Этот злосчастный январский вечер ничем не отличался от остальных. Мы с мужем мирно си¬дели в своей квартире на шестнадцатом этаже панельного дома и занимались каждый своим делом. Муж смотрел телевизор, я раскладывала пасьянс. Диссонанс в эту идиллию вносило только странное поведение моей любимой домашней кошки Мисюсь. Около десяти часов она начала царапаться во входную дверь, скулить и вообще вела себя как собака, которой приспичило.

Пару раз я подходила к двери, прислушивалась, выглядывала в глазок, но ничего, подозрительного не обнаружила. Да и проверяла больше для того, чтобы указать кошке на неадекватность поведения. Соседи слева в очередной раз сдали свою квартиру, но пока было еще неизвестно — кому. Посему апартаменты временно пустовали. А соседи из квартиры напротив начинали семейные разборки не раньше часу ночи, так что и там пока не могло быть ничего интересного, о чем Мисюсь знала не хуже меня.

Наконец мое терпение лопнуло:

— Ну вот что, киса, — заявила я своей любимице, — сейчас мы пойдем и посмотрим, что ты там нанюхала, и если это — очередной бродячий кот, то я тебя для начала выдеру, а потом дам таблетку «антисекса». Ты меня достала, боевая подруга.

Я взяла Мисюсь на руки и приоткрыла входную дверь. Прямо перед дверью в неестественной позе лежал человек. А вокруг головы у него расплывалось густо-красное пятно.

Мне удалось сделать одновременно четыре дела: захлопнуть дверь, уронить кошку на пол, наступить ей на хвост и издать полузадушенный вопль. Последний, правда, был перекрыт мощным протестом Мисюсь, которая до смешного бережно относится к своему хвосту. После этого я бросилась в комнату, где мой супруг вполглаза смотрел какой-то гангстерский сериал.

— У нас на площадке, кажется, лежит труп, — прошептала я.

— Кажется — лежит, или кажется — труп? — невозмутимо потребовал уточнений мой драгоценный. — И вообще ты, по-моему, сегодня ничего уже писать не собиралась.

— Вызови милицию! — наконец вернулся ко мне голос. — За нашей дверью какой-то мужик в крови плавает.

Кажется, супруг понял, что это — не плод моего буйного воображения, незаменимого, кстати, при написании детективов, чем я, собственно, и занимаюсь. Во всяком случае, он встал с кресла и пошел лично убедиться в том, что труп действительно есть. Мисюсь, естественно, увязалась за ним. Тридцать секунд спустя раздался звук резко захлопнувшейся двери и... истошный кошачий мяв. Определенно, киска сегодня останется бесхвостой.

Супруг набрал «02». Я насчитала всего-навсего десять гудков, когда там наконец-то сняли труб¬ку. Правда, потом дело пошло веселее. Минут через двадцать мы услышали характерный шум лифта, остановившегося на нашем этаже, и бросились встречать милиционеров.

Их оказалось трое, все с автоматами, а один еще и с рацией. И приехали грамотно: на пассажирском лифте и на грузовом. В основном, потому, что один из милиционеров в пассажирский лифт просто не поместился бы, даже без автомата. А еще говорят, что дядю Степу Михалков придумал.

— Где труп? — деловито спросил «дядя Степа». Я посмотрела под ноги. Трупа не было. Во¬обще никого и ничего на лестничной площадке не лежало, не валялось, не сидело и не стояло. Прав¬да, густо-красное пятно оставалось на прежнем месте, и его — о ужас! — увлеченно лизала моя драгоценная киска. Только кошки-людоедки мне и не хватало!

— Брысь отсюда, зар-р-раза! — закипела я. — Труп, то есть тело, то есть ОНО лежало вот тут. И кровь вокруг головы.

— Я видел, — поддержал меня супруг. — Сразу пошел звонить вам, ничего не трогали. Мне показалось, мужик это был.

Один из милиционеров отошел в сторону и начал какие-то переговоры по рации. Взгляды, которые он при этом бросал в нашу сторону, были не слишком дружелюбными, отчего у меня противно засосало под ложечкой. Сейчас решат, что был ложный вызов, и отношения с родным отделением милиции станут напряженными. Они и так далеки от идеала, правда, не по нашей вине.

По другую сторону от лифта в точно такой же квартире, как наша, проживает местная достопримечательность — Алевтина. Бабе около шести¬десяти, но отчества ее никто не знает. Знаменита она не только тем, что никогда не бывает трезвой, но и тем, что одевается всегда по последней моде. Если учесть, что синяки у нее с физиономии практически не сходят, появляясь на самых разных местах, то эффект получается дивный. Летом, например, она какое-то время ходила так: половина лица сине-черно-зеленая, половина — персикового цвета с румянами в тон и золотыми тенями на веке. Все это дополнялось полупрозрачным черным брючным костюмом и золотой цепочкой — на щиколотке. Я целую неделю приставала к мужу, чтобы он купил мне такую же.

— Обязательно куплю, — в конце концов взорвался мой обычно флегматичный супруг. — Как начнешь чертей ловить, вроде Алевтины, я тебе не только цепочку на ногу, я тебе еще и ошейник с намордником подарю.

Такая щедрость сразила меня наповал, и вопрос о цепочке с повестки дня был снят.

Так вот эта самая Алевтина милицию вызывала как минимум раз в неделю. То под ее дверь кто-то подкладывал взрывчатку, то пытались из¬насиловать прямо в подъезде, то, воспользовавшись недолгой отлучкой хозяйки в магазин, сменили замок на входной двери, и она не могла попасть в собственную квартиру. В последнем случае выяснилось, что дверь она пыталась отпереть ключом от почтового ящика. Все остальное было примерно в такой же степени достоверно, так что наша лестничная площадка у милиции уже сидела в печенках. А мы с мужем давно реагировали на соседкины выходки веселым стишком:

В потолке открылся люк:

Ты не бойся, это — глюк.

