"Живее, живее, погода не будет ждать!" - гид загоняет всех в раскаленный автобус.

   Сонное, потное лицо толстого водителя.

   Муха - такая же толстая и малоподвижная - на окне.

   Нахальные и громкоголосые нью-йоркеры семьями напихиваются в автобус, стремясь усесться поближе ко входу. Их чадам жарко; они капризно требуют у родителей содовую со льдом.

   Я меланхолически обозреваю суету посадки.

   Мы отправляемся на подводную экскурсию. Три часа на маленьком острове Пинель, где-то у восточного берега Сен-Маартена. Пол-часа на дорогу до пристани; за это время мы переедем с датской половины острова на французскую, после чего тендер перевезет нас на Пинель, где, как утверждается в рекламном буклете с описанием экскурсий, нас ждут "прекрасные коралловые сады и несметное количество рыб". Далее буклет скромно предупреждал о возможном нюде на местном пляже. Очевидно, нью-йоркеры не читали буклет в подробностях, чего не скажешь об их отпрысках - автобус был натурально набит мальчишками.

   "Добрый день, ныряльщики! Меня зовут Бриз, я буду вашим добрым джинном в сегодняшнем визите к Посейдону..." - голос чернокожего гида, усиленный динамиками, заставляет меня вздрогнуть. Эжени просыпается. Как легко ей удается задремать в любой обстановке...

   Жизнь радует. Впереди у нас почти две недели отпуска на "Приключении Морей", новом лайнере РККЛ, технологическом чуде, плавучем острове, несущем на своих пятнадцати палубах пять тысяч человек, десяток ресторанов, три бассейна, ледовый каток и Променад - настоящую улицу в железном нутре корабля, с магазинами, пабами и толпами зевак.

   "...Самая малая островная территория в мире, разделяемая двумя государствами" - Бриз на удивление сносно говорит по-английски. - "Вы спросите: почему пастбища на острове разграничены кучами камней? Потому, что камни эти служили балластом кораблям, приплывающим на Сен-Маартен из Европы. Поначалу их просто выбрасывали на берег, но кораблей приходило так много, что пришлось придумывать камням какое-то применение. Одно из них - разделительные заборы между выгонами для коз и овец..."

   Автобус потряхивает на ухабах. Малец на соседнем сиденье сосредоточенно пытается затолкать жвачку в ухо отцу. На откосах за окном, поросших жесткой травой, между редкими деревьями пасутся стада, гонимые босоногими черными пастухами.

   Буколика.

   Струйка пота сбегает у меня между лопатками. Кондиционер, захлебываясь, позорно проигрывает битву жаре. Будучи выходцем с голландской стороны острова, Бриз вовсю хает местных французов, утверждая, что они ленивы и паразитируют на туристах. "Как-будто его датчи вкалывают..." - ревниво откливается Эжени, - "чертовы боши...". Почему боши? Боши - это немцы... Мне не хочется встревать с ней в полемику. Жарко. Я экономлю энергию.

   "К вашему сведению, остров Пинель - заповедник, поэтому туалеты на нем не имеют проточной воды, чтобы ненароком не загрязнить море..."

   При этой фразе Бриза глаза Эжени раскрываются до предела: "Куда ты меня затащил?..." - но мы уже грузимся на тендер. Он представляет собой моторную шлюпку с десятком сидений-банок без спинок. Навес отсутствует. Все мужественно потеют. Большинство наших попутчиков - новички, чайники.

   "О'кей, наряльщики, будьте внимательны в воде! Кораллы начинаются за мысом, где нет наружного рифа-волнолома, и вы будете открыты волнам из Атлантики", - предупреждает Бриз. Ого, чайники, похоже, не подозревают, что их ждет... - "До тех пор, пока вы держитесь в пределах территории, ограниченной белыми буйками, вы будете в безопасности" - ну да, пусть твои чайники там булькают, перестраховщик...

   Еще сорок минут неспешного плавления под полуденными лучами, и мы высаживаемся на причале острова Пинель.

   Пацаны-американцы вовсю пялятся на пляж, разбитый прямо у причала, в поисках прозрачно предлагаемого буклетом нюда. Тщетно. Нравы торжествуют.

   Мы идем к отдаленному понтону на мысу.

   Деревья, сильно вытянутые ветрами в юго-западном направлении. Красиво, как у Дали. Берег усыпан коралловой крошкой вперемешку с глиной. Странно, такого я не встречал нигде на Карибском море...

   Семья французов с шезлонгами и гамаком по пути. Вино в корзинке, сыр, зелень. Не пластиковые стаканчики, но стеклянные фужеры. Дворняжка с косынкой на шее, одуревшая от воды и морского воздуха, лежит, раскинув все четыре, прямо у линии прибоя.

   Мы уже почти у цели. Берег, невысокий по пути от причала до понтона, к мысу резко вздымается вверх. На самом краю обрыва внезапно показываются руины довольно большого старинного дома - темные от времени глыбы ракушечника, из которых он сложен, хотя и повреждены ветром и морем, но по-прежнему смотрятся фундаментально. Заросли кустарника и деревьев делают дом почти незаметным с тропинки, вплоть до самого понтона. Часть берега обвалилась, и теперь руины нависают над обрывом. Очень живописно. Я решаю пройтись к дому после ныряния, если позволит время.

   Мутная вода становится заметно чище у понтона. Эжени идет в воду первой. Она не любит "сильнопересеченного" ныряния, предпочитая держаться ближе к берегу.

