Комната охраны в здании Залияна располагалась под цокольным этажом, за двумя запирающимися дверями. Каждый входящий неизбежно останавливался в тамбуре между ними, пока через панель из пуленепробиваемого стекла его не опознавал дежурный охранник. Посторонние лица, под которыми подразумевались любопытные, туристы, психопаты и разношерстный уличный сброд, могли попасть в эту комнату разве что с помощью мощного взрывного устройства.

— Нужны ли в самом деле такие уж крайние меры предосторожности? Это ведь не Форт-Нокс?

Мэтт Бойл хмуро посмотрел на Митчелла.

— В Нью-Йорке это необходимо, — сказал он. — Должно же быть хоть одно безопасное место. Никогда не знаешь, с чем доведется столкнуться.

Он повернулся и показал на несколько телеэкранов, заученно объясняя их назначение. Внутри находились телекамеры, следящие за погрузочной платформой, главным входом, вестибюлем, комнатой с оборудованием, лестничными пролетами, лифтами, пассажем с магазинами и несколькими коридорами.

Митчеллу с трудом удавалось настраивать себя на деловой лад, что было совершенно не свойственно ему. Он пытался сосредоточиться на пояснениях управляющего зданием, однако внимание отвлекала внешность этого человека. Его голова была как будто высечена из целого куска камня. Небольшие темные глазки выглядывали из-под бровей, протянувшихся сплошной линией от виска до виска. Уголки рта опускались вниз, к тяжелой нижней челюсти. Это лицо просто взывало о необходимости пластической операции.

Нет, решил Митчелл, здесь требуется нечто большее. Этому человеку следовало бы обратиться за помощью к каменотесам.

— Вот здесь у нас контрольный пожарный пульт, — продолжал Бойл. Несколько одетых в униформу охранников, находящихся в комнате, явно старались не попадаться ему на глаза. — Пожар — самая серьезная угроза. В здании установлена сотня уловителей дыма и термометров, причем каждый из них соединен с этим пультом. Если температура повышается, сразу вспыхивает лампочка.

Митчелл снова отвлекся, вспомнив о Кэрол Оуэнс. Интересно, каким образом ей удается быть одновременно такой деловой, элегантной и сексуальной. Он бы предпочел сейчас быть рядом с ней, чтобы разгадать эту загадку. А вместо этого он стоял с Мэттом Бойлом, который ему явно не симпатизировал.

— С помощью пожарного департамента, — затверженным тоном говорил Бойл, — мы готовим специалистов по борьбе с пожарами и другими критическими ситуациями. На каждом этаже дежурят девять человек. Например, если загорится даже корзина для бумаг, сразу же будет эвакуирован весь этаж, а также этажи сверху и снизу. Мы не допускаем никаких случайностей. На каждом этаже есть специальная сигнальная кнопка, а если она не работает, мы сможем предупредить людей через систему громкой связи, — он перешел к соседней контрольной панели. — А вот здесь вся техника контроля температур в помещении, влажности, состояния воздуха на восточной и западной сторонах каждого из этажей. На западной стороне, например, может нещадно палить солнце, а на восточной в это же время дует холодный ветер. Это чертовски мощная нагрузка на кондиционеры и отопительную систему, понимаете, что я имею в виду? Но мы с этим справляемся. Конечно, есть у нас такие нытики, которым никогда невозможно угодить. То им слишком жарко, то слишком холодно. Это может кого угодно свести с ума.

Митчелл заметил, что Бойл постоянно делает одно и то же движение: кончиками пальцев нервно теребит костяшки на другой руке, как бы стараясь выдернуть их. Создавалось впечатление, что он не знал, куда девать свои кулаки, если нет возможности сплющить какую-нибудь банку из-под пива или расколоть грецкий орех.

— Новейшая штука в технологии, — сказал Бойл, постукивая толстым пальцем по какой-то шкале. — Если это здание отклонится от вертикали, стрелка сойдет с нуля. Видите? Она точно на нуле.

— Интересно. А она отходит от нуля, когда здание колеблется?

— Не думаю, что она настолько чувствительна.

