Глава первая

Снайпер точными быстрыми движениями собирал своё оружие, огневая позиция была заранее выбрана и подготовлена. Цель скоро появится. Винтовка собрана, заряд в стволе. К бою готов. Снайпер чуть усмехнулся это для него выстрел — бой, для остальных это убийство из-за угла, а он маньяк. Снайпер еще раз мысленно проверил и повторил все свои действия. Он помнил как ранее…

— Мы подготовим пять винтовок. Два типа модернизированного оружия, где от винтовки остается только ствол и три классических образца трехлинейки с нарезами для установки глушителя. Обычные винтовки мы сначала отстреляем самодельными пулями, а потом плохо вычистим, чтобы в канале ствола остались микрочастицы пороха пригодные для исследования. Эти три раздельно в комплекте с самодельными боеприпасами спрячем. А при возникшей необходимости положим так, чтобы их могли найти при обыске. Наличие у подозреваемого спрятанного оружия это основная улика, которой и будет руководствоваться следствие, а потом и суд, все остальные доказательства следствие подгонит под это, а при необходимости и просто фальсифицируют их.

Тихо говорил стоявший у окна однокомнатной квартиры Обмани смерть, Кольцов и Даша сидевшие за деревянным столом внимательно слушали и рассматривали схему оружия на экране ноутбука. На полу комнаты на расстеленной плотной ткани лежали винтовки.

— Дальше смотрите, — достав из кармана пиджака пулю и поставив ее на стол продолжил говорить Обмани смерть, — это отлитая кустарным способом полая латунная болванка оболочка пули. В полую часть залит свинец. Кончик пули спилен, в латунной оболочке пули с двух сторон сделаны крохотные надрезы. При попадании в цель оболочка пули остается в теле, а горячий свинец идет дальше и рвет плоть, одновременно надрезы в латунной оболочке рвутся на части. Это разрывная пуля. Эксперты патологоанатомы извлекут частицы латуни и свинца из трупа. Эксперты баллисты их соединят и определят с точностью до восьмидесяти процентов калибр оружия и его модель. Но установить из какой винтовки, выпущена именно эта пуля они не смогут из-за отсутствия на частицах латуни и свинца характерных индивидуальных признаков нарезов ствола. По полученной от следствия винтовке сличать и устанавливать эксперты будут по косвенным признакам: калибр; модель, наличие следов пороха, а также микроскопических признаков деформации канала ствола винтовки, которые обязательно возникают при использовании несерийных, а уж тем более кустарно изготовленных боеприпасов. Идеально для экспертов наличие самодельно изготовленной пули, аналогичной той, что была использована при преступлении. Все это дает нам возможность использовать несколько модернизированных винтовок, выдавая их за одну, и следовательно свести к минимуму наши встречи на период подготовки и осуществления акций. Наличие признаков использование только одной винтовки, подтолкнет полицию на мысль о том, что действует одиночка.

— Ты сам это оружие и боеприпасы сделал? — с сомнением спросил Кольцов, — Откуда оно взялось?

— Мне Винт свой схрон оставил, — помедлив ответил Обмани смерть, — это его разработка, он так сказать самоучка оружейник.

— А кто этот Винт? — заинтересовался Андрей Кольцов.

— Это оружие, — чуть пожал плечами Обмани смерть, — Он снайпер. Теперь стреляет за плату. Боевой опыт получил в Афгане, он там срочную служил. В восемьдесят втором, когда его только призвали, я был его первым так сказать наставником, он в мой взвод попал. Хваткий паренек, все влёт ловил. Из нашей части в военное училище поступил. В девяносто первом в звании старшего лейтенанта его уволили. Жена бросила. Квартиры нет. На рынке устроился тряпками трясти, «челноком» катался, жил в общаге. На него «быки» наехали, он им раз заплатил, два — заплатил, а потом сел темной ночкой в засаду и четверых из винта расстрелял. А на следующий день на рынке стоял и торговал шмотьем, только «охал» да «ахал» когда ему соседи торгаши про убийство рассказывали, да еще экстренный взнос на похороны «быков» заплатил. На него «лоха» никто и не подумал, дело списали на бандитские разборки. Но регион Винт сменил, он всегда был очень скрытным и осторожным бойцом. Ко мне пришел. Знал, в каком городе я живу, вот и нашёл. Поговорили, а как я сказал, что работаю адвокатом по уголовным делам, он призадумался и осторожно так попросил свести его с нужными людьми для работы по «специальности». Я отказался и объяснил, что таких «специалистов» в конце концов убирают, как говорится «рубят концы», и он как раз таким концом и будет, заодно и денег ему на прожитье одолжил. Всё через три месяца отдал. Знаешь, как он стал работать? Сначала стреляет в «авторитетного бизнесмена» из мелкашки, легонько царапает ему «шкуру» и сообщает, что следующий выстрел будет на «поражение», а за здоровье надо заплатить. Первый раз ему деньги принесли и засаду устроили. Чудаки. Он их уже ждал, место соответствующее подобрал, три позиции оборудовал. Выстрел, смена места и еще выстрел. Все «засадники» с огнестрельными ранениями различной тяжести в больницы попали. А «товарищу» который приказал засаду устроить, Винт через сутки из СКС коленную чашечку прострелил. «Слава» о нём жутковатая пошла. Никто его видел, стрелял он отлично, всегда сначала предупреждал, и что характерно никого не убил, но свой век доживать инвалидом после пулевого ранения тоже мало радости. Остальные «бизнесмены» меченые пулькой из малокалиберной винтовки рисковать не захотели, тем более просил «за их здоровье» Винт не так уж и много. По моим заказам он тоже пару раз отработал. Ценил меня, знал, что я не сдам и под пули не подставлю.

Обмани смерть поморщился и не весело продолжил:

— Тогда полный бандитский беспредел был, менты, прокуратура, суды просто бездействовали или под ОПГ работали. А когда Винт стрелял, то все просто как шелковые становились. Парочку моих клиентов он просто из безвыходных ситуаций спас. За плату разумеется. В девяносто восьмом он окончил свою «карьеру», передал мне схему «схрона» и исчез. В декабре 2001 года по «мылу» я получил фото. Перед афганским дуканом стоит мужчина среднего роста, плотного телосложения, одет в натовский камуфляж с разгрузкой, лицо закрыто маской, в руках снайперская винтовка Unique Alpine TPG-1. И подпись на английском языке: PMC- private military companies. В марте 2002 года пришло ещё одно фото — снайпер на боевой позиции. И короткая подпись: «Узнаешь?» Смотрю, а место то мне хорошо знакомое: это долина Шахи — Кот недалеко от Гардеза, в восьмидесятых в Гардезе наша часть дислоцировалась. Бывали мы в этой долине на боевых операциях. Потом нашел в Интернете: 101 Воздушно-десантная дивизия США проводила там операцию «Анаконда». Вероятно Винт в рядах private military companies в Афгане действующим инструктором «работал».

— А Private military companies, это что? — заинтересовалась, разглядывая на ноутбуке фотографии, Даша.

— Частные военные компании, — ответил Обмани смерть, — наемники. ЧВК сейчас активно используют в зонах военных конфликтов. Формально по своему правовому статусу они занимаются охраной и сопровождение. Не формально, там, где государство не хочет «марать руки» посылают наемников. В Афгане, Ираке, Ливии, Сирии полно наемников из ЧВК. Видно в ЧВК Винт и нашел своё место. В мутные времена такие профессионалы в большой цене. Вот ещё посмотри…

Обмани смерть водя «мышкой» показал на экране ноутбука еще несколько фотографий: стрельбище, коренастый мужчина лицо которого прикрывает козырек бейсболки ведет инструктаж по стрельбе; мужчина стоя спиной к посетителю и фотографу рукой показывает на стеллаж с оружием: винтовки, автоматы, пистолеты и револьверы; так же стоя спиной к фотографу мужчина входит в большой дом. Дата съемки 2011 г. На всех фотографиях англоязычные надписи реклам и названий, место съемки усредненное, это в равной степени может быть любая англоязычная страна.

— Это и есть тот самый Винт? — рассматривая фото, спросила Даша.

— Ну, конечно нет, — рассмеялся Обмани смерть, — Винт очень осторожен и своё изображение электронной почте он никогда не доверит, это совсем другой человек, скорее всего местный житель и любитель стрелкового оружия. Просто так Винт мне сообщил: «Я жив, устроился за «бугром», работаю по специальности, всё хорошо» Даже у наемника и профессионального убийцы есть потребность в нормальных человеческих отношениях, желание знать, что хоть кому то небезразлична его судьба.

— А в нашей стране ЧВК есть?

— Есть, — кивнул девушке Обмани смерть, — пока они под «крышей» охранных фирм обеспечивают безопасность торговых судов в Тихом и Индийском океанах. На суда где на боевых вахтах стоят эти парни, пираты не нападают. При угрозе абордажа бандитам показывают готовое к бою оружие и одновременно кроют их матом по громкой связи. Иногда русские матерки переводят на аналоговые английские выражения и доступно объясняют, что будет с разэтаким пиратами при абордаже. Еще наши ЧВК охраняют крупные промышленные объекты за рубежом. Одно время поговаривали, что нашим ЧВК придадут юридический статус, но пока это маловероятно.

— Почему?

— ЧВК это частная армия, а если она состоит только из наших соотечественников, то как говорится возможны разные варианты. Для многих наших ребят есть вещи поважнее денег. Если будет нужда участия наемников в наших внутренних делах, то привлекут иностранцев. Этим безразлично в кого стрелять, лишь бы платили. Вот послушай, что они говорят: «Американцы имеют проблемы с международным общественным мнением и международным имиджем… У нас этих проблем нет». Это заявил представитель ЧВК Spearhead Ltd Дрор Ейал. Эта компания Spearhead Ltd действует в России под «крышей» выставочной компании. Один из крупнейших поставщиков услуг для Пентагона ЧВК Raytheon расположился в центре Москвы. Здесь же находится Control Risks Group, Ltd.

Так что они уже на месте. Есть и другие PMC- private military companies:

Armor Group, вступила ряды ОООР «Союз машиностроителей России», то есть получила доступ в среду руководителей машиностроительной отрасли и к самой отрасли, которая имеет военно-стратегическое значение.

Есть ещё и израильские ЧВК в их рядах немало выходцев из стран бывшего СССР, хорошо знающих русский язык и свободно ориентирующихся в нашем обществе. Это Defense Shield, Global CST, Nirtal.

По слухам американские и израильские ЧВК, уже воевали против России во время войны в Осетии. Вот с кем придется схлестнуться в случае чего.

— В Южной Осетии в 2008 году они себя не очень-то показали, — скептически покачал головой Кольцов, — наши части укомплектованные срочниками всю грузинскую армию вместе с этими private military companies за пять дней раскатали. Еще и подпись на авиабазе в Сенаки оставили: «Учитесь военному делу настоящим образом. Приедем — проверим. 71-й гвардейский мотострелковый полк» Да и в Ливии этим ЧВК противостояли добровольцы из Белоруссии. Так пока НАТО авиацию, ракеты и тяжелую технику не стали массово применять эти «крутые» наемники из ЧВК ничего сделать не смогли.

— А почему? — переводя вопрошающий взгляд от Кольцова к Петру Николаевичу недоумевая спросила Даша, — они же профессионалы, а наши плохо обученные мальчишки. Я один раз на медосмотре призывной комиссии с папой работала, так на этих детей без слёз не взглянешь, худенькие такие…

Обмани смерть громко расхохотался, а удивленной Даше сказал:

— Это про меня так врач, когда я еще в прошлом веке призывался так и сказал: «Куда тебе в армию, дохляк? На тебя же без слёз не взглянешь!» В восемнадцать лет, я очень худеньким был. Все одно «забрили», да ещё случайно попал в команду призывников направляемую в ВДВ, а уж оттуда после КМБ — курса молодого бойца в Афган. И ничего отслужил, отвоевал, не хуже других.

— У меня в роте, — широко улыбнулся Кольцов, — тоже бойцы тощие были. Бывает, смотришь на такого доходягу и думаешь: «В чём у него душа то держится?» А они воевали и неплохо. Я, Даша думаю, — уже серьезно сказал Кольцов, — случись, чего, эти самые худенькие ребята, от этих private military pongo, мокрого места не оставят. Это я тебе как офицер говорю.

— Андрей, — спросила Даша, — а зачем ты наемников, pongo — орангутангами назвал?

— Это военный сленг, — усмехнулся Андрей, — как говорится ничего личного, у нас офицеры своих солдат и похлещё называют, ну и те в долгу не остаются.

— И все-таки вы мне так и не сказали, почему?

— Себя спроси, — хмуро ответил ей Обмани смерть, — ты почему за оружие взялась? Зачем рискуешь? Против тебя будут работать профессионалы из полиции и спецслужб и рано или поздно найдут, если успеют. Так почему Даша? Вот и наши ребята, когда у них задымится земля под ногами, так же поступят. И хрен их кто остановит.

— Будут работать полиция и спецслужбы, — медленно и раздельно повторил Кольцов и тут же быстро спросил, — и они на нас выйдут? Как вообще такие дела расследуют?

— Сначала «по горячим следам» опросят всех свидетелей преступления, в том числе выявят и тех кто хотя бы «теоретически» мог видеть преступника или любого подозрительного человека в радиусе до километра, — поочередно загибая пальцы на правой руке объяснял Обмани смерть. — Затем определят круг лиц заинтересованных в смерти жертв, потом из этого круга вычленят тех кто в силу личных данных имеет возможность совершить преступление. Также оперативным путем будут устанавливать всех, кто имеет навыки снайпера. Если это не даст результата, а вполне возможно и одновременно с этим поднимут «на ноги» всю агентуру в криминальных и экстремистских кругах, чтобы выяснить, не стоят ли за этими выстрелами профессиональные убийцы из уголовного мира или боевики из ультрас. Если сумеют определить место, откуда был произведен выстрел, то его будут исследовать криминалистическими методами, на предмет обнаружения вещественных доказательств. Вместе с полицией негласно по этому делу начнут работать и спецслужбы. В поиске преступников опера из обоих контор используют несколько технических новинок. Первое это расставленные по городу, а также в офисах, магазинах, кафе камеры видеонаблюдения. Но качество записей низкое, на расстоянии даже при наличии специальной компьютерной программы опознать человека по ним сложно, но всё равно, лицо должно быть в легком гриме, фигура в скрадывающей очертания тела заурядной одежде, после акции грим убирается, одежда выкидывается. И никаких масок, шарфов и кепи с длинным срывающим лицо козырьком, использование таких приемов маскировки, это все равно, что открыто заявить: «А вот он, я» Второе это мобильные телефоны и SIM-карты. Каждая мобильная трубка имеет IMEI — номер, который легко возможно отследить при помощи аппаратуры мобильной связи. Место нахождения владельца даже выключенного телефона определяют с точностью до двух-трех метров. На практике это будет означать, что владельцев всех мобильных телефонов, которые на момент выстрела находились в радиусе трехсот метров, начнут проверять оперативным путем. Это означает, что мобильный телефон, должен находиться в момент совершения преступления где угодно, но только не при стрелке. Активно с привлечением всех средств нас начнут искать только после того как в полиции придут к выводу что эти преступления — серийные убийства. Вот так, а теперь еще раз внимательно посмотрите на винтовки…

Винтовка была тяжелой, неудобной, давно устаревшей, она не годилась для современного боя. Сидевший в засаде снайпер опять усмехнулся, в этом-то все и дело, что трехлинейная винтовка образца 1891/1930 гг. слишком уж заметна и неудобна, а стандартный глушитель сокращает максимальную дистанцию выстрела до двухсот метров.

До цели снайпера было четыреста метров, от винтовки остался только ствол, все остальное было самодельным, упор для плеча, спусковой механизм, глушитель, только оптический прицел был стандартным. Все легко и быстро собиралось и разбиралось. Прятать разборные части винтовки в специально нашитых внутренних карманах и петлях одежды было нетрудно. Всё было тщательно продумано. Снайпер уходил после выстрела с пустыми руками. Нет продолговатых предметов, пакетов или сумок, не за что зацепится взгляду случайного свидетеля. Всё, вплоть до незначительного изменения внешности и пластики движений было отработано на тренировках. Неспортивным шагом, чуть шаркая подошвами разношенной обуви, идет скромно одетый мужчина, доходит до остановки общественного транспорта, садится в рейсовый автобус. Где то кричат и воют сирены полицейских машин, а мне-то какое дело? Введен план «Перехват»? Ну и хватайте, а я еду домой. Мне на всё наплевать, так же как и вам.

Снайпер заметил цель, вскинул к плечу винтовку, через оптику отчетливо увидел довольное упитано холеное лицо человека, который сейчас умрет от его пули. Человека?

— Эту патологию сознания «новых хозяев» нетрудно объяснить, — говорил Обмани смерть, — многим из них уже мало просто денег и материальных благ, мало купленных плотских наслаждений, пресной и такой обыденно скучной кажется административная власть или власть их капиталов. Они хотят новых волнительных запредельных ощущений и абсолютной власти, абсолютной и недоступной для других, простых смертных. Отсюда и все их выходки, которые иногда становятся известными. В их среде происходит нравственная мутация и всё чаще и чаще появляются особи которые подвергая людей физическим и душевным мукам находит в их страданиях эликсир власти, ее квинтэссенцию. Но отведав этого напитка, они перестают быть людьми. В этом круге мутантов идет повальное увлечение «черной» мистикой и оккультизмом. Это нелюди, которые присвоили себе право быть «сверхлюдьми». В психиатрии, в том числе и судебной, это хорошо известное явление.

— Ну и власти у нас, — мрачно бросил, рассматривающий детали модифицированной винтовки, Кольцов.

— Обобщения часто совершенно несовместимых фактов неминуемо приводят к ошибкам, — быстро возразил Петр, — а такая патология может возникнуть у члена любой социальной группы. Я тебе могу массу примеров привести, когда изуверами и нелюдью становились люди из малообеспеченных или так называемых средних социальных слоев, так они уничтожали свой комплекс неполноценности, так они вырывались за отведенные для них рамки. И знаешь, что…

Обмани смерть пристально посмотрел на мрачного сдержанного и как заряженного энергией действия Андрея Кольцова.

— Ты ведь тоже хочешь вырваться за отведенные тебе социальные рамки, в определенном смысле мы ничем не лучше их…

— Петр Николаевич! — поспешно вмешалась Даша, — вы дальше про патологию расскажите, здорово у вас получается, просто как лекция в университете.

— Вот как? — широко улыбнулся ей Петр, — я вижу основы психологии у вас в академии уже преподавали? Локализовать намечающийся конфликт, отвлечь и переключить внимание, молодец! Из тебя получится отличный убийца.

Девушка недовольно засопела, а Кольцов резко бросил:

— Мы не убийцы! Мы…

— Не спорь Андрей, — быстро прервала его Даша, — это Петр Николаевич, нас на психологическую устойчивость проверяет, специально провоцирует и смотрит за реакцией, так?

— С чего ты взяла? — очень натурально удивился Петр.

— Когда у вас дома была, то книги в вашей библиотеке просмотрела, — насмешливо заметила Даша, — там есть несколько специальных научных трудов, сборники с тестами и несколько журналов по психиатрии.

— Свою библиотеку я завещаю тебе, — с торжественной театральностью заявил Петр Николаевич, и практично добавил, — в ней есть несколько довольно дорогих раритетов, надеюсь, ты их не сменяешь на бижутерию. Эй ты чего?!

Лицо у Даши скривилось в болезненной гримасе, она сильно побледнела и со смущенным испугом посмотрела на Петра Николаевича. Обмани смерть раскатисто засмеялся и:

— Ну Дашка ты точно дура, умная, грамотная, толковая, но чисто по бабьи все равно дура. Вон на Андрея смотри, да ему по большому счету всё равно, что я умираю, и не потому, что он бесчувственный болван, а просто мыслит по-мужски, все там будем. Смерть это нормально и вполне естественно.

— Не бравируй Петр, — тихо попросил Андрей, — не стоит. А смерть нормальна и естественна только когда она приходит к другим, а не лично к тебе. И Даша права, рассказывай про патологию в обществе, мне действительно интересно.

— Знаете кого мы сейчас напоминаем? — хмуро поинтересовался Петр и не дожидаясь вопроса, сам ответил, — группу террористов второй половины девятнадцатого или начала двадцатого века. Вполне вменяемые и образованные люди были, всё справедливости добивались, и тоже пока бомбы снаряжали любили на высокие темы по рассуждать и поспорить, а потом на акт, людей в клочья, сами на висельницу. И что? Что я вас спрашиваю, это дало? Начало двадцать первого века и мы тут сидим и обсуждаем как по идейным соображениям прикончить с десяток мерзавцев. А рассуждениями о патологии оправдываем убийства, подводя под них моральную базу. Выводим наших жертв, за круг человеческих отношений, самозвано ставим на них клеймо «нелюдь». Конечно, так убивать намного спокойнее…

Ответом было молчание. Нечего возразить, всё верно, только иногда когда уже просто нет сил терпеть ликующее торжество насильников человек берет в руки оружие. Если законом стало вседозволенность и безнаказанность для одних и фактическое рабство для других, то ответом будет насилие. Жаль, очень жаль… Жаль, что мы опять готовы спотыкаясь бежать по бесконечному кругу, сплошная линия которого будет очерчена человеческой кровью виновных и невиновных.

Снайпер меняя прицел чуть повел стволом винтовки, анатомию он хорошо знал, и сейчас всего через мгновение его пуля разорвет плоть легочной ткани и педофил с наслаждением пьющий страдания изнасилованных детей захлебнется кровью. Нелюдь почуяла смерть. Он испуганно озираясь завертел головой, а снайпер задержав дыхание плавно соединил контакты. Горит порох, газ выталкивая пулю разгоняет ее и она вращаясь летит по нарезам ствола, глушитель гасит звук, легкий удар отдачи приклада в плечо. Это он пуля, это он смерть, это он отмщение и по ту другую сторону ствола валится в грязь нелюдь.

— Ну ладно, — не услышав возражений, покачал головой Петр и негромко продолжил, — В ареале власти фактор риска стать нелюдью и остаться безнаказанным намного выше, чем в других группах. При всём несовершенстве наших правоохранительных органов, нелюдь из других социальных групп всё равно будут искать и рано или поздно найдут. А вот если нелюдью стал представитель власти, то… Сильная уверенная в своем праве власть не боится признать, да был такой, но мы сами его взяли, а вы судите. Слабая власть боится, она просто боится, что всех ее носителей будут отождествлять с этими преступлениями. Дела заминают, их просто нет, а если нельзя замять, если эти преступления, эти нечеловеческие оккультно-сатанинские забавы «сверхлюдей» все — же благодаря интернету становятся известны, то часто под «топор» правосудия кладут отвлекающую жертву. Делается это просто, подбирают подходящего человека без связей, мало заметного, желательно с небольшим криминальным прошлым, пытками вынуждают его к самооговору. Дальше суд, преступник изобличен и наказан, а нелюдь снова выходит на охоту, беспощадная и неуязвимая.

Неуязвимая? Снайпер через оптику бесстрастно смотрел как пораженная цель захлебываясь своей кровью умирает, раз дернулся, два, конвульсия, всё готов, теперь это просто труп. Вот и вся его неуязвимость, её цена всего лишь пуля. Снайпер стал быстро и ловко разбирать винтовку. Создавая это оружие, самоучка — оружейник положил в основу принцип действия механизмов хорошо ему знакомого РГС-50М, ручного гранатомета специального назначения. Только вместо гладкого ствола ГРС-50 М был установлен ствол карабина образца 1891/1930 гг. в оболочке глушителя. Ребристый глушитель, оружейник сам его изобрел и сделал, охватывает весь ствол винтовки и за счет этого размера гасит физическую волну звука, незначительно уменьшая при этом убойную силу, нарезной ствол, медные клеммы и электрический прибор для разряда поджигающего порох, съемный приклад с пружиной амортизатора, оптический прицел, и всё. Пороховой заряд в папиросной бумаге и разрывная пуля заряжались с дульной части винтовки. Никаких магазинных коробок, затворов, затворных рам и других предметов. Просто, удобно, рационально и безотказно. Для одного выстрела разумеется. А ему больше одного выстрела и не надо, он снайпер.

— Пытки сейчас почти стали нормой при расследовании уголовных дел, — негромко продолжая рассказывать о работе полиции, говорил Петр Николаевич, — И раньше пытали, но тогда хоть какие то «тормоза» у милиции были, и это было скорее исключение, чем правило. А теперь… одно слово полицаи. Расследование преступления это наука, я бы даже сказал это синтез различных наук. Этому надо учиться, потом уметь применять полученные знания, а это непросто, трудно, хлопотно и не исключена возможность ошибки. Куда проще пытать подозреваемого пока он не сознается. Доказать пытки трудно, а если их осуществляют спецы то просто невозможно. В этом тоже слабость властной системы, осуждая невиновного и оставляя без наказания опытного преступника, она вольно или невольно, порождает у него ощущение безнаказанности, эйфорию вседозволенности, содействует росту профессиональной преступности и закрывает на этот рост глаза. Ну вроде как: «Мы под охраной и лично нас это не коснется, а на остальное плевать». В нашем обществе человек одинок и беззащитен, а любую попытку организоваться и объединится даже для самой элементарной самозащиты, власти жестко пресекают в корне. Такое стремление к самостоятельности и организации для них намного страшнее профессиональной преступности, ведь сразу встанет вопрос: «А на кой вы нам теперь нужны дорогие власти? А не пошли бы вы к такой-то матери!» Вот такие дела. Как раньше говорили, уголовные преступники для нынешней власти это социально близкий элемент, так как на основу власти они не посягают. Или правильнее сказать до поры не посягают.

— Значит, найти осторожного и опытного человека трудно? — спросил Кольцов.

— Смотря по каким делам, — чуть помедлив с ответом, сказал Петр, — если по нашим, то найдут, рано или поздно, но нас отыщут и уничтожат. Можешь даже и не сомневаться, бросят лучшие силы, привлекут любые ресурсы, но найдут. Ты не просто угроза, ты их смерть, а они хотят жить, долго и сытно. И будут так жить, а ты умрешь.

— Вот ты говоришь, можно сказать просто внушаешь, что всё бесполезно, — после непродолжительного молчания заговорил Кольцов, — ничего не изменится. Допустим это так, допустим. И что делать? Что? Спокойно смотреть как насилуют детей? Воруют, убивают, грабят. У нас осуществляется откровенный геноцид, страна прямо на глазах гибнет.

— Честно говоря, — помрачнел от вопроса Петр Николаевич, — я до последнего надеюсь, что у властей, сработает инстинкт самосохранения. У нас дело уже не революцией пахнет, а разложением и эпидемией беспощадного бунта всех против всех. И чем позже это произойдет, тем будет страшнее.

— Ты болен и скоро умрешь, — с безжалостной откровенностью сказал Кольцов, — всю свою жизнь, ты надеялся. И вот результат. Вот к чему ты пришел к концу своей жизни. И всё надеешься?

— Не я один такой, — устало ответил Петр, — нас большинство таких. Надеяться до последнего это наша трагедия, наша слабость и наша сила. Убей надежду и страна умрет.

Закончив фразу на минорной ноте Обмани смерть неожиданного звонко и беззаботно засмеялся.

— Вы что? — недоуменно посмотрела на него Даша, — Что такого смешного вы увидели?

— Да так, — перестав хохотать, махнул рукой Петр Николаевич, — письмо по «мылу» от своего сослуживца получил. Власти ругает, почем зря, не хуже чем вы сейчас. Пишет мне, мол, всё погибла Россия, а сам…

— Что сам? — заинтересовался Кольцов.

