Путь на Амур был обследован экспедицией Василия Пояркова (1643—1646). На острове Сучу имелись обширные деревни из огромных и тесно сплоченных, как пчелиные соты, землянок. Отдельные землянки достигали гигантских размеров и имели вид воронок глубиной до 4 м при окружности около 90 м.

Древние полуподземные жилища подобного рода устойчиво и неизменно сохранялись на Амуре и в соседних областях вплоть до недавнего времени.

В языке гиляков, живших на Амуре, по словам Л. Я. Штернберга, понятие «войти в дом» передается словом «нырнуть», а «выйти» — словом «вынырнуть». В дни медвежьего праздника, «когда оживают из тьмы тысячелетий отдаленнейшие отголоски глубочайшей древности, когда с благоговейной строгостью соблюдается ритуал, не изменившийся в течение десятков веков, снова возрождается и воспоминание о дымовом отверстии, заменявшем дверь. Именно через это отверстие по специально вставленному шесту спускаются в юрту со шкурой и мясом убитого медведя. И тем же путем выносят из юрты все ритуальные принадлежности, а также кости медведя для похорон в «медвежьем срубе». Хотя у гиляков давно исчезло обыкновение пользоваться дымовым отверстием в крыше вместо двери, их древнейшие по типу зимние жилища, т. е. «тары», до недавнего времени сохраняли такую же структуру и тот же облик, что и жилища каменного века.

Для сооружения их вырывали в земле обширную яму и плотно утрамбовывали ее стены. Иногда стены обшивали даже деревом. Над котлованом воздвигали пирамидальную, со всех сторон одинаково покатую крышу из тонких, плотно прилегавших друг к другу бревен. Крыша покоилась на четырех поперечных перекладинах, которые в свою очередь поддерживались четырьмя столбами внутри юрты. Снаружи крышу для большей плотности покрывали еще сухой травой, затем землей. На самой верхушке ее оставляли отверстие для выхода дыма. С той стороны, которая была больше всего защищена от ветров, устраивали вход в виде туннеля, покатого внутрь жилища. Осенью и зимой сплошь засыпанная снегом земляная юрта гиляков походила на снежный холм с верхушкой, слегка почерневшей от проходящего сквозь нее дыма.

Одинаковое в принципе устройство имели полуподземные зимние жилища других приморских племен северо-востока Азии и островов Восточной Азии, в том числе коряков, айнов и камчадалов XVII—XVIII веков. Камчадальские жилища того времени описаны С.П. Крашенинниковым и Г.В. Стеллером. Для сооружения всех этих жилищ выкапывалась яма в земле, в ней устраивались стены, а сверху — пирамидальная крыша, засыпанная землей. У большинства этих жилищ было два выхода: зимний — сверху, летний — в виде туннелеобразного коридора. Сверху эти жилища походили на куполообразный холм, зимой покрытый снегом. Также должны были выглядеть и неолитические жилища Дальнего Востока 4—5 тыс. лет тому назад.

Оседлый образ жизни неолитических рыболовов Амура нашел свое отражение и во многих мелких, но очень характерных деталях быта. Так, например, неолитические сосуды из Приамурья, Приморья и других соседних с ними районов были приспособлены к ровному земляному полу, а может быть, и к полкам землянок. Они имели по этой причине только плоское, а не круглое и тем более не острое дно, как сосуды, которыми пользовались хотя бы их ближайшие соседи — лесные охотники Сибири. Вместе с тем они часто велики по размеру и несравненно вместительнее, чем круглодонные сибирские горшки. Некоторые сосуды из амурских и приморских землянок достигают 40—50 см в высоту, а на Японских островах находили глиняные сосуды высотою до метра. Это были, наверное, уже не горшки для варки пищи, а настоящие чаны — хранилища для пищевых запасов. Кроме того, наряду с плотными грубыми черепками горшков, употреблявшихся для варки пищи и покрытых нагаром, на Ангаре нередко можно встретить обломки сосудов, обладавших легкими пористыми стенками и покрытых особо тщательным, даже расписным узором.