— Вы уверены, что она вообще работает?

— Вовсе не уверен. А как бы вы желали проверить это, опрокинув здание, что ли?

Митчелл улыбнулся на тот случай, если здесь подразумевалась острота. Бойл мгновение оценивающе смотрел на него, а потом снова повернулся к контрольной панели и хлопнул по шкале.

— А вот эта штука точно не работает, — сказал он. — Предполагалось, что она будет показывать скорость ветра на крыше. Я сам видел, как стрелка доходила до восьмидесяти и до девяноста. Во время шторма, когда вылетели те стекла, стрелка доползла вон до той отметки, а потом сломалась. Я выбрался на крышу, чтобы взглянуть на анемометр, знаете, такая штука с тремя ручками и чашечками на концах?

И он раскинул пошире руки, показывая, что этот прибор по размерам примерно с ящик для хлеба.

— Да, я в курсе, что такое анемометр.

— Ну, так вот он оказался вырванным с корнем, и его, черт побери, сдуло ветром аж к противоположной стенке. — Он окинул быстрым взглядом находящихся в комнате людей, которые стояли так, словно в любой момент были готовы отпрыгнуть в сторону. Они согласно закивали, а один из них заметил:

— Что уж говорить, ветреный выдался денек.

Бойл посмотрел на Митчелла.

— Да, он, черт побери, прав: было ветрено. Даже самые крепкие здания в мире не смогли бы выдержать такой ветер. Что-то должно было пострадать.

— И это оказались окна, — сказал Митчелл, — и анемометр. Значит, если я вас правильно понял, окна выпали скорее по воле Божьей, выразившейся в форме сильных порывов ветра, которых никто не ожидал, нежели, скажем, из-за плохого укрепления, так?

Уголки рта Бойла слегка приподнялись.

— В этом нет никакого сомнения.

— Возможно, вы и правы. Давайте-ка взглянем на эти окна… то есть на то, что от них осталось.

60-й этаж напоминал место распродажи подержанной мебели. Стулья, шкафы для документов, столы, переборки и конторки сдвинули в центр, освободив все пространство у окон, чтобы облегчить работу исследователей. Служащим, вполголоса объяснял Митчеллу Бойл, не разрешат вернуться обратно на этот этаж до тех пор, пока городское строительное управление не удостоверится, что оставшиеся окна прочно закреплены и во всех отношениях соответствуют кодексу. Окна, откуда выпали стекла, — три с западной стороны и два с восточной — были занавешены, а с наружной стороны закрыты фанерными щитами. Митчелл насчитал двенадцать человек, занятых разного рода работой, а Бойл пояснил, что это представители городского управления, властей штата, федерального правительства, производителя стекла, специального подрядчика, который занимался монтировкой всей облицовки здания, и производителя металлических рам. Хотя осколки стекла давно убрали, сделанные мелом отметки на полу показывали, куда упали самые большие куски. Двое мужчин с рулеткой измеряли расстояние между этими меловыми отметками и внешней стеной. Какой-то мужчина двумя фотокамерами делал снимки. Одна камера предназначалась для съемки общих, а другая крупных планов. В одном месте фанерный щит сдвинули в сторону, и какой-то специалист снимал отпечаток с разорванного куска металла с помощью силиконовой мастики. Два человека с карандашами в руках сидели за столом, изучая подшивку документов. Разговоров почти не слышалось: в среде инженеров-исследователей считалось дурным тоном сравнивать свои выводы или оказывать друг другу какую-нибудь значительную помощь. С какой стати помогать людям, с которыми, возможно, тебе придется потом соперничать в суде? Пускай уж каждый раскапывает для себя факты и делает свои собственные выводы.

Митчелл сказал Бойлу, что он пробудет на этом этаже всего несколько минут. Во время своего первого посещения он просто хотел получить общие впечатления. В течение пяти минут он внимательно разглядывал верхнюю, нижнюю и боковые рамы одного из окон с выпавшим стеклом. На западной стороне часть подвесного потолка была содрана лопнувшим стеклом, отчего обнажилось межэтажное пространство, где располагалась система подсветки, и Митчелл взобрался на стол, чтобы получше разглядеть это место. Он достал линейку, чтобы проверить глубину сморщивания металлической облицовки.