— А сам недавно ремонт в квартире сделал, участок землицы прикупил, дом хочет построить, — весело рассказывал Петр, — работает, детей воспитал, уже с внуками нянчится и даже книжки пишет. Да вот он полюбуйтесь, — Петр взял со стола раскрытую книгу в бумажном переплете, передал Даше и немного смущенно:

— Вот перечитывал, юность вспоминал, мы в одной роте служили.

На затёртой бумажной обложке фотография автора. Улыбается с фото еще совсем пацан в потрепанной полевой форме. Он улыбается и ещё не знает, что живым вернется домой, окончит институт, женится, воспитает своих детей и будет за ручку водить своих внуков. Он улыбается и еще не знает, что через годы напишет книгу о своей войне и своих товарищах. А пока он просто широко и беспечно улыбается этот пацан, этот мальчик на фотографии и надеется, что всё лучшее в его жизни ещё впереди, он надеется, ведь надежда это наша трагедия, наша сила и наша слабость.

— Эту фотку, — Петр кивнул на обложку, — прямо на операции сделали. Через пять часов мы в ночь уйдем в засаду. А еще через три дня, колонна которую сопровождал его взвод, попадет в засаду. Машины подбили, духи с гор стреляют, а он и его бойцы раненых ребят прикрывали и выносили. А сейчас хвалится, ремонт дома сделал, чудак. Впрочем он всегда с заскоком был, всё книжки читал.

— Ну и к чему ты это сказал? — мельком глянув на обложку, спросил Кольцов.

— А к тому, — слегка передразнивая его недоумевающий тон, ответил Петр, — что плачемся, а сами свой дом помаленьку ремонтируем, другого-то у нас нет. А ещё он написал мне, что перед ремонтом, когда дезинфекцию делал противогаз нацепил и всё хохотал вспоминая как нас пьяную солдатню, офицеры застукали и заставили в «слоников» играть.

— Слоники? — удивилась Даша.

— Солдату приказывают надеть противогаз, а дальше марш-бросок, — снисходительно объяснил девушке, Андрей, — это обычный в армии прием воспитания личного состава. Гофрированный шланг — трубка идет от маски закрывающей лицо к сумке, где находится фильтрующе-поглощающая коробка, визуально шланг похож на хобот, отсюда и название «слоники».

И обращаясь к Петру, небрежно спросил:

— А этот, ну твой приятель, зачем дезинфекцию делал?

— Так без этого ремонт начинать нельзя, — ответил Петр, — это норма, зачем в отремонтированной квартире, оставлять насекомых паразитов?

— Ну вот видишь, — усмехнулся Кольцов, — дом у нас один, ремонт давно пора сделать, но сначала паразитов надо потравить.

Снайпер разобрал винтовку, спрятал ее детали в одежде и ушел с позиции. Выйдя на улицу он неспешно и сильно сутулясь пошел по тротуару к остановке маршрутных автобусов. Еще не взвыли сирены полицейских машин, ещё растерянные свидетели не успели вызвать «Скорую помощь», а его уже нет. Кодовый сигнал начала полицейской операции «Перехват» дежурный подаст только через несколько минут, к этому времени снайпер уже будет стоять на остановке или если повезет, сядет на сиденье автобуса и будет с безразличным видом заморенного жизнью человека смотреть в окно.

В рейсовом автобусе свободных мест было достаточно. Снайпер заплатил водителю за проезд, осмотрел салон и с понурым видом сел на сиденье у окна. За его спиной сидели и негромко переговаривались две немолодые женщины и снайпер невольно слышал:

— Дочка в интернете прочитала, у нас в городе маньяк объявился, — говорила одна, — а так- то нам ничего не говорят, по местным новостям…

— У меня зять в полиции служит, — перебив ее, стала жаловаться другая, — так их из-за этого маньяка постоянно в усилении держат. А тут еще дураки из оппозиции, всё им неймется, то митинги то пикеты, бездельники, ещё и вампиры какие-то объявилась. Наш-то уж про выходные и забыл. Придет весь без сил, пожрет, чуток поспит и опять на службу, дочка злая, дети отца не видят. Хоть бы поймали маньяка скорее, а бездельников всех пересажали, пусть в лагерях пашут.

— Господи?! в каком мире живем? — вздохнула первая.

— Зять дочке рассказывал, — понизив голос сказала вторая, — этот одну сволоту стреляет. Говорит пробы на них ставить негде, все схвачено, все куплено, чё хотят то и творят. По закону то до них никак не доберешься. А этот бьет их без промаха, а еще…

— Довели уж людей, — перебила ее собеседница, — у меня соседа, южане избили и ограбили, он в полицию с заявлением, через три дня приходит к нему домой участковый, морду «кирпичом» сделал и говорит: «Заберите заявление. Все равно никого не найдем, только вам и нам лишние проблемы» Сосед ни в какую, нет и всё. Так эти чё придумали? Каждый день его вызывают в отделение и в коридоре по пять — шесть часов держат «подождите гражданин, мы вас вызовем», потом на пять минут пригласят в кабинет для допроса, пару вопросов зададут, посмеются и снова повестку вручают. Он день ходил, два ходил, неделю ходил, а потом плюнул и забрал заяву.

— Их за плохие показатели доплат лишают, — мрачно проговорила вторая, — вот хоть зятя моего возьми, дочка в детском садике воспитателем работает и копейки получает, другую работу искала, так нет ничего, только на зарплату зятя и живут. Вот он и исхитряется как может чтобы лишнюю копейку в дом принести.

Женщины сидевшие за спиной снайпера замолчали, автобус остановился, водитель открыл двери, снайпер пошел на выход и перед тем как выйти услышал:

— А может это не маньяк вовсе? Может просто достали мужика? Вот он и взялся? Может по-другому уже просто нельзя управу на этих найти? И эти из оппозиции может они то как раз и хотят работать, да их дубинками по рукам бьют, а за что?

Вышедший из автобуса снайпер неспешно и не оглядываясь по сторонам шёл по избитому, выщербленному асфальту тротуара и опять вспомнил как:

— Я и сам понимаю, — невесело сказал Кольцов, — что мы ничего не изменим, ничего, разве что попугаем немного. Только руки поднять и сдаться… — у капитана задергался лицевой нерв, — мы сейчас вроде как солдаты в окружении, можно капитулировать, авось жизнь сохранят, а дальше в лагере для военнопленных гнить и дышать по приказу, авось война закончится и отпустят. А можно до последнего патрона отбиваться, а там себя гранатой, а с собой прихватить кого получится. Зато по другим нашим, эти, кого мы захватим на тот свет, уже стрелять не будут. А наши-то придут, обязательно придут. Народ уже думать начинает. И пусть не сегодня, пусть не при нас, пусть даже имен наших не узнают, но они все равно победят.

— Ты Андрей напрасно думаешь, что мы ничего не изменим и вообще… — Даша волнуясь и подбирая слова запнулась, — я сама видела как подобные этим твари трясутся от страха. Будут с оглядкой ходить и знать, чуять, их смерть уже рядом. Она взятку не примет, от нее не откупишься, не прикажешь охранникам: «А ну быстро выкинуть отсюда эту старую дуру!»

— А еще полицаи нам огромное просто преогромное спасибо скажут, — с циничной издевкой ухмыльнулся Обмани смерть.

— Это за что же? — изумилась Даша.

— А им финансирование сразу увеличат, — продолжая ухмыляться объяснил Обмани смерть, — прятаться то за кого то надо, вот ценить больше и будут. А в остальном…

Обмани смерть перестав улыбаться грустно продолжил:

— Сами понимаете мне-то уже всё равно, всё одно скоро помирать, а вот вас дураков жалко, раз уж решились, то давайте хоть по уму всё сделаем.

— Тебе Петр не всё равно, — как пьющий ледяную воду мелкими глотками процедил свои слова Кольцов, — не прикидывайся. Ты тоже для себя все решил.

Пройдя двести метров по улице снайпер подошел к старенькому микроавтобусу «Газель». В салоне переоделся, влажной гигиенической салфеткой снял грим. Разобранные детали оружия обработал бензином и убрал в оборудованный в салоне машины тайник. Проверил свои действия. На огневой позиции следы пребывания затерты. Когда уходил чужих внимательно-обострённых взглядов не почувствовал. Дешевую, обтрепанную, приобретенную в секонд-хенде одежду и нитяные рабочие перчатки с микрочастицами пороха и частицами пыли которая была на месте засады он выкинет в мусорные контейнеры, предварительно облив их дешевым пивом и прокисшим бульоном. Бензин которым обработаны детали оружия отобьет запах пороха, на случай если при перехвате полицейские для досмотра будут использовать служебных собак. Все можно уезжать.

Проехав по узким с односторонним движением улицам и безразлично глядя на усиленные полицейские посты, снайпер свернул к гаражному кооперативу, отворил двери и загнал машину в гараж.

От гаражного кооператива он пошел на контрольную встречу, по пути выкидывая в мусорные контейнеры пластиковые пакеты с одеждой.

В кафе «Хохма» часть столиков были уже заняты, остальные займут ближе к вечеру. Свет в помещении притушен, неназойливо звучит медитативная мелодия. Снайпер у входа огляделся, всё как обычно. От одного из столиков приглашая присоединиться, ему помахал рукой Евгений Николаевич. Снайпер подошел, поздоровавшись с собеседниками сел к ним за столик, заказал кофе, прислушался к разговору.

— Время это человеческая система координат и ничего более. Если Вселенная это вечность, то времени просто не существует. Время как субъективное, социальное человеческое понятие имеет свойство замедлять своё движение и ускорять его, как в частном бытии индивидуума, так и во всем человеческом сообществе. — Лекторским тоном с удовольствием слушая звуки своего голоса, говорил вальяжно устроившийся на специально принесенном для него потертом кресле невысокий сухонький старичок, — Если общество развивается по спирали, то мы сейчас находимся на ее очередном начальном витке. И это касается не только нашей страны. Только социальная скорость движения по этой спирали имеет свойство увеличиваться. Мы воочию видим, как ускорение нарастает, то на что ранее уходили многие десятилетия и даже столетия, теперь происходит за месяцы и считанные годы. Двигателем этого ускорения является мощный просто неудержимый поток информации. Человеческое сообщество, как во всём мире, так и в нашей стране в частности, ищет выхода из тупика в который его загнала безудержная жажда стяжательства, плотских удовольствий и социального эгоизма. Мы подошли к близкому, очень близкому порогу новой формации человечества, «человеку информационному», биологической особи сохраняющей свою индивидуальность и осознанно являющейся частью информационного потока, той духовной не физической общности, что Вернадский еще в двадцатом веке именовал ноосферой. И я думаю, что именно наша страна первой войдет в этот поток и преобразует этот мир.

— И как всегда первой хлебнет горюшка по полной, — едко заметил Евгений, — получится как с революцией семнадцатого года, романтики правдолюбцы захотели всеобщей справедливости во всем мире, да сами утонули в своей крови и всю страну ею залили.

— А где Петр? — меняя тему разговора, спросил снайпер.

— Сейчас подойдет, — ответил Евгений и после секундной паузы улыбаясь, предложил Кольцову, — ты лучше послушай как наш Волхв о полицейских дружинах вещает.

Снайпер снисходительно улыбнулся, а их собеседник аккуратный профессорско-интеллигентного вида старичок смачно, матерно и с явным удовольствием выругался. И опять как на лекции заговорил:

— Я полицаям объясняю, что иномирье это не их застенок, а если там и возможно получить ответы то они могут быть иносказательными, их ещё надо уметь понять, а это далеко не каждому дано. Пока я вижу усиление эманаций энергетического поля. А они мне… грубо так: «Хорош трендеть дед, или скажи где этого убивца искать или пошел на… других позовем».

Старичок сокрушенно развел сухонькими ручками.

— Вы это о чём? — без особого интереса спросил снайпер.

— Да нашего Волхва, полиция к поиску стрелка маньяка привлекла, — засмеялся Евгений, — насмотрелись шоу с экстрасенсами и сами решили попробовать. Внедряют в полицейскую практику передовые оккультные технологии. Ты как Андрей думаешь, толк будет?

— Несомненно, — преувеличенно серьезно ответил Кольцов, — думаю им стоит предложить проводить испытание мистическим огнем и железом. Если подозреваемый возьмет в ладонь раскаленную подкову, но ожогов не будет, он однозначно не виновен.

— Тоже самое, просто слово в слово, мне и Петр сказал, — меланхолично заметил Волхв, и прищурился на Кольцова, — просто удивительное совпадение, можно даже сказать полное единство взглядов. И как я зрю биоэнергетические волны от вас исходят одинаковые.

— А где он сам? — оглядывая кафе, повторно спросил Кольцов.

— Сейчас исполнит зов природы и вернется, — ответил Евгений, и обращаясь к аккуратному старичку вежливо спросил:

— Вы Федор Ильич обещали мне подготовить этнографические материалы по народам до настоящего времени исповедующим шаманизм. Обряды как метод и прием вхождения в духовное пространство, ну и все такое…

— Вот за неопределенность термина: «все такое…» — с наигранной грустью о былом вздохнул Федор Ильич, — Петр в своё время в университете мне три раза историю правовых учений сдавал. Зато теперь тяготеет к точным и скрупулезно выверенным формулировкам.

— Хорошо, что я не у вас учился, — в наигранном испуге почтительно произнес Женя и озорно подмигнул Андрею.

А учились у историка Федора Ильича Волхвина за сорок пять лет преподавательской работы в университете, как он сам с завуалированной иронией гордостью часто повторял: «Неисчислимые тьмы неучей и исчислимые единицы ищущих знаний». Волхвом, его еще на заре преподавательской деятельности, прозвали студенты, не только по созвучию с фамилией, но и за то что он всегда точно знал готов студент к экзамену или нет. Кроме того он давя взглядом «жертву» сразу обнаруживал у «несчастного» шпаргалку и так высекал нерадивого язвительными репликами, что тот позорно убегал из аудитории. В настоящих университетах с незапамятных времен стало академической традицией непременное наличие среди профессорско-преподавательского состава такого вот «типуса» своего рода легенды. Язвительные, иронично двусмысленные реплики Волхвина давно стали местночтимой классикой. Своим студентам курс за курсом он любил повторять старый профессорский анекдот: «Недоделанный курсовик — это не беда. Главное, когда будете делать детей — доделайте их! А то потом приходят недоделанные дети и приносят недоделанные курсовики. И никак не прервать этот замкнутый круг».

В последнее время он взялся желчно иронизировать над поклонниками ритуального оккультизма и это при том, что сам он серьезно много лет занимался исследованием внепространственного информационного поля занятого «Homo sapiens» — ноосферой по определению В. И. Вернадского и влияниям этого поля на настоящее и будущее доминирующего биологического вида — человечества. Хотя человека разумным он не считал, предпочитая употреблять биологический термин: «гоминид в отряде приматов» которому до ноосферы еще долго-долго ползти. Тем не менее прогнозы которые он делал в узком кругу сбывались с пугающей точностью, а погрешность не превышала двух процентов.

Вернулся из «мужской комнаты» Петр Николаевич, сел за стол небрежно бросил Кольцову:

— А расстрига, привет.

И сразу с почтительной иронией обратился к Волхвину:

— Ильич, что прогнозируем? Что вам в очередной раз поведали духи?

— Сам у них спроси, — желчно ответил Федор Ильич и меняя ударение договорил, — в отделе духов и прочей парфюмерии сегодня объявили скидки и большую распродажу, мои студентки это на лекции обсуждали, а в перерыве все туда сбежали. Магазин не далеко, может ты еще и успеешь.

— Серьезно? — заинтересовался Евгений.

Федор Ильич кивнул, и Женя тут же встал.

— Пойду, — жизнерадостно улыбаясь, сказал он, — скоро у наших дам-с дни рождения чередой пойдут, заранее и подешевле все подарки им приготовлю, а уж как торжественно вручу так они и…

— Кобель, оптимист, — глядя в спину уходящего Евгения Николаевича, проворчал Волхв.

— Дело то молодое, — по-доброму завидуя, усмехнулся Петр и с добродушной насмешкой поинтересовался:

— А что Ильич, вас и вправду к розыску маньяка привлекли? И как успехи в мистической битве добра со злом? Нашли?

— Оставь свою иронию, — сердито ответил Волхв, и веско уверенно договорил, — А чего его искать? Это ты Петенька с Андрюшей постреливаете, а еще и дама среди вас присутствуют. Полиция ищет одиночку, а вы компанией работаете.

— Шуточки у вас Федор Ильич, — сохраняя внешнее спокойствие и рассматривая невозмутимого старичка, заметил Андрей, — прямо скажем неуместные.

— Федор Ильич в таких делах шутить не любит, — грустно сказал Петр, — я когда у него учился, он мне на пятом курсе уже перед выпуском точно сказал сколько человек я убил.

— Это как? — удивился Кольцов.

— Если ты был причиной гибели человека, то его смерть оставит на тебе свою метку, — сухо проинформировал Волхв, — понимающему человеку ее сразу видно. Для этого волхвовать не надо.

— Вы и в полиции о нас рассказали? — спокойно поинтересовался Кольцов.

— Нет, — покачал седоволосой головой Федор Ильич, — и не скажу. Я, знаете ли человек старых взглядов и полиции подпольщиков не выдаю. Тем более что во время войны полицаи повесили моих родственников в Белоруссии, они отказались сказать где партизанская база.

— Вы полагаете эта аналогия тут уместна? — тихо спросил Петр.

— Я полагаю, эту аналогию в первую очередь применили наши дорогие власти, де-юре переименовывая милицию в полицию, они закрепили ее новый карательный статус де-факто, — желчно и зло бросил Федор Ильич, — причем сделали это абсолютно сознательно. Только не каждый полицай уже готов стать карателем, далеко не каждый. Я вижу как в их среде идет жесточайшая селекция, увольняют всех у кого осталось хоть крупица гражданского мужества, всех кто ещё хочет и может встать на защиту страны. Там уже никто не кому не доверяет, это психологически разобщенная масса, их доминирующая идея: «Мне платят, а всё остальное мне по…». С такой идеей не побеждают, а разбегаются при первой же реальной угрозе.

— И ваш прогноз на будущее? — осторожно, как боясь услышать страшный ответ, проговорил Кольцов.

— Россия не погибнет, — резко уверенно сказал Волхв, — опаленной, обожженной, но она пройдет через пламя. И проведут ее, а потом и вылечат, те кто придет за вами, а вы к этому времени уже погибните.

И немного повысив голос:

— Вы погибнете оболганные современниками и забытые потомками.

— Я это знаю, — спокойно и чуточку отчужденно заметил Петр, и грустно, — знаю, что другим доведется победу встретить. А вот по нашим срокам… это мы еще посмотрим, посмотрим, кого смогу спасу… и меня не зря зовут Обмани смерть.

— Только верой спасется Россия, — без пафоса негромко произнес Федор Ильич, — Надеюсь и я в своих прогнозах не ошибся и вера спасет Россию. Все что нам осталось — это верить.

— Только вера без дел мертва есть, — поставил точку в разговоре Обмани смерть и встал, — Нам пора Федор Ильич. А вы кафедру не бросайте, учите молодежь. И пусть каждый сделает, то что сможет.

 

Глава вторая

Даша училась на снайпера, также старательно как училась и на врача. Одних убивать, других лечить. Несовместимые вещи. Но врач инфекционист уничтожает носителей микробов вызывающих эпидемии. Хирург отсекает пораженные разложением части, чтобы они не отравили весь организм. Онколог лечит больных химиотерапией и облучением, эти процедуры вызывают у пациента тошноту, желчную рвоту, облысение, тяжелое унизительное бессилие и постоянный страх смерти. Тут главное не ошибиться в диагнозе, главное чтобы лечение не оказалось опаснее заболевания. Эту истину знает каждый врач, эту истину не понимают и не хотят понять те, кто уже сейчас по обе стороны закона, готовы стрелять и убивать. Пуля это не лекарство, но Даша училась стрелять.

Сейчас она выполняла упражнение на сосредоточение в статическом положении для «стрельбы стоя». Глубокий вдох, задержка дыхания, мышцы ног и корпуса, плечевой пояс, руки напряжены от усилия удержать в правильном положении тело и оружие, кисть правой руки намеренно расслаблена, цель — прицел, учебный выстрел, быстрый выдох. И опять напряжение, расслабление и снова учебный выстрел, только теперь после выдоха. Ещё раз. Учись, отрабатывай дыхание, тренируй напрягать и расслаблять мышцы тела. Но главное это сосредоточенность, прочь все мысли, ничего нет, есть только ты и твоя цель.

Не получалась, она опять вспоминала тот разговор который они втроем вели, когда уже твердо решили перейти от слов к делу и начать войну. В этот день они встретились на пасеке у Кольцова.

Теплый августовский день. Воздух утром наполнен бодрящей свежестью близкой осени, ароматом лугового разнотравья, запахом тяжелого сладкого меда. Так сладко дышать и так хочется жить и радоваться жизни. Пчелы собирают нектар с растений, они готовятся к грядущей долгой непогоде, холодам и зиме. Они выживут в своих деревянных ульях, они хорошо поработали для этого. Часть меда у них отберет человек в плотном защитном костюме с мелкоячеистой сеткой-маской на лице. Пчелы будут защищать свои соты, но человек одурманит их дымом и все равно возьмет свою долю. Возьмет, но не сегодня. Сегодня он показывает свою пасеку и пчелы пока не жалят ни его, ни его гостей. Мир, покой, но трое людей на пасеке больше не обращая внимание на согласованный труд пчелиного роя, говорят о войне и о смерти.

— В нашей части один батальон раскидали поротно отдельными гарнизонами в кишлаках стоять. — рассказывал Обмани смерть, — Одной из рот командовал капитан Ермаков — донской казак. Личный состав ему достался на пятьдесят процентов состоящий, как теперь говорят, из «кавказцев». Аварцы, лезгины, кумыки, вайнахи. По отдельности они все нормальные ребята, не выделываются, свининку кушают, бражку пьют, джарс покуривают, служат, воюют, как все. Но как только их в любой роте больше десятка соберется так всё «туши свет, бросай гранату» они тут же по землячеству кучкуются, а потом «инородцев» щемить начинают. Так вот в роте Ермакова такая же история началась. Ребят башкир, русских, узбеков начали притеснять особенно «молодым» доставалось, все работы грязные им, наряды и караулы им, чуть что не так по одному избивают. Оружие там у всех на руках было, боеприпасов в открытом доступе хоть «жопой жри» и дело могло обернуться большой кровью. Уже и разговорчики среди некавказского «нацменьшинства» очень недобрые пошли. Ермаков это дело быстро просёк. Объявляет строевой смотр. Рота строится, бойцы стоят с автоматами, у каждого к оружию примкнут снаряженный магазин. Ермаков выходит к личному составу без оружия. Стоит перед строем, где большинство вооруженные «абреки», невысокий, широкоплечий, плотно сбитый, вызывает из строя по одному самых «борзых» и слова не говоря, проводит апперкот с правой «под дых», хук слева в челюсть. Встать с земли! Встать в строй! Следующий! И такая от него волна уверенности в своей силе шла, такая беспощадная готовность любого сломать, что в шеренгах никто вякнуть не посмел. И всё! Больше в роте ни одного «национального» конфликта между бойцами не было. Если уж кого приспичило подраться, то строго один на один. Раз его старшину и каптера при получении довольствия на складе обманули, как теперь говорят «конкретно обули». Ермаков старшину роты заводит в каптерку и… в общем из домика старшина еле выполз. А Ермаков сам едет на склад. Завскладом прапора и его помощника рядового срочника прямо в бункере где продукты хранились отметелил до потери пульса. Выходит, спокойно садится на БМД и не заходя в штаб части уезжает в расположение своей роты. С тех пор рота Ермакова строго по норме и первой в части все виды довольствия получала. Мародерства в отношении местного населения не допускал, а уж чтобы насилием женщину обидеть, об этом солдаты хоть трезвые, хоть пьяные, а хоть и обдолбанные даже подумать боялись. Каждую пятницу к нему местные старики из кишлака приходили и подарки приносили, два барана, мешок риса, ну и специи. Всё бойцам на плов отдавал, узбек в роте за повара был, он очень хорошо плов готовил. В этот день все офицеры с солдатами из одного котла ели. Такой вот был «слуга царю, отец солдатам», а еще он….

Обмани смерть резко оборвав фразу замолчал. Что-то неприязненное в спокойной тональности этого рассказа насторожило Кольцова. Он вопросительно посмотрел на Дашу как спросил: «Ты ничего не заметила?» Но девушка, не обращая внимания на его вопросительный взгляд, уважительно отметила:

— Крутой, жесткий мужик и настоящий офицер!

— Назвать казака мужиком, это его оскорбить, — усмехнувшись заметил Обмани смерть и спросил Дашу, — ты что разве «Тихий Дон» не читала? Обязательно прочитай! Это великий роман. У Ермакова этот роман настольной книгой был. И в этой книге литературный Харлампий Ермаков один из героев казачьего восстания. Я один раз во время обслуживания техники — ПХД смотрю, а Ермаков на площадке с трофейной сабелькой упражняется, он ее всегда с собой в БМД возил. Сначала кисти рук разминал «восьмерку — мельницу» клинком крутил, потом рубка, вкопанные в землю жерди рубил. Удар и толстая жердь рассекается пополам, разворот вполоборота еще удар и вторая жердь напополам разрублена. Шолохов в своем романе такой прием «баклановским ударом» называл. Я ротного после рубки спрашиваю: «Ермаков из «Тихого Дона» не ваш родич случаем? Он мне так гордо: Это мой прадед!» Дальше заинтересовался, чего это у него за боец такой объявился, что романы читал, ну и удостоил меня беседы. Как услыхал, что я все части «Тихого Дона» Михаила Александровича Шолохова чуть ли не дословно помню и знаю, что настоящая историческая личность хорунжий и георгиевский кавалер Харлампий Ермаков, был прообразом Григория Мелехова, так он меня в тот же день в свой командирский «лейб-гвардейский» экипаж БМД перевел. Я тогда только три месяца отслужил и по сроку службы «молодым» был, Ермаков только один раз в присутствии «дембелей» меня «шнурка» по имени отчеству назвал и всё, больше никаких грязных положенных «молодому» работ мне не поручали. Да уж его команды личный состав не только влёт ловил и исполнял, но даже к интонациям приказов чутко прислушивался. Ермаков всё мне говорил: «Я из тебя пацан, такого десантника воспитаю, любого коммандос голыми руками на куски порвешь». Вот и воспитывал…

Кольцов заметил как злая гримаса исказила как изрубила складками лицо Петра, а тот продолжал рассказывать:

— Нас из кишлака ночью из винтовок и автоматов обстреляли, ерунда, всего из пяти стволов били, попугали только, раненых и убитых нет. А на рассвете мы кишлак окружаем. Ермаков местных на площадке перед мечетью собирает и через переводчика им объясняет, что за каждый выстрел в сторону нашей роты, будет сжигать по одному дому. А за каждого убитого или раненого бойца расстреляет по десять местных мужчин. Все понятно? Афганцы, а в кишлаке этнические узбеки жили, пытаются объяснить, мы мол тут не причем. Пока они объясняются из одного, крайнего к тому месту откуда нас обстреляли, дома наши воины баб и детишек выводят, а потом по пустому дому из пушек беглый огонь открыли. БМД стреляют, бабы и дети плачут, мужчины на площади в панике разбегаются, один помню свой халат бросил и с мокрыми штанами бежал. Я смотрю, Ермаков на башне БМД стоят и лицо у него такое, как будто он кайф от своей власти и чужого страха ловит. Страшное у него было лицо. Потом мы ушли. Через трое суток нас опять ночью с окраины кишлака обстреляли. Духи били из ДШК. А крупнокалиберная пуля из этого пулемета бортовую броню БМД насквозь прошивает. У нас Ваху ранили, чечен из Грозного, пуля по касательной его зацепила, лицо в кровище, изуродовали парня. Позицию ДШК дежурные посты охранения тут же засекли, и ответным огнем из пушек и танковых пулеметов — ПКТ там за пять минут там всё с «говном» смешали. И сразу в составе тревожной группы мы прямо ночью туда, БМД Ермакова первой шла. По ходу движения приказ «к машине», мы десантируемся и уже развернутой цепью молча идем к месту откуда наше охранение обстреляли. Дошли, там три трупа, покореженный пулемет ДШК и двое раненых, тяжелых, у одного ноги осколками перебиты, у другого грудь прострелена. Земляки Вахи, их пять бойцов в тревожной группе было, по-своему переговорили и на Ермакова вопросительно глянули, тот кивнул, и они раненых добили, всех штык — ножами покололи. Ладно, погано конечно поступили, но война есть война, не хер было в нас стрелять. От позиции двинулись в кишлак, там все по домам попрятались, никто не спит и тишина. Раньше я думал, такой бывает только мертвая тишина, а с тех пор знаю, что самая жуткая тишина, это безмолвие страха. Улочки пустые, по дворам собаки лают, люди в ужасе забились в дальние комнаты, молчат и слушают как лязгают рядом с их домами траки боевых машин. Жуть. Местных мы матом и ударами прикладов прямо из домов вытаскивали, они безропотно выходили, покорные, испуганные, жалкие. Старейшина кишлака трясется и лепечет, мол нет тут чужих, все свои, а они не стреляли. Из толпы выдернули десятерых. Ермаков говорит: «Из вашего кишлака стреляли, мой воин ранен, а я два раза не предупреждаю». Наши бойцы отталкивают мужчин к глиняному забору — дувалу. Я попал в расстрельную команду…

Петр опять замолчал, смотрел в прошлое и как со стороны видел себя юного солдатика стоявшего с автоматом и целившегося в замерших от ужаса и непонимания безоружных людей у глиняного забора. Истеричными всхлипами звучат голоса женщин, плачут дети, как парализованные стоят мужчины, дрожа губами умоляет не стрелять староста. «Огонь!» — приказом звучит властно беспощадный голос.

