Катерина проводила взглядом отъехавшую машину. Иверсен стоял рядом с девушкой; в глазах его застыли тревога и беспокойство. Раньше Катерине нечасто приходилось видеть его таким, однако в последнее время добродушное лицо старика то и дело искажали глубокие морщины, что свидетельствовало о крайней степени озабоченности.

Когда «мерседес» Йона скрылся из вида, Иверсен повернулся к девушке:

— Как ты думаешь, что произошло?

Катерина развела руками:

— Ума не приложу.

— Может, действительно, просто стресс, как он и сказал, — предположил Иверсен.

Они едва ли не синхронно пожали плечами и вернулись в магазин к поджидавшему их там По. Он так и не двинулся с места и по-прежнему сидел все в той же независимой позе, скрестив руки на груди.

— Что приключилось с парнем? — спросил он, как только Иверсен прикрыл за собой входную дверь.

— Вовсе неудивительно, что у него голова пошла кругом, когда мы сегодня все ему рассказали, — сказал Иверсен.

— А что, разве так уж обязательно было его посвящать?

— Ты забываешь, что посторонние тут именно мы. — Иверсен сделал круговое движение руками. — Все здесь — помещение, книги, даже кресло, в котором ты сидишь, — принадлежит ему.

— И это ошибка, — не унимался По. — Будь на его месте Лука, он бы никогда так с нами не поступил. Должна же быть какая-то возможность это завещание аннулировать, изменить или что еще там с ним делают?

— Шансы на это невелики, — терпеливо ответил Иверсен. — Во-первых, аннулировать нечего, поскольку завещания, как такового, не существует. А во-вторых, я сам отклонил предложение Йона передать букинистический магазин мне.

— Что ты сделал?! — вскричал По, вскакивая с кресла. — Ты что, окончательно спятил?

Даже Катерину поразила эта неожиданная новость. Девушка смотрела на Иверсена, широко раскрыв от удивления глаза.

— Мне кажется, втайне Лука всегда этого хотел, — по-прежнему ровным голосом произнес старик. — Какому отцу не хочется, чтобы кто-нибудь из членов семьи стал продолжателем дела его жизни? Вы считаете, что если бы собрание Кампелли попало в чьи-то чужие руки, то Лука счел бы это приемлемым? Я лично так не думаю. — Немного помолчав, он со вздохом прибавил: — Кроме того, Йон нам нужен.

— Только бы он не решил, что мы намеренно хотели причинить ему зло, — тихо проговорила Катерина.

Старый и молодой мужчины повернулись к ней как по команде.

Иверсен кивнул:

— Да, отпугнуть его сейчас было бы настоящей катастрофой.

— А если уже отпугнули? Если он все же захочет продать все это барахло? — спросил По.

Иверсен слегка смущенно улыбнулся:

— На самом деле выбора у него нет. Совет уже наметил проведение Открытого Чтения.

Наступила полная тишина. Не сводя глаз с Иверсена, По вновь опустился на свое место. Катерина также пристально смотрела на старика. Во взгляде ее сквозило недоверие. Иверсен же, казалось, был совершенно бесстрастен.

Проведение Открытого Чтения было радикальным шагом, и самой Катерине никогда прежде не приходилось слышать, чтобы Совет решался на подобную меру. Всем им было строжайшим образом запрещено использовать свои способности Чтецов для чего-либо иного, кроме как для стимулирования интереса людей к читаемому материалу. Так гласил кодекс Общества. Для любого его члена нарушение запрета могло иметь самые серьезные последствия — правда, какие именно, этого себе Катерина не представляла. Выживание Общества зависело от того, насколько хорошо его членам удастся сохранить в тайне сам факт его существования, а злоупотребление способностями неминуемо вело к привлечению к себе излишнего внимания.

Однако в очень редких случаях все же могла возникнуть необходимость воспользоваться даром не только в целях обогащения текста. В особенности это касалось ситуаций, когда возникала прямая угроза разоблачения существования Общества или обладания кем-либо из его членов уникальными способностями. В подобные моменты Совет назначал Открытое Чтение с участием всех вовлеченных в дело сторон с тем, чтобы изменить их точку зрения на данную проблему. Процедура назначения Чтения была сложной и тщательно разработанной. Устанавливалось, как именно оно должно происходить, определялся круг участников, намечался желаемый конечный результат, а также предлог для его достижения. Последнее было крайне важным, потому что, если объект воздействия — он или она — не видел убедительных причин для того, чтобы внезапно кардинально изменить свое мнение по данному вопросу, все могло сорваться.

