Дочь шведского короля Густава-Адольфа и его супруги Марии-Элеоноры Бранденбургской Христина родилась в декабре 1626 года, причем обладала настолько здоровым телосложением и громким голосом, что придворные поспешили оповестить короля о рождении у него сына и наследника. Через несколько минут обнаружился истинный пол ребенка, но короля-отца это ничуть не огорчило.

— Если это дитя сумело обмануть нас всех в первую же минуту своего появления на свет, — заявил монарх, — то уж наверняка со временем даст сто очков вперед любому мальчишке, поскольку явно будет умнее его.

Знал бы Густав-Адольф, насколько пророческими окажутся его слова!

Королева-мать придерживалась противоположной точки зрения. Она всей душой жаждала рождения сына, посему появление дочери оставило её практически равнодушной. Вследствие дурного присмотра Христина получила множество физических недостатков: от частых падений и ушибов она охромела, а одно плечо у неё оказалось выше другого, то есть, проще говоря, принцесса была кривобока.

Король-отец не мог вмешаться: совершал очередную военную кампанию. Но, вернувшись, он первым делом утвердил Христину в правах престолонаследия, а затем собственноручно изволил начертать план её воспитания, подходящий более мальчику, нежели девочке. И не просто начертал — ревностно следил за его исполнением.

Христине исполнилось два года, когда отец взял её с собой в очередную поездку по стране. Комендант первого же города озадачил короля вопросом: уместно ли салютовать его величеству пушечными залпами, дабы не напугать её высочество?

— Дочь солдата должна привыкать к пальбе! — отрезал Густав-Адольф.

И Христина не обманула его ожиданий: при каждом залпе орудий она радостно хлопала в ладошки. Это позволило королю при каждом удобном случае повторять, что его дочь — женщина лишь телом, сердцем же и умом она — мужчина. Отец и дочь обожали друг друга, совершенно игнорируя королеву-мать, которая, впрочем, и не стремилась сама заниматься воспитанием дочери, более того — ни разу не сделала даже попытки приласкать ребенка.

В результате случилось то, что должно было случиться: рассудок развивался в маленькой принцессе в ущерб сердцу, так как в её окружении не было ни единой женщины. Случай, надо сказать, редкий, так как обычно происходит совершенно обратное: мальчик растет и воспитывается в сугубо женском окружении и в результате сердце у него развивается в ущерб рассудку. Так произошло, например, с современником Христины, королем Франции Людовиком XIV, и со многими другими менее приметными личностями.

Христине исполнилось четыре года, когда её отец вновь отправился в поход, оставив своему канцлеру следующее наставление:

«Делайте для меня и моего семейства все то, что сделал бы я для вас и для ваших близких, если волею Божией доживу до того времени, когда вы меня попросите о том же одолжении. Семейство мое ради меня должно возбуждать участие: оно все состоит из женщин, дочь — ещё дитя… И она, и мать её несчастны, если им будет суждено властвовать, и горе им, если другие будут властвовать над ними! Эти строки исторгает с моего пера та нежность, которую природа влагает в родительские сердца…»

Кроме родительской нежности, в Густаве-Адольфе говорило и предчувствие: через три недели после написания вышеприведенного письма он был убит в одном из сражений. Надо заметить, что шведское войско тут же присягнуло на верность дочери покойного короля, то же самое сделал и шведский сенат, под попечительством которого должна была до совершеннолетия находиться малолетняя королева. О королеве-матери не было и помину, её как бы не существовало вообще, тем более, что она так и не сумела полюбить Швецию и была привязана лишь к своему супругу. Kогда его не стало, королева-мать утратила к своему новому отечеству всякий интерес, а дочь вообще никогда не любила.

Под попечительством господ сенаторов образование королевы Христины было доведено до совершенства. Восьми лет от роду она свободно изъяснялась на французском, немецком и латинском языках, впоследствии основательно выучила греческий, итальянский и испанский, изучала историю, философию, математические и естественные науки, страстно любила изящные искусства и одновременно внимательно следила за политическими событиями и дипломатическими комбинациями в Европе того времени. Умом и сердцем Христина Шведская напоминала Елизавету Английскую, но намного превосходила образованием «королеву-девственницу».

Когда Христине исполнилось тринадцать лет, её мать сделала попытку воссоедиться с дочерью и потребовала у сената, чтобы девушка была вверена её попечениям. Сенат отказал вдовствующей королеве, не стесняясь в формулировках. Оскорбленная Мария-Элеонора уехала в Данию, а Христина лишь повела плечами:

— Моя мать могла бы избаловать меня если бы я выросла на её руках. В ней много добрых качеств, но образовать из меня правительницу она бы не сумела никогда.

