Глава первая

Семейная история

Вадиму Сергеевичу всегда хотелось иметь большую семью, чтобы за стол садилось человек пять, не меньше. И он, и жена Инна были единственными детьми у родителей, ни братьев, ни сестер. Да и других родственников было, прямо скажем, не слишком много. Родители Инны погибли в автокатастрофе, когда она еще в школе училась, воспитывала ее единственная тетка, да и та рано умерла от диабета.

У самого же Вадима ни теток, ни дядек отродясь не было, он и отца-то не помнил. Отец, конечно, где-то был, алименты от него до того, как сыну исполнилось восемнадцать, приходили регулярно. Но потом — как отрезало. Были еще родители матери, старенькие, жили в деревне километрах в ста от города, до самой смерти всякую живность держали, да в огороде копались. Каждое лето Вадим у них проводил, никаких пионерских лагерей в глаза не видел.

Зато умел все: печку побелить, забор поправить, корову подоить, дров напилить-нарубить. По жизни не раз пригодилось, правильно говорят: лишних знаний не бывает. А уже после смерти стариков аккурат по их участку прошла федеральная трасса, вот тут-то Вадим впервые проявил деловую хватку: смог получить такую компенсацию, что хватило на открытие первого кафе.

Мать, правда, ворчала: по ее мнению, нужно было эту самую компенсацию на книжку положить и беречь на черный день, как умные люди-то поступают. А эти кафе-рестораны только до беды доводят: то поджигают их, то бандиты наезжают, то инспекторы всякие до сумы хозяев доводят. Сынок хоть и взрослый, а не хозяин, нет, не хозяин. Все в прах обратит.

Не обратил. Наоборот, за первым кафе последовало второе, потом — еще одно, потом — ресторан… Через несколько лет заведения «У Сергеича» стали самыми популярными в старинном российском городе на Волге, переплюнув и «Макдоналдса» и «Ростикс». Все знали: «У Сергеича» не отравят, не обсчитают, да и готовят отменно. Под конец жизни даже мать признала, что определенный толк из сыночка вышел. Вот только в семейной жизни…

А что — в семейной? Он-то как раз этой своей жизнью был доволен не меньше, чем деловой. Женился по любви, на скромной, хорошенькой девушке, нежной, ласковой, отменной хозяйке. Детей, правда, лет пять не было, но потом и это наладилось: родился сын, долгожданный, выстраданный. Сергеем назвали, чтобы традиция была.

Свекровь, правда, невестку не слишком жаловала, так на то она и свекровь. Ей хотелось, чтобы Вадим женился на девушке из ее родной деревни, чтобы связи с землей не рвать. Даже невесту присмотрела — в соседнем дворе, и все мечтала, что хозяйства объединятся. А потом обижалась, что не по ее получилось. Напрасно обижалась.

Все в семейной жизни складывалось правильно, только вот детей Инна больше так и не смогла иметь. Врачи лишь руками разводили: диабет, всякие осложнения бывают. Радуйтесь, что один ребенок появился, здоровенький, крепенький, ничего такого не унаследовал… пока. Они и радовались…

Инна работала воспитательницей в детском саду, Вадим — инженером в КБ. Достаток был небольшой, но стабильный, да и домашние заготовки выручали. И не только они. Инна отлично шила, вязала, о том, что существуют прачечные и химчистки, даже слышать не хотела. И хотя после рождения Сережи сильно располнела, из прежней тростиночки превратилась в пышную матрону, легкости движений и сноровки не утратила.

И появившиеся большие деньги ее не изменили. Работу бросать она не собиралась, обновки по-прежнему шила и вязала сама, к предложению мужа купить дом за городом относилась с веселым скепсисом: наверняка соскучился по грядкам, еще и корову заведет, а то и двух, с него станется. В конце концов Вадим махнул рукой и купил роскошную квартиру в пяти минутах ходьбы от места работы жены.

С тем же энтузиазмом Инна взялась за обустройство нового жилья, искренне удивляясь тому, какие появились красивые новые стройматериалы, как удобно стряпать в большой кухне на суперновой плите, как много продуктов помещается в огромном холодильнике, и как здорово, что в кухне есть маленький цветной телевизор: можно смотреть любимые передачи не только вечером, но и в любое время, пока варишь суп или занимаешься заготовками.

Да что кухня! Инна нарадоваться не могла на небольшую, но уютную спальню с широченной кроватью, встроенным зеркальным шкафом и прочими тумбочками-пуфиками. Это после шаткого и скрипучего дивана-кровати в «зале»! А специальная комната для тренажеров! А гостиная, где был огромный, супермодный телевизор с видеомагнитофоном и для кассет, и для не совсем еще понятных ей дисков, несколько глубоких, удобных кресел, диваны и еще Бог знает что! А Сережина комната, лишь слегка уступавшая гостиной по размерам!

Инна только ахала, когда в квартире оборудовали небольшую сауну, приспособив для этого одну из двух подсобных комнат, когда в ванной установили диковинное сооружение с мудреным названием «джакузи» глубокого изумрудного цвета с бронзовыми кранами и ручками, когда вмонтировали совершенно уж потрясающую стиральную машину…

Ахала — и часами протирала, полировала, мыла свою чудо-квартиру, категорически отвергая все предложения мужа взять домработницу, хотя бы на несколько часов в день, хотя бы для стирки и уборки. У нее в голове не укладывалось, как можно доверить чужой женщине такие интимные, почти святые вещи, как приготовление еды, стирка, глажение. Да и все остальное тоже!

— Для чего я зарабатываю деньги? — сердился иногда Вадим Сергеевич. — Отдохни, посиди у телевизора, научись получать от жизни удовольствие!

— Так я же получаю, Вадичка, — с огромной искренностью отвечала Инна. — Это же такое удовольствие: вкусно вас накормить, застелить постели свежим бельем…

— Пообниматься с пылесосом, — иронически подхватывал муж.

— С таким и пообниматься не грех, — отшучивалась Инна. — Легкий, бесшумный, и чистит, и моет, и ароматизирует… Сказка!

— Это ты у меня — сказка, — сдавался Вадим Сергеевич. — Василиса Прекрасная и Марья-искусница в одном лице!

— Ну, ты скажешь, Вадичка! — заливалась почти девичьим румянцем Инна. — Я самая обыкновенная женщина.

— Так уж и обыкновенная! Сына вон родила, всем на зависть…

— Сглазишь! — всерьез пугалась Инна.

Сережа действительно рос на удивление послушным, хотя и шустрым мальчишкой. Уроков практически не готовил, но четверки в дом приносил крайне редко, в основном, по литературе, которую не любил. Потом увлекся спортом, записался одновременно чуть ли не в полдюжины секций и какое-то время от усталости засыпал на ходу, не в силах сделать окончательный выбор.

— Тебе-то самому что больше нравится, сынок? — допытывался Вадим. — Чем ты хочешь заниматься?

— Всем! — не задумываясь отвечал Сергей. — Мне все нравится.

— Так не бывает.

— Бывает. У меня — так.

— И что, ты всю жизнь собираешься всем заниматься одновременно?

— Если получится.

— Не получится.

— Спорим, получится.

Спорить с сыном Вадим благоразумно не стал. Время само все определило: к тринадцати годам Сережа окончательно выбрал бокс. После этого последовательно заработал перелом носа, легкое сотрясение мозга и прочие сопутствующие этому виду спорта «прелести».

Кроме того, оброс внушительной мускулатурой, за какой-то год вымахал до ста восьмидесяти сантиметров и перестал бояться вообще чего бы то ни было. К литературе, правда, испытывал по-прежнему стойкое отвращение. Пока не познакомился с Алиной… Аленькой.

Произошло это в десятом классе. Сергей возвращался домой после тренировки и услышал, как в темном дворе кто-то зовет на помощь. Не долго думая, кинулся туда, и обнаружил, что двое подвыпивших «качков» явно обижают какую-то девчонку. С обидчиками он разобрался, что называется, на «раз-два-три» и только потом обнаружил, что спасенная им юная особа — Алька из параллельного класса.

До этого времени он на нее и внимания-то не обращал, как, впрочем, и на девчонок вообще. В его шкале ценностей девочки находились где-то после удачной утренней пробежки и непосредственно перед кружкой пива, которое он терпеть не мог. Но как только увидел эти темные, заплаканные глаза…

В общем, Сергей доставил Алину непосредственно до двери квартиры, смущенно выслушал излившийся на него по пути поток благодарностей и быстро ушел. А наутро, войдя на школьный двор, увидел устремленный на него сияющий, восхищенный взгляд темных глаз. После уроков просто не мог не проводить Алечку до уже знакомой двери. А там с изумлением услышал собственный голос: он приглашал Алину погулять вечером по набережной. Благо тренировки в этот день не было.

Месяц спустя Сергей привел Алину домой и познакомил с родителями. То есть не познакомил, а поставил перед фактом:

— Мы собираемся пожениться, когда закончим школу.

Вадим Сергеевич чуть было не вспылил, но поймал укоризненный взгляд жены и… остыл. Он понял, что Инна вспомнила свое первое знакомство с будущей свекровью, тот настороженный и холодный прием, который она встретила у его матери. Вспомнила — и со свойственной ей мудростью решила вести себя совсем по-другому.

В конце концов, ничего страшного не происходило. Первая любовь, полудетское увлечение, первая девочка в его жизни, первый мальчик — в ее. Погуляют, подрастут, десять раз передумают. А если не передумают… Что ж, случается, что первая любовь становится единственной и длится всю жизнь.

Правда, родители Алины, точнее, ее мать, придерживалась совершенно иной точки зрения. Впрочем, в родной семье, бестолковой и довольно скандальной, Аля всегда чувствовала себя не слишком уютно: старшая сестра, признанная красотка, откровенно третировала «несносную девчонку», отец пил, мать вконец отупела от вечного безденежья и рукоприкладства супруга.

В один далеко не прекрасный день она буквально ворвалась в квартиру своих потенциальных родственников и наговорила такое… Сергей вспыхнул и хлопнул дверью после первых же фраз, Алина чуть позже залилась слезами и убежала невесть куда, только Инна Ивановна с поразительным спокойствием выслушала монолог-истерику, густо пересыпанный нецензурщиной:

— Переманили девку своими ворованными деньгами! Она и подстилка для вашего сыночка ненаглядного, и прислуга дармовая! Хорошо устроились, сволочи! Алька у вас днюет-ночует, в родной дом уже дорогу забывать стала, меня, мать, видеть не желает! А я, значит, отдувайся за все — и по дому, и на работе, и за мужем ухаживать? Все одна?

— А как же сестра Алины? — поинтересовалась Инна Ивановна.

— А что — сестра? Что — сестра? Ей замуж нужно, свою семью создавать, как она жениха найдет, если дома сидеть станет? Да и работа у нее трудная, нужно спать подольше, хорошо питаться, за собой следить.

Про работу Аиды — старшей сестры Алины — в городе знали, кажется, все. Очень красивая, до невозможности избалованная матерью, девушка желала стать либо манекенщицей, либо фотомоделью, не прилагая к этому никаких усилий. Она совершенно искренне считала, что красивее нее нет во всем мире, что женщины могут только молча ей завидовать, а мужчины, независимо от возраста и толщины кошелька — немедленно падать к ее длинным, стройным ногам и уже никогда не подниматься.

Пока же она числилась главной фавориткой самого известного местного авторитета, который, впрочем, не спешил покупать любовнице квартиру или машину, ограничивался походами-поездками во всевозможные рестораны и не слишком дорогими подарками, Зато обещал устроить ее в престижное модельное агентство буквально на следующей неделе, вот только эта неделя что-то все никак не наступала.

— Адочку не трогайте, она здесь не при чем! Алька обязана мне во всем помогать, а она — ишь, как ловко устроилась! Небось, и муженек ваш ее не пропускает, то-то у него никаких баб на стороне вроде бы нету. А зачем ему на стороне, когда дома все под рукой, а жена-дура под носом у себя ничего не видит…

Когда поток этого мутного красноречия начал иссякать, Инна Ивановна вздохнула и сказала:

— Бедная вы, бедная! Как же вас жизнь замучила, если вы так озлобились!

Вадим Сергеевич, который все это время мрачно раздумывал, придушить незваную гостью или просто стукнуть по голове чем-нибудь тяжелым, так и ахнул от неожиданности. Он, конечно, знал, что его Инна — женщина не просто умная, а мудрая, но такой реакции даже он не ожидал.

Когда гостья, наконец, убралась, прихватив с собой рыдающую Алину, супруги какое-то время молча сидели в кухне за столом напротив друг друга, а потом Инна Ивановна снова вздохнула:

— С такими вот детьми у меня в садике всегда проблемы. Они не злые, а озлобленные, потому и хотят, чтобы всем было так же плохо как им. Их не наказывать нужно, а жалеть, таких только лаской вылечить можно…

— Иннушка, да у тебя для всех одно лекарство — ласка, — усмехнулся Вадим Сергеевич. — Ты и убийцу приласкать готова, не то что эту… психопатку.

— Убийцу я, конечно, ласкать не собираюсь, — совершенно серьезно отозвалась Инна Ивановна, — но думаю, если бы его вовремя приласкали отец с матерью, он бы и убийцей не стал. А бывает, девушка обидит — парень с катушек и слетает. Люди-то от природы добрые…

— Иннушка, ты же с детьми работаешь! А говорят, что они — самые жестокие…

— Глупости говорят! — отмахнулась Инна Ивановна. — Они же несмышленыши еще! Вон, щенки друг друга за уши треплют — не со зла ведь, играючи… Ладно, Вадичка, не об этом сейчас думать нужно.

— А о чем?

— Девочка-то совсем пропадет, если мы от нее отступимся. Попробую как-нибудь ее мать уговорить, урезонить. Наверняка она Алечку по-своему любит и добра ей желает, вот и будем вместе стараться. Ничего, все образуется, вот увидишь…

Зная жену, Вадим Сергеевич в таком исходе событий даже не сомневался.

В общем, некоторое время спустя Аля стала в доме своей, и Вадим Сергеевич не раз и не два дивился терпению и такту Инны Ивановны. Та терпеливо, ненавязчиво обучала Алину практически всему — умению вкусно и быстро готовить, красиво сервировать стол, вязать, шить, вышивать… При этом к тяжелой, грязной работе девочку не подпускала, умудрялась все делать сама, как бы играючи, как бы незаметно…

А потом все рухнуло, как говорят, в одночасье. Инна Ивановна поскользнулась на блестящем кафельном полу своей роскошной кухни, упала. Перелом шейки бедра сам по себе — не подарок, хотя в возрасте сорока пяти лет вполне излечим. Но падение каким-то образом спровоцировало вспышку и стремительное развитие диабета.

Молодая еще женщина ушла из жизни после трех месяцев непрерывных страданий. Больница — дом — снова больница, и никакого улучшения. Даже очень сильные лекарства уже не снимали невыносимые боли. И все-таки Вадим Сергеевич на что-то надеялся, приглашал одного за другим самых известных врачей, обращался к экстрасенсам, целителям, даже каким-то замшелым деревенским бабкам. Тщетно.

По странной, точнее, страшной иронии судьбы Инна Ивановна скончалась за три дня до собственной серебряной свадьбы, и давно ожидаемый праздник обернулся сплошным кошмаром для ее близких. Прощаясь, Вадим Сергеевич надел на холодный, восковой прозрачности палец жены кольцо с бриллиантом — его подарок на юбилей. И впервые в жизни напился: сознательно, страшно, по-черному. Как жить дальше, он просто не знал.

Кроме жены, в его жизни не было других женщин, он даже не задумывался над тем, что подобное возможно. Хотя вокруг рушились казавшиеся незыблемыми семейные союзы, коллеги-бизнесмены заводили молоденьких любовниц… Но одна мысль о том, что кто-то войдет в его опустевший дом, будет спать рядом, да просто — хозяйничать на кухне, где все напоминало об Инне, была для молодого еще вдовца невыносимой.

Он практически забыл о том, что сыну нужны тепло и участие, замкнулся в своем горе, приезжал домой только спать. И через полгода обнаружил, что Сергей отдалился от него, стал жить какой-то своей жизнью. И первое место в ней занимала Алина, фактически уже его жена. Они ждали, чтобы обоим исполнилось восемнадцать, тогда можно было пожениться без особых трудностей и нудной бумажной волокиты.

— И на что вы будете жить? — поинтересовался как-то Вадим Сергеевич, поняв, что намерения молодых вполне серьезны. — Вам еще в институт поступать, пять лет учиться…

— Дворником буду работать, — огрызнулся в ответ Сергей. — Тебе на шею не сядем, не волнуйся.

Сидевшая рядом Алина молча положила руку ему на плечо, и Сергей тут же сбавил тон:

— Я бы пошел на вечерний, но тогда в армию загребут.

— Совершенно не обязательно приносить огромные жертвы, — не без раздражения заметил Вадим Сергеевич. — Прекрасно можешь подрабатывать у меня.

— Грузчиком? Или шофером?

— Сереженька, — нежным голосом вмешалась Алина, — твой папа, наверняка, хотел сказать, что при твоем знании компьютера…

Вадим Сергеевич бросил на будущую невестку благодарный взгляд. Именно такой вид работы он и подразумевал, просто не слишком удачно построил фразу. А эта умница моментально нашлась и исправила взрывоопасную ситуацию.

