В девяноста милях к югу думали иначе. Заглянем, к примеру, в небольшое служебное помещение, расположенное на пятой авеню в Мирамаре. Это своеобразное здание прежде было жилым домом. В зале для посетителей стоит красная софа и два небольших кресла. В центре комнаты столик с искусственными цветами. В углу еще один столик, на котором стоят две пепельницы. На стенах портреты Ленина, Марти, Масео, кубинские пейзажи. Одна дверь ведет в коридор, другая — в небольшой, скромно обставленный кабинет начальника. На свежевыкрашенных стенах только один портрет в рамке серебристого цвета, на котором изображен Эрнесто Гевара. Это одна из малоизвестных фотографий времен начала войны в горах Сьерра-Маэстра. На письменном столе несколько бумаг, поверх которых вместо пресс-папье лежит разряженная граната. Небольшой план Майами расстелен в центре стола. Это недавно изданный в целях рекламы коммерческий план, заказанный одной из нефтяных компаний. Склонившийся над планом человек отметил несколько точек и обвел их красными и синими кружочками. Красными кружками обозначены имена людей, синим соответствуют общественные здания или места, где расположены штаб-квартиры организаций.

Человек, наносящий кружки на план, худ, чуть бледен, невысок ростом, сутул и носит густые черные усы. Его движения медлительны, чувствуется профессиональная выдержка. Это Марсело. Он служит в учреждении с первого дня его основания.

Сделав пометку на карте, он размышляет. Кажется, что он мысленно обсуждает очередной ход в шахматной партии с невидимым, но хитрым противником. Так, по сути дела, оно и есть. Его ловкий противник не воображаемый. Он существует, он хитер и коварен, всегда настороже, ожидая малейшего невнимательного хода, чтобы объявить шах. Марсело думает о том, что недостаточно только подготовить засаду, прочную оборону и контратаки, надо еще узнать ход мыслей противника. Разгадать, о чем он думает сейчас, что будет делать завтра, и тогда мы сможем опередить его, дать достаточный отпор, как того требует новая обстановка. Да, действительно, это как игра. Однако эти кружки, нанесенные на карте улиц Майами, означают значительно больше, чем простые карандашные рисунки. Некоторые из них — это плацдармы агрессии, гнезда контрреволюционеров, другие…

«Так, посмотрим… дела не так уж плохи. Джони работает с людьми Боша, на этом этапе ему трудно, но есть уверенность, что он добьется своего… Тем не менее… мы должны помочь ему, он пока еще не смог выйти на удобную позицию… Рауль продолжает действовать в бригаде, у него все в порядке… Мануэль у Торриенте, он идет к цели… Терри пока еще не смог устроиться среди них, но в этом вопросе нужно запастись терпением… Здесь Эдит, у нее почти все секретные архивы „Альфы-66“… Остальное должен дополнить Монго. Посмотрим, что будем делать дальше с Монго».

Он оторвал взгляд от карты, нажал указательным пальцем на кнопку селектора. Ответили сразу же.

— Слушаю вас.

— Зайди и возьми с собой все, что есть о Монго.

— Сейчас буду.

Через несколько секунд офицеры госбезопасности встретились.

— Итак, все готово к его заброске?

— Да, все готово.

— Как с подготовкой?

— Он хорошо подготовился по варианту с использованием реальной «крыши». Она сможет выдержать любые испытания. Внесены необходимые дополнения в связи с будущими задачами. Даны, например, указания в отношении тех, на кого он должен выйти для связи…

— Об этом мы уже говорили…

— Вот его планы.

— Он знает их наизусть?

— В совершенстве, во всех деталях. Недавно мы произвели проверку с целью представить все возможные ситуации, с которыми он сможет там столкнуться. Результаты были неплохими. Затем мы обсудили незначительные погрешности, вскрытые в ходе проверки.

— Итак, каково ваше мнение как специалиста?

— Проделана огромная работа, которая должна привести к успеху. Все шло правильно, так что…

— Можем засылать?

— Да, можем.

— Сколько времени нужно, чтобы осуществить отправку?

— Все зависит от варианта.

— Я имею в виду второй.

— Одни сутки, шеф.

— Хорошо, приступайте.

— Он отправляется шестого во второй половине дня.

— Хорошо, шестого во второй половине дня.

Офицер вежливо отдал честь и направился к выходу.

— Одну минутку…

— Да.

— Пусть кто-нибудь проводит его, естественно, незаметно.

— Будет выполнено.

6 октября 1969 года на пустынном побережье к западу от Гаваны три человека, казалось, готовились к выходу в море для подводной охоты. Укладывали принадлежности, ружья и приманку. Однако беседа между ними шла далеко не на спортивную тему.

— Я хочу очень немного — разбогатеть, только и всего. Стать богатым как можно скорее.

— О чем ты говоришь? Всего-навсего разбогатеть! Тебе кажется, что это просто? — Чино склонил голову, посмотрел на парня-собеседника насмешливо и в то же время с чувством сострадания, затем улыбнулся, как бы подчеркивая свою собственную внутреннюю убежденность. Нужно было простить Тони его незрелость, поскольку он был еще слишком молод и вообразил, что в США царит сказочно высокий уровень жизни населения и что там полная свобода и изобилие, почти рай. И уж совсем переходило все рамки то, что и Каэтано, человек в годах, с сединами, думал то же самое, но с еще большим пылом. Он идеализировал свои эмигрантские устремления:

— А почему бы и нет? Я думаю то же самое.

— Так, значит, ты думаешь так же, как и он? Но, кажется, кое-кто собирался на поиски приключений с участием двух миллионеров.

— Нет, не миллионеры, просто богатые.

— Да, друг мой, стать богатым, ворочать деньгами и не работать, — добавил Каэтано, пощелкивая пальцами.

— Нет, я, конечно, не против… но как ты думаешь разбогатеть? Что касается меня, то, по правде говоря, я даже и не мечтаю об этом. Во всяком случае, я думаю, что быстро это не получится.

— Ну что же… Ты спрашиваешь, Чино, как это будет? Да это же совсем просто. Даже странно, что ты меня об этом спрашиваешь. Здесь все зависит от конкретного человека. Ты должен сам найти свое богатство. Оно, дружок, не падает с неба. Небо посылает нам только дождь да молнии с громом.

— А если не пошлют небеса, то где же мне взять?

— Посмотри на него, Тони. Он совсем спятил или притворяется простачком, хочет выудить у нас все подробности… Расскажи ему о своем дяде, о том, как он живет, о цветных фотографиях, что ты мне показывал, и о том, что говорил тебе твой дядя… Послушай, приятель!

Тони поднял глаза, как бы оценивая — что же скажет на это Чино. В то же время он думал: «Какой же я дурак, что затеял весь этот разговор!»