   Чайники толпой устремляются в воду. Пока я тщательно ополаскиваю маску и лицо прохладной морской водой, готовясь к нырянию, Эжени весело плещется на мелководье с одним из гидов, гигантом-мулатом, бросающим прикормку в воду рядом с ней. Сонм рыб взбивает пену вокруг нее, бросаясь за кормом. Она взвизгивает - может, чуточку игривее, чем мне хотелось - но я заряжен на риф за мысом, и не обращаю внимания на такие мелочи.

   Я показываю Эжени на часы - сорок минут, мой стандартный отрезок на разведку - и плыву за мыс.

***

   Ветер ощутимо усиливается. Волны временами захлестывают дыхательную трубку. Я размеренно плыву, экономя силы. Чем меньше возбуждения в первые минуты ныряния - тем больше воздуха в легких. Закон.

   Дно, у берега подернутое дымкой поднятого прибоем песка, становится более чистым в отдалении. Появляются первые кораллы - небольшой брейн, потом парочка фингеров, потом снова брейн, довольно большой и почти идеальной формы. Я останавливаюсь над ним, делаю пару очистительных вдохов, ныряю.

   Здесь, под водой, тишина.

   Группа полосатых сарджент-мейджеров у подножия брейна. Я проскальзываю вдоль его теневой стороны, в надежде увидеть мурену или лобстера. Мимо. Поднимаюсь на поверхность, продуваю трубку.

   Плыву мимо чайников, бдительно охраняемых сидящим в спасательном кругу Бризом и еще одним гидом в челноке. Сюрреалистическая картина рук, ног, тел, голов, смешавшихся в квадрате десять на десять. Гойя, "Сатурн, пожирающий своих детей". Что они надеются тут увидеть? Бриз цедит сквозь зубы: "Сэр, пострайтесь держаться в группе!" - Я улыбаюсь, но загубник трубки мешает передать сарказм, вложенный в улыбку.

   Впереди показывается громада основного рифа. Я поднимаю голову из воды. Ветер свистит в ушах. На волнах впереди - белые буруны пены. Лучше уйти под воду, где мир кажется застывше-спокойным по сравнению с поверхностью.

   Снова погружаюсь. Дно все круче уходит вниз. Я иду вдоль начинающейся "полки". Вижу несколько рыб-хирургов, синхронно машущих боковыми плавниками, как крыльями. Поворачиваю голову - удача! Слева параллельным курсом со мной идут два пятнистых эйнджелфиша, каждый величиной с приличную тарелку. Несколько секунд спустя они скрываются за кластером мягких веерных кораллов.

   Появляется леер, к которому прикреплены ограничительные буйки. Он проходит по самому краю основного рифа. Я разочарован. Самое интересное, как всегда - за оградой...

   Выныриваю.

   Почти прямо над моей головой нелепо-огромным птичьим гнездом нависают руины того самого дома. Отсюда, с воды, он выглядит еще внушительнее и мрачнее. Блоки, формирующие его наиболее уцелевшую часть, уже не имеют опоры - скала, которая их поддерживала, обвалилась в море. Странный дом, странное место для жилья... Надо будет расспросить гида о его истории.

   Я оглядываюсь назад. Приподнявшись на своем импровизированном ложе, Бриз смотрит в мою сторону. До него метров сто, но даже на таком расстоянии его взгляд весьма выразителен. Чтобы умаслить его, я стучу себя кулаком по голове - интернациональный знак дайверов: "Я в порядке!". Няньки в воде мне не нужны. Я достаточно опытен для автономного плавания.

   Прохожу два-три раза вдоль леера. Таинственная чернота рифа за его пределами манит. Только сейчас я обратил внимание на то, что в этом районе очень много водорослей, даже на кораллах. Совсем нетипично для Малых Антилл.

   Я делаю "номер один" - с переполненным пузырем труднее нырять. Раз, два, три, глубокий вдох... Ласты ввинчивают меня в глубину. Иду под леер, стараясь держаться подальше от кучки кораллов-огневок. Дотронься до них - и получишь серьезный ожог. Слюна помогает от него только поначалу, а моча, обычно эффективная против ожогов медуз, не помогает совсем...

   Подсечное течение на "полке" не такое сильное, как на мелководье, но меня тревожит толчея волн на поверхности. Я не могу уйти глубже без акваланга, а на этой глубине меня монотонно болтает слева направо, и риф опасно ощетинивается острыми кораллами-элкхорнами по краю.

   Судя по амплитуде, волна на поверхности выше метра. То-то чайники нахлебаются... Резко темнеет - солнце наверху укрывается в облаках, и под водой сразу наступают сумерки. Хотел же купить подводный фонарь...

   Вот это да!

   Я сразу же забываю обо всем на свете - чуть ниже меня, величаво шевеля длинными нитями на концах плавников, идет королева-триггер. Неоновые полоски на ее боках таинственно светятся в полумраке. Я устремляюсь за ней. Усиливающийся звон в ушах напоминает о глубине, но мне плевать - триггер в Карибском море мне еще не попадался.

   Воздух перестаивается в легких. Пора наверх. Я еще не прощаюсь, крошка...

   Солнце съедено маслянисто-жирной тучей. На Сен-Маартене идет дождь. Волны выкрашены в цвет свинца. Лучше идти вниз. Раз, два, три...

   "Сэр, пора на берег!"

   Я вздрагиваю.

   Бриз уже почти рядом. Его лицо не предвещает ничего доброго.

   "Мне нужно вниз, последний раз, обещаю!" - бормочу я и быстро ухожу ко дну. Черт, ну и настырен же он!

   Триггерша уже исчезла. Надо же так...

