— Думаю, к вечеру мы увидим Северные Земли.

Лесовик, забравшись на выступ над дорогой, поднял лицо к небу и принюхался. Извивающийся путь вскоре нырял в узкую расщелину и терялся из виду. Справа высился крутой склон, перерастающий в горную гряду. За спинами, теряясь в поднятой путниками пыли, дорога ныряла резко вниз. Они забрались на верховину Синих гор. Слева же земля отвесно обрывалась, открывая ошеломляющий вид на бардовые и синие пики, на освещаемые солнцем обрывы, с которых водопадами низвергались бесконечные потоки воды, и на крутые, покрытые сосновыми лесами склоны, устремляющиеся вниз к окутанным тьмой оврагам.

Весь день путники поднимались наверх. Дорога становилась всё круче и опасней; иногда её даже не было видно из-под обломков скал, и им приходилось двигаться вперёд, полагаясь на собственный инстинкт. Петляя, путь неуклонно вёл на север вдоль острых горных хребтов, по сужающимся проходам, где скалы гулким эхом множили стук камней. Дорога выводила на узкие выступы, сходящие на нет, и бежала по тёмным расщелинам, где непроглядная мгла лишь изредка смягчалась проникающими сверху солнечными лучами.

Здесь царила странная тишина, а воздух был тих и разрежен. Даже горные козлы сюда не забирались. Путники словно дерзнули войти в иной далёкий мир, расположенный на такой вышине, что жизнь, движения и звуки не доходили сюда, — мир чуждый и негостеприимный. Казалось, каждая гора, каждый выступ слушают и смотрят на ничтожных людишек, посягнувших на каменную тишину. Любой неловкий шаг, любой шорох возрастали в этом недружелюбном месте десятикратно, и потому путники чувствовали себя ужасно. Ехали молча, едва осмеливаясь дышать. Неторопливо и осторожно. Но сколько путешественники ни старались заглушить звуки, те разрастались, наполняя собой пустоту, и обозначали их путь яснее света сигнального огня.

Временами они видели тёмные провалы пещер наверху, куда не могла бы привести ни одна дорога. Тонкие струи дыма, испускаемые этими пещерами, медленно поднимались в небо. Местами высились, подобно древним языческим стражам, столбы из взгромождённых друг на друга обломков скал. Здесь пахло драконами, ограми и грифонами, и задерживаться не хотелось, поэтому все разговоры стихли.

Ночное нападение всех сильно потрясло. Атака волков сама по себе была жуткой, но больше всего напугала тварь, с которой те пришли.

— Это леукрота, — объяснил спутникам Паулус. — Они рыскают ночами вокруг наших селений, привлечённые запахом висящих на деревьях мертвецов. Но наши мертвые не для них, и если мы ловим тварей, то наполняем их брюхо горящими углями.

Болдх уже слышал сказания о леукротах, когда бывал в Северных Землях. Этих зверей-одиночек можно было заметить крадущимися среди надгробий или жадно раскапывающими свежие, да и не совсем свежие трупы. Странник надеялся, что упокоится в собственной могиле, не столкнувшись с ними. Вспоминая, как ловко Паулус справлялся с монстром, он пообещал себе никогда не перечить наховианцу.

Лесовик слез с возвышения и ловко спрыгнул на дорогу.

— Если мой нос меня не обманывает, мы увидим равнину ещё до захода солнца. Только не нужно останавливаться.

Его слова были встречены усталыми, но всё же радостными улыбками облегчения. Синие горы, несомненно, по-своему красивы, однако этой красотой лучше любоваться издалека.

— Ты можешь отсюда почувствовать запах равнины? — Нибулус насмешливо посмотрел на колдуна.

— Конечно! — Лесовик ухмыльнулся. — Запах топей ни с чем не спутаешь. Если бы ты и твои предки проводили меньше времени в прокуренных залах каменных замков, а больше в настоящем мире, то тоже смогли бы распознавать ароматы.

Нибулус рассмеялся.

— Напомни мне отругать предков, когда я встречусь с ними в ином мире; и хорошо бы тебе в тот миг стоять рядом! — Пеладан с силой хлопнул колдуна по плечу, чуть не сбив с ног.

Путники заметно повеселели, до сих пор все были напряжены и неразговорчивы. Мысли о возможном нападении волков или огров не покидали их. К тому же здесь, высоко в горах, они опасались, что на них набросится какое-нибудь крылатое чудовище.

Мафусаилу становилось всё хуже. Если бы не совместные усилия Эппы и Лесовика, пытавшихся залечить нанесённые южанину прошлой ночью раны, он бы, наверное, уже умер. Пока Эппа, склоняясь над стонущим воином, возносил страстные молитвы своему божеству, колдун отправился на поиски целебных трав, взяв в помощники оруженосца.

— Малец, ты знаешь эселефат?

Гэп недоумённо уставился на шамана.

— Маленький, похожий на одуванчик цветок. Ты его, верно, считаешь сорняком. С лёгкими рыжеватыми пушинками семян, которые легко раздувает ветер.

— Да, — радостно воскликнул Гэп. — В Нордвозе мы называем его «бородкой юнца».

— Поищи его, — поторопил оруженосца колдун. — Он поможет остановить кровотечение у Зилвы.

Растение нашли, настой сварили, и снова завели монотонные молитвы. И всё же днём позже, когда раны уже начали затягиваться, боли Мафусаила стали сильней, а вынужденный переход через горы лишил столь необходимых сил на выздоровление. Его смуглое лицо теперь приняло болезненно серый оттенок. Южанин безвольно обвис и отпустил поводья, позволив коню просто следовать за остальными.

