Его ощущения пришли в норму среди слоновой кости и золота Звёздного Зала Дворца Престейн. Зрение стало зрением, и он увидел высокие зеркала и витражные окна, золото корешков библиотеки и библиотекаря-андроида на шаткой библиотечной лесенке. Звук стал звуком, и он услышал как секретарша-андроид за столом от Луиса Квинси печатает на механической пишущей машинке. Вкус стал вкусом, когда он пригубил коньяк, поданный роботом-барменом.

Фойл понимал, что находится в безвыходном положении: он припёрт к стене; сейчас ему предстоит принять самое важное решение в жизни. На данный момент он пренебрёг врагами и обратился к сияющей улыбке, застывшей на металлическом лице бармена, классическому ирландскому оскалу.

- Спасибо, - сказал Фойл.

- Счастлив служить, - ответил робот, ожидая следующей реплики.

- Приятный день, - заметил Фойл.

- Где-нибудь всегда выдаётся чудесный день, сэр, - просиял робот.

- Ужасный день, - сказал Фойл.

- Где-нибудь всегда выдаётся чудесный день, сэр. - отозвался робот.

- День. - сказал Фойл.

- Где-нибудь всегда выдаётся чудесный день, сэр. - ответил робот.

Фойл повернулся к присутствующим.

- Это я, - сказал он, указывая на робота. - Это мы все. Мы болтаем о свободе воли, но не представляем из себя ничего, кроме реакции... механической реакции, заранее заданной и определённой. И вот... вот я здесь, готовый реагировать. Нажмите на кнопочку, и я подпрыгну. - Он передразнил холодный голос робота: - Счастлив служить, сэр. - Внезапно его тон изменился и прозвучал, как удар бича: - Что вам надо?

Они беспокойно зашевелились. Фойл был обожжён, обессилен, изранен... и всё же оставался хозяином положения.

- Давайте оговорим условия, - продолжал Фойл. - Меня повесят, утопят, четвертуют, если я не... Чего вы хотите?

- Я хочу вернуть свою собственность, - холодно улыбаясь, заметил Престейн.

- Восемнадцать с лишним фунтов ПирЕ, да. Что вы предлагаете?

- Я не делаю никаких предложений. Я требую то, что принадлежит мне по праву.

Заговорили Дагенхем и Йанг-Йовил. Фойл резко оборвал их:

- Пожалуйста, давите на кнопку по одному, джентльмены. Сейчас меня пытается заставить прыгать Престейн. - Он повернулся к Престейну. - Жмите сильнее... кровь и деньги... или найдите другую кнопку. Кто вы такой, чтобы выставлять сейчас требования?

Престейн поджал губы.

- Закон... - начал он.

- Что? Угрозы? - Фойл рассмеялся. - Хотите меня запугать? Не валяйте дурака, Престейн. Разговаривайте со мной так, как говорили на Новогоднем балу... без милосердия, без снисхождения, без лицемерия.

Престейн склонил голову, глубоко вздохнул и прекратил улыбаться.

- Я предлагаю власть, - сказал он. - Признание вас моим наследником, равную долю в предприятиях Престейна, руководство кланом и семьёй. Вместе мы сможем править миром.

- С ПирЕ?

- Да.

- Ваше предложение рассмотрено и отклонено. Предложите свою дочь.

- Оливию?! - Престейн подавился и сжал кулаки.

- Да, Оливию. Где она?

- Ты!.. - вскричал Престейн. - Подонок... мерзавец... Ты смеешь...

- Вы предложите дочь за ПирЕ?

- Да, - едва слышно произнёс Престейн.

Фойл повернулся к Дагенхему:

- Дави кнопку, мёртвая голова.

- Если разговор будет идти подобным образом... - возмущённо начал Дагенхем.

- Будет. Без милосердия, без снисхождения, без лицемерия. Что вы предлагаете?

- Славу.

- А?

- Мы не можем предложить денег или власть. Мы можем предложить честь. Гулли Фойл - человек, спасший Внутренние Планеты от уничтожения. Мы можем предложить безопасность. Мы ликвидируем ваше досье, дадим уважаемое имя, прославим навеки.

