Роджер позвонил в колокольчик, начиная заседание.

— Леди и джентльмены, — сказал он, — как автор нашего эксперимента я осмелюсь себя поздравить. Все три члена нашего Клуба, которые уже выступали перед нами, продемонстрировали глубину наблюдений и тонкую аргументацию, на что не способно никакое другое официальное учреждение. Каждый из вас еще до того, как сделать свой доклад, был твердо уверен в справедливости своей версии и мог выдвинуть все необходимые доказательства в ее поддержку, и, как я полагаю, каждый из вас до сих пор остается при мнении, что его версия еще окончательно не опровергнута. Даже версия сэра Чарлза, по которой виновницей содеянного преступления является леди Пеннфазер, оставляет место для вопросов, несмотря на бесспорное алиби, которое ей создала мисс Дэммерс; сэр Чарлз имеет основание заявить, что у леди Пеннфазер есть сообщница, и привести в подкрепление своего аргумента соображение мисс Дэммерс о неблаговидных обстоятельствах, сопутствовавших ее пребыванию в Париже. В той же связи я хотел бы воспользоваться случаем и напомнить, что я ответил мистеру Брэдли вчера вечером. Я сказал, что знаю совершенно точно, что подозреваемая им женщина не могла совершить преступления. Должен внести поправку. Я не знал, точно ли это так или не точно. Но поскольку я эту женщину знаю, мысль его мне показалась невероятной.

— Более того, — смело продолжал Роджер, — у меня есть основания догадываться о причине ее увлечения криминалистикой, и уверяю вас, это не та причина, которую тут перед нами излагал Брэдли. Я должен был сказать, что ей нельзя инкриминировать убийство, так как это психологически с ней несовместимо. Конечно, факты неопровержимы, а психологическая несовместимость вещь недоказуемая. Мистер Брэдли и по сию пору имеет право предполагать, что эта дама преступница. Во всяком случае, она определенно остается в списке подозреваемых.

— Я согласен с вами насчет этой, как ее, психологической несовместимости, Шерингэм, — заметил мистер Брэдли. — Я так вчера и сказал. Но беда-то в том, что обвинение против нее я доказал.

— Но вы доказали обвинение и против себя, — упрекнула его миссис Филдер-Флемминг нежнейшим голосом.

— О да, но в моем случае несостоятельность обвинения меня совсем не смущает. Тут никакой речи быть не может о психологической несовместимости. Вы меня понимаете.

— Не понимаю, — сказала миссис Филдер-Флемминг. — Думаю, что не понимаю.

— Психологическая несовместимость! — мощным басом зарокотал сэр Чарлз. — Эх вы, писатели! Вы теперь так заморочены Фрейдом, что совсем забыли про человеческую природу. Когда я был молодым, никто не говорил о психологической несовместимости. А почему? Потому что точно знали, что такой штуки не существует вообще.

— Иными словами, человек, которого даже трудно вообразить в этом качестве, в определенных обстоятельствах может совершить самый неожиданный поступок, — уточнила Миссис Филдер-Флемминг. — Возможно, я немножко старомодна, но вполне с этим согласна.

— Констанс Кент, — начал сэр Чарлз.

— Лиззи Борден, — метнула свою карту миссис Филдер-Флемминг.

— Дело Аделаид Бартлетт, — достал козырного туза сэр Чарлз.

Миссис Филдер-Флемминг смешала карты и аккуратненько собрала их в колоду.

— По-моему, — сказала она, — люди, которые рассуждают о психологической несовместимости, рассматривают других людей в той же плоскости, что и персонажей своих романов, наделяя их в значительной мере собственной ментальностью, и вследствие этого никогда не могут представить себе, что то, что невозможно для них самих, может оказаться вполне возможным (при всей кажущейся невероятности) для кого-то другого.

— Тут, кстати, следует вспомнить аксиому о самой неподходящей кандидатуре в убийцы, ставшую уже избитым приемом в произведениях детективного жанра, — пробормотал мистер Брэдли. — Так что согласен.

— Может быть, послушаем версию мистера Шерингэма? — предложила мисс Дэммерс.

Роджер понял намек.

