– Вот мы говорим: Черчилль, конформизм, коллаборационизм, – сказал Я. – Удалось ли бы нацистскую Германию обезвредить одной только “полицейской операцией в Европе”, еще требуется доказать, а вот на Большевистскую Империю никто не нападал, кроме нацистов, конечно. И она через семьдесят лет сама рухнула. Так, может быть, правы конформисты и коллаборационисты? Лучше переждать?

  – После Отца Народов, может быть, и правы, – сказал Б., – а при нем и до него большевики могли бы по трубопроводу в Европу кровь гнать вместо нефти и газа.

  – Интервенция Европы в Большевистскую Россию тоже, скорее всего, захлебнулась бы в крови – слишком многим показалось тогда, что настало их время, – ответил Я.

  – Между прочим, – сказала вечно трезвая Баронесса, – если бы Америка воевала с Империей Зла, бомбы сыпались бы прямо на наши головы.

  Мысль о справедливой бомбе, по ошибке упавшей в колодец двора на Гороховой (в его детстве – Дзержинского), куда он входил, держа за руку младшую сестру, даже для решительного Б. мало переносима.

  – Но ведь они же, по сути, всегда были правы, – говорит он об Америке, но в голосе его недостает на сей раз его обычной задиристости.

  – И что же, – иронизирует Я., – единственное послание, которое может отправить в Большой Мир уважаемый Кнессет, – это что жизнь сложна и дьявол его знает, что с ней делать?

  Кнессет Зеленого Дивана, несколько запутавшийся в идеологии, решает, что неплохо бы ему проветриться. Кнессет набивается в одну машину, и А. выруливает на дорогу Иерусалим – Тель-Авив в направлении Тель-Авива, то есть в направлении моря.