После того, что рассказал им Том Нёрресков о теневой организации и Луке, Йон усиленно старался согласовать ход своих мыслей с этой новой информацией. Сделать это было нелегко, так как в течение двадцати лет он вынужден был довольствоваться лишь неясными догадками, обвинениями и гневом. Казалось, чтобы заставить себя отныне мыслить в правильном направлении, нужно чуть ли не поменять местами полушария мозга. Причем сделать это ему необходимо было самому, без чьей-либо помощи. Высадив Катерину перед «Libri di Luca», он сразу же отправился к себе домой.

Войдя в квартиру и раздевшись, Йон прошел в гостиную. По запаху, а также по тому, что газеты и прочие периодические издания были сложены аккуратной стопкой на черном журнальном столике, он определил, что у него побывала уборщица. Лучи послеобеденного солнца, проникавшие в комнату сквозь вымытые недавно стекла, были настолько яркими, что, скользнув взглядом по белоснежным половицам и стенам, он вынужден был даже зажмуриться. Подойдя к черному кожаному дивану, Йон со вздохом на него опустился. Кроме дивана и столика единственным предметом мебели в гостиной был широкий серый стеллаж высотой полтора метра, занимавший почти всю стену напротив дивана. На стеллаже стояли большой широкоформатный телевизор и стереосистема с мощной акустикой. На стене за спинкой дивана, а также на части стены между окнами висели узкие вертикальные черные полотнища, исписанные красными и серебряными китайскими иероглифами.

Наклонившись, Йон взял стопку газет, положил ее на пол и, не глядя, задвинул ногой под диван. Меньше всего ему сейчас хотелось читать.

За то время, пока Йон сидел, устремив невидящий взор в темный экран неработающего телевизора, солнце успело спрятаться за крышами соседних домов, и свет в комнате стал более мягким. В мозгу у Йона выстраивались бесконечные ряды разнообразных вопросов и теорий, отделаться от которых он просто не мог. Он как будто попал в ловушку, вырваться из которой ему мешала пропасть между его собственными детскими воспоминаниями и тем, что рассказал Том Нёрресков. В конце концов он почувствовал голод, встал с дивана и прошел на кухню, где слегка подкрепился тем, что нашлось в холодильнике и буфете. После этого он лег в постель.

Проведя всю ночь без сна, утром Йон все же решил идти на службу. Отчасти, чтобы отвлечься от своих мыслей, а отчасти для того, чтобы восстановить контакт со своей привычной жизнью, которая казалась ему теперь настолько далекой, что следовало проверить, существовала ли она на самом деле или же была всего лишь сном.

Когда он вошел в офис, Йенни приветливо кивнула ему, однако ничего не сказала; Йону показалось, что секретарша взглянула на него одновременно с тревогой и облегчением. Чем объяснялась тревога, он понял через час, когда его вызвали в офис Хальбека.

— Добрый день, Кампелли, — официальным тоном произнес Франк Хальбек, когда Йон закрыл дверь офиса и опустился на стул напротив своего работодателя. — Весьма любезно с твоей стороны, что ты надумал наконец-то появиться.

Йон был готов к тому, что ему придется защищать свое право на отгулы, и потому с готовностью кивнул:

— Верно, я позволил себе пропустить пару дней. Кое-что следовало привести в порядок после смерти отца, и я подумал, что могу это сделать, раз уж дело Ремера все равно не может двигаться дальше, пока он не предоставит нам всей необходимой информации.

Не меняя выражения лица, Хальбек внимательно посмотрел на Йона.

— Я пытался получить от него ответ на мои обращения, — продолжал Йон. — Однако его или не удается застать, или же он присылает сведения, не имеющие ничего общего с сутью обвинения.

— А сам Ремер объясняет все совсем не так, — сказал Хальбек и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку своего кресла. — Я разговаривал с ним вчера, когда тебя не было на месте. Он хочет, чтобы его дело передали кому-нибудь другому.

Йон, как мог, постарался скрыть свое изумление.

