Кеву стало казаться, что от Пеликана ему не отделаться никогда. У того было на редкость хорошее настроение, и он болтал о людях, которых никто кроме него не знал, упоминая сотню человек, не меньше, причем никто из них не фигурировал дважды. Кев слушал внимательно: если пропустишь момент, когда один пришел, а другой уже был там, а третий вышел на улицу, то не уловишь самую соль, а потом Пеликан что-нибудь как спросит, и поймет по ответу, что ты хлопал ушами.

Пеликана Кев боялся, а остальные и вовсе приводили его в ужас. Но все равно, пусть возле него сидел и не самый страшный авторитет, Кев скорей смирился бы с тем, что «Лилобус» уедет без него, чем рискнул оскорбить человека с большим крючковатым носом, который и стал причиной прозвища. С Пеликаном не шутят. Кев многого не понимал, но это он знал точно.

К счастью, Пеликана отвлек более интересный ему собеседник, и Кева отпустили на волю; он бросился за угол. Автобус был почти полон, но Кев оказался не последним. Мики Бернс потирал руки от удовольствия. О нет, только не это… может, он хоть сегодня обойдется без дурацких викторин? Мики отличный попутчик, если угомонится, но когда он заводит свое «так-так-так», будто комик в музыкальном телешоу, не знаешь куда деваться. Беда в том, что у него шутки совсем несмешные, и сам он смеется невпопад. Было бы здорово сесть рядом с Силией – это лучше всего: она из вежливости скажет пару фраз, и потом будет смотреть в окно, оставив его наедине со своими мыслями. Или Руперт, тоже тихий парень, и вовсе не сноб. Братья Кева, Барт и Ред, удивляются, что он не подружился с миссис Хикки – они-то от нее в восторге. Отец даже считает, что они скорей станут возиться у нее в саду, где растут всякие колдовские травы, чем копать картошку в собственном огороде, как мужикам и положено. Миссис Хикки и правда ничего, но ему становилось не по себе от ее взгляда – она так пристально смотрит, будто не собирается болтать о пустяках. И Кев, разумеется, не хотел бы говорить о пустяках, но ему делалось неуютно от взгляда этих темных, глубоких глаз: она будто видит его насквозь и понимает куда больше, чем ему хотелось бы

Кев работал в охране – но не в такой, которая носит шлемы, вооружена дубинками и ездит с овчарками в специальных фургонах. Он являлся, скорей, швейцаром или посыльным, но их тоже называли «охраной». Например, когда по телефону звонили в приемную и спрашивали, доставил курьер письмо или нет, или сообщали, что прибыл такой-то посетитель, - Кев отвечал: «Алло, охрана слушает».

Однажды позвонил отец - он просил привезти ящик каких-то новых картофельных чипсов, реклама которых прошла по телевидению, и все в городке словно с ума сошли, подавай им эти чипсы. Когда Кев назвал себя «охраной», отец ужасно развеселился и пригрозил, что будет звонить каждый день, просто ради удовольствия это слышать. Кев слегка встревожился и сказал, что личные звонки у них на работе не приветствуются. Но зря беспокоился: Кеннеди-старший не стал бы тратить деньги, чтобы каждый раз слушать одну и ту же шутку.

Барт и Ред не могли понять, зачем он на выходные приезжает домой. Не то чтобы они возражали – им было, в общем-то, все равно. Но приезжать все время - зачем? На этот вопрос они не могли найти ответа. На танцы в субботу вечером он не ходит. И в «Райанс» его не ждет толпа друзей - он туда заглядывает, конечно, выпивает пару пинт, но не засиживается. С отцом братья Кеннеди говорят мало – во рту у него вечно торчит сигарета, к тому же радио в доме орет с утра до вечера, - так что вряд ли он приезжает ради общения.

Кев понимал, что он для братьев загадка. Равно как и для Тома Фитцджеральда, который объяснил, что рейс ему выгоден лишь при одном условии: если ему платят все семь пассажиров. Поэтому выходило так дешево. Он договорился, что будет возить всех домой в течение десяти недель, а тот, кому понадобится по какой-то причине остаться в Дублине, должен найти себе замену – необязательно пассажира, которому надо в Ратдун –  он может сойти в городе в семнадцати милях от дома, или где-то по пути. Но за билет все платят в любом случае. Зато поездка обходится в два раза дешевле, чем могла бы стоить, и самое главное, каждого довозят до самого порога. Еще до того, как часы показывали десять, Кев выходил из автобуса, желал спокойной ночи Нэнси Моррис, которая живет напротив, и с огромным облегчением глубоко вдыхал воздух и медленно выдыхал, понимая, что, наконец, он дома в Ратдуне, где бояться нечего. Том провожал его озадаченным взглядом, а отец кивал ему в знак приветствия, и, перекрывая шум радио, сообщал, что вот-вот будут новости. Иногда ему наливали чашку чая и угощали пирогом из магазина. Других угощений на столе Кев с братьями не видали - мама умерла много лет назад, и даже Барт, который еще помнил ее, не знал такой, какой она была, пока была здорова и пекла хлеб или пироги. После выпуска новостей отец, бывало, спрашивал, как прошла неделя, пришлось ли отбиваться от вандалов-грабителей. Он говорил, что в Дублине разгул преступности еще хуже, чем в Чикаго, и без вооруженной охраны он сам туда ни ногой. Кев поначалу пытался с ним спорить, но потом решил поберечь силы. В любом случае, теперь он и сам приходил к выводу, что, похоже, отец прав.

Никто на работе не знал, куда Кев уезжает на выходные: его считали чуть ли не монахом среди мирян и полагали, что он в это время тайно творит дела милосердия; положительный момент состоял  в том, что вслух это не обсуждалось. Старик Дейли - добрейшая душа, лучше него Кев людей не встречал – с восхищением покачивал головой в форменной фуражке.

