Глава первая

2000 год, ноябрь.

Острие рассекло ему живот сверху донизу — от грудины до лобковой кости. Брюшная полость заполнилась серозной жидкостью и кровью, стали видны набухшие окровавленные кишки. Нож снова произвел надрез, в который затем скользнули две руки. Они словно пытались выдернуть из живота внутренности, отделив кишки от стенки желудка. В глубине черным пятном обнажилась темная ткань.

Каким-то чудом он был еще жив. В полости скапливалась и застывала стекающая из глубоких ран кровь. Безжалостные руки продолжали копаться внутри. Сверкнуло еще раз лезвие, породившее новую боль и новые раны и полностью перемешавшее ткани внутренних органов. Наконец шарящие пальцы нащупали левую почку и с силой рванули ее книзу, оставляя обрезки тканей. На короткое мгновение взмыл вверх и вновь устремился вниз пульсирующий красный поток.

Священнодействие было почти завершено. При этом нож откромсал не всю почку, верхняя ее часть осталась прикрепленной к ножке, образованной основными кровеносными сосудами.

Жизнь быстро вытекала из расчлененного тела. Зияющая дыра в животе, желудок, мягкие ткани, мышцы и органы слепо взывали о помощи.

Словно в ответ на эту мольбу, брюшную полость сотряс разряд электрического тока.

— Отлично, — сказал хирург. — Кровотечение остановлено. Завершаем гемостаз, ставим дренаж и зашиваем.

Марко закрыл ворота и, обернувшись в сторону своей машины, нос к носу столкнулся с молодым человеком. Этот тип примерно с неделю каждое утро околачивался на тротуаре напротив ворот, Марко уже видел его.

Парень стоял, уставясь на ворота взглядом хищника, высматривающего раненую антилопу гну. Марко прошел мимо и, невольно втянув воздух открытым ртом, проглотил воздушное облако, образованное запахами курицы, жаренной по-кантонезски, кускуса и сероводорода, продолжил движение к своей машине.

Он автоматически продвигался к тому месту, где припарковал «вольво», спиной ощущая присутствие парня. Из-за этого типа с характерными африканскими чертами лица, который постоянно торчал напротив ворот дома, ему становилось не по себе.

Вообще теперь никогда не знаешь, что здесь может произойти. С каждым днем близлежащие улицы все больше заполнялись уроженцами Марокко, Туниса, Нигерии. Они пили, дрались и устраивали поножовщину в барах.

Его район, некогда населенный рабочими-коммунистами, сегодня превратился в арабский «сук». Окружающая его застройка — традиционное чередование желтых домов и терракотовых двориков — делала контраст особенно разительным. Иммигранты захватили то единственное, что еще могло оказаться в их власти: открытое пространство посреди лабиринта улиц, носящих имена современных художников. Во имя ислама, во имя нищеты, во имя воли к освобождению был рожден восточный квартал Касбах, изнутри разъедаемый вином.

Первыми здесь освоились китайцы, чьи лавки одновременно служили своим владельцам жильем. Семьи, состоящие примерно из восьми человек, жили, ели, работали, спали и мечтали в задней комнатушке магазина кожаных изделий. Потом они стали открывать рестораны, швейные мастерские, подпольные игорные дома. Из-за игры в «маджонг» они убивали друг друга, а затем снова пускали в дело доходы, полученные от продажи опия и торговли рабами. Обычно убийства происходили внутри этих групп — только среди своих. Останки бесследно исчезали, и место убитого занимал вновь прибывший, у которого еще не было паспорта.

Намного позже появились африканцы, жители Магриба, арабы. Наконец, последними приехали выходцы из восточных стран Европы, вытолкнутые оттуда после падения своих политических режимов: албанцы, поляки, румыны, сербы и представители множества других этнических групп.

Чернокожие, блюстители традиций ислама, истощенные нищетой и соблюдением Рамадана тела, оливковые и бледно-розовые лица, запах вареных отрубей, аромат острых специй въелись в золотисто-красные цвета города неким подобием византийской мозаики.

Новая география города осложнила жизнь Марко. Маленькие радости, например, ночные прогулки после работы в редакции, теперь стали опасны. Конечно, ему не хотелось поддаваться охватившим общество антииммигрантским настроениям, — хотя бы потому, что чувство ненависти к ним питалось идеями, слишком примитивными для его интеллектуальной натуры. Однако, с другой стороны, африканизация квартала сопровождалась постоянным ощущением угрозы, исходящей от непривычных жестов, лиц, сочетаний цветов.

Неприятное чувство усилилось, когда Марко заметил, что африканец следует за ним. Он прибавил шагу — слегка, чтобы не выдать своего волнения, и запретил себе оборачиваться. Этот тип явно его нагонял.

Наконец Марко поравнялся с «вольво». Припаркованная на улице машина была развернута к нему капотом. Он резко соскочил с тротуара. Теперь машина находилась между Марко и его преследователем. Быстро открыв дверцу, он сел в салон и заблокировал двери. Почувствовав себя в безопасности, Марко смог получше разглядеть своего противника, затормозившего на тротуаре.

На вид ему было лет двадцать. Более точно определить возраст было непросто. Передние зубы отсутствовали. Очень густые и кудрявые волосы, наверно, не давали голове намокнуть даже под проливным дождем. Характерные черты лица выдавали в нем бедуина. Он что-то сжимал в кулаке: вполне возможно, нож с выбрасывающимся лезвием. Несмотря на худобу, парень выглядел сильным и гибким. Марко же, при своем росте в сто семьдесят пять сантиметров, стройный, но не обладающий мускулатурой, вдруг ощутил себя слабаком.

Он завел мотор и повернул колеса, но молодой араб преградил ему дорогу, ворча какие-то непонятные слова. Разрываясь между нежеланием покидать машину и боязнью навредить парню, Марко начал продвигать «вольво» вперед, пока араб с криками не отступил в сторону. Машина, наконец, тронулась. В зеркале заднего вида блеснуло что-то, наполовину скрытое в руке молодого человека.

Капитан Пьетро Кау пытался разглядеть лежавшее внизу под откосом голое тело, возле которого копошились два эксперта-криминалиста. Труп лежал так, что голова его, наполовину зарытая в гравий, оказалась ниже ног. Отсюда было видно, что с мужчиной расправились самым зверским образом. Как сказали ему двое полицейских, у трупа был вырезан живот. Кто-то возненавидел этого беднягу до такой степени, что полностью вырвал его внутренние органы, желудок, печень и желчный пузырь. На месте живота в теле зияла кровавая полость.

Оглядевшись вокруг, Кау попытался отвлечься от жертвы и сконцентрироваться на осмотре места преступления. Они находились внутри искусственного грота. Этот грот представлял собой часть шахты, где добывали гипс, закрытой еще в конце 70-х. Попасть в него можно было только через железные ворота, на которых обычно висел тяжелый замок, сейчас кем-то срезанный. За воротами открывался своеобразный амфитеатр с четырьмя природными арками по бокам. Своды амфитеатра образовывали купол. Дно грота находилось намного ниже входа в него и представляло собой несколько воронок, заполненных камнем и гравием. Задняя часть грота была засыпана щебнем, вероятно, еще со времени закрытия шахты.

От одной из арок вглубь была прорыта дорога, пройдя по которой — как объяснили Кау — и минуя множество узких и крутых поворотов, можно было добраться до помещения, расположенного на глубине ста метров под землей. Самой глубокой части бывшей шахты.

Тело нашли в котловине близ входа в шахту. Его обнаружили два охотника: где-то около семи утра они проходили мимо железных ворот и заметили, что замок взломан. Войдя, охотники практически сразу увидели в глубине одной из воронок сначала ноги, а затем и безжизненное тело, слегка присыпанное землей. Они-то и вызвали карабинеров.

По прибытии на место преступления капитан Кау сразу же понял, что охотники, в ожидании приезда следственной бригады, спускались по откосу, чтобы приблизиться к трупу. Их любопытство оставило следы.

Окончательно испортил ему день заместитель прокурора, отвечающий за это расследование, Массимо Де Сантис. Хорошенько подумав, он выслал на место преступления специалистов из отдела криминалистической экспертизы, оправдывая свое решение тем, что эксперты из числа карабинеров затратят слишком много времени, прежде чем доберутся до места своей лаборатории, расположенной в городе.

В результате этого решения капитан карабинеров Пьетро Кау теперь лишь издали наблюдал за работой заместителя комиссара полиции Паоло Мормино и его помощника Антонио Прести. Они занимались сбором улик и, вероятно, хотели бы приписать себе все заслуги в деле расследования убийства, которым на сей раз занималась оперативная бригада уголовного розыска, а не полицейское управление. Кау был достаточно гибким человеком, чтобы не принимать это на свой счет. Хотя сам он, разумеется, провел бы все значительно лучше.

Он знал репутацию Мормино. Они оба отчитывались в своих действиях перед судебными органами, но положение Кау было гораздо более выгодным. В качестве члена следственной группы он мог изучать все отчеты криминалистов, в то время как Мормино не имел доступа к документам уголовного розыска. По крайней мере, не представив обоснованного запроса Де Сантису, заместителю комиссара полиции было бы трудно познакомиться с содержанием свидетельских показаний. И капитан и полицейский хорошо это знали.

Паоло Мормино вскарабкался по откосу.

— Кто-нибудь спускался к телу раньше нас?

В вопросе, обращенном к Кау, подразумевалось, что этот «кто-то» должен был оказаться карабинером.

— Вон те двое, которые его обнаружили.

Кау обернулся в сторону двух мужчин в теплых охотничьих куртках и сапогах, сидящих в углу грота.

— Вы хотели бы их допросить? — В вопросе Кау сквозил вызов.

— В этом нет необходимости, — ответил Мормино. — Да и фотографии следов на откосе вряд ли могут нам пригодиться. Его сбросили туда сверху. Отсюда, где земля твердая. Я уже произвел необходимые замеры.

— Отлично, — одобрил капитан.

— Кто бы это мог быть? — спросил полицейский.

— Думаю, мы это узнаем.

— Похоже, это иммигрант. Я бы сказал, араб. По исколотым рукам и щиколоткам видно, что он наркоман.

Этот ответ карабинеру почему-то не понравился.

— Я бы хотел, чтобы вы по возможности обследовали всю шахту, — попросил Кау.

— Разумеется. Я прикажу оградить въезд на грунтовую дорогу и вернусь с электрогенераторами. Впрочем, там внизу придется использовать электрические фонарики. Поэтому незаметные следы могут ускользнуть от нас, если только не попадут под лучи света сверху.

— Понимаю.

— Я сфотографировал следы шин у входа в грот. Они приехали сюда на машине. Когда тело сбросили в шельф, его присыпало землей.

— Разумный вывод.

— Спасибо.

Мормино представился удобный момент проститься с капитаном. Обратившись к своему заместителю, который все еще работал пятью метрами ниже, на дне воронки, он попросил его перевернуть тело. Прести повиновался и освободил труп от засыпавшей его земли. При этом открылась зияющая дыра на месте живота. Следов ужаса, которых можно было ожидать на лице человека, убитого столь зверским способом, присутствующие не заметили.

Полицейский попытался прочитать взгляд карабинера. В нем проскользнуло что-то неуловимое, не поддающееся расшифровке, объясняющее, почему Кау остался невозмутим. Тонкий шрам, вертикально пересекающий левую щеку капитана, и четкая полоска, проходящая по челюсти и скуле, даже не дрогнули.

Мормино, миновав двух охотников, направился к выходу из шахты.

Интересно, думал он, что означает взгляд карабинера? Капитан Кау, герой борьбы с мафией, человек, переживший нападение, в память о котором у него на лице остались знаки, арестовавший пять наемных убийц — членов мафии, был изумлен увиденным. Не напуган, не потрясен. Только изумлен.

Пожалуй, даже ему не приходилось видеть труп, над которым так поработали.

«Вольво» подъезжала к зданию на окраине города, в котором располагалась редакция «Ла Воче делла либерта», антикоммунистической ежедневной газеты, твердо проводящей избранную линию. Марко предстоял трудный день. Он должен был встретиться с Короче, издательницей, президентом компании, акции которой котировались на бирже. Эта компания занималась вопросами спонсорства, прессы, информации, издательскими делами, а также гольфом.

По мнению Марко, основным результатом деятельности Квинди было исчезновение из бюджета десятков миллиардов. Посредством различных финансовых операций с участием зарубежных компаний, занимающихся отмыванием капитала, уклонением от налогов, аннулированием долгов с помощью казны и отклонением запросов по снижению цен.

Пробка, в которую попал Марко по пути от дома к редакции, не смогла отвлечь его от хандры, владевшей им последние месяцы. Марко угнетало это въедливое и не проходящее ощущение бессмысленности, бесполезности собственного существования, тем более что он не видел перед собой никаких конкретных целей.

Он добрался до редакции только через сорок минут, за это время можно было уже давно дойти пешком. Унылое здание едва виднелось в белом облаке смога. Среди достоинств «Ла Воче делла либерта» не числились живость и свобода мысли, что отразилось даже на фасаде редакции.

К тому моменту, когда Марко поднялся на третий этаж и вошел в офис, его телефон разрывался уже минут десять. Нетерпение Короче звучало в голосе ее секретаря.

— Господин Камби, только вас еще нет. Ваши коллеги уже наверху.

— Уже иду.

Марко на лифте поднялся на последний, одиннадцатый, этаж и поздоровался с дежурным, сидящим в приемной. Тот открыл ему дверь из противоударного стекла и на вопрос Марко, где проходит совещание, махнул рукой направо — там, в глубине длинного коридора, находился зал заседаний.

Войдя в зал, Марко поприветствовал двух своих коллег, Джулио Нашетти и Анджело Гоцци, а также генерального директора Франко Баллони, главного редактора «Воче» Джузеппе Иллюстри и занимавшую председательское место Короче.

Марко сел рядом с Нашетти и Гоцци, которые выглядели немного ошалелыми: встреча была назначена непривычно рано для них. Руководство и трех журналистов разделяли почти пять метров, они сидели на разных концах длинного стола. Дистанция была подчеркнута еще и тем, что перед журналистами возвышались ряды бутылок с минеральной водой и хрустальные бокалы. Такое расположение словно говорило: вы должны сидеть именно там.

— Итак, мы можем начинать, — с глубоким вздохом, словно подчеркивая опоздание Марко, проговорила издательница. — Если господа из совета редакции готовы.

Это «господа», имевшее обидный оттенок, задело журналистов за живое. Обращение «господа», в той тональности, которую употребила издатель, означало «лица, которые могут присутствовать здесь исключительно потому, что являются членами профсоюза».

«Господа» — то есть персоны средней руки.

— Конечно, можем начинать, — подтвердил Марко, который знал, как ответить, чтобы подействовать на нервы издателю, не нуждающейся ни в чьем разрешении.

Тот факт, что Короче была зеленоглазой блондинкой тридцати четырех лет, с пышными волосами и фигурой манекенщицы, поддерживаемой ежедневными занятиями конным спортом и йогой, никак не прибавлял ей обаяния. Немногие из ее подчиненных видели в ней женщину. Она была Издателем. В личной жизни она отзывалась на имя Джорджия Де Ранди, а за глаза ее звали Короче. Она была высокого мнения о себе и держалась так, чтобы внушать боязнь, смешанную с уважением.

— Вы, верно, задаетесь вопросом, зачем мы здесь, — начала речь издательница, с удовольствием подготавливая удар. — К сожалению, — продолжила она, переходя наконец к делу, — в бухгалтерии предприятия обнаружился крупный дефицит. Первый квартал выявил убыток в десять миллиардов, а к концу года он предположительно составит восемнадцать миллиардов. Несмотря на значительные капиталовложения, например, затраты на покупку новой ротационной машины, размеры доходов весьма незначительны.

Короче говоря, чтобы избежать дополнительных расходов, мы будем вынуждены пожертвовать кем-либо из журналистов.

Короче, начиная со следующего месяца, мы снимаем статью бюджета о надбавке к заработной плате сотрудникам редакции.

Короче, мы уменьшаем до двадцати страниц разделы местной и национальной хроники.

Короче, мы больше не будем производить оплату сверхурочных часов. Благодаря улучшению организации труда, в них отпадет необходимость.

Издательница остановилась. Она сказала уже достаточно и теперь медлила, оттягивая финал и ожидая негативной реакции.

— В случае проведения забастовок, — добавила она скрипучим голосом, как будто само слово «забастовка» даже в ее собственных устах вызывало у нее раздражение. — Так вот, вам должно быть совершенно ясно, что в этом случае предприятие будет вынуждено прибегнуть к дисциплинарным мерам, куда более жестким, чем те, о которых сейчас шла речь.

Журналисты переглянулись; было очевидно: для ведения переговоров они выдвигают кандидатуру Марко. Коль скоро он уже и так вызвал раздражение издателя, разумно было бы отвечать именно ему.

— Уважаемая госпожа Де Ранди, — парировал Марко, — ваши условия кажутся нам неприемлемыми. Вам, надо полагать, известно, что условия нашего контракта не позволяют снять надбавку к заработной плате без согласия обеих сторон. Вероятно, дефицита в десять миллиардов можно было бы избежать, если бы новая ротационная машина, которую вы закупили, не осталась бы там, в Израиле, по причине ее слишком больших для нашей типографии размеров. Прежде чем уменьшать зарплату журналистам, было бы справедливо уволить тех менеджеров, на которых лежит ответственность за эту аферу.

В этот момент Баллони и Иллюстри выказали свой праведный гнев жестом девственницы, отвергающей предложения развратника.

Де Ранди выслушала только самое начало фразы Марко. Этого ей вполне хватило, чтобы понять: он ставит под сомнение все ею сказанное.

— Следовательно, — продолжила Короче, полностью проигнорировав доводы Марко, — я хотела бы попросить совет редакции не чинить нам препятствий в деле улучшения экономического состояния предприятия. Я верю, что в вас присутствует дух сотрудничества. Ну а сейчас я вынуждена вас оставить — меня ждут срочные дела. Впрочем, о дальнейшем ходе переговоров я буду проинформирована.

Издательница поднялась, подтвердив тем самым, что она всерьез намерена претворить в жизнь эти, кажущиеся неприемлемыми, планы. Чуть подавшись вперед тренированным телом и слегка встряхнув своими светлыми волосами, она подала руку трем журналистам. Напоследок ее зеленые глаза скрестились с карими глазами Марко. Победителя в этом поединке взглядов не было. Де Ранди отстраненно попрощалась с Баллони и Иллюстри, словно предупреждая, чтобы они не вздумали свести на нет тот положительный вклад, который она внесла в начало переговоров. Стоило Короче покинуть зал, как вспыхнули горячие дебаты.

Человек, идущий впереди, водил фонарем то вправо, то влево, но ничего, кроме углублений в стенах скал, не удавалось обнаружить. Заместитель комиссара полиции Мормино пытался осветить дорогу перед собой, однако фонарь, прикрепленный спереди к металлической каске, пробивал тьму на расстояние не более двадцати сантиметров от его носа. С помощью электроаппаратуры удалось осветить только начальные тридцать метров углубляющейся в шахту дороги, но после первого же узкого и крутого поворота им пришлось достать электрические фонари. О помощи специальных служб вопрос даже не стоял. Конечно, тут очень пригодился бы вездеход, но таких дорогостоящих средств в распоряжении криминальной полиции не было.

Чтобы спуститься на глубину около ста метров, попросили по телефону помощи у владельцев шахты. В ответ на просьбу они прислали своего специалиста. Однако прибывший специалист, горный техник, именно в этой шахте никогда не был и сейчас, как и Мормино, продвигался на ощупь.

Надо сказать, эта шахта совершенно не соответствовала прежним представлениям полицейского о шахтах. В частности, дорога здесь была довольно широкая, хотя и неровная.

— Несмотря на темноту, тут можно спокойно идти, — заметил Мормино.

— Ну да, — подтвердил техник. — Здесь должны были проходить грузовики, груженные гипсом. На дороге остались колеи. Вы чувствуете их под ногами?

— И потолок такой высокий тоже для прохода грузовиков?

— Конечно. А вы ждали, что попадете в подземные норы, штольни, как в угольных шахтах?

— Ну, в общем, да.

Продвигаясь вперед, Мормино уже отдавал себе отчет в том, что тщательно обследовать всю пещеру ему не удастся. С помощью карманных фонариков можно было хорошо рассмотреть грунтовую дорогу под ногами и потолок. Но в стенах грота было множество ходов, углублений, расщелин и воронок, изучить которые не представлялось возможным. Ты как будто исследуешь пористую губку. Спелеологу понадобились бы месяцы, чтобы зафиксировать координаты этого места.

— Не думаю, чтобы тот, кто это сделал, смог проехать сюда вниз на машине, — рассуждал техник. — Хотя кто знает… Наугад здесь ехать опасно. Попало одно колесо на край, и все, ты застрял.

— Возможно, — ответил Мормино, не желая обсуждать ход расследования с посторонними.

Полицейский был уверен, что труп подвезли на автомобиле только ко входу в грот. Продолжив спуск, Мормино увидел справа от дороги, недалеко от поворота, что-то вроде нефа со сводчатым потолком.

— А это что такое?

— Возможно, один из пороховых складов.

— Один из?..

— Ну да. По мере того как ведется прокладка туннеля, образуются искусственные полости, в которые складывают взрывчатку, необходимую для продолжения работ. Здесь должно быть три или четыре таких склада.

— У вас есть схема шахты?

— К сожалению, нет. Эта шахта уже лет двадцать как закрыта. Мое предприятие купило ее у одной угольной фирмы, которая разорилась. С тех пор как мы ей владеем, в ней никто никогда не работал. Шахта пустует. Кому нужен какой-то грот, если из него нельзя извлечь пользу? Знаете, обычные споры с этими, зелеными. Они вбили себе в головы, что нужно защищать и овраги. «Давайте-ка еще спасем камни?!» — я бы так сказал. Все холмы вокруг стали охранной зоной, и земляные работы здесь больше не ведутся. Может быть, вам нужна шахта?

— Нет уж, спасибо.

Техник и полицейский продолжали спускаться, освещая обрывы, закрытые расщелины, швыряя камни в провалы, глубину которых нельзя было предугадать. Впрочем, процентов девяносто пять из них они просто пропускали. Прошли и мимо двух боковых ниш, закрытых деревянными воротами без замков, в которых раньше располагались склады взрывчатки. Ничего похожего на следы крови заместитель комиссара полиции не заметил.

— Не думаю, чтобы мы нашли здесь что-нибудь интересное, — резюмировал горный техник, который догадывался о цели обследования пещеры.

— Все может быть.

На девятом повороте эксперт остановился.

— Ну вот, вроде мы на месте. — Он вздохнул.

Техник был довольно грузным мужчиной и заранее предчувствовал тяжесть обратного пути. Полицейский прошел вперед и осмотрел последний, десятый, извилистый поворот дороги. Хотя он и не страдал клаустрофобией, но его почему-то охватила тоска. По мере спуска ему становилось все жарче в пальто. Захотелось поскорее выбраться отсюда. Чтобы в темноте подняться наверх, им понадобится больше часа.

— Внимательнее смотрите под ноги! — прокричал его спутник.

Полицейский остановился посреди дороги; этот последний отрезок шахты был и наиболее безопасным. Стены цельные и плотные, без опасных ниш. Видны только следы работы ковшей. Пол неровный и почти квадратный, потолок сводчатый. Пещера чем-то напоминала огромное полое яблоко. Обширное подземное пространство понадобилось для того, чтобы, перед тем как выезжать на поверхность, грузовики с гипсом могли развернуться. Воздух тут был сухой, ведь ноябрьских холодов недостаточно, чтобы шахта промерзла насквозь.

— Попробуйте выключить электрический фонарь и лампочку на каске.

Техник подошел к Мормино и остановился в центре пещеры. Полицейский выполнил его просьбу и очутился в кромешной тьме. Ничего подобного он не испытывал ни разу в жизни.

— Абсолютная темнота, — сказал техник. — Каковы ваши ощущения?

— Ммм… терпимо.

— Это небольшая проверка. Тот, кто в подобной ситуации впадает в панику, не способен работать здесь.

Теперь свет фонаря снова освещал стены. Полицейский зажег лампочку на каске и поднял голову к потолку, но ничего не смог увидеть. Потолок был слишком высокий. Направив на него электрический фонарь, Мормино обнаружил на белой поверхности скалы огромное розовое пятно.

— Что это? — спросил он у эксперта.

Пятно имело форму звезды, не шевелилось и чем-то походило на двух лежащих людей. В свете фонарей казалось, что пятно пронизано голубыми нитями… словно малиновый мармелад с прожилками, который почему-то распластался по потолку вместо того, чтобы упасть на землю. Полицейский первым догадался, что это за пятно.

— Нетопыри, — прошептал он.

— Кто-кто?

— Летучие мыши. Колония летучих мышей в спячке.

— А теперь скажи мне, что ты не стал бы с ней…

По непонятным мотивам, Гоцци остался доволен встречей с издательницей. Выходя из лифта, три представителя профсоюза журналистов пытались подвести первые итоги. У Марко не было ни малейшего желания шутить. Джулио Нашетти, репортер криминальной хроники, молчал. Он старался понять главное — истинные цели Короче, Баллони и Иллюстри, которые, конечно же, не совпадали с заявленными.

— Да уж, с ней я не стал бы иметь дело, — ответил Марко. — Лучше сунуть руку в пасть к пиранье.

— А все потому, что ты видишь в ней исключительно руководителя. Я же смотрю на нее как на женщину, — заявил Гоцци.

— Да, и эта самая женщина только что заявила, что хочет отнять у тебя половину зарплаты.

— Но она не сможет этого сделать.

— В той форме, в какой было заявлено, — нет, но она может поступить гораздо хуже.

— Каким же образом?

— Например, значительно уменьшить объемы издания, чтобы сэкономить, потерять десять тысяч на продажах, запороть баланс и представить план для выхода из критической ситуации. При этом она с улыбочкой на губах отправит домой сотню журналистов из двухсот пятидесяти.

— Этим она сделает хуже самой себе.

— Нет, таким образом она развлечется и будет продолжать играть в издателя.

— Чего же ради она просит нас о том, на что мы пойти не можем? — настаивал Гоцци.

— По-моему, намек достаточно прозрачен, — вмешался Нашетти, — дайте мне сэкономить денег, и я не выброшу вас на улицу.

— И как мы это осуществим? Станем убеждать коллег, чтобы они не получали положенные им деньги?

— Да нет, не совсем так. Это должны будут сказать им Баллони и Иллюстри. Они для того и присутствовали там, чтобы уровнять запросы Короче с требованиями газеты.

— Что же можно предпринять?

— Да ничего, — заключил Марко. — Мы можем лишь уменьшить потери.

— То есть продлить агонию, — изрек Гоцци.

— Вот именно. Хотя чем дольше продлится агония, тем дольше мы сможем получать зарплату, — подтвердил Нашетти.

— Ну, я думаю, — заметил Марко, — что одна-то надежда у нас есть…

— Это какая же? — тревожно перебил его Гоцци.

— Мне кажется, ты ей нравишься, — съязвил Марко.

— Да пошел ты…

Некоторым людям нравятся охотники. Охотники представляют собой некую реинкарнацию пещерного человека, который добывал себе пищу, расставляя ловушки на мамонтов. Правда, за неимением мамонтов нынешние охотники палят по фазанам, которых сначала выращивают в неволе, а затем выпускают ненадолго в подлесок, для того чтобы они немного одичали и поковырялись в земле. Фазаны — легкая добыча. Они просто бегут навстречу человеку с ружьем, принимая его за того, кто их вырастил.

Капитан Кау вел охоту на людей. За время работы карабинером, которую он начал одиннадцать лет назад, в двадцать три года, после окончания академии, ему приходилось стрелять много раз. И два раза стреляли в него.

В первый раз это был бандит, угнавший автомобиль. Кау и его напарник по патрулированию едва избежали нападения. Преследуя машину, они заблокировали ее у плотины на пересохшей реке. Бандит выскочил из машины и выпустил в них автоматную очередь.

Пьетро Кау плашмя бросился на землю, укрывшись за небольшой каменной кладкой сантиметров тридцать высотой. Пули засвистели над его головой, тогда еще покрытой волосами.

Второй карабинер остался за его спиной, под защитой машины. Он достал автомат и принялся стрелять. Цели его пули не достигали, зато Кау почувствовал, что его жизни они угрожают куда больше, чем выстрелы преступника. Он начал кричать и сыпать проклятиями.

Напарник прекратил стрельбу. Кау выхватил пистолет, резко поднял свое массивное тело из импровизированного убежища, взял противника на мушку, целясь ему прямо в грудь, и спустил курок. Бандит упал как подкошенный. Когда оба полицейских подбежали к нему, он пытался широко раскрытым ртом втянуть воздух.

Через несколько секунд бандит был мертв.

Из этого опыта Пьетро Кау извлек существенный урок. Люди, которым попадает в руки оружие и которые не знают, как с ним обращаться, куда более опасны, чем стреляющий в тебя преступник. Их реакцию нельзя предвидеть, а значит, нельзя и предусмотреть, какой вред они могут причинить. Против ошибок, продиктованных страхом, нет средств.

Вероятно, с тех самых пор Кау терпеть не мог охотников. Любители убивать, недалеко ушедшие от дикарей, которым разрешено разгуливать по округе с оружием в руках. Вот как эти двое, которые сейчас подписывают свои показания в его кабинете. Они обладают важной информацией, свидетели с места преступления.

— Итак, господин Каневацци, вы закончили читать? Все в порядке?

— Есть тут один момент… — замялся первый охотник.

— Какой?

— Вот здесь, когда я говорю, что прежде, чем подойти к пещере, мы встретили трех марокканцев…

— И что же?

— Ну, так вот, я не уверен, что это были марокканцы…

— Но вы же так сказали, — остановил его Кау.

— Да, но при этом я не имел в виду, что они являлись жителями Марокко.

— Мой друг хочет сказать, — вмешался второй охотник, — у нас здесь, я не знаю, местный ли вы, судя по выговору, нет. Короче, вы извините, но здесь мы называем марокканцами вообще всех южан, то есть арабов, иммигрантов, африканцев. В общем, всех, кто оттуда…

— Я понял, — прошипел Кау, его неприязнь к охотникам еще возросла. Пожалуй, она даже перешла в отвращение. У этих надутых типов, настроенных против всех южан, с мозгами, полными предрассудков, хватило идиотизма искать сочувствия у капитана карабинеров, родившегося на Сардинии! Житель островов чувствует себя южанином вдвойне, и не только в силу географического положения.

— Бригадир, — обратился Кау к молодому карабинеру, сидящему за компьютером. — Давайте-ка перепишем этот пункт показаний.

Капитан взял ручку, забрал у первого свидетеля листок с показаниями и вычеркнул строки, посвященные встрече с марокканцами. Затем он передал документ бригадиру Агати, который исправил соответствующее место в компьютере.

— Итак, допустим, «до того, как подойти ко входу в пещеру»… вы повстречали троих…

— Иммигрантов, — сказал второй охотник, Доменико Бьявати. — Вы знаете, я уверен, что это были иммигранты.

— Не знаю, — сухо ответил Кау. — А почему не неаполитанцы или, к примеру, сицилийцы?

— Да нет, это были арабы, — с уверенностью перебил его Каневацци — Марокканцы или нет, не знаю, но точно арабы.

— Почему?

— Ну… физиономии, черты лица… Потом темная кожа, не черная, но темная, и одежда. На них были туники. Такие носят арабы.

— Еще у одного из них на голове была белая шапка, — добавил Бьявати, — что-то вроде…

— Тюбетейки, — подсказал ему Кау.

— Ну да, тюбетейки. Такая штука… Не жесткая, скорее похожая на шерстяную шапку. И спереди у нее была темно-красная или коричневая полоска.

— Когда вы успели заметить столько деталей? Вы же видели их всего несколько секунд. Или нет?

— Да, — подтвердил Каневацци, — но они внезапно вынырнули из тумана, когда мы брели по лесной тропинке, ведущей ко входу в пещеру. Понимаете, мы немного испугались. Я внимательно смотрел на них, опасаясь, как бы они чего не выкинули. Хорошо хоть, что у меня в руках было ружье.

— Дальше-то что?

— Они с нами поздоровались. Ну, вернее… Точно не знаю. Это было очень похоже на приветствие… Скажем так, они что-то произнесли.

— Что произнесли?

— Я не понял, они говорили по-арабски.

— А вы их слышали? — обратился Кау к Бьявати.

— Да, но я тоже ничего не понял. Уже потом, когда мы вошли в пещеру, то сразу о них подумали…Что это они делали там в такую рань, в шесть утра? Далеко от города, в это холодное время года. Зачем они шатались по лесу в день охоты? После того как мы их встретили, я сказал Гверрино: «Смотри, как бы нам кого не ранить ружейной дробью».

— Невелика была бы потеря.

Гверрино не удержался, и из него снова вылетела фраза, которую он произнес утром. Капитан Кау смерил его холодным взглядом.

— Вам показалось, что они нервничали, волновались?

— Да нет, наоборот, они вели себя очень спокойно.

— Слишком спокойно, — поправил приятеля Бьявати.

— Вы заметили что-нибудь необычное в их действиях?

— Нет, — ответил первый охотник.

— Нет, но ведь они были там, — добавил второй.

— Хорошо, — подытожил Кау. — Томмазо, ты все записал?

— Да, капитан, — ответил бригадир карабинеров Агати, удивленный тем, что капитан при посторонних обратился к нему по имени. На публике он обычно разговаривал официально, а по имени называл только при личном общении. Такие оплошности, как в это утро, с капитаном случались крайне редко.

— Это все. — Кау поднялся, чтобы распрощаться с обоими свидетелями. — Если хотите, можете перечитать показания. Подпишитесь. Мы дадим знать, когда вы нам понадобитесь.

Марко Камби, Джулио Нашетти и Анджело Гоцци вошли в редакцию, чего им сейчас менее всего хотелось. День предстояло посвятить тому, чтобы поднять переполох среди журналистов «Ла Воче делла либерта». Определенная доза паники была просто необходима. Надвигаются тяжелые времена, и вовлечь в это нужно всех сотрудников. Мужчины и женщины, которые дорожат своей зарплатой и озабочены выплатами кредитов, легче идут на компромисс. А это расширяет возможности участников переговоров.

Для профсоюзного активиста подобные ситуации — сущий ад. Все свои тревоги коллеги сваливают на него, ему приходится раздавать направо и налево обнадеживающие заверения, словно предлагая всем уже прокисшее молоко.

Этот день для Марко грозил быть именно таким. Но по внутреннему телефону ему позвонила секретарша Иллюстри.

— Синьор Камби, на линии супруга вашего брата. Она звонит уже в третий раз. Я не могла вам сообщить об этом во время собрания.

— Спасибо.

Странно, что Клаудия ищет его на работе. От ее тона Марко обдало тревогой.

— Здравствуй, это Клаудия. Извини, что я звоню тебе на работу, но… Лука попал в больницу. Этой ночью его прооперировали.

— Что с ним?

— Они говорят, будто у него был разрыв почки и им пришлось ее удалить.

— Этой ночью? Почему ты меня не предупредила?

— Это произошло в четыре утра. Я не стала искать тебя, потому что он не хотел. Пока его не увезли в больницу, он не знал, что его будут оперировать. Считал это простым недомоганием. Ты же его знаешь.

— Как он сейчас?

— Плохо. Хотя медики утверждают, что операция прошла успешно. Но, когда он проснулся, его куда-то повезли. Они говорили о диализе. Я не понимаю. Я боюсь…

Последние слова заглушили рыдания. Марко растерялся. Утешить Клаудию было бы нелегко, даже будь она рядом, а уж по телефону и подавно. Он заставил себя говорить спокойно, чтобы успокоить Клаудию и успокоиться самому.

— Не волнуйся, я сейчас приеду. Постарайся не терять головы. Наверное, все не так уж страшно. Ты же знаешь своего мужа.

Путь от редакции до госпиталя занял минут десять, так как на улицах почти не было движения. За это короткое время Марко попытался как-то осмыслить слова невестки.

У его брата случился разрыв почки. Из-за чего такое может произойти? Разве почка может лопнуть? Лука всегда отличался отменным здоровьем. И никаких проблем с почками не было.

По мнению Марко, чрезмерная забота Луки о собственном здоровье граничила с мнительностью, не переходящей, впрочем, в ипохондрию. Лука внимательно следил за своим питанием, регулярно играл в футбол и теннис, избегал перегрузок и ложился спать до полуночи. В свои тридцать семь брат выглядел крепким и здоровым, а также обладал всеми качествами настоящего мужчины, без малейших признаков неврастении, с которой ему, Марко, приходилось бороться каждый день.

Лука был двумя годами старше него. Его несокрушимая уверенность в себе основывалась на вере в собственные силы. Тем, кто сталкивался с ним впервые, его манеры казались грубоватыми, но при этом он излучал надежность и обаяние.

Клаудия не сомневалась, кого из них выбрать. Ей сразу приглянулся Лука. Марко ухаживал за ней, но дальше дружбы их отношения не продвинулись. Его нерешительность и неуверенность в себе в сочетании с чувствительностью отталкивали Клаудию. Напротив, уравновешенность и прямота Луки быстро завоевали ее сердце. До последнего времени Марко не сомневался, что так было лучше для всех троих.

 

Глава вторая

Поднимаясь с постели, он сильно ушиб большой палец левой ноги о ночной столик, а когда брился, отхватил кусок кожи под подбородком. Под конец завтрака на рубашке оказалась капля кофе.

Всю дорогу от дома до больницы боль в ноге не оставляла его. Но двадцать минут прогулки быстрым шагом были необходимы — этого требовал отрастающий живот. Конечно, доктор знал, что нужно есть поменьше сладкого, хлеба, картофеля и тальятелле, но так строго наказывать себя не хотелось.

Под портиками он чувствовал себя защищенным от тумана и отголосков ночи. Доктор Роберто Касти, помощник главного врача отделения нефрологии, не любил туман и эти рассветные утренние часы. Свою работу он любил, однако же хронически опаздывал, особенно если смена начиналась в шесть утра. Касти полагал, что, по теории вероятности, чем раньше он встанет утром, тем больше трудностей ожидает его в течение дня.

Не успел он в шесть тридцать появиться в больнице, как его тезис получил подтверждение.

Палатная медсестра, уже привыкшая к опозданиям врача, предупредительно приблизилась к нему.

— Доктор, — начала она, — у нас пациент, срочно прооперированный этой ночью. Нефрэктомия.

Касти втянул живот и методично почесал двойной подбородок, чтобы лучше переварить эту малоприятную новость. Его персональный график не предусматривал сложных больных, в планах не было трансплантаций. Ожидалась рутинная работа, посещение готовых к выписке больных. Словом, он был настроен на спокойный рабочий день.

— А почему больной не в реанимации? — спросил Касти, скрывая недовольство.

— Все заполнено. Двое ребят разбились на мотоцикле.

— А в хирургии?

— Не было мест. Больного оперировал лично доктор Лама. Он же и направил его сюда.

А, подарочек Мага. Касти быстро пробежал записи и пришел к заключению, что, несмотря на сложную операцию, шансы на выздоровление у пациента неплохие. Оперируй его какой-нибудь другой хирург, угроза послеоперационных осложнений была бы достаточно велика, но тут работал Маг. Доктор Лама, главврач отделения хирургии и большое светило, мог похвастаться высоким процентом успешных операций.

Однако скрупулезность и осмотрительность Касти заставили его, едва облачившись в больничный халат, углубиться в историю болезни нового пациента. Лишь затем он направился в единственную палату отделения, оборудованную для интенсивной терапии.

— Необходимые анализы, — преследовал его голос медсестры, — уже сделал доктор Джованнини. Он спешил и поэтому минут десять назад ушел. Когда заключение будет готово, я вам его принесу.

Отсутствие коллеги служило Касти упреком. Зная, что он вечно опаздывает, Джованнини счел, что двадцать минут бесполезного ожидания — срок вполне достаточный. Осознав свою вину, Касти поспешил к палате интенсивной терапии. У дверей он заметил молодую темноволосую женщину, кутающуюся в зеленый медицинский халат, поникшую, с отсутствующим взглядом. Погруженная в себя женщина даже не заметила, как врач прошел мимо нее.

Пациент отходил от наркоза и выглядел не слишком хорошо. Что ж, это естественно после удаления кровоточащей почки.

Из его шеи торчал зафиксированный лейкопластырем штырек, оставленный для того, чтобы упростить внутривенное введение лекарств. От груди целая сеть проводков тянулась к монитору кардиографа. Под покрывалом был выведен из пениса мочевой катетер, соединенный с пластиковым мешком, прикрепленным сбоку кровати.

Из левого бока выходила еще одна пластиковая трубка, служащая для дренажа забрюшинного пространства, через нее в другой пластиковый пакет, закрепленный у кровати, выплескивалась кровь.

Чтобы брюшина оставалась чистой, наконечник, который шел из брюшной полости, был связан с третьим прозрачным пакетом. Врач изучил пластиковые контейнеры с их зловонным содержимым. Пакет, предназначенный для приема мочи, был пуст.

— Добрый день, как вы себя чувствуете? — спросил пациента своим самым обходительным тоном тучный нефролог.

— Не знаю, — прозвучал в ответ сонный голос.

— Сейчас посмотрим.

Врач бросил быстрый взгляд на лист назначений, подготовленный коллегами из операционной и утвержденный Джованнини.

Антибиотики и физраствор внутривенно. Касти посмотрел на кардиомонитор и внимательно вгляделся в лицо больного, на котором читалось нечто более серьезное, чем обычные последствия операции. Нефролог принялся выискивать на нем признаки почечной недостаточности.

Прежде всего доктора беспокоило отсутствие мочи. Вероятно, именно по этой причине Маг, констатировав, что после завершения операции не начинается диурез, решил отправить пациента к нему, в палату интенсивной терапии отделения нефрологии.

Доктор Касти перечитал документы, относящиеся к хирургическому вмешательству. Он искал следы ишемии во время операции. Ни резкого понижения кровяного давления, ни потери крови, которые могли бы послужить причиной шока или почечной недостаточности, засвидетельствовано не было.

Но пластиковый пакет, соединенный с мочевым пузырем, был пуст.

На мониторе, расположенном над головой Луки Камби, начал меняться рисунок кардиограммы. «Т»-волны становились все короче. Нефролог зафиксировал сигнал опасности.

Привязанный к кровати Лука Камби ничего не мог сказать и тяжело дышал. Пока врач следил за показателями кардиограммы, в комнату вошла медсестра в сопровождении темноволосой женщины, которую Касти заметил у двери.

— Как он? — спросила она у нефролога умоляющим тоном.

— Я принесла результаты анализов, — обратилась медсестра к врачу.

— Мне очень жаль, — сказал Касти жене пациента, — но вам нельзя находиться здесь во время осмотра. Подождите меня, пожалуйста, снаружи.

Нефролог подождал, пока женщина выйдет. Палатная медсестра протянула ему результаты исследований, проведенных доктором Джованнини.

Как Касти и предполагал ранее, исходя из симптомов, у пациента была сильная азотемия. Слишком высоким — выше семи миллимоль на литр — было содержание калия в крови.

Острая почечная недостаточность, возможно, вследствие перенесенной операции или гипотонического криза. Нужно срочно провести ему диализ, чтобы очистить кровь. Пока врач обдумывал, как это лучше сделать, голос медсестры вернул его к больному:

— Доктор, ему плохо.

Лежащий на кровати задыхающийся Лука Камби проваливался в бездну. Он безуспешно пытался втянуть воздух и стряхнуть трубки и провода, выходящие из его рук. Несколько секунд он лихорадочно размахивал руками, затем ослабел. На экране электрокардиографа вырисовывались серые пики, слишком высокие и кривые, следующие с увеличенным интервалом.

— Срочно принеси мне три ампулы десятипроцентного глюконата кальция, — приказал нефролог медсестре. — У него сильная интоксикация. Еще минута, и он умрет.

Выйдя из палаты, медсестра постаралась скрыть свое волнение за маской должностного усердия при виде жены умирающего, которая прохаживалась по коридору. Вынув ампулы глюконата кальция из шкафчика с медпрепаратами, медсестра быстро наполнила шприц и, проскочив мимо синьоры Камби, по-прежнему находящейся в состоянии транса, вернулась в палату и передала шприц врачу.

Касти воткнул шприц в штырек на шее и ввел содержимое. Через несколько секунд линии на мониторе кардиографа изменились. Постепенно они стали закругленными, а дыхание Луки Камби регулярным и менее тяжелым.

— Его жизнь висела на волоске, но мы успели, — поздравил сам себя доктор. — Сердце почти останавливалось. Подготовьте койку для диализа, — обратился он к медсестре, — и немедленно.

— А что с женой? — с тревогой спросила женщина.

— Сейчас нет времени. Отведи ее в приемный покой. Скажи ей, что мы должны провести диализ, чтобы помочь ее мужу преодолеть последствия операции, но какое-то время держи ее отсюда подальше.

Медсестра вышла, а врач еще раз проверил состояние больного. Он убрал шприц, отсоединил от груди датчики, держащие под контролем сердце, освободил кровать от сплетения узлов, которые крепились к машинам и монитору.

— А теперь, — улыбнулся он Луке Камби, которого только что вернул к жизни, — мы совершим небольшую прогулку.

Здания больничного городка разрастались, расползаясь и вытягиваясь во все стороны, как ядовитые грибы в подлеске. Корпуса, ограды, парковки, офисы, халаты врачей и медсестер — все растворилось в царстве казенного белого цвета. Он гасил другие цвета, смешиваясь с серым тоном асфальта, проникал в бледно-оранжевые кабины телефонов-автоматов, зелень запущенных клумб, болотно-желтые такси, коричневатые деревья.

Подобный пейзаж погружал сердце посетителя в иной мир, лишая его привычных ценностей, останавливая время в эти бесконечные утренние часы.

В больнице и вокруг нее не было ничего яркого, красивого, цветного. Но ей было достаточно сознания собственной значимости.

В последнее время в медицине увеличилось число специализаций, и медики отчаянно боролись за крышу над головой. Стали расти новые корпуса. Больница оккупировала все близлежащие территории, поглотив парковки и полуразрушенные дома. Обзавелась собственными улицами, офисами и барами. Внутри города образовался еще один автономный организм. Тысячи квадратных метров цемента распределились между пятьюдесятью зданиями, дорогами, их соединяющими, и стенами, отгородившими территорию от внешнего мира.

Марко сразу ощутил на себе тревогу, наполняющую это место, и ускорил шаги, направляясь к отделению нефрологии, местонахождение которого ему указали в приемном покое. Раз Лука там, а не в реанимации, обрадовался он, должно быть, ничего серьезного.

Войдя в здание, Марко поднялся на третий этаж пешком, вспомнив заметку из городской хроники «Воче» о разбитых больничных лифтах. Он прошел целый ряд похожих один на другой коридоров, пока не обнаружил входную дверь в мужское отделение. У палаты Марко заметил невестку. Он направился к ней, готовясь к известию, которого предпочел бы не слышать. Когда он приблизился, Клаудия обернулась и с отчаянием взглянула на него.

Всего неделю назад это была цветущая женщина со спортивной фигурой и стройными мускулистыми ногами; ее блестящие глаза лучились улыбкой. Теперь на него смотрела слабая девочка в зеленом хирургическом халате, охваченная страхом, подавленная тяжестью случившегося. Горе странным образом делало ее моложе.

Сейчас она была похожа на пятнадцатилетнего подростка, озлобленного несправедливой карой, но вынужденного сдерживаться, поскольку поделать ничего не может. На ее прекрасном лице сейчас смешивались выражения испуга и страдания. Увидев состояние Клаудии, Марко осознал, насколько ее природное очарование возрастает в присутствии Луки.

— Где Лука? — спросил он, пока она с облегчением обнимала его.

— Не знаю, — прошептала Клаудия. — Я все еще жду врача.

— Как это произошло?

— Этой ночью он почувствовал себя плохо, и мы поехали сюда, в больницу, — рассказывала она. — Ему сделали эхографию и решили срочно оперировать. Почка оказалась разорванной. Операция длилась три часа, несколько раз делали переливание крови. Потом хирург мне сказал, что Луке удалили почку, но ничего страшного, он быстро восстановится. Затем нас перевели сюда, и врач в отделении повторил мне то же самое. В шесть утра он ушел. Пока я ждала, когда Лука проснется, появился еще один врач. Он осмотрел его, и началась какая-то суета, медсестра бегала туда-сюда, а врач все время оставался в палате. Позже медсестра отправила меня в приемный покой. Она сказала, что Луке необходимо провести диализ, чтобы помочь организму справиться с послеоперационными осложнениями. Я пыталась дозвониться тебе, но гораздо легче связаться с президентом республики. Теперь я жду, что они мне сообщат.

Марко почувствовал облегчение. Нет, конечно, Лука не умирает. Но важно прояснить ситуацию: что такое диализ? Зачем его проводят? Марко совсем не разбирался в нефрологии, и понятие «диализ» обычно ассоциировалось у него с какими-то еле передвигающимися старичками. Такого рода пациенты совсем не походили на его брата.

— Мы должны найти врача, — решил Марко.

Ему хотелось ясности и прежде всего успокоительных заверений.

— Нет, — остановила его Клаудия. — Медсестра просила подождать доктора здесь.

Теперь, чувствуя поддержку Марко, Клаудия хотела оттянуть насколько возможно плохие известия. Сначала ей необходимо было избавиться от переживаний прошедшей ночи.

— Что именно с ним случилось? — спросил Марко.

— Вчера вечером Лука, как обычно, отправился играть в футбол с друзьями. Домой вернулся хромая: получил сильный ушиб. Если я правильно поняла, он неудачно упал на бок. У него даже перехватило дыхание, но потом он все-таки смог продолжить игру. Дома он ходил с трудом, но терпел, а когда боль стала невыносимой, мы поехали в больницу — около двух или в половине третьего ночи. Эхография и компьютерная томография показали повреждения в почке и сильное кровотечение. Понадобилась срочная операция, так как ему становилось все хуже и боль не утихала. Он успел мне сказать, чтобы я пока тебе не звонила, а дождалась завершения операции.

Их разговор прервало появление белого халата, в котором выступал доктор Касти. Массивную фигуру сорокатрехлетнего врача окутывала неуловимая аура демиурга, которая окружает целителей, в чьих руках находятся чужие судьбы. Клаудия, ранее обменявшаяся с доктором всего одной фразой, подошла к нему, держась позади деверя.

— Как его дела?

Прежде чем ответить, медик изучающе посмотрел на Марко, словно желая понять его статус.

— Я брат Луки, — представился тот.

Касти успокоил обоих. Он охотно делал это всякий раз, когда позволяли обстоятельства.

— Уже хорошо. Через полчаса его переведут в палату.

Затем нефролог обратился к Клаудии:

— Синьора, мне нужно побеседовать с вами.

— Если вы не против, я бы хотела, чтобы брат моего мужа тоже присутствовал при разговоре.

Ей не хотелось одной выслушивать безапелляционный приговор о здоровье Луки.

— Хорошо, — согласился Касти.

Марко постарался заглушить невольную антипатию, какую он испытывал к врачам, и последовал за Касти и Клаудией в пустое и унылое помещение, служившее кабинетом. Недоверие Марко к медикам имело под собой два основания — профессиональное и психологическое. Как журналист он знал множество чудовищных историй о грубых ошибках хирургов и других специалистов, в подробностях описанных их же собственными коллегами.

Что касается психологии, то Марко с трудом переносил неравноправие, существующее, как правило, между врачом и пациентом. Один предписывает правила, а другой вынужден их соблюдать. Вообще-то подобные отношения неизбежны, но самолюбивый Марко с трудом мирился с этим. Даже в их противостоянии с Квинди счет остался равным.

Наиболее опытные специалисты, с которыми он был знаком, обычно пытались преодолеть это неравенство в диалоге с пациентами. Впрочем, это их намерение, по мнению журналиста, диктовалось скорее практическими соображениями, нежели особой профессиональной компетентностью.

Весь во власти своих предубеждений, Марко приготовился выслушать Касти. Как и Клаудия, он устроился на пластиковом стуле, которому было не менее четверти века, и замер в ожидании.

— Случай вашего мужа, — нефролог все еще обращался только к Клаудии, — достаточно сложный, хотя его жизни сейчас ничто не угрожает. Однако он перенес тяжелейшую операцию. Пока мы можем дать прогноз только на ближайшие сорок восемь часов. По прошествии этого времени послеоперационные осложнения маловероятны. Ему я это тоже уже сообщил.

— Извините, доктор, — вмешался Марко, — вы не могли бы рассказать более подробно, какого рода операцию перенес мой брат?

— Без сомнения, причиной операции явилась травма, — ответил Касти. — Ваш брат поступил этой ночью, с обильным кровотечением в левой почке. У него была поражена почечная артерия, но, к сожалению, он перетерпел боль. Я предполагаю — но говорю вам это сейчас постфактум, — что на начальной стадии кровотечение не повлекло бы за собой столь тяжких последствий, но спустя несколько часов оно привело к образованию тромба. Когда пациент прибыл в больницу, вероятность сохранения органа уже была под сомнением. Без нефрэктомии он был бы уже мертв.

— Вы не могли бы объяснить, — не отступал Марко, — значение слов «тромбоз» и «нефрэктомия»? Не все же посвящают свое свободное время изучению медицины…

— Термин «нефрэктомия» означает хирургическое удаление почки, а тромбоз — это образование сгустка крови, из-за которого блокируется циркуляция крови и деятельность внутренних органов. Извините, что я не перевожу каждое слово, но некоторые термины используются именно во избежание долгих лишних объяснений.

— Простите за беспокойство, но нам тоже нужно понять…

— Разумеется, — признал Касти со своего слегка пошатнувшегося трона демиурга.

Маленькая битва за территорию.

Судя по молчанию Клаудии, Марко догадался, что стычка двух мужчин, каждый из которых стремился контролировать ситуацию, совершенно ее не интересовала. Клаудия просто хотела знать, как чувствует себя Лука, и в то же время не желала углубляться в чересчур сложные объяснения. Она пыталась понять, когда ей вернут мужа, чтобы все было как раньше.

— Итак, — продолжал нефролог, по-прежнему обращаясь к Клаудии, — операция спасла жизнь вашему мужу. Она была тяжелой, так как понадобилось вскрыть брюшную полость и проверить, не травмированы ли другие внутренние органы. Эту опасность следовало предотвратить. Как правило, пациенты, у которых удалена одна почка, продолжают вести после выздоровления нормальную жизнь, оставшаяся почка превосходно выполняет свои физиологические функции…

— А почему сейчас ему проводят диализ? — перебил его Марко.

— Сегодня утром обнаружилось, что у вашего брата нарушены нормальные экскреторные функции, то есть он не мочится. Видимо, вторая почка после операции пока что работает с трудом. Это, в общем, обычный случай. Поэтому необходимо было помочь организму, подключив его к аппарату искусственной почки. Мы очистили пациенту кровь. В настоящий момент я не могу вам сказать, сколько раз придется повторять диализ, но надеюсь, что ваш брат поправится очень быстро.

Касти с удовлетворением заметил, что Клаудия вышла из оцепенения. Она ожидала худшего, и сообщение о том, что муж довольно трудно приходит в себя после случившегося несчастья, не слишком ее смутило, так как более всего она верила в его собственные силы, а не во все эти лекарства, аппараты и врачей.

Лука определенно выглядит лучше после проведения диализа, думала успокоенная Клаудия. Кровь очищена от шлаков и теперь спокойно циркулирует по организму. Муж перестал походить на привидение. Ожившими глазами он смотрел то на Клаудию, то на Марко, облаченных в стерильные медицинские халаты, стараясь хоть что-то прочесть на их лицах. Процедура благотворно сказалась даже на густых черных волосах Луки. Слипшиеся от пота после операции, теперь они снова завивались.

— Ну как ты? — Клаудия присела у кровати.

— Кажется, худшее уже позади.

Голос Луки, избавившегося от боли и интоксикации, тоже звучал по-прежнему.

— Самое неприятное, это когда тебе вставляют в ногу иглу для диализа. Я бы не сказал, что у доктора легкая рука.

— Попроси его впредь быть повнимательнее, — вмешался Марко.

— В этом нет необходимости. Мне оставили катетер в артерии бедра. Однако это так странно…

— Что странно?

— Видеть, как у тебя берут кровь, которая затем возвращается обратно. Пару раз я почти терял сознание. Аппарат перегонял кровь слишком быстро. Затем медсестры что-то впрыскивали через шприц, и сразу же становилось легче.

Слова мужа вновь встревожили Клаудию. Даже спокойный тон Луки и мужество, с которым он перенес свалившиеся на него испытания, не могли заставить ее забыть о недавнем кошмаре. Внезапное недомогание, сложная хирургическая операция, гемодиализ — все это разом выпало пережить человеку, который еще вчера избегал врачей, не принимал лекарств, да и вообще никогда не болел.

Марко стоял чуть поодаль, разглядывая следы операции на теле Луки. Дренажные трубки, торчащие со всех сторон и скрытые под покрывалом, создавали впечатление, что на кровати распростерся гигантский паук.

Марко чувствовал себя неловко рядом с Клаудией и Лукой. Когда они бывали вместе, его присутствие как-то само собой становилось лишним. Марко предпочитал общаться с каждым из них по отдельности. Достаточно было одного жеста Клаудии, неторопливого движения, нежности, с какой она склоняла голову на грудь мужа, как Марко сразу же хотелось исчезнуть. Смущение и ревность отдаляли его от брата и невестки. Сейчас Марко удерживало здесь только беспокойство о здоровье Луки. Не хотелось мириться с этой бедой, свалившейся на брата, с этим дурацким несчастным случаем. У Марко возникло физическое ощущение, будто это истерзанное, измученное тело — его собственное.

Он постарался приободрить Луку:

— Доктор говорит, что скоро ты снова будешь в форме.

— Да, мне уже получше, — подтвердил Лука.

— Постарайся принять все как есть, не нервничай, — посоветовал Марко и тотчас же раскаялся в своих словах.

Из них двоих именно он был нетерпелив и несдержан. Но сейчас Марко хотелось поменяться ролями с братом и взять на себя роль защитника. Впрочем, он понимал, что выполнить это невозможно. Хотя Лука и прикован к постели, в голове у него, вероятно, множество разных идей и проектов. Пора уходить. К тому же присутствие здесь двух посетителей одновременно является грубым нарушением всех правил клиники.

— Я приду завтра. Если тебе что-нибудь понадобится, пусть Клаудия позвонит мне в офис или оставит сообщение на автоответчике.

— Да не беспокойся. Все, что нужно, у меня есть. Через недельку я поправлюсь.

К Луке возвращалась не только его физическая сила, но и привычное здравомыслие и оптимизм.

Клаудия поцеловала мужа и попрощалась с ним. Марко вышел в коридор. Спустя несколько минут они вместе покинули отделение нефрологии. Марко нестерпимо захотелось пнуть ногой стоящие вдоль коридора тележки с медикаментами, и только присутствие Клаудии удержало его.

Где-то внутри, в области едва сдерживаемого медицинским халатом и ремнем округлого животика, доктор Касти ощущал какое-то напряжение. Он не любил, когда ему вот так, неожиданно, доставались сложные пациенты, вроде этого Луки Камби.

Касти шел по коридору, по-прежнему излучая «ауру демиурга». Случай, с которым он столкнулся, касался чрезвычайно важных для него вещей. Да, вероятно, большинство медиков интересуют прежде всего деньги, престиж и власть над людьми. Для Касти же смысл жизни состоял в том, чтобы доказать всем вокруг: когда в его руках оказывается судьба другого человека, он способен определить грань, отделяющую болезнь от выздоровления, жизнь от смерти.

За долгие годы работы врачу удалось сохранить чувство реальности. Касти понимал, где именно проходит черта, которую он не в силах преступить, и знал, что могущество его ограничено. Именно поэтому доктор так гордился тем, что благодаря вовремя поставленному им диагнозу людям удавалось избежать долгих и мучительных страданий, приема бесполезных лекарств и болезненной терапии.

Многие врачи с легкостью прощают себе собственные ошибки. Касти редко ошибался, а допустив ошибку, долго не мог обрести душевное равновесие.

Размышляя о случае Луки Камби, нефролог добрался до отделения общей хирургии. Здесь было царство тупоголовых «светил», полностью убежденных в том, что квинтэссенцию медицинской науки составляют умелое владение скальпелем и искусство наложения швов. Касти спросил у первой встретившейся ему медсестры, где можно найти уважаемого профессора Джорджо Ламу. Ламу прозвали Магом как раз из-за его виртуозного владения хирургическими инструментами.

Подобно врачам других отделений, Касти не любил заносчивых специалистов из общей хирургии, претендовавших на роль единственных хранителей истинных медицинских знаний. Всякий раз при обсуждении того или иного случая ироничный взгляд или слегка приподнятые брови хирурга напоминали консилиуму о том, что единственный способ искоренить болезнь — хирургическое вмешательство, и главное — правильная перекройка человеческого организма.

В свою очередь, хирурги считали, что клиницисты предаются занятиям не вполне серьезным и изучают фотокопии, а не оригинал: все эти эхографии, ангиографии, электрокардиограммы, радиосцинтиграфии… В конце концов все равно понадобится тот, кто от этой виртуальной реальности перейдет к реальной работе. Хирург погружается в человеческую плоть и копается в лимфе и жире, владея мастерством, позволяющим по-настоящему исцелять людей.

Это возведение в абсолют собственных навыков доктор Касти отрицал всем своим существом. Может быть, в 70-е годы прошлого, XX века подобный подход еще был как-то обоснован — ведь именно тогда хирургия была венцом медицинской науки. Но с тех пор развитие новейших технологий и узкой специализации в медицине обозначило четкую границу между хирургами и клиницистами. Современная компьютеризированная медицинская техника позволяет проводить операции даже тем, кто не обладает истинным хирургическим талантом.

Отделение общей хирургии было теперь значительно менее востребовано. Сейчас сфера его деятельности ограничивается операциями на брюшной полости и неотложными операциями. Этого главный врач отделения Джорджо Лама — а он сформировался как специалист именно в 70-е годы в США — предпочитал не замечать. И Касти, и добрая половина всего медицинского персонала больницы знали, что Лама не поддерживал новые технологии проведения хирургических операций, но и не покровительствовал старой школе, благодаря чему как досточтимый мастодонт возвышался над большинством своих коллег и оперировал успешнее других.

В настоящий момент Маг наслаждался минутой уединения в своем кабинете. Высокий, изящный, темноглазый, с седыми волосами, он чем-то напоминал элегантного вампира, вероятно, из-за передних зубов, которые слегка выступали над нижней губой, даже когда он держал рот плотно закрытым. Это впечатление немного смягчали тонкие очки в золотой оправе.

Касти постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа, уверенный в том, что Лама сейчас один. Главврач никогда не принимал пациентов в своем кабинете. Он использовал его только как комнату отдыха или для подсчета своих немыслимых гонораров, результатов работы в одной из частных клиник.

— Ммм… Привет, Пу… Роберто, — вовремя остановил себя Лама. Вряд ли Касти оценил бы прозвище Пузан, данное ему между собой коллегами.

— Здравствуй. Извини за вторжение, но мне хотелось бы обсудить случай господина Камби, ты оперировал его сегодня ночью.

— Вообще-то я слегка устал, поспать удалось всего пару часов. Ну да, я его спас. И мы едва успели. Геморрагия из левой почки, он потерял много крови. Пришлось срочно провести нефрэктомию и среднюю лапаротомию, это было достаточно сложно. Но я был очень, очень аккуратен.

Лама намеревался добавить «как всегда», но положился в данном случае на сообразительность коллеги.

— Я лично проконтролировал, нет ли кровотечения в других местах, — продолжал Лама, — проверил небольшие порванные сосуды, повреждения в остальных органах брюшной полости. Что-нибудь произошло? Есть проблемы?

Тень беспокойства только скользнула по лицу Мага, мгновенно сменившись обычным высокомерным выражением.

— Конечно, с этим пациентом возможно все, — словно отстраняясь от дальнейшего, заключил Лама, — да ты и сам это понял.

— Да уж, — подтвердил Касти, который много дал бы за то, чтобы еще раз увидеть тень сомнения на лице главврача. — Позволь подробнее расспросить тебя о ходе операции. Что именно случилось с почкой?

— Состояние было ужасное. Разрыв внутренней артерии, разрушение тканей и в нескольких местах ишемия. Все, что я мог сделать, — это удалить почку и убедиться в том, что других кровотечений нет. А они что, возобновились?

— Нет. Но нет и мочеиспускания.

— Ну, при нефрэктомии это случается довольно часто, — небрежно бросил Маг, игнорируя тем самым все последствия и намекая на то, что каждый должен заниматься своим делом, а не приставать с дурацкими расспросами.

— Я знаю, — миролюбиво ответил Пузан. — Я пришел сюда только потому, что не обнаружил в клинической документации результатов обследования второй почки, и хотел узнать, может, в спешке мне забыли их доставить?

Лама на мгновение застыл от возмущения. Да как он смеет, этот чертов толстяк! Сам-то способен разве что вставить иголку в вену бедра, а еще позволяет себе какие-то намеки! Даже самый заурядный хирург знает: проводя нефрэктомию, следует удостовериться в том, что оставшаяся почка нормально функционирует. И если главный врач отделения не провел эти исследования, значит, на то была причина.

— Нужно было срочно удалить орган. В противном случае пациент бы умер. И потом, я не вижу ничего странного в том, что пока вторая почка функционирует не полностью. Обычные последствия операции. Что ты ему даешь?

— Мне пришлось ввести больному глюконат кальция. Он практически умирал от калиевой гипертоксикации. Останавливалось сердце. После проведения диализа показатели вроде бы вернулись в норму. Теперь ему уже лучше. Я полностью с тобой согласен, его организм плохо справляется с перенесенной травмой и операцией.

— Итак, — Лама изогнул бровь, как бы давая понять, что это окончательный вердикт.

— Я только хотел поставить тебя в известность, как чувствует себя пациент, — подчеркнул нефролог.

Любому другому медику была бы интересна дальнейшая судьба его больного, но только не Магу, уверенному, что его участие в жизни пациента ограничивается проведенной им чудотворной операцией.

Хирург довольно холодно попрощался с Касти:

— Благодарю за визит. Извини, но, увы, у меня сейчас много дел.

Касти вышел и направился в свое отделение. Теперь он окончательно восстановил для себя все факты. Лука Камби поступил в больницу где-то в половине третьего ночи, время наибольшей дезорганизации. Эхография выявила кровотечение в левой почке. Подняли тревогу. Дежурный врач сделал анализ крови и вызвал хирургов.

Когда больного доставили в операционную, результаты анализов показывали, что содержание креатинина в крови в три раза превышает норму. Магу срочно нужно было принимать решение. Причиной высокого креатинина, что подтверждала эхография, была геморрагия. Необходимость безотлагательного оперативного вмешательства и вера в собственную непогрешимость заставили Ламу, недолго думая, провести нефрэктомию левой почки без дополнительных обследований. Он боялся, что задержка во времени может привести к гибели пациента.

То, что Лука Камби оказался в отделении нефрологии, было результатом этой уверенности в себе. Лама был настолько убежден в безошибочности своих действий, что даже не удосужился оставить прооперированного больного под собственным присмотром: так как в отделении хирургии и в реанимации не было мест, проблему проще всего было взвалить на плечи этих жалких бюрократов из отделения нефрологии.

Вторично спасший пациента этим утром доктор Касти обратил внимание на недостаток информации в клинической карте. Ошибка дилетанта. К сожалению, в настоящий момент Лама полностью прав: избежать нефрэктомии было невозможно, а позаботиться о том, чтобы пациент не страдал от почечной недостаточности, — это его, Касти, прямая обязанность.

Дверь лифта открылась, и Марко пропустил Клаудию вперед. Выходя, он встретил удивленный взгляд медбрата, заходящего в лифт и толкающего перед собой тяжелую тележку с едой. Мужчина, не отрываясь, смотрел на Марко, пока двери полностью не сомкнулись. Клаудия повернулась к Марко:

— Мы ошиблись этажом.

— Я совершенно точно нажал на первый.

Они находились посреди сырого коридора, по которому были проложены трубы. Пол, выложенный белой плиткой, контрастировал с некрашеными цементными стенами. Влево коридор уходил куда-то на несколько сотен метров, теряясь в темноте. С правой стороны, метрах в тридцати от них, начинался поворот. Ни окон, ни вентиляционных отверстий в стенах не было. Ряд укрепленных на потолке ламп, которые Марко принял за аварийные, освещал коридор ярким и одновременно рассеянным светом.

— Мы оказались в подвале, — констатировал он.

— И как нам отсюда выйти? — спросила Клаудия.

— Я не знаю, — ответил Марко, перебирая в памяти статьи о беспорядках в больнице. — Наверное, лучше снова вызвать лифт, — предположил он.

— Мне кажется, здесь нужен ключ.

Марко пригляделся к кнопке. Небольшая лампочка с блокирующим устройством сбоку. Да, без ключа лифт не вызовешь. Теперь он вспомнил, что, когда нажимал кнопку первого этажа, заметил под ней букву «П» и отверстие для ключа. Наверное, лифт привез их в подвал, потому что человек с тележкой вставил ключ раньше.

— Медбрат, — догадался Марко, — это из-за него мы попали сюда. Он вышел из кухни, так что она должна быть где-то рядом. Давай-ка посмотрим, что там, за поворотом.

— Ну уж нет, — остановила его Клаудия. — Лучше подождем, пока кто-нибудь спустится сюда на лифте.

— Как хочешь.

— Как тебе Лука? — она сменила тему.

— Хорошо, — соврал Марко и посчитал нужным добавить: — Он держится молодцом, как всегда.

— Это точно.

Тревожное состояние не покидало Клаудию. Внезапно она то ли охнула, то ли вскрикнула. Марко в недоумении проследил за ее взглядом. В глубине полутемного коридора на расстоянии тридцати метров от них он заметил мужчину, чья внешность не внушала никакого доверия.

Клаудию напугало его внезапное появление.

Незнакомец сделал несколько шагов по направлению к ним и попал в круг света. Из-под неопределенного цвета пальто торчал поношенный свитер. Длинные спутанные волосы, неряшливая борода и грязные штаны этого типа говорили сами за себя.

В один миг Марко вспомнил то, что читал когда-то о подвальных помещениях больницы. В частности, профсоюз медицинских работников выражал свой протест в связи с тем, что пользоваться подвалом для перехода из одного отделения в другое стало опасно. Заметка об этом заняла в «Воче» скромное место — всего лишь очередное заявление очередного профсоюза.

Дальше Марко действовал инстинктивно. Крепко схватив Клаудию за руку, он потащил ее за собой.

— Беги, — выдавил он сквозь зубы, — беги!

Тренированной Клаудии потребовалась лишь пара метров, чтобы овладеть собой, хотя ей очень мешали каблуки. Марко едва поспевал за ней. За спиной он слышал топот ног нагоняющего их бродяги.

Прямой участок коридора закончился, но за крутым поворотом обнаружился еще один, пожалуй, еще более длинный. Марко подумал, что они, вероятно, уже под другим корпусом. Он ждал, что вот-вот увидит выход, но тут же под влиянием напряжения и страха вспомнил, что подземные владения больницы позволяют переходить из одного отделения в другое, не поднимаясь на поверхность.

Рядовой посетитель больницы, чтобы попасть, к примеру, из отделения нефрологии в расположенную рядом кардиологию, должен спуститься на первый этаж, пересечь улицу, миновать узкий проход, ведущий к площадке перед подъездом, подняться по лестнице и только тогда войти.

Под землей же по длинному коридору и его ответвлениям можно проникнуть практически в любой из пятидесяти корпусов. Здесь располагаются километры низких и плохо освещенных туннелей, выхода из которых не предвидится.

Едва переводя дыхание, Марко увидел, как Клаудия, опередившая его метров на десять, внезапно остановилась.

Напротив нее, в стене коридора светилась стеклянная дверь с белой надписью поверху: «Морг». Молодая женщина безуспешно пыталась вскрыть ее.

Марко подбежал к ней:

— Она открывается только изнутри, там видны ручки.

Он навалился на дверь, скорее чтобы перевести дыхание, чем в расчете справиться с ней. Со стороны коридора не было даже замка. Наверное, тележки с трупами вывозили через другой выход.

Пока Марко и Клаудия боролись с дверью, человек с бородой появился снова. Позади него ковыляла парочка не менее опасных типов. Бродягам, обитавшим в подземелье, нечасто выдавался счастливый случай поживиться, и им не хотелось выпускать столь лакомую добычу…

На сей раз Клаудия пустилась наутек, не дожидаясь команды. Марко бросился за ней, но его дыхание становилось все более прерывистым, ноги тяжелели. Ясно, что если они в ближайшие минуты не найдут выхода, их непременно настигнут. Марко бежал гораздо медленнее своей невестки, но тем не менее достаточно быстро, чтобы дистанция между ним и преследователями сохранялась.

