Конечно, прическа – по московским меркам – обошлась мне в целое состояние, но дело того стоило. Впервые в жизни из той скудной растительности, которую я иногда в шутку называю волосами, на моей голове появилось что-то пристойное. Справедливости ради скажу, что красавицу из меня не удалось сделать даже парижским куаферам. Но и без этого, когда я явилась на ужин, держа голову точно хрустальный сосуд и благоухая лаком, вся наша группа – напомню, почти полностью женская – пришла в безумный восторг, смешанный с ужасом.

Ужасались, разумеется, той сумме, которую я не пожалела на такое дело, но восторгались мною. И это всеобщее восхищение до такой степени меня размагнитило, что я совершила абсолютно несвойственный мне поступок: дала посторонней, в общем-то, женщине поносить принадлежащую мне вещь. Точнее, тот самый роскошный белокурый парик, который успел мне до чертиков надоесть за время нашего с ним вынужденного совместного сосуществования.

Произошло это вот как. Поохав и поахав насчет моей роскошной прически, одна из дам обратилась ко мне с совершенно неожиданным текстом:

– Милочка, а не можете ли вы оказать мне небольшую услугу?

Я, грешным делом, решила, что речь идет о сопровождении ее в магазин в качестве личного переводчика. Хотя, вот провалиться мне на этом месте, не помню, чтобы афишировала перед кем-нибудь свое знание языка. Впрочем, в том эйфорическом состоянии, в котором я пребывала последние дни, вполне могла утратить бдительность. Так что на всякий случай насторожилась:

– А чем, собственно, я могу быть вам полезна?

Прозвучало отнюдь не любезно, несмотря на некоторую изысканность формулировки, но дама, похоже, не обратила на это внимания.

– Понимаете, завтра мы с подругой идем в варьете. Уже сдали деньги – по пятьсот франков, – и вдруг я сообразила, что с такой прической, как у меня сейчас, не то что в кабаре – в универмаг идти стыдно…

– Вы хотите, чтобы я дала вам адрес парикмахерской? Пожалуйста.

– Ах нет, милочка, что вы! Я не могу платить за пустяки такие бешеные деньги! Я просто хотела попросить вас одолжить мне на завтра ваш роскошный парик. Вам он явно не нужен, а я и так блондинка…

Ну, если бы я вылила себе на голову полный флакон перекиси водорода, тоже была бы блондинкой. Не понимаю женщин, которые красят волосы и напрочь забывают о том, что они имеют неприятную особенность: отрастая, возвращаться у корней к естественному цвету. А вообще логика восхитительная: выбросить пятьсот франков, чтобы посмотреть на раздетых девочек в варьете и выпить бокал скверного шампанского, и пожалеть сто франков на прическу. Ну, у богатых свои причуды. Так или иначе я собиралась вежливенько ей отказать, но пока придумывала пристойный предлог, момент был упущен. Дама вцепилась в меня, как клещ в собачий хвост, а я, поняв, что роль переводчика мне не грозит, неожиданно для себя согласилась. В конце концов мне этот самый парик предстояло надеть еще только один раз – на обратном пути в Москву, а портить отношения с товаркой по группе было глупо. Впрочем, я бы пошла и на это, если бы не находилась в восхитительно-добродушном настроении: пусть пользуется, черт с ней.

По-видимому, дама почувствовала, что ей просто повезло, иначе пришлось бы за красоту выкладывать свои кровные. Так или иначе она ухватила парик, который я ей протянула, точно утопающей – спасательный круг, и молниеносным движением напялила себе на голову. Ничего более кошмарного в жизни не видела – точь-в-точь баба-яга из детского спектакля. Интересно, я в этом парике так же смотрелась?

– Прелестно! – воскликнула эта безумная, созерцая себя в карманном зеркальце. – Вы ангел, милочка, спасибо вам большое! Я только причешусь поаккуратнее…

И исчезла в направлении дамской комнаты. Вернулась, надо сказать, в почти пристойном виде, но до совершенства ей было еще ой как далеко.

– Я завтра подкрашусь как следует и другое платье надену, – утешила она меня. – Это же просто мой естественный цвет!

Никогда не была почитательницей женского ума, но всякий раз, сталкиваясь с подобным феноменом, теряю дар речи. Не родилась еще женщина, у которой был бы такой собственный цвет волос. Даже Аська, натуральная блондинка, что-то делает со своими патлами, чтобы они смотрелись поэффектнее. И парик заказала под цвет краски, а не родной шевелюры. А у этой – свои такие же, извольте радоваться. Впрочем, что я взъелась на нее – и так богом обижена. Сама слышала, как она жаловалась, что настоящие мужчины перевелись лет двадцать тому назад. Посему она одинока, а ей, по ее собственным словам, тридцать два года. С двенадцати лет разочароваться в мужчинах – это что-то особенное.

