Глава тридцатая

Торн лежал абсолютно неподвижно в узком белом туннеле и пытался слушать Джонни Кэша.

Музыка в наушниках была едва слышна — все заглушал звук работающего томографа, который медленно составлял снимок его позвоночника. В каком состоянии он находится. Из-за звука, похожего на звук пневматической дрели, создавалось впечатление, что Торн слушает некий радикальный техно-ремикс из фильма «Люди в черном». Но тем не менее это лучше, чем ничего. Врачи разрешили ему взять послушать один из их компакт-дисков, пока он минут двадцать будет находиться внутри камеры, но Торн решил не рисковать и принес с собой диск «The Man Comes Around». И правильно сделал. Даже то немногое, что он мог слышать, было лучше, чем тот бред из ламинированного списка, который ждал его в комнате для переодевания.

Джеми Каллем, Кати Мелуя, Нора, блин, Джонс.

Он лежал практически не шевелясь, как ему и было велено. Напряженно прислушиваясь. Его рука лежала на резиновой «красной кнопке», на которую он должен был нажать, если почувствует хоть малейший дискомфорт или тревогу. Если захочет прервать процедуру.

Ритм томографа, гул, похожий на жужжание, стал замедляться, а потом угасать. Этот шум успокаивал его. Он погрузился в размышления, смакуя роскошь момента и наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. Это все равно что лежать на чистых простынях после того как слишком долго спал в грязной и вонючей постели.

Прошло уже шесть дней, как все закончилось. По крайней мере, завершился один из этапов этого дела.

Теперь все в руках судей и адвокатов. Торну и его коллегам оставалось лишь предоставить суду все материалы по делу и надеяться на их справедливое решение.

Они уже вынесли пару смелых решений.

Люку Маллену было предъявлено обвинение в убийстве Питера Ларднера, хотя были все причины надеяться, что, когда его дело в конце концов попадет в суд, присяжные его оправдают. Торн с радостью согласился выступить свидетелем со стороны защиты. Он понимал, что смягчающие обстоятельства, при которых Люка Маллена, скорее всего, признают невиновным, — плюс тот факт, что Тони Маллен бывший полицейский, — сыграли свою роль, когда судья вынес решение об освобождении мальчика под опеку отца. Разумеется, при жестких условиях: Люк должен регулярно отмечаться в полицейском участке и пока не ходить в школу.

И еще одно смелое решение — оставить Мэгги Маллен до суда под стражей в тюрьме Холлоуэй.

Хотя, в конечном счете, у судьи не осталось выбора. Предъявленное Мэгги Маллен обвинение в попытке извратить ход дела о смерти Сары Хенли, естественно, давало ей право быть освобожденной под залог — пятьдесят тысяч фунтов. Однако, поскольку Тони Маллен — единственный человек, который мог выступить в роли поручителя, — решительно отказался вносить залог, содержание под стражей осталось единственной альтернативой.

Торн вспомнил лицо Маллена, когда его жена делала свои признания там, в гостиной, и догадался, что ему принять решение о том, чтобы она оставалась за решеткой, было проще, чем суду.

Как Торн тогда сказал Портер?

«У него от семьи, на которую можно было бы опереться, остался лишь пшик…»

Пока Торн продолжал лежать и не двигаться, откуда-то послышались разные непрошенные голоса. Они возникли из ниоткуда и требовали обратить на себя внимание.

Несколько замечаний и предположений стали витать вокруг и наслаиваться друг на друга, дразнить и проливать свет.

Настойчиво требовать…

Но я всегда думала, что сексуальный фактор данного нападения важнее.

Послушай, я допускаю любые свидетельства того, что наркоманы сами подвергаются насилию.

Возможно, он звонил не Люку.

Мы уже проверили родителей…

Пока одна большая мысль не заслонила собою все остальные, шум в голове у Торна стал громче, и его уже нельзя было не замечать, как жужжание аппарата.

Как того, что сказал Ларднер. Его последних слов:

«Почему бы тебе не рассказать все инспектору? Почему ты не выносила, когда он к тебе прикасался…»

Торн сбросил наушники и стал давить на резиновую кнопку.

Джейн Фристоун встала и пошла прочь, когда увидела, что он идет к ним. Торн наблюдал, как она подошла к забору, затем достал и прикурил сигарету. Потом опустился на скамью рядом с ее братом.

На ту же скамью, на которой неделю назад сидел Грант Фристоун, когда его арестовали Торн и Портер.

— Черт возьми! — воскликнул Фристоун.

— Успокойся.

— Я здесь с сестрой, ясно?