Клаудия исчезла в темноте, и он внезапно услышал ее крик.

Собрав последние силы, Марко кинулся вперед. Метров через тридцать слева от себя он обнаружил узкий боковой туннель, ставший ареной ожесточенной схватки.

Мужчина в лохмотьях повалил Клаудию, уселся на нее верхом и занес руку, намереваясь оглушить. Бомж сидел к Марко спиной и закрывал своим телом лицо женщины. Невозможно было понять, срывает ли он с нее одежду или она продолжает сопротивляться. Марко мгновенно прикинул: если он остановится помочь Клаудии, трое преследователей мгновенно придут на подмогу напавшему на нее бомжу. Четверо мужчин против одного… и женщина в полуобмороке.

Марко отбросил мысль о продолжении бегства. Стремительно преодолев несколько метров, отделявших его от Клаудии и ее обидчика, он что было силы двинул того в правый бок.

Агрессор скорчился от боли и повалился, словно пораженный током. Марко схватил Клаудию за руки и потащил ее в глубь узкого туннеля. Других путей к отступлению не было, и он хотел максимально использовать преимущества борьбы в узком пространстве. Сюда бродяги войдут не все сразу, а один за другим. Возможно, так ему и удастся с ними справиться.

Чтобы обеспечить себе безопасность с тыла, Марко прислонился к стенке и вдруг обнаружил, что она движется. Клаудия, уже овладевшая собой, первой сообразила, в чем дело. Бомжи соорудили себе место для ночлега, обшив картоном стены и конец коридора.

В проеме уже показались силуэты преследователей, и Клаудия, пнув одну из боковых стенок, повалила ее. Марко с силой уперся в фальшивую стенку за своей спиной, и картон упал вбок, создав преграду между жертвами и охотниками. Внезапно слева от них открылся освещенный проход. Клаудия и Марко нырнули туда — перед ними оказалась крутая лестница. Перепрыгивая через три ступеньки, они одолели ее и очутились на цементной лестничной площадке, с металлической дверью слева. Марко бросился на дверь движением, показавшимся Клаудии неуклюжей имитацией броска каратэ. Дверь не оказала ни малейшего сопротивления, и молодые люди очутились на свободе, в конце подземного перехода, из которого вела наверх короткая лестница.

Грязные и взмокшие, они остановились возле одной из больничных клумб и попытались хоть как-то привести себя в порядок, уничтожив наиболее явные следы своих злоключений.

По аллейкам, ведущим к корпусам, спокойно прохаживались люди. Никто из них не подозревал, что им пришлось испытать. Муки и страдания подземного мира не соприкасались с проблемами мира земного, разделенные плотным слоем цемента. Марко, старательно чистивший одежду, вскользь взглянул на Клаудию, и внезапно его охватила эйфория. Пережитая опасность полностью уничтожила его прежнюю неуверенность в себе. Ему пришлось взять на себя ответственность и действовать. Он справился — все закончилось благополучно.

Клаудия обняла его обеими руками и склонила голову ему на плечо. Они медленно удалялись от входа в подземный туннель, Марко поддерживал Клаудию за талию. Уже давно ему не было так хорошо.

 

Глава третья

Главный редактор газеты Джузеппе Иллюстри чувствовал себя просто превосходно, восседая на новом кресле посреди только что отремонтированного и расширенного офиса. Он положил немало усилий, чтобы заставить администрацию выделить деньги, необходимые для обновления помещения. Баллони не так-то просто развязывал кошелек, но Иллюстри нашел весомые аргументы. Коль скоро будут затронуты денежные интересы всей редакции, важно укрепить свой авторитет и не жалеть денег, чтобы показать, кому принадлежит власть на предприятии.

В настоящий момент перед Иллюстри сидели руководители двух наиболее важных отделов газеты: городской хроники и региональных новостей. Главный редактор должен был разрешить сложный вопрос.

Три очень известных горожанина совершали путешествие по Чили. Во время туристической прогулки небольшой самолет упал к подножию Анд. Это произошло практически на глазах членов семьи, которые ожидали их возвращения на земле. Пилот и три пассажира погибли.

Эту новость необходимо было поместить и в национальной и в региональной хронике, причем преподнести ее под разными заголовками, расставив соответствующие акценты. Для профессионала эта задача не составила бы никакого труда, но только не для Иллюстри. На самом деле главному редактору было известно лишь то, что ему сообщили руководители отделов. Сам он не имел обыкновения читать выпуски информационных агентств, которые приходили по видеотерминалу, так как не умел запускать компьютеры издательства. Впрочем, даже если бы ему удалось воспользоваться компьютером, то прочесть новости все равно бы не смог: при всех своих достижениях Иллюстри почти не умел читать. Поднимаясь по ступеням блестящей карьеры, он в тридцать шесть встал во главе газеты, несмотря на тщательно скрываемую тайну.

У него была дислексия.

Для того чтобы закончить три класса средней школы, Иллюстри пришлось затратить шесть лет. Затем проблемой вплотную занялась его мать, и мальчика отдали в руки хорошего логопеда. После того как отношения с чтением были более или менее налажены, он поступил в лицей с гуманитарным уклоном. И хотя никто не назвал бы мальчика способным учеником, но умение приспосабливаться помогло ему в том, в чем ему не смогло помочь прилежание.

С трудом сдав экзамены на аттестат зрелости, Иллюстри весьма удивил родителей и одноклассников, поступив на службу в редакцию городской газеты.

Он начал свою работу с хроники, отчетов о различных конференциях и коротких заметок на криминальные темы. В его опусах было нечто сюрреалистическое. Пунктуация была произвольной, не подчинялась никаким правилам, что создавало чаще всего комический эффект, с содержанием дело обстояло еще хуже. В редакции его считали дефективным.

Для того чтобы приобрести авторитет в кругу профессионалов, Иллюстри продолжил линию поведения, выбранную в школе. Пресмыкаться здесь пришлось больше, чем раньше: он гнул спину, подавая кофе, подносил чемоданы, помогал всем — от механика до редакторов. И так мало-помалу, шажок за шажком сделал блистательную карьеру.

Единственное, что расстраивало Иллюстри, — с каждым новым витком карьеры возвращалась и мучила дислексия, напоминая о цене вызова, брошенного им обществу. Буквы двоились, глумясь над ним и вмешиваясь в ход игры, в результате которой Иллюстри в свои тридцать два года обрел пост заместителя главного редактора газеты, несмотря на полную безграмотность. Впрочем, это не помешало ему четыре года спустя пересесть в вожделенное кресло главного редактора газеты.

Чтобы иметь хотя бы смутное представление о том, что происходит в мире, он смотрел телевизионные выпуски и постоянно держал включенным радио. Ему пришлось заняться туристами из Чили только потому, что Короче каждый день доставала его телефонными звонками по этому поводу.

— Давайте составим план, — заявил он.

— Вот здесь можно расположить карту Чили, на которой мы обозначим место падения самолета, — предложил Джанни Ферньяни, руководитель отдела региональных новостей.

— А это близко от Лимы? — спросил Иллюстри.

— А что? — удивился Ферньяни.

— Должно же быть видно расстояние до столицы. Читатель не имеет ни малейшего представления о чилийских городах.

— А, вы хотели сказать, от Сантьяго, — помог ему Боччолини, ведающий хроникой.

— Да, да, Сантьяго, — признал Иллюстри.

— Хорошо, нет проблем, — согласился Ферньяни. — А как мы разделим колонки?

— Какие у тебя идеи на этот счет? — уклонился от ответа главный редактор.

— Ну, в раздел региональных новостей я бы поставил только хронику случившегося. Посмотрите, — продемонстрировал он макет, — этот материал займет половину страницы, а если добавить сюда карту, она вся будет посвящена одной теме, внизу же пойдет реклама. Соболезнования друзей и родственников я бы поместил в городскую хронику.

— Да, очень удачное предложение, — согласился Иллюстри, — таким образом, половину страницы займет горизонтальная карта. Так останется больше пространства, не правда ли?

Ферньяни и Боччолини обменялись смущенными взглядами. Они знали, что директор хочет минимизировать печатный текст, оставив практически только картинки. Да и Короче тоже не любила читать. Она могла осилить строчек десять, после чего у нее начинала болеть голова. По мнению Иллюстри, идеальная газетная полоса должна была состоять из заголовка, фотографий или карт, графиков и, пожалуй, небольшого пояснения под видеоматериалом. Он считал абсолютно излишним любой текст, размер которого превышал пятнадцать строк.

— Знаете, это будет довольно сложно сделать, — подал голос Ферньяни.

— Почему же?

— Ну, протяженность Чили составляет четыре тысячи километров, а ширина — примерно двести.

— И что из этого следует?

— Карта не войдет горизонтально, даже если я положу ее под пресс.

— Хорошо, растяни ее, — настаивал на своем Иллюстри, — а если она не поместится, обрежь так, чтобы было видно только место происшествия.

— Несчастный случай произошел очень далеко от столицы. Чтобы сохранить на карте два этих пункта, мы должны разместить ее вертикально.

— А я хочу горизонтально, и, пожалуйста, сделайте именно так.

На этом Иллюстри выпроводил руководителей отделов.

Затем он встал с кресла и принялся ходить по кабинету, получая удовольствие от размеров отвоеванного им пространства. Главный редактор опустил пластмассовые жалюзи, вернулся на место и набрал номер секретаря.

— Пожалуйста, срочно вызовите Марко Камби.

— Да-да!

Через пять минут, постучав в дверь, вошел Камби.

— Проходи, располагайся, — издалека начал Иллюстри. — Я узнал, что у тебя болен брат. Ничего серьезного? — по-отечески спросил он.

— Спасибо, он идет на поправку.

— А, хорошо, — осторожно продолжил Иллюстри, стараясь вести разговор в правильном направлении и тем самым сохранить преимущество. — Если тебе нужно будет побыть дома — нет проблем.

— Нет, спасибо, в этом нет необходимости, — отказался Марко. Остаток предложения повис в воздухе, так как на этом тема была исчерпана.

— Ну ладно. Знаешь, я сейчас размышляю о том, как стимулировать работу редакции. Мне кажется, вы находитесь в состоянии стагнации. Поздно заявляетесь на работу, трудитесь без души, не вносите новых предложений…

— И что же? — Марко пытался понять, к чему клонит его начальник.

— Может, вам следует оторваться от компьютеров, не торчать в редакции, больше писать… Меньше бумажной работы, больше живой хроники происходящего.

— Превосходная идея, — согласился Марко, которого при этом не оставляли смутные подозрения. Ведь именно Иллюстри превратил «Воче» в полуфабрикат, скомпонованный из сухих сообщений информационных агентств. Эта блестящая мысль принадлежала Короче, мечтающей таким образом сэкономить и перераспределить доходы. Издатель и главный редактор в этом отношении действовали заодно. В газете почти нет авторских статей, а редакторская работа сведена к минимуму.

— Приятно слышать это от тебя, — воспользовался моментом главный редактор, — потому что именно тебе я хотел бы поручить ответственное задание.

Только сейчас Марко понял, где скрывалась ловушка.

— Ты знаешь об этом случае… вчера в одной из шахт обнаружили тело убитого черного?..

Марко кивнул.

— Так вот, нужно добыть все материалы, касающиеся расследования этого преступления: что уже известно, кто ведет расследование… Мне бы хотелось сделать целую серию, посвященную бандам иммигрантов. На протяжении пятнадцати лет мы пытались не замечать их существования. Но они все больше досаждают нам, оккупировали наш прекрасный древний город, наши средневековые башни, наши улицы все больше напоминают Гарлем…

Иллюстри на мгновение прервал речь. Ему понравилось звучание слова «ок-ку-пи-ро-ва-ли».

— Мы сталкиваемся с ними каждый день, но ничего не знаем о них, — продолжил он. — Как они попадают сюда, что у них за организации, кто ими руководит, чем они живут? Мы знаем только, что они спят по двадцать человек в одной комнате, время от времени перерезают друг другу глотки, торгуют наркотиками и отравляют жизнь добропорядочным гражданам.

Иллюстри попытался обозначить поле деятельности Марко в том случае, если он примет предложение:

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но мы ведь не знаем, что скрывается за этим ужасным ритуалом. Они выпотрошили человека. Что это было? Сведение счетов или наказание? В этом кровавом преступлении меня интересует этнический аспект. Скажу откровенно, — добавил Иллюстри, намереваясь, по обыкновению, соврать, — мне не нужны статьи, которые вызвали бы у населения панику. Я только хочу помочь нашим читателям разобраться в проблеме, для этого мне необходимы люди, хорошо пишущие. Без этой поверхностности, свойственной репортерам. Словом, такие люди, как ты.

— Что ж, это можно сделать, — ответил Марко, про себя подумав, что на самом деле Иллюстри предпочитает как раз тот стиль журналистики, о котором сейчас отозвался пренебрежительно. Побольше крови и слез, не вникая ни в какие подробности.

— А почему вы выбрали именно меня? — спросил он. — Я ведь уже много лет не занимаюсь подобной работой. Если вы хотите, чтобы я провел журналистское расследование, на это потребуется время. А нас и так немного, так что мы не можем себе позволить оторваться от столов и проводить расследование на местах, как вы только что сказали. К тому же, если я правильно понял намерения издателя, вскоре нас будет еще меньше.

— Послушай. — Иллюстри почувствовал себя оскорбленным, как будто собственная собака укусила ласкающую руку хозяина. — Оставь свои пламенные тирады для профсоюзных митингов. Я же сказал тебе: если хочешь, можешь вернуться к работе в отдел городских новостей. И это расследование — только начало. После него наше сотрудничество продолжится. Мне просто необходим человек, который в состоянии подать материал, не упрощая его и не увлекаясь социологическими выкладками. Ты способен это сделать. А заменить тебя у компьютера могут и другие. Подумай, я же предлагаю тебе настоящую живую работу, разве не этого ты хотел?

— Да, конечно, — признал Марко, — мне это интересно.

— Ты можешь уже завтра приступить к работе. Сегодня тебя введут в курс дела сотрудники, занятые криминальной хроникой, — улыбнулся Иллюстри, чувствуя, что победил.

— У меня есть одна просьба, — добавил Марко.

— Какая?

— Материал о подвалах больницы. Они превратились в притон для бомжей. Думаю, жителям нашего города было бы интересно узнать об этом. Я хотел бы сделать его побыстрей.

— А кто из администрации «АУСЛа» отвечает за это? — притворился, что забыл, Иллюстри.

— Корради, коммунист.

— Хорошо, — согласился главный редактор, — но учти: начиная с завтрашнего дня ты ведешь расследование этого убийства.

— Согласен.

Вернувшись на рабочее место, Марко первым делом постарался успокоиться. Он прекрасно понимал, что вытекает из предложения Иллюстри. Отказаться от него означало бы навсегда погрязнуть в рутине, приковав себя к редакционному столу. Но, согласившись, он ослабляет свою позицию представителя профсоюза в глазах коллег, которые сочтут его предателем, продажной тварью, одним из многих журналистов, использующих свою должность, чтобы получить личные привилегии. О такой работе мечтают восемьдесят процентов его коллег: писать, не имея постоянных присутственных часов и ежедневной нормы. В любом случае его репутация неизбежно будет запятнана, а именно к этому и стремится Иллюстри. Вполне вероятно, что инициатива убрать его с дороги на время переговоров, задобрить, а затем заставить подписать некоторые соглашения принадлежала Квинди.

Скорее всего, руководство газеты мало волновало происходящее в среде иммигрантов. Для них это был слишком грубый материал. Де Ранди вообще считала, что газета должна публиковать только статьи о звездах сцены и последние новости светской жизни. Чтобы заставить читателя отвлечься от тягот собственного существования.

Марко решил, что примет предложение, но если Иллюстри захочет его нейтрализовать, то еще пожалеет об этом.

На следующий день после операции и диализа тенденция к улучшению у пациента не прослеживалась. Страдания больного передавались доктору Касти. Ему становилось труднее контролировать движения своего тучного тела. Пытаясь помочь при установке капельницы, доктор то и дело натыкался животом на всевозможные предметы.

После очередного такого столкновения Лука Камби невольно вздрогнул. Нефролог разглядывал пластиковый мешочек для сбора мочи, в котором плескалось примерно полстакана жидкости. Результаты утреннего обследования ясно показывали, что снова близится уремический криз. Уровень азота в крови снова был слишком высок, а показатель калия угрожающе подбирался к семи, несмотря на то что врач посадил больного на соответствующую диету.

Касти перевел взгляд с бумаг на лицо Луки Камби. И результаты анализов, и лицо больного свидетельствовали: диализ необходимо повторить, не дожидаясь, пока начнется сердечный приступ.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Касти.

— Я словно весь раздут и очень устал, — вздохнул Камби. — Не знаю. Это нормально? Вчера, после диализа, мне было лучше.

— Очевидно, ваш организм пока не может справиться с травмой, но не забывайте, что вам удалили орган, — попробовал успокоить его нефролог. — Чтобы прийти в норму, порой требуется не менее двух недель. Впрочем, вторая почка частично уже начала работать.

— Я понимаю, — ответил Лука, которого раздражало несоответствие между слабостью тела и силой духа. Он был настроен на борьбу с болезнью, на то, чтобы вынести боль ран, всех медиков, лекарства, иголки в вене, датчики мониторов и трубки, выходящие из тела. Но полный упадок физических сил угрожал его независимости, уже и без того ограниченной, подталкивал к полной и безоговорочной капитуляции.

— Синьор Камби, — огорчил его врач, — вас снова подключат к искусственной почке. Мы должны очистить вам кровь, так как организм пока сам с этим не справляется.

— И сколько раз понадобится это повторять? — спросил пациент, которому вспомнились коллапсы, перенесенные во время предыдущей процедуры.

— Столько, сколько потребуется, — расплывчато ответил врач. — Вам незамедлительно подготовят аппарат.

Выйдя из палаты, Касти подумал, что окажись пациент, так тяжело переносящий последствия удаления почки, в другом отделении, например, в хирургии, он, вероятно, уже был бы мертв. Прежде чем один из ассистентов Мага подготовил бы больного к диализу, прошло бы минут двадцать — время, достаточное для необратимой остановки сердца. Однако больной попал в его отделение и потому был спасен. Когда все было подготовлено, нефролог вошел в помещение для диализа и улыбнулся Луке, уже уложенному на специальную кровать. Врач снял лейкопластырь с катетера, который он оставил в бедренной вене после первого диализа, и попросил медсестру подсоединить его к аппарату. Затем он вернулся к себе в кабинет.

Касти недоумевал, отчего Лука Камби так плохо перенес операцию. Его не удивляло, что почка плохо функционирует. Подобное он видел десятки раз. Но то, что читалось в лице Луки, да и собственная интуиция подсказывали врачу — что-то здесь не так…

Ощущение усталости, тошнота и головная боль свидетельствовали о приближении уремического криза. Можно было ожидать лучшей реакции от абсолютно здорового тридцатишестилетнего мужчины, который до этого несчастного случая занимался спортом, не курил и правильно питался. Осмотрительность подсказывала Касти, что следует, хотя бы с опозданием, исправить оплошность Мага и произвести эхографию правой почки. Даже если обследование не выявит ничего нового, это должно быть сделано. Затем необходимо будет провести ряд проверок обменных и эндокринных функций организма, ведь не исключено, что у пациента имеются серьезные, ранее не выявленные заболевания, проявившиеся только после травмы почки.

Врач решил немедленно приступить к обследованиям. Он вернулся в помещение для диализа и под руку вывел из комнаты находившуюся при больном медсестру.

— Когда вы закончите работать с господином Камби, надо сделать ему эхографию правой почки, — распорядился нефролог. — Попросите срочно провести обследование. И как только будут готовы результаты, тотчас доставьте их в мой кабинет. Вы уже взяли у него кровь?

— Да, конечно. Стандартные анализы.

— Хорошо. Пошлите кого-нибудь в лабораторию с этим предписанием.

Касти протянул медсестре листок.

— Не беспокойтесь, доктор, все будет сделано.

— Благодарю вас.

Нефролог возвратился в кабинет. На первую половину дня у него было запланировано восемь осмотров, и первый пациент уже ждал его. Доктор относился к каждому случаю так, будто именно он был для него самым важным. Впрочем, поставить диагноз сегодня оказалось несложно, его особое профессиональное чутье здесь не потребовалось. Касти уже успел совершенно забыть о существовании Луки Камби, когда, спустя три часа, в кабинет вошла взволнованная медсестра.

— Результаты эхографии синьора Камби.

— Спасибо, оставьте их на столе, — попросил врач.

— Доктор, но…

— Что такое? — оборвал ее Касти, не понимая, чего она хочет.

— У него нет правой почки!

Касти понадобилось какое-то время, чтобы справиться с потрясением. Все мускулы его массивного тела словно онемели, он напрягся, стараясь не двигаться, однако стул под ним предательски скрипнул.

— Хорошо, — он выдавил из себя улыбку, — я займусь результатами через минуту.

Оставшись один, врач с неожиданной легкостью вскочил, схватил ленты эхотомографии и принялся изучать их, нервно прохаживаясь по комнате, то и дело натыкаясь на препятствия и меняя направление движения. Этот странный танец длился до тех пор, пока в его голове не созрели три гипотезы.

Там, где должна была находиться правая почка, звуковые волны ничего не обнаружили. Возможность ошибки он сразу же отклонил. Радиолог не мог ее допустить. Но подобный результат опровергался небольшим количеством мочи, содержащимся в контейнере. Затем в голову доктора пришли еще две мысли, одна хуже другой. Чтобы устранить последние сомнения, он решил напрямую задать больному несколько вопросов.

В палату интенсивной терапии врач вошел, даже не надев стерильный халат. Лука Камби намного хуже перенес второй диализ и горестно смотрел на иглу для вливания растворов, подавленный тем, что его случай сопровождается непредвиденными осложнениями. При виде нефролога он приободрился.

— Доктор, я ничего не понимаю, — начал он, — что-то не так с эхографией. Мне показалось, что радиолог был обескуражен, он не мог найти почку…

— Возможно, причина в неверно настроенном аппарате… — Это прозвучало неубедительно.

— Да нет же, он попробовал наладить его, но так ничего и не увидел.

— Эту проблему мы решим безболезненно. Но для начала попрошу вас ответить на ряд вопросов. Необходимо уточнить ваш анамнез.

— Спрашивайте.

Все, что угодно, лишь бы прекратились эти страдания, — прочел его мысли врач.

— При поступлении в больницу вы заявили, что никогда раньше не страдали заболеваниями почек. Это верно?

— Да, верно, ни разу.

— А заболеваниями обмена веществ, например, диабетом?

— Никогда.

— У вас бывали проблемы с сердцем или нестабильное давление?

— Доктор, до этого случая я регулярно играл в футбол и теннис, каждую неделю. Вам кажется, что это совместимо с такими заболеваниями, как диабет, давление или болезни сердца?

— Я просто задаю обязательные вопросы.

— Ясно.

— Вы принимаете какие-нибудь медицинские препараты: антибиотики, седативные средства, анаболики?

— Нет, только аспирин при простуде.

«Да, такого «идеального» пациента у меня еще не было», — подумал нефролог.

— Ранее вы переносили какие-либо хирургические операции?

— Ни одной.

— А переломы случались?

— Пару раз вывихивал лодыжку.

— Вы страдали хроническими заболеваниями в детстве?

— Никогда.

— А какие-нибудь симптомы, не получившие точного подтверждения?

— До тринадцати лет у меня несколько раз повторялись внезапные приступы аппендицита. Но все обошлось без вмешательства хирургов.

Касти добавил в карту сведения, полученные на основании опроса пациента.

— Хорошо, спасибо. Теперь выслушайте меня. Сейчас мы проведем сцинтиграфию почки, потому что эхография выдала неясный результат. Не волнуйтесь, это не больно, но необходимо, потому что нам нужны четкие данные. Потом мы вместе решим, что будем делать дальше.

— Я согласен.

— Мы с вами спустимся в отделение радиологии. Я сам проконтролирую обследование, — решительно заявил Касти.

Единственным, что внушало оптимизм, было небольшое количество мочи в мешочке.

Если у человека нет почки, мочиться он не может.

Лука оценил профессиональную добросовестность нефролога. Он все еще надеялся, что его проблемы вызваны тем, что врачи недостаточно следят за техническим персоналом, и он сам оказался лишь жертвой плохого контроля оборудования.

В зале радиологии, холодном и унылом, доктор и пациент около десяти минут ждали, чтобы радионуклиды, введенные через вену, достигли правой почки Луки.

По указанию Касти, техник приблизил уловитель к правому боку пациента и поймал сигнал, излучаемый технецием. Постепенно на экране появилось изображение. Нефролог, которого все больше охватывало смятение, рассматривал сегменты, вырисовывавшиеся на мониторе, выискивая контуры и светотени, пытаясь обнаружить очаги накопления технеция в области почки и не находя их.

Наконец выстроилось полное изображение, и Касти узнал причину недомоганий пациента, понял, почему больному с таким трудом удается прийти в себя и почему эхография не смогла обнаружить правую почку. Он упрекнул себя в легкомыслии и проклял Мага и его чертову самонадеянность.

Теперь нет способов исправить роковую ошибку. В качестве лечащего врача он должен помочь Луке Камби безропотно смириться со своей участью.

Информатор был «со стороны». Его имя и номер телефона пришлось узнать у одного из репортеров криминальной хроники. Тем не менее, когда Марко позвонил, чтобы назначить встречу, то принят был очень вежливо. У этого человека были свои причины вступить в контакт с журналистами. Но он заранее предупредил, что ему хотелось бы остаться неизвестным и ссылаться на него не следует. Лучшей гарантией для информатора оказались политические пристрастия «Воче», так как он вел в больнице борьбу с администраторами-коммунистами. Поэтому и согласился рассказать Марко о подземельях больницы и других больничных проблемах все, что тот пожелает услышать.

Источник информации служил руководителем сектора закупок и знал значительно больше, чем того желали его начальники. Судя по виду, за плечами у него было примерно пятьдесят нелегких лет. Седовласый и худой, в белой рубашке, он сидел у стола перед двумя компьютерами. Мужчина представился как Стефано. Марко знал его настоящее имя, но понял, что лучше его не упоминать.

— Итак, Стефано, что вы можете рассказать о подвальных помещениях больницы? — начал Марко заговорщицким тоном.

— А что, собственно говоря, вам хотелось бы узнать?

— Ну, скажем так… Вчера меня, к несчастью, туда занесло, а вот выбраться оказалось довольно сложно.

— Хм… Понимаю.

— Мне хотелось бы рассказать в статье о том, что произошло. Об особом мире, существующем под больницей, куда люди приходят, чтобы их вылечили, а не ограбили.

Увидев выражение лица Стефано, Марко засомневался в том, какую окраску следует придать статье.

— Только и всего? — спросил тот, улыбаясь.

— Ну, я не думаю, что администрация останется довольна, увидев завтра в газете статью и фото, — удивленно заметил Марко.

— Да без меня вы не сделаете ни единого снимка. Чтобы фотографировать там, внизу, вам нужен гид. Об этом мы договоримся после.

— Хорошо. Я понимаю, что это рискованно, но мне хотелось бы сфотографировать нескольких бродяг. Желательно, чтобы они при этом не напали на меня или не сбежали.

Стефано понимающе кивнул.

— Сообщить о том, что подвалы больницы заняты бомжами, — этого мало. Слишком мало. Внизу случаются вещи и пострашнее. Об этом знают и руководство больницы, и я, и десятки сотрудников. Но в целях экономии средств начальство бездействует. По крайней мере до тех пор, пока кто-нибудь не вынудит их к действиям.

— Это именно то, чего я добиваюсь.

— Да, но просто рассказать о бездомных недостаточно. В подвалах пьянствуют, употребляют наркотики, там совершаются кражи, нападают на медперсонал и врачей, портят больничное оборудование.

— Ага, я видел разбитые лампы, — сказал Марко.

— Если бы только лампы! Там, внизу, скрывается целая колония изгоев и преступников. В борьбе за существование они шантажируют администрацию. В течение последних двух лет неоднократно повреждались трубы отопления, холод стоял в палатах, лабораториях, даже в операционных. Это повторялось всякий раз, как только администрация добром пыталась освободить подвалы.

Слушая Стефано, Марко начал осознавать, насколько возрастает объем и значение его будущей статьи. Он извлек из кармана один из блокнотов, которые всегда носил с собой, следуя давно приобретенному навыку: заметки, материалы, интервью, доказательства и фотографии, относящиеся к определенной теме, должны быть собраны в одном блокноте узнаваемого цвета. Для статьи о больничных подвалах Марко выбрал ярко-красный блокнот. Из внешнего кармана торчал синий, предназначавшийся для расследования убийства иммигранта.

— Откуда вам известно, что там, внизу, торгуют наркотиками? — спросил Марко. — Это предположение или у вас есть доказательства?

Стефано подался к нему, пристально посмотрел ему в глаза и поднялся со стула. Описав круг вокруг письменного стола, он остановился возле Марко.

— Пойдемте со мной, — сказал он.

Они спускались на лифте, и Марко обеспокоенно спросил:

— Мы едем в подвал?

— Не бойтесь, некоторые участки подземелья пока еще безопасны. Порой бродяги появляются и возле лифта, но опаснее всего у выходов наружу. Там они фактически являются полновластными хозяевами и даже оборудовали себе жилье.

— На меня напали как раз у лифта.

— Это было в другом месте, — заверил его Стефано.

— Как вам удается перемещаться там, в подвалах? У вас что, есть план, на котором отмечены опасные зоны? Площадь подвалов огромна, ведь они тянутся под всеми корпусами. Тут даже специалистам трудно было бы справиться.

— Мы наблюдаем за определенными местами. И по некоторым признакам делаем выводы о передвижениях подземных жителей.

— По каким, например?

Ответа не последовало, так как лифт уже спустился в подвальное помещение. Тем не менее Mapко успел кое-что занести в красный блокнот и теперь, следуя за своим проводником, нервно оглядывался.

— Это безопасный участок. Мы закрыли все доступы к нему прежде, чем они сюда добрались.

— А почему мы пришли именно сюда?

— Так мы сможем попасть в морг.

Перед журналистом снова были стеклянные двери, мимо которых они пробегали с Клаудией. Он не мог вспомнить сейчас, как далеко они находились от лифта, но их преследователи, без сомнения, чувствовали себя здесь полноправными хозяевами. Марко не стал уточнять, что на них напали именно в этом месте. Он только спросил, насколько опасна эта зона.

— Очень опасна.

По пути журналист рассматривал коридор. Он был освещен лучше, чем тот, по которому они спасались бегством, все лампочки были в целости. Чистый белый пол почти сверкал, отчего серый потолок казался светлее. Справа в конце коридора обнаружилась ниша, закрытая железной дверью со стальным засовом. Стефано предложил Марко открыть эту дверь, и тот ощутил всю ее тяжесть. Запасный выход вывел их наружу, на просторную площадку между тремя административными корпусами и поликлиникой.

Мужчины подошли к главному входу. Марко предположил, что вместе показываться неосторожно, но, по мнению Стефано, особого риска в этом не было, ведь в лицо газетчика никто не знает, не следует только афишировать его профессию.

Они спустились по лестнице, которая привела их к моргу. «Экскурсовод» ввел журналиста внутрь, где перед компьютером в одиночестве сидел какой-то служащий.

— Привет, ну как ты? — спросил Стефано, его тон свидетельствовал о приятельских отношениях между ними.

— Да вроде ничего, а ты?

— Спасибо, так, потихоньку.

— Что нового в катакомбах?

— Мне нужно будет проверить систему, — ответил Стефано.

Служащий утвердительно кивнул, как будто догадался об истинной причине просьбы.

— Вообще-то я собирался выпить кофе. Пойдете со мной?

— Нет, спасибо. Мы подождем тебя здесь.

— Хорошо.

Мужчина ушел, плотно затворив за собой дверь.

— А что такое система? — нетерпеливо спросил Марко.

— Обождите минуточку. Сейчас я вам все продемонстрирую, но вы должны пообещать, что не станете даже упоминать об этом в своей статье.

— А тогда зачем вы мне хотите все это показать?

— Чтобы вы смогли использовать увиденное. Вам нужны были доказательства того, что под землей ведется торговля наркотиками? Сейчас я вам их предоставлю.

Стефано включил компьютер, подождал, пока загорится экран, и ввел несколько команд.

— Как вы узнали о том, что особенно опасна зона возле морга?

— Морг выходит прямо в коридор, от которого его отделяет всего лишь стеклянная дверь. К счастью, она довольно крепкая и открывается только изнутри.

Уж это-то Марко помнил хорошо. Когда они с Клаудией пытались открыть эту дверь, ему казалось, что не поможет даже бомба.

— Дверь там поставили только четыре месяца назад. В августе было два случая некрофилии. Мы нашли два женских тела, вытащенных из железных ящиков. На них были явные следы эякуляции. Но об этом вы тоже не сможете рассказать. Администрация замяла дело. Если подобная публикация пройдет, скандала не миновать. Впрочем, такие факты не стоит обнародовать хотя бы потому, что в этом случае привлекли бы в качестве свидетелей служащих, которые все обнаружили. Ну а они, конечно же, ничего не признают публично. Вот после надругательства над останками мы и убедились, что бомжи шастают здесь беспрепятственно, и поменяли дверь. Сейчас проникнуть в морг из подземного коридора невозможно. Однако и персонал теперь не может транспортировать останки этим путем. Чтобы хоть как-то защититься и иметь возможность контролировать подвал, один из сотрудников и предложил установить скрытую камеру.

— Один из вас?

— Да, один из нас.

— И администрация пошла на это?

— Администрация дала согласие на закупку телекамеры и ее монтаж в стене, выходящей в коридор, но не выдала полномочий на активизацию системы. Начальство не имеет ни малейшего желания выставлять напоказ собственную халатность. Даже покупку камеры оно финансировало задним числом. Только чтобы соблюсти формальность, вы понимаете. Так вот, один из нас и подключил камеру к компьютеру.

— Другими словами, полученных изображений не существует.

— Официально нет. Наблюдение не оплачивается, и запись изображений не производится. Но его можно зафиксировать, передать на компьютер и распечатать. Получив, например, такие вот снимки.

Стефано сдвинул мышь, несколько секунд спустя заработал принтер. Из него появилась цветная фотография, довольно нечеткая и расплывчатая, на которой были изображены двое мужчин, один напротив другого. Марко поднес фото к глазам, не понимая, все ли у него в порядке со зрением. Съемка сверху и маленькое разрешение не позволяли разглядеть лица, запечатленные в профиль.

— Кто они? — автоматически спросил Марко, догадываясь, что ответа не последует.

— Это узнать невозможно, — ответил Стефано. — У нас есть и другие фотографии этих типов, но их мы уже стерли из памяти. Это изображение было сделано дней десять тому назад. Если присмотреться, оно может многое нам сказать.

— Например?

— Вот этот мужчина с темными волосами, поменьше ростом, вероятнее всего, наркоман. А тот, что повыше, длинноволосый бородач — поставщик наркотиков.

— Почему вы так решили? Мне это не кажется столь уж очевидным.

— Посмотрите-ка, бородач правой рукой касается правой руки соседа. Он что-то ему передает. Я бы сказал, что низкий мужчина — араб. Об этом можно догадаться по волосам и характерным чертам лица. Он плохо выглядит и ужасно одет, скорее всего, это наркоман. От второго мужчины исходит ощущение силы, наверняка он один из тех, кто командует наркотрафиком. Он довольно крепкий, не похоже, что употребляет героин, и на нем черная кожаная куртка, а не обноски. Коллеге, который сделал это фото, тоже показалось, что они чем-то обмениваются. Он увидел, как они оживленно что-то обсуждают, предположил, что за этим что-то последует, поэтому сохранил снимок. Сопоставив наши с ним наблюдения, можно сделать вывод, что на снимке мы видим передачу наркотических средств, и происходит это под надежно скрытом от посторонних глаз подвальном помещении больницы. Можно еще добавить, что всякий раз, когда мы отправляем вниз бригаду уборщиков, наряду с бутылками они собирают десятки шприцев. Вот об этом вы можете написать.

Журналист сделал пометки в блокноте.

— Я могу забрать фото?

— Конечно, но вам нельзя будет ни опубликовать его, ни даже упомянуть о том, как оно вам досталось. В противном случае здесь все будет демонтировано в пять минут. Вам записать фотографию на дискету?

Марко кивнул, продолжая разглядывать цветной снимок. Он не придавал большого значения дедуктивным выкладкам Стефано, но фотография может пригодиться. Если подвергнуть ее пристальному анализу при помощи соответствующих инструментов, вероятно, удастся выявить что-нибудь интересное. Он вложил фото и дискету в красный блокнот.

— Как вам удалось установить камеру так, чтобы никто из подземных обитателей ее не обнаружил?

— Довольно просто. Мы работали изнутри. В углу между стеной и потолком было квадратное отверстие. Мы спустились в подвал и закрыли эту дыру зеркальным стеклом, после чего поставили внутри телекамеру. Так что обитатели подвала не могут заметить, что за ними наблюдают.

— Чего вы ждете от моей статьи? — спросил Марко, внезапно сменив тему беседы.

— Что вы проведете расследование и беспредел в подвалах прекратится. Что администрация будет вынуждена выделить деньги для обеспечения безопасности, и больница снова станет нормально функционирующим лечебным заведением. Вы не согласны со мной?

— Полностью согласен.

— Так сделайте же это. И пришлите ко мне фотографа.

 

Глава четвертая

Заместитель прокурора Массимо Де Сантис приблизился к окну и с опаской отодвинул шторы. Конечно, нежелательно, чтобы толпа внизу заметила, что за нею наблюдают. Нет, он не боялся этих людей. Были чувства, которых он не мог себе позволить. Ему хотелось изучить противника, и сейчас он смотрел на толпу с высоты четвертого этажа. Там, внизу, посреди внутреннего квадратного двора Дворца правосудия, окруженного портиками, взывали к справедливости полсотни манифестантов.

К справедливости во имя Аллаха.

Большинство плакатов было написано по-итальянски, но на некоторых виднелись арабские надписи. Этого заместитель прокурора понять уже не мог. Какой смысл обращаться к блюстителям итальянских законов на незнакомом им языке? Таким образом взаимное непонимание только усугубится. Исламская община не получит ответа на вопросы, которые не доходят до адресата. И еще неизвестно, что именно там написано по-арабски, внезапно пришло ему в голову.

Эта мысль побудила заместителя прокурора вернуться к столу и набрать внутренний номер. Двое мужчин, сидящих перед ним, заметили, что, как только его соединили, он весь напрягся.

— Господин прокурор, это я.

— Что вы хотели?

— Вам не кажется, что пора вызвать переводчика с арабского?

По лицу Пьетро Кау, балансирующего в кресле, скользнула неуловимая улыбка. Он понял, к чему клонит Де Сантис. На лице сидящего слева от капитана Паоло Мормино ничего не отразилось. Однако и он спрашивал себя: с чего это зампрокурора понадобился переводчик?

— Зачем? — сухо спросил прокурор.

— Чтобы прочитать надписи на плакатах. Сейчас эти бандиты уже вплотную подошли к нашему зданию. Да, я понимаю, что вы пошли на это, чтобы предотвратить более серьезные беспорядки… Да, да, вы правы, господин прокурор. Но все же, если эти лозунги на арабском содержат оскорбления или непозволительные выпады, мы могли бы… Я хотел сказать… усилить методы воздействия на них, действуя в рамках закона.

Кау заметил, что в этот момент на другом конце провода воцарилось молчание. Глава прокуратуры в резкой форме запретил своему заместителю подобного рода действия и повесил трубку. Де Сантис же сделал вид, будто разговор продолжается.

— Да, конечно. Хорошо, что вы тоже так считаете. Не сомневайтесь, мы сразу же этим займемся. До свидания.

Наконец внимание зампрокурора вернулось к посетителям. Он приоткрыл было рот, намереваясь сообщить им что-то, но передумал, подошел к окну и задернул занавески, словно стараясь отгородиться от шума протестующей толпы.

Тем временем голоса во дворе становились все громче. Около пятидесяти человек представляли собой авангард более многочисленной толпы манифестантов, оставшейся снаружи. Прокурор позволил делегации исламской общины войти во внутренний двор Дворца правосудия, чтобы хотя бы немного утихомирить несколько сотен человек, которые требовали соблюдения законов на площади напротив трибунала.

— Да, вот такие дела, — пробормотал Де Сантис, принимаясь ходить взад и вперед по комнате.

Карабинеру и полицейскому пришлось вертеть головами, следя за его передвижениями; когда заместитель прокурора оказался за их спиной, они поднялись с кресел.

— Да сидите, сидите уж, — велел им Де Сантис, чувствовавший себя неуютно рядом с почти двухметровым капитаном Кау.

Оба представителя комиссии по расследованию уселись обратно в кресла и приготовились выслушать речь зампрокурора, глядя на пустой стол перед собой.

— Итак, — начал Де Сантис, — спустя три дня после того, как мы обнаружили труп, арабы фактически объявили нам войну. При этом они еще взывают к правосудию! Известно лишь, что погибший был одним из них. Предположим, что это так и он на самом деле араб и почти наверняка — наркоман, как и сотни других, которые погибли в этом году от передозировки или были зарезаны своими соплеменниками. Поводом для этого массового психоза, — а результат вы можете слышать собственными ушами, — послужил тот факт, что именно из этого араба и наркомана вытащили кишки.

Чтобы лучше оценить эффект, произведенный его обвинительной речью, Де Сантис перестал наворачивать круги по комнате и, взгромоздившись на свое место за столом, поочередно посмотрел прямо в глаза Кау, а затем Мормино.

— В связи со всем вышеизложенным, я прошу вас помочь мне, ответив на два вопроса. Кем являлся убитый? И почему с ним расправились именно так?

В качестве лица, отвечающего за ход следствия, первым слово взял Кау.

— Мы не знаем, кто он. Этот человек не фигурирует в наших списках подозрительных лиц, это мы проверили, и никто из информаторов прежде о нем не слышал.

— Что-то я не знал, что у нас есть информаторы среди арабов, — прервал его Де Сантис.

— Действительно, их нет, — признал Кау. — В подобных случаях мы используем наркоманов-итальянцев, но никто из них не имел с убитым никаких дел. До сих пор следов не обнаружено.

— Итак, у нас нет даже малейшего представления о том, кто жертва убийства?

— Да, это так, — бесстрастно подтвердил Кау.

Зампрокурора переключил свое внимание на Мормино:

— В котором часу он умер?

— Между двадцатью двумя и полуночью, двадцать девятого ноября, за день до того, как его обнаружили.

— Что явилось причиной смерти?

Шеф криминального отдела поудобнее устроился в кресле, стараясь тщательно подбирать слова:

— В настоящий момент это неизвестно.

— Инспектор, извольте мне объяснить! Мы не знаем, как умер человек, у которого вытащили все содержимое живота: желудок, печень и кишки?!

— Для того чтобы получить результат аутопсии, нужно ждать около двух месяцев, и…

— Да, я знаю, но у патологоанатома должны же быть какие-то соображения на этот счет?

— В данном случае вскрытие дало возможность исключить некоторые вероятные причины смерти, но не помогло установить истинную причину.

— Превосходно! — взорвался Де Сантис. — Его закололи, попав при этом в печень или в желудок. Но поскольку потом из него выпотрошили все внутренности, точно установить ничего невозможно.

— Напротив, — Мормино отдавал себе отчет в том, что новость, которую он собирается преподнести собеседнику, встанет тому поперек горла, — по мнению патологоанатома, жертва не была заколота. Даже учитывая тот факт, что ни печени, ни желудка на месте не обнаружено, подобная смерть должна была повлечь за собой повреждение кровеносных артерий. Но эту гипотезу не подтверждает состояние сердца и легких. Таким образом, аутопсия исключает возможность того, что причиной смерти послужило ножевое ранение или оружейная рана. При этом с большой долей уверенности можно сказать, что труп «разделали» уже после.

— Значит, можно предположить, что причиной смерти была передозировка?.. — развел руками зампрокурора.

Кау развлекали попытки Де Сантиса направить следствие в нужное ему русло. Однако ответы Мормино сам он слушал с напряженным вниманием, стараясь не упустить ни слова. Он не подвергал сомнению важность результатов, полученных криминалистами, но доверял также своему чутью и способности идти по следу, выявляя скрытые улики даже в тех случаях, когда научная экспертиза может ошибаться.

— Врач исключает возможность смерти из-за передозировки. У жертвы исколоты руки, множество следов от уколов на ногах и языке, но ни один из них не относится ко дню его гибели, — ответил Мормино.

— Итак, он был отравлен, — заключил Де Сантис.

— Это мы узнаем только по завершении всех токсикологических исследований, то есть через тридцать — сорок дней. Однако такую версию патологоанатом считает наиболее правдоподобной. Если же анализ тканей ничего не даст, мы никогда не установим настоящую причину смерти. Единственное, в чем мы уверены: речь идет об убийстве.

— Извините, господин заместитель комиссара полиции, — в запальчивости продолжил атаку Де Сантис, — но мне даже в самом страшном сне не приснился бы труп человека, из которого вытащили внутренности. Вы думаете, можно поверить в то, что бедолага араб умер в своей постели по неизвестной причине, а затем кто-то решил взрезать его, как рождественскую индюшку, просто так, развлечения ради? Изложите свою гипотезу.

— Пожалуйста, — продолжил Мормино, — я думаю, что он был убит. Об этом свидетельствует и то, что мы не можем установить ни истинную причину смерти, ни личность убитого, а также то, что ему вскрыли живот и труп был доставлен в шахту. Все это говорит об убийстве. Но даже если нам удастся найти убийцу, привлечь его к ответственности будет очень сложно, так как в настоящий момент картина преступления неясна. Если, конечно, он сам нам все не объяснит, вернее сказать, они.

— Так-так, вы говорите «они»?! — воскликнул Де Сантис, словно только сейчас они подошли к самому важному пункту разговора.

— Для того чтобы перенести тело в шахту, нужно было не менее двух человек. Следов того, что труп тащили по земле, не обнаружено. Один из убийц срезал замок на щеколде и открыл ворота, а другой заехал в переднюю часть шахты на машине. Первый закрыл за машиной ворота и присоединился к своему сообщнику. Следы очень запутанны, но кое-что прочитать можно. Так, по следам спортивных ботинок угадываются движения преступников. Предположительно, они достали труп из багажника и перенесли его с помощью покрывала. На земле мы обнаружили крошечные капли крови. Если бы труп несли за руки и за ноги, их было бы больше. И на теле убитого, и в том месте, с которого его сбросили, были также найдены нити красной шерсти. Убийцы подошли к краю откоса из гравия. Они могли скинуть труп в любой из трех рвов, но выбрали самый дальний, расположенный напротив входа, так как его можно было осветить светом фар, к тому же это уменьшило риск быть замеченными кем-либо из проезжающих мимо водителей. Подойдя к краю откоса, они раскачали покрывало, держась за его углы, и сбросили тело в ров. Затем преступники сели в машину и спокойно уехали.

— Итак, подведем итоги, — заключил заместитель прокурора, — мы должны искать красное покрывало и машину, в багажнике которой могут быть пятна крови. Это главные улики преступления.

— В настоящий момент мы уже можем предъявить обвинение в сокрытии трупа, — скорректировал его слова Кау. — Это поможет схватить убийц, если они, конечно, не успели уже вымыть багажник и сжечь покрывало.

— Ну что вы, капитан, — снисходительно заявил Де Сантис, — опыт подсказывает мне, что преступники редко поступают так прозорливо. Их психическое состояние легко толкает их на совершение преступления, но чтобы затем методично уничтожать все следы?.. Уж вы-то знаете это лучше меня. Итак, у нас уже есть ниточка. Вернее, две. Давайте не будем забывать о трех мужчинах, которые находились вблизи от грота, когда там проходили охотники. Мы ведь предположили, что убийц двое, но ведь не исключено, что их было трое, верно?

— Да, — согласился Мормино, к которому был обращен вопрос. — Возможно, один человек оставался в машине, однако…

— Никаких «однако»! — воспрял духом Де Сантис. — Сейчас мы на правильном пути. У нас и так не слишком много времени для того, чтобы предотвратить грядущие неприятности. Давайте установим личности трех арабов, которые на момент убийства находились там, а после нам, вероятно, уже гораздо легче будет обнаружить и красное покрывало, и машину с багажником, испачканным кровью. Убийцы не уйдут от правосудия.

Следуя за полетом мысли заместителя прокурора, Кау убедился, что Де Сантис руководствуется исключительно указаниями, полученными от шефа. А прокурору позарез нужны были три араба, которых можно обвинить в преступлении, чтобы акции протеста стихли сами собой: убийцы принадлежат к вашей же вере и вашей расе. Но, по мнению Кау, даже малейший намек на виновность исламской общины способен накалить ситуацию. А уж если обвинение повесят на трех иммигрантов, положение станет хуже некуда.

— Во всем этом есть что-то неубедительное, — сказал капитан вполголоса.

— Что именно? — Де Сантис явно не хотел, чтобы кто-то разрушал реконструированную им картину преступления.

— Если, как утверждает многоуважаемый заместитель комиссара полиции, убийцы прибыли на место преступления в машине и на ней же отбыли, как они могли оказаться наутро неподалеку от шахты, придя туда пешком?

Заместитель прокурора в смятении уставился на него, как будто только сейчас обнаружил подложенную ему свинью. А между прочим, именно прокурор возлагал свои надежды на капитана Кау в момент выбора руководителя расследования от уголовной полиции. Биография капитана Кау говорила сама за себя. Теперь Де Сантис воздержался бы от восторженных комментариев по поводу решения своего начальника.

— Допустим, они возвратились на место преступления, чтобы проверить, не осталось ли каких-нибудь улик. Чтобы не попасться никому на глаза, они оставили машину в другом месте. Утром они не смогли бы въехать в шахту незамеченными. Спрятав машину в надежном месте, они отправились пешком, но, к несчастью, на обратном пути их заметили охотники.

— Мм… да, положим, — допустил Кау.

— Превосходно. Итак, мы определили план действий. В кратчайший срок следует установить личность убитого. Эта троица арабов должна быть арестована. И вы, капитан, найдете их прежде, чем ситуация выйдет из-под контроля.

— Мы сделаем все возможное, — ответил Кау, поднимаясь с кресла.

— И невозможное, — изрек Де Сантис. — Что же касается вас, заместитель комиссара, то мне бы хотелось, чтобы вы помогли патологоанатому сделать правильные выводы касательно причин смерти. И еще, представьте мне, пожалуйста, письменный отчет.

— Есть, — ответил Мормино и последовал за Кау, который уже стоял у двери.

— Да, и последнее, — благодушно заключил Де Сантис, — знаете ли вы, кто такой Марко Камби?

— Я не знаю, — ответил Кау.

— Никогда о нем не слышал, — подтвердил Мормино.

— Господа, вы меня удивляете. Это один из журналистов «Воче». Как вы можете его не знать?

— Ах да, сегодня утром я читал его статью, — вспомнил Кау. — Однако я уверен, что он не из отдела криминальной хроники и не занимается судебными проблемами юстиции, иначе за последние три года мы бы с ним пересеклись.

— Да, и я тоже, — эхом отозвался Мормино.

— Мне кажется, капитан, что господин Камби хочет задать нам работу. Однако история с подвалами больницы сейчас не главное. Наше приоритетное расследование — дело о выпотрошенном покойнике. Впрочем, все же не хотелось бы, чтобы все политические деятели города названивали бы мне, возмущенные бардаком в больнице. Займитесь этим. Я завел дело по поводу статьи господина Камби, содержащей намеки на нераскрытые уголовные преступления, которые совершаются в недрах больницы. Вам не помешало бы пообщаться с ним и осмотреть больничные подвалы, если у вас будет на то время и люди. Но прежде всего — расследование убийства.

— Слушаюсь, — согласился Кау. На самом деле минутой раньше Де Сантис намекнул ему, что подземелья больницы нужно пока оставить в покое.

— На этом все, господа, удачной работы, — пожелал им из-за двери зампрокурора.

— Всего доброго, — хором ответили карабинер и полицейский, которые счастливы были оказаться вне стен кабинета.

Они молча шли по коридору, пока капитан Кау не предложил выйти из боковой двери здания, чтобы не столкнуться с толпой, поджидающей у главного входа.

— И что вы обо всем этом думаете? — не вытерпел Мормино, возмущенный тем, в какое русло Де Сантис намеревался повернуть следствие.

— Давай перейдем на «ты», — предложил Кау. — Хотя мы впервые работаем вместе, мне уже приходилось сталкиваться с твоим отчетом по делу о душителе.

— Да, и преступника схватил ты.

— Но именно тебе пришла в голову мысль о том, что это был серийный убийца, целых двадцать пять лет разгуливавший на свободе. Никто не догадывался, что убийства взаимосвязаны. Без твоего рапорта прокурор не начал бы расследование. Я еще должен выразить тебе благодарность.

— Не стоит, — ответил Мормино.

— Значит, теперь мы на «ты»?

— Конечно.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Это зависит от того, ответишь ли ты на мой, относительно этого случая.

— Я отвечу сразу же, — заверил Кау, — но прежде мне хотелось бы знать, что ты чувствовал.

— Когда?

— Когда обнаружил след убийцы, но сам не смог его арестовать.

— Ничего особенного, если тебя интересует именно это. Просто испытал интеллектуальное удовлетворение, и этого мне было вполне достаточно: ведь это я взял верный след. Чего не могу сказать сейчас по поводу того, что делает Де Сантис.

— Де Сантис только исполнитель, — сухо заметил Кау. — На самом деле я думаю, что твоя гипотеза правильна и что арестовать этих трех арабов, — если допустить, что мы найдем их, — плохая идея. Убийц было двое.

— Ты думаешь, что арабы невиновны?

— Вполне возможно. Но на данный момент я уверен лишь в том, что у меня нет никаких доказательств их вины, — уточнил Кау. — Однако найти их все равно нужно. Они являются важными свидетелями.

Мормино удивил ответ капитана. От человека, который избежал засады, устроенной мафией, спасшегося от пуль наемных убийц, прыгнув в море с мыса Монделло, обнаружившего убежище пятерых скрывающихся от правосудия членов «Коза ностра», он ожидал большего.

Паоло Мормино был прежде всего сицилийцем, а уж потом полицейским, и имел представление о том, что на острове не принято совершать аресты по приказу босса, следуя лишь предписаниям и букве закона, а умение отстоять собственную позицию вызывает уважение.

Однако… капитана карабинеров волнуют права трех арабов, вполне вероятно, нелегальных иммигрантов. Чувство восхищения, которое он испытывал к Кау, возросло, и Мормино решил высказаться более откровенно.

— Есть одна вещь, которую я не могу объяснить, — пробормотал он.

— Что именно? — заинтересовался Кау.

Тем временем они пересекли безлюдные коридоры и, пройдя мимо пустующих лестничных площадок, подошли к боковому выходу из Дворца правосудия. Кау поприветствовал охрану, открывшую дверь, и вышел на улицу. Мормино, пропустив капитана вперед, последовал за ним. Они молча перешли на противоположный тротуар, стремясь оказаться подальше от кричащей толпы, и, дойдя до угла, обернулись. Среди туник, бород и тюбетеек они разглядели мужчину, с виду вовсе не похожего на духовное лицо, которого окружали остальные манифестанты. Он призывал их сообща выкрикивать призывы по-итальянски:

— Мы требуем справедливости! Мы взываем к закону!

— Мы арабы, а не рабы!

— Ислам покарает вас!

— Закон на стороне братьев арабов!

Полицейский и карабинер остановились, всматриваясь и вслушиваясь. Затем Мормино продолжил начатый разговор:

— Все это уже не остановишь. Этот мужчина — главный мулла?

— Да.

— А тебе не кажется это странным? Мы еще не знаем, кто жертва преступления, а арабы вполне уверены, что убийца не принадлежит к их общине. По крайней мере судя по шуму, который они подняли.

— Все может быть. Больше всего меня смущает бессмысленная жестокость убийства. Тем более, к тому времени, когда из этого человека вытаскивали внутренности, он был уже мертв. К чему такое зверство?

— Возможно, они хотели кому-то подать сигнал.

— Кому-то из них? — Кау качнул головой в сторону воющей толпы.

— Когда мы поймем, кому адресовано предостережение, мы узнаем, кто убийца.

— Да или нет. Может быть, все эти события не связаны между собой. Не исключено, что арабы просто воспользовались подходящим моментом, чтобы устроить беспорядки.

Кау протянул руку Мормино, и тот ответил ему не менее энергичным рукопожатием.

— Пожалуйста, сделай для меня копию отчета, который ты должен отдать Де Сантису. Я, конечно, могу прочесть его экземпляр, но удобнее иметь собственный: вдруг что-нибудь придет в голову.

— Да, конечно, — ответил Мормино. — Можно я тоже задам тебе вопрос? Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Пожалуйста.

— Я десять лет служу в полиции, но ни разу еще не воспользовался оружием. Какие чувства ты испытываешь, когда в тебя стреляют?

Кау улыбнулся. Он привык к подобным вопросам и во время разговора в кабинете Де Сантиса заметил, с каким выражением Мормино разглядывал его шрам. След, оставленный пулей на его левой щеке, скорее нравился капитану. Шрам остался как память о том времени, когда он бежал по Палермо к мысу Монделло, а потом бросился в воду, всем корпусом устремившись вперед, чтобы не дать прицелиться наемным убийцам из мафии. Рана превосходно затянулась, даже не потребовалось накладывать швы. Шрам не портил его внешность, кожа осталась ровной и гладкой. Он больше напоминал след, прочерченный карандашом, чем серьезную травму, и даже делал лицо более интересным.

— Я пришел к выводу, — снова улыбнулся Кау, — что в таких ситуациях действую автоматически. Когда в тебя стреляют, у тебя нет времени на размышления, главное — любой ценой предотвратить опасность. Ты бросаешься на землю, прицеливаешься, поражаешь цель. И при этом не испытываешь сожаления. Тебя вынудили так поступить. Действие опережает работу мысли и эмоции. Сначала выброс адреналина, потом страх, затем и он отступает. В тот момент, когда ты осознаешь, что выжил, хотя противник приставил пистолет к твоей груди и нажал на курок.

Мормино молча кивнул.

Когда они прощались друг с другом, толпа на мгновение утихомирилась, и наступила минута мертвой тишины. Затем манифестанты с новой силой принялись выкрикивать лозунги.

— Он теперь навсегда будет зависеть от аппарата искусственной почки?

Надломленный голос Клаудии выдавал ее истеричное состояние, пришедшее на смену приступу ярости. Только что доктор Касти сообщил ей, что всю оставшуюся жизнь Лука должен три раза в неделю проходить процедуру очищения крови.

— Но я же не сказал, что навсегда, — попытался успокоить ее Касти. — Ваш муж молод, он в отличной физической форме. Он будет одним из первых кандидатов для трансплантации почки, однако, пока мы не найдем подходящего донора, ему придется приходить на диализ.

За уверенной интонацией, с какой доктор произносил эти слова, угадывалось желание избежать подробных объяснений, но, увы, обстоятельства вынуждали его аргументировать диагноз. Касти старался обращаться именно к Клаудии: молчаливое присутствие Марко смущало его.

Как и все в больнице, он прочел статью в «Воче», посвященную ситуации в подвальных помещениях, и знал, что ее автор сейчас находится перед ним. Ему совершенно не хотелось, чтобы его доброе имя как-то упоминалось в связи с очередной историей о махинациях с наркотиками в операционных. Нефролог был сыт всем этим по горло, тем более что не чувствовал себя виновным в происходящем. Касти даже с удовольствием поблагодарил бы Марко. Ведь в больнице все знали об ужасах, творящихся в подвалах, но сотрудникам приходилось мириться с ними. И вот наконец-то один из журналистов забил тревогу. А теперь он, Касти, именно ему должен сообщить, что его брат приговорен к пожизненному диализу.

— Пересадка почки? — Отчаяние Клаудии не знало границ. — Либо пересадка, либо диализ?..

Слова, которые она сама сейчас бессмысленно повторяла, не доходили до ее сознания. Они приехали в больницу с мужем, потому что он испытывал боль, и вот теперь ей говорят, что безнадежно разрушены его здоровье и все их надежды, что отныне он навсегда зависит от аппарата. Его болезнь настолько серьезна, что только чья-то чужая смерть может помочь мужу вернуться к некоему подобию нормальной жизни. Клаудия привыкла играть с Лукой в теннис, кататься вместе с ним на велосипедах и сейчас не могла ни смириться с услышанным приговором, ни представить себе, как сообщить об этом Луке.

Она обернулась и посмотрела на Марко. Но он был еще меньше готов к этой страшной новости. Марко застыл у стены, не прислоняясь к ней, и казалось, что от малейшего движения он может потерять равновесие и упасть.

Стоявший чуть позади Касти пытался утешить себя мыслью, что для пациента он сделал все, что мог.

Он спас его, но окончательно вылечить Луку не в его силах.

— Послушайте меня, синьора, — начал он как можно мягче. — В правой почке у вашего мужа — врожденное злокачественное образование. По-видимому, он не знал об этой патологии. В больницу он поступил с серьезной травмой левой почки. Если бы ее не удалили, он бы уже умер, но, к счастью, операция прошла успешно. Мы должны быть рады тому, что его все же спасли. К сожалению, сейчас мы узнали, что правая почка недоразвита и к тому же опущена в подвздошную область, поэтому она функционирует только на двадцать процентов. Ваш муж сказал мне, что в детстве страдал от приступов аппендицита. Предполагаю, что это были симптомы опухоли в почке, к сожалению, проигнорированные. Чтобы организм нормально выполнял экскреторные функции и чтобы избежать интоксикации, его необходимо подключать к искусственной почке. А в перспективе можно рассчитывать на пересадку органа.

— Но почему вы сразу не обратили внимание на это образование в правой почке? — Голос Марко доносился как будто со дна глубокой пропасти. Касти глубоко вздохнул, его живот раздулся и сдулся, словно резиновый мячик.

— Вероятно, я что-нибудь не так объяснил. — Он уже терял терпение. — У вашего брата произошло сильное кровотечение в месте расположения почки, и брюшная полость была закрыта из-за давления крови. Без проведения нефрэктомии он был бы уже мертв. По причине срочности операции хирурги не имели возможности проконтролировать состояние правой почки. Но даже если бы они знали о злокачественном образовании, им все равно пришлось бы удалить левую почку.

— Да, да, я понимаю, я понимаю, — притворилась Клаудия, не желая мириться с неизбежным.

— За все, что касается лечения, можете не беспокоиться, — продолжил нефролог, по-прежнему обращаясь к Клаудии. — Сейчас самое важное — сообщить пациенту о его положении. Мы не имеем права скрывать от него диагноз. Вы хотите, чтобы я сам объяснил ему ситуацию, или желаете при этом присутствовать?

— Благодарю вас. — Клаудия горько улыбнулась. — Если вы не против, сначала поговорю с ним я. По крайней мере чтобы его подготовить. Брат мужа тоже пойдет со мной.

Марко внезапно вышел из охватившего его оцепенения.

— Да, безусловно, — сказал он и добавил, протянув руку доктору: — Благодарим вас за все.

— Да нет, это я должен быть вам благодарен, — возразил Касти. — Своей сегодняшней статьей вы много сделали для нашей больницы. Я считаю, что теперь все мы, ее сотрудники, в какой-то степени ваши должники.

Марко удивило заявление врача.

— Думаю, у нас еще будет возможность поговорить об этом, — сказал он, обнимая Клаудию за плечи.

— Да, пожалуй, — махнул рукой Касти.

Марко и Клаудия направились к палате Луки, обдумывая про себя значение слова «диализ». Они понимали весь ужас произошедшего, но истинный смысл его дойти до них все-таки не мог. Между аппаратом и человеком устанавливается психологическая зависимость, она рабски подчиняет его себе, крадет у него время. Они еще не знали о том, насколько устает организм от медленного накопления продуктов катаболизма и как изнуряет больного их выведение. Лука тоже еще ничего не знал об этом. Для него слово «диализ» пока обозначало лишь болезненную медицинскую процедуру, предписанную врачами, но никак не трагическую безысходность. Это испытание ему еще предстояло пройти.

Ни Марко, ни Клаудия не могли смириться с мыслью, что Лука теперь навсегда прикован к больнице. Обнявшись, они едва не плакали от невозможности найти слова, чтобы объяснить ему это.

Паоло Мормино долго шел по узким улочкам исторической части города. Расстояние между стоящими на противоположных сторонах улиц средневековыми зданиями на земле достигало десяти метров, при этом они почти соприкасались крышами, и из окон четвертого этажа можно было запросто заглянуть в кухню дома напротив и даже сосчитать вилки и ножи в открытом ящике стола.

Мормино подошел к одному из таких красивых кирпичных зданий, пешком поднялся на четвертый этаж — лифта тут не было — и вставил ключ в бронированную дверь. Лестница дома была обшарпанной и темной, украшением ей служили оббитая со стен штукатурка и наполовину разрушенные крутые ступени.

Оказавшись в квартире, Паоло прошел через гостиную на балкон, в один миг забыв о гнетущем чувстве клаустрофобии, охватившем его на лестнице. Возвращаясь домой, он всякий раз первым делом выходил на крошечный балкончик, с трудом вмещавший двух человек, и любовался почерневшими от времени крышами. Оглядываясь вокруг, Мормино снова и снова отмечал, что новая черепица на обновленных крышах разрушает очарование. Перед ним простиралось безбрежное море кирпично-серого цвета, в котором местами проблескивали красные пятна. Он погрузился в путешествие во времени, разглядывая башни, то здесь, то там возвышающиеся над домами. В прежние времена они были символом денег и власти семей, которые их возвели. К счастью, некоторые башни выстояли, их не уничтожило время, не разрушили войны и бомбардировки. Они пережили упадок и основателей семей, и их потомков. Башни эти скрыты от глаз прохожих, и они открываются только тем, кто может позволить себе глядеть на город с верхних этажей.

Мормино занимал эту квартиру уже около года и хотел бы здесь остаться. Хозяин знал о профессии своего квартиросъемщика и продолжал едавать ему помещение по цене, смехотворной для города, втайне надеясь, что своего хозяина полицейский станет проверять разве что в самую последнюю очередь.

Пытаясь на глазок измерить зеленый купол далекой церкви, Паоло еще раз вернулся мыслями к разговору с Кау. Что-то задело его в их разговоре, и теперь он, пожалуй, понял, что именно. Капитан спросил Мормино, не испытывал ли досады, видя, как плоды его труда пожинают другие. Честным ответом было бы: «Да, испытывал».

Три года назад, готовясь к лекции по криминологии, Паоло изучал старые дела 70-х годов. При этом он обратил внимание, что недавнее убийство проститутки имеет сходство с нераскрытыми делами 73-го, 75-го и 79-го годов. Всех женщин задушили при помощи шарфа. Они были примерно одинакового возраста, между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, блондинки, хотя две из них пользовались краской для волос.

Жертва убийства 97-го года была постарше: ей исполнилось уже семьдесят четыре.

Он предположил, что все убийства совершены одним человеком, а выбор жертвы зависел от того, насколько легко преступник мог с ней справиться.

Мормино решил дать ход старому делу и подготовил прокурору Маттеуцци рапорт, в котором связал недавнее убийство и сданные в архив дела. Прокурор передал досье Кау, и тот предпринял серьезное расследование. Мормино был хорошо проинформирован о проделанной Кау работе со слов Томмазо Агати, постоянного напарника капитана, который при любой возможности превозносил своего шефа.

Первым делом Кау обратил внимание на два обстоятельства. На то, каким способом были убиты женщины, и на то, что в 80-х — начале 90-х годов такого рода преступления не совершались.

Во всех случаях орудием убийства служил шарф жертвы. По мнению Кау, убийца долгое время посещал женщин, прежде чем их убить. Обшарив переулки позади Дворца правосудия, которые прежде, до упразднения в 1958 году публичных домов, были районом красных фонарей, убийца мог осторожно наметить цель. В 70-е годы там еще работали пожилые проститутки.

Теперь, спустя двадцать четыре года, Кау обнаружил и допросил двух подруг первой жертвы. Затем он сопоставил их неясные воспоминания, содержания отчетов и дедуктивные выкладки Мормино. Наконец, попросил одного из специалистов криминального отдела составить психологический профиль убийцы, в результате чего получился портрет благодетеля, основная миссия которого состояла в том, чтобы спасать заблудшие души проституток от земного ада.

Наконец, благодаря пометке на листке допроса, сделанной рукой одного из следователей, Кау окончательно понял, где нужно искать убийцу. В 70-е годы наверняка следователи допрашивали волонтеров-католиков, опекавших наиболее нуждающихся проституток.

Волонтеры работали по двое: юноша и мужчина постарше. Они приносили проституткам продовольствие и в случае необходимости обращались за помощью к медикам, помогая пожилым женщинам, оставшимся без гроша. Подобная работа, организованная курией, давала возможность волонтерам входить в контакт со всеми проститутками квартала.

Капитан Кау без особого результата побеседовал с десятками волонтеров, занесенных в списки церковного прихода. Но однажды, когда дело уже фактически зашло в тупик, во время одного из рутинных процессов по делу о мелкой краже, адвокат защиты попросил у него записи, относящиеся к недавнему убийству. Кау ответил ему уклончиво, так как внезапно его поразила догадка. Просьба адвоката прозвучала как-то странно, хотя он находился вне всяких подозрений.

Адвокат Габриеле Даль Фьюме, всегда приветливый и доброжелательный, был уважаем всеми. Однако если правонарушения его клиентов были вполне очевидны, он, как правило, предпочитал согласиться с этим, чем искать зазоры в уголовном кодексе для их защиты.

Мысли капитана понеслись с головокружительной быстротой. Он вдруг понял, что и сам ценил Даль Фьюме именно за то, что адвокат никогда не бился за то, чтобы защитить виновного. Но в этот момент Кау вдруг осознал, что Даль Фьюме сам разделяет собственных клиентов на виновных и невиновных. Он отождествлял себя с законом.

Пока Кау искал ответ на возникший у него вопрос, его глаза на мгновение встретились с глазами собеседника, и в этот момент они узнали друг друга: добыча и охотник. Каждый из них понял то, что хотел.

Затем они побеседовали на общие темы и сердечно расстались. В суде Кау нашел всю нужную ему информацию. Габриеле Даль Фьюме исполнился пятьдесят один год. В должность адвоката он вступил в 1972 году, в возрасте двадцати семи лет.

Из автобиографических сведений, которые сам он предоставил для публикации списка коллегии адвокатов, были упомянуты преданность вере и членство в бойскаутских организациях, в которых он прошел все иерархические ступени.

Вероятно, в какой-то момент путь доброго самаритянина показался ему слишком узким, и он взалкал иного суда на земле — высшего, чистого и безусловного. Избрав себе жертву, он был уверен, что освобождает ее от греха. Совершив убийство, преступник надолго затаивался, нарушая все теоретические представления криминалистов о серийном убийце.

Сейчас Кау это не интересовало. Итак, Даль Фьюме снова начал убивать. Капитану было необходимо арестовать его, но он подозревал, что найти веские доказательства, чтобы возбудить дело против адвоката, будет очень сложно. Он принял решение преследовать свою добычу, признался он позднее Агати, только потому, что не знал, как поступать дальше.

Он изобретал десятки причин, чтобы позвонить Даль Фьюме, чтобы остановить его в коридорах трибунала и завести разговор об уже похороненных делах и не подлежащих обжалованию приговорах, спрашивая его мнение и уточняя детали банальных улик. Кау и Даль Фьюме постоянно общались, лично и по телефону, беседуя все время о другом. Тем не менее он ясно дал понять убийце: тебе от меня не скрыться, я знаю тебя в лицо.

Такое общение длилось три недели, после чего Даль Фьюме предстал пред Кау и заявил, что намеревается сделать признание. Он предоставил капитану все сведения, какие нужны были для его ареста, и изъявил желание понести самую суровую кару. Вероятно, спустя столько лет адвокат пошел на новое преступление только затем, чтобы покаяться в совершенных злодеяниях. Ему был необходим такой человек, как Кау, который распознал бы его и смог бы заглянуть ему прямо в душу.

Даль Фьюме говорил долго и без остановки. Он не оправдывался, не выражал раскаяния. Адвокат сознался в убийствах трех проституток, совершенных им в 70-е годы, хотя следствие располагало достоверными доказательствами только по последнему делу, относящемуся к 97-му году.

На кровати убитой женщины был обнаружен не принадлежащий ей волосок и проведен анализ его ДНК. На основании этой улики было доказано, что Даль Фьюме действительно бывал в ее комнате. Прокурор объявил этот процесс закрытым, но какие-то его отголоски все равно просочились в прессу.

