— А-а-а!!! Торк!!! Торк пришёл! А-а-а!

Из-за печки появились широко раззявленный рот и пара таких же глаз. Всё это истошно вопило. Я как-то даже испугался. Потом сообразил — баба орёт. Точно, одна из пленниц, которых я видел от окна, опознала Чарджи. А он среди здешнего дамского населения — фигура известная. Говорят, здешние девки и бабы помоложе специально в Рябиновку приходили, чтоб хоть одним глазком на такую красоту посмотреть.

— Он же весь такой… Как гляну — аж коленки слабнут. Да ещё и ханыч.

Ну вот и пригодилось — для опознания избавителя.

Бой кончился, а дело — нет. Подведение итогов, разбор полётов, оценка потерь… Здесь, на «Святой Руси», значительная часть боестолкновений имеет целью не сколько уничтожение живой силы противника, сколько захват его имущества. И превращение в имущество его самого. Сбор трофеев, упаковка пленных, добивание раненых… Зачистка, приборка, приёмка… «Война сама себе кормит». Трофеи здесь — первейший «корм». Я — не против, грабёж с порабощением — здесь это не стыдно, это признак удачливости, благоволение божье. Только у меня, с моим «гумнонизмом» чуть другие приоритеты. То же самое, но чуть в другом порядке.

— Ивашко, что с людьми? Все целы?

— Сухан — надо бы кольчугу снять. Били в него сильно. Троих положил. Одного — на копьё насадил, одному в спину метнул. А ещё одного — на его же нож. Пересилил. Чарджи… — видишь, хромает. То ли спрыгнул неудачно, то ли ударили. Кровь на сапоге — не его. Я спрашивал. Двоих положил. Одного — саблей, во второго — нож кинул. Чимахай разок ударил. Не, бил-то он много. Но всё по одному. Который под его мельницу попал. Щепы, что ль, хотел наделать? Двоих я зарубил. С ножами-то против сабли… Дурни. Ручки тянуть надумали. Да они ещё и выпившие здорово. И со света выйдя — в темноте-то ещё не пригляделись. Вовремя ты кинулся. Как все вышли, но в темени ещё не обвыклись. А последнего, не поверишь, Хохрякович прибежал. Я-то злодея только вязать собрался. И тут этот… топором — хрясь… И расспросить-то теперь некого.

Чудеса. Рукопашный бой моего… ополчения с профессионалами закончился в «сухую». В нашу пользу. Так не бывает. Нет, жизнь, всё-таки, зебра, а не конь вороной. А я отделался лёгким испугом. Мда… Если это лёгкий, то от средней тяжести я просто помру. Стоп.

— Ивашко, где десятый? Их за столом десять было.

— Ё! Убёг. Вот гадость-то. Темно. Вроде, все лежали. Затаился гад. Так, парни, пошли последнего искать.

— Не надо искать. Вот он. Бегать — здоров. А вот биться — слабоват.

Ноготок втащил в помещение пленного. Со связанными и вывернутыми за спину руками, с разбитым в кровь лицом, в разорванном на боку блузоне, и в полностью мокрой и грязной юбке. От пинка пленник полетел вперёд головой и, ударившись о стол, сполз на пол. Один из кубков, стоявших на столе, свалился. Из него, позвякивая, выкатилось несколько золотых монет, и упали на землю.

— Ты чего делаешь, гадина недобитая! Ты чего злато наше на землю мечешь! Ах ты, мерзость поганая!

О! И Николай появился. Значит, бой и вправду кончился. Стадия вторая — уменьшение энтропии мироздания. В смысле — сортировка и упаковка хабара. Не буду мешать профессионалам. Стыдно сказать — и не могу. Отходняк колотит.

Я нашёл удобное место у стенки, привалился к сложенным щитам битых разбойничков и просто отходил от пережитого. Выпить бы. Но здешняя бражка или пиво… А нормальных «наркомовских»… До Ивана Грозного с его водкой для опричников — четыре века. Не, столько не вытерплю, надо самому… спрогрессировать.

Ивашко довольно быстро организовал народ. Николай, отгоняя всех от стола, начал вдумчиво ссыпать драгметаллы в кожаные торбы, попутно сортирую их на три группы. Откуда у него эта тара? А, впрочем, он на то и профи, чтобы иметь всё необходимое с собой. Чарджи аккуратно отодвинулся от опознавшей его селянки, и присел возле пленного. Спрашивает его о чём-то негромко да поглядывает на Ноготка. Тот нашёл какой-то железный прут и старательно разогревает его в печке. Звягу с «горнистом» Ивашко выгнал на улицу, под дождь — обдирать мертвяков.

— А чё Звяга? Как чё — так Звяга…

— Цыц! Не сумели вражьей крови пролить — так хоть поплещетесь.

Селянка увидела эту кучу блестяшек на столе и не может глаз оторвать. И Чарджи ей уже не интересен, и товарка битая, которая чуть дышит… Ну, Ванюша, давай работать. Ты хоть и не «Герболайф» толкаешь, но принцип тот же: с аборигенами надо разговаривать.

— Тебя как звать?

Ноль внимания, фунт презрения. Выпученные глаза, раскрытый рот, намертво сжатые перед грудью кулаки. Рывок за плечо. Глаза от кучки на столе не отводит, на меня не реагирует, в акустике — сплошной «белый шум»:

— А? Чего? А это чё?

— Рассказывай. Как дело было.

Бессвязный, непрерывно понукаемый рассказ. Если это можно назвать рассказом. Односложные ответы в сторону ссыпаемого в торбы серебра. «А… Ну… Да…. Не…». Произносится в произвольном порядке, повторение одного и того же вопроса позволяет получить всё множество заложенных в систему ответов.

Полный пролёт. Опрос очевидцев окончился провалом. Таким же очевидным, как и эта… очевидка. Может, побить её? Как-то стилистически неверно. Как-то стыдновато… То мы избавители-освободители. А то мордо-набиватели и к стенке-приставлятели. Как Советская Армия в странах народной демократии.

Хохрякович, умывший и перевязывавший, по команде Ивашки, вторую, битую, но ещё живую и уже начавшую стонать, пострадавшую, начал дёргаться.

— Парень, ты закончил? Берите вдвоём с этой… говоруньей — битую и отведите на её подворье. Накройте чем-нибудь, чтоб не промокла. И ещё. Сбегай, позови Хрыся, ну, отец Потанин. И тут рядом — Всерадов дом. Он холоп мой. Пусть оба спешно идут сюда.

— Эта… Оружные?

— Эта-эта… На кой чёрт мне оружные смерды после боя? Сами пусть придут.

Николай закончил упаковку «захоронки». Хоть глаза мне перестало мозолить этим блеском. А главное — остальным. Перестали постоянно оборачиваться и замирать, как перед телевизором с интересной передачей.

Бывает: идёт человек по делу, в туалет, например, и вдруг замирает посреди комнаты.

— Ты чего?

— Так вон, по телеку Гондурас показывают. Вот счас досмотрю и пойду.

Стоит такой ценитель «гондурасов» у порога и приплясывает. Ушами и глазами — в телевизоре, остальной… физиологией — в другом месте… Ждёт — а вдруг чего интересного скажут. Иди уже, а то… «обгондурасишься» — стыдно будет.

Чимахай осторожно сортировал и упаковывал оружие. Наверняка получит втык. И от Ивашки, и от Николая. За проявленную инициативу, за неправильную упаковку. «А кто тебе вообще разрешил трогать?». Но «железный дровосек» углядел боевые топоры. Очень интересной конфигурации. Не похожи ни на норманнские, ни на, например, томагавки гуронов. Хотя используются и для метания. И щиты своеобразные — прямоугольные, с выступающим снизу носиком, из трёх досок. Средняя — выдвинута, положена внахлёст на боковые.

Заявился Звяга, приволок кучу тряпья, снятого с убитых. Кинул в угол. Всё в крови. Нет, так дело не пойдёт. Мокрые тряпки — на забор под дождь. Пусть промываются. Чистые — на стены изнутри — пусть сохнут. А то тут и так…

Дышать — только ртом. Острый запах крови в натопленном помещении. От убитой женщины у стенки, от убитого юноши под столом. Интересно, а чего там под столом Николай копается? И чего это у него такие испуганные глаза? Суму дорожную одного из этих взял и снова под стол полез. Что же ты так трясёшься, Николашка? Будто смерть свою под столом встретил. Смерть, конечно, не девушка — повстречались да разбежались. Но варианты — возможны. Ну, вылезай, иди сюда. Поглядим-послушаем.

Николай воровато озирался, пытаясь одновременно то прижать сумку к груди, словно спрятав её от посторонних взглядов, то наоборот, отодвинуться от неё будто не он её несёт, а она — сама, «так, случайно мимо проходила».

— Господине, беда… Звяга, ты чего тут столбом стоишь? У тебя всего делов есть — задницу у печки греть? Иди — там, на дворе ещё осталось.

— Постой. Там, во дворе, ещё покойники есть. Бабы. Всех битых положить рядком перед воротами. С одной стороны — пришлые, с другой — местные. На местных, на ком есть, оставить рубахи. И лица тряпьём прикрыть — дождь мёртвым глаза заливает. Кресты, колты, кольца, серьги… — снять. Николаю отдашь. С пришлых снять всё. До кожи. Кожу… — оставить. Чимахай, помоги Звяге: эту покойницу — тоже туда. Давайте быстренько. Ну, Николай, что за беда?

— Вот.

Он подсунул мне под нос тряпичную суму одного из литваков. Внутри была небольшая кожаная красная сумка. Зашнурована, концы шнурков вставлены в деревяшку. Что-то я такое слышал… А, так в Новгороде и вообще по Северу упаковывали собранную дань.

Замок «святорусский», древненовгородский, деревянный, одноразовый. Мешок завязывается шнуром, концы шнурка вставляются в продольный канал цилиндрической деревяшки длиной сантиметров 8 и толщиной — 5. В середине деревяшки пробивается второй канал, поперечный, до первого, продольного. Концы шнурка выпускаются наружу через поперечный канал и завязываются. Теперь узел пропихивается внутрь, забивается деревянной же пробкой, которая срезается заподлицо. Открыть такую упаковку можно только срезав шнур или распоров саму тару. Развязал-вынул-завязал — не получиться. Этот конкретно замок делали не торопясь — на деревяшке нет коры. Некоторые новгородские замки так и остались для потомков — не ошкуренными.

— Ну и что?

— Ох, господь вседержитель! Спаси и помилуй! Ты чего? Ты не понял?

Николай, тревожно оглядываясь, шепчет мне на ухо:

— Княжий гонец.