— Мой дядя уже давно там…

— А как он живет? Говори же, говори!

— Да он уже говорил, Каэтано, он говорил об этом… Его дядя богатый, он не работает, — воскликнул насмешливо Чино.

— Так вот, мой дядя… ну, конечно, вначале нужно работать…

Каэтано развел руками и изогнул брови, как бы подчеркивая этим энергичным жестом свои слова:

— Конечно, сначала нужно работать, дружок! Немного, вначале, ну чтобы адаптироваться, втянуться, стать на ноги. Но это меня не пугает. Если нужно работать, я буду работать. И если это необходимо — работать день и ночь. Я буду работать, с тем чтобы скопить все что можно и положить деньги в банк. Вот и будет все то, что я заработаю и скоплю, да еще проценты, которые выплатит мне банк. Ты знаешь, как это бывает, — деньги плывут к деньгам. Ты думаешь, я не знаю, как это делается… Не считай меня слепцом, я знаю, что меня ждет.

— Как и дядю Тони, — сказал с иронией Чино.

— Ну, хотя бы…

— Послушай, Каэтано, — сказал Тони, на этот раз с беспокойством в голосе, — говори потише, мы же не в Майами, и этот спор мне совсем не нравится. Если у нас есть желание говорить на эту тему, давайте продолжим разговор в другом, более подходящем месте.

— Э, парень, вижу, разговор захватил и тебя. А если ты думаешь, что там будет очень трудно, чего же тогда не останешься?

— Я не говорю, трудно, я говорю, что нелегко.

— Конечно же, не мед, но «юнай» знает, что делает, нужно только уметь платить тем же и налаживать отношения, и это сделаем мы, кубинцы… Ты не должен превращаться в рабочего мула… Будешь разбираться в делах — и все пойдет своим чередом. Сначала придется работать до седьмого пота, чтобы поднакопить денег в банке, а затем тебе пойдут проценты. С этими деньгами, для начала, можешь открыть маленькое дельце, и деньги будут расти… Да, потому что деньги идут к деньгам… И все, что будет можно, — сдать в банк. Кроме того, если судьба… а ты знаешь, судьба может тебе улыбнуться, и тогда… Надеюсь, ты понимаешь. Я так вот думаю. Если я счастливый и мне повезет, то я познакомлюсь с кем-нибудь из мафии, с людьми, занимающимися контрабандой, торговлей наркотиками или еще чем-нибудь таким, на чем можно заработать. В таких делишках часть дохода… даешь полиции, ну, как когда-то здесь у нас — и каждому свое. Спроси своего дядю и убедишься, что так оно и есть.

— Много дядей уехало. Вы считаете, что все они живут одинаково?

— Нет, Чино, я этого не сказал, но вот ты послушай… Во-первых, я уже говорил, что большинство из уехавших живут хорошо. Во-вторых, это как с призраками — одни их могут увидеть, а другие нет. Так же и там, не у всех одинаковая судьба. Дело в том, что если тебе не везет, или ты почему-то не понравился, или просто что-то не так, тогда… Что же касается меня, то я уверен, что мои дела пойдут хорошо. Устроюсь в «юнай», найду жилье, тщательно изучу все дела, и через пару месяцев все мои проблемы будут решены. Я клянусь тебе в этом. — И он, громко чмокнув, поцеловал щепоть левой руки. Затем внимательно посмотрел на собеседников, оценивая, какое впечатление произвели на них его слова. Тони оставался невозмутимым, а Чино вдруг задал несколько неожиданный вопрос:

— И ты не будешь бороться с коммунизмом?

«Воевать с коммунизмом? — подумал Каэтано. — Пошел бы он к…матери! Чего придирается? Я не могу заткнуть ему рот… а то потом скажет, что я… Нужно подбросить ему „живца“, пусть проглотит, а то, чего доброго, скажут, что я свалился с неба… там видно будет…» — и сказал:

— Бороться? Для того, чтобы он развалился? Конечно, я тоже буду бороться! Если нужно будет взяться за это, я пойду. Но это еще не говорит о том, что я не могу думать о чем-то другом и выполнять свои собственные планы. Не так ли? Потому что если я не буду стремиться улучшать с каждым днем свое положение, то мне следует остаться с коммунистами.

Еще не закончив последнюю фразу, Каэтано почувствовал, что сказал лишнее. Его аргументы были столь неубедительны, что позволили Чино снова оказаться в выигрыше.

— Да нет же, Каэтано, имей в виду, я с коммунистами ни за что в жизни!

«Да рассказывай, уже и так оставил меня в дураках. Сейчас я ему дам, пусть спустится с небес на землю… Если бы не от него зависело приобретение судна, тогда… Ну, ничего, мы сейчас все исправим», — размышлял Каэтано.

— Это к слову, Чино. Ведь если мы уезжаем отсюда, то не просто ради прихоти. Мы ищем, где можно жить лучше. Давай разберемся: ты почему сам решил уехать? Только не говори мне, что тебе здесь хорошо, но ты уезжаешь, хотя и там будешь жить так же. Ложь! Ты уезжаешь по той же причине, что и Тони, и я, поскольку здесь жить все хуже и хуже, и уже страшно подумать, что ждет впереди… А сейчас о другом… Запомни хорошо, Чино! Если уж я должен включиться в это, я включусь и не буду раздумывать, но сделаю это, чтобы жить лучше, а не хуже. И если я должен вернуться с американцами, или принять участие в интервенции, или как угодно это называй, я вернусь. Но только для того, чтобы вернуть старую жизнь, чтобы жить лучше. Ты меня понял? Все остальное меня не интересует. Политика меня никогда не интересовала, и если я обратил внимание на слово «коммунизм», то только потому, что спросил себя: «Черт возьми, что же это такое, почему мне так плохо живется?» Мне было при нем плохо. Да, плохо! Что же касается, ввязываться или нет, — это другое дело.

Каэтано сильно пнул ногой по камням, проклиная себя за то, что он еще не там — на борту судна «Моя мечта», буксируемого кораблем береговой охраны США, а, поставив, все свое будущее на карту, стоит на обрывистом побережье северо-восточнее Гаваны, рискуя попасть в руки органов государственной безопасности. Чино надел ласты и зашлепал в них по воде. Он чувствовал, что совершил ошибку, ввязавшись в глупую дискуссию. Теперь он решил прекратить ее немедленно, защитив, как ему казалось, справедливость. Он не нарушал тишины до тех пор, пока Тони не обратился к нему с вопросом, чтобы снять напряженность:

— Как, Чино, на этот раз вы действительно едете?