Вечерняя прогулка после ужина на сей раз никого не прельстила: накрапывал дождь, который вот-вот должен был перейти в приличный ливень. Я, правда, с удовольствием посидела бы в каком-нибудь кафе на террасе, ибо в девять часов вечера в Париже все самое интересное как раз только и начинается. Но одной было немного боязно – сказывалась московская выучка: после наступления темноты из дома лучше не выходить. Совковые корни, если вдуматься, – страшная вещь. Дай бог, чтобы наши дети не получили их в качестве генетического наследства!

К тому же я здраво рассудила, что перед завтрашним свиданием было бы неплохо выспаться. Ну и, разумеется, поберечь то хрупкое сооружение, которое красовалось на моей голове. Малейшая оплошность – и вновь стану похожа на оплешивевшую белку.

На следующее утро за завтраком мне пришлось долго и нудно объяснять нашему гиду, почему я не поеду вместе со всеми на Эйфелеву башню. На ее памяти подобного не случалось: все туристы, независимо от возраста, национальности и страны проживания, лезли на самый верх этой башни, чтобы увидеть город с высоты птичьего полета.

– Я боюсь высоты, – сказала я чистую правду. – Если влезть на табуретку, еще куда ни шло. А если, скажем, на стремянку, то уже плохо. Голова закружится, вполне могу упасть.

– А вы не подходите близко к ограде. И вообще, там все предусмотрено: парапеты высокие, специальные ограждения. Захотите – не вывалитесь.

– Я и не хочу вываливаться, – продолжала я с ангельским терпением гнуть свою линию, – но, согласитесь, глупо лезть на башню, чтобы стоять там с закрытыми глазами. А если я их открою, у меня закружится голова. И не хочу я ничего рассматривать с птичьего полета: я не воробей и не голубь, летать не умею.

– Но вы все-таки подумайте, – не унималась наш гид. – Второй такой возможности вам может и не представиться.

– Какой возможности? Умереть от страха перед высотой? Для этого мне вполне достаточно в Москве взобраться на Останкинскую башню.

В общем, диалог у нас был замечательный и закончился он дружеской ничьей. Гидша решила, что я просто-напросто пожалела тридцать франков на входной билет. А дамы из нашей группы, все еще переживавшие мой поход в парикмахерскую, решили, что я чокнутая. По совокупности, так сказать, поступков.

Я не спорила. Скупая так скупая, чокнутая так чокнутая. Они отправились на свою экскурсию, а я – на свидание.

Ах, если бы я могла прожить в Париже хотя бы месяц! Даже за истекшие сутки мой французский существенно улучшился, тем более что я переборола свое почтение к грамматике и просто-напросто наплевала на нее. Так дело пошло веселее: набор существительных, прилагательных и глаголов у меня был достаточно обширным, предлоги я расставляла как бог на душу положит, а все остальное пустила на самотек. Самое интересное – Анри понимал меня лучше, чем накануне. Еще интереснее было то, что и я его понимала почти дословно, а не с пятого на десятое.

– Куда мадам желает поехать? – спросил меня Анри после первых приветствий и полутора десятков комплиментов моей внешности.

– В Булонский лес! – брякнула я, несчастная жертва всех прочитанных мною великосветских французских романов. Там любая уважающая себя дама, надо не надо, отправлялась именно в Булонский лес, как только ей удавалось обзавестись приличным кавалером. Лес этот на самом деле что-то вроде гибрида нашего Измайловского парка с парком культуры и отдыха имени Горького – очень ухоженный, с многочисленными аттракционами и ресторанчиками.

– Разумно, – неожиданно согласился Анри и даже посмотрел на меня с некоторым удивлением. Впрочем, это мне могло и показаться, ибо в последнее время я решительно перестала объективно оценивать как собственную внешность, так и реакцию на нее со стороны окружающих. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь.

Но пожелание мое, как выяснилось, было действительно разумным. Пока, припарковав машину, мы прогуливались по вылизанным до не правдоподобной чистоты аллеям, Анри популярно объяснил мне, что со стороны Аси было в высшей степени неосмотрительно впутывать в такое дело, ну, скажем…

– Идиотку, – с радостью подсказала я ему.

Мой спутник едва заметно поморщился.

– Нет, дилетанта. Вы там, в Москве, считаете, что, как только пересекли границу и оказались в другом государстве, ваша безопасность нечто само собой разумеющееся. А ведь те люди, которых Ася опасалась в Москве, прекрасно могли прилететь в Париж тем же самолетом, что и вы, мадам. Причем они вас знают, а вы их – нет. И если Ася знает правила и играет по ним, то вы оказываетесь полностью во власти профессионалов.

– Но я здесь уже четвертый день, и никто меня пальцем не тронул! – возмутилась я. Но внутри ощутила какое-то омерзительно-липкое чувство. Страх, наверное.