   Что это там серебрится, в расщелине умершего брэйна, огражденное вазочкой молодой огневки? Очень похоже на пузырек воздуха, только...

   Я судорожно пытаюсь увернуться от неожиданно и грозно надвинувшегося рифа, одновременно вытягиваясь к замеченному в расколе серебру. Толчок ластами, еще один...

   Моя рука грубо перехвачена у кисти.

   Я стараюсь не поддаться панике, это самое худшее под водой... Лицо Бриза в маске искажено, я узнаю его только по оранжевым полоскам на гидрокостюме. Он с силой тащит меня в сторону от рифа, мыча что-то в трубку, но в этот момент волна прокручивает нас, как в мясорубке, и швыряет на кораллы.

   После почти полного оборота на триста шестьдесят я снова оказывюсь лицом к серебру. Инерция двух тел неумолима - уже не сопротивляясь, я вижу, как мое предплечье медленно, как в риплее, скользит по венцу огневки и попадает в странное серебряное пятно.

   Тысячи бенгальских огней вспыхивают у меня перед глазами.

   Боль от содранной кожи мгновенно сменяется жжением, к которому добавляется нечто совершенно неожиданное - непонятное желание задержать руку в серебре, как-будто этот контакт приносил одновременно и облегчение от боли... Мгновения контакта кажутся непомерно долгими - до того момента, когда закрученная штопором волна выбрасывает нас на поверхность.

   "Какого дьявола!" - кричу я, выплевывая испуг и злость вместе с водой.

   Перекошенное лицо гида неузнаваемо.

   "Немедленно на берег, идиот! Я же предупреждал - здесь заповедник, нырять разрешено только в огражденной зоне!" - он толкает меня в сторону понтона.

   Я постепенно отрываюсь от Бриза. Он, похоже, и не старается догнать меня. В надвигающемся ненастье руины на мысу выглядят совсем неприветливо, но мне уже не до них.

   Пожар в содранном предплечье разгорается. Я автоматически слизываю кровь, пытаясь держать руку выше уровня воды, поскольку соль в ней добавляет боли. На губах остается странное ощущение - словно я лизнул новокаин. Рот тут же наполняется терпкой слюной.

   Плыву на спине. Небо все серьезнее готовится к дождю.

   ...Расшалившаяся Эжени играет с мулатом в "дельфина". Он сложил руки кольцом, а она, разогнавшись ластами, проскакивает сквозь него.

   По мне, контакт дельфина и дрессировщика чересчур плотен...

   День испорчен.

   Мы идем к тендеру. В билетной кассе я спрашиваю аптечку; дают без разговоров, увидев мою руку в крови.

   Эжени с виноватым видом протирает мне руку дезинфицирующим тампоном, наносит обезболивающую мазь. Кроме трех неровных и глубоких царапин, пока ничего не видно, но я уже имею опыт контакта с огневкой. К вечеру вдоль царапин появятся волдыри, налитые сукровицей, которые, если их не смазывать мазью, будут лопаться и снова напухать в течение следующих трех-четырех дней. Пакостная штука. Хуже этого только морские ежи, обламывающие свои стеклообразные иголки у тебя в теле...

   Бриз подчеркнуто игнорирует меня, и на тендере, и в автобусе. Он в ударе. Его шутки находят цель, нью-йоркеры ржут, как кони. Мы останавливаемся на гребне холма. "Взгляните на остров Пинель еще один, последний раз, ныряльщики", - говорит он. - "Я забыл рассказать вам о происхождении названия этого острова. Доктор Пинель был известным французским врачом начала девятнадцатого века; он держал на этом острове первую на Карибах колонию-лепрозорий, руины которой вы, наверное, видели с моря во время ныряния", - он внезапно смотрит мне прямо в глаза. - "Но, конечно, эту информацию я предпочитаю сообщать нашим гостям уже после посещения острова..." - Все понимающе гогочут.

   Слюна продолжает вязнуть у меня во рту. Несмотря на адскую жару, меня трясет от холода в предплечье.

***

   Циклопический вид нашего лайнера подавляет. Прохлада кондиционированного воздуха обжигает распаленную кожу, принося долгожданное облегчение.

   Обедать не хочется. Эжени настаивает на визите к корабельному врачу, но я отшучиваюсь. В самом деле, за исключением озноба и боли в месте контакта с огневкой, пока я чувствую себя сносно. Я ополаскиваюсь под душем, глядя на то, как обнаженная Эжени молча расчесывает волосы перед зеркалом. Вид ее кротко опущенной головы умиляет, я уже почти простил ей легкий флирт с мулатом.

   Мы решаем перекусить канапе в кафе на Променаде и отправиться на шоппинг в город. Лайнер стоит на Сен-Маартене два дня, и нельзя упускать возможность самого выгодного в мире "дьюти-фри", наставительно говорит мне повеселевшая Эжени.

   Паром от причала с лайнером довозит нас до пристани у главной улицы Филипсбурга, затейливо названной Фронт-Стрит. Десять минут неспешного блуждания по лавочкам, набитым чем угодно - от поношенных туфель и бывших в употреблении украшений до современной электроники и бутиков Дольче и Габана и Шанель - выводят нас на грязную и занюханную параллельную улицу, с не менее мудреным названием - Бэк-Стрит. Кроме множества полуразрушенных шаков-лачуг, на ней нет ни магазинов, ни пивнушек. Разительный контраст с улицей-антиподом. Возвращаемся назад.