В городе все были знакомы с Даль Фьюме. «Ла Воче» в течение двух месяцев со дня его ареста освещала ход судебного процесса.

В результате слава капитана Кау, знаменитого героя борьбы с мафией, необычайно возросла. После двадцати четырех лет напрасных поисков он обнаружил и арестовал маньяка — душителя проституток.

Без сомнения, Мормино был доволен, что его догадка помогла распутать это дело. Однако, за исключением узкого круга коллег, никто не оценил по достоинству его способностей, и все почести достались следственной бригаде.

Сейчас, в расследовании убийства араба, им предстояло снова пройти через это. Конечно, если удастся обнаружить преступника. Но на этот раз заместитель комиссара полиции Паоло Мормино представлял себе совсем другой финал.

Он сварил крепкий кофе и снова вышел на балкон. Потягивая горький напиток, Паоло пытался взвесить, верно ли он вел себя с людьми, участвовавшими в расследовании. Да нет же, здесь не должно быть колебаний, ведь их интересует не истина, а исключительно политические игры.

В этом убийстве все же есть что-то странное. Прежде всего причина смерти, так и остававшаяся неизвестной. Никаких следов убийства не было. Тем не менее прокурор снова поручил расследование своему доверенному лицу — капитану Кау.

Оперативная сыскная бригада формируется из сотрудников всех подразделений: полиции, карабинеров и финансовой гвардии. При этом все они держат ответ только перед прокурором, а не перед вышестоящими начальниками собственных служб. Например, если бы подполковник карабинеров захотел получить информацию по делу об убийстве у капитана Кау, тот отослал бы его к прокурору. Сыскной бригаде поручали вести самые деликатные расследования, подробности которых не подлежали разглашению, например, когда под подозрение попадали сотрудники других подразделений. Собственно расследованием убийств, совместно или по отдельности, занимались обычно криминальная полиция или карабинеры. Сферой деятельности оперативной сыскной бригады были только отдельные аспекты тех же самых дел.

Сейчас Мормино не мог припомнить ни одного дела об убийстве, которое находилось бы исключительно в ведении оперативной бригады, так что он даже не был лично знаком с капитаном Кау до этой встречи в шахте. Демонстрации арабской общины перевели дело о выпотрошенном трупе в политическую плоскость, и теперь прокурор намеревался держать все под своим контролем.

Однако в этой системе круговой поруки существовала только одна брешь: Паоло Мормино. Он единственный должен отчитываться не только перед прокурором, но теоретически и перед начальником полицейского управления. Именно он мог помешать и разрушить их намерение скрыть истину. Поэтому Кау достаточно умело подчинился требованиям прокуратуры. Где гарантия, что он не хотел его запутать? Этого не узнаешь прежде, чем закончится вся история. В любом случае Кау пытается держать Мормино в стороне от хода следствия, скрывая от него наиболее важные сведения и сведя его полномочия к функции технического помощника.

Паоло решил, что стоит провести несколько альтернативных проверок. В первую очередь необходимо было найти убийцу: вдруг тот не остановится в своих злодеяниях? Когда же он поймает его, ни у кого не останется сомнений: обнаружил и арестовал преступника он, Паоло Мормино. Полицейский. Следователь.

 

Глава пятая

Ему было трудно представить себе, что может чувствовать больной. Ведь он всего лишь врач. Понять, как абсолютно здоровый человек будет реагировать на то, что его собственное тело, еще недавно лучший друг и союзник, превращается в злейшего врага, может быть, возможно… если ты сам попадешь в подобную трагическую ситуацию. Поэтому, наблюдая за чужими страданиями уже более пятнадцати лет, Касти старался особо не вникать, что происходит с людьми, которые вынуждены довериться его профессиональным навыкам.

Да, в случае Луки Камби все складывалось не лучшим образом. Около полутора суток понадобилось, чтобы понять: оставшаяся почка плохо функционирует. Главной рабочей гипотезой, безусловно, была дисфункция. Врожденную опухоль почки он даже и предположить не мог. Спортивный образ жизни, которым так гордился Лука, никак не соотносился с тем, что правая почка у него оказалась опущена в подвздошную область. Хотя дальнейших ошибок можно было избежать, проведя обычный контроль.

Умри Лука Камби в его отделении, доктору Касти пришлось бы пройти через ряд неприятных проверок, не считая вполне оправданных претензий со стороны жены.

В газетах под соответствующими заголовками, наподобие: «врач-убийца», — была бы опубликована его фотография.

К счастью, пациент спасен, но то, что по вине хирургов не были сделаны необходимые обследования, невольно создало алиби для Мага. Это Касти возмущало больше всего. Он был убежден, что именно Лама стал причиной целого ряда упущений, которые дорого стоили пациентам и повлекли за собой крупные неприятности.

Касти словно бы услышал характерную интонацию Мага: уж если нефролог не в состоянии сразу обнаружить злокачественное образование в почке, чего же вы хотите от хирурга, который делает срочную операцию? Пациенту угрожала смертельная опасность из-за внутреннего кровотечения. На дополнительные проверки не хватало времени, провести нефрэктомию было жизненно необходимо.

Нет, нет и нет, — возражал себе Касти. Если бы Маг знал, что у пациента работает только одна почка, то попробовал бы соединить порванные сосуды, наложить швы на поврежденный орган, а затем проверить, не возобновляется ли кровотечение. По крайней мере попытался бы сделать все возможное, чтобы вернуть пациента к нормальной жизни.

Нефролог мог поклясться, что организм Луки Камби выдержал бы и более сложную операцию.

Магу нужно было только спуститься на землю с заоблачных высот и перестать видеть в невинном человеке, лежащем перед ним на операционном столе, добавление к высокому проценту проведенных им технически совершенных операций.

Но Маг руководствовался лишь одной мыслью. Этот «виртуоз скальпеля» пошел самым простым и прямым путем и не стал терять время, чтобы найти другую почку, потому что ситуация складывалась в пользу нефрэктомии.

Реконструкция органа потребовала бы гораздо больших усилий, и шансы на успех были бы значительно ниже, хотя и возможны. Профессиональные навыки Мага не подлежали сомнению, но только безграничное себялюбие подсказало ему, что не стоит вступать на скользкий путь, на котором можно и проиграть.

Касти полагал, что до операции вероятность того, что Лука Камби вернется к нормальной жизни, составляла пятьдесят процентов. Теперь же ему могла помочь только любовь близких, консультации опытного нефролога и мучительная, слабая надежда на трансплантацию.

Обычно Касти не так уж корил себя за плохо калибрированный диализ, но сейчас его приводила в бешенство недосягаемость Мага и то, что ему приходится исправлять чужие ошибки. Более всего его злило, что он слишком поздно обнаружил недочет Ламы и теперь вынужден доказывать самому себе, что вовсе не испытывает ненависти к коллеге.

Доктор попытался преодолеть злобу и набрал номер кабинета Ламы. Тот сразу же поднял трубку.

— Здравствуй, это Роберто.

— Ну и что ты хочешь мне сказать? — Маг свел преамбулу к нулю.

— Мы закончили обследования Луки Камби.

— Молодцы.

— В правой почке у него опухоль.

Маг ничего не ответил, оставляя себе время на размышления. Касти продолжил:

— Он останется на диализе.

— Такое случается, — ответил Лама. — Без операции он бы умер.

— Ты мог бы провести ее лучше, если бы сразу обратил внимание на опухоль. В придачу ко всему брат пациента — журналист, тот самый, что написал статью о подвалах в больнице. Ты с ним знаком? Его зовут Марко Камби.

На этот раз Лама не стал себя сдерживать. Он понизил голос, усилив в нем интонацию угрозы, и огрызнулся.

— Послушай, толстяк, что я тебе скажу, — на этот раз он не лицемерил, — все, что хирургия могла сделать для твоего пациента, она сделала. С тех пор как лечишь его ты, ситуация только ухудшается. И когда это ты понял, что у больного злокачественное образование в почке? Спустя два дня? А я должен был определить это, глядя на то, как он умирает на операционном столе? Я тебе сейчас дам один совет, бесплатно. Не пытайся свалить свою вину на других. В этой больнице такая политика к добру не приведет.

Хирург бросил трубку, не дожидаясь ответа Касти. Нефролог почувствовал, как все его реакции притупились, словно он принял успокоительное, — и попытался встряхнуться. Лама полностью извратил все факты. Если бы он, Касти, вовремя не отреагировал на уремический криз, Лука умер бы, даже несмотря на нефрэктомию. В той же мере, в какой нефролог был щепетилен в своей профессии, он был щепетилен и в жизни и не смог бы соревноваться с Магом в умении манипулировать реальными фактами. Касти догадывался, что стычка с главным хирургом ничего хорошего не принесет. Ошибки в диагнозах случаются каждую неделю во всех отделениях больницы, но немногих врачей увольняют за это или подвергают штрафу.

В течение семи дней все страницы газет пестрели заголовками с информацией об убитом иммигранте, и теперь Иллюстри придумывал уловки, чтобы оставить в шапках эту тему. Его намерениям препятствовали ежедневные звонки от издателя, из прокуратуры, из полицейского управления и из комиссариата карабинеров. Все они призывали к осторожности и просили не подливать масла в огонь.

Город и без того был заполнен воинственными манифестантами и группами исламистов, толпящихся на улице. Карабинеры предотвратили стычку между бандами марокканцев и албанцев, вооруженных холодным оружием, а полиция тем временем сдерживала шествие, организованное социальными центрами в поддержку требований арабской общины.

Главный редактор «Воче» послушно терпел указания Короче и предписания следователей, однако не мог не вынести на первую полосу всю информацию о ходе расследования.

Пока прокуратура и издатель связывали ему руки, ежедневные газеты-конкуренты рассказывали на своих страницах о том, как проходит следствие, восполняя дефицит информации. «Воче» не могла остаться в стороне и возобновляла тему, порой перепечатывая статьи из других газет.

В газетных заголовках останки из грота именовались «четвертованным иммигрантом», хотя вернее было бы назвать их «выпотрошенным» или «вспоротым телом». Впрочем, против выбранного определения никто не протестовал. Какая в общем-то разница, как назвать тело, у которого по жестокой традиции Средневековья отрублены руки и ноги или вспорот живот.

То, что убитый — иммигрант, предполагали на основании некоторых антропологических признаков, но, поскольку личность его установлена не была, он мог оказаться и сицилийцем, и жителем Калабрии.

Однако отчасти из-за того, что следователи не сомневались — погибший был арабом, а также из-за того, что и журналисты и читатели в глубине души были уверены, что никто не посмел бы так расправиться с итальянцем, для прессы он стал убитым иммигрантом. А восставшая исламская община превратила его в свое «знамя».

Главный редактор «Воче» назвал бы умершего экстракоммунитарием, исключая тем самым возможность того, что этот кошмарно изуродованный труп принадлежит человеку из «нормального» общества. Но для заголовка газеты это слово было слишком длинным, поэтому Иллюстри пришлось довольствоваться определением «иммигрант». Каковое определение подразумевало, в свою очередь, что иммигрант нелегальный, а это объясняло почти все, в том числе и ужасные обстоятельства преступления, за исключением разве что имени убийцы.

Чтобы как-то заглушить переполнявшее его беспокойство, Иллюстри поднял трубку и попросил секретаршу прислать к нему Марко Камби, как только тот появится на пороге редакции.

В этот момент Марко как раз выходил из лифта.

За последнюю неделю, с тех пор как известие о его новых обязанностях облетело всю редакцию, обычный путь к письменному столу превратился для него в высшей степени неприятную процедуру. В этот короткий промежуток коллеги успевали подойти к нему и высказать все, что о нем думают: они чувствовали себя обманутыми и подозревали, что Марко поступился обозначенными в контракте правами в обмен на персональные привилегии.

Гоцци и Нашетти отнеслись к ситуации с большим пониманием, однако и они дали ему понять, что предстоят серьезные баталии, которые потребуют максимальной активности всех членов профсоюза. Они выразили свое сожаление по поводу того, что случилось с Лукой. Однако и с их стороны Марко чувствовал настороженность, уже почти неделю они сторонились его.

Добравшись до стола, Марко извлек из сумки оба блокнота, синий и красный. Но только он начал перечитывать записи в синем блокноте, как к нему подошла Лиза Роббиати, зеленоглазая блондинка, с которой у него когда-то был короткий роман, не оставивший у Марко никаких воспоминаний о прежней страсти.

Тем не менее Лиза ему импонировала. Она была на пять лет моложе него, обладала соблазнительной фигурой, полной приятных изгибов, и привычкой заниматься сексом в самых неожиданных местах. Лиза завоевывала себе популярность работой, но за пределами редакции забывала о газете и полностью отдавалась личной жизни, посвящая все время друзьям и любовникам. Большинству репортеров, в том числе и Марко, отделять частную жизнь от профессии не удавалось.

Так как их связь осталась в прошлом, вне стен редакции они не встречались, но оба сохранили личное и профессиональное уважение друг к другу. Лиза подошла к нему с улыбкой на губах.

— Говорят, ты пошел в гору?

— Только тебя мне не хватало для полного счастья!

— Злишься?

— Еще бы, в последние дни кто только не дал мне понять, какое же я дерьмо! Многие считают, что я делаю карьеру за их счет, особенно те, кто сам сделал карьеру, подставив других.

— Кажется, я узнаю прежнего Марко. Ты продал душу, чтобы вернуться к настоящей работе?

— Нет.

— Тогда пошли их к черту.

— Это не так-то легко.

— Просто перестань ежеминутно думать об этом.

— Попробую.

— Знаешь, я рада, что ты снова пишешь. Статья о больнице — превосходная. И интервью с торговцами арабского рынка ничуть не хуже, даже лучше прочих статей об этом убийстве. Взгляни-ка на заголовки.

Лиза продемонстрировала Марко номер газеты, который тот еще не успел прочесть. Убийство неизвестного иммигранта занимало целый подвал, озаглавленный «За что же его выпотрошили?».

Далее шло множество гипотез о мотивах преступления в шахте. С первых же строк становилось ясно, что основаны они исключительно на домыслах. Этакий мыльный пузырь, рассчитанный на то, чтобы не дать истории забыться, не затрагивая при этом ни одну из сторон конфликта. Такая манера работы устраивала Иллюстри.

Буйная фантазия автора заключительного материала заставила его утверждать, что место, где было обнаружено тело, популярно среди сатанистов благодаря исходящим из-под земли магическим токам. Статья не была подписана.

Марко взглянул на Лизу.

— И кто сочинил весь этот бред?

— Хороший вопрос. Статью, несомненно, заказал Иллюстри, но коллеги из криминальной хроники и юридического отдела от задания отказались.

— И что же?

Лиза пожала плечами:

— Вероятно, это написал Анджело Гоцци.

Марко попытался переварить информацию.

В этом не было никакого смысла. Гоцци руководит международным отделом, и уж он-то не замечен в особых отношениях с главным редактором газеты. Камби догадался, на что намекает Лиза. Иллюстри занимался обработкой всех членов совета редакции.

Телефон прервал его размышления. Секретарша Иллюстри сообщила, что его ждут. Он кивнул Лизе и направился к кабинету главного редактора. Дверь была открыта.

— Здравствуй, проходи.

Марко уселся в новое кресло напротив стола начальника.

— Ты меня искал?

— Да. Хотел выразить тебе благодарность. Твои статьи о больничных подвалах повергли в шок всю администрацию. Они уже оборвали мне телефон. Вероятно, Корради уволится, и наша битва с коммунистами будет выиграна.

— Отлично.

— Мне, безусловно, понравилось и твое интервью с продавцами арабского рынка, — соврал Иллюстри, который интервью не читал. — Оно написано на очень высоком уровне.

— Спасибо.

«Так, берегись!» — подумал Марко.

— Я хочу, чтобы ты вплотную занялся расследованием, заменил репортера криминальной хроники. Хватит с нас этих разминок, начинай писать серьезные статьи.

— У меня нет источников информации среди членов следственной группы. Я рискую проколоться на каждом шагу.

— Тебя прикроет Скьясси, но предпочтительнее, чтобы открывал полосу ты. На этой стадии расследования трудно предположить, что мы сможем получать интересные новости из обычных источников.

— А в прокуратуре… — попытался возразить Марко.

— Трибунал и подразделение карабинеров перекрыли все каналы.

Теперь цель Иллюстри была ясна. Он переместит Марко в отдел криминальной хроники, убрав оттуда двух журналистов, которые отныне займутся текущими новостями. Зато такой свободный игрок, как Марко, журналист экстра-класса, сможет вернуться к полноценной работе. Издатель и редактор проявили дальновидность в использовании человеческих ресурсов.

Более того, поскольку все домыслы по поводу убийства уже исчерпаны, следует сконцентрироваться на реакции исламской общины и групп горожан, которых беспокоят ее выступления. Использовать классного специалиста для подготовки подборок из сообщений информационных агентств было бы расточительно.

Что ж, Марко не прочь бросить все силы на работу со следственной группой. Даже если это приведет в тупик, можно будет все же извлечь чтонибудь интересное. Он солгал Иллюстри. Свой источник в следственной группе у него был, да еще какой источник…

— Хорошо, я буду получать сведения у Скьясси.

— Вряд ли он узнал что-либо новое, кроме того, о чем написал сам. Может быть, тебе удастся поговорить с главным муллой, взять у него интервью?

— Для начала мне нужно будет сделать несколько звонков, заранее ничего сказать нельзя.

Марко намеренно ответил уклончиво.

— Напоминаю тебе, что через два дня мы встречаемся с Де Ранди.

— Меня на этой встрече не будет.

— Это почему?

— Я выхожу из комитета редакции.

Нижняя челюсть Иллюстри отвалилась, как будто из нее выпал крепивший ее винт.

— Не самая лучшая идея.

— Я понимаю, но мои коллеги оказались слишком чувствительными. По их мнению, моя новая работа связана с тем, что я пошел на сделку с предприятием, и у меня совсем нет желания оправдываться перед ними.

— Пошли всех к черту! Я лично предложил тебе вернуться к этой работе, никто от тебя ничего не требовал.

— Это правда, — признал Марко.

Он не стал добавлять, что у Иллюстри еще предостаточно времени, чтобы определенные требования выдвинуть. Собрание с участием Короче планировалось провести только через два дня. Директор с трудом сдержал волнение, но потом истолковал решение Марко как добрый знак.

— Подумай еще. Спешить некуда.

— Я уже все обдумал как следует, — охладил его Марко.

Он уйдет из комитета и таким образом нарушит все планы издателя. Прощаясь с Иллюстри, Марко улыбнулся, представляя себе, как главный редактор кинется к телефону, чтобы обсудить с Короче новую стратегию наступления.

Место для встречи они выбрали общедоступное, но такое, где можно поговорить, не привлекая лишнего внимания. В залах анатомического музея вряд ли повстречаешь журналистов или членов следственной группы. К тому же это место имело еще два преимущества: оно находилось в центре города и посещали его только студенты медицинского факультета.

Как обычно, Марко пришел на встречу заранее. Он пересек темный вестибюль и проследовал далее по коридору, заставленному закрытыми деревянными шкафами и передвижными стеллажами с выставленными на обозрение десятками черепов разного размера. Миновав коридор, Марко оказался в зале, где были представлены внутренние органы.

У одной из витрин, в которой демонстрировал свои внутренности восковой манекен, он задержался. Кишки были сдвинуты в сторону и извлечены из открытого живота, что позволяло студентам лучше рассмотреть устройство почек, обычно скрытых за изгибами ободочной кишки. Обе почки располагались точно там, где положено, и выглядели как два рассеченных яблока. Марко пристально разглядывал восковые органы.

За этим занятием его и застал Паоло Мормино.

— Ты только посмотри, — вполголоса заметил полицейский, остановившись возле Марко. — Эта модель просто в отличном состоянии. Органы, правда, вытащены наружу, но все же хоть как-то прикреплены к брюшной полости. А у нашего приятеля черная дыра на месте живота.

Марко повернул голову к Паоло и приветствовал его едва заметным жестом. По музею бродили трое молодых людей, изучая восковые фигуры за стеклом.

Несмотря на принятые меры предосторожности, полицейский и журналист предпочитали держаться на расстоянии. Мормино хотелось бы скрыть свою встречу с представителем прессы.

Если источник информации желал держать свое имя в тайне, Марко никогда не звонил ему из дома или с мобильного. Он старался пользоваться телефонами, не имеющими никакого отношения ни к нему лично, ни к газете. Иначе секрет без особого труда могли раскрыть работники прокуратуры.

Паоло и Марко были одногодками, но Паоло казался моложе. Оливковый цвет кожи и волосы цвета вороного крыла выдавали в нем южанина. От него исходило ощущение сдержанной силы, готовой вот-вот выплеснуться наружу. Как от бегуна перед забегом на стометровку. Атлетическая фигура и рост за метр восемьдесят придавали Мормино сходство со спортсменом, в то время как его работа не имела со спортом ничего общего.

В основном он занимался анализом различных отчетов и большую часть времени проводил за чтением и написанием донесений, а также консультировался с психиатрами, составляя психологические профили. Кроме того, в его функции входила забота о сохранении места преступления в неприкосновенности, ведь любой полицейский, прибывающий в эту зону, пытался что-нибудь рассмотреть, потрогать, растоптать.

Несмотря на всю свою добросовестность и педантичность, Мормино до сих пор так и не удалось отучить патрульных полицейских мешать сбору доказательств. Эти ребята в большинстве своем искренне считают, что только посторонние могут быть помехой в работе криминального отдела, а их собственные следы, волосы, слюна и сигареты легко отличимы от улик, относящихся к убитому, к убийце, а также от следов свидетелей, обнаруживших труп, или просто прохожих.

Мормино переместился к витрине, в которой на подставке, покрытой белым лаком, в полный рост красовались два скелета — мужской и женский, и уселся перед ней. Когда Марко тоже оказался перед витриной, полицейский возобновил разговор:

— Итак, почему ты занялся этим делом? Когда мы в последний раз виделись, ты уже не работал в криминальной хронике и пытался писать книгу.

— Так сложилось. Книгу я так и не написал и снова веду криминальную хронику. Это тоже неплохой способ приятно провести время.

— И как ты намерен развлекаться?

— Пока не знаю. Меня это затянуло. Надо признать, что случай с выпотрошенным телом довольно интригующий.

— Он грозит взорвать весь город.

— Да брось ты! Все идет своим чередом, и убийство не более чем случайный повод. Сейчас оно сработало как фитиль. Именно поэтому мне хотелось бы узнать правду. Я уверен — в такой момент никого не волнует, что произошло на самом деле.

— Для меня важно докопаться до истины.

— Значит, нас уже двое.

Мормино улыбнулся:

— Теперь твоя очередь задавать вопросы.

— Вы в полиции установили личность убитого?

— Нет.

— Но есть какие-нибудь предположения?

— Никаких.

— Когда следствие стронется с места?

— Дело темное.

— Он был еще жив, когда его…?

— Нет.

— Тогда как же он умер?

Мормино промолчал.

— Ты не можешь мне этого сказать?

— Могу, при условии, что эта информация не попадет в прессу.

— Будь спокоен.

— Мы этого не знаем.

— То есть как?

— Мы не знаем, как он умер. Он мог умереть во сне от инфаркта.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Никто его не убивал.

— Но ведь кто-то вытащил из него кишки?

— Ну да.

— И ты веришь, что все произошло именно так?

— Я не могу описать, как все это происходило, еще не закончены токсикологические исследования. Однако патологоанатом не ожидает, что они прольют свет на это дело.

— Если мы не узнаем причину смерти, то это вообще не убийство.

— Абсолютно точно.

— А если нет убийства, то нет и убийцы.

— Прекрасно, ты делаешь успехи.

— В таком случае мы ведем охоту за призраком.

— Может быть. Я верю, что убийца существует и он из плоти и крови. Но преступник очень хитер и не оставляет следов, поэтому поймать его будет непросто.

Марко взвесил информацию, полученную от Мормино, и скептически улыбнулся:

— Ты меня не убедил. С чего это преступнику понадобилось сперва убить человека, не оставив при этом следов, а затем надругаться над ним подобным образом? Если бы он не хотел поднимать шум, то оставил бы все как есть.

— Мы не знаем, где это происходило. Возможно, он был вынужден перенести труп. И у него имелись сообщники.

— Ну да, ведь одному человеку не под силу перетащить тело в шахту.

— Скорее тут действовала группа по заранее составленному плану. Быть того не может, чтобы два или три человека случайно доверились друг другу в подобном деле. Здесь существует какая-то простая логика, но мы не знаем, какая именно. Я даже не могу себе ее вообразить.

— Мне это тоже вряд ли удастся, — ответил Марко.

— У меня есть предложение.

— Внимательно тебя слушаю.

— Я буду передавать тебе секретные сведения… Но с условием, что ты примешь все меры предосторожности, чтобы меня прикрыть.

— Можешь на меня положиться.

— И я хочу, чтобы ты передавал мне всю информацию, какую получишь, используя мои наводки.

— Я становлюсь следователем!

— С этого момента — да.

— Зачем я-то тебе нужен? У тебя есть свои агенты, в твоем распоряжении вся полиция и люди Кау.

— Это не совсем так. Расследование ведет оперативная следственная бригада, полицейское управление в нем не участвует, за всем следит прокурор. Я не говорю ничего плохого о Кау, но он вынужден подчиняться приказам своего начальства. Я же отвечаю за результаты экспертизы и лабораторные исследования. К допросам свидетелей и прочим следственным мероприятиям меня не допускают. Мне кажется, они готовят политическое решение и повесят убийство на первого, кто подвернется. Я должен им воспрепятствовать, поэтому мне нужен частный сыщик.

— Я?!

— Ты.

— А, ты хочешь меня использовать, — съязвил Марко.

— Взамен ты получишь доступ ко всем секретным данным.

— Это искушение.

— Ошибаешься.

Мормино ждал ответа.

— Знаешь, я буду заниматься этим делом, но только до тех пор, пока к нему есть интерес. Потом мне дадут другое задание.

— Хватит и того, что ты добудешь сразу, — продолжил Мормино, использовавший в качестве наживки журналистское любопытство и азарт. Попробовав себя в роли детектива, Марко сам не захочет бросать расследование.

— Отлично. Сейчас мы уже можем приступить к делу. Я покажу тебе кое-что.

Марко извлек из сумки красный блокнот и достал дискету и фотографию, продемонстрировав ее полицейскому. Мормино с удивлением смотрел на него.

— Не спрашивай, откуда это у меня. Сцена была заснята в подвалах больницы. Я написал пару статей о том, что происходит там, внизу.

— Я их читал.

— Там были случаи некрофилии.

У Мормино не дрогнул ни один мускул. В полиции об этом не знали.

— Материал нельзя предать огласке, — полувопросительно заметил он.

— Да, но я думаю, что эти двое — из наркомафии. Помоги мне официально их идентифицировать. Если они есть в списках подозреваемых, я мог бы продолжить серию статей.

Мормино внимательней вгляделся в расплывчатый снимок.

— Здесь сложно что-либо разглядеть. С такой фотографии практически невозможно сделать лучшую копию.

— Это распечатка. Оригинал на дискете. — Марко передал Паоло дискету.

— Я попробую получить хотя бы приблизительные портреты. Но знай: чудес не бывает. Если на диске такое же качество, то хорошо, если мне удастся хотя бы очертить скулы. Снимок сделан откуда-то сверху, он слишком темный и расплывчатый. Эти типы повернуты в профиль, и лицо того, кто повыше, наполовину скрыто в тени. Я сравню их с описаниями находящихся в розыске, но сомнительно, чтобы это дало результаты. Если же я не смогу их разглядеть, то тем более не смогу с ними бороться.

— Звучит обнадеживающе.

— Не в моих привычках рассказывать басни.

— Тогда хотя бы сопоставь их изображения с данными наиболее известных поставщиков наркотиков. Свидетели полагают, что в этот момент они передавали пакеты с героином.

— Да, это я сделаю.

Мормино положил в карман фото и дискету, поднялся и направился к выходу, подмигнув Марко:

— Уходим по одному.

— Мне надо сделать еще кое-какие записи, так что я могу подождать.

Марко проводил взглядом приятеля, огибающего витрины с черепами. Затем вывел в красном блокноте: «Фото видео подв. анализ», и достал синюю тетрадь, чтобы занести в нее сведения, полученные от Мормино.

Из предосторожности он обозначал всех, кто имел отношение к этому делу, изобретенными им самим сокращениями. Меньше всего ему бы хотелось, чтобы какой-нибудь коллега, случайно сунув нос в блокнот, оставленный на столе, понял, над чем он работает и кто его информатор.

Доктор Касти на секунду задержал взгляд на озабоченном лице Клаудии Камби, сидящей у кровати мужа. Болезнь Луки задала ей суровое испытание. От переживаний она сильно осунулась и теперь была далеко не так хороша собой, как в их первую встречу. Однако нефролог знал, что худшее ей еще предстоит. До тех пор, пока Лука находится в больнице, его жена испытывает душевные страдания, но как только он вернется домой, к ним добавятся еще и бытовые проблемы. Она должна будет ухаживать за ним, к тому же их повседневную жизнь придется подстраивать под процедуры диализа.

Лука достаточно быстро приспособился к процедурам очищения крови. Касти планировал без промедления провести ему небольшую хирургическую операцию. Он хотел вставить пациенту фистулу, которая соединила бы вену и артерию в левой кисти. Перегонять кровь таким способом было бы значительно проще.

— Ну и как вы себя чувствуете? — спросил он у Луки.

— Превосходно. Когда меня выписывают?

— Когда мы сможем отсоединить все трубки. Или вы предпочитаете, чтобы вас отправили домой вместе с кроватью и всеми этими пакетами из пластика?

— Нет уж, спасибо, — улыбнулся Лука. — Их я оставлю вам на память.

— Неужели вам так плохо здесь, с нами?

— Да нет же, вы отличные ребята, но мне не хватает моих вещей.

— Потерпите немного, все равно в таком состоянии трудно наслаждаться жизнью. Но я могу вам гарантировать, что вы не задержитесь тут ни минуты.

Клаудия удрученно слушала их шутливый диалог. Она не могла дождаться, когда Лука окажется дома, и одновременно боялась этого.

Из раздумий ее вывел Марко, появившийся на пороге палаты в хирургическом халате и стерильной маске.

— Кажется, нас здесь теперь слишком много, — заметил Касти, — поэтому я вас оставлю. Если что-нибудь понадобится, я у себя в кабинете.

Марко кивком поприветствовал врача. Потом посмотрел на брата и на невестку. На красивом лице Клаудии явственно читались следы бессонных ночей. Марко представил, как она ночами бродит по дому.

А вид Луки сегодня порадовал его. Сейчас Марко узнавал взгляд брата, говоривший, что он не сдастся, и если уж не сможет превозмочь болезнь, то вытерпит все необходимые процедуры.

— Да ты почти в порядке. — Марко приободрился, ему хотелось передать свое ощущение брату.

Клаудия перевела взгляд на деверя, как будто только сейчас поняла смысл его слов.

— Я чувствую себя намного лучше, — подтвердил Лука.

Казалось, он уже разрабатывает план по выходу из сложившейся ситуации.

Ни Марко, ни Клаудия не стали рассказывать Луке о своих злоключениях в подвалах больницы. Это было неуместно, попросту опасно волновать тяжело больного человека. Бегство, борьба, а теперь и молчание впервые в жизни сделали их сообщниками. Марко радовало, что между ними существует тайна, воспоминание, принадлежащее только им: выброс адреналина, страх, возбуждение…

Со своей стороны, Клаудия открыла в Марко совершенно неожиданные черты. Этот нытик, этот вечно не уверенный в себе человек в экстремальной ситуации совершенно преобразился. Он победил в смертельной схватке за жизнь и вышел из поединка без единой царапины. Решительность и смелость всегда восхищали ее в муже, но она никогда не угадывала их в девере.

Лука прервал молчание, обратившись к брату:

— Ты выполнишь мою просьбу?

— Конечно.

— Пойди к Касти и уговори его отпустить меня. Я понимаю, он отличный врач, но я уже просто не в состоянии здесь оставаться.

— Ты перенес тяжелую операцию, торопиться опасно.

— И чем мне поможет то, что я торчу здесь?

— Хорошо, твое желание для меня закон.

— Спасибо.

Не выпроваживает ли его Лука, подумал Марко, и вышел из палаты, провожаемый тревожным взглядом Клаудии. Он прошел по коридору, опустив маску, но не сняв халат и чехлы с ботинок. В таком виде он появился у открытой двери кабинета Касти.

— Я не помешаю?

— Проходите. — Доктор поднялся из-за стола и покатил свой животик навстречу посетителю. Он указал Марко на стул и пристроился рядом. — Не стоит разгуливать по отделению в стерильном халате, — пожурил он журналиста.

— Простите, я не знал…

— Если вы захотите вернуться к брату, я выдам вам другой.

— Спасибо. Послушайте, я вижу, что Лука стремится домой, и…

— Я уже все объяснил относительно сроков выписки.

— И когда это произойдет?..

— Мы должны завершить курс лечения. Я бы хотел сразу поставить ему фистулу, чтобы облегчить процедуру диализа. Иначе придется госпитализировать его повторно для проведения этой операции. Проще сделать это сейчас, раз уж он здесь…

— Да, вы правы.

Марко предпочел бы, чтобы Лука еще хотя бы несколько дней пробыл в больнице. Следствие по делу об убийстве и эхо скандалов в связи с больничными подвалами занимали все его время. Он понимал, что сможет посещать брата только урывками, и представлял себе, как сложно ему будет все время оказываться рядом с Клаудией, ухаживающей за мужем. Касти словно прочел его мысли:

— Поверьте мне, возвращение домой не упростит ситуацию ни для него, ни для его жены. Я понимаю, больница не самое приятное место, да и психологический момент тоже важен, но если вы действительно желаете брату добра, убедите его, чтобы он не рисковал и преждевременно не выписывался. Еще одна неделя постельного режима пойдет ему только на пользу.

— Договорились, благодарю вас за все.

— Быть может, перейдем на «ты»?

— Охотно.

— Сейчас объясню почему. Огромное число сотрудников больницы, и я в том числе, испытывают к тебе искреннее уважение. Знаешь, сколько лет длится история с подвалами? Уже три года. Все это время все делали вид, будто ничего не происходит, пока не появилась твоя статья в «Воче». В одну неделю администрация создала комиссию по расследованию и начала ремонтные работы в подвалах, взяв их под охрану. Ты теперь наш благодетель, и мы все твои должники.

— Кто это мы?

— Все наши сотрудники.

— Ты переоцениваешь мои заслуги.

— Нет, просто я заинтересованное лицо. Вообще это довольно странное место. Здесь то и дело происходят истории, которые в лечебном учреждении не должны происходить никогда. Вполне вероятно, ты по роду своей профессии еще столкнешься с этим. В таком случае сразу же звони мне. Вот мои телефоны: рабочий, домашний и мобильный.

Касти начертил что-то в блокноте, оторвал листок и протянул его Марко.

— А в отношении брата можешь довериться мне. Мы из-под земли достанем все, что понадобится для его лечения, — прибавил он.

 

Глава шестая

Светло-ореховое пальто выглядело весьма элегантно. Черные классические туфли, еще более дорогие, чем пальто, неплохо смотрелись с темно-серыми брюками. Ухоженные руки, волосы уложены тщательнейшим образом, нарочито небрежно. А вот спортивная рубашка, видневшаяся из-под коричневого пиджака, никак не соответствовала всему этому. Галстук отсутствовал.

Человек, сидящий напротив него, подумал капитан Кау, долго готовился и старательно подбирал одежду для того, чтобы заявить о пропаже племянника.

Бригадир Агати уже выслушал заявление посетителя, назвавшего себя Заркаф Аль Бедуджи, и сравнил принесенную им фотографию исчезнувшего родственника с данными об убитом. Увы, лицо молодого человека и правда походило на лицо покойника, который все еще находился в холодильнике морга Института судебной медицины.

Затем Агати проводил Заркафа, элегантного араба, лет тридцати — сорока, светлокожего, с европейскими чертами лица, говорящего на безупречном итальянском с легким налетом французского, в кабинет Кау и стал ожидать дальнейших указаний.

Племянника Заркафа звали Лукман, он исчез двенадцать дней назад. Да, именно столько времени прошло с тех пор, как капитан был вызван в шахту для проведения следственных действий по делу о зверском убийстве. Кау поздоровался с Заркафом, крепко сжав ему руку. Агати подумал, что капитан таким образом дает ему понять, кто здесь хозяин положения. Казалось, его собеседник с этим согласен.

— Прошу вас, присаживайтесь, господин…

— Зовите меня Заркаф…

— Заркаф. Это фотография вашего племянника? — Кау кивнул на снимок.

Агати он знаком пригласил присесть. Бригадир не ожидал, что ему предложат остаться, видимо, начальник решил, что его присутствие поможет вытянуть из Заркафа более подробную информацию.

— О да, это Лукман. Ему двадцать семь лет, он на двенадцать лет младше меня, сын моей старшей сестры.

— Итак, в своем заявлении вы указали, что ваш племянник исчез более десяти дней назад.

— Прошло уже двенадцать дней.

— Почему же вы только сейчас заявляете об его исчезновении?

Заркаф изобразил на лице подобие раскаяния, а затем продолжил уже без колебаний:

— Он пропадал довольно часто, это не первый раз, но всегда возвращался домой и на работу.

— А где он работает?

— Он помогает мне в мясной лавке, у меня своя лавка недалеко от станции. И живет он у меня, в небольшой комнате над магазином. Я сдал ему эту комнату три года назад, когда он приехал из Мавритании.

— Это ваша родина?

— Да, наша семья родом из Нуакшота, столицы Мавритании.

Порывшись в памяти, Агати пришел к выводу, что, пожалуй, Заркаф — первый араб из Мавритании среди уроженцев арабского квартала, с какими ему до этого приходилось иметь дело: иммигрантов, нелегалов и законопослушных граждан. Не имея под рукой географической карты, он с трудом представлял себе, где находится эта страна: кажется, ниже, чем восточная Сахара, но выше, чем Сенегал или Мали. Там, где заканчивается Магриб и начинается Черная Африка.

— Ваш племянник имеет вид на жительство? — спросил Кау, словно прочитав мысли бригадира.

— Да, у него было все в порядке с визой, я дал ему кров и работу. Уже через пару месяцев он получил разрешение на проживание в Италии.

— Но вы сказали, иногда он исчезал?

— Да, такое случалось.

— Почему?

— Видите ли… Мой племянник… Мне трудно говорить об этом… он наркоман. В Мавритании этого не было, он начал употреблять наркотики уже здесь, в Италии.

Заркаф бросил на Кау извиняющийся взгляд. Капитан перевел глаза на Агати, и бригадир утвердительно кивнул. Как внешнее сходство, так и упоминание о наркотической зависимости не оставляли сомнений — теперь следствие сдвинется с мертвой точки: они знают имя убитого.

— Он исчезал, чтобы найти себе наркотики? — спросил Кау.

— Да, но всегда возвращался, — подчеркнул Заркаф.

— И сколько раз он убегал?

— Он не убегал, его ведь никто не удерживал насильно. Так, исчезал на несколько дней, не появлялся ни в лавке, ни дома. Иногда, возвращаясь, он едва держался на ногах и примерно в течение месяца приходил в себя.

— Сколько раз он пропадал?

— Три раза. Сейчас четвертый.

— И до сих пор вы ни разу не заявляли об его исчезновении? — Кау снова посмотрел на Агати.

— Нет, я боялся, что… Он же всегда приходил обратно.

— Через какой промежуток времени?

— Дня через четыре-пять. Последний раз он отсутствовал около недели.

— Что же случилось сегодня? Почему вы хотите, чтобы мы его нашли? Мы ведь не агентство по розыску пропавших людей.

— Я обратился к карабинерам в нашем квартале. Они обзвонили несколько инстанций, а потом сказали, что я должен явиться сюда.

Сидящий за его спиной Агати еще раз утвердительно кивнул.

— Все верно. — Кау сделал паузу. — Видите ли, у них были для этого причины. Мы просили все подразделения уведомлять нас в случае, если кто-либо заявит об исчезновении молодого мужчины арабского происхождения.

— Что-нибудь случилось? — Заркаф заметно напрягся.

— Где вы были на этой неделе?

— В разъездах. Я планирую открыть сеть мясных лавок в регионе и занимаюсь поисками компаньонов.

— Когда вы уехали из города?

— Одиннадцать дней назад. И за это время побывал в одиннадцати городах, в день по городу.

— По вечерам вы возвращались домой?

— Нет, останавливался в отелях.

— Хорошо, но, как вы сказали, ваш племянник ко дню вашего отъезда уже исчез. Неужели вы не встревожились и спокойно отправились в деловую поездку? А вот сейчас вернулись и забеспокоились?

— Когда я уезжал, он отсутствовал всего один день. Наоборот, я уехал, чтобы помочь ему вернуться. Дело в том, что, находясь под воздействием наркотиков, племянник боится меня, вот я и подумал: он быстрее вернется, если меня не будет дома.

— Но он не вернулся.

— Потому я и волнуюсь. Прошло уже слишком много времени, мне страшно за него. Он общается с подозрительными людьми.

— И что это за люди?

— Наркоманы, поставщики наркотиков.

— Вы кого-нибудь из них знаете и сможете опознать?

— Нет, я никого из них не знаю.

Ответ Заркафа прозвучал слишком уж определенно. Агати показалось, что он притворяется. Кау решил немного надавить на него:

— Вы только что сказали, что ваш племянник общается с наркоманами и торговцами наркотиков, и при этом утверждаете, что никого из них не знаете?

— Я видел их физиономии, но на них же не написано ни имен, ни адресов. Со мной они не разговаривали.

— Опасные типы?

— Когда у Лукмана заканчивался героин, он возвращался в ужасном состоянии. Правда, приносил с собой ампулы и таблетки: метадон, растворы витаминов. По образованию племянник — химик, он получил диплом в Марокко, в Рабате, и знает, какие лекарства нужны, чтобы выйти из-под действия наркотиков. Как-то раз, когда они потребовались, я попытался купить их в аптеке, но без рецепта врача такие средства не отпускаются. Так что у него есть связи в кругу наркоманов.

— Может быть, кто-то из медиков дал себя уговорить?

— Да нет же. Я хорошо знаю его врача, и он ничего не отпустил бы ему, не поговорив предварительно со мной.

— Вы так уверены в этом?

Казалось, капитан Кау удивлен тем, что Заркаф достойно отвечает на все его вопросы; он сменил тактику.

— Должен вам сообщить, — сказал следователь, глядя мужчине прямо в глаза, — что, по-видимому, ваш племянник стал жертвой трагического инцидента.

Заркаф выдержал его взгляд.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы читаете итальянскую прессу?

— Только изредка.

— За последние две недели вы не читали газет?

— Нет, в поездке я был полностью поглощен делами.

— И телевизор не смотрели?

— Нет.

— За городом был обнаружен труп молодого человека лет примерно двадцати пяти, вероятно, арабского происхождения, но тело до сих пор не было идентифицировано.

— Да нет же, это не может быть Лукман!

— Но это он. — Кау, не отрываясь, смотрел на собеседника.

По телу Заркафа пробежала дрожь.

— Передозировка?

— Не исключено. Сейчас я покажу вам некоторые фотографии.

— Да, конечно.

Капитан достал из стола папку, так, чтобы Заркаф смог увидеть лишь обложку, выбрал несколько фотографий, на которых было видно только лицо, и передал их торговцу.

— Посмотрите на них внимательно.

— Это… Это Лукман…

Дядя узнал племянника с первого взгляда.

Он просмотрел все фотографии, словно пытаясь убедить себя, что ошибся. Но сомнений не было.

— Да, это Лукман. Он мертв, — печально проговорил Заркаф, словно не хотел выслушивать от карабинеров официальное подтверждение.

— На основании одних только фотографий мы не можем это утверждать. Вам придется опознать тело. Вы слышите?

— Конечно. — Заркаф опустил голову.

— Вы ждали такого исхода?

— И да и нет, — что толку отрицать это. Как он умер?

— Его убили, — уклончиво ответил капитан.

— Кто? — Во взгляде Заркафа на миг сверкнула молния.

— Кто-то вспорол ему живот, — уточнил Кау.

— Вспорол живот?

— Да, ему вспороли живот и выпотрошили все внутренности.

— Но кто? — бессмысленно повторил Заркаф.

— Мы это узнаем. У вас нет предположений, кто мог до такой степени ненавидеть его, чтобы так с ним расправиться?

— Нет. Какая ужасная смерть!

— Когда из него извлекали внутренности, он был уже мертв.

— Все равно, — резко ответил Заркаф.

— Вы сможете произвести опознание тела вместе с бригадиром Агати? Он проводит вас в Институт судебной медицины, труп все еще там.

— Я смогу забрать его, чтобы передать матери?

— Конечно. Бригадир обо всем позаботится. Не могли бы вы немного подождать за дверью?

Не говоря ни слова, Заркаф поднялся со стула и вышел в коридор. Кау приблизился к Агати и вполголоса сказал ему:

— Снова допроси его после опознания. Я хочу знать о нем все: что он делает, как ведет бизнес, есть ли у него судимости, как улаживает отношения с финансовой инспекцией, с кем общается, каковы его политические пристрастия и где он купил свое превосходное пальто. Словом, ты должен сделать ему рентген. Я хочу знать о нем даже то, чего он сам о себе не знает. Я тебя убедил?

— Пожалуй, да, — ответил Агати, — что-то не похоже, будто у него большое горе.

— Может быть, племянничек создавал дяде слишком много проблем? Даже если Заркаф его и не убивал, он может помочь нам понять мотивы убийства. Мне кажется, что этот дядя — более привлекательная цель для убийцы, а то, что разделались с его родственником, — предупреждение ему самому. Но чтобы докопаться до истины, мы не должны лезть на рожон.

Агати кивнул, невольно вытянувшись по стойке «смирно». Капитан Кау внушал подчиненным непоколебимое уважение.

— И еще, — добавил капитан. — Покажи-ка ему фотографии всех арабских наркоманов и торговцев наркотиками, которые у нас есть. Те же, что мы показывали охотникам. Может быть, он кого-нибудь узнает.

— Конечно, — кивнул Агати. — Бьюсь об заклад, ему есть что скрывать.

— Итак, вперед, — приказал Кау.

Склон спускался в долину, завершаясь группой скал: разделенные на два гребня, они образовывали небольшую котловину. Часть котловины была покрыта густой порослью.

Идеальное укрытие для жертвы, ищущей спасения. Днем весь склон хорошо просматривается, и затаиться в низкой траве невозможно. Поэтому Кау в целях предосторожности выбрал позицию посреди камней над котловиной, где легко мог оставаться невидимым.

Сейчас ловушка должна была захлопнуться. Для этого использовали предрассветные часы. Люди Кау незаметно — еще в темноте — приблизились к роще и перекрыли все пути к бегству, окружив заросли и перегородив спуск.

Кау рассчитывал на то, что его добыча еще спит. Правда, просыпались они довольно рано, но в декабрьский холод в половине седьмого утра все же разумнее было подольше оставаться в тепле.

Отдан был приказ: действовать быстро и бесшумно. Капитан отобрал самых молодых и резвых карабинеров из уголовной полиции, препоручив их Агати. Он не мог и не хотел официально просить помощи у коллег: в случае успеха операции другие подразделения восприняли бы то, что их не позвали, как личное оскорбление.

Кау еще раз осмотрел склон, используя прибор ночного видения. Точкой опоры при этом служила группа деревьев.

Житель островов, родом с Сардинии, он большую часть службы провел на Сицилии и прежде представлял себе, что Апеннины покрыты лесами и пышной растительностью. Капитан был разочарован, обнаружив здесь пустынные горные районы, подверженные оползням, голые и заброшенные. В окрестностях Трапани порой встречались пейзажи куда более живописные, чем здесь, среди долин и холмов этой южной, изобилующей дождями зоны.

Карабинерам негде было укрыться, и они могли рассчитывать только на темноту и внезапность. В окуляр Кау было видно, как пятеро мужчин окружают палатку и одновременно бросаются внутрь. Послышались короткие звуки борьбы, прерываемые резкими окриками:

— Стоять! Я сказал: не двигаться, ублюдок!

— Держи его, держи!

Схватка продолжалась несколько секунд, и все было кончено. Взглянув в сторону деревьев, капитан заметил, что по направлению к нему кто-то движется. Мужчина в тунике. Продираясь на брюхе сквозь заросли ежевики, он поднимался вверх, видимо, догадавшись, что карабинеры контролируют отступление в долину. Беглец выполз из зарослей, но продолжал карабкаться на четвереньках по склону. Никто из карабинеров его не преследовал, и Кау понял, что побег ему удался. Вероятно, в момент захвата этого мужчины не было в шатре.

Капитан затаился среди камней, дожидаясь, пока беглец поравняется с ним. Несчастный сам спешил в капкан. Как только голова его показалась над скалой и, видимо, беглец почувствовал себя на свободе, Кау вышел из своего прикрытия. Он поднялся на камень повыше и, лицом к лицу встретив своего противника, направил пистолет прямо ему в лицо.

— Стой, — приказал он вполголоса.

Мужчина с искаженной от напряжения физиономией затравленно взглянул на гигантскую фигуру капитана, который снизу выглядел еще выше. Используя свое преимущество, Кау быстро защелкнул браслеты у него на руках и сильным пинком столкнул его с камня. Парень пролетел метра два вниз, и капитан спустился за ним проверить, не пострадал ли он. Задание было выполнено. Только что они незаконно арестовали троих арабов-свидетелей, и сейчас ему предстояло встретиться со своими людьми, чтобы уточнить детали, прежде чем идти на доклад к прокурору.

— Итак, вы говорите, что схватили убийц?

Марко пришлось протискиваться сквозь ряды телекамер и фотографов, чтобы люди, сидящие за столом, смогли расслышать его вопрос. Слева направо за столом перед журналистами неподвижно сидели: капитан Кау, прокурор Никола Маттеуцци, командир карабинеров региона генерал Альдо Граффер, начальник полицейского управления Витторио Мозелли и заместитель прокурора Массимо Де Сантис. Их внимание было поглощено телекамерами, командир карабинеров и капитан Кау даже облачились в парадную униформу.

Начальник полицейского управления вообще предпочел бы не видеть рядом с собой других полицейских. На самый простой вопрос журналиста он смог бы ответить разве что: «Проводится расследование», но как конкретно оно движется, не знал.

Мормино сидел в зале. Услышав вопрос Марко, он улыбнулся. Полицейский был в курсе, что пресс-конференцию, собственно, специально для того и созвали, чтобы запутать общественное мнение. Под официальным: «Мы проводим расследование» подразумевалось: «Мы их схватили».

— Мы на пути к решению, — ответил на вопрос Марко прокурор. — У нас появились новые данные. Идентифицирована жертва убийства, но мы бы не хотели придавать имя огласке, чтобы не помешать ходу следствия.

— Так это правда, что вы арестовали трех тунисцев? — нетерпеливо встрял журналист местного телевидения.

— Нет, — опроверг его прокурор. — Правда то, что мы обнаружили в районе расследования трех иммигрантов, которые в настоящий момент содержатся в центре для нелегальных переселенцев. А охрана там выставлена исключительно для того, чтобы защитить их друг от друга.

— Исламская община заявляет о том, что манифестации будут продолжаться, — послышалась новая реплика.

В этой фразе явно скрывался следующий вопрос.

— Нас интересует истина, — произнес прокурор с каменной улыбкой. — Мы обязаны восстановить справедливость. Ошибается тот, кто предполагает, что работу прокуратуры можно использовать в личных целях. Меньше всего нас интересует цвет кожи или религиозные убеждения убийц. Мы намерены их остановить и сделаем для этого все, будь они черные или белые, мормоны, католики или мусульмане. В настоящее время мы ищем преступников, которые убили молодого человека и вскрыли ему живот, и не отступим, пока виновные не понесут наказания.

Маттеуцци прервал речь, вполне довольный собой. Толпа журналистов на мгновение умолкла, затем какой-то юнец с блокнотом все же спросил:

— Вы планируете запретить демонстрацию?

В воздухе по-прежнему витали вопросы: как отреагирует исламская община на арест трех молодых арабов, проведенный под видом проверки иммиграционного режима? Чем ответит на брошенный ей намек: убийцы скрывались среди вас, с какой же стати вы взываете к итальянской юстиции?

— Я не думаю, что мы пойдем на крайние меры, — парировал Маттеуцци. — На прошлой неделе прокуратура начала диалог с главным муллой и допустила граждан-мусульман во внутренний двор Дворца правосудия. У нас общее желание — соблюсти закон, и мы сейчас делаем все от нас зависящее в этом направлении. Что касается манифестации: когда полицейское управление получит соответствующий запрос, мы должны будем оценить, не повлечет ли это выступление за собой нарушения общественного порядка. Так мы поступаем всегда.

Итак, прокурор ловко ушел от ответа, прибавив еще, что все службы внимательно следят за развитием ситуации. И прежде чем журналисты успели наброситься на него с новыми вопросами, Маттеуцци поднялся, давая понять, что пресс-конференция окончена.

Прокурор, его заместитель, генерал и начальник полицейского управления молча покинули зал через заднюю дверь, в то время как журналисты схватились за телефоны в поисках своих источников, которые могли бы пролить свет на загадки, заданные следственной группой. Капитан Кау задержался у порога, чтобы пропустить коллег, и окинул взглядом зал. В этот миг он перехватил взгляд, которым обменялись Мормино и журналист, задавший вопрос о том, арестованы ли виновные. Кау показалось, что они о чем-то договариваются, но он тут же одернул себя, сказав себе, что становится параноиком. Он поздоровался с начальником криминального отдела, пропустил и его и вышел сам.

Маттеуцци понимал, что вскоре личность убитого будет известна всем. Вероятно, уже назавтра газеты опубликуют фотографии Лукмана и его биографию. Слишком многие имеют доступ к секретным данным.

По пути в кабинет прокурор дождался, пока с ним поравняется Кау, и вполголоса обратился к нему. На своем опыте прокурор знал, что даже стены в коридоре трибунала имеют уши. Особенно когда поблизости никого нет, как сейчас. Генерал и начальник управления вытянули шеи, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Им было неприятно, что прокурор при них приватно общается с младшим по званию. Мормино остался в стороне. Кау уже сообщил ему всю информацию относительно Лукмана и Заркафа, добавив при этом, что дядя жертвы опознал по фотографиям трех тунисцев, находящихся в центре по содержанию переселенцев.

— Ты должен проконтролировать, остаются ли под замком те трое.

— Они заключены в комнату без окон, замок там даже взорвать невозможно.

— Отлично. Не хватало еще, чтобы они совершили побег. Мы сейчас обязаны действовать хладнокровно и держать себя в руках. Любой перегиб может повлечь непоправимые последствия.

— Да, и более всего этому способствует сам арест, — вставил Кау.

Прокурор остановился, а Де Сантиса прямо-таки перекосило в ожидании вспышки начальственного гнева.

— Мы никого не а-ре-сто-вы-ва-ли, — по слогам отчеканил он, — надеюсь, вам это понятно?

Казалось, Кау слова прокурора не впечатлили:

— Я полагаю, что иммигранты не видят особой разницы между центром по содержанию нелегальных переселенцев и тюрьмой. У этих людей свое представление о правосудии, и обвинение в убийстве, которое пытаются повесить на трех арабов, становится частью этих представлений.

— Капитан, вы должны вести себя как истинный блюститель закона, этого я жду от вас. Вы в состоянии допустить, безо всяких предубеждений, что эти трое арабов способны убить человека таким способом? Да или нет?

— Да. Однако может оказаться, что результаты моих расследований вас не удовлетворят. Что, если они не виновны?

— Мы дождемся результатов всех проверок. Наши действия не должны основываться на предположениях или чувствах. Вы один из лучших следователей, но не слишком доверяйтесь своей интуиции. Если эта троица виновна, мы без колебаний призовем их к ответу.

— Я выполню свой долг, — принял вызов Кау.

— В этом я не сомневаюсь, — подтвердил Маттеуцци. — Постарайтесь также соблюдать правила игры. Абсолютно неприемлемо, чтобы в этом городе воинствующее национальное меньшинство диктовало свою линию поведения государственным институтам и навязывало свое устройство общества. За это мы отвечаем перед законом. Больше всего мне бы хотелось избежать столкновений, которые могут повлечь за собой невинные жертвы. Но мы не можем гарантировать мир, отрекаясь от собственных прав. Убийц нужно найти, кем бы они ни были, это вам ясно?

— Яснее ясного, — не слишком вежливо буркнул Кау.

Генерал и начальник управления остолбенели от подобной дерзости. Мало того, что этот мужлан стал живой легендой, руководит уголовной полицией и отвечает только перед генпрокурором, так он еще грубит в присутствии старших по званию.

В свою очередь Мормино оценил стойкость Кау. Оказывается, на капитана не так-то легко оказать давление. Прежде чем откланяться, капитан обратился к начальнику полицейского управления:

— Простите, у меня есть к вам просьба.

— Да, какая же? — Вопрос Кау вывел Мозелли из глубоких раздумий.

— Необходимо провести проверку квартиры, в которой жил убитый.

— Да, безусловно, — подтвердил тот.

Его ответ прозвучал одновременно с репликой прокурора, как всегда желающего, чтобы последнее слово оставалось за ним.

Яркое пламя со всех сторон, словно лаская, охватило старенькую «ритмо». Вслед за потоками бензина языки огня перекинулись на три машины, припаркованные рядом во дворе полуразрушенного дома, со стен которого кусками осыпалась штукатурка.

Белые жители квартала называли это место Касбах и не вошли бы туда ни за какие коврижки. Обстановка вокруг говорила сама за себя. Здесь обитали самые отъявленные бродяги и бандиты. Отовсюду воняло мочой и бараниной. Настоящий «Гранд-отель» для черных.

Костер из автомобилей поднимался кверху, стрелял искрами, и в окнах за опущенными жалюзи стал появляться свет. Минут через пять все квартиранты Касбаха столпились на верхних этажах, глядя на огонь, в то время как владельцы машин пытались потушить пламя.

Один из них подошел к автомобилю, но был остановлен и вытолкнут назад. Он услышал, как из окон кричат по-итальянски, на языке, который приносит дурные вести:

— Сейчас взорвется, сейчас все взорвется!

Пламя на мгновение стало прозрачным, почти голубым, пожар достиг своей кульминационной точки, заполыхали бензобаки, и машины начали взрываться. Сотни глаз наблюдали за этим импровизированным представлением, словно зрители с галерки.

Посыпались проклятия на арабском, кто-то куда-то побежал, женщины и дети заплакали.

Жители Касбаха точно знали, чьих рук это дело. Здесь никакого следствия не требовалось.

Было три часа ночи. Отзвуки военных действий не достигали района, где обитал Пьетро Кау. Случайные особы женского пола, попадавшие в его берлогу, сразу понимали, что это голое и неуютное помещение — жилье человека, который привык подолгу оставаться один. Хижина охотника, всегда готового отправиться в путь, прихватив лишь походную сумку.

Капитан жил в стороне от центра, в квартале, который вырос по обеим сторонам древней дороги, ведущей к морю, равноудаленном и от Касбаха, и от расположенной на холмах виллы генерального прокурора Маттеуцци.

Одиночество временами тяготило Кау, но оно составляло неотъемлемую часть его жизни и работы. Он понял это после того, как собственный напарник чуть не угробил его, и Пьетро пришлось стрелять в бандита, которого они преследовали.

Временами капитан подбирал на улице девушек, русских или украинских проституток, они на пару недель находили приют в его доме, но ни одна не смогла задержаться надолго. Кое с кем из них у него даже сложились достаточно нежные отношения, тем не менее в постели его постоянно оказывались всё новые женщины, и, как правило, все заканчивалось очень быстро. Расставались они друзьями. Кау утешал себя тем, что благодаря ему к нормальной жизни вернулось определенное количество очень красивых женщин, ну а в его собственной жизни при этом ничего не менялось.

Сейчас мысли не давали ему заснуть, хотя он вернулся домой уже два часа назад. Лежа на диване, он листал последний номер «Воче», купленный в ночном киоске. Имя Лукмана значилось в заголовках на первой полосе. Судя по всему, автор статьи был хорошо осведомлен: он знал, что один из родственников идентифицировал труп, знал все адреса и фамилии. Кау взглянул на подпись: Марко Камби. Ах да, это же автор статьи о подвалах больницы. Капитан попытался вспомнить его лицо, но не смог. Кажется, пришло время познакомиться с господином Камби поближе.

Назавтра, после пресс-конференции, у порога дома Заркафа материализовались все журналисты черной хроники. Они приложили максимум усилий, чтобы составить жизнеописание погибшего. Спустя тринадцать дней после трагических событий интерес к убийству остыл, а новые данные могли бы его подогреть.

Если бы Маттеуцци не был так слеп и самоуверен, Кау смог бы популярно разъяснить ему причины событий, происходивших в последние двенадцать дней, в канун Рождества. Поджоги, забастовки яснее ясного говорили о разгорающейся с приближением главного христианского праздника подпольной войне.

Маттеуцци ошибался насчет него. Призвание капитана состояло не в мастерском расследовании сложных преступлений, а в том, чтобы управлять отношениями в криминальном мире, постепенно приучая всех действующих лиц к мирному сосуществованию. Кау полагал, что хороший полицейский в состоянии предотвратить целый ряд серьезных преступлений. Однако конфессиональная подоплека последних событий делала эту задачу почти невыполнимой.

Прокурор был непоколебим: он хотел повесить дело на трех тунисцев, посаженных под замок без предъявления официального обвинения и без ордера на арест.

Маттеуцци и не пытался найти истинных виновников, вопреки своим многократным заявлениям для прессы. Он искал благоразумного и наименее болезненного решения вопроса. В данном случае предоставлялась прекрасная возможность обуздать как исламскую общину, так и порожденные ею группы итальянских экстремистов. Для этого ему была необходима помощь военных и полицейского управления, — всех тех, кого до настоящего момента ему удавалось держать подальше от расследования. От них требовалось обеспечить соблюдение порядка, но Кау знал, что теперь это уже невозможно.

Подчиняясь желанию прокурора, капитан на свой страх и риск арестовал трех тунисцев. Если обвинений окажется недостаточно, их придется отпустить. К счастью, выяснилось, что тунисцы — нелегальные иммигранты. Тем не менее повесить на них обвинение в убийстве невозможно. Молодые люди невиновны. Сразу после ареста Кау вместе с Агати допросил их, и бригадир согласился с капитаном. Тунисцы не причастны к этому делу. Они пересеклись с охотниками у шахты только потому, что их палатка была спрятана в лесу в двух километрах оттуда. Поднимаясь засветло каждый день, арабы пешком шли в город, в надежде раздобыть пару монет. Дорога занимала около часа. Они бродяжничали, занимаясь мытьем окон, и между делом промышляли торговлей гашишем.

И машины у них не было. На покрывалах, найденных в палатке, следов крови не обнаружилось, что подтвердила криминалистическая экспертиза. К тому же у этих молодых людей не было криминального прошлого, в них не чувствовалось ни отчаяния, ни озлобленности — словом, ни малейшей причины вспарывать Лукману живот. Попытка повесить на них обвинение ни к чему хорошему не приведет, напротив, только раздует огонь вражды, затаившийся в глубине нижних слоев общества.

Единственно верным решением был бы арест человека, убившего Лукмана. Но этот человек, вопреки мнению прокурора, вряд ли араб. Обнаружить следы убийцы — вот его задача. Только его, капитана Пьетро Кау, следователя. Но сначала нужно добиться, чтобы Маттеуцци выпустил троих тунисцев.

Всего одно движение руки, легкое, почти незаметное, — и пакетик с героином переходит к другому владельцу. Абдельмахид, для друзей Абдель, считается виртуозом своей профессии. Торговлей наркотиками он занялся всего несколько месяцев назад, но никто из ветеранов этого дела не может сравниться с ним. Абдель не такой дурак, чтобы засыпаться. Он держит героин в пакете, спрятанном на берегу реки, разделив его на дозы, по десять граммов в каждой. При себе у Абделя нет ничего, что можно ему инкриминировать: у него даже нет оружия. Оно хранится в надежном местечке неподалеку.

Цепляя клиента, Абдель сначала получал от него деньги, а затем, проверив, нет ли хвоста, шел к реке, вытаскивал один пакетик и прятал его в ладони. Затем возвращался на обычное место среди развалюх, окружающих аэропорт, и молча подходил к клиенту. Они пересекались лишь на миг: легкое касание рук — и пакетик оказывался в руке покупателя.

Торговца забавлял тот факт, что клиент не мог проверить содержимое пакетика, пока не оказывался в уединенном месте. К этому времени Абдель уже был в безопасности, в машине Захида. Они работали сообща и, заметив что-нибудь подозрительное, тотчас исчезали.

Как-то раз Абдель всучил фальшивку какому-то типу, которого видел впервые: тот захотел купить сразу десять пакетиков героина. Для бродяги это было подозрительно много. Торговец передал ему десять пакетиков с тальком, которые держал наготове. Абдель был почти уверен, что этот наркоман-итальянец сотрудничает с полицией. И ошибся.

Мужчина вернулся, чтобы свести счеты, в сопровождении двух товарищей, вооруженных ножами. Абдель и Захид завлекли их в глубь бараков, а затем вытащили из мусорного контейнера мачете и нанесли нападавшим несколько ударов по рукам и ногам. Ничего серьезного, поскольку трупы было бы слишком сложно прятать. Хромая и держась друг за друга, итальянцы удалились. Больше их никто не видел.

Да, уж лучше иметь дело с наркоманами-арабами. Эти оборванцы создают меньше проблем. Абдель знал их. Знал, как их улестить и как припугнуть. Никто из арабов не пойдет в полицию. То, что ты арабский иммигрант, — даже если к тебе нет претензий со стороны закона, — достаточный повод держаться подальше от людей в форме. Ну а уж если ты в придачу еще и наркоман и нелегал, помочь тебе смогут только твои соплеменники.

Абдель признавал авторитет наркодилеров, у которых брал товар. Итальянцы. Жесткие люди, не прощающие ошибок. Когда-нибудь он станет так же богат, как они.

Абдель подошел к машине Захида, потягивавшего пиво. Вообще-то это не было принято, но временами приятель злоупотреблял выпивкой. Это не сулило ничего хорошего: сообщник становился слаб. Абдель сделал выговор развалившемуся на водительском сиденье Захиду, а тот в ответ послал его куда подальше.

Услыхав шум, торговец высунулся из дверцы машины. В их сторону двигался клиент. Изучающе посмотрев на него, Абдель заподозрил, что это может быть полицейский. Молодой араб лет тридцати, в поношенном халате, новенький. В его взгляде сквозила скрытая угроза, которую торговец по мере приближения мужчины силился расшифровать. Когда он уже был на расстоянии десяти метров, по спине Абделя побежали мурашки. Рваный халат скрывал атлетическую фигуру.

У этого человека не было характерного для наркоманов жадно-просящего взгляда, он смотрел на Абделя без робости.

И тут торговец понял: ему нужен был он, Абдель. Крикнув Захиду, чтобы тот уносил ноги, Абдель попытался найти путь к отступлению. Но его поджидала засада. Торговец кинулся в сторону бараков, в то время как за его спиной чьи-то крепкие руки вытаскивали из машины одурманенного алкоголем Захида.

Страх придал Абделю силы. Он слышал позади звуки ударов и приглушенные крики, чувствовал тяжесть своего дыхания и дыхание преследователей, — троих? Четверых? Наркоторговец отбрасывал в стороны картонные постройки, пользуясь ими как щитами, чтобы удержать дистанцию. Он пытался ускорить темп, однако ноги слушались с трудом. Метрах в пятидесяти от него был мусорный контейнер со спрятанным в нем мачете. Если он успеет добежать до него, он спасен. У догоняющих его членов карательной экспедиции оружия не было. Только палки. С помощью мачете он сумеет обратить их в бегство.

Задыхаясь, он старался бежать из последних сил, подточенных курением и бессонными ночами. Несмотря на боль в груди, ему это удалось. Абдель добежал до контейнера и почти нырнул в него. Его пальцы нащупали ручку мачете. С криком торговец вскинул руку вверх, готовый к нападению, и развернулся лицом к преследователям.

Мощный удар выбил оружие из его руки. От удара палкой хрустнуло предплечье, он почти потерял сознание от боли. В последнюю минуту Абдель успел увидеть лицо одного из мужчин, которые палками раздробляли ему конечности. Это был владелец первой машины, из тех, что они с Захидом подожгли на виду у Касбаха.

Почувствовав, что уже ничего не соображает, доктор Касти решил, что после бессонной ночи, проведенной в больнице, пора наконец идти домой. Он привел в порядок папки на столе, затем сложил вместе четыре страницы с отчетами о последних апробированных в нефрологии лекарствах. Из шкафчика врач извлек голубую планшетку с печатью больницы, вложил в нее листы и защелкнул резинку.

Сняв с себя белый халат, он пристроил его на вешалку и облачился в старенькое пальто, делавшее, по его мнению, фигуру стройнее. Спустившись по лестнице, доктор пересек пустынный вестибюль и направился к главному входу.

Дорогу ему пересекли двое высоких мужчин.

— Доктор Касти? — спросил его тот, что повыше.

— Да, это я, — ответил медик сонным голосом без всякого любопытства. В этот ранний час ему меньше всего хотелось вступать с кем-либо в споры.

— Карабинеры, — заявил второй мужчина, демонстрируя удостоверение.

— Мы из подразделения «НАС», — пояснил первый, откидывая с глаз длинную светлую челку, необычную для карабинера. — Давайте-ка, доктор, отойдем на пару минут, — добавил он.

Касти был не против отойти подальше от входа, где уже начиналась утренняя суматоха, сновали служащие и пациенты. Троица завернула на площадку за угол здания, где прохожих не было.

— Мы должны сделать вам предупреждение: вы дважды нарушили служебные инструкции.

С доктора мигом слетела всякая сонливость.

— О чем вы говорите? — спросил он, скорее угрожающе, чем обеспокоенно.

— Вы не зафиксировали на вашей магнитной карточке время ухода.

— Ах да, это я по рассеянности, — развел руками врач.

— Можно было бы вам поверить, — в тон ему ответил блондин с челкой, — если бы три дня назад вы не вели себя точно таким же образом.

— О чем вы говорите? — остолбенев, спросил Касти.

— Сначала вы не зафиксировали время ухода, а затем, при заступлении на следующее дежурство, не отметились при входе. По окончании смены вы подтвердили время ухода. Таким образом, получается, что вы как бы провели в госпитале целые сутки, тогда как на самом деле за два дня проработали только шестнадцать часов. А это означает, что вы приписали себе к зарплате лишние восемь часов.

— Я ничего себе не приписывал, — огрызнулся Касти.

Он с трудом мог поверить, что все это происходит именно с ним.

— Я провожу в больнице гораздо больше времени, чем мне оплачивают, — доктор снизил тон, — о чем вам, коль скоро вы следите за мной, должно быть известно. И иногда после двенадцати часов работы я просто не в состоянии вспомнить, что нужно отметить удостоверение.

— Простите, — настаивал второй карабинер, который, кажется, был главным, — но вы не вольны решать, сколько часов обязаны проводить на работе. Я принял бы ваши объяснения, если бы вы отрабатывали те часы, которые ранее приписали себе. Или ваша так называемая «рассеянность» посещает вас лишь в определенных случаях?

Касти едва сдержался, чтобы не смазать по этой полицейской роже. Разница в возрасте и физической подготовке была явно не в его пользу.

— Сколько времени вы следите за мной? — спросил он скорее из злости, чем из любопытства.

— Мы вовсе не следим за вами, — ответил главный. — У вас была возможность исправить свою оплошность, но вы доказали, что нарушение режима работы входит у вас в привычку. А в настоящий момент вы к тому же вынесли из больницы принадлежащее ей имущество.

Врач даже не понял сразу, о чем идет речь. Он же ничего не украл?! Затем внимательно посмотрел на папку у себя в руках.

— Это статья о новых лекарствах, применяемых в нефрологии, — сказал он больше самому себе, чем карабинерам. — Мне запрещено ее читать?

— Мы не говорим о ее содержании, — уточнил полицейский, — мы имеем в виду саму папку. Печати на них для того и проставлены, чтобы персонал не мог их вынести.

Доктор Касти подавил инстинкт самообороны и взял себя в руки. Ему предъявляют обвинение в мошенничестве и краже из-за какой-то грошовой папки! Из-за такого пустяка можно придраться к любому сотруднику больницы.