В вопросе слышались нотки неуверенности. Предшествующие неудачные попытки подорвали доверие. Тем не менее Тони признавал неоспоримый авторитет своего друга и говорил с ним, скрывая свою душевную мольбу, свои безнадежные расчеты, которые, однако, обязательно должны были иметь благополучный исход. Так происходит со смертельно больным человеком, который не хочет смириться с неизбежным исходом и задает вопросы, чтобы в ответах услышать сострадательное утешение врача, пусть даже неоправданное слово «возможно», хоть какую-либо надежду.

— Я не могу ответить тебе с уверенностью.

— Почему?

— Потому что я не предсказатель. Нужно все обдумать и взвесить…

— Но ты ожидаешь, что все будет хорошо?

— Побережье чистое, пока у нас все шло гладко. Я думаю, что на этот раз у нас получится… Скоро пойду за «Моей мечтой» и подгоню ее сюда. Вы будете ждать меня. Вы должны только подплыть и подняться на борт, а остальное все просто… Взять курс на север и ждать. Конечно, если все будет в порядке и нам не встретится сторожевой катер, самолет, пограничный патруль или еще что-нибудь.

— Хорошо, кажется, на этот раз мы все сделали тонко, да?

Снова слова Каэтано оказались неудачными. Он словно признавался, что предшествующие попытки были недостаточно хорошо подготовлены. Как будто он не знал, что провалы происходили по чужой вине. Чино еле сдержался, чтобы его ответ не привел к возобновлению спора.

— До этого, Каэтано, мы тоже готовились тщательно.

— Но мы никуда не ушли.

— Всегда кто-либо вставал на нашем пути…

— Почему? Люди говорят — поедем, и уезжают, потому что все тщательно готовят, действуют по всем правилам… В предыдущие попытки мы по-настоящему не приняли всех мер предосторожности… кажется, удары судьбы учат нас, и ты не должен сердиться на это.

— Я не буду спорить, это ничего не даст.

— Прекратите, кабальеро, — снова настаивал Тони, — или вы снова хотите провалить все дело? Прошлый раз был прошлый раз… Сейчас мы делаем новую ставку. Не так ли?

Несколько минут длилось молчание. Они посматривали на часы, бросали безразличные взгляды по сторонам. Каэтано взглянул на прибрежные камни. Лицо исказил нервный тик, и он почти непрерывно покусывал губы. Среди них он был самым беспокойным. Его бросало в дрожь при мысли о том, что его могут посадить в тюрьму или прижмет на допросе прокурор.

— Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу тот берег.

— Я многого не прошу, Каэтано, — ответил ему Чино. — Я буду считать все это свершившимся фактом, когда заработают двигатели «Моей мечты».

Чино вызывал у Тони настоящее чувство восхищения. Он внимательно слушал его слова, а намек на «Мою мечту» всколыхнул в нем новые чувства, которые были связаны с особой страстью к приключениям.

— «Моя мечта» хорошее суденышко?

— Да, безусловно, с хорошими мореходными качествами.

— Ты хорошо с ним знаком, да?

— Конечно, знаю наизусть. Я могу с завязанными глазами перечислить все, что есть на нем — от носа до кормы… и запустить его двигатели в любое время… Да, я его хорошо знаю.

— А почему ему дали такое название, а? Наверняка из-за какой-то мечты твоего отца… Ну, например, иметь свой катер… это я так думаю.

— Он уже имел это название, когда отец купил его, и, возможно, предыдущий хозяин назвал его так, как ты себе представляешь… Видимо, его вдохновила на это мечта, которая стала реальностью.

— Я хотел задать тебе еще один вопрос, но…

— Да, спрашивай…

— Я не знаю… тебе нисколько не жалко? Ведь ты воруешь катер у своего родного отца.

— Сейчас это не имеет значения.

— Погоди, а если здесь подумают, что он тоже был связан с этим делом… ну, что он согласился, чтобы ты ушел на его катере? Ты не боишься, что ему не поверят, если он будет отказываться, и посадят в тюрьму?

— Не беспокойся, он будет возмущен соответствующим образом. Я представляю. Никто не усомнится в том, что он действительно ничего не знал. Естественно, что ему будут задавать вопросы, его вызовут, будут надоедать, но только и всего. Для него самым плохим будет то, что я уехал. Я даже представить себе не могу, как он воспримет все это. Но я повторяю тебе, сейчас все это не имеет значения.

— А автомобиль? Безусловно, ты теряешь его. Как жалко бросать его здесь!.. Вне всякого сомнения, его возьмет госбезопасность. А дом и все то, что ты оставишь?..

Каэтано слушал с беспокойством. Ему надоедала наивность парня, его глупые напоминания о потерянном имуществе, о вещах, которые ему никогда больше не потребуются.

— Однако что происходит с этим идиотом? Ты разве не знаешь, что тот, кто уезжает отсюда, теряет только то немногое, что ему разрешили иметь? И почему я должен беспокоиться? Пусть забирают машину. Там купим себе намного лучше, последней модели, а затем сфотографируемся рядом и пришлем цветную фотографию, чтобы здесь лопнули от зависти. С теми деньгами, которые мы будем зарабатывать, нам нечего беспокоиться о том, что мы оставили здесь.

Чино посмотрел на него с улыбкой, покачал головой, думая о том, в каком безвыходном положении оказался здесь, на родине, этот невежественный «миллионер».

Наступил вечер 6 октября 1969 года. Выполняя скрупулезно составленную программу, Чино уселся за руль своего старого «студебеккера» модели 1952 года, покрашенного в зеленый цвет, и завел мотор. В течение получаса он ехал по почти пустынной дороге, которая ведет в Гавану. За это время он еще раз перебрал в памяти все, что осталось сделать, стараясь не упустить ни одной детали. Подъехав к Кубанакану, он свернул на дорогу, ведущую к морю, и остановил машину недалеко от пристани, где, пришвартованное к двум кнехтам, стояло судно «Моя мечта». Некоторое время он рассматривал его из автомобиля через ветровое стекло. На расстоянии казалось, что оно вполне подходит для их затеи. Чино представил его бросившим вызов сильным течениям во Флоридском проливе. «Правда, это, по-видимому, хорошее судно», — пробормотал он.

