Было больно. Очень. Всё тело ломило так, будто бы в нём не осталось ни единой целой кости. Даже дышать удавалось с трудом. Голова раскалывалась, мысли плыли, не позволяя толком осознать, что вообще происходит.

Холод.

Мне холодно. Почему? Я забыла закрыть окно? Ох, нет, какое окно! Я же уехала на дачу — переживать полнолуние и… кхм… течку (хорошенькое совпадение, ничего не скажешь). Тогда почему? Забыла застегнуть спальный мешок? Не может быть, я точно помню, как… Нет, стоп. Это было прошлой ночью. Ох, какая каша в голове…

Двигаться было больно (да и не слишком-то хотелось), но я всё же переборола себя и подняла веки. Небо. Такое красивое, розовато-лиловое, с предрассветной золотинкой. Я помню, как летом мы с дедушкой каждый день…

А где палатка? Она должна быть! Где? Куда подевалась? Не могла же я лечь прямо на траву прямо посреди леса! И что это за запах?..

Кровь!

Снова переборов боль, я подняла руки — все ногти перепачканы красным! Что произошло?! Неужели мой зверь кому-то навредил? Нет, быть того не может! Я ушла достаточно далеко! Здесь не должно быть ни единого человека! Что случилось?!

Забыв про боль, я резко села, тяжело дыша. Внутри всё похолодело от страха, мысли снова начали путаться. Но, как и всегда бывало в такие моменты, в голове сам собой зазвучал голос деда, чётко отдающий команды.

«Тихо. Отставить панику. Что ты помнишь? Что было раньше?»

Раньше… Почему-то, первой на ум пришла работа. А вернее тот грандиозный скандал, устроенный Крокодилом (это мы так ласково называем нового шефа между собой) из-за того, что Лена явилась в офис в «абсолютно непристойном виде» да ещё и с опозданием. Правда, было оно на шесть минут, а вся «непристойность» заключалась в случайно расстегнувшейся верхней пуговице на блузке. Но Багров свирепствовал так, словно он был столетним монахом, сторожащим церковный пансион для благородных девиц, в который Ленка посмела явиться в нижнем белье и чулках в сеточку. А ведь, по сути, далеко не старик — ещё и сорока нет. Может, в семье что-то случилось. Ну или перед полнолунием обострение. Нет, это вовсе не смахивает на ПМС. Ни капельки. Фу, Настя. Фу. Нельзя так думать о начальстве.

Потом мы всем этажом утешали Ленку. Шёпотом. Передвигаясь исключительно на цыпочках. Особенно женщины — не дай-то боже Крокодил Константинович (или Александр Крокодилович?) услышит слишком громкий стук каблуков, и тогда… даже представить страшно, какие санкции грозят провинившимся.

Днём… ох, опять голова заболела… так… ах да. Днём мы с Крокодилом поехали на очередную деловую встречу (с Королёвым. Или Коровенко?.. Ох-ох-ох, голова, не боли…). Слава всем богам и демонам, у меня, в отличие от несчастной Лены, блузка была застёгнута под горло — плавали, знаем. Один раз я тоже так обожглась, и теперь просто-напросто всегда ношу с собой зеркало. Не дай-то боже, что-то расстегнётся, собьётся или запачкается! Как же тогда Багров сможет встречаться с партнёрами? Ведь я не просто его помощница, я — его лицо… И так далее, и тому подобное.

Потом… потом… после встречи… она длилась долго, до вечера… так… Перед уходом я напомнила, что, начиная с завтрашней ночи, луна будет очень красивой — тонкий намёк, что мне, как всегда, нужны три дня выходных. Шеф только угукнул, не отрывая взгляда от монитора — о моих «особенностях» он прекрасно знал. Да что там, Александр Константинович и сам был оборотнем. Правда, каким-то странным. Наверно, деревянным. Или вовсе железным. То есть, на него луна будто бы не влияла вообще. Совершенно. Он всегда в работе. И на работе. Приходит раньше всех, уходит позже всех. Отпуска, разумеется, тоже для слабаков. А иногда и выходные. И всё это притом, что зверь в нём чувствовался даже, когда Александр Константинович сидел у себя, а я была в коридоре.