Фристоуна освободили из Льюишема в тот же день, когда Мэгги Маллен было предъявлено обвинение. Теперь, помимо прохождения обязательного лечения в реабилитационном центре и еженедельных визитов, чтобы расписаться в «Журнале профилактики преступлений на сексуальной почве», он сам мог распоряжаться своей жизнью. Хотя вскоре Торн шепнет заинтересованным лицам, как много времени в этой жизни отводится сидению на скамейке в местном парке вблизи от детской площадки.

— Не стоит быть таким неблагодарным козлом, — сказал Торн. — Если бы не мы, сидеть бы тебе сейчас за убийство Сары Хенли. Гнить где-то в Белмарше или Брикстоне.

— Спасибо большое. Но не будем забывать, что именно вы — те придурки, которые меня арестовали.

Справедливое замечание.

— Но все же удачно разрешилось, — заметил Торн.

Было тепло, хоть и дул легкий ветерок. Торн снял свою кожаную куртку и положил себе на колени. Лепестки цвета вишни мягко кружились над тропинкой; к мусорной корзине, стоящей у скамейки, прилипла обертка от мороженого.

— Я ушам своим не поверил, когда услышал, — признался Фристоун. — Я имею в виду о той женщине, жене Тони Маллена. И ее любовнике.

— Ты когда-нибудь ее видел? Раньше, когда она была Маргарет Стринджер?

— По правде сказать, я имел дело только с мисс Бристоу. — Он повернулся к Торну. — Я расстроился, когда узнал о ее смерти. Она была хорошей. Если хотите знать, и поделом уроду, который ее убил!

Торн несколько раз изменил позу, пока боль не утихла.

— Значит, для тебя это явилось неожиданностью, когда ты узнал, что на самом деле произошло с Сарой Хенли?

— Еще какой!

— Не ожидал, что это совершила жена Тони Маллена, а не он сам, да?

— Не понял?

— Я думаю, ты считал, что Маллен хотел повесить это дело на тебя. Я не утверждаю, что ты полагал, что он сам ее убил, но, вероятно, он с готовностью обвинил в этом тебя. Он был бы вне себя от радости, если бы упрятал тебя за решетку. Я прав?

Фристоун пожал плечами, забеспокоившись за свою шкуру.

— Грант, у тебя нет веских причин, чтобы скрывать от меня правду. Маллен сейчас уже не в состоянии тебе навредить. Или оказать услугу.

Именно к этому пришел Торн, совершив серию поездок. Череда безрадостных вероятностей, обозначившихся в темноте, осветила самые потаенные уголки…

А что, если преступление Адриана Фаррелла было в некотором роде реакцией на то, что он сам подвергался насилию, и вероятнее всего дома?

Если звонки из дома Фарреллов в дом Малленов были звонками отца к отцу, а не сына к сыну, что они могли обсуждать?

И что такого мог рассказать Питер Ларднер, чего так боялась Мэгги Маллен? Или он уже нашептал Люку на ушко в пыльном темном подвале о парочке «скелетов в шкафу»?

Торн не был абсолютно уверен, что мыслит и нужном направлении, но ему казалось, что он попал в точку. Он был почти уверен, что Тони Маллен, не желая упоминать имя Гранта Фристоуна, старался скрыть не только интрижку своей жены.

Лишь Фристоун мог подтвердить или опровергнуть его догадки.

— Ты не похож на парня, который любит детей, — признался Торн.

Фристоун обернулся к нему, его губы побелели.

— Ты их не любишь. Вот в чем дело! Не знаю, чем отличается тот, кто любит детей. — Он кивнул на двух пожилых мужчин, которые сидели через две скамьи от них, поглощенные беседой, потом на молодого мужчину, который приближался к ним трусцой, не отставая от бегущей рядом с ним молодой женщины. — Они не похожи на педофилов… Он не похож.

Торн указал на худощавого мужчину, который отвернулся, пока его собака справляла нужду на краю тротуара.

— А вот он, смотри, похож.

— Что я должен на это ответить?

— У большинства из нас нет настоящего… нюха, так я думаю. Мы не в состоянии распознать тех, кого раздирают подобные физические желания и потребности. Мы не ловим их сигналов, знаков, если предположить, что они подают таковые. — Он вытянул ногу, расправил плечи. — А ты, интересно, ловишь?

Фристоун молчал.

— Ты не угрожал Тони Маллену физической расправой, — продолжал Торн. — Ты не обещал, что доберешься до него или членов его семьи. Ты угрожал разоблачением. Тебе было известно, кто он.

Они помолчали, наблюдая, как мимо пробегают бегуны.

— Я не мог этого сказать, — произнес Фристоун. — Мое слово против его. Абсурд.

— Тогда что?