В тот самый момент, когда я тоскливо размышляла о будущих взаимоотношениях с милицией, на лестничной площадке — легка на помине! — появилась сама Алевтина и с ходу включилась в расследование. На сей раз она была одета с изысканной простотой: закутана в махровое полотенце, бывшее когда-то белым. Новым синя¬ком она еще не обзавелась, зато забыла вставить челюсти, что было не менее эффектно. Самый молодой милиционер даже покачнулся.

— Я слышала, как тут стреляли! — заявила Алевтина. — Два выстрела было. Пистолет с глушителем, стреляли от лифта, а тот, который упал, он хотел пустую квартиру вскрыть.

— С чего вы это взяли? — поинтересовался старший по наряду.

— Да он минут десять около двери вертелся.

— Вы все это из своей квартиры видели?

— Естественно.

Тон был настолько твердый, что усомниться было бы невозможно, если бы... если бы не одна маленькая деталь: из квартиры Алевтины, то есть из глазка на двери, абсолютно невозможно раз¬глядеть то, что делается в противоположном отсеке. Очередной глюк.

— Но если тот, кого вы видели, упал, то куда же он потом делся?

— Уполз по лестнице, — мгновенно ответила Алевтина.

— Писаренко, проверь, — приказал старший, и молоденький милиционер припустил вниз прежде, чем мы с мужем успели вмешаться.

Дело в том, что архитектура нашего дома — это отдельная сказка. Строился он когда-то для элитных жильцов, в трех стеклянных подъездах-холлах были посты для вахтеров и фикусы в кадках. Помимо двух лифтов имелись еще и две лестницы, каждая — с отдельным выходом на этажах. Забыли только пустяк: сделать выходы с этих лестниц в холл первого этажа: там осталась монолитная бетонная стена. Обнаружила это комиссия по приемке дома. Был грандиозный скандал, наскоро прорубили выход на волю с одной из лестниц, а второй поклялись сделать чуть позже. И вот уже тридцать лет одна из лестниц ведет никуда, точнее, упирается в тупик. Та самая, которую избрал милиционер.

Тем временем на нашей площадке стало еще оживленнее. Лифт привез трех мужчин в штатском, плюс еще одного — в милицейской форме со здоровенной овчаркой на поводке. С собаками у меня отношения сложные, поэтому я попыталась тихо улизнуть в квартиру. Но это мне не удалось. Во-первых, потому, что опять вмешалась Мисюсь. Будучи кошкой абсолютно домашней, собак она видела один или два раза в жизни, при¬чем издали. И сейчас ей безумно захотелось по¬знакомиться с песиком, у которого она поместилась бы в пасти, даже стоя на задних лапах. А во-вторых, потому, что пока я оттаскивала кис¬ку, обнаружилось, что во главе следственной группы приехал Владимир Иванович, наш с мужем давний знакомый. Когда-то именно он вел дело об ограблении нашей квартиры... Впрочем, к дан¬ной истории это отношения не имеет.

— Ну, и что у вас произошло? — поинтересовался Владимир Иванович. Муж четко доложил что.

— Ах, вы, значит, тоже своими глазами это видели? — куда более серьезно, чем до этого, спросил следователь. — Значит, это не только версия вашей жены?

Вот и пиши после этого детективы! Ну, по¬думаешь, что-то приукрасила, что-то додумала. А он как хотел, чтобы я его рассказы просто стенографировала? Со всеми «э-э», «значит» и «тай¬нами следствия»? Так лучше просто протокол перепечатать — читатель быстрее заснет.

— Пятно мне не нравится, — произнес Владимир Иванович. — Пятно проверим, а пока пусть собака поработает. Давай, Савушкин, пускай Матильду.

Матильда, разумеется, потащила проводника к «нормальной» лестнице, то есть к той, с которой есть выход в вестибюль. Впрочем, они быстро вернулись: тремя этажами ниже «кто-то» пересел в лифт. Причем этот «кто-то» действительно побывал на нашем этаже: красные капельки кое-где отмечали его путь. Но — не более того.

В это время с другой лестницы послышались какие-то невнятные крики.

— Там же Писаренко! — вспомнил кто-то из милиционеров, а проводник мгновенно спустил Матильду с поводка и что-то ей скомандовал.

Матильда помчалась спасать Писаренко, за нею кинулись оба его коллеги с автоматами. Минут через пять из лифта вышла живописная группа: те же и два новых персонажа — хорошо одетые мужчина и женщина с ошалелыми лицами.

— Вот, товарищ майор, — доложил Писаренко Владимиру Ивановичу, — эти двое отказались предъявить документы и вообще оказали сопротивление...

— Где вы их обнаружили?

— На лестнице. На десятом этаже сидели.

— И что вы там делали, граждане? — поинтересовался Владимир Иванович.

— Ну, майор, — укоризненно сказал мужчина, — что могут делать мужчина и женщина вече¬ром в подъезде.

— Что угодно! — невозмутимо ответил майор. — Граждан обыскивали?

— Не имеете права!

— Имеем, имеем. Надо было не спорить с милицией, а предъявить документы. И занимались бы дальше, чем собирались. А так — сопротивление властям. Так что давайте, выкладывай¬те все из карманов.

Парочка не шелохнулась. Поверхностный обыск выявил: набор ключей и отмычек у дамы, газовый пистолет и отлично отточенный нож — у кавалера. А вот документы как раз отсутствовали.

— Это они министершу хотели ограбить, — безмятежно сообщила Алевтина, о которой все успели позабыть. — На десятом этаже больше не¬кого, только ее. Ее муж-покойник, все знают, картины собирал и монеты. Теперь она одна живет. А соседи по этажу — все до единого голытьба, то есть пенсионеры. Спать с петухами заваливаются. Если на десятом этаже, то даже не сомневайтесь, товарищ начальник: попытка ограбления гражданки Фомичевой.