В лифте оказалось частично сорванным половое покрытие, под которым было видно сильно исцарапанную и выдолбленную бетонную поверхность. Опустившись на колено, Митчелл вставил кончик отвертки в небольшую трещину. Действуя ею как клином, он отломил маленький кусочек бетона, который внимательно осмотрел через карманную лупу и положил обратно.

Вместе с Бойлом, не отходившим от него ни на шаг, Митчелл вышел на лестничный пролет и окинул беглым взглядом голые бетонные стены, высматривая трещины. Он заметил несколько диагональных линий не шире волоска и длиной в несколько футов. Кто-то обвел их мелом. Трудно было сразу же определить, появились эти линии вследствие усадки бетона во время строительства или же вызваны внешней нагрузкой. Он спросил Бойла, нет ли в здании других трещин, в особенности таких, куда можно было бы засунуть лезвие ножа.

— Мне ничего подобного не известно, — ответил тот после короткого замешательства.

— А в фундаменте?

Бойл отрицательно покачал головой.

— А где я смог бы осмотреть обшивку опорных конструкций или верхушки свай?

И снова Бойл задержался с ответом.

— Это невозможно. Все закрыто стенами и полом.

— Не просил ли кто-нибудь из инженеров взломать стену или пол, чтобы изучить состояние фундамента?

— Нет. А почему их это должно интересовать?

— Ну, может быть, просто удостовериться, что там все основательно. И вот еще что: эта система освещения возле кабинетов. Должно быть гофрированное покрытие глубиной дюйма в три с огнеупорным напылением, а не складки в пару дюймов без всякой огнеупорной защиты. Да и бетон, как мне кажется, изготовлен из какой-то облегченной смеси. Я не ошибся?

Бойл смотрел на него спокойно.

— У вас, должно быть, оказался один из ранних проектов. Конструкцию пола потом изменили. Легкий бетон на двухдюймовом настиле не должен иметь огнеупорной защиты. Загляните в кодекс.

— Понятно. Это уменьшает постоянную нагрузку, да? По меньшей мере на три-четыре фунта на квадратный фут. Готов биться об заклад, что вы сэкономили уйму строительной стали, поменяв пол на более легкий.

— Мы использовали меньше стали, чем в башне Гарнера на той стороне улицы, у которой этажное пространство больше.

— Это изменение сделали уже после того, как был уложен фундамент?

Бойл кивнул. Митчелл сделал несколько пометок в записной книжке.

— Скажите, а вы не обратили внимания на то, что мне легко удалось отковырнуть кусочек от бетонной плиты? — Никакой реакции Бойла на это не последовало. — В смеси, наверное, цемента намного меньше, чем положено, вам не кажется?

— А какое это все имеет отношение к окнам?

— Вполне возможно, что никакого, — согласился Митчелл.

В 12.37, строго по расписанию, двигавшийся на юг по 8-й авеню поезд подземки выполз на станцию «50-я улица», чтобы потом направиться дальше, к Центру всемирной торговли в нижнем Манхэттене. Машинист Мануэль Роза взглянул на свои карманные часы. Поездка от 168-й улицы к Вашингтонским холмам заняла девятнадцать минут. Не было никакой возможности точно придерживаться расписания в утренние часы «пик», когда в каждый вагон набивалось более сотни пассажиров, но, если он не транжирил понапрасну времени и внимательно следил за скоростью, ему обычно удавалось снова войти в расписание к десяти или одиннадцати часам утра, что являлось предметом его гордости. Он быстро взглянул на боковое зеркало и задержал взгляд на входящих и выходящих пассажирах. Этот ритуальный танец он видел тысячи раз: руки, ноги и разноцветные одежды, выкатывавшиеся из поезда, встречались с идентичным потоком, двигавшимся в противоположном направлении. Спустя секунд десять край платформы опустел. Проводник в середине поезда закрыл двери и дал два гудка. Поезд слегка вздрогнул и, набирая скорость, покатился к черному отверстию в конце станции. Огни платформы уносились назад все быстрее и быстрее.