— Я встречал его раньше. Как-то в воскресенье вечером на пикнике у… одних приятелей. Мы болтали, нас было несколько человек. Позже, уже наверху, мы обменялись «материалом». Ничего чересчур «тяжелого». Но он явно был знаком со многими. Он знал все лучшие веб-сайты, где… а тогда таких сайтов было не так много. Я никогда не думал, что он — коп. И он едва ли мог предвидеть, что такое случиться, верно?

— Я бы так не сказал.

— Он чуть не обосрался, когда вошел в комнату для допросов и увидел меня.

— Тогда ты стал угрожать?

— Это, блин, мне разве помогло, а? Маллен заявил, что я могу говорить все, что мне вздумается. Сказал, что будет настаивать на том, что работал под прикрытием, внедрялся в круг педофилов, собирал доказательства и так далее.

— Долго бы ему пришлось от этого отмываться.

— Я тоже так думал. Но он не волновался. У него было другое мнение. Он предупредил меня, что позаботится о том, чтобы в камере меня как следует «проучили», если я скажу хоть слово. И тогда, зная, что он сдержит слово, я попридержал язык.

— Однако совсем другое дело, когда ты вышел, — предположил Торн.

К ним подбежал один из сыновей Джейн Фристоун, тот, который играл здесь, когда они с Портер впервые наведались сюда, и спросил, не даст ли он ему конфет. Фристоун пообещал, что он получит их позже. Мальчик равнодушно отвернулся, как будто даже не помнил, о чем только что просил.

— Он пришел ко мне, — признался Фристоун. — Уже не такой самоуверенный. И дело скорее в политике — или называй это, как хочешь — он ведь уже был главным инспектором.

Торн не смог сдержать улыбку.

— Он сказал, что может мне помочь, если я буду хранить определенную информацию при себе. Сказал, что может повлиять на исход моего дела.

— Потому что его жена работает в МКОБ?

— Тогда я этого не знал. Я понятия не имел, о чем он говорит. Но потом этот ужасный случай с Сарой. Стало не до этого, я бежал.

— Значит, ты считаешь, что это произошло из-за Маллена?

Он шмыгнул носом.

— Такие мысли меня посещали. Но, в конечном счете, разве это имеет какое-то значение? Я не собирался ходить и кого-то в чем-то убеждать.

— Этот «материал»… — запнулся Торн.

Фристоун на секунду прикрыл глаза.

— Ну, знаешь: фотографии, кассеты и тому подобное.

Тому подобное…

— Тебе говорит о чем-нибудь фамилия Фаррелл?

Фристоун покачал головой.

— Вы посадите Маллена?

— И какое чувство тебя охватит, если посадим? — поинтересовался Торн. — Знаю, у тебя есть веские основания его не любить, но неужели тебе совсем… его не жалко? Ты считаешь, что именно он всему виной?

Фристоун помолчал, сделал глубокий выдох, как будто говоря «с меня довольно», и потянулся.

— Посмотри, какая отличная погода. Я прихожу сюда полюбоваться природой.

— И лучше бы ты имел в виду деревья, — заметил Торн. Он наблюдал за тем, как Фристоун идет к своей сестре и племянникам. К подметкам его туфель прилип цвет вишни.

 

Глава тридцать первая

Только-только начало смеркаться, только упали первые капли дождя.

Торн сидел в своем БМВ напротив дома. Он растер затекшую шею и повернул голову, чтобы видеть входную дверь, посмотрел на часы. Он знал, в котором часу у СО-5 запланировано постучаться в дверь этого дома.

Полиция уже была там полтора часа.

Он представлял себе, какое сначала равнодушное, даже скорее скучающее было у Маллена лицо. Он привык к тому, что у него на пороге появляются люди с «корочками». Интересно, насколько оно помрачнело, когда полицейские объяснили ему, из какого они подразделения.

Когда дверь открылась, первым, кого Торн увидел, был сам Маллен. Потом он разглядел обезумевшего от ужаса Люка, вцепившегося в отцовскую спортивную куртку.

Господи Боже…

Мальчик пропал из поля зрения, его мягко успокаивал кто-то внутри дома. Дверь опять приоткрылась, и двое офицеров — женщина и мужчина — вышли из дома. Они повели Тони Маллена по подъездной дорожке к машинам.

Он был без наручников.

На этом этапе одни вопросы…

Торн знал, что трое или четверо полицейских еще оставались в доме. Они начнут выносить из дому все бумаги, компьютеры, ящики с видеокассетами и цифровыми видеодисками, когда дом покинут все его обитатели.

Спустя несколько минут после того как увезли Маллена полиция вывела детей.

Торн видел, что Люк Маллен, как лунатик, идет по подъездной аллее, сестра обнимает его за талию, а женщина-констебль нежно за плечи. Он опять задавался вопросом, который преследовал его в последнее время, — о Тони Маллене и его детях.

