#img_9.jpg

Нет, это дело мне не нравилось. Скажу больше, с самого начала у меня не было абсолютно никакого желания ехать за тридевять земель в деревню Дедово, тем более осенью, допрашивать уже допрошенных свидетелей, изучать уже изученные документы, проверять уже проверенные версии о причинах пожара в магазине № 17.

Да, я чуть было не забыл самое главное: магазин сгорел не вчера, и не позавчера, и не на той неделе. Это случилось полтора года тому назад. Полтора года!

Конечно, тогда было расследование. Но причину пожара установить не удалось, и дело приостановили.

Только не думайте, что я боюсь сложных дел. Нет, чем сложнее дело, тем оно интереснее. Но если не видишь ничего, за что можно было бы зацепиться, хочется ли тратить силы и время без какой-либо надежды на успех?

Однако приказ есть приказ, и коль скоро установлено, что «проведенное по делу расследование является неполным», надо брать билет и ехать до Каменска, в двадцати километрах от которого находится деревня Дедово.

Поезд пришел в Каменск около восьми часов вечера. Я добрался до гостиницы, отряхнул на крыльце промокший плащ, протер очки и с трудом открыл отсыревшую дверь.

Поужинав, перелистал несколько потрепанных «Огоньков» и «Крокодилов». Спать было еще рано. Я сел за стол, вытащил из портфеля дело, по привычке положил рядом несколько листов чистой бумаги и перечитал его от первой до последней страницы.

Итак, магазин помещался в обыкновенном деревенском бревенчатом доме. В течение двух последних лет им заведовала Валентина Сергеевна Попова. Вот протокол ее допроса: 1914 год рождения, образование семь классов, вдова, детей нет, ранее не судима, проживает в Каменске.

Ниже протокол допроса другой женщины, с которой мне наверняка придется встретиться. Никифорова Прасковья Петровна, сторож магазина. Ей уже за шестьдесят. Живет с сыном Петром — шофёром колхоза.

Теперь о пожаре. Это, пожалуй, самое главное. 21 марта в девять часов вечера завмаг Попова закрыла магазин и передала его под охрану сторожу. На листе сдачи-приемки уверенный росчерк Поповой и неровные буквы, выведенные рукой Никифоровой. Судя по показаниям сторожа, до часу ночи ничего необычного не произошло. Правда, около полуночи к магазину подходил конюх Филатов. Он был навеселе и просил продать водки. А в час ночи магазин внезапно охватило пламя и, когда подоспела каменская пожарная команда, спасать было уже нечего...

Конечно, всё было бы куда проще, знай мы наверняка причину пожара. Но магазин сгорел дотла, и экспертиза, естественно, могла высказать лишь предположения: возможно поджог, возможно неисправность электропроводки. Единственное, что исключала экспертиза, — это возникновение пожара из-за печки. Она была в порядке и при осмотре оказалась холодной...

Если предположить самое худшее — поджог, то преступника, очевидно, надо искать среди тех, кому это было выгодно. Ведь никто не будет совершать преступление просто так, без каких-либо мотивов.

Завмаг Попова? Может быть, она подожгла магазин, чтобы скрыть недостачу? Но любое предположение должно иметь некоторые основания. А в деле официальная справка — за время работы Поповой ни недостач, ни излишков в магазине № 17 не было.

Я снова читаю ее показания. Кажется всё предельно ясно: закрыла магазин, села в автобус, приехала в Каменск, поужинала, потом сходила в кино. Позвольте! В какое кино? На какой сеанс? Какую картину показывали? В протоколе об этом ни слова.

Вам кажется, что это не существенно, мелочь? Но в нашем деле нет мелочей. А если вместо кино Попова вернулась в Дедово и, воспользовавшись тем, что сторожа не оказалось на месте, подожгла магазин? Разве так не может быть?..

Попова вошла в кабинет твердой мужской походкой. По какому делу ее вызывают? О пожаре? На полном лице удивление: ведь она, кажется, уже допрошена. И не один раз. Зачем же ее опять таскают на допросы?

