— У тебя нет приличных кузенов, — сказала Клио, когда они валялись на диване в ее комнате.

— О боже, что ты ко мне привязалась? — простонала Кит, читавшая статью о том, как ухаживать за руками.

— Они никогда не приезжают к вам в гости.

— Почему же? Макмагоны живут лишь в нескольких милях отсюда. — Кит вздохнула. Этот разговор был ей неприятен.

— А к нам приезжают родственники из Дублина.

— И ты всегда говоришь, что ненавидишь их.

— Я люблю тетю Мору.

— Только потому, что она каждый раз дарит тебе шиллинг.

— А у тебя вообще нет теток, — стояла на своем Клио.

— Ох, Клио, помолчи! Конечно, у меня есть тетки. Тетя Мэри, тетя Маргарет…

— Это просто жены братьев твоего отца.

— Неправда. У папы есть сестра, но она живет в монастыре в Австралии. Она что, не тетя? Тетя. Но ожидать, что она приедет в гости, поживет у нас и подарит шиллинг, не приходится, правда?

— У твоей матери нет родни. — Клио понизила голос. — Вообще никакой. — По тому, как она это сказала, было ясно, что Клио просто повторяла чужие слова, словно попугай.

— Что ты хочешь этим сказать? — разозлилась Кит.

— Только то, что сказала.

— У нее есть родня. Мы.

— Но это странно, только и всего.

— Ничего тут нет странного! Почему ты опять цепляешься к моей маме? Кажется, ты обещала оставить ее в покое.

— Не заводись.

— Нет, буду! Все, я пошла домой. — Кит спрыгнула с дивана.

Клио смутилась:

— Я не имела в виду ничего плохого.

— Тогда зачем об этом говорить? Что ты за человек? Сначала сболтнешь что-нибудь, а потом говоришь, что ничего не имела в виду…

— Я только сказала…

— И что же ты сказала? — Глаза Кит вспыхнули.

— Сама не знаю.

— Вот и я тоже. — Кит выскочила из комнаты и сбежала по лестнице.

— Уже уходишь? — спросила стоявшая в коридоре миссис Келли. Мать Клио всегда знала, когда они ссорились. — А я как раз собиралась печь печенье. — С помощью вовремя предложенного угощения можно избежать ненужных стычек. Но сегодня и это не помогло.

— Клио будет рада. А мне нужно домой, — буркнула Кит.

— Еще рано.

— Маме одиноко. Понимаете, у нее нет родни, — не сдержавшись, вызывающе заявила девочка.

Темно-красные пятна, проступившие на щеках и шее миссис Келли, доказывали, что догадка Кит была правильной. Аккуратно закрывая за собой дверь, она со злорадством подумала, что никакого печенья Клио не получит. «Вот и хорошо! Надеюсь, мать спустит с нее три шкуры».

Но матери дома не было. Рита сказала, что она решила на денек съездить в Дублин.

— Что ей там понадобилось? — проворчала Кит.

— Все любят ездить в Дублин.

— Но… у нас там никого нет.

— В Дублине живут миллионы людей, — сказал Эммет.

— Тысячи, — рассеянно поправила его Кит.

— Какая разница?

— Ладно. — Кит решила сменить тему. — Что ты читал сегодня?

— Уильяма Блейка. Кто-то подарил сестре Мадлен книжку его стихов. Они ей очень нравятся.

— Я знаю только одно его стихотворение — про тигра.

— У него их много. Стихотворение про тигра есть в учебнике, а он написал их тысячи.

— Скорее десятки, — снова поправила Кит. — Прочитай мне хоть одно.

— Я не помню их наизусть.

— Перестань. Ты вечно их бормочешь.

— Я знаю про флейтиста… — Эммет остановился у окна и стал смотреть в него, как всегда делал это в домике сестры Мадлен.

«Флейтист, сыграй мне песню про барашка», — Смиренно попросил меня бедняк. И хоть была мелодия веселой, Он слушал со слезами на глазах…

Мальчик был очень горд собой. В стихотворении было трудное слово «флейтист», но он справился с ним блестяще.

Кит не заметила, как в комнату вошел отец, однако Эммет ничуть не смутился.

Стоял тихий сентябрьский вечер, они сидели за столом, и по спине девочки пробежали мурашки. Все выглядело так, словно мать действительно вне семьи. Словно их всего четверо: Эммет, папа, Рита и она сама.

Словно мать никогда не вернется.

Она вернулась замерзшая и усталая: печка в поезде сломалась, а сам поезд ломался дважды.

— Как тебе понравилось в Дублине?

— Очень шумно, многолюдно, и все куда-то торопятся.

— Поэтому мы и живем здесь, — благодушно заметил отец.

— Поэтому мы и живем здесь, — тихо повторила мать.

Кит смотрела на огонь в камине.

— Когда вырасту, стану отшельницей, — внезапно сказала она.

— Тебе не понравится одинокая жизнь. Она годится только для таких странных людей, как я.

— А вы разве странная, сестра Мадлен?

— Очень странная. Чудное слово «странная», правда? На днях мы как раз говорили с Эмметом о его происхождении.

И тут Кит вспомнила слова Клио: «Странно, что у твоей матери нет родни».

— Когда вы были молодой, то обижались, если кто-то плохо говорил о ваших родных?

— Нет, детка. Никогда.

— А как вам это удавалось?

— Просто я считала, что эти люди ошибаются. И тот, кто говорит плохо о твоих родных, неправ.

— Знаю. — И все же в тихом голосе девочки звучало сомнение.

— Твой отец — самый уважаемый человек в трех графствах; он добр к бедным и по существу является вторым врачом в этом городке. Твоя мать — такая добрая и милая, что я благодарю судьбу за встречу с ней. У нее поэтическая душа, она любит красоту…

В воздухе повисло молчание, и по лицу сестры Мадлен трудно было понять, о чем она думает.

— Конечно, люди часто что-то говорят из ревности, потому что не уверены в себе. Набрасываются на других, как человек, который палкой сбивает цветы, не зная, зачем он это делает… — Сестра Мадлен говорила так, словно была в трансе и все знала об их разговоре с Клио. Или Клио сама все рассказала отшельнице. — Потом такой человек жалеет, что сделал это, но не знает, как об этом сказать.

— Знаю, — снова сказала Кит.

Она была довольна, что сестра Мадлен считает мать доброй, милой и наделенной поэтической душой. Что ж, а Клио она когда-нибудь простит.

Конечно, если та этого захочет.

— Прости меня, Кит.

— Ладно, все в порядке.

— Нет, не в порядке. Не знаю, почему я делаю это. Наверное, мне хочется быть в чем-то лучше тебя. Я себе не нравлюсь. Честное слово.

— А мне не нравится дуться, — ответила Кит.

Их родители почувствовали облегчение. Они всегда переживали, когда Кит и Клио ссорились. Это напоминало удар грома и сулило скорую грозу.

* * *

Иногда весть о смерти никчемного человека сообщать труднее, чем ту, которая принесет большое горе. Питер Келли тяжело вздохнул. Билли Салливан умер от цирроза печени, грозившего ему так же, как душевная болезнь, из-за которой его отправили в сумасшедший дом. Питер знал, что слов утешения здесь не понадобится, и все же дело было нелегкое.

Кэтлин Салливан восприняла новость с каменным лицом. Ее старший сын Стиви — красивый смуглый мальчик, хорошо знавший, что такое отцовский кулак, и с удовольствием отправившийся на ферму к дяде, — только пожал плечами.

— Доктор, он умер много лет назад, — сказал он.

Младший сын Майкл совсем растерялся.

— А похороны будут? — спросил он.

— Да, конечно, — ответил доктор.

— Никаких похорон, — неожиданно заявил Стиви, — и поминок тоже. Это будет настоящее посмешище.

Эти слова испугали Кэтлин:

— Как же без похорон?..

Все трое смотрели на доктора, словно ожидая его решения. «С чего они взяли, что я авторитет в таких делах?» — подумал Питер.

Шестнадцатилетний Стиви не сводил с него глаз:

— Доктор Келли, вы не ханжа и не станете говорить загадками.

Лицо мальчика было твердым и решительным. Похоже, шесть-семь лет украденного детства стали для него хорошей жизненной школой, но дались дорогой ценой. Паренек явно не собирался устраивать церемонию ради церемонии.

— Я думаю, все можно сделать в узком кругу, в самой лечебнице. Так часто поступают в подобных случаях. Заупокойную мессу можно отслужить там же. Отец Бейли все устроит.

Кэтлин Салливан посмотрела на него с благодарностью.

— Доктор, вы так добры… Конечно, хотелось бы, чтобы все было по-другому. — Ее лицо помрачнело. — Но я не могу рассчитывать на сочувствие людей. Они скажут, что все к лучшему. Что наконец-то мы от него избавились.

— Я вас понимаю, Кэтлин. — Питер Келли не кривил душой. Если уж он не мог найти нужных слов, то ожидать, что их найдет какой-нибудь другой житель Лох-Гласса, не приходилось. — Но вы обратитесь к сестре Мадлен — она сумеет утешить вас.

Доктор вышел из дома, сел в машину и увидел, как Кэтлин, надев пальто и платок, пошла по тропинке к озеру.

По дороге он нагнал Элен Макмагон, волосы которой трепал ветер. Погода стояла холодная, а на Элен было только шерстяное платье, на щеках играл румянец.

Он остановил машину:

— Садись. В ногах правды нет.

Элен улыбнулась, и Питер опять подумал, до чего же она хороша. Ведь эта красавица когда-то покоряла все сердца в Дублине. Девушка с лицом богини, почему-то выбравшая в мужья именно Мартина Макмагона.

— Нет, Питер, я люблю гулять в такие вечера. Приятно ощущать свободу… Ты видишь птиц над озером? Разве они не чудо?

Она сама была чудом. Сияющие глаза, румяные щеки… Ее стройная фигура стала более пышной, синее шерстяное платье туго обтягивало грудь. И тут Питер с изумлением понял, что Элен Макмагон беременна.

— Питер, что случилось?

— Опять? — с досадой спросил доктор. Лилиан его раздражала. — Ты о чем?

— Ты не сказал за весь вечер ни слова. Молчишь и смотришь в камин.

— Я думаю.

— Конечно, думаешь. Вопрос — о чем?

— Ты что, Великий инквизитор? Уже и подумать нельзя без твоего разрешения? — огрызнулся он.

По круглому лицу Лилиан потекли слезы. Это было нечестно. Их отношения были таковы, что каждый мог спросить другого о его чувствах и мыслях. Питер понимал, что ведет себя отвратительно.

— Мне показалось, ты чем-то встревожен, — слегка успокоившись, сказала Лилиан.

— Не знаю, правильно ли я поступил, посоветовав Кэтлин Салливан устроить похороны в лечебнице, — сказал Питер.

Рассеянно слушая соображения жены по этому поводу, он думал о беременности Элен и в глубине души понимал: тут что-то не так.

Собственно говоря, почему бы Мартину с Элен не завести позднего ребенка? Сколько Элен, тридцать семь? Тридцать восемь? В таком возрасте здешние женщины рожают, и это никому не кажется странным. Но Питера терзали сомнения. В его мозгу роились обрывки бесед: слова Клио о том, что родители Кит Макмагон спят в разных комнатах; фраза, которую Мартин как-то обронил у Лапчатого — мол, секс остался в прошлом; давняя обмолвка Элен о том, что у маленького Эммета не будет младших братьев и сестер… Все это складывалось в чудовищную головоломку: кто мог быть отцом ребенка Элен Макмагон, кроме ее собственного мужа?

Услышав шаги на лестнице, Мартин встал и пошел к двери гостиной.

