Я. открывает заседание, цитируя едкие строки “Любовниц”.

  –  Это не колками подтягиваются струны гитары, – комментирует он,– это натягивается тетива боевого лука. Цели обозначены, стрелы отравлены, пленных не брать! “Любовницы” – прелюдия, увертюра творчества писательницы, здесь ее амазонка впервые сбрасывает навязанное мужчинами тряпье с рюшами и воланами. Она называет настоящими именами все части своего тела и не стесняется провозгласить их назначение. Ее книги – не дамская проза с идиллией женской раздевалки, где холмы и треугольники не прячутся друг от друга.

   Б. согласен с Я. “Ах, Баронессе бы хоть часть подобной смелости”, – думает он.

  – Это не манифест феминизма, – утверждает Я., – это литература амазонок. Феминистки – лишенные вкуса варвары женского пола, состоящие из локтей и колючей проволоки, они разрушают культурную ткань жизни, ткавшуюся тысячелетиями.

  – И кто же такая амазонка? – допытывается Баронесса, улыбаясь мужским толкованиям женских идеологий и не желая мешать мужчинам разбираться в них, но пока не получает ответа.

  Признавая достоинства “Любовниц”, Кнессет Литературного Созыва соглашается с решением Нобелевского комитета о присуждении Елинек премии за “Пианистку”. Кнессет недолюбливает Нобелевский комитет, не в такой степени, как Организацию Объединенных Наций, но недолюбливает. Кнессет предпочел бы сам раздавать Нобелевские премии, если бы нашелся подходящий источник финансирования.

  Многоумный и оттого сухой А. предлагает поверить алгеброй великое произведение госпожи Е. Он предлагает интегральный показатель плотности текста.

  – Берем наугад любые три страницы из разных мест и подсчитываем в них следующие параметры... – говорит он.

  – Подсчитывать будут в Китае, так дешевле, – вмешивается Баронесса.

  Я. отказывается подсчитывать афоризмы и метафоры. Метафоры бывают тупые, а афоризмы плоские, говорит он. Считать нужно красивые повороты речи, неожиданные применения терминов, свежие идеи, пружины сюжета, интенсивность эмоций.

  – А благие порывы? – спрашивает Баронесса.

  – Благие порывы не имеют отношения к искусству. За благими порывами идите в синагогу, в церковь, хоть к самому черту, – отрезает Я.

  – И все это отнести к количеству слов на этих трех страницах, – развивает  А. математическую теорию плотности текста.

  – А кто будет определять, что красивости – это красивости, а пружины – пружины? – Баронесса, как всегда, возвращает высокие умы к скучным подробностям жизни.

  Конечно, такая задача по плечу только Кнессету Мудрейшего Созыва, отвечает Кнессет.

   Китайский счет возвращается неоплаченным, Кнессету и без него ясно – показатели романа зашкаливают, стрелка пробила корпус прибора, светящиеся цифры сначала показали все девятки, а затем и вообще ушли в минус.