После того как проведение Чтения утверждалось, задействованным в нем Чтецам предстояло найти повод для того, чтобы прочесть текст либо самому объекту воздействия, либо в непосредственной близости от него. Как правило, особых трудностей это не вызывало. Целями чаще всего являлись люди публичные — политики, чиновники или журналисты, — привыкшие обходиться практически без охраны.

В качестве материала для Чтения подбирался подходящий текст, который затрагивал отдельные аспекты той щекотливой темы, ради которой все это затевалось. В процессе же самого Чтения наиболее важные фрагменты «заряжались» таким образом, что в конце концов интерес «жертвы» к данной теме либо снижался, либо полностью ею утрачивался. Открытое Чтение предусматривало участие наиболее одаренных и сильных Чтецов, что неизменно приводило к искомому результату, обеспечивая Обществу полную анонимность.

Катерина не знала, сколько Открытых Чтений было проведено за все время существования Общества. За десять лет общения с Лукой ей стало известно лишь об одном. Более того, она даже сама принимала в нем участие, правда, как заверил ее Лука, лишь в качестве «резервного подкрепления».

В тот раз их целью был один копенгагенский политик, почуявший, что можно поживиться за счет отмены субсидий на проведение в школах занятий в «читальных классах». Конечной его целью являлось полное упразднение специализированных «читальных классов» во всех школах столицы Дании.

Одной из наиболее важных задач Общества являлось развитие читательских навыков и воображения, в том числе у детей, имеющих различные проблемы с чтением. Многие члены Общества были педагогами-почасовиками — вели утвержденные общей программой уроки чтения в тех школах, где ученикам требовалась разного рода помощь. Кроме решения основной задачи — привития любви к чтению, — им часто удавалось выявлять детей, являвшихся спонтанно активированными Чтецами. «Читальные классы» как нельзя лучше подходили для поиска таких учеников, а также позволяли тайно наблюдать за ними и осторожно направлять их способности в нужное русло.

Ревизия вопроса о целесообразности «читальных классов» не могла, разумеется, напрямую как-либо скомпрометировать Общество, однако опасения потерять таким образом контакт с потенциальными Чтецами привели к тому, что Совет решил назначить Общее Чтение с участием данного политика.

Чтение проводилось жарким летним днем в здании городской ратуши. В преддверии чтения Общество позаботилось о том, чтобы обеспечить сбор подписей противников закрытия «читальных классов». Родители посещавших эти занятия учеников настояли на личной встрече с политиком для того, чтобы зачитать ему свою петицию и вручить лист с подписями.

Кроме Катерины и Луки в состав депутации вошли еще три члена Общества, а также несколько родителей, ничего не знавших об истинной цели посещения политика. Лука был облачен в строгий костюм, совершенно неуместный в жаркую погоду. От духоты лицо маленького итальянца сделалось ярко-багровым, по лбу его градом катился пот. Катерина предусмотрительно надела легкое черное платье и не испытывала такого дискомфорта, как остальные ее спутники. Им пришлось провести в приемной политика около сорока пяти минут в обществе его секретарши — молодой блондинки, которая, несмотря на светлый летний костюм, также, похоже, с трудом переносила изнуряющую жару.

Наконец посетителей провели в кабинет, на пороге которого их встречал хозяин — худощавый господин средних лет с уложенными в прическу серебристо-серыми волосами, одетый в такой же серебристо-серый костюм, сидевший на нем как влитой. Каждому из тех, кто входил, он пожимал руку, одновременно окидывая его или ее тяжелым взглядом из-под густых кустистых бровей, похожих на маленькие рожки. Когда очередь дошла до Катерины, она потупилась. Рукопожатие у политика оказалось настолько энергичным, что девушка даже ощутила боль, которая не проходила в течение нескольких минут.