Впрочем, когда Мария-Элеонора несколько лет спустя решила вернуться в Швецию, она была встречена дочерью-королевой со всеми подобающими почестями и до самой своей смерти безбедно жила в одном из королевских замков. Скончалась вдовствующая королева, когда Христине было уже почти тридцать лет, но мать и дочь виделись крайне pедко и только в официальной обстановке.

С шестнадцати лет Христина начала принимать участие в заседаниях государственного совета, причем высказывала прозорливость, редкий ум и высокие дарования более чем незаурядного человека. В восемнадцать лет королева была объявлена совершеннолетней и вступила в управление королевством в качестве самодержавной государыни (в России, для сравнения, подобное произойдет лишь сто лет спустя, с восшествием на престол императрицы Елизаветы Петровны). Шведский посланник во Франции так рекомендовав свою королеву тогдашней фактической правительнице, вдовствующей королеве Анне Австрийской:

— Моя государыня управляет всеми делами сама, без какого бы то ни было содействия министров, время свое делит между государственными делами и научными занятиями. Она нисколько не заботится о своем туалете и внешнем убранстве, она выше женщины и вообще не может называться ею.

Как мало, однако, нужно, чтобы в глазах мужчины женщина оказалась выше женщины: не заботиться о своем внешнем убранстве! Особенно интересно, что говорилось это в эпоху, когда мужчины пудрились, завивали волосы и носили серьги. Хотя… может быть, именно поэтому и говорилось.

Когда Христине Шведской исполнился двадцать один год, появился первый официальный соискатель её руки: двоюродный брат Карл-Густав. Христина ответила, что замуж за него она если и пойдет, то только тогда, когда ей исполнится двадцать пять лет, а если не выйдет за него замуж, то навсегда останется свободной. Самое интересное заключается в том, что она сдержала свое слово. Чтобы утешить принца, она предложила стать её официальным наследником, но пылкий влюбленный объявил, что не нуждается в королевской короне, а жаждет только супружеского счастья.

— Вы шестью годами старше меня, — ответила на это Христина, — а между тем восторженны, как мальчик, начитавшийся романов.

От греха подальше она назначила Густава генералиссимусом шведских войск, находившихся в Германии, где он пробыл три года и одержал целый ряд блестящих побед. За время его отсутствия руки шведской коровы просили оба сына датского короля, герцог Бранденбургскии Фридрих-Вильгельм и польский король Ян-Казимир. Всем этим женихам было отказано. Затем вернулся кузен, ещe более влюбленный и ещё более одержимый идеей брака. Но на настойчивые просьбы сената от имени народа избрать себе в супруги единокровного принца, Хрис-ia ответила:

— Вот уже несколько лет, как меня убеждают выйти замуж. Не могу не одобрить тех, которые, любя отечество, желают предотвратить от него бедствия, могущие постигнуть его в том случае, ежели бы Бог призвал меня к себе без назначения мне преемника. Эта забота больше всех касается меня. так как счастью родины я посвятила свою жизнь с той самой минуты, как стала управлять королевством. Брак налагает обязательства, мнe ещё неведомые, и я не могу сказать, одолею ли я когда-нибудь питаемое к ним отвращение. Между тем для блага королевства я должна принять меры не столь полезные для меня лично, зато надежные для его блага. Посему я желаю назначить преемника, который будет хранителем подданных моих и попечителем об их счастье. Все качества такого правителя я нахожу в принце Карле-Густаве: в жилах его течет королевская кровь, и желала бы, чтобы именно на нем остановился народный выбор.

Эта пламенная речь нисколько не убедила господ сенаторов, и пришлось собирать сенат, который поддержал королеву в её намерении. Был составлен акт о престолонаследии. Карл-Густав получил титул королевского высочества и… разобиженный, удалился в добровольную ссылку на остров Эланд, выражая надежду, что ледяное сердце его кузины когда-нибудь смягчится. Та же меньше всего думала о замужестве, ибо была занята приготовлениями к коронации, до сих пор откладывавшейся по непонятным причинам.

В 1650 году торжество состоялось в Стокгольме, с чрезвычайной пышностью, под звон колоколов и пушечную пальбу. Из собора, где происходило миропомазание, во дворец Христина ехала в золотой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней. Молва о величии королевы Севера молниеносно разнеслась по Европе, падкой до всего эксцентричного и экзотического.

