На другое утро мне пришлось снова наряжаться, чтобы навестить Фатыму. Занявшись судом и арыками, я за три дня так и не сумел побывать у неё.

Про ночные приключения я решил не рассказывать — ещё высмеет.

Наконец, собравшись с духом, я открыл дверь.

— Спасибо, что пришёл, — улыбнулась мне Фатыма. За неделю, которую я тут не бывал, в квартире кое-что изменилось. Вижу, новый радиоприёмник купили, на маленьком столике лежала стопка книг. Под столом шуршал ёж: наверно, это отец ей принёс.

Фатыма всё время следила за моими глазами, потом сказала:

— Это, чтобы я не скучала.

Я посмотрел на заголовки книг — все новые! Выключил радиоприёмник, заглянул под стол — ёж уже спрятался за диваном.

— Возле тебя можно посидеть?

— Конечно. Возьми вон ту табуретку.

Я сел у изголовья, поджав ноги и сложив руки на коленях. Сидел и смотрел на неё. Я всегда любил на неё смотреть. У неё был такой красивый прямой нос, хоть куда! Мне бы такой нос!

— Ты из-за меня нарядился? — спросила Фатыма. Я покраснел и опустил голову.

— Спасибо! — проговорила она тихо.

Я с благодарностью поднял на неё глаза.

— Я хотел тебе принести книгу почитать, как в настоящем госпитале, — сразу, одним духом, сообщил я.

— Я перечитала массу книг, — сказала она. — Я успеваю почитать и помечтать. Знаешь что, Мансур, как только поднимусь на ноги, мы сходим, поищем дом писателя Аксакова. Ведь он наш земляк… В его книге про нашу Уфу написано…

Но тут разговор пришлось прервать. С работы вернулся её отец. Он разделся, потом подошёл к дочери:

— Ну, как ты себя чувствуешь? Доктор был?

— Был. Сказал, дня через два можно выходить, — сообщила Фатыма.

Папа её задумался — наверно, что-то вспомнил.

— Всё это хорошо, — сказал он вдруг. — Плохо одно, что ты нам сказала неправду.

Фатыма густо покраснела. Я — тоже.

— Выясняется, что тебя ударил Ахмадей, — добавил её папа. — Зачем ты скрыла это? Нас твой поступок огорчил.

Фатыма закрыла лицо руками.

— Меня предали, — прошептала она. — Сами упросили не говорить, а сами…

Я немедленно улизнул. Уж очень неудобно было сидеть и молчать. И потом, я боялся, что меня спросят про это дело.

«Кто же мог её предать?» — спрашивал я себя, перебирая а памяти всех кладоискателей.

Ахмадей ни за что бы не проболтался. У Искандера слова силком не вытянешь. Яшка вряд ли… Оставался один человек — Маня. Она у нас болтушка и не может не вмешаться в разговор. «Если она, надо проучить», — решил я, пообещав себе выяснить эту историю.