Наконец она начала отвечать.

— Вечером 21 марта вы были в кино?

— Да.

— Вы были одни?

— Нет.

— С кем вы были в кино?

— С мужчиной.

— Кто он, как его фамилия?

— Не знаю, познакомилась с ним в автобусе.

— Может быть, вы знаете его имя?

— Раньше знала, теперь забыла.

— Вы потом встречались с этим человеком?

— Нет.

— Какую картину вы тогда смотрели?

— Не помню.

Мне казалось, что после каждого ответа Попова с удовлетворением говорила про себя: «Ну что? Получил? Попробуй, проверь такие показания!»

— А что вы можете сказать о стороже Никифоровой и о ее сыне Петре?

— Ничего, люди как люди.

«Неприятная женщина, — подумал я, — и ведет себя прямо вызывающе. Почему?»

Я взглянул на Попову, как бы ища ответа на этот вопрос, и обомлел: она скорчилась на стуле и ее сведенное гримасой лицо отражало такую боль, что я мигом вскочил.

— Что с вами? Вам плохо?

— Ничего, — прошептала она, прижимая руки к животу, — сейчас пройдет. Язва мучает: как понервничаю, так сразу приступ. Дайте мне, пожалуйста, воды.

Попова выпила порошок, и ей стало легче. Теперь она держалась спокойнее, и первое неприятное впечатление о ней немного сгладилось.

— Вы, наверное, думаете — вот толстая баба отъелась на казенных хлебах, наверняка ворует, — неожиданно сказала она. — А ведь не от хорошей жизни полнота эта. Подумайте сами — целый день на ногах, толком не поешь — кусочек того схватишь, кусочек другого. Сейчас-то ничего — в перерыв домой сходить можно, пообедаешь как человек. А в Дедове даже столовой нет, так с утра и до вечера — без горячего. Из-за этого и язву получила. Где мне расписаться?

Попова ушла.

«Теперь надо поехать в Дедово, — решил я. — Если и там будут такие же «блестящие» результаты, то на этой командировке можно поставить точку».

Я зашел к начальнику Каменской милиции и поделился своими планами.

— В Дедове работает участковый уполномоченный Бугаенко, — сказал он, — тот наверняка Никифоровых знает. Может быть, дать машину? Тут дорога хорошая — за полчаса доберетесь...

Дорога в Дедово была очень красива. Я сидел рядом с шофёром и любовался яркими красками осеннего леса, прорезанного черной полосой асфальта. Шины милицейской «Победы» мягко шуршали, сзади машины поднимался шлейф опавших листьев. За каждым поворотом открывался такой замечательный вид, что я забыл и о Дедове, и о пожаре, и о Никифоровой. Но вот еще один поворот, и перед моими глазами сразу открылась вся деревня. Шофёр поехал медленнее. Курицы, отчаянно размахивая крыльями, понеслись во все стороны. Вот и небольшой домик участкового уполномоченного.

Мне понравилось, что Бугаенко, приветливо поздоровавшись со мной, тем не менее попросил документы и прочитал мое удостоверение. Потом мы сели за стол, покрытый чистой льняной скатертью.

Участковый говорил не торопясь, словно взвешивал каждое слово:

— Никифоровы — скрытные люди. Родных у них нет. Петр раньше судился. За кражу. Вернулся год назад. Работает без замечаний. Пьет мало. Мать его после пожара уволилась. Живут неплохо, корову по весне купили, крышу железом покрыли.

— Вы не знаете — Петр был в деревне, когда магазин горел?

— Говорят, вечером куда-то уезжал, и вернулся уже ночью.

— Кто говорит?

— Люди. Точнее пацаны. Школьники, — поправился он. — Понимаете, у насоса порвался ремень вентилятора. Ну, пожарники и послали ребятишек к колхозному шофёру — нет ли у него запасного ремня. Те — в гараж, а он на замке. Стучались в дом к Никифоровым — никто не ответил. Я потом Петра спрашивал: «Где ты был?» Говорит, спал дома. Утром же люди слышали, как машина подъехала к гаражу. Я об этом докладывал начальству...