Не менее характерно, что в отличие от лесных охотников, изготовлявших свою одежду и домашнюю утварь из шкур и бересты, речные и морские рыболовы неолитического времени широко использовали растительные волокна. Еще недавно у ряда племен Дальнего Востока сохранялась древняя примитивная техника плетения и даже тканья, чуждая тунгусам и другим охотничьим племенам тайги. Гольды (нанайцы) и другие их соседи на Амуре — ульчи, гиляки (нивхи) — в прошлом усердно заготовляли дикую крапиву, которая в изобилии росла около их поселков, и выделывали из ее волокон сети, а еще раньше и одежду. На Камчатке еще во времена Крашенинникова растительные волокна употреблялись ительменами для плетения и ткачества. Из крапивы чаще всего делали сети. Корзины и циновки делались у ительменов из другой травы. Крашенинников сообщает: «Есть при морских берегах высокая трава, беловатая видом, пшенице подобная… Из сей травы плетут они рогожи, которые и вместо ковров, и вместо занавесов употребляют. Лучшие ковры бывают с шахматами или с другими фигурами, которые китовыми мелко разделанными усами выплетаются. Из сей же травы плетут они епанчи, во всем подобные нашим старинным буркам, ибо оные с ис-поди гладки, а сверху мохнаты, чтоб по мохрам оным дождю катиться можно было».

В Приморье и на Амуре о широком развитии ткачества в неолите свидетельствуют, кроме того, многочисленные маховички, или напрясла для веретен, в виде глиняных кружков, иногда вырезанных из черепков сломанных сосудов. Некоторые из таких кружков могли служить также и частями ткацкого станка — грузиками.

Столь же самобытны, как амурская орнаментика, петроглифы Амура и Уссури, которые составляют вторую, не менее важную и богатую часть древнейшей художественной культуры Амура.

Наскальное изображение — «личина». Сакачи-Алян

Наскальные изображения Амура и Уссури совершенно не похожи по содержанию и стилю на все известные сейчас писаницы Сибири, а также Северной Европы и Центральной Азии. По особенностям стиля и сюжетам они могут быть с полным правом выделены в особую локальную провинцию. Область их распространения оконтуривается с полной ясностью. Они встречаются В определенных, строго ограниченных пределах: низовья Амура (ниже Хабаровска, Сакачи-Алян, стоянка Май), бассейн Уссури (село Шереметьево, река Хор, река Суйфун вблизи города Уссурийска, ущелье Медвежьи щеки). Провинцию эту можно назвать поэтому Уссурийско-Амурской.

Изображения на скалах Амура и Уссури выполнены в большинстве одной и той же устойчиво повторяющейся техникой. Они выбиты на скалах довольно глубокими желобками.

По содержанию среди таких изображений на первом месте выделяются антропоморфные рисунки совершенно своеобразного облика. Это изображения в виде голов каких-то мифических существ, духов или чудовищ, а может быть, маски вроде танцевальных масок племен южных морей, тибетского культового театра или японского театра, изображающие духов. Вторая группа изображений на скалах Амура и Уссури — рисунки лосей и оленей, третья — изображения змеи, четвертая — рисунки птиц. Имеются также стилизованные условные изображения лодок с плывущими в них людьми.

Замечательно при этом, что по своим характерным стилевым чертам петроглифы Амура, и Уссури отчетливо «перекликаются» с неолитическим искусством Амура, с орнаментикой на глиняных сосудах того времени из Сучу и Кондона. Спираль, этот главный элемент неолитического орнамента, играет и здесь видную роль. Спирали и спиралевидные завитки заполняют, например, пустое пространство внутри самой большой фигуры оленя в Сакачи-Аляне. Иногда же, как в орнаментике неолита, спирали принадлежит основная, формообразующая роль. В ряде случаев на петроглифах весь рисунок состоит из концентрических кругов или спиралей. Такова, например, одна из личин на скале около села Шереметьево, которая представляет собою как бы непрерывно развертывающуюся спиралевидную полосу. Полоса эта начинается от правого глаза личины, окружает его и концентрическими окружностями сплошь заполняет всю личину внутри.

Столь же отчетлива и даже еще более наглядна связь петроглифов с современным искусством, с традиционным художественным миром амурских племен. Таковы, например, антропоморфные изображения, личины или маски. Рассматривая образцы современного орнамента амурских племен, можно увидеть в нем если не точно такие же, то, во всяком случае, очень сходные, хотя и сильно стилизованные, обезьяноподобные личины-маски. При этом следует отметить, что личины были использованы в амурской орнаментике таким же образом, как и другие фигуры — например, фигуры рыб или птиц. Они послужили своего рода «строительным материалом» как детали сложных орнаментных композиций.