— Можно и по-другому, — уже спокойно сказал он. — Я где-то читал, что раньше государство оплачивало учебу молодых людей, а потом они этот долг постепенно возвращали. Я ведь понимаю, что просто так деньги ты у меня не возьмешь…

— Правильно понимаешь, — буркнул Сергей. — И не волнуйся, пока не станем самостоятельными, детей рожать не будем.

Алина слегка покраснела, встала и отошла к плите, где у нее что-то варилось.

— А я и не волнуюсь, — пожал плечами Вадим Сергеевич. — Мы с твоей мамой семь лет были женаты, когда ты родился.

Как всегда при мысли о жене-покойнице больно сжалось сердце, и Вадим Сергеевич полез за сигаретами. Всю жизнь не курил, а с похорон задымил, чуть ли не по две пачки в день.

— Дай и мне, — вдруг протянул руку Сергей. — А то за своими идти неохота.

Вадим Сергеевич поперхнулся табачным дымом.

— Ты что… куришь?

— А ты только сейчас об этом узнал, да?

— Представь себе.

— Представил. Ты вообще обо мне что-нибудь знаешь… теперь?

Вадим Сергеевич побагровел, не столько от праведного гнева, сколько от острого чувства стыда. Действительно ведь, забыл о парне совершенно! Слава Богу, Алечка вовремя появилась, а то вообще непонятно, чем бы такая забывчивость обернулась. Да что там «непонятно» — подумать об этом страшно. Примеров-то хватает, на каждом шагу с этими примерами сталкивался.

— Прости, Сережа, — тихо сказал он. — Понимаешь, я очень люблю твою маму… То есть любил…

И снова кольнуло сердце. Впервые произнес что-то об Инне в прошедшем времени. Почему? Ведь не разлюбил же он ее? Нет! И никогда не разлюбит, потому что другой такой нет и не будет. Не будет…

Неожиданно для себя Вадим Сергеевич почувствовал, как защипало глаза, сдавило горло и он, упав головой на руки, разрыдался — чуть ли не впервые в жизни. Когда узнал, что Инна умерла, когда отпевали ее, хоронили, поминали — слезинки не пролил, не по-мужски это — сырость разводить. И потом не плакал, только зубы стискивал, когда совсем уж тошно становилось.

Остановиться он не мог, хотя чувствовал, насколько тягостна для Сергея и Алины эта сцена. И вдруг на голову его легла легкая и прохладная рука.

Алина гладила Вадима Сергеевича по голове, не замечая, что у самой текут слезы. Ей было пронзительно жаль этого уже не чужого, а как-то странно близкого ей мужчину, еще не старого, но с сильной проседью, которая появилась у него совсем недавно. Как же он любил свою жену, если до сих пор так переживает! Может быть, и Сережа такой же: молчун и скуповатый на ласку, но в глубине души любящий и беззащитный перед горем? Бедные ее мужчины!

Впервые Алина мысленно объединила своего будущего мужа и свекра в нечто единое. И с этого вечера уже не могла думать иначе. «Ее мужчины» сильные, надежные и… беспомощные. Ее любимые мужчины…

Вадим Сергеевич успокоился и, пряча глаза от сына и Алины, потянулся за очередной сигаретой. Заметил, что перед ним уже стоит чистая пепельница и чашка горячего, ароматного чая, глубоко вздохнул и тихо сказал:

— Спасибо, доченька.

Этот вечер надолго определил их дальнейшие отношения. Вадим Сергеевич стал возвращаться из офиса раньше, ужинал вместе с сыном и его невестой, обсуждал с ними возможности поступления в институт, предстоящие выпускные экзамены. Теперь его интересовало все: и какой проходной балл в том вузе, который наметил для себя Сергей, и какое платье наденет Алина на выпускной бал, и какие изменения нужно будет сделать в квартире к свадьбе.

— Я хочу сшить такое платье, чтобы в нем потом можно было бы в ЗАГС пойти, — степенно рассуждала Алина, хозяйничая за столом. — Глупо ведь выбросить несколько тысяч на одноразовый наряд, а потом тратить еще столько же на другой…

— Доченька, свадьба бывает один раз в жизни, — возражал Вадим Сергеевич. — Давай сделаем одно платье к выпускному балу, а второе…

— Ну, что вы! Там же и фата понадобится, и перчатки, и букет… И потом, мне так хочется обвенчаться…

— Ну и обвенчаетесь, какие проблемы?

— Сережа не хочет, — быстро шепнула Алина.

Вадим Сергеевич с изумлением посмотрел на сына:

— Это почему?

— А я же некрещеный, — безмятежно заявил тот. — Алька крещеная, а я — нет. Как будто ты этого не знаешь.

— Знаю, конечно. Но ведь можно и окреститься…

— Вот еще, стану я попу врать! Он же спросит: веришь ли? А я…

— А ты не веришь?

— Не верю, — уже чуть более агрессивно отозвался Сергей. — И не могу верить во все эти чудеса, единство в трех лицах и так далее. Не могу — и все.

Вадим Сергеевич даже не нашел, что ответить. Его самого крестили, мать-покойница рассказывала. Ну, так дело было в глухой деревне, там такое в порядке вещей испокон веков. И Инна была крещеная, даже в церковь по праздникам заглядывала, хотя особенно об этом не распространялась. Считала, что вера — ее личное дело, никого больше не касается. А вот верили ли они по-настоящему?

Да кто ж его знает! Сроду Вадим Сергеевич над такими вопросами не задумывался. Святая Троица — что ж тут непонятного? Праздник такой, летом бывает, церкви березовыми ветками украшают. Грехи — тоже понятно: убивать — грех, воровать — грех, ну, и так далее.

— Сереженька, — услышал он тихий голос Али, — ты же не собираешься становиться священником или монахом, правда? И в храм тебя никто силком тащить не собирается…

— Да? А венчаться ты как будешь?

— А ты веришь в то, что штамп в паспорте связывает людей на всю жизнь? — неожиданно спросила Алина.

— Ну, ты даешь! — весело хмыкнул Сергей. — Нет, конечно. Главное, чтобы любовь была…

— Вот-вот. Мы с тобой друг друга любим, правда?

— Ну, правда…

— Не «ну», а точно. Так неужели тебе трудно ради этой любви пятнадцать минут в церкви провести и крестик надеть? Если бы тебя крестили, как меня, младенцем, вообще не о чем было бы сейчас разговаривать, обвенчаться-то ты согласен.

— Все, Алька, закончили базар, — хлопнул Сергей рукой по столу. — Сдаем экзамены, подаем документы в институт, поступаем, а потом… Потом, шут с вами со всеми, окрещусь, обвенчаюсь, вокруг костра попрыгаю и в бубен побью. Чтоб уж, значит, наверняка.

— Чтобы наверняка, — вздохнула Алина, — нужно подождать, пока мне восемнадцать исполнится. Мама разрешения ни за что не даст, а без разрешения…

— Ну, так подождем, подумаешь! Зато потом такую свадьбу закатим! Все равно меньше года осталось: я родился в октябре, ты — в апреле. Сдадим летнюю сессию и…

— Перестань, — замахала руками Алина, — еще сглазишь! Школу нужно закончить…

— В институт поступить, — подхватил Сергей. — Не боись, прорвемся! Ты знаешь, я поражений не признаю…

Выпускные экзамены оба сдали достаточно легко и без троек. То есть Сергей сдал без троек, а Алина закончила школу с серебряной медалью. Подвела математика, с которой девочка была в довольно сложных отношениях. Но унывать по этому поводу Аля не собиралась, наоборот, искренне радовалась:

— Слава Богу, никогда в жизни больше не придется заниматься ни алгеброй, ни геометрией, ни этой растреклятой тригонометрией! Потерянное время! Четырех правил арифметики мне для жизни как-нибудь хватит, да и в детских садах высшая математика пока не нужна.

Алина собиралась стать… воспитательницей в детском саду. Маленьких детей она действительно любила самозабвенно, совсем как Инна Ивановна. И вообще Вадим Сергеевич с какой-то боязливой радостью видел в невесте сына все больше и больше черт обожаемой покойной жены.

Алина готовила те же блюда, что и Инна Ивановна, с удовольствием занималась домашними делами и тоже слышать не хотела о какой-нибудь домработнице, тем более — экономке. Была так же доброжелательно-спокойна, улыбчива, терпеть не могла даже намек на конфликт. И так же хотела иметь не меньше трех детей — двух мальчиков и девочку, даже имена им уже придумала: Вадим, Иван и Инна.

Когда это случайно узнал Вадим Сергеевич, то отвернулся и украдкой вытер глаза, а про себя подумал: стар становлюсь, сентиментален, слезы близко — наклони голову, и потекут. И не признался, как растрогало его желание будущей невестки назвать дочку в честь покойной жены, хотя с тех пор часто думал о внучке, Инночке, беленькой, с голубыми глазами и нежным голоском. О своей Инночке.

А что, вполне возможно. Сергей-то внешностью как раз в Инну удался: светловолосый, голубоглазый, от отца только рост и фигуру унаследовал. Ну, девочки такими высокими не бывают, а все остальное…

То, что внучка может пойти в свою маму, ему в голову не пришло. А Алина была темноглазой шатенкой, со слегка смуглой кожей и длиннющими черными ресницами. Только тоненькая фигурка напоминала Вадиму Сергеевичу Инну — ту, молодую, до рождения сына. Фигурка и характер.

Платье для выпускного бала Алина сшила сама, правда, денег на материал дал Вадим Сергеевич. Шила долго, бесконечно что-то переделывала, пересмотрела невероятное количество модных журналов и просто иллюстрированных изданий. Но дело того стоило.

Когда Вадим Сергеевич увидел Алину в начале выпускного вечера, то узнал только потому, что она стояла рядом с парадно-подтянутым Сергеем. Но это была не привычная, знакомая до мельчайших черточек девчонка, а настоящая красавица в длинном, до полу, платье, с живыми цветами в гладко причесанных волосах. Атлас цвета слоновой кости облегал тонкую фигуру, подчеркивал талию, широкие рукава ниспадали до запястий, где были прихвачены манжетами, расшитыми, как и пояс, искусственным жемчугом. Действительно — хоть сейчас под венец!

Увы, люди предполагают, а жизнь распоряжается по-своему. На вступительных экзаменах в строительный институт Сергей не добрал два балла и почти сразу получил повестку в армию. О том, чтобы попробовать уклониться от выполнения «гражданского долга», у него даже мысли не возникло: не то воспитание.

На проводах Алина рыдала так горько, словно готовилась не к двум годам ожидания, а к вечной разлуке. Сергей растерянно топтался возле своей юной невесты, не зная, как ее утешить. Только под конец попросил:

— Алька, ты меня дождись, ладно?

Она подняла на него заплаканные глаза и ответила:

— Я не оставлю Вадима Сергеевича одного.

 

Глава вторая

Долгое ожидание

Письма от Сергея приходили часто, практически — каждую неделю. Он попал в десантные войска, и, похоже, был вполне доволен своей новой жизнью. Никаких «страшилок» в армии он не обнаружил: то ли ему повезло с соседями по казарме, то ли звание мастера спорта по боксу, точнее, способность отменно за себя постоять отбивала — в прямом и переносном смысле — всякую охоту у «дедов» покуражиться над «салагой».

Писал он своей невесте, но… на адрес родителей. Впрочем, это было естественно: Алина свое обещание не оставлять Вадима Сергеевича выполняла неукоснительно. Тот только диву давался, как эта хрупкая девушка успевает и учиться, и помогать по хозяйству матери, точнее, вести все хозяйство, и заботиться о будущем свекре. Квартира сверкала, стирка-глажка производились как бы сами по себе, обед и ужин оставалось только разогреть в микроволновке.

Единственное, что по-настоящему тяготило Вадима Сергеевича — установившаяся неестественная тишина в доме. Дни он проводил на работе, а вот вечера… Вечерами все чаще становилось тоскливо. Не спасал ни телевизор, ни чтение, ни даже новая игрушка — компьютер с играми. Раскладывать до бесконечности пасьянсы Вадим Сергеевич не мог, туповатые забавы с шариками-крестиками раздражали, а более сложные игры как-то не осваивались.

С друзьями же у Вадима Сергеевича всегда было, мягко говоря, сложно. Двух одноклассников, с которыми он был по-настоящему близок, давно разбросало по разным городам в противоположных концах России. Большинство однокурсников тоже разъехались в поисках удачи еще на заре так называемой «перестройки», а оставшиеся, за редким исключением, не могли простить процветающий бизнес человеку, ничем, казалось бы, от них не отличавшемуся.

Те же немногие, которым тоже удалось подняться, не понимали стремление весьма и весьма состоятельного человека оставаться как можно более незаметным. Ни загородного особняка, ни «крутой» иномарки, ни телохранителей, ни молодой любовницы. С Вадимом Сергеевичем невозможно было «закатиться» в какую-нибудь роскошную сауну, устроить «вечерок для своих» в дорогом закрытом ресторане, всласть погулять «на лоне природы». Как был скучным, практически непьющим «женатиком», так и остался, несмотря на преждевременное вдовство.

Фактически Вадим Сергеевич общался только с Алиной, когда той удавалось не просто забежать на часок-другой в будни, а выбраться на целый выходной день. Ее он возил за город, чтобы девочка подышала свежим воздухом, с ней смотрел тщательно выбранные фильмы на видео, с ней же беседовал — обо всем и ни о чем.

Так прошел год. В один из дней поздней слякотной осени отец Алины, как говорится в сводках происшествий, «ушел из дома и не вернулся». Просто — исчез где-то между своей работой — оптовым складом — и родной квартирой.

Это внезапное исчезновение опостылевшего вроде бы алкоголика и буяна странно подействовало на мать Алины: она слегла чуть ли не на месяц с диагнозом «острое нервное расстройство». А потом и вовсе угодила в стационар, правда, благодаря Вадиму Сергеевичу, платный и относительно комфортный, но… дурдом он дурдом и есть, живут там иногда долго, но выздоравливают крайне редко.

Красотка Аида, так и не сделавшая карьеру фотомодели и перешедшая от одного местного «авторитета» к другому, решила попытать счастья в столице, а стартовым капиталом для этого сделала… родительскую квартиру. При ее связях во вполне определенных кругах продать «по доверенности» пусть и запущенную, но двухкомнатную, в центре города квартиру особого труда не составило.

Алина вместе с матерью-инвалидом и находящимся в розыске отцом оказалась прописанной в половине деревянной хибары где-то на окраине города, куда ее и выбросили вместе с нехитрыми пожитками буквально на следующий день после продажи квартиры.

Вадим Сергеевич не успел вмешаться — так быстро все произошло, а когда хотел все-таки помочь, Алина умолила его этого не делать: «друзья» сестрицы были людьми незамысловатыми, и все проблемы решали одним-единственным способом — силовым.

Полгода длилось это мучение — попытка хоть как-то устроиться в развалюхе с печным отоплением и «удобствами» во дворе. От денежной помощи Вадима Сергеевича Алина категорически отказывалась, хотя он сто раз предлагал купить ей квартиру в любом районе.

— Почему, ну, почему ты такая упрямая? — спрашивал он будущую невестку при каждой встрече. — Мы ведь уже почти родственники. Хорошо, я куплю квартиру на имя Сергея, если ты такая уж щепетильная, запри свою избушку на курьих ножках и живи в нормальных условиях.

— Вот вернется Сережа, тогда и посмотрим, — отвечала Алина, не глядя на собеседника. — Я уже почти привыкла. И мама, кажется, поправляется, скоро ее выпишут…

— Ей тоже нужны человеческие условия…

— Хватит того, что вы платите за ее лечение.

— Я напишу Сергею.

— Это ничего не изменит.

Это действительно ничего не изменило. Сергей ответил, что Алина — самостоятельная и совершеннолетняя, что следует уважать имеющиеся у нее принципы, и вообще, жилье — это, конечно, важно, но не стоит возводить его в смысл жизни.

Чужие принципы Вадим Сергеевич, разумеется, уважал, но… Но считать Алину чужой уже не мог. И был уверен в том, что Инна обязательно поддержала бы его, что она нашла бы убедительные слова, уговорила бы юную гордячку… Если бы Инна была жива.

В годовщину ее смерти Вадим Сергеевич впервые отправился на кладбище, не считая тех, вымученных, визитов на девятый и сороковой дни. Отправился с тяжелым сердцем, предпочитая помнить жену живой и близкой, а не «чтить ее память», убирая могильный холмик и приводя в порядок памятник и ограду.

Памятник, вопреки всем обычаям, был установлен на сороковой день. Для него Вадим Сергеевич выбрал фотографию Инны, сделанную за неделю до рокового падения. Он сам сфотографировал ее на лоджии, превращенную в маленький садик, растрепанную, смеющуюся, с лейкой в руках. Такая красивая, такая счастливая, такая… живая. На простой плите из белого мрамора этот снимок выглядел кадром из какого-то фильма.

К огромному изумлению Вадима Сергеевича, ничего не пришлось приводить в порядок. Белоснежный памятник сиял чистотой, в цветничке перед ним среди густой и короткой зеленой травы яркими пятнышками были разбросаны маргаритки и еще какие-то цветочки, вокруг — ровный желтый песок, чугунная оградка и маленькая скамеечка внутри нее аккуратно покрашены…

— Самая присмотренная могилка на кладбище, — раздался за ним низкий, то ли мужской, то ли женский голос. — Уход за ней… как за актрисой какой.