Затем он поднял стекла, закрыл на ключ дверцы и по каменистой тропинке направился к линии прибоя. Пограничных нарядов, которые обычно находятся в окрестностях одинокого причала, не было. Напрасно он искал их, обшаривая побережье взглядом. Затем покричал на тот случай, если часовые где-либо спрятались, но ему никто не ответил. Хорошо, тем лучше! Теперь «Моя мечта» была совсем близко. Судно, как на морском пейзаже, ожидало его почти неподвижное и спокойное. «Посмотрим, как ты будешь себя вести. Не подведи. Только не подведи меня». Чино с минуту смотрел на судно, как бы извиняясь за то, что должен нарушить его покой. Наконец прыгнул на борт и отвязал концы. Дождался, пока постепенно, по инерции судно повернулось к востоку, и с помощью багра оттолкнулся. Когда судно отошло от берега на некоторое расстояние, Чино завел двигатель, повернул руль и взял курс на запад, чтобы вернуться к месту, откуда они должны были выйти в море. Следующий этап был не менее сложным: нужно было пройти незамеченным вдоль берега и взять на борт Тони и Каэтано. Одна из предыдущих попыток не удалась именно из-за этого узлового момента. Тогда все время было потеряно на поиски в полной темноте то одного, то другого. На этот раз встреча состоялась без серьезных осложнений. Тони и Каэтано уже были в воде и плыли к судну. Правда, произошел смехотворный «несчастный» случай. Каэтано, чтобы не упасть в глазах Тони, который был водолазом, и опытного Чино, рассказывал всякие небылицы, будто бы он отличный пловец и подводный охотник. Но когда пришлось доказать это на деле и проплыть от берега до «Моей мечты», у него не хватило сил. Он попытался схватиться за своего товарища, чтобы не скрыться навсегда под водой. И тогда уже оба они не смогли плыть дальше. Чино заметил, что происходит, и решил подойти ближе к берегу, этим он нарушил оговоренные раньше меры безопасности. Он помог подняться Каэтано, этому «великому пловцу», который, ухватившись за своего спасителя, обессиленно упал на палубу. Там он и пролежал почти все время перехода, потому что морская качка вызывала у него тошноту. Тони, напротив, все время был на ногах, превратившись в неутомимого помощника Чино, который показал себя опытным моряком. Отливая воду из судна, доставая какой-либо инструмент или следя за горизонтом, он обрушивал на своего капитана град вопросов:

— Что это за огни?

— Санта-Фе.

— А там? Вон те…

— Баракоа.

— А там?

— Суденышко.

— Не сторожевой ли катер?

— Нет.

— Они идут сюда, к нам?

— Нет, не сюда.

— Почему ты так уверен?

— Я определяю по навигационным огням. Если бы судно шло сюда, то мы видели бы один зеленый слева и красный справа.

— Так куда же оно идет?

— На север, и довольно быстро.

— Ну, а почему тогда это не может быть сторожевой катер?

— Сторожевой катер идет быстрее. Кроме того, он шел бы с погашенными огнями.

— Без огней?

— С погашенными огнями, старик!

— Откуда ты так хорошо знаешь море?

— Ничего я не знаю. Единственное, что могу, — это ходить недалеко от берега, но опыт постепенно приходит сам собой.

— Сколько мы уже идем? Мне кажется, почти час.

— Нет. Это твое нетерпение удлиняет время. Мы идем всего лишь минут двадцать.

— Всего лишь двадцать минут? А что это там?

— Где?

— Вон там, справа, огни.

— Это Эль-Морро.

— Как? Эль-Морро? Почему Эль-Морро? Не может быть. Мы разве идем не туда, не на север?

— Крепость остается у нас позади.

— Как море все запутывает!..

— Это если ты сам путаешь…

Через три с половиной часа плавания уже не было видно мерцания огней Эль-Морро. Их отблески полностью исчезли в темной морской ночи. Сейчас позади «Моей мечты» оставалось только слабое свечение неба над городом.

Гавана! Увидят ли они ее снова? Смогут ли опять гулять по ее улицам, загорать под ее солнцем? Кто знает! Сколько человек напрасно говорили — вернемся! Рулевой посмотрел на те далекие отблески. Там он оставлял свою предшествующую жизнь — детство, отрочество, детские игры, первого друга, первую работу, да и сколько еще! Воспоминания промчались перед ним, как кадры из кинофильма. Мысленно он уже рвался обратно, но его размышления были внезапно прерваны резкими звуками. Это Каэтано перевернулся на палубе, не находя себе места от тошноты. И хорошо, что его мысли были прерваны. Он обрадовался. Так было лучше. Забыть все, смотреть вперед, а не назад. Будущее там, впереди, где острый нос катера разрезал воду, а не там, где за кормой понемногу исчезала светлая ниточка на горизонте. Каким оно будет, это будущее? Вообще-то, все трое больше думали о дне завтрашнем, чем о вчерашнем, о вопросах, которые вставали непрерывно перед ними, а не об опасностях, которые остались за кормой. В первую очередь нужно было преодолеть нетерпение. Казалось, что минуты превратились в часы. Минуты в море тянутся бесконечно долго. Эти монотонность, ограниченность пространства на «Моей мечте», ленивый звук ее двигателей требовали настоящего морского спокойствия. И это так необходимое спокойствие было только у одного из них.

— Кто-нибудь скажет — это очень просто: переплыл море — и готово. — Самый молодой член экипажа пытался объяснить, найти какой-либо аргумент для оправдания своего беспокойства. — Но здесь все во власти судьбы, здесь нужно работать!

— Да, нужно потрудиться!

— Земли уже не видно… осталось только отражение света над городом, да и оно исчезает. Скоро все скроется. Значит, мы прошли довольно много, да?

— Мы прошли мало. Впереди еще большой путь. «Моя мечта» не быстроходный катер, больше из нее не выжмешь. Она была сделана для спокойной рыбалки, а не для побега. Кому придет в голову убегать со скоростью около шести миль в час? А если нас заметят…

— Все же, сколько мы прошли?

— Совсем недавно мы видели свечение маяка на Эль-Морро. Он виден на расстоянии восемнадцати миль, так что ты сам можешь подсчитать. Можешь быть уверен, что мы прошли около восемнадцати миль…

— Если из девяноста вычесть восемнадцать…

— Не считай так… девяносто, если бы мы шли прямо, но у нас нет секстанта.

— Тогда сколько же часов осталось?

— А ты сам как думаешь?

Прежде чем ответить, парень подумал немного, и беседа, отгоняющая сон и нахлынувшие воспоминания, была продолжена.

— Ну, я думаю, что к полуночи мы будем на месте.

— К полуночи на этой черепахе?

— Нет?

— Да ты что! Ты слишком быстро хочешь.

— Ну а когда же тогда?

— Я думаю, что мы придем, когда уже рассветет.

— С рассветом? И никак нельзя раньше?

— Позже — может быть, раньше — нет. Так что в лучшем случае к рассвету, при хорошей погоде и без всяких осложнений. Почему ты так торопишься? Ты предупредил кого-то, чтобы тебя встречали?

— Да нет же. Дело в том, что я теряю терпение.

— Почему?

— Очень просто. Кругом одно только море. Спрашиваю тебя, когда придем, а ты отвечаешь, что только с рассветом.

— А ты что же, против? Тебе не нравится встречать рассвет в море? Такое ведь не каждый день увидишь…

— Что касается меня, то я не горю желанием встречать рассвет в море. Единственное, чего я хочу, — это добраться до места.