Рядом с антропоморфными личинами-масками на петроглифах Уссури и Амура обычно встречаются изображения оленей с характерными прямыми полосами поперек туловища. В орнаментике амурских племен, по словам Б. Лауфера, олень тоже играет наиболее важную роль после петуха и дракона. Среди изданных Б. Лауфером образцов орнаментики амурских племен имеются фигуры оленей с такими же точно поперечными полосами, как и на петроглифах.

Фигуры змей на петроглифах передавались обычно в виде спиралей, а иногда в виде волнистой полосы. Они явно соответствуют драконам позднейшей нанайской орнаментики, которые изображались точно таким же образом в виде спирали и волнистой линии. Интересно в связи с этим отметить, что нанайцы в Сакачи-Аляне интерпретировали изображение змей на одной из скал как привычную для них фигуру дракона «мудур». Что касается изображений птиц, то среди них в современной нанайской орнаментике преобладает петух. Тем не менее, внимательно приглядываясь к образцам орнамента, изданным Лауфером, можно обнаружить изображения водоплавающих птиц — гусей, уток или лебедей, такие же, как на петроглифах. Сюда относятся, например, рисунки птиц на бумажной вырезке, где мы видим полное сходство с миниатюрными фигурами водоплавающих птиц на петроглифах у села Шереметьево. Основные сюжеты наскальных изображений на петроглифах, таким образом, снова повторяются и в современной орнаментике. Это обязьяноподобные и спиралевидные маски-личины, изображения оленей с поперечными полосами на туловищах, водоплавающие птицы, змеи.

Все это вместе с широким применением спирали как основного элемента и главного формообразующего приема связывает древние наскальные изображения с современным орнаментальным искусством амурских народностей и, следовательно, свидетельствует о наличии определенной художественной традиции, не прерывающейся на протяжении многих веков, а может быть, и тысячелетий.

Третья часть художественных сокровищ Амура — скульптура — представлена пока единственным, но зато уникальным и совершенным в своем виде образцом — изображением женщины. Материалом для него послужила глина: законченная скульптура была тщательно залощена и обожжена. Она обнаруживает не только опытную руку и наблюдательный глаз настоящего мастера-скульптора, но и определенную творческую школу. В ней как бы аккумулирован опыт многих поколений ваятелей, устойчивые и своеобразные традиции, создававшиеся веками. Неолитический скульптор с чувством реальности и искренней теплоты передал в глине черты определенного человеческого лица.

Глиняная скульптура женщины, найденная в Приамурье (неолит) 

Столь же неожиданной и эффектной явилась новая находка в неолитическом поселении вблизи устья реки Сунгари у Села Вознесенского. Это были остатки раздавленного землей неолитического сосуда. Поверхность сосуда сначала была покрыта тонким слоем красной минеральной краски, а затем залощена. По яркости и блеску она напоминает краснолаковые сосуды Древней Греции. Затем, очевидно, сосуд был подвергнут дальнейшей художественной обработке иными средствами: резьбой и скульптурными приемами. Широкой сплошной полосой в верхней половине этого уникального сосуда на красном лощеном фоне располагались изображения фантастических антропоморфных существ. У них глубоко врезанными линиями очерчены лица-личины: огромные, широко раскрытые глаза и большой, скульптурно оформленный нос с ямками ноздрей. Узкой поперечной щелью внизу намечен рот личины. По бокам личины видны воздетые кверху руки. Кроме рук видны как будто и ноги. Этот неолитический сосуд замечателен не только тем, что раскрывает перед нами новые и неизвестные ранее стороны искусства древнейшего населения Амура, но и тем, что изображенные на нем загадочные личины обнаруживают связь с такими же личинами, выбитыми на базальтовых валунах в Сакачи-Аляне. Это обломки одного и того же своеобразного художественного мира, одной культуры, единого мировоззрения. И этот мир настолько своеобразен, необычен, полон такой художественной силы, что теперь уже совершенно ясно, что он занимал в мировой истории культуры каменного века не только особое, но и важное место рядом с другими сильными и крупными по значению культурно-историческими очагами детства человечества.