Вадим Сергеевич резко обернулся. В нескольких шагах от него стояло существо, похоже, женского пола, в каких-то невообразимых лохмотьях, грязное и нечесаное. Больше всего Вадима Сергеевича поразили глаза этого существа — большие, ярко-голубые и очень осмысленные.

— Дочка тут ее приходит, — продолжила бомжиха. — Хорошая девочка, добрая, наверное, мать так воспитала, сразу видно. И уберет все, и камешек вымоет, и свечку поставит, и помолится, и мне, грешной, обязательно что-нибудь подаст. Хотя сразу видно — не из богатеньких, сама копейки считает.

Вадим Сергеевич машинально вынул из кармана какие-то деньги и протянул бомжихе. Купюры мгновенно исчезли в ее лохмотьях.

— Дай тебе Бог здоровья, миленький, — пробормотала она. — Сестра тут твоя, что ли?

— Жена… — с трудом проговорил Вадим Сергеевич.

— Ишь ты, горе, какое! А кольцо, однако, на правой руке носишь… Она для тебя еще живая, правда? Молчи, сама вижу. А дочка у вас хорошая, замечательная дочка…

Вадим Сергеевич молча кивнул. Дочка… Значит, Алина постоянно ездит сюда, вот уже год. И ведь ни словечком ни обмолвилась, ничего не рассказала. Другая бы на ее месте обязательно похвасталась: вот, мол, не забываю я тетю Инну, помню добро ее, за могилкой ухаживаю. Другая бы… А Алина — не такая, она совсем, совсем не такая…

И тут Вадима Сергеевича словно обожгла мысль о том, что и на могилу к собственной матери он выбирался, мягко говоря, не часто, а когда доводилось навещать, не задумывался над тем, кто поддерживает порядок, сажает каждый год цветы и красит ограду. Инна, конечно же, Инна!

И тоже молчала, не считая такой поступок чем-то из ряда вон выходящим. Как же Алина на нее похожа! Действительно можно подумать, что — родная дочь, кладбищенская побирушка не слишком ошиблась.

Та, кстати, не уходила, молча стояла поодаль, словно чего-то дожидалась.

— Как вас зовут? — неожиданно спросил Вадим Сергеевич.

Та не удивилась, рассмеялась:

— Зовут зовуткой, а кличут — уткой. Зачем тебе?

— Может быть, помочь… с работой?

— И-и, милый, какая из меня теперь работница! Спиваюсь я, сам небось видишь. Оно и ладно, надоело уже все.

— Но…

— Не переживай. За заботу, конечно, спасибо. А у тебя, милок, все еще хорошо будет, я вижу. Сын еще родится…

— Да? — недоверчиво усмехнулся Вадим Сергеевич. — А как насчет внуков?

— И внуки у тебя будут, и сын, я вижу. Все будет. Только с плеча не руби, горячку не пори, да на Бога уповай. Все и сладится…

Бомжиха повернулась и почти мгновенно исчезла в густой кладбищенской зелени.

«И сын, значит, будет, — с горькой иронией подумал Вадим Сергеевич. — Конечно, мне только и осталось, что на старости лет все снова начинать. Жениться опять же. Господи, чего только не наплетут с пьяных-то глаз…»

Хотя глаза у этой нищенки совсем не пьяные. Наоборот, красивые глаза, ясные. Как у… как у Инны! Действительно, совсем, как у Инны! Может быть, ему уже мерещится? Может, ему уже пора в дурку, на место будущей сватьи. Ее, кстати, вчера должны были выписать, он сам распорядился послать Алине машину, чтобы та спокойно мать забрала.

Наверное, забрала, только вот спокойно ли? Ой, вряд ли, сегодня-то на кладбище не пришла. Хотя сейчас занятия в институте, может быть, позже. И к нему сегодня, наверное, попозже забежит: два дня ее не было. Соскучился он без нее… Соскучился?

Вадим Сергеевич резко тряхнул головой. Только этого не хватало! В годовщину смерти Инны, на ее могиле думать о другой женщине. И ладно бы о женщине, в конце концов, он живой мужчина, никто бы не удивился. А о девчонке, о невесте собственного сына… Нет, это уже никуда не годится!

— Прости, Инночка, — сказал он негромко. — Вот такой я у тебя нескладный, каким был, таким и остался. Скучаю я по тебе… очень скучаю. А ты мне не снишься даже. Сегодня вот только глаза твои померещились. Я люблю тебя, очень. Прости, что раньше таких слов не говорил, стеснялся. Но ты ведь знала, правда? И не сердилась? Не сердилась, знаю, огорчалась только… про себя. Прости. Скоро Сережка вернется, свадьбу сыграем, внуки пойдут…

Он и не замечал, как по лицу одна за другой катились редкие, но очень, очень соленые слезы…

Вечером он так и не дождался Алины, рассеянно поужинал, рассеянно посмотрел телевизор и рано лег спать. Заснул — и почти тотчас же услышал звонок в дверь, настойчивый, тревожный и одновременно робкий. Господи, кто это на ночь глядя?

Впрочем, ночь уже заканчивалась. Значит, сам не заметил, как заснул. Вадим Сергеевич, не спрашивая, распахнул дверь и остолбенел. На пороге стояла Алина. Растрепанная, грязная, заплаканная и… босая.

— Что случилось? — выдохнул он.

Алина опустилась на пол возле двери и отчаянно, по-детски зарыдала. Сквозь эти рыдания пробивалось нечто совершенно бессмысленное:

— Мама… поздно пришла… печку керосином… вытащить не успели…

Вадим Сергеевич почти на руках внес девушку в квартиру и больше часа пытался как-то успокоить. Но рыдания Алины не утихали, перешли в самую настоящую истерику и он, перепуганный, вызвал «Скорую», которая на сей раз оправдала свое название и приехала с рекордной скоростью — через пятнадцать минут. Пожилой, уставший врач молча сделал Алине какой-то укол, а потом негромко сказал медсестре:

— Помоги девушке умыться, что ли…

Та повела уже бессловесно-покорную Алину в ванную, а Вадим Сергеевич задал, наконец, измучивший его вопрос:

— Что с ней?

— Сильный стресс, — отозвался врач, слегка оживившийся после того, как в его кармане оказалась крупная купюра. — Я бы даже сказал — сильнейший. Пару часов назад коллеги с другой подстанции на пожар в слободу выезжали. Думаю, девушка ваша оттуда прибежала, не случайно вся в копоти.

— Она что-то пыталась сказать о пожаре, — вспомнил Вадим Сергеевич.

— Домишко деревянный там сгорел. То ли проводка подвела, то ли с сигаретой кто-то заснул…

— Она что-то говорила про печку…

— Стресс у нее. Ну, кто в такую погоду печки топит, сами посудите. Она вам, простите, кем будет?

— Она будет женой моего сына, — с холодком в голосе ответил Вадим Сергеевич. — Сын сейчас в армии.

— А-а, ну, значит, под присмотром будет. Укол я ей сделал сильный, может до вечера проспать. А там, простите, только время поможет. Там ведь кто-то погиб, на пожаре этом. Женщина какая-то…

— Это ее мать, — тихо сказал Вадим Сергеевич. — Недавно из больницы выписали.

Тут вернулась медсестра с почти уже спящей, зато умытой и причесанной Алиной, на которой вместо закопченного платья был надет махровый халат Инны Ивановны, так и висевший в ванной комнате. Точнее, не надет: тоненькую Алину этот халат укутывал едва ли не в три слоя.

— Уложите вашу невестку спать и по возможности последите за ней. Дома, кроме вас, кто-нибудь есть?

Вадим Сергеевич покачал головой.

— Я вызову сиделку. Хорошая женщина, помогала моей жене, когда та бедро сломала…

— Ну, и ладно, — покладисто согласился врач. — Покой, только покой. До свидания.

— До свидания, — машинально отозвался Вадим Сергеевич.

Алину уложили в Сережиной комнате и Вадим Сергеевич, вызвав сиделку, долго курил на кухне, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли. Потом решительно тряхнул головой и позвонил знакомому полковнику милиции, чтобы получить хоть какую-то информацию.

Вопреки ожиданиям, информацию он получил почти сразу и достаточно полную. Деревянный домишко, вторая половина которого давно пустовала из-за аварийного состояния сооружения, загорелся часов в девять вечера. Пожарные приехали как раз вовремя для того, чтобы спасти… девушку, рвущуюся в самый огонь. Она кричала, что там осталась ее больная мать, рыдала, умоляла спасти пожилую, беспомощную женщину…

— Так убивалась, — хмыкнул полковник, — что некоторые даже подумали: сама подожгла. Матушка-то у нее была головой скорбная, с такой возиться молодым не очень-то интересно. Да еще хибара эта… А ты, Сергеич, с какого бока интересуешься?

— С такого, — довольно резко ответил Вадим Сергеевич, — что эта ваша злоумышленница — Сережки моего невеста. И я точно знаю, что на преступление она не способна.

— Да? — искренне удивился полковник. — Твоя, значит, почти родственница? А что в такой халупе живет?

— А то, что сестрица ее старшая последней сволочью оказалась…

Вадим Сергеевич вкратце рассказал историю квартирных мытарств Алины. На другом конце провода полковник только присвистнул:

— Ну, дела! А что ж ты мне раньше не позвонил?

— Она же и запретила, Алина. Гордая очень. Матушку ее я, правда, в приличную лечебницу определил, а дальше уже ничего сделать не мог. Ничего, теперь сделаю. Квартиру я куплю, конечно же, на Сережку куплю, чтобы лишних разговоров не было, а ты помоги девочку там прописать. Все равно ей новый паспорт делать и все такое… Пока спохватится — уже штамп о прописке стоять будет.

— Я могу и штамп о браке организовать, — на полном серьезе предложил полковник.

— Не сомневаюсь. Только потом они с Сережкой мне, старому, голову-то и оторвут. За злоупотребление, значит, знакомствами.

— Что, оба такие принципиальные?

— Оба, — со вздохом подтвердил Вадим Сергеевич.

— Значит, в тебя пошли, — неожиданно заключил полковник. — Или в Инну твою, царствие ей небесное.

— Наверное…

— А где она сейчас будет жить?

— У меня, где же еще? Только что «Скорая» уехала, сейчас сиделку жду. Сережкина-то комната свободная.

— Ладно, все сделаю. Только сестрице ее прописку устраивать вообще нигде не буду, не взыщи. Пусть, если вернется, сама старается, коли такая шустрая.

— Да мне бы век о ней не слышать! А за помощь — заранее спасибо. Заходи как-нибудь, Инну помянем, поговорим не о делах.

— Зайду, — искренне пообещал полковник. — Вот самые неотложные дела разгребу — и зайду. Давно не виделись.

Оба прекрасно знали, что все это останется только мечтами: свободного времени у полковника не было уже тогда, когда он носил лейтенантские погоны. И что увидятся они, скорее всего, на свадьбе… если, конечно, до этого не произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее и вовсе не радостное. Двух-то школьных друзей они похоронить уже успели…

Алина поправлялась долго. Исхудала почти до прозрачности, была неестественно молчаливой и почти все время спала. Она и не ела бы ничего, если бы Вадим Сергеевич буквально силком не впихивал в нее все мыслимые и немыслимые деликатесы, которые только мог раздобыть. В его ресторане один из поваров вообще готовил только для Алины — крохотные порции, но по десять-двенадцать блюд в день.

Наконец, врач, который наблюдал Алину все это время, сказал, что кризис вроде бы миновал, но хорошо бы отправить девушку в санаторий, закрепить результаты лечения и развить, так сказать, успех. Радостный Вадим Сергеевич притащил домой целую кучу красочных проспектов лучших санаториев мира и… обнаружил, что Алина действительно поправилась.

— Никуда я не поеду, — слабым, но решительным голосом заявила девушка. — Не нужны мне никакие санатории.

— Так ты никогда не поправишься, — рассердился Вадим Сергеевич. — Что за детский сад, в самом деле! Поедешь, как миленькая.

— Не поеду, — еще более твердо сказала Алина. — Я здесь все запустила, семестр вот-вот закончится, нужно сессию сдавать.

— Возьмешь академический отпуск, подумаешь!

— Не хочу.

— А что ты хочешь? — повысил голос Вадим Сергеевич. — Стать инвалидом? Это в лучшем случае, между прочим. Про худший даже говорить не хочу, хватит с меня Инны…

Он осекся, резко встал и вышел на кухню. Не хватало еще орать на девочку из-за своих страхов. Но за время ее болезни он так извелся от тревоги, так гнал от себя мысль о том, что может потерять… опять потерять. Вздор! Она молодая, в общем-то здоровая, поправится, обязательно поправится.

Вадим Сергеевич почувствовал легкое прикосновение к локтю. Вздрогнул, обернулся и увидел Алину, которая неслышно вошла на кухню. Такая трогательная в новом, пушистом халате ее любимого цвета, цвета слоновой кости…

— Не сердитесь, дядя Вадим, — прошептала она. — Мне, правда, не нужен санаторий, вот честное слово. Не хочу никуда ехать, буду здесь гулять, принимать витамины, хоть рыбий жир пить. Только не отправляйте меня никуда, пожалуйста…

Она замолчала и опустилась на первый попавшийся стул.

— Девочка моя, — растроганно сказал Вадим Сергеевич, — я же хотел для тебя… Ну, успокойся, никуда никто тебя силком не отправит. Только обещай, что пока поживешь тут, не будешь ничего делать по дому и вообще…

Она подняла на него враз засиявшие темные глаза:

— Обещаю. Я все буду делать потихонечку… то есть буду делать только то, что вы разрешите. И потом… мне же пока все равно негде жить.

— Успокойся, есть. Пока ты болела, тебя уже прописали по новому месту жительства… взамен сгоревшего. Квартирка небольшая, но уютная, отсюда недалеко, я сам проверял. Там пока ремонт делают, то-се…

— Все-таки вы купили квартиру, — пробормотала Алина.

— Ничего я не покупал, — попробовал вывернуться Вадим Сергеевич. — Тебе дали…

— Дядя Вадим, вы же, простите, врать не умеете. Кто это мне сегодня что-нибудь бы дал? Максимум — компенсацию, и то…

— Хорошо, купил. Но компенсацию тебе действительно дали, и именно на нее и делается ремонт. Я ведь тебя немножко знаю, правда?

Алина слабо улыбнулась и кивнула:

— Правда. Но в санаторий я не поеду.

Вадим Сергеевич только вздохнул.

Молодость есть молодость. Встав на ноги, Алина действительно начала быстро поправляться. Смогла подготовиться к зимней сессии и благополучно ее сдать, а на зимние каникулы Вадим Сергеевич повез ее отдыхать в Альпы на горнолыжный курорт. Как ни возражала Алина, на сей раз ей пришлось подчиниться: ее будущий свекор мог быть таким жестким, что ему позавидовал бы иной боевой генерал.

Эта неделя для обоих пролетела, как волшебный сон. Домик-игрушка с двумя спальнями, кухней и гостиной внизу, который снял Вадим Сергеевич, оказался настолько уютным и удобным, что ходить на какие-то дискотеки или в многочисленные бары просто не хотелось.

Оба учились кататься на горных лыжах, что называется, «с нуля». Оба весело падали, еще более весело преодолевали самые примитивные маршруты наравне с маленькими детьми, оба приходили с тренировок, вывалявшись в снегу так, как эти самые дети-то не успевали.

Алина наслаждалась всем: каждым мгновением солнечных, слегка морозных дней, запахом снега и хвои, живым огнем в камине, обедами в облюбованном ими небольшом ресторанчике. А Вадим Сергеевич… Вадим Сергеевич наслаждался еще и тем, что его девочка так безмятежно и безоблачно счастлива.

Им не очень хотелось с кем-то знакомиться, но на маленьком курорте подобные знакомства были неизбежны. И если общение с иностранцами ограничивалось — из-за незнания языков — улыбками и приветствиями, то с соотечественниками (а куда же без них теперь в любом уголке земного шара?) общаться все-таки приходилось.

— Какая красивая у вас дочка! — то и дело слышал Вадим Сергеевич. — На маму похожа?

— На маму, — кивал он. — Мама у нас была замечательная.

При этом он искренне имел в виду Инну, которую, кстати, впервые вспоминал без горечи и боли, а с какой-то светлой печалью. Конечно, она была необыкновенной, неповторимой, но… Но ее нет, а Алина действительно становится ему близка и дорога, как родная дочка, которой у них с Инной так и не родилось.

— Дядя Вадим, как я счастлива! — сказала Алина в один из вечеров.

Они сидели в гостиной возле камина. Алина пила полюбившийся ей цветочный чай, а Вадим Сергеевич наслаждался темным пивом, которым славилось это австрийское местечко.

— Ну и славно, — улыбнулся он. — Вернемся домой, будешь опять с удовольствием учиться, ходить с подружками на танцы…

— С какими подружками? — усмехнулась Алина. — У меня их после того, как я с Сережей познакомилась, и не осталось.

— Почему? — изумился Вадим Сергеевич.

Алина пожала плечами.

— Мне с ними скучно, а им со мной — тем более.