Наша работа требует двух на первый взгляд противоположных вещей. С одной стороны, тщательного, скрупулезного анализа, а с другой стороны, фантазии. Да, да, не удивляйтесь, именно фантазии.

И я представил себе, как это было. Извиняюсь, как это могло быть.

Ночью Петр подъехал к магазину. Слесарный инструмент у шофёра всегда под рукой, Мать стоит на страже. Быстро выломал дверь. Нагрузил товар. Плеснул ведро бензина, чиркнул спичку. Выехал на шоссе. Где-то спрятал товар. Под утро вернулся. Потом похищенное потихоньку начали продавать через знакомых завмагов. Появились деньги. Купили корову. Покрыли крышу...

Я побеседовал с двумя шустрыми мальчиками, искавшими в ту злополучную ночь колхозного шофёра. Разыскал и допросил людей, которые под утро слышали шум машины. Тогда я вызвал Никифорова.

Вначале он упрямо твердил, что в тот вечер спал дома. Но когда я совсем потерял надежду на успех, Никифоров вдруг сказал, что я прав и в тот вечер он действительно уезжал.

— Куда?

— По делу.

— По какому?

— Мне было нужно.

— Куда вы уезжали?

И тут он замолчал. Я даже удивился. Молчит и всё.

— Никифоров, вы будете давать показания?

— Я всё сказал.

— Куда вы уезжали вечером 21 марта?

Молчание.

— Вы отказываетесь говорить, куда вы уезжали?

— Да.

— Никифоров, — обратился я к нему, — поймите, что своим, я бы сказал странным, молчанием вы вызываете известные подозрения.

— Ну вот еще, — буркнул он, — поджигателя нашли.

— Поэтому, — продолжал я, как бы не замечая не совсем вежливых слов, — прошу вас рассказать откровенно, куда вы уезжали вечером 21 марта.

Никифоров задумался:

— А если скажу, так, наверно, завтра вся деревня узнает?

— Можете быть спокойны. Материалы дела не подлежат разглашению.

— Ладно, откроюсь уж вам. Ездил я в Лисино. Девушка там у меня. Понимаете? — И Никифоров неожиданно улыбнулся.

Забегая вперед, скажу, что эта девушка оказалась очень милой и симпатичной. Немного смущаясь, она рассказала мне, что с Петром они давно дружат, и он нередко приезжал к ним на машине, а иногда оставался ночевать.

Но, к сожалению, она не помнит, ночевал ли Петр у них 21 марта.

— Если бы знала, что это понадобится, записала бы число, — сказала она просто.

В тот же вечер я допросил Прасковью Никифорову. Меня несколько настораживали ее объяснения, что магазин вспыхнул весь сразу — ведь обычно где-то начинает гореть в одном месте, а потом уже огонь охватывает всё здание.

Она почти слово в слово повторила прежние показания, зябко куталась в вязаный шерстяной платок и беспрерывно приговаривала: «Господи, вот напасть-то какая!»

— Оставьте господа в покое, — наконец сказал я. — Постарайтесь понять меня. Вы утверждаете, что магазин весь, понимаете, сразу весь, охватило пламенем...

— Точно, весь сразу вспыхнул как свечка, — закивала Никифорова головой.

— Но так же не может быть. Вы ведь сами говорите, что не отходили от магазина.

— Точно, ни на шаг от него.

— Как же это он сразу весь вспыхнул?

— Вот так сразу и вспыхнул, Я бегом в контору. Шагов десять отбежала, не более, оглянулась — из всех окон пламя. Вот напасть-то какая.

— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего из допроса не вытекало. — Поговорим о другом. Расскажите теперь о Поповой.

— Не знаю, что и рассказывать. Женщина она самостоятельная. Больная вот только.