— И чего?

Николая аж трясти начинает. Потом, крепко сцепив руки, потряся ими для восстановления непонятно чем нарушенного душевного равновесия, он тихо сообщает:

— Розыск будет. Сиё есть смерть. Я этого не видал, в руки не брал. А тебе… Христом-богом заклинаю… Никому. Ни показывать, ни рассказывать. Даже из наших. Никому. Сжечь тайно.

И широко креститься.

— А ободрать-то его можно?

Николай начинает отрицательное движение головой, потом останавливается и в удивлении смотрит под стол.

— ЧуднО, однако. Одежонка на нем простая, купеческая. А сумка… Вот же, господи помилуй, новая напасть…

— Ладно. Обдери до кожи. Чтоб ничего не осталось. А личико мы ему тряпкой прикроем. Так и закопаем. А там — видно будет.

Ловлю взгляд Ивашки. Зовут на допрос пленного.

А также — собирали хабар, грабили мёртвых, дорезали раненых… И — пытали пленных.

Криков не было, но запах горелого мяса… После манипуляций Ноготка…

— Ну и как?

— Молчит, морда поганская.

— Ну и ладно. Ивашко, вы бы с Чарджи с оружием разобрались. Да вон ещё Звяга принёс пояса с кинжалами.

Ивашко с Чарджи и Николаем перебираются к ряду узлов вдоль стены. На узлах — мечи, щиты, топоры. Оружие — воинам, остальное — Николашке. Не худо покойнички прибарахлилсь — узлы не пустые.

А я пересаживаюсь ближе к потенциальному источнику информации. Ноготок задумчиво крутит раскалённый в печи железные прут. Вопросительно посматривает меня: ну, боярич, какую ещё хитрую пытку придумаешь? Ты же обещал, что с тобой — палачу интересно будет.

У литвака — расширенные на всю радужницу зрачки. Так проверяли вменяемость Камо в Берлинской психбольнице при российском запросе об экстрадиции. Реакция на боль есть. Вменяем. Но очень упрям. Пена в уголках рта, капли пота на лбу.

— Русский язык понимаешь?

Молчит. И чего с ним делать? Последний живой «родник информации» не желает «рожать».

«Играем гестапо»? Как же они работали-то? Помню, что девушек из «Молодой гвардии» сажали на раскалённую печь верхом. Ещё картина — «Допрос партизана». Прусского? В середине «Святой Руси»? Опять сплошной сюрреализм. Как-то… стыдно мне, что ли… Как-то я вроде не на той стороне себя чувствую. А на какой? На той, где эти придурки, которые с малых детей кожу живьём снимают?

Стоп, эмоции — побоку. С чего начинается стандартный допрос подпольщика в стандартном советском фильме? — С умывания. Если только он не Штирлиц.

Иду к столу, беру кружку. Что-то там ещё есть на дне. Прусс отворачивается, но я, ухватив за косичку, запрокидываю ему голову и лью бражку на лицо. Половина попадает в глаза, в ноздри, в рот. Остальное мимо. Ну, хоть рот открыл. Теперь он им тяжело дышит. Уже прогресс — со сцепленными зубами не разговаривают. «Ванька спрогрессировал — мурло открыло хайло».

Все много раз слышали интернациональную мудрость: «деньги идут к деньгам». У разных народов на этот счёт есть куча вариантов и дополнений: «деньги женятся на деньгах», «тугрик — тугрика найдёт, тугрик — тугрика поймёт». И нет ни одной народной мудрости на тему: «информация идёт к информации». А ведь это ещё более жёсткое правило. Бедняк может найти мешок золота и воспользоваться им, неуч таблицу интегралов — никогда. То есть — найти-то он может. А дальше?

Чтобы задать вопрос нужно знать ответ. Хотя бы в «попугаях».

— Сколько отсюда до Луны?

— Два суворовских перехода.

Ну, если в этих «попугаях», то, может быть, и правда. Но, явно, не 384 467 км. Поскольку про «попугаев» из породы «км» — ещё никто не информирован.

Как задать вопрос, чтобы получить ответ? Причём такой, который я правильно пойму? Нужно хоть что-то знать про «ответчика». Ну и что я знаю про этих «зембов»? Которые, вроде бы пруссы, хотя такого народа нет, и вроде бы балты, хотя и это тоже не народ.

«Битая голядина», боевой волхв, которого я притащил из Велесова святилища, кое-что мне рассказывал об их богах. Этот явно не из голяди. Какое-то другое племя. Но боги у славян и у балтов очень похожи. И по обрядам, и даже по именам. И — по суевериям. Проверяем гипотезу о подобии религиозного идиотизма у родственных народов.

Я вытаскиваю из-за пазухи шнурок с костью. И сразу у стены движение — сидевший на корточках в стороне Сухан немедленно поднимается на ноги и неотрывно смотрит. Присматривает за целостностью своей души. А этот?

— Знаешь что это?

Молчит. Напряжённо разглядывает. Потом начинает скалиться. И говорить!

— Ха! Сопливый червяк! Ты хочешь меня испугать костями Велниса? Перкунас поразил твоего хвостатого овечьего вора молниями! Витинг Фалет из рода Витавоев из народа Самбиев не боится ни костей, ни хвостов. Великий Криве-Кривайто будет молиться за меня под священным дубом. Мои родичи поднимут чаши за мою доблесть! Ты ничего не услышишь от меня! Ты ничего не можешь сделать со мной! Я не боюсь смерти, я не боюсь боли! Дайте мне меч, трусы, и я умру с честью! Ха!

Во как! Пафосно. Но — сработало. Экспериментальная проверка гипотезы показала: по сравнительному божественному маразму соседствующих народов наблюдается подобие, но отсутствует эквивалентность. Перкунас, насколько я помню — это балтский вариант нашего Перуна и германского Тора. Воин, громовержец, простофиля и пьяница. Самбы или зембы — одно из главных племён пруссов. «Криве-Кривайто» — титул тамошнего верховного жреца. Какой-то вариант папы римского из ихнего туземного болота.

Что же хорошенького я могу вспомнить про этот народ, полностью исчезнувший, но наградивший своим именем своих завоевателей?

Там же столько всего наворочено. В угоду политическим веяниям разных эпох и противоположных направлений. Стремление сделать из музы Клио — Истории — послушную шлюху — распространено среди правителей всех времён и народов не менее широко, чем стремление сделать красивую женщину — «своей» — среди мужчин. Причём на неё «западают» даже законченные импотенты, уже успокоившиеся по всем остальным направлениям.

Придётся покопаться на собственной свалке. «Врут — все. Но сравнивая разные лжи — можно узнать правду».

Прежде всего — народ степной. «Более всего ценят они резвых лошадей». «Их знатные люди пьют кумыс и кровь своих коней. Отчего становятся как бы пьяными. Простолюдины же и рабы их пьют мёд». Но — юбки? В юбках на конях не поездишь. Это, скорее галльская одежда. Шотландцы, например. Остальные европейские народы носили разновидности туник. И странное, всеми давно замеченное созвучие названий «руссов» и «пруссов». Ломоносов на этом строил свою гипотезу происхождения руси от пруссов. Созвучие не только в названиях народов. Старое названия нижнего течения Немана — Рус. Такие же названия сохранились в Южном Приильменьи. Немецкая историография всегда выводила название «пруссы» вот от этого названия части реки.

Ну-ка, быстренько напрягаем свои попаданские мозги, пока следующие придурки топорами их на дождь не выкинули — как бы вторая лодочка с такими «топорными юбочниками» не подвалила. И решим, между делом, историко-этнографически-политическую задачку, которая несколько веков куче историков спать не давала. Или наоборот — давала. Мягко спать и сытно есть.

Итак, жили-были готы. И вдруг обнаружили, что живут они на рельсах, которые называются «река Днепр». И по этим рельсам уже идёт поезд под названием «гунны».

А гудок этого паровоза слыхать от самого Дона. Там в очередной раз режут аланов и сарматов. И все побежали. Кто-то на юг, кто — юго-запад, а кто-то — тоже на запад, но — на северный.

Некоторые, самые умные, выгребали вверх по Днепру до упора. Упор называется: «ход в Западную Двину». За ней — местные лесные жители, по жизни не видавшие в этих чащах нормального солнца. Туземцы обозвали пришельцев за въевшийся степной загар черножо…ми. Нет — просто «копчёными». Русс. Русь сильно изначальная. Что эта «русь» в отместку за обидное прозвище сделала с туземцами… Ну, назовём это вежливо — этногенезом.

А другая группа соскочила раньше. Попыталась. Наверное — на Припяти. И с ужасом обнаружила, что паровоз тоже прыгает вслед за ними.

«Едет по Транссибу поезд. Вдруг спрыгивает с рельс, несётся полным ходом, виляя вагонами, по тайге. Потом вернулся к путям и поехал дальше. Пассажиры в волнении бегут к машинисту:

— Что случилось? Что это было?

— Дык вот. Смотрю — на рельсах негр стоит…

— Ну и чего? Давил бы…

— Так прежде чем давить — догнать надо. Вот, пока догнал…»

Гунны пытались догнать и «задавить». Готы упорно не хотели изображать «негра» на пути следования гуннского «паровоза» и быстренько свалили с магистрали в сторону. Самосплавом по Неману.

«Прусская хроника», составленная в начале 16 века монахом Симоном Грунау, опиравшимся на несохранившиеся рукописи первого прусского епископа Христиана (начало 13 века), записавшего, в свою очередь, прусские исторические предания, сообщает об этом «железнодорожном инциденте» следующее:

«Брутен и его брат Видевут с их родней сели на плоты и поплыли по Хроне (р. Неман), воде Хайлибо (Калининградский залив)… и нашли в Ульмигании неведомый народ. У него сделали они остановку и строили там на свой лад замки и деревни, используя иногда силу, иногда — хитрость, а иногда — дружелюбие… и нашли они мед и делали из него напиток, ибо ранее они пили лишь молоко…».

Манёвр удался — гуннский «паровоз» не догнал готского «негра». Мазурские болота — места гиблые, кто за них ушёл — не догонишь. Конница гуннов там — только похоронить. А их дальнобойные асимметричные луки в лесных чащобах… за ветки хорошо цепляться.

В 521 г. Брутен и Видевут созвали мудрых и спросили их, кому быть властителем. Все указали на старшего из братьев — на Брутена. Но тот отказался от власти в пользу брата, желая служить богам. После коронации Видевут объявил Брутена высшим владыкой («второй после богов повелитель») — верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога. Брутен «соорудил богам Патолло, Патримпо и Перкуно особое строение». Изваяния упомянутых богов, согласно хронике, Брутен и Видевут привезли с собой.