Вне себя от гнева, доктор решил просто не обращать внимания на двух идиотов, обвинявших его в административных и уголовных нарушениях, в результате чего его могли временно отстранить от должности и лишить зарплаты. Он попытался пройти сквозь них, но старший из двух карабинеров подчеркнуто вежливо попросил его вернуть удостоверение. Касти спокойно мог бы отказаться, но сейчас у него даже не было сил сопротивляться. Он понял, что подобное требование поступит и от администрации, которая, вероятно, и науськала на него «НАС». Врач вынул удостоверение и передал его блондину с челкой — старший карабинер вызывал у него отвращение.

— Это жест доброй воли? — спросил блондин.

— Да, но только потому, что вы мне симпатичны, — бросил доктор, уходя.

 

Глава седьмая

Эта мясная лавка была бы похожа на любую другую, если бы не отвратительная вонь. Здесь едко пахло мясом, кожей и кровью забитого скота. Вот он, истинный запах еды, напоминающий о том, что сначала животное убивают, затем тушу разделывают: отделяют мускулы, высушивают.

Марко прибыл раньше других, в восемь утра. Благодаря информации, полученной от Мормино, он был на шаг впереди конкурентов. За прилавком никого не было, но со второго этажа доносился звук шагов, словно там ходили взад-вперед несколько человек.

Из дверей выглянул элегантный мужчина и спросил по-итальянски с легким французским акцентом:

— Что вам угодно?

— Я ищу господина Заркафа.

— А вы…

— Журналист «Воче», Марко Камби.

— Ах, так это вы опубликовали данные обо мне в газете. Заркаф — это я.

Двое мужчин пожали друг другу руки. Заркаф держался подчеркнуто любезно.

— Наверное, лучше закрыть дверь, — сказал он, задвигая засов.

Марко почему-то показалось, что торговец ждал его. Заркаф провел его внутрь магазина. Они прошли через холодильную камеру, где свисали с потолка туши животных, и направились в одну из задних комнат, в которой стояли письменный стол из темного дерева и два кресла перед ним. Марко подождал, пока Заркаф предложит ему сесть. Шум шагов наверху усилился.

— Извините, — заметил Заркаф, — у меня сейчас многовато посетителей. Это все из-за племянника. Вы ведь тоже пожаловали сюда из-за него, не правда ли?

— Вы же читали мою статью, — ответил репортер, извлекая из кармана синюю тетрадь.

Марко был удивлен: Заркаф вел себя как радушный хозяин, словно смерть Лукмана вовсе его не касалась.

— Позвольте выразить вам соболезнования.

Заркаф пожал плечами:

— Он следовал своей судьбе.

— То есть?

— Употреблял наркотики. И продолжал предаваться этому пороку, хотя я дал ему приют и работу и старался уберечь от всякого рода неприятностей.

Это было политически корректное объяснение, — если ему верить.

— У вас есть какие-нибудь свои предположения, кто мог бы его… это сделать?

— Нет. Я прикладываю максимальные усилия для того, чтобы в нашей общине не было наркотиков. Что бы ни думали о нас итальянцы, торговцы наркотиками не могут быть последователями ислама.

— То есть, не исключено, что убийцы — поставщики наркотиков?

— Да, они могли дать ему смертельную дозу.

Марко благоразумно не стал уточнять, что аутопсия исключила передозировку как возможную причину смерти. В газете он тоже не мог написать об этом.

— Знаете ли вы, как его… Кому нужно было так надругаться над телом?

— Я думал об этом. Они хотели его обесчестить. Наказать мертвого человека так, как не смогли бы сделать при жизни.

— Да, и теперь исламская община взывает к правосудию из-за убийства вашего племянника. Где стоит искать убийц, по вашему мнению?

— Не знаю. Я не сторонник кровной мести, но сделал свой выбор сам и живу в этой стране, а значит, доверяю итальянским законам.

— Что делает вам честь. В особенности после всего, что случилось.

— Это похоже на какой-то кошмар. Но все эти манифестации не помогут соблюдению порядка.

— Вы знаете кого-нибудь из тех наркоторговцев, что были связаны с племянником?

— Нет. В полиции мне тоже задавали этот вопрос.

— Вы хотите сказать, что его вам задавали карабинеры?

— Полиция, карабинеры, всё, кто ведет следствие. Сейчас в квартире, где жил Лукман, орудуют сотрудники криминальной полиции, так они представились.

— У вашего племянника были друзья, у него были с кем-нибудь тесные отношения? Может быть, девушка?

— Я никого из них не знаю. Он меня ни с кем не знакомил.

— Он посещал мечеть?

— К сожалению, нет.

— Он любил бывать в каком-нибудь баре, к примеру?

— Не думаю. В нашей семье употребление алкоголя не приветствуется.

— Как и наркотиков, если я правильно понимаю.

— Вы правы. Но я не знаю, где он бродил по ночам и где находился, когда исчезал.

— Исчезал?

— Да, временами. Бросал работу, но после возвращался.

— То есть вы не впервые были вынуждены искать его?

— Я никогда его не искал. Он всегда возвращался сам.

— Поэтому вы не сразу заявили об его исчезновении?

— Да, я думал, что он вернется.

— Но он погиб.

— Да, случилось так.

— Расскажите немного о себе.

— Рассказывать особо нечего. Наша семья родом из Нуакшота, столицы Мавритании. На протяжении веков мы занимались торговлей. Но сейчас трудно вести бизнес в стране, со всех сторон окруженной пустыней. Поэтому десять лет назад я приехал сюда, в Италию. Сначала объехал пол Африки, от Нигерии до Туниса, затем был в Испании и Франции. Я быстро схватываю языки, поэтому легко обживаюсь на новом месте. Мне принадлежит мясная лавка и продовольственный магазин для наших соплеменников, я владею солидной долей в магазине ковров. Кроме того, я еще хозяин дома, в котором живу, и той небольшой квартиры наверху, что я сдавал Лукману.

— Вы успешный человек.

— Слишком порядочный.

Марко закрыл блокнот и засунул его в карман пальто, лежавшего на столе. Ничего больше из Заркафа не вытянешь. Публике этот хитрец будет демонстрировать только свои положительные стороны. Журналист извлек из кармана брюк визитку и протянул ее Заркафу.

— Возьмите. Это мои телефоны. Завтра выйдет статья. Позвоните мне, если захотите что-нибудь добавить.

— Да, конечно.

Заркаф проводил Марко к боковой двери и на прощанье снова сжал ему руку. Журналист описал круг вокруг здания и вернулся к входу в мясную лавку. Посмотрев на верхние окна, он заметил на балконе второго этажа двух мужчин в джинсах и свитерах, по всей видимости — полицейских. Они о чем-то спорили. Марко подошел к двери, ведущей наверх, в квартиру, и позвонил в дверь, ожидая, пока кто-нибудь откроет. Дверь быстро распахнулась, и навстречу поднимающемуся по лестнице Марко спустился Мормино.

— Куда это ты?

— Захотелось вас навестить.

— И не вздумай! Ты поговорил с ним?

— Да.

— Что скажешь?

— Что тут сказать…

— У тебя есть ручка?

— Конечно.

Мормино быстро нацарапал что-то на листке бумаги.

— Сегодня вечером позвони мне по этому телефону. Примерно в половине десятого. Там мы сможем спокойно поговорить.

— Хорошо.

— Теперь исчезни.

— Исчезаю.

Мормино вернулся к работе, а Марко во всю прыть сбежал по лестнице, чуть не поскользнувшись на последней ступеньке. И тут, перед самым выходом на улицу, ему вдруг почудилось, будто кто-то подслушивает из-за внутренней двери, ведущей в лавку. Заркаф? Чего можно ждать от него теперь, когда он узнал, что Марко связан с шефом криминальной полиции? Что, если он слышал, о чем они договаривались?

Впрочем, может быть, ему все это просто показалось, ведь за дверью даже шороха не было слышно. Он просто ощутил чье-то присутствие, но каким образом, объяснить себе не мог.

— Как вы чувствуете себя сегодня?

Судя по тону, каким доктор Касти задал этот вопрос, он придавал ему особую важность, и Лука с Клаудией сразу подумали: врач хочет сообщить им какую-то новость.

— Спасибо, прекрасно, — ответил Лука, — насколько это возможно в моем положении.

Клаудия похолодела, услышав в ответе мужа признание в том, как ему тяжело.

— Мне приятно сознавать, что вы идете на поправку, — добавил доктор. — Я как раз собрался отправить вас встречать Рождество дома.

— На самом деле? — В голосе Луки звучало оживление.

— Да, через два дня мы вставим вам фистулу, так перегонять кровь во время диализа будет значительно легче. Это совсем простая хирургическая операция, она делается под местным наркозом. Как только шов закроется, вы вернетесь домой. Процедуры диализа мы назначим на двадцать четвертое и двадцать седьмое декабря. Таким образом, несмотря на праздники, между ними не будет большого перерыва. В дальнейшем вы сможете приходить в отделение по понедельникам, средам и пятницам. Что скажете?

— Просто отлично, — приободрился Лука.

Покинуть наконец больницу — это первый шаг к обретению собственной жизни, пусть и совсем отличной от прежней. Клаудия почувствовала, как ее переполняет счастье при мысли, что Лука снова будет рядом с ней и все вернется: общие привычки, ощущение единства. Она нежно погладила руку мужа.

— Ну, на том и порешим, — заключил Касти.

Доктор поднялся, но помедлил, прежде чем выйти из комнаты. Супругам показалось, что он чувствует себя как-то неловко. Замешательство нефролога разрешило появление Марко, которого врач приветствовал с необычайной теплотой. Касти пошел ему навстречу и сказал вполголоса:

— Я могу поговорить с тобой чуть позже?

— Проблемы? — спросил журналист, кивком показывая в сторону брата.

— Нет-нет, это по личному делу, — успокоил его Касти.

— Да, конечно, — подтвердил Марко.

Их переговоры не ускользнули от внимания Клаудии и Луки, которых это встревожило. Не скрывает ли доктор что-то, касающееся здоровья пациента, собираясь сообщить это лишь Марко?

Как только Касти вышел, Лука пытливо посмотрел на брата:

— Мне нужно знать все…

Марко сначала не понял вопроса, смутившись под вопрошающим взглядом Клаудии.

— О чем?

— Обо мне.

— Что знать?

— Доктор сказал тебе что-то, касающееся меня?

— Да нет же, у него какие-то личные проблемы.

Его ответ, казалось, не слишком удовлетворил супружескую пару. Посмотрев на Клаудию, Марко отметил, что в ней снова появилась жизненная энергия, угасшая было после случившегося с мужем.

— Лука встречает Рождество дома, — гордо сказала она.

— Замечательная новость, — улыбнулся Марко.

— Да, и у меня уже есть программа, — подтвердил Лука. — Полчаса занятий на велотренажере и два часа работы в день. Мне опостылела эта койка, неподвижность, трубки и ощущение собственной бесполезности.

— Постарайся все же не перенапрягаться, — предостерегла его Клаудия.

— Не беспокойся, — сухо отрезал Лука.

Перестройка организма шла своими путями, не так, как предполагали медики. Внушая Клаудии и Марко, что пациенту необходима умеренность, нефролог невольно нарушал планы Луки. Однако Лука сам подписал согласие на проведение диализа, понимая, что только от этого зависит сейчас состояние его здоровья.

Клаудия, как обычно, полностью положилась на решение мужа, но на этот раз опасалась, что самостоятельно ему не справиться. Огромное значение, конечно же, будет иметь ее поддержка и помощь Марко, на которую она надеялась. Клаудия снова погладила руку мужа, в то же время глядя на деверя.

Марко решил удалиться, смущенный откровенным проявлением их близости, сославшись на то, что спешит доделать интервью, которое на самом деле уже сдал. Попрощавшись с Лукой и Клаудией, журналист направился в кабинет Касти. Постучав, он дождался приглашения войти.

— Ну, как ты нашел брата? — спросил нефролог.

— Все в порядке, он сказал, что его отправляют домой.

— Да, теперь ему придется приходить сюда на диализ постоянно, так что домашняя атмосфера для него лучше. Больница больше ничего не может ему дать.

— Понимаю.

— Послушай, я хочу рассказать тебе кое-что, даже не знаю, как начать… Мне нужен совет профессионала, и ты можешь мне в этом помочь.

— Что случилось?

— Я попал в затруднительное положение. Административные взыскания.

— В чем же тебя обвиняют?

— Это было бы просто смешно, если бы не серьезность, с какой выдвинуто обвинение. У меня конфисковали магнитное удостоверение, на котором фиксируются часы работы. Они утверждают, будто я приписываю себе лишнее рабочее время.

— А на самом деле?.. — уточнил Марко.

— Чепуха, конечно. В прошлом месяце у меня было тридцать шесть часов переработки, а признали мне только девять, потому что администрация установила верхнюю планку сверхурочных часов и все, что больше этого, не оплачивает.

— Что из этого следует?

— Именно поэтому все мои коллеги, я подчеркиваю, все без исключения, фиксируют часы от случая к случаю. Коль скоро нам не оплачивают полностью все часы фактической работы — магнитные карточки никто не контролирует. Нам как бы позволяют не слишком строго следовать графику. Однако…

— Что однако?

— Формально они имеют право на контроль. Получается, что в те дни я проработал меньше, чем у меня зафиксировано на карточке.

— Почему?

— Потому что я забыл ее отметить.

— И администрация тебе не доверяет?

— Если бы! Они прекрасно всё понимают и обычно не предъявляют претензии…

— И кто тебя проконтролировал?

— «НАС».

— «НАС»?

— Да, парочка карабинеров из отделения по борьбе с фальсификациями. По крайней мере так они представились.

— Так что же, тебе предстоит уголовное расследование?

— Да уж… Впрочем, доходов моему адвокату это не принесло бы. Я чист перед прокуратурой как стеклышко.

— Что ты хочешь этим сказать?

— «НАС» сработал в полном согласии с дирекцией: мне вынесли персональное предупреждение.

— Тогда, как я понимаю, извини за грубость, тебя хотят отыметь.

— Вероятно. Это-то меня и беспокоит.

— То есть?

— Обвинения смехотворны, но прежде, чем я от всего этого отмоюсь, боюсь, мое имя окажется на страницах газет. А в таком случае мою карьеру врача можно считать законченной.

— Ах, вот как… — Марко наконец догадался, почему Касти обратился к нему. Он в задумчивости потер рукой подбородок. — Если они захотят сжечь тебя на костре и эта новость действительно попадет в газеты, тогда замять тему будет сложно. Халатность в работе врача, пусть даже речь идет не о небрежности в лечении пациента, а всего лишь о несоблюдении режима работы, — эта тема разбудит самые худшие инстинкты репортеров и читателей. Единственное, что здесь возможно, — параллельно запустить в прессу и твою версию происходящего. В своей газете с твоего согласия этим могу заняться я. Еще я смог бы обзвонить конкурентов и согласовать с ними общую версию, предупредив их, что с твоей стороны может быть выдвинуто обоснованное опровержение. Даже если имена не будут названы, в твоем окружении все и так всё узнают. И заранее предупреждаю тебя, что заголовки, вероятно, будут весьма ядовитыми. Так что лучше все же не выносить сор за пределы госпиталя и полюбовно решить все проблемы с администрацией больницы.

— Иными словами, пойти на компромисс.

— Прежде чем лезть на баррикады, подумай, ведь ты не сделал ничего дурного, так что это было бы разумным решением.

— От меня здесь ничего не зависит. Правят бал они.

— Да, это верно. Но все-таки лучше переговорить с ними раньше, чем тебе предъявят официальное обвинение или начнут расследование. Если они тебя не позовут, попробуй сам назначить встречу с главой администрации. Для тебя же важна работа?

— Да, для меня это главное в жизни. Я работаю не ради денег. Мне нравится моя профессия, я верю в нее.

— Я имел в виду — работа именно в этом месте?

— Да, конечно.

— Тогда я тебе настоятельно советую уладить все мирным путем. Даже если ты не виновен. Используй их же оружие, попробуй шантажировать администрацию. Я бы на твоем месте еще поборолся. И вероятно, свернул бы себе шею.

Касти хотел было возразить, но аргументы Марко убедили его. Да, вероятно, его хотят поймать в ловушку, и в конце концов ему удастся доказать свою правоту, хотя это будет слишком дорого стоить. Придется принять их условия, если, конечно, они еще милостиво соизволят их выдвинуть. Пусть даже это соглашение будет унизительным для него. В их руках находится сейчас все. Его работа, его аура демиурга, его отношения с пациентами. Вся его жизнь.

Марко попрощался с Касти и направился домой, неспешно лавируя в хаотичном вечернем потоке машин. Брат и Клаудия не выходили у него из головы. Невестка с трудом воспринимала то, что Лука слишком медленно приходит в себя. Она изо всех сил старалась поддержать мужа, надеясь, что вскоре наступит улучшение. Но из палаты женщина выходила издерганная, помрачневшая. Оттого что вся их жизнь разрушилась так внезапно, ее душило отчаянье. Она очень любила Луку, но представить себя в роли сиделки не могла.

Иногда Марко угадывал смятение в душе Клаудии, хотя бы по тем тревожным взглядам, которые она вскользь бросала на мужа. В них читалось: нет, она никогда не откажется от него и всегда будет ему помогать, но прежнего уже не вернешь.

Погрузившись в размышления, Марко добрался до дома за полтора часа вместо обычных двадцати пяти минут. Он поставил «вольво» в гараж, вызвал лифт и поднялся на последний этаж.

Нашаривая ключи в карманах пальто, журналист заметил, что металлический засов на деревянной двери отодвинут. Обычно он автоматически задвигал его и часто потом не мог вспомнить, сделал это или нет. Вероятно, сегодня утром как раз забыл. Он вставил ключ в замок и повернул его направо. Дверь отворилась, но собачка при этом не щелкнула. Великолепно, он ушел из дому, оставив дверь незапертой.

Марко вошел, разделся, пристроил пальто и пиджак на вешалку напротив входа и направился в гостиную, смежную с кабинетом, где находились книги, архив и тетради с его записями. На месте стены, разделявшей две эти комнаты, он сконструировал деревянную арку.

Репортер подошел к рабочему столу, на котором валялась открытая красная тетрадь с зашифрованными заметками о подвалах больницы.

Синяя тетрадь с материалами об убийстве Лукмана осталась в кармане пальто. Внезапно обернувшись, Марко подскочил. На его диване сидел мужчина в элегантном темном пальто. Когда прошел первый шок, журналист припомнил, что он уже где-то видел этого человека. Казалось, пришельца встреча позабавила.

— Приятно познакомиться, меня зовут капитан Кау, — представился он, поднимаясь с дивана и протягивая руку.

— Мне тоже, — ответил Марко.

Он вспомнил, что это тот самый военный, который присутствовал на пресс-конференции, посвященной аресту трех тунисцев, и сидел за одним столом с прокурором, начальником полицейского управления и командиром карабинеров. В закрытом пространстве капитан казался еще выше ростом. Отвечая на приветствие, журналист отметил тонкую полоску на его щеке.

— Что вы делаете в моем доме?

— Извините за вторжение, — ответил Кау, — но когда я подошел к вашей двери, железный засов был отодвинут. Я позвонил, мне никто не открыл, и тогда я нажал дверную ручку. Скверная полицейская привычка, уж вы меня простите. Дверь отворилась, я вошел внутрь и уже примерно с полчаса сторожу вашу квартиру.

— Очень любезно с вашей стороны, — саркастически заметил Марко.

Он беглым взглядом окинул комнату, проводя инвентаризацию.

Если Кау не лжет, он сегодня на самом деле вышел из дому, не закрыв дверь на ключ… Впрочем, замок не был взломан, да и трудно себе представить, что начальник подразделения уголовной полиции проникает в квартиру как вор, а затем ждет хозяина, устроившись на диване. Марко волновало лишь одно: что карабинер мог увидеть, пока ожидал его?

К счастью, блокнот с заметками об убийстве Лукмана весь день находился у него в кармане. Таким образом, сведения об информаторах, пусть даже и зашифрованные, не могли попасться на глаза нежданному посетителю.

— Присаживайтесь, не желаете ли снять пальто? — предложил Марко гостю.

— Нет, спасибо, я только на пару минут. Мне хотелось бы уточнить у вас информацию о больничных подвалах. Мы открыли уголовное дело по следам вашей статьи. Разумеется, мой визит к вам неформальный, и вы можете не отвечать мне, если не хотите раскрывать ваши источники.

— Что же вам тогда от меня нужно? — улыбнулся Марко.

— Вы написали, что подвалы больницы служат укрытием для наркоторговцев. Вы можете предоставить доказательства или свидетелей в подтверждение своих тезисов, или это просто журналистские домыслы? Если расследование поручается мне, я должен убедиться в том, что факты имеют место быть.

— Капитан, суть моей работы отличается от вашей. В мои цели не входит поимка преступника и водворение его на скамью подсудимых. Просто когда что-то происходит не так, я заявляю об этом во всеуслышание, выражая тем самым интересы рядовых горожан, которые оплачивают страховку и в больницу ходят, чтобы их там лечили, а не калечили и обкрадывали. Поэтому я утверждаю, что там, внизу, торгуют наркотиками, но доказывать это не собираюсь. Я не стану сообщать вам имена свидетелей и ничего не буду объяснять в прокуратуре. Вы спрашиваете, правду ли я написал? Прочитайте заявления профсоюза за последние два года, в конце концов, спуститесь в подвалы и задайте руководству больницы вопрос, почему по поводу моих статей они решили произвести собственное закрытое расследование. Это не потребует много сил.

— Хорошо, я вас понял, — ответил Кау, — но вы отдаете себе отчет в том, что, если расследование будет продолжаться, прокурор-обвинитель вправе потребовать у вас ответа на эти вопросы и вам придется назвать имена свидетелей и привести точные факты. Волей или неволей, но вам придется говорить.

— Что ж, я дождусь вызова в прокуратуру.

Стало ясно, что соглашение между этими двумя мужчинами невозможно. Что-то заставляло их быть особо осторожными друг с другом.

— Синьор Камби, хочу быть с вами откровенным. Очевидно, что у вас есть превосходно информированные источники, это касается и дела об убийстве араба. Я понимаю и оправдываю ваше молчание. Но, скажем так… если прокуратуре станет ясно, откуда вам поступает информация, Маттеуцци использует любые средства, чтобы призвать вас к ответу. Нельзя допустить, чтобы утечка информации о самых деликатных расследованиях происходила прямо у него из-под носа.

— Мне жаль, если это мешает вашей работе.

— Вы ошибаетесь, — улыбнулся Кау. — Следственная группа не придает особого значения вашим статьям. И решение по этому делу буду принимать не я.

— В таком случае благодарю вас за то, что вы пришли ко мне, чтобы рассказать это. А сейчас извините, но мне еще нужно работать.

Марко поднялся, вслед за ним встал и Кау. У двери репортер попрощался с карабинером и снова бросил взгляд на синюю тетрадь, торчащую из кармана пальто, чтобы убедиться — она на месте.

Капитан с трудом поместился в лифт и исчез из поля зрения. Марко еще немного постоял у открытой двери, размышляя. Нужно было как-то связаться с Мормино. Конечно, из дому звонить нельзя, по мобильному — тоже. Журналист надел пальто, придержав в кармане тетрадь, и снова вышел на улицу. Пройдя три квартала, он оказался у клуба «Арчи». Марко вошел и увидел на стене старый, еще монетный таксофон. Телефонная карточка в данном случае не годилась. По ней нетрудно вычислить все телефонные автоматы, в которых ею пользовались, и выйти на него. Марко разменял у бармена тысячу лир и набрал номер, утром полученный от Мормино.

— Алло? — Это не был голос Мормино.

— Я ищу Паоло, он здесь?

— Минуточку.

Через несколько секунд ответил Паоло:

— Кто это?

— Это я.

— Все в порядке?

— Да. Кто подошел к телефону?

— Хозяин дома. Не беспокойся, он вышел из комнаты.

— Меня посетил странный визитер.

— Кто именно?

— Кау.

— Ничего себе! Что за дерьмо?!

— Он ищет моего информатора.

— Достаточно, больше ни слова. Приезжай сюда.

— Хорошо, дай мне адрес.

— Дом на холмах, улица Тосканини, двадцать четыре. Последняя вилла перед парком. Под звонком стоит фамилия Галлетти.

— Я буду там через полчаса.

— Приезжай через сорок минут. Мне надо кое-что закончить. Жду.

— А твой друг?

— Он оставит нас одних.

Марко повесил трубку и пошел в гараж. У него еще оставалось время, чтобы обдумать все факты.

На самом деле Мормино нужно было кое-что еще обсудить с хозяином дома, Францем Галлетти. Этот худощавый блондин был лучшим хакером в округе. Теоретически, полиция должна была бы охотиться на него. Но так как Интернет и тому подобные вещи находились в ведомстве почтовой полиции, Паоло считал более разумным в случае необходимости пользоваться советами Галлетти. Кроме того, приятель удалялся, предоставляя ему весь дом, когда приходилось встречаться с людьми, с которыми заместитель начальника полиции предпочел бы не появляться на публике.

Фантастическое качество электронной аппаратуры, которой была битком набита вилла Франца Галлетти, унаследованная им от отца, плюс его собственная компетенция в области информатики лишали полицию каких-либо шансов в схватке с хакером. Галлетти вернулся в комнату с двумя кружками пива и одну протянул другу.

— Франц, мне нужно будет примерно на часик остаться одному.

— Так я пошел.

— Подожди, сначала объясни мне, что ты вытянул из фотографии. У нас еще есть время.

— Хорошо, пойдем туда.

Хакер повел его в комнату, почти все пространство которой занимал подковообразный стол. Вокруг громоздились компьютеры, провода, мониторы и множество других приспособлений. При взгляде на эти клубки проводов Мормино невольно подивился тому, как Францу удается выбрать нужный штепсель.

Они сели напротив черного экрана. Галлетти запустил компьютер, и через пару секунд на нем появилась фотография двух мужчин, сделанная в подвале больницы, она стала более четкой, однако разглядеть их лица было по-прежнему невозможно.

— Не слишком-то вдохновляет, — заметил полицейский.

— Ну, знаешь ли, чудес на свете не бывает! Или ты, как твои друзья-юристы, полагаешь, что можно восстановить лицо человека по абсолютно черной фотографии? Такое происходит разве что в американских фильмах!

— Знаю, знаю, но всегда надеюсь на лучшее.

— Присмотрись повнимательнее, это и так неплохой результат. Начнем с рыжебородого. Мы видим левую сторону его лица. Нос и рот — в тени, их не видно. Я просканировал освещенную часть лица от скул к подбородку в поисках родинок, синяков, угрей и так далее, но ничего особенного не обнаружил. Вероятно, у него гладкая кожа. То же я проделал с шеей. У него короткая и хорошо очерченная борода и видна часть шеи. Там кожа тоже гладкая, как у ребенка.

— Итак, нам даже не за что зацепиться.

— Подожди, ясно, что он не наркоман. В противном случае мы бы обнаружили неровности, следы от уколов между лицом и шеей. У наркомана не может быть такой кожи и такой аккуратной бороды. Этот тип не нарик. Он плотный и крепкий, не то что его собеседник.

— Извини, но почему ты исключаешь, что у него могут быть особые приметы, скрытые вон той тенью, падающей зубчиками?

— Трудно себе представить. Эту зубчатую тень отбрасывает его борода. Максимум, что она может скрывать, это родинка. Я понял, где находятся эти типы. Посмотри на бороду: наш «клиент» вспотел. Они в подвалах больницы.

— Ты угадал.

— Я понял это по трубам и по линиям над мелкой плиткой. Это батареи больничного отопления. Я был там, внизу, лет десять назад. Такое место не забудешь.

— Какие у нас шансы сравнить рыжебородого типа с описаниями подозреваемых в архивах?

— Нулевые.

— Убедительно. А что ты скажешь о другом типе?

— Немногим больше. Мы видим правую часть его лица, и свет падает на нос. Работая со светотенью, можно получить профиль. Я выделил контрасты и убрал слишком темные места. Теперь рисунок профиля почти очевиден. Кроме того, под скулой я обнаружил четыре шрама. Приглядись, они хорошо видны и образуют звездочку.

— Да, но у него ничем не примечательное лицо.

— Ошибаешься. Это лицо наркомана, и на ладони правой руки можно разглядеть следы, что-то вроде небольших шрамов. Сейчас увеличу, иначе не увидеть.

— Так тоже не видно.

— Нельзя увеличить кадр больше чем вдвое, иначе будет слишком большая зернистость. Так вот, у этого типа проблемы с кожей, да и весь он какой-то высохший, болезненный. Видишь, как он клонится вперед? Поза, характерная для наркоманов.

— Хорошо, тип пониже ростом — наркоман, а другой — нет, но мы все равно не знаем, кто они.

— А, так ты рассчитывал, что мы сразу же все узнаем? — пошутил Галлетти. — Полицейские нынче стали совсем не те. А как же следствие, допросы, умозаключения, результаты которых припирают бандитов к стенке?

— Ничто не вечно, — парировал Мормино.

— Почему тебя так интересуют эти двое?

— Не меня. Того человека, с которым я встречаюсь.

— Ну, для начала проверь, не встречается ли физиономия нашего наркомана в архиве разыскиваемых лиц. Вдруг что и выгорит.

Галлетти перенес фото на дискету, передал ее Мормино, поднялся и пошел к двери, надевая по дороге кожаную куртку.

— Сколько времени тебе понадобится?

— Около часа. Если мы закончим раньше, я позвоню тебе на мобильный, не отключай его.

— До встречи.

— Спасибо за все.

— Не стоит.

Через пять минут в калитку позвонил Марко. Мормино открыл ему дверь и подождал у порога.

— Вот это вилла! Какая у вас там в полиции зарплата? — не удержался Марко.

— Я долго копил на нее.

Мормино провел журналиста в большой зал и влез на табуретку у барной стойки, занимавшей всю правую сторону комнаты, налив себе и приятелю по кружке пива. Марко бросил пальто в кресло и тоже взгромоздился на табуретку.

— Что хотел от тебя Кау?

— Имя моего информатора. Он сказал, что прокурор прижмет меня, если я не скажу.

— Это неправда.

— Почему?

— Он пришел к тебе домой. Подумай сам. Они не вызовут тебя в прокуратуру, ведь это сразу же попадет в прессу. Маттеуцци просто шепнул бы тебе на ушко, чего он ждет от тебя и от твоего источника. Тебе бы сдержанно намекнули, что все это не твое собачье дело. И ты бы не смог отказать.

— Как это?

— А вот так. Впрочем, писать особенно нечего, пока не прояснится история с тунисцами. Можешь по-прежнему распространять слух о том, что они не виновны. Что думаешь?

— Мои читатели предпочли бы видеть виновными именно их.

— Прокурор тоже. Посмотрим, как дальше будут развиваться события. Теперь мы можем только ждать. Скорее расскажи мне, как прошла встреча с Заркафом.

— Я принес тебе текст интервью. Оно выходит завтра. Что вы обнаружили в квартире Лукмана?

— Ничего. Кто-то там все вылизал.

— Дядя?

— Вероятно. — Мормино пробежал текст и отрицательно покачал головой. — Я хочу знать то, чего здесь нет. Твои впечатления, необычные запомнившиеся детали.

Марко слез с табуретки и извлек из кармана пальто синюю тетрадь с записями. Вернувшись на место, он в течение получаса слово за словом пересказывал Мормино диалог с Заркафом. Полицейский делал свои пометки. Потом они обсудили визит капитана Кау в дом Марко, и напоследок Мормино проинформировал журналиста о выводах, полученных в ходе анализа фотографий из подвала больницы.

Последняя надежда была на то, что удастся сравнить внешний облик низкорослого мужчины с фотографиями в базе данных, может быть, он уже проходил по делам, связанным с наркотиками. Если обнаружится хотя бы отдаленное сходство с кем-нибудь из уже известных наркоманов, Марко сможет продолжить серию статей, заострив внимание на том, что наркотиками торгуют в подвале крупнейшей больницы города.

Через полтора часа журналист с полицейским вместе покинули виллу. Мормино перезвонил Галлетти, сообщив, что путь свободен.

 

Глава восьмая

Теперь борьба велась на «ничьей» территории. Правила игры изменились. Исламская община продолжала стенать и взывать к отмщению, собираясь возле мечети, после чего переходила к куда более прозаичным требованиям: пересмотреть закон о виде на жительство, выпрашивала субсидии и гарантии на медицинское обслуживание.

Сообщество черных расплачивалось за недостаточную политическую активность.

В противном случае оно протестовало бы сразу после избиения компании юных уроженцев Буркина-Фасо представителями Магриба, являющимися членами одной из банд, охранявших свою территорию сбыта наркотиков. Черные подростки, которым изрядно наваляли, понятия не имели ни о наркотиках, ни о рэкете. Им просто захотелось субботним вечером прошвырнуться по городу, готовящемуся к Рождеству. О невидимых границах городской территории юношей никто не проинформировал, вот они и получили, как только их перешли.

Во время потасовки от арабов хорошо досталось и одному мусульманину, который глазел на них слишком долго. Впрочем, у него была чересчур светлая кожа и западный стиль одежды, так что его могли принять за итальянца-южанина.

Преступное сообщество с Востока, безразличное к разборкам между неграми, продолжало свою жестокую и непрерывную подпольную войну за контроль над проституцией. Бесследно исчезли три молодые женщины, на их место сутенер поставил пятерых блондинок с Украины. Его предпринимательская деятельность в соответствии с законами свободной конкуренции была прервана самым неожиданным образом..

Находчивый женоторговец, пренебрегавший деловой этикой, получил удар ножом в живот. Однако, благодаря недюжинным усилиям медиков из отделения интенсивной терапии, был спасен и, даже прикованный к больничной койке, замышлял новые аферы, пока инструменты хирургов и лекарства восстанавливали работу его печени.

Горожане с белой кожей от страха забаррикадировались в домах. Они боялись новых волн беспорядков и, отказываясь понимать их причину, требовали увеличить число полицейских, а также арестов, наказаний, заключений под стражу — всего, чего угодно, лишь бы эти варвары были подальше.

Мало кто знал изнанку городской жизни настолько хорошо, чтобы понять, какие именно события послужили детонатором взрыва. Но разрушительный эффект взорвавшейся бомбы смогли наблюдать все.

Карабинеры, пожарные, полицейские и дорожный патруль печально смотрели на горящее здание, сознавая, что присутствуют при историческом событии. На их памяти никто раньше не осмеливался поджечь гипермаркет.

Гигантские здания коммерческих центров, заимствованные у американцев, внедрились в панораму города в 90-е годы и расположились на его периферии, вдали от исторического центра с его древними дворцами. Здания гипермаркетов — современные, технически оснащенные — сулили обществу потребления светлое будущее.

Пять из семи коммерческих центров принадлежали магнатам прокоммунистической ориентации. Они были воплощением новой — левой — модели капитализма: доброго, социально ориентированного, современного. Этакого подобревшего дядюшки Сэма.

И вот теперь кто-то поджег самый большой гипермаркет в городе, и пламя стремительно поднималось все выше и выше. По мнению пожарных, огонь возник с помощью множества взрывателей, спрятанных днем по всему зданию. Ровно в два часа ночи, когда магазины были закрыты, эти взрыватели привели в действие.

Пока пожар вздымал вихри золы, капитан Пьетро Кау еще раз от души поздравил себя с тем, что арест трех невинных тунисцев, замаскированный под операцию против незаконных иммигрантов, последующее обвинение их в убийстве, которого они не совершали; а также тот факт, что начальник полицейского управления под давлением прокурора Маттеуцци наложил запрет на мусульманские манифестации, — все это, вместе взятое, достойно Нобелевской премии как худшая из операций, проведенных за последние десять лет.

Человек, который шел по улице с зажженным электрическим фонарем, не считал себя расистом. В его скромном офисе на законных основаниях работали цветные сотрудники, получающие приличную зарплату. Однако он был главой семейства и отцом двух подрастающих дочерей и не мог равнодушно относиться к тому, что по всему городу днем и ночью шастают наркоманы.

В его квартале на городской окраине арабские рожи с упаковками героина мелькали постоянно. Вот в центре города все было по-другому, там, в районе университета, бродили белые, итальянцы, больше, правда, напоминающие животных. По традиции добрых старых фильмов в стиле вестерн, от них на расстоянии несло алкоголем.

А здесь, на близлежащих улицах, пролегала фронтовая линия, шла новая война, но никто толком не знал, как в ней сражаться. Ему казалось, что участие в патрулировании улиц — отличная идея, первый шаг в борьбе против преступности. Он обходил улицы один раз в неделю, обычно по пятницам, так как в субботу можно было отоспаться. График согласовывался с другими волонтерами. Они дежурили группами по семь человек, каждому отводился свой участок, и у каждого с собой был свисток.

Жена и дочери пилили его. Это в твоем-то возрасте такие дурацкие игры? Кем ты себя вообразил? Маской Зорро?

Они были неправы. Он бодрствовал по ночам ради безопасности своей семьи и других добропорядочных жителей своего квартала. Патрульный ощущал себя частью общества и хотел выполнить свой гражданский долг, как когда-то давно, много лет назад, когда он вставал под красное знамя, для того чтобы защитить права таких же простых ремесленников, как он сам.

Мужчина отвергал насилие и абсолютно не горел желанием ввязываться в драку, как некоторые экзальтированные юнцы из числа дежурных. Он лишь включал свой фонарь и изо всех сил размахивал им, давая бандитам понять, что зона боевых действий находится под охраной.

Однако эта ночь принесла с собой небывалое нервное напряжение, волнения и страхи, отбивая всякое желание оставаться здесь. Совсем неподалеку темноту расцвечивали огонь и столбы белого дыма. Сражение началось, взрывы становились реальностью. Оборона могла быть прервана в любой момент, настало время проявить мужество всем, у кого оно есть, и, с гордо поднятой головой, возводить баррикады.

Луч фонаря выхватил из темноты фигуры двух человек, которые как будто чем-то обменивались. Он медленно приблизился и получше осветил их. Это были двое молодых арабов, и выглядели они весьма подозрительно. Патрульный знал, как следует действовать, и принялся размахивать фонарем.

Закончив сделку, один из парней удалился, а второй, несмотря на светивший ему прямо в лицо фонарь, не двигался с места, опираясь на оконную решетку.

Патрульный приближался к нему с осторожностью. Он испытывал липкий страх и от волнения даже забыл про свисток. Подходя все ближе и ближе, он оказался на расстоянии двух метров от объекта угрозы. Парень даже не шевельнулся. Если это вызов, он его примет. Только когда они уже находились вплотную друг к другу, юноша сделал шаг назад, и траектория его движения пересеклась с движением фонаря.

Мужчина не хотел проблем, не хотел вступать в драку, не хотел, чтобы наркоманы околачивались рядом с его домом, — он не хотел быть там в этот момент.

Фонарь неожиданно взметнулся вверх. Луч света описал какую-то судорожную линию, его рваные движения напоминали безумную пляску, когда она завершилась, на земле, умирая, лежал человек.

Цвет его крови в темноте слился с цветом асфальта.

— Как такое могло произойти? Дебилы! Что вы творите? Где были полицейские? Вынуждаете выходить на улицы простых горожан и там их бросаете! Этих людей самих надо сдерживать, чтобы они не разнесли все вокруг! Что вы молчите?

Гнев прокурора Николы Маттеуцци на подчиненных достиг высшей точки и излился на их головы потоком грубостей. В настоящий момент он созвал на совещание всех сотрудников, отвечающих за поддержание порядка и розыскные действия: командира карабинеров, начальника уголовного розыска, комиссара полиции с его заместителем и, наконец, своего заместителя Де Сантиса.

За исключением Кау, Мормино и Де Сантиса, все остальные прибыли с предыдущего собрания у мэра с участием главы правительства. Разумеется, сотрудники следственных органов не были желанными гостями за столом, где решались политические вопросы. Поэтому ни Маттеуцци, ни Мозелли, ни Граффер не имели ни малейшего намерения рассказывать здесь подчиненным, что им пришлось выслушивать требования, лишенные здравого смысла. Они получили крепкую взбучку от мэра, который, к их несчастью, имел превосходные отношения с кабинетом министров вообще и министрами внутренних дел, обороны и юстиции в частности. Теперь им нужно было найти козла отпущения.

Между собой они не церемонились в словах. Комиссар полиции, на которого обрушился Маттеуцци, попытался оправдаться:

— Все агенты, имеющиеся в нашем распоряжении, были на улицах.

— Их сил недостаточно.

— Я уже попросил у министерства подкрепления.

— Этим проблему не решишь.

Мозелли и Маттеуцци прекрасно знали, что просить о помощи политиков означало лишь возможность снять с себя ответственность за поражение, и в эту игру все присутствующие умели играть превосходно. То, что назревало за стенами кабинета, грозило перерасти в мощный взрыв, способный полностью разрушить их карьеру.

Прокурор поднялся и по очереди оглядел своих гостей. Это был один из его излюбленных приемов: обозревая присутствующих сверху, он тем самым демонстрировал свое главенство.

Затем Маттеуцци развернул свою массивную фигуру престарелого атлета-копьеметателя в сторону генерала Граффера.

— Мне нужны ваши люди, генерал. Я хочу, чтобы на улицах чувствовалось присутствие и карабинеров и полицейских. Но вам необходимо разделить между собою зоны, — продолжил он, указав на начальника полиции, — таким образом, чтобы каждый квартал охранялся двадцать четыре часа в сутки без перерыва. Первый же патруль, уличенный в отлынивании от своих обязанностей, должен быть показательно наказан. Пусть прочувствуют всю серьезность ситуации. Этого я жду и от ваших ребят, — Маттеуцци снова обратился к Мозелли, — уважения к празднику и максимум бдительности. Мы не можем устраивать военный парад накануне Рождества, однако неявно должны быть повсюду, защищая людей и предотвращая различные инциденты, при этом, конечно, не мешая им выбирать рождественские подарки.

Пока прокурор разливался соловьем, Паоло Мормино пытался проникнуть в истинный смысл его речи. Он находил абсурдным само требование тайного присутствия. Уж если полицейские и карабинеры призваны служить кордоном, сдерживающим манифестации, они должны действовать в открытую.

— Да, сегодня на улицах города людям с автоматами должны улыбаться, — неожиданно выпалил Де Сантис, порываясь подчеркнуть благие намерения своего шефа. Прокурор посмотрел на него как на прокаженного.

— Сейчас мне бы хотелось, — продолжил Маттеуцци, — чтобы капитан Кау коротко доложил о происшествиях и мы уяснили бы себе суть проблемы.

Граффер, Мозелли и префект Стораче повернулись к Кау, который начал доклад.

— Прошлой ночью группа неизвестных подожгла гипермаркет, расположенный у шестой зоны выезда с объездной дороги. Чтобы вызвать пожар, ими были использованы различные взрывные устройства, приведенные в действие одновременно около двух часов ночи. Жертв нет, потому что здание было пусто, но оно полностью разрушено. Причиненный ущерб может оцениваться примерно в тридцать миллиардов лир. Ответственность за взрыв никто на себя не взял. Его могли произвести и маньяки-поджигатели, и группы левых экстремистов при содействии социальных центров, но также и исламские радикалы, или крайне правые, которые терпеть не могут «красные» торговые центры. Сейчас у нас на руках слишком мало данных, чтобы определить, кто именно это сделал. Расследованием занимается уголовная и криминальная полиция. В то же самое время, когда пожар охватил гипермаркет, мужчина по имени Джорджо Бентивольи, который патрулировал улицы своего квартала совместно с другими волонтерами, убил девятнадцатилетнего арабского юношу, ударив его по голове электрическим фонарем. Бентивольи утверждает, будто ему пришлось это сделать, так как молодой человек повел себя агрессивно и хотел на него напасть. Ему показалось, что этот парень передавал другому героин. Версия, вполне заслуживающая доверия: Бентивольи — мелкий ремесленник, у него в мастерской работают и цветные рабочие. В общем, все еще обошлось, так как, согласно моему информатору, события могли принять гораздо более печальный оборот. Дело в том, что убитый юноша — из группы мусульман, охранявших квартал, с целью не допустить там торговлю наркотиками.

— Трагическая встреча двух сторон, — вне себя пробормотал Мозелли.

— Именно так. По некоторым сведениям, инициативная группа арабов уже проучила нескольких наркоторговцев, поколотив их и запретив появляться в квартале. Кто-то из них захотел отомстить и поджег автомобили наиболее активных дружинников. Трудно сказать, где развернется очередной эпизод этой войны. Кроме того, вспороли живот сутенеру с Украины. Его удалось спасти. Он утверждает, что не может вспомнить, кто на него напал.

— Есть какая-либо связь между этим покушением и телом, найденным в шахте? — спросил Стораче, выйдя из ступора.

— Никакой, — ответил Кау, — а вот теперь мы подошли к главной проблеме. Моя версия состоит в том, что все эти события каким-то образом логически связаны с отсутствием ответа на вопрос, кто все-таки убил Лукмана.

— Капитан, это расследование проводите исключительно вы, — подчеркнул начальник полицейского управления, который в действительности хотел уколоть Маттеуцци.

— Мне во многом помогает ваш заместитель, синьор Мормино, — напомнил всем Кау, пока Мормино пытался сообразить, в какой связи его упомянули. Впрочем, специфика его деятельности — научно-криминалистическое обеспечение следствия — в какой-то степени защищала его от прокурора.

— Полиция не принимает участия в расследовании, — уточнил, настаивая на своем, Мозелли.

— Господа, господа, — вмешался Маттеуцци, — мы с вами здесь не для того, чтобы предъявлять друг другу обвинения. Дайте же капитану изложить все факты.

— Сегодня к делу о нераскрытом убийстве добавилось дело о непреднамеренном убийстве, жертвой которого стал еще один молодой араб, — продолжал Кау, — а также покушение на убийство украинского сутенера и поджог гипермаркета. В печать также может попасть и история о мусульманских патрулях. Более того, в наши задачи входит сохранение общественного порядка, а запрещенные выступления мусульманской общины могут сразу же начаться вновь. Можете представить себе, какие последствия они повлекут за собой.

— Не сгущайте краски, капитан, — вступил в разговор префект. — Вы что, надеетесь разрядить обстановку, разрешив демонстрации?

Кау понял, что после собрания у мэра с участием политических деятелей, перед которыми прокурору и префекту пришлось прогибаться, им больше всего хотелось сейчас на ком-нибудь отвести душу.

— Я просто намерен довести до вашего сведения, — не отступал капитан, — что если манифестации продолжатся, несмотря на запрет, мы можем оказаться перед серьезной проблемой.

— Мы этого не допустим. — Де Сантис возвысил голос подобно адвокату на судебном процессе. Натолкнувшись на взгляд Маттеуцци, он не рискнул продолжить речь.

— Безусловно, — поддержал его префект. — Капитан, вы еще ничего не рассказали о допросах, проведенных вами по делу Лукмана, а только высказали мнение, что его смерть послужила детонатором многих ныне происходящих событий. Нельзя ли ускорить расследование? С того времени, как было обнаружено тело, прошел почти месяц. Что вы можете сказать о трех иммигрантах, которых содержите в центре по переселению? И почему дядюшка заявил о пропаже племянника только спустя две недели?

— Что касается господина Заркафа, то мы изучили его биографию. Ему тридцать девять лет, он родом из зажиточной мавританской семьи, из Нуакшота, столицы Мавритании. Как и большинство его соплеменников, он принадлежит к этнической группе мавров-хасани. Прежде чем найти приют в Италии и заняться здесь бизнесом, он путешествовал по Африке и Европе. В его паспорте стоят виды на жительство в Испании и Франции. В конце концов он нашел свою Мекку в Италии. Заркаф — владелец мясной лавки и значительной доли в магазине ковров, у него две машины, «мерседес» и «пунто», и две квартиры, одна площадью сто сорок квадратных метров, а вторая — сорок пять. Она находится прямо над мясной лавкой, в ней жил Лукман. Среди прочих достоинств этого господина — тесная дружба с главным муллой. Он не кичится своим положением. Девяносто процентов иммигрантов-мусульман родом из Туниса или Марокко, выходцев из Мавритании совсем немного, и Заркаф пользуется среди них большим уважением. Он постарался бы отговорить религиозных деятелей от проведения акции протеста, но был в то время в командировке по служебным делам. Дядя утверждает, что с опозданием заявил о пропаже племянника, потому что две недели отсутствовал в городе, к тому же племянник исчез не впервые. Мы проверили отели, в которых Заркаф ночевал: там подтвердили его пребывание. В ночь убийства он находился в городе. Глава мечети и директор библиотеки исламского центра подтверждают его алиби. Он был вместе с ними до одиннадцати часов.

— Таким образом, — уточнил Де Сантис, — у него еще оставалось время, чтобы убить племянника в шахте.

— Если мы доверяем его алиби, нет. Ему пришлось бы добираться до шахты с противоположного конца города. Это примерно минут сорок пути, если не больше. В таком случае ему нужно было бы покинуть мечеть, где-то убить Лукмана, — а мы еще не знаем, каким образом он был убит, — затем вскрыть ему живот и перевезти тело.

— Это вполне осуществимо, если допустить, что труп в шахту перевозили другие люди и произошло это спустя несколько часов после убийства, — вставил реплику Мозелли.

— Да, — согласился Кау, — но я хотел сказать о другом. Алиби можно подтасовать, поэтому я допускаю, что у него было время совершить это убийство. Однако то, что сделали с убитым… это не укладывается ни в какие рамки. Даже если Заркаф и хотел избавиться от племянника, он мог уничтожить его более простым способом. Для этого у него были и необходимые средства и влияние. Но вскрытие тела — ужасное деяние, это знак, поданный кому-то, вероятно, самому Заркафу. Трудно представить, чтобы он его заказал.

— На вашем месте, капитан, — прервал его префект Стораче, — я бы не был в этом настолько уверен.

— Да, полностью нельзя отбрасывать ни одну из версий. Господин Заркаф находится под нашим наблюдением. Возможно, в ходе расследований мы получим подтверждение его невиновности.

— Господин Мормино, ваша очередь, — обратился префект к Паоло.

— Результаты токсикологической экспертизы, — начал отчет заместитель комиссара полиции, — исключают наличие отравляющих веществ в тканях Лукмана. По крайней мере таких ядов, следы которых могут быть обнаружены. Образцы крови, внутренних органов и мышц были законсервированы на тот случай, если в распоряжение следствия поступят какие-нибудь новые улики. В квартире жертвы не обнаружено ничего компрометирующего. Только личные вещи. Впрочем, мне кажется, что в квартире произвели уборку. Идеальный порядок в жилище наркомана наводит на подозрения.

— Вероятно, Заркафу не хотелось, чтобы в принадлежащей ему квартире обнаружили героин, — вставил реплику Кау.

— Согласен с вами, — подтвердил Мормино.

— Капитан, поправьте меня, если я ошибаюсь, — у генерала Граффера лопнуло терпение, — но мне кажется, что вы стараетесь выгородить всех подозреваемых. Заркафа, тунисцев… Хорошо, почему же тогда вы их задержали?

— Согласно моим… — возразил было Кау, но прокурор не дал ему продолжить.

— Я полностью удовлетворен тем, как ведется следствие. — Маттеуцци повернул разговор в свое русло. — И я уже сказал мэру, что задержание трех тунисцев было верным стратегическим шагом. Скорее всего, мы их отпустим, но они должны будут оставаться в зоне нашей досягаемости.

— Это означает, — уточнил Граффер, — что их продолжают считать виновными.

— Задержание тунисцев — лишь часть следственных действий, — констатировал прокурор, — и вызвано оно острой необходимостью предотвратить этнические распри. Мы не расисты, — он возвысил голос, — нас нельзя обвинить в такой гнусности. В этом городе ни одна из этнических групп или религиозных группировок не может обвинить нас в ксенофобии или в политической дискриминации. Мы защищаем всех наших граждан, будь то итальянцы, католики, мусульмане или выходцы из стран, не входящих в ЕС.

— Подумайте о том, — продолжил Маттеуцци, — что мы призваны обеспечить порядок, но этого невозможно без определенного контроля. Среди прочих мер, которые предотвратили бы возможные столкновения, я разрешил бы исламской общине провести демонстрацию, но только после Крещения. Коль скоро они соблюдают Рамадан, молятся и совершают паломничества, то должны понять, что для нас Рождество — святой день. Здесь мы обязаны быть твердыми. Да, мы допустим демонстрацию — после праздников. Если же они выйдут на улицы раньше, без согласования с нами, пусть пеняют на себя.

— Не исключено, что они как раз захотят выставить себя мучениками, — предположил начальник полицейского управления Мозелли.

— Не думаю, — возразил Маттеуцци. — Главный мулла — большой плут. Он использует любую возможность, чтобы посетовать на несправедливости, которые претерпевают его единоверцы, но при случае охотно залезет к ним в карман. Мулла все поймет правильно.

— Прекрасно, — заявил Мозелли, на котором лежала обязанность общения с исламской общиной, — отсрочка нам кстати. Однако хорошо было бы представить конкретные результаты сразу же после Крещения. К примеру, арестовать убийц Лукмана. Необходимы и показательные мероприятия в отношении кретина, убившего арабского юношу.

— Мы и над этим думаем, — перехватил инициативу Маттеуцци, не терпящий указаний в свой адрес.

— Давайте не будем забывать, что мусульманам теперь придется оплакивать новую жертву, — заметил Стораче.

— Но для такого случая у них уже есть виновный и политическая мишень для возможных выступлений: дежурные патрули, — ухмыльнулся прокурор.

Граффер, Мозелли и Стораче наконец ясно поняли, что, несмотря на произошедшие события, прокурор не имеет ни малейшего намерения посвящать их в ход следствия по делу Лукмана. Таким образом, он идет на большой риск, так как в случае неудачи вся ответственность будет возложена на него. Единственно возможным объяснением его тактики могло служить то, что прокуратура близка к аресту виновного и желает, чтобы все почести достались исключительно ей. Мозелли и Граффер сразу ощутили желание поучаствовать в мероприятии.

— Для расследования убийства Лукмана полиция могла бы предоставить мобильную бригаду, — сделал ход начальник полиции.

— А мы смогли бы выделить следователей из числа карабинеров, — добавил генерал.

— Благодарю вас, — ответил Маттеуцци, — но лучше бы полиции заняться расследованием о поджоге гипермаркета и бросить все силы на обеспечение общественного порядка. В то время как ваши люди, — прокурор обратился к Графферу, — должны прижать этого Бентивольи и остальных бравых патрульных. Вероятно, это было непредумышленное убийство. Но за свои ошибки нужно платить. Нельзя допустить, чтобы итальянские патрульные и дежурные из числа мусульман превратили наши улицы в арену боевых действий. В общем, что касается господина Бентивольи, ему полезно будет немного посидеть в тюрьме. Тоже еще, шериф хренов нашелся! И больше никаких патрульных, никакой частной мусульманской полиции, для которой один закон — око за око, зуб за зуб, — понятно? Все должны уяснить себе, что не правление жилищных товариществ, а мы представляем здесь закон и обеспечиваем его соблюдение. Еще раз подчеркиваю, ситуацию в городе контролируем мы, и никто другой.

Последние слова прокурор прокричал в адрес Граффера и Мозелли. Таким образом он ясно дал им понять, что они рискуют гораздо больше него. Политическое руководство их даже слушать не стало — этот факт говорит о многом. Теперь они должны из кожи вон лезть, чтобы сохранить свои кресла. За четыре дня до наступления Рождества в городе сложилась чрезвычайная ситуация.

— И последнее, — заявил прокурор, перед тем как распрощаться с собравшимися, — никому ни слова о том, что мы здесь обсуждали. Газетам и без того есть чем заняться, не дай бог какой-нибудь журналюга прознает историю о патрульных-мусульманах и тому подобном и окончательно подорвет доверие к следствию. Так что если я хоть строчку об этом прочту…

Стораче, Граффер и Мозелли смотрели на Маттеуцци как невинные жертвы, пригвожденные к позорному столбу. Они знали цену молчанию и готовы были нарушить его только в тех случаях, когда это гарантировало продвижение по карьерной лестнице.

— Прошу вас меня извинить, — сказал прокурор, — но я ищу этого хорька и намереваюсь обнаружить его, прежде чем расследование превратится в балаган. Успешной вам работы, господа.

Генерал, префект, комиссар полиции, его заместитель и заместитель прокурора вышли в коридор и там разделились на две группы. Командир карабинеров и префект повернули налево, к помещениям генеральной прокуратуры, в то время как Мозелли и Мормино стали спускаться направо по лестнице к выходу из здания.

— Что собирается предпринять Маттеуцци? — сквозь зубы спросил комиссар полиции.

— Не знаю, — в замешательстве ответил Мормино. — Я не смогу ответить на ваши вопросы, следствием руководит Кау, и меня к ним не допускают.

— Они что-то готовят.

— Вполне вероятно.

— Мне кажется, что они получили от тунисцев какую-то информацию по делу об убийстве Лукмана.

— Вы думаете?

— Я почти уверен. Хорошо бы послать кого-нибудь из наших на разведку.

— Каким образом?

— В центре содержания нелегальных переселенцев полно полицейских. Я попробую направить туда одного из лучших своих агентов, он сможет к ним проникнуть.

— Рискованное дело. Кау вовсе не дурак, и если он догадается о наших планах, агента мигом вышвырнут оттуда. Карабинеров в центре для переселенцев тоже предостаточно.

— Это точно, — согласился Мозелли, проходя мимо охранников на первом этаже.

— Может быть, стоит продолжить экспертизы, чтобы выяснить причину смерти. Так мы сможем что-нибудь узнать, не слишком себя подставляя.

— Над этим нужно поразмыслить, — пробормотал Мозелли, прощаясь с Мормино.

Примерно в то же время Де Сантис и Кау прошли в кабинет прокурора.

— Капитан, что вы можете нам сказать?

Казалось, прокурор был в нетерпении.

— Думаю, нам удастся вскоре узнать, кто совершил убийство, — ответил Кау. — Я уверен, что три тунисца не имеют к нему никакого отношения. В то утро, когда эти молодые люди шли по дороге в город, они видели у шахты мужчину, который не должен был там находиться. Они его детально описали. Бритоголовый белый, вероятно, русоволосый или с темно-каштановыми волосами, на вид ему лет двадцать пять, на шее какой-то знак, возможно, татуировка. Ростом примерно с меня, крепкий, поведение агрессивное.

— Сколько времени нам нужно, чтобы его найти? — спросил прокурор.

— Необходимо будет перебрать всех скинов не старше тридцати, занесенных в полицейскую картотеку. Если приплюсовать к ним друзей и сочувствующих, наберется где-то в районе сотни. Собрав нужных людей, мы сможем проверить их за два дня.

— Как вы намереваетесь выполнить эту работу за такой короткий срок? — удивился Де Сантис. — В нашем распоряжении только двадцать человек.

— Да, но я собираюсь использовать «ДИГОС». Мы сообщим им, что один из информаторов видел этого молодого человека неподалеку от сожженного гипермаркета, и в первую очередь дадим им задание проверить всех бритоголовых в городе. Как только они обнаружат кого-нибудь, кто соответствует этим приметам, мы им займемся. К тому же вполне вероятно, что виновниками пожара были как раз члены одной из группировок скинов.

— Отличная мысль, — подхватил прокурор, которому импонировала идея скрыть истинную цель розыска.

— Даже если мы быстро обнаружим этого типа, — заметил Де Сантис, — вовсе не обязательно, что именно он — убийца Лукмана.

— Конечно же, нет, — согласился Кау, — но в качестве главного подозреваемого он сейчас устроит нас гораздо больше, чем троица тунисцев. Тем утром он почему-то ошивался у шахты, причем не думаю, чтобы он тоже жил в палатке в лесу. Если его физическая форма соответствует описанию, он был вполне в состоянии выполнить всю «работу» самостоятельно.

— И если он действительно виновен, — подхватил Маттеуцци, — то мы наконец сможем прекратить весь этот бардак.

— Я обещаю вам сделать для этого все от меня зависящее, — заключил Кау.

— Хорошо, приступайте к выполнению вашего плана, — одобрительно кивнул Маттеуцци и обратился к Де Сантису: — Скажите сотрудникам «ДИГОСа», чтобы они надавили на членов нацистских группировок в связи с поджогом гипермаркета. И я не хочу ничего слышать о том, что из-за праздников не хватает людей. Если понадобится, мы отменим праздники или приступим к увольнениям. Поторопите их, пожалуйста.

Заместитель прокурора подобострастно кивнул. Его раздражало, что в самые сложные моменты шеф всегда и во всем соглашается с Кау. Бесспорно, капитан — живая легенда, прославленный борец против мафии, однако же руководить расследованием надлежит прокурору.

Он не мог понять, что его тревожит больше: чувство собственной вины, то, что ему предъявлено обвинение, или само присутствие генерального директора Карло Корради в придачу с руководителем департамента, объединяющего отделения нефрологии и урологии, Витторио Туррини — лучшим другом и соратником Мага. Доктор Касти попытался расслабиться, но создавшаяся ситуация не позволяла ему полностью овладеть собой.

— Доктор, вы можете рассказать нам, что именно произошло? — спросил Корради.

— Я не отметил при выходе магнитный пропуск, — сказал Касти. — При этом у меня гораздо больше переработки, чем вы официально признаете. Даже если бы на моей карточке было зафиксировано восемьдесят сверхурочных часов, вы все равно оплатили бы мне из них максимум двадцать, и это вам известно. Так что если мне хотели вставить палки в колеса, то выбрали не самый лучший способ.

— Никто не обвиняет вас в мошенничестве, доктор, но факты остаются фактами: вы допустили серьезное нарушение и разрушили доверие, которое испытывали к вам администрация и коллеги.

Глядя прямо перед собой, нефролог отметил, что эта парочка чем-то напоминает сиамских близнецов: тщательно выбритые, ухоженные, почти одинаково одетые. Синий костюм, замшевые туфли, красный галстук с желтыми вкраплениями — Туррини. Синий костюм, черные ботинки, яркий шелковый галстук — Корради.

Туррини уже исполнился шестьдесят один год, но выглядел он значительно моложе. Он никогда не был хорошим врачом и был очень плохим хирургом. Когда ему стукнуло тридцать пять, он понял, что, занимаясь излечением больных и изучением нефрологии, далеко не уедешь, и выбрал иное поприще. Туррини открыл свой медицинский центр, с которым сотрудничали его товарищи, тщательно отобранные среди директоров медицинских учреждений и дававшие подзаработать университетским коллегам. Не спеша, путешествуя от одного званого ужина к другому, к сорока трем годам он стал главным врачом отделения и руководителем кафедры.

Обладая выдающимися организаторскими способностями, как врач Туррини был круглый ноль. С упорством, достойным лучшего применения, он примерно раз в месяц заставлял себя работать со скальпелем в видах поддержания престижа, правда, ограничивал свое участие в операциях областью урологии. Так получилось, что месяца два назад Касти оказался свидетелем одного эпизода, который, попади он на страницы газет, погубил бы репутацию Туррини.

Завотделением возник в операционном зале уже после того, как два ассистента завершили всю предварительную подготовку к операции. Касти присутствовал там в качестве обыкновенного наблюдателя. Туррини нужно было всего лишь извлечь и отрезать один сосуд, расположенный у шейки мочевого пузыря. Туррини безуспешно искал его в течение четверти часа, потому что помощники не извлекли сосуд заранее, решив оставить начальству хоть какую-то видимость работы.

В конце концов Туррини, взбешенный собственной беспомощностью, с глазами, налитыми кровью, взмахнул скальпелем над головой, описал им круг и вонзил его в руку стоящего справа ассистента — Уго Моретти. Раненый с криком упал на пол, одно из сухожилий было перерезано. Завотделением холодно посмотрел на Моретти, истекавшего кровью, и попросил убрать его из операционной.

Касти и второй ассистент Стефано Савини остолбенели: само их присутствие невольно превращало их в свидетелей или потенциальных врагов. Два дня все трое — Касти, Савини и Моретти тайно совещались, как им быть, и в итоге решили, что лучше не высовываться. Но чтобы опорочить Туррини, хватило бы и сплетен младшего медперсонала. И вот три дня спустя после инцидента в голове Моретти созрел лучший план. Он явился в кабинет начальника с зашитой и упакованной в гипс рукой и с сокрушенным видом попросил у него прощения за то, что так неосторожно попал ему под руку во время работы.

Туррини осведомился о состоянии его здоровья и наказал впредь быть осторожным и более не пересекать траекторию скальпеля во время операции. Затем заведующий распрощался с ним, пожелав дальнейших успехов и скорейшего выздоровления. Моретти покинул кабинет в приподнятом настроении, нежно поглаживая руку в гипсе, благодаря которой ему светило удачное продвижение по службе. Он смог извлечь выгоду из возможности шантажировать Туррини.

Касти, напротив, сохранял молчание и всякий раз при встрече вежливо здоровался с заведующим отделением. Он не пытался ему угрожать, но и не выставлял никаких требований. Однако именно его нейтралитет в глазах такого опытного политика, как Туррини, представлял наибольшую опасность.

— Видите ли, доктор, — прервал его размышления Туррини, — я считаю, что вы стали жертвой случайного совпадения. Мы все знаем, как трудно медику методично соблюдать график обыкновенного служащего.

И тут же, перестав играть в сочувствие, добавил:

— К сожалению, создавшаяся ситуация может бросить тень на добрую репутацию больницы.

— Уверяю вас, — возразил Касти, — этого мне хотелось бы менее всего.

Туррини и Корради одобрительно закивали головами.

— Ну вы же понимаете, — вступил в разговор генеральный директор, — что мы не можем допустить, чтобы в газетах замелькали заголовки о нашей неудовлетворительной работе. Мы должны сохранять лицо, иначе последствия могут быть самыми тяжелыми как для пациентов, так и для персонала, более того, даже смогут повлиять на качество лечения.

В словах Корради Касти отчетливо услышал желание закрыть ему рот на замок. В случае согласия — никаких статей, никаких заявлений, упоминаний о размахивании скальпелем в операционной, об ошибочно удаленной из-за излишней самонадеянности — почке. Мы, медики, должны сплотить наши ряды!

— Если вы не против, — заявил Туррини, — я хотел бы доверить вам контроль за соблюдением медицинским персоналом графика работы. Я думаю, что, возложив на себя эту неприятную функцию, вы, как никто другой, до конца прочувствуете необходимость тщательного следования служебному распорядку. Ну как, принимаете предложение?

Касти оторопел: меньше всего он был готов к деятельности такого рода. Доктор хронически опаздывал и всегда был далек от административных проблем. Вряд ли он сумеет постоянно напоминать медикам о необходимости регистрировать время работы на карточках. Но если он откажется, Корради и Туррини сразу начнут мстить ему, а если согласится, ему придется контролировать своих коллег, регулярно сталкиваясь с нарушениями графика с их стороны, рискуя вызвать их неприязнь к себе. Нефролог попробовал нащупать пути к отступлению.

— Учитывая то, что мне грозит административное расследование…

— Расследование может завершиться уже здесь и сейчас, в этой комнате, — остановил его Корради. — Я не говорю, что так оно и будет, но так может быть…

— А как же карабинеры «НАСа»? — усомнился Касти.

— Для того чтобы придать делу ход, им необходима поддержка администрации. В противном случае у них не хватит улик, и материалы будут переданы для внутреннего дисциплинарного разбирательства. Решение остается за нами.

— Я вас понял.

— Доктор, — продолжил атаку Туррини, — дело здесь не только в сотрудниках «НАСа». Чтобы окончательно сломать карьеру врача, достаточно всего лишь опубликовать статью в какой-нибудь газете и в ней упомянуть, что такой-то доктор нарушает дисциплину, и все — его имя навсегда будет смешано с грязью.

Касти в очередной раз услышал настоятельный призыв забыть о прошлом. Взамен ему обещали спокойное будущее.

— Вы правы, — выдавил он из себя, — давайте отложим в сторону судебные и дисциплинарные разбирательства, и я буду рад сотрудничать с вами в той форме, какую сочту уместной.

Главврач и генеральный директор расценили его заявление как знак того, что они «ударили по рукам» и коллега дает обет молчания. Улыбаясь, они заверили Касти, что делу не будет дан ход, точнее, оно будет заморожено на неопределенный срок. Только покинув кабинет, нефролог полностью осознал, в какую ловушку он попался. Вероятно, с подсказки Мага они надавили на самое слабое место и провели его как ребенка, навсегда связав безмолвным соглашением. Хитроумная воронка сработала, засасывая его, но работа была спасена.

За женскими костюмами, выставленными в витрине, маячили две молодые продавщицы, блондинки с фигурами манекенщиц. Марко привлекли ритмичные движения молодых девушек. Любуясь ими, он остановился под портикоми на тротуаре главной улицы, ведущей от железнодорожной станции к историческому центру города.

Казалось, что продавщицы вытанцовывают перед клиенткой, но отсюда виднелся лишь кусочек стройной ножки, обтянутой черным чулком. Зачарованный этим чувственным танцем, Марко решился войти. К нему тотчас подлетела самая хорошенькая продавщица.

— Добрый день, что вы желаете? — спросила она, улыбаясь.

— Покажите мне, пожалуйста, вечернее платье декольте.

В эту минуту клиентка, черные волосы которой струились по плечам, обернулась, и Марко узнал Клаудию. Сегодня на ней был коричневый пиджак, из-под которого выглядывала бежевая блузка с воротничком под горлышко, и юбка до колен. Темные блестящие волосы Клаудии контрастировали со светлыми головками продавщиц, черная тушь на длинных ресницах подчеркивала глубину карих глаз. Что-то изменилось в ее облике за последнее время. Фигура немного округлилась, потеряв спортивную форму, отчего она стала казаться более женственной.

— Привет!

— Привет, ты ли это?

— Покупаешь что-нибудь?

— Так, искал одно платье…

— А, кадришь девчонок, — улыбнулась Клаудия.

Она напомнила ему шутливым тоном, что знает о его любовных похождениях, которые, впрочем, никогда не перерастали ни во что серьезное. Намек на его амурные дела из уст жены его собственного брата был Марко неприятен.

— А Лука уже… — Марко сменил тему.

— Да, он вчера вернулся домой, — поспешила ответить Клаудия. — Ну, раз уж ты здесь, помоги мне выбрать платье. Мы приглашены на Новый год. Я ищу что-нибудь яркое, но при этом элегантное.

— Я могу вам кое-что предложить, — подоспела главная продавщица. — Посмотрите, — она показала платье Марко, — чудесное, не правда ли?

Это было красное платье на тоненьких бретельках. Вызывающе сексуальное, Марко с трудом представил его на Клаудии. Обычно она носила спортивную и практичную одежду, а когда хотела надеть что-нибудь нарядное, как сегодня, то предпочитала классические варианты, без глубоких разрезов и декольте.

Поэтому он удивился, когда Клаудия порывисто схватила платье и направилась в примерочную кабину. Она выпорхнула оттуда спустя две минуты, завернутая в новую красную оболочку, которая выгодно подчеркивала обнаженные части ее тела.

— Тебе нравится? — спросила она Марко.

— Потрясающе, — одобрил он, пораженный увиденным.

Пока Клаудия вертелась перед зеркалом, Марко осознал, что такое платье можно было надеть только на голое тело, а значит, под ним на ней нет ни трусиков, ни лифчика, ни колготок. Клаудия оставила все это в кабинке. Платье было с большим декольте и глубоким вырезом на спине, доходившим почти до самых ягодиц и вызывавшим желание заглянуть еще дальше. Клаудия посмотрела на Марко, ища признаки одобрения, и осталась довольна его восхищенным видом.

— Решено, я беру его, — заявила она и вернулась в примерочную.

Продавщицы перенесли все внимание на Марко, но он отказался что-либо выбирать.

— Спасибо, я подожду свою невестку.

Клаудия вышла из примерочной и протянула платье продавщице, чтобы та его упаковала.

— А твой заказ, Марко?

— Пожалуй, в другой раз.

— Сердце красавцев склонно к измене, — пропела она и снова принялась подшучивать над ним.

— Ты права. А что, Лука уже в такой форме, что сможет встречать Новый год?

— Он говорит, что да, но я не уверена. Ты тоже приглашен, конечно, если у тебя нет других планов.

— Я подумаю, — ответил Марко.

Ему что-то почудилось в голосе Клаудии, в нем звучало осторожное приглашение. Она словно просила его помочь ей пережить этот сложный период жизни. Но Марко подумал, что он не имеет никакого права вторгаться в личную жизнь брата и его жены. Лука никогда не посвятил бы его в свои проблемы.

— Ты на машине? — спросила Клаудия, прервав его мыслительные упражнения.

— Нет, сегодня пешком.

— Жаль, тогда проводи меня до такси.

Клаудия надела пальто и забрала пакет с платьем, расплатившись кредитной картой. Потом взяла Марко под руку — его обрадовал этот интимный жест, — и они вышли из магазина.

— Мне правда было бы приятно, если бы ты пришел. И Луке тоже.