— Элен, это ты?

— Да, милый.

— Я искал тебя. Ты слышала про беднягу Билли Салливана?

— Да. Дэн сказал мне. Думаю, это настоящее благословение. Он никогда бы не вылечился.

— Может быть, сходить к ним? — Мартин всегда был хорошим соседом.

— Нет. Кэтлин ушла, так что дома только мальчики. Я зашла к ним на обратном пути.

— Ты вышла поздно…

— Просто захотелось прогуляться. Чудесный вечер. Мальчики сказали, что Кэтлин пошла к сестре Мадден. Та всегда знает, что нужно сказать.

— Значит, ты заходила в гостиницу?

Элен удивилась:

— Нет, конечно. С какой стати?

— Разве не Дэн сообщил тебе о смерти Билли?

— Он, как всегда, стоит у дверей и беседует с уличными псами… Нет, я гуляла. Ходила к озеру.

— Почему ты всегда гуляешь одна, без меня?

— Ты знаешь почему. Мне хочется о многом подумать.

— О чем? — Мартин был сбит с толку.

— На свете столько всего, что в голове не помещается…

— Например? — Мартин тут же пожалел о своих словах — он боялся ответа.

— Нам нужно поговорить… мы должны поговорить… Элен посмотрела на дверь, словно хотела убедиться, что их не подслушивают.

Мартин встревожился:

— О чем? Я просто хочу знать, что ты счастлива, вот и все.

Элен тяжело вздохнула:

— Ох, Мартин, сколько раз тебе повторять? Я не счастлива и не несчастна. С этим ничего нельзя поделать. Как с погодой.

Макмагон помрачнел, поняв, что напрасно затеял этот разговор.

— Мы всегда были честны друг с другом. — Она говорила так, словно пыталась его успокоить. — Я никогда не лгала тебе о своих чувствах и обещала сказать, если произойдет что-то важное.

Мартин поднял руки, не желая слышать никаких объяснений. Это было выше его сил. Его лицо исказилось от боли.

— Ладно, беру свои слова назад. Ты имеешь полное право гулять одна. У озера и где угодно. Зачем я допрашиваю тебя? Ведь я же не мать Бернард.

— Я хочу рассказать тебе все… — словно не слыша, промолвила Элен.

— Бедняга, живший напротив, готовится к встрече со своим Создателем. Разве этой новости недостаточно для одного вечера?

— Мартин…

Но муж не хотел ничего знать. Он взял Элен за руки, привлек к себе, крепко обнял, прижался губами к волосам и прошептал:

— Я люблю тебя, Элен.

— Знаю, — пробормотала она в ответ. — Знаю. Знаю.

Они не слышали шагов Кит. Девочка на мгновение задержалась у двери, а потом пошла к себе.

В ту ночь она долго не могла уснуть, не в силах решить, к добру ли то, что она видела. Во всяком случае, мать не выглядела одинокой и неприкаянной, как говорила о ней Клио.

В этом году Хеллоуин приходился на пятницу. Кит спросила, можно ли ей устроить праздник.

Мать была против.

— Мы еще сами не знаем, что будем делать в пятницу, — нервно ответила она.

— Конечно, знаем. — По мнению Кит, это было нечестно. — Мы будем варить яйца и картошку, как всегда бывает по пятницам, а я хотела пригласить нескольких подружек..

Мать заговорила таким тоном, словно диктовала сообщение или читала записку, а не разговаривала с дочерью:

— Поверь мне, мы не знаем, что будем делать на Хеллоуин. Сейчас не то время, чтобы думать о гостях. Гости у нас еще будут, но не в этот раз.

Эти слова прозвучали как похоронный звон, и Кит стало очень страшно.

— Это правда, что в Хеллоуин людям являются призраки? — спросила Клио сестру Мадлен.

— Ты прекрасно знаешь, что призраков не существует, — ответила она.

— Ну тогда духи.

— О, духи окружают нас на каждом шагу, — живо проговорила сестра Мадлен. Казалось, она не одобряла желание девочки все драматизировать.

— А вы боитесь духов? — продолжала Клио. Ей очень хотелось поговорить об этом.

— Нет, детка, не боюсь. Зачем их бояться? Дух — вещь хорошая. Это память живого существа, оставшаяся в его краях.

Разговор становился интересным.

— Значит, на озере есть духи?

— Конечно. Это духи людей, когда-то живших в этих местах и любивших их.

— И умерших здесь?

— Конечно, и умерших.

— Значит, дух Бриди Дейли тоже здесь? — спросила Кит.

— Бриди Дейли?

— Ну, женщины, которая говорила: «Ищите в камышах». У которой должен был родиться внебрачный ребенок.

Сестра Мадлен задумчиво посмотрела на подружек:

— А вы будете праздновать Хеллоуин?

Кит промолчала.

— Кит хотела позвать нас в гости, а потом передумала, — проворчала Клио.

— Я только сказала, что могу это сделать! — ощетинилась Кит.

— Глупо говорить о вечеринке, а потом отменять ее без всяких объяснений, — сказала Клио.

Сестра Мадлен бросила на Кит сочувственный взгляд. Девочка была чем-то расстроена. Попытка отвлечь внимание подружек от духов оказалась неудачной.

— Вы когда-нибудь видели ручную лису? — спросила она с видом заговорщицы.

— Но ведь у вас нет ручной лисы, правда? — Клио считала, что знает все.

— Ну, конечно, лиса плохо сочетается с утятами и цыплятами, — согласилась сестра Мадлен. — Но я могу показать вам одного симпатичного малыша. Он живет в коробке, которая стоит у меня в спальне. Я его не выпускаю, но посмотреть можно.

В спальне! Девочки очень обрадовались. Никто не знал, что скрывается за закрытой дверью. Духи умерших и празднование Хеллоуина были тут же забыты.

Они вошли в комнату. Там стояла простая кровать с маленьким железным изголовьем и чуть меньшим изножьем, накрытая белоснежным покрывалом. На стене висел крест — не распятие, а самый простой. На маленьком комоде без зеркала лежали расческа и пара четок. Кроме того, в комнате были стул и молитвенная скамеечка, стоявшая под крестом. Здесь сестра Мадлен читала свои молитвы.

— У вас очень чисто, — сказала Клио, не сумев придумать ничего лучшего. Что еще можно было сказать о помещении, обладавшем удобствами тюремной камеры?

— Вот он! — воскликнула сестра Мадлен, достав картонную коробку, набитую соломой. В середине коробки сидел маленький лисенок, склонивший голову набок.

— Ой, какой хорошенький! — хором сказали девочки и неловко потянулись к нему, чтобы погладить.

— Он не кусается? — спросила Клио.

— Ущипнуть может, но зубы у него еще такие маленькие, что не причинят вреда.

— Он будет жить у вас? — поинтересовалась Кит.

— Понимаешь, он сломал лапку. Я решила ее вылечить. Вряд ли мистер Келли обрадовался бы, если бы ему принесли лису.

Сестра Мадлен понимала, что теплыми чувствами, которые питали к ней жители Лох-Гласса, злоупотреблять не следует. Лисы охотятся на цыплят, гусят и индюшат. Ни один местный врач не стал бы лечить лисенка.

Девочки с восхищением смотрели на щепку, привязанную к маленькой лапке.

— Скоро он сможет не только ходить, но даже бегать и отправится туда, где его ждет настоящая жизнь. — Сестра Мадлен посмотрела на доверчиво поднятую острую мордочку и погладила нежную пушистую головку.

— Неужели вы его отпустите? — выдохнула Кит. — Я бы никогда не смогла…

— Здесь ему не место. Нельзя удержать того, кто любит приволье.

— Но его можно приручить…

— Ничего не выйдет. Тот, кто рожден для свободы, рано или поздно уйдет.

Кит вздрогнула. Казалось, сестра Мадлен предсказывала чье-то будущее.

Элен медленно спустилась по лестнице, вошла в аптеку и вымученно улыбнулась.

— Сапожник без сапог… Не могу найти аспирин. Всю ванную обыскала, — сказала она.

Мартин протянул ей стакан воды и две таблетки. Их руки на мгновение соединились, и Элен снова улыбнулась, притворившись, что рада этому прикосновению.

— Милая, у тебя усталый вид. Плохо спала? — заботливо спросил Мартин.

— Вообще не спала. Ходила из угла в угол. Надеюсь, что никого не разбудила.

— Нужно было прийти ко мне. Я бы дал тебе что-нибудь.

— Не люблю будить тебя среди ночи. Достаточно и того, что мы спим в разных комнатах. Не стоит возбуждать ложную надежду.

— Надежда есть всегда. Может быть, в один прекрасный день… — Лицо Макмагона оживилось. Элен промолчала. — Или в одну прекрасную ночь? — улыбнулся он.

— Мартин, нам нужно поговорить.

Муж нахмурился и пощупал ее лоб:

— Что случилось, милая? У тебя жар?

— Нет, нет. Речь не об этом.

Он посмотрел ей в глаза:

— Хорошо, говори.

— Не здесь. Разговор долгий, тяжелый и… Давай уйдем отсюда.

Щеки Элен пылали — от прежней бледности не осталось и следа.

— Может, все-таки позвать Питера?

— Никакого Питера! — выпалила она. — Нам нужно поговорить. Ты не прогуляешься со мной?

— Сейчас? Может быть, пойдем наверх? Наверное, Рита уже накрыла на стол… — Мартин был в растерянности.

— Я сказала Рите, что сегодня мы обедать не будем. Принесла тебе несколько сандвичей. — Она протянула ему аккуратный пакетик, и Мартину вдруг стало страшно.

— Послушай, милая, я на работе и не могу уходить когда вздумается.

— Сегодня короткий день.

— Но у меня еще куча дел… Может быть, поднимемся и поделимся сандвичами с Ритой? По-моему, это будет замечательно…

— Я не хочу говорить при Рите…

— Я думаю, сейчас не время для разговоров. Пойдем наверх, я уложу тебя в постель. Все это ерунда. — Таким же тоном он говорил, когда вытаскивал занозу из пальца ребенка или смазывал йодом разбитую коленку. Успокаивая и утешая.

Глаза Элен наполнились слезами.

— Ох, Мартин, что мне с тобой делать?

Он потрепал жену по руке:

— Улыбнуться. На свете нет ничего лучше улыбки.

Она заставила себя улыбнуться, а Мартин вытер ей слезы.

— Ну вот, я прав! — обрадовался он.

Они держались за руки, как счастливая пара, собирающаяся жить вместе до самой смерти. Тут дверь открылась, и в аптеку вошли Лилиан Келли и ее сестра Мора, прибывшая в Лох-Гласс со своим обычным ежегодным визитом.

— Чудесно! Любовная сцена на фоне полок с лекарствами! — засмеялась Лилиан.

— Привет, Элен! В этом году мы еще толком не виделись.

Мора, такая же плотная, как и сестра, была шумной, энергичной и обожала гольф. Она работала на ипподроме и, как говорили, имела виды на одного тренера. Но надежды не сбылись. Море было около сорока, и она продолжала оставаться бодрой и деятельной.

Мартин принес два стула с высокими спинками, которые держал для посетителей, и пепельницу. Лилиан и Мора курили «Золотые хлопья», помахивая сигаретами в такт беседе.

Мартин заметил, что Элен избегает дыма.

— Может быть, приоткрыть дверь? — предложил он.

Жена бросила на него благодарный взгляд.

— Мартин, ты заморозишь нас до смерти.

— Просто Элен немного… — вступился Мартин.

— Что, нездоровится? — с сочувствием спросила Лилиан.

— Да нет. Просто немного подташнивает. Непонятно с чего.