Чуть позже был принят основной закон, по-нашему — Конституция:

«… огласил Брутен волю своих богов

— Первое: никто, кроме Криве-Кривайто, не может обращаться к богам или приносить с чужбины на родину иного бога. Верховными богами являются Патолло, Патримпо, Перкуно, давшие нам землю и людей и дарующие ещё иное достояние.

— Второе: по их воле наш Криве-Кривайто назван перед нами верховным правителем…

— Третье: Мы должны повиноваться нашим богам. Поскольку после этой жизни они подарят нам красивых женщин, много детей, вкусную пищу, сладкие напитки, летом — белые одежды, зимой — тёплое платье. И мы будем спать на больших мягких ложах. Мы будем прыгать и смеяться от того, что будем здоровыми.

— Четвёртое: все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы. Противящиеся этому должны быть убиты нами огнём и дубиной и мы обретём друзей.

— Пятое:… верховные владыки передают свои звания по наследству,… остальные должны находиться при них…».

При всей схожести язычества германских, балтских и славянских народов на столь чётко выраженную теократию нарвались только пруссы. Кстати, сами себя они никогда так не называли. Староготское значение слова «прусс» — мерин. Ну и какой мужчина перенесёт обращение иностранного посла: «о старейший из меринов!»?

Упомянутые «на свой лад замки» были, видимо, знаменитыми готскими «бургами». Позже этот навык строительства деревянно-земляных укреплений позволил, например, построить, двойное кольцо валов пятнадцатиметровой высоты вокруг святилища на Ромове. Высоты, не ширины. Ширина у них была в сорок метров.

Установление верховности жрецов, их превосходства над светскими властями, через семьсот лет закономерно привело пруссов к истреблению при повальной христианизации Европы. Построить своё государство пруссы не успели, поскольку, как и почти всегда, жрецы препятствовали централизации светской власти. Зачем власть княжеская, земная, когда уже есть власть божественная, жреческая? Петр Дуйсбургский писал: «Было… в Надровии одно место, называемое Ромов… в котором жил некто, по имени Криве, которого пруссы почитали как папу, ибо как господин папа правит вселенской церковью христиан, так и по его воле или повелению управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и литовины и прочие народы земли Ливонской».

Сравнение весьма характерное: за римскими папами ко времени написания этого пассажа были уже и интердикты целых стран, и отлучения королей, и организация крестовых походов…

Приведённая выше цитата показывает стремление местных жрецов к религиозной экспансии. Миссионерство язычников — довольно редкая вещь. Насколько эта экспансия носила военный характер — сказать трудно. Но жители Самбии явно подмяли под себя соседние племена. И в культурном, и, что более важно, в религиозном смысле.

Будучи «интернационалом» — действуя и на территории соседних балтских и славянских племён, жрецы постоянно «притормаживали» местных князьков. Их священные посохи-«кривули» открывали дверь в любой дом. И наводили там «священный порядок». Такие посохи найдены и в Новгороде. Так ведь и в основании Новгорода принимала участие «русь» — те же «близкие родственники» — готы.

Но новгородцы позвали Рюрика. Тоже язычник, но… полицейский. Потомки гибедедешника-пограничника (его же звали охранять дороги и границы) пришлого язычника-князя за три поколения объединили местные племена лучше, чем 50 поколений жрецов-язычников — потомков Брутена. Правда — в другой стране. И — сменив веру.

Последний из Криве-Кривайто по имени Гинтовт умер в Литве при великом князе Витовте в 1413 году.

Для Владимира Крестителя, проведшего юность на Севере, в Новгороде, неоднократно громивших разные литовские племена, бывавшего в этих землях и видевшего тамошних князей и народ, опасность такого «владыки душ» была очевидна. Как и для его бабушки — христианки Ольги. Опыт родственников-готов показал: под «кривулей» князья не вырастают. Или князь — или жрец.

Снова с удивлением и восхищением думаю я об этой удивительной женщине. Оставшись вдовой с трёхлетним сыном, в чужом городе, она не только отстояла свою собственную власть, не только отомстила так, что это запомнилось на тысячу лет. Она вырастила сына. «Вдовий сын» стал одним из лучших полководцев в истории России. «Святослав-ублюдок», ибо всегда подозревали его «незаконорождённость», стал называться Святослав-Барс. Ибо ходил он — «аки пардус».

Удивительный талант воспитательницы. Да, у Святослава был воспитатель-наставник — «кормилец» Асмунд. Но… традиционно мальчик переходит на мужскую половину после 4–6 лет. А к 5 годам человеческая психика уже сформирована. Система ценностей, допустимости, цели, самоидентификация в пространстве и в социуме… Дальше — усвоение навыков, расширение знаний, шлифовка характера. Именно об этом писал Маркс применительно к исламу: «Общество, в котором женщина находиться на положении рабыни, будет всегда воспроизводить рабство в мужчинах».

Асмунд — шлифовал. Заложенное матерью. И когда грек, описывая встречу Святослава с Цимисхием под Доростолом, особо отмечает: «князь ничем не отличался от гребцов, кроме как чистотой своей одежды», то понятно — и что «ничем не отличался», и что «отличался чистотой» — из самого раннего детства, из покоев вдовствующей и правящей государыни.

В русской истории хорошо видны две женские фигуры: готская принцесса Ольга из-под русского Пскова и София Фредерика Августа, ставшая Екатериной Великой, из Щецина в Польше.

Обе рано овдовели, обеим молва приписывала участие в смерти их мужей и замешанных в этом любовников, обе удержались на престоле благодаря единственному малолетнему сыну и «привязанности гвардейских офицеров». И правили обе сходно. Проявляли немалые таланты в дипломатии, провели, каждая в своё время пакет реформ: налоговая, судебная, территориально-административная… И пока их мужчины бегали по окраинам Русских земель, «расширяя пределы и возвеличивая славу русского оружия», спокойно и методично «устраивали Русскую землю», основывали города и прокладывали пути. Успевая ещё и деньжат подкидывать «любителям воинских забав».

Столь эффективных правителей как Ольга в тысячелетней истории Руси можно сосчитать по пальцам одной руки. Только городов, новых поселений она основала по-более, чем её свёкор, муж и сын вместе взятые.

И все эти десятилетия над её головой, над всей Русью висит тень Криве-Кривайто, язычников-экспансионистов. Почему её не убили? Какое-то соглашение связывающее уход её родного христианского народа готов-руси от Пскова, освобождающее место для проповеди Перуна? Или её «женщинность»? Обычные нормы пруссов в отношениях женщин несколько отличались от наборов табу соседних народов. Или «перунисты» просто не смогли совместить два понятия «женщина» и «правитель», да так и простояли четверть века в растерянности?

А у неё вырос сын. Два человека, две очень сильных личности не могли ужиться под одной крышей. Екатерина своего Павла ломала всю жизнь. Сослала в Гатчину, довела до неприкрытой ненависти. Ольга… У неё в летописях разные прозвища: Святая, Мудрая, Хитрая, Киевская Волчица, «Заря перед рассветом»… Наверное, всё-таки, «Мудрая». Она дала сыну войско, чего всю жизнь страшилась Екатерина.

И сын ушёл в далёкие страны. А она, вместо того, чтобы повиснуть у него на ногах гирями, обрезать крылья, чтобы единственное, взращённое и взлелеянное не убегало из дому — «не дай бог что случиться», она взялась за внуков.

И снова странные параллели. И Ольга, и Екатерина сами воспитывали внуков. И обе прославлены во внуках своих. У обеих были и такие, что оказались негожими. И были великие. Что Владимир Креститель, что Александр Благословенный — и реформаторы, и воители.

Двое старших Ольгиных внуков, законнорождённых от мадьярской принцессы, воспитываются «по-королевски», христианами. При том, что их отец категорически против христиан, считает христианство для князей вредным, просто годами воюет с христианами, режет их. Чётко по апостолу Павлу: «Для неверующих христианство есть род юродствования».

 

— Глава 112

А бабушка делает по-своему. И не теряет разума: как бы она не ругалась на Святослава и Малушу, что сошлись, согрешили при раздаче её, Великой Княгини, милостыни, внука, Владимира, она выдёргивает сразу после рождения из подгородного Берестова в Киев. Малушу, «отработавшую своё», княгиня не пустит в Киев до самой её смерти. А сына «робички» воспитывает наравне с законными сыновьями Великого Князя. Это именно её решение: Святослав бывает в Киеве наездами и в дела повседневного управления не суётся. И снова: старшие внуки — крещены и воспитываются в вере христовой. А «приблуда» — остаётся язычником. Что мешало ей окрестить несмышлёного мальчонку-рабёныша? Почему она терпела «поганого» среди внуков? Она — «первая христианская леди страны»! Что такого увидела, разглядела в нём княгиня? Причём не в юноше, но ещё в младенце.

И она не ошиблась — только Владимир мог провести столь великолепную рокировку язычества и христианства.

Но сначала — чуть назад. В 972 голу на днепровских порогах при возвращении из Болгарии погибает князь Святослав. Три его сына становятся князьями. Законные Ярополк и Олег — в Киеве и Древлянской земле. Венгры по матери, христиане по вере. А десятилетнего «робича», ублюдка и язычника отправляют в Новгород. Через три года на юге между братьями начинается война, которой заканчивается смертью младшего Олега.

Очень странная война. Странная — по поводу. Олег, в то время — юноша, подросток, встречает на охоте Люта, сына Свенельда. Сына человека, только благодаря которому Рюриковичи и усидели в Киеве. Который многие десятилетия был главным воеводой «Всея Руси», который постоянно сберегал жизни и отца, и бабушки. Которого народная молва упорно называла и любовником Великой Княгини, и отцом Святослава, то есть дедом юного князя. И возможным организатором смерти законного государя.

Роковой, второй поход князя Игоря в Древлянскую землю начинается с провокации: «Мы босы и наги, — говорили воины Игорю, — а Свенельдовы Отроки богаты оружием и всякою одеждою».

И вот при случайной встрече, после того, как Лют назвался, Олег приказывает его убить. Не просто прирезал случайно попавшегося неизвестного браконьера, а казнил единственного сына действующего главнокомандующего. Специально представившегося юному князю и его свите. Как представившегося?

— Привет, племянничек! Как поживаешь, сын приблуды? Да ты не дёргайся — мы же с тобой одной крови. От семени отца моего Свенельда.