— Ремер утверждает, что ты не проявляешь должной заинтересованности, ленив и несерьезен, — продолжал Хальбек. — По его словам, он достижим в любой момент, однако ему самому приходится постоянно связываться с тобой, чтобы иметь представление о том, что происходит в его деле.

Йон покачал головой.

— Все обстоит совсем не так, — снова попытался оправдаться он. — Это с самим Ремером никогда не удается побеседовать — он не отвечает даже на электронные письма.

— И все-таки, Кампелли, ты сделал что-то, что оскорбило его. — Хальбек привстал и перегнулся через стол, приблизившись к Йону. — Ремер вкладывает кучу денег в нашу фирму. Так много, что мы просто не можем позволить себе лишаться такого клиента из-за семейных дел одного из наших сотрудников. Прискорбно, разумеется, что твой отец умер, однако это никоим образом не должно сказываться на твоей работе.

— Согласен, но это и не сказывается! — сказал Йон, не в силах скрыть возмущение. — Я могу показать корреспонденцию, из которой…

— Весьма благодарен, — перебил его Хальбек, садясь. — Я ознакомлен с корреспонденцией. Ремер прочел мне несколько посланий, и, должен признаться, я ожидал более профессионального подхода в работе с нашим лучшим клиентом.

У Йона округлились глаза от изумления.

— Он тебе их читал? — переспросил он.

— Ну да, — с раздражением подтвердил Хальбек.

— По телефону?

— Нет. — Хальбек был все так же раздражен. — Я же сказал, что вчера он был здесь. У него были копии вашей переписки. Он передал мне некоторые бумаги, и я должен сказать, что…

Дальше слушать Йон не стал. Он представил себе Ремера, сидящего на том самом стуле, на котором сидит сейчас он сам, и читающего вслух документы Хальбеку, совладельцу адвокатской конторы, который внимательно и благожелательно прислушивается к тому, что считает нужным сообщить ему эта пресловутая дойная корова их фирмы. Йон знал, какое действие может возыметь текст, в котором определенным образом расставлены акценты. Но за прошедшую неделю ему довелось узнать еще много чего, и теперь он понимал, что если Ремер был еще и вещающим, то у Хальбека не оставалось ни единого шанса не поддаться влиянию. И вот теперь Хальбек сидит перед ним, Йоном, и рассказывает о том, какие материалы показывал ему Ремер. При этом он твердо убежден, что высказывает именно свою точку зрения, как будто он совершенно самостоятельно оценил представленные ему документы и сделал соответствующие выводы.

— …и потому мы решили отстранить тебя от ведения этого дела, — окончил свою речь Хальбек и продемонстрировал свои пустые ладони, словно в знак того, что дело будет изъято из рук Йона.

— О'кей. — Йон безнадежно махнул рукой, решив уйти.

— Фактически, — сказал Хальбек, повысив голос, что заставило Йона остаться на стуле, — фактически мы вынуждены пересмотреть вопрос о твоем пребывании в нашей фирме.

Потрясенный, Йон не сводил пристального взгляда с лица человека, сидящего перед ним за письменным столом.

— Нашей фирме не нужны сотрудники, которые не в состоянии серьезно относиться к делам наших клиентов, — глазом не моргнув, продолжал между тем Хальбек. — Клиенты обращаются к нам, поскольку по той или иной причине попадают в затруднительное положение, и оказание им профессиональной помощи является просто-напросто нашим долгом. Если же появляются слухи — безразлично, оправданные или неоправданные, — что наши действия несерьезны, то это означает полный крах нашей деловой репутации.

— И что ты всем этим хочешь сказать?

— Что ты уволен, — заявил Хальбек, глядя Йону прямо в глаза. — С этого самого момента. Так что собирай свои личные вещи и как можно скорее выметайся из здания.

Йон понимал, что сделать уже ничего нельзя: никакие аргументы или уговоры не помогут. Не оставалось сомнений, что этот раунд Ремер выиграл. Йон посмотрел на свои руки так, будто это они мешали ему работать. Он чувствовал, как в душе его закипает гнев, и стиснул зубы. Врагом его был вовсе не Хальбек — он, бедняга, лишь думал, что так защищает свою фирму. Йон наклонил голову.