— А это не самая старая причина на свете? — выгнула бровь Лилиан.

— Не думаю, — спокойно ответила Элен и снова слабо улыбнулась.

Она стояла у открытой двери и дышала свежим воздухом. Конец октября выдался холодным, с озера наползал туман. Щеки Элен горели румянцем.

— Слушай, мы пришли пригласить вас на ленч в «Центральную»… Сегодня короткий день. По такому случаю Питер тоже освободится раньше. Как, согласны?

Элен посмотрела на мужа. Несколько минут назад он утверждал, что у него куча дел и даже в короткий день ему трудно выкроить время на разговор тет-а-тет. А сейчас видно было, что он до смерги обрадовался возможности оказаться на людях.

— Ну, не знаю… — взглянул он на жену.

Элен не пришла ему на помощь.

— Мы не так уж часто устраиваем приемы, — убеждала его Лилиан.

— Никаких отговорок! — поддержала сестру Мора. — Я угощаю. Доставьте мне удовольствие! — широко улыбнулась она.

— Что скажешь, Элен? — с пылом подростка спросил Мартин. — Кутнем, а?

Лилиан и Мора едва не захлопали в ладоши.

— Конечно, иди, Мартин. А я, к сожалению, не могу. Мне нужно сходить в… — Элен неопределенно помахала рукой в воздухе.

Никто не спросил, почему она не может принять приглашение и куда собирается пойти.

В среду занятия в школе для мальчиков заканчивались раньше, но в школе для девочек был обычный день. Эммет Макмагон пошел к сестре Мадлен, чтобы почитать с ней «Легенды Древнего Рима». Мальчик раз за разом пересказывал историю о том, как Горации защищали мост. Сестра Мадлен закрыла глаза и сказала, что хорошо представляет себе, как трое храбрых юношей сражаются с ордами врагов, а потом бросаются в Тибр. Эммет тоже представил себе эту картину и уверенно продекламировал: «О Тибр, отец Тибр, которому молятся римляне…» Внезапно он осекся и спросил:

— А почему римляне молились реке?

— Потому что обожествляли ее.

— Наверно, они были чокнутые.

— Не знаю, — задумчиво ответила сестра Мадлен. — Река была быстрая, полноводная, бурная, доставляла им пропитание, а потому вполне могла быть для них божеством. — Похоже, она не видела в этом ничего удивительного.

— А можно мне посмотреть на лисенка, которого вы показывали Кит? — спросил он.

— Конечно. Но сначала дочитай мне балладу об этих храбрых юношах. Я ее очень люблю.

И Эммет Макмагон, который не мог произнести на людях собственное имя, встал и начал декламировать стихи лорда Маколея так, словно это было делом его жизни.

— Наверно, тетя Мора уже приехала, — сказала Клио.

— Везет тебе, — ответила Кит.

— Да. Она сказала, что научит нас играть в гольф. Хочешь?

Кит задумалась. Конечно, гольф — это игра для взрослых, и можно будет смотреть сверху вниз на мелюзгу, которая всего-навсего собирает мячи. Но ей кое-что мешало. Ее мать не только не играла в гольф, но и не проявляла к нему ни малейшего интереса. Если так, то учиться этой игре было бы не совсем честно: могло сложиться впечатление, что Кит не одобряет в этом мать.

— Я подумаю, — в конце концов сказала она.

— Иными словами, нет, — резюмировала Клио.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что хорошо тебя знаю, — сердито ответила Клио.

Кит решила поговорить с матерью нынче же вечером, и если та согласится, можно будет утереть нос этой всезнайке Клио Келли.

— Рита, мне совсем чуть-чуть. Я наелся как удав, — уныло сказал Мартин Макмагон.

— Когда ты успел? — удивился Эммет.

— Мы ходили обедать в гостиницу.

— И сколько это стоило?

— Честно говоря, не знаю. За нас платила Мора.

— А маме понравилось? — Кит была довольна тем, что родители вышли в свет.

— Э-э… Мама не смогла пойти с нами.

— А где она сейчас?

— Придет позже, — ответил отец.

Жаль… Кит хотела поговорить с ней о гольфе. Почему мамы никогда нет дома?

Клио пришла сразу после чая.

— Ну, что ты решила?

— Ты о чем?

— О гольфе. Тетя Мора хочет знать.

— Ничего она не хочет. Это ты хочешь, — заявила Кит, не сомневавшаяся в своей правоте.

— Ну, она хотела бы знать.

— Я еще не решила.

— Что будем делать?

Клио обвела взглядом спальню Кит, ожидая прихода вдохновения или хотя бы приглашения повторить па ча-ча-ча, которые они почти освоили. Запомнить рисунок танца было труднее, чем заниматься с матерью Бернард геометрией.

— Не знаю, — ответила Кит, мечтая услышать на лестнице легкие шаги матери.

Наступило молчание.

— Мы что, ссоримся? — спросила Клио.

Кит ощутила угрызения совести. Она чуть не призналась лучшей подруге, что волнуется из-за матери. Но «чуть» не считается…

— Что-то Клио рано ушла, — сказал Мартин, задергивая шторы в гостиной.

— Да, рано.

— Вы что, поссорились?

— Нет.

— И слава богу.

— Папа… Где мама?

— Скоро вернется, милая. Она не любит, когда ее донимают вопросами.

— Но где она?

— Не знаю, моя радость. Будь добра, перестань расхаживать по комнате, как тигр в клетке.

Кит сидела, уставившись на огонь камина, где ей чудились дворцы, замки и огнедышащие горы. Время от времени она переводила взгляд на отца.

На коленях Мартина лежала книга, но ее страницы оставались нетронутыми.

На кухне Рита пристроилась у плиты. В такой ветреный вечер теплая плита была настоящим спасением. Рита думала о людях, которые не имели дома, — вроде Старухи с Обочины. На стене висел портрет этой героини старинного стихотворения… Она думала о цыганках, кочевавших по стране и живших в сырых кибитках, о сестре Мадлен, не имевшей ни кола ни двора, но ни о чем не тревожившейся. Всегда найдется добрый человек, который принесет ей хворост или несколько картофелин. И эти мысли утешали девушку.

А еще она думала о хозяйке.

Что заставляет красивую молодую женщину, обожаемую мужем и детьми, бродить у озера в такой холодный, ветреный вечер, вместо того чтобы сидеть у камина в спальне с плотно задернутыми шторами?

— Люди — очень странные существа, Фарук, — сказала Рита коту.

Фарук запрыгнул на подоконник и стал разглядывать задворки Лох-Гласса с таким видом, словно сам был не прочь побродить по ним.

Эммет уже лежал в постели, а отец напряженно прислушивался, ожидая шагов на лестнице. Тиканье часов отдавалось в теле Кит дрожью. Зачем им часы, которые тикают на весь дом? Или это ей только кажется? Раньше такого не было.

Ах, как было бы чудесно, если бы мать была здесь и учила ее какой-нибудь игре… Она говорила, что любой игре можно научиться по книжке. Когда ты занимаешься этим просто для развлечения, не требуется ни ума, ни чутья на карты. Скоро они услышат, как дверь откроется и мать легко взбежит по лестнице. Конечно, отец не станет спрашивать, что ее задержало. Правда, так поздно она еще не возвращалась.

«Он должен спросить ее, — сердито подумала Кит. — Это ненормально. Именно это и имела в виду Клио».

И тут у дверей послышался шум. На щеки Кит сразу вернулся румянец. Они с отцом облегченно вздохнули и обменялись взглядами заговорщиков: упрекать мать ни в чем не следовало. Но дверь не открылась. Это была не она. Кто-то другой пытался повернуть ручку, а затем решил постучать. Отец пошел открывать. За дверью стояли владелец гостиницы Дэн О’Брайен и его сын Филип. Они были мокрые и тяжело дышали. Кит следила за ними с верхней площадки. Казалось, время остановилось.

— Мартин, я уверен, что все в порядке… — начал Дэн.

— Что случилось, старик? Говори же, черт тебя побери! — Отец запаниковал, ожидая слов, которые произнесет О’Брайен.

— Дети дома, верно?

— В чем дело, Дэн?

— Лодка, Мартин… Ваша лодка… Она отвязалась и дрейфует по озеру. Сейчас парни вытаскивают ее. Я сказал, что сбегаю и посмотрю… проверю, дома ли дети.

Дэн О’Брайен перевел дух, увидев два детских лица, смотревшие на него сверху. Эммет, облаченный в пижаму, вышел из спальни и сел на ступеньку лестницы.

— Конечно, это всего лишь лодка… Может быть, повреждения не так велики… — Он осекся.

Мартин Макмагон схватил его за лацканы пиджака:

— Кто-нибудь был в лодке?

— Мартин, дети у тебя за спиной…

— Элен… — вырвалось у Мартина.

— Элен? Что ей делать на озере в такой час? Мартин, сейчас без четверти десять. Ты рехнулся?

— Элен! — Отец выбежал на дождь, оставив дверь открытой. — Элен! — кричал он, спускаясь по улице, которая вела к озеру.

Все происходило словно в замедленном темпе. Казалось, проходила целая вечность, прежде чем слова, срывавшиеся с уст отца и мистера О’Брайена, достигали ее ушей. Ноги убегавшего отца двигались, как в старой кинохронике фирмы «Патэ», где люди прыгали в длину или высоту. Потом все снова пришло в норму, и Кит увидела испуганное лицо Эммета, смотревшего на нее.

— Что случилось… — начал он, стал задыхаться и не смог закончить слово.

Прибежала Рита и стала закрывать хлопавшую входную дверь, у которой беспомощно переминался с ноги на ногу Филип.

— Туда или сюда! — прикрикнула на него Рита.

Мальчик вошел и вслед за ней поднялся по лестнице.

— Там никого не было, — сказал он Кит. — То есть там не было ни твоей матери, ни кого-нибудь другого. Все подумали, что это вы устроили какой-то фокус с лодкой.

— Это не я, — сказала Кит, не узнавая собственного голоса.

— Куда ушел папа? — Эммет с трудом произнес это; Эммет, который уже мог прочитать любое стихотворение из учебника.

— Он пошел за мамой, — сказала Кит, прислушиваясь к собственным словам и пытаясь понять, что они значат. И, немного успокоившись, повторила: — Пошел за мамой, чтобы привести ее домой.

Они стояли с фонарями внизу, у озера. Сержант О’Коннор, Питер Келли и Салливаны-младшие.

Они нагнулись над лодкой, когда послышался топот и крики Мартина Макмагона:

— Это не Элен! Не говорите мне, что выловили ее из озера!

Он обводил взглядом стоявших полукругом людей, которых знал всю жизнь. Юный Стиви Салливан отвернулся, не в силах видеть слезы, струившиеся по лицу мужчины.

— Это ведь не она!

Первым опомнился Питер Келли. Он обнял дрожавшего друга и отвел его в сторону:

— Мартин, возьми себя в руки. Чего ради ты прибежал сюда?

— К нам пришел Дэн и сказал, что лодка…

— Черт бы побрал этого Дэна! Зачем тебя расстраивать?

— Она?..

— Мартин, дружище, тут ничего нет. Ничего, кроме отвязавшейся лодки. Ветер унес ее в озеро… только и всего.

Мартина била дрожь.

— Питер, она не пришла домой. Еще никогда она не задерживалась так поздно. Я уже хотел идти ее искать. Если бы я пошел с ней! Но она любит гулять одна; говорит, что без таких прогулок чувствует себя как в тюрьме.

— Знаю, знаю.

Доктор Келли похлопывал друга по плечу, осматриваясь по сторонам. Сквозь деревья пробивался свет. То были масляные лампы, горевшие в кибитках, под навесом был разведен костер. Он видел молчаливых людей, следивших за переполохом на берегу.