Слова Лесовика хотя бы заставили его улыбнуться. Жрецы, решившие забыть былые разногласия, тоже широко и дружелюбно улыбались друг другу. Даже немногословный Паулус, на время забыв о своей мрачности, радостно ухмылялся.

Только Болдх не поддался общему настроению. Он по-прежнему замыкал цепочку, тревожно сжимая рукоять боевого топора. К чему радоваться? Они окончательно покинут пределы Синих гор только через несколько дней, а до этого с ними может случиться всё что угодно. Сам странник прошёл множество горных дорог — и не упомнить сколько. В отличие от спутников, он знал, что им невероятно повезло встретить так мало неприятностей на пути.

Когда путники направили лошадей в очередную расщелину, Болдх нервно оглянулся. Ему почудилось какое-то движение сзади. Покачав головой, странник пришпорил коня и догнал остальных.

* * *

Пройдя две трети пути вверх по расщелине с высокими, в тысячу футов, отвесными стенами, дорога начала извиваться, то уходя вбок, то опускаясь и поднимаясь и наконец вывела к последнему горному хребту, отделяющему путников от равнины. Очертания бордовых скал, подёрнутые дымкой знойного полдня, виднелись совсем рядом, но дорога туда была очень опасной. Слева зияла пропасть, а сам путь казался очень узким и, судя по всему, ближайшее время улучшаться не собирался. Придётся двигаться с особой осторожностью, чтобы не застрять в этом месте.

Вдруг тревожный крик Болдха, ехавшего позади, остановил всех:

— Волки! Они преследуют нас!

На миг все ошарашено замерли, потом одновременно задвигались. Нибулус на своём огромном коне развернулся и протиснулся мимо путников поближе к Болдху, а остальные нервно оглядывались назад.

— Невозможно, — выдохнул Финвольд. — После прошлой ночи они не посмеют...

— Ещё как возможно, — поправил его Болдх. — Это — горные волки, они преследуют и берут измором даже дракона. Да и леукрота не забыла о своём поражении, она не отстанет, пока не убьёт нас.

Теперь все увидели несущихся вдали волков, чьи силуэты освещали скудные лучи солнца, проникающие в ущелье. Стая была в миле от них, но быстро приближалась.

— Вот чёрт! — выругался Нибулус. — Только этого нам не хватало...

Воин опытным взглядом оценил обстановку. Дорога была настолько узка, что им приходилось ехать, вытянувшись в цепочку. Будь правый склон отвесным, сильный воин в одиночку смог бы сдерживать волков, поочерёдно убивая одного за другим. Но склон не был отвесным. Он казался достаточно крутым для лошадей и не позволял пеладану воспользоваться Молотилкой. Однако волки могли атаковать путников сбоку, прижимая их к краю дороги и к ужасной пропасти.

Нужно было что-то придумать, и быстро.

— Зилва! — Нибулус окликнул своего друга, стоящего от него дальше всех. — Веди остальных вперёд так быстро, как только сможешь, и не останавливайся, пока я вас не догоню. Паулус и Лесовик, вы нужны мне здесь.

Лучшего в сложившихся обстоятельствах он придумать не мог.

— Удачи, толстяк! — прокричал в ответ Мафусаил, пришпорив Белуна.

Коня Болдху не нужно было понукать, благодаря заострённым копытам она вскарабкалась на крутой склон, стараясь перегнать остальных лошадей, устремившихся за южанином. Лошадка не испытывала никаких угрызений совести, оставляя ненавистного разряженного коня пеладана на милость приближающейся волчьей стаи.

В то же самое время Паулус и Лесовик встали рядом с Нибулусом. Наховианец спешился и забрался немного выше по склону, чтобы прикрывать бок пеладана. Вытащив меч, он с нетерпением ждал схватки. Обычно наёмник не жаждал рисковать своей жизнью, тем не менее с благодарностью принял то, что его признали самым искусным бойцом. Он уже не раз сражался бок о бок с Нибулусом, и, хотя между ними не было особой приязни, воины уважали друг друга. Вместе они почти непобедимы.

Кроме того, наёмник мечтал вновь сойтись с леукротой и вышибить из нее жизнь. Да, у него было для чего остаться.

Колдун уже понял, зачем он понадобился, и встал перед воинами лицом к приближающимся врагам.

— Пришло твоё время, Лесовик, — заговорил Нибулус. — Мы будем стоять за тобой. Сотвори что-нибудь жуткое, типа той стены огня, как Финвольд.

Лесовик резко обернулся.

— Я не знаю ничего про «огненные стены», — возразил он. — Я колдун!

Нибулус наклонился вперёд и зло процедил:

— Всё равно волшебство, верно? Так в чём же разница? Если не можешь сотворить ничего стоящего, зачем ты нам вообще нужен?

Лесовик рассмеялся. Он не знал, что пугает его больше: стая мстительных волков впереди или глупость стоящего за спиной пеладана. Он всегда осознавал людское невежество, но до такой степени?..

— Я сделаю что смогу, — ответил колдун. — Только не двигайтесь, просто смотрите.

Два воина послушно замерли, а Лесовик, выпрямившись, сделал глубокий вдох. Закрыв глаза, он ненадолго задержал холодный горный воздух в лёгких и наконец выдохнул.

Волки приближались. Нибулус и наёмник с сомнением переглянулись. Колдун всё ещё не сделал ничего, что могло бы остановить стаю.

...глубокое внутреннее созерцание тишины...