   Жарко. Пока мы возвращались после экскурсии с французской стороны, здесь, в Филипсбурге, прошел короткий сильный ливень, который слегка прихорошил пыльные улицы. Едкое солнце в тандеме со стопроцентной влажностью добивает толпы туристов-шопперов. Кроме нашего корабля, в этот вечер на Сен-Маартене стояли еще три: один от "Селебрити", затем "Оушн Виллэдж" и еще какой-то чартерный корабль снобистского вида - его пассажиры поголовно щеголяли в односложных белых одеждах. Сарацинский набег нескольких тысяч покупателей должен был, по идее, сделать местных продавцов этернально счастливыми. Однако они выглядели более уставшими и раздраженными, чем покупатели.

   Мы переходим на другую сторону Фронт-стрит. Чудноватое название кофейни, вырисованное на папиаменто - смешанном карибском языке - заканчивается словом "baranka", что приводит в восторг Эжени, немного знавшей русский. Эжени утверждает, что баранка - это багель по-русски.

   У меня по-прежнему противно во рту от вязкой слюны металлического привкуса. Эжени морщится - я плююсь похуже бейсболиста, жующего табак, но легче мне от этого не становится.

   Боковое ответвление Фронт-стрит дышит свежей краской. Ряд новых магазинчиков жужжит кондиционерами над дверьми, а трио разнаряженных креолок-зазывал приглашает нас посетить эти "лучшие в мире бутики". Все втроем пялятся на меня, причмокивая губами. Мы колеблемся. Энтузиазм Эжени берет верх, и мы сворачиваем в улочку. Когда мы протискиваемся мимо зызывал, девицы, пожирая меня глазами, начинают тарахтеть на папиаменто, периодически вставляя "бой", "свити", "кэнди айз". Эжени недовольна. Я начинаю учащенно дышать. Слюноотделение - как у собаки. Сочетание этого с резко обозначившимся либидо удивляет. Я внезапно начинаю оценивающе смотреть на всех женщин: на трех креолок, на Эжени, аппетитно повернувшуюся ко мне спинкой, на вот ту мелковатую продавщицу с узкими плечами и невероятно широкими бедрами - она так же призывно улыбается мне, как и креолки на входе, предлагая взглянуть на стеллаж с псевдо-голландской голубой лепнухой... Становится неловко перед Эжени. Пробормотав на папиаменто: "Маша данки!" - "Спасибо" - я ретируюсь на улицу. Троица в отдалении восхищенно прищелкивает языками.

   Эжени наконец выходит наружу. Ничего заслуживающего внимания. Те же сувениры, что и везде. Только девки нахальнее, бурчит она. Хихикающие креолки плотоядно ожидают нашего возвращения, но мудрая Эжени оттаскивает меня глубже в полутьму улицы-аппендикса, где за поворотом мы ретируемся в довольно сносный бар с кондиционером.

   Неожиданно качественный мартини с луковками. Эжени пьет коко-бонго. Медленно, как бы смакуя, облизывает губы. Плутовка.

   Меня заинтересовал бутик рядом с баром. Мужские платки, галстуки, ремни, хумидоры, еще какая-то мелочь. Похоже, также недавно открылся. Пока Эжени допивает коктейль, я захожу в прохладу бутика.

   Аромат хороших духов смешивается со строительным запахом. Потолок в свежих пятнах невысохшей краски. Две продавщицы, одна постарше, видно, менеджер, и другая, лет тридцати, с дивными раскосыми глазами, начинают виться вокруг меня. Щебеча на французском, набрасывают на меня шейные платки красивых расцветок. "Мсье курит? У нас только что появилась прекрасная коллекция портсигаров из эбенового дерева... Кати, проводи мсье..."

   Томная Кати ведет меня к низкой витрине за углом, почти в подсобке. Пока она нагибается за коробкой с портсигарами, молния, вставленная в задний шов ее юбки, бесстыдно расходится снизу.

   На ней нет нижнего белья.

   Слюна переполняет рот - так ведь и захлебнуться недолго! - и в этот момент она поворачивается ко мне, внезапно впившись влажными лепестками губ в мои. Мне жутко неловко и одновременно занебесно приятно...

   До тех пор, пока я не осознаю, что она самозабвенно сосет мой язык.

   Она выпила мою слюну...

   Странноватое хобби. В особенности при жарких поцелуях с первым встречным. Если бы она была не такой восхитительно страстной, я бы, наверное, сбежал. От нее пахнет чем-то тревожно-возбуждающим...

   Какое-то время я еще контролировал себя, но она была настолько искусной, настолько безрассудно раскованной, что я забыл обо всем. Мы забыли обо всем. Что-то заставило нас забыть обо всем...

   "...Джек! Джек! Ты что?!"

   Голос Эжени с трудом прорывается сквозь пелену в мозгу.

   Я стою на коленях в проходе между витринами. Дыхание - как после спурта. Меня крутит и ломает, дергает и тянет... Галлюцинация была реальной до испуга. Да, у меня было хорошо развитое воображение, помогавшее в годы юношества - мне было легче переносить пуберантность в определенном плане... - и позже облегчавшее подбор ключевой линии для знакомств со слабым полом, но такого со мной еще не случалось. Перепуганные продавщицы провожают нас до дверей, лопоча что-то успокаивающее.

   Волоокая дарит мне напоследок влажно-жгучий взгляд.

   Или мне снова померещилось?

***

   Ужин.

   На корабле - формальный вечер; я затянут в смокинг, Эжени выглядит прелестно в черном платье с блестками. Обычно приятный шум дайнинг-салона сейчас раздражает. Любой резкий звук - взрыв смеха за соседним столом, звон бокалов, бряцание столовых приборов - эхом отдается в мозгу.

   Устал. Болен.