— Тут холодно. Давай я отведу тебя в табор, — сказал Питер. — Ты согреешься, а мы тем временем убедимся, что все… — Его голос дрогнул; говорить что-то было бесполезно.

Отношение Питера Келли к цыганам всегда было двойственным. Он знал, что эти люди крадут домашнюю птицу на окрестных фермах и что кроликов в лесу недостаточно, чтобы прокормить такую ораву. Знал, что молодые цыгане, приходившие в бар Лапчатого, могут в любой момент устроить потасовку. Впрочем, чаще зачинщиками были местные. К сожалению, жители Лох-Гласса не понимали, что бродячая жизнь — далеко не сахар. Дети цыган едва умели читать и писать, потому что кочевали с места на место и не могли получить образование, даже если их и принимали в школу. Услуги врача цыганам не требовались — они сами справлялись с родами, болезнями и смертями. Однако их стойкости и чувству собственного достоинства можно было только позавидовать.

Питер обратился к ним за помощью.

— У вас найдется, что набросить ему на плечи? — спросил он у мрачных мужчин, стоявших неподалеку.

Те, отойдя в сторону, пропустили женщину с большой накидкой и чашкой, от которой поднимался пар. Мартина Макмагона усадили на поваленное дерево.

— Помощь нужна? — спросил один из цыган.

— На озере темно. Надо бы посветить, — просто сказал Питер.

Он знал, что до конца своих дней будет помнить, как его друг сидел на бревне, закутанный в накидку, а весь табор зажигал от костра факелы из палок, обмазанных смолой. А потом процессия спустилась на берег озера.

— Она не сделала этого, она бы предупредила меня, — причитал в отчаянии Мартин. — Она никогда не лгала мне…

Часы тикали с легким шорохом. Раньше Кит этого не замечала. Но она никогда не сидела на полу рядом с дедовскими часами, прижавшись к ним спиной и обнимая брата. Тем временем Филип О’Брайен расположился на лестнице, которая вела на чердак, где спала Рита. Рита устроилась на стуле в дверях кухни. Время от времени она вставала, говоря:

— Подброшу полено в камин. Когда они вернутся, им надо будет согреться.

Потом пришла Клио и поднялась наверх. Увидев молчаливую сцену, промолвила:

— Мама сказала, чтобы я шла к вам. — Кит не ответила. — Сказала, что я здесь нужна.

Почему Клио вечно говорит только о себе? «Я, я, я… Я пришла… я нужна…» Кит понимала, что надо молчать, пока не пройдет приступ гнева. Если она откроет рот, то набросится на Клио Келли и выгонит ее из дома.

— Кит, скажи что-нибудь… — Клио, стоявшая на лестнице, неловко переминалась с ноги на ногу.

— Спасибо, Клио, — выдавила наконец Кит. Господи, только бы не сказать что-нибудь такое, о чем она потом будет жалеть!

Эммет почувствовал напряженность между подругами.

— Ма… — начал он, но споткнулся на первом же слоге.

Клио посмотрела на него с сочувствием:

— Ох, Эммет, ты опять начал заикаться!

— Клио, людей здесь достаточно. Возвращайся домой, — предложил Филип.

Клио фыркнула.

— Он прав, Клио, — как можно спокойнее промолвила Кит. — Большое спасибо, что пришла, но Филипа просили, чтобы к возвращению взрослых тут было как можно меньше народа.

— А я хочу дождаться их возвращения. — Клио вела себя как капризный младенец.

Опять «я»!

— Ты замечательная подруга, но, надеюсь, поймешь меня, — твердо сказала Кит, и Клио пришлось уйти.

Часы тикали с легким шорохом, никто не говорил ни слова.

— До рассвета здесь делать нечего, — покачав головой, сказал сержант О’Коннор.

— Нельзя же бросить все и уйти! — Лицо Питера Келли было мокрым — то ли от пота, то ли от слез, то ли от дождя.

— Старик, будь благоразумным. Половина собравшихся здесь людей станет твоими пациентами, а другая половина отправится прямо на кладбище. Говорят тебе, искать здесь нечего. Хватит. Скажи этим бродягам, чтобы шли домой.

— Шин, не называй их бродягами. — Однако Питер понимал, что время и место не слишком подходят для перевоспитания сержанта Шина О’Коннора.

— А как же их называть? Конной милицией?

Апачами?

— Брось. Цыгане нам очень помогли. Хотя особых причин для дружелюбия у них нет, они делают все, что могут.

— С этими факелами они напоминают дикарей. Аж мурашки по спине бегают.

— Если это поможет найти ее… — начал Питер.

Шин О’Коннор всегда был прямолинеен, а сегодняшняя ночь не оставляла места ни для сомнений, ни для надежды.

— Разве бедняжка не была полоумной? — сказал он. — Разве ты не видел, как она день и ночь бродила тут и разговаривала сама с собой? Неясно только одно: почему она не сделала это раньше.

Высокая смуглая женщина сходила в свою кибитку и, вернувшись, протянула Мартину чашку.

— Пей, — повелительно сказала она.

Он сделал глоток и скорчил гримасу:

— Что это? Я думал, там чай.

— Не бойся, не отравлю, — послышалось в ответ. Голос у женщины был негромкий, а свист ветра и раздававшиеся вокруг крики заглушали его еще сильнее.

— Спасибо, — ответил Мартин и выпил жидкость, имевшую вкус боврила, приправленного чем-то острым. Впрочем, в чашке могло быть что угодно, Мартина это не интересовало.

— Успокойся, — сказала ему женщина. — Уйми дрожь. Может быть, ничего страшного не случилось.

— Они думают, что моя жена…

— Знаю. Но это не так Она бы не ушла, не сказав тебе, — промолвила женщина так тихо, что Мартину пришлось напрячь слух.

Макмагон хотел поблагодарить цыганку, но она уже исчезла в ночной темноте. Он слышал, как сержант О’Коннор распорядился прекратить поиски. Видел своего друга Питера, который шел к нему, чтобы отвести домой. И знал, что должен держать себя в руках ради детей.

Во всяком случае, так хотела бы Элен.

Рита слышала, как они возвращались. Судя по шарканью ног и тихим голосам, доносившимся с улицы, новости были неутешительные. Она бросилась на кухню ставить чайник.

Филип О’Брайен встал. Его редко оставляли за старшего, но в данный момент он чувствовал себя взрослым.

— Твой отец придет насквозь мокрый, — сказал он Кит. Девочка хранила молчание. — В их спальне есть обогреватель? Ему надо будет переодеться.

— В чьей спальне? — рассеянно спросила она.

— Твоих родителей.

— У них разные спальни.

— Ну тогда в его спальне.

Она посмотрела на Филипа с благодарностью. Клио ни за что не упустила бы возможность лишний раз подчеркнуть странность ее родителей. Филип действительно очень помог ей.

— Пойду включу, — сказала Кит.

Если она уйдет отсюда, то не увидит лицо отца, — именно этого ей сейчас хотелось больше всего.

Эммету не следовало знать, насколько плохи дела. Знать, что мать и отец не были счастливы друг с другом и что мать может не вернуться. Может уйти навсегда.

Ей хотелось побыть одной.

В комнате было холодно. Кит нашла электрический обогреватель и воткнула вилку в розетку над желтым плинтусом. Обостренным зрением она очень четко видела узор ковра и бахрому на неровно лежавшем покрывале. Если папа сильно промок, то, наверное, наденет халат. Хотя нет, при других он этого не сделает. Кит слышала доносившиеся снаружи голоса отца Бейли, Питера Келли, Дэна О’Брайена. Нет, он наденет куртку. Она подошла к стулу у изголовья кровати; на нем, как всегда, висела твидовая спортивная куртка отца.

И вдруг увидела на подушке письмо — большой белый конверт с написанным на нем словом «Мартину».

Взгляд метнулся к фотографии папы римского над папиной кроватью. Кит смотрела на человека в круглых очках и думала, что очки детские и явно малы ему. Его одеяние, отороченное белым мехом, слегка напоминало шубу Санта-Клауса, которого они видели на елке в Дублине. Рука была поднята в благословении. Девочка медленно прочла надпись: «Мартин Макмагон и Мэри Елена Хили смиренно простираются ниц перед Вашим Святейшеством и просят благословить их брак. 20 июня 1939». За надписью следовало что-то вроде выпуклой печати. Она разглядывала фотографию так, словно никогда прежде ее не видела. Казалось, от того, насколько точно она запомнит каждую деталь, зависит то, что случится потом.

По какой-то причине, которую она никогда не могла понять, Кит наклонилась и выдернула вилку обогревателя из розетки — никто не должен знать, что она заходила в эту комнату.

Кит стояла с письмом в руках. Мать оставила послание, объяснявшее, почему она поступила так, а не иначе. И тут ей вспомнились слова священника, который приезжал в школу в начале учебного года. В ушах зазвучал его голос: «Ваша жизнь принадлежит не вам, это дар Господа, а тот, кто бросает его Господу в лицо, недостоин похорон в месте, где его будут оплакивать истинно верующие. Недостоин похорон в земле, освященной Божьей церковью». Кит словно наяву видела его лицо и действовала как автомат. Она сунула письмо в карман синей безрукавки и пошла к лестнице навстречу испуганной улыбке отца и людям, которые поднимались за ним следом.

— Ну вот, никаким несчастным случаем тут и не пахнет. Твоя мать может войти в эту дверь так же, как дождь. С минуты на минуту. — Все молчали. — С минуты на минуту, — с надеждой повторил отец Кит.

Рита растопила камин в гостиной, согнав Фарука с его законного места у решетки. Люди неловко переминались с ноги на ногу, не зная, что делать.

Все, кроме отца Клио. Доктор Келли всегда все знал. Кит посмотрела на него с благодарностью; он вел себя сейчас как хозяин.

— Бр-р-р! Мы просто окоченели. Кажется, это самое холодное место в Ирландии… Я слышу, Рита поставила чайник Филип, будь хорошим мальчиком, сбегай в гостиницу и попроси у бармена бутылку «Падди». Выпьем горячего виски.

— Спиртное сейчас уже не продается, но по такому случаю… — сказал О’Брайен похоронным голосом.

Доктор Келли торопился разрядить обстановку:

— Спасибо, Дэн, очень мило с твоей стороны. Добавим лимон, гвоздику и быстро согреемся. Я советую это как врач, так что никаких возражений.

Сержант О’Коннор твердил, что пить не будет, однако заветной бутылки все же дождался.

— Шин, это пойдет тебе на пользу. Пей, — сказал доктор Келли, подойдя к нему.

— Но сначала мне нужно выяснить, не было ли записки…

— Что? — Он с ужасом взглянул на сержанта.

— Ты знаешь, о чем я. Рано или поздно я должен задать этот вопрос. Время настало.

— Нет, еще не настало, — тихо сказал доктор.

Кит, стоявшая рядом, отвернулась, притворившись, что не слушает их.

Сержант тоже понизил голос:

— О господи, Питер! Если записка была, мы должны это знать.

— Хорошо, только я сам спрошу.

— Пойми, это очень важно. Не давай ему…

— Я сам знаю, что важно, а что нет. И что мне следует делать.

— Мы все устали… Не обижайся.

— Сейчас не до обид. Ради бога, пей виски и пока помалкивай.

Кит увидела, что сержант О’Коннор покраснел, будто только что схлопотал двойку, и пожалела его. Тем временем доктор Келли протиснулся между остальными и подошел к ее отцу. Девочка незаметно подкралась к ним.

— Мартин… Мартин, старина…

— Что, Питер? Что? Есть новости?