— Хорошо, — сказал он и встал.

— Йенни тебя проводит. — Хальбек движением головы указал на дверь. — Прощай, Кампелли.

Не говоря ни слова, Йон повернулся и вышел из кабинета. За порогом его встретила Йенни. В глазах у девушки стояли слезы.

— Мне так жаль, Йон, — проговорила она.

— Ничего, все в порядке, — сказал Йон и слегка обнял ее за плечи. Йенни вздрогнула и прильнула к нему. Наконец Йон осторожно кашлянул, и секретарша нехотя отстранилась.

— Мне велели забрать у тебя мобильный телефон и ключи от машины, — произнесла она сдавленным от сдерживаемых слез голосом, глядя на Йона виноватым взглядом.

Йон кивнул:

— Давай поскорее с этим покончим.

Спустя десять минут Йон уже стоял на тротуаре — без работы, без машины и без мобильного телефона. И даже не мог решить, что является большей потерей. Работа обеспечивала ему кусок хлеба, машина — возможность передвигаться, однако без мобильного телефона он чувствовал себя особенно одиноким и отрезанным от всех, кто мог бы прийти ему на помощь. И хотя Йон убеждал себя в том, что все это чепуха, однако прошло немало времени, прежде чем ему удалось отыскать работающий телефон-автомат. А когда он нашел его, то звонить не стал. Во-первых, потому что не знал, какой номер набирать: все телефоны остались в том аппарате, который он сдал. Во-вторых, ему показалось неуместным вести конфиденциальные разговоры с помощью телефона-автомата на Стройет[35]Стройет — пешеходная улица в центре Копенгагена.
— гораздо более неуместным, чем если бы он разговаривал в том же месте, но по мобильнику.

Йенни умудрилась снабдить его бесплатным талоном на такси, однако Йон не стал его использовать и предпочел отправиться домой пешком. По дороге он попытался привести свои мысли в порядок. Гнев его никуда не исчез — лишь притаился до поры до времени, как язва желудка в период между обострениями. И тем не менее Йон чувствовал своего рода удовлетворение, поскольку знал, что направит свою злость на Ремера и Теневую организацию. Им уже удалось сломать жизнь Луке, и вот теперь они принялись за его жизнь. Они отняли у него его работу — то, чем, по их мнению, он сильно дорожил. Правда, сам Йон уже испытывал определенные сомнения на этот счет. События последних дней отодвинули в его сознании адвокатскую карьеру на задний план, и он уже не был уверен, что добиться успеха именно на адвокатском поприще он жаждет больше всего на свете. Однако, в любом случае, он никому не был намерен спускать все это просто так.

Придя домой, он позвонил Катерине.

Далее события развивались довольно быстро. Катерина перезвонила ему уже через десять минут. Она переговорила с Иверсеном, которого должны были в этот день выписать из больницы, и тот сразу же предложил назначить активацию — или сеанс, как они сами это называли, — на завтрашний день. Йон поинтересовался, что ему следует сделать, чтобы лучше подготовиться, однако Катерина посоветовала ему только как следует отдохнуть. Так он и поступил, запасшись бутылкой красного вина. День окончился тем, что он заснул прямо на диване, где и проснулся следующим утром.

При свете солнца сложившаяся ситуация выглядела совершенно по-другому. Пару раз Йон даже брался за телефон, чтобы позвонить Франку Хальбеку и объясниться заново, однако стоило ему подумать о том, как может сложиться их беседа, и он с досадой клал трубку на место. Кроме того, у Йона отчаянно болела голова, что мешало ему мыслить ясно, а также напоминало о том, как давно ему не приходилось в одиночестве выпивать за вечер целую бутылку вина.

Сеанс должен был состояться в «Libri di Luca» после закрытия магазина. В течение дня похмелье у Йона прошло, и незадолго до сеанса он даже съел порцию бефстроганов, которую отыскал в своих кухонных запасах. После этого он взял такси и отправился в «Libri di Luca» к поджидавшему его там Иверсену.

Если не считать пары ссадин на лице, вид у старика был такой же, как обычно. Непохоже даже было, чтобы первый день после выписки из больницы, проведенный им за прилавком магазина, как-то особенно его утомил.