— Мог бы взять билет на самолет. Должен был сам додуматься, что «Моя мечта» — это тихоходное судно.

— Сейчас не до шуток, Чино.

— В таком деле не следует торопиться. Старайся думать о чем-нибудь другом. Например, что ты находишься на рыбалке, или смотри на звезды, расскажи что-либо, и ты увидишь — станет легче.

Время полуночи в море — это кромешная темнота. Если есть звезды, то это огромные звезды, если темнота, то уж это настоящая темнота. После двенадцати ночи ни у кого уже не было никаких вопросов. Стояла настоящая тишина.

Каэтано лежал без сил. Ему было дурно, его рвало. Он был почти без сознания, не в состоянии сказать ни слова. Тони не боялся качки и не страдал морской болезнью, но было видно, что и он внутренне как-то сник. Он смотрел остановившимся взглядом на противоположный борт, на лице была тоска. Видимо, Тони все старался подсчитать, сколько морских миль еще предстоит преодолеть. Чино украдкой поглядывал на него. Тот был похож на статую.

— Послушай!

Парень повернул голову в сторону и посмотрел на Чино, который продолжал стоять у рулевого колеса.

— Что?

— А я думал, ты уже уснул.

— У меня не сон на уме, а что-то другое. Я бы с удовольствием уснул, чтобы ты разбудил меня по прибытии. Да куда там. Единственное, чего я хотел бы, — это увидеть кусочек земли, пусть это будет островок, огонечек или еще что-нибудь, только не море.

— Делай то, что я тебе говорю. Отвлекись, расскажи мне о чем-нибудь, и мне тоже поможешь преодолеть сон.

— Так о чем же тебе рассказать?

— О чем угодно, старик. Ты когда-нибудь видел, чтобы кубинца просили об этом? Ты разве никогда не сидел у покойника, или на дежурстве, или когда чего-то ждешь? Расскажи какую-нибудь небылицу, фильм или еще что, чтобы я не уснул.

Тони подумал и рассказал немного о своих планах на неизвестное еще будущее, затем о родственниках, оставшихся на Кубе, и о тех, что ждут его там, в США. Прежде всего о своем важном дяде, который тоже был настоящим моряком и человеком ЦРУ с большим стажем. Он пытался фантазировать, кем бы ему удалось стать, если бы он уехал в США раньше и, получив работу, жил бы там так же, как и его знакомые, которые писали, что дела у них идут отлично. Тони говорил и говорил до тех пор, пока Чино уже стал сомневаться, что же лучше — развеять сон, слушая эти невообразимые выдумки, или, напротив, заставить его замолчать.

После часа ночи дозаправили бак с топливом. Это было необходимо, а заодно в это время можно было размять мышцы и встряхнуться. Затем снова наступила тишина. Тони погрузился в раздумья, а Чино сосредоточил внимание на управлении судном, и теперь не было необходимости кому-то развлекать его. Он мог беседовать и сам с собой. Кроме того, у него были кое-какие сомнения в отношении завтрашнего дня, которые он не хотел обсуждать с остальными членами экипажа.

Почти сразу же после рассвета, как будто выждав время, установленное Чино, подал признаки жизни Каэтано. С трудом поднявшись, он протер глаза и посмотрел на горизонт. Земли не было видно. Внезапно ему стало страшно, но он старался не показывать свою растерянность, хотя его внешний вид выдавал его. Едва держась на ногах, он сделал попытку оправдать свое состояние:

— Что со мной происходит, сеньоры? Это впервые, клянусь! Ведь я человек, много проплававший за свою жизнь, прошедший через морские штормы. Не знаю, почему мне так не повезло в спокойную погоду, когда я переходил эту лужу.

Он сознательно преувеличивал. В действительности не так уже легко было, как он говорил, «перейти эту лужу». Многие люди, к несчастью, думали так же, не обманулись в своих надеждах и нашли смерть в море. Не каждое судно подходило для этого опасного предприятия.

До рассвета на борту судна было двое людей, нервы которых были предельно напряжены. Лишь Чино еще владел собой, но, как только взошло солнце, и его покинуло спокойствие. Чино никому ничего не говорил, чтобы не вызвать паники, но сейчас ему самому казалось странным, почему они задерживались с прибытием. Видимо, что-то перепутали при расчетах. По крайней мере, уже должна была чувствоваться близость берега, но никаких его признаков не видно. Куда ни посмотришь — повсюду море. «Как же мог я обмануть всех остальных, говоря им, что все шло хорошо? Действительно ли мы пересекали пролив, направляясь в Майами? Неужели море сыграло с нами злую шутку?»

— Ты сказал, когда рассветет? А? — В вопросе Тони звучал упрек, но Чино был уже готов к этому:

— У тебя плохая память. Я сказал, что прибудем, когда рассветет, «в лучшем случае».

— Так? А если в крайнем случае? То послезавтра?

— А кто его знает, в море все бывает.

— Да, но девяносто миль есть девяносто миль, верно?

«Моя мечта» шла вперед в полном одиночестве среди синей пустыни, равномерно разрезая волны, неустанно прокладывая легкую борозду своим прочным выцветшим носом.

«Это судно с хорошими мореходными качествами, но слишком тихоходное», — думал рулевой.

Но помимо его воли в голову приходили сомнения, он вспоминал известные ему случаи, от которых мог бы вздрогнуть даже самый выдержанный и спокойный мореплаватель.

В десять часов утра позавтракали лимонадом с галетами. Затем дозаправились. Топливо было на исходе — оставалась только одна канистра, и Чино поставил ее рядом с собой под рулевое колесо, предупредив:

— Это только с моего разрешения.

Немного подождал с тем, чтобы выявить, кто не согласен, и разъяснить ему все до конца. Каэтано снова стало плохо. Качка одолевала его, и он не мог ей противиться. Пытался глубже дышать, чтобы наполнить легкие воздухом и найти силы для борьбы. Он уже не мог вступить в дискуссию и тем более вести речь о ком-либо, кто мог бы лучше справиться с делами, чем Чино. Он понимал, что без Чино они не смогли бы сделать и шага, и поэтому полагался полностью на него. Что касается Тони, то он был начеку. Его не могло не взволновать предупреждение Чино. Он подумал, что, пожалуй, было бы неплохо получить разъяснение по этому поводу. Не потому, что ему хотелось выступить против или дать совет, как лучше использовать топливо, просто он предчувствовал за всем этим какие-то осложнения.

— Ты говоришь, что только с твоего разрешения?

— Ага. А ты против?

— Я не могу быть ни «за» ни «против», поскольку не знаю, что там у тебя.

— Здесь немного топлива, которое я придержал.

