но по болезненно острому взгляду тут же понял — просительница. Этой худенькой, стриженой, кареглазой… нет не девушке, женщине чуть за сорок, что-то очень сильно было от него нужно.
— Пять минут. Только пять минут вашего времени — посмотрите материалы, выслушайте и постарайтесь понять.
Тонкие пальцы женщины чуть дрожали, она сжимала большую папку, держа её перед собой, как щит. Острый профиль незнакомки показался А.Б. удивительно милым, невыплаканные слёзы в глазах тронули.
— У вас есть пятнадцать минут, мадемуазель, — улыбнулся он, — пока мы с вами едем до центра, расскажете ваше дело.
Женщина деловито кивнула и шагнула из подъезда, открыв депутату дверь. Плечистый, похожий на буйвола Петя уже стоял около «БМВ». Он прищурился на незнакомку, но А.Б. махнул рукой:
— Это со мной. Трогай.
Женщина спокойно опустилась на заднее сиденье, подобрала ноги, устраиваясь поудобнее. Машина фыркнула и мягко тронулась с места. А.Б. помолчал с полминуты, слушая частое дыхание незнакомки, потом включил кондиционер, деликатно высморкался в платочек, и посмотрел на спутницу. Она протянула ему пухлый фотоальбом:
— Посмотрите, пожалуйста.
Любопытный А.Б. тут же открыл первую страницу. Там была фотография очень серьёзной девочки лет пяти, с аккуратно подстриженной светлой чёлкой. На второй странице оказался пухлощёкий малыш с розовым зайцем, на третьей смуглая кокетка в платочке, на четвёртой — хитрющий остроносый карапуз, на пятой полный юноша за ноутбуком, на шестой абсолютно лысый подросток с запёкшимися губами. Ровным голосом женщина называла имена: Лиза, Коля, Андрей…
— Все эти дети больны. Тяжело. Практически неизлечимо. Вот её, — палец женщины упёрся в фотографию круглоголовой девчушки, — врачи приговорили к смерти два с небольшим года назад. Рак крови, лечению не поддаётся. Мать рискнула попробовать пересадку костного мозга, случилось чудо, но из больницы девочка ещё несколько лет не выйдет. Этот крепыш выкарабкался, уже год как с отцом, дома. А вот эта красавица умерла осенью… она мечтала пойти в первый класс и успела отучиться неделю.
Девочка как девочка — румянец, ресницы, бант, пышное платьице. Успела отучиться неделю. Пять рабочих дней, два выходных. У А.Б. подступил комок к горлу.
— Вам нужны средства на чьё-то лечение? Сколько именно, к какому конкретно сроку?
Бледная улыбка тронула губы женщины:
— Нам всегда нужны деньги — на лекарства, на кровь, на еду и игрушки. Одни дети уезжают, другие… улетают. Появляются новые. Вам известна статистика? Нет? Пять тысяч детей в год заболевают раком. Четыре тысячи восемьсот из них можно спасти. Но я пришла к вам не за деньгами.
— Что же вам нужно? — А.Б. зазнобило и от простуды и от острого, почти осязаемого ужаса сострадания.
— У наших больных есть родители. Они годами живут в больнице рядом с детьми. По закону больничный на ребёнка выдают на три месяца. В особых случаях — на полгода. А дальше — хоть ложись и помирай с голоду. Сегодня в Государственной думе будут обсуждать законопроект о продлении бюллетеней для родителей онкобольных детей. Вы хороший, душевный человек, я чувствую — вдруг вы смогли бы выступить в пользу этого закона?
— Обещать ничего не могу, — А.Б. замялся, не желая чересчур обнадёживать удивительную собеседницу, — от одного человека и одного голоса ничего не зависит, вы прекрасно понимаете. Но сделаю всё возможное. Оставьте мне ваши материалы, пожалуйста.
Скуластое, острое личико женщины просветлело, улыбка стала ярче:
— Спасибо! И да хранит вас бог!