— Как же здорово снова оказаться здесь, — сказал он, со счастливой улыбкой обводя взглядом зал с книгами. — Катерина прекрасно тут управлялась без меня. Я дал ей выходной сегодня, но на активацию она и По придут.

— Это разве необходимо? — спросил Йон, чувствуя, как в глубине души начинает просыпаться какое-то беспокойство.

— Чем больше людей будут участвовать, тем сильнее эффект, — пояснил Иверсен. — Особенно важно, чтобы пришла Катерина. Будучи улавливающей, она сможет управлять твоими способностями, если выяснится, что ты, как и твой отец, вещающий.

— А если нет?

— Если окажется, что ты, как Катерина, улавливающий, нам придется действовать очень осторожно. Не потому, что это представляет опасность для тебя, нет. Рискую главным образом я, поскольку именно я буду читать текст. Ты ведь в момент активации еще не будешь в состоянии контролировать свои новые способности.

— А если окажется, что я вообще не обладаю никаким даром? — спросил Йон.

— Убежден, Йон, что дар у тебя есть. Я уже кое-что за тобой подмечал. Должно быть, ты, как и все Кампелли, вещающий, однако до окончания сеанса утверждать это еще рано.

— Будет больно?

— Ничуть, если ты расслабишься и раскроешься, — ответил с улыбкой Иверсен. — Однако если ты в момент активации станешь противиться, то могут возникнуть некоторые неприятные ощущения. Если же ты и вовсе закроешься, то у нас совсем ничего не получится, сколько бы мы на тебя ни давили. Поначалу, как правило, все слегка нервничают, и бывает, что человека нелегко убедить полностью нам довериться, однако стоит ему или ей понять, что все будет намного легче, если они расслабятся, как остальная часть процедуры проходит абсолютно безболезненно.

— Похоже, ты уже во многих таких сеансах участвовал.

— Фактически, только в трех. — Иверсен смущенно улыбнулся. — Одним из которых был тот, во время которого активировали меня самого.

Йон рассмеялся:

— Что ж, теперь мне как будто действительно полегчало!

Иверсен внимательно посмотрел на него:

— Я совсем не хотел тебя волновать, однако суть в том, что все это — не точная наука. Мы и сами еще многого не понимаем. — Старик хлопнул Йона по плечу. — Не стоит переживать, Йон, ведь ты в надежных руках. Если мы только почувствуем, что что-то пошло не так, то сразу же все прекратим.

— Только не вздумайте останавливаться, если я просто слегка поморщусь, — сказал Йон. — Я вполне готов потерпеть, даже если будет немного больно.

— Ладно, Йон, там посмотрим.

В этот момент послышался стук в дверь, и Йон и Иверсен одновременно обернулись на звук. В магазин вошла Катерина; на ней было длинное темное пальто. Она обняла Иверсена, затем, улыбаясь, протянула руку Йону. Взяв за руку Катерину, он притянул ее к себе и тоже обнял. Ему было приятно снова ее видеть. Настолько приятно, что, когда она высвободилась из его объятий, он сконфуженно опустил глаза.

— Ну что, ты готов? — спросила Катерина, снимая пальто и кладя его на прилавок. Она была одета в синий свитер, джинсы, которые прекрасно на ней сидели, и короткие черные сапоги.

— Готов, насколько это вообще возможно, — ответил, пожав плечами, Йон.

— Не волнуйся, мы позаботимся о том, чтобы ты остался целым и невредимым, — заверила его девушка.

— Мне кажется, слишком настойчиво вы мне об этом говорите.

Катерина прошла по лестнице вниз; Йон и Иверсен остались стоять возле прилавка.

— Итак, осталось только дождаться По, — сказал Иверсен и бросил взгляд в сторону стеклянной витрины.

Не прошло и двух минут, как в магазин с шумом влетел юноша, чуть не сбив при этом колокольчик над дверью.

— Привет, Свен! Привет, Йон!

Оба мужчины ответили на приветствие.