— Ну и что дальше, — растерянно спросила Даша, — Вы стреляли? — и дальше испуганно утешая и оправдывая, — Петр Николаевич! Но это же была война, вы выполняли приказ, вы не виноваты. Ну скажите, что не виноваты…

— Я очнулся только на следующий день, — предельно сухо ответил ей Обмани смерть, — еще два дня валялся на койке, приходил в себя после сотрясения мозга. На третий день, ко мне зашел Ермаков и предупредил: «Еще раз не выполнишь мой приказ, я тебя на месте расстреляю, ты знаешь, я два раза не предупреждаю». И я видел, точно знал, он расстреляет. А он криво так улыбается и говорит: «Пожалел я тебя. С левой тебя в лоб бил, а если бы в висок, боковой справа провел, ты бы уже в цинке домой ехал». Он классным рукопашником был, ударом голого кулака быка мог свалить, сам видел, а уж человека…

— А афганцы, они как? Неужто потом не жаловались? — не глядя на Петра, вспоминая беспощадные и страшные куски своей войны, негромко спросил Кольцов.

— Они жаловались, или кто другой об этом деле сообщил, я не знаю, — коротко и недобро рассмеялся Обмани смерть, — но приехала к нам целая комиссия. Трое особистов, два следователя из гарнизонной военной прокуратуры, пара речистых мудаков из политотдела и афганские офицеры гэбешники из местного ХАДА. Хадовцы сразу поехали местное население опрашивать. А у нас комиссары об интернациональном долге личном составу «заливают», а следователи и особисты тем временем бойцов одного за другим на допросы тягают. Ничего не знаем, был бой, противник понес потери, никаких расстрелов не было. Никто из ребят Ермакова не сдал. Кстати он никого об этом и не просил, ребята сами всё решили. Тут даже не в Ермакове дело было, у нас действовал простой закон «своих сдавать западло», избить, а то и убить за дело это можно, сдать нельзя. Хадовцы возвращаются злые и говорят: «Был расстрел». Ладно, разберемся. Вся комиссия на одном БТРе поехала расспрашивать местное население, переводчиком у них офицер двухгодичник был, он после университета при штабе отбывал призыв. Ермаков им настойчиво советует: «Возьмите хоть взвод для прикрытия, а то не ровен час, вас постреляют» Отказались. День, все с оружием, едем на бронетехнике справедливость устанавливать, чего бояться? Потом слышат у нас постах: в кишлаке стрельба. И сигнал, красная ракета вверх: «Нападение! На помощь! Десантники родненькие не выдавайте!» Рота к бою! Ермаков лично ведет пять БМД. Прорвали огневое кольцо. БТР подбит. Особисты, следователи и комиссары, героически отстреливаются от врага, три автомата у экипажа БТРа, остальные из пистолетиков ПМ стреляют. Своей броней закрыли комиссию. Подбитый БТР на трос. Окруженных героев по одному под ожесточенным огнем противника затащили в десантные отсеки. И без потерь в расположение. Ермакова уже не обвиняют, а представляют к ордену «Красной Звезды». Он в свою очередь подает рапорт командованию о героизме особистов, прокуроров и комиссаров, потом узнали, что и их наградили. Все живы, этим весьма довольны. Все герои. — Обмани смерть зло ухмыльнулся и дальше, — А вот приказ об обстреле комиссии я исполнил, так сказать «реабилитировался» в глазах Ермакова. Нас десять «лейб-гвардейцев» было. Заранее выдвинулись, халаты поверх формы накинули, по двое рассредоточились. Только БТР на площадь выехал, так по его колесам жахнули из гранатомета, но так чтобы корпус не повредить, дальше хаотичный огонь. Ясно дело мимо пуляли. Офицерики из подбитого БРТа как ошпаренные выскакивают, за броню корпуса прячутся, пистолетики выхватывают и стреляют в «божий свет как в копеечку». Экипаж хотел из башенного пулемета ПКВТ отстреливаться, да видать переклинило его, они тоже выползают и из автоматов строчат. Мы постоянно перемещаясь и укрываясь за дувалами, бьем длинными очередями и создаем эффект присутствия большого отряда. Один хадовец вопит по-узбекски, аж горло срывает: «Братья моджахеды! Не убивайте! Мы свои!» Мой напарник узбек, в него стреляет, прямо над головой пули прошли, хадовец носом землю роет. Была бы настоящая засада, их бы за пять минут всех уничтожили. А так все обошлось. Дома небось рассказывали как в коварные душманские засады попадали. Как говорится: «И смех и грех». Но зато больше из этого кишлака в нас не стреляли, никогда.

— А что дальше с этим Ермаковым стало? — после короткой паузы спросила Даша. Ее смущал и немного раздражал второй непонятный ей интонационный слой этого рассказа. Не возмущение, не одобрение, а что-то другое, тяжелое, страшное и неприятное как налипшая на лице паутина. Девушка машинально как умылась, вытерла лицо ладонями.

— Его убили, — с той же странной неопределенной интонацией, сказал Обмани смерть и продолжил, — в зону ответственности нашей роты, входила пятидесятикилометровая часть дороги по которой автоколоннами от советской границы доставляли грузы для нашей части, соседней мотострелковой дивизии и вертолетного полка. Духи постоянно дорогу минировали. Подрыв машин, обстрел колонны из засады, без этого редко хоть один рейс обходился. Грузовые машины были без брони и несмотря на сопровождающую колонны бронетехнику ребята водители из дивизионного автобата и наши из автороты часто гибли, потерь у них было больше чем в боевых подразделениях. На нашем участке подрывов и нападений не было. Как только колонна в зону нашей ответственности входит, их три БМД встречают и сопровождают. Экипаж: механик — водитель; оператор — наводчик; командир в машине сидят, одно отделение десантуры на внешней броне, а в десантном отсеке — заложники. Так и сопровождали, без потерь. Боялись в нас стрелять, знали, если что никому пощады не будет. И у нас вся рота как заразилась этой ермаковской беспощадностью, бесстрашием, этим сознанием и таким волнующим ощущением власти над чужим страхом. Я тоже хмеля этой отравы испил. А что? Все правильно, у нас то потерь нет и колонны пока мы их ведем, тоже спокойно идут. Как то соседнем участке расстреляли три машины перевозившие в составе колонны цистерны с авиационным керосином. Били по ним из винтовок бронебойно зажигательными пулями. Водилы даже из кабин выскочить не успели, заживо пацаны сгорели. Батальон мотострелков бросили на прочёсывание, но они никого не нашли. Ермаков по собственной инициативе берет своих «лейб-гвардейцев» и каждую ночь мы уходили на соседний участок минеров ловить. Оставим замаскированную БМД в выемке у дороги, а уж дальше своим ходом в духовских халатах, но с нашим штатным оружием. Пять человек по одну сторону дороги, пять по другую. Днем в расположении отсыпались, вечером тренировка по захвату «языков», а ночью опять в поиск. Сначала страшновато было, потом вроде как привыкли. На вторую неделю взяли мы трех минеров, живьем. Они и ахнуть не успели, как с двух сторон по ним из шести стволов, поверх голов, длинными очередями огонь открыли, а группа захвата из четырех бойцов их уже лежащих и парализованных от страха, вязала. Ермаков сам группу захвата вёл, любил он это дело, нравилось ему свою силу и удаль показывать. Тот «язык» которого я брал и вязал, пацан лет шестнадцати обмочился от страха. Привозим их в расположение роты. Ермаков духов лично допрашивает, из канцелярии роты только визг доносился. Потом пленных уже связанных выволакивают, в десантный отсек БМД сажают, и мы на командирской машине в кишлак едем. Собираем местных, те в панике. Ермаков их успокаивает, от вас не стреляли и вам ничего не грозит. Из отсеков БМД бойцы выволакивают связанных пленных, и по приказу Ермакова один боец достает из машины бензопилу «Дружба». Ермаков говорит: «За минирование дорог руки отрубать буду, пусть ваши духам так и передадут» пилу заводят и… отказалась «лейб-гвардия» этот приказ исполнять, один на другого смотрят, мнутся, бензопилу воин на землю бросил, та заглохла. Ермаков побледнел аж до синевы, глаза бешеные, молча прыг в БМДэшку и обратно уже с саблей. Сам рубил. Хрясь, хрясь и дух без рук, потом второго, третьего. Они сначала кричали, а потом когда кровью истекли, только хрипели. А нам Ермаков, с опущенной к земле сабли кровь стекает, тихо так говорит: «Ну всё суки, вам не жить» На обратном пути нас обстреляли. Ермакова убили. Пять пуль он получил. Командир части у нас неглупый полковник был и не стал выяснять почему у трупа в спине были пулевые отверстия калибра 5, 45 мм. Но уже через десять лет после демобилизации, мне рассказали, знал полковник, всё что у нас творилось. А тогда просто личный состав роты раскидали по другим подразделениям, а роту сформировали заново. Других таких случаев я не знал и таких офицеров как Ермаков больше не встречал.

— Это не я стрелял, — на молчаливый, как током бьющий вопрос ответил Обмани смерть и опять недобро улыбнулся, — у меня для таких поступков всегда «кишка была тонка», в бою это да, а так нет.

— А тот кто стрелял? — напряженно спросил Кольцов, — с ним что стало? Знаешь?

— Он вернулся домой живым, — немного помедлив, тихо ответил Петр, — потом стал пить, «подсел» на опий, его определили лечиться в наркологическое отделение психдиспансера, там он сошел с ума и умер. А вообще-то из «лейб-гвардии» Ермакова я последний кто еще жив. Двоих в Афгане убили. Остальные уже дома поумирали, кто от болезней, кого в мирное время убили. Одного «лейб-гвардейца» я в новостях ТВ мертвым видел, он у «чехов» отрядом боевиков командовал, а уничтожила этот отряд в двухтысячном году та десантная часть в которой он в Афгане в восьмидесятых служил. Вот и не верь после всего этого в судьбу.

— Даже не знаю, что и сказать, — растерянно произнесла Даша, — и винить никого не могу и оправдывать не хочу.

— Ты же будущий врач, — бледно улыбнулся ей Обмани смерть, — судить не твоё дело, твоё дело лечить. А по Ермакову… Знаешь, жизненного и профессионального опыта у меня теперь намного больше, чем у того восемнадцатилетнего пацана каким я был в Афгане, и теперь я думаю, что Ермаков был психически нездоровым человеком, а от войны и власти которую он сам себе присвоил, окончательно сошел с ума. Но я тебе сейчас не душу изливаю и твоё сочувствие мне не нужно, я тебе пытаюсь объяснить, что может стать с человеком, если он единолично присваивает себе право убивать. Ермаков в рамках своей «идеи» тоже действовал вполне разумно, устанавливал «справедливость» как мог, так как ее понимал лично он. Опасное это дело, устанавливать справедливость и убивать всех кто с тобой не согласен. Эти люди душевнобольные.

Даша глубоко вздохнула, расслабила напряженные мышцы тела, упражнение на сосредоточение в статическом положении «стрельба стоя» на сегодня закончено. Девушка аккуратно положила на пол утяжеленный макет винтовки. Перевернула стоявшие на столе песочные часы. Проходящий через горловину сосуда песок начал новый отсчет времени. Одна минута тридцать секунд, разобрать винтовку, закрепить ее части на теле, зачистить следы пребывания на учебной позиции. Все эти действия Даша выполняла аккуратно почти автоматически и думала. Тот рассказ или давний спор который Петр Николаевич вел с самим собой, был ей не понятен. Она вообще его не всегда понимала. Все же решено, чего тут болтать? Все эти разговоры только расслабляют, заставляют колебаться, сбивают с цели. Всё решено, она готова выйти на огневой рубеж и убить человека. Диагноз поставлен, лечение назначено, а что при операциях льется кровь, знает любой хирург. Даша умело и уверенно держала в руках винтовку, так же как раньше после долгих занятий волевым усилием научившись преодолевать брезгливость и отвращение, умело держала скальпель при вскрытии гнойников на человеческих телах. Вытекал гной, шла кровь, накладывалась антисептическая повязка, потом больной кричал от боли во время перевязок, когда отдирали присохшие к ране бинты. А затем выздоровев уходил. Иногда говорил: «Спасибо сестрица!» и неловко пытался сунуть коробку конфет, дешевую косметику или мятую денежную бумажку в конверте, а чаще уходил молча. Но он уходил здоровым. Теперь для нее скальпель это винтовка, им она будет отсекать гнилую плоть общества. Даша перед тренировкой намеренно вызывала воспоминание о том как насиловали ее, она всегда помнила ту ночь в больничной палате когда духовно и физически изнасилованная девочка тоненьким, сломанным голосом рассказывала как резала себе вены тупым ножом. Целясь она представляла эту холеную, довольную, лоснящуюся харю насильника и других таких же как и он, уверенных в своем праве с хрустом ломать, а потом и топтать человеческие тела. А вот теперь она пуля, она отмщение, это она летит по нарезам ствола и разрываясь на части рвет чужую плоть, она смерть.

Многие полагают, что подготовка снайпера это сверхсложная задача. Это не так. Научить обычного человека стрелять, разбирать и собирать оружие, вполне возможно за несколько учебных часов. Научить из стрелкового оружия с нарезным стволом точно поражать неподвижные или медленно передвигающие цели в различных топографических условия при наличии снайперской оптики, это неделя интенсивной стрелковой подготовки. Дальше все зависит от индивидуальных способностей стрелка. Большинство остается на этом начальном уровне, немногие достанут цель пулей в любом месте, из любого положения, за время отведенное от прицеливания до нажатия на спусковой механизм. Это отличные стрелки, у которых есть так называемое «чувство выстрела». Но для настоящего снайпера и это не главное, снайпер это убийца, основное для него это мотивация, для чего ты хочешь убить живое существо одного с тобой биологического вида.

Убить, уничтожить тварей захвативших наши города, вот для чего она взяла в руки оружие. А может не убить, а защитить? Защитить тех кто не способен к сопротивлению, защитить и подать пример, выстрелом сказать: «Я же смогла! Смотрите, как они боятся нас, а вам кто мешает?»

На сегодня тренировка закончена, Даша спрятала в шкаф макет-тренажер, подошла к окну комнаты, задумалась.

Я не психопатка, из рассказа Обмани смерть, — глядя через стекло окна на улицу, внушала себе Даша, — мне не нужна власть, я не ловлю кайф от чужого страха, я просто хочу нормально жить человеком, а не существовать добровольным рабом. Душевнобольная? Да! Но разве душа болит только у сумасшедших? Разве у нормального человека душа не может болеть? Может. У нее болит, у Кольцова болит, возможно и у других, таких же как и они. Только люди боятся показывать раны души. И лечат их кто как может.

Девушка опять вспомнила, как после разговора на пасеке, они возвращались в город вдвоем. Кольцов со своим помощником остались работать на пасеке. В машине Даша и Петр Николаевич не разговаривали. Петр не любил разговаривать, когда управлял машиной и Даша об этом знала. Обмани смерть довез девушку почти до дома, и вышел из машины проводить её до подъезда. Муниципальные власти как везде и всегда под предлогом экономии отключили уличное освещение и тесные дворы многоэтажек тонули в темноте. От дороги до дома триста метров. Триста метров темного страха по пустой улице. Почувствовав недоброе Обмани смерть замедлил шаг, напрягся, вытащил из пакета который он держал в левой руке, молоток и Даше намеренно спокойно:

— Готовься к бою или беги к машине.

— Я… — открыв сумку и нащупав ладонью скальпель хотела спросить Даша, но не успела.

Из темноты выскочило четверо, трое молодые парни, четвертая девушка. Напали бестолково, кучей. Даша выхватила из сумки скальпель, и как на тренировках ее учил Кольцов, разворотом вправо ушла с линии атаки. Крайнего к ней наотмашь быстро полоснула клинком по лицу, тот взвыл, ладонями закрыл глаза, из тонкого разреза хлынула кровь. Остальных стремительно перемещаясь бил Обмани смерть. Удар молотком по плечу одного, выпал нож, сломана кость. Удар молотком второго, сломана рука с кастетом. Нападавшую девушку это не остановило, прыжок на мужчину с молотком, удар ему в грудь ножом, тот уклонился полуоборотом влево и перехватив в руках молоток несильно двинул деревянной рукоятью в девице лоб, та обмякнув упала и заплакала. Отойдя от шока переломов, разом взвыли двое парней, зажимая ладонями лицо заскулил осевший на тротуар порезанный.

— Уходим, — оглядывая пустой двор приказал Обмани смерть и поторопил, — Даша быстрее двигайся.

— Может «Скорую» им вызовем? — убирая скальпель и доставая из сумочки мобильный телефон неуверенно спросила Даша.

— Нет, — отрезал Обмани смерть, — Нам лишние объяснения не нужны. Уходим. Спрячь мобильник, достань платок. Вытри руки, потом скальпель. Мобильник дома протрешь, ты его кровью заляпала.

— Дашка ты?! — взвыл порезанный, — Я же кровью изойду.

— Веня?! — услышав знакомый голос, наклонилась к порезанному Даша.

— Я, — выкрикнул порезанный, — Я! Перевяжи. Чё смотришь?

— Мы в садике в одну группу ходили, — растерянно забормотала Даша вставая на колени возле раненого и суетливо копаясь не отмытыми от крови руками в сумочке, — потом в школе в одном классе, у меня тут флакон с духами на спирту, да где же он, еще и платок чистый куда-то запропастился.

— На один горшок ходили, я тебе стихи писал, — заплакал Веня, — а ты меня ножом, а теперь даже перевязать не хочешь.

— Не ножом, скальпелем, — машинально поправила Даша, достав и прикладывая сложенный вдвое платок к кровоточащей резанной ране.

— Не занудничай, — всхлипнул Веня.

Прислуживаясь разговору к перестали выть парни с переломанными костями и только получившая удар в лоб девушка нервно дрожа худеньким телом не прекращала тихо и жалобно плакать.

— Петр Николаевич, — Даша снизу вверх смотрела на своего спутника, — у вас в машине аптечка, принесите.

— Нет, — холодно ответил Обмани смерть, — это опасно. Я отойду, а эти на тебя бросятся.

— Тащи аптечку сука, — истерично завопил парень со сломанной рукой, — не тронем мы твою блядь.

Обмани смерть сделал два быстрых шага в его сторону. Кулаком, «прямой справа» в челюсть, сильно ударил матерщинника в лицо, тот упал.

— Это тебе за суку, — не разжимая кулак тихо сказал Обмани смерть.

Получивший удар с земли снизу вверх с ужасом смотрел на мужчину, тот без размаха безжалостно ударил его ногой в лицо, хрустнули кости носоглотки.

— А это за блядь, — так же тихо сказал он.

Нагнулся к упавшему, перекинул с левой руки в правую молоток, приготовился к удару.

— Не надо, — вскрикнула Даша.

— Не убивай, — разбитыми губами просил избитый, хотел поднять руку и защитить голову, но сломанная рука безвольно висела. Он еще успел заплакать, а потом резкая разрывающая сознание боль и милосердная тишина забвения.

Обмани смерть держа в правой руке молоток подошел ко второму. Тот даже не пытаясь убежать заворожено смотрел на него и закричал:

— Не надо!

Точный удар, мрак беспамятства и у него перестала болеть сломанная ключица.

Дрожал прячась за Дашу порезанный Веня, в нервном припадке билась лежащая на тротуаре девушка и негромко засмеялся Обмани смерть.

— Учись девочка, — отсмеявшись и дальше недобро улыбаясь, сказал он Даше, — это военно-полевая анестезия, так в критических ситуациях раненых обезболивают. Не бойся, я их не убил, вырубил и только. К тому же это гарантия, что уж теперь они на тебя не нападут.

Петр Николаевич ушел к машине и вернулся через пять минут, с сумкой — аптечкой перекинутой через плечо, двумя плотными глянцевыми журналами об оружии и аккумуляторным фонариком в руках. Сначала подошел к бившейся в нервном припадке девушке. Поставил фонарь, бросил журналы, достал из сумки-аптечки шприц — тюбик, через ткань рубашки ввел лекарство, припадошная обмякла и слабо попросила:

— Еще, ну кольни, ну пожалуйста.

Петр покачал головой, посмотрел девушке в расширенные зрачки, потом достал второй тюбик и быстро сделал еще один укол. У девушки заблестели глаза и прошла дрожь.

— Держи, — отдал аптечку подошедшей Даше Петр Николаевич, — сначала обработай резаные раны, потом наложи шины на сломанные кости наших беспамятных «героев».

— Я тебе помогу, — услышала Даша нервно — возбужденный голос уколотой девушки.

— А ты сможешь? — недовольно спросила Даша.

— Меня с четвертого курса медучилища выгнали, — нервно хихикнула девушка и представилась, — Я, Ирина.

Включил фонарь Петр, чуть вскрикнула Даша. Лица всех нападавших в ярком свете фонаря показались ей разукрашенными мертвыми красками. Ненормально бледные с ярко накрашенными «кроваво-красными» губами и подведенными синей с блестками краской глазами. Обмани смерть растерянно хмыкнул, а потом звонко расхохотался.

— Даша, — весело и уже без злости сказал он, — это ж мы с тобой группу вампиров упокоили. Теперь им вместо лекарств надо осиновые колья вбивать.

— Вампиров? — сноровисто разбирая содержимое аптечки, удивилась совершенно не склонная к мистике, Даша.

— Они так по оперативным сводкам полиции проходят, — все еще улыбаясь пояснил Обмани смерть.

— Дядя, а ты из полиции? — опасливо спросила девушка — вампир.

— Пока Бог миловал и от полиции, и от такой «племянницы» как ты, — преувеличенно серьезно ответил Обмани смерть и Даше:

— Полицаи ищут «вампиров», так их потерпевшие граждане описывают, те сосут из жертв кровь и между делом грабят.

И Ирине «вампиру» с сожалением в голосе:

— Эх вы гопота! Зачем людей зря пугаете? Ограбили и ладно, дело житейское, в шею кусать то зачем? Вот выбью сейчас вам клыки, а потом кол в сердце вобью, сделаю всё как в ваших любимых сериалах рекомендуют. Хочешь попробовать?

— Это Венька придумал, — взяв у Даша и распечатывая пачку с бинтом хмуро сказала девушка «вампир», — мол пусть полиция нас среди шизанутых ищет, тем более ночью в гриме нас труднее будет опознать.

— А вы наркоманы и есть шизанутые, — усмехнулся Обмани смерть.

Взвизгнул Веня, резаная рана покрылась мелкими пузырьками, это Даша обрабатывала ему лицо тампоном смоченным перекисью водорода. Потом бактерицидным пластырем скрепила — соединила края резаной раны и наложила общую антисептическую повязку. Профессионально врачебным тоном отметила:

— Кровотечение остановлено, порез глубокий, но сшивать его не обязательно, через неделю срастется, а вот антибиотики тебе надо принимать, в рану от твоего дурацкого грима могла попасть инфекция. Первый укол я тебе сейчас сделаю, а ты ампулу сохрани и потом используй именно это лекарство, оно российского производства, качественное и недорогое.

Даша достала из аптечки одноразовый шприц, ампулу, ободряюще улыбнулась:

— Ну-с больной, закатайте рукав рубашки, сейчас укольчик поставлю.

Сломала ампулу, набрала в шприц лекарство и замерла, увидев покрытую россыпью мелких гнойничков исколотую руку наркомана, шприц в руках задрожал.

— Веня, ты что принимаешь? — тихо спросила Даша.

Наркоман тупо смотрел ей в лицо и молчал.

— Мне надо знать дурак, чем ты колешься — повысила голос Даша, — если эта дрянь несовместима с антибиотиками то ты можешь умереть. Что героин? Опий? ЛСД? Синтетика?

— Умереть? — спросил наркоман и с неестественным спокойствием договорил, — Даша, я и так труп.

— Героин, ЛСД, — раскручивая бинт, насмешливо бросила девушка наркоманка, — это для гламурных и богатых, ты еще морфий вспомни, а то и кокаин. А мы нищета «крокодильчик» варим и потребляем. Ты Веньке лучше другое введи, — наркоманка глянула в сторону мужчины и заискивающе ему улыбнулась, — ту штучку что мне твой дяденька ввел, ох и хорошая вещь, сразу полегчало.

— Промедола у меня с собой больше нет, — на вопросительный взгляд Даши, сразу ответил Петр Николаевич, — держал только две единицы на случай приступа своей болезни.

— У Веньки скоро ломка начнется, то бишь абстинентный синдром, — щегольнула знанием медицинских терминов Ирина, — ты Даша ему лучше…

— Как же так Веня? — не слушая девушку, глухо спросила Даша, — Ты же музыкантом хотел стать. В музыкальное училище поступил, на гитаре играл. Веня? Зачем? Помнишь ты обещал, что песню мне посвятишь? Говорил знаменитым рок — исполнителем станешь, что жалеть буду, что не стала с тобой встречаться.

— Даша! — раздраженно прервал ее Обмани смерть, — раз уж взялась, то ты или другим поломанным помощь оказывай или забирай своего былого дружка к себе домой и там хоть до утра воспоминаниям предавайся.

— И меня с собой тоже прихвати, — истерично захихикала Ирина, — ты от Веньки отказалась, а вот я нет.

— Ты его девушка? — чуть смутилась Даша глядя как кривится в нервной больной гримасе лицо наркоманки.

— Девушка? — протянула Ирина и с циничной грубостью, — ага девушка, теперь уж ближе чем жена после аборта. Ближе некуда на одной игле сидим, грабим тоже вместе.

