— Потемнее, пожалуйста, — попросил Лэньер.

Комната погрузилась в полумрак. Он сидел на иллюзорной кушетке и мысленно повторял то, что Патриция сказала ему после собрания. «Мы их встревожили». Имела ли она в виду, что Аксис знал об их присутствии на Камне с самого начала? Как долго этот замкнутый, самообеспечивающийся Ольми наблюдал за ними?

Погруженный в размышления Гарри почувствовал некоторое напряжение внизу живота и понял, что изо всех сил старается не думать о сексе, но тело не считается с мозгом.

Дверной голос объявил:

— Карен Фарли просит разрешения войти.

— Зачем? — резко спросил он, злясь на неподходящий момент. — Подождите… она одна?

— Да.

— Пусть… пусть войдет. — Лэньер встал и разгладил комбинезон, бывший на нем во время полета на АВВП, а сейчас выстиранный и выглаженный. Он проигнорировал одежду, лежавшую на овальной кровати в спальне.

Карен поступила иначе. Когда дверь открылась и загорелся свет, она появилась в очень схожем с брошенным Гарри платье, только золотисто-бежевом, а не темно-синем.

— Что?

— Разве это подходящий вопрос?

— Не думаю, — согласился Лэньер. — Чему обязан?

— Я разговаривала с Патрицией, вернее, она приходила ко мне. И я подумала, что вам, возможно, интересно будет кое-что услышать.

Он показал на кресло напротив кушетки.

— Мы разговаривали перед собранием, но я, скорее, запутался, а не разобрался.

— Хайнеман и Кэрролсон сегодня провели ночь вместе, — сообщила Карен, усаживаясь. — Патриция об этом не говорила — Ленора сказала. И еще на Камне, я заметила, что Ву и Цзян все время куда-то вместе исчезают.

Лэньер пожал плечами и потер ладони.

— Это нормально, — сказал он.

— Да. Но я, кажется, застала вас врасплох, так? Я имею в виду…

— Я вас прекрасно понимаю.

— Не знаю, что и сказать. — Она с любопытством окинула взглядом его жилище. — Меня никогда по-настоящему не влечило к вам…

— Влекло, — улыбнулся он.

— Ну, да, Боже мой. Не влекло. Но вы выглядели таким потерянным. И я тоже чувствовала себя потерянной. Честное слово, вы остаетесь для меня начальником.

— Это неважно, — сказал он. — Так что Патриция…

— Это важно, — спокойно возразила Фарли. — Вы мне нравились. Я уверена, что и я вам нравилась. Это нормально. Я просто хочу, чтобы вы знали: я на вас не в обиде.

Несколько мгновений Лэньер молчал, глядя в ее темные глаза.

— Хотел бы я говорить по-китайски, чтобы мы могли по-настоящему понять друг друга. Я мог бы научиться…

— Это было бы полезно, но прямо сейчас в этом нет необходимости, — с улыбкой сказала она. — Я могу вас научить.

— Так что сказала Патриция?

— Она думает, что нас используют — Ольми или кто-то другой — с какой-то целью. Ольми много говорил с ней, и она даже несколько раз беседовала с франтом. Она считает, что в Аксисе слишком много политики, и мы, возможно, не в состоянии узнать, что все это означает. Пока не в состоянии. Кроме того, она говорит, что информационная служба в ее жилище предоставляет ей меньше данных, чем в городе третьей камеры. Она считает, что для нас могли ввести ограничения.

— Звучит не слишком приятно, — задумчиво проговорил Лэньер. — Вернее, это может быть не слишком приятно, а может и вовсе ничего не означать. Возможно, они решили обращаться с нами аккуратно, дать нам возможность приспособиться постепенно.

— Я сказала ей то же, а она только улыбнулась. Патриция странно себя ведет, Гарри. Она еще сказала, что знает способ, как нам всем вернуться домой. У нее по-настоящему горели глаза, когда она говорила об этом.

— Мне она тоже об этом говорила. Она разработала план?

— Да. Она сказала, что коридор движется вперед во времени, причем одному году соответствует, примерно, тысяча километров. И это самая прекрасная кривая, которую она когда-либо могла себе вообразить. Гарри, они похитили ее — она уверена в этом, — они похитили ее, потому что боялись, что мы можем как-то вмешаться в автоматику шестой камеры. Помните тех людей — надеритов второй камеры, которых заставили уйти через многие годы после исхода из третьей камеры?

Он кивнул.

— Патриция говорит, что, по ее мнению, они были изгнаны против их воли, потому что люди из Аксиса хотели оставить Камень пустым. Никакого вмешательства, никакого саботажа. Вот почему она считает, что мы оказались в самом центре политических интриг. Разделение на надеритов и гешелей все еще существует.

— Не кажется ли вам, что независимо от всяких заверений здесь нас могут подслушивать? — спросил Лэньер. — Так что, может быть, не стоит обсуждать у меня подобные вопросы?

— А где мы можем их обсуждать? — с невинным взглядом спросила она. — Они могут следить за нами везде, где захотят, и подслушивать, а может даже читать мысли. Мы для них — дети, очень плохо образованные дети.

Лэньер посмотрел на молочного цвета столик между кушеткой и креслом.

— Это разумно. Мне, в самом деле, нравится, как обставлена эта квартира.

— Моя тоже.

— А откуда они — я имею в виду комнаты — могут знать, что нам нравится?

На ее лице появилось заговорщическое выражение.

— Я спрашивала мой комнатный голос, и он просто объясняет: «Комнаты предназначены для того, чтобы удовлетворять».

Лэньер наклонился вперед, сидя на кушетке.

— Здесь все просто невероятно. Это сон, Карен?

Она с серьезным видом покачала головой.

— Ладно. Итак, Патриция считает, что нашла способ выбраться отсюда и вернуться на Землю?

— О, она вовсе не предлагает таким образом вернуться на Землю. Она говорит, что может вернуть нас «домой» — что бы она ни имела в виду, — и говорит серьезно. Она сказала, что объяснит позже.

— Вы физик. То, о чем она говорит, возможно?

— Я здесь тоже лишь ребенок, Гарри. Я не знаю.

— Что еще она говорила?

— Только это. И… — Карен встала. — Я пойду. Но я не… О! — Она обхватила себя руками и посмотрела на Лэньера. — Я хотела сказать не только обэтом. Я должна быть уверена, что вы поняли, что я не обманываю вас.

— Я понимаю.

— Это просто, как вы говорите, нормально, хотя я и беспокоилась.

Он не считал это нормальным — так утверждала она, — но он не стал возражать.

— Не надо.

— Ладно, — сказала Фарли.

Гарри встал.

— Собственно… — Он снова покраснел. — Я чувствую себя, словно подросток, когда я… когда вы здесь и мы так разговариваем.

— Извините, — смутилась Карен.

— Нет, все хорошо. До сих пор я чувствовал себя, словно старик, утративший все свои способности. Буду рад, если вы останетесь у меня сегодня ночью.

Она улыбнулась, потом внезапно нахмурилась.

— Я буду рада, и я останусь. Но меня беспокоит Патриция.

— Да?

— Теперь она единственная из нас будет спать одна.