Христине было в ту пору около двадцати пяти лет. Ростом она была ниже среднего, и в манерах её проскальзывали чисто мужские черты и ухватки. Выразительные голубые глаза, орлиный нос, волевой подбородок — все это также могло принадлежать мужчине. Только голос был по-женски нежен, но королева умела придавать ему в случае надобности чисто мужскую властность и резкость. Своему туалету она уделяла не более четверти часа (и это в тот век, когда роскошь женских нарядов доходила до баснословия, а на сооружение прически тратились часы!), рукава её платьев были нередко порваны и испачканы чернилами. На намеки о неряшливости Христина огрызалась:

— Занимаются собой тe, кому больше нечего делать!

Ей-то было чем заняться. Помимо государственных дел, королеву по-прежнему занимали научные проблемы, причем в наставники себе она избрала одного из величайших ученых того времени — Декарта. Занятия начинались ежедневно в пять часов утра и длились два часа, после чего королева почти столько же времени посвящала изучению греческих и латинских классиков. Но место скоропостижно скончавшегося Декарта занял доктор Бурдело — человек, безусловно, талантливый, однако с темным прошлым и склонный к интригам. Именно его молва называла первым любовником Христины Шведской, которой к тому времени исполнилось двадцать семь лет.

Доктора Бурдело сменил французский посланник Шаню, его, в свою очередь, испанский посланник Пимантель. Последнего королева без затей поселила в собственном дворце и проводила в его обществе целые дни, к крайнему негодованию шведской аристократии. Ему удалось невозможное: склонить убежденную лютеранку Христину к принятию католицизма.

Страна возроптала, а королева внезапно осознала, что роль самодержицы ею уже отыграна и пора переходить к роли обыкновенной женщины. В 1654 году она написала французскому посланнику Шаню следующие строки:

«Я уже говорила вам пять лет тому назад. почему я так настойчива в своем стремлении отречься от престола. Решение я это обдумывала долгих восемь лет. В первый раз, по любви и участию ко мне, вы старались отклонить меня от моего намерения. Теперь, что бы вы ни говорили мне, я останусь непреклонна. Благосклонно судить обо мне будут немногие, но я уверена, что вы будете в их числе. Остальным неведомы ни мои побуждения, ни мой характер. Только вам и ещё одному человеку (по-видимому, Пимантелю. — С. Б. ), который, будучи одарен великой и прекрасной душой, судит обо мне правильно:

„Довольствуюсь похвалою одного и ничьею похвалой“. Мнение прочих людей презираю и даже смехом не удостою. Будучи царицей, я не увлекалась тщеславием, и потому мне легко сложить с себя мою власть. Что бы ни было — я счастлива».

Счастливица объявила о своем решении сенату, который, оправясь от первоначального шока, принял отречение королевы от престола, оговорив, что в случае её замужества дети от этого брака не будут иметь никаких прав на шведский трон.

Летом 1654 года Христина в короне, со скипетром и державой в руках в последний раз заняла место на серебрянном троне, имея по правую руку от себя своего преемника — принца Карла-Густава. Один из сенаторов прочел акт отречения и разрешил шведский народ от присяги, принесенной им Христине. Королева тотчас же сложила на стоявший подле трона стол скипетр и державу, собственноручно сняла корону… Порфиру на куски изорвали придворные, намереваясь хранить эти клочки как святыню в память о бывшей королеве. В простом белом платье Христина обратилась к присутствующим с трогательной речью, не преминув отметить, что жертвует собой для блага подданных. В очередной, замечу, раз.

В тот же день короновался Карл-Густав, а Христина навсегда покинула родину и начала новую жизнь со словами:

— Наконец-то я на свободе! Наконец-то я вне той страны, в которую, надеюсь, никогда не возвращусь!

Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, и этот случай не оказался исключением из общего правила.

Замечательно, что доселе равнодушная к почестям после своего отречения Христина стала до смешного тщеславной и страшно обижалась, если при въезде в тот или иной город ей не оказывали королевских почестей. Достигнув Брюсселя, Христина официально перешла в католичество: акт об этом был отослан в Рим. Католики ликовали, а покойный Густав-Адольф, отец Христины, наверняка перевернулся в гробу, ибо в буквальном смысле слова отдал свою жизнь за торжество лютеранства. К тому же бывшая королева из строгой и воздержанной женщины превратилась в искательницу удовольствий, эпикурейку, и во всеуслышание заявляла:

— Не слушаю проповедей, презираю проповедников. Прав Соломон: все суета сует. Ешь, пей, веселись и живи в свое удовольствие!

Вряд ли подобное кредо привело в восторг её новых духовных пастырей, но, как говорится, что выросло, то выросло. Впрочем, новое мировоззрение не помешало ей совершить торжественный въезд в Рим и преклонить колено перед папой Александром VII. И духовенство, и римские простолюдины смотрели на Христину как на чудо своего времени, восхищались её благочестием, превозносили её ум и любезность, удивлялись глубоким познаниям.