— Далее я намеревался отметить, что наш эксперимент принял весьма интересный оборот и в том отношении, что каждый из трех ораторов, выступавших со своей версией, назвал своего преступника. Итого мы имеем трех подозреваемых. Я же хочу предложить еще одного, и если мнения мисс Дэммерс и мистера Читтервика в дальнейшем совпадут с кем-нибудь из нас, то у нас будет выбор из четырех возможных. Признаюсь, я ожидал чего-то похожего, но не такого блестящего завершения. И все же, как заметил Брэдли в своем рассуждении о закрытых и открытых убийствах, в нашем деле можно искать решений до бесконечности, отчего оно становится для нас еще интересней, еще таинственней. Сам я начал свое расследование с изучения обстоятельств частной жизни сэра Юстаса. Я был убежден, что именно там следует искать ключ к отгадке тайны убийства. В этом я повторил путь Брэдли. И так же как он, исходил из посылки, что ключ надо искать в истории с оставленной им возлюбленной; я считал, что основной движущей силой данного преступления был мотив ревности и отмщения. И наконец, так же, как он, с самого первого взгляда на дело в целом, я был уверен, что преступление — дело рук женщины. Исходя из этого, я начал с женщин сэра Юстаса и был полностью поглощен соответствующими выяснениями. Я провел много не слишком благочестивых дней в той среде, прежде чем убедился, что у меня в руках полный джентльменский список его связей за последние пять лет. Составить такой список было нетрудно. Сэр Юстас, как я уже говорил, человек не скрытного характера. И все-таки, мне кажется, список не полон, потому что в него не вошло имя женщины, о которой вчера говорили, не называя ее имени. И если оно пропущено в списке, то мы можем предположить, что не только ее имени не хватает в списке, там нет кое-кого еще. Во всяком случае, мне представляется, что у сэра Юстаса, надо отдать ему должное, были проблески порядочности. Но теперь все это не имеет значения. А имеет значение лишь то, что поначалу я был убежден в том, что преступление было совершено женщиной, и притом сравнительно недавней возлюбленной сэра Юстаса. Короче, я полностью изменил свою точку зрения.

— Неужели? — простонал мистер Брэдли. — Нет, вы не станете говорить, что все это время я пребывал в заблуждении.

— Боюсь, что это так, — произнес Роджер, делая усилие, чтоб в его голосе не проскользнули победные нотки. Обычно очень трудно сохранять безучастный вид, когда знаешь, что не кто иной, как ты, разрешил задачу, над которой безуспешно бились столько блестящих умов.

— С прискорбием должен сказать, — продолжал он с печалью в голосе, чтобы не выдать переполнявших его чувств, — да, с прискорбием отмечу, что возникновением новой версии я обязан вовсе не своей проницательности. Честно говоря, мне помог счастливый случай. На днях встретив на Бонд-стрит одну весьма недалекую даму, свою знакомую, я получил от нее такие сведения, которые при всей своей кажущейся тривиальности мгновенно изменили мой взгляд на дело (сама она ни секунды не подозревала, насколько важно то, что она сообщила). В какой-то момент я понял, что шел по неправильному пути, исходя из неверных посылок. Фактически я с самого начала совершил главную и принципиальную ошибку — пошел по следу, по которому убийца намеренно направил и полицию, и всех остальных.

— Вообще любопытно проследить за ролью счастливой случайности, везения в разгадке криминальной тайны, — пустился в рассуждения Роджер. — Мы как-то разговорились об этом с Морсби, в связи с нашим делом. Я обратил его внимание на то, какое количество запутанных дел в Скотленд-Ярде распутывается по воле счастливого случая — вдруг сама собой подворачивается улика, которая все решает, или прибегает разъяренная женщина и выводит на чистую воду своего мужа, который, оказывается, до того, как совершить преступление, дал ей повод для ревности. И такие вещи случаются на каждом шагу. Я даже предложил Морсби, если вдруг ему вздумается снять фильм, основанный на какой-нибудь из подобных историй, назвать его «Кара Судьбы». Итак, «Кара Судьбы» сработала и на этот раз! Нечаянная встреча на Бонд-стрит и последовавшая затем вспышка озарения даровали мне способность понять, кто был тот, кто послал шоколад сэру Юстасу.

— Так-так-так… — произнес мистер Брэдли, очевидно, выражая общее смятение Клуба.

— И кто это был? — нетерпеливо полюбопытствовала мисс Дэммерс, которая была начисто лишена способности ощущать драматический накал интриги. Она скорее даже бравировала тем, что у нее слаба композиция и ее книги всегда бессюжетны. Новеллисты, которые в своих работах употребляют такие понятия, как «ценность», «рефлексы», «Эдипов комплекс», пишут не ради сюжета.

— Ну, и кто же перед вами явился в этом внезапном откровении? — повторила она свой вопрос.

— Потерпите, дайте мне довести историю до конца, — попросил Роджер.