- Не знаю, почему все ругают молодежь, - сетовал мистер Дейли, - правда, не знаю. Вот юный Кев, который работает с нами на проходной, тот все молится перед Пресвятыми Дарами, кормит супом бродяг и учит неграмотных читать. Шасть отсюда в шесть вечера, только его и видели - ни слуху, ни духу до утра понедельника.

Сам Кев мистеру Дейли, или кому бы то ни было еще, ничего такого не сообщал. Но поняв, что все так считают, опровергать эту выдумку не стал. В конце концов, если о нем кто-то будет у людей что-то выспрашивать, пусть лучше старик Дэйли, Джон и остальные ребята скажут, что он трудится в Симоновой Общине или в Легионе Марии; не стоит им знать, что на самом деле каждую пятницу он садится в мини-автобус лилового цвета и уезжает подальше от Дублина и его опасностей.

Даже если на мгновение представить себе, что Дэфф, Кратч Кейси или Пеликан вдруг заявятся по его душу – им все равно ничего не сообщат. Никто и понятия не имеет, куда Кев исчезает на выходных.

Он всегда был скрытным, даже в детстве. Он помнил, как Барт говорил какой-то покупательнице, совершенно им незнакомой, что мама два месяца и неделю пролежала в больнице, а потом умерла. Кев никогда не сказал бы об этом какой-то посторонней женщине, которая, оставив детей в машине, зашла купить им пару плиток шоколада и мороженое. Пусть она приветлива, пусть хвалит на все лады трех юношей за прилавком магазина – отец был на заднем дворе, строил навес для мешков угля и баллонов с газом. Кев прикусил бы язык и ничего бы не выдал. Но Барт и Ред могут разболтать что угодно. Барт рассказывал даже о том, что Кев, когда ему было семнадцать, пытался уговорить Дидру Моррис, которая гораздо лучше своей сестры Нэнси, прогуляться с ним в поле, и давал честное слово, что хочет всего лишь показать ей птичье гнездышко.

Дидра Моррис расхохоталась, запрокинув голову, толкнула его, так что он шлепнулся в грязь, и посмеиваясь, ушла домой. ««Птичье гнездышко» -  теперь это так называется!» Кев был в шоке. Такие грязные мысли, и хуже того, такое унижение – как можно об этом вслух? Но нет, по мнению Барта это жуть до чего весело; и когда Дидра, уже будучи замужем, вернулась погостить из Америки со своим сыном Шейном, они с Бартом по-прежнему смеялись над этой историей. И Ред, любитель танцев, он такой же: все расскажет первому встречному - как они хотели открыть фирму по укладке асфальта, и как Билли Бернс оказался шустрее. Кев ничего не выбалтывал. Впрочем, ему было что скрывать.

Силия вошла сразу вслед за ним и захлопнула дверцу автобуса. За углом через открытую дверь паба он увидел Пеликана - в одной руке у него был стакан с пивом, а в другой скрученная в трубочку газета – очень полезная штука в тех случаях, когда надо что-то доказать или усилить впечатление. Он это любит - усиливать впечатление.

Увы, Мики оказался полон энтузиазма: вот, смотри, фокус со спичками и стаканом, в пабе все умрут со смеху. Разве бедняга Мики не понимает, что ни с того, ни с сего эти фокусы в пабе станет показывать лишь тот, кто напился до чертиков, или кому одиноко, или кто совсем спятил. Нормальные люди себя вести так не будут – за исключением тех, кто пришел с друзьями, но если ты пришел выпить с приятелями, тогда вообще зачем тебе показывать фокусы? Он объяснял, как взвешивать спичечный коробок; Кев повернулся к окну и стал смотреть на жилые кварталы однотипных домов, мимо которых они проезжали. Старик Дэйли говорит, что Кев скоро найдет себе жену, и начнут они копить на покупку такого вот жилья, и будет он пропащий человек. Но ни мистер Дэйли, ни Мики даже не представляют, что такое реальный мир. Вот Мики рассказывает, как взвешивать спичечный коробок: в щелочку с одной стороны надо просунуть два пенни, тогда тот край будет перевешивать, и можно с кем угодно поспорить, куда упадет коробок. Кев смотрел на него пустыми глазами.

- Могу ручаться, твой Барт или Ред Эдди будут в восторге от этого фокуса, - пробормотал Мики. «Конечно, - подумал Кев, - у них на то есть и время, и настроение».

Кев никогда не рассказывал Мики, что он тоже в некотором роде портье. На самом деле, их называют «охраной», но род деятельности примерно тот же. И никому из пассажиров он не говорил, где работает – сообщал только, что в новом высотном здании. А это может означать что угодно – буквально, что угодно: там находятся государственные службы и бюро путешествий, авиа-кассы и маленькие фирмы, в которых заняты лишь пара человек - внизу на входе висит длиннющий список организаций, арендующих помещения. Кев говорил только, что работает в том здании; и если кого-то интересовал род занятий, он отвечал уклончиво. Так безопаснее. Однажды утром, когда он стоял на дежурстве, открылась дверь и вошла Ди Берк. Она доставила какие-то документы в нотариальную контору на шестом этаже. Пока мистер Дэйли звонил по внутреннему телефону и докладывал об ее приходе, Кев лихорадочно искал что-то на полу, чтобы она его не заметила. Он и сам потом не мог себе объяснить, зачем он прятался. Какая разница, узнает ли Ди Берк, что он работает на проходной нового большого офисного здания. Она вряд ли считала, что Кеннеди-младший, сын владельца магазина, где она иногда покупает сигареты, является главой крупной дублинской фирмы. Он даже не хотел сделать вид, что работает офисным служащим. Тогда зачем прятаться? Так благоразумнее. Как не наступать на трещины в асфальте. Причины особой нет, но это кажется правильным.

