Весь конец дня я просидел на пороге дома, прислонившись к дверному косяку. Я одновременно прислушивался к стонущему во сне Александру и наблюдал за жизнью поселка, это помогло мне выбросить из головы всякие мысли о Исанне и Рисе. Так же уверенно, как солнце, идущее на закат, из леса возвратился встреченный нами утром человек. Теперь он толкал перед собой пустую тележку и, пройдя мимо домов, скрылся за холмом. Какая-то пожилая женщина пригнала с поля небольшую отару овец, ей помогал вертящийся у нее под ногами щенок. Единственное, что взволновало меня, были двое мальчишек, которые ехали на лошади; они специально гнали ее по центру дороги, по лужам, и заливались счастливым смехом каждый раз, когда из-под копыт вылетал фонтанчик брызг. Из домика Архива высунулась девушка, она побранила мальчишек, и те поворотили в сторону леса. Я улыбнулся. Как только сердитая девушка скрылась в дверях, мальчишки снова принялись за свое. Некоторые вещи в жизни не меняются никогда.

Прошел час. Из школы выбежала стайка детей, человек пятнадцать, может быть, двадцать. Они разлетелись в разные стороны. Некоторые спустились к реке, другие ушли в лес. Две малышки направились к дому Ткачихи. Возможно, одна из них станет потом Ткачихой, душой эззарианского общества. Моя мать была Ткачихой в нашем селении, пока не умерла от лихорадки. Мне тогда было двенадцать лет. Еще две девочки и мальчик – они были постарше остальных – сидели на камнях у школы и что-то горячо обсуждали. Они размахивали руками, оставляя в воздухе следы – серебряные дорожки. Беседы о мироздании, понял я, вспомнив сотни подобных разговоров, в которых сам когда-то принимал участие. Попытки понять, почему из множества народов только эззарийцы были призваны спасать души людей от демонов. Вера в то, что в один прекрасный день все другие осознают это, и тысячи незнакомых людей, существующих, не зная зачем, и не понимающих, что было сделано для них, станут жить достойно и осознают красоту своей души. Я позавидовал на миг наивности и невинности этих детей.

Ведунья пришла за нами сразу после заката, как и обещала. К этому времени дорога опустела, и я заметил ее зеленый, сливающийся с тенями деревьев плащ только тогда, когда она уже стояла у дверей нашего дома.

Странно, что она пригласила нас к себе. Чужаков. Просителей. Жители этой страны были искренни, когда сердечно приветствовали пришедших за помощью, и великодушны сверх всякой меры. Но дома эззарийцев являлись их собственным убежищем, теплым, уютным углом тех, кто жил слишком близко к ужасу и безумию. Какой-то циничный голос в моей голове твердил, что эта женщина тоже стала жертвой обаяния Александра и его высокого положения. Но я быстро отогнал недостойную мысль и строго сказал себе, что все обстоит именно так, как и должно. Она пригласила его из сочувствия и природной доброты, еще, возможно, из желания поговорить с новым для нее лицом.

Сколько помню, Эззария отделена от остального мира. Это просто необходимо. Мы не позволяли другим знать о нашем служении, что могло бы привлечь к нам внимание демонов или агрессивных людей, которые попытались бы помешать нашей работе. В былые времена существовало множество отрядов Ловцов, которые выходили в большой мир и приносили новости, информацию, книги. Теперь, когда эззарийцев так мало и все они вынуждены скрываться, таких отрядов наверняка совсем чуть-чуть, поэтому общение с незнакомцами могло сделаться интересным и полезным.

Я встал, когда ведунья подошла, поклонился и открыл ей дверь.

– Добрый вечер, – произнесла молодая женщина, снимая с головы капюшон. Она старалась не смотреть на меня.

– Добрый вечер, – отозвался я, так и не произнеся готовые сорваться с языка извинения. Я должен был избегать интереса с ее стороны, равно как и дружеского участия. Я должен держаться особняком, чтобы она продолжала смотреть на меня как на живое человеческое существо, пусть и очень грубое.