Мисс Дэммерс вздохнула. Роджер, будучи ее собратом по перу, должен был не хуже ее знать, что истории нынче не в моде. Но Роджер был автором бестселлеров, а от таких всего можно ожидать.

Роджер тем временем слегка расслабился, откинувшись на спинку кресла, и пребывал какое-то время в приятной задумчивости. Дальше он говорил уже в свободной манере беседы.

— Видите ли, у нашего дела есть свои особенности, и очень яркие. Вы, Брэдли, и вы, миссис Филдер-Флемминг, недооценили преступника, уравняв наше дело с преступлениями подобного рода. Возможно, преступник и позаимствовал некоторые ценные идеи из известных ранее дел, но, как писал Филдинг в «Томе Джонсе», произведение искусства даже выигрывает, если его создатель включает в него фрагменты классических произведений, без ссылок на источники. Особенность нашего дела в его оригинальности. В нем есть одна отличительная черта, которая не только разбивает все доводы против этого утверждения, но и позволяет считать наше дело на десять голов выше известных аналогов и прототипов. Я уверен, что нашему делу суждено стать классическим в истории криминалистики. И если бы не чистейшая случайность, которую убийца при всей своей изобретательности предвидеть не мог, это дело могло бы стать одной из классических загадок в истории криминалистики. В целом я склонен рассматривать его как одно из самых блестяще задуманных убийств среди тех, что мне известны (потому что, естественно, другие еще более тонко задуманные убийства, так и оставшиеся неразгаданными, как таковые, рассматриваться не могут). Словом, это точно рассчитанное, исключительное по своей оригинальности, простое по идее убийство, почти без погрешностей.

— Хм! Однако же погрешности обнаружились, не так ли? — проворчал сэр Чарльз.

Роджер в ответ ему улыбнулся.

— Мотив очевиден, когда знаешь, где его искать, а это неизвестно. Метод говорит о многом, если понять все его составные, а их понять невозможно. Следы заметены плохо, но надо знать, где их оставили: попробуй найди. Все это наш преступник предвидел. Приманки были разбросаны по кусочкам вокруг, мы их заглатывали и успокаивались. Потому и не могли напасть на верный след. Все было слишком хорошо задумано. Реакция полиции, публики, прессы — все было просчитано. Мне даже как-то жалко расставаться с убийцей.

— Ну-ну, мистер Шерингэм, — заметила миссис Филдер-Флемминг, — что за лирические нотки!

— Блестяще задуманное убийство всегда приводит меня в такое состояние духа. На месте убийцы я бы последние две недели сочинял оды самому себе.

— Вы и так, того гляди, начнете сочинять оды в свою честь по случаю раскрытия преступления века, — ввернула мисс Дэммерс.

— Пожалуй, что да, — согласился с ней Роджер. — Итак, я начну с доказательств. Прежде всего оговорюсь: в моем арсенале нет такого количества средств, какое удалось привлечь Брэдли для обоснования своей первой версии, но, я думаю, вы согласитесь, что собранных мною доказательств и без того будет вполне достаточно.

Будет уместно пройтись по перечню из двенадцати условий, которым должен соответствовать преступник, хотя, как дальше станет ясно, я согласен далеко не со всеми двенадцатью пунктами. Я принимаю и могу ответить на первые два, касающиеся того, что убийца владел элементарным знанием химии и криминалистики, но совершенно не согласен с двумя положениями третьего пункта — мне не кажется вопрос об образовании преступника таким уж существенным, и потому я не стал бы исключать из списка подозреваемых бывших учащихся частных школ и университетских выпускников. Причины я объясню позже. Четвертый пункт также не вызывает у меня доверия. Он звучит так: «убийца должен был иметь под рукой бланки фирмы „Мейсон“ или доступ к ним». Брэдли высказал неглупую мысль о том, что убийца уже имел фирменный бланк, и это подсказало ему методику преступления; но, по-моему, эта мысль ошибочна. С моей точки зрения, методика была подсказана уже известным ранее делом, инструментом убийства были выбраны шоколадки (на то была своя веская причина, как я покажу дальше), причем убийца остановился на фирме «Мейсон» как наиболее известной шоколадной фабрике. Затем понадобилось раздобыть бланк фирмы, и нетрудно объяснить, как это было сделано. Следует сказать и о пятом условии. Я не согласен с формулировкой, указывающей, что преступник должен был иметь пишущую машинку «Гамильтон» № 4 или доступ к ней, но не отрицаю, что факт этот вполне мог иметь место. Просто я бы сформулировал это условие в прошедшем времени. Не надо забывать, что мы имеем дело с очень осторожным преступником, он продумал преступление самым тщательным образом. Поэтому я допустил, что он не стал бы у себя дома держать пишущую машинку как слишком опасную улику и ждать, когда к нему придут и обнаружат ее. Вероятнее всего, машинка и была куплена с совершенно определенной целью. По шрифту легко определить, что машинка была не из новых. Я решил проверить свои умозаключения и потратил полдня, объездив магазины, продающие подержанные пишущие машинки, и наконец наткнулся на один, где и выяснил, что машинка, соответствующая нашему описанию, действительно была куплена, и это подтверждала запись в книге. Продавец, взглянув на фотографию, которая была у меня с собой, опознал убийцу.