Даже без учёта возможных притязаний на престол более старшего родственника, просто объявление о незаконном происхождении Святослава и, соответственно, его сыновей, вызвало бешенство в юноше. Сказать: «бастард» или «сын бастарда»… — в ответ всё, вплоть до войны королевств. Оскорбление, которое смывается кровью. На Западе. Христианство чётко устанавливает — наследование по мужской линии. Только в церковном браке. Олег — мадьяр, христианин… Выслушать такое — стыдно, а вот убить дядю — нет. Смыть кровью.

А вот Владимиру на это плевать. В язычестве вопрос отцовства критическим не является.

Другая вера, другое социальное происхождение. Другой набор представлений «о добре и зле». Сплошное «бесстыдство».

Неужели Ольга предвидела неизбежный конфликт между потомками Свенельда, официальными, законными и незаконными, но — княжичами? И готовила ещё один, запасной вариант. Который все эти разборки по части законности рождения вообще воспринимать не хочет. Потому что он официально незаконный. И плевать ему на всякие «стыдные предположения» насчёт его матери. Который остаётся нехристем, язычником, и плевать ему на таинство церковного брака.

Но когда по этой теме начинаются разборки со смертельным исходом, парню с такой биографией лучше быть подальше. Владимир бежит из Новгорода в Норвегию к хладирскому ярлу Хакону Могучему. Такому же, как и Владимир — закоренелому язычнику и большому любителю женщин.

Полу-княжич, беглец, эмигрант, три года на чужбине… «Калевала» сложена в сходном климате:

Через три года Владимир вернулся в Новгород с тысячей викингов. Понятно, что нанять их помог Хакон. На что? На какие деньги? Такая армия весьма не мала по тогдашним временам. Такими силами викинги осаждали Париж и гоняли по Франции их короля Людовика Лысого. Отряды в несколько сотен викингов разоряли в Западной Европе целые провинции, основывали собственные графства и княжества, брали Равену и многие другие великие города. Большая армия. И — дорогая.

Полтораста лет спустя в Киеве плата за одни день работы неквалифицированного работника составляла 1 ногату. Это ещё «ветхими кунами». Когда ногата — 10 граммов. Понятно, что за полтора века цены изменились — инфляция, девальвация… Но и воин-наёмник — не землекоп или возчик. А плотники получали уже в полтора раза больше…

Если в 977 году наёмнику-викингу платить по ногате в день, то на тысячу воинов ежедневно нужно 10 кг. Это оценку нужно удвоить, поскольку, кроме простых рубак, в отряде есть ещё и более высокооплачиваемые начальники. Они стоят существенно дороже. Или — утроить — потому что эта цена — только плата. Нужно добавить стоимость содержания, обеспечения войска.

30 кг в день. Серебра. Поход не мог длиться меньше полугода. Да, стопроцентную предоплату в те времена применяли не часто. Но «задаток» — норма. Стандарт: половина — до, половина — после. Как не крути — речь о тоннах драгметалла. Из кошелька беглеца, эмигранта… Откуда денюжки, Вова?

Это — финансовая сторона. Есть и ритуально-идеологическая. Начиная всякое серьёзное дело необходимо получить соизволения высших сил. При дальнем походе — особенно. Благословение священника или жреца. Освящение подводной лодки, или жертвоприношение агнцов, или гадание по полёту птиц авгурами… Должен быть авторитетный человек, который профессионально исполнит эти ритуальные «два притопа, три прихлопа». Понятно, что и Владимир, прежде чем вести норвежцев на Русь, должен был публично получить небесный «одобрямс». Какой-то высокопоставленный жрец, в каком-то, мировой известности, святилище… Воспринимаемый «со священным трепетом» и викингами, и славянами. Спел, сплясал, покричал… «Удача — с вами. И их «тиозавр» — будет ваш!».

Таких места на Балтике — два. Руян и Ромов.

На Руяне в Арконе храм Святовита. Главного из славянских богов, бога плодородия. Сакс Грамматик отмечает, что главное жертвоприношение Святовиту — спелые колосья.

Или Ромов? Где лики 9 богов вырезаны в стволе огромного дуба. И главный из них — Перун. Бог воинов, громовержец… Близнец германского Тора. Выбор очевиден.

Встреча Криве-Кривайто и Владимира Святого ни в каких документа не упоминается.

Как нет автографов В.И. Ленина под документами о выезде большевиков из Швейцарии через воюющую с Россией Германию. Фридрих Платтен, организовавший этот знаменитый «пломбированный вагон», плакал на допросах в НКВД в 37. «Только не немецкий шпион! Английский, французский — пожалуйста. Всё подпишу. Только не немецкий — иначе вся Великая Октябрьская Социалистическая Революция — операция генштаба Второго Рейха».

Интересы обоих персонажей совпадали. Владимир хотел стать князем «Всея Руси». Криве-Кривайто… Много чего хотел: прижать соседей-русь, явно уходивших, после прихода Рюрика, после крещения Ольги, из-под влияния «болотного папы». Вышибить христиан с русского юга. Киевский князь Ярополк — христианин, он уже насаждает греческую веру. Придавить собственно племенных славянских божков по всей территории…

Язычник, «плод греха» без права наследования по греческому закону, бабник, пьяница, рубака… Очень подходит — наш человек.

Деньги и благословение были получены, и «поезд» с тысячей «бронированных» пассажиров пошёл на Новгород.

Владимир отработал чётко. Испуганный слухами о готовящемся мятеже киевлян Ярополк бежал из Киева в городок Родня. Насколько такой мятеж перед лицом осаждающей город армии норвежцев был реальностью? Или слухи о нём распространялись «работниками» Криве-Кривайто? В Родне Владимир заманил Ярополка на переговоры, где два варяга «подняли его мечами под пазухи».

И пошла гульба! ««Был же Владимир побеждён похотью, и были у него жёны […], а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц». Чётко по Хакону Могучему — тот тоже таскал себе девиц из местной норвежской элиты, каждые две недели — новую.

— А чего тут стыдного? Я тут самый главный, вот всех и осеменяю. По закону курятника — кто кукарекает, того и яйца.

Но Владимир работает не только головкой, но и головой.

Через месяц после победы он выгоняет норвежцев из Киева в Византию. Чем можно вышибить из оккупированного города целую армию? — Только другой армией. Похоже, что готовность киевлян драться на стороне Владимира не была сильно преувеличена. Откуда она? Из сентиментальных воспоминаний о десятилетнем мальчике «контрафактного происхождения»? Или кто-то оплатил, кто-то организовал людей? Часть варягов остаётся с Владимиром. Кто? Сколько было среди норвежцев-викингов — пруссов-витингов? Экспертов-«перуноносцев» из Ромова.

Обещанное надо исполнять — сначала Владимир давит Перуном местных славянских божков. Выстраивает иерархию из 6 богов на Киевской Горе, по образу и подобию Прусского готского девятибожия. Возносит Перуна выше всех остальных — и серебряной головой, и золотыми усами. Шлёт дядю своего Добрыню в Новгород, и тот и там ставит «идола усатого» — Перуна. Видать, не хотели Приильменские готы-русь поклоняться богу своих «дедов и прадедов». В «болотно-папском» исполнении. Пришлось воинам идти. Для «доношения слова божьего».

Такая исполнительность, такая «ревность в проповеди» божественных истин от «идола усатого» со стороны Киевского «робича» — не остались не вознаграждёнными. И жрецы с «кривулями», и витинги-добровольцы, со щитами, сделанными ещё по римскому образцу, Владимиру помогали.

Хорошо помогли. Сначала против извечных противников пруссов — поляков. Владимир тогда разгромил польского короля Мешко Первого и отнял Червеньскую Русь с городами Червенем и Перемышлем.

Потом был успешный поход Киевского князя на ятвягов — соседей пруссов. Оказавшихся зажатыми между старыми и новыми «перунистами», они были разделены между этими двумя «сверхдержавами». Аналогии с Секретным протоколом к Акту Молотова-Риббентропа и разделом Польши — рассматривать не буду.

Но наука бабки — христианки и еретички княгини Ольги, не забылась. «Или князь — или жрец». Яркий урок истории перед глазами. Не славянской — готской. Нужно выскакивать из-под «кривули», нужно менять веру.

Знаменитое «соревнование» проповедников при выборе веры Владимиром, было, похоже, более вариантным, чем по легенде.

«Сила русская в питии, и без вина Руси не бытии» — хороший критерий. Для фольклора. Хотя… Кто прошёл «лигачёвщину» с «безалкогольщиной» и последующий маразм распада Родины, тот понял — насколько провидчески сформулировал Креститель. «Не бытии».

Только, в отличие от легенды, у Владимира было не три, а пять вариантов.

Жрецы Криве-Кривайто бродили по улицам городов, по дорогам страны. Жрецы уже понятных, знакомых богов. Слуги «болотного папы» из Ромова. Чётко указывающие князьям: «знай своё место» — место «младшего брата». Самый простой вариант для «робича»: ничего не менять. И отказаться от первенства в стране.

«Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Цезари рождаются не только в Италии. Иногда их зовут не «гаями», а «вовами». «Так жить нельзя. И Русь так жить не будет» — решил закоренелый язычник, и пошёл искать новую веру.

Посланцы Папы Римского обещали золотые горы, но ведь и слухи о деспотизме пап, об их манере отлучать князей земных от церкви, освобождать вассалов от клятвы их сюзерену — на Русь доходили. И не только слухи: до Руси доходят и послы.

Владимир чётко говорит «немцам»: «Иде?те опять, яко отцы наши сего не прияли суть» (то есть ступайте назад, ибо наши отцы этого не приняли). Речь о Святославовых ещё временах, о 962 годе, когда германский император присылал в Киев епископа и священников по просьбе княгини Ольги.

Реальная была христианка. «Как заря перед рассветом» — съездила в Константинополь, крестилась в православие, крестным отцом у неё был сам Император. Какая благостная картинка… Но когда, через пару лет, византийское посольство является в Киев просить о военной помощи, Ольга отвечает: «Когда он (Император) у меня на Почайне столько постоит, сколько я у него в Суде (гавань в Константинополе) — простояла, тогда и говорить будем».

Нахлебавшись «византийщины», Святая Ольга послала приглашение к католическим пастырям в Рим.

«Вера — верою, коль сил невпроворот…»

Но государю надлежит думать о народе своём.

Исторически Католицизм оказывается сильнее Православия. В средневековье есть несколько примеров, когда народы переходили из православия в католичество. Венгрия, Литва… И нет примеров обратных. Даже и в 21 веке католическая община в Вифлееме усиливается и разрастается, а православная — умаляется.