Александр сидел за столом, уставившись в чашку с назрилом. Когда я разбудил его на закате, он жаловался, что проспал не больше часа. Действительно, у него под глазами залегли темные круги, лицо поблекло. Но при виде ведуньи принц мгновенно приободрился. Он снял с крючка плащ и завернулся в него драматическим жестом.

– Наконец-то! Я уже начал сомневаться в эззарианском гостеприимстве. Ведите меня, прекрасная госпожа. Куда угодно.

Она не смогла скрыть своего изумления под маской серьезности и официальности:

– Я думала, наша деревня кажется вам скучнейшим местом после того, к чему вы привыкли. Я могу предложить всего-навсего приятную, несмотря на холод, прогулку, простой ужин и беседу. Совсем не то, что могло быть при дворе в Загаде.

– Не важно – где, главное – с кем. – Александр предложил ей руку, она кивнула и оперлась на нее. Когда они выходили, принц усмехнулся мне и позвал: – Пойдем… Пайтор. Ты же не хочешь, чтобы все удовольствия достались только мне.

Я потащился за ними, проклиная дерзийских принцев и повороты судьбы. Подобные беззвучные проклятия стали моей привычкой в последнее время.

К несказанному изумлению Александра, наша хозяйка освещала нам путь собственной рукой. Серебряные лучи, похожие на свет луны, указывали дорогу. Узкая тропинка все время разветвлялась, уводя в лес, где в темноте под деревьями светились огоньки. Оттуда тянуло дымом костров.

Я – изгой! – вот что терзало меня с того момента, как мы вышли из дома для гостей и пошли в сторону леса, вслед за ведущими нас лучами. Это мучение становилось невыносимым. Когда я вдыхал чистый воздух, воспоминания шевелились во мне: я помнил каждое нечистое прикосновение, каждую ночь, которую я был вынужден проводить рядом с незнакомыми мне мужчинами или женщинами, каждый глоток грязной воды, пищу, которая никогда не была святой, а только полусгнившей, или взятой от нечистых животных, или же выращенной на удобренных навозом полях… Чужие люди проливали мою кровь, я касался руками их нечистот, мое тело, призванное служить справедливости и чести, было изранено, покалечено и брошено к ногам тех, кто считал себя богами. Очевидно, что это не моя вина. Я не сделал ничего, чем мог бы заслужить подобное мучение, хотя многие мои соплеменники не поверили бы мне. Но этот довод, тот самый, что я приводил Ллиру, не помогал мне самому. Пока я шел за Александром и эззарианской женщиной, я желал только одного – бежать из этого места как можно дальше, бежать не останавливаясь.

– Пришли, – произнесла ведунья, сворачивая влево и переходя по узенькому мостику через ручей. Из окон большого дома лился приятный желтый свет, напоминая об уюте, дружелюбии и тепле. Быть Смотрителем означало отделить себя от остальных, полагаться только на себя и того, кто будет ждать тебя у Ворот. Остаться навсегда одиноким и погруженным в себя. Эти умения и привычки помогли мне сохранить мою жизнь и разум в бесконечном рабстве, но годы страданий не прошли бесследно. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким.

– Входите, погрейтесь. – Она толкнула дверь и вступила в дом. Александр шагнул за ней. Я остановился на пороге и замер, тупо уставившись внутрь.

Комната была довольно велика, дощатый пол застелен ткаными половиками в коричневатых и зеленых тонах, на стульях лежали подушки, темный сосновый стол был покрыт вышитой скатертью. Теплые цвета ранней осени царствовали кругом. Бросалось в глаза множество книг, бумаг, по углам стояли корзины с рукодельем, орехами и сосновыми шишками. На одном конце длинного стола я заметил три прибора. На другом стояла ступка с пестиком и возвышалась стопка небольших холщовых мешочков. Наверное, ведунья раскладывала сушеные травы, оставшиеся с прошлого сезона: пучки трав висели на стене, несколько связок лежало рядом со ступкой. В комнате пахло тимьяном, розмарином и жареным мясом. На стенах висели коврики, мастерски вышитые. На некоторых были простые изображения, только контуры, на других – объемные картины из жизни Эззарии.