- Нет, - вмешалась неожиданно Джизбелла Мак-Куин. - Не соглашайся. Если хочешь быть спасителем, уничтожь секрет. Не давай ПирЕ никому.

- Что такое ПирЕ?

- Тихо! - рявкнул Дагенхем.

- Это термоядерное взрывчатое вещество, которое детонируется одной лишь мыслью... психокинезом, - сказала Джизбелла.

- Какой мыслью?

- Просто желанием взорвать его, направленным желанием. Это приводит его к критической массе, если ПирЕ не изолирован Инертсвинцовым Изомером.

- Я велел тебе молчать, - прорычал Дагенхем.

- Если мы все пытаемся на него повлиять - то я тоже хочу попробовать.

- Это больше, чем идеализм.

- Нет ничего больше идеализма.

- Секрет Фойла больше, - пробормотал Йанг-Йовил. - ПирЕ сейчас сравнительно маловажен. - Он улыбнулся Фойлу. - Секретарь Шеффилда подслушал часть вашей милой беседы в соборе. Нам известно, что вы джантировали в космосе.

Воцарилась внезапная тишина.

- Джантация в космосе! - воскликнул Дагенхем. - Невозможно! Ты не знаешь, что говоришь.

- Знаю. Фойл доказал, что это возможно. Он джантировал на шестьсот тысяч миль от крейсера В.С. до остатков "Номада". Как я сказал, это гораздо больше, чем ПирЕ. Мне кажется, этим следует заняться в первую очередь.

- Тут каждый говорит о том, что он хочет, - медленно произнесла Робин Уэднесбери. - Чего хочешь ты, Гулли Фойл?

- Спасибо тебе, - промолвил Фойл. - Я жажду понести наказание.

- Что?

- Я хочу очищения, - сказал он сдавленным голосом. Клеймо стало проступать на его перебинтованном лице. - Я хочу искупить содеянное; свести счёты. Я хочу освободиться от своего тяжкого креста... эта боль ломает мне спину. Я хочу вернуться в Жоффре Мартель... лоботомию, если заслуживаю... и я знаю что заслуживаю её. Я хочу...

- Вы хотите спасения, - перебил Дагенхем. - Спасения нет.

- Я хочу освобождения!

- Исключено, - отрезал Йанг-Йовил. - Ваша голова слишком ценна, чтобы отдавать её на лоботомию.

- Мы выше простых детских понятий вроде преступления и наказания... - вставил Дагенхем.

- Нет, - возразила Робин. - Всегда должен быть грех, и должно быть прощение. Мы никогда можем быть выше их.

- Нажива и убыток, грех и прошение, идеализм и реализм... - горько улыбнулся Фойл. - Вы все так уверены, так прямодушны... А я единственный в сомнениях. Посмотрим, насколько вы действительно уверены... Итак, вы отдаёте мне Оливию Престейн? Мне - да, так? А закону? Она - убийца.

Престейн попытался встать, но рухнул в кресло.

- Должно быть прощение, Робин? Ты простишь Оливию Престейн? Она убила твоих родных.

Робин смертельно побледнела. Йанг-Йовил попытался что-то возразить.

- Вы, Йовил. У Внешних Спутников ПирЕ нет; Шеффилд признался в этом. Всё равно будете испытывать его на них? Чтобы моё имя вспоминали рядом с именами Линча и Бойкота?

Фойл повернулся к Джизбелле:

- Вернёшься ты ради своего идеализма в Жоффре Мартель отсиживать срок до конца? А вы, Дагенхем, откажетесь от неё? Спокойно отпустите в тюрьму?

Он выслушал возмущённые возгласы и на миг увидел в них смущение, горькое и глубоко спрятанное.

- Жизнь так проста, - иронично продолжал он. - И это решение так просто, не правда ли? Уважить права собственности Престейна? Благополучие планет? Идеалы Джизбеллы? Реализм Дагенхема? Совесть Робин? Нажмите на кнопку, и робот дёрнется. Но я не робот. Я выродок Вселенной... мыслящее животное... Я пытаюсь разглядеть путь через эту трясину. Возвратить ПирЕ миру, и пусть он себя губит? Обучить мир джантации в космосе, и пусть себе величаво ступает от галактики к галактике, распространяя повсюду заразу своего уродливого образа жизни? Каков же ответ?