Ольга, сменив арианство «от Ульфилы» на православие от Константина Багрянородного, могла бы спокойно принять и вариант христианства от «наместника святого Петра». Но сынок — Святослав вообще их всех, хоть восточных, хоть западных христиан — на дух не переносил. Проповедники из Рима, не принятые на Руси, «ели спаслись».

Было ещё собственное русское посольство в Самарканд. С «заявлением о принятии в ислам».

В 981 году — поход против поляков, 982 — против ятвягов. Это пограничные районы зоны влияния Криве-Кривайто. Но в 985 Владимир идёт на Волжскую Булгарию. Какой-то странный поход. Конечно, победоносный. Но: «эти — в сапогах, поищем себе других данников». Похоже, русские не довели дело до полного разгрома. Был заключён какой-то мирный договор. Какой-то набор взаимных обязательств.

Булгария приняла ислам из Самарканда, выгнав посольство Багдадского Калифа. Результатом примирения Киева и Булгара стало русское посольство, сопровождаемое вчерашними противниками к их единоверцам в Хорезм? Помощь в организации посольства как элемент мирного соглашения?

Аль-Марвази пишет: «И когда они обратились в христианство, религия притупила их мечи, и вера закрыла им двери занятия, и вернулись они к трудной жизни и бедности, и сократились у них средства существования. Тогда захотели они стать мусульманами, чтобы позволен был им набег и священная война и возвращение к тому, что было ранее. Тогда послали они послов к правителю Хорезма, четырёх человек из приближённых их царя, потому что у них независимый царь и именуется их царь Владимир — подобно тому, как царь тюрков называется хакан […] И пришли послы их в Хорезм и сообщили послание их. И обрадовался Хорезмшах решению их обратиться в ислам, и послал к ним обучить их законам ислама. И обратились они в ислам».

Русские здесь следовали недавнему примеру волжских «серебряных» булгар.

Посольство Сусана-ар-Раси, молодого любовника Багдадского Калифа, мальчика для развлечений, сделавшего успешную карьеру при дворе и на ложе повелителя правоверных — провалилось. Этот исторический эпизод лежит в основе фильма «13-й воин». Только в реальной истории Антонио Бандераса там не было. Свита посла, набранная из таких же дворцовых прислужников и паркетных богословов — разбежалась «побоявшись въехать в эту страну». Кочевники, через земли которых шло посольство, долго спорили: или разрезать каждого из них пополам, дочиста ограбить или отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Посол, впервые в жизни выбравшийся из дворца, пребывал в панике. Ибн Фадлан, секретарь посольства, опытный чиновник и путешественник, довёл-таки караван до Булгара. И… полный провал. Есть этикет, есть слова и дела который должен делать именно посол.

Алмыш — правитель Волжской Булгарии, воин, чьё имя означает «Завоевавший», с сочувствием и пониманием относился к положению ибн Фадлана. Но принятие веры — дело государственное. Аргумент — «человек же хороший» — здесь не играет. В записках ибн Фадлана сквозит обида умного профессионала, пожилого человека, которому проходится подчиняться гонористому бестолковому сопляку, привыкшему добиваться успеха своей смазливостью и лестью.

Но в записках ибн Фадлана нет описания обратного похода. Просто не дошло до нас? Или дворцовый дипломат устыдился своей никчёмности в реальной жизни, и стал-таки «13-м воином»? Такие повороты в жизни случаются. А переписчикам не понравилась такая концовка?

Алмыш не мог принять веру от такого посла. Что-то типа Святославого отказа от крещения: «надо мною дружина смеяться будет». И булгары приняли хорезмийский вариант мусульманства.

Но приехавшие на Русь из Хорезма «учителя» наскочили на другой народ. И другого правителя. Который, конечно, хочет, «чтобы позволен был им набег и священная война». Но постороннего «генштаба» с чужеземными «комиссарами» над собой не потерпит.

«Народ обучился». Понял, что в этой системе и над муллой есть «громкоговоритель» — излагающий волю божью. Калиф Багдадский…

Калиф в это время ещё полноправный не только духовный, но и светский владыка. Тоже давит владетелей-единоверцев. И «словом аллаха», и силой оружия.

После гибели, в 13 веке, последнего багдадского калифа, в мусульманском мире многократно появлялись калифы-имамы. Иногда они создавали целые империи, как в Северной Африке. Совмещение духовной и светской власти в одном лице — вполне нормальная мусульманская традиция. Но для славян-язычников… вождь и шаман «в одном флаконе»? На Руси «такая шутка не пройдёт».

Ещё есть иудеи. Они потеряли значительную часть своей силы в Причерноморье после падения Хазарского каганата. Но и оставшегося — немало. И они — ближе. В Степи и на Северном Кавказе в это время нет мусульман. Есть язычники племенных божков, в греческих городах вокруг Чёрного моря, как лягушки вокруг пруда, сидят христиане. Горсточки против мощных городских, сельских, горских, кочевых иудейских общин.

Полтора века назад именно хазары были единственной силой между Карпатами и Уралом. Выходцы из Каганата, три легендарных брата, основали Киев. Другой беглец — Королевство Польское. Три племени из этого народа, уйдя, вместе с мадьярами в Паннонию, стали ужасом для тамошних жителей, прототипом орков из европейских легенд. От Каганата бежали булгары. И основали два государства — Волжскую и Дунайскую Болгарии. Если беглецы основывали царства, то какова же была сила, от которой они бежали? Их потомки продержатся в Крыму — до середины 20-го века, до фашистов, в Чечне — до конца 20-го, до ваххабитов.

И в княжеской дружине, и во всех русских городах есть иудеи. Победивший хазар Святослав, и его сын Владимир, используют, доставшийся как трофей, титул «Каган».

«Примите меня в евреи»… Постоянный рефрен в религиозной истории России. Вплоть до архиепископа Новгородского Афанасия, велевшего называть его Авраамом, а жену его — Сарой. Богоизбранный народ, вторая сторона в договоре с богом, получатель и хранитель божественных истин. Кто ещё смог приспособить ГБ в качестве навигационной системы? Пыльным столбом — днём, и огненным вихрем ночью.

Но есть история царя Саула. И роль пророка-первосвященника Самуила — выразительно прописана в Ветхом Завете. Как этот жрец сперва поставил царя, а потом снял. Доведя своим проклятьем до самоубийства в Гелвуйской битве после гибели трёх его сыновей.

Для Владимира, человека, в общем-то, весёлого, потенциальная перспектива такой душевной болезни в результате проклятия жреца любого культа…

Похоже, Владимир выбирал не веру. И даже не союзников. Он выбирал религиозную бюрократию, которая не имела репутации свержения, уничтожения, проклятия земных, светских владык. Так… вроде, кроме Константинопольского патриарха и выбрать-то некого?

Удалённость Киева от Ромова позволила Крестителю сначала обмануть тогдашнего Криве-Кривайто упорядочением местного пантеона и вознесением именно Перуна на первое место, а затем, приняв христианство, выкинуть киевского «Перкуно» с золотыми усами — в Днепр.

И снова дядюшка, Добрыня Никитич, поскакал в Новгород. Старых богов — выкидывать, нового бога — ставить. Добрыня становиться этаким профессиональным «бого-утилизатором».

Поставили. С резнёй и пожаром. Но сброшенный в Волхов «идол усатый», проплывая под мостом, метнул в мост свою палицу. И столетиями будут сходиться на этом мосту новгородцы — драться. Справлять «перуновы поминки». Попутно решая всякие мелкие текущие вопросы: о налоговых ставках, о ввозных пошлинах, о войне и мире, о власти, кому быть князем… а посадник-то у нас вор, а там вообще: вор на воре верхом и вором погоняет… так я не понял — дадут нам под Лугой луга или куда коров-то гнать…

Будут драться так, что «приличные люди разбегаются куда глаза глядят и прячутся у себя во дворах в погребах». Драться сперва кулаками, потом «перуновыми палицами». Уже в середине 17 века Патриарх Московский Никон вооружённой силой вытрясет из новогородцев эти дубинки с оловянными наконечниками, возами будет вывозить их за город и костры из них складывать. И из самой первой, которую «идол усатый» бросил, и из её многочисленных подобий и копий. Это — после 7 веков торжества христианской проповеди на Руси.

…

Как-то в русской истории все говорят о приходе Руси под благословение Патриарха Константинопольского, но никто не говорит об уходе из-под власти более близкого и куда более опасного для русских князей и всего народа Криве-Кривайто.

Сравнение Криве-Кривайто и Римского Первосвященника позволяет рассмотреть и обратную аналогию: сколь велики бы были несчастия, обрушившиеся на христианский мир со стороны, например, того же ислама, если бы не Карл Великий и институт единого светского владыки — Императора. Хоть бы часто слабого и неэффективного, но общепризнанного мирского, светского предводителя. Не человека — должности.

Установленное Владимиром соотношение: сперва — князь, потом — поп, стало существенным элементом русского православия. Частью культуры и национального характера. Патриарх Никон единожды позволил себе фразу о двух солнцах, светящих над Россией, имея в виду хоть как-то уровнять царя и патриарха. И поехал в ссылку: уроки Киевского «робича» на Руси помнят спинным мозгом. Объяснения придумают современные, а вот ощущение «правильно» — оттуда.

В Западной Европе такой подход окончательно утвердился только с приходом протестантизма. Концовка религиозных войн в Европе содержит знаменитую формулу: «Народ следует за верой своего государя». Владетель земной, подобно главному санитарному врачу России, определяет приемлемость слуг владетеля небесного, допустимость продажи на местном рынке вот такого набора религиозных концепций, услуг и ритуалов. Остальное — контрафакт, «левая водка». Не в этом ли причина явления, отмеченного ещё Гумилёвым: ряд этносов одинаково отрицательно воспринимал и проповедь православную, и проповедь протестантскую. Гумилёв говорил о китайцах и североамериканских индейцах (но не эскимосах), где католические миссионеры добивались хороших результатов, а православные и протестантские сходных — мизерных.

…

Но вернёмся к пруссам.

Власть, данная от бога — всеобъемлющая. И прусские жрецы лезут, в частности, управлять демографией своего «стада». Одна из немецких хроникальных историй гласит, что после побед Видевута пруссы испытывали трудности — природная среда не могла прокормить все население. А поскольку урожайность — от бога, то… то надо чего-то сделать с людьми. И жрецами был введён закон обязательного умерщвления рождённых девочек.

— А что тут такого? Давить новорождённых младенцев — нормально, ничего стыдного. Это ж воля богов.

Кончилась эта демографическая затея плохо — пруссы были разбиты, потом соседи судавы опустошили Галиндию.