И с бинтом в руках отошла от них к двум обеспамятевшим и неподвижно лежащим парням, неловко присела рядом. Обмани смерть подошел к ней и передал ей умеренно плотные журналы. Ирина кивнула и стала сворачивать из журналов шину-лубок для фиксации костей.

— Помоги, — тихо попросила она стоявшего рядом мужчину.

Обмани смерть держал ловко наложенный на сломанную руку лубок, Ирина накладывая повязку умело фиксировала сломанные кости. Первый со переломанной рукой, готов. Со вторым, у которого сломана ключица было сложнее. Ирина растерянно оглянулась. Обмани смерть показал как надо и сам зафиксировал больному плечо, Ирина быстро наложила тугую повязку. С заметным оттенком уважения поинтересовалась у мужчины:

— А ловко у тебя выходит, ты врач?

— Нет, — покачал головой Обмани смерть, — в армии научился, там до врача еще дожить надо было, вот сами как могли так и…

Оборвал фразу и негромко спросил Ирину:

— Давно?

— Пять месяцев, — вставая с колен, безразлично ответила девушка.

— Тогда у тебя еще есть шанс соскочить, — тоже поднявшись заметил Обмани смерть.

— А зачем? — с тем же безразличием тускло спросила Ирина, — Чё мне в жизни светит? Кому я нужна? Только Веньке, сопли вытирать. А сдохну через годик, так туда и дорога, все только вздохнут с облегчением.

— Это же самоубийство, — слушая их разговор и закончив через шприц вводить лекарство-антибиотик в еле найденную истерзанную «спрятавшую» вену наркомана, вздрогнула голосом Даша.

— Да чё ты понимаешь! — дико закричал Веня, — у тебя мама с папой врачи, квартира большая, комната своя, тряпки, жратва, все есть. А у меня в «однушке» мать с пьющим отцом, старшая сестра дура безработная двойню родила, а муж ее бросил. По головам друг другу ходим, все матом орут. Иногда кроме вермишели на воде, жрать больше нечего. А тут кольнешся и всё по фиг, сразу насрать на всё.

Он не сильно оттолкнул Дашу и с трудом заметно шатаясь встал. Его худое тело трясло, то ли от обиды на жизнь, то ли от начавшейся ломки. Даша тоже встала и Веня продолжил надрывно кричать глядя ей в лицо:

— Ты знаешь зачем я на свет появился? Нет?! Ради трехкомнатной квартиры, вот зачем. У матери в девяностом очередь подошла, она на военном заводе сборщицей работа, ей и говорят: «если у вас будет еще один ребенок, то мы вам трехкомнатную выделим». Вот меня и зачали. Родился в декабре девяносто первого аккурат, на развал Союза. Все сразу рухнуло: заводы; работа; квартиры; очереди, а вот я остался. Вот тебе мать говорила: «на хер я тебя только родила?» А мне говорила. И ты Дашка, я ведь тебя любил, стихи тебе писал, ты для меня как солнышко была. А потом услышал, как твоя мама тетя Таня тебе сказала: «Запомни Даша, яблочко от яблони… детей рожать надо только от здорового мужчины с хорошей наследственностью, а то родишь от потомственного алкаша и получится такой ребенок, вот как твой приятель Венька» А потом и ты мне «от ворот поворот дала».

— Венечка я вовсе не поэтому…, - растерялась Даша и неловко осторожно погладила по плечу ревущего наркомана, жалобно, — Ну не плачь Венечка, не надо.

— Отойди от него, — кинулась к своему парню Ирина и руками толкнула Дашу, взвизгнула, — Не трогай!

— Фрейд и Шекспир в компании с «крокодилом» на фоне наркотической ломки, — хмыкнул Обмани смерть и с жесткой насмешкой сказал наркоману:

— Плачь детка, плачь, весь мир против тебя бедного ополчился. Работать то не пробовал?

Не дожидаясь ответа, обратился к Даше и прожженным житейским цинизмом звучал его голос:

— Как видишь твоя мама была права. Гнилое яблочко от яблони… Стихи… солнышко… а потом сидя на игле, на грабёж. А в перерывах между гоп — стопами сосать у полицаев, чтобы бедного несчастного Венечку не посадили.

— Ты… — заорала было Ирина и осеклась.

— Сам слышал, — в упор давя Ирину взглядом, холодно сказал Обмани смерть, — как опера смеялись и рассказывали как «вампирша» у них не кровь не из пальца сосет. Эх девочка, не в ту ты избу вошла и не того коня остановить хочешь.

— Тебя не спросила, — с ненависть выкрикнула Ирина.

— Может полечитесь? — глотая ком в горле тихо и неуверенно спросила Даша, — я папу попрошу он вас пока к себе отделение пристроит, а потом в нормальную клинику переведет.

И за наркоманов с уверенной беспощадностью ответил Обмани смерть:

— Они неизлечимы. А вот твоему отцу с твоей же подачи они мигом на «шею сядут», а заодно жизнь и репутацию могут испоганить. Кто для тебя дороже Даша?

Не ожидая ответа подошел к лежащему без сознания наркоману со сломанной рукой, вытащил у него из бокового кармана грязно белой курточки мобильный телефон быстро набрал номер и приглушенно с небольшими паузами, брезгливо стараясь не коснуться щекой чужого телефона, заговорил:

— Полиция? На углу 4-го Николинского проезда лежат два трупа. Фамилия? Чья моя? А Кузнецов, я. Да точно трупы, не двигаются и все в кровище. Да конечно я подожду наряд и трогать ничего не буду.

— Полицаев вызвал? — с презрением и без страха в голосе спросила Ирина, — Посадить нас хочешь? Не выйдет…

— Знаю, что не выйдет, — чуть усмехнулся Обмани смерть, и немного встревоженной, недоумевающей Даше объяснил:

— К этим наркошам, — он кивнул в сторону так и лежащих без движения на грязном тротуаре парней, — Скорая по вызову просто не приедет. Наряд ППС если им из дежурной части сообщат, что тут валяются избитые наркоманы, тоже торопиться не будет, может только часика через два вызов проверят, да и то сообщат: «нет никого, ложный вызов». ППСникам с этой швалью возится не охота, мороки много, толку мало. А вот на трупы пока еще более-менее оперативно выезжают. Приедут, увидят, что эти живы, так волей — неволей отвезут их в дежурную больницу и отметят в рапорте, куда и кому передали. Тут уж врачам в приемном покое деваться не куда, их оформят и окажут первую помощь. А если их привезти просто так, то документов — нет, полиса — нет, денег и в помине нет, а кому охота с наркоманами возится? еще помрут, пиши потом кучу бумаг, скажут: «оснований для госпитализации нет, обращайтесь в травмпункт или в поликлинику по месту жительства» и пошли вон.

— Точно дядя, так и будет, — нервно и зло бросила внимательно слушавшая мужчину, Ирина, — выкинут из больнички, для нас даже места в морге и то жаль.

— Тогда всегда пользуйся тем, что я только сказал, — серьезно дал ей совет Обмани смерть, — я же вижу, что у тебя головной мозг еще не полностью от наркотиков атрофировался.

И пристально посмотрев на Ирину, скороговоркой посоветовал:

— А теперь уходите, время вышло, наряд уже минут через пять тут будет.

Веня жалобно и вопросительно посмотрел на Дашу, она поняв его молчаливую просьбу стала искать в сумочке деньги. Обмани смерть резко вырвал кожаную дамскую сумку из ее рук и с властной решимостью грубо бросил наркоманам:

— Денег не дам! Проваливайте.

На Дашу возмущенную, тем что за нее решают да еще и сумку вырвали, прикрикнул:

— Молчать! Себя жалей!

От дороги завыла волчьей сиреной приближающаяся патрульная машина, переглянулись наркоманы. Ирина взяла под руки и потащила за собой парня, тот безвольно перебирал ногами.

— Веня! Ира! — окликнула их Даша.

Вполоборота обернулась только девушка.

— Я теперь с папой вместе в городской больнице работаю, — расстроено и смущенно сказала Даша, — если захотите лечиться то приходите, моё дежурство через сутки, может что и придумаем.

— Вы тоже бегите, — прислушиваясь к уже совсем близкому вою полицейской машины, выкрикнула Ирина.

— Стой! — приказал Обмани смерть и готовая к бегству Даша послушно замерла.

— Минута еще есть, наши следы как я тебя учил убери, — напряженно сказал Обмани смерть и первым взял в руки свою сумку — аптечку.

Даша хватала с земли и бросала в свою сумку брошенные ею вещи: платок в пятнах крови, использованный одноразовый шпиц; осколок ампулы; упаковку от бинта, обрывки журналов. Осмотрелась, вроде все.

Потом вдвоем они быстро добежали до подъезда краснокирпичного пятиэтажного старой постройки дома, в котором жила Даша, укрылись за железной свежеокрашенной с кодовым замком дверью. Подъезд был чистым, сухим, хорошо освещенным и ухоженным, даже воздух в нем был не затхлым, а свежим, видно, что жильцы уважали и себя и дом в котором они жили.

— Я тут пережду пока полиция с наркотами возится, а ты иди домой, — спокойно сказал Петр Николаевич, — хватит тебе на сегодня приключений.

Сдержанно похвалил девушку:

— Ты отлично держалась, в ступор жертвы не впала, реакция, скорость всё есть. Молодец!

— Может к нам, на чай? — уже вступив на первую ступеньку лестницы, радушно предложила Даша, — Папа на дежурстве коллегу подменяет, а мама вам рада будет.

— Не думаю, — усмехнулся Обмани смерть, — Таня умный человек, грамотный семейный психолог, специалист с большим жизненным опытом, так что я лучше в подъезде постою.

— А это то тут причем? — недоумевая пожала плечами Даша, — мама к вам очень хорошо относится.

— Молодая девушка, проводит много времени со зрелым одиноким мужчиной, уж наверняка и дома обо мне говоришь, — насмешливым, без тени смущения, тоном пояснил Петр Николаевич, — О чем в первую очередь подумает, мама молодой красивой девушки? Мне уже честно говоря и твой отец открыто сказал: «Хватит с Дашей встречаться, не трогай мою дочь».

— Так у нас же нет ничего! — возмутившись сильно покраснела Даша, — я на вас как на…

Даша чуть замялась подбирая сравнение, не нашла нужного слова и договорила:

— У вас же сын старше меня, — и дальше решительно как отрубив, гневно заявила, — Я с родителями поговорю. Всё им объясню.

— И что ты им объяснишь? — вкрадчиво спросил Обмани смерть, и шепотом, — Что мы соучастники убийства пяти человек, а сейчас создаем террористическую группу, для осуществления последующих убийств? Что вместо того чтобы тебя отговорить или в крайнем случае сообщить твоим родителям, я тебя учу как надо убивать и при этом не попасть в лапы полиции? Это ты им скажешь?

— А вы меня отговаривали, — хмуро заметила Даша, и вызывающе, — только я не маленькая девочка и сама решаю, что мне делать.

— Это девушка, Ирина, — сухо бросил Обмани смерть, — тоже небось также рассуждала: «Я сама всё решаю, это моя жизнь», вот и села на иглу, а твой приятель со шприцем в руках у нее на шее уселся.

— Странная она, эта Ирина, — обрадовалась возможности сменить тему разговора Даша, — наркоманка, гопница, шлюха, а что — то есть в ней такое… ну особенное.

— Почти святая, — с неопределенной интонацией сказал Обмани смерть.

— Издеваетесь? — вспыхнула Даша.

— Ничуть, — серьезно ответил Обмани смерть, — в Библии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя», а эта девочка за свою любовь, не только живот положила, а и душу отдала. Надеюсь Господь зачтет ей это страшном суде. Вы ведь с ней немного похожи Даша, ты тоже душу свою отдаешь, только ее ведет бессмысленная жалость и безрассудная любовь, а тебя рассудочная холодная ненависть и её лед, обжигает сильнее огня. И уж нас с тобой Господь вряд ли помилует.

Они замолчали, Даша с ожесточившимся лицом так и стояла на первой ступеньки лестницы ведущей вверх, а Обмани смерть чуть улыбаясь устало прислонился к холодной двери подъезда. С улицы доносился невнятный приглушенный расстоянием мат полицаев грузивших «потерпевших» грабителей в патрульную машину.

— Чему вы всё улыбаетесь? — с неосознанным женским раздражением перед непонятными ей поступками мужчины, спросила Даша.

— Да так, вспоминаю, как с одной девушкой в подъезде ее дома целовался до утра. Осень, на улице холодно и слякотно, пойти некуда, вот мы в подъезде и устроились. Ее родители всех подруг обзвонили, потом больницы и морги, милицию на «уши подняли», а мы от них в двух шагах в обнимку стоим, оторваться не можем. Ждать меня из армии обещала.

— Не дождалась? — заинтересовалась Даша.

— Дождалась, — грустно сказал Обмани смерть, — только потом нам обоим стало ясно, что мы не пара. Да и я честно говоря тот ещё «кобель» в молодости был.

— А вы вообще хоть кого-то любили в своей жизни? — с усиливающимся раздражением спросила Даша, — Или только так… «кобелили».

— А ты мне кто? — неожиданно резко и жестко заговорил Обмани смерть, — Чтобы такие вопросы задавать? Жена? Любовница? Дочь? Любил, не любил, не твоё это дело. Ясно?

— Извините, — испугано отшатнулась Даша, — Петр Николаевич, извините, я так просто…

— Так просто, — повторил и хищно прищурил глаза Обмани смерть, — ну если всё так просто, то задирай юбку, становись раком, ручками для удобства в подоконник упрись, а уж дальше я сам.

Даша с испуганной растерянностью на него смотрела, теперь рядом с ней стоял совсем другой человек. Чужой, жесткий, властный, сильный, беспощадный. Физически было видно, как он весь подобрался, сгруппировал мышцы для хищного броска. Мгновенно укол страха у девушки быстро прошел. И она непреклонно:

— Нет! — твердо сказала Даша и сделала шаг назад.

— Не нравиться? — расслабляя мышцы усмехнулся Обмани смерть, — так вот милая девочка, праздно болтать о любви это все равно, что заниматься сексом просто так в любом месте. Подлинная любовь, болтовни на досуге не признает. А во всеуслышание о ней говорить дозволено только поэтам. Всё остальное просто суррогат, который выдают за натуральный продукт. Этот суррогат уже наше поколение потребляло, а ваше почти полностью им отравлено.

— А она вообще то есть, эта любовь? — мрачно, подавлено спросила Даша, — я честно говоря, ее не встречала, ну если родителей не считать, а у самой… да и знакомые все больше про и о сексе треплются.

— Это как Бог, — осторожно и неуверенно подбирая слова сказал Обмани смерть, — для атеистов его нет, для верующих Он есть. Все дело в вере. Не смотря на всё, что с тобой уже произошло, ты Даша еще очень юна…

Девушка недоверчиво усмехнулась, но Обмани смерть настойчиво продолжил:

— Ты не улыбайся, я не о физиологии сейчас говорю, а о духовной зрелости. Вот послушай, я тебе сейчас прочитаю…

— Стихи? — чуточку насмешливо спросила Даша.

— Агрономические, — в тон ей ответил Обмани смерть и достал из аптечки листок бумаги. Развернул лист, с наигранной торжественностью предложил:

— Слушай! — и начал негромко читать, — «Бабушкино» - это ценный зимний сорт яблок русского происхождения. Плоды устойчивы к парше в средней степени; заболевание плодовой гнилью встречается редко. Деревья поздно вступают в период плодоношения. Урожайность средняя. Деревья долговечные и плодоносят до 60 и более лет. Незрелые плоды прочно держатся на дереве, но в период съёмной зрелости легко снимаются при сборке урожая или осыпаются от ветра. Сорт зимний. Плоды хорошо сохраняются в лёжке до мая или даже до июня, давая лишь небольшой отход в хранении и мало теряя во вкусе. Вполне зрелые плоды выделяются очень хорошим кисловато-сладким, слегка пряным вкусом; мякоть их сочная и в лёжке делается ароматичной.

Прочитав текст Обмани смерть убрал лист в аптечку.

— Вот ты Даша и есть эта яблоня/яблочко. У тебя все еще будет… главное не заледенеть и не упасть от холодного ветра нашего времени.

Вызовом запиликал сотовый телефон.

— Даша ты где? — прозвучал в аппарате встревоженный голос Татьяны.

— Уже в подъезде мама, — мягко и ласково ответила Даша, — сейчас поднимусь.

— Странный вы Петр Николаевич, — отключив и убрав телефон, задумчиво заметила Даша, — Трудно вас понять, у вас как слой за слоем сходит с лица и все новые и новые черты открываются, я вас иногда просто боюсь.

— Ты тоже не подарок, — любезно ответил ей Обмани смерть.

— Как вы думаете, вот та девушка Ирина, она придет лечиться? — следую только ей понятному ассоциативному повороту в разговоре, после секундной заминки спросила Даша.

— Она обречена, — уверенно сказал Обмани смерть, — И я в чудеса не верю.

— А я верю, — Даша улыбнулась и поправилась, — По крайней мере, пока верю. Я же зимнее яблочко и мне не скоро дозреть до вашего цинизма.

Эти люди уже выбрали себе судьбу. Прошедшие дни подготовки к акциям вдавливались как патроны в магазин автомата, всё вошло до упора, можно подсоединять магазин к оружию и открывать огонь.

Смерть вышла на огневой рубеж, серия убийств началась. Они преступили закон государства и стали его преступниками. И каждый из них знал, рано или поздно, но их уничтожат.

 

Глава третья

Наркоз, яркий режущий свет ламп, разрез, под скальпелем обнажая внутренние органы расходится плоть человека, кровь на столе, зажим краев раны, уверенные движения врача. Идет операция. Здесь на столе режут и причиняют боль для спасения жизни. И на операции хирург как капитан морского судна — первый после Бога. Девушка в медицинской униформе осторожно салфеткой убирает пот с лица хирурга, он благодарно и одобрительно улыбается операционной сестре и жестом ей показывает: «Начинай». Игла в ее руках, ровный шов на теле человека. Операция окончена, жизнь спасена. Хирург подмигнул девушке и с поднятыми вверх на уровне груди руками выходит из операционной.

После операции, где Даша стояла у стола как операционная сестра и подавала врачу хирургу инструменты, а потом с его разрешения, аккуратно сшивала, накладывала шов на сделанные разрезы на теле оперируемого человека, Даша вышла обессиленная и почти счастливая. Операция плановая, прошла без осложнений, больной поправится, а швы она наложила не хуже опытного хирурга. Присела на кресло в ординаторской отделения, облокотилась на стол, закрыла глаза.

— Дашенька, — старшая медсестра отделения неслышно вошла в помещение и остановилась рядом с ней, — ты почему не накрашенная? Нельзя так! Ты молодая девушка и всегда должна быть во всеоружии.

— У меня лицо сильно потеет на операциях, — открыла глаза и глядя на моложавую средних лет полноватую женщину, вежливо ответила Даша, — краска «поплывет» и будет мешать.

— Сходи наложи макияж, — посоветовала медсестра и чуть улыбнулась, — к нам в платную палату «богатенького буратинку» положили. Ты девушка на выданье, присмотрись, может…

— Почему это к нам? — удивилась Даша, — мы же бедные «муниципалы», а если он такой богатый то пусть и в клинику для богатых ложится, или за границу едет.

— Дашенька, — тихонько засмеялась медсестра, — в этой платной клинике «Гален» только красивых рекламных «понтов» много, а опытные и толковые врачи практики у нас работают. А твой папа… о нем слава по всему городу идет. А к своему здоровью наши господа трепетно относятся. Наш «Буратино» справки навел, и узнал где работает лучший врач по его заболеванию, звонок из губернской администрации и наш «Главный» его лично к твоему отцу привел. Богатые они любят, взять всё, что получше, да подешевле.

— Я может и получше, — усмехнулась Даша, — но не по дешевле, и уж тем более не дешевая подстилка для «платных».

— Я не в этом смысле, — всплеснула руками медсестра.

— А я в этом, — отрезала Даша.

— Чуть не забыла, — недовольно буркнула старшая медсестра, — тут Ирка шалава тебя спрашивала, я ей говорю, ты на операции, а она, я подожду.

— Вы разве ее знаете? — сухо поинтересовалась Даша.

— Знаю, — все так же недовольно сказала женщина, — ее тетка у нас главным провизором в больнице работала. Бездетная, вот и взяла племянницу сироту из деревни, в училище её устроила. Потом тетку арестовали, в тюрьме она умерла, а Ирка с «катушек съехала» связалась невесть с кем, из медучилища ее выгнали.

— Позовите Иру в отделение, — негромко попросила Даша.

— Я тебе… — возмутилась старшая медсестра.

— Мне надо заполнять истории болезни, а потом внести их базу данных, — Даша рукой показала на стопку книжек и мерцающий на столе монитор, и безапелляционно, с властными так похожими на голос ее отца интонациями, с нажимом повторила:

— Пожалуйста, пригласите Ирину ко мне в ординаторскую.

Хлопнула за ушедшей медсестрой дверь и Даша услышала, как намеренно громко:

— Ишь цаца какая, еще и не врач, а так «сопля зеленая» и туда же «ко мне в ординаторскую», как же папа завотделением, — возмущенно говорила старшая медсестра, и уже приглушенно, — небось такая же блять как эта Ирка. А корчит то из себя, «не подстилка она», а кто же ты?

Ирина вошла в помещение и неловко переминаясь с ноги на ногу остановилась у двери.

— Проходи, садись, — приветливо предложила ей Даша, внимательно как врач, рассматривая опухшее больное лицо девушки.

— Ты на лечение? — после того как Ирина села в кресло напротив, спросила Даша, — А что так поздно, уже два месяца прошло.

— Веньку убили, — тускло сказала Ира, — утром его похоронила и сюда.

— А полиция, что они говорят? — дрогнула голосом и лицом Даша.

— А чё им говорить? — с ненавистью бросила Ира, — они же его и убили. Мы денег меньше стали приносить, вот они Веньку стали бить и учить. Он пыток не выдержал и умер.

— То есть как это денег не принесли? — изумилась Даша, — Каких еще денег?

— Мы под полицаями работали, — нервно и тихо сказала Ирина, — на крючке у них сидели, почти всё что награбили им и относили. А тут нет и всё, двух ребят вы покалечили, Венька дома больной валялся. У меня одной грабить сил не хватало, на трассу пошла стоять, так там сутенеры девок меня избили и выгнали. Нет денег, за нами приехали наши «хозява» и в опорный пункт. Там Веньку бить стали, а меня наручниками к батарее приковали и…

Ирина скривилась, хотела сплюнуть на пол, но взглянув на Дашу подавилась слюней и закашлялась. Даша быстро налила из пластиковой бутыли и дала ей стакан воды. Ирина выпила воду мелкими глотками и с отвращением:

— Весь участок заставили обслужить. Рот только прополощу и по новой. Хохочут. А тут Венька лежит на полу и уже не двигается, умер. Эти мне и говорят: «Пиши заяву, что ты его избитого и уже мертвого нашла и к нам принесла. Мы ему помощь хотели оказать, но не смогли. Кто его бил ты не знаешь. Поняла? Пиши сука, а то и тебя забьем, а потом выкинем вас обоих на свалку, а так ты его хоть похоронить сможешь». Я и написала. Труп Веньки «Скорая» забрала. Сегодня утром отдали.

— Это мафия что ли? — неуверенно спросила Даша.

— Киношек по «ящику» насмотрелась? Какая еще мафия? — сморщилась Ирина, и сквозь выступившие слезы, — Просто скоты.

— Не все наверно, — осторожно возразила Даша, — мне вот говорили…

— Я про всех не знаю, — перебила ее Ирина и ладонью вытерла слезы, — я про тех кто меня мучил, кто Веньку убил, это…

Ирина матерно и неумело выругалась. Даша недовольно поморщилась.

— Ты вся такая чистенькая, хорошенькая, — заметив её гримасу то ли с завистью, то ли с пренебрежением рассматривая Дашу, сказала Ирина, — жизни не знаешь, мама — папа, небось и любовник приличный имеется. Уж не тот ли дядька? А ничего мужик и защитить сможет.

Даша почувствовала как у нее непроизвольно от спазма воспоминания судорожно напряглись мышцы живота. Чистенькая, жизни не знает? Не будет же она рассказывать этой наркоманке, что и её жизнь повалила и изнасиловала, и как она встала с истерзанной душой и отомстила. Не будет. Сжав губы, Даша промолчала.

— Брезгуешь мною? — жалко кривя рот в подобии улыбки, спросила Ирина.

— Я на врача учусь, — тихо сказала Даша, — мне брезговать чужими страданиями нельзя.

Участливо спросила:

— Может тебе укольчик поставить? Могу тройчатку сделать. Это…

— Анальгин, папаверин, димедрол, жаропонижающее и успокаивающее, — договорила Ирина и надломлено, — всё хватит с меня укольчиков. Помочь сможешь?

— Третья плановая скоро закончится, — мельком взглянув на циферблат настенных часов, решительно сказала Даша, — отец освободится, поговорю с ним. А по Вене, могу попросить заняться этим делом Петра Николаевича, ну этот тот мужик, он адвокат.

— Адвокат? — насторожилась Ирина, — то-то он все сразу сечёт.

И помедлив договорила:

— Не верь этой адвокатской сволочи Даша, они с полицаями все повязаны, с их рук кормятся. Есть «бабки» может ещё и вытащат, нет, так ещё и в яму подтолкнут.

— Так и среди врачей полно тех кто только за деньги лечит, — чуть обидевшись за Петра Николаевича, возразила Даша, — но ты же ко мне пришла.

Теперь замолчала Ирина. Они молчали две эти девушки такие похожие и совсем разные. Одна сломленная и отравлена наркотиками, другая отравлена смертью людей которых она убила и близкой смертью тех кого готовилась убить. Они живут в России начала третьего тысячелетия и обе отравлены судьбой этой страны.

С обхода палат в ординаторскую стали возвращаться врачи. Ирина тихонько вышла, Даша дожидаясь когда освободится ее отец, заполняла истории болезни, машинально отвечала на вопросы, механически улыбалась звучащим шуткам и рассказанным анекдотам.

— Дарья Сергеевна, — уважительно обратилась к Даше зашедшая в ординаторскую дежурная молоденькая медсестра, — вас Сергей Александрович зовет.

Заведующий отделением Сергей Александрович Мишин разбирал и быстро подписывал бумаги на своем столе. Вал бумажной волокиты нарастал и чем больше сокращалось финансирование медицины, чем быстрее снижалось качество и количество медицинской помощи, тем стремительнее росло количество отчетов, планов, графиков, в которых требовалось показать, что всё хорошо, ну просто всё отлично и надо продолжать оптимизировать и минимизировать бюджетные расходы и уж тогда то… Почувствовав сильнейшее раздражение Мишин отшвырнул очередной лист бумаги. «Эффективные менеджеры, — как матерное ругательство вполголоса выплюнул он слова, и обращаясь не известно к кому добавил, — Кретины! Болезни не лечат отчетами о благополучии, стабильности и всеобщём бумажном благоденствии».

Медицина медленно агонизировала и мучительно умирала, и дело было даже не в недостатке финансирования, страшное было то, что старую гвардию врачей стали заменять эффективные менеджеры с дипломами медицинских академий, они не лечили, они предоставляли по прейскуранту медицинские услуги, только и всего. Многие из этих специалистов учились за плату и теперь старались как можно быстрее вернуть потраченные на получение дипломов деньги, а дальше получать стабильно растущую прибыль с вложенного капитала. Качество лечения ухудшалось, его стоимость неуклонно возрастала. Общий неуклонно снижающийся уровень квалификации врачей, заметно сказывался даже в дорогих частных клиниках. А в остальных… В приемных отделениях государственных и муниципальных больниц нуждающихся в помощи иногда не осматривают часами, младший персонал замотанный тяжелой работой и озлобленный нищетой, хамит больным, врачи бывают цинично безразличны. Эффективный менеджмент благополучно уничтоживший производственный сектор экономики, медленно, но верно уничтожал последнее, что осталось образование и медицину.