– Это может означать две вещи, – все так же обстоятельно продолжил Анри. – Либо вам с Асей действительно удалось сбить их с толку и они по-прежнему следят за вашей подругой в Москве, либо… Я вовсе не хочу вас пугать, мадам, поймите меня правильно, но во втором варианте получается, что им нужно не то, что Ася послала мне, а то, что я должен передать ей. То есть то, что уже передал вам. И если до сих пор ничего не произошло, то самым разумным было бы немедленно вернуться в Москву.

– Если бы хотели отобрать ваши сувениры, то давно бы это сделали, – отпарировала я. – Например, прямо вчера, возле музея, когда я сидела в кафе. Достаточно было подойти ко мне, пшикнуть в нос из баллончика и отобрать сумку…

– Вариант, конечно, возможный, но не для кафе. Я ведь и пригласил вас на свидание для того, чтобы спокойно все обсудить.

Наверное, лицо у меня все-таки слегка вытянулось, потому что Анри усмехнулся.

– Не обижайтесь, милая Эллен, вы мне нравитесь, именно потому я и хочу уберечь вас от неприятностей. Вам нужно остерегаться прогулок в одиночестве по безлюдным местам. Равно как и посещения таких мест, где толпится масса народа. Например, на скачках или на той же Эйфелевой башне люди переходят с места на место, толкают друг друга. Там сумку можно просто вырвать и раствориться в толпе. Куда вы, кстати, отправились вчера после нашей встречи?

Я молча разглядывала свои туфли. Ни за что не скажу, что ради него разорилась на парикмахерскую! Свидание, называется, а еще француз. Устроил мне лекцию по технике безопасности. Ох, и выдам же я Аське, когда до нее доберусь!

– Впрочем, догадываюсь, – проигнорировал мое молчание Анри. – И, поверьте, высоко оценил это с первого же момента: это так изысканно, так по-французски! Ну а из парикмахерской вы куда направились?

– В ресторан, на ужин, – не без раздражения отозвалась я. – Опаздывала, взяла такси. Если об этом узнает кто-нибудь из моих товарищей по путешествию, меня запрут в сумасшедший дом.

– Почему? – искренне изумился Анри.

Я вкратце изложила ему кредо наших туристов за рубежом. Надо сказать, информацию он усваивал и оценивал молниеносно. Уж не с их ли КГБ свела меня ближайшая подруга? Как это у них называется – Сюртэ Женераль? РээСТэ?

– А вы знаете, Эллен, – неторопливо сказал он, – вы в данном случае действовали вполне профессионально. Насколько я понял, ни на минуту не оставались в одиночестве вне гостиничного номера. И ничего подозрительного не заметили?

– Ничего, – отрапортовала я. Не могла же я рассказать ему про наглую бабу, которая пялилась на пудреницу. Еще решит, что я вымогаю очередной сувенир.

– Ну и прекрасно. А теперь давайте пообедаем, тут посредине озера на острове есть замечательный ресторанчик, а потом я покажу вам некоторые очаровательные уголки Парижа…

Да, был ресторанчик на острове, куда ходил специальный паром, стилизованный под колесный пароход прошлого века, и официанты, обмотанные чуть ли не простынями вместо традиционных передников, и неведомые мне экзотические блюда. О напитках – молчу, это для меня и вообще было чем-то из другого мира…

В общем, свидание прошло на высоте, хотя и оказалось сугубо деловым. Анри наговорил мне кучу комплиментов, был очень внимателен и вообще… Иногда я даже забывала, почему и зачем мы с ним встретились, и тогда чувствовала себя совершенно замечательно. Но и в остальное время было неплохо.

Расстались мы уже к вечеру, причем Анри привез меня почти к дверям того ресторана, где наша группа ужинала. Есть мне не хотелось, но успокоить гида и товарищей по общей трапезе было необходимо. Тем более что группа сидела за столом прямо-таки с похоронными лицами.

– Что-нибудь случилось? – вежливо поинтересовалась я. Вникать в чужие проблемы мне решительно не хотелось.

– У Анны Михайловны украли сумку! – трагическим голосом сообщила мне гидша. – Прямо на смотровой площадке: прыснули чем-то в лицо – и украли. Весь день лежит у себя в номере, бедняжка, переживает и мучается головной болью. И поход в кабаре пропал, и деньги за билет.

– Да, досадно, – согласилась я. – Она ведь так готовилась к этому вечеру, даже парик у меня одолжила.

– Она прямо в нем на экскурсию и поехала, – поддержала меня гидша. – А еще темные очки надела, чтобы солнце в глаза не било…

Я опустила вилку, не донеся ее до рта. Парик, очки, ограбление… Неужели Анри был прав? Все совпадало.