Статья Третья «Воли Богов» весьма характерна: люди всегда помещают в свой вариант «царства божьего» то, чего им не хватает, но очень хочется, на земле. У мусульман это — девственницы и вино, у христиан — безделье и хоровое пение. У пруссов… Здоровье, еда… — понятно. Но «много детей»? «Мы будем прыгать и смеяться»? Гибрид роддома и дискотеки? Демографический взрыв в посмертии? Нормальное чередование годовых сезонов вместо обычной для «райских кущ» — «вечной весны»? С обязательной слякотью между временами года. Как-то ничего подобного в других системах не попадалось.

Потом пришёл «Конец Света». То есть наоборот — он не пришёл, хотя его очень ждали.

«Христианство как зеркало идиотизма». Общечеловеческого. «Конец для Светы» — не пришёл. «Зеркала» — в очередной раз «соврали».

Но люди же, особенно — искреннее верующие — готовились! Достойно встретить, не ударить в грязь лицом… Точнее — наоборот. Как и требуется от отшельников, столпников, пустынников и юродивых — именно лицом и именно в грязь. «Умаление плоти своей греховной». Тренировались, разминались… У кого сколько выдумки хватало.

В порядке подготовки к «всемирной премьере по подведению всеобщих итогов» епископ Пражский Адальберт, например, решил спешно донести «благую весть» до язычников-пруссов. «Пока нас всех не накрыло». Этакое «крещение в последний час».

В 997 году он высадился с парой монахов на побережьи Самбии. Сначала его встретили радушно, приняв за торговца. Потом поняли, что это — проповедник чужого бога и стали отовсюду прогонять. Статья Первая Брутеновской Конституции на этот счёт сформулирована однозначно. А вот статья Четвёртая к нему не была применена. Аж 10 дней. А потом случился культурологический конфликт со смертельным исходом.

Адальберт случайно забрёл в священную рощу пруссов и там заночевал. Да он вообще ни о чём таком и не думал! Он же епископ Пражский! Для него всякое священное место — обязательно! — строение. Храм, церковь, часовня, капелла, базилика… На крайний случай — склеп или крест. Что-то сделанное и каменное. О «святости» применительно к объекту природного происхождения… Даже и мысли не возникает! Священные высоты, рощи, камни… Да это ж всё ещё евреи поистребили! Аж при царе Давиде! За тысячу лет до Рождества Христова! Что за древние глупости?

А для пруссов — вот эта роща, совокупность земли, деревьев, кустарников — храм божий. Даже не символ, а конкретное место жительство конкретных божеских сущностей. Жилая квартира давно и хорошо знакомых богов, чуть ли не родственников. И пруссы очень обиделись. А вам бы понравилось, когда в вашем храме мало того, что храпят и попукивают, так ещё и исполняют все вечерние и утренние гигиенические процедуры? Там же есть свой специальный человек! Служитель, жрец, между прочим, который сам пропалывает лопушки. И помощь ему не нужна, особенно — таким способом.

Беднягу-святотатца «по этнографической безграмотности» накололи на копьё и отрубили голову. Это — в Пруссии. В Риме — объявили святым. За неуместно произведённую дефекацию? Ну, бывает.

Непонятно, чего он вообще туда полез. Происходя из довольно знатного чешского рода, Адальберт в роли пастыря не мог справиться и с собственными соплеменниками. За несколько лет до своей миссии он пытался всучить свой епископский посох одному из чешских аристократов поскольку: «не чувствует себя способным отвратить народ от идолопоклонства, полигамии, кровосмесительных союзов». Крещёных чехов не может, а диких язычников-пруссов — «как два пальца об асфальт»? Потом он просто бросил свою паству в Чехии и несколько лет отсиживался у родственников за границей. Даже Папа Римский был вынужден сделать ему замечание — «о ненадлежащем исполнении должностных обязанностей». Попросту — долговременный прогул.

И тут Адальберт попросился в миссионеры. Или это была такая извращённая форма самоубийства с целью попадания в рай? Если так, то он преуспел. Его останки были выкуплены королём Болеславом Храбрым золотом по весу, а сам он через два года — канонизирован. Мощи были положены в соборе в Гнёзно. Поляки получили собственного настоящего святого. Причём — чеха. Болеслав таким образом подтвердил свои претензии на Силезию. И всё затихло.

 

— Глава 113

Но так же не бывает!

— Или вы хочете сказать шо таки настоящий пшек отдаст во такую кучу золота кое-каким-то «за просто так»?! Ой, не смешите мои седые… гланды! Таки вы зовсим не знаете людей! Да он же просто дал этим мазурикам подержаться! Чисто на минуточку!

Болеслав знал, где лежит «цена святого человека» и пришёл за своим золотишком. В 1010 году Болеслав разгромил и выжег главное святилище в Ромове. Самого верховного жреца и попавшихся поблизости — казнили. Очередному Криве-Кривайто пришлось обустраивать новое жилище богов на другом берегу реки, строить вот эти здоровенные пятнадцатиметровые валы. А главное — пришлось понять, после такого наглядного урока как отрубленная голова своего предшественника, что народы надо не только «разводить», но и приумножать. А то боги… как-то не сильно защищают от иноверцев. И жрецы кинулись в другую крайность.

Многожёнство у балтов и славян существовало всегда. Первая жена была главной. Но и иметь ещё двух женщин было нормально. Лишь бы доход позволял всех их прокормить. В реальности у пруссов это получалось плохо — своих женщин при таких, установленных жрецами порядках, на всех не хватало. И тут очередной Криве-Кривайто разворачивает своё «стадо» в другую сторону — вводит для воинов-витингов обязательное многожёнство. «Боги повелевают…». Цель — спешное восстановление подорванной войнами и капризами теократического управления численности популяции. Создание достаточного мобилизационного резерва.

«Дам каждому воину — дом и четырёх жён». Так махди в Судане сманивал к себе солдат противника. Только между Вислой и Неманом — не Судан. И не мусульманский пророк-махди, а «наместник ПерунаК на земле». Поэтому ограничились… тремя «кобылами» на каждого «мерина». Демографический взрыв — случился. Его несколько притормозил разгром Самбии викингами через несколько лет после похода Болеслава. Но механизм «расширенного воспроизводства стада» был запущен, и поражение только усилило понимание актуальности и истинности библейского приказа: «плодитесь и размножайтесь».

В конце того, 11 века, прусские дружины впервые вышли за пределы своих земель. Усидеть дома они уже не могли. Ну, понятно, при расширенном воспроизводстве населения по такой технологии — женщин надо брать где-то ещё. Соседи — курши, жмудь, ашукайты, ятвяги… — язычники. Статья Вторая божественной конституции: «все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы». Их и так уже… жрецы «доят». Войны для захвата «жеребых кобылиц» — пресекаются «высшей властью». И тогда для спешного получения боеспособного «приплода» в «посомом стаде» остаются только христиане. Точнее — христианки. А где их взять?

Таких места два — Готланд и Польша. Средневековые хронисты несколько столетий подряд отмечали, что пруссы не были замечены в морском разбое, в отличие от скандинавов или западно-славянских племён бодричей и руян. Но на севере Самбии полно женских захоронений готландок. Похоже — «по согласию». Не женщин — их мнение никому не интересно. «По согласию» продавцов этих рабынь. «Кто девушку ужинает, тот ею и торгует».

Основной доход пруссам даёт пушнина. Хронисты проливают слёзы над единоверцами-христианами, которые готовы продать за эти шкурки едва ли не душу. Душу христианскую! Грустить о продаже женщин-христианок язычникам… Фу, какие мелочи. И Адам Бременский восхищаются язычниками-пруссами, у которых меха не вызывают прилива столь мощных эмоций: «Тамошние жители очень низко ценят золото и серебро, а чужеземных шкурок, запах которых донёс губительный яд гордыни в наши земли, у них в избытке».

Не воюя на море, пруссы всё активнее воюют на суше. Охота за полячками становиться национальным видом спорта, повседневным бизнесом и попадает в исторические хроники. Это занятие и послужило, отчасти, причиной гибели пруссов — пограничная Хелмская земля обезлюдела от набегов витингов, и Конрад Мазовецкий отдал её Ордену Госпитальеров.

Этот средневековый аналог международного «Красного креста», созданный немецкими купцами-простолюдинами для ухода за больными и раненными в Палестине во время Второго Крестового похода, уже превратился в воюющую организацию благородных рыцарей-монахов. Которую позднее назовут Тевтонским орденом.

К моему здешнему времени от похода Болеслава Храброго прошло полтора столетия. Пруссия усиливается, разрастается. Но коряво, бестолково, бессистемно. Умножается население. Подминаются соседи, те же ятвяги и жмудь. Но…

Для экспансии нужны три вещи: идея, деньги и воины.

Идея есть у Криве-Кривайто. Технология языческого миссионерства отработана веками. Нужно, конечно, развивать и оттачивать. Потому что на смену множеству мелких, не проработанных, узкоплеменных культов, как было полтысячелетия назад, приходит христианство. И приходит достаточно успешно — князья и народы крестятся и у западных славян, и у восточных.

Нужны деньги. Их даёт нарастающая торговля. Прусские купцы-язычники неплохо себя чувствуют и в православной Руси, и в католической Европе. Кроме Польши. Только польские хронисты постоянно описывают пруссов как враждебный, воюющий, агрессивный народ.

Есть куча вооружённых людей. Выросшие в семьях местной аристократии, они стремятся к захвату земель, коней, рабынь… При установленном «священным законом» способе воспроизводства населения, обычная средневековая социальная «пирамида» получается очень не плоской. «Верхние этажи» прусского общества разрастаются существенно быстрее, чем нижние. Холопов для приличной жизни — уже не хватает для всех. Молодёжь готова к большой войне. Уже пора.

Нет только одного. «Одной головы». Нет лидера, который бы собрал всё это вместе, превратил бы сокровища Ромова — в оружие, юнцов — в армию. И, с благословения Криве-Кривайто, естественно, двинул бы это всё на соседей. И дело не в отсутствии подходящей, талантливой личности — дело в отсутствии соответствующей должности.

Мужчины есть, «полковники» — есть. Но никому из них не дают «генеральские эполеты». Нет генерала, нет главного командующего. «Полковой капеллан» — возражает. И сам — не командует.