Конечно, в каком-то смысле, из-за этой самой скрытности он и влип в эту историю. Будь у него другой характер, ничего подобного не случилось бы.

Все началось в тот день, когда ему исполнился двадцать один год - в обычный будний день. Отец послал ему десятифунтовую купюру и открытку, на которой был нарисован розовый кот. Барт и Ред Эдди обещали, что в пятницу в «Райанс» непременно проставятся по этому поводу. Больше никто и не знал. Мистеру Дэйли он не говорил из опасения, что тот принесет торт, и ему будет неловко; соседям по квартире тоже не сказал: у них не было принято делиться друг с другом новостями – и к тому же, если бы они проведали, что ему двадцать один, решили бы как-то отметить. На голубятне тоже не знали: кому там дело до чьих-то дней рождения. Поэтому ни единая душа в Дублине не знала, что Кевину, самому младшему сыну мистера Майкла Кеннеди, владельца магазина, и покойной миссис Мэри Роуз Кеннеди из Ратдуна, исполнился двадцать один год. В то утро он долго об этом думал, и, в конце концов, сделался мрачней тучи. Для кого-то передают песни по радио, кому-то в день совершеннолетия присылают открытки – не одну, а много открыток. Ди Берк устроила вечеринку в отеле – он вспомнил, что слышал об этом пару месяцев назад. Барта и Реда туда приглашали - Барт сказал, что втиснуть себя в костюм выше его сил, а вот Ред, любитель танцев, взял смокинг напрокат и замечательно провел время. И его родные братья совершеннолетие как-то отмечали. Барт собрал всех своих приятелей и устроил барбекю на берегу реки – тогда еще идея была новой, теперь-то этим никого не удивишь. Они зажарили мясо и съели его с хлебом, просто объедение, а потом начались песни и веселье. И два года назад, когда Реду исполнилось двадцать один, к ним пришла толпа гостей, которых угощали напитками и пирогами, а потом все уселись в грузовик и отправились на танцы. Но у Кева сегодня самый обычный день.

Эта мысль не давала ему покоя. Он попросил у мистера Дэйли разрешения посидеть полчасика на заднем дворе под предлогом, что ему нездоровилось, и старик так встревожился, что Кеву стало стыдно. В ту пору он еще не начал исчезать на выходных, и мистер Дейли не пришел еще к выводу, что Кев - безвестный святой.

Он сидел на погрузочно-разгрузочной территории (так она называется), куда приезжали фургоны с бумагами, и где курьеры парковали свои мотоциклы. Он достал из пачки сигарету, вспомнил о своих ровесниках и подумал: интересно, зачем он вышел и почему решил, что здесь ему непременно станет легче. Четыре человека споро грузили в фургон сантехнику: раковины, унитазы, водонагреватели. Пятый, опершись на костыль, отдыхал и праздно смотрел по сторонам. Бригада работала без суеты, но на удивление быстро.

Кев помял в пальцах сигарету. Наверное, где-то наверху делают ремонт – и угрохали, похоже, кругленькую сумму. Постойте-ка. Никто из них, кажется, не проходил через охрану, хотя как иначе они могли попасть в здание? Только через главный вход. Даже если, предположим, они вышли на минутку и их оттуда послали на погрузку – все равно, вернуться положено через главный вход.

Едва тень этих мыслей промелькнула в его взгляде, как хромой, небрежно опиравшийся на костыль, насторожился.

- Он без фуражки, не заметил его – процедил он сквозь зубы, шевеля краем рта.

Высоченный парень с носом, похожим на клюв птицы, тут же перестал работать, отделился от  товарищей, продолжавших грузить сантехнику, и направился в сторону Кевина, чей желудок сжался от страха. Внутри у него все похолодело: он осознал, что это Грабеж, и эти пятеро увозят из нового здания сантехнику, которая появится потом где-то в других домах. Он судорожно сглотнул.

Пеликан медленно приблизился к нему – совершенно спокойный и уверенный в себе.

- Закурить не найдется? – спросил он небрежно. За его спиной ребята продолжали работать как часы, не сбиваясь с ритма.

- Да, пожалуйста, - Кев протянул ему пачку.

Пеликан прищурился.

- Что поделываешь? – спросил он очень вежливо. Как сказал бы всякий, кто просто вышел подышать свежим воздухом. Он мог бы прибавить что-нибудь вроде: «Какое чудесное утро». Но не прибавил. Пеликан и его товарищи ждали, что ответит Кевин, и Кевин понимал, что это самый важный из всех вопросов, на которые ему приходилось отвечать за всю свою жизнь.

- Сегодня у меня день рождения, - проговорил он, - двадцать один год исполнился. Сижу на охране, и так тоскливо мне стало – у меня праздник, а никто и не знает – думаю, дай-ка выйду, покурю хоть, отмечу.

Ни у кого не возникло и капли сомнения в том, что он сказал правду. Даже без детектора лжи и «сыворотки правды» было ясно, что Кев Кеннеди совершенно без утайки изложил причину своего появления, и Пеликан сразу смекнул, что с ним не будет никаких проблем.

- Давай мы тут закончим, а потом в перерыв на обед угостим тебя пивом. Человеку двадцать один, а никто и не знает – непорядок.

- И я так думаю, - с энтузиазмом отозвался Кев, стараясь не смотреть, как на глазах у него, у охранника, самым наглым образом крадут сантехнику. Похоже, они завершили погрузку: молодцы закрывали двери фургона и садились в машину.