Робот-бармен внезапно швырнул миксер через всю комнату. В последовавшей тишине надсадно прозвучал голос Дагенхема:

- Проклятье! Ваши куклы, Престейн, опять разладились от радиации.

- Ответ - "да", - отчётливо произнёс робот.

- Что? - ошарашенно спросил Фойл.

- Ответ на ваш вопрос - "да".

- Спасибо, - сказал Фойл.

- Счастлив служить, сэр. - отозвался робот. - Человек в первую очередь - член общества, а только потом уже индивидуум. И независимо от того, обречёт ли себя общество на уничтожение или нет, вы должны оставаться с ним.

- Совсем спятил, - раздражённо бросил Дагенхем. - Выключите его, Престейн.

- Погодите, - приказал Фойл, не сводя глаз с ослепительной улыбки, застывшей на механическом лице робота. - Но общество может быть таким тупым, таким запутавшимся... Ты свидетель нашего разговора.

- Верно, сэр, но вы должны учить, а не диктовать. Вы должны учить общество.

- Джантации в космосе? Зачем? Стоит ли нам рваться к звёздам и галактикам? Ради чего?

- Потому что вы живы, сэр. С таким же успехом можно задаться вопросом "Ради чего жизнь?". Об этом не спрашивают. Просто живут.

- Сумасшествие, - пробормотал Дагенхем.

- Но увлекательное, - заметил Йанг-Йовил.

- Жизнь должна быть больше, чем простое выживание, - сказал Фойл роботу.

- Тогда определите это "больше" для себя, сэр. Не требуйте от мира остановки, если у вас возникли сомнения.

- Но почему мы не можем идти вперёд все вместе?

- Потому что вы все разные. Вы не лемминги. Кому-то нужно вести - и надеяться, что остальные не отстанут.

- Кому же вести?

- Тем, кто должен... увлечённым, одержимым.

- Выродкам.

- Все вы выродки, сэр. Вы всегда были выродками. Жизнь - это уродство. В этом её надежда и слава.

- Спасибо тебе большое.

- Счастлив служить, сэр.

- Ты спас сегодняшний день. И не только сегодняшний.

- Где-нибудь всегда выдаётся чудесный день, сэр, - проговорил робот. Потом он заискрился, затрещал и рухнул, развалившись на части.

Фойл повернулся к присутствующим:

- Эта штука права; сказал он - а вы не правы. Кто мы такие, любой из нас, чтобы принимать решения за весь мир? Пускай мир сам принимает решения. Кто мы такие, чтобы хранить секреты от мира? Пускай мир знает их и решает за себя. Идём в собор.

Он джантировал; остальные - следом. Район до сих пор был оцеплен, но вокруг собралась колоссальная толпа. Столько опрометчивых и любопытствующих людей джантировало в дымящиеся развалины, что полиция установила защитный индукционный экран. И всё равно озорники и зеваки пытались проникнуть в руины; опалённые индукционным полем, они убегали с жалобным воем.

По знаку Йанг-Йовила поле выключили. Фойл прошёл по горячему щебню к восточной стене собора, от которой ещё оставалось футов пятнадцать в высоту. Он ощупал почерневшие камни, раздался скрежещущий звук, и кусок стены три на пять футов с резким визгом стал открываться; потом заел. Фойл нетерпеливо схватил его и дёрнул. Перекалённые петли не выдержали и рассыпались, панель упала.

Двумя столетиями раньше, когда организованная религия была запрещена, а ортодоксальные верующие всех исповеданий ушли в подполье, несколько преданных благочестивых душ устроили эту потайную нишу и обратили её в алтарь. Золото распятия до сих пор сияло негасимым огнём веры. У подножия креста покоился маленький чёрный ящик из Инертсвинцового Изомера.

- Знак?.. - выдохнул Фойл. - Ответ, который я ищу?

Он выхватил тяжёлый сейф прежде, чем кто-нибудь успел пошевелиться, джантировал сотню ярдов на остатки кафедральных ступеней обращённых к Пятой Авеню и там, на виду у всей толпы, открыл его. Вопль ужаса сорвался с губ сотрудников Разведки знавших о его содержимом.