— Следующая остановка «42-я улица», — объявил проводник.

Поезд нырнул в темноту туннеля, со скрипом и завыванием набирая скорость. Параллельные рельсы уходили далеко вперед, их серебристые ленты отражали тусклое свечение передних прожекторов. В прошлый уик-энд Роза возил свое семейство на водные аттракционы в Куинз. Его детишки визжали от счастья, вылетая пузом вниз на резиновом матрасе из этих изогнутых труб прямо в воду. Он и сам нашел развлечение забавным и, кстати, не слишком-то отличающимся от его работы. Для него эта поездка была чем-то вроде выходного, проведенного за привычным делом. Толкая дроссель вперед, пока тот не достиг верхнего уровня, Роза на мгновение испытал радостное возбуждение, такое же, как на водных аттракционах.

Двое мужчин отошли подальше от оглушительно дребезжащего пневматического отбойного молотка туда, где они смогли бы разговаривать, не крича в ухо друг другу.

— Я верно расслышал, что ты велел им долбить вниз на двенадцать футов? Мне кажется, что шесть — это предел.

Чет Кризек, который был пониже своего собеседника, хрипло захихикал.

— Я разве учу тебя, как надо нагружать грузовики? Так что не учи меня взрывать.

— Очень не хочется, чтобы твоя долбилка попала куда-нибудь не туда. Ты же знаешь правила. Никаких взрывов на расстоянии двадцати пяти футов от туннеля подземки, никаких глубинных котлованов вблизи улиц, никаких взрывов в дневные смены и в обеденный перерыв.

— Смотри, мы уже почти на дне. Еще разок — и все дела. Никто и не узнает об этой разнице.

— Черта с два, не узнает! От твоего взрыва могут вылететь тысячи окон. Ларри никогда не разрешил бы тебе подобное.

— А откуда он узнает? Ты что же, собираешься рассказать ему?

— Кто, я?! С какой стати я стану ему рассказывать? Мое дело — руководить земляными работами. Бригадир взрывников — ты. Это же у тебя есть удостоверение пожарного департамента. Я тебя даже и знать-то не знаю и даже не разговариваю сейчас с тобой. Думаю, что сейчас я лежу себе дома и болею.

— Мне нравится твоя позиция, — снова усмехнулся Чет. Он снял с головы каску и рукавом рубашки вытер пыль и пот со лба.

— Посмотри-ка на этих мойщиков окон на здании Залияна, — сказал высокий мужчина, тыча пальцем в небеса. — Они на высоте шестидесяти этажей над улицей и, должно быть, считают, что находятся в безопасности. Когда ты взорвешь свой заряд, им покажется, что началось землетрясение.

Чет запрокинул голову и, щурясь, посмотрел на узкую платформу, свесившуюся с залияновской крыши.

— Как это они могут там работать? У меня от одного взгляда на них голова кружится.

В конце дня расстояние в десяток кварталов от здания Залияна до компании «Пан-Америкэн» пешеход преодолевал точно с такой же скоростью, как и такси. Кроме того, идя пешком, Митчелл мог погрузиться в людскую реку, а именно она определяла для него все своеобразие Нью-Йорка. Что за удивительное смешение всего на свете! Люди самых разных цветов кожи, верований, национальностей, любого роста, комплекции и возраста, эффектные и невзрачные, вызывающие и скромные, одетые с иголочки и в лохмотья, двигались плечом к плечу по тротуарам в каком-то бесконечном потоке. Митчелл бывал почти во всех крупных городах страны, но нигде не видел ничего хотя бы отдаленно похожего на энергию и насыщенность уличной жизни Манхэттена. В некотором отношении Сан-Франциско считался Нью-Йорком в миниатюре, но при сравнении выглядел каким-то жиденьким супчиком, ну а Денвер вообще казался мавзолеем. Интересно, оправдано ли его неясное ощущение опасности, которое он всегда испытывает в Нью-Йорке? Конечно, здесь существовала преступность, но она была поделена на столько миллионов людей, что Митчелл находился, возможно, в такой же безопасности, в какой он был бы в отдаленных кварталах Блумингтона… но при этом чувствовал себя чертовски бодрым и веселым. Да, шагая настолько широким и решительным шагом, насколько это возможно в такой толчее, он определенно ощущал прилив веселого возбуждения. И не случайно! Ему предстоял обед с женщиной не только умной и интересной, но и красивой. Давно с ним не случалось ничего подобного. Правда, то, что он успел разузнать о здании Залияна, несколько портило радужное настроение, но сегодня вечером он собирался оттеснить мысли о работе куда-нибудь на задний план и полностью наслаждаться жизнью. А утром он посмотрит, складываются ли найденные факты в какую-нибудь систему.