— Поясни, пожалуйста.

— Пожалуйста. Они все еще маленькие, в общем-то. Все мысли и разговоры — о мальчишках, тряпках и так далее. Два любимых слова: «кайф» и «прикольно». Или, наоборот, «не в кайф» и «не прикольно».

— А ты не преувеличиваешь?

— Ну, разве что чуть-чуть… Хотя, они неплохие девчонки, даже хорошие, просто…

— Да, дорогая?

— Просто у нас слишком разные жизни. Мне до последнего времени приходилось думать о таких вещах, о которых они понятия не имеют. И лучше бы вообще не имели. Как успеть постирать, погладить, приготовить что-то горячее, да еще проследить, чтобы сестра и отец не съели все сразу. Где взять денег, чтобы заплатить за телефон, пока его не отключили. Как…

Алина замолчала и стала внимательно смотреть на огонь в камине. Слишком уж внимательно.

— Я понимаю, — тихо сказал Вадим Сергеевич. — Теперь я понимаю. Но пойми и ты: теперь тебе никогда не придется забивать голову подобными вещами. Найдется, о чем еще подумать. Например, о свадебном платье…

Алина вздрогнула.

— О свадебном платье? Да, конечно же… Ведь то, с выпускного вечера, пропало.

— Каким образом?

— Дядя Вадим! У меня же все вещи сгорели!

— Не все.

— То есть?

— Девочка, ты забыла, что выпускное платье решила хранить у нас?

— Забыла, — растерянно сказала Алина.

— А я помню. Так что оно в целости и сохранности висит там, куда ты его определила после выпускного бала… Ты не рада?

Последний вопрос Вадим Сергеевич задал потому, что вид у Алины был не столько обрадованный, сколько обескураженный.

— Рада, конечно. Но до свадьбы еще далеко.

— Меньше полугода, по-моему. Что по этому поводу пишет Сережа?

— Ничего не пишет, — пожала плечами Алина. — Вы же знаете Сережку. Он уже все решил, я ему фактически жена, а регистрация…

— Но для тебя-то это имеет значение?

Алина снова пожала плечами — удивительно взрослый жест для такого юного создания.

— Венчание — да, имеет. Регистрация… Это же чистая формальность, дядя Вадим. Только для того, чтобы дети родились в законном браке.

— Ну от желания иметь детей вы хотя бы не отказываетесь?

— И об этом, — негромко отозвалась Алина, — нужно спрашивать у Сережи. Он пишет только о своих успехах в боевой и политической подготовке.

— В чем дело, девочка? — спросил Вадим Сергеевич, приподнимая голову Алины за подбородок. — Что ты не договариваешь?

Молчание. Длинные ресницы закрыли глаза совершенно непроницаемой пеленой. Этот полу-ребенок, полу-женщина вообще умела молчать, как никто.

— Ты раздумала выходить замуж за Сергея? Ты его разлюбила?

Молчание.

— Да что происходит, черт побери?! — взорвался Вадим Сергеевич.

— В том-то и дело, что ничего не происходит, — услышал он тихий шепот. — Я пойду спать, ладно? Уже поздно…

Было вовсе не поздно, чуть больше десяти часов вечера. Вадим Сергеевич только вздохнул.

— Иди, конечно. Ты, наверное, сегодня слишком долго каталась на лыжах.

— Наверное…

Вадим Сергеевич отправился спать много позже. Он сидел, глядя на уже тлеющие угли, курил и думал о том, что никогда, наверное, не научится понимать женщин. Возможно, Алина все еще не оправилась после страшной гибели матери. А возможно… Возможно, она разлюбила Сергея — если вообще любила его по-настоящему, она ведь, в сущности, только-только начала взрослеть, — и теперь не знает, как ей быть. А возможно влюбилась в кого-то другого…

При этой мысли Вадиму Сергеевичу почему-то стало больно. Словно ручная птичка, к которой он так привязался, вдруг клюнула его до крови. Странно. Алина ведь ему все-таки не настоящая дочь.

А кто она ему?

 

Глава третья

Венский вальс

Дома все быстро вошло в привычную колею. Алина снова повеселела, с азартом взялась за учебу и с не меньшим — за домашние дела. Вадим Сергеевич облегченно вздохнул: конечно, у девочки просто были отголоски нервного перенапряжения, а уж перспектива недалекой свадьбы способна выбить из колеи и вполне зрелую, уравновешенную женщину.

Правда, в обустройстве новой квартиры — той самой, купленной на имя Сергея, Алина проявила значительно меньше энтузиазма. Казалось, ей было все равно, в какой обстановке жить в дальнейшем. Но однажды вечером Вадим Сергеевич сказал то, что давно собирался сказать.

— Знаешь, ведь в той квартире на самом деле буду жить я.

На какое-то время Алина остолбенела.

— Ну, посуди сама: я один, дома, в принципе, только ночую. Выходные впоследствии планирую проводить с вами… то есть с внуком или внучкой. Зачем мне эти хоромы?

— Но…

— Нет, конечно, окончательное слово — за вами, или, как ты сама, наверное, понимаешь — за Сергеем. Но все-таки логичнее вам с самого начала жить просторно и… начинать готовить детскую и все такое. А в той квартире можно сделать для меня очень даже приличную берлогу. Кухня большая — считай, вторая комната…

— А если… если вы снова захотите жениться? — выдавила из себя Алина, густо залившись краской от смущения.

— Думаю, тогда и будем решать эту проблему, — усмехнулся Вадим Сергеевич. — Пока что-то не хочется.

И с этого разговора Алину словно подменили. Она притащила в дом кучу журналов по интерьерам и дизайну, часами над ними сидела, что-то мудрила на компьютере, освоив специальную программу для архитекторов. В результате всех этих изысканий появился необыкновенно элегантный и очень оригинальный проект того, что в России принято называть «студией».

На эскизах огромная «жилая зона», выдержанная в теплых, приглушенных тонах, плавно переходила — через небольшой подиум — в выложенную плиткой «под камень» кухню-столовую, отделанную хромом и зеленым мрамором. Подсобные, так сказать, помещения, очень удачно были замаскированы массивными дубовыми дверями, точь-в-точь такими же, как входная дверь. И все это великолепие дополнялось умело расположенными скрытыми в потолке светильниками, плюс — расставленными кое-где напольно-настольными источниками света.

— Н-да, — только и сказал Вадим Сергеевич, оправившись от первого потрясения. — Хоромы.

— Вам не нравится? — огорчилась Алина.

— Ну, что ты, конечно же нравится. Я даже думаю, ты поторопилась с выбором профессии. Тебе бы в архитектурном учиться…

— У нас нет архитектурного. И я плохо рисую.

— Зато хорошо интерьеры создаешь, — хмыкнул Вадим Сергеевич. — Теперь займись перепланировкой этой квартиры.

— Зачем? — искренне изумилась Алина. — Спальня есть, гостиная есть, кухня на месте…

— А детс…

— А детскую еще рано. Нужно будет — Сережину комнату приспособим.

— Ну-ну. Тебе виднее.

А время летело так, что, казалось, недели сливались в месяцы. Уже и Сергей в своих не слишком частых посланиях больше рассуждал о том, как станет жить «на гражданке», чем об «успехах боевой и политической подготовки». Уже была отделана «студия» для Вадима Сергеевича. И, наконец, наступил апрель, а с ним — и день рождения Алины. Девятнадцатый.

Такой долгожданный когда-то восемнадцатый день ее рождения прошел тускло и обыденно — не до того было. Вадим Сергеевич даже не помнил, какой подарок сделал, хотя что-то, разумеется, подарил. На сей раз он решил: у девочки должен быть праздник по полной программе.

Только вот какой? Сама Алина традиционно ничего не хотела: ни гостей, ни застолья, ни прочей шумихи. От вопросов о подарке просто отмахивалась. Наконец, Вадим Сергеевич написал сыну и спросил совета у него. Ответ был, мягко говоря, неожиданный:

«Алька всегда мечтала о море и о Вене. Почему о Вене — без понятия. Я прикидывал, чтобы в свадебное путешествие поехать на Кипр, к этому ее морю. А на день рождения можно подарить поездку в Вену. Только одну не пускай».

Что ж, идея была замечательная. Вадим Сергеевич продемонстрировал Алине письмо жениха и сказал:

— Видишь, обсуждать тут нечего. Съездим в Вену денька на три. Там и отметим — в каком-нибудь ресторанчике в венском лесу…

— Почему в лесу? — засмеялась Алина.

— Потому что больше я про Вену ничего не знаю. А ты, кстати, могла зимой сказать, что мечтаешь Вену посмотреть: мы же через нее могли полететь.

— Мало ли о чем я мечтаю, — неожиданно грустно вздохнула Алина.

— Поделись. Вдруг смогу помочь.

Алина промолчала и свернула разговор на какие-то бытовые мелочи, а потом и вовсе ушла — что-то там конспектировать, как она объяснила.

Путевки Вадим Сергеевич приобрел, как говорится, самые-самые. Да еще освободил себе дополнительные два дня, чтобы показать Алине Москву. Впрочем, он и сам с удовольствием посетил столицу, в которой не был, как минимум, лет пять, да и тогда приезжал в командировки, перенасыщенные всевозможными делами и деловыми же встречами.

На сей раз все было по-другому. Не дешевенькая гостиница на окраине, в которой все равно только ночевать, а двухкомнатный номер в «Марко Поло», респектабельном отеле, притаившемся в самом сердце Москвы, в причудливом переплетении узких улиц и переулков. А вместо деловых встреч — неспешные прогулки по апрельскому городу, уже теплому, но еще не душному, благоухающему первой зеленью, первыми цветами, словом, весной.

А потом была Вена, по праву считающаяся одним из самых прекрасных городов Европы. Вена, с ее роскошью, с налетом старины. Вена — город музыки и великих музыкантов, город фиакров и запряженных в них гарцующих белых лошадей. Одним словом — Вена, чарующая и прекрасная, как сама музыка, с непременным ароматом кофе, яблочного штруделя и уже зацветающими садами.

Номера для них были забронированы в отеле «Адмирал», почти в центре города, рядом со знаменитым Рингом, музеями и Оперой. Двухкомнатные апартаменты, выдержанные в стиле «ампир», но вполне современные по оснащению. Алина при виде обитой ситцем светлой комнатки, где стояла кровать под самым что ни на есть настоящим пологом, пришла в детский восторг.

— Господи, — с каким-то благоговением прошептала она, — это же как у принцессы из сказки.

— Ну, не думаю, чтобы под матрасом тут была горошина, — засмеялся Вадим Сергеевич. — Но если все-таки она там окажется…

— То — что?

— То поменяем номер.

— Нет! — чуть ли не взвизгнула Алина. — Не надо ничего менять, умоляю! Тут так прекрасно…

— Да я шучу, не волнуйся. Ты очень устала? Может быть, сейчас ляжешь спать, все-таки разница — три часа, у нас сейчас полночь. А вот завтра…

— Я не хочу спать, — прошептала Алина, глядя на него сияющими и, одновременно, умоляющими глазами. — Ну вот ни капелюшечки.

— Тогда собирайся, пойдем смотреть вечернюю Вену…

Они неторопливо прошлись по старинным венским улицам Картнерштрассе и Грабен, осмотрели искусно подсвеченные руины римской эпохи, полюбовались дворцом Хофбург, бывшей зимней резиденции императорской династии Габсбургов… О том, чтобы осмотреть его подробно, речи не было: гид объяснил на прекрасном русском языке, что этот дворцовый комплекс объединяет почти двадцать дворцов и столько же дворов, каждый из которых — архитектурный шедевр.

— Сюда нужно приходить с утра, — добавил гид. — Обыкновенная экскурсия длится часа три, но мы можем договориться на завтра, я проведу для вас персональную…

Вадим Сергеевич вежливо поблагодарил, но от конкретного ответа уклонился. Это можно будет решить позже, в зависимости от того, какая будет погода. К Хофбургу примыкали сразу два парка — Бурггартен и Фольксгартен, и прогулки по ним лучше было совершать в светлое время суток. Впрочем, если Алине захочется…

Он покосился на свою юную спутницу. Апрельский вечер завораживал, голова кружилась от запахов. Алина напоминала ребенка, вдруг попавшего на новогодний праздник, устроенный, к тому же, специально для него. Нет, сейчас не время задавать вопросы и обсуждать какие-то планы. Пусть девочка насладится прогулкой по прекрасному городу.

У собора Святого Стефана Вадим Сергеевич увидел один из знаменитых венских фиакров, и не мог устоять перед искушением подарить Алине еще и это удовольствие. Впрочем, он и сам чувствовал себя если не мальчишкой, то уж точно восемнадцатилетним юношей, а не солидным, респектабельным бизнесменом средних лет.

Фиакр катил по знаменитому Рингу или Ринг-штрассе — бульварному кольцу в Вене, — своего рода подкове, оба конца которой выходят к каналу. Таким образом, Ринг, роскошный бульвар вокруг городского центра с двумя аллеями шириной в полсотни метров, как бы замыкает набережная.

Кучер фиакра время от времени указывал кнутовищем на проплывавшие мимо здания и пояснял по-английски:

— Ратуша, биржа, опера, театр, музей, парламент…

Напротив величественного здания парламента был фонтан, как потом выяснилось, один из самых красивых в Вене — фонтан «Афина Паллада». Алина так засмотрелась на игру струй, что чуть не свернула шею. Ничего подобного она еще в жизни не видела.

И тут Вадим Сергеевич вспомнил, что кто-то рассказывал ему о знаменитом символе Вены — колесе обозрения, сооруженном более века тому назад и до сих пор вполне исправно действующим. Кое-как удалось объяснить кучеру, что еще хочется увидеть, и фиакр чуть более резво покатил в нужном направлении — к любимому месту отдыха венцев Парку Пратер.

Через полчаса, замирая от восторга и ужаса, Алина уже любовалась ночной Веной с высоты птичьего полета. Да и сам Вадим Сергеевич не мог оторваться от фантастической красоты панорамы, открывшейся перед ними. После такого аттракциона оставалось только одно: поужинать на свежем воздухе и вернуться в отель.

И проблема ужина в этот вечер решилась легко и непринужденно, как бы сама собой. Нужно было только сесть в вагончик «Лилипута» — миниатюрной железной дороги длиной четыре километра, и доехать до ресторана, построенного еще в восемнадцатом веке…

Где-то через час Алина перевела дух, отложила вилку и жалобно посмотрела на Вадима Сергеевича:

— Дядя Вадим, я больше не могу. Тут же четыре нормальные порции.

— Ну, четыре — не четыре, а для двух здоровых мужиков вполне хватит, — согласился, не без труда доедая фирменное блюдо. — Зато и вкусно, и сытно, как в одной рекламе говорится. Помнишь?

— Это про собачий корм? — засмеялась Алина. — Помню.

— Точно про собачий? — растерялся Вадим Сергеевич. — Тьфу ты, господи, фразу запомнил, а к чему она — из головы вон. Аппетит не испортил?

— Что тут портить. Я, по-моему, наелась на неделю вперед.

— Ну, не знаю. Вот завтра поедем на экскурсию, да потом еще погуляем сами по городу, к вечеру ты гвозди будешь лопать без всякой подливки.

Алина снова расхохоталась. Вадим Сергеевич смотрел на нее и радовался тому, что девочка, кажется, совсем отошла от своих стрессов, что по-прежнему радуется жизни. Такая юная, красивая, сияющая… Да, это была отличная идея — подарить ей на день рождения такой город. На всю жизнь запомнит.

— Между прочим, я в путеводителе прочел, что есть еще одна возможность посмотреть на Вену с высоты птичьего полета.

Алина вопросительно подняла брови.

— Оказывается, днем можно полететь на воздушном шаре. Хочешь?

— Не хочу! — отчаянно замотала головой Алина. — Я летать боюсь.

— А как же в самолете?

— Я и боялась.

— Да? Что-то незаметно было.

— Так там со всех сторон закрыто, — пояснила Алина.

— А-а, ну, если так, тогда конечно. Что-нибудь еще? Кофе? Или чай?

Вместо ответа Алина приподняла бокал с минеральной водой.

— Понятно. Тогда доедай — и поедем в гостиницу.

— В коляске?

— Если хочешь.

— Очень хочу. А доесть… Я больше не могу, правда. Еще кусочек — и просто лопну.

— Ну, — засмеялся Вадим Сергеевич, — до такой крайности мы, пожалуй, доходить не будем.

Следующее утро оказалось еще теплее и погожее, чем был день накануне. Как и обещал Вадим Сергеевич, они отправились на долгую экскурсию по Вене. Можно было только удивляться тому, как за несколько часов туристам исхитрялись показать практически все основные достопримечательности города: Оперу, Музей истории естествознания и Музей истории искусств, Парламент и Ратушу, Бургтеатр и Университет, собор Штефансдом, дворец Бельведер.

И это было только предисловием. Главное же — посещение дворца Шенбрунн, бывшей летней резиденции императорской семьи, оставляло совершенно неизгладимое впечатление. Непонятно, почему в исторических романах и фильмах воспевают, в основном, красоты Версаля — Шенбрунн, безусловно, затмевал его и роскошью, и утонченностью архитектуры.

Про Версаль, правда, Вадим Сергеевич только читал и слышал. А вот в родном, российском Царском Селе бывал, и то, что там видел, вполне могло составить достойную конкуренцию заграничным дворцам.