В лицо подул лёгкий ветерок, принеся рычание учуявшей кровь стаи. Лесовик стоял не шевелясь, только слабое колыхание волчьей шкуры и едва заметное подёргивание век нарушали его каменную неподвижность.

...полное умиротворение в душе...

Волки были уже совсем близко. Воины приготовились; они могли насчитать с дюжину быстро приближающихся животных, ещё больше бежало следом. Колдун продолжал стоять, несмотря на усиливающийся ветер.

Паулус, чей плащ трепетал на ветру, мрачно обернулся к пеладану:

— Искренне надеюсь, что твоя вера в этого шамана оправданна. По-моему, он слишком увлёкся.

Нибулус ничего не ответил, закусив губу.

...сознание погружается, всей сущностью взывая к пробуждению магии...

Теперь, когда первые волки, ведомые леукротой, выбежали из ущелья, Лесовик поднял руку и начал вращать указательным пальцем прямо перед лицом. Протяжный стон исторгся из его горла, сливаясь с воем ветра, перерастающего в бурю.

Заглушая все иные звуки, воздух стенал нечеловеческими голосами, вздымал пыль и раздувал плащи. Лесовик заканчивал ритуал взывания к силам природы. Нибулус прикрыл лицо рукой.

И неожиданно, за миг до того, как первые волки набросились на них, перед воинами и колдуном возник соткавшийся из воздуха вихрь пыли, который преградил путь стае.

Тут леукрота прыгнула, целясь в горло Лесовику...

* * *

Тем временем выше по дороге Эппа и Гэп отчаянно уговаривали с помощью обещаний и угроз своих лошадок двигаться дальше, осыпая их бесчисленными проклятиями. Далеко впереди на быстроногой Квинтессе скакал Финвольд, догоняя Болдха. Нетерпеливая Женг норовила отпихнуть коня Мафусаила и протиснуться вперёд.

Прищурив слезящиеся от ветра глаза, южанин пытался сосредоточиться на дороге. Каждый шаг лошади отдавался болью, туманившей взор. Контролировать нервного Белуна становилось всё труднее. Мафусаил чувствовал, как погружается в мир забытья, где время почти застыло и двигалось вперёд лишь рывками испуганного сердца, когда лошадь со всадником едва не срывались в пропасть.

Болдх намеревался спасти свою шкуру во что бы то ни стало — тут он был мастер. Женг не нуждалась в уговорах, странник доверял лошади и был уверен — она спасёт их обоих. Шелудивая выросла в горах и лучше своего седока знала, на что способна. Они неслись вперёд, стремясь как можно быстрее увеличить расстояние между собой и обречёнными спутниками, не испытывая ни малейших угрызений совести.

И вскоре они увидели ещё одну стаю волков, но теперь впереди, быстро мчащуюся на них.

* * *

В то же самое время, когда Болдх понял, что они в ловушке, Мафусаил продолжал скакать вперёд, не слыша предостерегающих криков странника. А арьергард из двух воинов и колдуна вели бой.

Лесовику удалось призвать в помощь силы воздуха. Не успев осознать происходящее, леукрота первой ворвалась в центр вихря. В тот же миг рычащее чудовище исчезло из поля зрения, а из самого центра вихря раздался пронзительный визг и треск ломаемых костей. Мгновением позже измочаленное тело твари было выброшено наружу, как из катапульты, и полетело в зияющую пропасть.

— Ублюдок! — выкрикнул со злостью Паулус. — Он был мой!

Не успев остановить безудержный бег, три волка последовали за леукротой и тоже нырнули в пучину вихря, где под визгливый вой и треск их постигла та же участь.

Пока путники испуганно смотрели на происходящее, из вихря выбросило первого волка. С силой ударившись о каменный склон, волк взвизгнул и тут же умер.

— Вот это сила! — с благоговейным страхом прошептал Нибулус.

Второй зверь был выброшен обратно к волкам, прямо в центр стаи. Удар повалил одного волка и отшвырнул другого в голодную пропасть.

Третий зверь неожиданно полетел прямо в колдуна. Всей своей массой горный волк врезался в Лесовика, и тот, отброшенный назад, налетел на Паулуса. Молотобой встал на дыбы и попятился назад. Все трое путников повалились один за другим.

Вихрь начал стихать и уменьшаться. Через миг он исчез — чары рассеялись.

Нибулус ошарашено огляделся и понял, что придавлен собственным конём. Анферт лежал на дороге в нескольких футах от него. Лесовик распластался сзади, а лошадь Паулуса беззаботно ускакала прочь. Сам наховианец, казалось, соскользнул в пропасть.

А волки, целая стая, неторопливо приближались.

* * *

— Мафусаил! — надрывал горло Болдх. — Возвращайся! Это ловушка!

Но южанин пребывал в забытье, и Белун продолжал скакать навстречу волкам.

Болдх натянул поводья, останавливая Женг, и задумчиво почесал шею. Не предаваясь долгим размышлениям, странник решил повернуть обратно: больше шансов выжить рядом с двумя воинами и колдуном, чем с остальными.

Первым он встретил растерянного и сильно раздражённого Финвольда.

— Болдх, — требовательно спросил жрец, — что происходит?

— Мы попали в старую, как мир, ловушку, — быстро ответил странник. — Волки разделились, вторая половина стаи ждёт впереди.

Финвольд от изумления потерял дар речи, его смуглое лицо заметно побледнело.

— Но...

— Нет времени для «но», — оборвал его Болдх, протискиваясь мимо, едва не столкнув Квинтессу в пропасть. — Мы должны вернуться к пеладану, если хотим выжить.