— Какую вы получали зарплату?

— Двести семьдесят пять по старым деньгам в месяц. Да за мытье полов тридцать пять. За топку печей — зимой конечно — семьдесят. Иной раз еще рублей тридцать за всякие мелочи даст.

Я понимал, что такая точность в подсчете своих доходов совсем не говорит о любви Никифоровой к деньгам. Просто человек привык считать трудовую копейку.

— За какие мелочи платила вам Попова?

— Ну, простираешь ей халат, еще что-нибудь, кастрюльку помоешь, магазин подметешь.

— Какую кастрюльку?

— Я же вам говорила — больная она. Кашку себе последнее время варила на плиточке. Что мне помыть кастрюльку трудно?

— Какой плиточке? — не удержался я.

— Господи! Прости меня, грешную, — неожиданно всплеснула руками Никифорова.

— Какая плиточка? Отвечайте!

— Только вы уж Валентине Ивановне не говорите, что бес меня за язык потянул.

— Какая плиточка? Я третий раз спрашиваю вас.

— Маленькая такая. Электрическая. Только кашу на ней и варили. Как она просила меня не болтать об этом! Теперь ей штраф платить придется — нарушение пожарных правил...

Вот это новость! В магазине находилась электрическая плитка. Пока это только показания одного человека. Но может быть завтра в моих руках будет сама плитка — ведь керамика не поддается огню.

Утром мы с Бугаенко, вооружившись лопатами, направились на место, где раньше стоял магазин. С непривычки я быстро устал и натер на ладонях мозоли. Участковый же копал как заведенный и переставал работать, по-моему, только для того, чтобы дать мне немного передохнуть.

Парни, проходившие по дороге, беззлобно подтрунивали над нами:

— Никак огородом занялись? На золе картошка хорошая вырастет.

— А вы помогли бы лучше, чем языком трепать, — ответил Бугаенко.

— Половину урожая отдашь — поможем.

— Весь отдам. Серьезно — помогли бы.

Они подошли. Я объяснил им в чем дело. Высокий юноша сбегал за лопатами. Теперь работа пошла веселее.

Мы копали по крайней мере полчаса, пока чья-то лопата не вывернула треснутую пополам керамику электрической плитки. Рядом нашли обгоревший провод и оплавленный металлический корпус.

Завернув находку, я быстро составил протокол и от души поблагодарил молодых людей.

Теперь в Каменск. Оттуда легче направить плитку в Ленинград на экспертизу.

Я пошел к автобусной остановке. По дороге меня обогнал ГАЗ-51 и тотчас остановился. Открылась дверца.

— Вы в Каменск, товарищ следователь?! — крикнул шофёр. Я узнал Никифорова. — Садитесь, подвезу!

В дороге я в основном молчал, а Никифоров, словно обрадовавшись неожиданному попутчику, беспрестанно о чем-то рассказывал. Погруженный в свои мысли, я не следил за нитью разговора.

— ...И я говорю матери, чтобы она не обижалась, — донеслось до меня, — нужно всё проверить. Иначе какое же это следствие. Ну, правильно?

— Правильно, — машинально повторил я.

— Я теперь ученый, — продолжал Никифоров. — Вы ведь знаете — сидел я. За дело. Урок хороший получил. Теперь, чтобы чужое взять или в какую историю попасть, ни-ни. Скажу вам откровенно, подхалтурить — это правда, я могу. То кому дровишек подбросишь, то вещички перевезешь, то иной раз завмагу товар доставишь. Сейчас мать корову купила — с долгами рассчитаться надо.

— А Поповой тоже товары подвозили? — поинтересовался я.

— Ей-то не подвозил, а от нее раза три по весне с грузом ездил. Здесь километрах в пятнадцати деревушка есть. Лапушки. Может быть, слыхали? Туда в магазин ездили с ней. Деловая баба.

— Почему деловая?