Ох, да бог ты с ним!.. Потом дорога. Дача. Весенний лес. И потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство свободы. Даже нет, не так. Воли. Настоящей, подлинной, первозданной. Здесь не было ни города, ни работы, ни строжайшего расписания, ни намертво застёгнутых пуговиц. Здесь днём можно всё обследовать, обнюхать, набегаться. Сполна насладиться азартом охоты и сладостью заслуженной добычи. А ночью… О, полнолунная ночь — время совершенно особенное. Грань между человеком и зверем становится такой тонкой, что почти исчезает. Уже нет меня и моей волчицы, нет нас. Есть только она. Та, что в лунном беспамятстве мчится по лесу, истово желая… догнать? найти? что? кого? Но вокруг ни души, вокруг только пряная весна и пьяная луна, которые лишь растравляют это желание сильнее, гонят всё дальше, лишают сна, заставляя её выть, просить, звать…

Это мучает, так мучает, тревожит. И одновременно… волнует. Возбуждает. Томит.

Но… что же было дальше? После? Неужели, я кого-то встретила? Напала? Нет-нет-нет! Это…

Стон. Совсем рядом.

Вздрогнув, я повернула голову.

И чуть ни закричала.

Рядом со мной, на груде брезента, которая, видимо, и была потерянной палаткой, лежал Александр Багров! Мой шеф! Спина в кровоподтёках, весь растрёпанный… и абсолютно голый!

Волна жгучего стыда прошлась по всему телу, мигом прогоняя холод. А я… я тоже голая!

Это… это… как… не может быть…

Почему я ничего не помню?!

Снова негромкий стон. Вздох.

Александр Константинович… спит? Кажется, да. Вот только его спина… Я присмотрелась — вся исполосована. Кое-где это уже были белые шрамы (сейчас я особенно рада, что у оборотней всё заживает в разы быстрее, чем у простых людей!), но где-то ещё виднелась запёкшаяся кровь.

Неужели это я? Напала на него? Но почему? В чём причина? Или…

Воспоминание. Всего одно. Резкое, яркое. Как вспышка молнии, освещающее ночное небо.

Глаза. Надо мной. С едва заметными серыми прожилками, густо-жёлтые, но одновременно будто бы подсвеченные, золотистые по краю и тёмно-янтарные у зрачка. Волчьи. Как они смотрели, эти глаза, сколько же в них было жажды! Неукротимо-огненной, неистовой, яростной!

И она подчинялась. Отдавала. Отдавалась. Целиком. Вся. Пусть возьмёт, пусть отберёт. Жестоко, жёстко, не зная ни милосердия, ни сострадания, ни стыда. Зверь. И человек. Он. Забрал полностью. Не оставил ничего. Но лишь для того, чтобы потом отдать. Не владея собой, не в силах остановиться, опомниться, прервать. Всё. Ей одной.

Это было безумием. Неужели, мы… переспали? Ох, вот только этого не хватало! С собственным шефом! Да ещё с таким, как Багров! Я не понимаю… что… как… да как он вообще здесь очутился?! Лес же огромный! А с одного конца вообще в Ладогу упирается! Но нет, двое оборотней, мужчина и женщина, оказались в одном и том же месте в одно и то же полнолуние! Какое-то очень странное совпадение. Невероятное до дикости.

И опять стон. На этот раз громче. Не просыпаясь, Багров напрягся всем телом, нахмурился, руки сжали в кулаки. Ему что-то снится, что-то плохое. Ему больно — почему-то я была в этом уверена. Почему? Откуда? Раньше ничего такого не было. Раньше я если что-то от него и чувствовала, то всего лишь присутствие зверя, не более. Никаких эмоций Александр Константинович не выказывал и будто бы вообще не испытывал. А тут…

Ох, да какая, к чёрту, разница! Ему плохо!

