— Поговорим, — предложила Сули Рам Кикура, сняв с шеи ожерелье-пиктограф и положив его на стул позади Ольми. Он стоял возле окна, настоящего окна ее квартиры и глядел сквозь внутреннюю стену Оси Евклида на цилиндрическое пространство, некогда вмещавшее в себя сердцевину Пути. Ныне перед взором Ольми планировали на тонких, как у летучих мышей, крыльях аэронавты, поодаль виднелись воздушные парки с аттракционами, по дорожкам из тусклых фиолетовых силовых полей прогуливались пары, а слева чернел небольшой сегмент космоса.

— Давай, — отозвался он, не оглянувшись.

— Ты месяцами не бываешь у Тапи.

Она говорила о сыне, созданном в городской памяти Евклида из смеси их Тайн. От укола совести Ольми заморгал. Сули Рам Кикура славилась умением бить не в бровь, а в глаз.

— У него все хорошо.

— Ему нужны мы. Оба. Дубль отцу не замена. Мальчику через месяц-другой экзамены сдавать для оформления, и нужно…

Они были любовниками Бог знает сколько лет (семьдесят четыре года, своевольно напомнил имплант) и вместе пережили несколько очень ярких и бурных этапов удивительной истории Гекзамона. Связав судьбу с этой женщиной, Ольми больше не ухаживал всерьез ни за одной другой, отлично понимая: в какую бы даль его ни занесло, с кем бы ни закрутился у него мимолетный роман, он непременно вернется к Рам Кикуре.

Она была создана для него: гоморф, а в отношении политической ориентации не гешель и не ортодоксальная надеритка; адвокат с младых ногтей, одно время — старший телепред Нексуса и чемпионка по невезению. Ни с кем другим Ольми не стал бы обзаводиться ребенком.

— У меня много работы. Обыкновенной, научной.

— Какой работы? Ты мне ни разу не рассказывал.

— Хочу заглянуть в будущее.

— А что, яснее сказать нельзя? Вернулся на службу? Этот полет на Землю…

Он промолчал, и тогда она вжалась в спинку кресла и стиснула зубы.

— Ладно. Государственная тайна. Попахивает новым открытием.

— Никто его всерьез не замышляет. — В голосе Ольми чуть не прозвучало раздражение, вряд ли подобающее тому, у кого за плечами полтысячи лет. Ни один человек, кроме Рам Кикуры, не умел так легко пробивать его доспехи и вызывать такую реакцию.

— С тобою даже Корженовский не согласен.

— Со мной? Разве я себя когда-нибудь называл сторонником нового открытия?

— Абсурд! — Теперь и ее броня дала трещину. — Какие бы проблемы или дефицит ни заставляли нас бросить Землю…

— Ну, уж это совсем маловероятно, — мягко произнес он.

— … и заново открыть Путь… это перечеркнет все, чего мы добивались последние сорок лет.

В первые годы после Разлуки, на раннем этапе Возрождения, Рам Кикура выступала в роли адвоката Земли, не давая Гекзамону подвергнуть старотуземцев психической терапии по тальзитской и иным методикам. Она сыпала цитатами из нового Закона о Земле и апеллировала к судебным инстанциям Гекзамона, утверждая, что старотуземцы вправе отказываться от психиатрических обследований и санаций.

В конце концов она проиграла процесс, вынужденная уступить Специальному Закону о Возрождении.

Все это разрешилось тридцать восемь лет назад. На сегодняшний день ту или иную форму терапии испытали на себе примерно сорок процентов уцелевших жителей Земли. Оздоровительная кампания велась жестко, подчас администрация переступала рамки закона, однако успех был налицо: душевные недуги и расстройства зримо сходили на нет.

Рам Кикура предалась другим заботам и хлопотам. Они с Ольми остались любовниками, но с той поры постепенно охладевали друг к другу.

Невидимая нить, соединявшая их, натягивалась все туже. Но не рвалась. Разногласия — даже разногласия! — не могли ее перерезать. Рам Кикура не умела плакать или по-другому проявлять слабость, как это принято у старотуземцев; Ольми тоже разучился столетия назад. Но и без слез ее лицо бывало достаточно выразительным. Лицо типичной гражданки Гекзамона: эмоции подавлены и все же проглядывают, в первую очередь печаль и растерянность.