«Нужно было ехать через Питер, — подумал он не без досады. — Показал бы девочке тамошние дворцы, могла бы теперь сравнивать. Эх, как всегда, задним умом крепок! Ну, ничего: если еще не поздно, поменяю обратные билеты с Москвы на Питер».

Впрочем, он напрасно расстраивался: Алина явно получала от экскурсии колоссальное удовольствие. Да и какая юная особа не пришла бы в восхищение от роскошной анфилады дворцовых покоев — почти полторы тысячи комнат и залов, придворный театр, Большая Галерея, четырехсотметровый зал в стиле Рококо с высокими окнами, зеркалами, великолепными фресками на потолке, белыми позолоченными панелями, миллионная гостиная, названная так из-за баснословно дорогой облицовки панелями из особенно драгоценного розового дерева с персидскими и индийскими миниатюрами, покои в восточном стиле — синий китайский салон, гобеленовый зал, «комната Наполеона»…

А потом была неспешная прогулка по дворцовому парку, не менее прекрасному, чем сам дворец. Симметрично посаженные и ровно подрезанные деревья стояли, как зеленая стена, многочисленные цветочные клумбы даже теперь, в апреле, поражали своей изысканностью, в тени деревьев укрывались классические статуи, на пересечениях широких и ровных аллей били фонтаны…

И, наконец, — гвоздь экскурсионной программы! — «штрудель-шоу» в Императорском кафе-пекарне. Знаменитый венский штрудель — творожный рулет с ванильным соусом, подаваемый теплым, выпекался на глазах у туристов, которые тут же, за столиками, пробовали этот деликатес, запивая его кофе…

— Кто-то вчера говорил, что наелся на неделю, — тихонько сказал Вадим Сергеевич Алине, которая уплетала штрудель за обе щеки.

— Ну, это же так вкусно!

— Вот именно. Так что ешь столько, сколько хочешь. И что хочешь. Кстати, ты любишь взбитые сливки?

Алина сморщила носик:

— Это те, которые в баллончиках?

— Дурочка, — беззлобно усмехнулся Вадим Сергеевич, — это настоящие взбитые сливки. Вот попробуешь, сама поймешь, в чем разница.

— Ну, сегодня я вряд ли захочу что-нибудь еще пробовать…

— Опять?! — нарочито-грозно произнес Вадим Сергеевич, и оба расхохотались.

Этот веселый, искренний смех привлек внимание многих из их туристической группы, в том числе, и весьма симпатичного молодого человека, который после этого то и дело украдкой поглядывал на Алину. Она этого, похоже, не замечала, но зато Вадим Сергеевич очень даже заметил, и веселья у него заметно поубавилось. Вот уж это от внимания Алины не укрылось.

— Что-нибудь случилось, дядя Вадим? — тихо спросила она. — Вы помрачнели…

— Я? — искренне изумился тот. — Тебе показалось. Все в порядке.

— Точно?

— Деточка, я уже не молод, чтобы веселиться сутки напролет, — вздохнул Вадим Сергеевич. — Между прочим, экскурсия заканчивается. Что будем делать до вечера? Ты не забыла, сегодня мы идем в Оперу.

— Не забыла. Только… я же ничего не пойму. Немецкого я не знаю.

— Догадываюсь, — усмехнулся Вадим Сергеевич. — Но, во-первых, я тоже не знаю немецкого, а во вторых, петь будут на итальянском языке… которого мы с тобой тоже не знаем. Но быть в Вене и не пойти в Оперу…

— Нет, я с удовольствием, — поспешно сказала Алина. — Когда еще доведется…

— Вот это верно. У нас дома такой роскоши не предусмотрено.

Вадим Сергеевич случайно посмотрел в сторону молодого человека и… и увидел, что тот разглядывает Алину уже почти открыто. Что ж, юношу можно понять. Девушка сегодня была необыкновенно хороша: темные волосы собраны в тугой узел, точеную фигурку облегают черные брючки и белая водолазка, глаза — как всегда завораживают.

«Как расцвела за последние дни! — подумал Вадим Сергеевич. — Действительно, невеста. А Сережка не видит всего этого, и еще не скоро увидит… Только бы не заморочил ей голову какой-нибудь типчик, вроде этого. Я же и виноват буду: не доглядел. А как за ними доглядишь?»

— Ты пользуешься успехом, — неожиданно для себя произнес он. — Юноша за соседним столиком от тебя глаз оторвать не может.

Алина бросила короткий взгляд в направлении обозначенного юноши и отвернулась.

— Надоест — оторвет, — равнодушно сказала она.

— Тебя это не волнует?

Алина покачала головой.

— Дядя Вадим, вы чудной, право. Думаете, в институте парней нет?

Тут Вадим Сергеевич понял, что он действительно именно так и думал. Точнее, не думал о том, что Алина живет не на необитаемом острове, что она ежедневно сталкивается со многими людьми, сидит на лекциях, сдает экзамены, пьет кофе в институтском буфете, ходит по улицам… И везде есть парни, многие из которых, наверняка, не остаются равнодушными к хорошенькой девушке. И что?

— И что? — машинально спросил он.

— А ничего, — пожала плечами Алина. — Я уже люблю…

Но при этом почему-то помрачнела. Или ему показалось?

Скорее всего, показалось, потому что из кафе Алина вышла по-прежнему веселая и оживленная, предложила поехать и посмотреть знаменитую венскую ратушу, при этом обязательно, во что бы то ни стало подняться на смотровую площадку.

Вадим Сергеевич заглянул в путеводитель — и мысленно застонал: к этой площадке, на высоте чуть ли не в сто метров, вели двести пятьдесят с лишним ступеней. И, надо полагать, не слишком пологих, ибо ратуша была построена несколько веков тому назад. Но… назвался груздем — не говори, что не дюж.

— Ты же боишься высоты, — попробовал он все-таки отвертеться от «экстремального восхождения».

Алина глянула на него с веселым изумлением:

— Ябоюсь, когда совсем от земли отрываться, а если под ногами твердая поверхность…

Пришлось карабкаться. Не напоминать же, в самом деле, девчонке, что он уже — увы! — далеко не молод. Как-нибудь справится, не умрет же, в самом деле.

Вадим Сергеевич не только не умер, но даже обрел второе дыхание, когда оказался практически на самом верху башни ратуши. Выше была только знаменитая фигура хранителя ратуши, давно ставшая символом Вены — фигура рыцаря в полном вооружении, высотой в три с половиной метра. А вокруг расстилалась замечательная панорама весеннего города…

— Как красиво, — негромко заметила Алина, делая очередной снимок. — Хорошо бы еще и рыцарь получился; он такой одинокий там стоит, во всякую погоду.

— Он же каменный, — резонно заметил Вадим Сергеевич.

— Это снаружи, — не менее резонно возразила Алина. — А внутри? Вдруг он живой?

— Тебе бы стихи писать, ей-богу, — покачал головой Вадим Сергеевич. — Или сказки.

— В сказки я не верю, — вполне серьезно сообщила ему Алина.

— И стихи не пишешь, — в тон ей подхватил Вадим Сергеевич.

— Кто это вам сказал? — последовал совершенно неожиданный встречный вопрос.

Вадим Сергеевич так растерялся, что не сразу нашелся с ответом. Лишь через несколько минут осторожно поинтересовался:

— И давно?

Алина неопределенно пожала плечами.

— Покажешь?

— Нет, — ответила она, — не покажу. Простите, дядя Вадим, но это слишком личное.

Поставила на место, ничего не скажешь. Наверное, Сережке стихи пишет. И правильно, между прочим, делает, хорошо бы еще адресат это оценил по достоинству. Вадим Сергеевич не обольщался насчет пристрастий сына: поэтическая жилка там отсутствовала начисто.

— Зайдем в кафе? — предложил он Алине, когда они вышли из ратуши. — Тут рядом самое знаменитое в Вене.

— Если самое знаменитое, то мы, наверное, туда и не попадем? — усомнилась Алина.

— А мы попробуем, — улыбнулся в ответ Вадим Сергеевич. — И попасть попробуем, и взбитые сливки попробуем…

Нет, Алина все-таки была еще во многом ребенком. Перед перспективой отведать новое лакомство она устоять не смогла.

Кафе «Ландтман», точнее, кофейня, была не просто знаменитым, а еще — в свое время — считалось одним из известнейших литературных салонов Вены. Несмотря на это, проблем со свободным столиком не возникло: шесть залов могли одновременно принять до трехсот посетителей, а в теплое время года примерно столько же рассаживалось за мраморными столиками на открытой террасе.

— Смотри, здесь штук тридцать только тортов, — изумился Вадим Сергеевич, открывая меню. — А еще пирожные, булочки, штрудели… С ума сойти! Что ты будешь?

— Взбитые сливки! — немедленно ответила Алина. — И кофе.

— Тут еще можно купить открытку с видом Вены и тут же ее отправить. Пошлем Сереже?

— Хорошо, — после недолгой паузы отозвалась Алина. — Сначала напишем открытку, а потом выпьем кофе.

— А потом вернемся в гостиницу, переоденемся и пойдем в Оперу. Будем вести светский образ жизни.

— Раз в жизни можно, — с уморительной серьезностью вздохнула Алина.

— Конечно. Это сегодня ты еще молоденькая, а завтра тебе стукнет девятнадцать… Считай, вступишь в преклонный возраст.

Алина схватилась за голову в притворном ужасе:

— Значит, у меня осталось совсем немного времени? Как у Золушки?

— Ты же не веришь в сказки, — подколол ее Вадим Сергеевич.

Алина попробовала поставленные перед ней белоснежные взбитые сливки, посыпанные шоколадной крошкой, отпила глоток кофе, на секунду зажмурилась и тихо сказала:

— Иногда верю…

И сказка продолжилась — сначала в Опере, а потом — в маленьком, уютном ресторанчике, где хозяин, предупрежденный Вадимом Сергеевичем, сразу после полуночи преподнес Алине небольшой торт с девятнадцатью свечами. Имениннице аплодировал весь ресторан, когда она, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, разом задула все свечки.

— У меня никогда не было такого сказочного дня рождения, — шепнула она.

Ее то и дело приглашали танцевать — и молодые люди, и не слишком молодые, а Вадим Сергеевич только вежливо улыбался, кивал головой и отпускал свою юную и прекрасную «дочку», а сам следил, как ее тонкая, грациозная фигурка в элегантном темно-зеленом платье скользит по залу в объятиях очередного партнера. Пока ему это окончательно не надоело.

— Извините, — сказал он следующему разлетевшемуся кавалеру, — я бы сам хотел потанцевать с принцессой.

Английский язык Вадима Сергеевича был далек от совершенства, но вполне понятен. На его счастье небольшой оркестр заиграл вальс — ну, какая же Вена без вальсов! — и Алина слегка замешкалась:

— Я плохо умею это танцевать, — прошептала она.

— Я тоже, — улыбнулся в ответ Вадим Сергеевич. — Но только так у нас ничего не получится. Ближе ко мне. И забудь о равноправии.

Все у них получилось, Алина обладала врожденным чувством ритма, да и сама атмосфера уютного зала, благожелательных людей и вообще — праздника, сделала свое дело.

— Я так счастлива, — шепнула Алина, когда он вел ее обратно к столику. — Так счастлива…

— Тогда и я счастлив, — улыбнулся в ответ Вадим Сергеевич.

Он вдруг понял, что действительно счастлив — впервые после смерти Инны. И тут же волной накатило чувство огромной вины: он развлекается с невестой сына, который тянет солдатскую лямку, танцует, как молоденький, и к тому же притворяется перед всеми, что Алина — его дочь. Притворяется?

Это чувство не покидало его весь вечер и почти бессонную ночь. К счастью, на следующий день была запланирована долговременная экскурсия под символическим названием «Венский лес», значительную часть которой предстояло провести в автобусе. Там Вадим Сергеевич все-таки немного подремал.

Он практически не помнил, как они осматривали город Баден с его знаменитыми термальными источниками и старейшим в Австрии казино. Алина, разумеется, пожелала во что бы то ни стало разочек сыграть в рулетку и, как всякий новичок, немедленно выиграла. Она чуть ли не прыгала от восторга.

— Я угадала, я угадала! Я поставила на свой возраст и угадала! Вот так вот!

Действительно шарик, поколебавшись, сколько положено, закатился в лунку с цифрой девятнадцать.

— Теперь вы! — потребовала Алина у Вадима Сергеевича. — Поставьте мой выигрыш на цифру вашего возраста!

— Деточка, — рассмеялся Вадим Сергеевич, — такой цифры в рулетке не предусмотрено! Забирай свой выигрыш, купишь себе на него отличный сувенир из Вены.

Алина смутилась, залилась краской и молча отправилась менять свои фишки на деньги. Более или менее она пришла в себя уже при осмотре монастыря Святого Креста. Вот там-то, при дегустации освященного вина, производимого в монастыре, все и началось.

Вадиму Сергеевичу следовало догадаться, что монастырское вино — штука коварная, особенно для юной непьющей особы. Но он как-то проглядел, что Алина выпила почти бокал. А через полчаса после этого, когда их автобус проезжал мимо поселка Майерлинг, и гид рассказывал историю трагического конца кронпринца Рудольфа и его возлюбленной — двойного самоубийства, лишившего Австрию наследника престола, Алина заплакала.

— Что ты, девочка? — переполошился Вадим Сергеевич. — Это ведь было так давно! Возможно, это просто красивая легенда…

— Это не легенда, — тихо ответила Алина, вытирая глаза. — Я читала: они действительно покончили с собой из-за того, что не могли быть вместе. А я…

— А что ты?

Алина помолчала, потом сказала ровным и неестественно спокойным голосом:

— А я люблю вас и должна выйти замуж за другого…

В ту же ночь она тихо проскользнула в его комнату. У Вадима Сергеевича не хватило воли остановить это безумие…

Господи, меньше всего на свете он хотел это останавливать!

 

Глава четвертая

Неожиданная развязка

«Я сошел с ума, — думал Вадим Сергеевич, глядя невидящими глазами в иллюминатор самолета. — Окончательно и бесповоротно. И самое ужасное то, что мне это нравится. А через три месяца вернется Сергей. Какими глазами я буду на него смотреть? Что я ему скажу?»

Ответов на эти вопросы не находилось. Да и особого желания искать их не было. Если честно, желание было одно-единственное: снова и снова обнимать и целовать смуглую, тоненькую девушку, почти девочку, которая…

Которая оказалась просто фантастической любовницей! В общем-то неискушенного в любовных делах Вадима Сергеевича неумелые, но пылкие поцелуи, робкие, но такие страстные объятия просто-напросто свели с ума. Можно было сколько угодно вспоминать старую пословицу о седине и о бесе — на ситуацию это никак не влияло.

Уйти жить в еще не до конца отремонтированную студию и никогда больше не оставаться наедине с Алиной? Разумно, конечно, но… Но совершенно невозможно. По-прежнему жить в одной квартире, встречаться в кухне за завтраком или ужином, спать в соседних комнатах и делать вид, что ничего не произошло? Чуть менее разумно, но еще менее возможно. Продолжать то, что началось этой ночью в венском отеле?

Вадиму Сергеевичу было бы намного легче, если бы сама Алина хоть как-то обозначила свое отношение к, мягко говоря, непростой ситуации. Но она замкнулась в каком-то отстраненно-спокойном молчании, не проявляя вообще никаких эмоций. Хладнокровный расчет? Шок от случившегося? Снова вопросы — и снова никаких ответов.

А впереди были еще два дня в Санкт-Петербурге, билеты в который все-таки удалось достать. А там — заказанные по телефону номер в гостинице, экскурсии в Петергоф и в Царское Село, балет в Мариинском театре… Алина об этом еще не знала, Вадим Сергеевич намеревался сделать ей сюрприз. Но с сюрпризами она его опередила. И что теперь?

Как выяснилось, Вадим Сергеевич напрасно опасался и ждал неведомого. Два дня в северной столице пролетели, как волшебный сон, а две ночи… Алине не пришлось самой проявлять инициативу, возможно, она ее и не проявила бы больше никогда, но остановиться не мог уже он сам. Несмотря на угрызения совести, переживания и тому подобное. Не мог и не хотел.

Они не говорили друг другу о своих чувствах. На их счастье, в Санкт-Петербурге стояла редкая для конца апреля погода: теплая, безветренная, почти летняя. И прогулка по Царскому Селу стала еще одним праздником в этой нескончаемой череде. Еще одним, но не последним.

— Как красиво, — негромко произнесла Алина в машине на обратном пути. — Мне кажется, за эти дни я испытала столько счастья, сколько другие за всю жизнь не испытывают. Спасибо.

— Не за что, — так же негромко отозвался Вадим Сергеевич. — Поверь, я испытываю то же самое. Только…

Алина покачала головой:

— Не нужно. Не сейчас. Не здесь.

— А когда же? — вырвалось у Вадима Сергеевича. — Ты напишешь… Сергею?

Алина снова покачала головой:

— Нет. Такое в письмах не сообщают. Пусть дослужит спокойно.

— А потом?

— А потом я ему скажу.

— О чем?

Алина слегка улыбнулась:

— Обо всем, наверное. Только… Только я не уверена, что должна называть имена. Это лишнее.