Иногда от бессилия хотелось выть, чаще материться и работать дальше. Сергей Александрович тяжело вздохнул и взяв отброшенный лист отчета, стал его заполнять. В дверь кабинета несильно постучали.

— Даша, — недовольно с нерастраченным раздражением сказал Сергей Александрович, зашедшей дочери, — мне звонили из медакадемии, ты стала пропускать занятия. Это не допустимо. Я не лезу и не собираюсь лезть в твою жизнь, но мне непонятно, что тебя молодую девушку может связывать с Петром.

«Убийство» — чуть не сказала Даша, и промолчала.

Сергей Александрович, посмотрел на дочь и легонько вздохнул. Как изменилась! Лицо совсем другое стало, была милая, родная, в меру своевольная, чуточку капризная девочка, а теперь у молодой женщины напряжено спокойное, волевое лицо, как у хирурга на сложной операции. Он не знал, что именно такое выражение бывает и у него, когда он стоит за операционным столом.

— Если у вас, — заметно сбавил тон Сергей Александрович, — такие уж доверительные, — он интонационно саркастически подчеркнул слово «доверительные» — отношения, то по крайней мере убеди этого старого больного кобеля начать лечение.

— Про кобелиные «подвиги» своего друга тебе папочка наверно лучше меня известно, — едко бросила Даша, и подозрительно, — Вы может на пару по девочкам ходили, а?

Глядя на вытянувшееся, смущенное лицо отца Даша негромко искренне засмеялась. Этим смехом как родниковой водой смыло с нее напряжение, раздражение от отцовских поучений и свою уверенную готовность к резкому ответу.

— Папочка, — уже нежно и ласково продолжила говорить она, — ты напрасно беспокоишься, с Петром Николаевичем просто интересно общаться. А по остальному не волнуйся, я яблочко зимнее и голову от мужиков терять не намерена. Рожать тебе внуков буду только от нормального, здорового мужика с хорошей наследственностью. Еще и предварительных анализов от него потребую.

— Все шутишь Дашка, — ответно улыбнулся повеселевшей дочери Сергей Александрович, — но как врач за ответ ставлю тебе «два», любовь это такая биохимия, сразу мозг отключает, тут уж не до анализов.

В кабинет не постучавшись зашел пухлый невысокий одетый в дорогой спортивный костюм пациент.

— Доктор, — сразу от порога, властно капризным тоном потребовал он, — пусть меня в другую палату переведут, в этом вонючем нужнике я находиться не буду и срать в общем туалете не собираюсь.

— В моем отделении это единственная одноместная палата с телевизором и кондиционером, — сдержанно ответил Сергей Александрович Мишин, — А вы имеете полное право покинуть больницу и переселится в номер — люкс пятизвездочного отеля. И пусть полостную операцию вам проводят его менеджеры.

— Мне что главному позвонить, — надменно с угрозой процедил пациент, — чтобы тебя в чувство привели?

— Звоните, — разведя сцепленный в замок ладони рук и пренебрежительно улыбнувшись разрешил Мишин и с холодной издевкой добавил, — и сообщите ему, что по результатам анализов, вам необходимо экстренное оперативное вмешательство. Время сутки. Желаю вам за это время найти другого, более компетентного врача, чем я и мои коллеги.

— Я же пошутил доктор, извините, — сразу меняя нагловатый тон пошел на попятную пациент и испуганно пролепетал, — что всё так плохо?

— Идите и готовьтесь к операции, — ледяным «докторским» тоном сказал Мишин, — и не забудьте, сутки вам жрать категорически запрещается. Для очистки кишечника вам будут делать клизму, при этой процедуре воздержитесь от хамства персоналу. И ещё помните, если «тыкать» при обращении ко мне будете вы, то мне это безразлично, а вот если во время операции тыкну я, то последствия будут намного более серьезными.

— Вот ведь тварь, — с брезгливым отвращением глядя за закрывшуюся за пациентом дверь, вполголоса заметил Сергей Александрович, — так и тянет забыть ножницы у него в брюхе, а потом зашить.

— Папа? — удивленно подняла брови Даша.

— Три года назад, ты тогда только в академию поступила, этот тип выиграл губернский конкурс на поставку медикаментов. Хапнул миллионы. А все поставленные импортные лекарства были давно просрочены. Наш старший провизор Клавдия Васильевна их исследовала в лаборатории и дала заключение об их непригодности. Ей тогдашний главный врач приказал молчать. Врачи ничего не зная назначали эти лекарства к применению. Умерли люди. Эта мразь легко отвертелась. А врачей обвинили в преступной халатности. Провизора тоже арестовали, все её докладные и результаты исследований исчезли. На следующий день после ареста Клава умерла в камере от сердечного приступа. Я тогда просил Петра взять на себя защиту наших врачей. Прокурор просил для них по семь лет, Петру удалось вытянуть своих подзащитных на условное до двух.

Сергей осекся и глядя мимо дочери договорил:

— После оглашения приговора, мать умершего в больнице мальчика, плюнула Петру в лицо прямо в зале суда.

Сергей Александрович вышел из-за стола, отвернувшись от дочери подошел к окну и глухо сказал:

— Я врач, я не могу уничтожить эту тварь на операционном столе. Но рано или поздно он ответит.

Даша стиснув зубы смотрела на опять повернувшегося к ней лицом отца, а тот:

— Ты знаешь дочка, я атеист и любую религию положительно оцениваю прежде всего за ее великолепный психотерапевтический эффект, но иногда мне хочется верить, что Бог есть и этих тварей ждет возмездие в этой жизни и муки в преисподней.

Сергей Александрович смотрел на дочь и не знал, что это она возмездие. Он чуть устало улыбнулся Даше и:

— Что-то я заговорился, понесло, пора самому успокаивающие лекарства принимать.

— Бассейн, сауна, чай на травах, — серьезно посоветовала Даша, — и ежедневно умеренные физические упражнения на свежем воздухе. Вот Петр Николаевич тот турник предпочитает. И фигура у него, — критически оглядывая сутуловатого и слегка располневшего отца заметила Даша, — лучше, чем у тебя.

— Я же не кобель, — отшутился Сергей Александрович, — мне самок своей фигурой завлекать не надо.

— Конечно, — сварливо ответила Даша, — ты в лучших хирургических традициях предпочитаешь С2H5OH одноразовый прием по 50 граммов после окончания операционного дня. А их у тебя два плановых в неделю и это не считая экстренных случаев оперативного вмешательства. Сколько в неделю Spiritus aethylicus выходит?

— Химическими формулами, да еще и по латыни! — довольно заулыбался Сергей Александрович, — молодец Дашка. Но, — в той же шутливой манере он поднял указательный палец вверх, — Medice, cura te ipsum! — Врачу, исцелися сам. А мужской алкоголизм излечим.

— Ты пока не алкоголик, — примирительно возразила Даша.

— И на том доченька спасибо, — уже без улыбки сказал заведующий отделением и служебным тоном, — ну иди, у меня дел много.

Помрачневшая Даша не встала со стула на котором сидела.

— В чём дело? — недовольно спросил ее отец.

— Племянница провизора о которой ты говорил, — сказала Даша, — сидит в коридоре отделения. Она наркоманка. Хочет лечиться.

— И при чем тут я? — не глядя на дочь, пробурчал Сергей Александрович, — у нас отделение хирургии, а не психоневрологический диспансер.

Быстро взглянул на напряженную дочь и опять опустил глаза.

— Могу в диспансер позвонить, там ее примут.

— Папа! — повысила голос Даша, — я тебя прошу. И не надо пустых отговорок: «не мой профиль». Ты знаешь как лечить наркоманов.

— Знаю, — не отрывая взгляда от стола заваленного бумагами, кивнул Сергей Александрович, — и любой грамотный врач это знает. А ещё я знаю, что женская наркомания как и женский алкоголизм практически не излечима. У меня тут хватает больных которых я могу спасти, а вот мест в отделении не хватает. Очередь на плановые операции уже на полгода расписана. Я не могу и не хочу бросать десятки больных, чтобы еще раз убедиться в том, что я не смогу вылечить даже одну наркоманку. Минимальный срок лечения от наркозависимости шесть месяцев, а срок пребывания в стационаре по утвержденной Минздравом инструкции не должен превышать десяти дней. Даже если я напишу фальшивый диагноз и положу ее к нам, то посчитай сколько людей останется без операций пока эта девушка будет занимать их койко-место.

Даша понимающе и ласково улыбнулась отцу, таким же убежденным тоном он выговаривал ей, когда она в детстве приносила в их чистенькую квартиру грязных, голодных и часто больных котят и щенков. Он строго говорил ей, что всех не спасешь и должен быть естественный отбор, что у её мамы аллергия на животных. А потом, они вместе листали справочник ветеринара, и он показывал ей как осуществлять диагностику, каким лекарствами надо лечить. И с гордостью говорил недовольной чихающей от аллергии жене: «Даша вырастет и станет толковым врачом, ты уж потерпи Таня» Мама Даши терпела, а вылеченных малышей пристраивала по знакомым.

— Ну ладно, — строго глядя на улыбающуюся ему дочь, недовольно сказал ее отец, — пригласи эту наркоманку ко мне.

Вошедшей в сопровождении дочери, Ирине врач сесть не предложил. Оглядел вставшую перед ним бледную, худосочную с одутловатым изможденным лицом девушку, намеренно безинтонационным тоном на «вы» спросил:

— Хотите лечиться?

Ира поспешно кивнула испуганно и вопросительно глянула на вставшую рядом с ней Дашу, та ей ободряюще улыбнулась.

— Главное и первое при лечении наркомании, — бесстрастно сказал врач, — это мотивация больного. Если у вас сильная мотивация, то я начну вас лечить, но если это решение вами принято только под влиянием абстинентного синдрома, то я зря потрачу время.

Сергей Александрович сильно сжал челюсти, на лице выступили желваки.

— Хочу обратно стать человеком. Подохнуть на свалке не желаю, — хрипло ответила Ирина и чуть запнувшись, договорила, — Всё остальное моё дело.

— Второе правило при лечении зависимости, — продолжая внимательно рассматривать девушку, сказал врач, — это неукоснительное соблюдение всех назначенных процедур. Если хоть одно моё назначение будет вами проигнорировано, то вы отсюда уйдете. Ясно?

— Можете меня привязывать и бить, — преодолевая спазм в горле, прохрипела Ирина.

— Это не поможет, — усмехнулся врач, — знаю, что и такую методику используют, но я ее противник. У вас паспорт с собой?

Ирина торопливо достала из дешевого пакета и протянула врачу все свои документы, тот их бегло просмотрел.

— Полиса ОМС нет, трудовой книжки нет. Возраст семнадцать лет, это уже хорошо. Академическая справка из медучилища, а вот это просто замечательно.

Вернув девушке документы и задумавшись Сергей Александрович пальцами по столу пробарабанил «дробь-тревогу», потом принял решение:

— Я звоню в кадры, — размеренно заговорил он, — вас принимают на работу санитаркой и направляют в моё отделение. Это тяжелая, грязная, неблагодарная и плохо оплачиваемая работа. Шесть месяцев вы проработаете санитаркой, жить вам придется в женской палате на приставной койке, а питаться в столовой для больных. Один раз в месяц вам будут проводить полную очистку крови. В перерывах будем поддерживать ваш организм внутримышечными инъекциями витаминов. Первый месяц в период обострения абстинентного синдрома, вам будут частично его снимать введением транквилизаторов, это немного облегчит ваше состояние. Как можно больше работайте, вам нужно восстановить силу и эластичность мышц. Дополнительно вам необходимо выполнять реабилитирующие физические упражнения в зале лечебной физкультуры. Все остальное зависит только от вас. Как только вас оформят на работу, вы вернетесь ко мне, и я выпишу вам направления к специалистам. Перед назначением лечебных процедур, вам необходимо пройти полное обследование.

— Ладно. Спасибо. Согласна, — неловко и отрывисто пробормотала Ирина.

— Должен вам откровенно сказать, что я не верю, что у вас хватит моральных сил, пройти полный курс лечения, — очень спокойно заявил врач, — Но если я ошибся и вы излечитесь, то я помогу вам восстановиться в училище и вы получите среднее медицинское образование.

— Я вас «разочарую», — судорожно попыталась улыбнуться врачу, Ирина, — я вылечусь.

Девушка повернулась лицом к Даше.

— Не знаю как у тебя дальше всё сложится по жизни, — глухо сказала Ирина, — но один человек, за тебя точно молиться будет.

— Идите оформляться в кадры, — властно приказал заведующий отделением, девушке.

Ирина быстро вышла и аккуратно закрыла за собой дверь.

— Ну вот ты и становишься врачом, — с кислой миной, сказал дочери Сергей Александрович, — один «молельщик» у тебя уже есть.

— А почему ты это сказал таким странным тоном? — недоумевала Даша.

— Пока они больны и нуждаются в нашей помощи, — с накопившимся возрастным скепсисом сказал Сергей Александрович, — они обещают все, что угодно и даже искренне верят в то, что сдержат свои обещания. А поправившись, нас забывают. Многие врачи, особенно идеалисты и романтики нашего дела, быстро впадают от этого в профессиональный цинизм. Кроме приобретения сугубо медицинского опыта почти каждый врач проходит путь от идеалиста до циника, и от цинизма к профессионализму. Помни это Даша и не верь в благодарность, помнить добро это удел немногих, просто хорошо делай свое дело.

— Говорят, дочери отцов больше любят, — старясь избежать пафосного тона, мягко сказала Даша, — а я… знаешь папа, я тобой всегда гордилась.

— Ты уже взрослая Даша, — тихо сказал Сергей Александрович, — и мой тебе совет, не сотвори кумира — разочаруешься, не лети к солнцу — сгоришь.

В эту минуту они как никогда сильно почувствовали своё кровное и духовное родство, все то, что связывало их от тех кто уже давно ушёл к тем кто еще не родился.

Счастливы те семьи, в которых духовная связь между родителями и детьми не рвется с годами, а образует прочную неразрывную кровную нить связывающую поколения. Каждая такая семья это не сдавшаяся крепость России, ее последний оплот и надежда.

 

Глава четвертая

Теперь они встречались на только конспиративной квартире. Жилой «спальный» район. Небольшая однокомнатная квартира, в панельном семи подъездном девятиэтажном доме, хозяин квартиры, уехав на заработки в столицу, с удовольствием сдал свою площадь. В таких домах люди даже живущие в квартирах на одной площадке плохо знают друг друга и безразличны к чужими делами и проблемам. Главное вовремя вносить все коммунальные платежи, не раздражать соседей музыкой и вызывающим поведением. Почти идеальный вариант. По «легенде» которую аккуратно с недомолвками сообщили ближайшим соседям, Даша дальняя родственница хозяина присматривает за квартирой и использует ее для встречи с «другом». Никого это не заинтересовало. Не то время, чтобы обсуждать легкомысленную девицу, у каждого включая пенсионеров было слишком много своих проблем.

— Ну и что? — спокойно спросил и посмотрел на Дашу, Обмани смерть, когда она волнуясь рассказала, что группа наркоманов-налетчиков «Вампиры» работала под прикрытием чинов полиции и отдавала им добычу.

— Вас это не удивляет? — поразилась Даша, — И что, сделать ничего нельзя? Ну хоть привлечь этих полицаев за убийство Сени.

Обмани смерть насмешливо посмотрел на Дашу и пренебрежительно присвистнул:

— Даша, — рассудительно сказал, он, — ну не смеши ты меня, ты же умная девочка. Где доказательства? Показания больной наркоманки? Так есть ею же написанное заявление в котором она пояснила, что нашла избитого парня, принесла его в участок, а честные глубоко порядочные полицейские хотели его спасти, но увы не смогли. Докажешь обратное?

— Наверно правильно Ира сказала: «Не верь этой адвокатской сволочи, они все с полицаями повязаны, с их рук кормятся. Есть «бабки» может ещё и вытащат, нет, так еще и в яму подтолкнут», — ожесточенно бросила Даша, — Это так?

— По уголовным делам, так, — пожал плечами Обмани смерть, — где-то больше, где-то меньше. У нас последние годы всё решает не уровень квалификации адвоката, не состязательность сторон в процессе, а элементарные, основанные на материальной выгоде отношения. Работа адвоката свелась к функции передаточного механизма. Взял деньги — отдал деньги. А те кто по назначению работают, так те на девяносто процентов с полицией сотрудничают и подзащитных топят. Иначе в следующий раз их просто не назначат, а в другом более выгодном деле навстречу не пойдут, ещё и гнилой слушок запустят: этот защитник «дерьмо» и сделать ничего сможет. Особенно эти отношения характерны для провинции, в столице у хорошего адвоката ещё есть шанс, вытащить клиента не прибегая к взяткам, то у нас в «глубинке» его просто нет. Да и в столицах уже, — пренебрежительно махнул рукой Обмани смерть, — по серьезным, особенно по политическим делам, адвокат просто бессилен, пусть хоть трижды закон на стороне его подзащитного, судам, прокурорам, следствию на это плевать.

Обмани смерть посмотрел на смущенную девушку и негромко рассмеялся:

— Милая подельница, — с оттенком не злой насмешки продолжил он говорить, — будь всё иначе, то ты стала бы не снайпером — убийцей, а уважаемым врачом, впоследствии почтенным доктором медицинских наук, я тихо пукал бы в доме престарелых, Кольцов дослужился до бравого полковника, а в отставке мирно заведовал пасекой в монастыре. Не уподобляйся оппозиционерам на митингах, те хотят сменить власть, а когда система, что для неё вполне естественно, активно защищается, негодуют и удивляются, что по отношению к ним законы не соблюдают. Какой закон? Когда дело касается лично твоей «шкуры» действует только один закон: «Убей! Или убьют тебя!» Система пока ещё пытается «сохранить лицо» и открыто никого не убивают. Но, стоит им почуять реальную угрозу, то они легко перешагнут это черту. Так же как ее уже перешагнула ты.

Обмани смерть замолчал. Подошел к стоявшей девушке, ладонью ласково как утешая ребенка, растрепал ее прическу, на ее недоумевающий взгляд, смутившись заметил:

— Волосы у тебя длинные и густые, тебе их надо постричь покороче. А то оставишь свой длинный волосок на месте преступления, эксперты проведут по нему анализ ДНК, и даже вернее чем по отпечаткам пальцев, при наличии контрольного экземпляра идентифицируют твою личность.

— Хорошо, — чуть отстранившись, кивнула Даша, — уже сегодня в парикмахерскую схожу. И все же по Вене? Может и этих полицаев тоже…

— Нет, — решительно прервал ее Обмани смерть, — не одна цель, не должна вести к тебе. Запомни. Никаких даже косвенных связей. А с Ириной ты не только знакома, но теперь и работаешь вместе. Если тронуть убийц твоего друга детства, то полиция, зная о связи между твоим приятелем и Ириной, установит что и ты с ним знакома. Тогда вас и в частности тебя начнут проверять по всем эпизодам. Ты должна быть вне подозрений.

Обмани смерть усмехнулся и жестко договорил:

— Друг твоего детства, все равно был обречен. Могу тебе рассказать, как такие дела делают. Все очень просто. Его взяли в момент когда он был под действием наркотиков или его поймали как грабителя, это не важно. Наркоманов очень легко расколоть и заставить подписать, всё что угодно, даже и пытать не надо, бросить в камеру на 48 часов, пусть их ломает, потом предложить кольнуться, и они кого угодно сдадут не задумываясь. Этот Веня скорее всего взял на себя не раскрытые грабежи и дал подписку о сотрудничестве. Протокол, где он дал признательные показания оформили без конкретной даты его составления. Затем его отпустили. Через некоторое время стали шантажировать, гони «бабки» или не только посадим, но и всем сообщим, что ты «стукач», «дятел», «барабанщик». А где взять деньги такому как Веня? У него даже навыков и ловкости вора и то нет, значит только самому стать «толкачем» продавцом наркотиков или грабеж, вот он и грабил. И девушку его также шантажировали или оказывай сексуальные услуги, или обоих в зону. Но эти несчастные глупые детишки не знали или не хотели знать, что их все равно бы упекли за решетку. Полиции нужны хорошие статистические показатели раскрываемости преступлений, так что через некоторое время «Вампиров» все равно бы арестовали и закрыли за их счёт все нераскрытые уличные грабежи, а возможно и парочку нераскрытых уличных убийств на них готовились повесить. Повышение по службе, благодарность, премия одним, муки наркомана, большой срок, а дальше и смерть в зоне, другим. И по новому кругу, наркоманов становится все больше и больше, можно расширять свой «бизнес» разорение не грозит.

— Бизнес, — глухо повторила Даша, и с отвращением, — такой бизнес сродни работе концлагеря где из тел заключенных варили мыло, а из содранной человеческой кожи изготовляли милые галантерейные безделушки.

— Есть разница, — тихо ответил Обмани смерть, — в концлагерях в основном держали военнопленных или жителей завоеванных территорий. У нас, то что я тебе рассказал, проделывают с соотечественниками. И дело не столько в наркоманах, они сами выбрали свою участь, дело в том, что они будут губить своих близких, грабить, бить, убивать обычных беззащитных людей. Не каждый, как ты, сможет дать отпор и защитить свою жизнь. И с ростом наркомании, алкоголизма круг потенциальных жертв становится все шире и шире, в принципе каждый уже жертва. Добавь к этому рост межнациональных конфликтов, уничтожение производственного сектора экономики, тотальную коррупцию. Вот и получается, что мы живем как в камере смертников, только неизвестно когда вызовут на выход исполнители — палачи. И как все смертники мы надеемся на помилование.

— Но это же ведет к деградации и уничтожению населения, — отчаянно крикнула Даша, — это же явный геноцид.

— Не кричи, — поморщился и тихо попросил Обмани смерть, — Знаешь как они рассуждают? У меня был один подзащитный, вполне надежная, любимая и доверенная сволочь местной верхушки. Помнишь гибель взрослых и детей в обвалившейся общаге? Его работа. Так вот он мне говорил: «Все нормально. Это естественный отбор. Слабые дохнут, сильные выживают». Стремительно растущая убыль коренного населения покрывается за счет массового ввоза мигрантов. Еще и попрекают: «Это вы «коренные» рожать и работать на наших условиях не хотите! Алкаши, быдло и бездельники! Ладно, других найдем, это не проблема. Подыхайте, замена готова».

— Глупо, — хмуро заметила Даша, — это глупо. Освоившись, вытеснив и заменив местное население, мигранты вышвырнут, а то и просто вырежут и этих чиновников — бизнесменов и их полицейскую охрану. Они что совсем думать разучились? Это же очевидно!

— Они думают не головой, а брюхом, — спокойно сказал Обмани смерть, — верхушка и среднее командное звено системы сиамских близнецов «власть и бизнес» своё личное будущее с будущим нашей страны не связывают. Их обслуга из чиновников и карательных органов, дальше получения хорошего денежного содержания и права на получение мелких сторонних доходов, мыслить просто не в состоянии, их интерес любыми способами удержатся на своем месте. Я так предполагаю: верхушка планирует удержаться у власти еще десять — двенадцать лет, за это время высосать из страны последние ресурсы, капитализировать их в странах с благоприятным инвестиционным климатом и спокойно уйти. Может парочку своих т. к. сказать руководителей и бросят на растерзание толпы, не жалко, они своё дело уже сделали, они же за них всех и ответят. А мы останемся. Полностью недееспособный аппарат управления, которому население не доверяет и которое ненавидит. Разваленная экономика не способная без уже проданных природных ресурсов обеспечить даже минимум потребностей общества. Миллионы объединенных этнической принадлежностью и религиозными взглядами мигрантов оставшихся без средств к существованию и миллионы разобщенных, обозленных от голода и уже утративших страх перед властью «коренных» народов. Это будет такой социальный «ядерный» взрыв, перед которым все ужасы гражданской войны прошлого века покажутся просто эталоном гуманизма. Вдоль границ страны, сопредельные государства введут «карантин», под «охи» и «ахи» пустых резолюций подождут пока мы друг друга вырежем, потом введут оккупационные войска устанавливать «закон и порядок». И всё, бизнес проект «рашка» можно считать закрытым. Слава Богу, я до этого не доживу.

— Россия это не рашка, — непреклонно, уверенно, жестко сказала Даша и с долей неприязни добавила, — Хватит каркать.

Она в упор смотрела на этого немолодого и еще сильного человека, тело которого уже было поражено метастазами, жалела его и не могла понять. Она не могла понять его и миллионы других таких — же как он, раздавленных ежедневными заботами «о хлебе насущном» которые всё знают, прекрасно понимают что их ждёт, много и бесцельно болтающих, а то и просто, то ноющих — то жалко скулящих и ждущих что кто то за них должен сделать операцию по спасению их собственной жизни, а потом пройти трудный, долгий и мучительно болезненный курс реабилитационного лечения. Даже эту гопницу и наркоманку Ирину, Даша понимала лучше, та нашла в себе силы подняться, работала и лечилась, убирала грязь и нечистоты из больничных палат и грязь из своего организма, плакала мучаясь от наркотической ломки, а потом снова шла работать.

— Не понимаешь меня, да? — слабо и понимающе улыбнулся Даше, Обмани смерть, — но ведь в итоге я все же встал рядом с тобой. Мне просто горько, что это вам выпала такая доля, что это вам придется, сделать, то что не смогли сделать мы.

— А почему? — ожесточенно и не прощая, спросила Даша, — почему вы не смогли защитить, нас, своих детей? Я не вам лично это говорю. Я спрашиваю ваше поколение, почему?

— Мы добровольно стали принимать наркотики успокаивающей лжи, жесточайшего эгоизма, стремления жить «по кайфу» сегодня и сейчас. И пока мы принимали эту отраву, у нас под этим наркотическим обезболиванием ампутировали совесть, порядочность, честь. Мы легко и быстро привыкли жить без них и уже не можем без наркоты обезболивающей лжи. Мы обходимся без совести и не понимаем, что эта смешная глупая ненужная совесть и есть тот иммунитет, без которого не может существовать как человек, так и всё человеческое сообщество. И твоё Даша поколение тоже отравлено ложью, эгоизмом и страхом, это то, что мы оставляем вам в наследство.

— Не все отравлены! — вызывающе бросила Даша.

— Вижу, — кивнул Обмани смерть, — и не только по тебе. Есть еще нормальные люди, только пока их меньшинство. И среди нас такие были, но…

— Разве? И что же с ними стало? — недоверчиво усмехнулась Даша.