— А где эта машинка сейчас? — с горячей заинтересованностью спросила миссис Филдер-Флемминг.

— Полагаю, что на дне Темзы. В этом я убежден. Преступник, фигурирующий в моей версии, сделал все, чтобы не оставить улик.

— Переходим к шестому условию, — продолжал Роджер. — Тут у меня нет расхождений с поставленным условием — убийца действительно должен был находиться в указанный час недалеко от почтового отделения. У моего подозреваемого есть некоторое алиби, но в нем слишком много дыр. Что касается следующих двух пунктов, относительно самопишущей ручки и чернил, то это я проверить не сумел, хотя, возможно, и надо было бы, однако я не стал бы придавать такого значения этим вещам как уликам; ониксовскими ручками пользуются очень многие, да и хартфилдскими чернилами тоже, так что они не могут ничего ни добавить, ни убавить в расследовании. Кроме того, было бы вполне в манере моего подозреваемого позаимствовать на время чужую ручку с чернилами потихоньку от хозяина. И наконец, я согласен с тем, что подозреваемый должен иметь творческий склад ума и искусные руки и в придачу — особую ментальность преступника, но предположение, что по натуре подозреваемый человек исключительно аккуратный, считаю небезусловным.

— Ну, бросьте, — обиделся Брэдли. — Все-таки это достаточно точный вывод, как я считаю. Имеет свой резон.

— Но не в моем варианте, — возразил Роджер.

Мистер Брэдли пожал плечами.

— Меня больше всего интересует бланк, — сказал сэр Чарлз. — Я считаю, на этой улике должно строиться дело против любого из подозреваемых. Как вы можете объяснить, откуда в руках у преступника оказался бланк фирмы, Шерингэм?

— Недели три назад бланк фирмы был изъят из альбома образцов гербовой бумаги в магазине при типографии Вэбстера. Затертые ластиком строки говорят, возможно, о том, что на этом месте была типографская пометка с ценой, например; «образец такой-то, цена — 5 шиллингов 9 пенсов». В магазине Вэбстера — три альбома с одними и теми же образцами. В двух из них есть образцы бланка фирмы «Мейсон», а из третьего его кто-то вынул. Берусь доказать, что мой подозреваемый держал в руках эти альбомы около трех недель назад.

— Неужели действительно можете? — Сэр Чарлз был поражен. — Все и вправду звучит убедительно. Что навело вас на мысль об альбомах с образцами?

— Пожелтевшие края письма, — безучастно произнес Роджер, чтобы не показать, как он польщен. — Я не мог понять, как листок из пачки бумаги мог так пожелтеть по краям и даже обесцветиться, и в конце концов сообразил, что это был отдельный листок. Далее мне пришла в голову поразительная мысль, а именно, что, гуляя по Лондону, мы то и дело видим всякого рода типографские образцы, которыми обклеены витрины типографий. Иногда их прикалывают к щитам булавками. Но на нашем бланке не было следов ни клея, ни булавок. Тогда откуда он мог взяться? Очевидно, из альбома с образцами, которые есть во всех магазинах при типографиях, и больших, и маленьких. И я отправился в типографию Вэбстера и там его отыскал.

— Да, — пробормотал сэр Чарлз, — вполне убедительно. — Он вздохнул. Можно было подумать, что сэр Чарлз в мыслях своих бросает прощальный взгляд на милую его сердцу удаляющуюся фигуру леди Пеннфазер, а заодно прощается и с великолепным делом, которое он выстроил против нее. Но внезапно его чело просветлело. И теперь могло показаться, что сэр Чарлз обратил свой внутренний взор на совсем другую и тоже знакомую фигуру — Чарлза Уайлдмена. И она тоже тихо исчезала, а вместе с ней уходило в небытие другое великолепное дело — дело против него самого.

— А теперь, — сказал Роджер, чувствуя, что затягивать далее уже неприлично, — мы подходим к нашей общей фундаментальной ошибке, о которой я уже вскользь говорил. Эта ошибка была той ловушкой, к которой, ловко расставив приманки, притащил нас преступник.