— Тогда — что же?

— Просто скажу, что полюбила другого. И хватит об этом, я не хочу загадывать наперед, это ни к чему хорошему не приводит. Мы приехали, вот наша гостиница.

За ужином в гостиничном ресторане оба говорили о пустяках, потом был балет в «Мариинке» и, казалось, Алина была всецело захвачена историей несчастной девушки Жизель, так непохожей на ее собственную историю.

«Молодость, — с какой-то безнадежностью думал Вадим Сергеевич. — Молодым все легко: встречаться, прощаться, влюбляться… Они думают, что у них впереди если не вечность, то уж век-то точно, и на этот — их — век им всего еще будет отпущено полной мерой. Она скажет… А я потом буду утешать сына, которого сам же и обидел так жестоко. А потом? Нет, об этом даже думать страшно, права Аля, не нужно ничего загадывать наперед, не нужно…»

А ночь снова сделала ненужными какие бы то ни было объяснения и предположения. Пожалуй, это был один из тех редких случаев, когда любовь не нуждается в словах. Так, по крайней мере, казалось Вадиму Сергеевичу, только он все-таки ошибался. Больше всего на свете Алине хотелось услышать от него те самые «главные слова», которые превратили бы их сумасшедший роман в нечто более серьезное и… прочное.

Она не слышала этих слов от Сергея, который всего-то два с небольшим года тому назад стал ее первым мужчиной. И она была у него первой, чего он никогда не скрывал. В принципе не любивший лишних слов, Сергей считал само собой разумеющимся, что они с Алиной поженятся, хотя и предложения, как такового, не делал. Просто в один прекрасный день начал обсуждать детали их свадьбы. Хотя… и подобные разговоры не слишком жаловал.

Алине казалось, что она его любит. А потом, после смерти Инны Ивановны, когда увидела огромное, неподдельное горе своего будущего свекра, поняла, что вот она — настоящая любовь. Испытала чувство огромной жалости к Вадиму Сергеевичу, незаметно перешедшее в нежность и стремление позаботиться. А уж от этого чувства до любви было даже меньше, чем один шаг, который она и сделала, опьянев от весеннего воздуха прекрасного, романтического города.

Сделала — и окончательно потеряла голову от уже совершенно других ощущений. Близость с Сергеем оставила ее практически равнодушной: ни особых мучений, ни особого блаженства. Но ведь они собирались пожениться! Хотели, чтобы у них было, как минимум, трое детей. А Алина вовсе не была наивной и прекрасно знала, откуда берутся дети.

Но теперь… Все мысли о замужестве, детях и прочих атрибутах семейной жизни просто вылетели у нее из головы. Она любила — и наслаждалась каждым мгновением этой любви. Если бы еще Вадим Сергеевич сказал, что тоже любит ее. Хотя бы раз это сказал!

Но он шептал ей нежные слова, а тех, которых она так ждала, не произносил. Может быть, и не любил, просто — не устоял перед искушением? Тогда она — вдвойне предательница, и никакого снисхождения не заслуживает. Вернется Сергей, она скажет ему, что полюбила другого, что была его любовницей и теперь не может выйти замуж, как думалось раньше. Не может — и все.

Где и как она будет жить, Алина не слишком задумывалась. Тут Вадим Сергеевич был как раз прав: молодость не обременяет себя расчетами и рассуждениями. Что будет — то и будет, как-нибудь все образуется, на одном городе свет клином не сошелся, можно будет уехать куда-нибудь подальше, постараться все забыть и начать новую жизнь. Как, где, с кем? Сейчас это не имело абсолютно никакого значения.

Когда они на следующий день собрались в Петергоф, то, не сговариваясь, приняли тот же тон общения, что и в Вене. Только обращение «дядя Вадим» исчезло из речи Алины, именно исчезло, она просто делала микроскопическую паузу после местоимения «вы» и продолжала говорить, как ни в чем не бывало. Точнее, отвечать на вопросы или восторгаться увиденным.

Кресла в небольшом салоне первого класса были расположены на носу прогулочного катера, обзор был потрясающим, а стекла надежно защищали от довольно-таки прохладного, хоть и южного ветра. Несмотря на то, что сезон только-только начался, пассажиров уже было достаточно: не забронируй Вадим Сергеевич билеты прямо из гостиницы, стоять бы в очереди часа два, не меньше.

— А в Петергоф можно попасть только по морю? — спросила Алина.

— Это не море, девочка, это — Финский залив, довольно мелкий.

— Какая разница?

— Да никакой. Нет, можно ехать и на машине, но я хотел показать тебе Кронштадт. Видишь, вон там, справа.

Далеко справа, словно прямо из воды, вырастали какие-то строения и величественный собор с нестерпимо блестевшим на солнце золотым куполом.

— Красиво… — мечтательно сказала Алина. — Только море какое-то серое.

— Это же север. Вот поедешь на Средиземное море…

Вадим Сергеевич осекся на полуслове. Поездка на море — это ведь свадебное путешествие. А свадьбы, возможно, не будет…

Алина, словно бы не заметив возникшей неловкости, продолжала любоваться берегами по обе стороны залива. Это действительно было красиво: новые кварталы на Приморском шоссе и на Васильевском острове чуть ли не вплотную подступали к самой воде.

И в Петергофе она вела себя идеально: была ровно-веселой, в меру оживленной, в меру задумчивой, сравнивала местные дворцовые интерьеры с венскими чудесами и то и дело щелкала фотоаппаратом.

Вадим Сергеевич даже подумал, что если бы аппарат был не цифровым, а прежним, пленочным, неизвестно, сколько километров этой самой пленки понадобилось бы на снимки: сначала Москвы, потом — Вены и вот теперь — Санкт-Петербурга с его окрестностями. Все-таки технический прогресс — великое дело.

— Будешь заказывать отпечатки? — поинтересовался он. — Или просто сбросишь на компьютер?

Алина почему-то ответила не сразу, словно этот простой вопрос нуждался в самом тщательном обдумывании.

— Наверное, сначала сброшу на компьютер, — наконец ответила она. — А потом потихонечку буду делать отпечатки… не со всех, конечно.

— Почему? Это же память…

— Я и так ничего не забуду, — услышал он тихий ответ.

И снова почувствовал себя бестактным чурбаном. Зачем спросил? И без того ясно, что не забудет, оба не забудут эти дни и, особенно, ночи. Нет, нужно обязательно внести ясность… никому, в общем-то не нужную.

Вернувшись домой, Вадим Сергеевич испытал одновременно и облегчение, и сожаление. С одной стороны, он был рад, что может заняться привычным и любимым делом, хоть как-то отвлечься от своей нелепой и почти преступной любви. С другой же стороны…

С другой стороны он прекрасно понимал, что ничего подобного в его жизни больше никогда уже не будет. Жениться на Алине? Это однозначно — потерять сына. Не жениться? Потерять ее, не менее однозначно. Он уже достаточно хорошо знал ее характер, чтобы понимать: компромиссов она не потерпит, лгать никому не будет, просто уйдет. Но — куда?

Вот от этих мыслей и этих вопросов Вадим Сергеевич и сбегал каждое утро в свой офис, давая себе слово, что проведет там весь день, а может быть, и весь вечер, допоздна. И каждый вечер возвращался домой не позже восьми часов, зная, что дома его ждет Алина. И не просто ждет, а готовится к его приходу, старается, поддерживает в доме почти стерильную чистоту, красиво накрывает на стол, подает любимые его блюда.

«Она была бы мне идеальной женой, — все чаще думал он. — Да, я на двадцать пять лет старше, но ведь есть масса примеров счастливых браков и с такой разницей в возрасте. Конечно, она захочет иметь детей, но ведь и я, на самом деле, хочу того же. Хочу — и не могу. Сергей никогда не простит мне такого… предательства».

И ему, и Алине было трудно поверить в то, что несколько месяцев, оставшихся до приезда Сергея, они проведут вот так — то ли в идиллии, то ли в напряженном ожидании неизбежного конца этой самой идиллии. И тем не менее… Не зря ведь говорится, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Когда до приезда Сергея оставалось меньше недели, Вадим Сергеевич как-то вдруг понял, что последние два месяца письма от сына приходили крайне редко. Точнее, пришло всего одно, причем короткое и маловразумительное. Единственное, что в нем было прописано достаточно четко: дата предполагаемого приезда. Но — предполагаемого, поскольку срок демобилизации вещь вообще крайне условная. Может реализоваться день в день, а может и растянуться, причем достаточно серьезно.

Впрочем, было похоже, что Алину не слишком волновала неуклонно приближающаяся дата. Правда, она убрала квартиру до неправдоподобного блеска, проследила за тем, чтобы «студия» для Вадима Сергеевича была закончена и полностью очищена от последствий ремонта. Забила продуктами оба холодильника — для себя, точнее, для них с Сергеем, и для Вадима Сергеевича. И…

И — все. Как ни приглядывался Вадим Сергеевич к своей юной возлюбленной, он не смог заметить ни малейшего признака озабоченности, нервозности, опечаленности. Напротив, она стала удивительно спокойна, настолько спокойна, что Вадима Сергеевича как-то посетило совершенно несвойственное ему образное сравнение: когда рыбка умирает, она перестает трепыхаться.

Впрочем, никаких признаков того, что Алина погибает, тоже не было. Наоборот, она стала чуть более земной и темпераментной, чем до этого. Радоваться ли такой перемене или огорчаться, Вадим Сергеевич не знал. С одной стороны, это было прекрасно, с другой — немного тревожно.

Накануне предполагаемого приезда Сергея Алина впервые не пришла ночевать в спальню. Вадим Сергеевич, прокрутившись какое-то время в ожидании, не выдержал и отправился к ней сам. Алина оказалась даже не в комнате Сергея, где когда-то жила, а в так называемой гостевой комнате, которую она облюбовала после возвращения из поездки в Вену. И не спала, даже не лежала в постели, а совершенно неподвижно сидела в кресле возле окна.

— Ты заболела?

— Нет, — после весьма ощутимой паузы ответила Алина. — Я здорова.

— А почему же…?

— Сегодня может вернуться Сергей. Будет неправильно, если он застанет нас… ну, врасплох.

Вадим Сергеевич испытал одновременно и чувство восхищения, и стыда. Эта девочка — такая умница! — предусмотрела все детали. А он, уже практически пожилой человек, продолжал прятать голову в песок, как страус и надеяться на то, что все каким-то непостижимым образом рассосется, устаканится и тому подобное.

— Ночью нет поездов по его маршруту, — попытался он все-таки оставить за собой последнее слово.

— А если он прилетит на самолете? Или приедет на попутке?

— Зачем?

Алина пожала плечами.

— Не знаю. Но мне как-то тревожно.

— Может быть, мне лучше завтра не уходить в офис? Точнее, уже сегодня.

— Нет! — почти выкрикнула Алина.

Потом помолчала и добавила уже более спокойно:

— Не нужно. Мне легче будет самой, то есть одной. Иначе Сергей все поймет, а вам с ним жить дальше.

— А тебе? — задал давно наболевший вопрос Вадим Сергеевич. — Тебе как жить?

— Спасибо, что не спросили с кем, — краешком губ усмехнулась Алина.

— Пожалуйста. Но ты не ответила на мой вопрос.

— А я не знаю ответа. Посмотрю, как ситуация сложится. Тогда и решу.

— И не позволишь мне принять в этом участие?

И тут Алина внезапно разрыдалась. Она плакала так горько и так отчаянно, что у Вадима Сергеевича в полном смысле слова перевернулось сердце. Он подошел к ней и опустился на колени перед креслом.

— Ну что ты, — бормотал он, целуя ее неподвижные руки. — Ну, перестань. Все образуется, вот увидишь. Сергей — нормальный, разумный парень. Он же в состоянии понять, что первая детская влюбленность…

Алина успокоилась не сразу, но все-таки успокоилась. Вадим Сергеевич на руках отнес ее в постель, уложил, бережно прикрыл одеялом и сидел рядом, пока ее дыхание не стало ровным и спокойным. Уснула…

А ему уже и пытаться заснуть было бессмысленно: через два часа нужно собираться на работу. Обязательно нужно. Права Алина: он и сам не вынесет подобной очной ставки с сыном. Права его умница…

Его? Или уже…?

Алина проснулась от звука захлопнувшейся двери. Звук этот был едва различим, но все же его хватило, чтобы непрочный сон мгновенно разлетелся на сотни тысяч осколков, оставив ощущение тревоги и неуверенности. Через несколько секунд она осознала, что Вадим Сергеевич ушел на работу, что сегодня может вернуться Сергей, и что сегодня, скорее всего, ей придется из этого дома уходить.

О том, чтобы отправиться в институт на занятия, не могло быть и речи: она прекрасно понимала, что только понапрасну изведется там, не понимая ни слова на лекциях и в обязательном общении с однокурсниками. Две-три приятельницы знают, что со дня на день должен вернуться из армии ее жених — прикроют перед старостой потока, не страшно. Но вот как потом ходить в институт? Или в него и ходить-то уже не придется?

Ей вдруг стало страшно. До сих пор казалось, что все хоть и неприятно, в высшей степени неприятно, но вполне преодолимо. Нужно только сказать правду, ну, не всю, конечно, а лишь ее главную часть: я полюбила другого. Прости, но так вышло. Постараемся остаться друзьями…

Тьфу, пошлость какая, как в бульварных романчиках! Пошлость и глупость. Как они с Сережкой смогут остаться друзьями, если она, пока он служил в армии, премило развлекалась с другим? Да не один нормальный мужик этого не простит никогда в жизни!

Или… или все-таки простит? Ведь они с Сережкой столько лет были, вот именно что хорошими друзьями. А если решили пожениться, так потому только, что оба считали абсолютно естественным такое развитие отношений: дружба — любовь (читай, постель) — брак — дети. И тогда еще была жива Инна Ивановна…

Ох, если бы Инна Ивановна и сейчас была жива! Насколько бы все было легче, проще и чище! Никакой запретной любви к человеку, который должен в недалеком будущем стать ее свекром. Никаких романтических прогулок по Москве, Вене и Санкт-Петербургу. Вообще ничего такого, что окончательно вскружило ей голову и заставило открыть свои чувства. И не только чувства…

А если Сережка сегодня не приедет? Если это мучение, мучение ожидания растянется еще на неделю, месяц, а то и на несколько месяцев? Она же не выдержит, просто сойдет с ума. А как можно сойти с ума сложно?

Алина решительно вскочила с постели и отправилась в ванную. Вымыть голову, высушить длинные волосы, надеть домашнюю длинную юбку и какую-нибудь маечку. Все должно быть нарядно, но не слишком. Ждала? Да, ждала, но так, как ждут близкого родственника, для которого не нужно наряжаться и делать сложный макияж. Рада? Да, рада, но…

Время тянулось так, что Алина готова была вручную подводить стрелки на часах во всей квартире. Казалось, прошли сутки, а на самом деле только-только миновал полдень. Накануне она поставила тесто и уже успела испечь крохотные пирожки с капустой, любимое Сережкино блюдо. Поставила в духовку мясо, начистила картошку на гарнир. Неизвестно в который раз протерла пол на кухне…

И все равно звонок в дверь заставил ее вздрогнуть так, что чашка с чаем, которую она в этот момент подносила ко рту, выпала у нее из рук прямо на сияющие чистотой плитки.

Она распахнула дверь и увидела совершенно незнакомого молодого мужчину с атлетической фигурой и очень, очень знакомыми глазами. Сергей вырос по меньшей мере на ладонь, раздался в плечах, внушительная мускулатура угадывалась даже под военной формой. А глаза остались прежними: ясными, широко распахнутыми, синими-синими. Такими же, как у его отца…

— Алька! — выдохнул он. — Привет! Какая же ты стала красавица!

Все заготовленные слова тут же вылетели у нее из головы. Сергей бросил чемодан на пол в коридоре, ногой прихлопнул дверь и подхватил Алину на руки.

— Алька! Как я рад тебя видеть! Я боялся, что ты уйдешь в институт!

— Я… — попыталась она сказать.

— Потом, — бормотал Сергей, стремительно двигаясь к своей комнате. — Потом поговорим. Все потом…

Показалось ей, что во входной двери повернулся ключ? За широкой спиной Сережи она ничего не могла разглядеть…

А Вадим Сергеевич не выдержал — сорвался с работы сразу после обеда. Открыл дверь квартиры и увидел, как его сын — а кто еще это мог быть? — несет на руках женщину в свою комнату. Значит, он и Алина… Значит, молодость все-таки потянулась к молодости, а нежелание обсуждать эту тему — всего лишь обычное притворство. Она уже все решила. Она уже выбрала.

И тут его охватила страшная ревность. В голове вихрем пронеслось: «Ах, тварь! Уже наладилась в койку с Сергеем. Обо всем забыла. А ведь совсем недавно… Ну, так я ее сейчас убью, вот и все. Убью, пока ничего между ними не произошло!»

В следующую секунду он уже испугался собственных мыслей. Нарочито медленно вышел из квартиры, тихонечко закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и…

И остановился. Он просто не знал, что дальше делать, куда идти. Там, в квартире, осталась его любимая — все еще любимая! — девочка, которая только что предала его. Выбрала его собственного сына, давно запланированную свадьбу, поездку на Средиземное море. А он должен все это проглотить, сделать вид, что совершенно счастлив, кричать «горько»? Да никому он ничего не должен!