— А ведь какой приличный дом когда-то был, — заметил с невольной тоской в голосе Владимир Иванович. — Ладно. Эти граждане поедут с нами, а вас, Светлана Игоревна, попрошу с супругом завтра утречком пожаловать к нам. Адрес знаете. Можете, кстати, и киску прихватить: похоже, они с Матильдой подружились. Поглядите.

Я поглядела, и у меня подкосились ноги. Глупая кошка обнюхивала лапы и хвост огромной овчарки, а та разглядывала ее, явно прикидывая: проглотить целиком или сначала перекусить по¬полам. Вмешаться я не успела — Матильда сомкнула челюсти на кошачьем загривке и мгновение спустя... положила Мисюсь на коврик около входной двери. Живую и невредимую, только притихшую. И отошла к проводнику, неся на морде надменно-презрительное выражение: дескать, путаются тут всякие под лапами.

— А можно я вашу собачку чем-нибудь угощу? — заискивающе спросила я проводника.

— Она на работе не закусывает, — ответил тот. — Пошли, Матильда, ты у меня молодец.

Вся милицейская компания плюс двое арестованных загрузилась в лифты и отбыла в отделение. А мы вернулись к себе. На часах было уже около полуночи.

— Из-за этих бегающих трупов я пропустил хоккей, — сообщил мой муж. — Если бы не ви¬дел собственными глазами, всыпал бы вам с кош¬кой по первое число. Одна изображает из себя сторожевую собаку, другая за кошкой уследить не может...

Супруг ворчал, кошка орала, требуя рыбы: от пережитого у нее разыгрался аппетит. Пока я успокоила одного и накормила другую, стрелки часов переползли за час. Я это отметила чисто машинально — и тут же получила весомое подтверждение: в квартире напротив что-то со страшным грохотом разбилось, и раздался истошный женский вопль: «Ублюдок!» Жизнь на нашей лестничной площадке вошла в привычную колею.

На следующее утро я отправилась в отделение милиции. Супруг вручил мне листок бумаги со своими показаниями и объяснил, что ради неопознанных блуждающих покойников не собирается отменять свое присутствие на каком-то там совещании. По-моему, там прекрасно обошлись бы и без него, но, наученная многолетним опытом, я не стала вступать в дискуссию, заведомо обреченную на поражение. Как говорится, «Врач сказал — в морг, значит — в морг». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

В отделении Владимир Иванович сообщил, что меня жаждет видеть сам начальник — Николай Александрович. Ну, «жаждет» было, конечно, сильно сказано. Просто полковник хотел услышать оригинальную версию событий, а главное, как выяснилось, посмотреть в мои ясные глаза после того, как сам мне кое-что сообщит.

Должна сказать, что у нас с Николаем Александровичем сложились взаимно теплые отношения. Начались они с того, что несколько лет тому назад мне приспичило прописаться в квартиру к мужу, а не просто жить там «на птичьих правах». Не помню уже, с чем конкретно это было связано, но решение созрело, и я отправилась в отделение милиции — в абсолютно приемное, замечу, время, — и почти полчаса мыкалась там по пустым коридорам у запертых кабинетов. Пока, наконец, не встретила спортивного вида милицейского чина средних лет.

— Что желаете, сударыня? — доброжелатель¬но поинтересовался он.

Не «женщина», не «гражданка», не «товарищ» и даже не «девушка», а «сударыня». Это обращение — да еще и из уст полковника милиции — сразило меня наповал. И я начала бормотать что-то о желании прописаться к законному мужу на законных основаниях. Что вот, мол, мои доку¬менты, а тут ни одной собаки нет и вообще...

— А зайдем-ка ко мне в кабинет, — предложил полковник. — Что в коридоре разговаривать?

И галантно открыл передо мной дверь, на табличке которой значилось: «Начальник отделения милиции».

— Прописаться, значит, желаете, — приговаривал он, усаживаясь за внушительных размеров письменный стол. — Ну что ж, сударыня, вы к нам пришли, а мы вот вас возьмем, да и пропишем! Укрепим тем самым семью. Ваш-то супруг, небось, думает, что мы откажем, а мы возьмем, да и разрешим.

Кого-то он мне напоминал из литературных героев, но кого — никак не могла вспомнить. А Николай Александрович развил бурную деятельность, чуть ли не собственноручно оформив мне все документы. А напоследок предложил «заходить запросто, но только с приятными делами». В общем, очаровал меня совершенно, и когда несколько месяцев спустя нашу квартиру ограбили, то поход в милицию позволил мне совместить приятное с полезным: заявить о краже и возобновить знакомство с душкой полковником.

Дело об ограблении Николай Александрович поручил вести, как он сказал, лучшему следователю — Владимиру Ивановичу. Тот мне дал понять, что пропавший магнитофон и старая шуба — вполне умеренная цена за разгильдяйство: дверь нужно запирать как следует и вообще поставить нормальную, а не из картона. И рассказал массу историй, когда кражи можно было раскрыть только по супергорячим следам или если исчезало что-то уникальное и очень ценное.

— Да вы посудите сами, Светлана Игоревна, — сказал он тогда, — у нас за прошлую неделю два убийства, три ограбления со взломом и нанесением увечий, три перестрелки на улице, семь изнасилований. А уж краж... Хотите — оставляйте заявление, но я вас честно предупреждаю: займемся, если руки дойдут. Поймите и нас тоже.

В общем, мы друг друга поняли. Мы с мужем поднатужились — и поставили стальную дверь.

А еще я загорелась идеей написать очерк о буднях нашей милиции в лице Николая Александровича и Владимира Ивановича. Второй отбрыкался: лучше он расскажет десяток сюжетов, чем будет говорить о себе лично. А моего любимого полковника я долго не могла поймать на месте, пока не выяснилось, что буквально на следующий день после нашего с ним разговора он участвовал в задержании банды и получил пулю в грудь. После этого несколько месяцев провел в госпитале.