— Мы празднуем с коллегами, — соврал Марко, — но если что-то изменится, я приду к вам.

Заметив такси у портика, они подошли к машине. Марко открыл дверцу. Клаудия обняла его, поцеловала в щеку и, прижавшись к нему нежнее, чем обычно, прошептала:

— Я ведь еще не сказала тебе спасибо за мое спасение в больнице.

— Не за что.

— Дай знать, если сможешь прийти на праздник.

Марко сумел не поддаться телесному притяжению, вызванному близостью Клаудии, и снова уклонился от прямого ответа:

— Я постараюсь.

Он посадил ее в такси и захлопнул дверцу. Какое-то время Марко еще стоял, прислонившись к колонне портика, и смотрел, как машина исчезает из поля зрения.

 

Глава девятая

Уж если в городе было место, куда Марко ни за что бы не отправился в одиночку на поиски приключений, так это сюда. Заброшенная фабрика начиналась сразу за античными руинами, ее отделяли от них только железнодорожные пути. Пустынную территорию окружала сплошная кирпичная стена в три метра высотой, которая надежно скрывала от глаз любопытных все происходящее за ней. Эта «свободная территория», расположенная всего в нескольких метрах от цивилизации, обычных горожан и потоков машин, в это утро была особенно безлюдной. Проржавевшие железные ворота, на двух цементных опорах, вели в особый мир.

Марко почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Он согласился на встречу с Заркафом, подталкиваемый любопытством и жаждой риска. Сейчас это решение уже виделось ему не самым удачным. Заркаф неожиданно позвонил ему накануне вечером. Марко не понял, какова конкретная цель свидания и почему торговец выбрал именно это место и время. Однако речь должна была идти о смерти Лукмана, и соблазн оказался слишком велик. Репортер принял предложение. Более того, он не сказал об этом никому, даже Мормино: не хотел мешать ему встречать Рождество.

Все чувства Марко обострились. Невидимые соглядатаи наблюдали за ним, скрываясь в темных бараках, за полуразрушенными стенами и обломками ограждений. Внезапно он с ужасом осознал, что может запросто сыграть роль барашка, которому перерезают горло в праздничный день. Возможно, сам Заркаф убил племянника и теперь решил избавиться от назойливого журналиста, задающего слишком много вопросов. Чем больше он думал о торговце, тем сильнее становилось ощущение исходившей от того властной силы и тем слабее делались воспоминания о его напускной любезности. Да, такой человек вполне способен на убийство.

Желание что-нибудь разузнать пересилило липкий страх, который внушало журналисту это место. Чтобы разгадать тайну загадочного убийства, он отправился бы куда угодно.

Прямо перед ним находился первый склад, строение столь примитивное, что казалось, его спроектировал ребенок. Его фасад имел форму полукруга, огромная арка служила входом. Оно напоминало муравейник из цемента, стекла и металла, где обитали и справляли свои нужды люди-муравьи, ускоряя процесс разложения останков.

Место это источало отвратительное зловоние; запах технических масел, пропитавший бетонные стены, смешался с вонью отхожих мест, смрадом жженой резины и испарениями. С раскрошившихся бетонных крыш свисали частицы металла и волокна асбеста. Заброшенную фабрику обволакивало дыхание смерти — умирающих людей и машин.

Марко бросил взгляд внутрь первого склада, просторного сумрачного помещения, по которому были разбросаны куски дерева и проржавевшие металлические контейнеры. Справа отсюда, метрах в пятидесяти друг от друга, выстроились в ряд три идентичные конструкции. Журналист направился было к ним, но по дороге между первым и вторым складами наткнулся на четыре барака, сооруженных из картона и дерева.

На заброшенной фабрике жили люди. Марко знал об этом из статей коллег, но, воочию убедившись в этом, вновь почувствовал неприятный холодок. Скорее всего, у Заркафа есть план этого места. И зачем только он полез сюда на свой страх и риск? Репортер подошел ко входу на второй склад и осторожно прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что там внутри.

На полу между металлическими ящиками были разложены прямоугольные куски картона, примерно в двух метрах друг от друга. Они выглядели как обломки затонувшего корабля в грязном море цемента. Вглядевшись попристальнее, Марко понял, что эти картонки служили кроватями. Слева от себя, за стеклом, частично обклеенном газетами, он разглядел человека, лежащего ничком на одной из таких «кроватей».

Любопытство вновь превозмогло страх. Журналист толкнул дверь из стекла и железа и, войдя внутрь, направился к сотрясаемому ознобом человеку.

Когда Марко приблизился к больному, тот поднял голову и повернул к журналисту лицо с невидящими глазами. Оно было черным и гладким, несмотря на ввалившиеся черты и выражение безграничного страдания, видно было, что парню не больше двадцати. Сочащаяся по лицу кровь и слепота превращали это лицо в маску смерти.

У самой его головы на полу стояла стеклянная ваза, которая словно золотой сосуд сверкала на фоне окружающей разрухи. Даже в полутьме было видно, что она заполнена какими-то большими кусками, погруженными в прозрачную жидкость. Марко показалось, что это куски змеи.

От одной из перегородок отделилось нечто бесформенное и колышущееся, издающее мерзкий запах пота и аммиака, и тут же трансформировалось в группу черных, принявших угрожающие позы. Они подошли к умирающему, который оказался между ними и Марко, стараясь не слишком приближаться к вазе. Разглядев чужака, оборванцы, введенные в заблуждение его внешностью, спросили:

— Можешь его исцелить?

Марко посмотрел на бродяг, на их лохмотья и покорные лица, в которых читался ужас. Даже им было страшно наблюдать подобную смерть: их сожитель у всех на глазах истекал кровью.

— Нет, — кратко ответил Марко.

— Тогда уходи.

Не заставив долго себя упрашивать, Марко быстро вышел из помещения. Снаружи его поджидал новый сюрприз: белые нищие, сгрудившиеся у третьего склада, по-видимому, там была их территория.

Четверо длиннобородых мужчин со спутанными и грязными волосами стояли у входа в склад, словно революционеры на баррикадах. Среди них была женщина с довольно приятным лицом, на котором выделялись потухшие глаза. Она была одета поприличней, вероятно, обитала здесь с недавних пор. Всем своим видом женщина показывала, что не отступит ни на шаг. Бродяги были облачены в такие же лохмотья и спали на таких же картонках, что и негры, но по сравнению с ними выглядели почти как законодатели мод. В руках мужчины сжимали длинные палки.

— Что ты здесь делаешь?

— Я журналист.

Эти люди белые, итальянцы, они говорили с ним на одном языке. Может, им удастся понять друг друга? Его профессия произвела на них впечатление.

— Еще и журналисты на наши головы!

Похоже, они попались-таки на крючок. Марко извлек из кармана небольшой блокнот и ручку, чтобы продолжить диалог.

— Городские власти хотят расчистить территорию фабрики. Что вы об этом думаете?

— На кого ты работаешь?

Марко предусмотрительно заявил, что работает на местном левом радио.

— Что тебе рассказали вон те? — спросил низкорослый мужчина, по-видимому, главарь, указав на барак, занятый неграми.

— Ничего. Они почти не говорят по-итальянски. Один из них болен.

— Да, похоже, там не обошлось без колдуна. Грязные ублюдки!

Марко делал вид, что прилежно записывает.

— Если ты действительно хочешь помочь нам, — продолжил другой бродяга, — я скажу тебе, что нужно написать. Мы итальянцы, но у нас нет ни денег, ни крыши над головой. Почему бы коммуне не отдать нам это место? Мы обустроим его, вышвырнув вон арабов и негров. Мирно жить с ними рядом мы пытались, но это невозможно.

Вот уж чего журналист не ожидал здесь обнаружить, так это расистских настроений. По-видимому, прочтя удивление на его лице, в разговор вступил третий бродяга, прежде молча смотревший на него. Он откинул со лба рыжие волосы и бросил Марко упрек:

— По какому праву ты осуждаешь нас, ничего не зная о нашей жизни? Погляди-ка сюда: на каждом складе здесь были раньше унитазы, раковины, души. А в пустом складе — три общественных туалета. Мы вычистили их и привели в порядок. Сначала какие-то сволочи из негров или арабов забили дерьмом собственные унитазы, затем общие, а после заявились справлять нужду сюда, когда не было никого из охраны. Все у себя засрали, да так, что трубы разнесло, а поскольку жить посреди говна им не понравилось, они решили перебраться туда, где почище. Мы повздорили с марокканцами, а они в ответ достали свои ножи. В результате без воды остались все, а мы теперь без оружия не выходим.

Рыжий угрожающе помахал неким подобием копья — палкой с укрепленным на ней лезвием.

— Эти негры, — продолжил он, — настоящие придурки: разводят в помещениях костры, швыряют в них что ни попадя — дерево, железо, резину, бумагу. Огонь, понятное дело, перекидывается на другие части склада и выжигает все внутри, лишая их мест для сна. Мы трижды тушили у них пожар. Потом они начинают плакать и просят впустить их к себе, ну мы и пускаем: что поделаешь, там ведь у них и женщины есть.

Услышав последнюю фразу, молодая женщина скорчила недовольную гримасу и вставила реплику:

— Но мы не желаем терпеть их здесь. Мы — итальянцы. Если бездомные — они, кто же о нас-то позаботится?

И хотя грязь, запущенность и сон на кроватях-картонках почти сравняли цвет кожи белых нищих с цветом кожи арабов и даже негров, члены этих трех сообществ ненавидели друг друга и боролись за господство в местном вонючем королевстве.

— Пройди-ка сюда, — приказал главарь бомжей, — посмотри, как они испоганили туалеты.

Направляясь в их компании на третий склад, Марко украдкой бросил взгляд на часы. До встречи с Заркафом оставалось еще пять минут.

По сравнению с жилищем негров здесь были просто апартаменты люкс. У каждого имелся собственный угол, отгороженный старой поломанной мебелью, все еще пригодной для того, чтобы разместить там сковородки или домашний скарб.

Посреди склада они устроили гостиную, украшением ее был фиолетовый, весь в дырках диван со свисающей кожаной бахромой. Пол перед диваном покрывал расползающийся по швам голубой ковер. «Спальные» картонки громоздились на разломанных шинах и матрасах — получалось некое подобие лежанок. На некоторых из них виднелись длинные черные шерстяные шали, служащие одеялами. Неровный пол покрывал толстый слой пыли — в помещении не было сырости.

Марко отдавал себе отчет в том, что сам он и десяти минут не смог бы пробыть в этом помещении, но все же порадовался тому, что его соотечественники обустроились приличней, чем их соседи. Однако чувство удовлетворения исчезало по мере приближения к туалетам, расположенным в глубине склада.

Вонь сдавила Марко горло и вызвала чувство тошноты уже метров за двадцать на подходе к сортирам. Бомжиха отворила перекошенную дверь, разделявшую два помещения. На стенах виднелись следы взрыва, а двери кабинок сорвало с петель, когда трубы лопнули, не справившись с нагрузкой.

Внутри единственной раковины, в которую выходили пять металлических кранов, плескалась мерзкая, липкая жижа — смесь человеческих экскрементов с водой. Это зловонное месиво, образовавшееся в результате несложного химического процесса, положило конец совместному проживанию итальянцев, арабов и черных, символизируя полный крах в их отношениях. Пытаясь не грохнуться в обморок, Марко откинул назад голову, закрыл глаза и начал раскачиваться взад-вперед. Его маневры не укрылись от взглядов провожатых. Главарь воспользовался его замешательством и сказал с нажимом:

— Вот и напиши об этом. Мы уже три дня ждем от коммуны автоклав, чтобы вычистить нужники. Спасибо, если они пришлют его нам недели через две, мы хорошо знакомы с этими людьми. Спешить что-либо сделать для нас они не будут. Так напиши же про то, как мы вынуждены выживать. Нас никто не желает слушать, нам никто не помогает. Все хотят только одного — выгнать нас вон. А мы, между прочим, — последний форт между вон теми и вашими домами.

Марко царапал что-то в своем блокноте, кивая головой в знак согласия. Затем он извинился, сказав, что ему необходимо срочно идти. Кружок вокруг него распался, освободив проход.

Очутившись на улице, репортер первым делом направился к возвышающемуся неподалеку куполу. Он пересек утоптанный клочок земли и оказался почти у главного входа на фабрику, закрытого на цепочку. Там все стекла были тщательно заклеены изнутри бумагой или цветным скотчем, дабы не дать постороннему сунуть нос в чужие дела.

Решив обойти склад кругом, репортер направился вдоль длинной его стены, затем свернул за угол и чуть было не столкнулся с каким-то парнем, вероятно, охранником. Молодой человек, не говоря ни слова, подверг его личному досмотру. Он тщательно обшарил всю одежду на журналисте в поисках микрофонов. Закончив обыск, охранник пригласил Марко следовать за ним. Они вернулись назад, обойдя склад, и направились чуть левее, к железным воротам — главному входу в индустриальный комплекс.

Метрах в пятидесяти от входа и примерно в двух сотнях метров от других складов стояло небольшое прямоугольное строение. Судя по всему, этот параллелепипед из железа и стекла служил когда-то административным зданием. У железной двери охранник отошел в сторону, и Марко продолжил путь один.

Когда его глаза привыкли к темноте, в правом от себя углу журналист увидел тень, принявшую очертания Заркафа, как обычно элегантно одетого. Однако выражение его лица сейчас не казалось таким уж любезным, возможно, из-за царящей вокруг полутьмы.

— Доброго вам дня и с Рождеством!

— Как, разве в Мавритании празднуют Рождество?

— Уже много лет я живу здесь, — ответил Заркаф в своей обычной манере, слегка растягивая слова, — и хорошо знаком с вашими обычаями.

— Отлично. Тогда зачем же вы назначили мне встречу?

Марко говорил чуть более резко, чем хотел, выдавая тем самым свое волнение. Заркаф указал ему на стул, стоящий на свету, затем извлек из темноты другой и поставил его напротив Марко. Немного помедлив, он повернул стул спинкой к собеседнику и оседлал его. Он больше не походил на хозяина дома, скорее, напоминал комиссара полинии, допрашивающего подозреваемого. Беспокойство Марко усилилось, когда он услышал шум шагов в глубине помещения. Заркаф тут же успокоил его:

— Не беспокойтесь, это друзья. Там есть еще одна комната.

— Да тут у вас целая свита!

Заркаф взглянул на него с насмешкой. Луч света осветил его нос и губы.

— В подобном месте нельзя разгуливать просто так, без друзей, которым доверяешь. Это глупо.

— Я пришел сюда один.

— За вами следили.

— Мне вас поблагодарить?

— Не стоит.

— Однако тут как-то неуютно. Почему мы встречаемся именно здесь?

— Потому что мне, как и вам, необходимо узнать, что случилось с Лукманом.

— Но вы же наверняка знаете это лучше меня.

Заркаф ничего не ответил. Выждав немного, Марко снова спросил:

— При чем здесь эта заброшенная фабрика?

— Я же сказал, что племянник исчезал и раньше, — начал рассказ Заркаф. — Я следил за ним, и он все время оказывался здесь. Тут он находил гашиш и все остальное.

— Например?

Заркаф продолжил, сделав вид, что не расслышал Марко.

— Я беспокоился за него, мне нужно было о нем заботиться ради моей сестры. Я обращался с ним как с сыном, но у него было не все в порядке с головой. Он общался с разными опасными и странными людьми. Как с черными, так и с белыми. Они продавали наркотики и занимались всякими другими делишками.

Марко решил прервать его монолог:

— Там, в бараке у негров, я видел человека, истекающего кровью. Мне сказали, что в этом замешан колдун, — сообщил он с подчеркнутым скепсисом.

— Да, так действует яд змеи, которая водится в пустыне. В моей стране много ядовитых змей, так же как и в Мали, в Того, в Бенине и в Нигерии, откуда родом эти люди.

Марко снова увидел перед глазами вазу, стоящую возле умирающего, заполненную кусками, напоминающими разрезанную змею.

— Я бывал в разных местах, — продолжил Заркаф, — и знаю, что колдуны в пустынях пользуются иными средствами, чем колдуны, живущие в лесах. Я видел, на что они способны. Хотя на самом деле всей этой магией управляет разум.

— Да, но здесь нет пустынных змей.

— Вы в этом уверены?

— И колдунов тоже нет.

— Кто знает?

— Известно, что вашему племяннику вспороли живот очень тонким ножом или хирургическим скальпелем.

— Карабинеры сообщили мне, что он был уже мертв, когда они сделали это…

— Чего же вы тогда хотите от меня?

— Я хочу узнать, как он умер. В газетах об этом ничего не написано.

Наконец журналиста осенило; он понял, почему Заркаф пригласил его на эту странную встречу: араб решил найти убийц сам.

И уж если Марко пришлось провести рождественское утро, разгуливая по индустриальному могильнику в окружении омерзительных физиономий, ему полагалась кое-какая компенсация.

— Я ничего не знаю об этом. Вам нужно поговорить с карабинерами.

— Не разочаровывайте меня, синьор Камби. Вы знаете, что случилось с моим племянником. Это можно понять из ваших статей. Причина смерти не указана, но у вас, скорее всего, есть какая-то информация…

— А у вас ее нет?

— Нет. Я в самом деле полагал, что он погиб из-за наркотиков.

— Но почему же тогда над телом так надругались?

— Пока не знаю. Может быть, пойму это, когда мне станет известна причина его смерти.

Последние слова Заркафа прозвучали как требование. Марко решил пойти на соглашение.

— Мы можем обменяться информацией, — предложил он. — Вы расскажете мне, каким образом Лукман связан с этим местом, а я сообщу вам то, что знаю о его гибели.

— Кажется, вы меня неправильно поняли, — тихо сказал Заркаф. — Вы находитесь на чужой территории, среди людей, которые могут запросто перерезать вам глотку и закопать в землю. Или вы хотите быть отравленным, как этот негр в бараке? Тот самый колдун, которого не существует, сделает так, что из вас полезут черви. Вы плохо проведете рождественские праздники, если мы оставим вас здесь, без друзей и сопровождения. Вас может спасти только мое доброе расположение к вам.

Угроза возымела действие. Марко нервно вздрогнул, осознав, что попал в ловушку, но решил не сдавать позиции сразу.

— Этим вы ничего не добьетесь. Я предложил вам честную сделку.

Заркаф еще раз подумал, взвесив все, и улыбнулся:

— Да будет так. Но я могу рассказать совсем немного. После того, как племянник исчез, его искали здесь. Однако, когда мне сообщили об этом и я приехал сюда, было уже поздно, он сбежал.

— Ему стало известно о том, что вы едете?

— Нет, тут были кое-какие разборки.

— Какие именно?

— Негры хотели его убить. Я не знаю, из-за женщин или из-за наркотиков. Он вовремя сбежал. Когда я появился, мне пришлось их утихомиривать.

— И как вам это удалось?

— Я поговорил с ними. — Заркаф улыбнулся еще шире.

— Только поговорили?

— Конечно. Вы знаете, где мы находимся?

— Да, на заброшенной фабрике, населенной отбросами общества.

— И бараки, и люди, их населяющие, — всего лишь слепок с вашей жизни. Это ваши дома, ваши офисы, ваши предприятия, с ежедневными стрессами, столкновением интересов, встречами с полицией и профсоюзными работниками. Здешние жители, правда, не отличаются изысканными манерами, но им свойственны те же чувства: страх, гордость, жадность, расизм, но есть в наличии и альтруизм, и чувство доверия. Здесь смешаны самые разные ингредиенты. Попробуйте-ка приготовить из этого кускус.

— А что входит в ваши обязанности?

— Я делаю то же, что и ваши полицейские. Контролирую процесс приготовления. Нужно ли, чтобы вода закипела? Несомненно, но ведь можно при этом предотвратить разные неприятные последствия. В противном случае я понесу убыток. Это нелегкая работа. Нужно уметь понимать народ, учитывать разную ментальность, используя при этом ум, силу и деньги. Чтобы хорошо разбираться во всем этом, мне нужна достоверная информация. Я никогда не болтаю зря, поэтому повторяю свой вопрос. Как умер Лукман?

Марко сделал вид, что не понял намека:

— И кто же здесь всем заправляет?

— Вы уже сами все поняли, — прошептал Заркаф, дернув шеей. — Совсем немного нужно, чтобы все к черту тут спалить. В городе есть вооруженные и опасные банды белых. Они торгуют наркотиками, женщинами, занимаются грабежом. Но сюда они не суются. Многих белых, из тех, что приходили в это место, больше нигде не видели. Где-то под складами скрыты могильники. Рассказывают, что люди потом умирают, истекая кровью.

— Я встретил здесь группу итальянцев.

— Тупые скоты. Они не вмешиваются в наши дела.

— Понятно.

— Что вы можете тут понимать? — возмутился Заркаф.

Несмотря на полумрак, Марко прочитал угрозу в его лице. Сидящий напротив него человек мог запросто расправиться с ним голыми руками — он был в отличной спортивной форме.

— Я повторяю в последний раз. Как умер Лукман?

— Не знаю.

Заркафа передернуло, и Марко счел нужным добавить:

— Аутопсия не установила причину его смерти.

— А передозировка?

— Практически стопроцентно — нет.

— Почему же тогда вы думаете, что это было убийство?

— Потому что нельзя установить точную причину смерти, потому что из него вытащили внутренности, потому что его перевезли в шахту, а не оставили там, где он был.

— Может быть, существуют и другие причины?

— Возможно. Я думаю, он был отравлен каким-то веществом, не оставляющим следов. Или небольшая доза именно этого вещества была смертельной для его ослабленного организма. Убийца знал о том, что Лукман наркоман, и воспользовался этим.

— А где же он смог найти вещество, которое не оставляет следов? — спросил Заркаф, которого, казалось, забавляли выкладки Марко.

— Вероятно, убийца медик или медицинский работник, — пояснил журналист, чтобы придать основательность своим заключениям. — Кто-то, кто имеет свободный доступ к лекарствам.

— Смелая гипотеза, — согласился Заркаф, стирая с лица улыбку, — вы заслужили, чтобы вас выпустили отсюда. Вас проводят. Ничего из того, что вы сегодня увидели или услышали, опубликовывать нельзя. Счастливого Рождества!

Не дожидаясь ответа, Заркаф издал повелительный гортанный звук, и из темноты возникли четверо мужчин. Они подождали, пока Марко поднялся, и проводили его до двери.

Яркий дневной свет ударил в глаза. Когда к журналисту вернулось зрение, он увидел, что на площади и у дальних бараков нет ни души. Эскорт довел его до железных ворот. Марко, не оборачиваясь, покинул это кладбище разбитых машин и решил про себя, что дома должен тщательно записать все подробности встречи с Заркафом и все увиденное на заброшенной фабрике, чтобы полностью сохранить атмосферу прогулки в это раннее рождественское утро.

— Это он.

Бригадир Томмазо Агати не колебался ни секунды.

— Прошел уже целый месяц, и сейчас будет непросто арестовать человека, у которого имеется алиби, — возразил капитан Кау. — Он наверняка успел заручиться поддержкой свидетелей.

— Нет, это не наш случай. Я попросил одного приятеля просмотреть телефонные счета, конечно, неофициально. Мне сообщили, что вечером того же дня, примерно в двадцать два сорок, этот тип сделал звонок из зоны, прилегающей к шахте. То есть он находился именно в той местности — факты говорят сами за себя.

— Но этого недостаточно, чтобы предъявить ему обвинение, — уточнил Кау.

— Да, поэтому мы здесь. Необходимо получить признание у тунисцев.

— Их показаний также не хватит.

— Капитан, я пока не говорю о судебном процессе. В настоящий момент можно хотя бы арестовать его и произвести обыск. Этот подонок — нацист и расист, он уже привлекался за агрессивное поведение. К тому же известно, что в ночь на двадцать девятое ноября он ошивался возле шахты. А если его опознают тунисцы, значит, утром тридцатого он все еще находился там. Хотелось бы узнать, чем он там занимался. Вы согласны? У нас достаточно улик, чтобы обшарить каждый уголок в его доме.

Пьетро Кау молча размышлял. Он думал не о гибели Лукмана, а о том, как практически «у него на глазах» вырос бригадир Агати. Несмотря на молодость — ему только что исполнилось двадцать семь лет, он самый способный в команде уголовной полиции. Агати нравится его работа, ему нравится быть следователем. Он исполнителен и всегда проявляет уважение к старшим, но, в отличие от других, не допускает никакого лизоблюдства. Бригадир просто верит в свое предназначение.

Агати к тому же хорошо сложен: при росте почти метр девяносто он чуть пониже Кау, а весит около восьмидесяти килограммов, — это средняя весовая категория. Лицо у него интеллигентное и всегда гладко выбритое. Словом, парень что надо. Ему нравится выслеживать преступников, вести на них охоту и арестовывать, но он никогда не впадает при этом в фанатизм.

Агати был любимым учеником Кау, и капитан мог поручить ему самые деликатные дела. Меньше чем за три дня Агати переворошил весь архив «ДИГОСа», найдя там сведения, касающиеся скинов, и сузив круг подозреваемых, чем очень помог капитану. Наиболее яркой фигурой среди наци-скинов был Джованни Дзуккини, сын одного нейрохирурга, главарь нацистской группировки, начавший свою яркую карьеру пятью годами раньше, когда он избил на выпускном вечере в лицее двух студентов еврейского происхождения. В университете Дзуккини основал собственную партию, именующуюся «Белая (н)а(к)ция», к которой примкнули все агрессивные бритоголовые и молодчики, выставляющие напоказ разнообразные татуировки с символикой Третьего рейха.

Дзуккини был настоящим фанатиком и не только посылал на дело своих подчиненных, но и сам принимал участие в различных акциях. Несколько раз его арестовывали и допрашивали: в связи с поджогом машины одного из доцентов, а также после того, как стены юридической библиотеки украсили нацистские лозунги. При этом Джованни всегда отпускали на свободу, хотя из приложенных отчетов было ясно, что для следователей вина главаря очевидна не менее, чем вина его адептов.

Один из мобильных телефонов Дзуккини был зарегистрирован на его имя, а два других аппарата принадлежали «Белой (н)а(к)ции». Вечером 29 ноября с личного мобильника кто-то звонил ему домой, на виллу. Беседа длилась не более пяти минут. Неофициальная проверка с большой долей вероятности подтверждала, что звонили с холма, расположенного над шахтой, в которой было найдено тело Лукмана. Эти данные превращали Дзуккини в главного подозреваемого в убийстве.

Агати и Кау решили посетить полуразрушенный дом, где нашли пристанище трое тунисцев, после того как прокурор Маттеуцци согласился их выпустить. Карабинеры поднялись на третий этаж, держа наготове пистолеты и стараясь держаться подальше от мокрых стен. Но на пути им никто не встретился.

Агати уже пару раз навещал Касбах. Этого было вполне достаточно, чтобы при виде машины, въезжающей во двор, добрая половина жителей дома моментально испарилась. Но вот уж кому теперь не надо было бояться карабинеров, так это трем приятелям из Туниса — у этих парней был сейчас самый надежный вид на жительство: статус свидетеля, не имеющего права покидать территорию государства, в котором действует соответствующее законодательство. Кау постучал в железную дверь, покрытую цветным лаком, и подождал ответа. Последовал вопрос на арабском, и капитан громко произнес:

— Карабинеры!

Внезапно за дверью послышалась возня. Там явно передвигали стулья и хлопали дверями. Прошло немало времени, наконец, в дверном проеме возникла чья-то физиономия.

— Ахмед, открывай! — прикрикнул на него Кау.

— Сейчас, сейчас, капитан, — ответил Ахмед, медленно снимая цепочку за цепочкой.

Агати и Кау молча ждали, пока дверь отворится. Выражение лица выдавало Ахмеда, когда он пропускал вперед карабинеров.

— Проходите, пожалуйста.

— К чертям собачьим твое «пожалуйста», — прошипел Агати, — или ты не понимаешь, что играешь с огнем? Хочешь остаток дней провести в тюрьме за продажу наркотиков?

— Нет, капитан. Ахмед хитрый, Ахмед осторожный…

Повернувшись к столу, Кау увидел на нем упаковку папиросной бумаги и тетрадь в тонкой картонной обложке. Он открыл тетрадь, обратив внимание на неразрезанные листы.

— Похоже, ты уже начал этим заниматься…

— Нет, капитан, Ахмед ищет работу…

— Ну конечно… Где твои друзья?

— Куда-то ушли.

— Смотри, тебе хуже будет, — пригрозил ему Агати.

— Ахмед ничего не делал.

— Посмотрим, как будешь себя вести. Ты сказал, что утром тридцатого ноября видел у шахты молодого человека с короткими светлыми волосами, еще до того, как встретил охотников, помнишь?

— Да, помню.

— Я не верю тебе, Ахмед. Думаю, ты лжешь, но капитан решил дать тебе еще один шанс.

— Ахмед говорит правду.

— Посмотрим. Так вот, у меня с собой десять фотографий. Узнаешь ли ты среди них того мужчину с короткими волосами?

Агати положил на стол папку, которую держал в руках, и открыл ее.

— Я все сказал капитану. Такой высокий, волосы короткие-короткие и глаза недобрые.

— Да, хорошо, — перебил его Агати, — но сейчас я хочу точно знать, что за мужчину ты видел, ясно?

Бригадир поднял глаза на Кау, — тот в упор угрожающе смотрел на Ахмеда, принуждая его говорить.

— Да.

— Вот фотографии. Посмотри на них внимательно и скажи, есть ли среди них тот самый человек. Солгать не пытайся, потому что этот же вопрос я потом задам твоим друзьям.

Ахмед несколько секунд смотрел на фото, затем уверенно ткнул пальцем в третью фотографию во втором ряду.

— Он, он, это он был у шахты, — поспешно заявил тунисец.

Это была фотография Джованни Дзуккини.

— Ты уверен?

— Да, точно он.

— А где твои товарищи?

— Вечером придут.

— Ровно в восемь они должны быть у меня в кабинете. Ты хорошо понял? И если я их там не увижу, то вернусь сюда, арестую вас и на первом же пароходе отправлю в Тунис. Это все.

— Да, Ахмед все хорошо понял.

Бригадир Агати собрал фотографии и проследовал за Кау к двери. Ахмед проводил карабинеров пристальным взглядом.

Оказавшись снаружи, Агати не стал сдерживать эмоции:

— Эти подонки снова взялись за продажу наркотиков.

— Это еще мелочи, — заметил Кау.

— Что ты хочешь сказать?

— Что их свидетельства не стоят ни гроша. Если мы не найдем других доказательств в доме Дзуккини или в расположении комитета «Белой (н)а(к)ции», то не сможем выдвинуть обвинение.

— Однако попытаться стоит. Похоже, он именно тот, кого мы ищем.

— Его отец — очень влиятельный человек. К нам выстроятся целые шеренги адвокатов.

— В ту ночь он был возле шахты и оставался там до утра. Он ненавидит иммигрантов и способен на агрессивные действия. Такому ничего не стоит взять в руки нож.

— Ну что ж… Мы должны заручиться поддержкой Маттеуцци. Уверен, для экстренного случая судью найдут.

— Сегодня Рождество.

— Если нам нужно произвести обыск в доме Дзуккини, то лучше уж сделать это в рождественский вечер. Двадцать шестого декабря не выходят газеты, и мы сможем выиграть время.

Лучшего места для дислокации руководства группировки было не найти. Отсюда открывался живописный вид на город. Вилла расположилась на склоне, покрытом виноградником, и древние башни словно выныривали из волн зелени. Городские дома терялись где-то за горизонтом, а темно-зеленая полоса деревьев вдали указывала на границы города.

«Белая (н)а(к)ция» квартировала в одной из пустующих вилл отца Джованни Дзуккини. Тот убедил старика не продавать дом и, найдя подходящую офисную мебель, старые кресла и персидский ковер, обставил гостиную внизу. На втором этаже находились ванные комнаты, туалеты и спальни. В двух спальнях тоже стояла мебель. Там Дзуккини-младший проверял стойкость арийских убеждений у молодых аспиранток — участниц его неонацистской группировки.

Наиболее важные документы и манифесты, призывающие к уничтожению евреев, хранились в трех сейфах, спрятанных в подвале. Под ковром находился ход в подпол, где в ящике было сложено оружие: кинжалы, старые полуавтоматические пистолеты и штыки, добытые в результате целенаправленных и длительных поисков в магазинах, специализирующихся на продаже военного снаряжения.

Программа празднования Рождества Дзуккини-младшего была донельзя простой. В конце обеда он распрощался с мамой, папой и толпой гостей и отправился на виллу. Там молодой человек сменил рубашку и костюм на белую футболку и маскхалат и стал ждать прибытия семнадцатилетней подружки по имени Аврора, которая, несмотря на свое имя и нежный возраст, охотно демонстрировала самые низменные стороны своей натуры.

Девчонка появилась часа в четыре пополудни и сразу же принялась разогреваться ромом с колой. Дзуккини планировал оттрахать ее до ужина, до того, как к нему заявятся остальные представители группировки.

В конце концов, она хочет этого сама. На первом свидании они отправились в дискотеку. В машине девчонка помогла ему мастурбировать, причем действовала настолько умело, что он был удивлен. Джованни знавал женщин за тридцать, которые не могли ему помочь кончить таким способом, а Аврора показала себя очень способной. Однако продолжить развлекаться в тот вечер им так и не удалось. Девушке пришлось спешно возвращаться домой: ее строгие родители в этом отношении были непреклонны. Авроре, как Золушке, приходилось заканчивать свои эротические похождения ровно в полночь.

Недели три они не виделись, а сейчас Дзуккини, рассчитывая на то, что она уже вполне «доспела», пригласил девицу на Рождество. Пока родители, друзья и родственники сидели за праздничным столом, у них было время узнать друг друга получше.

Гладкие каштановые волосы красотки спадали ниже плеч. На Авроре была красная кофточка и темная юбка выше колен. Кожаные сапожки скрывали ее аппетитные икры. Чтобы прозондировать почву, Дзуккини распахнул халат до пояса, демонстрируя мускулатуру на груди. Казалось, ей это понравилось. Парень допил ром и предложил:

— Хочешь коки? — Он достал из кармана пакетик из фольги, разложил его на столе. Аврора ничего не ответила, и Джованни счел, что молчание — знак согласия.

Молодой человек вскрыл пакет ножичком, который всегда носил с собой, и прочертил четыре белые дорожки. Вытащив из кармана банкноту в пятьдесят тысяч лир, он скрутил ее и вставил в ноздрю, показав Авроре, что она должна делать, а затем втянул в себя кокаин. Поменяв ноздрю и повторив операцию, он передал банкноту девушке. Она не заставила себя долго упрашивать. Волна удовольствия затуманила мозг, и они вдвоем повалились на диван.

Через пару минут, находясь в эйфории и возбуждении, Дзуккини решил, что настало время перейти к действиям. Аврора посмотрела на него с отвращением, прижала руку ко рту и побежала на кухню, затем почти сразу же вылетела оттуда и ринулась в туалет. Лицо Дзуккини растянулось в улыбке. С новичками так часто бывает, после дозы их начинает тошнить.

Пока Аврора отсутствовала, парень полностью разделся, сбросив туфли и одежду, и принялся приводить себя в боевую форму. Несмотря на то, что его мысли были направлены только на это, пенис никак не становился достаточно твердым, оргазм не наступал именно из-за действия кокаина. Ему даже нравилось, что наркотик усиливает желание, но ослабляет его воплощение. В этом противоборстве между осознанным желанием и слабостью тела он находил что-то стоическое, требующее дисциплины.

Когда Аврора снова появилась в гостиной, она увидела в кресле голого Джованни, выставляющего напоказ свою эрекцию. Через всю его грудь, поднимаясь к шее, красовалась татуировка-свастика. Заниматься сексом ей сейчас совсем не хотелось, но она пересилила себя и подошла к креслу. Девица уселась перед парнем и нежно сжала его яички, затем начала ритмично двигать пальцами вдоль ствола, постепенно усиливая давление. Дзуккини застонал с закрытыми глазами, а затем принялся метаться, словно в лихорадке. Теперь с эрекцией все стало в порядке, и ему понадобились более сильные ощущения. Джованни положил девушке руки на плечи, чтобы приблизить член к ее рту. Аврора, напуганная его исступленным напором, попробовала сопротивляться, но после решила уступить. Ее мутило даже от запаха собственной слюны, отдающей рвотой. Пока она стимулировала его, он кричал все громче:

— Да, да……..!

На пустой вилле никто не мог их услышать. Не удовлетворенный оральным сексом, Дзуккини столкнул девушку на пол. Резким движением он повернул ее на живот и задрал юбку.

— Ну, давай же…

Она всячески противилась, догадываясь, что он намеревается сделать. Его действия были вызваны не только кокаином, он угрожал ей. Аврора испугалась, увидев, как его лихорадит. Теперь девушка лежала на спине на полу, думая, зачем только надела юбку! Как бы со стороны она услышала свой пронзительный крик:

— Хватит, хватит, нет, нет…!

Она увидела у него в руках свои черные кружевные трусики, увидела, как ее ногти впиваются ему в лицо, расцарапывая его от век до подбородка. От борьбы его возбуждение только усилилось. Потом она почувствовала резкий удар в висок, стукнулась подбородком об пол и успела заметить, как ее собственная кровь вплетается в узор персидского ковра, в то время как парень с неистовой страстью извращенным способом насиловал ее.

Если бы Аврора не потеряла сознание, она увидела бы, как в комнату ворвался атлетически сложенный высокий мужчина, ростом чуть ниже Джованни. Он схватил неонациста за горло где-то там, где кончалась свастика, поднял в воздух и ударил кулаком в лицо, раскрошив нос, а затем швырнул на пол лицом вниз. Пока задержанному надевали наручники, объявляя об аресте, мужчина наступил сапогом на гениталии Дзуккини. Когда парня уводили, он издавал от боли дикие крики, но они ничуть не тронули вооруженных карабинеров, проводящих в доме обыск.

 

Глава десятая

— У нас есть неопровержимые доказательства его вины, и мы можем просто предъявлять ему обвинения, одно за другим. Ему не удастся выкарабкаться. Мы вошли в дом как раз в тот момент, когда он насиловал девушку. До этого они нюхали кокаин. В подвале дома обнаружен ящик с оружием времен Второй мировой войны: пистолетами, кинжалами и штыками. Там же лежали военные награды солдат Третьего рейха и листовки, призывающие к уничтожению евреев и пропагандирующие теории о низших и высших расах. Но мы нашли еще кое-что. Под полом в столовой были приготовлены банки с зажигательной смесью и лежал набор театрального грима, накладные усы, бороды и ресницы. А теперь взгляните-ка вот на это.

Капитан Кау продемонстрировал прокурору Маттеуцци и Мормино красно-черный клетчатый шотландский плед, весь покрытый темными пятнами.

— Я хотел бы, чтобы криминальный отдел проанализировал, идентичен ли состав ткани этого покрывала и нитей, найденных в шахте, и выяснил, что это за пятна.

Казалось, прокурора больше волновали технические детали.

— Как мы будем его допрашивать? У него ведь два, а то и три адвоката.

— Мы можем держать парня в камере сколько угодно, даже не предъявляя ему обвинения в убийстве: изнасилования и торговли наркотиками хватит за глаза.

— Он потребует перевода под домашний арест, — настаивал Маттеуцци.

— Увы, это будут тщетные усилия. У нас есть фотографии девушки с разбитым лицом, кровоподтеками на бедрах и разрывами ануса. К тому же повсюду остались следы кокаина.

— С другой стороны, если мы сейчас не предъявим ему обвинения в убийстве, — заметил прокурор, — а сделаем это позже, нас могут обвинить в том, что мы его преследуем. Ведь вы же помните — ордер на арест и предварительное заключение был выдан на основании того, что их организация занимается террористической деятельностью.

— Теперь мы зависим от криминалистов, — констатировал Кау. — Сколько нужно времени, чтобы определить, совпадают ли найденные на вилле взрывчатые вещества с теми, что нашли на пепелище гипермаркета, и что это за следы на покрывале?

— Для анализа покрывала потребуется дня два, — ответил Мормино, — что же касается взрывчатых веществ, то с этим сложнее. Под обломками магазина мы ничего не смогли обнаружить. Они использовали вещества, сгорающие полностью. Если то, что найдено у Дзуккини, обладает такими же характеристиками, мы хотя бы сможем говорить об их аналогичном составе.

Полицейский догадывался, отчего так встревожен прокурор. Маттеуцци нужно было спешить. Его не особенно волновала законность ареста Дзуккини, он торопился предоставить публике виновного в убийстве Лукмана и закрыть это дело.

Капитан Кау сейчас цепко держал свою добычу, и Мормино прекрасно понимал, что он отличный охотник — терпеливый, методичный, беспощадный. Вероятно, сам он никогда не станет таким.

С другой стороны, в отличие от прокурора, для капитана было важно докопаться до истины, в то время как Маттеуцци предпочитал вести следствие, манипулируя общественным мнением и маневрируя между представителями защиты и обвинения.

— Господин заместитель начальника полицейского управления, — обратился к Мормино прокурор, — мне не хотелось бы лишний раз напоминать вам, что ничего из сказанного здесь не предназначено для чьих-либо ушей. Капитан настоял, чтобы это дело поручили вам. Я предпочел бы, чтобы ваше начальство ничего не знало об этом.

— Можете не беспокоиться, — заверил его Мормино, — сначала будет сделан общий анализ, и лишь затем, если следы на покрывале — действительно человеческая кровь, уже потребуется генетическая экспертиза.

— Дело даже не в экспертизе, мне не хотелось бы, чтобы в полиции раньше времени узнали причину, по которой был заключен под стражу Джованни Дзуккини. И без того это трудное дело, и мне не нужна дешевая популярность.

Мормино почувствовал некоторое смятение. Сначала прокурор пренебрег работой полиции, запросив у «ДИГОСа» материалы на скинов, а затем произвел арест Дзуккини в обход полицейского управления, официально ведущего расследование, обвинив нациста в поджоге гипермаркета. Кажется, теперь полицейский начал понимать, что для этого у прокурора были свои причины.

Кроме того, Мормино догадывался, что Маттеуцци разыскивает того, кто поставляет информацию «Ла Воче делла либерта», и не мог себе позволить попасться на этом. Мормино было одинаково сложно и притворяться перед начальником полицейского управления, и действовать в интересах прокуратуры без малейшей выгоды для себя. Он даже не мог никому сообщить, не подвергаясь риску, что арест Дзуккини как-то связан с убийством Лукмана. Вероятно, сейчас Маттеуцци предоставлял разным людям различную информацию, пытаясь определить, откуда происходит утечка данных и кому конкретно они передаются.

— Что я должен сказать, чтобы поручить эту работу криминалистам?

— Что нужны некоторые уточнения по делу о поджоге гипермаркета. Ведь эти работы так или иначе проводятся? Просто дополните список.

На этом они распрощались.

Это произошло совсем не так, как он мечтал когда-то, но все-таки произошло. Жалеть об этом точно не стоит. Надо просто прийти в себя и с радостью принять подарок, чуть запоздавший к Рождеству.

Как обычно, он встал с постели, побрился и собирался отправиться на работу. Утром 27 декабря праздники для всех закончились. Он уже стоял на пороге, когда в дверях появилась она, поздоровалась и обняла его. По дороге из коридора в темную спальню они, целуясь, снимали одежду. Марко еще не успел поднять жалюзи.

Поцелуи заменили им слова, которых не было. Если бы они стали что-то говорить друг другу, ничего бы не произошло. Жесты казались выразительнее слов. Марко хотел почувствовать ее всю, руками, языком, кожей. Он с силой сжимал ей бедра и грудь, гладил ягодицы и между ног.

Иногда он выскальзывал из ее объятий, пытаясь создать дистанцию, необходимую, чтобы взять на себя инициативу, и смотрел на нее в темноте, стараясь осознать, что это реальность, а не просто одно из эротических наваждений, посещавших его и раньше. Марко охотно занялся бы с ней оральным сексом, но понимал, что их тела еще не настолько близки друг другу, и поэтому просто выжидал.

Ей не понравилось его намерение продлить прелюдию. Ей было не до эротических игр и вовсе не хотелось получать удовольствие. Она разделась, чтобы избежать слов, и даже самой себе не смогла бы объяснить, чего ей, собственно, было нужно: возможно, просто заполнить пустоту, почувствовать чью-то близость и свою защищенность.

Ее желание не совпадало со стремлением Марко познать ее, отдалить и вновь приблизить к себе, прервать поцелуи и забыть об акробатике секса. Она не стремилась усилить возбуждение, ей необходимо было ощутить близость в темноте, почувствовать рядом чье-то тепло. Она хотела полностью погрузиться в эти чувства. Нападение бомжей в подвале больницы и бегство от них пробудили в ней инстинктивное желание находиться рядом с человеком, способным уберечь ее от внешней агрессии. Ей казалось, что Лука теперь никогда не сможет дать ей этого.

Марко, видимо, почувствовал, что Клаудия сейчас где-то далеко, он решил не спешить и стал ласкать ее, пытаясь подготовить к сексу. Ей же просто хотелось целовать его, чтобы не испытывать психологического дискомфорта. Не прерывая поцелуев, она отдалась ему. Он замедлил движения, стараясь контролировать реакцию.

Когда Марко достиг кульминации, Клаудия поняла, что говорить им все-таки придется. Он опустился ниже и коснулся языком ее бедер. Ей хотелось прекратить все это, но она боялась произнести вслух хоть слово. Потом, решив симулировать оргазм, начала двигаться быстро и ритмично, громко дыша. Наконец она остановилась, Марко счел, что удовлетворил ее, и успокоился.

Он прижался к ней, осознавая, что настал самый тяжелый на сегодня момент. Нужно было сохранить атмосферу близости. Она, быть может, совсем не хотела, чтобы это произошло, тогда как он всегда мечтал о том, чтобы Клаудия была его женой, хотя ясно сознавал, что ничего не знает о ней и о ее желаниях. Марко решил занять оборонительную позицию.

— Это сюрприз?

— Я просто поддалась влечению.

— И теперь раскаиваешься?

— Мне нужно подумать об этом.

Теперь у них не было обратной дороги, и оба это знали.

— А Лука?

— Он с утра на диализе.

— Как он себя чувствует?

— Лучше.

— А ты?

— Я совсем запуталась.

Клаудия подумала, что разговор получился еще тягостней, чем она могла представить его себе до того, как пришла в дом Марко. Ей хотелось провалиться сквозь землю. В самый разгар их ласк она поняла — скорее кожей, чем головой, что полного единения в любви между ними не будет. Уж лучше бы им навсегда остаться только родственниками.

Марко словно угадал ее мысли. Он поднялся и направился к ванной, подбирая по дороге одежду.

— Мне нужно бежать, — сказал он, — кажется, я опаздываю. Оставайся. Когда будешь уходить, захлопни за собой дверь и закрой засов.

— Договорились.

Через десять минут Марко вышел из ванной полностью одетый. Клаудия еще лежала в темноте на кровати, голая. Он поцеловал ее в губы, понимая, что она просто позволяет ему сделать это. Между ними уже была стена.

— До встречи.

— Пока. — Клаудия повернулась на кровати, закутываясь в простыни и одеяло.

Паоло Мормино вошел в свой кабинет в девять утра в сопровождении Антонио Прести, уже поджидавшего его у двери.

— Ну, что там у нас? — спросил Мормино, которого удивило усердие своего заместителя.

— Это прислал Мозелли, — ответил Прести, выкладывая на стол легкий конверт, содержащий какие-то бумаги. — А вот это, — добавил он, демонстрируя другой закрытый пакет, — доставили из частной лаборатории. Невероятно, но они работали в день Святого Стефана.

Мормино пропустил мимо ушей его комментарии, взял конверт и, не вскрывая, положил в ящик. Прести покинул комнату. Итак, его заместитель отметил, что Мормино обратился в частную лабораторию, но, по счастью, не догадался об истинных мотивах выбора своего начальника.

Криминальная полиция разместилась в самом сердце исторической части города, в старинном дворце XVI века, который государство сдало в аренду университету. В общем-то место было не слишком приспособлено под нужды современного отделения криминальной полиции, но Мормино нравились фрески на стенах и кессонные потолки, на протяжении долгих десяти лет находившиеся на реставрации. Внутри с помощью шкафов из ламината и раздвижных перегородок устроили кабинеты и один зал для проведения лекций, конференций, а также демонстрации аудиовизуальных материалов.

Кабинет Мормино был расположен в самой отдаленной части здания, и чтобы добраться до него, нужно было пройти через все прочие помещения. Шеф криминального отдела достал из ящика отчет частной лаборатории, в которую обратился, дабы избежать конфликта с вышестоящим начальством. Если бы он отправил заказ в центр химических анализов и маркетинга в Риме, ему бы пришлось оформлять запрос официально. Такого рода данные сохранились бы в архивах, а этого он себе позволить не мог. Мормино вскрыл пакет — из него выпал небольшой листок с текстом, отпечатанным на машинке, и размытая цветная фотография.

Аналитическая лаборатория.

Нами был проведен анализ пятен на образце ткани, поступившем 26 декабря 2000 года. Общее число пятен — семь: три маленьких пятна в виде брызг и четыре больших пятна неровной формы. Пятна являются следами человеческой крови, 0 группы, резус-фактор положительный.

То, что пятна различаются по форме, вероятно, обусловлено их происхождением. Ткань покрывала на 80 % состоит из натурального волокна и на 20 % из акрила.

Ответственный медицинский директор

Диего Сабелли.

Мормино дважды перечитал отчет. Состав ткани интересовал его не меньше, чем пятна крови, так как совпадал с составом тех нитей, что были найдены у тела Лукмана. В рапорте, который он подготовил для прокуратуры, была указана марка ткани и ее состав. Такое покрывало могли купить в любом большом магазине.

Группа крови также соответствовала, она была самой распространенной. Вероятно, и анализ ДНК выдаст искомый ответ: на покрывале кровь Лукмана.

Во всем этом что-то его настораживало, но он вынужден был признать: охота близится к завершению и его особой заслуги здесь нет. Он поднял трубку и набрал номер Кау. На другом конце тотчас ответили:

— Кау слушает.

— Здравствуй, это Мормино. У меня на руках результаты анализов.

— Что в них?

— Пятна на покрывале — человеческая кровь, нулевая группа, положительный резус-фактор. Такая же, как у нашего покойника. Состав ткани идентичен составу волокон, обнаруженных в шахте.

— На этот раз он от нас не уйдет.

— Необходимо провести анализ ДНК.

— Да, это нужно будет сделать немедля.

— Но вам придется выйти из тени.

— Так мы и сделаем.

— Где вы обнаружили покрывало?

— В гараже, под кучкой инструментов. Оно выглядело скорее как тряпка, которой пользуется механик. В общем, мы не обратили бы на него особого внимания, но Агати прочел в твоем рапорте о волокнах ткани, найденных возле тела, и решил, что надо достать покрывало и проверить его.

«Ага, вот оно, — подумал про себя Мормино, — вы-то читаете мои рапорты, а я ничего не знаю о том, в каком направлении ведется следствие. Конечно, это не оправдывает меня, но… Они оказываются на месте раньше, потому что получают преимущество на старте».

— Могу я попросить тебя об одолжении?

— Конечно, а в чем дело?

— Не вовлекайте меня в подобные дела. Или по крайней мере ставьте сначала в известность начальника полицейского управления. Если он поймет, что мне все известно, я окажусь за решеткой.

— Не беспокойся, — заверил его Кау. — Я поговорю об этом с Маттеуцци.

— Спасибо.

— Не стоит. Ты проделал огромную работу. Если бы мы соблюдали все бюрократические правила, на это уходили бы годы.

— Все равно мы запаздываем. Со времени убийства прошел уже месяц.

— Да, но нам недоставало улик, зато теперь этот маньяк-нацист будет наказан. Еще раз спасибо.

— До скорого.

Закончив разговор, Мормино попробовал мысленно «отправить в архив» дело Лукмана, но это ему почему-то не удавалось. Вероятно, идея Мозелли была верна и Кау добыл у тунисцев информацию, необходимую, чтобы добраться до Дзуккини. Розыскная работа шефа криминальной полиции велась совсем в другом направлении, он шел от жертвы. А чтобы изловить такого сукина сына, как Дзуккини, нужно было смело довериться своему инстинкту, а не только полагаться на логику.

То, чего он достиг в результате своей щепетильности, предстояло узнать из содержимого конверта, который передал ему Прести. Он извлек его из ящика и вскрыл с помощью пластикового пресс-папье.

В полицейское управление…

Отчет о работе мобильного отряда полиции

Содержание: показания Вахида Метнани.

Свидетель, по паспорту — Вахид Метнани, признает, что был знаком с человеком, изображенным на фотографии, и знает его как Лукмана. Он работал вместе с ним в мясной лавке дяди вышеупомянутого Лукмана. Была проверена его трудовая книжка, в которой зафиксировано, что Вахид с 18.03.1998 по 9.02.1999 достаточно успешно трудился в этом магазине, после чего перешел работать строителем в строительную фирму «ООО Кальчеструцци», где и работает по настоящее время.

По словам свидетеля, он поменял работу, последовав совету Лукмана, так как не мог больше выносить претензии и угрозы со стороны владельца лавки, Заркафа Аль Бедуджи. Между ним и хозяином была устойчивая неприязнь.

Свидетель также утверждает, что сам не употребляет сильнодействующие вещества и что он не обращал внимания на то, делал ли это Лукман. Он отрицает, что Лукман принимал наркотики, когда они виделись в общественных местах. Из показаний Вахида следует, что он и Лукман по вечерам посещали бар «Гавайи», расположенный напротив мясной лавки, известный в округе как место, где всегда можно найти цветных проституток.

Свидетель признает, что не раз видел Лукмана в сопровождении цветных проституток различного происхождения. Обычно они отзывались на такие итальянские имена, как Ева и Анджела.

Показания зачитаны свидетелю, им подтверждены и подписаны.

Тайный агент оперативно-розыскной бригады

Андреа Сураче

Приложения:

1. Фотография входа в бар «Гавайи».

2. Показания Сони Ивана.

3. Показания Дороти Оквуи.

В полицейское управление…

Отчет о работе оперативно-розыскной бригады

Содержание: показания Сони Ивана.

Свидетельница Ивана Соня — по паспорту, — более известна как Анджела, нигерийка по национальности, привлекалась за занятия проституцией. Она признает, что знакома с человеком, изображенным на фотографии. Его звали Лукман, и она периодически вступала с ним в сексуальные отношения — в автомобилях или на квартирах.

Анджела заявила, что Лукман употреблял сильнодействующие вещества и что она видела у него упаковки этих веществ. По ее словам, она не раз замечала, как он вводит себе какие-то растворы. Сама свидетельница утверждает, что не использует наркотические вещества из-за религиозных убеждений. Так называемая Анджела говорит, что не получала от Лукмана денег за сексуальные услуги, хотя в этом есть сомнения, официально изложенные мной в докладе в генеральную прокуратуру. Для подтверждения своих слов она призывает в свидетели Дороти Оквуи — по паспорту, — также занимающуюся проституцией под псевдонимом Ева.

Вышеназванные Ева и Анджела проживают в одной квартире с двумя другими нигерийками, вероятно, также зарабатывающими на жизнь проституцией. Они утверждают, что Лукман постоянно посещал цветных женщин-проституток (согласно официальному докладу нижеподписавшегося в генеральную прокуратуру), но денег при этом не платил. Ева заявляет, что тесные отношения Лукман имел с одной из них, с другими же часто вел себя грубо. Свидетельница Анджела подтверждает слова Евы, но указывает на то, что хотя Лукман не платил девушкам, отношения у них складывались добровольно. Так называемая Анджела отказалась подписывать показания, сославшись на то, что не умеет читать по-итальянски.

Тайный агент оперативно-розыскной бригады

Андреа Сураче.

В полицейское управление…

Отчет о работе оперативно-розыскной бригады

Содержание: показания Дороти Оквуи.

Свидетельница Дороти Оквуи — по паспорту, — называющая себя Евой, нигерийка по национальности, привлекающаяся за занятия проституцией, говорит, что на фотографии изображен Лукман и что она находилась с ним в интимной связи. Она заявляет, что Лукман не оплачивал сексуальные услуги, а посещал ее соплеменниц, так как ему нравились цветные женщины. По ее словам, около года у него были постоянные отношения с одной из ее соседок, Марией Идову, но у них часто происходили сильные скандалы из-за того, что Лукман имел связи и с другими женщинами. Вышеуказанная Ева отказалась подписывать показания, так как утверждает, что не умеет читать по-итальянски.

Тайный агент оперативно-розыскной бригады

Андреа Сураче.

Последний листок содержал запрос о проведении официального расследования по этому делу, так как агент действовал полулегально, не имея при себе никаких бумаг, подтверждающих его полномочия. Мормино понимал, конечно, что у агента Сураче не вызывал особенного восторга тот факт, что ему пришлось во время рождественских праздников допрашивать нигерийских проституток.

На его взгляд, в этом донесении содержалось немало полезной информации для следствия, но, по-видимому, вся информация лежала у Кау в столе с самого начала. И направление работы уголовной полиции эти данные бы не изменили, хотя как-то связать между собой Дзуккини и Лукмана было намного сложнее.

Мормино представил себе толпу адвокатов, осаждающих прокуратуру, их лимузины, народный трибунал. Каков был мотив преступления? Зачем молодому человеку из хорошей семьи понадобилось искромсать арабского иммигранта, которого он до того и в глаза не видел? Наш клиент не убийца и даже не поджигатель: найденное в жестяных банках вещество лежало там нетронутым более чем полгода, и доказать, что оно связано с поджогом гипермаркета, не представляется возможным. Будьте добры представить нам результаты экспертизы, которые с точностью доказали бы, что в этом инциденте были использованы аналогичные вещества. Обвинение в изнасиловании? Да просто сексуальные игры молодых людей зашли слишком далеко. Не забывайте, что перед тем они вместе нюхали кокаин. Вероятно, девушка сама спровоцировала нашего клиента.

Да, несмотря на все улики, говорящие против него, у главаря «Белой (н)а(к)ции» еще остаются некоторые шансы выкарабкаться из ситуации. Группа опытных адвокатов в состоянии вставить палки в колеса даже при самой успешной работе следствия, ссылаясь на противоречия в проведении дознаний. А их накопилось немало, учитывая тот факт, что потенциальный преступник был найден только после месяца напряженных поисков.

Впрочем, до начала процесса неонациста смогут держать в заключении.

Полицейское управление не должно допустить, чтобы со стороны обвинения выступали только Кау и Маттеуцци, овеянные ореолом славы в связи с арестом фанатика и убийцы Джованни Дзуккини.

В редакции «Воче», по утрам обычно пустынной, сегодня наблюдалось оживление. Судя по числу сбившихся в группы журналистов, происходило нечто важное. На пути к своему столу Марко встретил Лизу с вымученной улыбкой на заспанном лице.

— В такой час на работе? — удивленно спросил он ее.

— Ты что, ничего не знаешь?

— О чем?

— О планах газеты?

— О каких планах?

— Вы должны были обсуждать это, еще когда ты состоял в комитете редакции.

— Ах да!

— Не прошло и месяца, как Гоцци и Нашетти все подписали.

— Даже не поставив на голосование?

— Они заявили, что таков был вердикт общего собрания, но ты же знаешь, как это делается.

— Ясно, и если мы его не одобрим, нас вышвырнут на помойку, и все придется начинать с нуля. Да уж, смогли-таки всех построить!

— Похоже, ты вовремя спохватился.

— Что записано в договоре?

— Тридцать человек они досрочно отправляют на пенсию и запрещают сверхурочные часы.

— Ты шутишь? Они же намеревались ограничиться двадцатью увольнениями.

— Да, но благодаря такому решению остальным не урезают зарплату.

Все еще пребывая в возбуждении от встречи с Клаудией и погруженный в мысли о ней, Марко прижался к Лизиной груди. Она не слишком удивилась.

— Все-таки странно, — заметил он, — что Нашетти позволил себе заключить такое соглашение. Обычно он куда более щепетилен.

— Кто знает? — пошутила Лиза, процитировав название старого фильма, который любил пересматривать Марко.

— И это еще не все новости? — спросил он.

— Собрание у Иллюстри. Разве ты не идешь на него?

— Надо было идти, но я опоздал.

— Да нет же, оно только еще должно начаться. Вот они как раз выходят от главного. Всей гурьбой.

— Ну, я пошел.

Новенький кабинет Иллюстри словно стал меньше от присутствия делегации из пяти человек. Напротив главного редактора: глава отдела хроники Боччолини, Джулио Нашетти — в качестве представителя самого старшего поколения хронистов, глава отдела региональных новостей Ферньяни и тридцатилетний заведующий отделом оформления Сандро Кокки. Поздоровавшись со всеми, Марко присел на один из стульев, стоящих сзади.

— Итак, у нас чрезвычайное положение, — начал Иллюстри. — Мы должны проследить за событиями, последовавшими за арестом Дзуккини, и за ходом расследования по делу о поджоге гипермаркета. В восемнадцать часов прокуратура созывает пресс-конференцию. Вероятно, они сообщат нам какие-нибудь новые сведения, но не будем предвосхищать события. Пока что мы увеличим раздел городской хроники до четырех страниц. Если на конференции всплывет что-то важное, добавим еще две статьи в рубрику национальной хроники. Так на чем мы остановились?

Вопрос предназначался Боччолини.

— Молодому Дзуккини вменяют в вину поджог гипермаркета, с тем чтобы отдать его на откуп мусульманам. Дома у этого молодчика обнаружили целый армейский склад и листовки с расистскими лозунгами. Когда карабинеры ворвались на виллу с ордером на обыск, он насиловал семнадцатилетнюю девушку, дочь владельца оптового магазина пластиковых материалов. Вчера об этом умолчали. Кроме того, неонацисты использовали театральный грим, парики и накладные носы, чтобы во время вылазок оставаться неузнанными. Отец Дзуккини делает сейчас все возможное, чтобы вызволить сына из-под стражи. У его дитяти будут три самых лучших адвоката.

— Хорошо, значит, так и оставим, — заключил Иллюстри. — Посвятим этому событию четыре страницы, а на последней поместим только заявления членов семьи Дзуккини и адвокатов. Сверху на страницах должны быть видеоматериалы: на одной из страниц — нацистская коллекция, на второй реконструированная схема ареста преступника во время совершения акта насилия. Две других составит описание пожара в гипермаркете и краткие заявления представителей защиты вместе с их фотографиями.

Во время выступления Иллюстри Кокки делал какие-то заметки на листке. Большая часть работы ложилась именно на него: и главный редактор, и издатель придавали огромное значение картинкам. Хуже всего, по мнению Марко, Боччолини, Нашетти и Ферньяни, было то, что Иллюстри недооценивал собственно содержание статей. Не сказав ни слова о том, как он предполагает сократить подачу новостей, директор перешел к мерам предосторожности и предоставил большую площадь в газете адвокатам защиты. Этот маневр заметили не все, а Марко внезапно пришло в голову, что нейрохирург Джузеппе Дзуккини — старый друг Короче.

— Далее, — добавил Иллюстри, обращаясь к Кокки, — обратите внимание на колорит. Удалите красный с фона. Вместо него пустите темно-желтый, — изображения будут выглядеть рельефнее.

Тут все присутствующие вспомнили, что темно-желтый — любимый цвет Джорджии Де Ранди. Обычно она сочетала его с чем-нибудь черным, чтобы желтый не слишком сливался с ее светлыми волосами. Красный цвет она терпеть не могла. Можно себе представить, какие диалоги они вели с главным редактором по поводу оформления газеты.

— В семь вечера, после пресс-конференции, встречаемся снова, — завершил собрание Иллюстри.

Выходя, Марко попытался прощупать Нашетти:

— Я узнал, что вы всё подписали.

— У нас не было альтернативы, — ответил тот на ходу.

— Однако вы могли бы добиться, чтобы они сократили число увольнений, — настаивал Марко.

— Да, но только за счет уменьшения зарплат сотрудникам. Из двух зол…

— Но вы могли хотя бы попытаться помешать им…

— Нам продемонстрировали копию постановления о нашем отстранении от должности. И пятого числа следующего месяца мы были бы свободны.

— Это противозаконно.

— Пойми, Де Ранди так не считает. Предприятию нужны деньги. Эта женщина сделала вид, что тонет и что если уж утонет она, то и все мы вместе с ней пойдем ко дну.

— Ясное дело!

Марко не слишком убедили разглагольствования Нашетти. В его словах было что-то не так, он будто повторял заученную лекцию.

Ничего не поделаешь, нужно было сконцентрироваться на работе. Марко простился с Нашетти и увидел, как за его спиной в кабинет Иллюстри входит генеральный директор Франко Баллони, сияющий, словно невеста под венцом. На мгновение их взгляды пересеклись, но Баллони предпочел пройти мимо Марко не поздоровавшись.

В отвратительнейшем расположении духа Паоло Мормино собрался в столовую. Мысль о поглощении мерзкой еды в полицейской казарме не вызывала у него восторга. Его даже не слишком волновало дальнейшее развитие дела Лукмана. Если работа движется в правильном направлении, то совсем скоро все прояснится.

Ему не удалось обрести популярность, арестовав «потрошителя». И теперь он пытался себя оправдать. Мормино вышел из здания криминальной полиции, пересек улицу и, пройдя метров пятьсот под портиком, оказался напротив казармы, у железнодорожной станции.

Столовая располагалась на втором этаже. Там его настроение еще ухудшилось. Пластиковые столы, тарелки, блюда, подносы и стаканы, люди в форме и в гражданской одежде за длинными столами — все это больше напоминало тюремную столовку, где заключенным почему-то выдали оружие, чем столовую для полиции.

Просмотрев меню, Мормино мужественно решился заказать ризотто с морепродуктами и стакан белого вина. Он устроился в торце длинного стола, где еще оставались четыре свободных места, и нехотя приступил к ризотто.

— Мормино, вы — и в столовой?

Подняв голову, Паоло увидел агента Джино Беллуцци, компьютерщика-самоучку: он не имел специального образования, но превосходно разбирался в технике. Джино держал в руках поднос, на котором поместились две тарелки рагу с макаронами.

— Что, соскучился по макаронам? — пошутил Мормино.

— Другого ничего не ем, — признался Беллуцци.

— Присаживайся, — пригласил его Паоло.

— Не ожидал вас здесь увидеть, — продолжал агент, — вы же не любите всей этой толкотни.

— Да уж, равно как и того, чем здесь кормят, — подтвердил Мормино. — Просто у меня мало времени, нужно еще вернуться на работу.

— Я закончил обрабатывать данные, о которых вы просили.

— Отлично. Говори чуть тише.

— Извините. Если хотите, мы можем встретиться позже.

— Просто говори вполголоса. Здесь собрались самые чуткие уши города.

— Вам бы все шутить. Так вот, случай довольно любопытный. Вы просили меня сравнить изображение молодого человека на фотографии с данными архивов о торговцах наркотиками и наркоманах.

— И ты что-нибудь там обнаружил?

— Ни-че-го.

— Жаль.

Мормино был разочарован, что не сможет передать Марко никакой информации.

— Я уже собирался завершить работу, когда мне пришло в голову проверить данные на наркоманов, погибших от передозировки.

— И?.. — вяло поинтересовался Мормино.

— Там тоже ничего не обнаружилось. А ведь это было бы логично: если человек — наркоман, он может умереть от передозировки.

— Верно.

— Но все оказалось иначе, — сказал Беллуцци.

— Как это? — проснулся Мормино.

— Я просмотрел данные обо всех жертвах убийств за последние три года, и компьютер подтвердил, что черты лица человека на фотографии совпадают с чертами лица того «выпотрошенного» араба… как его там звали…

— Лукман, — прошептал Мормино, словно в озарении.

— Да, Лукман.

— Вернемся-ка мы ко мне в кабинет, — сказал Мормино. — Однако есть один нюанс…

— Какой?

— В компьютере не должно сохраниться никаких сведений о проведенной тобой работе. Пусть все это останется между нами.

— Не беспокойтесь… послушайте, Мормино, разве вы меня о чем-то просили?

— Я не знал, что за люди были на фотографии, но если один из них — Лукман, то наши дела плохи.

— Могу себе представить, чего вам стоило ее заполучить…

— Ты сообразительный парень.

— Это верно. Я просто выполнил свою работу, но уже забыл, в чем было дело.

— Свободен, — улыбнулся Мормино.

ЛА ВОЧЕ ДЕЛЛА ЛИБЕРТА

Прокуратура обвиняет Джованни Дзуккини в убийстве иммигранта, тело которого было найдено в шахте за городом.

Скин-потрошитель

Молодому человеку также предъявлены обвинения в изнасиловании, торговле наркотиками и поджоге гипермаркета. Дзуккини-старший: «Мой сын — не чудовище».

Автор Марко Камби

Он совершил это убийство с нарочитой жестокостью, затем растерзал свою жертву и выбросил тело в один из гротов, чтобы до конца исполнить безумный ритуал очищения. Таков расизм в действии, именно он — причина убийства. Обвиняемый — Джованни Дзуккини, сын знаменитого нейрохирурга, двадцать три года, главарь неонацистской группировки «Белая (н)а(к)ция».

Арест молодого человека был произведен рождественским вечером, как раз в то время, когда он насиловал семнадцатилетнюю девушку. Следствие вышло на его след за несколько дней до этого, в связи с расследованием дела о пожаре, почти полностью уничтожившем гипермаркет в северной части города. Если обвинения, предъявленные Джованни Дзуккини, получат подтверждение, то волны насилия, в последние месяцы захлестнувшие город, наконец прекратятся.

В доме молодого нациста был найден настоящий военный арсенал, официально не зарегистрированный: немецкие пистолеты, кинжалы, штыки, ножи и даже автомат времен Второй мировой войны — все оружие в превосходном состоянии.

Кроме того, следователями было конфисковано содержимое четырех ящиков, содержащих листовки и брошюры с расистскими воззваниями, которые призывали к войне против «еврейского империализма», банки с зажигательной смесью, порнографические материалы садомазохистского характера и пакеты с кокаином, который нюхали Дзуккини и пострадавшая девушка.

Данные, подтверждающие причастность Дзуккини к убийству Лукмана, сейчас хранятся в строжайшем секрете, однако полностью доказывают мотивы этого убийства. Возможно, тело было вскрыто военным ножом или хирургическим скальпелем. В доме Дзуккини также найден набор хирургических инструментов, которые отправлены на экспертизу.

Отец Дзуккини не верит в обвинения, предъявленные его сыну.

«Джованни совершил много ошибок, — утверждает он, — но никого не убивал и в поджоге гипермаркета не участвовал. Что касается изнасилования, то это только предположение. Пока конкретного обвинения сформулировано не было, и в ордере на арест моего сына его причастность к убийству тоже указана не была.

Мне кажется, что прокуратура, — продолжает нейрохирург, — пытается состряпать вокруг Джованни дело, представив его этаким монстром, только чтобы решить свои внутренние проблемы: она пока что бессильна остановить волнения, захлестнувшие город».

В ожидании новых данных ведутся напряженные дискуссии между представителями прокуратуры и защиты.

 

Глава одиннадцатая

Они хотели, чтобы он почувствовал себя в западне и потерял всякую надежду выбраться из тюрьмы с помощью адвокатов, нанятых его отцом. Он должен был понять, что дверь одиночной камеры захлопывается за ним навсегда, что он проведет в ней долгие годы. Никаких скидок. Там не будет ни товарищей по банде, ни поджогов, ни изнасилований. Он не просто останется в заключении, пусть он осознает, что его ждет. Теперь вся его жизнь должна была стать тюрьмой.

Для достижения этой цели Маттеуцци предложил Де Сантису немного обождать с допросами Джованни Дзуккини. Праздники помешали адвокатам добиться для своего подзащитного перевода под домашний арест, а предъявленные судьям фотографии юной Авроры Мальи, избитой и изнасилованной, убедили их в том, что лучшим местом жительства для Джованни Дзуккини останется тюрьма.

Однако коллегия адвокатов состояла из людей закаленных, и обеспокоенный этим Маттеуцци теперь намеревался окончательно убедить высокопоставленных коллег в виновности преступника, подкрепив результаты работы следственной бригады его чистосердечным признанием. Так вот, новогодний праздник, проведенный в камере, только пойдет парню на пользу.

Сейчас прокурор размышлял, отдать ли приказ Де Сантису довести Дзуккини до нужной кондиции или воспользоваться неофициально полученными результатами ДНК-анализа пятен крови на покрывале, найденном в доме молодого человека. Убедившись в том, что это действительно пятна крови Лукмана, Маттеуцци в первую очередь собирался предъявить эту улику самому Дзуккини. То есть провести предварительный следственный эксперимент, опасаясь, что в ходе процесса адвокаты сумеют отклонить просьбу обвинения.