Она оставила папку, толкнула дверь и моментально выскользнула из машины, благо «БМВ» притормозил рядом со светофором. До Охотного ряда оставалось ещё минут десять. Изумлённый, переполненный негодования А.Б. проглядывал документы — диагнозы, истории, статистику излечений, письма больных. Ему хотелось защитить их всех, уберечь, помочь. Бред сумасшедшего — в начале 21 века в столице России дети умирают только потому, что у их родителей нету денет. И в то же время А.Б. точно знал, как ничтожно мало он в состоянии сделать. От одного человека — даже от одного депутата — не зависит практически ничего в механизме государственной власти.
…Зал заседаний был полупустым — едва набирался кворум. Господина Президента ждали к вечернему пленарному заседанию, на котором планировалось обсудить полномочия прокуроров. А пока что спорили вяло. Шустрый представитель ЛДПР (А.Б. никак не мог запомнить его фамилию) толкнул очередной спич в защиту многожёнства. Его никто не стал слушать — достало. Интеллигентная дама от СР внесла поправку в законопроект о правах ветеранов — отклонили почти единогласно, без лишних прений. Грузный старик-коммунист тяжело подошёл к трибуне и начал косноязычно рассказывать в микрофон о маленьких пациентах и их родителях, лишённых поддержки государства. Зал скучал. А.Б. слушал и сжимал кулаки от злости — он видел, как провисает речь, как теряется нить рассуждений, как уходит, уходит, безнадёжно исчезает внимание аудитории. Не дочитав текста, старик запнулся и замолчал, начал хватать ртом воздух. Ему помогли сойти вниз, усадили, кто-то побежал за водой. Сонный спикер оглядел зал. А.Б. встал и пошёл к трибуне. Он свирепо чихнул в микрофон. «Будьте здоровы» отозвалась миловидная депутатка из первого ряда.
— Вот именно. Будьте здоровы. Мы с вами, взрослые сильные люди — здоровы, кто больше, кто меньше, но все ходим на заседания на своих, здоровых ногах. А совсем недалеко отсюда болеют и умирают дети. Мальчики, девочки, ничуть не хуже наших детей и внуков. Вот эта малышка, — А.Б. высоко поднял фотографию, — мечтала пойти в первый класс…
Зал молчал — депутат чувствовал напряжение в людях, но не понял ещё — в чью сторону грянет гром. Элегантный блондин, подоспевший аккурат под конец патетической речи, попросил слова и тут же начал жонглировать цифрами:
— В стране кризис, цены на нефть упали, доллар растёт, а вы предлагаете пустить на ветер четыреста миллионов рублей. Звучит цинично, но онкодети обходятся на вес золота — и это не фигуральное выражение. А у нас вон здоровые малыши по улицам беспризорными шастают. На мой взгляд, следует делать упор на создание некоммерческих благотворительных…
Краем глаза А.Б. засёк счастливых операторов, шустро водящих камерами — похоже, кто-то пустил в эфир прямую трансляцию и кадры получались удачными. Откуда-то из середины зала поднялся высокий пожилой космонавт — сегодня ветеран Байконура явился на заседание в форме, при орденах и медалях. Он назвал выступающего простым русским словом, депутаты подтвердили позицию дружным «апчхи». Космонавт подошёл к трибуне:
— Товарищи депутаты! Деньги в бюджете всегда можно найти. А пять тысяч судеб маленьких людей, ещё толком не начавших жить, в бухгалтерские расчёты не включены. Если не мы с вами защитим их, то кто?! Голосуем, товарищи?
На табло замигали цифрами результаты. Сорок против. Четырнадцать воздержались. Двести… триста… четыреста сорок восемь голосов «за». Зал взорвался аплодисментами. Удивлённый, счастливый А.Б. прослезился и шмыгнул в платок — такой гуманности от коллег-законодателей он не ждал.