— А ты изменился за эти четыре года, — проговорила она. — Не возьмусь объяснить… но что бы ты ни делал, к чему бы ни готовился, это губит ту часть тебя, которую я люблю. — Не будешь ты ничего рассказывать. Даже мне.

Он кивнул — медленно, ощущая в душе только пустоту.

Они расходились. Все дальше. С каждой встречей все дальше.

— Где мой Ольми, — тихо спросила Рам Кикура, — что ты с ним сотворил?

— Господин Ольми! Мы искренне рады вашему возвращению. Как прошло путешествие? — Президент Кайз Фаррен Сайлиом стоял на широкой прозрачной платформе, а под ним благодаря кружению Оси Евклида в поле зрения входила широкая дуга Земли. Пятьсот квадратных метров сверхпрочного ионизированного стекла и два пласта силовых полей отделяли конференц-зал президента от воздушного пространства; казалось, он стоит на полоске пустоты.

Одеяния Фаррена Сайлиома — африканские белые бумажные рейтузы и безрукавка-стеганка из полотна чертополоховской выделки — символизировало его ответственность за два мира: Возрожденную Землю, чье восточное полушарие купалось в рассветных лучах у него под ногами, и ее орбитальные спутники: Ось Евклида, Ось Торо и звездолет-астероид Пух Чертополоха.

Ольми стоял на краю мнимой пустоты во внешней оболочке орбитального тела. Земля скрылась. Он послал Фаррену Сайлиому пикты официального приветствия, а затем сказал вслух:

— Путешествие прошло благополучно, господин президент.

С просьбой об аудиенции он обратился три дня назад и терпеливо прождал их в бездеятельности, разве что нанес малоприятный визит Сули Рам Кикуре. Он сознавал, из века в век все отчетливее, что приобрел с годами привычку старого солдата смотреть свысока на любое начальство и ни в коей мере перед ним не пресмыкаться.

— А как дела у вашего сына?

— Я давно его не видел, господин президент. Насколько я знаю, у него все хорошо.

— Новый выпуск, — вздохнул Фаррен Сайлиом. — Скоро приемные экзамены. Если все их сдадут с такой же легкостью, как, я уверен, сдаст ваш сын, понадобятся тела и рабочие места… Дополнительная нагрузка на ограниченные ресурсы.

— Да, господин президент.

В нескольких метрах сбоку от президента возникли два призрака — проекции частично скопированных личностей. Дубли обладали способностью какое-то время действовать независимо от оригиналов. В одном из нематериальных посланников Ольми узнал копию Тоберта Томсона Тикка, лидера неогешелей Оси Евклида, одного из тридцати евклидовских сенаторов в Нексусе. Ольми следил за началом карьеры Тикка, но лично с ним не встречался. Сенатор-дубль выглядел немного стройнее и мускулистее, чем оригинал, — наиболее радикальные политики Нексуса все чаще прибегали к этому незатейливому приему.

К использованию проецируемых дублей подходила поговорка «новое — хорошо забытое старое». Три десятка лет со дня Разлучения — отрыва Пуха Чертополоха от Пути — Гекзамоном управляли ортодоксальные надериты, и подобные демонстрации технологических чудес происходили только в самых экстренных случаях. Сейчас дублей плодили все кому не лень, и, естественно, такой ярый неогешель, как Тикк, ничуть не стеснялся рассылать по всему Гекзамону свои мыслящие копии.

— Господин Ольми знаком с сенатором Тикком, но я не думаю, что он встречался с господином Рэсом Мишини, сенатором от территории Великой Австралии и Новой Зеландии.

— Господин Ольми, прошу извинить за вынужденную задержку, — сказал Рэс Мишини.

— Ничего страшного, — улыбнулся Ольми. Аудиенция была чистейшей воды формальностью, поскольку большая часть доклада Ольми уже содержалась в блоке памяти в виде подробнейших пиктов и графиков; и тем не менее он не ожидал, что Фаррен Сайлиом пригласит свидетелей. Мудрый руководитель знал, когда к проблемам высшего уровня следует привлекать советников. С Мишини Ольми действительно был едва знаком.