— Нет, ничего особенного. Послушай… Может, Элен куда-то уехала? Например, в Дублин. Повидаться с кем-нибудь…

— Она бы сказала. Элен никогда не уезжает, не предупредив меня.

— Если бы тебя не было рядом, она оставила бы записку?

— Записка… Письмо… — Наконец Мартин Макмагон понял, о чем речь. — Нет, нет…

— Я все понимаю, но этот неотесанный болван Шин О’Коннор говорит, что не сможет продолжать поиски, пока не будет уверен, что…

— Как он смеет предполагать…

— Мартин, где бы она могла оставить…

— Наверно, в моей спальне…

Повернувшись, он вдруг заметил свою дочь.

— Кит, детка, здесь холодно. Ступай посиди у камина с Эмметом.

— Да…

Кит следила за отцом и доктором, пока те не вошли в комнату, а потом проскользнула на кухню, где Рита разливала в стаканы виски с лимонным соком, сахаром и гвоздикой.

— Как на вечеринке… — ворчала она себе под нос.

— Да. — Кит остановилась у плиты. — Верно.

— Как по-твоему, отправить Эммета спать? Если твоя мать вернется, ей не понравится, что он еще не в постели.

— Думаю, стоит. — Обе не обратили внимания на предательское «если».

— Ты сама его уложишь или это сделать мне?

— Уложи ты, а я приду позже и посижу с ним.

Когда Рита унесла с кухни поднос с виски, Кит быстро открыла духовку и бросила в огонь конверт, на котором было написано «Мартину». Письмо, означавшее, что ее мать нельзя хоронить в освященной земле.

Следующая неделя прошла так же, как и первый день. Питер Келли договорился с каким-то своим другом, что тот поработает в аптеке и будет обращаться к мистеру Макмагону только в случае крайней необходимости. Казалось, весь Лох-Гласс сразу избавился от проблем, которые мог решить лишь аптекарь.

Мать и тетка Клио практически переселились в дом Макмагонов. Они были очень вежливы с Ритой. Твердили, что не собираются вмешиваться, приносили то фунт ветчины, то яблочный пирог и искали любой предлог, чтобы забрать к себе детей.

На ночь двери спален не закрывали. Оставалась закрытой только дверь в комнату матери. Каждую ночь Кит снилось, что мать вернулась и говорит: «Я все время была в своей комнате. Вы просто туда не заглядывали».

Но они заглядывали. В том числе и сержант О’Коннор, пытавшийся найти доказательства того, что она все-таки уехала. Он задавал множество вопросов. Сколько у них чемоданов? Все ли они на месте? Что было на матери? Только жакет? Ни пальто, ни плаща? Он перерыл гардероб и все ящики комода. Не исчезло ли что-нибудь из одежды?

Кит гордилась тем, что в этой комнате царил полный порядок. Наверное, сержант О’Коннор рассказывал жене о том, какая чудесная лаванда лежит в ящике с ночными рубашками и комбинациями миссис Макмагон. Как хорошо начищены туфли, стоящие в ряд под платьями в старом шкафу. Как сверкают серебряные ручки щеток, лежащих на туалетном столике.

В доме царила суматоха. Времени на раздумья не оставалось, но иногда Кит пробиралась к себе в комнату и пыталась осмыслить случившееся. Может быть, надо было, чтобы письмо нашли? А может быть, следовало его прочитать? Что, если в нем была выражена последняя воля матери? Но письмо было адресовано не ей, а предназначалось только для папы.

Кит была напугана, но считала, что поступила правильно, когда сожгла записку. Если тело матери найдут, его можно будет похоронить на кладбище. Они будут приходить на могилу и приносить цветы.

На озере работали водолазы. Кит не разрешали ходить туда, но ей все рассказывала Клио, которая вела себя как настоящая подруга. Кит даже не понимала, за что на нее раньше сердилась.

— Родители хотят, чтобы ты пожила со мной, — говорила Клио.

— Знаю. Я вам очень благодарна, но… Понимаешь, дело в папе. Я не хочу оставлять его одного.

— Может быть, тогда мне пожить с тобой? — предлагала она.

— Это другое дело. Наверное, тогда я смогла бы чувствовать себя не такой одинокой.

— Я хочу тебе помочь.

— Знаю, — соглашалась Кит.

— Тогда объясни, что я должна делать.

— Рассказывай мне, что говорят люди. То, чего не могут сказать при мне.

— Даже то, что тебе будет неприятно слышать?

— Да.

Клио сообщала ей слухи, ходившие по Лох-Глассу, и Кит имела представление о том, как шло расследование. Людей спрашивали, не видели ли они Элен Макмагон в автобусе, на вокзале, в Тумстоуне или голосующей на дороге. Полиция проверяла версию, согласно которой она покинула городок живой и здоровой.

— А вдруг она потеряла память? — говорила Клио. — Ее найдут в Дублине, а она не помнит своего имени.

— Да, — рассеянно отвечала Кит. Она была уверена, что в ту ночь мать не уехала из Лох-Гласса. Потому что написала записку, в которой все объясняла.

— Это мог быть несчастный случай, — говорила Клио.

Но так считало меньшинство. Между тем весь Лох-Гласс шептался, что этим рано или поздно должно было кончиться. Бедняжка была не в себе. Взять лодку ночью можно было только с одной целью — чтобы покончить с собой.

— Да, конечно. — Глаза Кит блестели.

Когда тело матери найдут, его можно будет похоронить достойно благодаря доброму делу, которое второпях сделала Кит. Все можно будет свалить на несчастный случай. Мама не должна стать второй Бриди Дейли. Призраком, которым пугают детей. Голосом, звучащим в камышах.

— Если она на небе, то видит нас сейчас, — говорила Клио, глядя в потолок.

— Конечно, она на небе, — отвечала Кит, борясь со страхом, который временами вырывался на поверхность. Страхом, что мать в аду и терпит вечные муки.

От посетителей не было отбоя. Многие приходили к Макмагонам, пытаясь что-то предложить, утешить, вселить надежду, сообщить слова какой-то особой молитвы или рассказать о ком-то, кто пропадал целых три недели, а потом нашелся.

Сестра Мадлен не пришла, но она никогда ни к кому не ходила. Через неделю Кит сама спустилась к домику у озера, и впервые без подарка.

— Сестра Мадлен, вы знали маму… Почему она это сделала?

— Наверно, думала, что сумеет справиться с лодкой.

— Но мы не выходим в озеро поодиночке. Она никогда так не делала…

— Должно быть, в тот раз ей захотелось покататься на лодке одной. Вечер был чудесный, облака летели по небу, как дым костра. Я стояла у окна и долго следила за ними…

— А маму вы не видели?

— Нет, детка. Я никого не видела.

— Сестра Мадлен, ее не отправят в ад, правда?

Отшельница опустила вилку для тостов и с изумлением уставилась на Кит.

— Ты это серьезно? — наконец спросила она.

— Ну, это же грех. Отчаяние — смертный грех, который не прощается.

— Где ты это слышала?

— В школе. На мессе по случаю начала учебного года.

— Но с чего ты взяла, что твоя бедная мать покончила с собой?

— Она была несчастна.

— Все мы несчастны. Каждый по-своему.

— Нет, она действительно была несчастна. Вы не знаете…

Сестра Мадлен не стала кривить душой:

— Я знаю многое, но твоя мать никогда не наложила бы на себя руки.

— Но…

— Никаких «но», Кит. Пожалуйста, поверь мне. Допустим только на минутку, что твоя мать действительно решила, что жить дальше не имеет смысла. Но тогда она обязательно оставила бы вам письмо с объяснением случившегося и попросила бы у вас прощения. Это так же верно, как то, что мы с тобой сидим здесь… — Наступило молчание. — Но письма не было, — сказала наконец сестра Мадлен.

Кит хотелось поделиться своей тайной с сестрой Мадлен, но если та потом кому-нибудь об этом расскажет, тогда всему конец.

Кит промолчала, и сестра Мадлен повторила:

— А раз письма не было, значит, Элен не могла лишить себя жизни. Поверь мне, Кит, и отныне спи спокойно.

— Да, сестра Мадлен, — ответила Кит с болью в сердце. Она знала, что эта боль останется с ней навсегда.

В тот вечер к ним пришел сержант и долго разговаривал с Ритой на кухне. Когда вошла Кит, беседа уже закончилась.

— Есть какие-нибудь новости? — спросила она.

— Нет. Ничего, — ответила Рита.

— Я только спрашивал Риту, всё ли вы осмотрели…

— Можете не сомневаться, если у хозяйки имелись свои планы, какими бы они ни были… это стало бы громадным облегчением для всей семьи, и никому и в голову бы не пришло от вас что-то скрывать, — устало огрызнулась Рита.

Кит побледнела так, что чуть не потеряла сознание.

Тон сержанта смягчился.

— Рита, я в этом не сомневаюсь. У каждого своя работа. Ты выносишь помои, а я задаю трудные вопросы тем, кому и без того несладко. — Он встал и, не сказав больше ни слова, вышел.

— «Выносишь помои…» — злобно передразнила его Рита. — Как будто мы не перевернули весь дом вверх дном, разыскивая письмо хозяйки.

— А если бы его нашли?

— Тогда они перестали бы выспрашивать у всех на автобусной остановке и вокзале, не видели ли они женщину в платке. И бедный хозяин успокоился бы, а не бродил всюду как привидение.

Кит застыла как вкопанная. Рита ничего не понимала…

Брат Хили сообщил мальчикам, что Эммет возвращается в школу.

— Если кто-нибудь из вас посмеет назвать его «Мем-Мем-Меммет», я оторву ему голову, и никто не приставит ее обратно! — Он бросил на мальчишек убийственный взгляд.

— Брат Хили, вы уверены, что она утонула? — спросил Филип О’Брайен.

— Думаю, что это вполне вероятно. А потому будем молиться всем трем святым Мариям, чтобы ее тело нашли.

— Брат, прошло уже девять дней, — возразил Филип.

— Да, но иногда тела находят намного позже… Озеро у нас глубокое, о чем вас предупреждают день и ночь.

— Брат, а что, если… — начал Майкл Салливан.

Он наверняка хотел спросить, в каком состоянии будет тело. Мальчики этого возраста любят обсуждать такие темы.

— Сделай одолжение, открой «Историю Ирландии» Карти. Страница четырнадцать! — прорычал брат Хили.

Уже не в первый раз он завидовал матери Бернард, учившей кротких девочек Монахиня сказала ему, что в школьной часовне молились за мать Кит Макмагон. Учить девочек — одно удовольствие, снова и снова повторял он. Никакого сравнения с тем, что ему приходится терпеть изо дня в день.

Мартин Макмагон не мог есть. Говорил, что стоит ему проглотить кусок, как внутри начинается жжение, а в горле весь день стоит комок. Но он был непреклонен в одном: дети должны питаться как следует.

— Целый обед мне не съесть, — сказал Эммет.

— Малыш, тебе нужно набирать силы. Ешь. Рита старалась.

— Папа, а разве тебе не нужны силы? — спросил мальчик.

Ответа не последовало.

Позже Кит принесла в столовую чашку боврила и два тоста с маслом. Они с Ритой решили, что с этим Мартин справится.

— Пожалуйста, папа, — взмолилась девочка. — Пожалуйста! Что я буду делать, если ты заболеешь? Не останется никого, кто мог бы нам посоветовать, как быть. — Отец послушно попытался проглотить ложку. — Было бы лучше… — начала она. Отец медленно поднял глаза, стараясь понять, что она хочет сказать. — Как по-твоему, было бы лучше, если бы мама оставила письмо?