Хозяйка сняла плащ и повесила его на деревянный крючок рядом с дверью.

– Входите же, – обратилась она ко мне. – Весна поздно приходит в эти края, а по ночам здесь всегда холодно.

– Я не могу. – Мой ответ прозвучал глупо. – Я подожду на улице… или вернусь в тот дом. Я не могу… есть за одним столом с принцем. – Я нес чепуху, лишь бы не оставаться, лишь бы не входить внутрь. Как я могу остаться в плаще с капюшоном в такой комнате?

– Войди, – мягко попросил меня Александр. – Мой слуга очень плохо переносит холод, – пояснил он женщине. – Если он останется в капюшоне, это очень оскорбит ваши традиции?

– Он может оставаться как захочет. Подойди к огню, погрейся, – повернулась она ко мне. – Мне понадобилось три года, чтобы привыкнуть к холодам. Ты тоже с юга?

– Да, – невнятно пробормотал я и шагнул внутрь. Она закрыла дверь и взяла у принца плащ, потом извинилась и вышла в дверь слева.

– Ты должен с чего-то начать, – негромко сказал Александр. – Она не из твоих знакомых, так что с ней тебе будет легче. Может быть, они изменили свои правила.

– Может быть, дерзийцы стали самым миролюбивым народом…

– Ты же человек. Скажи им, что они не правы. Ты ведь сумел убедить меня в существовании таких вещей, о которых я и помыслить не мог.

– Вы сами сказали нужное слово. Я раб, а не человек. Они не услышат меня, если я заговорю.

Он не знал, что ответить.

Хозяйка вернулась и начала накрывать на стол. Она принесла горячий хлеб, печеную на углях картошку, миску с сушеными фруктами, тарелку с тонко нарезанным мясом. Потом налила три стакана вина и пригласила нас к столу.

Александр пошел к столу, но я схватил его за руку и кивнул в сторону расписного таза и кувшина, стоящих на маленьком столике возле камина. Он был несколько озадачен. Я показал ему, как следует вымыть руки, и подал небольшое льняное полотенце, лежавшее рядом с тазом. Женщина была приятно удивлена.

– Ни слова о делах за едой, – сказала она, передавая Александру тарелку с мясом. Принц неловко ерзал на стуле, он привык, что его обслуживали за столом, и не знал, что делать с предложенной тарелкой.

– Могу я помочь вам, мой господин? – Я взял тарелку с лежащей в ней вилкой и положил принцу мяса. Потом положил себе.

Женщина не обратила внимания. Она умела не замечать неловкость других.

– Расскажите мне, – обратилась она к принцу, когда мы начали есть, – что вы любите в жизни больше всего?

Это был простой вопрос, но заданный серьезным тоном. Но не для поддержания разговора. Она действительно хотела знать, чтобы сравнить с тем, что она уже знала. Александр почувствовал это и задумался, прежде чем ответить. Если бы дело было в Кафарне, он сразу сказал бы что-нибудь ничего не значащее.

– Лошадей, – ответил он наконец, потом весело рассмеялся: – Странно, правда? Я никогда не думал об этом. У меня в жизни было все, о чем только может мечтать человек, но больше всего я ценю возможность скакать на самой лучшей в мире лошади.

– Лошади действительно чудесные создания, – отозвалась она, ее темные глаза смотрели на него с пристальным вниманием. – Такие умные, выносливые. Вы не сможете приручить лошадь, если будете недооценивать ее. Чтобы лошадь служила вам, вы должны убедить ее, что в самом деле достойны сидеть на ее спине.

Она вовлекла его в беседу, которая продолжалась не меньше часа. Удивительно, что эта живущая отшельницей девочка так свободно разговаривала с блистательным принцем. Они говорили о лошадях и скачках, потом они коснулись пустынь, и Александр рассказал, как он любит горячие пески своей родины. Она же повествовала о травах и способах их применения, о погоде и деревьях. Она несколько раз старалась вовлечь и меня в их разговор, но я ограничивался короткими репликами.