Чтобы результаты эксперимента признали официально, при нем должен был присутствовать представитель защиты. Теперь у обвинения имелись неопровержимые доказательства вины Джованни Дзуккини, и парню будет сложно выкрутиться, несмотря на все уловки адвокатов. Однако важно, чтобы те до поры до времени ни о чем не прознали.

Комната в тюрьме, предназначенная для проведения допросов, была голой и мрачной. Заместитель прокурора Де Сантис обычно предпочитал работать в более комфортных помещениях прокуратуры, но Маттеуцци настоял на своем. Он хотел, чтобы Дзуккини не покидал тюрьмы ни на секунду.

Прокурор решил также, что на допросе будет присутствовать Кау, окончательно разозлив этим Де Сантиса. Получалось, что его, заместителя прокурора, контролируют. Он сам провел бы допрос лучше карабинера.

— Присаживайтесь, капитан, — обратился к нему Де Сантис, пристраиваясь на угол единственного в зале стола. При этом Кау пришлось усесться во главе стола, слева от судьи. — Кого они прислали? — уточнил заместитель прокурора.

— Микеле Алвизи.

— А чем занята остальная коллегия?

— Измышляют, как вытащить его из тюрьмы.

— У них нет шансов.

— Да, если только мы не наделаем ошибок, — подтвердил Кау.

Де Сантис хотел было возмутиться, но передумал.

— Я полагаю, парень откажется отвечать на вопросы, — заметил он.

— Не собираясь оставаться в тюрьме, он, возможно, все же попытается оправдаться. Иначе нас бы здесь не было, — предположил Кау.

— Алвизи мне ничего не сказал.

— Ему наверняка посоветовали держать рот на замке. Да и сам он прекрасно знает, что мы не пойдем с ним на соглашение.

— И что же нас ждет?

— Дзуккини хочет выйти из тюрьмы, а его отец ждет не дождется, когда сыночек вернется домой. Защита убеждена, что сможет опровергнуть все обвинения, но у них нет точных сведений о том, какими доказательствами мы располагаем.

— Капитан, судя по вашим намекам, мы действуем предвзято, — несколько обиженно заключил Де Сантис. Кау не удостоил его ответом.

Дверь отворилась, и вошел Джованни Дзуккини в сопровождении адвоката Алвизи с кожаным портфелем в руках, и юного карабинера, в обязанности которого входило ведение протокола допроса. Под удивленным взглядом Де Сантиса карабинер извлек из черной полотняной сумки портативный компьютер и соединил его с небольшим принтером, стоящим на другом конце стола. Затем он поставил на стол магнитофон и нажал на несколько клавиш, установив паузу.

Взглянув на Дзуккини, Кау отметил, что десять дней в тюрьме тот провел не лучшим образом: парень похудел, обессилел и явно был напуган. Даже татуировка в виде свастики, взбирающейся по шее, казалась какой-то скукоженной. Его нос сейчас напоминал запятую — память о первом ударе Агати. Если бы парня арестовали не в тот момент, когда он насиловал Аврору Мальи, капитан, вероятно, даже пожалел бы его.

Де Сантис в это время рассматривал адвоката Алвизи, своего противника. Этот невысокий мужчина с живыми глазами, доброжелательной улыбкой, короткой седой бородкой и взъерошенными волосами произнес в залах судебных заседаний немало язвительных речей по адресу широко известных людей. Но здесь не было присяжных, которые смогли бы по достоинству оценить его способности, и закон олицетворял заместитель прокурора собственной персоной, так что следовало угождать ему и пытаться прийти с ним к соглашению. «Ах, как жаль, — позлорадствовал про себя Де Сантис, — что мне не нужны соглашения».

— Добрый день, уважаемый заместитель прокурора, как ваши дела? — спросил Алвизи, пожимая ему руку.

— Спасибо, все хорошо. Присаживайтесь. Может быть, мы опустим вступление и сразу перейдем к делу?

— Я согласен с вами, — ответил Алвизи, несколько удивленный таким обращением Де Сантиса.

Заместитель прокурора быстро проговорил серию вопросов, обращенных к Дзуккини: имя, дата рождения, место жительства. И, наконец, обратился к адвокату, уточняя действительно волнующую его деталь:

— Ваш клиент намерен отвечать на вопросы сам?

— Безусловно.

— Ну, вот и славно, — одобрил Де Сантис.

Кау услышал в этом «безусловно» полное подтверждение тому, что Алвизи и Дзуккини не согласовали свои действия. В принципе, в том, что заключенный был готов сам отвечать на вопросы представителей обвинения, не было ничего особенного. Однако лишь немногие обвиняемые, как виновные, так и невиновные, смогли бы извлечь из этого реальную выгоду, и Алвизи не мог этого не знать. Капитан даже улыбнулся. Что ж, обвиняемый до смерти хочет изложить свою точку зрения на события. Дзуккини сидел с низко опущенной головой, как будто у него не было сил смотреть на Кау. Заместитель прокурора незамедлительно перешел к вопросам:

— Это вы основали ассоциацию «Белая скобка н скобка а скобка к скобка ция»?

— Да.

— «Белая скобка н скобка а скобка к скобка ция» занималась пропагандой расизма?

— Нет.

— Вы это отрицаете?

— Нет, мы просто боролись за свои права… — поднял было голову Дзуккини, но сразу же опустил ее под взглядом Кау.

— Да, к примеру, вы хотели истребить евреев, опутавших западное общество?..

— Ну, не в прямом же смысле истребить…

— Нет?

— Нет, просто выкорчевать их из нашей социальной среды…

— И что это значит — «выкорчевать»?

— Вышвырнуть вон, — коротко пояснил Дзуккини.

— Извините, господин заместитель прокурора, — возразил Алвизи, — но мы сейчас не обсуждаем политические пристрастия моего подзащитного. Он согласился отвечать только при условии, что ему будут предъявлены конкретные детали обвинения.

— Господин адвокат, вероятно, вы понимаете, что политические взгляды Джованни Дзуккини играют в этом деле не последнюю роль. Хорошо, я сформулирую вопрос иначе. Листовки и брошюры, наподобие тех, что мы видим здесь, были отпечатаны вашей организацией?

— Я не знаю.

— Почему вы не знаете?

— Потому что я не могу контролировать всех борц… членов организации.

— Но эти материалы были найдены в вашем доме.

— Положить бумаги в архив мог любой боец.

— Боец?

— Мы все как бы солдаты… так мы себя чувствуем.

— Тогда почему архив был спрятан в подвале?

— Он не был спрятан. Его только закрыли в сейф. Обычная мера предосторожности.

— Ах да, что касается ящиков. Под полом находился еще один, весь забитый оружием. Кто его туда поставил?

— Я. Я собирал оружие много лет. Я просто фанат этого старья времен Второй мировой. Им никогда не пользовались и никогда не выносили с виллы.

— Но оно и не было зарегистрировано.

— Нет, не было, но оружие всего лишь лежало там.

— А может быть, ты просто совершил ошибку? — Де Сантис постарался нащупать брешь и сбить с наглеца остатки спеси.

— Может быть.

— Такую же, как тогда, когда изнасиловал Аврору Мальи?

Кажется, выйти на свободу так сразу ему не удастся. Джованни весь съежился, стал как будто меньше ростом, потом посмотрел на Алвизи, пытаясь прочитать в глазах адвоката правильный ответ на поставленный вопрос.

— Я никого не насиловал. Она сама была не против. Сначала мы занимались оральным сексом, а потом… До этого мы нюхали кокаин…

— Поговорим о наркотиках. Когда карабинеры ворвались в дом, на столе лежала фольга со следами кокаина. Его достала она?

— Я не знаю.

— Не можешь вспомнить?

— Послушайте, мы траха… занимались сексом. Затем появились карабинеры, разбили мне нос и избили меня. Теперь у меня не все в порядке с головой.

— А, понимаю. Избирательная амнезия. Хорошо. А для чего служили парики, бороды, усы и театральный грим, найденные на вилле?

Дзуккини посмотрел сначала на Алвизи, затем на Де Сантиса.

— У нас был театр. Мы хотели поставить «Генриха Пятого», но затем дело как-то заглохло.

— И как давно это было?

— Три года назад.

— Вам кажется, в это можно поверить?

— Это правда.

Дзуккини было не до шуток, и Де Сантис решил слегка поиздеваться над ним.

— Итак, три года назад члены «Белой скобка н скобка а скобка к скобка ции» решают осуществить постановку «Генриха Пятого», для чего покупают бороды, усы и парики из очень дорогих — под натуральные — материалов. Расходы — несоизмеримые с любительской постановкой. Из этой затеи ничего не получается, и все принадлежности остаются лежать у вас дома. Все верно?

— Да.

— Где вы были в ночь с двадцатого на двадцать первое декабря?

Алвизи достал из сумки какой-то листок и протянул Де Сантису.

— Что это? — спросил тот.

— Заявления, оставленные в моей конторе господами Маттео Дзанетти, Стефано Дельи Эспости и Кристианом Джованнини. В них говорится, что мой клиент провел ночь с двадцатого на двадцать первое декабря в их компании.

— Господин адвокат, — осадил его Де Сантис, — я уважаю ваше мнение, но предпочтительно, чтобы ваш клиент лично отвечал на мои вопросы.

— Да, конечно.

Дзуккини, отвечая, разглядывал пол.

— Я был с тремя друзьями.

— Они также — борцы «Белой скобка н скобка а скобка к скобка ции»?

— Да.

— Где вы находились?

— На вилле.

— Вы оставались там всю ночь?

— До половины четвертого.

— А потом?

— Мы пошли спать.

— То есть все разошлись по домам?

— Конечно.

— Вы остались один на вилле?

— Да, один.

— Другими словами, после половины четвертого алиби у вас нет?

— Я лег спать.

Де Сантис, Алвизи и Кау прекрасно знали, что пожар в гипермаркете начался намного раньше.

— Вы можете перечислить имена друзей, с которыми были в ту ночь?

— Да. Это Маттео Дзанетти, Кристиано Джованнини, Стефано Дельи Эспости.

— А помните ли вы ночь с двадцать девятого на тридцатое ноября? Хорошо подумайте, ведь это было достаточно давно.

У Алвизи мелькнула мысль, что в этом вопросе Де Сантис продемонстрировал гибкость. Вероятно, прокуратура располагала данными о том, где Дзуккини провел ночь, когда был убит Лукман, но не имела точных сведений о его передвижениях во время пожара в гипермаркете. Однако, судя по статьям в газетах, формально его клиенту обвинение в убийстве предъявлено не было. Тем не менее адвокат не стал задавать встречные вопросы, чтобы не попасть в ловушку, толком не зная, как оттуда выбраться.

— Я был на дискотеке, — ответил Дзуккини.

— Вас там кто-нибудь видел?

— Я быстро ушел оттуда, не встретив никого из знакомых.

— Вы ходили туда один?

— Нет.

— Кто с вами был?

— Аврора.

— Аврора Мальи?

— Да. — Лицо Дзуккини стало пунцовым: единственной, кто мог подтвердить его алиби, оказалась изнасилованная им девушка.

— Хорошо, мы уточним это у нее.

— Она ненавидит меня и, возможно, ничего не скажет.

— Почему же она должна ненавидеть вас, вы же просто развлекались вместе?

— Да, мы просто развлекались.

Пока адвокат Алвизи с интересом разглядывал потолок, Дзуккини, переменившись в лице, поднял взгляд на Де Сантиса.

— Мне нужно выйти отсюда.

— Ты знал Лукмана? Посмотри на фотографию.

— Впервые вижу.

— Ты уверен?

— У меня нет друзей-марокканцев.

— Он не из Марокко, а из Мавритании.

— Все равно. Я его не убивал.

— Тогда кто это сделал?

— Не знаю, я был с Авророй.

— Да, вы были с Авророй Мальи.

— Конечно.

Дзуккини снова посмотрел на Де Сантиса умоляющим взглядом.

— Я хочу выйти из тюрьмы.

— Это будет непросто.

— Я не виновен.

— Аврора Мальи и владельцы гипермаркета так не считают.

— Я никого не убивал.

— Вас никто не обвиняет в убийстве.

— Я уже ответил на все ваши вопросы.

— Господин адвокат, объясните вашему клиенту, что он может иметь при себе в камере.

Алвизи незаметно для Дзуккини покачал головой, стараясь дистанцироваться от происходящего.

— Мы уже потребовали для нашего подзащитного освобождения и перевода под домашний арест, — заявил адвокат. — Решение по делу будет принимать независимый суд.

— Но я бы на твоем месте, — вставил свою реплику Кау, буравя Дзуккини взглядом, от которого тот моментально потупился, — на него не рассчитывал.

— В любом случае от мнения прокуратуры это не зависит, — уточнил Алвизи, пытаясь выгородить своего подзащитного.

— Безусловно. — Кау поднялся и протянул руку адвокату.

Он только хотел как следует припугнуть Дзуккини. Останься тот с ним наедине хотя бы на час, капитану удалось бы получить от парня чистосердечные признания по поводу сбыта наркотиков, расистской деятельности организации и поджога гипермаркета. Для того чтобы заставить его признаться в убийстве, даже имея на руках результаты ДНК-экспертизы и информацию о звонках с мобильного, потребовалось бы больше времени. Но в конце концов он бы во всем сознался.

Молодой карабинер вывел на принтер данные компьютера и распечатал протокол допроса в трех экземплярах. Дзуккини с отсутствующим видом подписал его и вышел из комнаты в сопровождении Алвизи. За металлической дверью его уже ждала охрана.

Де Сантис и Кау удалились в противоположную дверь и, пройдя сквозь несколько кордонов, подошли к охране у входа, чтобы получить обратно документы, после чего направились к служебной машине прокуратуры, где их ждал водитель.

— Что ты об этом думаешь? — спросил заместитель прокурора.

— Он не признается в убийстве Лукмана и не возьмет на себя поджог гипермаркета. Алвизи он заявил, что ни в чем не виновен.

— Это еще нужно доказать.

— Изнасилование он также будет пытаться отрицать. Да, они принимали наркотики, и он просто не смог себя контролировать. Девушка сначала была согласна, а все остальное он уже не может вспомнить.

— А как мы поступим с его алиби в ночь поджога гипермаркета?

— Он совершил ошибку, назвав нам имена товарищей. У меня есть гипотеза: они какое-то время оставались на вилле, потому что были загримированы.

— Для чего?

— В течение дня до закрытия гипермаркета они успели разбросать зажигательные бомбы на виду у телекамер. Чтобы их лица не остались на пленке, они использовали грим, парики, накладные бороды и усы, ведь они и не подозревали, что последствия поджога будут столь значительны и уничтожат все улики. Затем вернулись на виллу, просидели там до двух часов ночи, после чего сели в машину и отправились обратно к магазину. Приведя в действие механизмы, они спокойно удалились. Дальше дело за них довершил огонь.

— Но почему они это сделали?

— Вероятно, потому, что они нацисты. Захотели поднять волнения в городе и для начала вскрыли живот Лукману. Потом подожгли торговый центр. «Красные» гипермаркеты стоят у них поперек горла: вы же видите, кто ходит туда за покупками.

— Что ж, мы их возьмем.

— Если друзья Дзуккини сознаются в поджоге гипермакета, он пропал. Нужно будет только предложить кому-нибудь из них сбежать. Мы можем классифицировать их действия как террористический акт.

— Они богаты и не захотят огласки.

— Все пройдет как по маслу. Их просто отправят за границу с деньгами папаш и чистым паспортом. Мы постараемся как следует изучить их дела и понять, где их слабое место. Можно допросить парней как свидетелей, не привлекая к делу адвокатов.

— Хорошо, поступим так. Но почему Дзуккини назвал имена?

— У него не было выбора. Каждый из них может обеспечить алиби другому. Они вместе подожгли гипермаркет, и теперь им придется лгать, прикрывая друг друга. Когда Дзуккини убивал Лукмана, с ним был кто-то еще, но об этом он нам точно не скажет. Мы узнаем имена от кого-нибудь из них.

— Но его алиби может подтвердить Аврора Мальи.

— Лукман умер примерно часа в два ночи, и Дзуккини легко мог с ним разделаться. Я уверен, что девчонка не подтвердит его алиби.

— Тогда почему же он ссылается на нее?

— Это неплохая идея: парень может утверждать, что она все отрицает из-за того, как он обошелся с ней.

— Он у нас еще запоет, равно как и его подельники. Посмотрим, что нам на это скажет прокурор, — добавил Де Сантис.

Таким она будет видеть его до конца своих дней: больным, страдающим от уремии, обессиленным после диализа. Они надеялись, что дома он скорее пойдет на поправку, однако Лука замкнулся в своем страдании, словно счел ситуацию безнадежной. Марко не ответил на приглашение Клаудии и не пришел к ним на празднование Нового года. После того, что произошло между ними, он был не в силах видеть невестку рядом с братом, отчаянно сражающимся за жизнь.

Но когда Лука позвонил ему, не откликнуться на приглашение он не смог. Братья сидели друг напротив друга посреди просторной гостиной, и каждый выискивал в другом признаки того, чего больше всего опасался. Лука пытался прочитать во взгляде Марко намек на свою болезнь, Марко боялся, что Клаудия выдаст их секрет, а Клаудия беспокоилась о том, чтобы тема разговора каким-либо образом не задела мужа.

Чтобы немного отвлечься, Марко пробежал взглядом по стенам, потолку, картинам на стене и стеллажам, полным книг. Во всем чувствовалась рука Луки, это он спроектировал и обставил дом.

Здесь мало что напоминало о Клаудии, с ее неорганизованностью, порывистостью, скрытой теплотой. Раньше Марко никогда не обращал на это внимания, да и всем вокруг представлялось логичным, что архитектор Лука еще до брака лично разработал интерьер. Однако теперь помещение казалось Марко лишенным чего-то очень важного. Клаудия предпочитала во всем полагаться на вкус мужа, поэтому их дом был совсем не похож на нее — слишком упорядоченный, правильный и более рациональный, чем ей хотелось.

— Я чувствую себя теперь намного лучше, — неожиданно нарушил молчание Лука, обращаясь к брату.

Марко прервал свои наблюдения:

— Ты сейчас уже не такой худой.

— Да нет же, — горько усмехнулся Лука, — я просто опух, потому что завтра — день диализа. Все равно я рад, что нахожусь дома.

Голос Луки звучал устало и вымученно.

— Как вы встретили Новый год? — спросил Марко, чтобы разрядить атмосферу.

— О, необычайно весело. После первых поздравлений мы почти сразу отправились домой, так как я утомился. Но при этом даже пробовал танцевать!

— Ты можешь себе представить, — Клаудия улыбнулась Марко, — Лука, который танцует!

— Это событие!

— Пришлось пойти на это, — пояснил Лука, — нужно же было защитить Клаудию от тех двух типов, что весь вечер пялились на нее.

— Мне нравится, когда ты меня ревнуешь, — кокетливо заметила Клаудия, а Марко внутренне напрягся. Он прекрасно понимал, почему Лука и Клаудия пошли на праздник. Они пытались отвлечься от мыслей о болезни, любой медик считал бы чудом, если бы больной оправился спустя всего лишь месяц после несчастного случая и последовавшей за ним тяжелейшей операции.

— А ты где был? — спросил Лука у брата.

— Веселился на вечеринке с коллегами. Там было не так скучно, как я ожидал.

— Ну, значит, ты доволен, — заключил Лука, скорее для самоутешения. — Мне же сама идея о том, чтобы остаться на праздник в больнице, казалась кошмаром.

— Ну да, поэтому ты даже начал танцевать.

— Я решил танцевать, лежа на больничной койке, когда все тело было утыкано зондами. Болезнь заставила меня понять, что тридцать шесть лет своей жизни я провел, отказывая себе в маленьких повседневных удовольствиях: не дорожил близкими мне людьми и драгоценными минутами. Я весь был захвачен карьерой, проектами и страхом перед будущим. А сейчас я по крайней мере знаю точно, что будущего может вовсе и не быть.

— Эй, не говори так, — запротестовал Марко.

Расстроенная тоном мужа, Клаудия поднялась с дивана и направилась в кухню. Ее огорчало, когда Лука заговаривал о близкой смерти. Они оба знали, что это ему сейчас не грозит. Клаудии хотелось, чтобы его снова тянуло к прежней, активной жизни, но Лука впал в депрессию, постоянно вспоминая о своем потерянном здоровье. Он не мог окончательно смириться со своим положением, хотя понимал, что становится похож на героя мелодрамы.

— Ты прав, — извиняющимся тоном сказал он брату. — Идиотская фраза. Ведь я один из первых кандидатов на пересадку органа и смогу полностью вернуться к нормальной жизни. Надежда есть, но сейчас я чувствую себя не в форме.

Марко был удивлен, узнав, что брат согласен на трансплантацию. Он сам вряд ли решился бы на такое — пересадить почку от донора или мертвого человека. Но альтернативой была полная зависимость от мучительных процедур диализа.

— Сейчас легко найти донора? — спросил Марко.

— Касти говорит, что я идеальный пациент: подхожу как по возрасту, так и по состоянию здоровья, у меня преимущество перед остальными.

— Что он имеет в виду?

— Первые в очереди на операцию — те пациенты, для которых трансплантация органа может пройти с наименьшим риском. Разумеется, официально об этом не говорят, но так происходит в реальности.

— Не может быть!

— Проблема в том, что доноров не хватает.

— И сколько придется ждать, как ты думаешь?

— Не знаю. Касти не дает четких прогнозов, но мне передается его оптимизм. Если он верит в наш успех, я тоже в него верю.

— Конечно.

В зале появилась Клаудия со стаканом воды в руках.

— Послушай, — обратилась она к деверю, — мне нужно съездить в магазин купить воду. Поможешь? Эти упаковки довольно тяжелые.

— Останешься на ужин? — спросил Лука.

— Нет, спасибо, у меня в восемь встреча, — соврал Марко, поднимаясь с дивана; подойдя к Клаудии, он сказал: — Я отвезу тебя на машине, а потом сразу уеду.

Лука проводил их до двери и помог Клаудии надеть пальто, пока Марко влезал в свою толстую куртку на утином пуху и натягивал шапку. Супруги поцеловались, а Марко, воспользовавшись моментом, выскользнул на лестничную клетку.

— Эй, пока! — закричал ему Лука.

— До встречи.

— Не скучай, я скоро вернусь, — обратилась Клаудия к мужу.

Они молча спустились по лестнице и уселись в «вольво». Марко не выдержал и задал тревожащий его вопрос:

— Ты скажешь ему?

— Зачем?

— Я не знаю.

— Между нами ничего не было. Ты очень поддержал меня в это трудное время, спасибо. Лука мой муж, и он болен. Мое место рядом с ним, и ты это знаешь.

— Конечно.

Марко почувствовал что-то похожее на облегчение с привкусом горечи. Клаудия права: сразу же все прекратить — таков единственно верный выход из этой несбывшейся истории их сближения. Они не виделись и не звонили друг другу с того самого утра, когда он ушел на работу, оставив ее у себя в спальне, и это молчание, длящееся уже неделю, говорило о многом. В глубине души Марко надеялся, что неожиданная выходка Клаудии сможет перерасти в нечто значительное, что между ними вспыхнет чувство взаимного притяжения. Однако женщина говорила так, будто она только что очнулась и вышла из забытья. Клаудия совершила ошибку и не намерена была ее повторять.

— Ну что ж, поедем, купим воду, — сказал Марко, чтобы повернуть разговор в другое русло и не заставлять невестку чувствовать неловкость наедине с ним.

— Да, в доме ничего не осталось, — согласилась она.

Он снова и снова вглядывался в изображение на экране, но понять, кто был второй мужчина, ему не удавалось. Наркоман на фотографии — Лукман, это точно. Следы на коже под скулами идентичны особым приметам на фотографии трупа. На тыльной стороне руки виднеется такая же царапина. Рассмотреть все лицо как следует нельзя: кадр отсняли сверху и оно скрыто в тени.

Уже два часа Мормино сидел у себя в кабинете, изучая фотографии тела Лукмана, снятые при аутопсии, и сейчас он был убежден, что убитый араб и худой тип на фотографии из подвала больницы — один и тот же человек. Но для полной идентификации примет недостаточно. Убедительной уликой фотография не станет, однако она поможет придать расследованию новый импульс.

Начальник криминального отдела приказал поднять из архива фотографии Дзуккини. Подшивка оказалась неполной, часть ее осталась в прокуратуре. В том, что документы путешествовали то туда, то сюда, ничего необычного не было: таким образом незаметно саботировались следственные дела. При перемещении из одного учреждения в другое половина бумаг благополучно терялась.

Роясь в папке с делом Дзуккини, Мормино обнаружил только два снимка, сделанные четыре года назад, когда неонациста задержали в связи с расследованием по делу о поджоге автомобиля доцента кафедры юриспруденции. Однако точных доказательств его вины не нашли, и Джованни отпустили.

Фигура и рост человека на фотографии из подвала совпадали с данными неонациста. Но точной идентификации мешала тень и ракурс кадра.

На момент ареста Дзуккини не носил бороды и длинных волос, к тому же он был не рыжим, а блондином. Впрочем, вполне вероятно, что он прибегнул к маскировке, направляясь в больничные подземелья. На картинке нос мужчины не виден, но это не так важно. Среди арсенала, найденного на вилле «Белой (н)а(к)ции», не было недостатка в накладных носах.

Человек на фотографии казался полной противоположностью Дзуккини. Тем вероятнее, что это был именно он, но тщательно переодетый. Ничего общего с его подлинной внешностью: длинные волосы вместо обритой головы, рыжий парик, борода.

Приняв эту гипотезу, Мормино принялся рассуждать дальше и сразу перешел к главному вопросу: зачем? Что Дзуккини делал в подвалах больницы вместе с Лукманом? Зачем потом убил его? Каким образом ему удалось сделать это, не оставив следов, и с какой целью тело выпотрошили позднее?

Человек с бородой чувствовал себя уверенно, это заметно по фотографии. Возможно, Дзуккини так спокоен, потому что переодет и знает, что его не удастся опознать. Внимательно рассматривая фотографию, Мормино никак не мог решить, он это или не он.

Полицейский попробовал сложить все известные ему факты в логическую цепочку.

Итак, Джованни Дзуккини в восемнадцать лет основал неонацистскую группировку, членами которой стали его самые близкие друзья. Они знали друг друга со школьной скамьи, и объединял их не только фанатизм, но и свободный доступ к деньгам родителей. Эти молодые люди всех презирали и орудовали совершенно безнаказанно.

Со временем детишки из «Белой (н)а(к)ции» принялись вооружаться. Под видом коллекционеров они собирали старые пистолеты, автоматы, штыки — все в превосходном состоянии. Затем обзавелись театральным реквизитом и приступили к действиям. Начали с университета — подожгли машину одного из преподавателей. Это была демонстративная акция, своего рода обряд инициации. За ней последовали и другие: грабежи, драки с левыми экстремистами, акты вандализма, надписи на стенах, призывающие к уничтожению мирового сионизма.

Но этого им показалось мало. По замыслу Дзуккини, их группа должна была стать «особой» группой. Маловерных постепенно изгнали из круга посвященных, оставив только самых преданных соратников. Какова же была их цель? Какой новый ритуал должен был объединить их и поддержать в них расистский пыл?

Они решаются на убийство иммигранта, чтобы доказать самим себе и другим, что необходимо очистить город от этой грязи. Таким образом, они станут новыми инквизиторами, вставшими на защиту своей нации и своей расы.

Однако обычное убийство не смогло бы окончательно скрепить братство группы. Понадобилось совершить нечто более значительное. Дзуккини переодевается, напяливает парик, прицепляет бороду и проникает в подвалы больницы. Там он выбирает себе жертву. Смерть наркомана, вшивающегося в вонючем подземелье, скорее всего, останется незамеченной. Джованни притворяется, будто его интересуют услуги Лукмана: кокаин, героин, нигерийские проститутки. Спустя несколько дней завлечь араба в подготовленную заранее ловушку уже не составляет труда. Возможно, их поджидала машина.

Лукман убит, и труп его с помощью наиболее испытанных «бойцов» выпотрошен. Быть может, они имитируют один из древних ритуалов друидов или что-нибудь в этом роде. После чего тело доставляют в шахту.

Жертвоприношение совершено, единство группы скреплено кровью. Члены группировки готовятся к новым дерзким акциям. И хотя они не рассчитывали на такую реакцию со стороны исламской общины, ее выступления им на руку. Ведь если в результате разгорится очаг расовой войны, можно будет вдоволь порезвиться.

Когда неонацисты подожгли гипермаркет, они не думали о том, что смогут попасться, надеясь все списать на мусульман. Тем более что в тот же день один из охранников-волонтеров убивает арабского юношу, и обстановка накаляется до предела. Однако Кау и его люди справляются с ситуацией и подоспевают как раз вовремя. Если бы они арестовали Дзуккини чуть позже, последствия могли бы быть непоправимыми. Карабинеры врываются в тот самый момент, когда предводитель шайки насилует девушку, а найденные на покрывале следы крови — неоспоримая улика.

Мормино поздравил самого себя с удачно выстроенной версией. Концы благополучно сходились с концами, и в нем уже крепла уверенность, что именно так оно и происходило на самом деле.

Сейчас он ощущал себя правонарушителем, невольно втянутым в это дело. Не желая того, он проводил расследование по делу Лукмана и Дзуккини, вмешиваясь в поле деятельности уголовной полиции. Оперативная бригада занималась сейчас неонацистами только в связи с поджогом гипермаркета, не подозревая об их участии в убийствах и изнасилованиях.

Он скрыл от прокуратуры важнейшую информацию по делу. Паоло даже не мог явиться туда с извинениями, сославшись на то, что получил по почте анонимный пакет. Маттеуцци лопнет от злости, и его, Паоло, отношения с журналистом «Воче» вылезут на поверхность. Теперь главное — принять правильное решение и выполнить свой служебный долг: передать информацию лицам, которым поручено следствие. Но как это сделать?

Мормино решительно извлек из ящика стола пакет с хирургическими перчатками и надел их. Потом он дважды скопировал на дискеты фотографию из больничного подземелья. К одной из дискет добавил текст с объяснениями, где была сделана эта фотография и что за люди на ней изображены. Затем он стер из памяти компьютера всю информацию, а дискета с фотографией и текстом перекочевала в обычный конверт, купленный в табачном киоске. После чего этот конверт оказался среди других похожих конвертов в записной книжке полицейского. Закончив операцию, Мормино снял перчатки и бросил их в корзину. Позднее, приняв необходимые меры предосторожности, он перешлет этот конверт в прокуратуру. Выполняя свой долг, он обманывает доверие друга-журналиста, ведь тот рассчитывает получить всю секретную информацию. Однако в данном случае у Мормино не остается другого выбора. Он обо всем расскажет Марко потом. Сейчас же, после того как люди на фотографиях, добытых журналистом в подвале больницы, установлены, для того безопаснее знать поменьше.

Несмотря на то, что адвокат Микеле Алвизи считался одним из лучших специалистов по уголовному праву в городе и на протяжении своей долгой карьеры ему приходилось бывать в тюрьмах сотни раз, он ненавидел их, и эту в особенности. Лишний раз он не пошел бы сюда, но сегодня случай был особый.

Адвокат согласился защищать Джованни Дзуккини по двум немаловажным причинам. Первая причина — деньги. Семья подследственного хорошо заплатила, и сделала это заранее, не торгуясь. Хотя одним высоким гонораром соблазнить Алвизи было нельзя. Несмотря на приближающуюся старость, адвокат брался за работу, только если она могла принести ему профессиональное удовлетворение или представляла интерес в каком-либо отношении.

Алвизи добился оправдания для многих своих подопечных, но если бы он допускал, что Джованни Дзуккини и вправду кровавый убийца, то ни за что не взялся бы за его защиту. Ни за какие деньги. Этот старый анархист, иногда предпочитающий галстуку черную бабочку, предполагал, что его юный клиент — насильник и наркоман, заражающий общество омерзительными политическими идеями. Однако он вовсе не тот монстр, что внушает страх всему городу и за которого его хочет выдать прокуратура.

В Дзуккини не было ничего от преступного гения, способного замышлять тайные злодеяния, прибегать к хитрости и ускользать, не оставляя следов. Алвизи решил для себя, что худшим из свойств этого молодого человека было не стремление к насилию и не уверенность в безнаказанности, уже подорванная пребыванием в тюрьме. Джованни Дзуккини был попросту кретином. Наглым фанатичным идиотом.

Только полный идиот, уже отведав тюремной жизни, мог настаивать на том, чтобы самостоятельно отвечать на вопросы заместителя прокурора, зная, что он от этого ничего не выиграет, ведь адвокат подробно расписал ему все возможные подвохи. И только абсолютному недоумку могла прийти в голову мысль хранить у себя в подвале ящик с оружием времен Второй мировой войны, находившимся в превосходном состоянии и готовым к употреблению. Уж, на худой конец, зарыл бы его в саду!

Только безмозглый осел мог назвать имена своих друзей — соучастников преступления, разыскиваемых уголовной полицией, в качестве подтверждения алиби, хотя было очевидно, что по делу о поджоге гипермаркета на руках у полицейских никаких доказательств нет. К тому же этого подонка арестовали по подозрению в недоказуемом преступлении во время другого, очевидного и омерзительного. И только такой придурок мог забыть рассказать своему адвокату о хранящемся в гараже покрывале со следами крови. Именно из-за этого покрывала прокуратура решилась на проведение этого допроса, за два дня до запланированной мусульманами демонстрации протеста. Тут Алвизи пришло в голову, что в заключение неплохо смотрелось бы публичное признание на площади. Мусульманской общине была бы предложена искупительная жертва, в обмен на которую затихли бы манифестации.

Старый юрист ненавидел своего клиента, с человеческой точки зрения, но он намеревался обвинить прокуратуру в том, что она превращает насильника и неонациста в жертву. Подозреваемый стал в их руках пешкой, которую хотели подставить под удар. Для Маттеуцци он преступник. Адвокат же предполагал, что это пешка, ставшая жертвой стечения обстоятельств.

Алвизи рассказал отцу Дзуккини о найденном покрывале — тот утверждал, что никогда раньше его не видел. Над головой Джованни Дзуккини сгущались тучи, и как защитить его, Алвизи еще не знал. Адвокату нужны были быстрые и точные ответы на вопросы до того, как Маттеуцци окончательно захлопнет ловушку, в которой запутался его клиент.

Несмотря на все предъявленные доказательства, Алвизи был убежден, что Дзуккини не убивал Лукмана. Да, вероятно, кровь на покрывале — это кровь того самого выпотрошенного наркомана-араба, иначе полиции не потребовалось бы столь срочно допрашивать Дзуккини. Адвокат готов был поклясться, что Маттеуцци уже известны результаты ДНК-экспертизы.

Он планировал разрушить крепость из ложных доказательств и домыслов, возведенную вокруг Дзуккини. В качестве защитника он должен был выработать беспроигрышную тактику, но для этого необходимо было иметь самый полный объем информации. Обычно он никогда не спрашивал у обвиняемого, виновен ли тот на самом деле, но на сей раз чувствовал, что придется сделать исключение. Алвизи опасался, что в ходе следствия всплывут новые доказательства и вытащить молодого человека уже не удастся.

Размышляя таким образом, адвокат прошел в караульную будку, выходящую в тюремный двор, и поприветствовал охранников, сидящих за пуленепробиваемым стеклом. Он протянул им удостоверение, как того требовали правила, и тотчас получил его обратно.

Охранник поднял телефонную трубку, чтобы сообщить о приходе адвоката в отделение, где содержался Дзуккини. В ответ прозвучало что-то необычное, потому что Алвизи, уже проходящего в дверь, остановил жест полицейского.

— Адвокат, подождите минуточку!

Алвизи остановился.

— Что-нибудь случилось?

— Сейчас, всего несколько минут.

Защитник принялся ходить по крошечному коридору взад и вперед, посматривая на закрытую дверь. На мгновение он замер у единственного в помещении окна и увидел, как сюда, к караульной будке, спешит начальник тюрьмы. Это было довольно странно. Наконец дверь отворилась. Начальник, человек плотного телосложения, тяжело дышал на бегу, и на его лице читалась не только усталость, но и смятение.

— Добрый день, как ваши дела? — поздоровался Алвизи, протягивая вошедшему руку.

— Произошло, произошло…. нечто ужасное…

— С моим клиентом?

— Мы в полном замешательстве.

— Что случилось?

— Нам очень жаль, сейчас проводится расследование…

— Что с ним? — в отчаянии закричал Алвизи.

— Джованни Дзуккини повесился в камере.

Паоло Мормино решил пойти к себе и перевести дух, созерцая крыши домов. Хоть он и выслал Кау анонимку, но чувство облегчения пока не наступало. Он-то сделал все возможное, чтобы не вставлять палки в колеса уголовному розыску и снабдить его необходимой информацией, но, судя по всему, Кау не собирался делать ответных жестов. Спору нет, его можно понять. Капитан обязан хранить тайну следствия.

Недобрые предчувствия не покидали Мормино, и он направился домой, чтобы слегка отвлечься. Выйдя на балкон, Паоло обвел взглядом окутанные смогом коричневые черепичные крыши и вдохнул холодный январский воздух. Затем вернулся в комнату и устроился в кресле. Взяв в руки телевизионный пульт, полицейский стал искать программу с выпуском теленовостей. Внезапно он остановился, увидев на одном из местных каналов физиономию Маттеуцци, перед которым выстроился лес микрофонов.

— …у нас нет сомнений в его виновности. Результаты экспертизы доказывают, что именно он поджег гипермаркет и вспорол живот Лукману. Я уж не говорю об изнасиловании и прочих злодеяниях.

— Имеются сведения о том, — встрял один из журналистов, — что следы крови убитого иммигранта были найдены в доме Дзуккини. Он был убит там?

— Об этом мы пока ничего не можем вам сказать, — ответил Маттеуцци, чуть ли не подмигивая корреспонденту.

— Семья Дзуккини утверждает, что со смертью их сына следствие не может быть закрыто, они настаивают на его невиновности.

— Я их прекрасно понимаю, но не в моей компетенции описывать душевное состояние членов семьи, чей сын был обвинен в преступлении, а затем повесился.

— Вы полагаете, что Джованни покончил с собой именно потому, что был виновен?

— Никто не сможет объяснить, что толкает человека на такой страшный шаг. Не нам судить. Жаль, что произошла эта ужасная трагедия.

— Как ему удалось исполнить свой замысел, ведь он постоянно был под охраной?

— Он использовал те несколько минут, в которые происходит смена караула.

— У вас есть сомнения в том, что это было самоубийство?

Маттеуцци мрачно посмотрел в сторону репортера, задавшего вопрос, и выдавил из себя:

— Нет, сомнений нет. Он находился в камере один.

— Его толкнуло на это пребывание в тюрьме?

— Подождите, — забеспокоился прокурор, догадавшись, к чему ведет вопрос. — У нас в тюрьме нет камеры пыток. Имелись неоспоримые улики, указывающие на Джованни Дзуккини. Он совершил не одно серьезное преступление, в связи с чем и был заключен в тюрьму. А сейчас попрошу меня извинить…

И Мормино увидел, как глава прокуратуры пробирается сквозь стену репортеров в сопровождении стиснутого толпой Де Сантиса, капитана Кау с каменным лицом и лейтенанта Агати, своего старого знакомого по делу о душителе. Выпуск новостей был завершен, и Паоло выключил телевизор, пораженный таким поворотом событий. Дело, на раскрытие которого уже более месяца тратилось столько сил, внезапно закончилось.

Гордость Дзуккини не позволила ему терпеть проводимые над ним опыты и издевательства в зале суда. Да, его вычислили и арестовали, но от этого никто не получил большого удовлетворения. Кау блестяще осуществил арест, но в его послужном списке смерть Дзуккини навсегда останется черным пятном.

Безусловно, расследование будет приостановлено, несмотря на то что оно основывалось на прямых уликах. Виновник умер, карать больше некого. Прокурор, без сомнения, еще будет взывать к стабилизации социальной обстановки и усмирению межнациональных распрей. Возможно, придется предать огласке результаты ДНК-экспертизы пятен крови, найденных на покрывале в доме Дзуккини. И все, — надо полагать, никому не придет в голову делать из молодого неонациста христианского мученика.

 

Глава двенадцатая

Безжалостно палило солнце пустыни. Слизистая пересохла, и жара отзывалась в теле глухими, непрекращающимися ударами молота. Блестел, ослепляя, пустынный и песчаный горизонт. Во фляге не было ни капли воды. Если он не найдет воду, то скоро погибнет. Груда камней справа показалась ему знакомой, несколько часов назад он точно проходил здесь: вон те обломки горных пород странной пирамидальной формы уже попадались на пути.

Он потерял чувство пространства. Решившись дойти до обитаемой земли, он сначала пошел против жестокого солнца, которое поглощало каждую каплю энергии. Пройдя так несколько сотен метров, он уверенно повернул налево, как будто внезапно нашел дорогу. Еще пару мучительных минут пути, и у подножия дюн вдруг показался источник.

Колодец находился там, он знал это всегда, в то время как жадно бродил вокруг. Глубокий колодец был окружен стеной высотой примерно в полтора метра, а доступ к воде закрыт двойной металлической решеткой. Он добрался до нее и бросился на горячую решетку сверху, пытаясь одним движением сдвинуть ее. Но железная преграда, наглухо прикрепленная к раскаленным кирпичам, не сдвинулась с места, издевательски прогибаясь под пальцами.

Из последних сил он попытался приподнять решетку, но понял, что не одолеет ее и умрет вот так глупо — как цыпленок на гриле, поджаренный солнцем, со взглядом, обращенным к найденной после долгих поисков воде…

— Лука, что ты делаешь?

Голос Клаудии вернул его к жизни и отвлек от вкуса соли и аммиака на языке. Вспыхнувший неожиданно свет осветил его руки, лихорадочно вцепившиеся в висячий замок на цепи, которой был заперт холодильник. Внезапно пробудившись, он продолжал ощущать свое пребывание в знойной пустыне. Он был им заражен. Однако то, что жена застукала его, когда он посреди ночи пытался нарушить запрет врачей на употребление жидкости, вогнало его в краску.

— Днем я еще как-то контролирую себя, — пробормотал Лука, — а вот ночью…

— Успокойся, — попробовала подбодрить его Клаудия, уже привыкшая к выходкам мужа. — Ты держался молодцом, — продолжила она, — ты ведь мог запросто открыть кран, а не сражаться героически с холодильником.

Лука, чувствуя унизительность своего положения, постарался взять себя в руки:

— По ночам краны с водой должны быть перекрыты.

— Хорошо.

Клаудия зашла в ванную и притворилась, будто блокирует краны. На самом деле она уже сделала это перед тем, как отправиться спать. Когда она вернулась на кухню, Лука, казалось, был снова в норме.

— Что ж, — он взял жену под руку, — вернемся в кровать.

Пока они устраивались под одеялом, Лука проклинал современные дома, спроектированные такими, как он сам, архитекторами. Вода в них повсюду: в ванной, в кухне, в столовой, в гараже, в холодильнике, в чулане, в стиральной машине и в сифонах. Жидкость струится по трубам внутри стен и под полом. Воду содержат даже лекарства и фрукты.

Вокруг жаждущих стремительно бежит вода, и каждый пациент, проходящий через процедуры диализа, чувствует, как растет жажда и как соли отравляют организм. Но употреблять воду запрещено, так как больному организму не справиться с переработкой жидкости, необходимой для растворения ядовитых продуктов катаболизма.

Прошло почти два месяца с тех пор, как обнаружилось, что его единственная почка практически не функционирует и он приговорен к пожизненному диализу. Теперь он знал о своей болезни все: что можно есть и сколько можно пить. С помощью строжайшей самодисциплины он набирал всего два с половиной килограмма перед каждой процедурой.

В его персональном аду были и другие парадоксы: когда он потел, жажда уменьшалась, потому что уменьшалась концентрация солей в организме и, соответственно, желание пить. Теперь он как никогда мечтал о жарком и влажном лете, потому что надеялся, что жара повлияет на соотношение солей и жидкости в его организме.

Он мучительно привыкал к неудобствам, доставляемым диализом, и до сих пор с удивлением смотрел на свое левое предплечье с расширенной, словно у культуриста, веной. Ее пересекали маленькие швы, переходящие в длинную рану. Она была расположена прямо над пульсом — так хирурги соединили лучевую артерию с веной.

Через фистулу кровь из артерии поступала в вену и в увеличенном объеме перетекала в аппарат для диализа.

Он научился терпеливо переносить боль. В фистулу ему вставляли две иглы, диаметром два миллиметра каждая. Первую иглу располагали у самого пульса — она высасывала из организма загрязненную кровь. Вторая игла, повыше, у изгиба предплечья, загоняла очищенную кровь в вену. Цвет крови не позволял судить о том, что за работа происходит внутри аппарата. По резиновым трубам, которые медсестры называли линиями, поднималась и опускалась ярко-красная, почти оранжевая жидкость. Она была совсем не похожа на глубокий карминно-черный цвет крови, выходящий из вены.

Постепенно ему открылось, что не все пленники диализа находятся в одинаковом положении и что он относится к «привилегированному» классу. До того злополучного случая у него не было никакой патологии, меж тем как большинство больных страдали различными заболеваниями обмена веществ, болезнями сосудов или хронической нефропатией.

По сравнению с ними Лука был абсолютно здоров и даже мог немного заниматься спортом. Пока он ограничивал себя получасовыми занятиями на велотренажере, но знал, что впоследствии сможет играть в теннис.

Молодой организм и сосуды Луки хорошо справлялись с нагрузкой и резким чередованием аккумуляции воды и ее потерей, которая применялась при проведении диализа. Первые процедуры были особенно мучительны, но после того, как ему поставили фистулу, все стало значительно легче.

Кроме того, вторая почка, хоть и едва функционировала, все же ежедневно выводила из организма небольшое количество мочи. У большинства пациентов, проходящих через диализ, такой возможности не было: за долгие годы болезни их почки превратились в рудимент. Таким образом, у Луки еще оставались шансы не быть прикованным к пластиковому приемнику мочи с нанесенной на него градуированной шкалой. В качестве дополнительного бонуса он мог добавить к своему рациону еще полстакана воды. Для других больных это было непозволительной роскошью.

Среди прочих лишений и проблем жестко встала проблема снижения сексуальной потенции, потому что она касалась и Клаудии, втягивала и ее в водоворот бед, засасывающий Луку. Меньше всего он хотел, чтобы страдала она.

Лука по-прежнему любил и желал жену, но то, что теперь ему стало трудно достичь эрекции и удержать ее, превращало секс в полосу препятствий. Причиной тому были токсины, из-за них его физические возможности не соответствовали желанию.

Нефролог разъяснил Луке, почему возникают проблемы с сексом. У больных понижается уровень тестостерона, хотя нервные центры, отвечающие за выработку гормона, функционируют нормально. Сексуальное желание сохраняется, но способность к его удовлетворению снижается.

Чтобы помочь Луке сохранить гармонию в семье, Касти прописал ему тестостерон, по одной ампуле в неделю, зная, что эффект будет прежде всего психологический. В дополнение к этому Луке был предписан эритропоэтин, чтобы повысить уровень эритроцитов, поставляющих в кровь кислород, до 33–34 процентов. Эти показатели были значительно ниже, чем у здорового человека, но тем не менее помогали больному бороться с анемией и чувством усталости и помогали улучшить качество секса.

С другим пациентом Касти повел бы себя осторожнее, не увеличивая дозу эритропоэтина, чтобы не спровоцировать сосудистый криз. Но для Луки было сделано исключение, это позволяло его хорошее физическое состояние.

Естественно, ко всем бедам добавилась необходимость соблюдать жесткий график процедур. С приближением времени диализа тело, отравленное токсинами, все меньше слушалось хозяина.

Чувства притуплялись, и накануне диализа уремия заставляла его держаться подальше от Клаудии. Лука слишком любил ее и боялся вызвать ее недовольство.

Понимая, что ему еще повезло по сравнению с остальными, Лука старался не впадать в отчаянье. Правда, почти всем пациентам центра было уже далеко за семьдесят. Помещение для диализа на территории больницы одновременно вмещало пять человек. Смена Луки начиналась в шесть тридцать утра, а заканчивалась примерно в половине двенадцатого.

Небольшое здание находилось посреди парка, и почти все больные предпочитали приезжать сюда, а не в саму больницу. Здесь легче налаживался контакт между больными и медперсоналом. К тому же можно было подъехать на машине к самому входу, что тоже было немаловажно.

Чтобы сохранить силы и остроту реакции, Лука строго соблюдал диету и выполнял физические упражнения. Но календарь процедур ужасно угнетал его. Три раза в неделю его жизнью владела машина, создавая симбиоз человека с фильтром очистки.

Через день он вынужден был вставать в половине седьмого утра. Его поднимал не будильник, а гул крови в фистуле. Когда Лука во сне подносил левую руку к голове, его словно оглушал шум горной реки, внезапно врывающийся в тишину ночи. Биение крови заставляло три-четыре раза за ночь открывать глаза. Наконец, ровно в шесть тридцать он просыпался окончательно.

Утренние процедуры вроде бритья перед зеркалом были отравлены мыслью о предстоящей поездке в медицинский центр. Вода в душе казалась слишком горячей, а завтрак из йогурта и сухих галет еще более скудным, чем в другие дни. Каждое движение требовало дополнительных усилий.

Перед уходом он целовал Клаудию, погруженную в глубокий и сладкий сон. Направляясь к машине, Лука размышлял о том, что болезнь заставила его многое пересмотреть и что теперь он стал гораздо чувствительнее к простым радостям жизни, которых большинство людей попросту не замечает. В то же время осознание этого далось ему слишком тяжело, заставив пройти через боль и мучения, так что он предпочел бы никогда этого не узнать.

Диализ сделал его своим рабом. Нельзя было обмануть время. Три с четвертью часа проходит за чтением и разговорами, полчаса на дорогу, десять минут на подготовку к процедуре, пятнадцать минут на то, чтобы прийти в себя после нее. Нужно быть уверенным, что артерия затампонирована и давление пришло в норму. Еще полчаса занимает обратный путь.

Лука радовался, заслышав сигналы фильтра, означающие, что медсестра отключает аппарат. За первым свистком следовали остальные, в этот оглушительный концерт вливались звуки каждого отключенного устройства. Человеку со стороны подобный грохот вряд ли показался бы приятным, но для больных он звучал словно победная музыка, знаменуя наступающую свободу. Эти механические звуки означали конец отмеренного времени и заново запускали часы, отсчитывая секунды и минуты. Больные на какое-то время снова становились хозяевами своего положения.

Полторы тысячи, максимум. У страха глаза велики. Как у тех, кто тайно наблюдает за шествием из-за оконных ставней. Агент полиции подсчитывал манифестантов, используя научную методику: примерно три человека на квадратный метр. Потом нужно умножить это число на площадь, которую занимает демонстрация. Но подсчитать площадь, которую манифестанты занимают одновременно, не так-то просто: не видать ни головы процессии, ни ее хвоста. Нужно обождать, пока они выйдут на улицу или площадь, размеры которых ему точно известны. Конечная цель процессии — Пьяцца Гранде, так решило полицейское управление. В случае возникновения экстренных ситуаций приказ был ясен: разбить демонстрацию на части и разогнать ее.

По мнению агента, занятого подсчетами, разогнать манифестацию в тысячу двести человек не представляло бы никакой проблемы, особенно если бы в ней участвовали итальянцы. Но здесь были арабы, по крайней мере их было большинство, человек восемьсот. Оценив ситуацию со своего наблюдательного пункта на крыше, сотрудник полиции сократил число демонстрантов так, как его учили.

Сверху трудно разобраться, где там итальянцы, а где арабы. Эти оборванцы, обитатели центров социальной защиты, слившись с толпой, надели куфии, подражая палестинским повстанцам.

Полицейские, стоящие внизу, видели на улицах белые туники, странные головные уборы, длинные бороды, мрачные физиономии. Отовсюду раздавались угрожающие выкрики, люди что-то скандировали по-арабски, но никто из сотрудников полиции не понимал ни слова. Там и тут мелькали красные полотнища флагов и лозунги итальянцев, идущих бок о бок с теми, кто взывал к Аллаху. В странах, где родились эти люди, с ними так нянчиться бы не стали, а сразу разогнали бы процессию, избив и арестовав немалое число манифестантов. Среди них не было видно ни одной женщины. Отметив это, полицейские крепче сжали рукоятки своих дубинок.

Выставленный против мятежников полк наблюдал за тем, как толпа, прежде чем добраться до точки назначения, миновала улочку, ведущую к бывшему еврейскому гетто. На площади у ступеней кафедрального собора демонстрантов ждал новый кордон полицейских, готовый защитить церковь от возможного осквернения.

В конце шествия собрались наиболее отвязные. Один из парней, лицо которого было скрыто куфией, вышел из толпы и приблизился к полицейским, стоящим за щитами, выстроенными «черепахой».

Молодчик подошел к первому ряду полицейских и замахнулся на них короткой кривой палкой. Никто из агентов не шелохнулся. Парень подступил еще ближе, вызывающе подставляя грудь под удар и опустив палку. Сейчас он был всего в двух метрах от стены щитов. В адрес полицейских полетели ругательства. В их сторону развернулись примерно тридцать активистов, замыкающих колонну, ожидая сигнала к драке. И сигнал не замедлил последовать.

Полицейская шеренга выступила на шаг вперед. Агент, стоящий напротив парня из Палестины, опустил щит и пустил в ход дубинку. Удар пришелся по плечу. Молодой человек скорчился от боли и закричал. Внимание площади сосредоточилось на этих двоих.

Палестинец, собрав последние силы, попытался вернуться в строй. Плотно сомкнутая шеренга полицейских следовала за ним, след в след. Демонстранты бросились навстречу раненому товарищу, чтобы защитить его. Дистанция между митингующими и полицейскими все сокращалась.

Откуда-то из гущи толпы раздался вопль, прозвучавший как призыв к сражению. Две враждующие стороны, полицейские и демонстранты-исламисты, оказались в центре битвы. Полиция, недолго думая, пустила в ход резиновые дубинки, молотя участников демонстрации по рукам, ногам и головам, стараясь сохранить строй. Не прошло и трех минут, как все митингующие были раскиданы по разным концам площади. Часть демонстрантов попыталась ретироваться в северном направлении, по главной улице, ведущей к вокзалу, другая часть бросилась к югу, туда, где из-за портика виднелась длинная боковая стена собора.

В центре площади сражались за молодых людей, распростертых на земле. Щиты, каски и куфии перемешались. Полицейские намеревались арестовать раненых, а участники манифестации — отбить товарищей у представителей власти, по неизвестной причине направившей против них свой гнев. Площадь постепенно опустела, и все больше шишек доставалось от полиции оставшимся там героям.

Трем группировкам удалось уйти с поля битвы и унести с собой соратников. На месте остались только две группы, в каждой из которых было по трое парней. Они пытались защитить двоих своих друзей, без чувств лежащих на земле.

Когда кольцо полицейских окончательно сжалось вокруг них, восемь молодых людей, трое итальянцев и пятеро арабов, оказались наконец в наручниках, лежащими лицом вниз на земле. На отважную шестерку, боровшуюся до конца, был излит весь гнев агентов. Их дубасили от всей души, стараясь при этом не задеть голову.

В редакции «Воче» пытались проанализировать ситуацию. Да, мусульмане вышли на площадь, выкрикивая угрозы, а затем набросились на полицейских. Восемь человек оказалось за решеткой.

Прокуратура санкционировала десятки обысков и еще шесть арестов. Обойдя пустые столы — большинство репортеров еще были на задании, — Марко подумал, что и Маттеуцци, и Мозелли выгодно воспользовались моментом, для того чтобы свести концы с концами. Следователи нашли и отправили в камеру убийцу Лукмана, но не смогли помешать его самоубийству. Оказалось также, что Джованни Дзуккини поджег гипермаркет. Справедливость восстановлена: руководители исламского движения получили по заслугам, и горожане, напуганные волной насилия в городе, могут теперь спать спокойно. Кризис миновал, тень подозрения с органов управления снята, в связи с чем и была жестоко подавлена поддержанная социальными центрами демонстрация арабов-иммигрантов.

Обыски и требования ареста участников стычки — все это, правда, заставляет подозревать в действиях прокурора Маттеуцци и начальника полицейского управления Мозелли некий умысел. Но в намерения «Воче» не входило стремление это подчеркнуть. Более того, в тот самый день судебная коллегия выпустила из тюрьмы синьора Бентивольи. Дружинник, убивший арабского юношу, разгуливал на свободе, но у исламской общины, пытающейся как-то защититься от обвинений в свой адрес по поводу провокаций на площади, сил на выражение протеста уже не оставалось.

Марко был погружен в мрачные мысли. Его любовная история с Клаудией бесславно закончилась, брата он предал… Состояние здоровья Луки ужасно… Странно, зачем его вызвал Иллюстри? Он назначил Марко встречу с утра пораньше, когда весь город еще бурлил по поводу происшедшего.

Хотя журналист немного привык к выходкам главного редактора, внутренний голос подсказывал ему, что ничего хорошего из попыток Иллюстри завоевать его симпатию не выйдет. Ожидая, пока его вызовет секретарь, Марко поглядывал на мелькающую на видеоэкране рекламу.

В тысячный раз он перечитал записи в своем блокноте, где подробно, слово в слово был записан разговор с Заркафом на разрушенной фабрике. Больше эти записи ему не понадобятся, однако Марко все же хотелось сохранить воспоминание об этом рискованном эксперименте. Он как будто вновь ощутил себя внутри ангара, лицом к лицу с противником, затаившимся в темноте, почувствовал вкус опасности.

В это время зазвонил телефон, и секретарша пригласила его в кабинет начальника.

Иллюстри ожидал журналиста в своем кресле, улыбаясь как манекен.

— Проходи, устраивайся поудобнее.

Главный редактор подождал, пока Марко усядется напротив него, и принялся размахивать свежим номером «Воче», вышедшим этим утром.

— Я прочитал твою статью о мечети. Очень интересно…

Это «очень интересно» прозвучало как-то особенно. Марко удивился, что Иллюстри прочел статью, хотя и картинки там отсутствовали, и фотография респондента была малозаметной.

— Да-да, к сожалению, она… происламистская.

— В каком смысле?

— В ней воспроизведены все призывы главного муллы.

— Но это же интервью, а не аналитическая статья. Ничего противозаконного в нем не было.

— Даже когда он говорил о работе полиции?

На секунду Марко почувствовал себя лицеистом, которого с пристрастием допрашивает преподаватель. В то же время ему показалось, что Иллюстри не имеет представления о том, что говорит. Либо он невнимательно прочитал интервью, либо узнал о нем с чужих слов.

— Мулла просто выразил кое-какие претензии к ходу следствия, правда, это было до того, как они взяли Дзуккини.

— Стало быть, он их критиковал, — констатировал Иллюстри.

— Да, но потом все-таки одобрил их действия, правда, нехотя, вынужденно.

— Послушай, что касается сегодняшней стычки — тут не может быть никаких сомнений. Мы полностью на стороне полиции и прокуратуры. Они превосходно расследовали убийство выпотрошенного араба, а затем еще и подверглись нападению фанатиков. Не мне рассказывать тебе о том, что думают наши читатели об иммигрантах, и об арабах в частности.

— Разумеется, но я не понимаю, при чем здесь мое интервью…

— Еще как при чем. Сегодня утром мне уже трижды звонил прокурор…

В его словах Марко явно услышал упрек, — преклонение Иллюстри и Короче перед власть имущими было всем известно. На самом деле он вовсе не выступал апологетом мусульманства, а просто предоставил слово главному мулле в неподходящий момент. Как раз тогда, когда Маттеуцци готовился расправиться с исламской общиной, продемонстрировав силу законной власти в расследовании убийства Лукмана.

Вероятно, у прокурора были и свои планы на его счет. Он уже несколько недель пытался узнать, кто именно является информатором Марко. Быть может, не обнаружив секретный источник, прокурор намеревался обратиться к репортеру напрямую.

— Возможно, я был не прав, вернув тебя в отдел хроники. Пока ты занимался новостями, у нас не возникало таких проблем.

Марко не верил собственным ушам: Иллюстри собрался от него избавиться! И мнение прокуратуры было тут ни при чем. Это наверняка совместные происки главного редактора и Де Ранди, воспользовавшейся своей должностью. Ни один издатель не выставил бы члена профсоюза вот так, запросто, только чтобы выслужиться перед прокуратурой.

— Мы предлагаем тебе вернуться в отдел региональных новостей в качестве заведующего. Это достаточно солидная должность, где ты сможешь полностью проявить свой профессионализм.

— Но с какой стати?.. — Марко попытался оказать сопротивление.

— В целом твоя работа завершена. Репортеры без тебя напишут о стычке. Теперь, когда новое соглашение подписано и на пенсию уйдут работники разных секторов, нужно будет, в частности, поддержать внутренний отдел. Там понадобятся знающие люди, которые смогут выбирать нужные новости и правильно компоновать их. Думаю, ты достаточно набил в этом руку за последнее время.

— Лучше я не буду громко выражаться по этому поводу. Обратно я возвращаться не хочу.

— Вообще-то да, там гораздо больше ответственности. Что ж, есть другая альтернатива: можешь продолжить работу в отделе хроники, но не в качестве спецкора, а как обычный редактор.

С трудом подавляя гнев, Марко размышлял о том, что скрывается за непривычной решимостью главного редактора. Иллюстри не любил конфронтации и неизменно искал компромиссов. И коль скоро он высказал твердое мнение, зная, что за этим последует негативная реакция, это наверняка означало, что решение принято не им. Так распорядились Баллони или Короче.

Марко молча поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Вернувшись в редакцию, он почти набросился на Нашетти:

— Позволь мне узнать, что за дерьмовое соглашение вы подписали?

— Какое смогли, такое и подписали, в то время как ты изображал из себя настоящего журналиста, — в тон ему ответил уязвленный коллега.

— Только что Иллюстри заявил мне, что я должен вернуться в региональный отдел. По списку штатов, который установили вы, они не могут иметь еще одного хрониста.

— Нужно же заткнуть образовавшиеся дыры. Мы утвердили также число собственных корреспондентов. Они должны будут взять на эту должность еще одного человека, и мы как раз подумали о тебе, так как из отдела ты уже ушел, но твой статус пока не определен.

Для Марко все это было откровением. Он присел на пустой стул у письменного стола. Иллюстри отстранял его от должности, только чтобы не дать ему писать. Его намеренно отправляли в ссылку. Здесь замешана прокуратура, издатель и кто-то еще. Он не догадывался, кто именно не хочет больше видеть его имя на страницах газеты. Бороться с ними бесполезно. Возможно, они только выжидали подходящего момента, чтобы избавиться от него.

Нашетти попытался проявить сочувствие к коллеге и подбодрить его.

— Не сдавайся. Иллюстри уступит, если на него надавить.

— Едва ли…

Он сидел в гостиной на старинном кресле, в окружении полотен XVIII века, развешанных по стенам, не имеющим окон, пораженный тем, насколько эти картины гармонируют с мебелью пастельных тонов и ее формой. Марко был обеспокоен тем, как настойчиво его собеседник пытается ему отказать, скрывая свой отказ под безупречной любезностью. Сегодня Марко особенно остро чувствовал свою бесполезность.

Владелец этой элегантной квартиры, должно быть, зарабатывает примерно столько же, сколько и он, у него тоже нет ни жены, ни детей, так что заработанные деньги он может тратить исключительно на себя. Но, в отличие от Марко, который довольствовался скромным, но удобным жильем, хозяин этой квартиры обитал в доме куда более солидном, и квартира его была обставлена с изысканным вкусом, воспитанным годами.

— Какие красивые у тебя картины, — издалека начал Марко.

— Это моя страсть, — объяснил Касти. — Я посещаю аукционы, и мне присылают различные каталоги. Я уже собрал обширную библиотеку по истории живописи восемнадцатого — девятнадцатого веков.

— Ты покупаешь картины только этого периода?

— Я могу позволить себе лишь девятнадцатый век. Можно найти картины по приемлемым ценам, если, конечно, это не импрессионисты или их предшественники.

Касти не стал упоминать при этом, что соглашение, заключенное им с Туррини, принесло ему выгоду. Его неофициально зачислили в частную клинику, владельцем которой был и Туррини, и это значительно улучшило его материальное положение. Доктор смог пополнить свою коллекцию картин, уже и так насчитывающую немало прекрасных работ. Касти начал собирать ее двенадцать лет назад, когда впервые получил приличные деньги, так что нельзя было сказать, будто своим собранием живописи он обязан только нынешней прибавке к зарплате.

В присутствии Марко медик чувствовал угрызения совести. Последовав совету репортера, он пошел на компромисс с главой департамента. Он остался на работе и стал высокооплачиваемым специалистом. За это он молчал об ошибках Туррини в операционном зале, а также о вине Мага в случае с Лукой Камби.

Ступив на путь, предложенный Марко, Касти нарушил принципы профессиональной этики. Он никогда и ни с кем не говорил об этом, но в присутствии братьев Камби чувствовал себя их должником.

— Каковы результаты теста? — внезапно спросил Марко.

Медик какое-то время медлил с ответом, потирая двойной подбородок.

— Ты знаешь, как их проводят?

— Довольно смутно.

— В нашем случае в тесте ДНК нам важен один-единственный пункт — хромосома шесть.

— Хромосома шесть?

— Сейчас я тебе объясню. Каждый из нас наследует хромосомы родителей. Точнее говоря, двадцать три пары, каждую из которых формирует одна отцовская хромосома и одна материнская. В первой же клетке, из которой затем развивается индивид, имеются все двадцать три пары хромосом, которые определяют характеристику и особенности развивающегося организма. То есть мы являемся продуктом случайной комбинации половины хромосом каждого из наших родителей.

— Мы с Лукой братья, и в нашем случае проблем быть не должно.

— Я бы так не сказал. Вы получили от родителей различные комбинации хромосом. Но даже это не является противопоказанием, нас интересуют исключительно гены, находящиеся в одной из хромосом.

— Гены?

— Сейчас попытаюсь объяснить. Представь себе библиотеку. Хромосомы можно сравнить с томами энциклопедии. Каждый том в ней разделен на главы — это гены. Каждая отдельная глава — ген, который содержит в себе рецепт выработки соответствующего белка — сложного вещества, благодаря которому функционирует организм. В хромосомах человека заключено несколько тысяч генов, то есть столько существует рецептов для создания белков. Внутри клетки располагается синтезирующий белок аппарат, который прочитывает поступающие сигналы и переводит их в белок. Например, есть гены, которые отвечают за волосы, и от них зависят специфические характеристики твоих волос.

— Каштановых, слабых и редких, — сострил Марко.

— Ну, это чтобы объяснить тебе, что возможные комбинации хромосом являются более сложными, даже если вы родные братья и похожи друг на друга. Два организма могут иметь абсолютно разное устройство.

Складка в углах рта выдавала огорчение Марко.

— Итак, — продолжил Касти уже более бодрым тоном, — в частности, нас интересовала только одна маленькая частичка вашего генетического наследства, хромосома шесть.

— Почему именно она?

— Потому что там находятся гены, отвечающие за выработку белков, обеспечивающих совместимость тканей. Изучение этой хромосомы позволяет сказать, признают ли два организма друг друга похожими.

Несмотря на то, что совсем недавно Марко живо интересовался научными подробностями, касающимися болезни брата, он слушал Касти в полной растерянности, будучи уверен: в долгие объяснения доктор пустился только для того, чтобы смягчить окончательный приговор. Касти тем временем продолжал:

— В шестой хромосоме находятся гены HLA. Каждый из нас обладает различными типами генов HLA, которые медицина подразделяет на группы А, В, DR и многие другие. Мы получаем от родителей по паре генов типа А, типа В и типа DR. И вот здесь начинаются трудности.

— Мне все и так кажется достаточно сложным.

— Существуют двадцать типов генов А, сорок типов генов В и десять типов генов DR.

— Я уже потерял счет.

— Обрати внимание на то, что гены работают только в паре. Теперь представь себе лестницу с перекладинами. На вершине первой ступени мы находим ген А, унаследованный нами от отца, и ген А от матери. На второй ступени — два гена В, а на третьей — два различных гена DR.

— Пока я еще кое-что улавливаю.

— Теперь самое сложное. Вспомни, что существует двадцать типов генов А. В игре комбинаций ты мог унаследовать ген А-1 от отца и А-2 от матери, в то время как твой брат — ген А-3 от отца и А-4 от матери. В этом случае, хотя у вас общие родители, ваши ткани абсолютно несовместимы.

— То есть наши с Лукой гены различны? — заключил Марко.

— Существуют различные степени совместимости тканей. В двадцати пяти процентах случаев даже у братьев абсолютная несовместимость тканей. Примерно в половине случаев — пятьдесят на пятьдесят, но такой результат может быть достигнут и у двух людей, не близких по крови, хотя и редко. При такой статистике в обращении к живому донору большого преимущества нет, так как процент успеха операции немногим выше, чем при использовании органа мертвого человека. Хотя орган живого человека, безусловно, должен быть в лучшем состоянии.

Марко слушал врача с отсутствующим взглядом.

— И наконец, в пятнадцати процентах случаев мы можем констатировать абсолютную идентичность тканей. Именно поэтому хорошо иметь много родственников, например, в случае необходимости трансплантации костного мозга от живого донора. Здесь процент успеха один к четырем, и достоверно известно, что именно родственник лучше подойдет в качестве донора. Если у вас более четырех родственников, то вероятность успеха возрастает, однако и здесь мы можем столкнуться с четырьмя совершенно разными организмами. А если вас только двое, то полная идентичность генов HLA шестой хромосомы встречается чрезвычайно редко. Но вы представляете собой исключение.

Марко понадобилось время, чтобы переварить полученную информацию.

— То есть мы идентичны?

— Да, ваши клетки совместимы.

— И трансплантация может иметь успех?

— С технической точки зрения у вас отличные шансы.

— С технической?

— Есть и другие условия.

Опыт Касти заставлял его с подозрением относиться к трансплантации органов живых людей. Психологическая связь между донором и приемником органа становилась сложной и неконтролируемой. В случае получения органа от трупа нефролог старался исключиить контакты пациента, получающего орган, с семьей донора. Он всегда заботился том, чтобы горе людей, потерявших близкого человека, никак не коснулось того, кто благодаря этому вернулся к жизни. Что могут испытывать, к примеру, родители юноши, погибшего в аварии, глядя на человека, в чьей груди бьется сердце их ребенка?

Развитие медицинской технологии породило массу этических, религиозных и метафизических парадоксов. Касти считал, что лучше по возможности избегать такого рода коллизий. Но ситуации с живым донором, с супругами или близкими родственниками, складывались иначе. Впрочем, за время работы нефрологом в больнице он часто сталкивался со случаями, когда сестра отдавала свою почку сестре, мать — сыну, жена — мужу и даже монахиня — монахине. Но не мог припомнить ни одного донора-мужчины.

Как-то раз отец двенадцатилетней дочери, который намеревался стать ее донором, вечером накануне операции сбежал из больницы. Его бегство положило начало семейной трагедии и осложнило отношения между мужем и женой. Ситуация благополучно разрешилась несколько месяцев спустя, когда удалось найти подходящий трансплантат от трупа. Тем не менее отец с тех пор не мог смотреть в глаза своей дочери, продолжавшей его боготворить.

По настоянию Марко Касти произвел тест на совместимость тканей братьев. Он понимал, с каким трудом Лука переносит процедуру диализа, постоянно мучающую его жажду, затрудненное дыхание, анемию и пониженную сексуальность. Врач догадывался, что жена его пациента постепенно впадает в депрессию, находясь рядом с инвалидом. Многие больные, проходящие через процедуры диализа, после трансплантации были покинуты супругами. Депрессия становилась невыносимой как раз тогда, когда ее причина устранялась.

Касти трудно было понять поспешность, с которой Марко стремился отдать свою почку для трансплантации. Словно помощь брату могла вывести его жизнь на какой-то новый виток. Он сам предложил эту помощь и настаивал на трансплантации, говоря о ней с энтузиазмом, как будто это было делом всей его жизни. Однако у медика оставались сомнения в целесообразности такой жертвы, которые умножились после получения анализов.

— Итак, объясни, в чем твои сомнения, — потребовал Марко.

— Я попробую честно нарисовать тебе картину, объяснив все «за» и «против», — в тон ему ответил Касти. — Конечно, есть масса «за». Орган живого донора функционирует намного лучше, чем орган трупа. Даже если в момент изъятия органа сердце умирающего донора продолжает биться, на работе его организма сказываются полученные им травмы. Ну а у живого и здорового донора мы можем изъять почку, которая работает превосходно. Лука — идеальный кандидат для трансплантации, и клеточная совместимость ваших тканей сводит к минимуму риск отторжения. К тому же больному после операции понадобится лишь минимум лекарств.

