Казалось, конфликт с Островом Пингвинов был предотвращен благодаря трезвости Баронессы и прогалльским сантиментам Б. Казалось.
Б. позвонил в понедельник и сообщил, что он и А. не смогут прийти в следующие выходные, так как должны вместе выполнить одну небольшую, но весьма заманчивую работу. Во вторник В. сообщил, что он чрезвычайно занят в следующие выходные. В среду Я. и Баронесса переглянулись между собой, и в тот же день Баронесса заказала на четверг два билета в Париж.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: в эти выходные Париж будет наводнен подрывными элементами, сомнительными агитаторами и пламенными провокаторами народных масс.
И точно, в пятницу полнеющий господин, похожий в своей турецкой кожаной куртке сразу на нескольких еврейских комиков, и его не лишенная приятности спутница лет не то тридцати, не то сорока, в легкой голубой куртке-пальто, поднимались в лифте Эйфелевой башни, ведя беседу о том, с какого уровня лучше виден город Париж. Господин в куртке, рассуждая, выкладывал, казалось бы, вполне банальные и очевидные аргументы, говоря, что если забраться очень высоко, то развернувшаяся панорама будет потрясающе широка, но детали на широкой панораме естественным образом покажутся мелкими, а если опуститься пониже, то обзор скукожится, зато даже каждую букву рекламы собачьего корма можно будет прочесть без труда. Не вполне понятно, почему именно собачья еда пришла на ум еврейскому комику. Его подруга согласно кивнула, укрывая от ветра голову белым пушистым шарфом. Было очевидно, что она не склонна без необходимости подвергать сомнениям рассуждения своего спутника, а прохладный ветер, видимо, отбил у нее желание интересоваться источниками его ассоциаций. Собачий корм так собачий корм...
Через час или чуть меньше эта пара, явно не терявшая времени зря, уже поднималась на борт прогулочного катера, отправлявшегося на обзорную прогулку по Сене, а на Эйфелевой башне не слишком высоко, но достаточно хорошо видное отовсюду развевалось сшитое, кажется, из гостиничных простыней полотнище. На одной простыне было написано красной краской: “Наши Императоры продают сионистам Большие Бомбы по тридцать сребреников штука”. На другой простыне была нарисована большая черная бомба. Посредине ее, наводя ужас, красовалась огромная белая буква “А”, которая, видимо, в целях экономии краски не была нарисована поверх черной бомбы, а образована наложением вырезанного из газеты бумажного трафарета на белую простыню. Хвостовое оперение бомбы создавало очень живую иллюзию ее свободного падения. Эта бомба сейчас непременно упадет на землю, где разгуливают нарядно или по-походному одетые люди, которые хотят подняться на Эйфелеву башню и вовсе не желают, чтобы на них падала большая черная бомба с белой буквой “А”.
Прогулочный катер плыл между близкими берегами. Скорость движения катера, подобранная организаторами экскурсии, и ракурс, под которым проплывал выставленный на берегах архитектурный соблазн, были так же совершенны, как и сам соблазн. Что это за мрачные башни, спросил господин в коричневой куртке экскурсовода, к группе которого он явно не принадлежал. Здесь содержалась перед казнью Мария-Антуанетта, с удивленным неодобрением в голосе, но все же ответил экскурсовод. Господин в коричневой куртке сочувственно кивнул. Холодный ветер вскоре согнал экскурсантов с верхней палубы катера в его застекленное чрево, за ними последовал и их инструктор. Когда подозрительная пара осталась одна наверху, не менее подозрительные действия стали совершаться на палубе. Мужчина доставал из сумки небольшие пластмассовые кораблики, вставлял в каждый из них в качестве мачты миниатюрный деревянный шампур для фальшивых шашлыков, которые можно готовить на кухне, кладя их на сковородку на любом этаже многоквартирного дома. Его спутница наживляла на мачту парус, который был не только парусом, но еще и листовкой, и осторожно выбрасывала кораблики в реку так, чтобы они не попали в пенные водяные валы, очень живые у самой кормы, но затихающие и расходящиеся вдали, будто там, поодаль, они сторонятся и опускают головы перед долженствующей вот-вот выйти из пучины особой королевской крови.
Расчет злоумышленников верен – никто не станет читать расклеенные по стенам или разбросанные по тротуарам дацзыбао, кораблики же спустя некоторое время будут выловлены детьми, и содержащиеся на “парусе” гнусные, нарочито несложные стишки будут прочитаны сначала самими детьми, а затем по памяти продекламированы ими родителям, знакомым и даже учительнице и одноклассникам в школе.
В этот же день на холме чуть пониже Секре-Кер сидел на траве, скрестив ноги, молодой человек почти атлетического сложения и вполне добродушного вида, явно не сочетавшегося с содержанием объяснений, которыми он снабжал обступившую его молодежь. Эти объяснения касались устройства и технологии изготовления самодельных ракет “касам”, которые, по словам добровольного лектора, вполне долетят отсюда до Элизейского Дворца, где засели тайные пособники сионистов, прикрывающие свои былые колониальные преступления якобы проснувшимся в них раскаянием. Цель этого фальшивого раскаяния, объяснял молодой человек, заключается в маскировке нового изощренного колониализма. Ведь это правда, проникновенно добавлял он, что парии из бывших колоний продолжают чистить сортиры своих вчерашних и нынешних господ. А чтобы отвлечь их от этого очевидного факта, изо всех сил стараются новые колониалисты посеять в чистых душах эксплуатируемых масс убеждение, будто они (это колонизаторы-то, ха-ха-ха!) денно и нощно пекутся об этих самых массах и об их угнетенных братьях в той части планеты, где отравляется благословенный воздух Средиземноморья зловонными испарениями некоего сионистского образования. Молодой человек не блистал красноречием, а потому и не растрачивал его, сосредотачивая внимание слушателей не на идеологических аспектах, которые слушателям и без него были близки и понятны, а на вопросах практических, толково и коротко разъясняя подробности технологии и баллистики. Его практицизм проявлялся и в том, как он пробегал порой оценивающим взглядом по лицам слушателей, выбирая еще одно перспективное, с его точки зрения, мужественное и вдохновенное лицо, к которому он обращался теперь с объяснениями чаще других.