Члены Клуба выпрямились и обратились в слух. Добродушно улыбаясь, Роджер обвел их взглядом.

— Вы, Брэдли, вчера были очень близки к разгадке. Помните, вы мимоходом сказали, что сэр Юстас, возможно, и не был намеченной жертвой. И это совершенно верно. Но я пошел дальше.

— Значит, и я попался в ловушку? — огорченно спросил мистер Брэдли. — Это что же за ловушка? И какая тут фундаментальная ошибка, которую нам подсунули?

— Какая? — Это был для Роджера звездный миг. Он дождался его. — Какая? Мы считали, что план не удался, что был убит не тот человек, на которого готовилось покушение!

И тут он был вознагражден.

— Что?! — вскричали все хором. — Господи, да как же так?! Неужели?..

— Абсолютно точно доказано, — почти пропел Роджер. — В этом-то и вся прелесть. План удался. Он был блестяще осуществлен. Никто по ошибке не был убит. Отравлен был тот, кого и требовалось отравить.

— Как это так? — не мог опомниться сэр Чарлз. — Откуда вы это взяли?

— Миссис Бендикс с самого начала была объектом преступления, — продолжал Роджер уже более сдержанно. — Вот почему так тонко был разработан сценарий. Предусматривалась мельчайшая деталь. Преступник предвидел, что, попадись Бендикс на глаза сэру Юстасу в тот момент, когда он будет разглядывать содержимое пакета, сэр Юстас непременно отдаст ему шоколад. Он также предвидел, что полиция скорее всего будет искать преступника среди знакомых сэра Юстаса, а не в окружении убитой. Вообразите, Брэдли, он даже предвидел, что преступление будет расценено исключительно как дело рук женщины, хотя в действительности шоколадки были выбраны как инструмент убийства лишь потому, что именно женщина должна была стать его объектом.

— Так-так-так! — неопределенно протянул мистер Брэдли.

— Из вашей версии следует, — допытывался сэр Чарлз, — что убийца был из близкого окружения убитой и не имел никакого отношения к сэру Юстасу? — Было очевидно, что он категорически не принимает версию Роджера.

— Никакого, — подтвердил Роджер. — Но сначала позвольте сказать, как я обнаружил ловушку, в которую мы все попали. На Бонд-стрит я получил следующую чрезвычайно важную информацию: миссис Бендикс видела пьесу «Скрипящий череп» раньше, еще до того, как заключила пари. Это несомненно. Первый раз она была в театре с дамой, от которой я об этом узнал. О чем это говорит? Да о том, что ей был известен ответ в том пари, которое она заключила с мужем, то есть она знала, кто в конце пьесы окажется убийцей.

Присутствующие затаили дыхание, что свидетельствовало о впечатлении, которое произвели слова Роджера.

— О! Какая немыслимая насмешка судьбы! — Мисс Дэммерс снова демонстрировала свою способность бесстрастно и отрешенно воспринимать происходящее. — Получается, она сама избрала себе кару.

— Увы, — согласился Роджер. — Даже моя знакомая дама, которая мне об этом и рассказала, была поражена, какая ирония затаилась в этом печальном событии. И это ее мысль, что наказание слишком жестоко для такого проступка. Но я думаю, — Роджер говорил очень тихо, чтобы не дать своему торжеству прорваться наружу, — что даже теперь вы не до конца понимаете, куда я клоню.

Все удивленно взглянули на Роджера.

— Здесь подробно говорилось о характере миссис Бендикс, и вы должны были составить представление о ней. Это была честная, прямодушная молодая женщина, которая придавала особенно большое значение (по словам моей знакомой дамы) честности и добропорядочности. Теперь ответьте: пари, на которое ей был заранее известен ответ, вписывается в этот образ? Или не вписывается?

— Хорошенькое дело! — Это был мистер Брэдли.

— Вот именно. Это психологически несовместимо с ней, да простит мне сэр Чарлз; невозможно себе представить, чтобы она могла пойти на это шутки ради; шутить она, полагаю, не очень умела, и это бесспорно. А следовательно, — твердо продолжал Роджер, — она совсем не шутила. И так же бесспорно никакого пари не заключала. Никакого пари не было. Бендикс солгал. И следовательно, Бендиксу шоколад нужен был совсем для других целей, а вовсе не для того, о чем он говорит в своих показаниях. И теперь, зная, что содержалось в этих шоколадках, мы можем предположить, что у всего этого подоплека совсем другая. На чем, собственно, и строится моя версия.