Руководитель делегации вкратце изложил цель их визита и передал седовласому господину лист с подписями, а также текст петиции. Политик обогнул огромный стол, на котором не было ничего лишнего, и, сев в свое кресло, поставил локти на высокие ручки кресла. Длинные крючковатые пальцы его, похожие на ножки гигантского паука, нетерпеливо постукивали по столу. Сквозь наполовину прикрытые веки он равнодушно осматривал посетителей.

Кроме того что петиция была вручена в письменном виде, ее еще следовало зачитать вслух. Эту задачу взял на себя Лука. Тяжело отдуваясь, он выступил вперед и начал чтение. Как и ожидалось, политик сразу же уткнулся в переданную ему копию — либо для того, чтобы видеть перед собой текст, либо чтобы не обнаружить очевидное отсутствие интереса.

Начиналась петиция со вступительных общих слов об истории создания и функционировании «читальных классов». Это была своего рода разминка с целью определить уровень способности и желания «жертвы» сконцентрировать свое внимание на тексте.

Катерина ощущала, что поначалу Лука лишь слегка воздействует на текст, совсем как художник, который, приступая к новой работе, делает первые осторожные мазки, едва касаясь холста кончиком своей кисти. Лука ни на йоту не отклонялся от текста, который был заранее тщательно проработан и отрепетирован, однако за счет небольшого смещения им акцентов восприятие слушателя должно было измениться — чтению предстояло превратиться в настоящее представление.

Следует заметить, что добиться такого эффекта можно было лишь при условии хотя бы минимального внимания со стороны слушателя — а как раз его-то политик вовсе не собирался им уделять.

Катерина прикрыла глаза и ощутила, как взгляд политика скользит по петиции, наугад выхватывает разные абзацы, как он просматривает маленькие отрывки, совершенно не вникая в их смысл. В сознании политика данный текст и его изложение Лукой совершенно терялись за великим множеством посторонних картин — от встреч с прочими посетителями до образов членов семьи, игры в гольф, посещения Тиволи,[18]Тиволи — развлекательный парк в Копенгагене.
а также предвкушения назначенного, по-видимому, на сегодняшний вечер праздничного ужина с друзьями.

Сделав глубокий вздох, девушка погрузилась в поток этих сменяющих друг друга в сознании объекта зрительных ассоциаций. По мере прочтения хозяином кабинета пусть даже какого-то одного слова из текста, она слегка усиливала, акцентировала его звучание, задерживала на нем внимание читающего чуть дольше, чем того хотел он сам. Вскоре это возымело действие, и текст стал достигать его сознания. Он даже начал самостоятельно читать отдельные фрагменты, содержание которых Катерина по-прежнему усиливала и закрепляла в его мозгу.

Для улавливающего все это было самым заурядным делом. Катерине бесчисленное множество раз приходилось использовать свои способности в автобусе или электричке, чтобы заставить сидящего рядом пассажира не отвлекаться от текста. Многие привыкли читать в общественном транспорте по дороге с работы и на работу, однако зачастую они делают это крайне невнимательно. Катерина не раз видела, как читающий внезапно прерывается, пролистывает несколько страниц назад и заново перечитывает целые абзацы текста. Ей было совершенно ясно, в чем тут дело. Она чуть ли не в буквальном смысле видела, как картины, описываемые в тексте, оказываются заслоненными иными самыми разнообразными образами, как они тонут в повседневных заботах о походе в магазин, в мыслях о работе и о любовных утехах. Время от времени Катерина вмешивалась. Порой, когда текст ей нравился, она заставляла читателя настолько сфокусировать на нем свое внимание, что иногда тот даже пропускал нужную остановку. Бывало также, что текст оказывался ей не по вкусу или же она просто хотела избавиться от преследующих ее голосов. Тогда она пыталась, как могла, ослабить внимание читающего пассажира или читающей пассажирки к тексту, так что в конечном итоге он или она закрывали книгу.

Благодаря усилиям Луки и Катерины, политик внезапно проникся интересом к лежащему перед ним документу и поспешил отыскать то место, до которого дошел Лука, чтобы иметь возможность следить за его чтением по тексту петиции. Катерина продолжала поддерживать концентрацию его внимания, что было в общем-то довольно легко, поскольку Лука своими манипуляциями стремился к достижению того же эффекта. Открыв глаза, она увидела, что хозяин кабинета выпрямился в своем кресле, держит в руках листки с текстом и с заметным интересом изучает ходатайство. Время от времени он даже увлеченно кивает — по-видимому, в те моменты, когда Лука более отчетливо выделяет отдельные наиболее важные моменты.