Вот к нему-то меня и направил Владимир Иванович, причем выражение лица у него было довольно загадочным.

Николай Александрович сидел у себя в кабинете. Внешне он мало изменился и вообще выглядел молодцом, о чем я ему и сообщила.

— Ладно, сударыня, комплименты вы мужу говорите. А мне скажите, что у вас вчера было на обед или на ужин.

Лучше бы он спросил меня, какая погода была в этот день год назад. Это я, возможно, и вспомнила бы. Но есть две вещи, которые я не запоминаю принципиально: кто во что был одет (включая меня самое), и что я в последний раз ела, будь то хоть полчаса назад. Наверное, на моем лице отразилась целая гамма переживаний, потому что полковник уточнил:

— Хорошо, поставим вопрос по-другому: вы покупали вчера какие-нибудь продукты?

— Да, — честно призналась я. — Около метро купила пачку пельменей. Хлеба, конечно. А по¬том на лотке около дома увидели говяжью печен¬ку, недорого. Ну и взяла кусок. А что?

— А куда вы ее положили? Печенку, то есть?

Даже самые умные мужчины иногда задают идиотские вопросы. Ну, куда я могла положить мокрый и скользкий пакет? Не в сумочку же с документами, косметикой и прочими необходимыми вещами!

— Обычно я кладу продукты в хозяйственную сумку, — доброжелательно сообщила я. — Привыкла, знаете ли. Всегда ношу с собой штуки две. Наверное, туда и положила. А что?

— А протечь у вас в сумке она не могла?

— Могла. И протекла. Хлеб немножко испачкался. Да скажите, наконец, в чем дело? Сразу признаюсь: испачканный кусок хлеба выкинула, сумку вымыла горячей водой с мылом и повесила сушить, печенку положила в холодильник... А, печенку мы ели на ужин, вот теперь вспомнила.

— Дело в том, сударыня, что кровавое пятно у вашей двери идентично крови, которая содержится в говяжьей печени.

Несколько мгновений я просидела с открытым ртом. Потом все-таки обрела дар речи.

— То есть вы хотите сказать, что я пришла домой, поставила сумку на пол и пока открывала дверь, из сумки натекла лужа? Кровавая?

— Ну, допустим.

— Не годится! — я уже села на любимого конька. — Во-первых, муж вернулся позже меня, и если бы пол был испачкан, мне бы как минимум «поставили на вид». У нас с этим строго. А во-вторых, даже если он каким-то чудом эту лужу проглядел, то получается, что этот загадочный тип улегся около нашей двери мордой в эту самую лужу?

— Действительно, странно получается, — согласился полковник. — А вы уверены, сударыня, что этот тип вам не померещился? Придумывали очередной сюжет, увлеклись...

— Иногда я и правда увлекаюсь, — отпарировала я с холодным достоинством, — но кошка моих увлечений обычно не разделяет. А тут она от волнения прямо на стенку лезла. Наконец, мой муж тоже видел этого типа...

— Потому-то мы и беседуем, — вздохнул полковник. — Может быть, кто-то решил вас разыграть? Или напугать?

— Маловероятно. Среди наших знакомых розыгрыши не в ходу. А чтобы меня напугать, достаточно подойти сзади и хлопнуть в ладоши. Обморок гарантирован, и никому не надо валяться на грязном полу.

— Резонно. Как бы то ни было, вчера арестовали парочку, которая за прошлый год обчистила несколько квартир. Так что не было бы счастья... Не смею задерживать вас, сударыня. Привет супругу.

— Слушай, — спросила я вечером свою лучшую половину, — а может, это тебя кто-то хотел разыграть? Ты в этом доме сто лет живешь, сам рассказывал, как у вас тут забавлялись.

Я имела в виду хрестоматийный случай из «золотого века» этого дома. Тогда этажом ниже мое-то супруга жил не кто иной, как Олег Попов, а этажом выше — Игорь Кио. Оба еще молодые, но уже известные. И вот однажды вечером они одновременно вернулись домой, причем в одинаково веселом состоянии. Вахтерша — а тогда еще в каждом подъезде в окружении фикусов сидели бдительные тетеньки — сделала им замечание за слишком шумное поведение. И тогда Кио проделал одну из своих «коронок» — дохнул на тетку огнем. Пока та приходила в себя, оба проказника шмыгнули в лифт и благополучно разошлись по квартирам. Но через сорок минут за ними обо¬ими явилась милиция: по роковому совпадению в подъезде загорелся мусоропровод, и вахтерша, ничтоже сумняшеся, указала на поджигателей. Весело было!

Любимый только махнул рукой:

— Ты все-таки ненормальная. Здесь остались одни пенсионеры да алкоголики. И вообще был один шанс из ста тысяч, что я выгляну из квартиры. Это вы с Мисюсь любопытные, как...

— Кошки, — услужливо подсказала я. — Что же делать, такие уродились. Она, кстати, и сей¬час под дверью крутится, что-то вынюхивает. Может, опять труп пришел?

— Слушай, оставь меня в покое! — разозлился супруг. — Мало тебе вчерашнего — иди, посмотри. Только потом не жалуйся, что по ночам кошмары снятся.

Между прочим, кошмары чаще снятся ему. Ну да разве мужчину переспоришь?

Я пошла на кухню попить чаю. В коридоре Мисюсь буквально распласталась на входной двери и прямо-таки стонала от возбуждения.

— Имей в виду, — строго указала я кошке, — папа обещал нас с тобой поставить в угол, если мы не угомонимся. Что ты там опять учуяла, несносное создание?

Мисюсь на секунду замолчала, а потом опять начала издавать нечленораздельные звуки и царапать дверь.

— Последний раз иду у тебя на поводу, — вздохнула я. — Если опять труп, показания в милиции будешь давать ты. Непосредственно своей подруге Матильде.