Тем временем в Сент-Антуанском предместье другая пара, высокий сухопарый мужчина с несколько постным выражением лица и его приятель с одухотворенной внешностью профессионального революционера, также не теряла времени зря. Окружающим их слушателям они представились членами испанской организации борцов за право на возвращение мавров в Испанию. Часть прохожих, которая находила идею справедливой и актуальной, а также не была обременена различными обстоятельствами, требующими их немедленного присутствия в других местах, постепенно образовала небольшую толпу. Высокий испанец на весьма облегченном и спотыкающемся, а потому понятном окружающим английском, с математической обстоятельностью и точностью доказывал обступившим его слушателям, как непобедимы бывают вчерашние отверженные, когда бурлит единый необоримый поток борьбы за социальную справедливость и катит валы гнева третируемых и попираемых национальных меньшинств. Ему вторил революционер, чей горячий живой взгляд и страстная речь зажигали слушателей, зовя их не верить либеральным профессорам, прикидывающимся друзьями обездоленных. Прислушайтесь, кого они кусают в своих фальшивых речах, и вы поймете, кто им по-настоящему близок. Что общего у вас с этими лощеными господами, прикидывающимися вашими друзьями? – спрашивал он, все больше воодушевляясь. – Разве они живут среди вас, вместе с вами ходят наниматься на те грязные работы, на которых не увидишь ни их самих, ни их таких же фальшивых деточек, со школьной скамьи безбедно перебирающихся на скамьи Сорбонны, где они учатся осуждать ваших притеснителей, а затем будут стричь с вас же денежки за свои статейки в газетах о ваших непризнанных правах, попранном достоинстве, за вашу защиту в судах, куда ваши же братья потащат вас за мелкую кражу, за их угнанный автомобиль, за который защитники ваши уже получили страховку и купили другой автомобиль, подороже?
У этого оратора было, видимо, глубокое историческое мироощущение, потому что он не раз прерывал поток своей аргументации призывами возводить баррикады на улицах. И действительно, слушатели стали тащить мусорные баки, уличную мебель и зонты из кафе, приволокли отключенную и приготовленную для ремонта стиральную машину из прачечной, несколько старых дисплеев, не менее старых компьютеров, горизонтальных IBM-овских и тоже старых минитауэров, письменный стол из туристического агентства и доску с объявлениями о съеме и продаже квартир. Испанский революционер с живыми глазами с любовью производил сортировку строительного материала и периодически мечтательно поглядывал на вершину возводящейся баррикады.
Слухи о баррикадах в Сент-Антуанском предместье растеклись по городу. Вскоре сюда прибило и пару с Эйфелевой башни и прогулочного катера, и добродушного, с виду молодого, лет тридцати с небольшим, здоровяка со славянскими чертами лица, добровольца-энтузиаста касамостроения. Они, как показалось некоторым в толпе, вначале удивились друг другу, а затем обрадовались. Женщина взобралась на вершину баррикады, сорвала с себя голубую куртку и белый шарф. Стоя на ветру в голубых джинсах и белой кофточке, она размахивала шарфом и курткой. Пламенный революционер попросил высокого испанца прилечь на баррикаде у ног женщины, ракетного лектора с обрезком канализационной трубы, напоминающей заготовку для “касама”, встать ниже и правее, а сам с нескольких точек сделал фотографии, с довольным видом поглядывая на миниатюрный плоский экран цифрового фотоаппарата. “Эжен Б. Делакруа. Свобода, ведущая народ. Туда ему и дорога”, – бормотал он на незнакомом публике языке, который был принимаем ею за испанский. Личность в турецкой кожаной куртке, выглядевшая среднестатистическим нескольких еврейских комиков, держалась от толпы подальше, в позе этого джентльмена ощущалась настороженность, обе руки – в карманах куртки.
Несколькими часами позже эти пятеро с аппетитом обгладывали в самолете, совершавшем рейс по маршруту Париж - Тель-Авив, предложенные им на маленьких подносиках “чикенз”. На маленькие булочки можно было при желании уложить стружку масла из маленького пакета. Мужчины попросили для себя тоже маленькие бутылочки красного вина, а женщина пила апельсиновый сок. Закончить еду можно было маленьким пирожным и чашечкой кофе.
В это время подоспевшая полиция реквизировала на холме у Секре-Кер два готовых к употреблению “касама”. Сделать это ей удалось элегантно, без лишнего шума, так что сведения о ракетах не просочились в прессу и не сумели нанести ущерба туристической отрасли Острова Пингвинов. С меньшей элегантностью были разогнаны защитники баррикад в Сент-Антуанском предместье. Еще две недели они жгли автомобили в пригородах Парижа.