— У меня был приятель, — глядя мимо девушки на оклеенную дешевыми обоями стену комнаты, заговорил Обмани смерть, — учились в университете вместе. Сутулый такой, очкарик Вася. Всё ко мне жался, подружиться хотел, я же в университете был «герой орденоносец», десантник, ветеран Афгана. И учился я неплохо, все предметы мне легко давались, да и преподаватели ко мне снисходительно относились, так что все сессии я только на «отлично» сдавал. Как в женское отделение общаги соберусь гулять, ну бухать там и всё такое… так этот Дохлый (это его кличка была) со мной просится. Пошли, мне не жалко. Однокурсники и все девчонки в общаге над ним подсмеивались, денщиком моим звали. Ну, он мне за водкой или за презервативами постоянно бегал, если у меня денег не было, то на свои покупал. Разок его парни с другого курса и постарше избили. Приходит ко мне, рожа в синяках и ждёт, что я его друг — «кумир» и «герой десантник» пойду всех его обидчиков с «одной левой вырубать». А я взял да и не пошёл. Он обиделся аж до слез и убежал. И больше университет не ходит. Мать его приходит ко мне домой, рассказывает: мальчик не кушает; всё плачет по ночам в подушку; ей ничего не говорит, уж не любовь ли у него несчастная, ты ничего не знаешь? Прихожу к несчастному, разочарованному, дохленькому мальчику и рассказываю как меня «героя десантника» по первому месяцу службы на КМБ — курсе молодого бойца, били, гоняли, как сортиры говенные зубной щеткой чистил. Как дрался, как получал в драках. И одному против троих выходить приходилось, а на следующий день, избитый бежал марш-бросок с полной выкладкой в противогазе, падал, вставал и снова бежал. Жаловаться не кому, плакать бесполезно, просить помощи не у кого, или живи и дерись или подыхай. Подвожу этого хилого мальчика к окну, показываю на турник во дворе, объясняю: «Сможешь за месяц натренироваться и подтянутся пятнадцать раз за один подход, буду учить тебя драться, нет, так тебя всю жизнь бить будут. И ещё ты считал меня другом? А ты мне не друг, ты шестерка — денщик. Хилые как их не называй, только такими и остаются. Понял?» Через месяц он подтягивался семнадцать раз. Через год пятьдесят, больше чем я. Ну и драться научился. Заходит один в университетский сортир на перемене, а пространство в туалете маленькое, места для маневра нет, группой драться, только друг другу мешать. Трое его обидчиков у раскрытого окна курят, он без разговоров одного справа в челюсть — нокаут, тут же второму серию ударов проводит, тот на зассынный пол падает и блюет, третий рыпнулся так он ему ударом ноги голень повредил, а потом обездвиженного забил. И новое прозвище получил «Псих». Эти трое еще двух дружков пригласили и вечером после лекций его встречают. Он, один на пятерых бросился, но не сдури, а с молотком. Орёт: «Убью суки!» Те врассыпную. Кто это видел, ему кричат: «Стой псих!» Дальше он уже без меня рукопашным боем занимался, да и вообще мы друзьями не стали, так, приятели. Он в душе так и не смог мне простить, что я за него тогда не вступился. Когда университет окончили, он в прокуратуру следователем, я в адвокатуру. У меня дела неплохо пошли, а его в декабре девяносто второго выгнали с работы, он дело по убийству и вымогательству закрыть отказался, его под «зад коленом», а дело другой следак закрыл. В конце сентября девяносто третьего мы встретили последний раз. Тогда грабеж страны только начинался и в азарте беспредельного воровства власти совсем охренели: пенсии; зарплаты; пособия месяцами, а то и годами не платили, на улицах открытый бандитизм. В столице дело революцией запахло, он туда собрался и меня с собой зовет: «за справедливость сражаться». Я отказался, семья, ребенок маленький, жена в декрете, пропадут они без меня, да и не верил я уже никому. Смотрит он на меня, и знаешь, взгляд у него такой был, я и сам так на ссыкунов в Афгане смотрел, ничего не сказал и ушёл. В ноябре девяносто третьего к его матери зашел один мужик, и рассказал как Вася при расстреле «Белого дома», когда уже все бежали, остался. Раненых выводил, потом последних отступавших прикрывал, до последнего отстреливался. Убили его. Его мать слегла и просила меня хоть тело его найти. Я поехал столицу и ничего не нашел, где парня похоронили, до сих пор не известно. Пока искал, то встретился с одним из защитников «Белого дома», он показал мне их последнее обращение. Подлинное оно или нет, я не знаю, но храню. Вот оно:

«Братья, когда вы прочтете эти строки, нас уже не будет в живых. Наши тела, простреленные, догорят в этих стенах. Мы обращаемся к вам, кому повезло выйти живым из этой кровавой бойни.

Дом Советов, 04.10.93».

Мы любили Россию. Мы хотели, чтобы на этой земле восстановился, наконец, тот порядок, который Богом ей определен. Имя ему — соборность; внутри ее всякий человек имеет равные права и обязанности, и преступать закон не позволено никому, в каком бы высоком чине он ни был.

Конечно, мы были наивными простаками, за свою доверчивость мы наказаны, нас расстреливают и в конце концов предадут. Мы были лишь пешками в чьей-то хорошо продуманной игре. Но дух наш не сломлен. Да, умирать страшно. Однако что-то поддерживает, кто-то невидимый говорит: «Вы кровью очищаете свою душу, и теперь сатана ее не достанет. И, погибнув, вы будете гораздо сильнее живых».

В наши последние минуты мы обращаемся к вам, граждане России. Запомните эти дни. Не отводите взгляда, когда наши обезображенные тела будут, смеясь, демонстрировать по телевидению. Запомните всё и не попадайтесь в те же ловушки, в которые угодили мы.

Простите нас. Мы же прощаем и тех, кто послан нас убить. Они не виноваты… Но не прощаем, проклинаем бесовскую шайку, севшую России на шею.

Не дайте затоптать великую православную веру, не дайте затоптать Россию.

Наши души с вами. Россия непобедима.

— Не дайте затоптать Россию, — дрожа губами, повторила чужие смертные слова Даша и хрипло, страшно, уверенно добавила, — Спите спокойно. Мы не дадим ее затоптать. Ваши души с нами.

— Как видишь, лучшие всегда гибнут первыми, — после тяжелого и краткого молчания чуть слышно сказал Обмани смерть, — а вот мы капитулировали, смирились и остались живы.

Обмани смерть взглянул на девушку с ожесточенным и волевым лицом и резко как вынося приговор себе и таким же как и он, договорил:

— Мы остались живы, и теперь уже исходе лет, слышим как дрожит земля под нашими ногами, видим как нас уже лишенных сил, больных и беспомощных душат ростом цен, грабят на улицах, и в глаза с откровенным хохотом издеваются торжествующие «победители». Расплата за трусость наступила, и винить в этом некого.

Настойчивая трель звонка прервала разговор. Петр Николаевич вышел из комнаты и посмотрел через оптику дверного глазка. Кольцов. Петр открыл дверь.

— Проходи Андрей, — посторонившись, пропустил его в квартиру Петр Николаевич.

В единственной комнате Кольцов и Даша сели за обшарпанный деревянный стол. Обмани смерть поставил у межквартирной стены музыкальный центр, включил воспроизведение. Фоном к разговору зазвучала попсовая назойливо бессмысленная суррогатная подделка под музыку.

— В это время соседи с работы приходят, дети после второй смены из школы возвращаются, а стены тут тонкие, звукоизоляция слабая, не к чему им даже случайные обрывки наших разговоров слышать, — пояснил Обмани смерть, в ответ на вопросительно недоумевающие взгляды.

Сел за стол и негромко заговорил:

— Итак, полиция уже пришла к выводу, что мотив у всех убийств один, это серия, а стреляет социопсихопат маньяк-одиночка, но, — Обмани смерть бледно усмехнулся, — там не исключают версии, что действует группа, как нас по научному называют: «социопсихопатов». Оперативным путем проверяют многих. Из нашей группы под подозрение попал я. Многих из жертв я знаю, ранее высказывался о них нелицеприятно, навыки убийцы имею, кроме того отсутствие следов преступления, это тоже след который ясно показывает, что убийца знаком с криминалистикой и приемами работы оперативников. Но основным мотивом для подозрения стало, то что я еще задолго до начала серии выстрелов интересовался причинами по которым прекратили уголовное дело по педофилу, которого мы потом уничтожили. Взялись за мою разработку всерьез. Проверяют все связи, установили наружное наблюдение. Пытаются установить место моего нахождения во время выстрелов. Пока их смущает только несколько обстоятельств, график работы у меня свободный к одному месту я не привязан и точно установить моё физическое пребывание оперативными приемами невозможно, следующее, мой включенный телефон в момент выстрелов, находился за десять километров от места преступлений в жилом районе на улице. Это более чем шаткое алиби, но тем не менее. По моим связям, всех перечислять не буду, но ты Андрей и ты Даша как мы и планировали пока остались вне подозрений. От тебя Андрей отстали сразу как только установили, что ты по документам во время трех выстрелов был в Германии, а ты Даша в списке контактов проходишь: как дочка моего друга врача.

— Подожди, — удивленно прервал его Кольцов, — откуда ты все это знаешь?

— От верблюда, — отрезал Обмани смерть.

«Сamel» — Верблюд были любимой маркой сигарет этого человека. Вот и сейчас початая пачка «Сamel» лежала на столе рядом с последней модели аппаратом «iPhone». Аппарат голосом клиента воспроизводил все обстоятельства гражданского дела, по которому этот дорого одетый плотный средних лет солидный господин решил получить консультацию адвоката. А он сам чуть слышно говорил:

— Ты это или не ты я не знаю и знать не хочу, но долг платежом красен, в общем, ты у полиции под прицелом, берегись.

Обмани смерть без улыбки смотрел как волнуется сидящий на кресле для посетителей, клиент. Было чуточку смешно, от воспроизводившего запись и звучавшего на столе адвокатского стола «iPhone» и его вживую придавленного голоса.

В девяносто четвертом этот, еще совсем молодой окончивший МГТУ им Баумана парень быстро нашел нишу на рынке и с нуля раскрутил дело по продаже оргтехники и программного обеспечения. Тогда сидя в кабинете адвоката, он волновался намного сильнее. Он не просил юридической защиты, а только хотел, чтобы ему грамотно составили завещание.

— Пусть убивают, пусть, — громко говорил, почти кричал он, — но своё дело я этим бандитам не отдам. Дело продам однокурснику из столицы. У него своя фирма, объединит ее с моей конторой, откроет тут филиал, а полученные деньги пусть родителям и сестре уйдут. Только всё грамотно оформить надо. Мне вас рекомендовали, как человека, который доводит дело до конца и не сдает своих клиентов.

— А ваша жена и дети? — сразу стал уточнять адвокат.

— Нет у меня никого, — мрачно бросил, одетый в потертые джинсы и линялую футболку, молодой парень, — не успел еще.

— А сбежать? — мягко спросил адвокат, и посоветовал, — Эмигрируйте, у вас востребованная специальность и только одна жизнь.

— А почему это именно я должен бежать? — спросил клиент и посмотрел на адвоката. Сильное, волевое лицо у парня, отметил адвокат.

— Да и родители уезжать не хотят, не верят мне, просто не понимают как это возможно, — глухо договорил клиент, — а меня уже предупредили, сбегу, они за меня ответят. Лучше своя смерть, чем их мертвыми увидеть.

— Смерть можно обмануть, — без улыбки серьезно сказал адвокат, — зачем же сразу завещание, это не гарантия того, что деньги не отберут у ваших близких. Обманите свою смерть, отдайте ей другого, ей все равно кого забирать.

— А это возможно? — в упор, рассматривая этого адвоката, насторожено поинтересовался клиент.

— Если вас хотят ограбить и убить, — серьезно заметил адвокат, — А вы не желаете сдаваться, то ваш долг и ваша обязанность и перед собой и перед вашими близкими, это защитить свою жизнь.

— Я не суперагент, я даже в армии не служил, — отрицательно покачал головой клиент, — ну найду я этих «быков» и что? Они же меня враз укокошат.

— В этом мире, — чуть улыбнулся адвокат, — давно существует разделение труда. Есть специалисты, для которых эти вымогатели — рэкетиры, именно «быки» туши которых несложно разделать на бойне. У меня есть такой знакомый, он может взяться за ваше дело.

— Гэбшник? Мент? Бандит? — заинтересовался клиент.

— Это снайпер, — рассматривая посетителя, тихо произнес адвокат, — его личный счёт, тридцать две пораженных цели. В узких кругах он хорошо известен под псевдонимом Винт. Работает один, и как правило его цели так или иначе связаны с криминалом. И когда он берет дело, то результат гарантирован.

— Киллер? — с чуть заметными брезгливыми интонациями поинтересовался клиент.

— Это оружие, — рассудительно ответил адвокат, — оружие которое создало и использовало государство, а потом выкинуло за ненадобностью. Двадцать семь человек он убил именно на службе у государства и по его приказу. И это были не «быки», а хорошо вооруженные и неплохо подготовленные люди. А на поражение он стрелял в условиях огневого поединка. Найти, разделать, оборзевших «быков» и их пастыря для него большой проблемы не составит. Вы можете использовать это оружие, а можете отказаться, и тогда начнем составлять ваше завещание. Ваше решение?

— У меня туго с наличкой, — вымученно улыбнулся клиент, — все средства в обороте. Выдернуть оттуда большую сумму не просто, это займет время.

— Для вас Винт откроет кредит, — криво улыбнувшись, заверил адвокат, — а пока он будет делать своё дело, вам надо обеспечить своё алиби и безопасность вашей семьи, давайте обсудим детали…

Через три дня вечером пятерых «быков» расстреляли на стоянке машин у ночного клуба. Снайпер стрелял из СКС — 7,62-мм самозарядного карабина Симонова. Время расстрела одна минута пятнадцать секунд, место попадания пуль, ягодичные мышцы. Сменив позицию снайпер устроился у дежурной больницы, в которую привезли раненых. К подстреленным «быкам» приехал их бригадир с охраной. Все восемь вышедших из машин посетителей были расстреляны у входа в больницу. Время расстрела две минуты восемь секунд, место попадания пуль мягкие ткани ног и ягодичные мышцы. Той же ночью руководителю ОПГ расстреляли выходящие на улицу окна в особняке. Время расстрела одна минута десять секунд, используемое оружие СВД — снайперская винтовка Драгунова. Парализованная страхом охрана попряталась. Из пращи в разбитое окно был закинут свинцовый шарик обернутый в бумагу. Когда листок — бланк с логотипом фирмы торгующей оргтехникой развернули, то прочитали записку с обещанием следующий раз стрелять на поражение в «яблочко», записка была отпечатана на матричном принтере. Так как трупов не было, то милиция на основании показаний «потерпевших» классифицировала это дело как хулиганство и через некоторое время его благополучно закрыли.

Через пять дней клиент опять сидел в кабинете адвоката, теперь он широко улыбался и рассказывал:

— Приезжают ко мне в офис трое бугаев, говорят мы ваша охрана, я и им: «пошли на…» Они печально так ответствуют: не можем, если тебя «братан» наши конкуренты грохнут, то нам сразу кирдык, Винт разбираться не будет. Мы эта мешать не будем, просто рядом постоим.

— Примите их охранниками к себе на работу, — посоветовал адвокат, — а у их руководителя арендуйте склад. Так вам спокойнее будет, тогда мелкого ворья и залетных грабителей можно будет не опасаться. И ещё, если они будут трепаться, что вы под ними работаете, не оспаривайте. Для них очень важно сохранить «лицо», но и вы и они знают, как дело обстоит.

— Это разумно, — кивнул клиент, — так и сделаю. Деньги за работу будут выплачены через месяц. Подождете?

Адвокат кивнул. Подожду.

Клиент смущенно посмотрел на адвоката и тихо спросил:

— А почему вы именно так решили мне помочь? Вы же меня раньше совсем не знали. Не только же из-за денег? Я же понимаю, что вы тоже сильно рисковали, через меня на вас могут выйти и…

— Вы Игорь, предпочли гибель унижению. Вы не сдались, — размеренно говорил адвокат, — Вы цените жизнь своих близких, больше своей. Вы готовы защищать свою жизнь и жизнь своих родных. Вы не баран на бойне и не трус. А теперь вы знаете, что смерть это обоюдоострый клинок и никогда заранее не известно в кого это оружие ударит, пользуйтесь им только для самозащиты. А на меня через вас не выйдут, вы не тот человек который предает.

— Есть такое закон: жизнь за жизнь, так что если и я смогу помочь… — встав со стула, сказал клиент и помявшись неуверенно шепотом спросил, — Винт это вы?

— Я не профессиональный убийца, моя профессия — защищать, а моё второе имя: Обмани смерть, — негромко и спокойно ответил адвокат.

Через годы этот человек зашел отдать свой долг и нервно приглушенно говорил:

— В группу по розыску маньяка включили системного администратора — программиста из губернского управления полиции. Он ищет следы преступника в интернете. Я этого системщика знаю, он через полгода уходит на выслугу и просится ко мне на работу. Возьму. Теперь возьму. А пока он мне по маньяку информацию сливает. Ну вроде как я боюсь, — усмехнулся клиент, — что и меня убьют. Я же тоже не из бедных, во всех администрациях мои компьютеры стоят и «сетку» там тоже мои специалисты делали. Как от полицейского программиста я услышал, что он в социальных сетях нашел Обмани смерть, так я про тебя сразу вспомнил как током меня шибануло…

Игорь замолчал, достал из пачки «Сamel» сигарету, не спрашивая разрешения у хозяина кабинета, закурил.

— У меня не курят, — демонстративно разгоняя руками табачный дым, недовольным тоном сделал ему замечание адвокат.

Игорь затушил и скомкал сигарету, не найдя пепельницу, положил окурок в карман дорогого пиджака.

— Нервы у тебя, — напряженно улыбнулся он, — можно только позавидовать.

— Завидуй, — разрешил адвокат, — и рассказывай дальше.

— Как мне программист рассказывал, а он присутствует на всех совещаниях, опера начали твою проверку, по всем направлениям, пока всё сходится. Ты стрелок. А серьезным поводом для подозрения стало то, что ты был единственным посторонним человеком который заинтересовался причинами по которым прекратили уголовное дело по педофилу, которого затем убил снайпер. О том, что убитый был педофилом, знали только его жертвы, очень ограниченный круг людей во властных структурах и ты. Всех проверили, ни у кого кроме тебя не было возможности осуществить убийство. На версии, что маньяк это ты, настаивает руководитель следственно-оперативной группы майор Одинцов. Уже завтра за тобой установят наружное наблюдение и начнут использовать технические средства для получения информации, пока идут согласования, это же бюрократия. Если это не даст результата и с поличным тебя взять не получится, то через твоего знакомого Женю сольют информацию, что ты под подозрением и будут следить за твоей реакцией и за контактами, если и это окажется бесполезным, то задержат, пустят под «пресс» и выбьют нужные им показания. Держать тебя будут в СИЗО до года и если за это время выстрелов не будет, то всё сошлось, маньяк-одиночка это ты. Что будет дальше, ты сам знаешь. Мой будущий заместитель набирал на компьютере докладную записку-рапорт руководителя группы начальнику управления и скинул текст на флешку. Вот копия, я ее сам распечатал, на одной стороне листа план оперативных мероприятий, на втором список твоих контактов установленных операми, кружком отмечены все кто вне подозрений, вопросительный знак это те кого проверяют, там и моя фамилия есть и тоже под вопросом, ты же мои дела долго вёл.

— Игорь больше ко мне не приходи, — бегло просмотрев листок бумаги, попросил Обмани смерть, затем скомкал лист, поджёг его и бросил на пол.

— У меня есть квартира, оформлена на чужое имя, вчера я сделал там запас продуктов на месяц, в холодильнике за тушенкой, банка с кофе там деньги — рубли и валюта. Кроме этого там стоит «чистый» ноутбук, я его в столице купил, есть и подключение к сети, телефонная связь кабельная, — Игорь встал, и глядя на горящий клочок бумаги предложил, — Возьми ключи, бумажка на кольце это адрес, может и пригодится. Если что ещё надо говори.

— Только одно, — не трогая связку ключей положенную на стол, Обмани смерть пристально как из винтовки целил смотрел на этого богатого, преуспевающего бизнесмена. Человека, который «сделал себя сам», выигравшего все конкурсы на поставку программного обеспечения и оргтехники во властные структуры и исправно платящего откаты, дающего взятки, вносящего дань в черную кассу правящей партии, — Ты осуждаешь?

— Нет, — покачал головой Игорь, — знаю кого убили и знаю, что по-другому до них добраться было нельзя. Только это не метод. Лучше выжди. Эти, — Игорь пренебрежительно махнул рукой, — быстрее и лучше любых оппозиционеров ввергнут страну в хаос. И тогда такие как ты выйдут против этого хаоса с оружием в руках.

— А такие как ты рядом встанут, — тепло улыбнулся этому человеку, Обмани смерть.

— Да, — без улыбки подтвердил Игорь, — встану. Другой страны у меня нет.

В комнате где сидели Кольцов, Даша и Обмани смерть, после резкого «от верблюда» ответа Петра Николаевича, притихли. Кольцов и Даша переглянулись и Даша:

— Вы, что нам не доверяете? — с недоумением и оттенком возмущения спросила она.

— Петр прав, — успокаивающе заметил ей Кольцов, — помогает человек и ладно, не хочет чтобы о нём узнали, это его право. Это не вопрос доверия, это вопрос его безопасности. Но, — теперь Кольцов перевел взгляд на Обмани смерть, — ты говорил, о наружке…

— Установили, я их ещё утром заметил, — усмехнулся Обмани смерть, — работают классически, по улицам ведут «коробочкой», только лучшие профессионалы уже ушли кто по возрасту, кого сократили, а у этих опыта маловато, оторваться не проблема. Например, сейчас я нахожусь в квартире у дамы. Зашел к ней с сумкой, свой мобилильник у нее оставил, переоделся, вещи в сумку бросил и через балкон, а он выходит на «глухую» сторону дома, перелез на смежный балкон другой квартиры, ее хозяева на работе, а выход из квартиры в соседнем подъезде и спокойно вышел. А наружка пасёт совсем другой подъезд. Еще пару дней побегаю, а затем через Женю опера сольют информацию о том, что я под подозрением. А дальше думаю, у полиции быстро лопнет терпение, меня возьмут, а там начнут прессовать.

— Значит наш милый собеседник, врач и искатель оккультных знаний Женя работает на полицию? — зло произнес Кольцов.

— Скорее его используют втемную, — сразу возразил Обмани смерть, — это не тот тип, чтобы сознательно освещать доблестной полиции «преступные» замыслы своих знакомых. Уверен, Женя не «дятел».

И дальше внушительно заговорил:

— А вот теперь, когда на одного из нас вышла полиция, нам надо быть готовыми к аресту и заранее иметь свою легенду. Я-то знаю, а ты Андрей, и ты Даша запомните, по таким делам опера никаких законных норм не соблюдают. Вопить: «Вы не имеете права! Пригласите моего адвоката! 51 статья Конституции! Я буду жаловаться!», бесполезно. Сначала полицаи любым способом выбьют из подозреваемого нужные им показания, а уж потом их оформят и закрепят с учетом процессуальных норм УПК. И тем не менее чуток покричать надо. Так ты сразу поймешь, насколько обоснованны с полицейской точки зрения подозрения против тебя, а уж если начнут пытать, то ясно, тобой заинтересовались всерьез, но решающих улик пока нет. Вот тут надо «ломаться» и излагать заготовленную легенду. Ты в кабинете поешь «оперу», а твои соучастники, точно зная весь текст «оперы» принимают меры: если это возможно, то по твоему спасению; если нет, у них есть время нейтрализовать угрозу. Вот так, а теперь переходим непосредственно…

 

Глава пятая

Следуя правилу, не использовать сотовую связь, они встречались только после условного сообщения в социальных сетях. Нейтральный текст, в котором второе закодированное слово обозначало «место встречи», пятое ее время, порядок нумерации условных обозначений еженедельно менялся. Опытному дешифровщику, раскодировать эту примитивную криптографию не составит труда, а вот найти исходный текст и его авторов, из мусора ежедневных сообщений, это задача оперативных служб. Поисковые программы используемые полицией и спецслужбами, закодированы на поиск определенных слов или словосочетаний. Милые истории о домашних животных или обсуждение модных тенденций текущего сезона программа пропускает. Но если человека подозревают, то все сообщения с его IP адреса, а также адреса и сообщения его знакомых будут проверяться, в том числе и методами дешифровки. «Имейте в социальных сетях побольше друзей, регистрируйтесь в разных группах. Сделайте увлекательной и познавательной работу сотрудников полиции» — улыбаясь советовал Обмани смерть когда они обсуждали систему экстренных сообщений.

Вечером когда Даша в условленное время стояла на остановке общественного транспорта к ней подошел Кольцов. От остановки они отошли на пять метров и усталые, думающие только о том, как побыстрее после изнуряющего рабочего дня уехать домой, люди не обращали на них внимания.

— Петра на завтра с утра пригласили в «Хохму», — тихо, напряженно сказал Кольцов, — Звонил ему Женя, я туда тоже как невзначай подойду. Если наш приятель сливает полицейскую информацию, о том, что маньяк это «Обмани смерть», то Петр сам идет в управление. Если он не выходит оттуда свыше двух часов, то значит, его задержали и допрашивают. Если его не задержат, то он всё равно найдет причину и пробудет там не менее двух, а если получится и трех часов. Ты Даша, сидишь в машине на стоянке рядом со зданием полиции и ведешь визуальное наблюдение. Когда Петр войдет в управление, то ты через пятнадцать минут оттуда уезжаешь и проезжаешь мимо моей позиции. Для меня это сигнал: «Огонь», а ты немедленно отправляешься в больницу и будешь там на виду у персонала.

— А наоборот нельзя? — нахмурилась Даша, — ты из кафе провожаешь Петра Николаевича до управления. А я стреляю.

— Нет, — отрезал Кольцов, — нельзя. Уходи.

Девушка, раздраженно цокая каблуками туфель, пошла к своей, припаркованной в ста метрах от места встречи, машине. Кольцов внимательно смотрел ей вслед. За Дашей никто не шел, за ее машиной, когда она выехала со стоянки и сделала контрольный круг, никто не двигался. Пока всё в порядке. Пока они вне подозрений. Пока еще никто не сделал роковой ошибки.

На следующий день, после тяжелого напряженно двусмысленного разговора в «Хохме», когда Евгений Алексеевич заявил, что Петра подозревает полиция, Андрей быстро и скомкано попрощавшись с собеседником, вслед за Петром вышел из кафе. Прошел контрольный круг, дальше взял из схорона оружие и одежду, замаскировался и выдвинулся на заранее подготовленное место засады. Находясь на позиции Кольцов осуществлял наблюдение и увидел как по дороге мимо дома в котором он находился, проехала знакомая машина. Пора! Андрей стал точными, уверенными движениями готовить к стрельбе винтовку. Собранное оружие с дульной части зарядил пороховым зарядом и разрывной пулей. К бою готов.

На противоположенной стороне улицы в высотном доме на первом этаже располагался красивый солидный офис работорговца. Ну выходи из своего офиса «милый», выходи, слезы рабов и их бессильные проклятья уже отлились в разрывную пулю, она ждет встречи с тобой, гнида. Как удачно всё вышло, сегодня день когда ты по заведенному порядку пойдешь парить в баньке свои пухлые телеса. Хлебать водочку, принимать «ласки» наивных иногородних дурочек — девчонок, твоих новых рабынь которых обманом загнали в твой «бизнес», страхом и пытками принудили к проституции, а теперь насильно удерживают. Твои опогоненные и уже «опоганенные» подельники с нетерпением ждут тебя за накрытым столом. За стопкой ледяной водки, чавкая обильной закуской они расскажут тебе сколько еще несчастных, беспомощных никому не нужных людей они выловили на улицах нашего города. Вы обсудите, как переправить их в горы, мужчин для рабского труда на кирпичных заводах или в овечьих загонах — кошарах, а молоденьких девчонок в гаремы новых владык. Ты, гад продаешь в рабство людей одного с тобой языка, одного с тобой народа. До тебя, уважаемого хозяина рекрутингового агентства нельзя добраться по закону, ведь «закон» сидит с тобой за одним столом и имеет свою долю. Я видел тебя по «ящику» там ты с умным видом и добрым участливым лицом убеждаешь, что стране нужны мигранты. Ты не только «своих» но и их продаешь в рабство. У тех кто сумеет сбежать и выжить, в душах навсегда поселится ненависть к нашему народу, эту ненависть они передадут своим детям. Но ты думаешь не об этом, ты торопишься подписать последние на этот день «обеляющие» тебя бумаги и побыстрее уйти к животным удовольствиям. Я жду тебя, выходи.