— Где Зилвафлоза? — настойчиво спросил жрец.

Вопреки всем законам природы его тёмное лицо стало теперь белым.

— Не знаю, — бросил Болдх на ходу, низко склонившись. — Во что он верил?

— О Куна, спаси нас всех! — Тяжело дыша, Финвольд направил жалобно ржущую Квинтессу за Болдхом, ещё пуще побледнев, до синевы.

* * *

Захватив по дороге отставших Эппу и Гэпа, они все вместе направились обратно к воинам. Мафусаил был уже забыт. Уткнувшись лицом в гриву, южанин инстинктивно держал поводья, находясь почти в бессознательном состоянии. Белун сам выбирал путь.

Неожиданно конь испуганно фыркнул и остановился как вкопанный. Впереди показалась стремительно приближающаяся стая волков. Белун тревожно заржал: дорога слишком узка, и он не сможет развернуться. Даже если бы и смог, то ему не уйти от волков. Да и хозяин сейчас ничем не поможет — обвиснув в седле, тот не осознаёт всей опасности.

Откуда-то сбоку потянуло влажным воздухом. Прижав уши, Белун повернул голову и увидел щель в скале. Она была такой узкой, что он не заметил бы её, если бы не остановился. Тем не менее он смог бы сюда протиснуться; судя по исходящему оттуда влажному воздуху, расщелина вела глубоко вниз.

Конь уже слышал злобное рычание волков, почуявших, что их добыча пытается ускользнуть. Звери побежали ещё быстрей. Отбросив сомнения, Белун неуклюже ступил в расщелину и сделал несколько шагов вперёд. Тут его что-то остановило. Запах этого места вызывал панический страх в голове животного и предупреждал об опасности. То ли липкие прикосновения потоков влажного воздуха пугали Белуна, то ли запах чего-то древнего и давно забытого. Но здесь явно чувствовалось присутствие, и животный инстинкт кричал: убегай отсюда, попробуй спастись снаружи.

Белун не привык сам принимать решения, но раздавшееся совсем близко злое рычание заставило его вмиг определиться. В последний раз оглянувшись на свет, конь отбросил всякую осторожность и ринулся вперёд.

Тотчас знобящая тьма окутала его, подобно тёмному савану смерти, мгновенно высосав последнее тепло. Злобное рычание волков, оставшихся без добычи, достигло расщелины и подстегнуло коня углубиться ещё дальше во тьму.

Там, снаружи, звери в ярости клацали челюстями. Они слишком хорошо знали, что может таиться во тьме Синих гор, и ничто на свете не заставило бы их последовать туда за конём.

Но Белун не знал ничего и потому скакал и скакал, погружаясь в сумрак. Он уже почти не видел дороги, однако пугающий рык по-прежнему гнал его вперёд. Обезумев от страха, конь не понимал, что волки бросили преследование. Пока он их слышал, остановиться не мог.

Для испуганного животного путь обернулся кошмаром: знобящий влажный воздух расщелины не давал дышать, словно конь нырнул в ледяное чёрное озеро. Но выбор был сделан, Белун продолжал нестись вниз по скользким мокрым камням навстречу неведанному.

* * *

Нибулусу нужно было быстро что-то придумать. Он старался так, как никогда прежде. Но лёжа, придавленный Молотобоем, глядя прямо в глаза приближающимся волкам, он терялся. Все размышления сводились к одному: «О демоны, пришла моя смерть!»

Он попытался вытащить онемевшие ноги, однако конь, явно обездвиженный на некоторое время, был слишком тяжёлым. Пеладан вытянул руку, чтобы схватить свой меч... Увы, тот лежал лишком далеко. Нибулус закричал, зовя на помощь, и только эхо ответило ему.

Воин выгнул голову, отчаянно пытаясь найти что-нибудь подходящее. Тут-то он и увидел необычный меч Паулуса на тропе, где наёмник выронил его во время падения. Остро заточенный клинок мог бы сгодиться в крайнем случае... Нибулус вытянул руку. Если бы он только сумел дотянулся до меча, то убедил бы волков поискать жертву попроще. Или, в конце концов, принял бы смерть, достойную пеладана, а не был растерзан, как пойманный в ловушку енот, на которого пустоголовый краснолицый хозяин-эскелец натравил собак.

Но доспехи ограничивали движения, их ремни стягивали руки, не позволяя дотянуться до оружия.

В то же время и волки, казалось, не знали, что делать дальше. Быстрая гибель их предводителя всё изменила. Некоторые замерли и прижались к земле, готовые смыться при малейших признаках магии. Другие решили не рисковать и уже удрали.

Остались самые опасные, которые продолжали крадучись приближаться, ещё не зная, способна ли их жертва на волшебство.

«Если бы я только смог убедить волков, что способен колдовать», — думал Нибулус. В отчаянии он поднял одетую в перчатку руку и стал водить указательным пальцем так же, как делал Лесовик. Если это сработает, то он выиграет ещё несколько минут жизни. Больше пеладан ничего не мог придумать.

Некоторые волки испугались и убежали, оставшиеся нерешительно замерли.

Чтобы усилить впечатление, Нибулус начал протяжно подвывать, подражая колдуну. Воин не знал слов заклинания, ведь те относились к древнему языку торка, которого он не понимал. Но стоит ему засомневаться и остановиться, как волки набросятся. Пеладан старался изо всех сил, напевая так громко и искренне, что уже начал чувствовать струящуюся по жилам магию. Он почти убедил самого себя.

К его глубокому удивлению, обман сработал. Последние волки наконец повернули и, поджав хвост, побежали прочь. Скоро они скрылись из виду.