— Отличный вечерок для активации, да? Я имею в виду, что снаружи дождь, ветер, а там, глядишь, если повезет, еще и гроза начнется.

Иверсен усмехнулся:

— Что ж, тогда, может, нам на улицу перебраться?

— Да нет, Свен, пожалуй, не стоит, — сказал юноша, бросая свою кожаную куртку поверх пальто Катерины. — Принцесса пришла?

— Она уже внизу, — ответил Иверсен. — Ждем только тебя.

По на мгновение задумался, затем хлопнул в ладоши и посмотрел на Йона:

— Что ж, тогда давайте начинать.

Йон и По направились ко входу в подвал, а Иверсен слегка задержался, чтобы запереть дверь и погасить в магазине свет.

— А ты на скольких активациях присутствовал? — спросил Йон у По, когда они подошли к лестнице.

— На одной, — ответил По. — Своей собственной. Да и присутствием-то это, фактически, не назовешь. На Стройет мне дал по физиономии какой-то психопат. Я упал, ударился головой о каменную мостовую, а когда три недели спустя вышел из комы… — По щелкнул пальцами. — Хоп! Все было уже при мне. — Он начал спускаться по лестнице. — Прошло, конечно, какое-то время, прежде чем я понял что к чему, но я сразу же почувствовал: что-то со мной не так. Ничего, подожди, скоро сам увидишь, о чем я говорю. — Он хохотнул.

Достигнув конца лестницы, они зашагали по темному коридору к дубовой двери, ведущей в библиотеку. Из щелей дверного проема пробивался тусклый свет.

— Привет, Кэт! — сказал, входя в библиотеку, По.

Йон вошел вслед за ним. Электрический свет в библиотеке был погашен, и единственным освещением служили стеариновые свечи, стоявшие на столе и на тех полках, где не было книг.

— Это чтобы создать соответствующую атмосферу, — пояснила Катерина, обращаясь к Йону, и добавила с улыбкой: — К самой активации это не имеет никакого отношения.

— Что ж, чертовски уютно, — небрежно произнес По, падая в одно из кресел. — Теперь не хватает только благовоний и травяного чая.

Проигнорировав его замечание, Катерина достала какую-то книгу из стоявшей возле нее витрины.

— Ты это читал? — спросила она, протягивая книгу Йону.

Взяв в руки томик, Йон принялся его разглядывать. Переплет был из черной кожи, а оформление отличалось подлинным мастерством, насколько он, дилетант в этом деле, мог судить. Повернув книгу так, чтобы видно было название, Йон прочел про себя: «Дон Кихот».

— Нет, — сказал он вслух.

— Жаль, — заметила девушка. — Это классика. Иверсен читал мне «Дон Кихота» несколько раз.

Йон кивнул, наугад раскрыл и начал листать книгу. Бумага была плотной и приятной на ощупь. Видно было, что издание готовилось к печати с особой тщательностью и любовью.

— Мы воспользуемся этой книгой для активации, — сказала Катерина, доставая из витрины еще один томик и закрывая стекло.

— Этой? — удивился Йон. — Я-то думал, что в дело пойдут разные заклинания и магические формулы.

Девушка улыбнулась:

— Здесь важны не слова. Главную роль играют энергия и те чувства, которые пробуждаются по мере чтения текста. — Она положила руку на книгу, которую держал Йон. — Это — сильная вещь. Чувствуешь?

Йон также положил ладонь на обложку томика и невольно коснулся пальцев Катерины; она быстро отдернула руку. Йон закрыл глаза и попытался ощутить исходящую от книги энергию, о которой говорила Катерина.

По позади них весело хрюкнул и саркастически поинтересовался:

— Ну что, Йон, почувствовал что-нибудь?

— Абсолютно ничего, — откровенно признался Йон и открыл глаза.

Катерина пожала плечами:

— Ну да, верно, ты ведь еще не активирован. Потом будет видно, однако бывает даже, что не все активированные могут это заметить. — Она бросила взгляд на По, и на лице того моментально застыло серьезное выражение.