А что он теперь может сделать? Вернуться, нарушить их идиллию, рассказать Сергею, с кем он на самом деле хочет связать свою жизнь? Выгнать Алину из дома и из жизни? Почему? Да, она предала его. Но что же он не возмущался, когда несколько месяцев тому назад она предала своего жениха, его единственного сына? Почему тогда не выгнал? И почему не сделал для себя никаких выводов?

Нет, не будет он никому мешать. Но и на свадьбе присутствовать не будет, не дождется от него Алина такого подарка! Он просто уедет, как можно дальше, на долгий срок. Напишет Сергею письмо — и уедет.

Дальше он действовал уже совершенно автоматически. Отправился в новую квартиру-студию, по дороге зашел в хозяйственный магазин, купил замок и необходимые инструменты. В ларьке приобрел бутылку сомнительной водки и какие-то чипсы. В студии сменил замок, отключил телефон, устроился с выпивкой, закуской и пепельницей на диване и включил телевизор.

Так и вырубился спустя какое-то время, сидя, одетый, с почти пустой бутылкой в руке и с дотлевающей в пепельнице неизвестно какой по счету сигаретой. А пока не вырубился, думал только об одном: не думать! Не думать о том, что сейчас происходит там, между Сергеем и Алиной. Хотя воображение услужливо рисовало ему одну картинку за другой.

Он и представить себе не мог, что происходившее между женихом и невестой окажется совершенно не соответствующим этим картинкам. Сергей совершенно потерял голову, увидев Алину, и не смог справиться со своим первым порывом, равно как и Алина не смогла и не успела не то чтобы сделать — сказать что-нибудь. А поняв, что случилось, зарыдала.

Сергей, впрочем, тоже почему-то был не в восторге.

— Алька, прости, я — скотина, — с неподдельным чувством произнес он, торопливо одеваясь. — Но я, оказывается, соскучился.

— Это тебя в армии научили такому обращению? — сквозь слезы спросила она. — И что нам теперь делать?

Разумеется, он не знал, почему она задала такой вопрос, но истолковал его по-своему.

— Ты догадалась по письмам, да? Ну, я никогда не умел врать. И не собираюсь.

— О чем ты?

— Я не могу на тебе жениться. То есть могу, но…

Алина от изумления даже перестала плакать.

— Ничего не понимаю, — прошептала она. — Послушай, я хотела тебе сказать…

— Оденься, — почти приказал ей Сергей, отворачиваясь. — Нам нужно серьезно поговорить. Оденься и пойдем на кухню, что ли. Я вообще-то голодный.

На привычные слова Алина и среагировала вполне адекватно:

— Конечно, ты же с дороги! Иди прими душ, а я накрою на стол.

Сергей кивнул.

— Ладно. Отец на работе?

— Где же ему быть? — невольно вздрогнув, ответила Алина.

— Не звони ему пока, ладно? Я сам…

— Как скажешь, — пожала плечами Алина, окончательно переставшая что бы то ни было понимать.

Она и сама не собиралась звонить Вадиму Сергеевичу, мысленно попрощавшись с ним уже накануне, но просьба Сергея была для нее, мягко говоря, неожиданной.

Пятнадцать минут спустя они сидели на кухне. Сергей, конечно, сильно изменился, но аппетит у него остался прежним. Равно как и то, что никакие переживания, никакие события этот самый аппетит отбить не могли никогда. И сейчас он с нескрываемым удовольствием поедал салаты, пирожки, мясо, словом все, что наготовила Алина.

Ей же кусок в горло не шел, даже чай, который она себе налила, оставался нетронутым. В голове все время звучала странная фраза Сергея: «Нам нужно серьезно поговорить».

Неужели он что-то узнал? Как? От кого? Здесь, в родном городе, они никогда и никуда вдвоем с Вадимом Сергеевичем не ходили, а немногие близкие друзья давно привыкли считать Алину уже фактически родственницей сначала Инны Ивановны и Вадима Сергеевича, а потом только его. Что-то заметили подчиненные? Что они могли заметить, если Алина никогда не появлялась в офисе и никогда туда не звонила?

Наконец она не выдержала.

— Ты хотел со мной о чем-то поговорить?

Сергей заметно помрачнел и потянулся за лежавшими на столе сигаретами.

— Хотел, — произнес он, наконец, после третьей глубокой затяжки. — Только не знаю, как начать.

— Может быть, начну я? — сделала первый шаг к пропасти Алина.

Уж лучше самой туда броситься, чем ждать, когда столкнут!

— Не пойдет, — покачал головой Сергей. — За свои поступки должен отвечать мужчина.

Алина похолодела. Неужели он будет объясняться с отцом? Значит, действительно узнал…

— В общем, так, Алька… Не знаю, как мы теперь будем жить, но что случилось, то случилось. Я встретил одну девушку… то есть женщину и…

Алине показалось, что она ослышалась. Что он такое говорит? Он встретил другую? Он, а не она, любит другую? Или — не любит, а просто, как он выражается, «встретил», и теперь считает себя обязанным…

— Ты ее любишь? — услышала она свой собственный голос как бы со стороны.

Сергей пожал плечами и закурил новую сигарету.

— Ты знаешь, я не любитель громких слов. Наверное, да. Только и ты мне не безразлична, и не чужая. Столько лет…

— Почему ты не сказал этого до того, как мы…? Почему не дал мне слова сказать?

— Потому что свинья, — с раздражением отозвался Сергей. — Свинья и недоумок. Я ведь по тебе действительно соскучился, Алька. Но два года — большой срок.

— Я понимаю. Я тоже скучала по тебе, но тоже, в общем-то, отвыкла. И, наверное, то, что мы принимали за любовь…

— Было просто влюбленностью, — с видимым облегчением подхватил Сергей. — Ну, я всегда знал, что ты умница.

— Ты хочешь на ней жениться?

— Не обсуждается, — буркнул Сергей. — Впрочем, после сегодняшнего… Короче, она ждет ребенка.

— А если после сегодняшнего я тоже…?

— Алька, я, конечно, свинья и недоумок, но не дебил же законченный! У меня и до армии хватало ума тебя поберечь, и сейчас, как ни странно, хватило. Думаю, обойдется, раньше же обходилось.

— А если не обойдется? Аборт я делать не буду.

— Черт, ну, не знаю я тогда, не знаю! Слушай, у меня и так проблема — как отцу все это скормить. Он же меня сначала убьет, а потом, может быть, выслушает.

— Хочешь, я ему скажу? Не о том, что у тебя на самом деле случилось, а что я сама раздумала за тебя замуж идти. Меня-то он не убьет, надеюсь.

— Ну, скажешь… А дальше что? Со мной и моей… ну, в общем, матерью моего будущего ребенка он в одной квартире жить точно не станет.

— Что-нибудь придумаем. В общем, когда он придет сегодня с работы, мы сначала отпразднуем твое возвращение, а потом… постепенно…

— Точно, Алька! — просиял Сергей. — Так и поступим. Все равно Катерина приедет только через месяц. А к этому времени отец уже остынет. Давай-ка я ему звякну, типа, приехал, ждем, без тебя не наливаем.

— Звони, — кивнула Алина, чувствуя какое-то странное облегчение, смешанное с легкой грустью.

Секретарша Вадима Сергеевича сказала, что ее шеф давным-давно ушел с работы. Телефон в новой квартире не отвечал, мобильный — тоже.

— Странно, — подвел итог поисков Сергей, — батя обычно таких номеров не откалывает. Может быть, что-то случилось?

Тут у Алины все поплыло перед глазами и она, теряя сознание, опустилась в кухне прямо на пол.

 

Глава пятая

Сбывшееся пророчество

Вадим Сергеевич медленно приходил в себя, причем ему отчаянно этого не хотелось. Как и всякий мало пьющий человек, он не слишком хорошо переносил даже небольшое похмелье, а уж такое, какое посетило его этим ранним утром, могло считаться вообще концом света, апокалипсисом и Страшным Судом одновременно. Голова, естественно, болела, язык напоминал наждачную бумагу, а от неудобной позы затекло все тело, и вообще…

Глаза никак не открывались, словно были чем-то заклеены. Наконец ему удалось — с огромным трудом — приподнять веки. Не обнаружив привычных очертаний спальни, Вадим Сергеевич изумился было, но потом вспомнил — все и сразу. И это воспоминание отозвалось таким всплеском головной боли, что он снова закрыл глаза и даже застонал.

Что же произошло вчера? Сергей вернулся. И вместо того, чтобы устроить по этому поводу праздник, он, Вадим Сергеевич, зрелый и здравомыслящий мужчина, закатил самую настоящую истерику. Хорошо еще — самому себе. Что, он не понимал возможности подобного развития событий? Понимал, еще как понимал! Только гнал от себя эти мысли как можно дальше. Ничего хорошего это, естественно, не принесло, да и не могло принести.

Но, собственно говоря, что он видел? Алину на руках у Сергея? Само по себе это еще ни о чем не говорило… или говорило обо всем сразу. Его любимая предала их любовь? Может быть, да, а может быть, и нет. Зато сам он, несомненно, поступил не слишком красиво: ушел, напился и предоставил девушке самостоятельно выкручиваться из того положения, в которое попали оба. То есть заблудились вдвоем, а выход должна искать она одна.

Так. Теперь нужно отодвинуть эмоции как можно дальше и попробовать рассуждать здраво. Во-первых, сын вчера вернулся. Само по себе это прекрасно: живой, надо полагать, здоровый, лишнего служить не заставили, теперь начнет строить жизнь на гражданке. Как? Нет, это уже вопрос из другой серии и вообще — не по адресу. Как захочет, так и будет строить.

Во-вторых, Алина ему ничего не сказала. Не успела или не захотела? Опять вопрос из другой серии и опять — не по адресу. Она уже год как совершеннолетняя, сама способна принимать решения и отвечать за их последствия.

В-третьих… В-третьих, вчерашняя мысль насчет того, чтобы куда-нибудь уехать — подальше и надолго, — никакой критики не выдерживает. Здесь у него бизнес, здесь — источник благосостояния, здесь — будущее его, его сына и… его внуков, чего уж там! Значит, он просто не имеет права все бросить и, хлопнув дверью, гордо удалиться.

Кстати, о бизнесе. В офисе его, наверное, потеряли. Нужно хотя бы секретарше позвонить.

Вадим Сергеевич не без труда отыскал мобильник, оживил его и с изумлением увидел, что время приближается к полудню. Ничего себе поспал! Правда, сегодняшний день он себе заранее благоразумно освободил от важных дел: неизвестно ведь было, как поведет себя Сергей после объяснения с Алиной, и что при этом придется делать непосредственно Вадиму Сергеевичу. Хотя… это вот как раз до сих пор абсолютно неизвестно.

Секретарша, услышав голос шефа, тут же запричитала:

— Ой, Вадим Сергеевич, как хорошо, что вы нашлись! А то мы тут уже не знали, что и думать…

— Я, между прочим, не терялся, — буркнул Вадим Сергеевич. — Может человек элементарно проспать?

Секретарша могла бы сказать многое, поскольку работала у Вадима Сергеевича лет десять и на ее памяти ничего подобного не происходило даже в черные дни болезни и смерти Инны Ивановны. Но именно потому, что долго работала, не сказала ничего. Ни об отключенных телефонах и дверном звонке, ни о том, что сын с будущей невесткой с ума сходят от беспокойства, ни о том, что она сама прокрутила в голове уже сотню вариантов, один другого хуже.

— Скоро буду, — уже мягче продолжил Вадим Сергеевич. — Позвони Сергею, скажи ему, что все в порядке. А то я вчера немного… того…

Тут уж секретарша успокоилась окончательно. Шеф — хотя это и произошло с ним впервые! — повел себя как нормальный, среднестатистический мужчина. Отметил возвращение сына из армии, не рассчитал дозу, возможно, закатился куда-нибудь после застолья, теперь должен прийти в себя… Все в порядке, медициной, как говорится, не возбраняется.

Вадим Сергеевич стал, не торопясь, собираться на работу, с трудом ориентируясь в новой обстановке. Сварил кофе, только со второй попытки освоив мудреную кофеварку, сделал пару бутербродов, но тут же понял, что с едой погорячился: есть не хотелось абсолютно. Хорошо хоть голова перестала трещать и прояснилась.

Сделав несколько глотков кофе, он закурил и… услышал, как кто-то пытается вставить ключ в дверной замок. Его окатило горячей волной непонятных чувств: страха, надежды, вновь проснувшейся ревности, любви… Потому что только один человек мог пытаться войти в эту квартиру, только у него был второй комплект ключей. От замка, который Вадим Сергеевич накануне заменил собственными руками.

Он рванулся было отпереть дверь… и тут же снова опустился на место. Нет, не готов он сейчас к этой встрече, к этим неизбежным разговорам. Потом, позже, через несколько дней… Или хотя бы через несколько часов и в присутствии. Сергея. Объяснения с глазу на глаз он просто не выдержит. Каким бы это объяснение ни было.

Он прислушался и понял, что Алина ушла. Разумеется, она все поняла, всегда была очень разумной девочкой. И можно быть уверенным в том, что второй попытки увидеться с глазу на глаз она не сделает. Даже не позвонит. А жаль…

И тут замурлыкал мобильный телефон. Все-таки позвонила! Все-таки переломила свою гордость, беспокойство за него взяло верх. Не нужно брать трубку, не нужно…

— Слушаю, — выдохнул он.

— Батя, ну, наконец-то! — раздался басок Сергея. — Ты где пропадаешь? Я, между прочим, еще вчера приехал.

— Я зн… — начал было Вадим Сергеевич и осекся. — Я замотался, сынок, прости. Думал, к вечеру освобожусь, не рассчитал. И, понимаешь, перебрал чуток…

— Ты? — изумился Сергей. — Чудеса да и только. Батя, где ты?

— Через десять минут буду в офисе, — уклонился от прямого ответа Вадим Сергеевич.

— То, что надо, — почему-то обрадовался Сергей. — Я туда подгребу через полчасика.

— Один? — вырвалось у Вадима Сергеевича.

— Один. Поговорить нужно. Тут, понимаешь, такая петрушка получилась… В общем — не по телефону. До встречи.

Легко сказать — «до встречи»! То Алина приходит одна с явным намерением поговорить, то Сергей настаивает на беседе с глазу на глаз. Хотя Алина, возможно, просто забеспокоилась, не тот у нее характер, чтобы первой начинать выяснять отношения. И не только первой, вообще — выяснять.

Кое-как Вадим Сергеевич собрался, даже ухитрился не порезаться при бритье. Вгляделся в свое отражение: седины на висках вроде бы прибавилось, под глазами — тени, лицо осунулось. Даже глаза, всегда такие пронзительно-синие, теперь как-то поблекли.

«А пить нужно меньше, старый дурак, — с чувством подумал Вадим Сергеевич. — Полвека не пил, нашел время начинать!»

Сергей уже ждал его в приемной, причем вид у сына тоже был, мягко говоря, не блестящий. Обнялись, постояли какое-то время молча, и так же молча прошли в кабинет.

— Да, батя, видок у тебя… — нарушил, наконец, молчание Сергей. — И часто ты так? Прости, что спрашиваю…

— Да ладно! — махнул рукой Вадим Сергеевич. — В первый раз. И в последний. Не мое это. Давай лучше о тебе. Извини, что встретил так по-дурацки…

— Проехали! С кем не бывает? — философски заметил Сергей. — Как видишь, приехал.

— Когда свадьба? — вырвалось у Вадима Сергеевича.

— А свадьба, батя, уже была, — неожиданно отозвался Сергей. — Женился я два месяца тому назад. Вот такие дела.

— Как — женился? — ошарашено переспросил Вадим Сергеевич. — А Алина?

Сергей безнадежно махнул рукой:

— Алька в своем репертуаре. Сплошное благородство. Но, по-моему, расстроилась сильно. Какая-то она… смурная, что ли.

— Будешь тут смурной, — пробормотал Вадим Сергеевич, с трудом переваривая услышанное.

— Вчера, когда тебя потеряли, вообще в обморок грохнулась. С ней это что, бывает?

— Давно не было, — машинально отозвался Вадим Сергеевич.

Он не успевал осмысливать то, что говорил ему Сергей. Женился… на ком? Алина — сплошное благородство, ну, это понятно. А почему в обморок упала? Перенервничала? Испугалась за него? За себя? Или, так сказать, по совокупности?

— Она вроде бы в письмах на здоровье не жаловалась, — продолжал Сергей.

— Разберемся. Ты лучше расскажи про свою женитьбу. Или хочешь, пойдем пообедаем. Ты голодный?

— Я всегда голодный, — усмехнулся Сергей. — Хотя Алька меня вчера накормила по случаю возвращения прямо на убой. Готовит она классно, почти как мама.

— Да-да… Знаешь, я ведь заходил вчера домой. И видел, как ты Алину обнимал. Решил не мешать, ушел. А теперь ты говоришь, что женат…

— Да я же говорю, такая петрушка вышла, прямо беда. А ушел ты вчера зря, ничего такого не было. Ну, обрадовались встрече…

Вадим Сергеевич почувствовал, что с души свалился камень, размером с хорошую скалу.