Звука выстрела, свиста пули охрана не услышала. Работорговец упал, череп в ошметки. Кровь, кости черепа, полтора килограмма мозга смешались с липкой грязью, которую некому было убрать у порога подъезда. Растерянные охранники спрятались за стоявшую у входа в здание машину. Рисковать и вытаскивать мертвого хозяина никто не хотел. Один из охранников вытащил сотовый телефон и стал набирать номер. Снайпер не торопясь вышел из подъезда противоположенного дома, на чердаке которого была оборудована его позиция. Он не торопясь пошёл по улице неотличимый от других прохожих. Он шёл по земле своей страны, почти неотличимый от миллионов таких же как и он.

Вечером Кольцов на своей машине подъехал к зданию фитнес-центра. Не заезжая на платную стоянку он припарковался у обочины дороги. В этот центр Петр регулярно ходил поплавать в бассейне. День и время посещения были контрольной встречей. Через час томительного ожидания Кольцов увидел, как из подъехавшего к входу центра такси вышел одетый в спортивный костюм Петр. Расплатился с водителем и держа в левой руке сумку не торопясь вошел в здание. Так, всё почти в порядке, его отпустили, вот только одетый на нём спортивный костюм означал: «Внимание! За мной продолжают слежку. При необходимости связь по экстренному каналу». Кольцов завел двигатель своей машины и уехал.

На следующий день, на конспиративной квартире, Кольцов вечером просматривая в интернете местные форумы, наткнулся на сообщение об аресте Даши. Там же было размещено объявление, что ее интересы представляет адвокат Петр Николаевич Волин и короткое, нейтральное по существу, сообщение адвоката на форуме: «Основанием для задержания Дарьи Сергеевны Мишиной послужили обнаруженные у нее пакеты с веществом белого цвета. На вопрос является это вещество наркотиком или нет, ответит заключение экспертизы. Адвокат не располагает доказательствами того, что арест его подзащитной является полицейской провокацией». Но как любит, как доверяет наш народ полиции, подумал Кольцов читая всё сообщения на форумах и в социальных сетях где на одно цензурное слово характеризующее работу сотрудников полиции, приходилось множество сакральных выражений русского языка. И какое поразительное единодушие. И как к месту «правоохренителей» переименовали в полицию. Сразу вспоминается война и карательные отряды полицаев, сжигающие деревни и вешающие партизан. Но почему молчит и не выходит на связь Петр, что он там делает? Неужели Дашу заподозрили, а сообщение о наркотиках это полицейская дезинформация?

— Сергей Александрович, — санитарка вошла в кабинет заведующего отделением и глотая слова, быстро говорила, — Я знаю Дашу арестовали… эти суки, да их…

— Ирина, — расстроено и устало попросил Сергей, — не выражайтесь. Я уже нанял Даше адвоката и он работает по её делу. За сочувствие спасибо. Идите работать.

— Я не хныкать пришла, — глухо и решительно сказала девушка, — я это… я если надо… в общем могу всю вину на себя взять, вы только скажите и с этим адвокатом встретиться надо, посоветоваться как лучше всё сделать.

— Моя дочь никогда наркотиками не занималась, ее вины нет, — сдержанно ответил Сергей Александрович, — и Даша не для того вам помогала, чтобы вы свою жизнь ради неё губили.

— Сергей Александрович, — пристально в упор посмотрела на врача, Ирина, — хороший вы мужик, да только жизни не знаете…

Заведующий отделением, врач с тридцатилетним опытом работы с изумлением смотрел на эту семнадцатилетнюю девчонку — санитарку, которая вздумала его жизни учить, а та зло продолжала говорить:

— На допросах и в СИЗО полицаи так скрутят, в чём было и в чём не было признаешься, мы же для них не люди, а только… — Ирина поперхнулась матерным словом и договорила:

— А решать, надо не надо, это пусть Даша сама скажет, а еще…

Ирина не договорила, в кабинет, предварительно постучавшись, вошла молодая скромно одетая женщина и неуверенно обратилась к врачу:

— Здравствуйте, вы меня наверно не помните? Я, Катя, вы меня оперировали.

— У вас опять боли? — с бесстрастным выражением лица спросил врач.

— Нет, Сергей Александрович, — покачала головой женщина, — у меня всё в порядке, боли у вас. Мне муж с работы позвонил, говорит, Даша, дочка ваша, у него в ИВС сидит. Еду и предметы гигиены он ей уже купил и передал, что если ещё что надо, говорите, всё сделаем.

— Он полицай что ли? — со злобным недоверием спросила Ирина.

— Он отец двоих детей, — повернувшись в ее сторону, беззлобно и тихо ответила Катя, — а Сергей Александрович их маму, меня то есть, от смерти отвел. Маленькие Валька и Мишка сиротками не стали. Не за себя, за них все сделаем.

— Спасибо Катя, — вышедший из-за стола Сергей Александрович, подошел к женщине, взял ее за руки, не сильно пожал, — Катя, если что, то я вам позвоню, а пока попросите мужа передать Даше: «держись дочка, не сдавайся, мы рядом».

Врач повернулся к Ирине:

— А Даша оказалась права, — откровенно признал он, глядя в лицо девушке, с которого уже сошла, болезненная одутловатость и исчезли желтые отечные круги под глазами, — вы нашли в себе силы встать из грязи и стать нормальным человеком, в вашем окончательном выздоровлении я больше не сомневаюсь.

Вернувшись за стол, извиняющимся тоном попросил:

— А теперь, вы обе идите, у меня плановая операция через десять минут.

После окончания операции он вернулся в свой кабинет, там уже в кресле сидел приехавший в больницу Петр Николаевич. Сосредоточенный, весь как накаченный энергией действия, Петр вопросительно посмотрел на врача.

— Дежурный в ИВС готов помочь, его жена приходила, — первым, усаживаясь на «дежурный» диванчик, заговорил Сергей Александрович, — Мой ученик со «Скорой» звонил, спрашивал, что может сделать. Даже наш главный врач заходил, — через силу улыбнулся Сергей, — вот уж от него не ожидал, тоже говорит: «чем смогу…», а я грешным делом про него всегда думал: «гнида», ради своего места любого утопит.

— Отлично, — нервно потер ладони Обмани смерть, — дежурный в ИВС пусть вызывает «Скорую», Дашу в больницу и срочно в реанимацию. Поищи знакомых врачей в наркодиспансере и психиатрической больнице. Надо нейтрализовать показания свидетеля наркомана. Если он на учёте, то пусть его в стационар положат и там подержат, если нет, то я его сам найду и туда притащу, главное это его госпитализация и постановка соответствующего диагноза. От опровержения его показаний и будем «плясать». Его установочные данные у меня есть, осталось только найти эту дрянь.

— Может Ирину попросить, она сейчас в отделении, — неуверенно предложил врач, — возможно, она этого наркомана знает?

— Я с ней поговорю, — кивнул Петр, — а ты иди с врачом на «Скорой» договаривайся, потом звони жене дежурного ИВС, пусть он Дашу предупредит и «Скорую» ей вызывает. Проси своего главного врача о том, чтобы Дашу по приезду тут же положили в реанимацию, выставили возле палаты санитарный пост и запретили к ней доступ. Всем остальным я займусь.

Петр стремительно встал с кресла, краешком губ улыбнулся, и ободряюще:

— Не дрейф Серега, вытащим Дашу. Не всё ещё сгнило в «Датском королевстве», сегодня ты в этом убедился.

— Теперь я понимаю, почему тебя сослуживцы звали — Обмани смерть, — глухо сказал Сергей.

— Нет, Сергей, — глядя мимо врача на висевший на стене кабинета портрет профессора Пирогова, сухо ответил Петр, — подлинный, настоящий «Обмани смерть» это ты. Ты смерть каждый день побеждаешь. А я так… только уклоняюсь до времени.

Даша лежала в одноместной палате больницы, а когда еще скрючившись одна сидела на деревянной лавке в душной клетке камеры ИВС, то вошедший в помещение мрачный капитан полиции:

— Вы потеряете сознание, я вызову «Скорую», — приглушенно сказал он, — а своему отцу от меня, за жену и детей поклон передайте.

А затем, через короткое время, смутно знакомый врач со «Скорой» ей шепотом говорит:

— Дашенька я твоего папы учился, твой диагноз: обширный инфаркт миокарда. Симптомы помнишь?

И ее вынос на носилках из изолятора временного содержания и полный ярости хрипло командный голос дежурного офицера:

— Да я плевать хотел на устный инструктаж. Опера говоришь, просили ей «сладкую» жизнь тут устроить? А я срать на них хотел! Задержанная больна, она без сознания и нуждается в срочной госпитализации. Молчать! Я кому сказал: Молчать! Ты кому звонишь сержант, операм? Телефон оставь. Брось «трубу» сука! Пока «Скорая» не уедет никаких звонков. Я сам письменный рапорт дежурному по управлению подам. Когда? А это я решу когда!

Пронзительный вой сирены «Скорой помощи», стремительный ход машины. Остановка у входа в больницу и властное распоряжение заведующего отделением реанимации:

— Немедленно больную в одноместную палату. Я лично все процедуры, буду делать.

А в палате заплаканная мама:

— Доченька!

И папа крепко обнимает.

А через два часа за дверью палаты ледяной голос главного врача больницы:

— Тут я распоряжаюсь, а не вы господин майор. Состояние больной критическое, транспортировке в ведомственное лечебное учреждение юстиции, она не подлежит. Что? Вы мне угрожаете? Хорошо, очень хорошо, сообщайте куда угодно, но больную от нас вы возьмете только по решению суда. Заберете силой? Попробуйте! Можете избить врачей и медсестер и заковать их в наручники. Но предупреждаю, тут установлены камеры видеонаблюдения. Рискуйте! А завтра вы станете очередной полицейской «звездой» интернета и ваш начальник управления, а я его хорошо знаю, прикрывая свою «жопу» под улюлюканье блоггеров и «правозащитников» вышвырнет вас с работы. Выставляйте полицейский пост у палаты, тут не возражаю, но заходить в помещение реанимации и беспокоить больную Мишину категорически запрещаю.

А утром, когда Дашу перевели в палату интенсивной терапии при отделении реанимации, пришла Ирина, такая смешная в старом не по росту большом зеленоватом халате с ведром и тряпкой для уборки:

— Даш, — шепнула она, — мы с твоим адвокатом «свидетеля» нашли. Он уже в «дурке». Твой то, ох и злой же мужик, враз этого «торчка» расколол и тот под камеру заявил, что его заставили против тебя показания давать. Доктор тамошний говорит, что они будут тут «торчка» держать сколько надо. Чего плачешь то? Даш успокойся, всё нормально будет.

— Ира! — не вытирая слез, позвала Даша.

— Ну, что? — наигранно сердито отозвалась санитарка.

— Спасибо.

— Да за что? — непритворно удивилась Ирина.

— За веру, Ира, за веру, — поспешно вытирая скомканным платком слезы, сказала Даша, — за тебя, за всех вас. За такой народ стоит бороться. Верю, мы выздоровеем.

— Мы когда с твоим дядькой ночью из «дурки» возвращались, — не глядя на Дашу, нерешительно и смущенно заговорила Ирина, он мне тоже говорил: «Россия, она сейчас как ты девочка, одурманена наркотиками, бессильная, изнасилованная, брошенная в грязь. Но ты нашла в себе силы встать. И так хочется верить, что и она встанет» Странный он. Как его хоть зовут? А то я вчера не запомнила, а потом переспросить постеснялась.

— На войне его звали — Обмани смерть, — помедлив, ответила Даша, — но он сердится когда его так называют и вообще про войну с ним не говори. А так зови его по имени и отчеству — Петр Николаевич.

— Убирают тут у вас плохо, — меняя тему разговора и осматриваясь, недовольно проворчала Ирина, — по полу грязь размазали, а по углам пыль, на потолке вот смотри — паутина, плафоны не протерты. Ничего я тут порядок щас наведу.

Ближе к обеду в чистую хорошо проветренную палату зашла молоденькая медсестра.

— Дарья Сергеевна! — приветливо улыбаясь, обратилась она, — тут к вам девочка пришла, говорит, что она ваша младшая сестра. Только я вашу сестру Сашеньку знаю, это не она.

— А как зовут девочку? — встав с кровати, настороженно спросила Даша.

— Говорит, что Маша, — улыбнулась медсестра, — мне кажется я ее где то видела.

— Пусть заходит, — разрешила Даша, и чуть замявшись — вот только полиция на входе…

— Дарья Сергеевна, — тихонько засмеялась медсестра, — на посту мой двоюродный братик стоит. С армии пришел, работы нет, вот он и пошел в полицию, а так он хороший и добрый. Я его попрошу, он никому ничего не скажет и в свой журнал ничего не запишет.

Тоненькая хрупкая девочка в накинутом на худенькие плечи и волочившемся по полу, белом халатике вошла в палату и:

— Здрасте тетя Даша, — неуверенно проговорила она, положила на тумбочку пакет, — я вам тут соков и шоколадок принесла.

— Спасибо Машенька, — ласково улыбнулась ей Даша, спросила:

— Ну как ты?

— Прошлую четверть на четыре и пять закончила, — с гордостью сказала Маша и присела на краешек стоявшего у кровати табурета.

— Умница, — широко улыбаясь, похвалила ее Даша, — а откуда…

— Прочитала, еще вчера вечером, — нахмурилась девочка, — в интернете на форуме, там никто не верит, что ты тетя Даша, наркотики продаешь. Я сразу утром сюда, мне мама разрешила сегодня в школу не ходить и денег на гостинец дала. А тут я дядю Марка встретила, он меня первым лечил, помнишь? Он меня к этому отделению проводил. А это правда, что тебя в полиции пытками до инфаркта довели?

— Нет, Маша, вот, это как раз и неправда, — чуть улыбнулась ей, Даша, — физически никто меня не трогал. Хамили, грозили и кричали это, да, было.

— Моей маме полицаи тоже грозили, — тихо бесцветным тоном сообщила Маша, — пришли вечером к нам домой и сразу допрашивать: «Говори, кому ты про педофила рассказала? Быстро признавайся! Молчишь?! Тогда мы сообщим, что ты детей прокормить не можешь, их у тебя отберут и в детдом отдадут, а там они сдохнут». Мама заплачет, а потом как закричит: «Вы лучше ворье и насильников ловите, а не детей у матерей отбирайте! Убивайте сволочи, а своих детей я не отдам» Один полицай, он раньше всё тихо стоял и молчал, сказал, что некого больше ловить, убил того педофила, маньяк. Больше они не кричали, только сели за наш стол и бумажки писали. Потом когда уходили, тот, что молчал, а потом про того убитого дядьку сказал, мне говорит: «У меня дочка как ты. Ты не сердись. Вот возьми, игрушку себе купишь» Целую тысячу рублей мне дал, да я не взяла, — гордо выпрямилась на табурете девочка, — другой злой полицай говорит: «Волчица растет». А мама ему говорит: «Есть Бог на свете, есть, покарал Он эту тварь. День и ночь за мстителя молиться буду, все его грехи отмолю и мои дети за него молиться будут».

Маша замолчала, потрясенная Даша не знала, что сказать, а Маша совсем тихо еле слышно:

— Это за тебя тетя Даша, мама молится. Ведь это ты, да?

— Нет, Машенька это не я, — еле произнесла Даша.

— А кто? — требовательно спросила Маша.

— Не знаю.

— Не можешь говорить? — Маша понимающе совсем по-взрослому улыбнулась, — Ну тогда если мстителя случайно встретишь, передай ему, что моя мама сказала: «мы молимся за него». Скажешь?

 

Глава шестая

На суде по избранию меры пресечения в отношении подозреваемой Мишиной Дарьи Сергеевны, Кольцов не присутствовал. Сидел на конспиративной квартире и в режиме онлайн читал сообщения о ходе судебного заседания в тwitter. Репортаж прямо из зала судебного заседания под ником «odin» вёл Дашин однокурсник. «Толковый паренек — читая его короткие сообщения, подумал Андрей, — все ясно, коротко и по существу» Итоговое сообщение: «подписка о невыезде». Кольцов оторвался от ноутбука вышел из-за стола и нахмурился. Томительное, тревожное, пока еще неопределенно чувство надвигающейся опасности, с каждым днем всё сильнее и сильнее беспокоило его. «И что дальше? — нервничая, думал он, — Даша не сможет бесконечно лежать в больнице, рано или поздно она выйдет, и тогда на допросах ее возьмут в оборот. И почему именно на Дашу вышла полиция? В чём дело? Где они допустили просчёт? Ведь еще до начала действий они специально вдвоем с Петром договаривались, девушку от участия в акциях под любым предлогом отстранять. Пусть тренируется с оружием, пусть при необходимости ведет наблюдение и осуществляет связь, но стрелять, это их дело. Даша в любом случае должна оставаться вне подозрений. А её первой арестовали. Ещё и Петр молчит. Черт бы его побрал, с его конспирацией». Динамики ноутбука пискнули. По электронной почте пришло сообщение, расшифровав нехитрую кодировку письма отправленного с чужого сетевого компьютера, Кольцов прочитал: «Завтра в 06.00. у меня на квартире».

Утром, когда Петр открыл Кольцову дверь свой квартиры, то первым делом дал ему листы бумаги. На первом было напечатано: «Меня слушают, говорим по сценарию. Потом выйдем и обсудим всё остальное».

Кольцов прошел на кухню сел на облезлый стул спиной к окну, положил на колени сценарий и стал озвучивать текст. Вопрос — ответ. Было совсем не смешно. Вопросы и ответы были с явным подтекстом, который можно было толковать как угодно. Задавая вопросы и выслушивая ответы, Андрей почувствовал как неопределенная тревога, которая томила его последние недели, преобразовалась в сильный устойчивый сигнал: «Внимание! Смертельная опасность!» и именно поэтому его взволнованный голос звучал, в этой наскоро написанной пьесе, вполне естественно. Озвучена последняя реплика. Петр кивком головы показал на выход.

Вышли в пропахший кошачьей мочой подъезд и только тут на лестничной межэтажной площадке Обмани смерть отрывисто и негромко заговорил:

— Дашу взяли как заложника. Знают, что я ее отцу должен. Мне предложили сотрудничество с полицией, если я не сдам снайпера, то ее надолго посадят, это точно, как адвокат я ничего сделать не смогу. Подписка о невыезде это только отсрочка. Мы не имеем права оставить её в беде.

— Побег? — предложил Кольцов, — у меня на Украине двоюродный брат живет, отправим её туда.

— Это не выход, — поморщился Обмани смерть, — всю жизнь в бегах не проведешь. А Дашу объявят в международный розыск. Ее найдут и выдадут.

— Что ты предлагаешь? — насторожился Кольцов.

— Тебя, — не глядя Андрею в лицо, тихо сказал Обмани смерть, — я предлагаю сдать полиции тебя и за твой счёт выдернуть Дашу из уголовного дела.

— А почему не тебя? — бледно улыбнулся Кольцов.

— И до меня очередь дойдет, только позднее, — мрачно заметил Обмани смерть. Теперь он в упор смотрел на Кольцова и:

— Ты, Андрей с самого начала знал, на что идешь, я тебя предупреждал, нас всё равно обнаружат и уничтожат. Время пришло. Ты будешь первым, риск большой, но шанс есть.

— Какой ещё шанс? — быстрым нервным шепотом спросил Кольцов, — Чего ты мелешь?

— За три дня мы подготовим всё обличающие тебя улики, — стал объяснять Обмани смерть, — тебя арестуют. Если улики бесспорны, то прессовать и пытать тебя не будут. Полиции, а уж тем более следствию это просто не надо, если можно уличить преступника процессуальными доказательствами, то пытки они не используют, там работают не садисты. Уйдешь в глухую «несознанку» по 51 статье. Своим адвокатом назовешь меня. Я тебе помогу и ты точно получишь пожизненное заключение, а Даша останется вне подозрений.

В темном подъезде было зябко, из разбитого окна на втором этаже хлестал холодный ветер и Андрей Кольцов молча смотрел на этого человека, который так легко обрекал его на пожизненную муку, а тот продолжал негромко говорить:

— После твоего осуждения я открываю огонь. Потом подставляюсь полиции. Меня арестуют. На допросах я даю признательные показания, в том числе и по делам за которые осудят тебя, поясню, что надавил на тебя, запугал пытками в том случае если ты не признаешься и именно поэтому ты не признавая себя виновным, просто молчал. Твой приговор отменят. И ты по этому делу уже навсегда останешься чистым. Два раза по одному делу невозможно сначала осудить, потом оправдать и снова осудить.

— А как же ты? — тихо спросил Кольцов.

— Мне все равно не долго осталось, — с видимым наружным безразличием ответил Обмани смерть, — максимум полтора года, из них три месяца, существовать лежа пластом и на обезболивающих наркотиках. А так хоть с толком умру и твою с Дашей смерть за собой уведу.

Это было разумно, а в условиях войны совершенно обычное дело. Тот кто первым поднимается в атаку, или тот кто остается прикрывать отступающих всегда погибает. Кто-то должен умирать, чтобы другие могли жить. Если среди любого народа не остается таких людей, этот народ обречен на поражение, паническое бегство и тотальное уничтожение.

Эти двое мужчин стоя в холодном неухоженном подъезде молчали. Все ясно. Выбор сделан, осталось только по нему заплатить и обсудить детали.

— А по выстрелу, когда тебя допрашивали, что скажешь?

— Сдам Винта, — пожал плечами Обмани смерть, — скажу, что это его работа. Дам на него ложные установочные данные, пусть ищут. Возможно, руководитель группы Одинцов и сам о нём вспомнит. Он еще совсем молодым опером был когда Винт тут «работал» и должен его помнить. Тем более он получит такой шанс найти профессионального убийцу, который терроризировал город в девяностые. Этот майор не глуп, он ухватиться за такую возможность, не поймает, так хоть вид сделает: «Вот как работаем. Рано или поздно любого найдем».

— Может его уберем? — приглушенно спросил Кольцов, — один умный холуй намного опаснее ста верноподданных дураков.

— Нет, — покачал головой Обмани смерть, — не стоит. Он потому умный, живой, при должности и деньгах, что отлично чует, когда и кому надо прислуживать. Перед временем «Х» он бросит своих хозяев. Если получится и будет покупатель, то предаст их, если нет, то скроется или в «дурочку» начнет играть: «Я только исполнял приказы». Есть и еще один фактор…

Этажом выше хлопнула дверь, сипло мужским, а потом перебивая его визгливо женским голосом зазвучала матерная ругань. Она не была хлесткой или образной, скорее её можно было назвать жалкой и убого противной как похмельная рвота алкоголика. Матерящийся средних лет небритый мужик спустился вниз, увидел своего соседа и заискивающе попросил:

— Одолжи на пузырь, а? Отдам с получки. Башка трещит, а моя сука, зажалась и не дает. Орёт, дома жрать нечего, а ты…

— У меня нет, — зло отрезал Обмани смерть, — а ты как тысячу занял месяц назад так и не отдал. Если у тебя дома есть нечего, то могу тушенки и хлеба вынести.

Похмельный сосед побагровел и уже готов был выплеснуть ушат помойной ругани, как Кольцов быстро достал из кармана куртки пятисотрублевую купюру, протянул, и:

— Возьми, только бухло нормальное купи, а то траванешься, а денег на похороны небось нет.

Сосед выхватил банкноту и подавившись руганью молча побежал вниз. Только слышно было, как шлепают по ступеням подошвы рваных без задников тапочек.

— Зря ты, — бросил Обмани смерть, — ему денег дал. Ему с утра на работу, а теперь нажрется до упора и никуда не пойдет.

— Зато не вспомнит с кем ты на площадке стоял, — возразил Андрей и после тягостной паузы с грустью:

— Как же тяжело мы больны. Нация вырождается. Сколько таких как этот алкаш?

— Пока меньшинство, — сказал Обмани смерть, — но это угрожающе растущее меньшинство. Люди утрачивают смысл жизни, взамен им предложили: жалкую зарплату, нищую жизнь, вечный страх потерять работу, постоянные унижения и успокоительную ложь по «дуроскопу». Раньше выпивали чтобы получить временное удовольствие, алкогольную эйфорию, теперь пьют «по черному» чтобы не думать. Глушат и травят себя алкоголем от страха перед жизнью. Сумеем обрести смысл жизни, побежим за своей мечтой, выживем, если нет умрем.

Обмани смерть устало улыбнулся и продолжил:

— Время мало и отвлекаться не будем. Вот тебе флешка, на ней копии материалов уголовного дела. Мне их Одинцов разрешил переснять. Посмотришь. Данные там не полные, отсутствуют материалы оперативных мероприятий, но общий ход поиска, именно такой, какой мы и предполагали.

— А по моему алиби? Я тогда на конспиративной квартире месяц отсиживался. Мы же подготовили документы, что при первых трех акциях я был в Германии, с этим как быть? — убирая флешку во внутренний карман куртки, спросил Кольцов.

— Испортишь первый лист загранпаспорта. Я скачал с интернета образец протокола который использует полиция в ФРГ. Заполню с твоим именем, реквизитами паспорта, но с чужой фотографией и отпечатками пальцев, и на дату когда ты якобы был там, замотивирую то как получил этот протокол и передам документ Одинцову. При нашей встрече ты его ранишь, легко, выведем его из строя. Даже если он что и заподозрит, то сделать уже ничего не успеет. А его подельникам — коллегам, вполне будет достаточно, фальшивого протокола, как основания для подозрения и обычной винтовки с нарезкой для глушителя и боеприпасов которые у тебя обнаружат при обыске. Как только экспертиза установит, что использовался именно этот тип самодельных боеприпасов, а в стволе оружия обнаружат следы выстрелов, то твоя судьба для них уже решена. Дополнительно на флешке есть учебник по криминалистике и скриншоты файлов из Интернета по нашим жертвам. Все закачай себе в компьютер, флешку уничтожь. Это тоже будет доказательством того, что ты криминалист самоучка, а жертв как и положено маньяку походил в сети. Возможными не состыковками следствие, как я полагаю, заморачиваться не будет. Тут главное других людей не подставить. С этим Сенцовым который по твоему паспорту ездил в Германию, у тебя больше контактов не было?

— Нет, — хмуро ответил Андрей, — я когда ему паспорт передавал специально его предупредил, никаких звонков или сообщений по «мылу». А мой паспорт с визовыми отметками и билетами после поездки у него Даша забирала. Да ты помнишь, когда она к нему на встречу летала, мы еще одну акцию в это время провели, что бы на всякий случай и ей алиби подготовить.

— А твой помощник на пасеке? Он как? — быстро спросил Обмани смерть.

— Беженец, я ему помог тут обустроиться, — помедлив, ответил Кольцов, — этот не предаст. Власти наши толерантные без памяти любит, никак не может забыть, как русских во время первой кавказкой кампании на произвол судьбы там бросили. У него тогда всю семью «чехи» вырезали.

— Пусть скажет, что не помнит когда ты был, а когда тебя не было, что мол не его дело за «хозяином» присматривать. Это самый простой вариант: «не помню и все», тут не собьешься, — посоветовал Обмани смерть, — а если его пугать начнут…

— То у него справка из «дурдома» есть, — договорил Кольцов, — его там год в стационаре лечили, он до сих пор на учёте состоит, иногда амбулаторное лечение проходит. Спасибо врачам невропатологам и психиатрам, подлечили его. Этот парень после всего, что видел и пережил, тяжелыми нервными припадками страдал.