Вскоре обнаружилось, что я смотрю на нее, вместо того чтобы есть. Она раскраснелась, слушая Александра, который – необычное дело! – не утяжелял свою речь бранными словами. Он даже опустил ту часть истории о скачках, в которой затащил к себе в постель победительницу, прекрасную манганарскую девушку. Похоже, наша хозяйка получала истинное наслаждение от беседы.

– Вы изумительный рассказчик, – обратилась она к Александру. Потом обернулась ко мне. – Но вы… я не припомню, чтобы мне стоило такого труда расположить к себе человека. Возможно, вы не находите удовольствия в разговорах.

– Иногда гораздо приятнее слушать тех, кто действительно умеет говорить.

Ее удивил мой ответ.

– Тем не менее, у него не ощущается нехватки в словах, когда он отчитывает меня за какой-нибудь проступок, – буркнул принц негромко, ни к кому не обращаясь.

– Правда? – В глазах ее горело любопытство. – Должно быть, вы любимый слуга, если принц слушает вас. Скорее друг, чем слуга.

Александр густо покраснел.

Я совсем не желал обсуждать эту тему.

– Вы позволите мне помочь вам убрать со стола? После такого прекрасного ужина хозяйку следует освободить от возни с посудой.

– Вы очень любезны. – Она поднялась со стула. Потом показала мне, куда отнести тарелки, и попросила принести воды для мытья.

Я взял ведро и вышел за дверь на морозный воздух. Было ужасно жарко в тяжелом плаще, поскольку ведунья развела большой огонь, чтобы согреть меня как следует. Я нашел бочку и наполнил ведро. Наверное, на меня подействовал лес или же хотелось хоть как-то облегчить свои душевные муки, но, набирая воду, я произнес слова благодарности воде: «Сих вар де навор, каине анвир» – «Дар земли и небес, очисти нас».

Развернувшись, чтобы войти в дом, я увидел, что она стоит за моей спиной. Молодая женщина взглянула и вздрогнула, словно я нес ведро, полное змей. Я проследил за ее взглядом. Опуская ведро в бочку, я закатал рукав, чтобы он не намок, и теперь был виден мой железный браслет.

– Ты его раб, а не слуга.

– Да.

– Это он запретил тебе показывать лицо?

Я хотел ответить ей утвердительно, чтобы отвлечь внимание от себя. Но она сразу бы распознала ложь, голос ее и без того уже звучал недружелюбно. А Александр нуждался в ее помощи.

– Нет. Я сам. – Я опустил рукав. Слишком поздно. – Давайте войдем, на вас нет плаща.

– Я вышла показать, где вода для мытья, но, похоже, это и так было известно тебе.

– Хоффид рассказал о ваших традициях и показал такую же бочку за домом для гостей. Я подумал, что здесь все так же. – Я с трудом подбирал слова.

Она медленно пошла к дому и остановилась у двери:

– Еще он назвал тебе свое имя и рассказал, с какими словами мы обращаемся к воде?

Она вошла, не дожидаясь моего ответа, и повернулась к принцу, сверкая глазами:

– Я привела вас сюда, чтобы побольше узнать о том, кто несет в себе феднах. Я не могла поверить, что дерзийский принц может быть отмечен таким светом. Вы сказали, что вас направил сюда раб, и постарались убедить нас, что это был юноша, который, как мы знали, мог ошибиться. Вы солгали мне, но эта ложь была незначительна по сравнению с тем, что вы сообщили нам о заклятии и демонах. Однако эта ложь смущала меня. – Она поджала губы и покачала головой. – Я решила, что вам следует поговорить с кем-то другим, с кем-то, кто мудрее меня и сумеет распознать суть. Теперь же я обнаружила еще одну ложь, и, прежде чем мы пойдем дальше, я должна быть уверена в том, что вы не обманете меня больше.

Она взглянула в лицо Александру, закрыла глаза, прижала сжатые в кулаки руки к груди и произнесла: «Лис на Катрин». Потом она сделала то же самое для меня. И стала ждать, не открывая глаз. Слушая.