— Разрешите еще раз попррсить прощения за вмешательство в давно заслуженный вами отдых. Вы не один век сотрудничали с нашим кабинетом, и я счел за лучшее обратиться к человеку с вашим опытом и чувством перспективы. Видите ли, сейчас нам приходится иметь дело с тем, что нельзя назвать иначе, как величайшими историческими проблемами и тенденциями…

— Скорее, проблемами разных культур, — вмешался Тикк.

— Полагаю, эти благородные господа осведомлены о задаче, которую вы хотите мне поручить? — Ольми кивнул на «призраков». И сам же мысленно ответил: «Осведомлены, но не в тонкостях».

Президент выпустил утвердительный пикт.

Внизу проскользнула луна — крошечный серп из блестящей платины. Теперь они все стояли в центре платформы. Дубли слегка мерцали, выдавая свою нематериальность.

— Надеюсь, задача не показалась вам столь сложной, как те, что прославили вас.

— Дело не в ее сложности, господин президент. Боюсь, я слишком далеко отошел от жизни Гекзамона со всеми ее тонкостями… — («А на самом деле — от жизни человеческой расы», — подумал он.) —…наслаждаясь тишиной и покоем.

Президент улыбнулся. Ольми и сам вряд ли мог вообразить себя — старого боевого коня — мирно жующим сено в стойле.

— Я поручил господину Ольми отправиться на Возрожденную Землю и представить нам независимый анализ наших взаимоотношений со старотуземцами. В связи с недавними покушениями на жизнь официальных представителей Гекзамона и земных лидеров это выглядело необходимым. Мы, граждане Гекзамона, не привыкли к подобным крайностям. Возможно, это последние отголоски политического прошлого Земли. Либо проявление новой, скрытой от нас напряженности. Я прошу господина Ольми сделать обобщенные выводы о ходе Возрождения. По мнению некоторых граждан, оно завершено. Лично я испытываю некоторые сомнения. Сколько еще потребуется времени и усилий, чтобы действительно исцелить планету?

— Господин президент, ход Возрождения полностью соответствует графику. — Ольми намеренно изменил стиль речи и пиктографии. — Как известно сенатору от Австралии и Новой Зеландии, при нехватке ресурсов многочисленные машины Гекзамона практически бесполезны, тем паче, что широкомасштабную реконструкцию мы хотим осуществить за несколько десятилетий. Для исцеления земных ран требуется немало естественного времени. Мы не в силах значительно ускорить этот процесс. На мой взгляд, задача выполнена примерно наполовину, если мы подразумеваем полное возвращение к допогибельным экономическим условиям.

— Разве это не зависит от устремлений землян? — поинтересовался Рэс Мишини. — Если мы хотим поднять их благосостояние до уровня объектов или Пуха Чертополоха…

Фраза повисла в воздухе. Да и вряд ли требовалось договаривать до конца.

— На это может уйти век, а то и больше, — сказал Ольми. — Нет полной уверенности, что все старотуземцы мечтают о быстром прогрессе. Кое-кто, несомненно, будет открыто препятствовать.

— Насколько прочны сейчас наши связи с Землей? — спросил президент.

— В этой области, господин президент, можно сделать еще немало. До сих пор существуют зоны открытого политического сопротивления, например, Южная Африка и Малайзия.

Рэс Мишини иронически улыбнулся. Попытка южноафриканского вторжения в Австралию — один из величайших кризисов за сорок лет Возрождения — оставалась для Гекзамона незаживающей раной.

— Но это сопротивление сугубо политическое, а не военное, да и организовано оно слабовато. После неудач Вуртреккера Южная Африка успокоилась, а Малайзия не рискнула зайти дальше стихийных акций. Сейчас они вряд ли представляют собой угрозу.

— Подействовали наши маленькие «вразумляющие поветрия»?

Ольми был застигнут врасплох. Применение психобиологического оружия на Земле считалось абсолютно секретным, об этом знали очень немногие из самых надежных старотуземцев. Неужели Рэс Мишини — один из них? Неужели Фаррен Сайлиом настолько доверяет Тикку, чтобы упоминать при нем о таких вещах?