«Сам не гам и другому не дам» — русская народная мудрость. И не только русская. Вот португальский вариант:

Верховный жрец не может вести войска, не может оставить своих богов без присмотра. И не может допустить светской, княжеской централизации, необходимой для сбора, а особенно, для обучения и организации общенациональной армии. Даже само формирование нации — тормозится. «Разделяй и властвуй» — придумано не здесь и не сейчас. И жрецы старательно «разводят» племенных вождей. Как племенных жеребцов: размножайтесь, управляйте — но только в своём косяке. Потому что «вожак всего табуна», если появится, загонит жрецов «к кобылам». То, что получилось у братьев-основателей — союз, согласие светской и религиозной ветвей власти — не получается у их потомков. И воины-витинги, как кшатрии в Древней Индии, остаются вторым сословием, второй кастой. После жрецов-браминов. В Индии кшатрии сумели поменять порядок, сами стали высшей властью, царями. Прусским князьям не хватило времени.

Как своеобразно судьба народов зависит от личных пристрастий их вождей. Какие варианты для попаданцев! Какие здесь возможны бифуркации исторического процесса!

Не был бы Брутен, старший из братьев, столь религиозен, остался бы он вождём, а младший брат стал бы верховным жрецом, как и бывало во многих эпохах у многих народов, и история пруссов выглядела бы иначе. И не только их история.

Полтысячи лет они были самым продвинутым народом в регионе, они владели самым богатым местом на всей Балтике, они объединили и систематизировали всё восточноевропейское язычество. Или были близки к этому. Но… случилось то, что случилось. Тевтонский орден. 80 лет непрерывной агонии. Три общенациональных восстания. «Последние носители прусского языка вымерли, вероятно, в первые годы 18 века, в ходе эпидемии, опустошившей сельские районы Восточной Пруссии».

Но это — концовка.

А ведь братья Брутен и Видевут отстроились своими «бургами» не на пустом месте. А на месте легендарном — «Янтарный берег».

И тут ещё одна загадка. Янтарь и кельты.

В первые века нашей эры на «Янтарном берегу» вдруг появляется мощное кельтское влияние. Некоторые исследователи говорят о нем, как о «народообразующем». Откуда? Откуда в этом углу Балтики, прикрытом со стороны материка огромными лесами и непроходимыми болотами, вдруг появляются кельты?

Кельты — самая молодая из человеческих рас. Эта общность сложилась уже в историческое время в долине Дуная, на месте ушедших на юг греческих племён. Греки, ахейцы и дорийцы, тогда здорово погуляли. Остановили их только фараоны египетские. Тогда эти «народы моря» частью осели в Палестине, дав ей это название. «Филистимляне». Не растеряв северных привычек, они и в виноградном краю продолжали варить ячменное пиво. Некоторые им и подавились. Когда остриженный Самсон, взятый в плен и приведённый для осмеяния и развлечения его противников, почувствовал, что эти греко-парихмахеры лажанулись, и очередная стрижка-брижка — запоздала. Ну, тут он им и дал. Крышей по голове. Завалив, как известно по Библии, несущие конструкции в тамошнем развлекательном центре.

Кельты же двинулись не на юг, а на запад. «Гуси Рим спасли». Точно. От кого? Вот именно от кельтов, которых римляне называли галлами. Кельты отличались от остальных рас, прежде всего, уникальным цветом волос — они единственные в человечестве — рыжие. Ещё — светлые глаза и очень белая кожа. Это — внешние проявления кельтского генотипа. А вот насчёт особенностей психики… С древнейших времён им приписывались такие свойства как: романтичность, любовь к пению и поэзии, скандальность, неспособность к совместной деятельности, героизм, быстрая смена настроений, любовь к приключениям, авантюризм, непоследовательность, нежелание ограничивать себя или жертвовать собственными интересами во имя общих, вздорность…

Вот только не надо всю Беловежскую Пущу сваливать на одного Чубайса! Но на многих крутых поворотах истории мелькают огненные шевелюры разных оттенков яркости. Мне эта гипотеза попалась в материалах о гибели Второй Империи. Нет, сам Наполеон Третий был брюнетом, но вот его жена и тёща…

Кельты были неплохими мореходами. Англию и Ирландию они заселили, до Америки, видимо, добрались. Но ни один кельтский народ не выходил к берегам Балтики. Откуда на «Янтарном берегу» полные комплекты кельтской конной боевой упряжи?

Янтарь… Аналога по значению для Римской Империи — я не знаю. Если же брать начало третьего тысячелетия… Ну, если совместить Святой огонь, что сам собой вспыхивает в Храме Гроба Господня и должен быть разнесён по всем церквям христианским в мире, с АйПадом, который хочет иметь каждый нормальный житель…

Ни Берег Слоновой Кости, ни Невольничий Берег — с «Янтарным берегом» сравнивать нельзя.

Плиний Старший был убеждён, что янтарные амулеты предохраняют от болезней простаты и душевных расстройств… Лютер верил, что янтарь защищает от образования камней в почках, и всегда носил в кармане кусок окаменелой смолы… «Полоскание, приготовленное из янтаря, помогает от закупорок в голове»… Если смешать растёртый янтарь с мёдом и розовым маслом, получится эффективное средство от глазных болезней… Считалось, что дым подожжённого янтаря не только снимает боли в сердце и помогает при ревматизме, но и может служить заменителем фимиама… «Boernstein», «горящий камень», — так на древне-немецком языке назывался янтарь.

Янтарь традиционно ассоциировался со светом. С окаменевшим светом, с тайным светом, со слезами светоносного божества. «Люцифер» означает — светоносный. Один из постоянных эпитетов древнегреческого Аполлона. Почти все конфессии Империи, кроме самых мрачных и потусторонних, стремились украшать свои храмы янтарём. Во что бы ни верил житель империи, в какой бы провинции он ни жил — он желал иметь украшение или амулет из «сгущённого света». Когда все хотят — цена соответственная. Небольшое украшение из янтаря стоило дороже, чем молодой раб на невольничьем рынке в Риме.

Описания Плиния, в которых говорится о том, что янтарь экспортировался в Римскую империю в огромных количествах, подтверждаются многочисленными находками янтарных изделий, полученных посредством подобной торговли: множество бус, вазы, сосуды для косметических веществ, лампы, человеческие фигурки, эротические изображения, бюсты вакханок, фигурки львов, пантер, собак, козлов, черепах, дельфинов, змей, птиц, разнообразных фруктов и бесчисленное количество других предметов. Одна из наиболее красивых коллекций предметов из янтаря найдена в мастерской в Аквилее и относится к I и II векам.

«Эротические изображения, бюсты вакханок…» — безусловно, стратегический товар. Ну как же без этого?

Янтарь в Древнем Мире цениться примерно так же, как киноварь у ацтеков. Среди людей Кортеса был один умник, который, пока все пьянствовали и грабили в Теночтитлане, набивая походные сумки золотом, разобрался в относительной ценности кое-каких минералов для местного населения. И когда Кортесу пришлось бежать, бросая тяжёлые мешки, набитые золотом, умный человек просто завернул в свой пояс — карманов-то не было — небольшой кусочек киновари. Когда же обстоятельства переменились — ценители золота пребывали в печали и бедности, а ценитель знаний купил снова дом и проводил в нем время в роскоши и удобстве.

Ацтеки натирали киноварью подошвы и ладони умерших. Не сделать это — означало обречь дорогого покойника на вечные муки. Это невозможно, недопустимо. Стыдно — не натереть. Поэтому живые экономили на еде для своих детей, чтобы отдать последнее за крупицу минерала для мёртвых. Впрочем, так было не только у ацтеков. Женский скелет из царской гробницы в подземельях Паленке полностью засыпан слоем киновари. Не эти ли расходы подорвали экономику Древней Империи Майя?

Янтарь не был, обычно, связан с погребальными обрядами. Разве что как особый источник освещения в загробном царстве. Но иметь его хотели все. Стратегический товар. Их в Римской империи два: шёлк и янтарь. «Шёлк — для тела, янтарь — для души». Нужные, необходимые. Но… на территории империи не произрастают. И вблизи её границ — тоже. Римская волчица может щёлкать зубами, но не может откусить.

Любовь римских матрон к шёлковому белью оказалась разрушительной для Империи. Императоры выжимали из населения налоги, платили госслужащим, а те покупали своим дамам шёлк у восточных купцов. Караваны из Китая проходили к рынку сбыта по территории Парфянской, потом — Сасанидской Империи. И платили там пошлины. Так Римская Империя сама, добровольно, финансировала своего главного и наиболее опасного в течении нескольких столетий противника. Когда у Сасанидов заканчивались деньги, они останавливали войну, пропускали караваны, получали платежи от купцов, которые полностью компенсировали свои расходы за счёт покупателей-римлян, и начиналась новая война. Новые когорты погибали на восточных рубежах. И радость благородных патрицианок от дорогого белья оборачивалась их ранним вдовством.

Похожая схема работает и сейчас, в этом, в моём, средневековье. «Восточные товары». Шёлк, слоновая кость, сандал… Но главное — пряности. «До эпохи крестовых походов — в Европе даже аристократия была вынуждена компенсировать отсутствие пряных приправ безудержным пьянством и обжорством».

Только сейчас, в 12 веке, христианская Европа оплачивает другого своего противника — исламские государства Передней Азии.

О чём задумалась, девочка? Это же так просто: проследи путь серебрушки, увидь глубокие заводи, где ложатся на дно или крутятся в водовороте эти маленькие беленькие кусочки мягкого металла. И ты увидишь страны, где скоро появятся могучие герои, славные победители, вершители судеб народов. Им всем нужна война. Для их славы. А для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги. Великие люди рождаются везде, во всех н ародах. Но не у всех народов хватает денег прокормить такое величие.

Любой вменяемое правительство стремиться к двум вещам: обеспечить мир на своей территории и обеспечить ресурсами своё население. Это мы так думаем, в 21 веке.

Здесь, в Средневековье, такое утверждение есть ересь. Войны обосновываются понятиями божьей воли, благородной чести или, хотя бы, жаждой славы. Не важно, что грабёж идёт всегда. Это — не афишируется. Нужно быть сумасшедшим принцем датским, чтобы усомниться в заявленных мотивах, чтобы сказать, да и то — в одиночестве, только самому себе:

Более поздние времена уже дают нефтяные войны под прикрытием «экспорта демократии», войны за колонии под предлогом просвещения, или «дранг нах остен» по причине «сверхчеловечности». Слов можно наговорить много и разных, но смысл всегда один: «нам это надо». А вы — обойдётесь. А вот что именно «надо» и как это получить — меняется со временем.

Двадцатый век дал два примера великих восточных государств, для которых доступ к минеральным ресурсам стал вопросом выживания. Сначала Япония попыталась решить эту проблему традиционным силовым путём. Последовали Хиросима, Нагасаки и капитуляция. Но, оказывается, можно жить и под «ядерным зонтиком». Пока за статус «непотопляемого авианосца» готовы щедро платить.