– Что она хочет? – прошептал принц. Я вздохнул, поняв, что выхода у меня нет. И ответил ему громко:

– Она предлагает вам высший дар, мой господин. Свое имя, доверие и дружбу, это принято среди эззарийцев. Вы ее гость, если вы хотите ответить ей тем же, вы должны сделать так же.

– Но я же уже называл свое имя. Ничего нового я ей не скажу.

– Повторите его и мысленно поклянитесь, что вы никогда не используете ее имя, чтобы предать ее. Сделайте это сейчас, так, как я сказал, тогда она будет уверена в вас. Сделав это однажды, вы уже не сможете солгать ей.

Он спросил, должен ли он повторить ее жест. Я кивнул. Он сжал кулаки, сложил руки на груди, закрыл глаза и произнес:

– Меня зовут Александр Эниязар Айвонши Денискар.

Настал мой черед. Она все еще не двигалась. Я снял капюшон, закрыл глаза и сжал кулаки до боли в суставах:

– Лис на Сейонн. Прости меня.

Не было нужды перечислять все, за что я просил прощения. Я принес в ее дом свою нечистоту, ел ее пищу, касался ее вещей, солгал ей. Не было никакого смысла каяться. Она не услышит меня. Когда я открыл глаза, Александр выглядел удивленным. Она скрылась за ведущей внутрь дома дверью. Мое сердце окаменело.

– Я должен уйти, прежде чем она вернется.

– Ты ошибаешься, – сказал принц. – Она смотрела на тебя без ненависти или отвращения. Ничего, о чем ты говорил.

– Это шок. Изумление. Она не посмотрит на меня больше. Единственное, на что я надеюсь, что я не испортил все и они помогут вам. Я должен уйти.

Александр покачал головой:

– Это был не такой шок. Я думаю, тебе стоит остаться.

За дверью послышались шаги, я был готов бежать.

– Прошу вас, господин, я не могу остаться.

– И куда ты собираешься идти, такой мальчишка как ты, невежественный, невнимательный, невосприимчивый и плохо подготовленный к своему исключительному дару… Вердон, сжалься над ним.

В дверном проеме, опираясь на руку Катрин, стоял старик. Белые волосы обрамляли квадратное лицо с самым упрямым подбородком, какой я когда-либо видел. На нем были длинные красные одежды. Он сильно постарел, но глаза по-прежнему молодо блестели.

– Мастер Галадон, – прошептал я, потом закрыл лицо руками, растопырив пальцы, словно мог укрыться за ними. Не хотелось, чтобы мой любимый учитель увидел, во что я превратился.

– Это ты, мальчик? Подойди. – Катрин подвела его к стулу у камина.

– Гэнад зи, – произнес я, отводя глаза.

– Ты, как всегда, непослушен, но только я буду решать, чист ты или нет. Подойди.

Я посмотрел на Катрин, словно прося помощи, но ее взгляд, полный любви, был устремлен на старика. Катрин. Внучка Галадона. Черноглазый бесенок, следивший за каждым шагом моего обучения. Она приносила мне воду и сласти, когда я был не в силах пошевелиться. Она сказала мне, что я прекрасный и сильный, после того как я три дня подряд не мог правильно выполнить ни одного задания. Ей было всего одиннадцать, когда меня схватили. Как эта прелестная молодая женщина может быть Катрин?

Галадон указал на коврик возле камина:

– Вот тут будет хорошо.

Я опустился на колени перед ним, держа руки с растопыренными пальцами перед своим лицом:

– Учитель, я счастлив снова видеть вас, но я должен уйти. Я больше не принадлежу вам.

Его лицо изменили годы и пережитые горести, но его молодые глаза, полные жизни и теплоты, растопили мое замерзшее сердце. Он коснулся клейма на моем лице и браслетов на запястьях, потом взял мои руки в свои теплые морщинистые ладони:

– Тьенох хавед, Сейонн. Васид дисиин.