Я открыла дверь, и... Мисюсь молнией метнулась на площадку, и через несколько секунд я обнаружила, что она с упоением лупит по морде огромного черного кота, который даже не сопротивляется, а только пятится от нее к лестнице и орет благим матом. Моя дорогая питомица тоже разоралась, как в марте, хотя на дворе стоял январь. Клочья черной шерсти летели во все стороны, я уже не могла понять — чьей (Мисюсь, кстати, тоже абсолютно черная, без единого светлого пятнышка). Наконец, кот выдрался из ее когтей и сиганул на лестницу, откуда тут же раздался новый вопль — на сей раз явно человеческий.

Я бросилась за ним. На лестничной площадке корчилась фигура мужчины с... котом вместо головы. Пока я пыталась сообразить, что сие означает, фигуре удалось отодрать от себя кота и швырнуть его вниз. Я мельком увидела окровавленную, с безумными глазами физиономию молодого мужчины. Кот прилично располосовал ему лицо, чудо еще, что глаз не задел.

— Идите сюда, я вам помогу! — закричала я и сделала несколько шагов к незнакомцу. Но тот отшатнулся, погрозил мне кулаком и с криком:

«Я тебя еще достану, чертова алкоголичка!» — брызнул по лестнице следом за котом. Через минуту на лестнице стало тихо.

Я вернулась к лифту. Около него с невинным видом сидела Мисюсь и приводила в порядок свою шубку. Довольная: еще одного кавалера спровадила, несчастная старая дева! А в дверях квартиры стоял мой муж и с интересом разглядывал что-то свисающее в дверном проеме на уровне его головы. Будучи довольно близорукой, я не могла различить детали. Мячик какой-то, что ли.

— Ничего особенного, девочка отлупила очередного Филимона, — сообщила я от лифта. — Ложная тревога. А у тебя что?

— Посмотри, какая прелесть! — услышала я в ответ.

С Мисюськой на руках я подошла к родимому порогу и почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног. Супруг разглядывал подвешенный к притолоке... человеческий череп!

Очнулась я на диване как раз в тот момент, когда супруг собрался вылить мне на голову вторую половину чайника.

— Лучше дай попить, — попросила я, — Ты что, перепутал меня с кактусом? Зачем ты меня поливаешь?

— А как еще прикажешь приводить тебя в чувство? Сто раз говорил: купи нашатырь. Вот, пожалуйста, теперь претензии.

— Надо было не сто раз говорить, а один раз купить... Принеси лучше полотенце, голову вытереть.

Пока супруг ходил за полотенцем, я вспомнила, из-за чего хлопнулась без памяти, и поискала глазами жуткий предмет. Или мне все померещилось? Похоже, что так: ничего подобного в комнате не наблюдалось.

— Поздравляю тебя, у меня глюки, — сообщила я мужу. — Мне привиделось, что у нас над дверью висит череп...

— Это не глюки. Действительно висит. Сейчас пойду и сниму. Вот здорово, я лет десять мечтал о такой игрушке...

— Нет, ты положительно сошел с ума, — вздохнула я. — Не смей ничего трогать, я сейчас позвоню в милицию. И вообще не позволю держать в доме такую гадость.

После десяти минут ожесточенной перебранки сошлись на том, что я звоню не просто в милицию, а лично Владимиру Ивановичу, и дальше мы будем поступать исключительно по его указаниям.

Нам повезло: Владимир Иванович еще был на месте, но как раз собирался уходить. Сообщение о кошках и изодранном субъекте он как бы пропустил мимо ушей, а вот череп его явно заинтересовал. Он сказал, что будет через четверть часа.

Владимир Иванович приехал, и кое-что из тайны, покрытой мраком, начало превращаться в более или менее связную картину. Как ни странно, благодаря этому самому кошмарному черепу. Ибо к неописуемому горю моего супруга на внутренней стороне сего предмета была прикреплена бирка: «Первый медицинский институт». Следовательно — казенное имущество, следовательно — разбазариванию не подлежит.

— Три недели назад обокрали одну из лабораторий первого «меда», рассказывал Владимир Иванович, любовно разглядывая жутковатый «вещдок». — Увели компьютер, кое-что из оборудования, ну и, разумеется, такие вот наглядные пособия. Сторож клянется, что никого не видел и ничего не слышал. Дверь в лабораторию не взломана, а отперта. Значит, сделал кто-то из сотрудников, возможно, из бывших. Есть там пара-тройка подозрительных. А вот зачем нужно было вам эту игрушку подсовывать, ума не при¬ложу.

— Не подсовывать, а подвешивать, — мрачно ответила я. — Хорошо, что Мисюсь меня отвлекла своими брачными играми, и в дверь я прошла, считайте, на четвереньках. Если бы в полный рост, поцеловалась бы с этой образиной... Б-р-р!

— Подождите, какие брачные игры? — изумился Владимир Иванович.

О Мисюсь, черном коте под дверью и пострадавшем неизвестном типе я рассказала с огромным удовольствием, не упуская ни единой подробности. Отношение моей киски к мужчинам меня всегда восхищало.

— Фиктивный труп, черный кот, череп... — задумчиво суммировал Владимир Иванович. — Во всем этом есть что-то общее, вы не находите?

— Основная связующая черта — идиотизм, — как всегда точно определил мой муж. — Кто-то развлекается.

— У вас есть соображения — кто?

— Скорее всего те, кто читает детективы, написанные моей супругой. Прочел парочку — и готово, крыша поехала.

— Ты их все читаешь и ничего, нормальный, — обиделась я. — Может, это кто-нибудь из твоих клиентов резвится? Отклонил статью очередного сумасшедшего изобретателя — вот он и пытается тебе отомстить.

— Подвесив череп? Да если бы это было так, я бы любую его галиматью опубликовал вне очереди.