Исходное, коренное различие культур Сибири и Дальнего Востока прослеживается также в фольклоре, легендах и преданиях, заменяющих этим народам письменные исторические свидетельства. Нельзя пройти мимо того, например, что в фольклоре дальневосточных племен до сих пор звучат мотивы, совершенно необычные для Севера, для окружающей долину Амура природы. Когда гольдов (нанайцев) спрашивали о происхождении замечательных изображений на береговых камнях по Амуру, у села Сакачи-Аляна вблизи Хабаровска, они отвечали, что эти рисунки были нанесены в то далекое время, когда на небе существовало не одно, а три солнца. Вследствие этого стояла такая жара, что камни плавились, как воск, и на них можно было рисовать без всякого труда. По другому варианту, сакачи-алянские изображения не были нарисованы и являются отпечатками различных существ на мягких от жары камнях. По рассказам шаманов, в то время «земля кипела, горы были, как Амур, Амур, как гора». Существование для всего живого было почти невозможным от зноя, умирали от жары даже рыбы.

Так продолжалось до тех пор, пока первый шаман не догадался, что нужно убить два лишних солнца. После того как он убил два крайних солнца, «одно среднее осталось… Вода кипела — горой стояла. Гора кипела — рекой стояла. После этого жить стало хорошо, народ хорошо родиться начал». В качестве же вечного памятника о том времени и великих делах первого шамана остались застывшие отпечатки мифических существ седой древности на гранитных валунах из Сакачи-Аляна.

Трудно представить, как могла такая легенда возникнуть на далеком севере, где солнце является не врагом, а другом. Такие же легенды о стрелке, поразившем солнце, чтобы, охромев, оно не бегало слишком быстро, записаны в Полинезии у маори и у многих других народов.

Сходство мифологии амурских племен с полинезийской тем интереснее, что в Полинезии у тех же маори пышно расцвела одинаковая криволинейная орнаментика, также составляющая основное содержание их орнаментального искусства. В Полинезии обнаружены, наконец, и очень близкие к амурским из Сака-чи-Аляна и уссурийским из села Шереметьево петроглифы со странными антропоморфными масками-личинами. На юг, в страны, где издавна плелись высокие, плоскодонные, цилиндрической формы корзины с естественно образовавшимся орнаментом из параллельных рядов вертикального зигзага, ведут нас и одинаковые с ними по форме и узору плоскодонные сосуды амурского неолита. Южные связи прослеживаются и в таких деталях материальной культуры амурского неолита, как шиферные наконечники стрел. Чуждые таежным культурам Сибири, они связаны в истоке с древней бамбуковой культурой юга Азии, где такие шиферные острия и наконечники, в том числе наконечники гарпунов, появились вместе с такими же изделиями из расщепленного бамбука и взамен их.

Но вместе с тем в неолитической культуре Нижнего Амура столь же отчетливо видны и черты северного происхождения. Сюда в первую очередь относится исходная основа всей техники неолитического времени — способ расщепления кремня. Жители этих мест выделывали из кремня и других кремнистых пород такие же, как в Сибири — на Амуре и Лене, двусторонне ретушированные наконечники стрел с асимметричной выемкой в основании, одинаковые скребки из отщепов с выпуклым рабочим краем, такие же проколки и другие мелкие кремневые орудия.

Со временем в Кондоне, на поселении Сарголь, появляется новая неолитическая культура, носители которой принесли с собой небывалую ранее керамику, в корне чуждую всему, что мы до сих пор знали на Дальнем Востоке. У них были в употреблении уже не традиционные для амурского неолита плоскодонные, а круглодонные сосуды. Стенки этих сосудов тонкие. Орнамент на них тоже не имеет никаких точек соприкосновения с орнаментикой неолитического поселения в Кондоне, у Почты и в Сучу. Новые пришельцы, явившиеся на реку Девятку, украшали свои сосуды не амурской плетенкой и не спиралями, а простым сочетанием прямых полос, длинных горизонтальных, со свисающими от них короткими вертикальными полосками. Такой прямолинейно-геометрический узор и эта простая орнаментальная композиция контрастно противостоят пышной криволинейной орнаментике Сучу и Кондона, а вместе с тем совпадают с орнаментикой неолитических племен Прибайкалья.

Все это говорит о родстве культуры Приамурья с культурами Кореи и Японских островов.