— О, в миллион раз лучше, — ответил он. — Тогда мы бы знали, почему… и что… она сделала.

— Может быть, с ней произошло то, чего она не могла предусмотреть?

— Да, возможно…

— Но даже если это не так… все равно знать лучше?

— Конечно, лучше, чем гадать, волноваться и жалеть о том, что я не вел себя по-другому. Лучше похоронить ее, ходить на могилу и молиться, чем находиться в неизвестности, как сейчас. — Кит опустилась на колени и положила маленькую ладонь на его руку. — Это глубокое, опасное озеро. Ее могут не найти очень долго.

— Но люди продолжают искать…

— Больше не будут. Сержант сказал мне, что поиски прекращаются. — Лицо Мартина окаменело.

— Папа, я знаю, ты сделал все, что мог. Мама как-то говорила мне… Говорила, что любит тебя и никогда не причинит тебе боль.

— Твоя мать была святой. Ангелом. Ты запомнишь это навсегда, правда, Кит?

— Запомню.

Кит опять спала плохо, а когда неожиданно проснулась, в ушах еще стояли слова матери: «Это было не твое письмо… нужно было оставить его там, где оно лежало…» А затем четко увидела могилу с простым деревянным крестом за пределами кладбища, которую топтали козы и овцы.

— Они перестали тралить озеро.

Мать Филипа О’Брайена редко покидала гостиницу, но знала все, что творилось в городке.

— Значит, мать Кит не утонула? — с надеждой спросил Филип. Кит уже давно ходила бледная как смерть, а теперь под ее глазами обозначились темные крути.

— Нет, это значит, что она ушла очень глубоко, — без особых чувств ответила Милдред О’Брайен. Она не была близка с Элен Макмагон, считая ее чужой и непонятной.

— А как же похороны? — удивился Филип. Ему не понравился взгляд, которым обменялись родители.

— Скорее всего, похорон не будет вообще, — ответил Дэн.

— Даже если тело найдут?

— Если бы да кабы… Конечно, о мертвых плохо не говорят, но история здесь темная, а в таких делах церковь бывает очень осторожной… — Филип был готов возразить, но отец его опередил: — Только не вздумай передавать эти слова несчастным детям Макмагонов. Они тут ни при чем.

Клио вела себя по-дружески, не задавала нетактичных вопросов, на которые была такой мастерицей прежде. А иногда даже помалкивала. Раньше она всегда придумывала, чем заняться и куда выбраться, но теперь ждала, что скажет Кит.

— Я не прочь прогуляться к озеру, — говорила Кит.

— Если хочешь, я пойду с тобой, — мягко отвечала Клио. Раньше бы она фыркнула и привела сотню причин, почему идти к озеру не стоит.

— Если у тебя есть время.

— Конечно.

Они вместе шли по главной улице. Кит хотела оставить портфель и сказать Рите, что придет позже. Со дня исчезновения матери ни она, ни Эммет не опаздывали домой даже на полминуты. Им была слишком хорошо знакома пытка ожиданием.

— Что сказать отцу, если он спросит, где ты? — поинтересовалась Рита.

— Скажешь, что я с Клио, вот и все.

— У нее дома, что ли?

— Да, с Клио. — Кит не терпелось уйти.

У гаража они столкнулись с Майклом Салливаном и его другом Кевином Уоллом. Это были самые трудные ученики брата Хили. Обычно задирали Клио и Кит, смеялись над ними, но теперь дразнить Макмагонов было нечестно. После того, что с ними случилось.

— Привет, — неловко сказал Майкл.

Его старший брат Стиви выглянул из-за капота машины:

— Ступай домой и оставь девочек в покое.

Он был довольно симпатичный, несмотря на грязный комбинезон и волосы, измазанные не то машинным маслом, не то тавотом. Клио как-то сказала, что если Стиви Салливана немного приодеть, он бы смотрелся не хуже других. И улыбка у него была хорошая.

— Все в порядке, — откликнулась Кит. — Он только сказал «привет».

— Похоже, это первое нормальное слово, которое он произнес за последнее время. — Стиви снова уткнулся в мотор.

Кит и Клио посмотрели друг на друга и пожали плечами. Приятно, когда тебя защищает взрослый шестнадцатилетний парень, хотя в этом не было никакой нужды. Конечно, Майкл Салливан, приставала и грубиян, вполне мог спросить, какого цвета на девчонках трусики. Но на сей раз он всего-навсего поздоровался.

Они прошли мимо гостиницы, кивнув отцу Филипа, стоявшему у входа.

— Девочки, темновато уже, чтобы идти к озеру, — сказал он, увидев, что подруги сворачивают в переулок.

— Хотим подышать свежим воздухом. Все знают, где мы, — ответила ему Клио.

Они шли тем же путем, который каждый день проделывала Элен. Она называла эту прогулку «обойти квартал». Сворачивая у гостиницы, возвращалась мимо полицейского участка либо чуть дальше, в каком-нибудь другом удобном месте. В хорошую погоду и долгие вечера она доходила до рощи и стоянки табора на дальнем конце озера или шла в другую сторону, за домик сестры Мадлен. Словно что-то искала. То, чего не могла найти в доме над аптекой или в самом Лох-Глассе.

Но это не было отлыниванием от работы. Элен Макмагон вместе с Ритой строчила на швейной машинке, шила шторы и перелицовывала одежду. Они делали джем и мармелад, консервировали фрукты и мариновали овощи. Кухонные полки кухни Макмагонов были битком забиты банками.

Совершая прогулки к озеру, она не сбегала от работы; просто дома у нее не было времени сесть и подумать. И приятнее было смотреть в темные воды, чем фланировать по главной улице, как это делали другие женщины.

Миссис Келли знала все наряды, которые продавались в магазине готового платья Хэнли. Она часто заходила туда, чтобы просто полюбоваться новыми тонкими кардиганами или блузками с вышивкой на воротнике. Другие ходили в хозяйственный магазин «Джозеф Уолл и сын» и рассматривали новые кухонные плиты и жестяные формы для выпечки. Но Элен такими вещами не интересовалась. Похоже, узкие переулки, тропинки и рощи были единственными местами, радующими ее душу.

— Я все время думаю, почему она пришла сюда в тот вечер, — сказала Кит, когда подруги наконец добрались до деревянного причала с привязанными к нему лодками.

— Ты сама говорила, что ей здесь нравилось, — ответила Клио.

Кит посмотрела на нее с благодарностью. Клио стала немногословна и ничего не брякала невпопад. Словно кто-то посоветовал ей, как себя вести.

— Кит, ты знаешь мою тетю Мору… — неуверенно начала она.

— Да?

Кит снова насторожилась. Неужели Клио все-таки начнет хвастаться своей толстой веселой тетушкой, которая хотела учить их играть в гольф? Именно это Кит собиралась обсудить с матерью четыре долгих недели назад.

— Она вернулась в Дублин.

— Да, знаю.

— И перед отъездом дала мне денег, сказав, что я могу тебе что-нибудь купить.

— Да, но… — Кит растерялась.

— Но я не знаю что. Честное слово.

— Очень мило с ее стороны…

— Она сказала, что горю это не поможет, но немного отвлечет. Конфеты, новые носки, пластинку… В общем, то, что тебе понравится.

— Пластинку, — внезапно сказала Кит.

— Вот и отлично. Тогда в субботу поедем в Тумстоун и что-нибудь выберем.

— А денег хватит? — Кит стала прикидывать, во что обойдутся билеты на автобус, а также лимонад и пирожные, которые они потом съедят.

— Хватит и еще останется… Она дала мне три фунта.

— Три фунта!

Сумма была огромная. Глаза Кит наполнились слезами. Должно быть, тетя Мора считала, что дело плохо, если дала такие деньжищи на то, чтобы развлечь их.

— Стиви…

— Что?

— Стиви, я хотел спросить…

— Я занят.

— Ты всегда занят. У тебя никогда нет времени на что-то кроме машин.

— А на что еще я должен тратить время, как не на работу? По-твоему, пусть все продолжают считать, что деньги, отданные Салливану, будут потрачены на выпивку, а не на запасные части?

— Поклянись, что не будешь меня ругать.

— Не стану. Но вдруг ты выкинул такое, за что тебе голову оторвать мало?

— Тогда не скажу, — решительно заявил Майкл.

— И слава богу, — ответил Стиви Салливан.

Ему и без того хватало забот, а нужно было еще успеть умыться и переодеться: он шел на свое первое свидание. Дейдра Хэнли согласилась пойти с ним в кино. Дейдре семнадцать, она на целый год старше и будет ждать от него первого шага. Стиви Салливану не хотелось ударить лицом в грязь. Поэтому он испытал облегчение при мысли о том, что ему не придется отрывать голову младшему брату за какую-то выходку, после которой к матери наверняка явится с визитом разгневанный брат Хили.

— Когда вернешься?

Владелица магазина готового платья миссис Хэнли чувствовала, что этот выход дочери в свет не похож на другие.

— Да ну тебя, ма. Сколько раз повторять? Как обычно, приеду на автобусе.

— Я выйду на остановку встречать тебя, — мрачно предупредила мать.

Дейдра кротко кивнула. С этим проблем не будет. Часть пути они со Стиви проедут на его машине, а за милю до Лох-Гласса она выйдет и сядет в автобус. Пусть мать подозревает ее в чем угодно, но придраться ей будет не к чему. Девушка стерла губную помаду, с которой порепетировала заранее; она не хотела, чтобы ее видели выходящей из дома при полном параде. Иначе все догадаются, что речь идет не об обычном посещении кино с подружками.

* * *

— Давай сходим к Лапчатому.

— Нет, Питер.

— Мартин, она не вернется. Никогда не войдет в эту дверь. Я знаю.

— Нет, я должен быть здесь.

— Всегда, Мартин? Вечно? Думаешь, Элен хотела бы этого?

— Ты ее не знал, — резко ответил Мартин.

— Я знал ее вполне достаточно и могу утверждать: она хотела бы, чтобы ты вел себя как нормальный человек, а не как отшельник. — Последовало молчание. — У нас уже есть одна отшельница. Лох-Гласс не может позволить себе двоих.

Наградой Питеру Келли стала слабая улыбка.

— Я был не прав, Питер. Извини. Она когда-нибудь… было когда-нибудь?..

— Она никогда мне ничего не говорила и не просила ни о чем таком, чего тебе не следовало знать… Клянусь. Так же как клялся двадцать восемь предыдущих дней, отвечая на этот твой вопрос.

— Неужели каждый день?

На Мартина Макмагона было жалко смотреть.

— Нет, я преувеличиваю. Несколько дней ты пропустил.

— Питер, пока не найдут ее тело, я не выпью ни пинты.

— Если так, то мне долго придется пить в одиночестве, — огорченно сказал доктор.

— Почему ты так говоришь? — ужаснулся помертвевший Макмагон.

Питер Келли вытер лоб.

— О господи, Мартин, не нашли лишь ее тело. Ее душа, ее дух ушел уже давно и парит над нами. Старик, ты сам знаешь это, только не хочешь признаться.

Мартин заплакал. Питер стоял рядом и молчал. Между ними не принято было обнимать плачущего мужчину. В конце концов Мартин успокоился и поднял покрасневшее заплаканное лицо.

— Наверное, я не признаюсь себе в этом, потому что продолжаю надеяться… Хорошо, пойдем к Лапчатому.

Эммет никак не мог сосредоточиться на стихах. Ему мешали мысли о том, что случилось в их семье.

— Все нормально, — успокоила его сестра Мадлен. — Ты ведь не хочешь забыть свою маму, правда?

— Я не могу их читать, потому что не чувствую то, что чувствовал раньше…

Мальчик заикался хуже прежнего, однако сестра Мадлен ни словом не обмолвилась о том, что даром тратила на него время.