Воздействие вещающего на публику вовсе не является однонаправленным; поэтому если в кабинете политика с начала визита кто-либо из присутствовавших еще сомневался в оправданности существования «читальных классов», то в тот момент, когда Лука зачитывал последние слова петиции, таковые уже были убеждены в обратном. Когда политик оторвался наконец от текста коллективной просьбы, Катерина улыбнулась. Судя по виду седовласого мужчины, он совершенно не понимает, как ему следует реагировать. Казалось, что после выступления Луки он вообще стесняется произносить что-либо вслух. Наконец он сумел-таки выдавить из себя несколько неуклюжих любезностей, заверив посетителей, что обязательно вернется к рассмотрению данного дела.

Реакция не заставила себя долго ждать. Спустя всего несколько дней политик выступил с заявлением о том, что считает существование «читальных классов» полностью оправданным и не собирается обременять кошельки налогоплательщиков никакими дальнейшими проверками.

Однако одно дело воздействовать на профессионального политика, даже не подозревающего о существовании каких-то там Чтецов или же Чтений, и совсем другое — когда объект воздействия прекрасно знает о том, что его ждет.

— Разве не поздно устраивать для Йона Открытое Чтение? — спросила Катерина, услыхав слова Иверсена. — Ведь он же сразу все поймет.

— Верно, почему мы не начали с того, чтобы устроить для него Чтение? — По стукнул кулаком по открытой ладони. — Бац! Без всякого предупреждения. Тогда бы мы смогли из него веревки вить.

— Не забывай, мы ведь говорим о сыне Луки, — сказал Иверсен. — Йон хороший мальчик. Он вполне заслуживает уважительного к себе отношения — по крайней мере, у него должен быть выбор. Кроме того, он бы и сам понял, что произошло, в тот день, когда бы мы его активировали. И как бы тогда все это выглядело?

— А если он не захочет присоединиться к нам, если он… если выбор будет неверным? Что тогда? Вы что же, заставите его? — спросила Катерина.

— Может быть, — ответил Иверсен. — Раньше такое уже бывало. Не то чтобы в последнее время. Однако я знаю пару случаев, когда Открытое Чтение проводилось без согласия на то главного слушателя. В старину так поступали, если хотели заполучить в свои ряды тех, кто являлся противником Общества. Гордиться тут, прямо скажем, нечем. Это было похоже на самые настоящие пытки со связыванием жертвы и засовыванием в рот кляпа. — Он вздохнул. — Остается только надеяться, что нам не придется заходить так далеко.

— А что, вот было бы здорово! — с воодушевлением произнес По и тут же поспешил добавить: — Я имею в виду не с ним, не с сыном Луки, а с кем-нибудь еще, с тем, кто не хочет. Читать перед обычными людьми легче легкого. Ведь они — просто скотина, которую надо лишь немного подтолкнуть. А вот испытать свои силы на том, кто действительно сопротивляется…

— Достаточно, По! — попыталась осадить его Катерина.

— Что, может, хочешь на себе попробовать? Уж я бы нашел, что тебе почитать! Что-нибудь эдакое романтичное. А, что скажешь?

— Ну да, конечно, только, может, сначала попробуешь справиться с теми упражнениями, что для тебя разработал Иверсен?

По мгновенно перестал ухмыляться и забормотал что-то себе под нос.

— Ладно вам, — подал голос Иверсен. — Мы вообще сегодня вечером закрываться думаем?

К счастью, по этому поводу у спорщиков было единое мнение, и они поспешили к двери. Иверсен же в последний раз обошел помещение и тоже покинул «Libri di Luca».

Отъезжая на велосипеде от букинистической лавки, Катерина изо всех сил надавила на педали и с досадой покачала головой. Следовало быть умнее и не позволять По себя провоцировать. Они знали друг друга как брат и сестра, прекрасно чувствовали, на какие кнопки следует надавить, чтобы вывести собеседника из себя, и во время перепалок от обороны моментально переходили к нападению.

