— Так это правда, что твой Капитан оказался не фронтовым другом?
— Чего вы навалились на Азамата, слова сказать ему не даете?
— Он и не собирается раскрывать рта…
— Еще говорят, будто у Капитана была целая шайка.
— Мало ли что говорят!
— Ну, Азамат, скажи что-нибудь.
— Он не хочет с нами разговаривать!
— Это и понятно, вместе с Капитаном судят и его братана. Кому охота в такой день…
— Мы для него не чужие.
— Ну, Азамат, скажи что-нибудь.
— Он молчит.
— Я бы тоже молчала.
— Оставьте его в покое. Смотрите, он сегодня как затравленный.
— Тоже мне сказал…
— Вовсе он не затравленный.
— Я бы постыдилась пойти на суд. Чего я там не видела?
— А ты не слушай ее, Азамат, иди!
— Он и не думает ее слушать.
…Даже не забегая домой, Азамат дунул в центр города. В такой час человеку не до еды. Конечно, и не до школы.
«Спеши, трепло! — мысленно упрекал он сам себя. — Кто развесил уши, увидев Капитана? Ты, Азамат! Кто с охотцей уплетал дармовую жратву? Ты, Азамат! Еще такая сволочь, как Азамат, укладывал заведомого вора на отцовскую кровать…»
Откуда же ему было знать, что за подобные ошибки приходится жестоко расплачиваться?
Угловое неказистое здание и оказалось помещением районного суда. Старый, местами стертый указатель объяснял, куда следует пройти.
Где тут считать ступеньки, он помчался вверх. Лестница была крутая, как на маяке.
На самой верхней площадке, почти у двери, волей-неволей пришлось затормозить. Он и сам не знает почему. Может, потому, что толстый человек с толстым зеленым портфелем неуклюже сидел на подоконнике и торопливо совал в рот огромный кусок колбасы. Так усердно он ел, что аж челюсть у него ходуном ходила.
Азамат непроизвольно облизал губы, такой аппетитной выглядела копченая колбаса. «Наверное, вкуснотища!» — он с трудом проглотил слюну.
— В твои-то годы, ей-ей, не положено переступать порог суда, — уставился толстяк, не переставая жевать.
— Брат у меня тут…
— Лишь одного не понимаю, зачем это твоему братцу на до было сообщать тебе, недорослю, о том, что по судам таскается? Неправомерно!
Азамат юркнул в полутемный коридор. Тут каждый был занят собой. Никто не обратил внимания на мальчишку. Воспользовавшись благоприятной обстановкой, Азамат прошел в зал заседания.
Конечно, он забился в самый угол. Он понимал, что стоит какому-нибудь секретарю или курьеру обнаружить его, так пиши пропало: «Эй, мальчик, как сюда пробрался? Ну-ка, идем за мной! Пошли, пошли, чтобы твоей ноги тут не было!»
Потому сидел, боясь шелохнуться, как привинченный.
На его глазах судились муж и жена. Они наговорили друг на друга невесть что. Если им поверить на слово, то на всем белом свете нет людей хуже их обоих. Мальчишка так и не понял, чего они хотят. Не станешь же более счастливым оттого, что ссоришься почем зря? Тем более на людях.
Процесс его не интересовал. Его больше занимал другой вопрос: не затесался ли куда-нибудь Самат?
Азамат так и не узнал, чем закончилась ссора между мужем и женой. Как раз во время вынесения приговора его самого вежливо попросили выйти вон. Одним словом, обнаружили.
Ему ничего другого не оставалось делать, как в полутемном коридоре незаметно пристроиться на скамейке. О лучшем не надо и мечтать. Отсюда видно всех, кто входит и выходит, а сам вроде бы в засаде.
Тут просидел он часа два, если не больше, пока дождался Самата, Синяка и Капитана, появившихся в сопровождении двух милиционеров.
От радости Азамат чуть не вскрикнул. Но, к счастью, хватило ума вести себя как следует на суде. Ему нет никакого расчета ссориться с милиционерами, которым положено оберегать арестованных как зеницу ока.
Самат был в той же старой тужурке и без кепки, — как уходил тогда из дому на ночную операцию. Но выглядел неважно, словно подбитый немецкий танк. Он как-то вобрал голову в плечи и робко сторонился людей.
Совсем иначе держался Синяк. Как обычно, руки глубоко запущены в карманы длинного пальто, фуражка чудом держится на макушке. Таким он бывал и на Последней улице…
А Капитан потерял былую уверенность, ежился, желая остаться незамеченным, злобно глядел по сторонам.
Азамат не мешкая кинулся вслед за ними в зал заседания. В это мгновение больше всего он боялся встретиться с глазу на глаз с тем толстым дядей, который даже тут, где приговаривают людей к жизни и смерти, бессовестно уминал колбасу. По всему видно, дяденька дошлый.