   Разговор не клеится. Эжени напугана случившимся и настаивает на том, что визит к врачу откладывать нельзя. Я успокаиваю ее и клянусь, что пойду сразу же поутру - все равно медпункт уже закрыт. Официанты сноровисто меняют тарелки. Мы голодны, и винный хмель быстро ударяет в голову обоим. Отказавшись от десерта, мы идем в каюту.

   Рука уже практически не болит, только слегка ноет оцарапанная кожа. Но я знаю, что это обманчивое облегчение. Что-то не совсем так, случай в бутике меня настораживает. И эта идиотская слюна...

   Дверь за нами захлопывается. Эжени гасит основной свет, оставляя только ночник, сбрасывает туфли, медленно расстегивает молнию на платье... Я снова переживаю приступ желания, точь-в-точь как там, на берегу. Она вдруг замирает, не оборачиваясь ко мне, словно чувствует мой взгляд. Я подхожу к ней, глажу плечи, грудь, бедра, помогаю освободиться от платья, добираясь до ее трепещущего тела...

   Как и когда мы уснули - не помню.

   Около четырех ночи кошмар подбрасывает меня в кровати. Мне снилось, что Бриз требовал плюнуть ему на ногу, раздувшуюся, синюшную, покрытую страшными струпьями проказы. С закрытыми глазами я поплелся в туалет, и включив свет, едва сдержал крик.

   Из зеркала на меня смотрела кирпично-красная маска какого-то восточного божка. Моим это лицо не было... Веки свисали на глаза огромными водянками. Нос потерял форму и безобразной картофелиной выпячивался между подушечного вида щеками. Шея и грудь тоже отекли и покраснели.

   Предплечье, как и ожидалось, покрылось струпьями. Но аллергия? У меня, в жизни не имевшего ничего, даже отдаленно напоминающего сыпь или раздражение на коже?

   Решив, что до утра недалеко, я не стал будить Эжени и, улегшись обратно, провел остаток ночи в полубреду.

***

   Лифт движется со скоростью катафалка. На отражение в зеркалах не гляжу. На мне - кепка с сильно надвинутым на глаза козырьком. Помогает только до определенной степени: попутчики вежливо, но брезгливо отодвигаются подальше. Мальчишка пялится на меня округлившимися глазами, потом дергает мать за руку и что-то шепчет ей на ухо. Та осуждающе глядит на меня. На пятой палубе лифт, слава богу, пустеет, и в медпункт на первой палубе я спускаюсь в одиночестве.

   Приемный покой. Чисто. Цветы в вазе на столике, ряд кресел вдоль стены. Восемь утра, и народу еще нет - "еще нет", потому что я просто не верю, что на корабле с пятью тысячами человек врачам нет работы. Статистика - упрямая штука.

   Санитар в синей униформе равнодушно глядит на мою ужасную физиономию. У него - зеленоватые "перья" на соломенного цета шевелюре. Глаза полусонные, наверное, после ночного дежурства. Если верить табличке на груди, его зовут Джоди. Он скучающе перелистывает "Ньюсуик". Я заполняю обычную кучу дурацких форм; в графе "причина визита" пишу: сильная аллергия, возможно в результате контакта с ядовитым кораллом. Томлюсь в приемной еще около получаса, так как доктор начинает прием с пол-девятого.

   Джоди наконец-то зовет меня в кабинет.

   Молодящийся врач с ершиком седых волос в накрахмаленном белом халате. На кармане - фирменный знак РККЛ с именем: "Клаудио Виалли, М. Д."

   "Бон джорно, дотторе!"

   "Итальяно?" - расплывается в улыбке док.

   "Нет", - разочаровываю его я. Он проводит меня в кабинет. Спартанская обстановка; нет традиционных фотографий жены или детей - или друга... - на столе; только заполненные мной бумаги, которые принес ему Джоди, да оттиск какой-то статьи в медицинском журнале. Несколько желтых записок-стикеров на доске за его спиной. Я механически пробегаю их глазами. На одной написано: "Бора-Бора: добавить В.К еще две дозы". Везет этому В. К.; Бора-Бора - райское место, даже если тебе всадят там две добавочные дозы...

   Он перехватывает мой взгляд. Неожиданный лед в его глазах неприятен. Тем не менее, он предельно любезен, а его английский почти не имеет акцента.

   "Мсье... Или мистер?.. Жак, х-м-м, Джек Брейгель... Француз? Канадец?" - Не дожидаясь ответа, он небрежно перелистывает мои бумаги. - "Не волнуйтесь, мы приведем вас в порядок. Каждый когда-либо начинает... Скузи, извините, я имею в виду аллергию... Первая реакция обычно очень выражена. Обильное отделение слюны косвенно говорит о существенной интоксикации вашего организма. Снимите рубашку, пожалуйста..."

   Я осторожно стягиваю ее, стараясь не зацепить лицо.

   Он продолжает: "Отек Квинке, очевидно. Вы пользуетесь защитным кремом от солнца, не так ли? Кожные капилляры на шее, спине и груди закупорены и воспалились - видите, здесь... И здесь..."

   "Я не пользуюсь кремом, предпочитаю нырять в футболке с длинными рукавами" - отвечаю я. Всезнайка. От такого обычно мало пользы, но много трескотни.

   Быстрый колючий взгляд. Стерильная улыбка.

   "А вы, похоже, с опытом... Давно ныряете?"

   "Сколько себя помню..." - бурчу я в ответ.

   "Давайте посмотрим на вашу руку поближе" - он включает лампу на раздвижном штативе. - "Позвольте..."