- Значит, во сколько? В час? – Спросил Пеликан, прищурив глаза-щелочки и грозно качая огромным как серп носом.

- Наверное, в час будет не очень удобно - понимаете, у нас перерыв только сорок пять минут, а вы, надо полагать, уже уедете отсюда, – произнес Кев, глядя невинными глазами.

- Хорошо, тогда где мы отметим твой день рождения и во сколько? – Решать, отмечать или нет, Кеву не предлагалось, ему позволялось только выбрать время и место.

- Где пожелаете, около шести. Идет?

Кев, казалось, целиком одобрял затею. Пеликан кивнул. Он назвал паб в центре города.

- Каждый из нас угостит тебя пивом, а поскольку, как видишь, нас пятеро, тебя ждет пять кружек пива.

- Надо же, вот здорово, - сказал Кев. – А вас пятеро? Я и не заметил.

Пеликан одобрительно кивнул. Он вернулся к фургону и сел рядом с водителем, который, наверное, был чемпионом по боксу.

- В шесть часов, - весело сказал он, выглянув в окно.

Все обнаружилось только в полпятого. На седьмом этаже большую часть офисов еще не сдали в аренду. Те, кто проходили мимо, думали, что в туалетах меняют сантехнику, и поднимались дальше на свой этаж. И лишь когда одна секретарша пожаловалась мистеру Дейли, что у нее сыпется штукатурка, и где это видано, чтобы в совершенно новых туалетах через три месяца стали все переделывать – только тогда забили тревогу. Подумать только, грабеж среди бела дня! Позвали полицию, суматоха началась невероятная. Кев выбрался к шести. Он был на девяносто процентов уверен, что те пятеро не придут. Они ведь рисковали угодить в ловушку. Откуда им было знать, что Кев Кеннеди не любит болтать? Они могли бы заподозрить, что в пабе, попивая шенди , там и тут будут сидеть полицейские в штатском. Но он пришел – на всякий случай. Вдруг они решат вернуться и выяснить с ним отношения. В конце концов, они-то знают, где его найти, а ему о них ничего не известно.

Они ждали его. Все пятеро.

- На работе вышла запарка, меня задержали, - извинился он.

- Мы так и думали, - великодушно сказал Пеликан и познакомил его с Дэффом, Джоном, Недом и Кратчем Кейси.

- А по-настоящему тебя как зовут? – спросил он хромого.

- Кратч , - ответил тот, будто удивившись вопросу.

Каждый угостил его пинтой пива – при этом все торжественно поднимали стаканы и повторяли: «С днем рождения!» После третьей пинты Кев ощутил себя жутко несчастным. В «Райанс» он ни разу не выпивал больше трех, а в других местах – больше двух. В «Райанс» можно и расслабиться: даже если набраться так, что ноги держать перестанут, все равно доползешь домой, хотя бы на четвереньках.

Дэфф был похож на боксера. Кеву было любопытно, почему его так прозвали , но спрашивать он не решался. Дэфф купил Кеву последнюю пинту и протянул ему конверт.

- Жаль тебя, парень: совсем один в такой день. Поздравляем. Прими презент от Пеликана, Кратча, Джона, Неда и от меня. – Он улыбнулся, как простодушный, добрый дядя, который вручает племяннику коробку с электрическим паровозиком и ждет, что тот захлопает в ладоши от восторга.

Кев вежливо открыл конверт и увидел пачку голубеньких двадцатифунтовых банкнот. Комната качнулась взад-вперед и медленно поплыла влево. Он вцепился в сиденье высокого стула.

- Я не могу это принять, вы же меня почти не знаете.

- А ты нас, - просиял Дэфф.

- И это правильно, - одобрительно заметил Пеликан.

- Но я бы и так не знал вас, без… без этого вот.

Он посмотрел на конверт так, будто в нем находилась взрывчатка. Купюр было шесть, может больше - он старался не считать.

- Зато мы все теперь отметили этот день. Будем встречаться здесь раз в неделю, примерно в это время, и если ты удачно распорядишься нашим вкладом, то и сам сможешь угостить нас пивом, и мы постепенно узнаем друг друга.

Кеву стало кисло во рту, будто он съел целый лимон.

- Ну, я бы хотел… не терять вас из виду… но если честно, это слишком щедрый подарок. То есть, мне будет неловко.

- Пустяки, не будет, - улыбнулся Пеликан, и они ушли.

Они встречались каждый вторник. Иногда только пили. Иногда не только – происходило еще кое-что. Один раз пришлось крутить баранку. Ему этого не забыть до самой смерти. Они наведались в один недавно построенный многоэтажный дом и аккуратно свернули совершенно новый лестничный ковер. Они разведали, что после полудня должны придти мастера, и, предварив их визит, умыкнули весь ковер до последней шерстинки. Все провернуть надо было очень быстро. Дорогой шерстяной ковер доставили утром, времени оставалось четыре часа, и это значило, что нужно внимательно следить за квартирами – вдруг кто-то из жильцов что-то заподозрит и начнет задавать вопросы. Разумеется, все прошло совершенно успешно - видимо, как всегда. По случаю похищения ковра Кев взял на работе отгул, но это дело отняло у него не один день, а целые годы жизни. Он чувствовал себя так, как будто лежал на дороге, и по нему прошлась целая толпа гуляющих в Моран Парк. Он не понимал, каким образом им все это сходило с рук. Кратч Кейси любил говорить о лошадях, которые падали на последнем препятствии. Собачники Нед и Джон обсуждали коварных, подкупленных гончих, которые знали, когда сбавить скорость, будто у них на это чутье. Пеликан рассказывал бесконечные истории, в которых упоминалось множество никому незнакомых людей; а Дэфф почти всегда молчал и пребывал в умиротворении отдыхающего, который, накупавшись в море, лежит на пляже, греется на солнышке и покуривает трубку.