— Я не понимаю, зачем мы будем его держать в резерве. Представь себе, что мы все израсходовали. Для чего нам тогда эта канистра? Что с ним делать, если горючее не залито в бак?

— Я тебе сейчас объясню. Это очень просто. У нас больше нет никакого запаса топлива. Мы будем идти, пока не израсходуем полностью горючее, что есть в баке. Я, честно говоря, не уверен, что нам его хватит до Ки-Уэста…

— А как же быть с расчетами, которые ты делал на Кубе?

— Это были лишь расчеты. «Моя мечта» потребляет больше горючего, чем мы думали.

— А разве не лучше в таком случае долить все топливо?

— Нет.

— Тебе это понятно, а мне нет.

— Послушай меня, когда у нас полностью закончится все топливо, двигатели остановятся. Судно станет неуправляемым и ляжет в дрейф, подчиняясь воле волн. Эта канистра с топливом будет нужна, чтобы в случае необходимости вновь завести двигатели. Скажем, все топливо в баках мы израсходуем и ляжем в дрейф, а в это время увидим вдали проходящее судно. Мы же не сможем подойти к нему. Понимаешь? Или увидим небольшой островок, а добраться до него уже не сможем.

— Теперь я понимаю…

Тони вновь с уважением и доверием стал относиться к своему другу-мореходу. Больше не было никаких вопросов.

Чино снова полностью сосредоточил свое внимание на управлении судном, не теряя из поля зрения канистру с резервным топливом. Все были удовлетворены его ответами, но о самом плохом в этом деле пока не было сказано. Экипаж судна не был предназначен для выполнения рискованных мероприятий и не готовился к встрече с возможными бедствиями. Но пока лучше было скрывать свои опасения. Странно было и то, что за все время, пока судно шло курсом на север, они никого не встретили на своем пути, никаких признаков человека. Чино казалось слишком подозрительным то обстоятельство, что они еще не подошли к флоридским островкам. Его расчеты были слишком оптимистичны, они основывались на явно преувеличенных данных о скорости хода «Моей мечты». Двигаясь без остановки всю ночь, они уже должны были куда-то прийти. Но наступил рассвет, а первые лучи солнца не принесли обнадеживающих вестей.

«На рассвете появившееся солнце было справа от меня, значит, мы шли правильно. Что же тогда произошло? Только бы нас не застал полдень, ведь солнце тогда будет прямо над головой, и тогда уж мне никак не сориентироваться. Что же случилось? А что, если я зашел в залив и кружусь в нем? Может быть, я слишком отклонился к востоку? В лучшем случае мы уже подошли близко к американскому побережью и идем вдоль него. А может, случилось худшее — возможно, я сильно ошибся, взял восточнее и иду в Атлантику. В этом случае меня захватят течения, и никуда мы от них не уйдем, останемся без пищи и воды до тех пор, пока нас кто-либо не найдет или найдут, но слишком поздно. Да, будет очень туго, но что поделаешь. Я думаю, что будет лучше еще немного подождать, посмотрим, что будет дальше, и никому ни слова. Иначе будет еще хуже. Так что лучше притворяться, вести себя так, как будто все идет хорошо, ветер попутный, и даже подшучивать над их опасениями. Хотя положение не из легких…»

— Мне есть хочется.

У Тони была причина жаловаться. Завтрак, состоявший из галет и лимонада, не компенсировал усталости. Но Чино, учитывая всякие чрезвычайные обстоятельства, которые могут возникнуть, уже принял меры к экономному расходованию пищи. Тони жаловался, надеясь на уступку. Но в данный момент обстановка была еще не такой острой, чтобы распределять продукты и вести их учет. Кроме того, это был не пикник. Каэтано вытянул руки и слегка пошевелился, пытаясь встряхнуться, избавиться от тошноты. Обвязав голову косынкой, он вдохнул полуденный морской воздух. Вместе с энергией к Каэтано возвращалось все свойственное человеку.

— Когда будем обедать?

— Еще очень рано, придется подождать.

— Это не очень-то здорово, ребята. Кто знает! В такой обстановке не каждый выдержит… Посмотрим, когда придем. Люди будут удивлены. Нас покажут по телевидению, запомните, что я вам говорю.

— Для меня это почти не имеет значения, — возразил с презрением Тони. — Для меня главное — куда-нибудь прийти… куда-нибудь! Пусть это будет пустынное место, где не окажется никого, кто встретил бы нас словами «Добро пожаловать!». Лишь бы чувствовать под ногами что-нибудь твердое и прочное, а не эту постоянную качку.

— Послушай, Тони, тебе страшно?

— Это не страх, старик… просто как-то неприятно. Ты видишь, что с тобой происходит, так что сильно не хвастайся, ты свою роль сыграл плохо. Страх? В это время для нас не существует никакой опасности. Не так ли, Чино?

«Какая опасность может быть? Кроме того, что мы не знаем, где мы находимся, у нас осталось всего несколько литров воды и несколько пожелтевших галет, нет возможности проверить курс судна. К тому же сейчас время, когда дуют холодные северные ветры и проносятся шквалы. Наконец, у нас кончается топливо, а тут еще „какая опасность может быть?“. И я один, как никто, должен отвечать за себя и двух других членов экипажа», — подумал Чино.

Он заглушил двигатели, потому что солнце не позволяло ориентироваться, к тому же нужно было пообедать. «Моя мечта» снова легла в дрейф, и мучения возобновились.

— Сейчас солнце у нас над головами, — объяснил Чино, — и ориентироваться нельзя. Давайте пообедаем, отдохнем немного, пока солнце пройдет зенит.

Меню на обед было таким же, как на завтрак. Отличие состояло лишь в том, что галеты еще больше пожелтели.

Чино пытался отвлечь внимание от скудной провизии, собранной для такого несложного путешествия.

— Сейчас как раз то время, которое называют прекрасным полднем с идеальной погодой, — сказал он.

Каэтано эти слова показались насмешкой:

— Прекрасный полдень? Прекрасный для чего?

— А ты не догадываешься? Посмотри, какой ясный день, солнце, отличная видимость и свежий бриз.

— А для меня это… я вышел не на прогулку.

— Ну а если бы было хуже, чем сейчас, что тогда?

— Хуже, чем сейчас? Все идем и идем, а земли нигде не видно, а это… дерьмо качается еще сильнее. Есть ли что-либо хуже, чем это?

— Ты разве уже забыл, о чем только что говорил? Правда, это не так просто, Каэтано, но, если ты раскаиваешься и жалеешь, что вышел с нами в море, можешь сойти, когда захочешь.

Включившись в разговор, Тони почувствовал необходимость поддержать Чино. За ночь авторитет Чино неизмеримо возрос в его глазах. Тони помогал ему в управлении судном, беседовал с ним, чтобы тот не уснул, а сейчас почувствовал, что его долг — сохранить эти отношения.