- Фойл! - бешено закричал Дагенхем.

- Ради бога, Фойл! - заревел Йанг-Йовил.

Фойл вытащил слиток ПирЕ - цвета кристаллов йода, размера сигареты... один фунт твёрдого раствора трансплутониевых изотопов.

- ПирЕ! - выкрикнул он, обращаясь к толпе. - Держите его! Это ваше будущее. ПирЕ! - Он швырнул слиток в гущу людей и добавил через плечо: - Сан-Франциско!

Фойл джантировал Сент-Луис - Денвер - Сан-Франциско, прибыв на площадку Русского Холма; там было четыре часа пополудни, и улицы кишели припозднившимися джантерами-покупателями.

- ПирЕ! - взревел Фойл. Его дьявольская маска налилась кровью и устрашающе горела. - ПирЕ... Он ваш. Заставьте их рассказать вам, что это... Ном! - крикнул он прибывающим преследователям и джантировал.

В толпе оцепеневших от ужаса лесорубов, торопящихся с лесопилок к своим бифштексам с пивом, возникла кошмарная фигура с тигриным оскалом. Фигура размахнулась и бросила фунтовый слиток цвета кристаллического йода в гущу людей.

- ПирЕ! Эй, там, слышите меня, нет? ПирЕ! Хватайте - и без вопросов. Слышите там, вы? Пусть расскажут про ПирЕ, и всё!.

Дагенхем, Йанг-Йовил и прочие, джантирующие за Фойлом с секундным опозданием, услышали:

- Токио. Императорская площадка!

Он исчез за миг до того, как долетели их пули.

В Токио было девять часов пьяняще свежего утра, и толпа утреннего часа пик, собравшаяся вокруг Императорской площадки у карповых прудов, была парализована видом самурая с тигриным лицом, который явился и швырнул в неё слиток странного металла вместе с памятными наставлениями.

Фойл побывал в Бангкоке, где дождь лил как из ведра, и Дели, где бушевал муссон... преследуемый по пятам гончими псами. В Багдаде в три часа ночи его встретили пьяным умилением завсегдатаи ночных баров, джантирующие вокруг света, вечно опережая время закрытия на полчаса. В Париже а потом в Лондоне стояла полночь; шумные толпы на Елисейских Полях и Пикадилли бурлили, как море, от странных действий и страстных призывов Фойла.

Проведя своих преследователей за пятьдесят минут почти полный путём вокруг света, Фойл позволил им настичь себя в Лондоне. Он позволил им повалить себя, вырвать из рук сейф из ИСИ и пересчитать оставшиеся кусочки ПирЕ.

- Для войны осталось достаточно. Вполне достаточно для полного уничтожения... если посмеете. - Фойл смеялся и рыдал в истерическом триумфе. - Миллиарды на оборону, но ни гроша на выживание...

- Ты понимаешь, что ты наделал, проклятый убийца?! - закричал Дагенхем.

- Я знаю, что сделал.

- Девять фунтов ПирЕ разбросаны по миру! Одна мысль, и мы... Как забрать его, не говоря им правды?! Ради бога, Йео, осади эту толпу. Они могут услышать.

- Это выше наших сил.

- В таком случае джантируем.

- Нет! - прорычал Фойл. - Пусть слышат. Пусть слышат все.

- Ты сошёл с ума. Только безумец даст заряженный револьвер несмышлёному ребёнку.

- Прекратите относиться к ним как к детям и они перестанут вести себя как дети. Кто вы такие, чёрт возьми чтобы играть в нянек?

- О чём ты говоришь?

- Прекратите относиться к ним как к детям. Объясните им про заряженный револьвер. Откройте всё. - Фойл свирепо рассмеялся. - Я закончил последнюю в мире конференцию в звёздном зале. Я открыл последний секрет. Никаких больше секретов... Никаких больше указаний детишкам, что для них лучше... Пусть все взрослеют. Пора уже.

- Господи, он в самом деле потерял рассудок.