— Да, господин президент. Но у землян накопилось много обид. Мы отняли у них детство…

— Мы их вырвали из когтей Погибели! — раздраженно перебил президент.

Посланник Рэса Мишини изобразил тень улыбки.

— Господин президент, мы не позволили им возродиться по-своему, — сказал Ольми. — Земной Гекзамон, создавший и отправивший в полет Пух Чертополоха, сумел восстать из точно такого же праха без посторонней помощи. Кое-кому из старотуземцев кажется, что мы переусердствовали, навязывая им свои методы.

С помощью пиктов Фаррен Сайлиом выразил неохотное согласие. От Ольми не укрылось, что за последний десяток лет в администрации Гекзамона на орбитальных телах окрепла неприязнь к старотуземцам, а те — в большинстве своем грубые, необразованные, все еще не опомнившиеся от пережитого, слабо искушенные в тонкостях политики и методов управления, сложившихся за века странствий астероида в Пути, — все откровеннее отталкивали щедрую, но твердую руку своих могущественных потомков.

— А как насчет Джеральда Брукса в Англии?

— Я встречался с ним, господин президент. Он не опасен.

— Он меня беспокоит. В Европе у него немало последователей.

— Максимум две тысячи человек из десяти миллионов восстановленного населения. Он речист, но не влиятелен.

— А религиозные движения?

— Как всегда сильны.

— Гм. — Фаррен Сайлиом покачивал головой с таким видом, будто подбрасывал плохие новости в тлеющий костер своего раздражения. — А как вы охарактеризуете Новых Предпринимателей?

— Не опасны.

— Не опасны? — Президент выглядел чуть ли не разочарованным.

— Нет. Их благоговение перед Гекзамоном подлинное, какими бы ни были остальные верования. Кроме того, три недели назад их лидер скончалась на территории бывшей Невады.

— Естественная смерть, господин президент, — вставил Тикк. — Это существенный нюанс. Она отказалась от омоложения и записи в импланты…

— Отказалась, — кивнул Ольми, — так как ее последователям ничего подобного не предложили.

— Наши ресурсы не позволяют одарить бессмертием всех граждан Земного Гекзамона, — сказал Фаррен Сайлиом. — Если на то пошло, их общество к нему еще не готово… Еще что-нибудь существенное, господин Ольми?

Существенное имелось, но Ольми понимал, что его не стоит обсуждать в присутствии дублей.

— Нет, господин президент. Все подробности — в записи.

— Господа, — Фаррен Сайлиом протянул к собеседникам руки ладонями наружу, — о чем еще вы хотели бы спросить господина Ольми?

— У меня только один вопрос, — сказал дубль Тикка. — Как вы относитесь к открытию Пути?

Ольми улыбнулся.

— Едва ли это может иметь какое-либо значение, господин Тикк.

— Моего оригинала весьма интересует мнение людей, хорошо помнящих Путь. — Тикк родился после Разлучения; на Оси Евклида он был одним из самых молодых неогешелей.

— Господин Ольми вправе держать свое мнение при себе, — напомнил Фаррен Сайлиом.

Дубль извинился без особого смущения.

— Благодарю, господин президент, — сказал Мишини. — С нетерпением жду возможности изучить ваш полный доклад, господин Ольми.

Призраки растворились в воздухе, оставив людей над темной бездонной пустотой, из которой уже выбрались и Земля, и Луна.

— Последний вопрос, господин Ольми, и на этом мы закончим разговор. Если неогешели добьются… если им удастся склонить Гекзамон к открытию Пути, появятся ли у нас ресурсы, чтобы поддерживать Землю на нынешнем экономическом уровне?

— Нет, господин президент. Успешное открытие Пути надолго заморозит реабилитационные проекты, по крайней мере, самые крупные.

— Мы уже ощущаем нехватку ресурсов, не правда ли? Хоть и боимся это признать. Кроме того, среди землян есть люди — Мишини, например, — которые верят, что открытие принесет выгоду всем. — Президент покачал головой, а затем изобразил пикт сокрушенности и символ крайней глупости — человека, оттачивающего чересчур длинный меч.