— А разве идентичность генов HLA вовсе не отменяет этот курс?

— Существуют и другие зоны ДНК, отвечающие за совместимость тканей. Мы достаточно хорошо изучили шестую хромосому, но так и не знаем, какие еще гены участвуют в процессе. Луке будет предписан циклоспорин и кортизон, правда, в минимальных дозах, при этом жизнь его вернется в нормальное русло.

— Вот именно поэтому я и хочу это сделать.

— Однако же есть немало доводов «против». Хирургическое вмешательство, даже проведенное идеально, всегда связано с риском. В практике бывали случаи, когда доноры умирали под хирургическим ножом, да и далеко не все хирурги одинаково хороши.

— Я надеюсь, ты сможешь выбрать лучших своих коллег, не так ли?

— Риск все равно остается.

— Я согласен.

— Кроме того, нет никакой спешки. Донор должен появиться в ближайшее время, ну максимум через год.

— Это нельзя предсказать точно. Времени может оказаться достаточно, чтобы пустить под откос всю жизнь моего брата.

— И при удачной операции трансплантат может не прижиться. Что будет, если через месяц у твоего брата случится криз и произойдет отторжение? Ему придется начинать все сначала, и твоя жертва окажется напрасной.

— Если верить тесту, таких проблем возникнуть не должно.

— Скорее всего, но стопроцентной гарантии нет. Иногда случается так, что почки, совместимые с клетками организма, вызывают отторжение и тяжелые кризы, а те, чья совместимость была довольно низкой, отлично с ним взаимодействуют. Есть еще одна деталь. Живой донор в нефрологии — большая редкость. Поэтому у нас нет достаточной статистики, говорящей о том, как работает здоровый организм, лишенный одной почки. Предположительно неплохо, то есть оставшаяся почка работает за две, но с годами функционировать ей будет все тяжелее.

— Это только предположение или научный факт?

— Научная гипотеза.

— Ты сказал, что единственная почка может работать за две?

— Сейчас тебе тридцать четыре года, и я не могу прогнозировать, как ты будешь чувствовать себя в шестьдесят пять лет.

— Ты говоришь так, будто мое решение самоубийственно.

— Да нет же. Я только пытаюсь объяснить тебе, с какими проблемами ты можешь столкнуться в будущем.

«Кроме того, — подумал медик, — твой брат всегда будет рядом с тобой, постоянно напоминая тебе о принесенной жертве. Сможешь ли ты пережить это и отдаешь ли себе в этом отчет?»

— Есть еще одна опасность, которую нельзя не учитывать, — добавил нефролог. — Небольшой процент пациентов, которым предписан курс медикаментов, препятствующих отторжению тканей, заболевают раком, так как эти лекарства снижают иммунитет. Если Лука умрет от рака, тебе придется жить дальше с этой болью и с осознанием собственной неполноценности.

— Ты всячески пытаешься отговорить меня.

— Нет, я просто говорю с тобой откровенно, как никогда бы не говорил с пациентом, ожидающим пересадки органа. Ты здоров, а Лука нет. Надеюсь, тебе ясно, что ты должен держать при себе эти мои соображения, даже если Лука примет твой дар.

Вот оно. Ключевое слово — «дар». Оба знали, что на главный вопрос ответ так и не прозвучал. Касти предпринял еще одну попытку:

— Скажи мне, почему ты хочешь это сделать?

— Он мой брат.

— Но этого недостаточно. Иначе от доноров отбоя бы не было, а между тем они так редки. Сначала надо через что-то переступить.

— Потому что это нужно мне. Брат всегда помогал мне, теперь настала моя очередь. Ему не удается смириться со своей болезнью, хотя Лука и пытается вести себя как обычно. На его месте я бы чувствовал себя еще хуже, и он наверняка согласился бы стать моим донором. Иначе он останется инвалидом. Его жена нуждается в настоящем мужчине, который служил бы ей опорой. Если я отдам ему почку, рядом со мной вновь окажется мой брат, который необходим мне. Я больше помогу себе, чем ему.

— Чего ты хочешь от меня?

— Убеди его, чтобы он принял мое предложение. Однако сначала сам смирись с этой мыслью.

Не найдя больше аргументов, Касти принялся елозить в кресле, которое заскрипело под его грузным телом, и при этом безуспешно попытался закинуть ногу за ногу. Отбросив этические соображения, он подумал, что таким образом его вина перед Лукой Камби будет частично заглажена. Остается лишь его долг по отношению к Марко, но ему он обязан гораздо меньше.

— Хорошо, я помогу тебе и сделаю все от меня зависящее, чтобы убедить твоего брата.

 

Глава тринадцатая

Пролетел февраль, сухой и теплый, больше похожий на начало мая. Казалось, что зима сдалась без боя, и первые пятнадцать дней марта были вполне безоблачными, но затем, в преддверии весеннего равноденствия, резко похолодало. Ночью температура падала до ноля, а днем было не более четырех-пяти градусов. По утрам опять застелился туман, стекла машин запотевали, и на улицах вместо плащей вновь замелькали пуховики.

Эти причуды климата должны были помочь Мормино определить точное время смерти. Тело мужчины лежало на мокром цементном полу. Глаза и рот были наполовину прикрыты. Если бы шеф криминального отдела полиции не знал, как меняет смерть черты лица, то поклялся бы, что последнее чувство, испытанное этим человеком при жизни, — крайнее изумление.

Вокруг трупа суетились члены бригады Мормино. Руководил работой Прести. Два агента с пластиковыми мешками на ботинках производили измерения и время от времени включали пылесос. Мормино ценил их рвение, но понимал, что в настоящий момент они занимаются бесполезной работой. Место преступления уже истоптали люди, которые вызвали полицию, а вслед за ними — полицейский патруль, обнаруживший тело. При этом всем четверым агентам понадобилось пройти прямо к останкам. Наконец, — как обычно, слишком поздно, когда следов почти не осталось, — к делу была подключена криминальная полиция. Да и место преступления само по себе не способствовало сохранению улик.

Они находились посреди разрушенного индустриального комплекса, в строении, напоминавшем заброшенный магазин, которое, возможно, когда-то служило проходной. Вся площадь бывшей фабрики была обнесена высоким кирпичным забором. Чтобы добраться до помещения, в котором лежало тело, нужно было сначала пройти через железную дверь, затем еще с полсотни метров двигаться вдоль стены. Впрочем, строение располагалось слишком далеко от входа, чтобы служить проходной, и стояло особняком. В подобном месте легко убить человека.

В том, что это убийство, сомнений не возникало. Элегантное пальто на трупе было распахнуто, демонстрируя две дырки на груди. На пиджаке и рубашке виднелись брызги крови.

Убийца знал, как нужно стрелять. Он не ошибся, полагая, что сердце у человека находится слева, и всадил жертве пару пуль в самый центр груди. Пули прошили грудину, и сердце остановилось сразу. Мгновенная смерть, заключил Мормино. Даже зная, что первая пуля достигла цели, убийца для страховки произвел второй выстрел. Полицейский был почти убежден, что это заказное убийство.

В помещении было темно, как в выгребной яме. Агентам пришлось отодрать с окон бумагу и картон, чтобы впустить свет, после чего картина преступления предстала перед ними во всем омерзении.

Комната метров тридцать в длину и пятнадцать в ширину была почти пуста, лишь два стула стояли у стены напротив входа. Цементный пол, разбитые стекла, полное отсутствие мебели, железная дверь, одна из боковых стен вклинивается во внешнюю ограду.

Скорее всего, снаружи никто не слышал выстрелов. В этой зоне и так нечасто встретишь прохожего, и уж тем более ночью, да еще в такой собачий холод. Мормино попытался представить себе встречу жертвы и палача. Зачем они пришли туда поздней ночью? Убитый вряд ли был глупцом, однако явно не ожидал, что станет мишенью. Он должен был встретиться там с кем-то наедине, без свидетелей, но на место встречи явился наемный убийца, который знал, что останется незамеченным. Благодаря доверчивости жертвы он мог действовать без помех.

Тут Мормино вспомнил, что на заброшенной фабрике должно быть полно бездомных. Однако найти среди них свидетелей будет нелегко. Люди, живущие в убогих бараках и не имеющие ни паспорта, ни даже своего лица, меньше всего жаждут общения с полицией. Ночью все кошки серы. Хотя в том случае, если убийца работал без глушителя, они, возможно, и слышали выстрелы. Гильз на месте не было — еще один признак того, что действовал профессионал.

Орудием преступления, скорее всего, служил пистолет с сеткой для сбора гильз. Судя по небольшим пулевым отверстиям, предположил полицейский, — 7,65 калибра. Когда пули вынут из тела, станет ясно, использовал ли убийца глушитель. Если да, то сомнений не останется — убийство заказное. Вероятность найти убийцу на основании доказательств — нулевая, найти заказчика — еще меньше.

Но Мормино и люди из его бригады уже подозревали, что основная проблема кроется в другом. В связи с личностью убитого возникли новые неразрешимые загадки. После жертвоприношения Лукмана прошло четыре месяца, после поджога гипермаркета и смерти юного тунисца — три, и чуть более двух месяцев прошло со дня самоубийства Джованни Дзуккини и стычек полиции с мусульманскими демонстрантами. И именно сейчас полицейский стоял у тела человека, которого он меньше всего хотел видеть убитым.

Заркаф Аль Бедуджи, дядя Лукмана, богатый торговец, друг главного муллы, человек, влияние которого признавала вся арабская община. Мормино подумал, что в действительности соплеменники Заркафа не так уж уважали этого мясника. Однако смерть могла вознести его на невиданный пьедестал и вновь разжечь костер вражды, который он старался погасить при жизни.

Огромная полая игла пересекла подвздошную область и устремилась к мочевому пузырю. Затем хирург вставил в патрон тонкую металлическую трубку и проверил, хорошо ли она закреплена. Катетер, вставленный таким образом, позволяет контролировать выделение мочи во время операции. Если бы возникли затруднения — это означало бы, что медики столкнулись с серьезными проблемами. С согласия Марко, который сейчас лежал на правом боку на операционном столе, ему решили экспортировать левую почку, так как с этой стороны почечная вена была наиболее длинной.

Главный хирург совершил первый надрез — вверх от лобка до нижнего ребра. Открылась кожа и мускулы. Кишки в брыжейке отвели в сторону, чтобы освободить дорогу к почке. Затем часть нижнего ребра была удалена, чтобы высвободить больше места для работы. Почку осторожно отделили от обволакивающего ее жира. Хирурги работали очень аккуратно, чтобы изолировать мочеточник. С целью свести к минимуму манипуляции с органом они окружили почку нитяной сеткой, так, чтобы не прикасаться к ней руками. Исследовав область между жировой тканью и капсулой почки, они изолировали вену и артерию, выходящие из почки. Высвободив орган, врачи сначала перекрыли вены зажимами и хирургическими пинцетами, затем перерезали артерию, вену и мочеточник, стараясь сохранить достаточное пространство у почки, чтобы облегчить впоследствии наложение швов. Потом почку, упакованную в нитяной мешок, изъяли у Марко навсегда. Настала очередь наложения швов. Ловкие руки приладили внутренние ткани и принялись делать первые стежки. Тем временем почка была вымыта в охлажденном физиологическом растворе и помещена в холодильник в специальном закрытом пакете с физраствором, который позволял сохранить все ее свойства.

Доктор Касти, ассистировавший во время операции, был в целом доволен работой коллег. Его присутствие в операционной представляло собой исключение. После инцидента с Туррини нефролог больше не хотел подвергать себя риску, становясь нежелательным свидетелем, однако случай братьев Камби заставил его изменить этому правилу. Сейчас он просто наблюдал за коллегами, пока они мыли почку. Цвет органа был совсем не похож на тот, какой медики и студенты видят в анатомических залах или на восковых манекенах.

Касти мысленно вернулся к рисункам. Почку обычно изображают темной, коричневатой, хотя ее оттенок чуть светлее, чем у печени. А изъятый у Марко орган, очищенный от крови, был скорее беловатый и напоминал цветом мутный желатин. Коричневый оттенок органу придавала кровь. На самом деле почка не коричневая, не серая и не красная. Она нейтральна по цветовой гамме, и окрашивает ее только цвет крови — цвет нашей жизни.

В то время как одна команда хирургов накладывала швы Марко, другая бригада в соседнем операционном зале начала колдовать над Лукой. Почка брата должна быть имплантирована в его подвздошную область, с правой стороны паха, рядом с дефектной почкой. Обследования показали, что там для нее достаточно места.

Главный хирург произвел справа надрез в виде полумесяца, а затем начал разделять ткани и кишки. Проникнув внутрь брюшной полости и отодвинув мочевой пузырь, он нашел скрытую под ним вену и подвздошную артерию.

Сейчас врачи работали над тем, чтобы изолировать оба главных сосуда, к которым должны были «подключить» вену и артерию донорского органа. Почка Марко была извлечена из пакета с физраствором и закреплена в мешочке, сформированном из ткани. Ее нельзя было лишний раз трогать руками, чтобы не нагреть.

Затем хирурги закрепили зажимы и сделали продольный надрез, совместив подвздошную артерию Луки с почечной артерией Марко. Сшив артерии, они повторили ту же операцию, соединив вены.

Закончив процедуру, врачи сняли зажимы и на стерильной салфетке положили почку на живот Луки. Через несколько минут в мочеточник стала поступать моча. Подтвердив таким образом перфузию и работоспособность почки, хирурги снова заблокировали почечную вену и артерию зажимами, перекрыв доступ крови. После этого, сделав надрез в лобковой зоне, врачи открыли мочевой пузырь, предварительно заполненный жидкостью с антибиотиком. Повторив надрез чуть выше, они уложили в него мочеточник.

Закончив наложение швов, медики убрали зажимы с вены и почечной артерии. Почка заново наполнилась кровью и начала функционировать. В этот момент главный хирург аккуратно поместил почку Марко на ее новое место, и она скрылась во внутренностях Луки. Операционная бригада довершила работу, сшив ткани, мускулы и кожу.

Лука и Марко были готовы к началу новой жизни.

Проникнув сквозь веки, свет резко ударил ему в еще закрытые глаза. После секундной паники он овладел собой. Тело онемело. Различался только свет и какие-то тени. Может быть, он ослеп? Внезапно свет исчез, точно так же, как появился, и уступил место полной темноте.

В этот момент он понял, что его глаза все еще закрыты, и попытался приподнять веки. Тут чья-то заботливая рука нежно погладила ему лоб и лицо, и он замер. Напрасно прождав, что ласка повторится снова, Марко наконец открыл глаза.

Прямо перед ним, где-то высоко-высоко, плыл потолок. С трудом повернув голову налево, он натолкнулся взглядом на стену, выкрашенную в белый и мышиный цвета. Это абсурдное сочетание соответствовало обстановке. Он вспомнил, что находится на больничной койке.

Марко медленно повернул голову направо: к монитору тянулись провода, выходящие из его груди, у правой руки стояла капельница. На кровати, стоящей рядом, из-за капельницы было видно неподвижное лицо Луки.

Над головой брата белело какое-то пятно с неясными очертаниями. Изображение постепенно стало более четким, и Марко понял, что это Клаудия склонилась над Лукой, чтобы убедиться, что тот дышит ровно. Она гладила лицо мужа, медленно проводя рукой по губам и скулам, словно порываясь его поцеловать.

Но прежде, чем Марко снова успел почувствовать себя лишним, Клаудия обернулась и обнаружила, что он проснулся. Ее лицо озарила улыбка, и Марко спросил себя: быть может, он отдал Луке почку только для того, чтобы увидеть эту ее улыбку? Внезапно левый бок пронзила острая боль.

— Эй, как ты? — вполголоса спросила Клаудия.

— Надеюсь, неплохо.

— Ты очень страдал и жаловался, — сказала она. — Но медсестра объяснила, что это нормально. Лука же, наоборот, все время был спокоен.

— Я говорил что-нибудь? — спросил Марко.

— Да нет, ничего особенного, — ответила Клаудия. — Смысл понять было нельзя.

— Наверно, это последствия анестезии.

— Может быть, — успокоила его Клаудия. — Хочешь пить?

— Да, немного воды.

Клаудия налила воду из голубой бутылки, стоящей на тумбочке у кровати Луки, в пластиковый стакан и протянула его Марко, который стал жадно пить.

Глухая боль в боку помогла ему вернуться к реальности и ощутить размеры палаты. В комнате было две кровати. Клаудия тонула в зеленом хирургическом халате, доходящем ей до пят. Волосы она убрала под шапочку, на ногах были бахилы.

Лицо женщины наполовину скрывала маска, которую она приспустила, чтобы можно было разговаривать. Внезапно вспомнив о маске, она снова натянула ее на рот. К каждому пациенту мог быть допущен только один посетитель. Клаудия присматривала за ними обоими.

Жалюзи были опущены, и в палате царил полумрак. Марко спросил у невестки, который час. Оказалось, что дело близится к вечеру, и он удивился, что проспал так долго. Вспомнив о луче, который его разбудил, Марко подумал, что, наверное, кто-то на мгновение зажег свет.

Он снова взглянул на Клаудию, которая сидела у постели мужа. Она смотрела на Луку не отрываясь, наблюдая за его реакциями, капельницей и монитором. По ее позе было понятно, что она думает только о нем.

Внезапно Клаудия захлопотала около мужа, который начал двигать головой. Потом она повернулась к Марко, пробормотав сквозь маску, что надо приготовить напитки, и вышла из комнаты. Звук закрывающейся двери послужил Луке сигналом, он стал поворачивать голову на подушке.

Движения головы, независимые от желания тела, все еще находящегося под анестезией, помогли ему прийти в себя. К горлу подступили боль и тошнота, гулко застучало в висках. Он попытался сдержать тошноту и окончательно проснулся. Когда Лука открыл глаза, ему показалось, что в зрачки попало сотни иголок или песчинок. Он перевел дыхание, чтобы успокоиться. Сделав три глубоких вдоха, Лука еще раз шевельнул головой и наконец разглядел рядом с собой лицо человека, внимательно наблюдавшего за ним. Еще до того, как зрение пришло в норму, он узнал брата.

— Как жизнь? — спросил Марко.

— Вроде ничего, а у тебя?

— Тоже неплохо.

Прошло секунд тридцать, затем Лука, глядя в потолок, произнес:

— Спасибо.

Прокурор Маттеуцци считал, что основную проблему составляют газеты. Паоло Мормино видел ее в найденном трупе Заркафа. Шефу оперативной бригады, Маттео Бергонцони, не давал покоя главный прокурор Маттеуцци. Впрочем, Бергонцони провел бы расследование так, как этого хочет прокурор, но для этого ему нужны были четкие указания. Капитан Кау оказался в этом деле «за бортом», так как расследование убийства Заркафа взяло на себя полицейское управление, для которого проблемой стал Дзуккини. Неонацист, погибший с ярлыком убийцы, мог в один миг превратиться в мученика.

Чрезвычайная ситуация обострялась еще и тем, что сейчас они все вместе находились в полицейском управлении, а именно в кабинете шефа оперативно-розыскной бригады. Встреча с журналистами была назначена в резиденции полиции, чтобы подчеркнуть, кто в настоящий момент ведет следствие. Прокурор и шеф оперативной бригады специально для этого поменялись местами. Бергонцони уступил свое кресло прокурору, а сам примостился на деревянной табуретке. На второе кресло сел Мормино, в то время как Кау остался стоять, проявляя явные признаки нетерпения.

— На какое время назначена пресс-конференция? — спросил Маттеуцци у Кау с рассеянным видом.

— На шесть часов, через час.

— А, через час. Хорошо. Господа, я внимательно выслушал все ваши доводы. — Бергонцони подумал, что прокурор начинает свою речь так, будто твердо решил пренебречь мнением своих коллег. — Так вот, ни у кого из вас не должно оставаться сомнений в том, что дядя и племянник были убиты при абсолютно разных обстоятельствах. Молодого человека с варварским ожесточением растерзали — я не побоюсь этого слова, — а его дядя был хладнокровно убит. С одной стороны — экзекуция, а с другой — трезвый расчет. Почти мистический ритуал и устранение конкурента. Все сказанное выше касается также использованного оружия и наводит на мысль о том, что исполнители убийств друг с другом никак не связаны.

— Однако есть единственное совпадение, — попробовал возразить Мормино, тут же испепеленный взглядом Бергонцони, готовым во всем согласиться с прокурором. Со стороны Мормино было по меньшей мере глупо вступать в спор с начальством. Так он может распроститься с мечтами об успешной карьере.

— Да, завтра об этом раструбят все газеты, — продолжил Маттеуцци. — Впрочем, согласитесь, что прямой связи здесь не прослеживается. Более того, я бы сказал, что единственная связующая нить — это то, что они родственники.

— Почему? — не выдержал Бергонцони.

— Мы должны установить, куда ведут следы наркотрафика, в который был вовлечен Заркаф. Обнаружив, кто стоит за его спиной, мы найдем убийц. Скорее всего, это влиятельные и опасные люди, криминальные авторитеты.

— Да, но разве эти люди, — вмешался в разговор Кау, — не могли выпотрошить Лукмана? Хотя бы в качестве предостережения его дядюшке, который не хотел с ними считаться?

— Маловероятно, — суммировал Маттеуцци. — Если только все ваши доказательства по делу Дзуккини не являются фальшивкой. Что вы скажете по поводу пятен крови на покрывале?

Кау пожал плечами.

— Пятна крови на нем принадлежат Лукману, — уточнил он.

— А что скажете вы? — обратился прокурор к Мормино.

— Пятна крови на покрывале принадлежат Лукману, но нам неизвестно, как именно это покрывало попало в гараж Дзуккини.

— Так узнайте же это, господин заместитель начальника полиции, — возмутился Маттеуцци. — Сейчас я попробую представить свою версию происшедшего. Кто-то хочет до смерти напугать господина Заркафа, и из-за этого гибнет его племянник-наркоман. Им недостаточно было просто убить молодого человека: они надругались над его телом и сбросили его в шахту. Послание дядюшке было ясным, но тот не пожелал ему внимать. Затем наш убийца проникает в дом Джованни Дзуккини и прячет в его гараже покрывало с пятнами крови Лукмана. Нам удается выйти на след Дзуккини, что, безусловно, играет на руку нашим противникам. Во время своего визита полицейские застают Джованни в тот момент, когда тот насилует девушку. Кроме того, на его вилле обнаруживают расистские листовки, набор театрального реквизита и банки со взрывчатыми веществами. В ночь поджога гипермаркета он был там вместе с членами своей банды. Когда Дзуккини указывают на происхождение пятен крови на покрывале, он решает покончить с собой. Да, нашему убийце удается выйти сухим из воды. Его мотивы, впрочем, неясны, если он хотел всего лишь запугать Заркафа… С тех пор проходит три месяца, но Заркаф по-прежнему считает себя неуязвимым и не желает ему подчиняться. Предположим, что заказчик — какой-нибудь крупный делец, наркобарон. Потеряв терпение, он наконец просто нанимает убийцу и избавляется от Заркафа. Приемлемая версия? Однако в ней остается слишком много загадок. Например, зачем надо было вскрывать тело Лукмана и перевозить его в шахту? Разве недостаточно было убить его? Зачем понадобилось подставлять Дзуккини? Кто сдал нам его и кто поджег гипермаркет? Ведь мы вышли на него только при помощи секретных служб. Почему Джованни повесился в камере, если он был невиновен? Поверьте мне, господин заместитель начальника полиции, если убийца один и тот же человек, его поступки абсурдны. Даже за самой сложной загадкой скрываются порой очевидные факты, и вы должны это знать гораздо лучше меня. Порой докопаться до истины очень трудно, но она где-то рядом.

Мормино ничего на это не ответил. Маттеуцци был прав. Если предположить, что эти убийства как-то связаны между собой, то их исполнитель — безумец. Он оглянулся в сторону Бергонцони, а затем перевел взгляд на Кау. Шеф оперативной бригады был доволен собой. Маттеуцци дал ему зеленый свет. Лицо капитана, напротив, было мрачнее тучи. Судя по всему, его терзали какие-то сомнения.

Мормино понимал, что мысль об ошибочном аресте не дает капитану покоя. Сам он не слышал, какими фразами Кау и Дзуккини обменялись на допросе. Однако доказательства, найденные на вилле, бесспорно говорили о вине Джованни.

Прокурор закончил свою репетицию перед выступлением на публике. Логика и найденные улики подтверждали его гипотезу. Маттеуцци позволил себе улыбнуться: журналисты не будут больше совать нос не в свои дела, а исламская община, после урока, полученного на площади, впредь будет осмотрительнее. Прокурор поднялся с кресла и пригласил Кау и Бергонцони следовать за ним. Мормино остался в кабинете.

— Теперь мы можем выйти к журналистам.

Он перелистывал и перечитывал старые отчеты: результаты аутопсии, некоторые заметки, сделанные им в предыдущие месяцы. И ощущал внутри пустоту. Да, прокурор прав в своих рассуждениях о двух убийцах, тем более что ему нужно как-то оправдать действия уголовной полиции. В противном случае под сомнением будет вся работа Де Сантиса и капитана Кау. Но Мормино полностью не убедили его доводы. Да, Дзуккини виновен, в этом сомнений нет… Однако почему сначала был убит племянник и только затем дядюшка? Все должно соединиться в одну цепочку, и даже если исполнители были разные — должен же существовать какой-то единый мотив?

Конечно, разница в характере преступлений смущает. И интуиция здесь бессильна. В любом случае, пусть убийц двое — Дзуккини и кто-то еще, нужно выяснить, что же их объединяло. Какова причина убийства? Из всех документов, в данный момент имеющихся у него под рукой на столе в гостиной, Паоло выбрал фотографию, сделанную в подвале больницы, и отчеты своего коллеги, Андреа Сураче, касающиеся нигерийских проституток. Вот что может каким-то образом пролить свет на связь Лукмана с Дзуккини и вывести на заказчиков убийства Заркафа. Мормино поднял трубку и набрал номер Сураче. Обычно вне работы они не встречались. Сураче являлся сотрудником оперативно-розыскной бригады. Трубку подняли после третьего гудка.

— Сураче слушает.

— Здравствуй, это Мормино.

— Чем обязан?

— Извини, если помешал…

— Да нет, ничего.

— Передо мной сейчас лежат твои отчеты о допросах нигерийских проституток, подружек Лукмана, помнишь? Того самого араба-наркомана из шахты…

— Конечно, помню. Но это дело закрыто. Вернее, расследование и не проводили вовсе.

— Я в курсе, — остановил его Мормино, не желающий вступать в конфликт с Бергонцони и членами его группы. — Послушай, я получил рапорт полиции нравов об одной из этих цыпочек, Марии Идову. И теперь мне нужно сравнить фотографии, чтобы увидеть, та ли это женщина, которая замешана в одном деле…

— Что, педофилия? — сострил Сураче.

— Я не могу об этом рассказывать, — увернулся Мормино. — Хотелось бы только знать, где ее можно найти…

— Разве в моем рапорте не указан адрес?

— Да нет, указан, конечно, но…

— Что тебя смущает?

— Мне ни к чему заявляться в этот дом с кучей полицейских, и я вовсе не собираюсь ее арестовывать.

— Хочешь узнать, как с ней встретиться тет-а-тет?

— Да, что-то в этом роде…

— Сам я не говорил с ней. Мне хватило сведений, полученных от двух других проституток.

— А кто она такая? — решил уточнить Мормино, который из отчета понял только, что все они жили вместе и что Мария была подружкой Лукмана, если можно это так назвать.

— Она — мадам.

— То есть остальные работали на нее?

— Да, так делается всегда.

— Каким образом?

— Мадам подготавливает базу в Италии: находит квартиру и вербует себе нескольких девушек. Они приезжают сюда, и здесь их начинают шантажировать: девушки должны сразу же вернуть мадам деньги, которые она в них вложила. А затем они обязаны внести мадам квартплату. Если они влезают в долги, могут тотчас отправляться обратно в Нигерию.

— А если откажутся?

— Побои, угрозы, изнасилования. Это кого хочешь убедит. Те две шлюхи, с которыми я общался, довольно милые. Правда, говорили они на смеси нигерийского с английским, но понять их было можно. Мне даже предложили бесплатно потрахаться, но я отказался.

— Испугался СПИДа? — Мормино вспомнил, что Сураче разрешил нигерийкам не подписывать показания. Странное попустительство со стороны полицейского, который может оказать на цветных проституток любое давление, даже если у них все в порядке с видом на жительство.

— Да какой там СПИД! Тебе натянут презерватив прежде, чем стащат штаны. Просто я уже не в том возрасте, чтобы этим интересоваться.

— Так где я смогу найти мадам?

— По ночам она время от времени появляется на улочках вдали от центра, за окружной, там, где работают африканки. Опасное место, все прямо под открытым небом. Она ходит контролировать девочек. Если захочешь ее найти, тебе понадобится фотография. Откровенно говоря, это не так-то просто.

Мормино показалось, что последние фразы агент произнес тоном следователя. Он не был близко знаком с Сураче, но это ему не понравилось.

— Фотография лежит передо мной.

— Судя по рассказам девочек, она сама сейчас не работает. Живет на ренту.

— Хорошо, я все понял. Спасибо за ценные сведения.

— Да не за что.

Мормино повесил трубку, затем снова взял ее в руки и набрал другой номер. Но тут же остановился. Нет, звонить из дому нельзя. Он надел куртку потеплее, вышел на улицу и направился в центр. Было уже темно, но фонари освещали только главные улицы. Он свернул в одну из тех улочек, что сохранили свой облик со времен Римской империи. Электрические лампочки освещали мостовую из порфира. Полицейский зашел в первый попавшийся бар со знаком таксофона. За стойкой стояла молодая симпатичная официантка.

— Телефон работает только по карточке? — уточнил он.

— Нет, монеты он тоже принимает. Вам разменять?

— Нет, спасибо.

— Аппарат вон там, в глубине. — Она показала рукой в угол напротив туалета.

Мормино добрался до телефона, бросил несколько монет и набрал номер мобильника.

— Привет, это я. Извини, что так поздно. Я сейчас в баре. Мне необходимо тебя увидеть.

В ответ напряженно прозвучал голос Марко:

— Я в больнице.

— Извини. Что-нибудь серьезное?

— Нет, операция была плановая, но мне придется пробыть тут еще несколько дней. Встретимся позже?

— Это очень важно.

— Хорошо, увидимся завтра утром, хоть это и рискованно. У меня кое-что есть для тебя. Ты веришь в совпадения?

— Скажи, в каком ты отделении?

— В нефрологии. Назови мою фамилию охраннику. Завтра меня переведут в другую палату. Тебе скажут, куда именно, я еще не знаю.

— С тобой лежит кто-то еще?

— Если ничего не случится, я должен быть один.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Больница вызвала у Мормино приступ раздражения. Переполненная, можно сказать — битком набитая, она в этот холодный туманный день ассоциировалась у него с емкостью, наполненной кусочками льда. К тому же он тут слишком многих знал: врачей, медсестер, служащих. Вон с теми сотрудниками он расследовал случаи некрофилии, затем снова встречался с ними, когда родственники умерших подали иск в суд на трех врачей по поводу врачебной ошибки. Те трое были уволены с работы.

Мормино рассчитывал затеряться в утренней сутолоке и проскочить незамеченным. Приподняв воротник пальто и следуя за указателями, он направился к отделению нефрологии. Войдя через главный вход, полицейский обнаружил, что у стойки охраны толпится народ. Мормино отошел в сторону, пережидая, пока толпа схлынет. Наконец последний посетитель был направлен в нужное ему отделение, и полицейский спросил у администратора, где находится Марко Камби, уточнив, что сегодня утром его должны были перевести в другую палату. Охранник посмотрел в компьютер.

— Да, его сегодня уже перевели из реанимации. Второй этаж, мужское отделение направо, палата четырнадцать.

Мормино смутился. Он подумал, что слишком увлекся расследованием и забыл обо всем на свете. Можно ли Марко разговаривать? Когда Паоло позвонил приятелю по телефону и назначил встречу, он не догадывался, что тот находится в реанимации, и сейчас это известие его ошеломило.

Паоло только хотел все узнать о фотографии. Возможно, это поможет ему найти убийцу и закрыть дело, застопорившееся со смертью Дзуккини.

Мормино, постучавшись, вошел в палату. Марко показался ему подавленным. Паоло не догадывался, что разочарованное выражение на лице Марко вызвано отсутствием Клаудии, которая еще не появлялась здесь, видимо целиком погрузившись в заботы о муже. Мормино счел необходимым извиниться.

— Привет, как ты? Если не можешь говорить, я пойду…

— Подожди, — остановил его Марко. — Я рад тебя видеть. После самоубийства Дзуккини мы даже не перезванивались.

— Я знаю, но меня завалили работой.

— Да ладно, я прекрасно все понимаю. Присаживайся.

Марко показал рукой на место у своей кровати.

— Что с тобой случилось? — спросил Мормино.

— У меня вырезали почку.

— Зачем?

— Она была нужна моему брату. — Голос Марко выдал его волнение.

Мормино замер с открытым ртом. Они не были настолько близкими друзьями, чтобы Марко стал рассказывать ему о подобных вещах. Да и теперь он сделал это только потому, что Мормино застал его в минуту слабости. Голос журналиста заставил Паоло встряхнуться.

— Докладывай, с чем пожаловал? Какие новости?

— Сколько времени ты уже находишься в изоляции и не читаешь газет?

— Два дня. Но это небольшая жертва. Я не слишком-то стремлюсь выйти отсюда.

— А я думал, тебе нравится твоя работа.

— Они вышвырнули меня вон. Я был настолько глуп, что попался на их удочку.

— Что произошло?

— Главный редактор снял меня с должности репортера и отправил в отдел региональных новостей, иными словами, меня снова пригвоздили к письменному столу.

— Чем же ты вызвал их недовольство?

— Предполагаю, что мое место стало наградой нужному им человеку за проявленную покладистость. Став репортером, я вышел из редакционного комитета. Через месяц после снятия меня с должности ее отдали Анджело Гоцци, подписавшему с ними удобное для них соглашение.

— Отличная история. Внушает оптимизм.

— Но ты же здесь не для того, чтобы выслушивать мои жалобы.

Мормино слегка покраснел. Он добивается помощи от человека, который, оказывается, чтобы помочь брату, только что перенес тяжелую операцию и не хочет больше слышать о расследованиях и убийствах.

— Они убили Заркафа. Двумя выстрелами в грудь. Вчера утром его тело нашли на заброшенной фабрике позади железнодорожной станции. Убийство явно заказное.

— Эта фабрика со всех сторон окружена кирпичной стеной? А внутри, за стеной, тянутся бараки?

— Да, ты знаешь это место?

— Любопытно. У меня была там с Заркафом встреча. Перед Рождеством. Честно говоря, ужасное место.

— Тебе угрожали?

— Нет, но мы разговаривали в одном из строений практически в темноте. Когда фабрика еще работала, там, возможно, была проходная.

— Тело обнаружили именно там.

— Наш разговор был корректным, но угроза в нем все же прозвучала. Он дал мне понять, что моя жизнь в его руках. Как будто он там господин и повелитель. Вернувшись домой, я записал наш разговор, слово в слово. По крайней мере все, что запомнил. Блокнот сейчас при мне. Я не знаю, зачем я взял его с собой в больницу. Не думал, что это дело снова откроют.

— Нет. Они завели новое дело.

— И кто же его убил?

Мормино пожал плечами:

— Уж точно не я.

— Боитесь, что все начнется снова?

— Стычки на улицах? Не думаю. Ситуация изменилась. Араба убил неонацист, а затем погиб сам.

— Но ты в это не веришь?

— Я чувствую, что между двумя убийствами есть какая-то связь, но пока не пойму какая. Быть может, тут поможет твоя фотография.

— Но тебе не удалось ничего извлечь из нее.

— С тех пор прошло три месяца, — уклончиво ответил Мормино.

— И ты выяснил что-то новое?

— Мне удалось провести кое-какие параллели. Конечно, это всего лишь гипотеза, но вполне достоверная.

— И кто же эти наши наркоманы на фото?

— Лукман и Дзуккини.

Марко задумался. Лукман и Дзуккини. Да, в декабре двухтысячного года это стало бы сенсацией. Только с тех пор прошел почти целый век, и кончается март две тысячи первого года. Теперь ему уже не до страшных историй, все это без толку.

— Лукман и Дзуккини, — эхом повторил он в пустоту.

— Да. Я уверен, что Лукмана убил Дзуккини, но не могу понять, кто же расправился с Заркафом.

— Быть может, никакой связи тут нет?

— Должна быть.

— Ты слишком поддаешься эмоциям. А где же железная логика следователя? Факты, факты прежде всего.

— И что говорят нам факты? Что Лукман и Дзуккини знали друг друга — они передавали наркотики в больничном подвале. Но при чем тут Заркаф?

— Он контролировал наркотрафик. Что-то не поделил с одним из напарников, и тот его заказал.

— Да, вероятно. В таком случае торговля наркотиками — вот что связывает оба убийства.

— Решение найдено.

— Тебя это убедило? — спросил Мормино.

— Звучит убедительно. Заркаф производил впечатление сильного человека. У влиятельных людей — влиятельные враги.

— Мы у цели. Как ты достал фотографию?

Мормино колебался, прежде чем задать этот вопрос. В нем и заключалась главная цель визита. Если он узнает, при каких обстоятельствах была сделана фотография, возможно, ему удастся вскрыть более глубокие связи между Лукманом и Дзуккини.

— Если я скажу тебе это, то предам своего информатора. Могу только гарантировать, что следствию эти сведения не помогут.

— Ты можешь хотя бы сказать мне: тот, кто сделал фото, лично знал Лукмана и Дзуккини?

— Нет, абсолютно исключено. Минутку, у меня кое-что есть для тебя. Передай мне черную сумку, ту, что стоит у шкафа.

Мормино поднялся и подал другу сумку. Марко извлек из нее блокнот и протянул Паоло.

— Держи. Это мой отчет о встрече с Заркафом и о том, что этому предшествовало. Рождественским утром у нас была встреча в том самом помещении, где обнаружили тело. К сожалению, дать показания на следствии я не смогу.

Шеф криминального отдела сунул блокнот под мышку.

— Не знаю, как тебя благодарить. Я имел нахальство заявиться в больницу, напрягать тебя, расспрашивать…

— Ничего страшного. Мне было даже приятно. Но знаешь, я больше не хочу в этом участвовать, никогда.

— А жаль.

— Ты тут ни при чем, наоборот. Спасибо за новости.

Мормино решил, что пора откланяться. Прощаясь с другом, он заметил горькую складку у его губ. Паоло догадался, что Марко отдал брату почку в стремлении обрести душевное равновесие, но так пока и не пришел к миру с самим собой.

Полицейский вышел из больницы, коря себя за бестактность, ведь он приставал к человеку, находящемуся в тяжелом состоянии, только ради того, чтобы получить от него информацию и хотя бы на миллиметр приблизиться к разгадке тайны убийства дяди и племянника. Чем дальше в лес, тем больше дров. Он попытался успокоиться и переложил во внутренний карман куртки блокнот Марко.

 

Глава четырнадцатая

От жары и пота плащ прилип к майке и к сиденью машины, а майка плотно приклеилась к спине. Ему казалось, что он путешествует по тропическому лесу, а на самом деле машина только что выехала из города. По обеим сторонам дороги мелькали луга, деревья и холмы. Настоящая деревня. Если верить сведениям, полученным в полицейском управлении, где-то здесь должно находиться логово нигерийских проституток.

Через час окончательно стемнело, и по обочинам дороги действительно замаячили силуэты «ночных бабочек». Жара стала абсолютно невыносимой.

Мормино зажег лампу над приборной доской, в тысячный раз спросив себя, что он делает здесь, к чему эти попытки во внеслужебное время сдвинуть с места зашедшее в тупик следствие. С того дня, как был застрелен Заркаф, прошло уже две недели.

Он сам не мог понять своих мотивов. Подумаешь, убийство какого-то наркомана-араба — большое дело! Однако сразу вслед за тем исламисты вышли на улицы, неонацисты пытались поджечь город, а полицейские избили мусульман.

Дядю этого наркомана, довольно влиятельного в своих кругах человека, застрелили четыре месяца спустя, но это событие уже никого не волнует. Заркаф погиб в неподходящий момент. Смерть Лукмана взорвала общество, в котором долго зрел протест. Заркаф умер, когда вся волна гнева уже выплеснулась наружу.

Нет, Мормино не мог объяснить себе, зачем он здесь. Двумя часами ранее, вернувшись домой после работы, он еще раз перечитал отчеты Сураче о допросах Евы и Анджелы, проституток, к которым захаживал Лукман, а затем взялся за блокнот Марко с записью его беседы с Заркафом.

Мормино был убежден, что арабский торговец хотел извлечь из встречи с журналистом «Воче» конкретную информацию. Почему он назначил Марко свидание в то раннее рождественское утро? Заркаф воспользовался профессиональным любопытством журналиста и завлек его на заброшенную фабрику. И как только этому арабу удавалось держать под контролем такую территорию?

Когда Паоло перечитал запись, его осенило. Заркаф хотел узнать причину смерти Лукмана. Он несколько раз повторил это. Предположим, он был искренен в своем желании. Но его не интересовало, кто вскрыл племяннику живот. Заркаф не спрашивал об этом, словно никак не связывал убийство с ритуальным актом. Между этими двумя событиями произошло что-то еще, и вот как раз это его по-настоящему интересовало. Ведь на самом деле никто из следователей точно не знал, как именно погиб Лукман.

Лежа на диване посреди разбросанных повсюду бумаг, Мормино отыскал ключ к разгадке.

Заркаф нашел Лукмана мертвым. В смерти племянника он не увидел ничего необычного: учитывая образ жизни молодого человека, тот рано или поздно мог погибнуть от передозировки. Дядя спрятал тело или просто оставил его там, где обнаружил, не сомневаясь, что Лукман пал жертвой своего порока. Но кто-то забрал тело, выпотрошил его и перевез в шахту. Заркаф знал, чьих рук это дело.

Затем он изучил информацию, мелькавшую в газетах, и в его душу закрались сомнения. Что, если племянника убили? Кто мог совершить такое? Этого Заркаф узнать не сумел. Журналист, беседовавший с ним, отметил, что его тон изменился, когда речь зашла о врачебных инструментах. Какие в точности слова там прозвучали? «Убийцей может быть медик или тот, кто имеет свободный доступ к лекарственным препаратам».

В этой гипотезе нашлось место и для Дзуккини. Неонацист был сыном нейрохирурга и мог заполучить любые лекарственные средства. Во время разговора Заркаф сказал Марко, что племянник где-то получал редкие медикаменты без рецепта. У Дзуккини нашли скальпель, он свободно заходил в больницу и, если верить фото, был знаком с Лукманом. Да, он мог быть убийцей Заркафа. Но почему Дзуккини повесился в своей камере? После этого нить расследования прервалась, но у шефа криминального отдела еще теплилась надежда: нужно тщательно исследовать контакты жертвы.

Заркаф чувствовал себя господином на заброшенной фабрике. Оттуда мог свободно руководить продажей наркотиков. Он сказал, что хотел защитить племянника от черных, не упомянув, какого роду-племени они были. Лукман особенно ценил нигериек. Быть может, кто-то из нигерийцев угрожал ему. Итак, последняя ниточка привела Мормино в логово проституток.

Полицейский вышел из дома, имея при себе фотографии трех нигериек, которые он извлек из архива: Сони Ивана, Дороти Оквуи и Марии Идову. Возможно, короткая беседа с Марией Идову поможет ему прояснить это дело. Поэтому он и отправился на машине за город.

В течение сорока минут, пока он сидел в засаде, ни одна из трех женщин не появилась. Он вспотел, его вконец измучили жара и влажность. Кобура под плащом натерла кожу. Паоло успел послать ко всем чертям уйму проституток, которые подходили к нему, предлагая свои услуги. То, что он перемещался с места на место и отказывался взять девочку, вызвало у нигериек подозрение.

Теперь все их внимание было приковано к его машине. В конце концов Мормино прочел в рапорте Сураче адрес Сони Ивана, завел мотор и уехал.

По ночной дороге он доехал до квартала, где жил Марко, расположенного неподалеку от железнодорожного вокзала. Нырнув в лабиринт улочек, носящих имена художников XVI и XVII веков, Паоло припарковал машину у грязно-желтого здания.

Подойдя к подъезду, он пинком отворил дверь и прикрыл ее за собой. Пружина была вмонтирована так, чтобы дверь не запиралась. Мормино поднялся по лестнице. На площадке второго этажа он обнаружил три двери. На табличках у звонков были написаны обычные итальянские фамилии. То же повторилось на третьем, четвертом и пятом этажах. Нигерийки бесследно исчезли.

Он спустился на первый этаж и зажег свет. Снова достал рапорт Сураче и прочел адрес. Улицу и номер дома он нашел верно. В бумагах значилось: квартира один — это положено указывать в виде на жительство. Мормино посмотрел на номера квартир: вторая, третья, четвертая. Где же первый номер? Он вернулся ко входной двери: больше квартир не было. Паоло собрался было снова идти наверх, как вдруг заметил ступеньки, ведущие вниз, в подвал. Он вышел на улицу и глянул на отверстия осушительных труб, видневшиеся в фундаменте дома. Затем прошел вдоль фасада, свернул за угол и вошел во двор. На другой стороне дома обнаружились два тускло светившихся окна. Полицейский вернулся назад, подсчитав шаги до входной двери. Это было важно на тот случай, если внутри окажется темно.

Мормино снова вошел в подъезд и спустился в подвал по левой лестнице, не зажигая света. Ступени были крутыми и скользкими. Внизу он ненадолго остановился, чтобы глаза привыкли к темноте. Идея была не слишком удачной: на мгновение ему показалось, что он опять очутился в шахте среди летучих мышей.

Полицейский пошарил рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель, наконец ему это удалось. Темнота отступила. Перед ним был коридор, напоминающий тюремный, с железными дверями по обеим сторонам. «Для каждой девушки — своя камера, — подумал Паоло. — По три двери на каждой стороне, всего шесть». Коридор сворачивал под прямым углом. А, вот и он, первый номер. Берлоги, сдающиеся шлюхам, бомжам и нелегальным иммигрантам. Копейки за постель, но при этом отсутствие воздуха, санузла и кухни.

Мормино знал об этом по рассказам коллег. Ему показалось, что коридор идет по всему периметру дома. Возможно, дверей было больше, чем комнат, если некоторые из них имели по два выхода. Стараясь красться незаметно, Паоло свернул направо. Двери не открывались. Повсюду царила тишина. Похоже, он был здесь один.

Полицейский снова повернул. Теперь он находился прямо у цели. Метров через десять коридор закончился, упершись в стену. Пока он приглядывался, свет погас, и темнота облегчила ему задачу. Из-под железной двери прямо перед ним выбивался свет. Вероятно, щель под дверью заложили изнутри, чтобы не выдавать присутствия людей. Мормино решил прибегнуть к хитрости. Он постучал в дверь. Никто не ответил, и полицейский принялся настойчиво молотить кулаками по железу. На сей раз за дверью послышались движение, возня, потом чей-то голос что-то произнес на неизвестном языке. Сделав вид, что он отходит от двери, Мормино позвал:

— Анджела!

Низкий голос, скорее всего мужской, о чем-то спросил. Полицейский извлек из кармана пистолет и встал наизготовку. Когда в коридоре горел свет, он не заметил глазков на дверях. Впрочем, вряд ли они смогут его разглядеть, даже если свет зажжется опять. Мормино снова повторил псевдоним Сони Нвана, надеясь, что его все-таки впустят:

— Анджела!

Прошло пару минут, потом он услышал, как в железной двери поворачивается замок. Звук был куда приятнее голоса неизвестного мужчины, задавшего ему вопрос. Полицейский догадался, что кто-то чуть приоткрыл дверь. Внутри сейчас тоже было темно.

Мормино с силой бросился на дверь. Он услышал, как что-то хрустнуло, и понял, что сопротивления не будет. Паоло влетел внутрь, и кто-то упал перед ним на пол. Он поискал выключатель и сразу обнаружил его на косяке. Включив свет, он затворил за собою дверь.

Комната без окон, в которой он сейчас находился, больше походила на сарай. Впечатление дополняли ветхий плетеный диван, старые деревянные стулья и цементный пол. На полу неподвижно лежала цветная девушка, в которой Мормино признал Соню Нвана. На фотографии она выглядела более худой. Полицейский не дал ей встать и прижал затылок девушки к полу, размахивая перед ее лицом пистолетом.

— Где Мария? — прорычал он.

Девушка показала рукой на пустой диван в центре комнаты. Мормино поднял и поставил Соню впереди себя, прикрываясь ею. В комнате больше никого не было, но слева от него виднелись еще две двери.

Паоло открыл ближайшую, все еще держа Соню как щит впереди себя. Внутри было темно. Он включил свет. В центре комнаты стояла большая кровать, а в глубине — стенной шкаф, упирающийся в потолок. Никого не было видно.

Захлопнув эту дверь, Мормино бросился к следующей. В соседней комнате свет горел. Она отличалась тем, что один угол был отгорожен занавеской. Вероятно, там находился душ или унитаз. Две отдельные кровати были до пола закрыты покрывалами.

Мормино отбросил Соню в сторону, приподнял одно из покрывал и заглянул под кровать. Там, свернувшись в позе зародыша, лежала женщина. Помахав пистолетом, он приказал ей вылезать.

Когда она выбралась из-под кровати, полицейский узнал в ней Марию. Она была лет на десять старше Сони, и это бросалось в глаза. Короткая стрижка обнажала дефекты кожи.

Угрожая женщинам пистолетом, Мормино заставил их пройти в первую комнату и сесть на диван. На лице Сони был написан животный страх. Марии же удавалось держать себя в руках даже под дулом пистолета. Кто знает, зачем этот мужчина пожаловал сюда? Желая разговорить их, Мормино опустил пушку.

Соня, не отрываясь, продолжала смотреть на поблескивающий пистолет, а Мария, казалось, окончательно успокоилась.

— Ты из полиции? — спросила она.

— Я вооружен. Этого достаточно.

Мария кивнула. Похоже, она все понимала. Мормино вынул из кармана плаща фото Лукмана и положил ей на колени.

— Расскажи мне о нем.

— Он умер.

— Я хочу знать отчего. Кто вскрыл ему живот?

— Полицейский, — констатировала Мария.

Мормино с удивлением отметил, что она произнесла эти слова отчетливо, почти по слогам. Словно говорила их для кого-то другого. Проследив за взглядом Марии, он повернул голову и увидел у себя за спиной высокого и худого цветного мужчину, держащего в руке нож.

Прежде чем Мормино успел развернуться и наставить на него пистолет, мужчина бросился на него с ножом. Раздался резкий вскрик Марии: «Нет!», но коррида уже началась.

Упершись ногами в пол, Мормино выполнил поворот, достойный тореро. Агрессор, промахнувшись на несколько сантиметров, приземлился рядом с Соней. Не успел он подняться, как полицейский, сумев удержать равновесие, направил пистолет ему в грудь, но ни мужчина, ни Соня больше на него не смотрели.

Их внимание было приковано к ножу, валявшемуся рядом. «Странное оружие, — подумал Мормино, — тонкое и совсем короткое лезвие. Что таким можно сделать?» Чернокожий переводил взгляд со своих окровавленных пальцев на ногу Сони, всю в кровавых полосах. В его глазах был страх. Соня стерла следы крови. Она не была ранена, просто испачкана.

Мужчину парализовал ужас, хотя рана, которую он получил при падении, казалась совсем незначительной. Не обращая на пистолет Мормино никакого внимания и не пытаясь подняться с пола, он прислонился спиной к дивану и только смотрел на свою руку.

Полицейский понял, что держит ситуацию под контролем, и спросил его по-итальянски:

— Кто ты?

Мужчина тяжело дышал, не отвечая.

— Я повторяю, кто ты?

В ответ раздался то ли крик, то ли всхлип боли. Мормино приблизился к нему, держа наготове пистолет, и ткнул ногой в бок. Мужчина на мгновение замолчал, но потом принялся стонать еще громче и дышать все тяжелее и тяжелее. Удар ногой в грудную клетку свалил его на пол, и он, казалось, отключился. Мормино посмотрел на Марию.

— Что с ним?

Женщина не ответила. На диване, уставившись на полицейского и застыв, сидела Соня. Без долгих прелюдий Мормино подошел к Марии, схватил ее за горло и бросил на пол, рядом с раненым. Прижав ее лицо к полу, он всунул дуло пистолета ей в ухо, так что она закричала от боли.

— Где он прятался? — спросил Мормино.

Мария показала рукой на дверь первой комнаты, в глубине которой виднелся открытый шкаф. Он явно проявил неосмотрительность, не проверив, скрывается ли кто-нибудь там внутри, подумал Мормино.

— Что с ним такое? — прокричал он, все еще сжимая женщине горло.

— Яд, — с трудом ответила она.

— Кто он, сутенер?

Мария попыталась ответить, но не сразу смогла подобрать слова. Мормино залепил ей пару затрещин, но она продолжала молчать.

— Он колдун. Ю-ю, — ответила Соня.

Мужчину продолжали сотрясать судороги, будто он хотел сорвать с себя одежду. Попытка полицейского посочувствовать ему оказалась тщетной. Приказав Марии лежать, он носком ботинка отодвинул отравленный нож. Затем Мормино извлек наручники, за руку подтащил колдуна в угол комнаты и нацепил браслет ему на правую руку. Заставив Соню приблизиться, он надел ей на руку свободный браслет, протянув цепь через железную рукоятку, торчащую из стены. Стараясь держаться как можно дальше от колдуна, распростертого на бетонном полу, лицом вниз, Соня застыла. Мужчина трясся и стенал. Полицейский схватил Марию за волосы и втащил ее в соседнюю комнату, откуда неожиданно появился колдун, пока она заговаривала ему зубы. Чтобы Соня ничего не видела, он закрыл дверь.

— А теперь отвечай, да поживей, — приказал Мормино.

Женщина попыталась подняться на ноги, но получила удар по лицу пистолетом. Она попробовала сопротивляться, но полицейский резко ударил ее в живот. Мария с трудом перевела дыхание. Мормино отбросил ее на пол и прижал лицом к полу, уперев колени ей в спину. Больше шансов освободиться у мадам не было. Для большего эффекта полицейский еще раз врезал ей по уху, а затем заломил правую руку, приставив пистолет к ее пальцу.

— Уверен, что ты меня понимаешь… Сейчас я задам тебе пару вопросов, и ты мне быстро на них ответишь. Не станешь отвечать — можешь попрощаться со своим пальчиком. Солжешь — тоже останешься без пальца. Покончив с руками, перейдем к ногам, все ясно?

— Да, — всхлипнула Мария.

— Отлично. Запомни же, отвечай по-быстрому.

Мария кивнула в знак того, что поняла.

— Лукман был твоим мужчиной?

— Нет, нет.

— А чем он тут занимался?

— Помогал с девочками.

— Как помогал?

— Ну, трахал их первым.

— То есть насиловал тех, кто не хотел работать?

— Да.

— Ты убила его?

— Нет.

— А кто?

— Его дядя. Он отдал тело.

— Заркаф?

— Да.

— Для чего вы извлекли из него внутренности?

— Магия. Ю-ю. Это урок.

— Урок кому?

— Лукман был наркоман, и он трахал девочек. Это его расплата за девочек и наркотики. Он взял слишком много наркотиков и не заплатил.

— Вы убили его.

— Нет, Заркаф убил его и отдал тело для ю-ю.

— Как он убил его?

— Я не знаю. На теле не было ран.

— Почему он отдал вам тело?

Мария промолчала. Мормино прижал пистолет к ее руке.

— Один, два…

— Заркаф использовал нас. Мы продавали его наркотики, когда он хотел обойти арабов. Он слушался нашего колдуна.

— Ясно, вы помогали ему. Он просто отдал вам тело, чтобы вы хорошо себя вели. Куда вы дели органы?

— Я не понимаю.

— Ну, то, что вы вытащили у него из живота?

— Сожгли для ю-ю. Колдун положил их в вазы для злой магии.

Мормино вспомнил заметки Марко. Там было что-то о нищем, который истекал кровью в одном из бараков бывшей фабрики. Рядом с ним был какой-то сосуд, в котором якобы лежали куски змеи. Да, скорее всего, это и были внутренности Лукмана. Магический ритуал, совершенный над телом несостоятельного должника, превратил его внутренности в мистические предвестники смерти. Там, где они появлялись, кто-нибудь обязательно умирал, а колдун со своим отравленным ножом вроде бы был ни при чем. Так он доказывал, что владеет магией. В конце концов, чтобы держать под контролем всех черных проституток, достаточно было простой мистификации. За время своего пребывания в районе проституток Мормино не заметил ни одного сутенера. Они были не нужны. Будь девушки не столь суеверны, они могли бы запросто сбежать. Но достаточно было пригрозить им колдовством, чтобы они каждый вечер оказывались на месте.

— Вы попросили Заркафа убить Лукмана.

— Да-а.

— И что же он?

— Он сказал, что нет.

— Почему он изменил свое решение?

— Мы бы сами его убили. Но только он мог. Колдун нашел Лукмана на фабрике и преследовал его. Потом Лукман исчез. Сбежал с тем, молодым. Потом приехал Заркаф и отдал нам его уже мертвым.

— С молодым человеком? Кто это был?

— Молодой, с рыжей бородой.

— С длинными волосами?

— Да.

— Он часто приходил на фабрику?

— Я не знаю, я там никогда не была. Так сказал колдун.

Сверху послышался какой-то шум. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он вломился сюда. И если кто-нибудь застукает его здесь, внутри, неприятностей не оберешься. Мормино решил проверить, что там за звуки. Он поднял Марию с пола и усадил ее на край кровати. Пока мадам массировала себе правое ухо, Мормино ударил ее с размаху под подбородок. От удара женщина лишилась чувств. Полицейский уложил ее на кровать, убедился, что она дышит, затем открыл дверь и вернулся в соседнюю комнату.

За время его отсутствия декорация успела поменяться. В углу, где он приковал Соню и колдуна, никого не было. Из стены торчала сломанная ручка, и виднелись следы крови. Комната была пуста. Мормино бросился к двери и убедился, что она заперта изнутри. В замке еще торчали ключи. Он направился ко второй комнате. Там за пластиковой занавеской шевелилась огромная темная тень. Сжимая пистолет, полицейский медленно приблизился к занавеске и отдернул ее. Соня стояла, прижавшись к плитке спиной, а у ее ног, свернувшись под душем, корчился в агонии колдун.

Мормино увидел в руках у девушки нож, а на правой руке мужчины — две длинные глубокие раны. Видимо, Соня дотащила колдуна до душа, добралась до отравленного ножа и утолила свою месть. Может быть, она боялась, что Мормино не даст ей закончить дело, а может, искала очищения под струями воды. Сейчас кровь колдуна стекала в сток. У него клокотало в горле, он захлебывался в мучительных спазмах. Во всем этом было нечто кошмарное.

Мормино взглянул на Соню. Девушка посмотрела на него с вызовом. Полицейский знаком показал ей, чтобы она бросила нож. Она подчинилась. Профессиональным жестом Мормино выдернул какую-то тряпку из стопки белья, лежавшей на кровати, и завернул в нее нож. Потом он кинул Соне ключ от наручников. Она с трудом открыла замок. Паоло приказал ей сесть, снял наручники с руки колдуна и положил их туда же, куда спрятал нож. Затем он посмотрел на девчонку, которую ему следовало арестовать.

— Я дам тебе дельный совет.

Соня смотрела на него без всякого выражения.

— Быстро сваливай отсюда.

Он развернулся и исчез. Соня услышала, как отворилась и захлопнулась железная дверь, затем она поднялась и прошла в соседнюю комнату. Там на кровати лежала Мария — мертвая или без чувств, — этого она уточнять не стала. Вытащив из шкафа сумку с одеждой, Соня пошарила по полкам и нашла на одной из них четыре стопки банкнот. Засунув сокровище в сумочку, она бросилась прочь, чтобы навсегда забыть про все, что было связано с Анджелой, которая два года прожила в подвале без кухни и ванны, называя это место своим домом.

Лука и Клаудия отправились на отдых к морю. Только-только установилась хорошая погода, и они спешили насладиться первыми теплыми деньками. Несмотря на сложную операцию и ежедневные дозы лекарств, Лука чувствовал себя абсолютно здоровым. Он вскакивал с кровати ранним утром, с ощущением счастья и освобождения, горя желанием как можно скорее вернуться к активной жизни. Профессия позволяла ему ходить на работу не каждый день. Таким образом, они с Клаудией могли спокойно провести недельку в отеле на морском побережье, а по возвращении планировали переселиться на виллу в горах. Луке нравилось проводить прохладные вечера у горящего камина.

Для брата и Клаудии наступил новый медовый месяц, думал Марко. Двигаясь на своей «вольво» по широкой улице на окраине города, он представил себе супругов на море и улыбнулся при мысли, что во время их любовных игр частичка его тела всегда будет соприкасаться с телом Клаудии. Между прочим, брат сказал ему, что чувствует в правом боку его, Марко, почку. Что ж, пусть хоть таким образом он станет ближе к ней!

Чтобы отвлечься от картин их интимной близости, он принялся разглядывать окрестности. Справа тянулась стена высотой примерно три метра, обозначающая границы ипподрома. С левой стороны шла череда домов из красного кирпича, впереди, метрах в двухстах отсюда, виднелся перекресток со светофором. Боковые улицы у перекрестка не просматривались, их загораживали дома. Марко взглянул на светофор, который прямо перед ним переключился с зеленого на желтый. Как раз в это время с правой стороны решил пересечь улицу пожилой мужчина, решив, что машина в любом случае должна замедлить ход. Проигнорировав красный свет для пешеходов и неожиданное появление «вольво», он вышел на проезжую часть и замер посреди дороги, между тротуаром и полосой безопасности, прямо перед машиной. Понимая, что если он затормозит, то рискует задеть мужчину, Марко свернул. Ему удалось это сделать без рывков. Машина пересекла стоп-линию и вылетела вправо.

Светофор на перекрестке еще не переключился на зеленый свет для боковых улиц. Медленно текли секунды.

Водитель белого фургона разговаривал по телефону. Он плохо ориентировался в этом районе и уточнял какую-то информацию. Заметив, что на светофоре поменялся свет, он, не дожидаясь зеленого сигнала, выехал на перекресток.

Марко едва перевел дух, поздравив себя с тем, что успешно избежал столкновения с пешеходом, как вдруг справа на него надвинулась белая громадина. Видение мужчины за рулем, сигналившего ему, чтобы предупредить об опасности, представилось ему чем-то нереальным. Фургон ударил «вольво» сзади справа. Оглушительный удар закружил машину волчком и отбросил ее на другую сторону перекрестка. Ремень безопасности не дал Марко вылететь из кабины. Натолкнувшись на бордюр тротуара, машина поднялась, словно вставший на дыбы конь, опрокинулась на крышу и, проехав на ней метров двадцать, остановилась у самых дверей булочной. Марко замер, едва не задев головой ближайший фонарный столб.

На его крик из булочной выбежали двое мужчин. Марко висел вниз головой, и крик сдавливал ему горло. Чьи-то руки протянулись сквозь разбитое стекло и отцепили ремень безопасности. Кто-то закричал:

— Быстрее, быстрее, сейчас все взорвется!

Марко принялся молиться, чтобы не сгореть заживо. Руки, высвободившие его из ремня, смягчили удар головой о крышу «вольво» и принялись вытаскивать его через сплющенное от удара окно. Голова быстро оказалась на свободе, но тело зажало в машине. Спасатели удвоили свои усилия. Кусок стекла, войдя Марко в правый бок, пронизал его острой болью. Но страх сгореть заживо не дал ему закричать. Вытерпев боль, раздирающую ему бока, он отдался во власть своих спасителей и, извиваясь, освободился из железного плена, почувствовав наконец под ногами асфальт.

Кто-то подхватил Марко под мышки и под колени и потащил его тело, казалось, больше ему не принадлежавшее, прочь от машины, над которой уже поднимался синеватый дымок. Марко очнулся сидя на асфальте. Он был весь в крови. Боль в левом боку, там, где удалили почку, проникала, казалось, до самого мозга. Рана на правом боку пылала так, будто кто-то поднес к телу горящую свечу. Рубашку, брюки и пиджак заливала темная жидкость, по цвету абсолютно не похожая на кровь.

Несколько минут спустя подъехала «скорая помощь». Опытные руки осторожно уложили его на каталку, задвинув в глубь машины. Новый приступ боли сдавил Марко бока, и он потерял сознание.

Несмотря на то что со времени первого убийства прошли месяцы, а после второго уже две недели, Мормино полагал, что время у него еще есть. Даже если не удастся быстро найти убийцу Заркафа, отсутствие достоверных улик по делу и новые чрезвычайные происшествия заставят всех забыть об этом преступлении.

Паоло пытался распутать это дело, потому что оно полностью изменило его. Он сам не мог понять, какова сейчас его роль. Похоже, в данном случае он скорее выполняет функцию частного детектива-одиночки, нежели обычного полицейского.

Разумеется, Кау вызывал у Мормино восхищение, но походить на капитана он не хотел. Паоло стремился узнать правду, поскольку это помогло бы ему достичь какого-то иного уровня. Он уже преступил черту, и обратного пути не было.

Чтобы приблизиться к ответу на свои вопросы, он избил женщину и грозился отстрелить ей пальцы. Пусть она была рабовладелицей и хозяйкой борделя — все равно, сама мысль о том, что ему пришлось бы совершить, если бы она не ответила, его пугала. Смог бы он нажать на курок? И это еще не все: он — из жалости — отпустил на свободу убийцу. Правда, мотивы Сони понятны, ведь хозяева много лет терроризировали ее и угрожали ей, но теперь клеймо убийцы останется на девушке навсегда. Хотя вообще-то колдун смертельно ранил себя сам, и спасти его от яда все равно было невозможно. Впрочем, несмотря на все свои софистические выкладки, Мормино понимал, что ответственность за происшедшее лежит на нем.

Он стал свидетелем преступления, выступил в роли судьи, вынес обвинительный приговор и отпустил грехи. Кажется, все это не входит в обязанности полицейского. Он превысил свои полномочия. Следователь, судья и палач — не слишком ли много для одного человека? Он не арестовал Марию Идову, потому что это было опасно, однако смертельно напугал ее, и теперь, без колдуна, ее власть над девушками уже не будет абсолютной. Прошло два дня, но тело колдуна нигде еще не было найдено. Впрочем, рано или поздно его обнаружат на какой-нибудь свалке.

Больше всего Паоло хотелось бы сейчас форсировать события, но сделать это в одиночку было очень трудно. Подключить же к делу других полицейских, не рискуя себя скомпрометировать, он не мог. Марко отказался ему помогать, а работать без поддержки означало подвергнуть себя еще большему риску, как показал эксперимент в убежище нигерийских проституток. Он не столько беспокоился о собственной безопасности, сколько боялся оказаться не в то время не в том месте, чтобы потом не пришлось оправдываться. Это был бы его конец как профессионала, и он не хотел вовлечь себя в такую игру.

Мормино требовался союзник, который мог бы обеспечить ему прикрытие. Именно за этим он и пришел в столь ранний час во Дворец правосудия. Здесь в половине девятого его ждала женщина, заместитель прокурора. Так что у него оставался целый час для того, чтобы убедить одного человека подать ему руку помощи. Вместе они смогут это сделать. Правда, когда он остановился у закрытой двери, у него еще не было ни четкого плана, ни продуманных аргументов, чтобы убедить собеседника принять его предложение. Он перевел дыхание и постучал. Глубокий мужской голос пригласил его войти, и Мормино открыл дверь.

— А, привет, Паоло!

— Добрый день, — ответил Мормино, протягивая руку капитану.

— Как дела? — озабоченно спросил Кау.

— Да вроде неплохо, только работы полно.

Кау ничего не ответил, жестом приглашая Мормино сесть.

— Чему обязан? — спросил капитан, устраиваясь не во главе стола, а с краю, — видимо, чтобы не подчеркивать дистанцию между ними.

— Знаешь… мне хотелось бы узнать твое мнение по одному очень деликатному делу.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Это касается убийства Заркафа.

— Ты же знаешь, что я не принимаю участия в расследовании. — Капитан развел руками.

— Да, но я думал… Прошло две недели, а мы ни на шаг не продвинулись в этом деле.

— Мне очень жаль.

— Я пришел просить тебя о помощи.

— Я бы охотно помог тебе, но каким образом?

— Может, ты предоставишь мне записи допросов Заркафа в связи с убийством Лукмана? Мне кажется, с таким человеком было трудно разговаривать.

Мормино закинул удочку и выжидательно смотрел на Кау.

— Но я отослал оперативной бригаде все материалы на следующий же день после убийства.

— Я знаю, я их прочел, — соврал Мормино, — но ничего не нашел в них. Мне хотелось бы узнать, что ты сам вынес из беседы с ним, а не то, что записано в протоколе. Здесь очень помогла бы твоя интуиция, твое умение сохранять объективность и нейтралитет.

Кау задумчиво постукивал пальцем по щеке. Он пытался правильно оценить ситуацию. Смысл предложения был ясен: неофициальное сотрудничество.

— Ты сейчас говоришь от своего имени или от имени всей оперативной группы?

— Сейчас я говорю как шеф криминального отдела, который связан по рукам и ногам. Думаю, что Бергонцони, безусловно, оценил бы мой поступок.

— Бергонцони не смог бы арестовать преступника, даже если бы поймал его над трупом с дымящимся пистолетом в руках. Единственное, что его волнует, это одобрение прокурора.

Наконец-то удалось растопить лед, подумал Мормино и продолжил атаку:

— Они снова хотят найти козла отпущения. И им все равно, кто это будет.

— Да, чем больше времени проходит со дня убийства, тем труднее обнаружить преступника. Арест Дзуккини был исключением. Маттеуцци нужно найти виновного, чтобы иметь хорошие показатели раскрытия преступлений и чтобы успокоить общественность. После того, что случилось в январе, он и слышать ни о чем не хочет. Скорее всего, прокурор предпочтет вообще никого не арестовывать.

— А сам ты все еще убежден в том, что Лукмана убил Дзуккини?

— Но есть же доказательства. А ты?

— Да, вот только финал как-то с этим не вяжется.

— Я должен тебе кое-что показать.

Кау поднялся, обошел стол, открыл один из ящиков и вытащил из него два конверта. Мормино внимательно следил за движениями капитана. Кажется, он уже догадывался, о чем пойдет речь. Кау извлек из одного конверта пачку фотографий и протянул их Мормино.

— Взгляни-ка.

На фотографиях был запечатлен Дзуккини с окровавленной физиономией. На одних — анфас, на других — лежащим на спине, голым и в наручниках. Нос молодого человека был сломан. Взгляд Мормино задержался на татуировке-свастике, украшавшей шею молодого человека. Неонацист на этих фотографиях казался более крепким, чем на карточках из архива полиции, сделанных четыре года назад. На нескольких фото двое мужчин помогали подняться девушке с голыми ногами в синяках. Вероятно, это была Аврора Мальи.

— Вы сделали эти снимки сразу же после ареста? — спросил Мормино, возвращая стопку Кау.

— Да, это была идея лейтенанта Агати. Чтобы можно было потом доказать, что нос Дзуккини сломали во время задержания. Не хватало еще, чтобы нас обвинили в том, что мы избивали его. Видел бы ты другие фотографии девушки! Мне не впервой видеть жертву насильника, но могу заверить тебя: он отделал ее как следует. В общем, я не слишком плакал по поводу смерти Дзуккини.

— Ясное дело.

Мормино подумал, что обстоятельства смерти Дзуккини могли испортить репутацию Кау. Неужели на капитана так подействовал этот воинственный сопляк, что он не стал производить тщательное расследование и поддался первому впечатлению? А как поступил он, Мормино, допрашивая нигерийку Марию Идову? Ведь он избивал ее и угрожал женщине, — кем бы она ни была. А кем он сам был в тот момент? Полицейским или просто испуганным мужчиной, страдающим клаустрофобией в темном и мерзком подвале?

— А вот еще нечто любопытное. — Кау показал на второй конверт. — Это дискета. На ней только одна фотография.

Мормино молчал, и Кау продолжил:

— Она поступила к нам на следующий день после смерти Дзуккини. Мы установили, что фотография сделана в подвале больницы и на ней запечатлены Лукман и Дзуккини в момент, когда они обменивались упаковками с наркотиками.

— Экспертизу проводили?

— Ну, фотография, прямо скажем, нечеткая. Я думаю, что она была сделана с помощью видеокамеры, но разрешение слишком низкое. Лица людей скрыты в тени, съемка была произведена сверху, — точная идентификация невозможна.

— А жаль…

— Быть может, тебе удастся извлечь из этого фото еще что-нибудь.