— Вы как тут, готовы? — послышался голос входящего в библиотеку Иверсена. После того как все ответили утвердительно, Иверсен закрыл дверь. Катерина протянула ему книгу, и все расселись в кресла вокруг стола. На некоторое время в комнате повисла тишина. Пламя свечей перестало колебаться. Йон почувствовал, как встрепенулось его сердце, а ладони покрылись потом, увлажнившим обложку книги, которую он по-прежнему сжимал в руках. Иверсен расположился напротив него. Справа от Йона сидела Катерина, слева — По.

Иверсен взял со стола лежавшую перед ним книгу. Как и та, что держал в руках Йон, она была в кожаном переплете; начало книги, примерно первая четверть страниц, была отделена от остальных белой закладкой.

— Вот, — начал он, — тот текст, который мы используем в процессе активации. Это та же самая книга, что у тебя, Йон. В действительности вся процедура состоит в том, что мы просто будем читать их одновременно. Я начну читать вслух, а ты потом подхватишь. Главное, чтобы мы не сбивались с ритма, однако это будет достаточно легко, стоит нам только начать.

Иверсен умолк и с ожиданием посмотрел на Йона, который легким кивком дал понять, что все понял.

— Я уже давно ничего не читал вслух, — неуверенно произнес он. — Во всяком случае, художественную литературу.

— Ничего, все получится. Катерина поможет нам поддерживать одинаковый темп, — продолжал объяснять Иверсен. — По мере нашего чтения она будет усиливать или, наоборот, подавлять возникающие у нас эмоции. Не бойся, просто расслабься и сконцентрируйся исключительно на чтении и ритме. Попытайся проникнуться содержанием и настроением этой книги. Чем больше тебе удастся расслабиться, тем легче пройдет активация.

Йон снова кивнул и, тяжело вздохнув, сказал:

— Я готов.

Иверсен кивнул в ответ и открыл свою книгу на том месте, где лежала закладка.

— Страница пятьдесят, — объявил он.

Йон полистал свой экземпляр и отыскал нужное место.

Иверсен начал читать. Голос его звучал отчетливо, темп был невысокий. Йон следил за ним по тексту и после того, как старик прочел два абзаца, тоже стал читать. Вначале он пару раз запнулся и постарался сосредоточиться на том, чтобы в точности копировать манеру чтения Иверсена. Следующий абзац Йон читал уже лучше, точно в такт со стариком. Оба они слегка увеличили темп, чтобы не читать так размеренно, как поначалу. Когда они одновременно переворачивали страницу, Йон бросил быстрый взгляд на Иверсена. Тот сидел, откинувшись на спинку кресла, и сосредоточенно смотрел в книгу. Лицо его выражало напряженную концентрацию чувств, брови были сдвинуты, а томик он держал у самых глаз.

Их совместное выразительное чтение продолжалось, и Йон отметил про себя, что ему больше не приходиться напрягаться, чтобы соблюдать ритм и поддерживать темп. Буквы перед его глазами с готовностью складывались в слова, которые манили поскорее произнести их, как будто они уже много лет дожидались этого момента. Понемногу чтение Иверсена становилось все тише и тише, и в конце концов Йон совсем перестал его слышать — собственный голос заглушал все. Йон чувствовал себя так, будто лежал на дне вместительного каноэ, плавно скользящего по реке в спокойном и ровном темпе. Борта лодки рассекали поверхность воды, а само каноэ увлекало вперед незримое мощное течение потока. Даже переворачивая очередной лист, Йон не сбивался с ритма. Ему казалось, он видит, что написано на следующей странице, и потому он продолжал читать, не прерываясь.

У Йона создавалось впечатление, что буквы стали более отчетливыми; они контрастно выделялись на белом фоне страниц, которые, в свою очередь, также заметно изменились. Если раньше, внимательно приглядевшись к плотным белым листам, можно было различить структуру бумаги, то теперь поверхность их сделалась совершенно ровной и глянцевой — подобной белому матовому стеклу с нанесенными на него буквами. Время от времени за этим стеклом видны были какие-то силуэты; неясные и размытые, как в театре теней, они внезапно появлялись и так же неожиданно исчезали.