   Холодные, жесткие пальцы. Он мне не нравится, хотя придраться не к чему.

   ""М-мда-а-а... В районе Сен-Маартена есть несколько видов эндемичных кораллов..." - Он выключает лампу. - "Сделаем так. У вас со страховкой как, порядок?"

   "Если это можно так назвать..." - Моя компания, конечно, оплатит счет, но только частично, потом наверняка будут еще какие-то поборы... Плевать. Похоже, я серьезно влип с этой гадостью.

   "Я выпишу вам мазь... Ей нужно смазывать руку - по мере необходимости, пока не пройдут волдыри..." - Говоря это, он быстро строчит рецепт. В отличие от других эскулапов, его писанину по крайней мере можно разобрать. - "Я мог бы также прописать вам таблетки, и даже сделать укол..." - при этих словах меня передергивает; терпеть не могу, когда меня ширяют шприцом. - "Но я считаю, что до того вам лучше проконсультироваться у специалиста. Я не силен в морских ядах. К счастью, в Филипсбурге работает доктор Каммингс, Айзейя Каммингс, эксперт по токсинам растений и животных этой части Карибского моря. Мы с ним знакомы... М-м-м, косвенно, по публикациям и переписке. Он - признанный эксперт в этой области. Конечно, вы можете подождать до возвращения домой, но я бы все же вам порекомендовал... Мы снимаемся с якоря в восемь вечера; прошу вас, потратьте час-полтора на этот визит. Ваш случай не то чтобы неординарен, просто... Я предлагаю вам подстраховаться. Вот его адрес, это недалеко от Фронт-стрит, вы доберетесь туда от пристани за пять минут. Не стесняйтесь своего вида, мазь поможет снять первичное раздражение, и вы не будете таким, м-м-м... Бросающимся в глаза... Словом, желаю вам скорого выздоровления!"

   Апатичный Джоди выдает мне тубу с мазью, заполняет какие-то формы по страховке. Когда я ухожу, он улыбается... Мне? Нет, скорее, чему-то увиденному в журнале.

   За что они здесь дерут такие деньги - непонятно.

***

   Знакомая уже пристань у Фронт-стрит наводнена пестро одетыми таксистами, наперебой приглашающими в "эксклюзивную поездку в квартал Мариго" на французскую сторону. Вариациями этого были, в зависимости от контингента туристов, "эксклюзивное посещение самого приватного стрип-джойнта на Вест-Индах", "эксклюзивный просмотр самой старой ветряной мельницы на Карибах", и "эксклюзивная экскурсия на место прошлогоднего пожара гостиницы "Сан Суси". Поколебавшись, я решаю - по совету Виалли - идти до оффиса Каммингса пешком.

   Эжени осталась на корабле. Наверняка приемная доктора забита местными жителями - с плачущими детьми, пригнанными в уплату козами и кучей экзотических бактерий и вирусов. Покапризничав мгновение для приличия, она согласилась поскучать у бассейна, где я и пообещал найти ее через три часа. В качестве утешения я купил Эжени какой-то сногсшибательный коктейль в баре и воткнул ее в джакузи рядом с парой интенсивно изучающих друг друга молодоженов.

   Я выгляжу вполне сносно. Ранний сытный ланч подкрепил меня. Мазь - или время - сделали свое дело; лишь под глазами, на лбу и на шее остались слегка заметные припухлости. Народ уже не шарахается от меня... ну, а остальное вскоре выяснится.

   Внешний вид улицы Принца Альберта явно не дотягивал до напыщенности ее названия. Если дома, гнездящиеся ближе к центру, кое-где еще сохраняли облупившуюся краску на обветшалых стенах, то лачуги в ее конце, выстроенные с применением всего, что было выброшено морем на берег, не подозревали о существовании штукатурки и малярной кисти.

   Типичный пейзаж запущенного портового тупика. Раскаленное солнце, запах жареной рыбы, местных специй, марихуаны и дешевой любви. Я уже собрался было повернуть восвояси, но за кучей "шаков" из ящичных досок внезапно увидел вполне приличный одноэтажный дом из бальсового дерева, выстроенный на каменном фундаменте - наверное, из тех же фрегатных камней, о которых говорил нам Бриз. Я тут же заверил себя, что даже если это будет бордель, а не оффис доктора, я все равно зайду туда отдохнуть от обессиливающей жары.

   Табличка на двери развеяла мои сомнения.

   В борделе мне сегодня, видимо, побывать не дано.

   Прохлада и полумрак. Посетителей нет, как ни странно. Я выглядываю наружу, смотрю еще раз на табличку - все правильно, я в пределах приемных часов. Возвратившись в дом, я осторожно осматриваю приемную. Где-то гудит кондиционер - значит, доктор в ладах с успехом, тем более, что...

   "Бон бини! Кон та баи?" - ее голос мелодичен и волнующе низок одновременно. Такую медсестричку может себе позволить только преуспевающий врач... Она незаметно вышла из боковой двери и сейчас стояла передо мной, гостеприимно улыбаясь. - "Доктор Каммингс будет здесь через четверть часа - срочный вызов... Меня зовут Микиер. Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?"

   Она не просто впечатляет, она подавляет своей стерильной красотой. Решив, что мой визит носит скорее консультативный характер, иду на компромисс с медициной и прошу джин с тоником. Нет, без тоника, со льдом. Нет, даже без льда. И прошу ее налить себе то, что она любит.

   Она вновь обнажает крупные сахарно-белые зубы.

   "Я - на службе, извините... Какой джин вы предпочитаете?" - проклятая слюна снова наполняет мне рот. Какого черта, ведь я уже почти очухался...