Восхищение это, однако, длилось месяца два, после чего Рим совершенно охладел к Христине, а она — к Риму. Экс-королева отправилась во Францию и появилась при дворе изнеженного Людовика XIV, «Короля-Солнца», который выглядел более женщиной, нежели его эксцентричная гостья. Тем не менее при французском дворе какое-то время ходили смутные слухи о браке между Людовиком и Христиной, оказавшиеся, разумеется, абсолютным мифом. Впрочем, Парижу Христина надоела так же быстро, как и Риму, тем более что во время своего пребывания во Франции совершила поступок, навсегда погубивший её репутацию: чуть ли не собственноручно зарезала своего приближенного и любимца маркиза Мондалески, уличенного ею в измене, причем непонятно какой — то ли любовной, то ли государственной. Во всяком случае несчастный был убит в присутствии Христины двумя её придворными, и не просто убит, а буквально искромсан шпагами и добит кинжалом в шею.

Христианнейшего короля Людовика особенно возмутило то, что убийство произошло в его собственном дворце в Фонтенбло, где он так любезно принял свою гостью. Христине прозрачно намекнули о нежелательности её дальнейшего пребывания при французском дворе, и ей поишлось возвратиться в Рим, где бывшую королеву приняли любезно, но достаточно прохладно. Тем не менее, она прожила в Вечном городе два года, в основном, потому, что испытывала крайнюю нужду в деньгах и не могла больше путешествовать.

В 1660 году в Швеции скончался король Карл Х Густав, оставив преемником своего четырехлетнего сына, а его опекуном и регентом — своего брата Адольфа Иоанна. Если бы Христина была верна той программе, которую начертала себе при отречении, она не обратила бы на события в Швеции ни малейшего внимания. Но в её сознании произошел новый переворот, и она захотела вернуться на родительский престол. С этим намерением она и отпpaвилacь в Швецию, уведомив сенат о том, что приезжает якобы для устройства личных дел.

В Стокгольме ей был оказан подобающий прием и уважение, и вдруг — разорвалась бомба. Христина заявила о том, что желала бы стать королевой в случае кончины нынешнего короля. В ответ сенат потребовал от неё вторичного отречения от престола: католичка, замешанная в убийстве, единожды отрекшаяся от трона, эта женщина стала для шведов не дочерью некогда любимого короля и мудрой, любимой правительницей, а просто исчадием ада.

Подписав вторичное отречение, озлобленная и слегка помешанная, Христина вновь вернулась в Рим, где относительно спокойно прожила пять лет, беседуя с учеными, посещая академии и прилежно следя за успехами наук. Но затем её вновь обуяла жажда авантюр, и она… выставила свою кандидатуру на только что освободившийся польский трон. Паны отказали ей вежливо, но бесповоротно.

Это была последняя попытка Христины вернуть себе королевский венец и в очередной раз круто изменить образ жизни. Оставшиеся двадцать два года своей жизни она довольно мирно прожила в Риме, не вмешиваясь в политические дела и не компрометируя себя новыми любовными связями. Скончалась Христина на шестьдесят четвертом году своей жизни и была удостоена пышного погребения в церкви Святого Петра, в которой по повелению папы Иннокентия XII была воздвигнута великолепная гробница.

После Христины осталось несколько рукописных сочинений на французском языке, из которых особо примечательно одно под названием «Досужий труд». Из афоризмов, помещенных в этой рукописи, которые могут послужить дополнением к характеристике этой необыкновенной женщины, особенно интересны следующие:

«Добро и зло скоротечны, как молния, и до того непродолжительны, что первому не стоит радоваться, а вторым не стоит огорчаться».

«Почести и величие как духи: их едва обоняет тот, кто ими опрыскан».

«Не всегда любят то, что уважают, не всегда уважают то, что любят».

«Добрые дела придают мужества и отваги, злые их отнимают».

«Можно быть честным человеком, не будучи великим, но истинно великим невозможно быть, не будучи честным».

«Как бы ни трудилась лесть, она никогда не даст истинной славы».

«Ханжи не столько сокрушаются о собственных грехах, сколько об удовольствиях других людей».

Каждый из этих афоризмов написан, по-видимому, под влиянием минуты, и как часто за свою долгую жизнь Христина отступала от этих правил, как часто доказывала, что слово не всегда согласно с делом! Прожив двадцать восемь лет своей жизни мудрым мужчиной в женском теле, она прожила ещё тридцать шесть лет сумасбродной женщиной с мужскими замашками: интриги, убийство, попытки вернуть утраченный трон…

И все-таки другую такую женщину в истории Европы найти почти невозможно.