Дожидаясь зеленого света, он вдруг подумал, а не послать ли к черту кафетерий при Объединенном строительном центре и не закусить ли где-нибудь на тротуаре, у перекрестка 50-й улицы и Мэдисон-авеню? При таком разнообразии этих тележек на колесах они с Кэрол могли бы очень мило пообедать кремовыми батончиками, отличной франкфуртской говядиной и сосисками, яичным кремом, поджаренными орешками, яичным рулетом, жареной морской капустой, мороженым «Хорошее настроение», гамбургерами, глазированными хлебцами и свежайшими охлажденными фруктами. А в качестве послеобеденного развлечения понаблюдать, как вон та девушка в кожаном костюмчике продает надувные игрушки или как вон тот ловкач дурачит туристов игрой в три скорлупки.

— В шахматы поиграть не желаете?

Да, они могли бы еще и поиграть в шахматы. Немолодой негр в куртке-дубленке стоял позади высокого стола с тремя шахматными досками. Фигуры уже были расставлены, и у каждой доски стояли часы с двумя циферблатами. Негр улыбнулся и повторил свое приглашение.

— Извините, — сказал Митчелл, — я не играл уже много лет, и у меня всего десять минут.

— Отлично. Воспользуемся часами. У вас будет пять минут, у меня две. И у вас как минимум останется еще три минуты.

Митчелл повернулся и посмотрел на стол.

— Во что это мне обойдется, не считая моего чувства собственного достоинства?

— Если вы выиграете, то ни во что. Если я выиграю, в два доллара. Вы можете играть белыми.

— Дороговато! Ладно, одна игра. Я хочу посмотреть, не блефуете ли вы.

Митчелл изо всех сил сосредоточился, уделяя каждому ходу по пятнадцать — двадцать секунд. Ему удалось отключиться от уличного шума и толчеи, от пристальных взглядов нескольких зевак. Не сумел он отключиться только от черных фигурок, которые вскоре, как ножи, врезались в позицию его короля. Независимо от того, какой ход он придумывал, негр отвечал мгновенно, словно просто повторял заученную последовательность ходов. В промежутках между ними он не обращал внимания на доску, а наблюдал за двигавшейся мимо гуляющей публикой, не забывая приглашать вероятных клиентов подойти к одной из двух оставшихся досок. Митчелл отказался от попыток выиграть пешку на ферзевой стороне и оттянул свои фигуры назад, чтобы защитить короля, который был опасно открыт после потери коня. И как раз в тот момент, когда Митчеллу показалось, что он, возможно, сумеет отразить атаку черных и завязать свою собственную, крошечный красный флажок на его часах упал.

— Время истекло. Вы проиграли.

Митчелл взглянул на часы. Он полностью использовал свои пять минут, а его противник — не более чем полминуты. Митчелл кивнул и протянул негру две долларовые бумажки.

— Я думал, что еще минута и мне удастся спастись.

— У вас не было этой минуты, — ответил негр, заново расставляя фигуры. — Вам не следует настолько углубляться в детали, вы перестаете видеть общую картину.

— Это история всей моей жизни, — рассмеялся Митчелл. — Не стоило тратить два бакса, чтобы выяснить это. — Он помахал на прощанье рукой и пошел прочь. Пока, чемпион! Приятной игры.

— Пока, растратчик.