   "Бомбей... Сапфир... Пожалуйста..." - выдавливаю я.

   Она мурлыкает себе под нос какой-то несложный мотив, работая у маленького бара, как по волшебству, возникшего из шкафа с бумагами. Край ее халата находится существенно ближе к талии, чем к коленкам... Она двигает ими вперед-назад, в такт мелодии. Я не могу удержаться и быстро кидаю взгляд за глубокий вырез ее халата. Крошечные бисеринки пота блестят на упругой коже, как блестки мэйкапа. В долину ее грудей можно бесследно уместить банку пива...

   Джин слегка прочищает мне мозги. Но ненадолго.

   Микиер передвигается по комнате, как модель по подиуму. Я усажен в глубокое кресло, поэтому мое лицо находится примерно на том уровне, где сходятся ее ноги. О том, что скрывается там, в подхалатной глубине, я стараюсь не думать. Не получается. Джин - возможно, в сочетании с токсином - шибает мне в голову так, что пол в приемной внезапно начинает ходить волнами. Впрочем, это не мешает Микиер ловко пританцовывать вокруг меня. Музыка? Откуда она? Движения Микиер принимают все более сооблазнительный характер, она легко чувствует ритм, подпрыгивая и поворачиваясь вокруг своей оси, грациозно и в то же время очень откровенно поддавая сооблазнительной попкой. Несколько тактов - и халатик падает на пол... Она наклоняется в танце ко мне, шепча: "Знаешь, что означает мое имя на папиаменто?" - И нежно целует меня в губы, прошептав в последний момент:

   "...это значит: Я ХОЧУ..."

   "...Осторожнее... Не так! Ну же, ближе ко рту!"

   Я снова стою на четвереньках - похоже, это становится моей любимой позой... только на этот раз ломки сопровождаются обильной рвотой. Какая-то женщина в белом тычет мне в лицо пластиковым пакетом. Куда же подевалась Микиер? Эта - моль бледная по сравнению с ней...

   Статный мужик с бородкой-гоати брезгливо поддерживает меня, пока я обильно обблевываю пакет и заодно руки медсестры. Наверное, это и есть Каммингс.

   А-а-а-аргх...

   Пол-часа спустя после того, как меня привели в порядок, мы сидим с ним в его кабинете. Я совершенно ничего не понимаю. Подавлен. Растерян. Мне уже не до круиза. Почему-то больше всего мне жаль Эжени. Бедняжка... Она так радовалась, когда получила этот выигрыш, ведь она до этого ни разу в жизни не плавала на корабле...

   "...Достигают возраста размножения, и с этого момента становятся необычайно опасными для всех живых организмов - своего рода защитная реакция..."

   Каммингс с сожалением глядит на свою угасшую трубку, потом на меня, скрутившегося в кресле. Ему, похоже, хочется курить, но он помнит, каких усилий стоило его медсестре отмыться от моего завтрака. Он рассказывает мне о морских улитках, Халиас Сакионарис, или, как остроумно называют их местные, "Паса Ун Бо Диа" - "Приятного дня"... Каммингс дотошно выспрашивает, что именно прописал мне корабельный врач. Впрочем, со мной для подстраховки была копия счета с протоколом утреннего похода в медпункт. Двести долларов, чтоб им пусто было...

   Из его рассказа, которому я внимаю через одно предложение, следует, что мне еще повезло. Ожог огневкой был всего лишь частью проблемы - а может, и вовсе не был проблемой...

   Халиас Сакионарис живут эндемично - только в водах вокруг Сен-Маартена и Саба, прилегающего острова. Специфический состав воды, наличие определенных микроорганизмов, смываемый дождями грунт и прочие факторы, складывающиеся столетиями, привели к уникальной локализации ядовитых Халиас. Их хитиновый покров покрыт микроскопическими волосками, которые удерживают пузырьки воздуха под водой, наподобие паука-серебрянки - то самое серебро, за которым я так неосторожно потянулся... Волоски взрослой особи покрыты токсином, которой по мощности почти не уступает яду португальских корабликов, дальними родственииками которых они и являются...

   Пока Каммингс с энтузиазмом рассказывает мне об улитках, я разглядываю его кабинет.

   Как и полагается, докторские дипломы на стенах - с красивыми печатями, на дорогой бумаге. Рисунки раковин, морских звезд, ежей, голотурий. Фотографии каких-то экспедиций, есть даже несколько дагерротипов. В моей затуманенной голове мелькают какие-то ассоциации, впрочем, быстро вытесненные жутковатым видом банок с морскими диковинами в формалине - медузы, многоножки, отвратительного вида рачки ("Китовые блохи", - небрежно говорит Каммингс, перехватив мой взгляд). Кипы потрепанных книг, вороха лабораторных журналов, сотни папок с историями болезней или чем-то вроде этого. С потолка, рядом с вычурной старинной люстрой, свисает лохмотьями шкура морской змеи впечатляющих размеров. Больше похоже на подвал алхимика, чем на оффис современного врача. Полуоткрытая дверь в подвал - я вижу то ли лабораторию, то ли операционную: солидный блеск хрома и никеля, провода, трубки, циферблаты и датчики... Поморщившись, Каммингс поднимается и плотно закрывает дверь.