Нибулус удивлённо смотрел им вслед, не смея поверить в происходящее. «Если бы ты только мог это видеть», — произнёс он вслух, обращаясь к неподвижно лежащему впереди колдуну.

Довольная улыбка сползла с его раскрасневшегося лица, стоило воину услышать рядом приглушённый стон. Пеладан быстро обернулся и внимательным взглядом окинул край тропы — никого.

— Кто здесь? — недоумевая, громко спросил он.

— А кто, демон побери, может быть? — раздался тихий, но уже более различимый голос. — Я, Паулус! Я вишу прямо под выступом и... вряд ли смогу... продержаться долго.

Но Нибулус, придавленный конём, ничем не мог ему помочь. Он был способен лишь заорать во всё горло, надеясь, что кто-нибудь из спутников его услышит.

— Зилва! Финвольд!

Тишина. Он попробовал ещё раз:

— Болдх!

Часто и тяжело дыша, воин откинулся назад. Пот заливал лицо.

Через несколько мгновений Нибулус услышал столь долгожданный стук копыт...

* * *

Вскоре Болдх, Гэп и два жреца добрались до воинов и втащили на дорогу Паулуса, который сыпал проклятиями, стараясь отдышаться. Взмокшего наховианца начали сотрясать нервные спазмы. Положив его на землю, прибывшие путники принялись вытаскивать Нибулуса из-под Молотобоя.

К счастью, обошлось без сломанных костей. Молотобой, хотя ещё и не мог подняться, тоже не получил при падении серьёзных ран, кроме глубокой ссадины на голове. Лесовик по-прежнему лежал без сознания, но его дыхание было глубоким и ровным.

Путники удивлённо оглянулись вокруг.

— А где волки? — наконец спросил Гэп.

— Сбежали, — отрывисто бросил Нибулус, пытаясь размять онемевшие ноги. — Убрались восвояси, кроме тех, что свалились туда. — Он махнул в сторону пропасти.

Теперь они благоговейно смотрели на своего командира: как он смог прогнать жутких волков, будучи погребённым под конём? Но Нибулус не собирался ничего объяснять, ведь так и рождаются легенды. Зачем лишать скальдов возможности воспеть его славу?

Эппа занялся колдуном, пытаясь привести того в чувство с помощью магии. Финвольд подошёл к пеладану.

— Нибулус, — не медля, начал жрец, — надо двигаться дальше. Болдх сказал, что Мафусаил направился прямо навстречу другой стае волков.

— Какой другой стае?

— Они, должно быть, разделились... — встрял Болдх. Нибулус уже ковылял к лошади Паулуса, подхватив по дороге меч.

— Поехали все вместе, нас ждёт работа! Эппа, захватишь с собой Лесовика, как только он придёт в себя. Пукулус, бросай валять дурака и тащи сюда свою задницу!

Но сейчас Паулус никуда не мог пойти. Его единственный глаз стал стремительно опухать, — плохо дело...

* * *

Оставив Эппу, Лесовика и Паулуса, остальные рысью пустились навстречу второй стае. Завидев волков, Нибулус, не раздумывая, двинулся на них. Оставшиеся без леукроты, волки уже не казались такими смелыми и, завидев мчащегося на них разгневанного воина, поспешили убраться. Последние два дня сложились для них не лучшим образом, хищники были уже достаточно напуганы.

— Ха! — прокричал Нибулус, натягивая вожжи. Он посмотрел на спутников, словно говоря: «Смотрите, как я силён».

Поначалу они боялись увидеть худшее: разорванного на части Мафусаила в луже крови. Но внимательно осмотревшись, поняли, что ничего подобного нет. Может быть, всадник с лошадью рухнули в пропасть? Или Мафусаилу удалось как-то забраться наверх, где волки не могли его достать? Они продолжали искать, постоянно зовя его.

Окрик Финвольда остановил поиски. Жрец внимательно рассматривал скалу, тревожно хмуря брови. Тёмная узкая щель рассекала склон, образуя длинный коридор в глубь горы. Оттуда тянуло влагой и... злом. Когда остальные собрались рядом с Финвольдом, тот приложил палец к губам, призывая молчать.

— Прислушайтесь, — тихо сказал он. — Слышите?

Все напрягли слух. Слабый, но постепенно нарастающий шум, похожий на стук копыт, эхом разнесся во тьме, словно призрак скачущей лошади рвался наружу из тех времён, которые лучше бы не вспоминать. Потом жуткое дыхание расщелины донесло до них испуганное ржание.

* * *

Белун не останавливался. Скудные и обманчивые лучи света, проникающие сверху, едва обозначали очертания скал.

Испуганный, растерянный конь никогда не испытывал подобного одиночества, никогда прежде так не хотел почувствовать уверенные руки хозяина. Куда исчезло неизменное тепло безопасности?

Тревожно фыркнув, Белун всмотрелся во тьму. Вокруг него что-то двигалось. Сотканное из холодного вихрящегося тумана, оно обволакивало паутиной страха. Отвратительное, злобное, опасное нечто, которое жаждало заполучить не его, а хозяина.

Как бы Белун хотел, чтобы хозяин проснулся!

* * *

Но Мафусаил уже проснулся, хотя и не осознавал этого.

Всего несколько мгновений назад измученное сознание вернулось из забытья, чтобы погрузиться в иной мир. Мафусаилу снились несущиеся в припрыжку огромные адские чёрные псы; их белые клыки сверкали, а оскаленные пасти изрыгали пламя.

Какие жуткие глаза!