— Ну так не читай. — У нее все было просто.

— А разве можно? Разве это не урок?

— Нет, скорее беседа. Ты читаешь мне, потому что глаза у меня старые и плохо видят при свете свечи и камина.

— Вы очень старая, сестра Мадлен?

— Нет, не очень. Но намного старше твоей матери.

Она была единственной, кто упоминал его мать, — все остальные избегали этой темы.

— Вы знаете, что случилось с моей мамой? — замешкавшись, спросил Эммет.

— Нет, детка, не знаю.

— Но вы часто смотрите на озеро… Может быть, видели, как она упала с лодки?

— Нет, Эммет, не видела. Никто ее не видел. Было темно, разве ты забыл?

— Наверно, это было ужасно… Она задыхалась?

Мальчик не мог задать этот вопрос никому другому.

Ему велели бы замолчать или стали бы успокаивать.

Сестра Мадлен ответила не сразу:

— Нет, не думаю. Просто над тобой смыкается толща темной воды, обволакивает как шелк или бархат и уносит. Едва ли это очень страшно…

— Ей было грустно?

— Вряд ли. Наверно, она переживала за тебя и Кит… Понимаешь, обычно матери переживают из-за всяких пустяков вроде теплой одежды, сухих носков, еды и уроков… Все матери, которых я знала, думали только об этом… Но когда она тонула, то наверняка думала о чем-то другом. — Если сестра Мадден и заметила, что Эммет перестал заикаться, то не подала виду. — Нет, конечно, нет. Скорее всего, она надеялась, что у тебя все будет хорошо, что ты справишься…

— По-вашему, она думала об этом? — дрожащим голосом спросил Эммет.

Сестра Мадлен смотрела на него, понимая, что мальчик хочет сказать что-то еще. И Эммет Макмагон промолвил:

— Ну, если так, то ей не из-за чего переживать. Конечно, мы справимся.

Увидев Макмагонов на воскресной мессе, отец Бейли быстро произнес слова сочувствия скорбящим родным, далеко не в первый раз объяснив им, что такова Господня воля.

Но чем больше он слышал, что говорят прихожане, тем меньше верил в то, что здесь свершилась Господня воля. Скорее всего, в данном случае свершилась воля этой бедной неприкаянной женщины, Элен Макмагон, которая пришла к нему в последний раз на исповедь, преклонила в темноте колени и призналась, что у нее тяжело на душе. Можно ли отпустить ей такой грех? Отец Бейли часто давал этой женщине отпущение, которого она на самом деле не искала. Ах, если бы люди знали, как похожи и неразличимы грехи, в которых они признаются исповеднику… И все же кое-что из этой исповеди ему запомнилось. Элен Макмагон считала, что не властна над своей жизнью. Обвиняла себя в рассеянности, высокомерии, говорила, что чувствует себя во всем не участницей, а посторонней. Но не последовала его совету вступить в группу, занимающуюся созданием цветочных композиций, или вместе со всеми готовить угощение для участников благотворительных ярмарок.

После мессы он по традиции приветствовал каждого из прихожан.

— Привет, Дэн. Холодный выдался денек, верно?

— Верно, отец. Может быть, зайдете в гостиницу и выпьете чего-нибудь согревающего?

— Я бы с удовольствием, но после завтрака мне нужно навестить нескольких больных.

Больше всего на свете отец Бейли любил посидеть в отдельном кабинете гостиницы «Центральная» и выпить три порции бренди, чтобы согреться. Но экономка уже накрыла завтрак, а потом ему нужно было идти в монастырь матери Бернард, где захворала пожилая монахиня, после чего нести на дальнюю ферму Святые Дары человеку, который ни разу в жизни не ступал на порог церкви, а теперь, умирая от рака, вдруг пожелал, чтобы церковь пришла к нему.

Но куда бы он ни приходил, люди спрашивали его, что будет, когда найдут тело Элен Макмагон. Он всегда отвечал туманно и неопределенно, говорил, что все должны надеяться и молиться за бедную женщину.

Он сделал над собой усилие и тепло пожал руку Мартину Макмагону:

— Молодец, Мартин. Образец силы, вот вы кто. Я каждый день молюсь, чтобы Господь укрепил вас в вере…

Лицо у Мартина было бледное и измученное. Отец Бейли невольно подумал, что его молитвы пропали даром.

— Спасибо, отец.

— И Кит с Эмметом. Молодцы, молодцы.

Священник понимал, что его слова ни к чему. Но чем он мог их утешить? Лишь тем, что, когда найдут тело, коронер посмотрит на это дело сквозь пальцы и признает несчастным случаем. Трагическим стечением обстоятельств. После чего Элен Макмагон можно будет похоронить по обычаям церкви, к которой она принадлежала.

Сестра Мадлен тоже была на мессе. Она тихо сидела в задних рядах, закутав худые плечи в серый плащ.

— Приходите к нам обедать, — сказала подошедшая к ней Кит.

— Спасибо, детка, не могу. В гостях я чувствую себя неловко.

— Вы нужны нам!

— У тебя есть отец и брат. А у них — ты.

— Да, но сейчас этого мало. Дни слишком длинные. Мы только и делаем, что сидим и смотрим друг на друга.

— Почему бы тебе не пригласить кого-нибудь из друзей? Клио… или молодого Филипа О’Брайена из гостиницы?

— Моя подруга — это вы. Пожалуйста, приходите!

— Спасибо. Очень мило с твоей стороны, — ответила сестра Мадлен.

Рита резала мясо — большой кусок говядины от Хики.

— Никогда в жизни не видела столько мяса, — изумилась сестра Мадлен.

— Ничего особенного. Часть мы съедим сегодня горячим, часть завтра холодным, фарш пойдет на вторник, а если что-то останется, в среду испечем пирог с мясом. — Рита гордилась своим умением вести хозяйство.

Сестра Мадлен обвела взглядом кухню. Чувствовалось, что в дом пришла беда: словно какая-то тяжесть висела в воздухе.

— Знаете, цыгане продолжают поиски, — сказала она. Казалось, сидевшие за столом вздрогнули: гостья заговорила о том, чего все остальные тщательно избегали. — Они обходят берега, надеясь что-нибудь найти.

Наступила полная тишина. Когда кто-то говорил о том, чему были посвящены их мысли, Макмагоны лишались дара речи. Сестра Мадлен ждала. Она не боялась пауз и не торопилась заполнить их словами.

— Очень любезно с их стороны… проявлять такую заботу, — наконец выдавил Мартин.

Похоже, сестра Мадлен не обратила внимания на его тон.

— Элен была очень учтива с ними во время своих прогулок. Помнила имена и взрослых, и детей. Часто расспрашивала, как им живется, интересовалась их обычаями.

Кит смотрела на отшельницу с изумлением. Она этого не знала. Но сестра Мадлен говорила совершенно искренне. Она не рассказывала сказку, придуманную, чтобы приукрасить жизнь покойной.

— Они знают, что человек должен быть достойно похоронен, — продолжила сестра Мадлен. — Часто проезжают через всю страну, чтобы попрощаться с усопшим, который будет покоиться на церковном кладбище.

— В том случае, если… — начала Кит.

— Если Элен найдут? — прервала сестра Мадлен. — Конечно, найдут. Или цыгане, или кто-нибудь другой. И тогда вы сможете молиться на ее могиле, — решительно закончила она.

Вечером Кит, сидя с отцом, задумчиво сказала:

— Прошло столько времени… больше месяца. От бедной мамы ничего не останется. Что мы будем хоронить?

— Вчера я опять спрашивал об этом Питера Келли. В баре Лапчатого. Он сказал, что мы не должны об этом думать. Мол, в ту ночь ее душа воспарила на небеса, а бренные останки не имеют значения.

— Наверное, он прав.

— Наверное, Кит. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Мать Бернард вызвали в коридор, и в классе тут же начался галдеж. Страсти были накалены тем, что старшеклассницу Дейдру Хэнли видели в кустах со Стиви Салливаном. Причем они не просто целовались: дело обстояло куда хуже. Девочек так интересовали подробности, что они не заметили возвращения матери Бернард и вздрогнули, услышав ее скрипучий голос, прозвучавший как щелчок кнута:

— Я думала, такие большие девочки смогут продолжать урок самостоятельно. Но я ошиблась. Жестоко ошиблась.

Пристыженные школьницы вернулись за парты. Лицо матери Бернард побелело. Похоже, она действительно очень рассердилась.

— Но пусть это останется на вашей совести. Каждая возьмет тетрадь и напишет страницу о Рождественском посте. Времени ожидания прихода Спасителя.

Девочки посмотрели друг на друга с отчаянием. Целую страницу! Что можно сказать о Рождественском посте, кроме того, что хуже этого времени только Великий пост?

— Причем без клякс и больших пропусков между словами. И чтобы таким сочинением мы все могли гордиться.

Тон матери Бернард был грозен. Все взялись за ручки, так как знали, что она не шутит. Во всяком случае, про новости о Дейдре Хэнли надо забыть.

— Кэтрин Макмагон, подойди ко мне на минутку, — сказала мать Бернард.

Брат Хили сказал Кевину Уоллу, что тому очень повезет, если выдастся день, когда его не отхлещут линейкой по рукам. Если мальчишка и испугался, то не слишком. Во всяком случае, это не помешало ему скатывать шарики из промокашки, пропитанной чернилами.

Брата Хили вызвали из класса.

— Я вернусь через пять минут. Ясно? — рявкнул он.

И пошел искать маленького Эммета Макмагона, чтобы сообщить ему неизбежное. Никакая подготовка в таких случаях не спасает. Брат Хили вздыхал, шелестел рясой и шел по коридору во второй класс брата Дойла, который еще ничего не знал.

К вечеру об этом знал весь Лох-Гласс.

В камышах нашли сильно разложившееся тело. Не было ни малейшего шанса, что кто-то сможет его опознать. Все в один голос говорили, что Мартину не следует смотреть на то, что осталось от его красавицы жены. Судебный патологоанатом, приехавший из Дублина, придерживался того же мнения. Говорили, что на процедуру уйдет несколько дней.

Часть озера была огорожена. Люди говорили друг другу, что слышали, как приехала «скорая помощь». Но какой от нее толк через месяц после смерти? Только отвезти останки несчастной женщины в морг при больнице?

У каждого было что рассказать о происходящем в семье Макмагонов.

Кэтлин Салливан сказала, что в их доме всю ночь горел свет. Должно быть, никто из них не ложился. А Клио Келли — что теперь у них все будет нормально. Миссис Хэнли поведала, что ходила выразить им свои соболезнования, но эта полоумная служанка не впустила ее: мол, хозяин на грани нервного срыва. Миссис Диллон сказала, что все бросились на почту за открытками. Теперь, когда вопрос с похоронами практически решен, каждый хочет заказать мессу за упокой души Элен Макмагон.

Сержант Шин О’Коннор был вынужден признать, что двое парней, приехавших из дублинской полиции, — самые симпатичные ребята из всех, с кем ему доводилось иметь дело.

Они сказали, что сержант правильно оформил все бумаги и может не волноваться из-за того, что тело так долго не могли обнаружить. Мол, местность здесь глухая. Дикий Запад, как выразился один из них. Они не понимали, как можно жить в такой дыре. Шину О’Коннору их слова не понравились — он счел их обидными, но его тут же успокоили, что и в Дублине есть свои недостатки.

А еще они просидели с ним у Лапчатого почти до утра и дружески кивали всем жителям Лох-Гласса, пришедшим выпить в самое неподходящее для этого время.