Торн вспомнил, как Адриан Фаррелл отчаянно заюлил, выдумывая объяснения, когда его спросили о телефонных звонках. Торн понял, что Фаррелл — несмотря на то, через что, как полиция подозревала, ему пришлось пройти — скорее пытался защитить своего отца, чем себя самого.

Торн не мог с уверенностью сказать, что дети Тони Маллена страдали от рук своего отца. Вполне возможно, Том принимал желаемое за действительное, но, по его разумению, хотя бы одному из детей удалось избежать домашнего насилия. Слишком в неописуемый ужас пришла Мэгги Маллен при одной мысли о том, что Ларднер мог наговорить ее сыну. Казалось, она почти убедилась в том, что Люку пока ничего не известно.

Протест. Домысел.

Мэгги Маллен была без сил…

— Почему вы продолжали с ним жить?

— Один раз я уходила. Несколько лет назад. — Мэгги провела тем, что осталось от ее ногтей, по выщербленной поверхности стола. В комнате для свиданий было прохладно, Торн даже не снимал пальто, однако заключенная, казалось, холода не замечает. — Меня хватило ненадолго.

— Почему вы вернулись?

— Конечно, из-за детей.

— Вы могли бы взять их с собой. При разводе дети остались бы с вами.

— Они любят отца, — призналась она. — Он тоже их любит, больше жизни…

Торн пошел в тюрьму Холлоуей не для того, чтобы помочь в расследовании дела против Тони Маллена. Он не был даже уверен, что Маллен предстанет перед судом. Сейчас это уже было сверх его сил.

Ответы, за которыми он пришел, свидетельствовали в пользу Маллена.

— Тони никогда не трогал наших детей, — сказала она. — Никогда…

Торну хотелось спросить, как она может быть в этом так уверена, но молчание прервала ее просьба не спрашивать о подобных вещах.

— Вы видели, как это отразилось на Люке, — продолжала она. — Слова Ларднера. Люк любит своего отца. И Джульетта тоже.

— А вы? Я не заметил, что…

— Я любила его. — Выражение ее лица ясно говорило о том, что она не может для себя решить, кто она — мученица или слабоумная. — Я жалела его, потому что он сломался. Он ненавидел то, что делал…

— Ненавидел. Прошедшее время.

— Прошедшее время…

Торн ждал.

— Были лишь фотографии, — произнесла она. — Несколько снимков маленьких девочек, много лет назад. Больше ничего.

И снова Торну хотелось задать вопрос, откуда, черт возьми, у нее такая уверенность. Но он понимал — это бессмысленно. Этот вопрос она сама задавала себе тысячи раз.

Как Торн задавался вопросом о главном суперинтенданте Треворе Джезмонде. Почему он промолчал о Гранте Фристоуне. Торн все еще не мог решить, следует ли ему поделиться своими соображениями с теми, кто ведет это дело. У него не было никаких доказательств — он просто чуял нутром…

Мэгги Маллен отодвинула стул. Свидание окончено.

— Однако вы же любили Питера Ларднера, — заявил Торн. — Не так ли?

В конце концов он это понял. Разглядел в той крови, которая текла по ее рукам, телу, когда она баюкала своего бывшего любовника. Сейчас, впервые с тех пор как ее привели в маленькую, холодную комнатушку, Торн увидел, как смягчились черты ее лица. Увидел боль в ее глазах, в уголках губ.

— Я бредила им так же, как он бредил мною.

— Но вы могли бы быть вместе. Этого я понять не могу. Вы с Ларднером, дети…

На лице между морщинок опять залегли печаль и отчаяние, пока она подыскивала нужные слова.

— А вы всегда поступаете правильно?

Солгать было нетрудно.

— Всегда, — соврал Торн.

Было не ясно, поверила или не поверила Мэгги Маллен, когда медленно встала со стула и прошла мимо Торна к двери, где стоял дежурный. Глаза широко распахнуты, взгляд устремлен вперед.

Такие же глаза, как у ее сына…

Глаза широко распахнуты, взгляд устремлен вперед — лицо Люка казалось серым под козырьком бейсбольной кепки. Торн видел, как мальчика повели к задней дверце машины, как он наклонился, забираясь внутрь.

Торн оглянулся и тут же встретился взглядом с Джульеттой Маллен. Лишь пару секунду нее было совсем другое выражение лица, не такое, как у брата. Торн в ее глазах увидел только упрек.

Он завел двигатель и сделал музыку громче.

Спрашивал себя: почему в девяти из десяти случаев, когда поступаешь, как должно, чувствуешь себя преотвратно?