Кева никто не заставлял становиться одним из них; но они так часто не оставляли ему выбора, что Кеву стало казаться, будто единственный выход – удрать в Америку. В большинстве случаев ему поручали только «пересортировку». Например, посуду из уотерфордского стекла (которую доставили в отель, но распаковать не успели), надо было переложить в новые коробки: каждый бокал бережно взять, обернуть в мягкую фиолетовую бумагу и положить в подарочную коробку – в комплекте шесть штук. Он стал отменным специалистом по части различных наборов - или «гарнитуров», как это называлось. Больше всего ему нравился набор «Коллин»: он представлял себе, что, когда женится, купит две дюжины таких рюмок для брэнди, и будет пить из них, как из обычных стаканов, или ставить в них в ванной зубную щетку. Но потом он вспоминал, какова реальность, и мечты исчезали как дым. Он оглядывал гараж и снова принимался упаковывать бокалы в коробки без надписей. Он понятия не имел, куда они потом исчезали, и какая их постигала судьба. И не спрашивал. Никогда. Вот поэтому он им нравился, поэтому они ему полностью доверяли. В самый первый день на погрузочной площадке они решили, что Кев - свой парень, и теперь слишком поздно объяснять им, что это не так. Чем дольше все тянется, тем меньше у него шансов выпутаться.

Когда выдавались дни поспокойней, Кев думал: а что в этом такого ужасного? Они ничего не берут у простых людей, не трогают частные дома или квартиры. Они грабят компании, которые стелят в своих офисах километры красных шерстяных ковров, украшают полки престижной стеклянной посудой и обставляют туалеты по последнему слову сантехники. Не покушаются на имущество стариков или молодоженов. И не носят с собой никакого оружия, даже дубинки. Они во многих отношениях не такие уж плохие парни. Конечно, не ходят на работу, как все, и людей обманывают, пишут что-то в блокнотиках с таким видом, будто все совершенно законно. И потом из-за них у честных граждан случаются неприятности - например, бедному мистеру Дейли досталось со всех сторон, и все, похоже, решили, что он уже стар и пора бы его уволить - хотя вслух эту мысль никто не высказывал. И кражи они совершали едва ли реже, чем раз в неделю - а в подобном деле Кев Кеннеди из Ратдуна ни под каким видом не желал быть замешанным. Или хуже того - пойманным. Об этом и помыслить нельзя. В городке еще не утихли разговоры о том юноше, родственнике Фитцджеральдов, который одно время работал у них в магазине, - он на три года сел в тюрьму за ограбление почтового отделения в Корке. От этой новости Ратдун не один месяц гудел как потревоженный улей, и миссис Фитцджеральд, мать Тома, всем объясняла, что он им не близкий, а очень-очень дальний родственник, они просто пытались помочь ему встать на ноги, и вот какую благодарность получили в ответ. Неужели старик-отец должен пережить такой позор? И прахом пойдут надежды Рэда жениться на какой-нибудь видной девушке, и имя бедного Барта, которого все так уважают, очернится навсегда.

Но что делать? Если Пеликан, Дэфф, Кратч и Кейси узнают, что он их предал, как с ними жить в одном городе? Бессмысленно врать, будто он собирается куда-то уехать. Они знают все. Такая у них работа – знать все: когда и что привозят, в какое время охранники отлучаются пить кофе, когда уходят в отпуск опытные сторожа, в каких фирмах начальники молоды и неуверенны в себе, когда в магазинах такая суета, что можно спокойно погрузить мебель в частный фургон. Они знают, где Кев живет и работает – лгать им просто немыслимо.

Но, по крайней мере, он выбывает из игры, когда совершаются самые крупные кражи, – поэтому на выходных ему и хотелось находиться от Дублина как можно дальше. Он прозрачно намекал, что у него дела за городом. На той неделе, когда они познакомились, Кев тоже собирался домой, так что это было воспринято как нечто естественное. Он не уточнял, что едет в Ратдун, не объяснял, по какой причине, но они знали, что Кева на выходных на самом деле нет в городе. Как-то воскресным вечером возле дома, где он снимал квартиру, ему встретился Кратч Кейси, и Кев понял, что это была обычная проверка. С тех пор его ни в чем не подозревали; даже Пеликан, столкнувшийся с ним случайно на углу его квартала, не сомневался, что Кева не бывает на выходных – он даже не потрудился проверить.

Но куда деваться от них в будни? Кражи становились все крупней, и нервы у Кева сдавали все чаще. Пару раз Дэфф велел ему не дергаться – он вел себя, как напуганный воришка из черно-белого кино. Дэффу легко говорить, у него будто нервов нет вообще - для него это плевое дело. Другим-то сложнее. А у Кева только при виде охранников ноги становились как ватные, и он вздрагивал, едва замечая чью-то большую тень. При этом, что странно, на религиозной почве у него не было никакого чувства вины. Он посещал мессу, на Рождество и Пасху причащался; он был уверен, что Всевышнему ведомо: большого греха тут нет - физически никто не страдает, никакого насилия. Впрочем, Кев был не из тех, кто желал бы лично беседовать с Богом – и на эту конкретную тему. Но все равно, в конечном счете, больше беседовать было не с кем, потому что остальные и слушать не стали бы, сказали: живо уходи из этой банды, Кев Кеннеди, и хватит строить из себя идиота.