— Решительная, порядок любит. Если кто в долг просит, никогда не даст. Не положено и всё. Мужики ее уважали. А сколько лет надо на следователя учиться? — неожиданно переменил он тему разговора.

Мы поговорили о профессии следователя.

— Одного не могу понять, — продолжал Никифоров. — Возьмем хотя бы это дело о пожаре. Ну, предположим, установят, что пожар возник из-за невыключенной плитки, — мне ребята сказали, что вы ее нашли. Но разве можно установить — нарочно плитку включили, чтобы магазин поджечь, или просто забыли выключить? Ведь это же тут решается. — Он на секунду отнял руку от баранки и дотронулся до виска. — А как же можно мысли человека узнать? О чем он думал тогда?

Я не успел ответить на этот вопрос, потому что мы приехали. Мне повезло — начальник паспортного стола вечером уезжал в Управление. Он-то и захватил ящик с остатками плитки и мое постановление о назначении экспертизы.

Надо было возвращаться в Дедово. Я посмотрел на расписание — автобус будет через час. Вспомнилось смешное название деревни — Лапушки.

Никифоров возил товар от Поповой в Лапушки. А какой, интересно, товар? Я зашел в бухгалтерию райпотребсоюза и спросил у старшего бухгалтера, кто заведует магазином в Лапушках. Мне назвали фамилию Костиной.

Я перелистал отчеты Поповой, но, к моему удивлению, накладных на отправку товаров Костиной там не было. Тогда я не пытался как-то истолковать этот факт. Я знал лишь одно: Никифоров говорит, что перевозил товар от Поповой к Костиной, а в документах эта перевозка не значится. Противоречие? Да.

Дежурный милиции по моей просьбе послал милиционера за Поповой. На этот раз она держалась подчеркнуто вежливо.

— Слушаю вас, — сказала она, когда я пригласил ее сесть.

— Вы Костину знаете?

— Конечно знаю. В одной системе работали.

— Скажите, вы когда-либо отправляли товар Костиной?

— Нет, она же сама получала, его со склада.

— Почему же в таком случае Петр Никифоров утверждает, что вы по крайней мере три раза перевозили на его машине товар Костиной?

— Можете проверить по моим отчетам и по его путевым листам — таких поездок не было...

Путевые листы! Как я об этом не догадался раньше! Я тут же позвонил в Дедово. По моей просьбе Бугаенко сходил в правление. Путевых листов с записью Дедово — Лапушки за январь, февраль и март прошлого года в бухгалтерии колхоза не оказалось.

Я приехал в Дедово последним автобусом. Бугаенко вызвал Никифорова. И вот мы опять с ним вдвоем.

Я записал его показания о перевозке товаров Костиной. Это было примерно за месяц до пожара. С чем были ящики, он не помнил. Только помнил, что перевозил две швейные машины.

— В путевых листах нет записи о ваших поездках в Лапушки.

— А кто же, гражданин следователь, халтурные поездки в путевке укажет? Я же вам откровенно всё рассказал, а вы целое следствие открыли, — с укором сказал он.

— Поймите, Никифоров, всё это очень важно. Кто-нибудь видел, как вы погружали или разгружали этот товар?

— Кто его знает? Может быть, и видели.

— В пути кого-нибудь подвозили?

— Нет.

Я интуитивно чувствовал, что решение этой частной задачи может иметь очень важное значение. Но что делать дальше?

Оставшись с Бугаенко, я рассказал ему всё, что удалось установить. Мне казалось, что, может быть, в беседе удастся найти какой-нибудь выход.

— Тут знаете что... — медленно начал Бугаенко. — Пожалуй, надо узнать, покупал ли кто у Костиной швейную машину.

— А как это сделать? Ведь рядом с Лапушками расположены еще три деревни и все жители ходят в магазин к Костиной. Не объявление же вывешивать?

— Это вы не беспокойтесь. Завтра к вечеру будем всё знать. Тут у нас неплохая дружина. Попросим ребят. Сделают. Каждый двор обойдут.