- Разве? Я вернул жизнь и смерть в руки людей, которые живут и умирают. Простого человека слишком долго бичевали и вели такие одержимые, как мы... необузданные, неукротимые люди... люди-тигры, которые не могли не подхлёстывать мир. Мы все тигры, все трое, но кто мы такие, какое право имеем решать за всех лишь потому что мы одержимые? Пусть мир сам выбирает между жизнью и смертью. Почему мы взвалили на себя такую ответственностью?

- Мы не взвалили на себя, - тихо сказал Йанг-Йовил. - Мы одержимы. Мы вынуждены принять ответственность, которой страшится средний человек.

- Так пусть перестанет страшиться, перестанет увиливать. Пускай не перекладывает свой долг и свою вину на плечи первого попавшегося выродка, который поспешит принять их на себя. Или нам суждено вечно быть козлами отпущения за весь мир?

- Будь ты проклят! - бушевал Дагенхем. - Неужели до тебя не доходит, что людям доверять нельзя?! Они сами не знают, чего им надо!

- Так пусть узнают - или сдохнут! Мы все в одной упряжке. Будем жить вместе - или вместе умирать.

- Хочешь сдохнуть из-за их невежества?! Тебе придётся найти способ собрать все кусочки ПирЕ, не взлетев на воздух.

- Нет. Я в них верю. Я сам был одним из них - до того, как стал тигром. И каждый может стать необыкновенным, езди его встряхнуть, как меня, если его пробудить.

Фойл неожиданно вырвался, джантировал на бронзовую голову Эроса, пятьюдесятью футами выше Пикадилли, и яростно взревел:

- Слушайте меня! Слушайте все! Буду проповедь читать, я.

Ему ответил дружный рёв.

- Вы свиньи, вы. Вы гниёте, как свиньи, и всё. В вас есть многое, а вы довольствуетесь крохами. Слышите меня, вы? У вас есть миллионы, а тратите гроши. В вас есть гений, а мыслей что у чокнутого. В вас есть сердце, а чувствуете пустоту... Вы все. Каждый и всякий.

Его осыпали насмешками, над ним глумились. Он продолжал со страстной, истеричной яростью одержимого:

- Нужна война, чтобы вы раскошелились. Нужен хлыст, чтобы вы соображали. Нужен вызов, чтобы пробудить гений... Остальное время вы пускаете слюни. Лентяи! Свиньи, вы все! Ну хорошо, вызываю вас, я! Сдохните - или живите в величии. Взорвите себя к христам или придите ко мне и я сделаю вас великими. Сдохните, будьте вы прокляты, или идите и найдите меня, Гулли Фойла, и я сделаю вас великими. Я дам вам звёзды. Я сделаю вас людьми!

Он исчез.

* * *

Он джантировал вверх по геодезическим линиям пространства-времени в Куда-то и Когда-то. Он прибыл в хаос. Он завис на миг в зыбком пара-Настоящем, а затем рухнул обратно в хаос.

"Это может быть сделано." - подумал он. - "Это должно быть сделано."

Он джантировал снова, горящим копьём, летящим из неизвестности в неизвестное, и снова рухнул в хаос Пара-пространства и Пара-времени. Он потерялся в Нигде.

"Я уверен." - подумал он. - "Я верю."

Он снова джантировал и снова потерпел неудачу.

"Верю во что?" - спросил он себя, плывя в Лимбо.

"Верю в веру." - ответил он себе. - "Нет необходимости верить во что-то. Необходимо лишь верить, что где-то есть что-то, достойное веры."

Он джантировал в последний раз, и мощь его готовности поверить трансформировала пара-Настоящее его случайной цели в реальность...

НАСТОЯЩЕЕ: Ригель в Орионе, иссиня-белый, пятьсот сорок световых лет от Земли, в десять тысяч раз ярче Солнца, котёл чудовищной энергии, окружённый тридцатью семью громадными планетами... Фойл завис в космосе, замерзая и задыхаясь, лицом к лицу с судьбой, в которую верил, но которая оставалась непостижима. Он завис в космосе на ослепительный миг, такой же беспомощный, такой же ошеломлённый и такой же неизбежный, как та первая рыба, выползшая из моря выпученными глазами посмотреть на доисторический берег у истоков жизни.