Следующим вопросом встал юридический статус заказников и заповедников. Депутат от Ленобласти выдал вдохновенную речь о ледниковых озёрах в местностях с непроизносимыми финскими названиями. Депутатша из Новгородской области напомнила о каких-то редкостных бабочках. Депутат из Рязанской области рассказал о журавлином парке. Закон приняли. Кто-то вспомнил о правах человека и Конституции… Зал гудел, депутаты рвались к микрофонам, репортёры щёлкали камерами. И с минуты на минуту должен был появиться Господин Президент…
Вдруг на мгновение погас и тотчас вспыхнул свет. Отключилось табло, перестали работать камеры и мобильные телефоны. Распахнулись все двери, и изумлённые депутаты увидели, как вдоль стен разбегаются вооружённые люди, укутанные в защитные костюмы, с допотопными противогазами на головах. Кто-то в чёрном начал вещать в мегафон:
— Товарищи депутаты, соблюдайте спокойствие! В городе эпидемия острозаразного вирусного заболевания. Повторяю: эпидемия!!! Просьба всем получить респираторные маски и без паники покинуть помещение. Вам придётся проследовать в карантин. Товарищи депутаты, соблюдайте спокойствие — проверка вашего здоровья продлится не более семи дней.
Кто-то из молодых попробовал сопротивляться, их скрутили — быстро, но бережно. Пара жанщин попадала в обморок — бабы, что с них возьмёшь. Остальные покорно выстроились в колонны. Примеряя к лицу пахнущую лекарством тряпку, А.Б. уныло просчитывал, получится ли замолчать принятый закон. Вряд ли — прямую трансляцию успели пустить в эфир. Юная, пухленькая журналистка с аппетитом чихнула прямо в плечо депутату, тот осторожно приобнял прелестное создание:
— Будьте здоровы!
— И тебя вылечат, — рассмеялась девица.
Депутаты сошли по ступеням и чинно расселись в «скорые». Завыли мигалки. И понеслось…
Если вы в январе проживали в Москве, в районе Речного Вокзала, Ховрино или Химок, то, наверное, обратили внимание на моложавого, крепкого, удивительно ясноглазого старика. В течение семи дней его видели то в автобусах, то в маршрутках, то в заснеженном парке, то в холле захолустной гостиницы «Салют», то в кафе с горделивым названием «Питер», то в большом книжном, у полок с научной литературой. Ни имени его, ни фамилии ни места регистрации в столице МВД так и не установило. Но все цепочки заражения ОРВС упирались именно в этого незнакомца. На восьмой день старик пропал без следа — не иначе, улетел в свой далёкий Норильск. Эпидемия, как и предсказывали врачи, продолжалась до февраля, а потом кончилась в одночасье. Взрослые больные в большинстве своём выздоровели бесследно. Впрочем, кто-то резко крестился, кто-то бросил курить и пить, кто-то пришёл с покаянным письмом в милицию. До весны возросло число браков, и упал число преступлений в городе. Депутат А.Б. сдал мандат, женился на журналистке и уехал под Тверь — поднимать страусовую ферму. Лейтенант Каплин с семейством обосновался в тех же краях — у них двухэтажный дом, лошадь и три собаки. У подростков болезнь проходила тяжелее всего, давала обострения, рецидивы, у самых упрямых и ярых перешла в хроническую форму… Впрочем, что я вам буду рассказывать — вы и сами читали в газетах о сумасбродной идее «Даёшь марсолёт в три года».
Закон о детях остался без изменений. Зато закон о технике безопасности по работе с сырой нефтью приняли незамедлительно — отныне запрещалось контактировать с «чёрным золотом» без защитных костюмов и противогазов. «Синдром Бакинских комиссаров» был извлечён из секретных медицинских архивов, досконально изучен и снова закрыт гостайной. Исцелённые депутаты собрали по Думе подписи под покаянным обращением к Президенту и вернулись к своим обязанностям. Контролёры остались злобными, «зайцы» ушлыми, постовые опять берут взятки, мальчишки обманывают родителей. В столице всё спокойно. Спокойно…
Апчхи!!!