Желание помочь, облегчить страдания, утешить оказалось настолько сильным, что для раздумий просто не осталось места. Забыв о ноющих мышцах и собственной наготе, я потянулась к Багрову. Прижавшись к нему, осторожно коснулась чёрных волос, лба, щеки.

— Проснитесь. — Почему-то собственный голос звучал будто бы издалека, из какого-то тумана. — Александр… Константинович. Вы слышите меня? Это просто сон, дурной сон. Очнитесь. Пожалуйста…

И он будто бы услышал. Тело расслабилось, веки дрогнули, поднялись. Теперь сверху смотрю я. Глаза уже не волчьи- обычные, человеческие: серые, с едва заметными золотистыми крупинками возле зрачков.

— Анастасия?..

Голос как всегда низкий, а теперь ещё и хриплый. Взгляд ещё затуманен, но в нём уже заметно изрядное удивление.

— Д-да, — кивнула я, будто и впрямь было нужно подтверждение. — Вы… как?..

Багров не ответил. Просто молча смотрел, и с каждой секундой изумление всё больше отходило куда-то вглубь, уступая место суровой мрачности.

— Что вы здесь делаете? — наконец произнёс он.

Причём, таким тоном, будто бы мы сейчас не в лесу, а в офисе, и Александр Константинович застал меня в его кабинете, за его столом, и копающейся в его вещах.

— Г-гуляю… — не придумав, ничего лучше, выдавила я. — А вы?..

Кажется, желтизны в глазах стало больше…

Шеф снова промолчал. Попытался подняться — скривился, тихо чертыхнулся. Но всё равно встал. Я опять покраснела, отвела взгляд. Никто из его подчинённых ни разу не видел Багрова хотя бы просто без пиджака. Даже в самую жару, когда весь Питер превращался в одну большую духовку. Мечущим молнии, злющим, как стая голодных волков, отчитывающим за малейшую провинность — это пожалуйста, это сколько угодно, это регулярно. Но всегда идеально причёсан, идеально выбрит, всегда в строгом костюме и при галстуке.

А сейчас… голый. Вообще. Даже, пардон, без белья. Сюда бы Инну, нашу тридцатидвухлетнюю охотницу за штампом в паспорте — только у неё хватало смелости (ну или не совсем её…) видеть в шефе мужчину. Пусть даже и безрезультатно. Я-то тут причём? Судьба тонко намекает, что и мне уже пора искать мужа?

— Саша! — На поляну вдруг выбежала какая-то брюнетка. — Саша, ты…

Она было кинулась к Багрову, но, увидев меня, остановилась так резко, будто бы наткнувшись на стеклянную стену.

Чёрт побери, да сколько же здесь народу?!

Немая сцена длилась минуты две.

— Где Наташа? — наконец спросил Александр Константинович.

— Дома, — медленно ответила женщина. На лице было написано то же самое удивление, которое несколько минут назад я видела у Багрова. — Ты… с ней?..

Взгляд перешёл на меня. Порыв ветра донёс её запах — тоже волчица. И не абы какая — родственница Александра Константиновича. У них что, какой-то семейный съезд был?

— Мы…

Багров тоже обернулся. Я было снова потупилась, но… такое странное ощущение… нет, я и раньше чувствовала чужой взгляд, но сейчас… как будто бы, ещё и… мысль? Хм, не совсем… нет… скорее… какой-то импульс… желание. Да. Он хочет посмотреть мне в глаза. Не знаю, почему и как, но я это поняла.

И подняла взгляд.

— Да. С ней.

Александр Константинович смотрел. Вернее… разглядывал. Я снова смутилась и… улыбнулась. Как-то само собой вышло. И отворачиваться больше не хотелось. Даже наоборот. Тоже смотреть.