— Пойдем пообедаем, — решительно произнес он, поднимаясь. — Алина пусть отдохнет, пойдем в наш главный ресторан. Там твоего приезда тоже ждут. И поговорим спокойно, потому что пока я совершенно ничего не понимаю.

— Понимаешь, батя, там у одного офицера младшая сестра есть. Катерина. Очень на маму в молодости похожа, я на фотографиях видел. И как-то так получилось… Словом, мы встречались-встречались, а потом она сказала, что ждет ребенка. Ну, ее брат все устроил, мы расписались.

— А жить где собираетесь? — поинтересовался Вадим Сергеевич, отодвигая пустую тарелку из-под жаркого.

Сергей пожал плечами:

— В нашей квартире, вроде бы места хватает. Только вот Алина…

— Она, считаешь, лишняя?

— Это она так считает! — вспылил Сергей и тут же остыл. — Хотя, конечно, права. Мы же с ней друг другу не чужие.

— Хоть это понимаешь, — вздохнул Вадим Сергеевич.

— А та квартира, которую ты на мое имя купил? Ее нельзя на Альку переоформить?

— Все можно, было бы желание. А у твоей… этой, Катерины, есть желание со свекром в одной квартире жить?

Сергей снова пожал плечами:

— Мы с ней это не обсуждали.

— Она работает или учится?

— Где в гарнизоне работать? — вопросом на вопрос ответил Сергей. — Поступала в институт, не прошла по конкурсу, как и я, с родителями не ладит, приехала к брату, тот холостой… пока.

— Ты ее любишь? — не выдержал Вадим Сергеевич.

— Я бы не женился, если бы не ребенок. Понимаю, ты не об этом спрашиваешь. Но другого ответа на твой вопрос у меня нет.

— В институт будешь поступать?

— Вряд ли. Семья, деньги нужны, стипендия тут… сам понимаешь. Устроюсь на какую-нибудь фирму с компьютерами, дело знакомое. Через месяц приедет Катерина…

— Когда ей рожать?

— В декабре. Месяца через два, два с половиной. Точно не знаю.

— Хочешь, я поговорю с Алиной? — неожиданно для себя спросил Вадим Сергеевич.

Сергей посмотрел на него с растерянностью. И с какой-то отчаянной надеждой.

Вадим Сергеевич набрал номер домашнего телефона. Долгие гудки. Никого. Он набрал номер мобильного телефона Алины. Металлический голос сообщил ему, что абонент либо отключен, либо находится вне зоны досягаемости. Первое было еще более или менее понятно, второе — совершенно нереально. В сравнительно небольшом городе все было в пределах досягаемости, даже если ходить пешком.

И тут Вадим Сергеевич внезапно понял все. Во-первых, где сейчас Алина. И во-вторых, если он не перехватит ее там, то найти потом будет, мягко говоря, проблематично. Девочка, судя по всему, решила разобраться с проблемой по-своему, а это значило — категорично и бескомпромиссно, так, чтобы обратный путь стал невозможен.

Неожиданно он вспомнил давнюю встречу с кладбищенской попрошайкой и ее слова: «Все у тебя будет… Только с плеча не руби, горячку не пори, да на Бога уповай». Вот именно! А он чуть было не сделал все наоборот.

— Отправляйся домой, — бросил он Сергею, вставая из-за стола. — Я вспомнил, у меня есть одно срочное дело. А к вечеру разберусь с Алиной, думаю, она к этому времени объявится. Наверное, побежала к какой-нибудь подружке…

— У нее нет таких подружек, — пробормотал Сергей, но возражать отцу не стал.

Как будто Вадим Сергеевич сам не знал, есть такие подруги у Алины или нет!

Он позвонил в гараж и велел подать машину к главному входу. А там отпустил шофера и сам сел за руль. Незачем всему офису знать, куда и зачем в середине дня сорвался шеф. И без того, если его план сработает, разговоров и сплетен будет достаточно. Но пусть лучше будут такие разговоры и сплетни, чем реализация замыслов Алины. Сумасшедшая, ну, совершенно сумасшедшая девчонка!

Осеннее кладбище выглядело унылым и совершенно безлюдным. Немудрено: моросил противный мелкий дождь, а внезапные порывы холодного ветра вообще сводили желание пребывания на свежем воздухе до минимума. Но и это играло на руку Вадиму Сергеевичу: чем меньше свидетелей будет, тем лучше. Для него.

Фигурку Алины он заметил метров за сто и сразу же испытал невероятное облегчение. Слава Богу, она еще в городе, не успела убежать, куда глаза глядят, не успела наделать непоправимых глупостей. Теперь все будет хорошо. Должно быть…

Золотистая куртка-пуховик с капюшоном надежно защищала Алину от всех погодных каверз. Брючки, кроссовки — замечательно, девочка не потеряла голову от свалившихся на нее стрессов, простудиться не хочет.

А вот стоящая на скамеечке большая дорожная сумка — с одной стороны, плохой знак: действительно куда-то собралась. С другой стороны, Вадим Сергеевич все рассчитал правильно: место, где еще можно перехватить Алину и время, которое она обязательно в этом месте проведет. Значит, их все-таки свела Инна. Хочется верить, свела теперь уже окончательно.

— Решила попрощаться? — негромко спросил он, подойдя совсем близко. — Правильно решила. А со мной, получается, даже говорить не о чем?

Алина вздрогнула от неожиданности, но не обернулась и головы не подняла. Вадим Сергеевич понял: плачет. Иначе обязательно посмотрела бы прямо в глаза, по-другому Алина разговаривать не умела и не любила.

— Ты решила уехать? Куда? И почему?

Снова молчание и чуть-чуть вздрагивающие плечи.

— Можешь не отвечать, если не хочешь. Только видишь ли, я не собираюсь тебя никуда отпускать. Во всяком случае, одну.

Алина так резко обернулась к нему, что Вадим Сергеевич невольно отступил на полшага.

— Не собираетесь отпускать? Ничего, отпустите, когда узнаете…

— Что такого потрясающего я должен узнать? Что Сергей разлюбил тебя и женился на другой?

— Уже женился? — ошарашено пробормотала Алина. — Этого он мне не сказал. Я так поняла, что собирается жениться.

— Это я собираюсь жениться, — очень ровным голосом ответил Вадим Сергеевич. — Между прочим, уже сегодня, в крайнем случае — завтра. Сумку ты собрала очень кстати. Скажи пожалуйста, а то платье, в котором ты была на выпускном балу, оно тоже в этой сумке?

— Да, — пробормотала Алина, заливаясь краской.

— Очень хорошо. Тогда поехали.

— Как вы не понимаете! — с отчаянием вдруг выкрикнула Алина. — Я не могу! Вчера…

— Я видел, — все так же спокойно ответил Вадим Сергеевич.

Алина с ужасом уставилась на него:

— Вы… вы… и что…?

— А ничего. Я видел тебя на руках у Сергея. От него, кстати, узнал остальное. Он клянет себя последними словами, и я его понимаю. Но и тебя, представь себе, понимаю тоже. Прыгать от восторга по этому поводу не собираюсь, но и трагедию устраивать… Зачем?

— Я так виновата… — пробормотала Алина.

— Не так уж ты и виновата. Это, скорее, я поступил, как последний осел. Нужно было не уходить, а… ну, кашлянуть, что ли. И ничего бы не произошло. Впрочем, все это ерунда. Главное — знаешь что?

Алина молча покачала головой.

— Главное то, что я тебя люблю. И жить без тебя не могу, не хочу и не буду. Это понятно?

Алина так стремительно бросилась ему на шею, что он чуть было не потерял равновесие.

— Я думала, вы никогда мне этого не скажете, — прошептала она. — Я так ждала…

— Аля, детка, не заставляй меня чувствовать себя совсем уж преступником, — заставил себя улыбнуться Вадим Сергеевич. — Если бы я тебя не любил… Неужели ты думаешь, что я решил просто поразвлечься? Ну все, закончили лирическую часть. Поехали, у нас сегодня еще масса дел.

Он подхватил одной рукой сумку Алины, и, продолжая обнимать ее, бережно повел к выходу с кладбища.

— Куда мы едем? — спросила Алина, усаживаясь в машину.

— Ко мне, — просто ответил Вадим Сергеевич. — Туда, где я родился. Ты не возражаешь, если наша свадьба будет совсем-совсем скромной?

Алина покачала головой.

— Вот и отлично. По дороге заедем в один магазин, нужно кое-что купить. И еще — снять деньги с кредитки. Боюсь, в моей родной деревне банкоматов еще не поставили. Да, вот еще что! Я женюсь на тебе с одним условием…

Он заметил, как Алина сразу будто бы застыла, и тут же мысленно обругал себя дураком.

— Ты будешь, наконец, говорить мне «ты». Хотя бы после свадьбы, — торопливо продолжил он, желая немедленно исправить свой промах.

Алина несмело улыбнулась и ответила:

— Я постараюсь. После свадьбы…

План у Вадима Сергеевича сложился внезапно и был предельно прост. В течение долгих лет он жертвовал деньги на восстановление церкви в той деревне, где родился. Редко, но приезжал туда сам, в свое время приехал вместе с Инной и, не рассказывая об этом никому, обвенчался с нею. В той же церкви он заказывал и заупокойные службы по жене. А теперь хотел, чтобы его сегодня же обвенчали там с Алиной.

Правда, нарушать законы впрямую он не собирался. Без гражданской регистрации брака венчаться нельзя, это всем известно. Конечно, для него бы сделали исключение, но Вадим Сергеевич собирался сделать чуть-чуть по-другому. Организовать регистрацию там же, в бывшем сельсовете, который теперь, кажется, назывался управой. А почему бы и нет?

По дороге в деревню он заехал в небольшой салон для новобрачных и, оставив Алину в машине, купил два простеньких кольца и еще что-то, уложенное в красивый пакет. Потом снял деньги с карточки и вернулся к Алине.

— Ты туфли парадные взяла? — спросил он ее самым будничным тоном, на какой только был способен.

Алина только кивнула. Глаза ее сияли так, как это уже было во время их прогулок по Вене, тех самых, где началась их любовь… Или она началась все-таки не там, а раньше? Какая теперь разница! Для Вадима Сергеевича главным было то, что он мог жениться на женщине, без которой не мыслил себе жизни. И то, что эта женщина была, кажется, по-настоящему счастлива.

В деревню они приехали очень удачно: все местное начальство еще присутствовало. И уговорить кого нужно открыть соответствующий кабинет, достать нужную печать и сделать в паспортах соответствующую запись оказалось легче легкого. Хотя нельзя сказать, чтобы очень дешево, но, в принципе, вполне по-божески.

— Ну вот, — сказал Вадим Сергеевич совершенно потерявшейся от такого стремительного развития событий Алине, — теперь ты моя законная супруга. Перед людьми. Пойдем с Богом договариваться.

Алина испуганно ахнула:

— Зачем вы так говорите? Так нельзя…

— Ну, раз нельзя, значит не буду, — покладисто согласился Вадим Сергеевич, прекрасное настроение которого ничто уже не могло омрачить. — Пойдем побеседуем с батюшкой. Повезет — окрутит нас прямо сегодня же.

— А… а если не повезет?

— Тогда завтра.

Священник как раз садился ужинать. Сказать, что он обрадовался нежданным гостям — значит, ничего не сказать. И он, и его супруга, полная, подвижная женщина средних лет, не знали, куда посадить Вадима Сергеевича с его спутницей, чем угостить…

— Вот уж порадовали, — то и дело повторял отец Василий, — вот уж воистину дал Бог счастье. Каждый день за вас молюсь, вон матушка не даст соврать, да и не я один, все прихожане, почитай, вас благодетелем считают. Кабы не вы, по сей день храм бы в руинах пребывал, жертвуют-то охотно, да с каких доходов жертвовать?

— Так уже отстроились окончательно? — осведомился Вадим Сергеевич.

— С Божией помощью, — скромно ответил отец Василий. — Теперь уж только украшать храм будем по мере сил наших.

— А я ведь с просьбой, батюшка, — круто перешел к делу Вадим Сергеевич. — Вот невеста моя, то есть уже жена — по людским законам. Нам бы обвенчаться…

— Вас действительно сегодня сам Господь привел! — всплеснула руками попадья. — Вчера понедельник был, завтра среда, в постные-то дни не венчают. А сегодня… Давай, батюшка, готовь, что нужно, а я сбегаю певчих покличу, да свидетелей каких-никаких соберу.

— А без свидетелей никак нельзя? — осведомился Вадим Сергеевич.

Попадья закатила глаза в непритворном ужасе:

— Да как же без свидетелей-то?! Венцы держать — уже двое нужны. А еще…

— Ты, матушка, не болтай, а беги, куда собиралась, — добродушно осадил ее отец Василий. — Время-то идет, уже, глянь, девятый час. Только-только успеть.

— Кстати, Алечка, тебе нужно переодеться, — как бы между прочим заметил Вадим Сергеевич. — Матушка Наталья, покажите моей невесте, где можно подвенечное платье надеть.

— Сейчас старшую дочку позову, она у нас в этих делах большая мастерица — наряжаться, да перед зеркалом крутиться. Франтиха…

В голосе матушки Наталье проскользнуло чуть заметное неудовольствие. Видно, не все было гладко в большой семье сельского священника, тоже проблемы существовали.

«Франтиху» долго звать не пришлось, появилась практически немедленно. А когда узнала, что от нее требуется, разволновалась и разрумянилась так, словно это ей самой предстояло идти под венец. Тут же утащила Алину в соседнюю комнату, откуда и доносились теперь скороговорки и переливчатый смех.

Они вышли минут через двадцать, и у Вадима Сергеевича перехватило дыхание: так прекрасна была Алина. Гладкий атлас цвета слоновой кости красиво облегал тонкую талию, широкие рукава ниспадали до запястий, где были прихвачены манжетами, и, как и пояс, были расшиты искусственным жемчугом…

— Хороша! — ахнула вернувшаяся матушка Наталья. — Невеста-то у нас — чисто царевна! Только вот головка непокрытая…

— А это мы сейчас исправим, — нарочито-равнодушно отозвался Вадим Сергеевич. — Это для нас и не проблема вовсе, а так — чепуховские пустяки.

Он раскрыл нарядный пакет и достал оттуда… длинную, прозрачную фату, схваченную сверху венчиком из цветочков. Бережно надел на Алину. Ну вот, все и сладилось.

«Венчается раб Божий Димитрий рабе Божией Анне», — эти неожиданные имена заставили жениха и невесту очнуться от прекрасной нереальности происходящего и взглянуть друг на друга непонимающими глазами. Кого это венчают?

Взглянули — и тут же поняли: называют те имена, которые были даны им при крещении, и про которые они оба просто забыли. Разве так бывает? Значит — бывает…

Вот и кольцами обменялись, вот и вокруг аналоя пошли. Теперь уже действительно — муж и жена, не только по документам. «Что Бог соединил, человек да не разлучит…»

На скромном свадебном ужине, на скорую руку устроенному матушкой Натальей с помощью дочерей и соседок, Алина выглядела хоть и счастливой, точнее умиротворенной, но какой-то уставшей, бледной до прозрачности. Попадья несколько раз пристально на нее посмотрела, а потом, улучив минутку, отозвала в соседнюю комнату.

— Ты, молодушка, уж не в положении ли часом? — без предисловий осведомилась она.

Алина широко распахнула изумленные глаза:

— С чего вы взяли? — пролепетала она.

Матушка Наталья усмехнулась:

— А я до того, как замуж выйти, на акушерку выучилась. Да и теперь, считай, всю деревню пользую. У меня глаз наметанный, с двух недель определяю, без всяких приборов.

— Так у меня больше двух недель? — как-то отстраненно спросила Алина.

— У тебя, милая, уже все пять… Что с тобой?

Алина побледнела и потеряла сознание.

Когда матушка Наталья деликатно объяснила перепуганному Вадиму Сергеевичу причину этого обморока, тот несколько секунд сидел, ничего не соображая. Смысл слов чрезвычайно медленно доходил до его сознания. А потом он вдруг понял все. Понял — и вспомнил до конца то, странное пророчество:

«И внуки у тебя будут, и сын, я вижу. Все будет. Только с плеча не руби, горячку не пори, да на Бога уповай. Все и сладится…»

* * *

Внучка Вадима Сергеевича, Диана, родилась в середине декабря, и из роддома ее привезли на новую квартиру — подарок дедушки к свадьбе, на которой он не был. Сергей, кажется, был счастлив, во всяком случае, так выглядел, и с молодой женой жил вполне мирно. Впрочем, при его характере это было неудивительно, равно как и то, что следующий ребенок — сын Вадим — появился на свет ровно через год после сестренки — день в день.

А сын Алины и Вадима Сергеевича, Иван, родился через полгода после своей племянницы: темноволосый мальчик с ярко-синими глазами, который, если верить акушерке, закричал раньше, чем выплюнул воду. Шлепать его, во всяком случае, не понадобилось. Зато во время крещения вел себя паинькой и даже не пикнул, когда отец Василий окунул его в купель.

Кажется, один из русских классиков сказал, что все счастливые семьи похожи друг на друга. Увы, он ошибался. Вадим Сергеевич и Алина были очень счастливой семьей, но ничуть не походили на другие счастливые семьи.

Впрочем, может быть, это другие счастливые семьи не походили на них?