Собаки преследовали, а он спасался, убегая через лабиринт скал, вдруг обернувшихся страшными лицами спутников, которые злобно в него плевались. Там был Финвольд, завернувшийся в кожистые крылья летучей мыши; яростный стонущий ветер развевал тёмные волосы, а чёрные глаза пронзали насквозь. Эппа явился перед ним скелетом, обтянутым желтоватой кожей, — ужасным мертвецом, умершим много лет назад. Реднар стал маленьким бесёнком, вооруженным острыми сверкающими ножами, с которых сочилась его, Мафусаила, кровь. Лесовик, рычащий вервольф, жуткое порождение ночной тьмы, готов был наброситься на него и вырвать сердце из грудной клетки. Паулус сыпал ругательствами, буквально плавясь от ярости. И даже старый друг Нибулус превратился в каменного великана, облачённого в ржавое железо, и теперь тянул к нему огромные руки, а его когтистые пальцы судорожно подёргивались от предвкушения.

Вскоре южанин увидел Болдха, который посмотрел на него и зло улыбнулся. Потом странник обернулся и поманил какую-то фигуру, вставшую теперь перед Мафусаилом.

Зилвафлоза уставился на подошедшего. Фигура мерцала, подобно призрачной пелене, и южанин смотрел сквозь неё. Он умоляюще взглянул на Болдха, но тот уже испарился. Осталась только неясная фигура прямо перед ним. Когда существо скинуло капюшон, у Мафусаила перехватило дыхание. У призрака было его лицо.

— Мафусаил Зилвафлоза... — Слова гулко отдавались, словно звон погребального колокола. — Я — Отчаяние. Я — твоя смерть.

Тут южанин вздрогнул и проснулся. Он лежал на чём-то тёплом и знакомом. Может, в кровати? Да, скорее всего, потому что вокруг так темно...

Но нет, он не мог окончательно проснуться. Ведь ему по-прежнему кажется, что он скачет верхом на Белуне в глубь узкой каменной расщелины... и почему здесь так... ужасно? Так похоже на сон?

Нет, он наверняка ещё спит.

Мафусаил проснулся, но не до конца. Ему чудилось, что он всё ещё в ловушке ночного кошмара. Если бы он осознал реальность происходящего, то смог бы остановиться и направить своего коня назад, на поиски остальных.

Вместо этого южанин прилёг на шею скачущего Белуна и стал ждать, пока кошмар себя исчерпает.

И он исчерпал, до самого конца.

Звуки, разносимые отравленным воздухом расщелины, были наполовину реальными, наполовину воображаемыми. Они походили на голоса мёртвых, голоса из прошлого, наполненные взлелеянной за века ненавистью. Мафусаил не поднимал головы, пытаясь набраться мужества — ночь скоро закончится, и он очнётся от этого зловещего забытья.

И всё же голоса казались такими реальными, что Мафусаил наконец решил оглядеться. Мокрые скользкие скалы смотрели на него злобными оскаленными мордами. Скудные ростки едва колыхались на ветру, словно борода мертвеца. А белёсые пятна покрытой слизью каменистой поверхности, проглядывавшие сквозь слои мха, напоминали кости изуродованных воинов.

Густой туман наползал откуда-то снизу, где заканчивалась дорога. Вытекая из сгустка теней, он приближался к Мафусаилу воплощением древнейшего ужаса и вот уже затянул путника в безысходную пучину забытья.

О, если бы на этом всё закончилось!

Мафусаил чувствовал, как на него несётся волна тьмы. Что-то там внизу ждало его, затаившись, как злобный раздувшийся паук.

Но воин не мог повернуть назад, хотя знал, что оно не выпустит своей жертвы.

Внизу притаилась Смерть...

Тут, несмотря на парализовавший все чувства страх, Мафусаил понял, что он выехал из расщелины на открытое пространство. Его конь наконец остановился, словно не мог скакать дальше. Холод окутал всадника сырым саваном.

Мафусаил огляделся. Со всех сторон его обступали высоченные чёрные скалы, оплетённые паутиной и сочащиеся влагой. Слева, всего в нескольких дюймах, земля исчезала, зияя огромной пропастью. Смахнув собравшиеся на ресницах капли, Мафусаил заглянул в пропасть.

Именно оттуда поднимался туман. Он увидел, как тот клубится и, омывая путника с обеих сторон, устремляется по расщелине наверх, во внешний мир. Кроме этого южанин ничего не мог разглядеть, потому что проникающие сюда скудные солнечные лучи тотчас поглощала тьма.

Внезапный озноб охватил Мафусаила. Происходящее больше не походило на сон. В голову начали прокрадываться мысли о том, что всё это реально.

Он наклонился и напряжённо вслушался. Там внизу было что-то ещё. Из глубины раздавались странные звуки. Они напоминали хор печальных голосов, поющих погребальную песнь — возможно, песнь по себе, Затерянным. Минуя слух, песнь отдавалась в голове, проникая в душу. К собственному удивлению, Мафусаил понял, что рыдает. Что там внизу?

Тут у него перехватило дыхание: — это точно не сон. Он действительно тут, а его спутников нигде не видно. Он даже не знал, как давно от них оторвался. Одиночество накрыло Мафусаила с головой. Он и представить себе не мог, что такое возможно: будто остался один на краю вселенной, откуда не видно даже звёзд. А песнь Затерянных продолжала звенеть.