   "Мистер Брейгель, вот что я хочу вам предложить. Вы ведь живете в Канаде, не так ли? Нет? В США?.." - Он на секунду умолкает, хмурясь. - "Это хуже... В общем, я знаю, что у вас в Штатах гораздо более придирчиво глядят на новые, малоопробованные лекарства. Я разработал специальное противоядие от поражения токсином Халиас. И хотя оно уже одобрено Всемирной Организацией Здравоохранения, его утверждение в США застряло... ФДА, ваша служба, занимающаяся новыми лекарствами, его не пропускает, по непонятным мне соображениям. Вы поправитесь гораздо быстрее и главное, окончательно, если пройдете курс лечения этим лекарством. Нет-нет, не беспокойтесь, если вы не уверены в его безопасности и не захотите этого делать - воля ваша, мы забудем об этом разговоре..." - Он делает паузу.

   Я выжидательно молчу. Должно последовать зловещее "...но если не захотите, то...".

   "...Однако я хочу вас предупредить, что в течение следующих нескольких недель у вас есть очень существенный шанс стать, г-м-м, несостоятельным с женщинами, если вы откажетесь от лекарства..."

   "Док, я думаю, мне будет очень трудно, но несколько недель я как-нибудь продержусь..." - автоматически шучу я, уже догадываясь, что он имел в виду на самом деле.

   "Я говорю о том, что вы рискуете стать несостоятельным навсегда. Ваша потенция будет постепенно, но неуклонно снижаться... То, что происходит с вами сейчас - либидо, галлюцинации - это прелюдия... Повторяю, если вы не желаете рисковать..."

   "Где это ваше хреновое лекарство?" - Перебиваю его я.

   Небольшие капсулы, как диетические добавки. Десять штук. Я глотаю две штуки тут же, в присутствии Каммингса. Он дает мне последние, надоедливо пространные, наставления, и я покидаю его оффис.

   Задержавшись в дверях, я нерешительно спрашиваю его:

   "Док, Микиер... Это все нереально, да?"

   Каммингс, не моргая, смотрит на меня.

   "Все не так просто... Мистер Брейгель, вы больны, у вас в крови бродит токсин, равный которому трудно найти в живой природе. Два последних дня были для вас предельно странными. Но поверьте..." - внезапно он оказывается рядом со мной, и я вижу его сумасшедше расширенные зрачки. - "Это пока цветочки. Единственное, чем я могу помочь вам, помимо лекарства... Вот, возьмите..." - он сует мне в руку клочок бумаги. - "А теперь уходите. Вам пора на корабль."

   Массивная дверь за моей спиной захлопнулась.

***

   ...Мне безусловно лучше.

   Настолько, что я непроизвольно напеваю тот самый мотив, под который танцевала Микиер.

   Улица уже темна - странно, как быстро пролетело время у доктора... Почему тут так жарко? Хотя черт с ней, с жарой... Тело наполнено удивительной свежестью. Я ощущаю себя выше, сильнее и привлекательнее встречных мужиков. Слюна по-прежнему накапливается во рту, но мне уже плевать. Я пританцовываю весь путь к центру.

   Ах, да... Что-то он мне дал... Какая-то записка...

   Я разворачиваю бумажку, стараясь разглядеть написанное в неверном свете витрин Фронт-Стрит. На ней большими печатными буквами написано одно слово: "BOISE". Я выбрасываю ее, беспричинно улыбаясь - город Бойзе, штат Айдахо... Дыра вселенского масштаба... Что мне до города, как он поможет мне в моей проблеме?

   Эй, о какой проблеме идет речь? Я выпрямляю спину. Док Каммингс гарантирует... Что это за магическое средство такое, балдеж от него - у-у-уу... Не мудрено, что ФДА не спешит давать ему зеленый свет в Штатах...

   Я раскланиваюсь со всеми встречными дамами, как местными, так и приезжими. Они хихикают и жеманничают. Я вновь ощущаю себя в ударе. Надо бы проведать продавщичку из бутика... Где это он тут у нас? Помнится, чуть в стороне от Фронт-Стрит...

   Трио креолок-зазывал топчется на том же месте, что и вчера. Похоже, они ничуть не удивлены, снова увидкв меня. Обворжительно улыбаясь, я уворачиваюсь от их атаки и спешу дальше. Вот он, тот самый бар... М-м-м, мартини бы не помешал... Наша киска наверняка мне обрадуется... Кати, да?..

   Бутик закрыт. Какая жалость. Но, может, кокеточка все еще там, внутри? Где у них тут служебный ход?

   Обхожу здание сзади, карабкаюсь через эстакады ящиков, какие-то низкие заборы. Музыка в голове уже не звучит - грохочет... Я как бы раздвоился и наблюдаю со стороны за самим собой. Первый "я", сопя от вожделения, карабкается по задворкам, стараясь найти девчонку из магазина. Второй "я" с ужасом глядит на часы - забудь о трех часах, обещанных Эжени, через сорок минут наш корабль отдает швартовы... Эй, дубина, торопись!

   Темень. Ни черта не видать. Где же дверь вовнутрь?

   Кто-то грубо хватает меня за правое плечо.

   Кураж помогает вспомнить старое. Я заученно пригибаюсь и одновременно с разворотом, используя инерцию, выбрасываю левую круто вверх. Мой кулак целует пустоту. Обидно. Это лекарство делает все, что угодно, но только не улучшает реакцию...

   Тут же я получаю снизу по челюсти, что заставляет меня выпрямиться. Дальнейший сценарий, к прискорбию, мне известен: следует вполне качественный апперкот - я складываюсь пополам, рыбой судорожно хватая воздух - знаю, что нельзя сгибаться, ну нельзя же, идиот! - и, наконец, дело довершает сильный удар в основание черепа, который погружает меня в темноту.

   Последнее, что я ощущаю - легкий, как комариный укус, укол где-то в области правого предплечья.