— Я глубоко убежден, что мы должны приспособиться к нынешним обстоятельствам и жить спокойно, — сказал Фаррен Сайлиом. — Но, увы, моя власть небезгранична. Очень многие из наших граждан испытывают острую тоску по родине. Представляете себе? Даже я. А ведь я — один из тех смутьянов, что поддерживали Розен Гарднер и добивались возвращения на Землю. Тогда нам казалось, что Земля — наш истинный дом, хотя никто из выживших в Пути не бывал на ней ни разу. Подумать только, до чего же сложное у нас общество, но как при этом иррациональны и бесформенны его глубинные эмоции и мотивации! Может быть, все дело в плохом качестве тальзита?

Ответом ему была уклончивая улыбка. Президентские плечи поникли. Он с видимым усилием вновь сделал их квадратными.

— Да, нам не мешает отвыкнуть от этих роскошеств. Раньше люди не пользовались тальзитом. — Он двинулся к краю платформы так осторожно, будто хотел обойти по нему пропасть, в которой снова появилась Земля. — Скажите, на планете заметна деятельность неогешелей? Я не имею в виду старотуземцев вроде Мишини.

— Нет, господин президент. Похоже, они твердо настроились не замечать Землю.

— Вот уж чего не ожидал от наших визионеров… Они еще пожалеют, что проглядели этот источник политических выгод. Неужели они возомнили, что такое дело, как открытие Пути, можно провернуть без согласия землян? Между прочим, что творится на Пухе Чертополоха?

— Борьба пока ведется в открытую. Я не заметил признаков подрывной деятельности.

— М-да, как сложно в моем положении поддерживать равновесие, сколько фракций приходится сталкивать лбами… Я знаю: мне не век сидеть в президентском кресле. Я не мастак скрывать свои убеждения, и вообще, в наше время такие убеждения скрыть непросто. С идеей открытия Пути я борюсь вот уже три года. Она не умрет, но и до добра не доведет, уж поверьте. К дому возврата нет. Особенно когда не знаешь, где твой дом. Тяжелые времена… Дефицит, усталость общества. Знаю, когда-нибудь мы откроем Путь. Но не сейчас! Прежде доделаем начатое на Земле. — Фаррен Сайлиом чуть ли не с мольбой посмотрел на Ольми. — Боюсь, любопытства у меня не меньше, чем у сенатора Тикка. Что вы думаете насчет Пути?

Ольми едва заметно покачал головой.

— Я настроился прожить без него, господин президент.

— Но ведь рано или поздно вы не сможете обновлять части тела… Или дефицит уже ощущается?

— Уже, — подтвердил Ольми.

— И что же, добровольно уйдете в городскую память?

— Или умру, — улыбнулся Ольми. — Но до этого еще не один год.

— Вы очень много лет прослужили Гекзамону, господин Ольми, и всегда оставались загадкой. К такому выводу я пришел, изучив ваш послужной список. Что ж, отставка так отставка, не буду отговаривать… Но скажите в двух словах: что может произойти, если мы откроем Путь? Ведь вы занимаетесь этой проблемой, не правда ли?

Секунду-другую Ольми молчал. Судя по всему, президент знал больше о его новом поприще, чем хотелось бы.

— Господин президент, нельзя исключить, что Путь снова оккупировали ярты.

— Вы совершенно правы. Наши горячие неогешели склонны недооценивать эту возможность. В отличие от меня. — Фаррен Сайлиом устремил на Ольми пристальный взгляд, затем обернулся и легонько постучал кулаком по перилам. — Официально я освобождаю вас от служебных обязанностей. Неофициально — рекомендую продолжать ваши исследования.

Ольми выразил пиктом согласие.

— Благодарю за работу на Земле. Если у вас появятся новые соображения, поставьте меня в известность любым способом. Мы высоко ценим ваше мнение, хотя вы, похоже, считаете иначе.

Ольми покинул платформу, когда в поле зрения опять появилась Земля — вечное бремя на душе, дом, от которого он отвык и который отвык от него: символ боли и торжества, крушения и новых надежд.