На следующее утро пришлось вставать рано, чтобы успеть к разводу на работу. Когда бригадир закончил распределение, Бугаенко попросил дружинников отойти в сторонку, и я объяснил им в чем дело.

Мы вернулись домой к Бугаенко. Я позвонил в бухгалтерию райпотребсоюза. Нет, Костина швейных машин не получала.

И всё же дружинники нашли покупателя швейной машины.

— Да, — сказала учительница Вавилова, — я покупала швейную машину в магазине у Костиной. Она в исправности. Вот паспорт.

Меня интересовала последняя страница. Дата продажи — 23 марта. И самое главное подпись: «Костина».

* * *

Человек, идущий на преступление, как правило, знает о наказании, которое ждет его, если преступление будет раскрыто. Если будет раскрыто... Но он надеется, что этого не произойдет, старается не оставить следов ни на предметах, ни в памяти людей, действует осторожно, с оглядкой... и всё равно в подавляющем большинстве случаев попадает на скамью подсудимых. В этом нет ничего удивительного. Каким бы хитрым и проницательным ни был преступник, он не может превратиться в невидимое и бестелесное существо. А раз так — значит, где-то он обязательно оставит какой-то след, какое-нибудь доказательство своей вины. Каждому известно, с какими трудностями приходится сталкиваться в поисках следов преступления. Но это ведь еще полдела.

Надо, чтобы следы заговорили, чтобы собранные при расследовании доказательства позволили воссоздать картину преступления и эта картина была бы абсолютно точной. Здесь нельзя допустить ошибки.

Ведь результат такой ошибки может быть ужасен: преступник, разгуливающий на свободе, и невинный человек, сидящий в тюрьме...

Поэтому давайте спокойно подумаем о нашем деле и о доказательствах, которые нам удалось собрать.

Представим себе, что магазин сгорел от невыключенной плитки. Тогда понятно, что он загорелся, когда Попова была в Каменске. Однако она не рассказала о плитке на следствии, просила Никифорову молчать об этом. Ничего странного — ведь за неосторожный поджог тоже пришлось бы отвечать. Но почему Попова, незадолго до пожара перевезла товар Костиной, перевезла тайно, без документов, скрывает это обстоятельство и сейчас? Вот тут, кажется, может быть только одно объяснение. Магазин подожжен умышленно, а товар до пожара вывезен в магазин Костиной, продан и деньги изъяты из выручки.

Я вызвал Костину.

— Я? Получала товар от Поповой? Что вы?..

Пришлось сделать очную ставку с Никифоровым.

— Не верьте ему! Врет он! Вот тип нахальный! Учти, за ложные показания сядешь! Мало сидел? — наскакивала Костина на Никифорова во время очной ставки.

Когда Никифоров ушел, я молча протянул Костиной паспорт швейной машины. Для нее это было неожиданностью, но она всё-таки совладала с собой.

— Я швейных машинок не получала и не продавала. Это не моя подпись, — защищалась она.

— Костина, — сказал я. — Зачем вы говорите неправду? Ведь плитку нашли. Она уже в Ленинграде на экспертизе.

Этого она не ожидала, посмотрела на меня и заплакала. Я не успокаивал ее. Наконец она заговорила. Это был путаный рассказ. Она перескакивала с одного на другое, часто повторялась.

— Я магазин не поджигала. Это всё Валентина. Я только ее товар у себя продала и деньги ей отдала. За это и судите...

Вечером я уже был в Каменске.

Попова с нескрываемым презрением смотрела на Костину, когда та, глядя куда-то в сторону, рассказывала о преступлении.

— А что же ты о своей недостаче не говоришь, — тихо спросила она, — думаешь за мою спину спрятаться? Не выйдет! Гуляли вместе, а отвечать мне одной? Ты лучше скажи, кто магазин поджечь предложил? Забыла? А кто тряпки смачивал в бензине и раскладывал вокруг электрической плитки? «Ночью загорится — никто не узнает», — передразнила она Костину. — Дрянь!