Вдруг всё изменилось. Печаль и страдание в голосах сменились чудовищной злобой. Что-то там внизу, явно чуждое этому миру, жаждало заполучить его, украсть разум. Южанин ощущал, как оно, окутанное туманом, поднимается за ним. Паника охватила воина, но он всё равно не мог пошевелиться. Белун тоже почувствовал приближение зла и стал в ужасе топтаться на краю пропасти.

Потом раздался крик — безумный истошный вопль демонического зла, от которого кровь стыла в жилах.

Вопль Отчаяния.

Белун испуганно заржал в ответ и встал на дыбы. Мафусаил слетел с коня, истошно закричав. Колотя по воздуху руками, он нырнул во тьму пропасти, и та поглотила его.

Ставший ненужным конь смог умчаться прочь, охваченный безумием. В его ушах эхом звучал последний крик Мафусаила.

* * *

Когда им наконец удалось успокоить испуганное животное, Болдх вместе с остальными, не тратя времени даром, вошёл в расщелину. Белуна затащить внутрь было невозможно, поэтому он остался переминаться снаружи.

— Что могло так напугать лошадь? — спросил Финвольд.

— И что случилось с Мафусаилом? — добавил Нибулус.

Никто из них не слышал жуткого вопля, однако незадолго до появления Белуна всех путников охватило необъяснимое беспокойство.

Нибулус ехал первым. Несмотря на настороженность, воин уверенно вёл их на поиски Зилвы.

Обстановка вызывала страх. Но его и сравнить было нельзя с теми чувствами, которые вызвал идущий из глубины пропасти вопль.

Путники замерли, лица смертельно побелели. Жуткий крик звенел в воздухе. Они все, как один, тотчас бы умчались прямиком в Нордвоз, если бы их лошадей тоже не сковал ужас. В этот миг они не думали ни о Мафусаиле, ни о походе. Такой жути они в жизни не испытывали!

Вопль смолк, сменившись безутешными рыданиями.

Осунувшееся лицо Финвольда вмиг постарело. Севшим голосом он спросил:

— Что это было, демон меня забери?

— Не знаю, — запинаясь, ответил Нибулус, — и не собираюсь выяснять.

Все тотчас помчались вон из расщелины. Если Мафусаил свалился в пропасть, то ничто и никто из людей не в силах ему помочь.

* * *

Когда последний вопль перестал звенеть в ушах, Мафусаил остался лежать на дне пропасти, едва дыша. Разбитый и окровавленный, он теперь боролся не за жизнь, а за смерть.

Как ни вглядывался, воин не мог ничего различить в этой кромешной тьме. Увидь он, во что превратилось его тело, то вспомнил бы изуродованные трупы на улицах разграбленных южных городов. Мафусаил харкал кровью, а правая нога была вывернута под невероятным углом. Даже не глядя, воин мог с уверенностью сказать, что переломанная кость разорвала ткани и выпирает наружу.

Остальное же... Он умирает, это точно. Холод смерти уже накрывал его. Как долго он ещё сможет выдержать боль, прежде чем жизнь померкнет?

Недосягаемый для друзей, оставленный на милость посланника тьмы, издавшего тот ужасный вопль, один на один с подкравшимся опустошающим одиночеством...

Слёзы брызнули из глаз.

Через миг воздух вокруг воина осыпался осколками льда. Мафусаил замер, не дыша, не двигаясь, почти забыв о боли. Весь мир остановился и прислушался к сомкнувшейся тишине. Что-то наблюдало за южанином. Казалось, тревожное ожидание длится часы, хотя прошли мгновения.

Потом Мафусаил услышал, как кто-то приблизился...

* * *

Путники не останавливались. К тому времени, как они выбрались из расщелины, Эппа, Паулус и вялый колдун догнали их на оклемавшемся Молотобое. Вновь собравшись вместе, они помчались к северному хребту так быстро, как позволял скудный свет. А когда совсем стемнело и дороги уже не было видно, они слезли с лошадей, зажгли факелы и пошли вперёд, ведя животных в поводу.

Впервые с начала похода Болдх вытащил светильник «бычий глаз». В отличие от основного снаряжения, этот светильник принадлежал самому страннику и являлся, пожалуй, самым пенным его приобретением.

Никто из членов команды не мог понять, что он держит, ведь раньше ничего подобного им видеть не приходилось. Они лишь услышали нарастающее жужжание, и тут неожиданно яркий, невиданный доселе свет вспыхнул в ночи.

Несмотря на удивление этому «маленькому чуду», путники не стали тратить время на пустые разговоры. Возглавив вереницу, Болдх поднял светильник над головой, освещая дорогу, и они пошли дальше. Двигаясь к последнему горному хребту, все надеялись, что за ним откроются взору Северные Земли. Всю дорогу путники тревожно оглядывались, боясь того, что может прятаться за поворотом. Теперь они неуклонно спускались вниз, следуя изгибам горных ущелий.

Наконец утомление и напряжённость взяли верх над страхом, и Нибулус призвал всех остановиться. Они дошли до горного амфитеатра, окружённого высокими склонами, которые защищали от холодного северного ветра.

— Вы держались молодцом и смогли много пройти, — сказал Нибулус, прислушиваясь к одинокому завыванию ветра, что проникал сквозь невидимые глазу трещины и ущелья. — Нам стоит остановиться здесь на ночь, лучшего места сейчас не найти.

— Мне здесь не нравится, — пробормотал Финвольд. — В окрестностях притаилась Смерть, только послушайте...

Все замерли. Ветер принёс странные звуки, не поддающиеся объяснению. Они напоминали голоса: вопли и бормотание. Сам воздух полнился потусторонними криками духов, скрывающихся в тайниках скал. Эти горы были всегда недружелюбны и не миловали чужаков. А здесь, на самой границе с Северными Землями, людям вообще не было места.