Горный велосипед уверенно вез ее по маршруту Вестербро — Нёрребро. Она ловко вклинилась в оживленный вечерний поток машин и ехала с одной скоростью, практически не снижая темпа на поворотах и притормаживая лишь у светофоров.

Сравнивая себя и По с братом и сестрой, Катерина, быть может, сама того не сознавая, попала в самую точку. Ведь для Луки и Иверсена она была своего рода единственным ребенком, пока у нее не появился нежеланный младший братишка По. Территорию, прежде всецело принадлежавшую ей, отныне им предстояло делить на двоих, что было, конечно, не слишком приятно. Иногда она даже чувствовала уколы совести из-за такого отношения к По.

В районе Элмегаде[19]Элмегаде — улица в Копенгагене.
начались улицы с односторонним движением. Здесь ей приходилось ехать почти вплотную к припаркованным автомобилям или же вообще сворачивать на тротуар, когда впереди показывались фары встречного автомобиля. Несколько раз она оглядывалась, однако, по-видимому, никто ее не преследовал. Катерина пересекла площадь Святого Ханса в направлении Блайдамсвай, проехав под самыми окнами кафе, и свернула на Нёрре аллé.[20]Блайдамсвай, Нёрре аллé — улицы в Копенгагене.

Разумеется, в том, что между молодыми людьми случались перепалки, зачастую повинен был возраст. По был на семь лет младше Катерины, сама же она считала его еще моложе. Уж очень он привык к тому, что все должно вращаться вокруг его персоны и его потребностей. Самым важным делом было развитие именно его способностей. Катерина снова покачала головой. Может, это просто ревность?!

Она снова свернула на тротуар, проехала еще несколько метров и остановилась перед серым зданием с окрашенными белой краской оконными рамами. Свет здесь горел лишь в двух квартирах. В одной из них гардины были опущены, а сквозь окна другой были видны белоснежный лепной потолок и большая старинная люстра с зажженными лампами в форме свечей.

Одно было несомненно: с тех пор как По стал регулярно появляться в «Libri di Luca», многое там изменилось. Прежний баланс был нарушен Бенджамином,[21]Одно из значений имени Бенджамин в древнееврейском языке — «самый младший», «младшенький».
которым теперь являлся По, а она — не без известной гордости — стала ощущать себя человеком вполне самостоятельным, с которым уже многие считаются. Однако с возвращением Йона баланс снова должен был измениться — неизвестно только каким образом.

Поставив велосипед в штатив возле входа, Катерина еще раз убедилась, что за ней никто не наблюдает, толкнула входную дверь и вошла в подъезд. Не зажигая света, она стала подниматься по лестнице, преодолевая сразу по две ступеньки. На пятом этаже она остановилась перед серой филеночной дверью с хорошо заметной, несмотря на темноту, латунной табличкой. Хоть сама Катерина не могла прочесть надпись на табличке, однако хорошо знала, что там написано: «Центр по изучению дислексии. Прием по предварительной записи».

Катерина позвонила два раза (один длинный звонок, другой короткий) и приготовилась ждать. Вскоре за дверью послышались шаги, и несколько секунд спустя щелкнул открываемый замок. Дверь приоткрылась, и на лестничную площадку упала полоска света, осветившая девушку. Катерина уже успела привыкнуть к темноте в подъезде, и свет показался ей таким ярким, что она зажмурилась и инстинктивно заслонила лицо рукой.

— Входи, — произнес женский голос, и дверь полностью отворилась.

Катерина вошла в длинный коридор с бежевыми стенами, к которым было прикручено множество металлических крючков для одежды. Почти все они были заняты куртками и прочей верхней одеждой, однако Катерина все же отыскала свободный крючок и повесила на него свое пальто.

Впустившая ее женщина закрыла дверь и повернулась к девушке. На вид женщине было около сорока пяти лет; черное платье, по-видимому, призвано было скрывать небольшую полноту. Очки в массивной роговой оправе выделялись на ее лице, обрамленном светло-каштановыми волосами, которые в резком свете потолочных галогенных светильников отчасти напоминали парик.

— Ну что?

Встретив настороженный взгляд женщины, Катерина кивнула:

— Он будет очень хорош — даже лучше, чем отец.