Теперь Йон даже не сознавал, что продолжает читать вслух. Он делал это чуть ли не автоматически, сосредоточившись прежде всего на странном взаимодействии букв со страницами. Он внимательно следил за проявляющимися сквозь страницы книги силуэтами — и постепенно стал понимать, что они связаны с тем, о чем в книге ведется рассказ. Когда в тексте говорилось о двух всадниках, за матовым стеклом страниц он различал два конных силуэта; если описывалась ветряная мельница, то в белесом тумане проявлялись очертания рассекающих воздух мельничных крыльев.

Это открытие заставило его еще в большей степени сосредоточить свое внимание на движении силуэтов. И внезапно — в тот момент, когда главный герой поразил копьем крыло мельницы, — белёсое стекло как будто бы лопнуло и распалось на тысячи осколков, обнажив разворачивающуюся за ним сцену.

Йон вздрогнул, однако продолжил чтение в прежнем темпе, несмотря на то что теперь слова причудливо парили в воздухе на фоне битвы главного героя с ветряной мельницей. Текст стал похож на титры в фильме, с той лишь разницей, что читаемые Йоном слова не следовали за кадрами, а как бы предваряли их появление. Йон почувствовал, что сердце его забилось еще быстрее.

Между тем он по-прежнему продолжал читать, ощущая, что не в силах остановить поток слов, и в то же время наслаждаясь появлением создаваемых этим потоком новых картин. По мере чтения они становились все более отчетливыми и словно бы осязаемыми, так что в конце концов ему стало казаться, что еще немного, и сам он появится где-то среди разворачивающихся перед внутренним взором пейзажей. Краски возникающих в мозгу картин были яркими и насыщенными и в то же время какими-то искусственными, как в изготовленной компьютерным способом цветной копии черно-белого фильма. Больше всего это напоминало экран телевизора с испорченным цветоделением, когда цвета становятся перенасыщенными, а краски сливаются, как в акварельном альбоме-раскраске. Контуры человеческих фигур и предметов оказывались размытыми, и Йон изо всех сил пытался сделать их более четкими, фокусируя свой взгляд на проступающих сквозь туман очертаниях. При этом он чувствовал едва ли не физическое сопротивление, какое подчас оказывает заржавевшая дверная ручка; и вдруг в один момент он будто бы прорвался сквозь все препоны и ощутил, что может регулировать контрастность картин, совсем как при съемках на видеокамеру. Некоторое время Йон забавлялся, играя с этим новым инструментом, оказавшимся в полном его распоряжении. Он то отдалял от себя картину, и она становилось мутной и туманной, то приближал ее, и тогда силуэты людей оказывались четкими, как будто вырезанными из картона острым скальпелем. Теперь он был в состоянии управлять и цветом — мог сделать отдельные фрагменты светлее или темнее, а также придать всей картине теплоту, окрасив фон в мягкие золотистые тона. Подобно малолетнему ребенку, он с восторгом экспериментировал, крутя различные ручки настройки, отыскивая их крайние положения, а также все новые и новые комбинации. При этом он время от времени отмечал наличие определенного рода сопротивления, которое, однако, ему всякий раз удавалось преодолеть, стоило только сильнее сконцентрироваться на том, какой именно колорит он хотел придать видимой сцене.

Скорость, с которой Йон читал, также, оказывается, имела определенное значение. Если он замедлял темп, у него появлялось больше времени для того, чтобы придать картине соответствующий вид и наполнить ее игрой чувств. При быстром чтении большинство этих нюансов оставалось «за кадром», сохранялись лишь наиболее сильные проявления эмоций. Йон заметил, что, когда он увеличивает темп, сердце его бьется быстрее и неровно, он начинает покрываться потом, как будто испытывает настоящее физическое напряжение. Он попытался было проверить, насколько быстро он вообще может читать, и в очередной раз ощутил, как что-то его удерживает, своего рода тормоза, не позволяющие ему достигнуть предельных значений шкалы спидометра. Слегка раздосадованный, он, стремясь преодолеть неожиданное препятствие, попытался читать отрывисто и с нажимом, словно заколачивая сваи, но внезапно опять вздрогнул и ощутил, будто какая-то гигантская рука сдавила его и сдерживает, заставляя замедлять темп. Йон постарался высвободиться, однако, чем больше он сопротивлялся, тем хватка становилась жестче, напоминая кольца удава, и в конце концов ему не оставалось ничего другого, как снизить скорость своего чтения до предела. Хватка, тем не менее, по-прежнему не ослабевала, и Йон ощутил, что воздух с трудом проникает в легкие.