— Стоп-стоп-стоп! — замахал руками Владимир Иванович. — Боксировать будете по выходным дням. Светлана Игоревна, вы лицо этого типа не запомнили?

— Запомнила только глаза: светлые, навыкате, вот-вот вывалятся, и здоровые, как блюдца. Да и глаза, может, от страха выкатил.

 Наши дедуктивные изыскания прервал звонок во входную дверь. Муж пошел открывать, а следователь неуловимым движением скользнул в коридор и встал сбоку от двери с пистолетом в руке.

— Ух ты! Как в кино! — шепотом восхитилась я.

В ответ мне очень невежливо погрозили кулаком. Нет, вы можете себе представить такую жестикуляцию у Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро? Мельчают люди, портятся манеры...

И главное, все оказалось зря. Пришла всего-навсего Алевтина. На сей раз — в полупрозрачном нейлоновом пеньюаре дико-лилового цвета, в бигудях и с бутылкой в руке.

— Это у вас под дверью стоит, — сообщила она. — Вам что, не нужно? Так я заберу. Моя любимая марка.

Любимым напитком соседки, как выяснилось, было пойло под названием «Агдам». Если не пробовали или хотя бы не нюхали, то даже объяснять бесполезно, что это за нектар. Непонятно только, откуда это взялось у нас под дверью. Именно этот вопрос читался в глазах Владимира Ивановича.

— Это уж точно не наши поклонники, — ответила я вслух. — Супруг предпочитает пиво, я — джин с тоником, в баночках таких, зелененьких.

— Тогда я заберу, — обрадовалась Алевтина.

— Нет уж! — поставил точку Владимир Иванович. — Заберу я и отдам на экспертизу. Вместе с черепом. Пальчики посмотрим, то-се. А то что-то слишком много подарков вам преподносить стали.

Общими усилиями мы избавились от огорченной Алевтины, потом ушел и Владимир Иванович, пообещав позвонить и рассказать о результатах.

Позвонил он через день. И предложил нам прийти для личной беседы. Не столько с ним, сколько с начальником, потому что полковник проявил к этой истории самый живой интерес.

— Теперь иди ты, — сказала я мужу. — А я свои мысли изложу в письменном виде. Иначе я опять ничего не напишу и меня выгонят с работы. И вообще я не выспалась.

В последнем, кстати, ничего странного не было. После истории с черепом я проснулась на рассвете от каких-то странных звуков. Что-то потрескивало, похрюкивало, постукивало... Звукоизоляция в квартире у нас нормальная (сосед чихнет — мы ему «Будь здоров!» говорим), так что шуметь могли где угодно. Искать источник странных звуков я не пошла, но заснуть так и не удалось. А минувшей ночью выть, стучать и трещать начало с полуночи. Просто нашествие барабашек какое-то!

Супруг, однако, идти один категорически от¬казался. Точнее, отказался оставлять меня одну в квартире.

— Уйду, а тебя тут напугают до полусмерти каким-нибудь скелетом. Или привидения защекочут. Нет уж, пойдем вместе. Мисюсь отобьется, она у нас никого не боится.

Так что к Николаю Александровичу мы явились дружной супружеской четой и застали его в непривычно хмуром расположении духа. К тому же он был не один: в его кабинете, кроме Владимира Ивановича, сидели еще два оперативника помоложе.

— Шутки, похоже, кончились, — заявил начальник после официальной церемонии приветствия. — Бутылочку вам подкинули занятную. Хорошо, что вы такие напитки не уважаете.

— В бутылке была взрывчатка! — обрадовалась я. И тут же сникла под укоризненным взглядом супруга.

— Нет, сударыня, ошибаетесь. Яд оказался в бутылочке. И доза — мало не покажется.

— Цианистый калий, да? С запахом горького миндаля?

На меня напала беспричинная веселость. В конце концов, это уже переходило границы приличия! Пачкают мне пол кровью от печенки, подкидывают живые трупы, котов, экспонаты из анатомички. А теперь еще винцо отравленное...

— Должен вас огорчить: всего-навсего крысиный яд. Зато — лошадиная доза.

— Ну уж это слишком! — возмутилась я. — Цианида пожалели, жлобы гнусные!

— Ты соображаешь, что ты несешь, лапушка? — одернул меня муж. — Перестань прикидываться идиоткой! Все это уже становится серьезным, полковник прав.

— Вот именно, — поддержал супруга Владимир Иванович. — Тем более, что и на бутылке, и на черепе отпечатки пальцев одного и того же человека.

— Я бутылку не трогал! — мгновенно отреагировал муж.

— Зато череп изучали достаточно внимательно, — отпарировал полковник. — А теперь давайте думать, у кого могут быть к вам такие претензии? Череп — это ерунда, а вот яд...

— Если бы кто-то затеял отравить нас, то выбрал бы другие напитки, — возразила я. — Меня лучше всего отправить на тот свет отравленным апельсиновым соком. Я его всегда на ночь пью. А мужу — в пивко сыпануть. Но «Агдам»... Этим только нашу Алевтину можно соблазнить. Неувязочка получается.

— А больше никаких сюрпризов не было? — поинтересовался один из оперативников.

— Если не считать барабашек... — неопределенно протянула я. Но от меня потребовали деталей, и я их выдала. Включая точную имитацию тех звуков, которые выслушала за истекшие ночи.

Похоже, я была достаточно убедительна, потому что оба молодых сотрудника не выдержали и ушли. А Владимир Иванович, как более закаленный, остался. Полковник же вообще находился в своем кабинете и деваться ему было некуда.

— Я хотел спросить вас, уважаемые, — зашел с другой стороны полковник, — ведь у вашего тамбура есть дверь? Почему она всегда стоит нараспашку? Заприте, и никто не будет подбрасывать к порогу всякую дрянь.