— Послушай, Каэтано, ты провел всю ночь, растянувшись на палубе, а теперь хочешь командовать нами, как тебе хочется.

— А тебе не хочется добраться в полном порядке? Чего ты ко мне придираешься?

Чино прервал спор, сообщив еще одну неприятную новость:

— Прекратите… лучше приберегите силы, они, между прочим, еще понадобятся. С этого момента вода также будет нормироваться. Она будет у меня.

Каэтано вскочил, позабыв на мгновение о своем недомогании. На его лице можно было прочесть чувство возмущения и несогласия. Он не желал подчиняться Чино, хотя его предупреждение и диктовалось суровой необходимостью. Собрав последние силы, которые у него еще остались, он решил выступить против и отстоять свое мнение. При этом он попытался привлечь на свою сторону Тони:

— Да, теперь ясно! Этот человек рехнулся! Что он замышляет? Кто ему сказал, что он наш командир? Тони, мы этого ему не позволим… сначала он остановил двигатели, и мы дрейфуем, хотя есть еще топливо и мы можем идти, затем установил порядок, по которому мы должны просить у него воды… Что это такое? Он возомнил, что является здесь хозяином. Нет, Тони, этого не будет. Мы ему не позволим… Посмотри, у него штурвал, он прибрал к рукам топливо и воду. А что же ты и я, мы, выходит, ничего не значим? Это не дикий Запад, дружок, и никто не назначал тебя шерифом.

Тони пояснил свою позицию:

— Он знает, что делает. Он привез нас сюда.

— Кто кого привез? — Недовольство Каэтано было очевидным.

Чино повернулся спиной к штурвалу, дав возможность судну идти без управления:

— Единственный человек, кто никого никуда не привез, это ты, Каэтано. Ты не мог оторвать голову от палубы.

— Здесь никто никого не везет, дабы было известно. И давайте решим, как поделить воду и топливо… Я не допущу, чтобы ты распоряжался ими, как тебе вздумается.

Он попытался завладеть водой. Чино положил руку на бачок:

— Если ты еще приблизишься, я просто выброшу все за борт, и потом посмотрим, как поделить все это. Так что решай… По-моему, тебе лучше успокоиться.

Этого предупреждения оказалось достаточно, чтобы утихомирить Каэтано. Море, словно тоже вставая на сторону Чино, начало волноваться. У Каэтано возобновился ужасный приступ тошноты, который мучил его с самого начала плавания.

Когда Тони понял, что он наконец успокоился, «Моя мечта» уже шла по водам пролива. Глядя на конвульсивные движения Каэтано, Тони понял, что сделал совершенно правильно, став на сторону капитана, настоящего морского волка, который уверенно и спокойно стоял у штурвала. Он был похож на того генуэзского мореплавателя, который был вынужден столкнуться с восстанием своих неверных моряков, не простивших ему задержку с прибытием на обещанную землю. Однако Тони преувеличивал в своих размышлениях твердость, продемонстрированную его другом. Он смешивал ее с уверенностью, хотя это была лишь дерзость. Будучи далек от тех забот, которые выпали на долю капитана, Тони не подозревал и не мог знать о его тревогах. Чино же после полудня еще больше утвердился в своих сомнениях и был почти уверен, что судно идет ошибочным курсом. Ничто не может в открытом море служить хорошим ориентиром. Чино ежеминутно посматривал на небо, где солнце медленно клонилось к западу и путало все его расчеты. Казалось, оно двигалось все медленнее. Опасения, что судно идет не к земле, а в открытый океан, снова заставили его задуматься.

«Да, видимо, все пропало. Где же теперь остановимся? Наверное, когда закончится продовольствие? Сколько времени я еще смогу удерживать в покое этих двоих? Что они будут делать, когда поймут сложность обстановки? Кто знает, что будет! Это почти то же, что остаться одному и положиться на волю судьбы. Что я могу еще сделать кроме как ждать? А может быть, что-нибудь придет в голову, пока не будет израсходована последняя капля горючего?»

В час тридцать дня положение солнца изменилось. Чино заметил эту деталь и немного воспрянул духом, положив руль на правый борт: «Теперь ясно, теперь уже нет сомнений». Сомнения начали рассеиваться. Однако он предпочитал пока отмалчиваться. С этого момента он знал, что какая-то земля должна им встретиться.

В час пятьдесят море было уже спокойным. Каэтано снова пришел в себя и начал длинный пессимистический разговор с Тони, который с беспокойством слушал его. Чино тоже принялся слушать с таким видом, как будто бы он присутствовал на ночном бдении у тела покойника в присутствии совершенно незнакомых ему людей. Каэтано говорил с большим подъемом, и его разговор вертелся вокруг морских приключений с трагическим исходом. Он говорил о судне, набитом эмигрантами, которое несколько лет тому назад поглотил пролив, о ребенке, который умер от жажды на судне, сбившемся с курса. Он был в агонии и не понимал, почему его родители отправились в это страшное путешествие. Затем речь зашла о мужчине, который по радио безуспешно умолял о помощи береговую охрану США, но корабли из-за плохой погоды не смогли выйти в море; о том, как однажды утром к берегу прибило плот, на котором был один-единственный человек, крепко привязанный к мачте и уже скончавшийся от жажды; об одной женщине, которая сошла с ума и бросилась в море к акулам, оказавшись на маленьком островке Багамского архипелага. Затем пошли бедствия, связанные с опасностями Бермудского треугольника с его фантастическими «летучими голландцами» и другими страшными случаями. Каэтано рассказывал о жестоких схватках в открытом море между бандитами — современными пиратами, которые появляются на катерах с артиллерийским вооружением, о том, что они не менее кровожадные, чем Олонес. Эти стреляли без предупреждения, и никто не знал, что будет после встречи с ними. Он рассказывал также о быстрых и легких торпедных катерах Кастро, их моряках, которые способны преследовать суда вплоть до самого побережья Майами и задерживать беглецов под носом у американского флота. Излагая все это, Каэтано время от времени произносил какую-нибудь хвастливую угрозу, пытаясь таким образом подавить свой собственный страх:

— Вот это было зрелище! Из сторожевого катера ударил разноцветный сноп пулеметного огня. Он разнес в щепки плот и всех, кто был на нем, не дав им возможности даже спрыгнуть в воду. Все было объято пламенем! Им не позавидуешь!

Чино продолжал хранить молчание. Он уже не опасался той возможной реакции, которую могла вызвать болтовня Каэтано, и совсем перестал его слушать, глядя внимательно на горизонт, ища подтверждение близости берега. В конце концов он заметил то, что искал:

— Эй, посмотрите на воду!

— Что случилось?

— Море, вы что, не понимаете? Не видите, что вода уже меняет свой цвет? Смотрите туда, не кажется ли вам, что она стала светлее?