Вот рядом спит бедняга Мики - какое доброе у него лицо. Мики Бернс - банковский охранник, способный броситься под пули налетчиков. Не то, что Кев, закадычный приятель бандитов, ограбивших здание, которое он же и должен был охранять. Мики Бернс слабо улыбался - наверное, показывал во сне фокусы со стаканами воды и монетками; а рядом с ним Кев, который водит машины грабителей, стоит на стреме и сортирует краденый товар. Глядя в окно на поля и деревья в сгущавшихся сумерках, Кев чувствовал, что он совершенно один. Оторван от мира. И жутко виноват.

Прослушав новости, отец сообщил ему, что Ред положил глаз на фермерскую дочку, и на выходных он даже приведет ее на чаепитие, поэтому надо одеться прилично, вести себя приветливо, выложить масло на тарелочку, а молоко налить в кувшинчик. А Барт, сетовал отец, тратит время непонятно на что – с таким же успехом мог бы надеть сандалии, примкнуть к францисканцам и просить подаяние со шляпой в руках. Он либо окучивает травки-цветочки в саду миссис Хикки, либо миссис Райан помогает управиться в пабе, и ни та, ни эта ни пенни ему не платят. Странно, что он еще не пошел к Фитцджеральдам и не предложил свои услуги – мол, готов бесплатно стоять за прилавком несколько дней в неделю, был бы счастлив. Кев не знал, что на это ответить. Он вяло поедал кусок пирога и размышлял о разнице между людьми. Вот у Дэффа честное лицо, как у Барта, и он придумывает, как переправить двадцать микроволновых печей с одного склада на другой. План до смешного прост: Нед, самый неприметный из всех, звонит в дверь с кипой бумаг в руках, и с озадаченным видом сообщает, что печи велено забрать и отвезти обратно на завод для какой-то дополнительной проверки. А Барт Кеннеди, у которого, как и у Дэффа, честное лицо, вскапывает грядки в саду Джуди Хикки и помогает маме Силии устоять на ногах. Господи, какие же это разные миры; Кев содрогнулся, осознав, как опасна игра, в которую он ввязался.

- Ты не идешь в паб? – поинтересовался отец.

- Нет, я устал, работал всю неделю, и еще дорога. Пойду лучше лягу, - ответил он.

Отец покачал головой.

- Все-таки хотел бы я знать, почему ты приезжаешь домой. Почти никуда не ходишь, ничего не делаешь, и футбол совсем забросил. Ты мог бы здорово играть, кабы захотел.

- Нет, не мог, ничего у меня не получалось. Ты просто мечтал, чтоб я стал футболистом, и все. Не выходило у меня ничего.

- Ладно, тогда зачем ты приезжаешь? От чего ты бежишь…? – Он не успел договорить: чашка выпала у Кева из рук и разбилась, лицо побелело как снег.

- Бежишь? В смысле?

- Что там такое? Насилие, грязь, толпа хулиганов - что? Вроде зарплата у тебя приличная, и грех жаловаться, ты мне помогаешь… но ты молодой парень, тебе гулять надо, веселиться!

- Не знаю, папа, ничего у меня не выходит, - мрачно сказал он, - ни с футболом, ни с весельем.

- Зато у тебя замечательная работа в одном из самых замечательных зданий в Ирландии, и ты зарабатываешь себе на кусок хлеба, не то что эти шалопаи – вот сладкая парочка, висят у меня на шее. Один вроде Мартина де Поррес , отдаст первому встречному чуть не все, что на нем одето; другой – щеголь рыжий, все волосы скоро повычешет, столько в зеркало пялится - того гляди оно треснет. Ты, Кев, лучше всех, нечего себя обижать.

Кев Кеннеди, не ответив ни слова, отправился спать. Он лежал в постели, а за маленьким окном над магазином, выходившим на главную улицу, негромко шумел Ратдун.

Как оказалось, девушку Реда ждали в гости уже на следующий день, поэтому в задней комнате пришлось устроить генеральную уборку. А также расставить чашки вместо кружек, постелить на стол чистую скатерть, порезать хлеб на доске и выложить на тарелку, чтобы не было крошек. Из магазина принесли ветчину, помидоры и бутылку приправы для салата, и Ред сварил вкрутую три яйца.

- Это просто пир – она выйдет за тебя моментально, - заверил Барт Реда, который приценивался к пирогам в отделе замороженных продуктов.

- Хорош потешаться, лучше оглядись еще раз и представь, что подумал бы посторонний человек. – Ред на сей раз здорово втюрился. Ее звали Маэллой, у родителей она была единственная дочь и привыкла к куда большей роскоши, так что Кеннеди-старший и три его сына при всем желании едва ли смогли бы ее удивить. К тому же никто, кроме Реда, и не старался: отец не желал оставлять без присмотра магазин, Барт хотел навестить Джуди Хикки, а Кев - сходить на берег реки, где тишина и покой, и где можно забыть о том, что в этот самый момент происходит на одном дублинском складе с микроволновыми печами.

Маэлла должна была появиться в пять. Отец подвезет ее на машине, но в дом заходить не станет – пока рановато для этого. Братья заключили договор: Барт и Кев как приличные люди наденут галстуки, пиджаки и начистят ботинки; Ред сходит к Джуди Хикки и поработает пару часов - потому что на этой неделе ей не хватает помощников; к тому же он и сам успокоится. Никто не сквернословит, не ест руками и не ковыряется в зубах; но Ред обещает не вгонять их в краску, изображая окосевшего теленка, и не заставит развлекать Маэллу рассказами об их богатой приключениями жизни. Когда прозвонит колокольчик на двери магазина, они будут выходить к покупателям в порядке старшинства: сначала папа, потом Барт, потом Кев, потом папа, и так далее; Ред в любом случае не оставит их в одиночестве общаться с Маэллой.