— Всё, пора расходится, — предложил Обмани смерть, — времени у нас не больше трех суток. Сегодня возьми из схрона оружие и сделай закладку на пасеке. Все лишнее из дома убери. На конспиративную квартиру больше не ходи. Даше я сам всё сообщу. О встрече с майором я тебя заранее предупрежу. Постараюсь его в сквер у консерватории вытащить, ты пока туда сходи и осмотрись.

Дом в подъезде которого они разговаривали, просыпался, он оживая загорался светом электрических ламп и разговаривал голосами своих жильцов. Скоро те кому он дал приют, те кто называют его своим родным домом уйдут на работу и учебу, в магазин за продуктами или в аптеку за лекарствами. Они уйдут и обязательно вернутся, ведь другого дома у них нет.

Проводив Кольцова, Обмани смерть по лестнице не торопясь поднимался в свою квартиру, ему навстречу шла соседка.

— Доброе утро Петр Николаевич, — приветливо сказала она.

— Доброе, — буркнул Обмани смерть.

— Петр Николаевич! — позвала соседка, когда он быстро прошел мимо нее.

Обмани смерть нехотя к ней обернулся.

— Вчера собрание жильцов было, — напористо заговорила соседка, — мы решили собрать денег на текущий ремонт. Вы как сдадите?

— И сколько пришло жильцов? — насмешливо спросил Обмани смерть.

— Меньше половины, — призналась соседка, и решительно, — Ну и что? Всё равно ремонт делать надо, вы посмотрите: окна разбиты; краска на стенах отслаивается; всюду грязь. А тут и наши дети живут. Это же наш дом, наш! Кому кроме нас он нужен?!

— Вы правы Оля, никому, — внимательно глядя на эту молодую внешне приятную женщину признал Обмани смерть, — вечером я к вам зайду и передам свою часть. А что с остальными делать? Как вы с них деньги соберете?

— Буду вечерами ходить по квартирам и надоедать, — засмеялась Ольга, — пенсионеры пусть сдадут сколько смогут, а остальные, найду способ повлиять. Нет денег, работой плати, соскоблить краску и наложить новую каждый сможет, да и стекла поменять, не велик труд, а еще…

Ольга осеклась и с удивлением посмотрела на своего всегда вежливого и аккуратного соседа. Тот сильно побледнел.

— Петр Николаевич? — тревожно спросила она, — Что с вами? Почему вы так странно на меня смотрите? Вам плохо?

— Так, прихватило, — тихо сказал Обмани смерть, и как извиняясь развел руками, — возраст, сердчишко уже пошаливает. Сейчас пройдет.

— Вызвать «Скорую»?

— Не поможет, — с усилием улыбнулся Обмани смерть, — да и прошло уже всё, не беспокойтесь. Вы знаете Оля, я думаю, правы вы, а не мы.

— Вы о ремонте? — недоумевая растерянно спросила Ольга.

— Только о ремонте, — криво с болезненной гримасой усмехнулся Обмани смерть, — надеюсь у вас всё получится.

— Петр Николаевич? — испуганно проговорила Ольга, — Я все-таки вызову «Скорую», вам же плохо. Я вижу.

— «Скорая» не мне нужна, — тихо заметил Обмани смерть, — Скорая нужна тем, кто видит как рушится наш дом и ничего не хочет делать. А вы Оля идите на работу, а то опоздаете, а за меня не беспокойтесь, у меня еще достаточно сил.

 

Глава седьмая

Петр Николаевич навестил Дашу в ее квартире, где она безвылазно находилась после выписки из больницы. В комнатах никого не было, родители Даша были на работе, младшая сестренка в школе. Обмани смерть вручив Даше постановление о прекращении в отношении нее уголовного дела и рассказывал девушке об аресте Кольцова. Бледная, расстроенная Даша смотрела на копию бланка постановление и слушала:

— Пойми, это необходимо, Кольцов на это пошел добровольно, чтобы тебя спасти, — не повышая голоса говорил Обмани смерть, — Это конечно не моё дело, но мне кажется, что он тебя любит. И он выдержит. По таким делам, как у него, предварительное следствие длится не менее года, но в этом случае его ускорят. И в суде быстро дело рассмотрят. Им надо показать неотвратимость наказания за любое действие, направленное против них. Думаю, что даже с учетом судебного разбирательства все будет завершено за четыре, максимум за шесть месяцев.

— Я хочу его навестить, — Даша скомкала текст постановления и бросила его на стол в зале своей квартиры, где они стоя разговаривали, — Вы сможете это устроить?

— Тебе нельзя, — резко отказал Обмани смерть, — никаких связей. Андрея я уже навестил в СИЗО. Всё решено. Ты учись. Больше никаких акций. Хватит. Ты слышала, Даша? Хватит! Андрея я потом вытащу, так же как вытащил тебя.

— Как?

Обмани смерть сжато объяснил как, и глядя растерянной девушке в лицо с невеселой иронией договорил:

— А ты думала как? Тут особого выбора нет. Ты думаешь, почему я согласился стать соучастником всех этих убийств? Да потому, что знал, мне все равно недолго осталось, да и семья моя в безопасности. К жизни меня тонкие ниточки привязывают. Будь я здоров, то поохал, да в стороне остался. А так вот…

— Ко мне в палату, — резко прервала его Даша, — приходила Маша, вы её помните? Это та девочка над которой надругались. Она просила передать: «Мы молимся за вас». Скажите это Андрею и знайте, я не прекращу. Буду и дальше. Как смогу.

— Лучше бы ты замуж за него вышла, — вздохнул Обмани смерть, — детишек бы нарожала.

— А для чего? — требовательно спросила Даша, — Что бы их изнасиловали? Или чтобы колесами дорогой тачки моих детей на дороге размазал по асфальту очередной пьяный беспредельщик со связями, а потом наши «правоохренители» их же бы и обвинили? Где гарантия, что они не станут жертвами, как ими стали другие, те про кого мы знаем? Я не хочу, чтобы мои дети сказали мне: «Мама и папа где вы были? Почему вы нас маленьких не защитили?»

— Поступай как знаешь, — отвернулся от Даши и стал смотреть в окно комнаты Обман смерть, — пока жив, прикрою. Только смотри, ошибешься, убьешь невиновного и Маша не отмолит.

Обмани смерть запретил Даше ходить в суд, где рассматривалось уголовное дело по обвинению Кольцова Андрея Васильевича по п.2 ст.105., п. 1 ст.222., п.1 ст.223 УК РФ. И только в день оглашения — постановления приговора она нарушила запрет.

Небольшой зал судебного заседания был наполовину заполнен. Никто не обратил внимания на аккуратно и неброско одетую девушку, присевшую на скамью последнего ряда. Судья хорошо поставленным голосом читал приговор. Вводная часть приговора, описательно-мотивировочная часть, резолютивная часть обвинительного приговора. Присяжные заседатели откровенно скучали и томились на своих местах, свой эмоциональный заряд каждый из них исчерпал в ходе судебного разбирательства, они уже вынесли свой вердикт: «Виновен». Вальяжный государственный обвинитель — прокурор довольно и сыто ухмыляясь, шепотом переговаривался со своей молоденькой помощницей сидевшей рядом. Понурый адвокат сидел как «вареный» за своим столиком и казалось не слушал судью. В клетке под охраной судебных приставов находился бледный обросший щетиной Кольцов и Даша смотрела только на него. Он почувствовал её зовущий, упорный взгляд и глянул в её сторону. На миг их взгляды соединились, Кольцов чуть улыбнулся Даше, а потом снова стал смотреть на монотонно читавшего текст приговора судью.

— Ишь сволочь, — с едкой ненавистью прошептала соседка Даши, — ещё и улыбается. Отца моего убил и лыбится. Чтоб ты сдох.

Даша чуть отодвинулась от молодой хорошо ухоженной, пахнущей дорогой парфюмерией полной женщины сидевшей рядом с ней и оглядела зал. Немного равнодушных журналистов их сразу можно было определить по аппаратам для профессиональной фотосъемки, а вот остальные. Со своего места Даша видела только их сгорбленные спины. Близкие убитых. Их родители, жены, дети, другие родственники. У одной старушки трясется спина и затылок, наверно беззвучно плачет, никто её не успокаивает. От этих людей шла волна удушливой ненависти к убийце их сына, брата, мужа, отца. Даша поёжилась как от холода, а потом увидела, что в зале были и другие люди. Они сидели небольшой группой, отстраненные от других, вольно или невольно, но они сгруппировались около средних лет недорого одетой худощавой женщины с некрасивым изможденным лицом. Когда эта женщина, шепотом отвечая на реплику соседа, повернулась в профиль, то Даша ее узнала, это была мама Маши, только выражение лица у неё теперь было другое, не растерянная обреченность как в больнице когда она приходила проведывать не хотевшую жить дочь, а сострадание и жалость к человеку сидевшему в клетке, к убийце который отомстил за ее дочь и уничтожив педофила спас от изнасилования других детей. Эта небольшая группа жертв тех кого убил снайпер, закрывала его от ненависти, они тихо сидели и даже просто своим присутствием защищали того кто защитил их.

Судья закончил читать приговор. Суд человеческий свершился. Кольцова заковали в наручники и увели. Не на кого не глядя за ним в комнату для осужденных сильно сутулясь и шаркая подошвами обуви прошёл Обмани смерть.

Присутствующие эмоционально переговариваясь покидали зал суда. Даша намеренно замешкалась и последней вышла в коридор второго этажа здания когда там уже кричали:

— Ты кто такая? — с искаженным от злобной ненависти полным трясущимся лицом кричала Дашина соседка, Машиной маме, — давили вас и дальше будем давить, быдло, нищеброды. А лично тебя сука, уж я постараюсь, по грязи размажу. Всё, теперь твой долбанный мститель в зоне сгниет.

— Я уже встала из грязи, — чуть слышно ответила этой даме мама Маши, — обратно не уложишь, а за своих детей теперь глотки рвать буду.

А дальше они уже кричали друг на друга обильно приправляя резкие выкрики матерной руганью, а Даша стоя в стороне молча слушала их. Она смотрела на их нездоровые искаженные лица, слушала их отравленные злобой и ненавистью слова и вспоминала, как по рекомендации Петра Николаевича, читала сборник документов по истории гражданской войны в России. Там подлинные исторические документы были также отравлены ненавистью противоборствующих сторон и напитаны человеческой кровью. И ей казалось, что призрак этой войны проявился в этом здании, и она явственно почувствовала ее огненное дыхание.

— Полиция! — визгливо закричала полная дама.

К ней нехотя подошел дежуривший в коридоре судебный пристав.

— Арестовать ее, — властно потребовала дама, указав пальцем на маму Маши.

— Женщины успокойтесь, — вяло потребовал пристав, — соблюдайте порядок в суде, а если хотите ругаться, то пожалуйста выходите на улицу.

— Я начальник департамента социальной политики, — торжествующе высокомерным тоном глядя на равнодушного пристава, представилась дама, — эта террористка в присутствии свидетелей мне угрожала. Немедленно ее задержите, и отправьте в губернское управление полиции, там с ней разберутся.

Пристав, молодой темноволосый парень, пожал плечами:

— Выходите из здания суда первой и сами подайте заявление в полицию, — с вялым равнодушием предложил он, — или вызывайте сюда наряд, а я задерживать по вашим обвинениям никого не имею права. Физически в данный момент вам ничто не угрожает.

— Я сейчас позвоню твоему начальнику и тебя тут же вышвырнут с работы, — доставая из сумки сотовый телефон, побагровела от бессильной злобы и негодования начальник департамента социальной политики.

— Зачем звонить, — безразлично сказал пристав, — он тут в кабинете №317. Идите и докладывайте, только мне это уже по, — тут пристав смачно употребил матерное слово, — я увольняюсь.

Глядя в спину, торопливо уходящему начальнику департамента социальной политике Смерть усмехнулась, подошла к Даше и тронула ее за рукав.

— Даша? — удивленно спросила Смерть, — а ты что тут делаешь?

У Смерти много лиц и сейчас она глазами Ирины смотрела на знакомую ей девушку.

— Ира? — в свою очередь удивилась Даша, — а ты…

— На улице поговорим, — поспешно предложила Ирина, и глядя на то место где негодовала начальник департамента социальной политики, едко заметила:

— Видала как этой сучке страшно стало? Бегом отсюда побежала.

— Ты разве ее знаешь? — тихо спросила Даша.

— Знаю, — отрубила Ирина и повторила, — на улице поговорим.

Они вдвоем пошли по коридору к выходу из здания и тут Дашу снова окликнули:

— Дарья Сергеевна!

Даша обернулась на голос, ней спешила мама Маши.

— Здравствуйте, — приветливо проговорила она, разгладились морщины на ее изможденном лице, и с него смыло гримасу злобного негодования.

— Добрый день, — поздоровалась Даша и вежливо добавила, — спасибо, что Машу ко мне больницу отпустили, я была ей очень рада.

— Дочка только про вас теперь и говорит, — улыбнулась женщина, — а вот тетя Даша сказала, а я как тетя Даша врачом стану. Учиться лучше стала и вообще…

— Я еще не врач, — испытывая неловкость от слов женщины, прервала ее Даша, — я только учусь.

И глядя на ее изможденное лицо, на глубокие круги под глазами, мягко посоветовала:

— Вам надо попить успокаивающие травяные сборы, могу вам на дому поставить капельницу с глюкозой, а если захотите то помогу вам сделать полную очистку организма.

— Полная очистка нужна не мне, — покачала головой женщина.

— А кому? — тревожно спросила Даша, — если это вашей младшей дочери то я…

— Полная очистка нужна стране, — вместо женщины, отрубила Ирина.

Они втроем вышли из здания суда и негромко разговаривали возле ограды. Мимо них не глядя по сторонам, проходили посетители суда и его служащие. У них были обыденные лица, спокойные и как отстраненные от других людей, тут почти не разговаривали друг с другом, каждый как при эпидемии боялся подхватить заразу чужих проблем. И только эти трое стояли вместе, одна из них негромко говорила, две остальных сочувственно слушали:

— Та сука, что убежала, — вполголоса рассказывала Ирина, — это ее папаша просроченные лекарства в больницу поставлял. Его этот снайпер уничтожил. Я когда прочитала в интернете, что его судят, пришла, пусть видит, он не один. А эта сучка когда моя тетя от инфаркта в тюрьме умерла, у меня ее квартиру отобрала. Я же еще несовершеннолетняя, надо мной департамент соцзащиты опеку установил. Через месяц тётя умерла пришла комиссия и говорят: «Квартира не пригодна для проживания» и под предлогом ремонта меня выселили в общагу медучилища. Я как в трансе была, ничего не понимала, а меня бумажки у нотариуса какие-то заставили подписать, потом денег немного дали, говорят на прожитье. Через полгода прихожу, а в тетиной квартире уже чужие люди живут. Говорят, они эту квартиру купили. Я в соцзащиту, меня как раз эта сука приняла и ласково так мурлычет: «Ты свою квартиру, как только в наследство ввелась, по доверенности продала, наш департамент эту сделку согласовал, деньги за нее ты получила, а вот куда ты их дела я не знаю. Да ты не беспокойся, мы тебя как сиротку уже в очередь на жилье поставили». Выхожу, села в парке на скамейку и реву, все мимо идут, всем всё безразлично. Потом уж с Венькой познакомились и с ним за компанию на иглу села.

А дальше они говорили о брошенных детях и о своей стране, детьми и ненужными сиротами которой были. Они говорили и не боялись заразиться чужими проблемами. Они говорили эти три женщины одна из которых была вдовой и матерью воспитывающей двух дочерей, вторая совсем ещё юная — бывшей наркоманкой и грабительницей, а третья такая молодая, вежливая и приятная на вид — убийцей.

Из служебного выхода здания суда вышел адвокат, он хотел незамеченным пройти мимо этих трех женщин, но мама Маши его остановила:

— Сколько полицаи тебе заплатили? — с ненавистью выкрикнула она, глядя в бесстрастное лицо адвоката, и как плюнула ему в лицо:

— Мразь!

И Даша чувствовала, что от этих слов как от попавших в тело пуль, вздрагивал внешне бесстрастный и безразличный Обмани смерть.

Петр Николаевич отрицательно покачал головой. Жест был для Даши: «Не встревай», но Машина мама поняла его по-своему:

— Как тебя тварь, ещё земля носит?! — выкрикнула она.

— Пока ещё держит, но это не долго, — глухо ответил Обмани смерть отвернулся от них и быстро ушёл.

Смерть смотрела ему в неширокую сутулую спину, а потом негромко:

— Даша? — теперь Ира уже вопросительно посмотрела на стоявшую рядом девушку, — А ведь этот адвокат, тебя от уголовки отмазал, так? Помнишь? Мы ещё того наркота свидетеля с ним вместе в дурку отводили. А теперь вспомнила, он и врачей по тому делу защищал.

— Да, это он, — тихо ответила ей, Даша и маме Маши с горечью:

— Вы просто ничего не знаете, а Петр Николаевич сделал всё, что смог.

— А мне Маша, — растерянно сказала женщина, — в интернете на форумах показывала сообщения. Там знающие люди пишут, что он полиции сдал своего друга, потом ему обещал прекратить уголовное дело, взял с него большие деньги, а сам…

Даша промолчала, а потом:

— Извините, но мне пора идти, — решительно заявила она и ушла.

Смерть догнала ее и пошла рядом, сто метров дороги они прошли молча, а потом Даша сказала Смерти:

— Ира, мне нужно побыть одной.

— Нет, Даша, — ответила Смерть, — я с тобой.

 

Глава восьмая

Все вещи были собраны в большие картонные коробки, мебель уже вывезена из квартиры. В комнатах было пусто и пугающе тихо, как будто жизнь из них ушла вместе с нажитыми за годы нужными вещами и ненужным, но таким привычным барахлом. Обмани смерть сидел на обмотанной скотчем коробке и неторопливо листая, просматривал старый фотоальбом. Дедушки и бабушки, мама и папа еще до свадьбы, такие молодые. А вот и он шести месяцев родом. Потом на фотографиях он взрослел, родители понемногу старели, но были рядом. А вот он в армии, в университете, он с женой ещё до свадьбы, кроха сын такой забавный, потом он и жена понемногу старели, а сын взрослел. Потом сын уехал за океан, жена за ним, а он остался один. Всё круг пройден, жизнь прожита, квартира продана, а он уезжает в никуда. Осталось только сжечь все фотографии, чтобы его память и его жизнь не лапали чужие руки, осталось только уехать, презираемым, оболганным, одиноким. Обмани смерть полил фотографии бензином, безжалостно и быстро сжег их в кухонной раковине, пепел смыл в канализацию. Всё. Как пусто, как одиноко, как будто он сжёг свою душу.

Звонок от входной двери. Даша пришла. Он пошел открывать дверь. Осталось немного пройти по пустым комнатам и отворить дверь, осталось немного сделать в этой жизни, выйти на последний бой, чтобы обмануть смерть, выдернуть из её лап тех людей, что стали ему родней по духу и по стране в которой судьбой им выбран жребий, родится, жить и умереть.

Вошедшая девушка молча прошла за ним в комнату и присела на соседнюю коробку. Она разной бывает эта минута молчания иногда её время целая жизнь, иногда мгновенье полета пули. Поминальная минута прошла, пора к делу и Обмани смерть глухо сказал:

— В этих коробках моя библиотека. Книги возьми себе. Все деньги на карточке, вернется Андрей, отдашь ему. Долю моей жены и сына от продажи квартиры, я им уже перевел.

— Хорошо, — грустно и тихо сказала Даша.

— Через два месяца я вернусь, начну вытаскивать Андрея. Ты Даша пока затаись. Приговор по Кольцову отменят, Андрей вернется. Тогда ты с ним и обсудишь, что делать дальше. Обещаешь?

— Нет, — отрицательно покачала головой Даша.

— Это еще почему?! — со злым раздражением от ее своевольства поинтересовался Обмани смерть.

А потому, что Даша слушала, как уверенно ей говорила Смерть:

— Я как на суде тебя и того адвоката увидела, так сразу поняла, что тут дело не простое, — идя рядом с Дашей негромко говорила Ирина, — да и дядька этот по виду не из тех кто полицаем за пару костей в миске своих друзей предает. А когда ты за него перед той женщиной вступилась, то как щёлкнуло в голове у меня. Всё враз поняла. Кольцов спецом всё на себя взял. Это он тебя Даша прикрыл, потому-то ты с ним в суд и пришла попрощаться. А дядька этот всё знает, потому и вёл себя как купленная ссученная гнида.

Даша взглянула на Смерть и промолчала.

— Даша, — негромко попросила Смерть, — возьмите меня к себе.

— Не понимаю о чём это ты? — холодно и внешне спокойно ответила Даша и ускорила шаг.

— Когда этих тварей казнить стали, — стараясь попасть с Дашей в ногу, быстро и нервно заговорила Смерть, — я всё вспомнила: как тетка моя в камере умерла; как ее квартиру у меня отобрали; как меня избивали; как наручниками к батарее приковали; как сосала у полицаев; как за дозу на грабежи ходила; Венькины крики помню когда его насмерть в участке забивали. Пока вспоминала, ревела и как огнем меня жгло. Они же нас в скот превратили. Вот и решила, сил наберусь и тоже начну. Вижу с ними по-другому уже нельзя.

— Ира, — не глядя в её сторону, слушая только бешеный ритм ударов своего сердца, твердо ответила Даша, — ты ошибаешься. Я тут не причём.

— Ну не причём, так не причём, — невесело улыбнулась Смерть и тоскливо, — тогда я одна.

Даша остановилась, Смерть встала рядом.

— Не надо одной, — тихо попросила Даша, — я сейчас не могу ничего сказать, потом поговорим, жди, а сейчас мне действительно надо уйти.

Даша перешла дорогу и дальше пошла одна, а Смерть смотрела ей вслед.

Обмани смерть не прерывая выслушал Дашин рассказ. Передернул плечами.

— Не было печали, так черти накачали, — расстроено заметил он и злобно, — Я же тебя просил на суд не ходить, как чувствовал, что там что-то неладное будет. Вот оно и случилось.

— Если догадалась Ирина, то и полиция сможет, — тревожно заметила Даша, — вы же сами предупреждали, там не одни тупые костоломы сидят. И поспешно добавила:

— Вы не думайте, что я за себя испугалась, может быть всё еще раз проанализировать надо, вдруг мы ошибку сделали, вдруг Андрей зря всё на себя одного взял?

— Эта девушка всё быстро поняла, потому что мысли у вас обоих на одной волне, — ладонью сильно потер заросший щетиной подбородок Обмани смерть, — есть такая теория, если люди одинаково мыслят, то они понимают причины и следствия поступков человека который чувствует как и они. Это почти сродни чтению мыслей. А чтобы обо всём догадались в полиции, им надо настроиться на одну резонансную волну с нами. Если они это смогут, то это будут уже не полицаи.

— А кто? — с сарказмом поинтересовалась Даша, — Экстрасенсы?

— Нет, — словом как отрубил Обмани смерть, — тогда это будут наши соотечественники. А пока их отечество, это платежная ведомость.

— А из этой Ирины, — продолжил он, — с ее интуицией, силой воли и таким страшным жизненным опытом отличный криминалист получиться. Ты ей скажи это Даша, пусть учится.

— А ещё, что ей сказать? — требовательно спросила Даша.

— Пусть по полицаем которые ее друга забили не стреляет, — мрачно посоветовал Обмани смерть, — во первых это след по которому её быстро вычислят. А во вторых… Сейчас полиция это разнородная и внутренне разобщенная масса. Кроме денежного содержания их мало что объединяет. Система это хорошо понимает и делает всё возможное, чтобы выделить свою охрану полицию в отдельное сословие — клан, который будет биться за свой сословный интерес до конца. А для этого только денег, которые им платят мало, надо чтобы их ненавидели, чтобы они чувствовали себя чужими в окружении враждебного им общества. Сделать это не так просто как кажется, пушечное мясо полиции её рядовой и младший командный состав в нашем народе имеет родителей, жен, друзей, соседей или просто хороших знакомых. И хотя полицию уже сейчас мягко говоря не уважают, но окончательно связь между ними и нами ещё не разорвана. Если начать по ним стрелять, то это их быстро консолидирует, над всеми ещё не окончательно утраченными моральными ценностями, возобладает инстинкт самосохранения и тогда они будут более беспощадны и жестоки чем любые оккупанты.

Договорив Обмани смерть как выдохся и дальше сгорбившись молча сидел на коробке с книгами. Было видно, что он устал от жизни, устал от болезни, устал от ожидания неминуемой смерти. Но ещё не были оборваны все нити, державшие его на этой земле, и он опять четко и внятно заговорил:

— Поговори с этой девушкой, предупреди о последствиях и если она твердо всё решила, то это ее право, ее выбор. Выбор и право выступить за защиту своей земли с оружием в руках. И вот, что еще…

Обмани смерть достал из кармана, медаль на ленте и смущенно:

— Хотел похоронить и закопать, но думаю правильнее ее тебе отдать, возьми Даша, теперь она твоя.

Девушка взяла металлический диск и посмотрела на выбитые в металле кроваво красные слова «За Отвагу».

Снайпер вышел на позицию, подготовил оружие, в окуляре прицела увидел насильника неприкасаемого для закона, уверенного в своем праве калечить тела и души людей. Даша затаив дыхание, соединила контакты. Вспыхнул порох, вращаясь по каналам ствола полетела пуля…

Следующей на огневой рубеж вышла Ирина…

Потом был ещё выстрел, а затем через неделю Даша прочитала в интернете короткое информационное сообщение о задержании Петра Николаевича Волина. Больше ей ничего не было известно, но не было арестов и допросов людей, которых знал Петр Николаевич. Он уводил за собой их смерть.

— Дарья Сергеевна? — невзрачный просто одетый пожилой человек, заметно прихрамывая подошёл к Даше когда она во второй половине дня вышла на территорию медицинского комплекса отдышаться от пропитанного запахами хлорки и лекарств воздуха хирургического отделения больницы.

— Да? — оглядывая его, настороженно спросила Даша.

— Это вам, — мужчина с морщинистым лицом протянул ей пачку мятых листов, — просил передать Петр Николаевич Волин. Вы его знаете?

— Кто вы? — внешне спокойно спросила Даша. У нее всё как заледенело внутри (кровеносные сосуды сузились машинально, как врач отметила девушка) и Даша заморожено попыталась улыбнуться.

— Мой сын работает в СИЗО, — бесцветным тоном ответил мужчина, — ваш папа Сергей Александрович его вылечил, поэтому он выполнил просьбу Волина и через меня передает его записки вам. Вы возьмете?

— А от меня, — взяв листы и не зная куда их убрать, нервно засуетилась Даша, — от меня посылку Петру Николаевичу он сможет передать? Я быстро все соберу, подождите пожалуйста, я быстро.

— Нет, — покачал головой пожилой человек, — он ничего передать не сможет.

— Я заплачу! — всхлипнула Даша.

— Волин был вчера убит при попытке к бегству, — пожилой человек с сочувствием посмотрел на сильно побледневшую девушку и не удержался от вопроса:

— Он вам кто?

— Друг, — хрипло ответила Даша и волевым усилием заставила себя говорить спокойно:

— Пожалуйста, — попросила она, — узнайте, где его тело и сообщите мне.

— Узнавать ничего не надо, — тихо сказал пожилой человек, — я работаю водителем в бюро судмедэкспертизы, сегодня утром тело вашего друга привезли в морг этой больницы.