Тони перегнулся через левый борт. Он подтвердил, что капитан прав. Действительно, вода принимала все более светлый оттенок.

— Что это может означать?

— Во-первых, это хорошая новость. Изменение цвета говорит о том, что континентальная платформа уже недалеко. Настоящая суша, понимаешь? Соединенные Штаты. Это говорит о том, что если мы пойдем и дальше этим курсом, то очень скоро будем у самого побережья.

Тони разразился радостными криками, запрыгал на палубе, шумно жестикулируя, но Каэтано был по-прежнему мрачен, потому что для него единственной хорошей новостью было бы появление берега. Он не придал никакого значения этому открытию.

Однако другая находка сразу же произвела в нем перемену. Тони обнаружил буй, который качался слева по борту. Тут же легли на курс к нему, а подойдя, определили, что это было не что иное, как средство для обозначения сетей, применяемое рыбаками.

Каэтано снова высказал глупую идею:

— Наконец-то! Мы остаемся здесь, на этом самом месте. Хозяин этих буев должен вернуться сюда, чтобы собрать свои снасти. Он и покажет нам путь до Майами.

Его подавленность сменилась оптимизмом. Но Чино поправил его явное заблуждение:

— А если рыбак забыл о своих снастях или пока не собирается возвращаться сюда? Что же мы останемся здесь охранять его улов, пока он не придет?.. Гениально!

— Почему бы нам не посмотреть, что там в сетях? — предложил Тони. — Возможно, там настоящий обед.

— А! Эта идея уже лучше.

Подняли ловушку. В ней были лангусты.

— Да, сейчас мы приготовим хороший обед.

В этом месте они задержались, чтобы приготовить странную еду из лангустов, которая получила название «блюдо для буя». После обеда пошла оживленная беседа, в ходе которой было высказано много различных предположений по поводу их ближайшего будущего. Только Каэтано, несмотря ни на что, оставался в напряжении, поскольку видел вокруг только море.

— Ну что ж, снова вперед.

Движение возобновилось. Через некоторое время Чино снова заглушил двигатели.

— Что-то случилось?

— Тсс, дайте послушать…

Был слышен приглушенный шум двигателя. Сразу же определили, откуда он доносится. Это была беленькая элегантная яхта со сверкающей оснасткой для парусов, с виду обладающая высокими мореходными качествами. Она подошла и остановилась невдалеке, покачиваясь на волнах. Ветер доносил до «Моей мечты» обрывки фраз на английском языке и резкие звуки музыки. Группа мужчин и женщин, по-видимому, отмечала на борту яхты какое-то событие. Чино начал сближение с яхтой, в то время как Тони подавал сигналы своей рубашкой. Но на борту смеялись и кричали, не замечая ничего вокруг себя. Кто-то прыгнул с яхты за борт. Затем кого-то сбросили. Это была женщина, причем совершенно голая. Падая в воду, она закричала. Появление «Моей мечты» вызвало на яхте явное смущение. Пара нудистов быстро взобралась на яхту, в то время как на борту еще одна женщина спряталась в кабине. Яхта вздрогнула, а затем пустилась наутек во всю мощь своего двигателя. На корме яхты они увидели звездно-полосатый флаг, прикрепленный обратной стороной к флагштоку. Там, где стояла яхта, на поверхности воды плавала масса пустых бутылок из-под «Джонни Уокер», много других мелких предметов.

— Вы это видели?

Удивленный Тони согласно кивнул. Взрывы хохота у Каэтано последовали один за другим. Он был очень доволен первой встречей с представителями земли обетованной.

Догонять яхту не было смысла — она была слишком быстроходной, да и ее пассажиры не имели никакого желания вступать с ними в контакт. Чино снова повел судно курсом на север. Почти по носу показалось другое судно. Не было никакой надобности прилагать дополнительные усилия, чтобы их заметили. Остановили двигатели и стали ждать. Неизвестное судно сделало легкий разворот, чтобы пройти, не останавливаясь вдоль борта «Моей мечты». Это было спортивное суденышко около 23 футов длиной, покрашенное в белый и красный цвета. Каэтано крикнул, ожидая трогательного ответа, но его не последовало. На борту было трое мужчин, судя по всему, это были кубинские эмигранты. Они были одеты в спортивные костюмы и носили солнцезащитные очки. По-видимому, они пили и рыбачили.

— Э-э-э-э-эй! Мы кубинцы!

— Ах вот как! А мы думали, вы мексиканцы. В чем дело?

— В чем дело? Мы беженцы с Кубы!

— О, это хорошо!

— С Кубы, от коммунизма!

— Да, мы уже знаем…

— Мы заблудились!

— Заблудились?

— Да, сбились с курса. Не знаем, куда идти… Нам нужно попасть в Майами, понимаете?

— Да это же просто! Слушайте внимательно. Продолжайте идти прямо вперед до тех пор, пока не увидите флагшток с американским флагом. Это будет вход на американскую военно-морскую базу… Заходите туда.

— Это будет уже Майами?

— Нет, Ки-Уэст.

— Хорошо, спасибо.

— Ну, пока, счастливо.

Ки-Уэст! Флагшток, американский флаг и потом Ки-Уэст.

Все недовольства и злоключения, которые были на переходе, исчезли в общем объятии. Радость была огромной и неудержимой. Подвиг был совершен. Мечта стала теперь реальностью. Каэтано забыл про все неприятности пути, переживал радостные мгновения и уже считал себя миллионером. Тони смотрел назад, в море, как будто не верил, что путь уже пройден, он все еще боялся, как бы какая-то мощная сила не обнаружила его и не вернула обратно. Кроме того, его не покидало чувство ностальгии и неуверенности в том, что именно Майами является тем портом, который ему нужен. Будущего он побаивался. Чино оставался невозмутимым, как будто бы добраться сюда было самым обыкновенным делом. Вскоре появился уже известный флагшток и небольшой американский флаг, а через несколько секунд — темные силуэты военных кораблей различных классов, которые становились все больше, пока не достигли огромных размеров: от катеров и небольших суденышек до кораблей береговой охраны, фрегатов, подводных лодок, линкоров и огромных авианосцев. Их серые громады сливались друг с другом. Огромные цифры номеров были написаны белой краской с черной окантовкой. На одном из кораблей включили светомигалку и начали посылать сигналы на берег. После этого прозвучала боевая тревога. Было видно, как бегают по палубе морские пехотинцы, занимая места у артиллерийских установок. Казалось, что вот-вот разразится бой. Тут же появился быстроходный катер с солдатами береговой охраны. Они шли встречать только что прибывших.

— Hey, you… what’s the matter?

— Мы кубинцы! Кубинцы!

— Oh, yeah, Cubans!..