Мой супруг обреченно махнул рукой:

— Раньше эта дверь всегда запиралась. А в последние годы это просто мартышкин труд — через день надо замок чинить. Напротив нас парочка живет, то он ключи потеряет, то она... И начинают трезвонить к нам среди ночи. Или замок ломают.

— А другие соседи?

— Те давно сдают квартиру. Одно время там фирма была, пока не запретили. Потом какие-то армяне жили. Сейчас пусто, но, наверное, кому-то еще будут сдавать или уже сдали. Но вообще-то вы правы. Нужно будет замок починить, хоть на какое-то время. А то мне из жены неврастеничку сделают.

Тут вернулись двое уходивших.

— Все правильно, товарищ полковник, — ответил один из них на немой вопрос начальника. — Старо, как мир, но действует безотказно. Динамик в вентиляционной шахте, магнитофончик на чердаке. Этажом выше в квартире ремонт, внизу — два глуховатых пенсионера, да у них еще собака, тоже старенькая, то плачет, то воет. А на чердак надо группу посылать, там следов — как грязи.

— Ну вот, с барабашкой вашим все ясно, — повернулся полковник к нам с мужем. — Теперь осталось вычислить, кому вы так насолили. И починить замок в тамбуре. Если что подозрительное, немедленно звоните, дежурных я предупредил.

— Что именно прикажете считать подозритель¬ным? — уточнила я. — Потусторонние звуки, черных котов, лужи крови?

— Да нет, какого-нибудь незванного водопро¬водчика, например. Или цыганку. В общем, что я вас учу? Это вы детективы пишете, а не я...

Вот язва милицейская! Ну, я тебя опишу при случае!

Замок мой супруг починил в тот же вечер. Ночь прошла тихо и спокойно, как в раю. Наутро супруг собрался идти к себе в редакцию, а я позвонила в свою и отпросилась. Идти с пустыми руками не имело смысла, а за день в одиноче¬стве я рассчитывала хоть что-нибудь написать.

Написать я действительно успела... две страницы. Потому что около полудня в дверь позвонили. И я, высунувшись в шелку, увидела за стеклом запертой (слава Богу!) тамбурной двери три фигуры с черными прозрачными чулками на лицах!

Врать не буду: не помню, как мне удалось вы¬звать милицию, а не упасть в очередной обморок. Потом я какое-то время высовывала голову в коридор, кричала грабителям (а кто еще это мог быть?): «Сейчас, сейчас, ключи найду!» и снова пряталась в квартире. Наконец, кошмар кончился: одновременно открылись двери обоих лифтов, а с лестницы ворвалась великолепная Матильда, волоча за собой проводника. Тут я вышла из квартиры.

С появлением милиции грабители разметались по стенам, подняли руки вверх и что-то тоненько заголосили. Милиционеры же, наоборот, сначала как бы застыли в ступоре. Первым очнулся Владимир Иванович и, увидев меня, поманил рукой. Я смело открыла дверь: чего бояться-то, если их шестеро с автоматами, не считая Матильды? Мимоходом бросила презрительный взгляд на горе-налетчиков и... тоже опешила. Чулки на головах мне померещились с перепугу. Просто это были индийцы. Смуглые, естественно, что меня с толку и сбило.

— Светлана Игоревна, — окликнул меня Владимир Иванович, — вы какой язык в школе учили?

— Английский, — машинально отозвалась я. — Но это было давно.

— Неважно. У меня вообще был немецкий. Так что попробуйте первоначально прояснить у этих граждан, чего они здесь потеряли.

Помогать милиции — долг каждого гражданина. Только это соображение заставило меня воспользоваться моим леденящим душу английским языком, который всегда вызывает приступ бурно¬го веселья у моих знакомых переводчиков. Но делать было нечего.

Как ни странно, индийцы меня понимали. Еще более странным оказалось то, что их понимала я — с американцами, а тем более с англичанами у меня такой номер не проходил. Вдохновленная успехом, я довольно быстро выяснила, что это — новые квартиросъемщики, для которых запертая тамбурная дверь оказалась полной неожиданностью. Они сняли квартиру на год и вот сегодня как раз приехали...

Милиционеры наблюдали за нами с интересом и даже расслабились. Не нравилось все это только одному действующему лицу — Матильде, которая все время порывалась подойти поближе к одному из тюков, составлявших багаж индийцев. В конце концов ее маневры привлекли внимание Владимира Ивановича.

Тюк пришлось развязать — к восторгу Матильды. Там было несколько блоков каких-то странных сигарет.

— Марихуана, — определил один из милици¬онеров.

Несчастных индийцев — жертв в кои-то веки заработавшего замка — погрузили в лифт со всеми их пожитками. Владимир Иванович обещал похлопотать перед начальством, чтобы мне дали почетную грамоту: за систематическое содействие милиции в поимке всяких нарушителей, и тоже отбыл. А я обнаружила, что моя обормотка-Михрютка, то есть Мисюсь, выскользнула из квартиры и братается с Матильдой, а та вроде бы даже довольна. А главное, доволен был проводник:

— Это хорошо, что она с вашей киской подружилась. Теперь не будет отвлекаться от дела и котов на деревья загонять. А то случаются с ней такие оказии. Ну, будьте здоровы, мы пошли.

Ушла в квартиру и я, хотя Мисюсь рвалась вдогонку новой подруге. Абсолютно сумасшедшая кошка: котов лупит, с собаками заигрывает...

Вернувшийся с работы муж долго и злорадно смаковал историю об аресте представителей международного наркобизнеса, попутно выражая надежду, что это происшествие отобьет охоту у наших соседей сдавать квартиру абы кому. Но в остальном день прошел без приключений, и я даже успела кое-что написать, так что собиралась наутро с чистой совестью ехать на работу.