Он джантировал, обращая пара-Настоящее в...

НАСТОЯЩЕЕ: Вега в Лире, звезда класса А0 в двадцати шести световых годах от Земли, горящая огнём голубее чем у Ригеля, беспланетная, но окружённая роем сверкающих комет, прочерчивающих огненные хвосты на небесном своде...

И вновь он обратил настоящее в

НАСТОЯЩЕЕ: Канопус, жёлтый, как Солнце, гигантский, грозовой в безмолвных просторах космоса, свидетель появления некого создания; создания, у которого когда-то были жабры. Создание зависло, выпучив глаза на берег Вселенной; ближе к смерти, чем к жизни, ближе к Будущему, чем к Прошлому, в десяти лигах за краем света. Создание поражённо глядело на массу пыли и метеоров, что опоясывали Канопус широким плоским кольцом, словно кольца Сатурна, и простирались на расстояние орбиты Сатурна...

НАСТОЯЩЕЕ: Альдебаран в Тельце, одна из пары чудовищных красных звёзд, чьи шестнадцать планет неслись по эллиптическим орбитам вокруг взаимовращающихся родителей... Он мчался через пространство - время с растущей уверенностью...

НАСТОЯЩЕЕ: Антарес, красный гигант, спаренный подобно Альдебарану, двести пятьдесят световых лет от Земли, двести пятьдесят планетоидов размером с Меркурий, с климатом Эдема...

И наконец... НАСТОЯЩЕЕ:

Он был притянут в утробу, породившую его. Он вернулся на "Номад", ныне вплавленный в тело Саргассового астероида, в дом затерянного Ученого Люда, собиравшего мусор на космических маршрутах между Марсом и Юпитером... в дом Джозефа, кто вытатуировал тигриное лицо Фойла и женил его на Мойре.

Он вновь был на борту "Номада".

Гулли Фойл меня зовут, С Земли, коли это имеет значенье. В глубоком космосе я живу, И звезды - моё назначение.

Мойра нашла его в инструментальном шкафу на борту "Номада", свернувшимся в зародышевый комочек, с пустым лицом, с горящими священным откровением глазами. Хотя астероид уже давно был восстановлен и сделан герметичным, Фойл всё так же бездумно повторял действия из того тяжкого существования, которое породило его несколько лет назад.

Но теперь он спал и размышлял, переваривая обретённое величие. Он вышел из мечтаний в транс и выплыл из шкафа, скользнув по Мойре слепыми очами, миновал поражённую девушку, которая отступила назад и пала на колени. Он бродил по пустынным проходам и наконец вернулся в утробу шкафа; там свернулся снова и был утерян.

Она коснулась его; он не шевельнулся. Она произнесла имя, выведенное на его лбу; он не дал ответа. Она повернулась и кинулась вовнутрь астероида, в святая святых, где правил Джозеф.

- Мой муж вернулся к нам! - выпалила Мойра.

- Твой муж?

- Человек-бог, который нас уничтожил.

Лицо Джозефа потемнело от гнева.

- Где он?! Покажи мне!

- Ты не тронешь его?

- Долги нужно платить. Покажи мне.

Джозеф прошёл за ней к шкафчику на борт "Номада" и посмотрел пристально на Фойла. Ярость на его лице сменилась изумлением. Он коснулся Фойла и обратился к нему; ответа не было.

- Ты не можешь его наказать, - сказала Мойра. - Он умирает.

- Нет, - тихо промолвил Джозеф. - Он не умирает. Он грезит. Я, жрец, знаю эти грёзы. Придёт время, и он очнётся, и откроет нам, своему народу, все свои помыслы.

- И тогда ты покараешь его?

- Он уже нашёл кару - в самом себе. - проговорил Джозеф.

Джозеф устроился рядом со шкафчиком, готовый ожидать пробуждения.

Девушка, Мойра, побежала по изогнутым коридорам и вернулась с серебряным тазиком тёплой воды и серебряным подносом с едой. Она нежно обмыла Фойла и опустила перед ним поднос как приношение. Потом устроилась рядом с Джозефом... рядом со всем миром... готовая ожидать пробуждения.