Она оказалась милой и смышленой девушкой, и к тому времени, когда все сели за стол, она стала почти уже членом семьи. Какие они молодцы, сказала она, что подают масло на тарелке, а молоко в кувшинчике. Ее родственники, которые живут по соседству, разом суют грязные ножи в масло – им не хватает женщины, которая могла бы облагородить их нравы. Едва она заговорила об окультуривающем влиянии женщин, Ред стал изображать теленка, которого тошнит, и только после того, как его тихонько пнули, к нему вернулось нормальное выражение лица. Маэлла сообщила, что собирается мыть посуду, и что желающие могут вытирать чашки и тарелки; заметив, что полотенца не первой свежести, она отправила Реда за новой упаковкой в магазин.

- Просто райская жизнь! – сказала Маэлла, широко улыбаясь. – Магазин под боком, что может быть лучше?

Они в два счета вытерли посуду; почему-то в большой комнате стало так уютно, как не бывало уже долгие годы. «Мы с Рэдом немного прогуляемся по Ратдуну, а вы отдохнете от нас», - предложила Маэлла, и в полседьмого ухватила краснеющего и радостного Рэда под руку и повела на своеобразный круг почета по округе, к которой она решила примкнуть.

- Да, бедняга Рэд, считай, пропал. Окольцуют его! – рассмеялся Барт добродушно.

- Не мели вздор: да уж, бедняга! За любого из вас пойдет только сумасшедшая. Или ей надо быть храброй, как львица. – Отец, похоже, надежд не питал.

- Думаешь, она сумасшедшая? – с интересом спросил Кев. – А мне показалось, она разумная девушка.

- Конечно, разумная, но слишком уж хороша для него. Вопрос в том, когда она это поймет. – Барт и Кев обменялись взглядами. Очевидно, отца одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, он был бы рад жить вместе с милой, веселой Маэллой под одной крышей, но по совести, следовало бы предупредить девушку, что зря она решила связать судьбу с его сыном.

- Может, пусть сама разберется? – предложил Барт, и отец с  облегчением согласился.

Кев неожиданно понял: а Барт здравомыслящий парень. Далеко не наивный ребенок, и не просто благотворитель. Но в отличие от Барта, Кев - обитатель Подземного мира, он теперь по другую сторону баррикад, и ни с кем поговорить все равно не сможет.

- Ты как насчет пинты пива в «Райанс»? Зайдем пораньше, потом толпа будет, - предложил Барт. Кеву идея пришлась по душе.

- Да, пожалуй, - сказал он глубокомысленно. Отец вернулся в магазин и пытался поймать волну, на которой по радио будут новости.

Они шагали по пустынной улице – почти все горожане сидели дома и пили чай; новости в полседьмого, которые по радио слушал отец, долетали из нескольких окон. Они миновали магазин Билли Бернса. Билли там не было, только Мики и продавщица - смышленая девчушка Триша. Эйлин, которая недавно туда устроилась, тоже не было видно – с другой стороны, вряд ли она собиралась всю жизнь доставать филе трески или куриные крылышки из холодильника в Ратдуне, - не той она породы. Братья дошли до моста. Барт перегнулся через парапет и стал смотреть на воду. В детстве они кидали палочки и смотрели, чья скорей выплывет, и вечно спорили о том, чья палочка первая, так что Барт предложил привязывать к палочкам ленточки разных цветов. Словно сто лет назад все это было.

- Что тебя гложет? – спросил Барт.

- Ты о чем?

- Я, конечно, не самый проницательный человек на свете, но я не слепой. Может, расскажешь все-таки? Хуже-то не будет. А может, и легче станет. Я ведь не буду тебе морали читать. В Дублине плохи дела, так?

- Да, - сказал Кев.

- Еще до того, как Ред совсем от любви потерял голову, мы хотели с ним поехать туда на экскурсию и разобраться, кто там тебе не дает жить спокойно.

Кев с благодарностью сглотнул ком в горле, представив, как его братья вдвоем разбирались бы с бандой наподобие Дэффа, Пеликана, Кратча Кейси или их дружков.

- А ты что решил? Ну, ты сам думаешь, что случилось? – нервно спросил он, осторожно пытаясь выяснить, способен ли Барт осознать весь ужас положения, или как ребенок видит мир в розовом свете.

- Я думал, может, девушка из-за тебя попала в историю, но слишком долго уже все тянется. Или ты в долги влез – в карты проигрался или на бегах – но ты вроде не игрок.

Простодушный Барт был озадачен. Кев глубоко вздохнул. По крайней мере, Барт уже такое способен себе представить. Но сделает ли еще шаг? Станет ли выслушивать историю, которая началась полтора года назад, когда ему исполнилось двадцать один, или побежит в полицию? Неизвестно. Барт шлифовал палочку и привязывал к ней кусочек веревки.

- Вот, - сказал он Кеву. – Это твоя. Смотри, моя точно выиграет. – Они кинули палочки через парапет и кинулись на другую сторону моста, чтобы увидеть, как они выплывут. Первой появилась палочка Кева.

- Надо же, - удивился Барт. – Я же экспериментировал и был уверен, что выяснил, какие палочки плывут быстрей всех.

Кев начал говорить; на самом деле, едва открыв рот, он и не заметил, как выболтал все. В его рассказе перемешались имена и вещи, Кратчи Кейси и микроволновые печки, Дэффы и хрусталь, Пеликаны и аксминстерские ковры. Сам Кев в этой истории выглядел совсем блекло, заслуга его была лишь одна: он сообразил, что надо уезжать по выходным на «Лилобусе» домой, избегая участия в еще более крупных преступлениях. Теперь он влип, и назад пути нет. Барт не может этого не видеть: все как в кино, знакомый сюжет. Если Кев скажет Дэффу, что выходит из игры, то какие именно будут последствия, он не знает, но ужасные – это точно. Вряд ли его побьют: к насилию они никогда не прибегали, - говорил он Барту, будто умоляя о снисхождении. Но ему отомстят. Отправят полицию к нему домой или на работу, или пришлют письмо мистеру Дэйли, уличив Кева в том, что он вошел с ними в долю. Полный мрак: ему не уйти от них никогда.