Увы, меня, определенно, преследовал злой рок! Сначала я вышла из подъезда и обнаружила, что под ногами — лужи, а сверху — льет. Это в январе-то! Пришлось вернуться назад, надеть непромокаемые сапоги, взять зонтик. И ведь знаю же примету: нельзя возвращаться, пути не будет. Как только я вышла из лифта на первом этаже, передо мной возник молодой мужчина с больши¬ми светлыми глазами навыкате и довольно свежими царапинами на лице. На мгновение я застыла от неожиданности, но быстро сориентировалась и рявкнула страшным голосом:

— А ну, стой на месте! Тебя вся милиция неделю ищет!

Лупоглазый, не будь дурак, повернулся и кинулся к выходу. Я побежала за ним, крича на ходу:

— Я тебе покажу «алкоголичку»! Я тебя отучу котов подбрасывать! Я тебе такое устрою за шуточки с черепами, покойник ходячий!

Сам лупоглазый меня вряд ли слышал, зато прохожие на улице замирали от восторга. Еще бы, такое не каждый день увидишь: бежит тетка с зонтиком за мужиком и что-то орет истошным голосом. То ли за жуликом гонится, то ли законного мужа пытается в семью вернуть. А он рвался к остановке троллейбуса, куда как раз подходила соответствующая транспортная единица.

«Уйдет ведь, мерзавец!» — подумала я. — «Ему до троллейбуса метра три осталось, а мне — все десять. Да и моложе он. Ну, за-р-раза!»

И я запустила в него свернутым зонтиком, как городошной битой. Мой злодей как раз схватился за троллейбусный поручень — и рухнул на тротуар, словно подкошенный.

Мгновенно собралась небольшая толпа. А я пошла к ней на ватных ногах. Один раз в жизни попала, куда целилась — и на тебе, убила! Зонтиком! Человека!

— Позвоните в милицию, — сказала я како¬му-то мужчине в военной форме. — Это убийство. Я все расскажу.

Мужик посмотрел на меня безумными глазами, но спорить не стал и отошел. То ли милицию вызывать, то ли от греха подальше. Мне было уже все равно, лишь бы скорее приехали.

Не знаю, сколько прошло времени, мне показалось — вечность. Наконец, из переулка одновременно выехали «Скорая» и милицейский «Мерседес». К моему неописуемому облегчению, Владимира Ивановича в милицейской машине не было. Равно как и других знакомых. Я решительно подошла к тому, кто производил впечатление старшего по группе, хотя и был весьма молод. Санитары уже клали неподвижное тело на носилки.

— Вы будете искать убийцу? Так это я его... зонтиком.

— Какое убийство, гражданка?! — взвился милиционер. — Его током ударило, троллейбус же «по колено» в воде. И не насмерть, это шок. При чем тут вы? Сумасшедшая...

— Не исключено, — покладисто согласилась я, — только этого типа ваше отделение неделю ищет. Спросите у Владимира Ивановича...

— Ах, вот как? Ну, тогда ему особое внимание нужно. Извините, мне некогда.

И он побежал к машине «Скорой помощи», на ходу подзывая к себе коллег из «Мерседеса».

А я побрела домой. На полпути обнаружила в луже свой зонтик, который не только не долетел метров пяти до цели, но еще и ушел метра на три в сторону. Слава Богу, меткость у меня сохранилась прежней! Зонтик в грязи, сапоги промокли, сама растрепанная, как черт... Не поеду никуда, пусть хоть уволят!

— В общем, обыкновенная квартирная афера плюс наше традиционное российское разгильдяйство, — рассказывал несколько дней спустя Николай Александрович нам с мужем. Мы чинно сидели в креслах для посетителей и слушали полковника, затаив дыхание. — Нацелились не на вашу квартиру, а на квартиру соседки, Алевтины. Тоже двухкомнатная, той же планировки, тоже окнами во двор. Предлагали ей за доплату поменяться на однокомнатную на окраине — ни в какую. Все варианты перепробовали — она уперлась и ни за что. У нее тут подруги, знакомые продавщицы, все свои, одним словом. Тогда решили припугнуть или даже напугать до полусмерти.

Заказчик, богатенький такой буратино из коммерсантов, хотел тут свою любовницу поселить. А то ему неудобно было на окраину мотаться. Ну и нанял двух человек, задешево нанял. Авансом каждому дал по полтиннику, да обещал по сотне зелененьких в случае успеха. Этого, лупоглазого, и дружка его — бывшего лаборанта из той лаборатории, чей череп... А они с похмелья перепутали, где право, где лево. Им сказали: справа от лифта тамбур всегда открыт. Они и рады стараться: повернулись лицом к лифту и пошли вправо.

Сначала рассчитывали, что Алевтина увидит «труп в крови», и ей станет плохо. Тогда можно будет поговорить. Кот тоже для нее предназначался — она женщина суеверная, а от сочетания кота с черепом на веревочке вообще помереть могла. Кто же мог предположить, что ваша киска этого котяру так напугает, что он своему же кормильцу-благодетелю всю морду обдерет? Кошка, кстати, у вас правильная: котик-то кастрированный оказался, на кой ей такой нужен? Но это так, к слову.

Отравленная бутылка — это у них был последний козырь. Что бы они там дальше удумали, неизвестно, похоже, и у них фантазия иссякла. Этот, лупоглазый, шел с Алевтиной «по душам» поговорить, бутылку нес. На сей раз нормальную, без отравы. И нарвался на такой прием внизу у лифта. Нападения не ожидал, испугался, кинулся бежать. Ну, и один случай на миллион — дернуло током, когда в троллейбус запрыгивал. Хорошо, не насмерть. Вот, собственно, и все. Следствие закончено, остальное решит суд.

Молодой милиционер оказался благородным человеком и умолчал о моем «боевом зонтике». Я тоже никому ничего не говорила, даже мужу. Он и так до сих пор не может мне простить, что я не дала ему хотя бы поиграть настоящим черепом. Милиция могла бы денек подождать.

А я считаю, что к милиции нужно относиться уважительно и помогать ей по мере сил. Мало ли что...