— Ты не отдавал его на анализ в отдел криминальных исследований?

— Нет. Маттеуцци предлагал мне это, но потом дело закрыли. Дзуккини умер, и результаты уже были не важны. Согласно ДНК-анализу, пятна крови на покрывале принадлежали Лукману.

— Предположим, что на фотографии действительно Лукман и Дзуккини. И что это доказывает? То, что они были как-то связаны? Но об этом говорит и анализ крови. Только я не могу понять, при чем же тут Заркаф? И еще одна деталь…

Увидев, что Мормино колеблется, Кау жестом подбодрил его.

— Обещай мне: то, что ты сейчас узнаешь, не выйдет за стены этого кабинета.

— Даю тебе слово.

— Мы получили сведения от одного информатора, — слукавил Мормино, чтобы избежать рассказа о своем визите к Марии Идову. — Он сообщил нам о том, что Лукмана выпотрошили, потому что этого требовал ритуал черной магии, и Заркаф знал об этом. Он не хотел выпускать из-под контроля нигерийцев, которые сбывали его наркотики, и отдал им на откуп тело племянника.

— Они что-то имели против Лукмана?

— Он задолжал им много денег.

— Вот оно что… Заркаф был крупным торговцем наркотиками?

— Ты удивлен?

— Пожалуй, нет. Так вот почему он имел такое влияние: наркотики, деньги, власть.

— Думаю, что это правда.

— Значит, он убил Лукмана?

— Он приказал это сделать, а потом притворился, что обнаружил тело.

— Где они выпотрошили труп?

— На заброшенной фабрике.

— Там, где был убит Заркаф?

— Да, там.

— Дядю и племянника убили в одном и том же месте?

— Похоже, что так.

— Значит, Дзуккини тут ни при чем?

— Возможно, он был исполнителем убийства.

— Расист, который подчиняется какому-то арабу? — тут же возразил Кау, уже успев позабыть о своей уверенности в том, что парень, повесившийся в камере, был наказан по заслугам.

— Я долго размышлял об этом. Но расизм в этой истории не главное. Дзуккини просто ненавидел всех людей, не придерживаясь при этом какой-то особой идеологии. Подумай сам. Испорченный подросток, миллионер. Он вырос, купаясь в деньгах и в осознании собственного превосходства. Дзуккини принадлежал к элите. Он никогда не жил на улице. Его расизм подпитывали книги, фильмы, символика Третьего рейха и дискуссии, ведущиеся за столами в богатых виллах. Я изучил список брошюр, найденных в архиве «Белой (н)а(к)ции», и выбрал оттуда парочку наиболее популярных. Там нет ни единого слова против арабов, наоборот, в текстах они называются важнейшими союзниками в борьбе с настоящими врагами — евреями. Черные низшие расы планируется просто уничтожить, меж тем как евреям предназначена более мучительная участь. Их там обзывают кровососами, продажными ростовщиками, червями, подлыми тварями. Поэтому я думаю, что хотя Дзуккини вполне мог убить Лукмана, в этом не было расистской подоплеки. Не фанатизм тому причиной, а выгода…

Казалось, Кау удивлен.

— Почему ты так решил?

Если бы Мормино умел краснеть, он бы сейчас покраснел. Конечно, он доверял Кау, но все же не хотел раскрывать перед ним все карты. Паоло гордился проделанной им работой.

— Для нас это мало что меняет, — продолжил Кау. — Скажем так, Дзуккини убил Лукмана по заказу Заркафа. Затем дядя передал его тело нигерийцам, которые совершили над ним магический ритуал. Потом кто-то пристрелил Заркафа. Если следовать твоей логике, то круг наших поисков сужается: либо это кто-то из друзей Заркафа, либо кто-то из нигерийцев.

— Здесь пока еще не все ясно.

— Давай-ка снова посмотрим фото на дискете, — предложил Кау, — вдруг ты еще что-нибудь там заметишь.

Капитан подошел к компьютеру, Мормино последовал за ним. Вставив дискету, Кау щелкнул мышью, и фотография появилась на экране. Оба мужчины наклонились вперед, стараясь лучше разглядеть снимок.

— Экспертиза показала, что это Лукман, — Кау указал стрелкой на фигуру слева, — а его сосед — Дзуккини. Но я не узнаю ни того, ни другого. Что ты думаешь?

Полицейский притворился, что внимательно рассматривает фотографию.

— А почему вы решили, что это Дзуккини? У него здесь длинные волосы и рыжая борода, — заметил Мормино больше для виду.

— Ну, вероятно, он специально изменил внешность. У него дома был найден профессиональный набор для театра: фальшивые усы, бороды… Может быть, он загримировался, чтобы встретиться с Лукманом в больнице.

— А для чего они встречались? Чтобы обменяться товаром?

— Скорее всего. Это надежное место для тех, кто хочет скрыться от посторонних глаз. Они и не подозревали о том, что там установлена телекамера.

— Ты прав, — признал Мормино.

И тут его взгляд неожиданно выхватил одну деталь, на которую он никогда не обращал внимания раньше. Паоло еще ближе придвинулся к экрану, чтобы проверить, не ошибся ли он, стиснув от напряжения зубы. Он думал, что как следует изучил фото, а поди ж ты — не заметил очевидного, упустил очень важную подробность. Сейчас он пристально вглядывался в маленький участок кожи трапециевидной формы над ключицей человека с длинными волосами. Свет выхватил его над полоской тьмы. Мормино снова взял пакет с фотографиями Дзуккини и принялся их перебирать.

— Я могу забрать их с собой? — спросил он.

— Да, но только обязательно верни.

В этот момент Мормино совершенно по-иному увидел картину преступления. Ему пришлось сдерживать эмоции, чтобы ничем себя не выдать. Краем глаза он проверил, не заметил ли капитан его смятения.

— Я думаю, тебе стоит забрать это фото и подробно изучить его, — сказал капитан, доставая дискету из компьютера и протягивая ее Мормино. — Может быть, ты обнаружишь что-нибудь важное, с ней стоит поработать. Конечно, это неофициальное предложение.

— Не спорю. А ты мне поможешь?

— Что нужно будет сделать?

— У тебя есть человек, которому ты безусловно доверяешь и который не настучит прокурору?

— Лейтенант Агати. Он подчиняется только мне.

— Отлично. Пошли его на заброшенную фабрику. Вдруг ему удастся обнаружить свидетелей убийства Заркафа. Полицейским это не удалось. Все свидетели как сквозь землю провалились.

— Договорились.

— Не мешало бы также заглянуть в шахту. Я до сих пор не могу понять, почему тело Лукмана привезли именно туда.

— Может быть, чтобы его не нашли на фабрике?

— Да, но зачем было везти труп так далеко?

— Верно, — согласился Кау. — Думаю, прокурор Маттеуцци не оценит… проявленной нами инициативы. Да и твои начальники тоже. Что ж, пока у нас на руках не будет твердых доказательств, никому ни слова о том, что нам удастся раскопать в этом деле. По рукам?

— По рукам!

Крепкое рукопожатие скрепило договор. Мормино направился в кабинет заместителя прокурора, с которой у него была назначена встреча, сжимая в руках дискету и конверт с фотографиями. В первый раз за долгое время он ощущал свое преимущество. Конечно, он доверяет Кау, но пока кое о чем следует умолчать.

 

Глава пятнадцатая

Из-за травмы в правом боку у пациента образовался тромбоз почечной артерии. Он мог потерять почку — единственную почку. Доктору Касти пришлось дважды подключать больного к аппарату искусственной почки. К счастью, все обошлось. Тромбоз прекратился, и орган снова начал нормально работать.

Однако Марко сейчас выглядел так, словно его пропустили через мясорубку и теперь нужно собирать по кускам. Произошел несчастный случай. Касти боялся именно этого, когда пытался отговорить Марко от идеи донорства. Еще немного, и навсегда обреченным на диализ оказался бы Марко.

Хотя основная опасность миновала, состояние пациента все же беспокоило доктора.

— Как ты?

— Я многое переосмыслил.

— И что же было предметом твоих размышлений?

— Я испытал те же мучения, что и мой брат до пересадки почки. Правда, я только дважды подвергся процедуре диализа, но запомню это надолго.

— Искусственная почка тебе больше не понадобится, — заверил его Касти.

— Бог мой, как все это абсурдно!

— Ты выполнил свой долг, и поступил правильно.

— Я говорю не о донорстве. Абсурдна вся моя жизнь.

Касти взял стул, стоящий у стола, резко развернул его и поставил рядом с Марко. Да уж, консультация хорошего психолога для Марко сейчас куда важнее, чем помощь нефролога.

— Помнишь, — продолжил журналист, — что я тебе посоветовал, когда узнал, что тебя преследуют в больнице?

— Да, чтобы я заключил с ними соглашение. Это был верный совет.

Врач опустил некоторые подробности, не уточнив, чем ему пришлось пожертвовать и какую выгоду удалось извлечь. Сейчас говорить об этом не стоило. Марко склонил голову набок:

— А вот сам я не смог так поступить. Мне предложили работу, и, как мне показалось, без всякой задней мысли. На самом же деле они рассчитывали, что человек, взятый на эту должность, будет полностью подчиняться издателю. Я не сразу это понял, но теперь намерен уйти.

— Жаль. И кто получил твое место?

— Другой член профсоюза, который сперва собирался до конца бороться за права сотрудников. Но он смог продать свою душу. А моя беда в том, что сам я не следую собственным советам.

— Ты остаешься верен себе, а это уже много.

— Может быть.

Марко тяжело вздохнул, это соображение, похоже, не утешало его. Чувство собственного достоинства оказалось для него своего рода обузой. Чтобы ощутить гордость за свой поступок, ему по меньшей мере необходимо было собрать себя по кусочкам. Пока же он словно висел в пустоте.

— Завтра я тебя выписываю, — заявил Касти. — Дома тебе будет лучше, несомненно. О визитах в госпиталь не беспокойся. Я сам буду заходить к тебе каждые два дня. К тому же у тебя есть номера всех моих телефонов, и если возникнут проблемы, звони.

В деле не было никаких подвижек, очередной день завершался, не принеся новостей. Единственной надеждой Мормино оставался его тайный альянс с Кау. Выходя из своего кабинета, он увидел на столе в коридоре огромное пасхальное яйцо. В отделе уже никого не было. Многие агенты отпросились на каникулы, убежденные в том, что преступники тоже берут тайм-аут и во время праздников отдыхают. Вот уже три года Мормино предпочитал проводить Пасху на работе. Сегодня он воспользовался наступившей тишиной, чтобы еще раз вернуться к делу об убийстве Заркафа.

Внимательное изучение фотографии, сделанной в больничном подвале, породило у него серьезные сомнения относительно личности убийцы. Как только Мормино вышел на улицу, зазвонил мобильник.

— Привет, это Кау. Как дела?

— Нормально. Есть новости?

— Да. Ты сейчас занят?

— Нет. Что-нибудь важное?

— Мне только что звонил Агати, он обнаружил в шахте что-то интересное. Он говорит, что на дне шахты нашел магические знаки, свидетельствующие о проведении черной мессы или чего-то подобного.

— Внизу, на дне шахты?

— Да.

Мормино удивился. Ему казалось, что он тщательно обследовал шахту, спустившись в самый низ ее. Впрочем, там, наверное, есть выемки и пещеры, которых он мог и не заметить.

— Я решил немедленно туда направиться, — заявил Кау. — Завтра перезвоню тебе и расскажу обо всем, что увидел.

— Я думаю, мне тоже стоит поехать. Встретимся на месте.

— Договорились.

Через час служебная машина Мормино остановилась возле шахты. Было уже довольно темно. Полицейский вышел из машины и зашел внутрь, где его ожидал Кау. Джип карабинера стоял у самой дороги, ведущей в глубь туннеля.

— Привет, а где же Агати?

— Не знаю, и это мне не нравится.

— Да ладно, — успокоил его Мормино, — наверно, он где-то внизу.

— Когда он позвонил, я велел ему ждать нас здесь, у входа. Не в его правилах нарушать приказы. Что-то здесь не так.

Мормино не разделял тревоги Кау. Если Агати действительно нашел какие-то важные улики, то мог остаться обследовать место находки из любопытства или желания быть первым.

— Пойдем проверим, — предложил Паоло.

— Уже темнеет, — возразил Кау.

— Это не важно, дневной свет туда все равно не проникает.

Казалось, капитан колеблется.

— Не то чтобы я не хотел спускаться в шахту, но…

— Послушай, мы уже здесь, — настаивал на своем Мормино. — И если Агати внизу, ему потребуется не меньше часа, чтобы пешком выбраться наружу. Не лучше ли отправиться на его поиски?

— Хорошо, ты меня убедил, — согласился Кау. — Но когда мы найдем его, он от меня получит, помяни мое слово. Я не давал ему подобных полномочий. У тебя есть фонарик?

— Да, есть один. — Мормино вытащил фонарик из куртки.

— Я поведу машину, — сказал Кау, усаживаясь в джип.

Полицейский сел с ним рядом, держа в руках выключенный электрический фонарик. Машина медленно тронулась с места и начала спускаться вглубь, освещая фарами дорогу в кромешной темноте грота.

Кау вел джип очень осторожно, стараясь удержаться в глубокой колее. Иногда свет фар, отражаясь, освещал повороты.

Мормино меж тем размышлял, стоит ли поделиться с капитаном своими соображениями. Однако Кау вел машину молча, сконцентрировавшись на дороге, поэтому Паоло не стал ему мешать. Он решил отложить этот разговор до их возвращения на поверхность. В конце концов, он многим обязан капитану. Ведь именно благодаря разговору с Кау у него открылись глаза. Раньше он изучал снимок Дзуккини из архива полицейского управления, сделанный четыре года назад. В то время у неонациста еще не было татуировки в виде свастики. Увидев черный крест на шее Дзуккини на фотографии Кау, Паоло решил детально сличить оба снимка.

Воротник свитера рыжеволосого мужчины был расстегнут, и между ключицей и шеей виднелся освещенный участок тела. Именно на этом месте Мормино ожидал увидеть черную свастику, однако кожа под лучом света была гладкой и белой. Мормино несколько раз проверил свое открытие на компьютере у себя в кабинете, — результат был неопровержим: человек на фотографии рядом с Лукманом был не Джованни Дзуккини.

Это открытие полицейский сделал слишком поздно. Впрочем, это понятно: в его распоряжение до сих пор ни разу не попадала мало-мальски четкая фотография Дзуккини. Впервые это произошло в кабинете Кау, когда капитан любезно предоставил ему снимки.

Теперь Паоло осталось только найти рыжеволосого мужчину с фотографии. Этот человек сопровождал Лукмана, которого преследовали нигерийцы, на заброшенной фабрике, как раз перед тем, как того убили, и на него же падает подозрение в убийстве Заркафа.

Мормино был убежден, что, верно взяв след, он уже не собьется с пути. Чутье его не подведет. Однако пока что он мог честно признаться себе, что не имеет ни малейшего представления о том, кто этот рыжебородый и где его искать. Как его зовут, где он живет, с кем связан — кто знает? Надо начать поиски и восполнить все эти пробелы.

Мормино смотрел на освещенный серпантин. Поворот за поворотом, они приближались к последней станции шахты. В воздухе над их головами раздавались какие-то резкие звуки.

— Что это? — спросил Кау.

— Летучие мыши, — ответил Мормино, — мы их потревожили.

В этот момент полицейский заметил впереди последний поворот, ведущий на самое дно шахты. Фары освещали изгибы стены. Там, внизу, жила колония летучих мышей и находилось место, где разворачивались уже загруженные гипсом грузовики.

Свет рассеивался и, отражаясь от стен, бросал на них причудливые тени. Мормино на мгновение повернулся к Кау, лицо которого было слегка освещено, и замер, пораженный эффектом дежавю.

— Вот мы и на месте, — сообщил Кау перед последним поворотом. — Интересно, куда это запропастился Агати?

В висках у Мормино бешено застучало. Площадка для грузовиков была еще не видна, но он знал, что этот поворот — последний, и сделал вид, будто не расслышал вопроса.

Воспользовавшись тем, что они ехали очень медленно, полицейский выждал, когда джип пройдет примерно половину последнего отрезка пути, где маневрировать будет уже невозможно. Инстинктивно, сам не понимая, почему он это делает, Мормино выпрыгнул из машины. Кау не сразу сообразил, что произошло:

— Эй, что…

Джип проехал еще метров пятнадцать и остановился посреди площадки для загрузки грузовиков. Кау выхватил пистолет и рывком обернулся, но Мормино уже не было за его спиной, он исчез в глубине туннеля. Капитан поспешно выключил фары, и пещера погрузилась во тьму. Используя джип как прикрытие, Кау стал красться вдоль него, чтобы подняться вверх по дороге. Прогремевший выстрел заставил его замереть у заднего колеса. Мормино предвидел его движение и выстрелил на шорох гравия. Кау не замедлил послать ответный выстрел. Эхо наполнило пещеру множеством звуков. Летучие мыши, напуганные поднявшейся пальбой, всей стаей поднялись в воздух. Укрывшегося за джипом Кау накрыла звуковая волна, пронесшаяся над ним с порывом сухого и теплого воздуха. Внезапно потеряв ощущение пространства, капитан уже с трудом понимал, в каком направлении скрылся Мормино.

Вряд ли полицейский действительно захочет его убить, думал Кау, Мормино выдаст себя движением, и он первым достанет его и всадит ему пулю в сердце.

Кау заманил Мормино в шахту с единственной целью — избавиться от полицейского. Он боялся, что шеф криминального отдела сорвет с него маску. Но Паоло, на свое счастье, в последний момент понял это.

Кау услышал приглушенные шаги, но было непонятно, откуда они раздаются. У его противника было преимущество: он мог выжидать. Если бы капитан попытался подняться наверх на джипе с включенными фарами, он представлял бы собой идеальную мишень.

Кау резко вскочил и побежал наверх, за поворот, стреляя перед собой. Прозвучало четыре выстрела. Затем он бросился на землю и прислушался. Тишина. Лежа на земле в полной темноте, Кау вновь услышал негромкие шаги. Он поднялся и на бегу произвел еще три выстрела. Вспышки выстрелов на какие-то доли секунды осветили темноту.

Падая, он натолкнулся на невидимую вертикальную преграду и неудачно ударился боком. Не почувствовав под ногами земли, капитан попытался за что-нибудь ухватиться. Правая его нога ударилась о выступ в скале и хрустнула под коленкой. От боли перехватило дыхание. Тело по шею застряло в каменной расщелине, а руки и правую ногу засыпало камнями. Под левой ногой он ощущал пустоту. На свободе осталась только голова.

Капитан попробовал оценить ситуацию. Угодив в трещину, он застрял и был наполовину засыпан камнями. Кажется, камни способны выдержать его вес, но в таком положении, да еще со сломанной ногой, долго ему не продержаться. Пистолет он потерял во время падения. Сжав зубы от боли, капитан простонал:

— Помоги мне!

Меж тем летучие мыши исчезли, и в шахте воцарилась тишина.

— Я ранен и потерял пистолет. Ты слышишь меня? Иди на мой голос, я безоружен! Эй, по крайней мере добей меня!

В ответ — ни звука. И тут капитан пожалел, что сразу не разбился насмерть. Неужели он так и умрет здесь, в расщелине, от голода и жажды?

— Ответь же, черт бы тебя побрал!

Кау понимал, что в шахте не так легко определить, откуда идет звук. Выход один — продолжать звать Мормино. Если, конечно, тот еще не направился пешком к выходу, чтобы заявить на него. Да нет же, успокоил себя капитан. Ведь сначала ему нужно будет убедиться в том, что противник на самом деле застрял в шахте. Капитан принялся еще громче звать Мормино. Альтернатива — остаться в гроте навсегда, не зная, придет ли кто-нибудь ему на помощь, была для него страшнее смерти.

— Эй, полицейский! Разве ты не хочешь получить ответ на свои вопросы? Оставив меня здесь, ты никогда не узнаешь о том, что произошло на самом деле! От этого ты ничего не выиграешь!

Внезапно прямо в глаза Кау ударил луч света. Голова капитана торчала над камнями, как у приговоренного к смерти. Прямо под ним вглубь уходила расщелина. Свет ослеплял капитана, он тщетно пытался разглядеть что-нибудь, но увидел только стены тоннеля. Вероятно, Мормино зажег фонарик и тут же спрятался.

— Отлично выглядишь. Хорошо тебе там?

Услышав голос Мормино, Кау понял, что тот где-то совсем рядом.

— Вытащи меня отсюда.

— Это еще зачем?

— Здесь не очень-то уютно.

— Я ошибаюсь, или ты хотел меня убить?

В ответ Мормино услышал только тяжелый вздох.

— У меня есть две возможности, — продолжил Паоло. — Первая — я оставляю тебя здесь и ухожу. Вторая — я вытаскиваю тебя отсюда и отправляю за решетку. Что ты предпочитаешь?

— Ты не сможешь оставить меня здесь вот так, ты же не убийца. Но арестовать меня тоже не сможешь.

— Это почему же?

— Да кто тебе поверит? У тебя нет ни доказательств, ни улик. Думаешь, прокурор Маттеуцци допустит, чтобы по обвинению в убийстве какого-то араба арестовали начальника уголовной полиции?

— Я уничтожу тебя на месте, всадив тебе пулю в живот. Ты хотел меня убить, и мне эта игра не понравилась.

— Подожди. — Голос Кау звучал надтреснуто: боль сдавливала ему горло. — Я рассказываю тебе всю историю, а ты вытягиваешь меня отсюда, идет? Это честное предложение.

— А дальше ты доберешься сам?

— Послушай, в жизни не все зависит от тебя.

— По-твоему, я захочу жить, постоянно ожидая удара в спину?

— Можешь составить на меня досье.

— Которому никто не поверит?

— Возможно, что и никто, но убить тебя после этого я уже не рискну.

— Вернемся к началу дела, — перебил его Мормино.

— Как ты догадался? — спросил Кау.

— Я ни о чем не догадывался, пока не услышал твое «вот мы и на месте» на последнем повороте.

— Вот черт!

— Даже лучшие ошибаются. Скажем так, я уже знал, что рыжеволосый мужчина на фотографии — не Дзуккини. У него на шее не было татуировки. Ты сам навел меня на эту мысль, показав фотографии Джованни после ареста. На них он голый, и татуировка хорошо видна. Раньше я не обращал на это внимания, на фотографиях из архива полиции татуировки не было.

— Я хотел испытать тебя, одержимый.

— Ты настолько меня боишься, что решил покончить со мной.

— Обычная мера предосторожности.

— К счастью для тебя, на фотографии твоего шрама не видно.

— Я знаю, его скрывает борода.

— Да, и все лицо в тени. Жаль, это была бы неплохая улика.

— Ты мог бы догадаться и раньше…

— Почему ты убил Лукмана?

— Тоже мне, служитель правосудия и поборник истины! Да кому нужен какой-то араб-наркоман, который ошивался в больничном подвале? Большинство людей, которые из-за него вышли на улицы города, своими руками прибили бы его, если бы знали, какое он дерьмо!

— Я хочу это знать.

— Да он прогнил насквозь: принимал таблетки и кололся, эксплуатировал и насиловал нигерийских девчонок, тех, что не хотели идти на панель.

— И за это его нужно было убить?

— Да, но он умер по другой причине.

— По какой?

— Эта скотина пыталась меня шантажировать. Я проник в больничные подвалы, чтобы оттуда контролировать ситуацию с наркоторговлей. Кого там только не было: бродяги, алкоголики, наркоманы, некрофилы — последние отбросы. Я переодевался и кололся, как и они. При этом я использовал наркотики, конфискованные моей бригадой, и лекарства из аптеки больницы.

— Ты что, таким образом подрабатывал?

— Нет. Так я мог оставаться лучшим среди вас, кабинетных крыс. Я знал обо всем, мог контролировать ситуацию и сдерживать ее. Я предотвратил немало происшествий, которые не раз могли отправить весь город в тартарары. Что ты знаешь о тех, кто живет там, внизу? У меня есть картотека на каждого из обитателей ада, которой нет ни в одном полицейском архиве. Есть верные люди. И я не заработал на этом ни гроша. При помощи денег и наркотиков я заставил служить информаторами людей, которые обычно избегают общения с полицейскими, — для того, чтобы они не натворили лишних бед. Да, я по уши вывалялся в грязи, я не такой чистоплюй, как ты.

— При чем здесь Лукман?

— Он видел, как я, переодетый, разговаривал с его дядей. Уж не знаю, как ему удалось признать меня в другом обличье, но он разглядел меня вблизи в подвале и все понял. И решился на шантаж. Он хотел найти «крышу», ему нужны были наркотики, с каждым разом все больше и больше. Он стал слишком жадным, и ему нельзя было доверять. Он мог предать меня в любую минуту.

— Как ты убил его?

— Мы вместе пошли на фабрику. У него там были какие-то дела с итальянцами, и ему понадобился телохранитель. Он боялся мести негров. Я дождался нужного момента и убедил Заркафа, что лучше я сам буду сопровождать его племянника, переодевшись, чтобы не рисковать. Лукман продал там двенадцать доз, но когда мы возвращались обратно, нас увидели негры. Мы укрылись в проходной. Африканцы осадили ее, но приближаться боялись, опасаясь гнева Заркафа. Вторгнуться на его территорию означало бы развязать войну. Но и мы не могли выйти оттуда. Лукман позвонил дяде по мобильному. Но прежде, чем тот приехал, у него случился криз. Он хотел ширнуться, но у него ничего не было. Я дал ему наркотик.

— Медики говорят, что он умер не от передозировки.

— Я нашел кое-что в больнице — вещество из ряда кураринов, но ему сказал, что это морфин. Он прямо возликовал. Все вены у него были исколоты, поэтому он засадил шприц прямо себе в член, потом рухнул мне на руки и больше уже не шевелился.

— У тебя крепкие нервы. Вероятно, он еще минут пять умирал от паралича мышц.

— Да уж, бедняжка!

— Ты все предусмотрел. Курарин не оставляет следов, поэтому мы не могли определить причину смерти.

— Да, я знал, что он наркоман, и если бы кто-нибудь нашел шприц или след от инъекции, вопросов бы не возникло. Он мог просто умереть от потери сил. О том, что никаких следов не останется, я даже не думал, как и о том, что тело Лукмана будет найдено в этой шахте.

— Да, я заметил, как ты удивился. Кто его туда отправил, Заркаф?

— Он приехал со своими ребятами через час после смерти Лукмана. Дядя увидел шприц. Он предполагал, что рано или поздно все закончится именно так. Заркаф сказал, что сам поговорит с неграми, и я ушел.

— Увидев, что стало с его племянником, — продолжил Мормино из темноты, — он отдал тело неграм, чтобы они не взбунтовались. Ему нужно было расширять сеть своих дилеров, и поднимать шум из-за какого-то трупа не стоило. Черные распорядились останками по-своему. Они и прежде помещали внутренности в особые сосуды, это называлось «знаки смерти». Те, кто оказывался с ними рядом, умирали в страшных мучениях. Это помогало африканцам сдерживать горячие головы и наводить на всех страх. На самом же деле смерть наступала от яда пустынной змеи, который умело использовал колдун. Человек в таких случаях умирает от разрыва кровеносных сосудов, но перед тем слепнет и истекает кровью. Тело Лукмана привезли сюда, чтобы не привлекать на фабрику полицию.

— Я ничего не знал о яде. Ты делаешь успехи, — с сарказмом заметил Кау. — И все же ты не мужик. Не бойся, выйди из темноты. Меня почти всего засыпало, а ты скрываешься в норе.

— Продолжай. — Мормино по-прежнему говорил из темноты. — Что случилось потом, после того, как мы нашли тело в шахте?

— Вот с этого-то все и началось. Заркаф не рассчитывал на столь бурную реакцию своих людей. Они взбунтовались, но с помощью исламистов и полицейских их удалось утихомирить. Сам того не желая, он поджег фитиль и уже не мог с этим справиться.

— Об этом позаботился ты. Ты убедил Маттеуцци убрать с дороги полицию и карабинеров, чтобы развязать себе руки.

— Да уж, позаботился. Сначала этот идиот Де Сантис поставил тебя на моем пути, но я решил этим воспользоваться. Нужно было только нажимать на нужные кнопки, играя на твоем желании быть впереди всех. Ты мог запутать любое расследование, лишь бы показать всем, какой ты молодец.

— Это полная чушь!

— Это мне адресовано? — Кау горько усмехнулся. — Мы, блюстители справедливости, привыкли притворяться. Ты тоже привык лгать: мне, прокурору, своим начальникам. Что руководит тобой? Стремление к правде или амбиции? Правдоискательство — не для нас, мы обязаны гарантировать порядок. Находить виновных и вовлеченных в преступление не наша цель.

— Если ты хочешь оправдать себя таким образом, отправляйся к дьяволу!

— К чему мне себя оправдывать? Я делаю свою работу. Я знаю этот город лучше, чем любой полицейский или карабинер. Как ты думаешь, кто из детективов спускался в подвалы больницы? Там был только я. Сколько полицейских знают о том, что творится на заброшенной фабрике? Я реконструировал всю сеть наркоторговли и не дал городу взлететь на воздух. Я, а вовсе не политические рассуждения Маттеуцци, не работа полицейских и вовсе не твои книги и отчеты. Да, я действую лучше тебя и лучше, чем все работники твоего отдела. Здесь нужно знать каждый камень и то, что находится под ним. Нужно предвидеть то, что может случиться, и уметь моментально принять решение.

— Как в том случае, когда ты свалил вину на Дзуккини.

— Он был опасным фанатиком. Между прочим, Аврора Мальи чувствует себя уже намного лучше.

— Но он не убивал Лукмана.

— Зато поджег машину своего профессора, участвовал в избиениях, продавал оружие, изнасиловал девушку и сжег гипермаркет. Он хотел начать межрасовую войну, чтобы охотиться за иммигрантами. Ты все еще оплакиваешь его?

— Как ты на него вышел?

— Он всегда был у меня под колпаком. Запомни: предвидеть и предупреждать. Я контролировал его, чтобы избежать неприятностей.

— У тебя было на него досье. В оригинале не хватает нескольких страниц и фотографий.

— Да, а также результатов психиатрической экспертизы. Об этом позаботились его родители. Они всегда боялись, что их отпрыск плохо кончит. Это не такой документ, чтобы легально хранить его в прокуратуре. Такая уж была у него судьба.

— Да, ты смог оказать ему помощь…

— Я начал следить за ним, как только нашли труп Лукмана: хотел свалить на него убийство, но не знал, что еще готовят нацисты. Мне повезло. Проверив списки звонков с его мобильного телефона, я обнаружил, что в ночь на двадцать девятое ноября он звонил домой из дискотеки, которая находится неподалеку отсюда, примерно километрах в четырех. Там он и провел тот вечер и теоретически вполне мог побывать в шахте. Тунисцев пришлось отыскать только по настоянию Маттеуцци. Я догадывался, что это может повлечь за собой неприятности. Они уже несколько месяцев жили в палатке за холмом. Арестовать их не составило труда. Потом я уговорил тунисцев сказать, что в шесть утра они видели у входа в шахту молодого человека со светлыми волосами.

— Ты выстраивал доказательства против Дзуккини.

— Да, но все никак не мог предъявить их. Доказательства должны были быть предъявлены в присутствии квалифицированных свидетелей: полицейских, карабинеров, судейской коллегии. Агати получил показания от Заркафа, и тот рассказал все так, как велел ему я. После этого он опознал в трех тунисцах, которых в глаза не видел раньше, друзей Лукмана. Агати присутствовал и при допросе охотников, нашедших тело. А после слышал своими ушами, как Ахмед узнал Дзуккини на фотографии. Честно говоря, я боялся, что этот ублюдок не сможет правильно указать нужное фото, хоть я и показал ему снимок двумя часами раньше. Безусловно, Дзуккини сам помог засадить себя за решетку, когда Агати застал его с Авророй Мальи. Он вообще оказался подходящим типом. Мне это стало ясно после того, как я прочел его психологическую характеристику. Довершили дело Агати и Де Сантис, которые видели все своими глазами. Так Дзуккини оказался убийцей.

— Ты беззастенчиво манипулировал свидетельскими показаниями.

— Уж тебе-то известно, как это делается.

— Почему Дзуккини не сказал, что в ту ночь, когда убили Лукмана, он был на дискотеке?

— Он сказал об этом. Но, на свое несчастье, он пришел туда с Авророй Мальи. На их первое свидание. Девчонку следовало вовремя доставить домой, поэтому они уехали оттуда раньше, чем приехали его друзья. Их там никто не видел. Его алиби на тот вечер — только эта девушка, но рассчитывать на ее показания он не мог, потому что когда Аврора мне обо всем рассказала, я объяснил ей, что таким образом она оправдает Дзуккини. Хорошенько подумав, она заявила, что вовсе не видела его двадцать девятого ноября.

— А как же тряпка в гараже Дзуккини?

— Я прочел твой рапорт и отыскал идентичную ткань. У меня были образцы крови Лукмана, я нанес их на ткань и вывалял ее в пыли и грязи. Я спрятал там покрывало за день до обыска. Это оказалось несложно, на вилле никого не было. Покрывало нашел Агати, я находился наверху, когда он принес его мне.

— Не сомневаюсь, что все это правда. И я сам предложил тебе спуститься в шахту! Ты даже не собирался.

— Я уже говорил тебе об этом. Тобой легко манипулировать. Вытащи же меня.

— Не спеши, ты должен еще многое объяснить.

— У меня очень болит нога.

— Потерпи. Сейчас ты в моей власти.

— Ну ты и подонок…

— Настоящий подонок — ты. Откуда у тебя уверенность в том, что гипермаркет поджег Дзуккини?

— Я это видел, так как следил за ним все время.

— И не остановил при этом?

— Не догадывался, что они замышляют. Просто караулил у его дома. На вилле горел свет, они веселились до часу. Затем все стихло примерно на полчаса, и они вышли из дома уже переодетыми. Я последовал за ними. Они подъехали к гипер-маркету, остановились и стали ждать. Минут через двадцать здание загорелось, и они ушли. Только в тот момент я все понял, но было слишком поздно.

— Ты уже знал, что на вилле был театральный реквизит.

— Дзуккини все равно когда-нибудь попался бы с поличным. На него нетрудно было повесить убийство Лукмана. Более того, он удачно выбрал время для свидания с Авророй.

— В его психиатрической экспертизе говорилось о тенденции к суициду?

— Эта тенденция характерна почти для каждого человека. При допросе мы дали понять Дзуккини, что ему никогда не выйти из тюрьмы. Кровь Лукмана на покрывале довершила дело.

— Он мог исправиться, ведь он был еще молод.

— Ему гораздо больше нравилось транжирить отцовские денежки и чувствовать себя безнаказанным. Я не стану его оплакивать.

— Что произошло с Заркафом?

— Этот маленький наркоторговец собирался выйти на большую дорогу. Я помогал ему в этом. Объяснял, как сбываются наркотики, какие иностранные организации их контролируют и кто является их компаньонами. Через два года я смог бы разрушить треть наркотрафика в Северной Италии.

— А как быть с главой мафии?

— Дурачок… Нельзя арестовать босса мафии, не заключив соответствующих соглашений. Когда я, как ты, словно Дон-Кихот, сражался с мафией, меня едва не убили. Что я получил бы взамен? Ничего. Красивую гробовую плиту. Мафия бессмертна. Я изменил свои убеждения. Я стал искать сообщников, клиентов и информаторов. За это мне передавали наиболее опасных киллеров, которых надо было убрать.

— И все возвратилось на круги своя.

— Нет, мафия становится все мудрее. В восьмидесятые годы от рук мафиози погибали тысячи человек, в девяностые — сотни. Сегодня гибнет только несколько десятков человек, и это уже прогресс.

— Почему ты убил Заркафа?

— Странно, что ты меня об этом спрашиваешь, ведь это твоя вина.

— Что?!

— Послушай, я понял, что ты за птица, при первой же личной встрече. Ты хотел во что бы то ни стало лично раскрыть это убийство.

— Поэтому ты спросил меня, что я чувствовал, когда ты арестовал душителя?

— Конечно. Я знал, что ты передаешь журналисту сведения, но не сказал об этом Маттеуцци. На пресс-конференции я понял, что ты знаком с Камби. И слышал потом, как вы разговаривали в мясной лавке. После я отправился в квартиру Камби и прочитал его записи. В них он указал, что отдал тебе для изучения дискету с фотографией, сделанной в подвале больницы. Это меня обеспокоило. Я понял: ты что-то раскопал, и стал ждать, что же ты предпримешь дальше. После самоубийства Дзуккини ты послал мне дискету, и я догадался, что зреет у тебя в голове. Мне кажется, больших результатов ты не достиг.

— Почему ты убрал Заркафа?

— Твой друг журналист сказал ему, что Лукман умер не от передозировки и что аутопсия исключила эту версию. Заркаф начал задавать мне ненужные вопросы. При мне ли укололся Лукман, и как именно это произошло. Ампула осталась у меня, и никто не мог подвергнуть ее анализу. Заркаф не знал, что и думать, но начал подозревать, что я каким-то образом могу быть причастен к смерти его племянника.

— Он понял это, когда Марко сказал ему, что убийца, вероятно, медик или кто-то, кто имеет свободный доступ к медикаментам.

— Верно. Когда Лукман убегал из дому, я находил его и приводил в чувство с помощью витаминов и седативных средств, которые добывал в больнице. Во всяком случае, когда я в присутствии Агати допрашивал Заркафа, тот не преминул упомянуть о человеке, снабжавшем его племянника лекарствами. Скорее всего, это была угроза в мой адрес.

— Он подозревал тебя с того самого момента, как умер Лукман.

— Может быть, но он нуждался во мне. Я контролировал продажу его наркотиков. В марте он должен был получить груз из Марокко. Двести килограммов героина. Большой скачок для него. Мне полагалось проследить за получением груза, поэтому я был уверен в нем до завершения этого дела. Но затем его враждебные чувства ко мне взяли верх. Он стал слишком заносчив.

— Он назначил тебе встречу на фабрике, но это могла быть ловушка?

— Нет, мы встретились на парковке, недалеко от окружной. Я был загримирован и переодет. Мы сели в его машину, и я попробовал убедить его, что никакого отношения к смерти его племянника не имею, но он был вне себя. Тогда я предложил ему поехать на фабрику, чтобы на месте реконструировать события. Он согласился, воображая, что мне интересны его деньги. Заркаф считал, что ему ничто не угрожает, пока он мне платит. Ночью мы прибыли на фабрику. Я рассказал ему обо всех перемещениях Лукмана в тот день. Когда мы вошли в проходную, он повернулся ко мне спиной, продолжая задавать свои вопросы. Этот чертов араб хотел получить на них ответ, и он его получил. Я выждал, пока он повернется ко мне лицом и посмотрит мне в глаза, и выстрелил.

— А где сейчас тот пистолет?

— Он сломан.

— Мы не смогли найти гильзы.

— На пистолете была сетка для сбора гильз.

— У тебя мог не сработать пусковой механизм.

— Это было маловероятно.

— Заркаф мог рассказать о тебе кому-нибудь из своих.

— Нет, потому что я был его тайным оружием. Этим секретом он не мог ни с кем поделиться, иначе потерял бы свой авторитет в клане.

— Все равно ты убийца.

Если бы не сильная боль, Кау, наверное, издевательски бы расхохотался.

— Да от твоей притворной добродетели меня тошнит! Ты лгал, сливал секретную информацию журналисту, скрывал важные доказательства, а все для чего? Твои амбиции не привели ни к какому результату. Ты уверяешь, будто заботишься о жителях этого города. Но кто на самом деле из нас двоих принес им большую пользу? Кто уладил ситуацию? Правда, которую ты ищешь, ничего тебе не даст. Вспомни о мусульманах и о Дзуккини. В следующий раз кто встанет между ними, — ты? Ты же ничего не знаешь об этом городе. Из-за собственных амбиций ты позволишь его сжечь. В следующий раз конфликт не утихнет так быстро. Быть может, пройдут годы, и он разгорится с новой силой. Об этом знают все. Ты хочешь стать настоящим следователем? Тогда забудь о «чистых руках»!

Кау замолчал. Больше вопросов не последовало, да и ответы больше не были нужны. Мормино сумел понять главное. Теперь он знал, что это за чувство — когда стоящий напротив тебя человек нажимает на курок. Но он все же смог выжить. Полицейский вышел из темноты и направился к Кау. Капитан, ослепший от боли и света, угадал лишь движение тени. Он попытался шевельнуть головой, но понял, что это бесполезно, и только смотрел во тьму поверх фонарика, не различая уже ничего.

На мгновение он увидел яркую вспышку света. Пуля вошла ему в лоб и вышла через затылок.

Его разбудила острая боль в левом боку, она зарождалась в спине и пронизывала все внутренности. Парадоксально, но самую сильную боль причинял орган, которого больше не было, левая почка. Несчастный случай спровоцировал возникновение болевого синдрома именно там, хотя реальных синяков и царапин было не счесть. Впрочем, теперь он по крайней мере спал на своей кровати.

Он решил подняться, надеясь, что при вертикальном положении боль хоть немного утихнет. Быть может, все эти испытания выпали ему неспроста? Интересно, что еще готовит ему судьба?

Марко решил стряхнуть с себя апатию. Больше жизни; с сегодняшнего дня все пойдет по-другому, убеждал он себя. Неожиданно он осознал, что близится вечер, ведь он улегся в постель во второй половине дня.

После аварии его физическое состояние оставляло желать лучшего. Постоянно приходилось бороться со слабостью. Он пытался заняться бегом и теннисом, но чувствовал себя слишком старым и уставшим. Полученные травмы усилили ощущение бессмысленности собственного существования.

Боль не отступала. Она обострилась, пока он бродил по дому. Порой от боли перехватывало дыхание, хотя Касти объяснил ему, что никаких повреждений в левом боку у него не было. Место, которое когда-то занимала почка, теперь заполнилось соединительной тканью. А болит там, вероятно, оттого, что ткань эта слишком мягкая. Впрочем, внутри него скрывалась другая боль. Острое страдание, конца которому не предвиделось.

Он сел на диван и уставился в пустоту. Наконец встряхнулся и даже попытался улыбнуться: болевой приступ унялся, и под ребрами перестало пульсировать.

Из глубины его существа стал подниматься вихрь надежды, пробуждая в нем силы. Марко встал с дивана и начал одеваться, собираясь выйти из дому. Надел пальто, открыл дверь, но задержался на пороге, услышав телефонный звонок. Телефон звонил не переставая. Марко вернулся в квартиру, закрыл дверь и прошел в гостиную. Подождал, пока звонок прозвенит еще раз, и поднял трубку.

— Слушаю.

Из трубки доносилось только чье-то прерывистое дыхание.

— Кто это?

Вздохи с другой стороны становились все громче и надрывнее. Испуганный Марко хотел уже бросить трубку, как вдруг внезапно понял: кто-то плакал. Глухо, без рыданий.

Наконец он услышал полузадушенный голос, который проник в него, заполнил целиком:

— Это Клаудия… Лука… умер…

 

Глава шестнадцатая

ЛА ВОЧЕ ДЕЛЛА ЛИБЕРТА

Исчез герой борьбы с мафией,

шеф уголовной полиции, капитан Пъетро Кау, близкий соратник прокурора, арестовавший пятерых наемных убийц и маньяка-душителя.

Прошло уже более 24 часов с тех пор, как его видели в последний раз.

Репортаж Анджело Гоцци

Он уехал на своем джипе в четверг вечером, попрощавшись с коллегами. «Увидимся завтра!» — были его последние слова. После этого его машина растворилась в темноте. Ее след потерялся прошлой ночью. Утром капитан не появился в офисе, где должно было состояться собрание с участием представителей прокуратуры.

Коллеги приступили к его поискам. Домашний и мобильный телефоны капитана молчали. Сотрудники, взволнованные отсутствием шефа и непривычным для него поведением, заехали к нему домой. Дверь была заперта, но взламывать ее пока не стали.

Узнав о происшествии, прокурор Никола Маттеуцци, который всегда и во всем полагался на Кау и еще в молодые годы доверил ему руководство уголовной полицией, предложил проверить больницы, опасаясь, что его верный помощник мог стать жертвой несчастного случая.

Во второй половине дня, однако, возникла другая версия: капитана похитили, и, увы, не с целью выкупа. За время своей блистательной карьеры он участвовал в аресте многих опасных преступников, убийц-мафиози и даже вычислил душителя уличных проституток — адвоката Габриеле Даль Фьюме, прикрывающего свои действия мистическим бредом.

Когда прокурор Маттеуцци понял, что капитана Кау нет ни в одной из больниц, он предложил новый план поисков, охватывающий периферийные районы города и близлежащие дороги, надеясь обнаружить там джип капитана.

Неожиданное исчезновение капитана Кау — происшествие общенационального масштаба. Серьезный и сдержанный, обладающий живым умом и крепким телосложением, капитан был словно отлит из брони — настоящий герой борьбы с преступностью.

Во время службы на Сицилии ему удалось избежать пуль убийц, нанятых мафией, спрыгнув в море с мыса Монделло. Подлое нападение, совершенное с первыми лучами солнца, провалилось благодаря находчивости капитана, который был тогда ранен. На память о тех временах у него остался шрам на лице, подчеркивающий суровое и гордое его выражение, а также несгибаемая воля к преследованию тех, кто преступает закон.

Безошибочное чутье сыщика впоследствии помогло капитану арестовать пятерых наемных убийц-мафиози: их выгнали из убежищ — подземных бункеров, расположенных в рощах посреди живописных долин Сицилии.

Сейчас все взволнованы тем, что могло случиться с Кау. Неужели он стал жертвой несчастного случая или нападения? Быть может, его застрелили враги? К сожалению, у многих преступников был повод рассчитаться с капитаном, и они с легкостью могли спланировать убийство. Полиция и карабинеры участвуют сейчас в поисках, используя при этом все средства, имеющиеся у них в распоряжении: дежурные патрули, специалистов-кинологов, машины и вертолеты.

Еще жива надежда, что мы увидим Пьетро Кау живым и невредимым, улыбающегося своей суровой улыбкой, хотя с каждым часом поисков надежда эта ослабевает. Тем не менее мы продолжаем верить в удачу.

Паоло Мормино статья Анджело Гоцци, которого он не знал лично, удивила обилием пустых риторических оборотов. Прочитав статью, полицейский задумался. Только он знал, как провел капитан Кау последние часы своей жизни и где сейчас лежит его тело. От этого знания Паоло слегка лихорадило.

Он прострелил капитану голову, и труп бывшего героя остывает сейчас в шахте в окружении летучих мышей.

Мормино не испытывал раскаяния. Кау оказался законченным подлецом. Он подделывал доказательства, подкупал свидетелей. Капитан недавно убил по меньшей мере двух человек, а третьего довел до самоубийства и попытался сразу же устранить единственного свидетеля, который мог разоблачить его.

Кау был абсолютно уверен в своей неприкосновенности и действовал умело, так как был не только талантливым сыщиком, но и мистификатором. Доносить на него бессмысленно. Если бы он, Мормино, оставил в живых капитана, то сам долго бы не прожил. Единственное, что не давало полицейскому покоя, так это тот факт, что Кау действительно был гениальным сыщиком.

Он блестяще знал изнанку городской жизни. Что ж, большую часть своей собственной жизни он провел под землей, там и остался.

Тело капитана найдут не скоро. Шахта закрыта, и в течение долгого времени туда никто не сунется. Пройдут месяцы или годы, прежде чем кто-нибудь обнаружит заваленные камнями останки Пьетро Кау. Мормино аккуратно устранил все следы и отпечатки в джипе, затем вытащил тело капитана из-под завала и переместил его на несколько десятков метров вниз. Вероятно, даже если джип найдут, то не сразу сообразят, где искать тело, только поймут, что капитан провел свой последний день в шахте.

Выдать Паоло могла только пуля. Она была выпущена из служебного пистолета. Однако вряд ли кому-нибудь удастся провести экспертизу. После продолжительных поисков Мормино обнаружил гильзу в щебенке. Никто не знал о том, что у них было свидание в шахте. Лейтенант Агати ни о чем не подозревал. Хладнокровно спланировав убийство, капитан не собирался оставлять за собой следов. Из предосторожности он даже не взял свой мобильный телефон.

Расследование поручили карабинерам. Это наше внутреннее дело, заявили они. Полиция лишь отрядила на поиски капитана бригады кинологов, которые эффектно смотрелись на журнальных фотографиях.

Никто не видел и машины Мормино, выезжающей ночью из шахты. Он не сразу направился в город, а сперва поднялся на холм и первую машину встретил только в трех километрах от места преступления. Да, он про себя называл его именно так. Потому что именно там он, Паоло Мормино, стал убийцей, пристрелив безоружного человека.

Но вины своей он при этом не чувствовал, лишь волнение и возбуждение. Нет, он не виноват. Он просто сумел избежать грозившей ему смертельной опасности. И пусть он один будет знать об этом. Нет ощущения победы, но есть чувство сопричастности к ней. Чтобы победить, ему понадобятся друзья… Целая сеть помощников, охватывающая все слои: от прокуратуры до служителей мечети, от политиков до обитателей трущоб, от полицейских до мафиози, от комиссара карабинеров до наркоторговцев. Сеть, наподобие той, что была сплетена Кау. Да, недостаток союзников — серьезный минус в его работе сегодня.

Сейчас Мормино особенно остро понимал, как ему не хватает капитана Кау. Тот был настоящим сыщиком, который умел во время дурацких совещаний в прокуратуре направить следствие по верному пути.

Вовсе не о таком первом задании он мечтал, когда перешагнул черту. Впрочем, нет, убийцей Мормино себя все-таки не чувствовал. Скорее судией. Но в настоящую минуту заместитель комиссара полиции направлялся к месту, где погиб человек, предположительно отравившись угарным газом. Когда ему позвонили, он почти обрадовался представившейся возможности сменить направление работы, но затем услышал имя погибшего. Это был Лука Камби, родной брат Марко.

Мормино предстояло как-то утешать его родных. Ему вдруг захотелось, чтобы это было убийство и чтобы он мог преподнести Марко убийцу на блюдечке: хоть что-то сделать для него, пережившего внезапный удар — смерть брата. Полицейский вспоминал сейчас о том, как друг лежал в больнице, и о том, что тот отдал брату почку. А ведь он узнал секрет Марко лишь случайно. Паоло снова увидел печальное лицо друга, разочарованного и угнетенного. Согласно тому, что сообщил по телефону его помощник Прести, сомнений в том, что Лука стал жертвой несчастного случая, не было, но Мормино все же решил удостовериться в этом лично.

Шеф криминального отдела на служебной машине добрался до развилки и свернул на дорогу, круто уходящую в горы. Сорок минут пути от центра города, и он уже в самом сердце Апеннин. По обеим сторонам дороги тянулись в лучах заката дубовые и каштановые рощи. Машина поднималась все выше, колеса то и дело нависали над серпантином. Километра через два дорогу перекрыла железная сетка, обозначавшая границы частного владения. Примерно через сотню метров обнаружился въезд. На самой вершине холма стоял сельский дом. Мормино удалось припарковать машину на площадке у входа между автомобилями своих коллег и похоронной службы. На противоположной стороне стояли машины Марко и его брата. Мормино прошел в дом.

Столпившиеся в большом зале у входа сотрудники криминальной полиции только что закончили осмотр места происшествия. Мормино взглянул на диван напротив камина, где были сложены вещественные доказательства с прикрепленными к ним пронумерованными карточками. На полу, под левой подушкой дивана, виднелась капля крови. Прести подошел к шефу:

— Мы только что закончили.

— Есть проблемы?

— Не думаю, — ответил Прести, — картина происшествия ясна. Он растопил печь и прилег на диван. Здесь, в горах, намного холоднее, чем в городе. Труба печи наверху соединяется с камином. Все произошло случайно. В трубе оказалось птичье гнездо, и оно заблокировало отток воздуха. Жена погибшего сейчас здесь. Она говорит, что в эту зиму они не приезжали на виллу, так как муж приходил в себя после тяжелой операции, поэтому птицы смогли свить гнездо в трубе камина. Когда мужчина затопил печь и прилег отдохнуть, комнату очень быстро заполнил угарный газ, и все было кончено. Если бы он сначала разжег камин, быть может, он бы обратил внимание на дым раньше, но…

— Он был один?

— Да, они только-только вернулись из отпуска, и его жена осталась на ночь в городе. Сегодня после обеда она приехала сюда, нашла его, попробовала привести в чувство и вызвала «скорую», но было уже поздно.

— Вы проверили ее показания?

— Я дал это задание оперативникам. Думаю, они уже все проверили. До полуночи она была вместе со своими друзьями. Вероятно, ее муж погиб еще раньше. Труп в хорошем состоянии, так как печь погасла и температура в комнате была достаточно низкой. В том, что это несчастный случай, сомнений нет.

— А кровь под диваном?

— Мужчина отравился угарным газом во сне. Он лежал на диване и, упав с него, разбил нос об пол. Ты увидишь это на фотографиях.

— Нужно будет проверить цвет крови, — заметил Мормино, внимательно разглядывая уже высохшее пятно. Если кровь Луки окажется светлее темно-карминной венозной крови, все сомнения отпадут.

— Отравление угарным газом, — констатировал Прести.

— Где жена потерпевшего?

— Вон там, вместе с его братом. Он журналист. — Прести произнес это напряженно.

— Что с гнездом?

— Мы сфотографировали его и убрали.

— Отличная работа, спасибо. Все могут быть свободны. Возвращайтесь домой, уже поздно, а я пойду поговорю с женой погибшего.

— Она в шоке, не знаю, сможет ли разговаривать… — заметил Прести, удивившись приказу. Ему самому уже не терпелось поскорее убраться отсюда, но почему-то показалось, что Мормино хочет остаться с хозяйкой наедине.

— Не волнуйся. Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

В зале остались только Мормино и Прести, все остальные вышли из дома. На улице уже стемнело. Труповозка увезла тело. Прести обратился к Мормино:

— Скажешь им, что мы уехали?

— Хорошо.

Пожав плечами, Прести догнал остальных агентов. Услышав шум мотора и шум колес по гравию, Мормино наконец решился пройти к жене и брату погибшего. Он знал, что друг не выдаст его даже при самых печальных обстоятельствах своей жизни, но все же вынужден был соблюдать осторожность. По каким-то обрывкам фраз Прести мог понять, что они давно знакомы. В последнее время Мормино предпочитал, чтобы его связь с журналистом «Воче» оставалась не замеченной представителями прокуратуры и полицейскими.

Он постучал в дверь, на которую ему указал Прести. Не услышав ответа, нажал ручку и вошел. В центре небольшого салона на отреставрированных старинных стульях сидели очень близко друг к другу Марко и Клаудия. Трудно было сказать, кого из них сильнее поразил неожиданный удар. Полицейский подошел к женщине, она, не вставая с дивана, автоматически пожала протянутую ей руку.

— Мои соболезнования.

Мормино обратился к Марко, который, казалось, не видел его вовсе.

— Мне очень жаль. Полицейские уже ушли, — сказал он, — дом в вашем распоряжении. Сбор улик закончен.

— Спасибо, — ответила Клаудия, не глядя на него.

Марко вышел из ступора, обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Одну минутку, — сказал он, обращаясь к Мормино, — мы можем поговорить?

Полицейский кивнул. Марко неуклюже поднялся и вышел из комнаты вместе с Мормино. Когда они остались наедине, по-прежнему не глядя другу в глаза, он сформулировал свою просьбу:

— Клаудия просит не проводить аутопсию. Ее обязательно нужно делать?

— Да, в таких случаях вскрытие обязательно. Хотя у нас нет сомнений и, может быть, мы сможем его избежать.

— Спасибо заранее. Даже если вы проведете вскрытие, не говорите об этом Клаудии, хорошо?

— Это будет непросто. При аутопсии тело остается в Институте судебной медицины дольше обычного. Лучше все же попробуем избежать этой процедуры.

— Постарайся что-нибудь сделать, пожалуйста.

— Как ты себя чувствуешь? — Марко сейчас внушал ему даже больше беспокойства, чем женщина. Она дала волю чувствам, Марко же пытался держать ситуацию под контролем, — возможно, это помогало ему справиться с болью. По работе Паоло часто приходилось сталкиваться лицом к лицу со смертью, и он не раз наблюдал подобную реакцию. Мормино понимал, что, улаживая формальности, связанные с похоронами, люди бессознательно пытаются отгородиться от произошедшего, но рано или поздно выходят из оцепенения и не знают, что еще им нужно делать и куда деть себя. И тогда, в образовавшейся пустоте, начинают сознавать постигшую их катастрофу. Вот почему Мормино боялся, что очень скоро у его друга произойдет нервный срыв.

Лучше бы он плакал. Марко отдал брату частицу себя, думал Паоло, и, быть может, теперь сознает, что жертва была напрасной, любимый человек умер, а у него останется увечье на всю жизнь. Вопросительно посмотрев в пустые глаза друга и не получив ответа, Мормино понял, что лучше промолчать. Сжав ему плечо, он предпочел удалиться, напоследок заверив Марко:

— Что касается аутопсии — я сделаю все, что от меня зависит, и завтра тебе сообщу.

Посреди церкви, у алтаря, стоял светло-ореховый гроб. Все внимание присутствующих было сосредоточено на нем. Гроб Марко выбрал из каталога, который услужливый работник похоронного бюро подсунул Клаудии. Она попробовала что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Марко забрал у нее каталог и выбрал этот ореховый ящик. Церковь была переполнена. То, что похороны пришлись на пасхальную неделю, дало священнику лишний повод заговорить о Воскресении и жизни вечной. Но по лицам Клаудии и Марко было заметно, что слова утешения до них не доходят. Никакие слова не могли заменить им Луку.

Со своего места Мормино рассеянно наблюдал за церемонией. Ему без особых усилий удалось убедить коллег не проводить вскрытие. Цвет крови и ногти Луки Камби отчетливо указывали на причину смерти: угарный газ. В настоящий момент Массимо Де Сантис был слишком занят поисками без вести пропавшего капитана Кау, поэтому, когда Мормино попросил его не осуществлять вскрытие тела Луки Камби, Де Сантис сразу согласился.

При любых других обстоятельствах это расценили бы как пренебрежение своими обязанностями. Но в данный момент возражений не последовало, все и так работали в чрезвычайном режиме.

Мормино был рад, что хоть как-то помог другу. Но разве он выплатил этим свой долг Марко? Фотография из больничного подвала и сделанная Марко запись беседы с Заркафом помогли ему раскрыть тайну убийства Лукмана. И это еще не все. По сути, благодаря Марко он спас себе жизнь. А сам при этом притворялся перед другом, скрывал от него информацию, чтобы не рисковать и не скомпрометировать себя. Такой вот парадокс: чтобы арестовать убийцу, ему пришлось пойти на предательство, обманывать друзей, врагов, коллег и судебные органы. Он преступил нормы профессиональной и общечеловеческой этики. Дело довершило фатальное стечение обстоятельств.

В конце концов, он ничего на этом не заработал. Его амбициозность вышла ему боком. Никто так и не узнал, какое открытие он совершил и насколько близко ему удалось подойти к истине. К тому же совесть все же твердила Мормино, что он стал убийцей. Заслуженное признание и награда, возможно, помогли бы заглушить ее голос.

Но Марко сейчас было гораздо хуже. Он ничего не выиграл и слишком многое потерял. Возможно, будь у журналиста больше информации об этом деле, ему бы удалось сделать карьеру в газете? А теперь его воля сломлена, и после смерти Луки жизнь Марко вряд ли войдет в прежнюю колею.

В противоположном углу церкви доктора Касти одолевали похожие мысли. Марко продолжал оставаться его пациентом. Травмы, полученные им в результате аварии, и это неожиданное горе заставляли нефролога следить за Марко с особым вниманием.

Касти продолжал чувствовать себя виноватым. Он понимал, что остался должником братьев Камби, но вернуть долг уже не сможет. Марко, возможно, скоро потребуется не нефролог, а совсем другой специалист.

Журналист по телефону сообщил ему о случившемся и принялся подробно описывать обстоятельства смерти Луки: неисправная печь, гнездо в трубе, смерть от отравления угарным газом. Марко утешало то, что брат не страдал. Подробный анализ обстоятельств смерти Луки словно отвлекал его от осознания самого факта этой смерти. Касти оценил, что в столь тяжелый момент Марко обратился именно к нему. Это означало, что он доверял доктору и мог на него положиться.

Меж тем служба закончилась, и церковь постепенно опустела. Касти встал у выхода, подождал Клаудию и Марко и поздоровался с ними. Его поразило выражение их лиц. На лице Клаудии отражалась вся ее боль, но оно было живым, меж тем как Марко более всего походил на статую. Казалось, что он еще не может до конца поверить в случившееся. Доктор Касти решил, что завтра же навестит его, как только схлынет поток друзей и родственников.

Квартира Луки и Клаудии без хозяина казалась безжизненной. Вся обстановка: картины на стенах, книги, мебель — говорила только о нем, как будто он всегда жил здесь один. Клаудия ходила по гостиной взад-вперед, в то время как Марко стоял неподвижно, прислонившись к длинному деревянному столу. Для Клаудии этот дом стал совершенно чужим. Здесь она провела последнюю ночь, в то время как муж умирал в горах. И теперь возненавидела эти стены.

Наблюдая за женой брата, Марко понимал, что счастье навсегда ушло отсюда. Он смотрел, как блестят ее глаза и шевелятся губы, как лихорадочное возбуждение сменяется полным безразличием. Как бы ему хотелось помочь ей!

— Я продам дом, — в слезах заявила Клаудия.

— Не спеши, — заметил Марко, — у тебя есть время.

— Я уже думала об этом. Я не останусь здесь.

— Хорошо.

— Ты мне поможешь?

— Конечно. Где ты хочешь купить квартиру?

— Я не хочу покупать квартиру, я хочу только продать этот дом.

Марко оцепенел. Стало ясно: Клаудия намерена бежать отсюда.

— Послушай! Конечно, сейчас тяжелый момент, но… Я всегда буду рядом. Я долго думал об этом, после того, что между нами было…

— Между нами ничего не было. — Клаудия перестала рыдать. — Я могла ошибаться, я никогда не была хорошей женой, но я всегда любила Луку. Как могла. Теперь он умер, и я должна принять это. Подальше отсюда — и я справлюсь. Только прошу тебя — помоги мне продать этот дом, самой мне будет трудно это сделать.

— Клаудия, подумай…

— Я уже обо всем подумала… Если ты сможешь помочь мне, хорошо, нет — улажу все сама.

Клаудия говорила строго и твердо, тоном, не допускающим возражений. У них не было будущего. Марко догадался обо всем еще до того, как она начала говорить.

— Не волнуйся, я займусь домом, — сказал он, словно только сейчас вернулся к ужасной действительности. И, не произнеся более ни слова, направился к двери и вышел из квартиры.

Доктор Касти долго искал фамилию на табличках у калитки. Он понимал, что время для визитов позднее, да и неподходящее. На самом деле в душе его скребся страх. Было время ужина, в воздухе носился непередаваемый аромат мяса и трав с примесью восточных специй, названий которых доктор вовсе не знал.

Касти внушали опасения направленные на него взгляды незнакомцев, то и дело выныривающих из темноты. Это были арабы, уроженцы Африки и Ближнего Востока. Их бегающие глаза, в которых, казалось, сконцентрировалось солнце пустыни, раздражали и пугали белых. Тем не менее это были лица их сограждан, и к этому пора было привыкать.

Позвонив Марко по телефону, Касти услышал в его тоне равнодушие и отстраненность. Возможно, именно поэтому доктор не сразу понял, как правильно добраться до его дома. Припарковав машину на главной улице, Касти стал блуждать по лабиринтам узких боковых улочек, минуя желтые и красные здания, изредка освещаемые фонарями.

Квартира десять, двенадцать, четырнадцать. Камби.

Наконец-то он нашел нужную табличку. Доктор ухватился за нее, как за спасительную соломинку, и позвонил. Дверь открылась, Касти поднялся на лифте на последний этаж. Марко ждал у двери.

— Привет, проходи.

В голосе журналиста было что-то металлическое, словно слова произносил автоответчик. Врач вошел в квартиру. Он в первый раз был у Марко в гостях.

— Ванная слева, — страдальчески прозвучал голос позади него.

Касти вошел в гостиную. У окна стоял стол, заваленный бумагами, в центре которого выглядывал ноутбук. Комната была разделена на два сектора: с одной стороны — кабинет, с другой — два дивана и два кресла, стоящие друг против друга. На полу лежал красивый ковер, вероятно персидский. Оценив обстановку, Касти снял свою спортивную куртку, положил ее на диван и устроился в одном из кресел. Марко на минуту вышел за дверь и появился снова, — в кухонном фартуке и с ножом в руке.

— Извини, — удивился Касти, — я думал, ты уже поужинал.

— Это не важно. Во всяком случае, я никого не жду. — Марко пожал плечами.

Касти показалось, что эта фраза относится и к нему.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил нефролог.

— Лучше. Я думаю, что больше не нуждаюсь в вашей заботе, доктор. Пациент выздоровел.

— Я не это имел в виду.

Марко резко вскинул на него глаза. Потом снова нырнул в кухню и вышел оттуда с подносом, на котором стояли два стакана с двойной порцией виски.

Доктор взял свой стакан и тут только обратил внимание на то, что Марко хромает. Каждый шаг давался ему с трудом. Все-таки сказывались последствия аварии.

— Я должен еще раз осмотреть тебя, — заявил Касти своим самым «правильным» врачебным тоном.

— Да? Каким образом?

— Спокойно, без спешки.

— Я почти не сплю.

— Могу прописать снотворное, и лучше тебе какое-то время не работать.

— Никакого снотворного.

Тут нефролог обратил внимание на странную позу своего собеседника. Одна нога доставала до пола, вторую Марко спрятал под себя, словно собирался выписать пируэт. Странный вид довершал надетый на Марко фартук, в правой руке он продолжал держать бокал, а в левой нож. Касти решил прервать паузу:

— Я не хотел бы тебе мешать. Пойду, пожалуй.

— Нет, что ты, останься, — проговорил Марко прежним тоном. Он поднялся и снова направился в кухню. — Сейчас я что-нибудь приготовлю, подожди немного.

Горе и несчастный случай добили его. Он говорил и двигался как автомат.

— А я пока пройду в ванную?..

Касти повысил голос, задав вопрос, и подождал ответа Марко. Ничего не услышав в ответ, доктор встал, пересек комнату и открыл дверь, указанную ему прежде хозяином.

Белый кафель и раковины блестели стерильной чистотой. Ванная комната была огромных размеров. Здесь был и душ, и биде, и громадная ванна с гидромассажем у окна.

Закончив свои дела, Касти подошел к раковине с зеркалом, окруженной различными шкафчиками, вымыл руки. И снова подумал, что ему не стоит здесь дольше задерживаться, лучше оставить Камби одного.

Марко решил испить чашу страданий до конца. Ну что ж, каждый ведет себя так, как он хочет. Никого нельзя осуждать. Врач должен помогать только тем, кто ищет его помощи.

Касти принялся искать на полочках бумажные полотенца и не нашел. Брать полотенце хозяина ему не хотелось, и он открыл один из ящичков у зеркала. Там обнаружились зубные щетки, освежители для рта, ножницы и бритвенные приборы — следовательно, поиски салфеток велись в правильном направлении.

Открыв боковую дверцу, врач увидел там только банку, словно залитую каким-то воском и темным маслом. Закрыв шкаф, он решил вытереть руки туалетной бумагой. Взяв рулон, доктор оторвал от него несколько кусочков, вытер руки, выбросил бумагу в туалет и нажал на рычаг.

И тут его осенило. Он слишком поздно все понял…

Доктор понял, что предстало только что его глазам. Банка! Касти почувствовал, что его массивное тело словно пригвоздили к полу. Электрические импульсы пронзили все его существо. Внезапный шок сменился острым желанием немедленно бежать, но в то же время ему захотелось еще раз лицом к лицу встретиться с Марко. Сердце Касти учащенно билось. Он снова открыл дверцу шкафа, и у него перехватило дыхание. Врач зашелся в немом крике отчаяния. Весь его врачебный опыт, помощь и дружба братьев Камби — вся его жизнь разбилась, натолкнувшись на каменную стену из боли и ужаса.

Человек, вышедший из ванной комнаты, двигался как автомат. Он только внешне походил на доктора Роберто Касти, который вошел туда несколько минут назад. Перед собой он снова увидел силуэт Марко — тот по-прежнему был в переднике и с ножом в правой руке.

Сдавливаемый страхом, Касти все же не смог молчать:

— Как ты это сделал?

— Что сделал?

— Как ты убил своего брата?

— Я его не убивал.

Марко сам не верил в то, что говорил.

— Там, в одном из шкафчиков в ванной, лежит почка.

— Моя почка.

— Ты отдал ее брату.

— Он умер, и ему она больше не нужна.

— Ты убил его.

— Меня там не было, когда все произошло.

— Ты знал, что Лука в отпуске, и знал, когда он вернется. Ты поехал на виллу и воткнул гнездо в дымоход.

Касти говорил это, постепенно пятясь к стене, но Марко был слишком близко, чтобы позволить ему уйти.

— Такова была его судьба. Я только хотел немного умерить его блаженство. Он должен был каждую минуту своей жизни чувствовать, какой ценой ему досталось счастье. Я хотел, чтобы он всегда об этом помнил. О том, что эту жизнь подарил ему я.

— Поэтому ты его убил?

— Этого не должно было случиться! Я думал, он просто разожжет камин и сразу обратит внимание на дым. Это была его судьба.

— А если бы он вообще не стал разжигать печь?

— Тогда дома у него начались бы проблемы с лекарствами. Он оставил мне ключи, и я мог действовать беспрепятственно. Нет, я не хотел причинить ему вреда. Я только хотел, чтобы он помнил, за чей счет живет.

— Но почему таким способом?

— Иначе он никогда бы этого не оценил.

Марко взмахнул рукой, державшей нож, как будто собрался воткнуть его во врача. Касти попытался найти в его глазах хотя бы проблеск рассудка, но тот набросился на него и прижал к стене, прижав к горлу заостренный нож. С глазами, налитыми кровью, Марко закричал:

— Я не убивал его, я не хотел! У него в жизни было все, все, даже Клаудия. Мне не осталось ничего. Он забрал у меня почку, а я чуть не погиб в аварии. Я сразу подумал об этом, как только подложил в трубу гнездо! Ты полагаешь, я свихнулся?

Касти охватил ужас. Нет, он не испугался ни ножа… ни угроз. Его устрашила глубина разверзшейся перед ним душевной пропасти.

— Но ты ведь мог убить и Клаудию.

— Это был несчастный случай!

Несмотря на разницу в весе, Марко повалил Касти на пол и уселся ему на живот, сжимая его коленями. Схватив нож обеими руками, он занес его над врачом. Уверенный в том, что смерть его неминуема, нефролог все же задал последний вопрос:

— Как тебе удалось добыть почку?

— Я попросил полицейских не производить аутопсию и пошел в морг. Сказав служащим, что сам хочу его одеть, я вырезал почку. Этим самым ножом.

Вне себя, Марко изо всех сил взмахнул ножом. Нож вошел в паркет, его блестящее лезвие торчало из пола, раскачиваясь и поблескивая в свете ламп.

Пробормотав что-то бессмысленное, Марко слез с Касти, освободив его. Доктору с трудом удалось приподняться и сесть напротив, прислонившись к стене. Между мужчинами в полу торчал нож. Марко потянулся к нему и, выдернув из пола, направил себе в живот:

— Не правда ли, трансплантация — это была очень удачная идея?

— Да, потому ты и вытащил из трупа почку, — саркастически заметил Касти.

— Почка моя.

— Да, конечно.

— Проваливай отсюда!

Доктор Касти не заставил себя долго упрашивать. Все еще дрожа от пережитого ужаса и напряжения, он с трудом поднялся на ноги, опираясь о стену. Доктор вернулся в гостиную, взял куртку и почти гордо вышел из квартиры, понимая, что с прежней жизнью покончено… Марко, застыв, сидел у стены с зажатым в кулаке ножом.

Выйдя на площадку, Касти, не оборачиваясь, стремглав побежал вниз по лестнице. На улице врач спросил себя, не вызвать ли полицию, но тут же отказался от этой мысли. Марко еще расплатится за свои грехи, ведь нет более страшного наказания за совершенное преступление, чем чувство собственной вины. Безумие завладело его разумом и душой. Пожалуй, самоубийство — лучший для него выход.

Доктор Касти шел, не глядя по сторонам. Темные переулки и незнакомые лица вокруг больше не могли испугать его. Подойдя к своей машине, он вдруг ощутил облегчение и через мгновение осознал, что с ним случилось. Страх ушел. Навсегда.