Высокий. Крепкий. Но это было заметно всегда, даже когда он в костюме — рост и ширину плеч никакой пиджак не скроет. А вот остальное… В период очередного обострения «синдрома Гименея», как называл это наш Фёдор Петрович, Инна каким-то чудом выяснила, что шеф занимается спортом. Каким?.. Каким… я же помнила… ух, да плевать, каким. Главное, что это заметно. Очень хорошо заметно. Просто прекрасно. Настолько, что хотелось не только смотреть. Подойти ближе. Касаться. Везде. И чтобы глаза опять пожелтели, чтобы опять горели той яростной жаждой.

Хотелось.

Кажется, Багрову — тоже…

— Саша. — Подойдя ближе, черноволосая легонько потрясла его за плечо. — Саша, пойдём. Папа ждёт. — Быстрый взгляд на меня. — Думаю, вас обоих.

А меня как бы не существует, да?

Почти минуту Александр Константинович продолжал молчать. И смотреть. Он был в смятении. Всё ещё удивлён. Мрачен. Но при этом… будто бы тянулся ко мне. Волк — уж точно. Не выдержав, я тоже встала, подошла. Хотелось снова улыбнуться, обнять…

Зверь сделал шаг навстречу… Но тут его будто бы подстрелили. Воля человека железной хваткой схватила волка за шкирку, надела намордник, посадила на цепь и, несмотря на сопротивление, уволокла куда-то в глубины сознания.

— Не надо! — вырвалось у меня.

Так давить своего же зверя! Зачем? Это же лютая пытка! Для обоих!

— Надо, — отрезал Багров. Сухо, холодно. Бесчувственно. — Анастасия, с вами всё в порядке?

И тон такой деловой, и обращение. Как в офисе.

— Ну… — Я даже растерялась. — Да. Жива. Вроде.

— Вроде? Вам нужна помощь? Ира может отвезти вас домой или к врачу.

— Ты хочешь её отпустить? — вмешалась черноволосая. — Ты же сам понимаешь. Вы теперь…

— Нет, — оборвал её Александр Константинович. — Ни теперь, ни когда-либо. Я не позволю. Отец это прекрасно знает.

— А она? — Кивок в мою сторону. — Ей-то ты как всё объяснишь?

Так, всё. Надоело.

— Может, хватит делать вид, будто меня здесь нет, — отрезала я, глядя то на одного, то на другую. — Если вы о том, что произошло — ничего объяснять не надо. Всё и так понятно.

— Неужели? — Черноволосая впервые посмотрела мне в глаза. Хмыкнула. — Думаешь, вы теперь связаны, и он — твой? Поверь, я своего брата знаю лучше…

— Достаточно! — Меня опалило вспышкой гнева. — Ира, позволь мне самому разобраться. А с вами, Анастасия, кажется, всё в порядке? Тогда возвращайтесь домой. Вам завтра на работу.

Ну ничего себе!

— Я… вы… но…

У меня просто слов не хватает! Вот так просто! Отмахнулся!

— Вы — по-прежнему моя помощница, Анастасия. Моя подчинённая. Прошлая ночь этого не отменяет. Завтра в восемь тридцать я жду вас на рабочем месте.

Развернувшись, Багров уже собрался уходить, но меня как прорвало.

— Вы… да вы… чурбан бесчувственный!

Замер. Обернулся.

— Прошу прощения?

— Вот ещё! Как прикажете это понимать?! Я, конечно, работаю на вас, но после того, что было… Мы связаны! И вы тоже это чувствуете! Я знаю! Не смейте отмахиваться! Я помню, как вы на меня смотрели…

— Хватит. — Багров даже голоса не повысил — хватило одного взгляда. Все слова застряли в горле, а язык будто бы прилип к нёбу. — Будем считать, что я этого не слышал. Завтра. В восемь тридцать. Не опаздывайте.