— Ты знаешь здесь всех, — обратился к Шину один из дублинцев.

— Не просто всех, но всё про всех.

— И про покойницу тоже?

— Конечно.

— Как ты думаешь, почему она это сделала?

— Ну, во-первых, мы не знаем, сделала ли… — Количество выпитых пинт на осторожность Шина О’Коннора не повлияло.

— Знать не знаем, но подозреваем. Как ты думаешь, что могло довести ее до этого?

— Городок наш ей не подходил. Она не смогла прижиться здесь, ходила как неприкаянная. Может, она была слишком хороша для нас.

— У нее был любовник?

— О господи! У нас в Лох-Глассе замужние женщины любовников не имеют. Даже одиноким здесь приходится тяжко, потому что все на виду…

— Значит, на роман, внебрачного младенца или что-нибудь в этом роде нет и намека?

— Нет… — Внезапно сержант О’Коннор встревожился. — А что, вы обнаружили что-нибудь?

— Нет, — весело ответил младший из дублинцев. — Думаю, для этого уже слишком поздно. Даже если что-то и было. Ну что, еще по пинте?

Филип О’Брайен пошел к Макмагонам узнать, не хочет ли Кит, чтобы он немного посидел с ней.

— Как в тот вечер, когда твоя мать потерялась, — сказал он.

Глаза Кит наполнились слезами. Как деликатно он выразился: «Когда твоя мать потерялась».

— Большое спасибо, Филип. — Она погладила его по щеке. — Ты очень милый и добрый. Но я думаю, что мы…

Он прервал ее:

— Понимаю. Я только хотел, чтобы ты знала: я всегда рядом. В соседнем доме.

Мальчик спускался по лестнице, прикрывая ладонью щеку, к которой прикоснулась Кит Макмагон.

В доме наступило странное умиротворение; такого покоя здесь не испытывали уже целый месяц. Макмагоны понимали, что на улаживание формальностей уйдет несколько дней, так что похороны состоятся только в следующий уик-энд. За это время можно успеть сделать последнее для Элен — устроить ей хорошие проводы.

— Папа, ты не жалеешь, что ее нашли? Может быть, ты надеялся, что мама куда-то уехала или ее похитили? — спросила Кит.

— Нет, нет. Я знал, что это не тот случай.

— Значит, хорошо, что ее нашли?

— Да. Так намного лучше. Очень тяжело думать, что любимый человек неизвестно где. А теперь мы сможем ходить на ее могилу… — Повисла долгая пауза. — Кит, ты ведь понимаешь, что это был несчастный случай.

— Конечно, — ответила она, уставившись на краснозолотистые языки пламени, лизавшие дрова в камине.

Те, кто считал, что формальности не займут много времени, оказались правы. Поскольку местный врач доктор Келли опознал тело, дублинский патологоанатом ограничился короткой беседой с ним. О мошенничестве или подлоге здесь не могло быть и речи. О самоубийстве тоже не было сказано ни слова.

Если кто-то и сомневался в том, что за прошедший срок тело могло так сильно разложиться, то держал свои мысли при себе. Да, Элен Макмагон пробыла в озере всего месяц, но время зимнее, рыбы в этой части озера хватает… Словом, размышлять на данную тему никому не хотелось. И потом, кто еще это мог быть? Никто из здешних жителей не исчезал.

Коронер, оформлявший бумаги, подчеркнул, что все внутренние водоемы Ирландии нуждаются в очистке: в прибрежных частях озер, заросших камышами и водорослями, происходит слишком много несчастных случаев со смертельным исходом.

После этого тело Элен Макмагон выдали родственникам для погребения.

В день похорон к Кит пришла Клио.

— Я принесла тебе мантилью.

— Что это?

— Черная кружевная вуаль. Ее прикалывают к волосам испанки и все правоверные католички, если не хотят надевать шляпу, а косынка для такого случая не подходит.

— Я должна надеть ее в церковь?

— Если хочешь. Это подарок от тети Моры.

— Она очень добра.

— Да. И она всегда знает, что нужно делать.

Кит кивнула. Это была правда. Вчера вечером Рита рассказала, что приходила сестра миссис Келли и посоветовала ей попросить мясника мистера Хики приготовить окорок. Рита ответила, что они никогда так не делали, но тетя Мора была непреклонна: согласно местному обычаю, окорок всегда готовят в мясной лавке. А Хики будут рады помочь. Пусть принесут окорок в воскресенье во второй половине дня, до прихода людей с кладбища. Рита не возражала. Ведь тогда ей не придется стоять весь день у плиты и дом не пропахнет едой. Она попросит кого-нибудь испечь хлеб и займет у мистера О’Брайена три дюжины бокалов.

И все же Кит ощущала легкую вину перед матерью. Зачем тетя Мора так помогала им? Мама не любила ее, хотя никогда открыто не говорила этого… О господи, что за бред? С чего она взяла, что ради памяти матери должна держаться подальше от этой женщины?

А что мама сказала бы о мантилье? Кит застыла на месте. Думала ли мама о своих похоронах перед тем, как уйти? Представляла ли себе, как весь Лох-Гласс будет ее хоронить?

— Что с тобой? — встревожилась Клио.

— Ничего. Все в порядке.

— Тетя Мора сказала, чтобы я не приставала к тебе, если ты захочешь побыть одна, — неуверенно произнесла Клио.

Кит охватило раскаяние. Подруга делала сейчас все, чтобы помочь ей, а она по-прежнему пытается выпустить иголки.

— Я буду рада, если ты останешься. Ты нужна мне, — сказала она. Клио радостно улыбнулась. — А у тебя будет мантилья?

— Нет. Тетя Мора дала ее только тебе. — Кит надела вуаль. — Потрясающе. Тетя Элен гордилась бы тобой.

Тут Кит в первый раз дала себе волю и разрыдалась на глазах у подруги.

Псалмы, которые поют на похоронах, всегда печальны. Но в то сырое зимнее утро, когда с озера дул ледяной ветер и в церкви нещадно сквозило, отцу Бейли казалось, что они никогда не звучали печальнее.

Возможно, в этом было виновато неказистое круглое лицо Мартина Макмагона, ошеломленного и не верившего в происходящее. Или двое детей: девочка в испанской вуали и мальчик, который вылечился было от заикания, а теперь говорил хуже, чем прежде.

Отец Бейли обвел взглядом церковь. Как обычно, собралась вся паства. Хор пел «Псалом Марии», а затем к нему присоединилась вся община. Кашляя и запинаясь, они пели, оплакивая женщину, которая утонула в озере.

Накануне вечером отец Бейли думал о смерти Элен Макмагон. Допустим, она лишила себя жизни. Но даже если так, Господь не ждал от него, что он примет на себя обязанности судьи, присяжных и палача. Он всего лишь священник, который должен отслужить погребальную мессу и направить тело к месту его упокоения. Сейчас 1952 год, а не Средние века. Пусть покоится с миром.

Салливаны стояли вместе. Кэтлин и два ее сына. Стиви не сводил глаз с Дейдры Хэнли, а Кэтлин испепеляла его взглядом. Церковь — не то место, чтобы пялиться на девушек. А похороны — не то время. Майкл пинал носком ботинка треснувшую плиту, пытаясь отколоть от нее кусочек. Кэтлин яростно ткнула его локтем в бок.

В последнее время Майкл тревожил ее. Он слонялся вокруг и задавал странные вопросы, на которые не было ответов. Например, как быть, если ты знаешь то, чего другие не знают? Предположим, все думают одно, а ты знаешь другое. Нужно ли говорить им об этом? Кэтлин Салливан склонностью к абстрактному мышлению не отличалась. В прошлый уик-энд она сказала Майклу, что понятия не имеет, о чем идет речь, и посоветовала обратиться к старшему брату. Она была уверена, что это как-то связано с сексом и что Стиви сумеет сообщить ему основные сведения. Казалось, после этого Майкл немного успокоился. Кэтлин надеялась, что Стиви говорил со знанием дела. Ей не нравилось, как старший сын смотрел на эту бесстыжую девчонку Дейдру, которая слишком взрослая для него. Что бы там ни считала ее чванливая мамаша.

Кевин Уолл думал, что если бы его мать съели рыбы, он этого не пережил бы. А именно это случилось с матерью Эммета Макмагона. Подумать только, она утонула в тот самый вечер, когда они с Майклом Салливаном удрали на озеро. Возможно, они были совсем рядом с ней. Майкл очень переживал. Мол, нужно рассказать, что именно они отвязали лодку. Кевин был против: их выдерут так, что своих не узнаешь. Майкл, у которого не было отца, способного его выдрать, твердил, что незачем полиции и всему городку искать мать Эммета Макмагона, если та и не подходила к лодке. Мальчики играли в ней, потом отвязали и таскали на буксире туда-сюда, а затем Майкл выпустил веревку, лодка отплыла от причала, и они не смогли ее достать. Ветер выгнал лодку на середину озера, а волны перевернули. Кевин говорил, что все это ерунда, но Майкл жутко перепугался.

Он говорил, что, раз в дело вмешалась полиция, их могут посадить в тюрьму. Однако все обошлось. Кевин, решивший держать язык за зубами, оказался прав. А Майкл Салливан — просто чокнутый. Еще бы, ведь его отец умер в сумасшедшем доме. Но об этом тоже следовало помалкивать.

Мора Хейз и ее сестра Лилиан стояли в добротных темных пальто и траурных велюровых шляпах. Во время заупокойной мессы Питер несколько раз громко высморкался. Маленькие Клио и Анна стояли рядом с ними и готовились спеть последний псалом.

— Кит хорошо держится, — с одобрением сказала Лилиан, обращаясь к старшей дочери. — Собралась с силами и даже не плачет.

— Она много плакала. Наверное, все слезы кончились, — ответила ей Клио.

Лилиан посмотрела на нее с удивлением. Клио до сих пор не отличалась особой чувствительностью. Возможно, с возрастом это пройдет.

Когда толпа вышла на улицу, продуваемую ледяным ветром, Стиви Салливан сумел оказаться рядом с Дейдрой Хэнли.

— Ты придешь ко мне домой, когда… ну, когда все закончится?

— К тебе домой? Ты с ума сошел!

— Моя мать в это время будет напротив. У Макмагонов.

— Да. И моя тоже.

— Мы увидим из окна, когда они выйдут, и ты сможешь незаметно вернуться домой.

— Из какого окна? — Она облизала губы.

— Моей спальни…

— Ты шутишь?

— Кровать лучше, чем диван, правда?

— Во всяком случае, лучше, чем сиденье автомобиля.

У могилы матери Кит спросила сестру Мадлен:

— Теперь ее душа успокоится?

— Она давно успокоилась, — ответила сестра Мадлен. — Успокоимся и мы, потому что похоронили ее с миром.

Перед взором Кит возник белый конверт с надписью — «Мартину».

Сестра Мадлен крепко сжала ее руку:

— Прошу тебя, помни о том, что Элен хотела видеть свою дочь сильной и смело смотрящей в будущее, а не в прошлое. — Кит взглянула на сестру Мадлен с изумлением. Мать действительно хотела этого и выражала свое желание почти теми же словами. — Вот о чем тебе отныне следует думать. Твоя мать будет покоиться с миром, зная, что ты стала такой, какой она мечтала тебя увидеть.

Кит осмотрелась по сторонам. Жители Лох-Гласса готовились прочитать десять молитв за упокой души Элен Макмагон. И это стало возможным благодаря ей, Кит.

Девочка расправила плечи.

«Мама, я сделаю все, что в моих силах», — пообещала она и потянулась к большой холодной руке отца и маленькой дрожащей ладошке Эммета.

Они стояли у могилы. Шел дождь.