Он рассказывал иной раз такое, что едва смел поднять глаза, но пару раз ему показалось, что Барт улыбается. Наверное, он просто не понимает, какой это кошмар. А один раз он явно заметил улыбку, и Барт поспешно закрыл лицо рукой.

- Так что теперь, как видишь, я связан по рукам и ногам, - закончил он.

- Я так не думаю, - медленно сказал Барт.

- Но здесь совсем другой мир. Барт, пойми, эти люди - не такие как мы, они из другого теста.

- Но сами-то они, кажется, решили, что ты из их теста, - заметил Барт, - иначе с тобой не связались бы.

- Но я ведь объяснил тебе, как это вышло. В душе я не вор, мне вполне хватает зарплаты. Не на все, но хватает. Никудышный из меня преступник.

- Да я не в том смысле, что ты преступник; ты просто скрытный, как они. Это им в тебе и понравилось: не разбалтываешь кому попало, с кем знаком, чем занимаешься. Вот они и решили, что ты будешь молчать.

- Ну, я и молчал… до сих пор.

- Вот так, если хочешь, и выйди из игры. Скажи, что теперь ты вместе с другими ребятами. Никаких обид, пожали руки, выпили по пиву, и все.

- Барт, ты просто не представляешь…

- Пойми, ты для них - крутой парень, всего пару раз у тебя сдали нервы. Ты не пытался их учить жизни, не спрашивал, куда они девают свои деньги. Они думают, что ты свой человек, и скорей всего решат, что тебе предложили работу повыгодней.

- Они что, обо мне такого высокого мнения? Это вряд ли.

- Они явно о тебе очень высокого мнения, раз посвящают во все дела. Нет, уйди от них как пришел: без лишних слов, без объяснений – скажи только то, что они имеют право знать. Что теперь ты с другой командой.

Барт рассуждает о командах, объясняет, что говорить этим гангстерам - светопреставление какое-то.

- Я не знаю… я так не смогу.

- Ты смог с ними связаться, это было куда сложнее.

- А надо возвращать им деньги?

- Возвращать им что?

- Мою долю – ну, если я выхожу из дела.

- Твоя доля… а что-то осталось?

- Конечно, я ничего не тратил, на случай… то есть… вдруг полиция узнает и все такое, и по суду велели бы вернуть.

- Где деньги?

- У меня в комнате наверху.

- В Дублине?

- Нет, у нас дома. Под кроватью.

- Да ты шутишь.

- Барт, а куда еще мне их было девать? Я вожу их с собой в пакете с одеждой – домой и обратно.

- А сколько всего эта твоя доля?

- Кажется, примерно четыре тысячи двести фунтов, - сказал Кев, потупив взгляд.

В конце концов он поднял голову и увидел, что Барт гордо улыбается.

- Это просто перст Божий! – произнес Барт. Кев ни за что бы так ни решил; несмотря на то, что его отношения с Господом стали крайне неопределенными и безличными, он не мог бы помыслить, что Всевышнего радует такое количество краденых денег, возникших под кроватью в Ратдуне.

- Это решает все наши проблемы! - заявил Барт. – Когда наш Ромео увлекся Маэллой, ложка дегтя была только в одном: мы не знали, хватит ли средств, чтобы соорудить пристройку в задней части дома. Иначе тесновато станет, маловато будет места для всех, и мы решили: пристройка – это то, что надо. Смекаешь?

Кев нервно кивнул.

- Но мы с Редом боялись, что у тебя проблемы с деньгами, и не торопились брать кредит. А ты, оказывается, миллионер. Теперь можно взяться за дело, и если ты хотел бы внести лепту…

- Да, конечно, но если я уйду из банды, мне нужно вернуть свою долю или нет?

- Да какой из тебя к черту преступник! – зарычал Барт. – Они тогда тут же поймут, что ты сопляк. Считай это своей зарплатой, своей частью сделки. Вот тупица, ты будто нашел работу получше, и если тебе совестно, это еще не повод им что-то выплачивать, так?

- Так.

- И нету возможности вернуть деньги тем, кто привозил ковры, монтировал унитазы, или покупал микроволновые печи…

- Печи – на этих выходных, я тут не при чем.

- Видишь? – по мнению Барта, аргумент был в его пользу. – И как ты потратишь свою долю? Строительство родного очага разве не самый лучший вариант?

Кев был потрясен. Никаких обвинений, нравоучений и осуждения. Лишь конкретный, практический совет - будто он хорошо представлял, что за люди Дэфф и Пеликан. Ведь если подумать, именно так и следовало поступить. И можно будет распрощаться с ними навсегда.

- Я тебе, Барт, все сегодня же и отдам, - сказал он с радостью. – А как мы объясним, где это взяли? Ну, если кто спросит?

- Ты часть оставь себе, положи на счет в банке, а говорить никому ничего не надо – как и раньше. В понедельник позовем строителей. Обычное дело: простаки деревенские, хранят деньги в бумажном пакете под кроватью. Они только рады будут – ни тебе налогов, ничего.

Кев был в шоке. Святой Барт - знаток черного рынка.

- Благодаря твоему очень щедрому пожертвованию мы соорудим большую пристройку, и если Маэлла нарожает кучу маленьких Кеннеди, всем хватит места.

В реку с моста упал камень, но Кев Кеннеди даже не вздрогнул, и зрачки его не расширились от страха.