Тогда он умолк.

Сознание его не воспринимало ничего из происходящего вокруг. Глаза Йона закрылись, а голова упала на грудь. Однако прошло несколько мгновений, и все чувства стали постепенно возвращаться.

Сначала — довольно медленно — начали появляться звуки, как будто кто-то осторожно поворачивал в сторону усиления ручку громкости. Йон различил различные шорохи, звук шагов и шум передвигаемой мебели. Несколько голосов зазвучали одновременно, однако смысла слов Йон не различал, зато ясно слышал прямо у себя над головой какое-то потрескивание. Затем он внезапно почувствовал запах гари: дым от горящей шерсти и пластмассы проникал в его ноздри и затруднял дыхание. Наконец Йон открыл глаза.

То, что он увидел, было настолько невероятным, что поначалу он решил, будто спит или по-прежнему наблюдает оживленные чтением эпизоды какого-то произведения. Все помещение окутывал дым, большая часть стеариновых свечек упала, кресло слева от него было опрокинуто, электрические розетки отчаянно трещали, из них вылетали снопы искр, рассыпаясь по комнате. Иверсен и По носились по библиотеке, стараясь сбить языки пламени, уже лизавшие ковровое покрытие и мебель. По использовал для этого собственную куртку, а Иверсен вооружился небольшим ковриком.

Катерина сидела по правую руку от Йона, глядя на него каким-то странным, пустым взглядом. Из носа к уголкам ее губ стекали две тонкие струйки крови, собиравшиеся в капли и сбегавшие дальше по подбородку девушки. Она с такой силой сжимала руками подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели.

Йон сразу же подумал, что магазин вновь подвергся нападению.

— Кто это сделал? — с трудом произнес он, ощущая, что во рту у него пересохло.

Как раз в это время мимо него, направляясь к розетке у входа, где огонь уже начинал лизать дверной косяк, пробегал По. Он быстро посмотрел на Йона.

— Эй, он очнулся! — крикнул По, обращаясь к Иверсену, и левой рукой швырнул свою куртку на вырывающиеся из розетки языки пламени. — Ей удалось!

Йон заметил, что правая рука По безжизненно свисает вдоль туловища.

— Йон? — Иверсен обернулся к молодому мужчине. — Йон, ты слышишь меня? Немедленно закрой книгу!

Йон повернул голову в сторону Иверсена, который направлялся к нему с перекинутым через руку ковриком. Йон хотел было взглянуть на лежащую перед ним книгу, как его остановил новый окрик Иверсена:

— Посмотри на меня, Йон! Просто закрой книгу. Смотри на меня и закрывай!

В глазах у Иверсена застыл испуг. Глядя на старика, Йон медленно закрыл книгу. Иверсен с облегчением вздохнул.

— Кто это сделал? — снова спросил Йон.

— Ты, Йон, — ответил Иверсен и в этот момент увидел, как пламя разгорается за спиной у Йона. Он поспешил туда и до тех пор хлестал ковриком по языкам огня, пока полностью их не сбил. Тем временем По затушил огонь у входа и теперь стоял, внимательно оглядывая помещение в поисках новых очагов возгорания. Куртка, которую он сжимал в руке, слегка дымилась.

Катерина склонила голову так, что подбородок лег ей на грудь. Слегка вздрагивающие руки ее были сложены на коленях, отчего девушка напоминала молящуюся в церкви прихожанку.

Йон попытался встать, но у него так сильно закружилась голова, что он буквально рухнул обратно в кресло. Он почувствовал, как на плечо ему легла рука Иверсена.

— Посиди пока, Йон. Скоро это пройдет.

Йон хотел было обратиться к старику за разъяснениями, однако, не успев повернуть головы, потерял сознание.