Эппа часто-часто закивал головой, соглашаясь.

— Я чувствую зло. Сюда нельзя заходить человеку, ни в коем случае...

«Не говоря уж о том, чтобы провести ночь!» — подумал Гэп, изо всех сил стараясь заглушить страх.

Но у них не было выбора. Болдх, более других привыкший ночевать в подобных — если не хуже — местах, не стал ждать: распряг Женг и уже расстелил постель, занявшись теперь подготовкой еды для себя и лошади.

Не видя иного выхода, остальные путники последовали его примеру, и через полчаса лагерь был разбит.

Болдх и Паулус первыми заступили на стражу.

Нибулус с трудом проглотил стоящий в горле ком. Пока они неслись вниз по дороге, у него не было времени думать. Теперь, когда от того кошмара их отделяло приличное расстояние, на него нахлынула боль утраты. Пеладан помотал головой, проклиная нелепый случай, унёсший жизнь лучшего друга. Так глупо! Он не должен был умереть. Так бесцельно! «Зилва! — кричала душа Нибулуса. — Глупый чужеземец, что мне теперь делать, когда тебя нет? И что я должен сказать Фелопее?» Накрывшись с головой, воин сдавленно рыдал. Никто и никогда прежде не видел его таким. Крик нестерпимой боли исторгся из груди.

Путники предпочли его не заметить.

* * *

Болдх и наховианец сидели, таращась в темноту, притаившуюся за кругом приглушённого света «бычьего глаза». На каждый звук извне они резко оборачивались и пытались рассмотреть, что происходит.

— Какой странный и невиданный предмет носишь ты с собой, — тихо заметил Паулус.

Болдх удивлённо уставился на воина, сидящего рядом. Лица наховианца не было видно, только похожий на клюв нос торчал из-под капюшона. Изуродованный глаз скрывала тень, и странник был этому рад — ночь и без того выдалась страшная.

Паулус больше ничего не сказал. Болдх заметил, что руки наёмника постоянно лежат на рукоятке меча — отличного оружия, которое можно использовать и как двуручное. Странник подумал: «А ведь я совершенно не знаю этого неразговорчивого наховианца». С самого начала похода Паулус держался на расстоянии, сторонясь компании даже больше Болдха.

Странник вынужден был признать, что наёмник заинтриговал его. Сейчас, наверное, впервые угрюмый воин заговорил без необходимости, и чудно, что в собеседники он выбрал Болдха.

— Невиданный предмет? Ты имеешь в виду светильник?

Уже почти пять лет он повсюду носил с собой светильник. Для него, человека весьма практичного, тот стал полезнее иного оружия. Маленький и лёгкий, очень прочный, «бычий глаз» сделали в Трондаране — крошечном, отрезанном от мира горном королевстве Джиблитта, короля хогеров. Потому светильник являлся непревзойдённым во всём Липдормине творением.

Внутри цилиндрического медного каркаса располагался тонкий прут из заенна — лёгкого жёлтого металла, вспыхивающего ярким светом от трения. Этот прут можно было вынуть через верх цилиндра, чтобы поскоблить и, таким образом, зажечь его. Поверх медного каркаса была натянута специальная шёлковая ткань, защищающая огонь; а уже сам светильник, покоящийся в кожаном чехле чуть большего размера, крепился к ручке из слоновой кости, украшенной замысловатой резьбой. Чехол внутри выстилали отполированные серебряные зеркальца. Когда светильник опускался внутрь чехла, зеркальца отражали свет, направляя его через отверстие с козырьком, делая луч ярче. Таким образом, это замечательное творение могло быть просто подвешено на цепь и освещать всё вокруг или, засунутое в чехол, давать яркий направленный луч.

Подобно другим редким минералам, добываемым только в Трондаране, месторождения заенна ревностно охранялись хогерами Джиблитта; и то, как Болдху удалось заполучить столь ценный предмет, было отдельной историей.

В ответ на неожиданный интерес Паулуса, Болдх только и сказал:

— Да, очень удобная вещица.

Наховианец не стал отвечать сразу, но через некоторое время всё же снова заговорил:

— Там, откуда я родом, мы называем этих духов вардограми.

— Прости, не понял?

— Та тень, что кричала, — объяснил Паулус. — Мы называем её вардогр.

— Я уже слышал это слово, — заметил Болдх, — хотя смысла не понимаю.

Наховианец бросил быстрый взгляд на странника; его единственный глаз сиял золотой точкой в луче светильника.

— Ты слышал это слово? Когда?

Болдх пожал плечами, не желая вдаваться в подробности.

— Слышал разговоры о тени, когда в начале этого года проходил через ваши земли.

— Ты проходил под сенью Рег-Наховии? — Паулус был поражён. Воин снова замолчал.

Чуть позже, к удивлению Болдха, наёмник начал петь. Глубокий звучный напев, хотя и не очень мелодичный, то затихал, то становился громче, и было трудно определить — песнь это или сказание. Мотив показался страннику печальным и неотвязным, как крики чаек с берега Смерти.

Болдх ничего не сказал, и через некоторое время Паулус пробормотал:

— Это было сочинено на древнем языке моего народа. Возможно, при переводе часть смысла теряется.

— Да уж, — презрительно согласился странник. — И теряется здорово, судя по всему. Никогда в жизни не слышал подобной чуши.

Паулус вздрогнул. Странное выражение промелькнуло на его лице. Больше наховнаиец за всю ночь ничего не сказал.