На рубеже тысячелетий — Китай. Есть известная шутка: «когда на востоке перестанут думать о рисе как о еде, и начнут думать как о гарнире — начнётся мировая война». Чтобы обеспечить только китайцам уровень жизни европейца — не хватит всех ресурсов планеты начала второго десятилетия двадцать первого века.

Ден — «Маленький пузырёк» — оставил своим ученикам несколько мудрых идей. Одна из них состоит в том, что не следует отбирать, следует подбирать. И огромная страна очень аккуратно, не демонстрируя мускулов, скаля зубы только в улыбке, подобрала много чего. От Арктики, где её интересы как свои родные представляет Норвегия. До Южной Африки, где даже в бантустанах все — в китайских часиках. Но нужно всё больше и уже появляются мысли — а почему бы не сказать в полный голос? Полтора миллиарда жителей, третья экономика мира, а запас топлива — от 10 до 15 дней. Какой-нибудь «обамаразмайзер» прикажет перекрыть проливы, по которым идут танкеры и… И флот Поднебесной по количеству вымпелов почти догнал американский Тихоокеанский флот. По качеству, правда…

Нет, ещё не завтра… «Традиционные методы» типа: «в могилу как в постель»… пока не применяются. Но… Самая мощная система залпового огня дальнобойностью в 100 километров, самая большая армия в мире, самое… Ещё свободно идут танкеры и сухогрузы, «летят самолёты, идут пионеры». Правда, цены на минеральное сырьё — всё выше. «А оно надо НАМ».

…

В древности был несколько иной набор необходимого. Чаще требовался хлеб, продукты питания вообще. И Римская Империя последовательно разрасталась в благодатной средиземноморской зоне. Методы — отработаны, инструменты — когорты — отмобилизованы. И орлы римских легионов доходят до южной оконечности Красного моря. Там же благодатный оазис, владения царицы Савской. Можно топать и на Восток. Тоже до южной оконечности моря — Каспийского. А вот лезть на Север — желания нет.

Особенно после бойни в Тевтобургском лесу. 25 тысяч убитых легионеров. Лес, все деревья в котором, увешаны черепами римлян. Император Октавиан Август, бродящий, уже спустя годы, по ночным залам своего дворца и кричащий в темноту:

— Вар! Вар! Верни мне мои легионы.

Публий Квинтилий Вар, бывший прокуратор Иудеи, распявший 2000 человек во время восстания в год смерти Ирода Великого (Для Иисуса — первые детские впечатления, причина спешного бегства семьи в Египет), первый пропретор провинции Германия. В конце трёхдневной бойни — бросился на меч. Катастрофа, разгром. Стыд и позор. Сравнима только с кровавой баней у Канн, устроенной римлянам Ганибаллом, да с Парфянским разгромом армии Красса.

И римляне вернулись на землю к югу от Рейна. Граница по Рейну-Дунаю вполне устраивала Империю. Контролируемая, обороняемая. Прикрытая крепостями, легионами, речными флотилиями. Дальше — незачем.

Но… «минеральные ресурсы».

История Империи даёт три случая, когда «закон северной границы» был нарушен.

Сначала — сам первый император, ещё не став императором, высаживается в Англии. Зачем? — А вот! «Он же Цезарь — ему можно».

Что «можно» — понятно. Зачем? В поисках славы? Какую славу можно найти, побеждая «нищих жителей малонаселённого и бедного острова»? Цезарь не предпринимает очевидных мер безопасности, попадает в ловушку, с немалым трудов выбирается к своим кораблям. И тут же организует второй поход. Увеличив втрое экспедиционный корпус. Берёт с собой пять легионов и 2000 всадников. Зачем? Зачем конница в весьма лесистой и болотистой, в те времена, центральной и юго-восточной Англии? А место на кораблях ограничено. «Правило теплушки»: сорок человек или восемь лошадей. Или планируется дальний быстрый рейд по западным, более сухим и открытым районам?

Снова «как кот в сапог» лезет в страну «где по скудости земель трофеи едва ли составят несколько сот овец». Это настолько для него важно, что он сжигает за собой корабли.

А в материковой Галлии идут уже непрерывные встречи вождей. Кто-то уже тайно общается с вандалами, страна сползает в восстание, вот только с вождём ни как не разберутся…

Но всё равно — второй поход в Британию. Да, удачный. Но время… А в Галлии Верцингеторикс уже поднимает своих арвернов.

Это не было тайной ни для кого. Галлы и так-то болтуны, а уж обиженных среди них… Но Цезарь — вцепился в Англию. Почему?

Потому что то, то, что мы называем Англией, а Цезарь — Британией, уже тысячу лет имеет другое название. Название, данное ещё финикийцами — «Оловянные острова».

Финикийцы рассказывали страшилки о внезапно всплывающих водорослях, останавливающих корабли в этих водах, о морских чудовищах. Но плавали туда непрерывно. Сначала из Тира и Сидона, потом — из Карфагена. Олово вместе с медью — это бронза. Распространённость использования олова и его сплавов в древности существенно выше, чем в начале третьего тысячелетия от рождества Христова — просто многих заменителей ещё нет. А из тех же рудников тянут и медь, и свинец, и серебро. И снова — кто в двадцать первом век будет делать свинцовую крышу, как на Дворце дожей в Венеции? Или водопровод, как в Московском Кремле?

Основные монеты того времени — сестерций и драхма — серебряные. И превратить слитки в монеты — желающие и умеющие найдутся. Уже несколько лет из-за войны на материке торговля металлами остановилась. А добыча — нет. И места известны — запад. Корнуэлл проходим для конницы.

Есть надежда «снять сливки». Для Цезаря, который несколько раз в жизни оказывался банкротом, который в Галлии несёт огромные расходы по содержанию своих легионов, которому враждебный сенат отказывает во всём, в чём только можно придумать отказать… И первую очередь — в деньгах… И он рискнул. Похоже — удачно. Да, потом было восстание галлов, поставившее Цезаря на край гибели. А вот жалобы на безденежье как-то отпали. Хотя он и гонит в Рим эту дезу: «у местных жителей нет ничего, кроме тощих овец».

«Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги». Цезарь начинает свои Галльские войны с разгрома гельветов. Небольшое галльское племя вдруг сожгло свои посевы в районе нынешней Женевы и двинулось на запад. Именно под такого размера задачу он занимает деньги, набирает легионы. А потом завоёвывает всю Галлию с Британией и Рим в придачу. Смета расходов — явно другая.

— Гай, откуда денюжки? Не из полиметаллических ли руд кельтских британских рудников?

Рудников так эффективно ограбленных и разгромленных, что туземцам потребовалось сто лет для их восстановления. Только через столетие после Цезаря Римская Империя снова возвращается в Британию и обустраивается уже серьёзно — строит дороги, города, крепости, порты.

Второй случай выхода за «северную границу» — Дакия. Представляла сырьевой придаток империи (добыча золота, серебра, железных руд в Карпатах). Стала единственной римской провинцией, расположенной к северу от Дуная. «Поэтому Дакия имела большое военно-стратегическое и экономическое значение для Рима как важный восточный форпост империи». Только для наблюдения за кочёвками сарматов и готов — провинции не создают. Как пишет Толстой в «Войне и мире» по поводу Шевардинского редута: «для наблюдения за противником было достаточно и казачьего разъезда».

А вот богатые месторождения золота… Империя всегда нуждалась в золоте. И появляется такая помесь золотодобывающей зоны и пограничного поста.

Естественно, формировалось постоянное население. Строились города. Правда, не Магадан или Воркута. Но кто-то же должен присматривать за собранными со всего Римского Мира каторжниками. И ссыльно-поселенцами. Среди которых отнюдь не только певцы пресловутой «науки страсти нежной»:

Ядро провинции — Трансильвания. Но и Молдавию временами захватывало. За 170 лет существования — сто лет войны. Внутренние разборки с недобитыми туземцами, внешние разборки — с ещё не битыми. Веселуха. Провинция была колонизована переселенцами со всего римского мира, но основную массу составляли, видимо, отставники-неудачники из Северной Италии, которые не выслужили земельного надела в более благоприятных для пенсии местах. А также, естественно, «отсидевшие и искупившие», но не настолько, чтобы жить в центральных провинциях. Ещё — чиновники местного управления исполнения наказаний. И — всевозможные авантюристы. Золото всегда привлекает к себе людей определённого склада характера. «Дикий Запад» без «великого уравнителя» по фамилии Кольт, но с латынью у всех на устах.

Все они вступали в браки с женщинами коренных национальностей. Выражаясь аллегорически: «сохранившееся местами автохтонное население подверглось значительной и очень интенсивной романизации за относительно небольшой промежуток времени».

И тут золото кончилось. Полный абзац для миллиона человек. Я немало видел по миру городов-призраков. Брошенные поселения на месте выработанных месторождений полезных ископаемых.

Жили себе люди, как-то любили, ненавидели, общались, обустраивали свой мир, гордились своими домами, планировали будущее… Чувствовали себя «венцом творения». А потом кончился где-то под ними какой-то минерал. И всё это, созданное умом, трудом, душой — ветшает и рассыпается. «Гвоздик» на котором данная человеческая общность «висела», полагая себя «красивой картиной», — «вывалился», «картина» — упала, стала мусором.

Нужно быть таким императором-философом как Аврелиан, чтобы не просто бросить ненужную провинцию, а обеспечить, организовать массовую эвакуацию войск, администрации и, уникальный случай, — гражданского населения. Потом за Дунаем из этих репатриантов были организованы две новых имперских провинции.

Но куча народа осталось. Через несколько веков уже византийцы заявляются в южные отроги Карпат, и, с удивлением и возмущением, обнаруживают грязных, заросших, безграмотных людей, которые говорят на испорченной латыни и нагло называют себя так же, как византийцы — «мы — римляне». Потомки каторжников, разбежавшихся по здешним горам после эвакуации тюремной охраны. Одним словом — Румыния. Которая поставляет в начале третьего тысячелетия нищих, уличных попрошаек, во все страны Северной Европы. В которой уже в двадцать первом веке собираются докопать то золотишко, которое Аврелиан не разглядел.

 

— Глава 114

К северу от естественной границы Империи — Рейн-Дунай — была ещё одна принципиально важная для римлян точка. Золото Карпат, серебро Британии и… янтарь «Янтарного берега».

В двух первых случаях вопрос о «жизненно необходимых римской нации минеральных ресурсах» решался традиционно — когортами. Легионеры кричали «барра», отчего, как говорят, должны были пугаться карфагенские слоны, били клинками мечей в свои щиты и топали на врага. «За веру, царя и отечество». Или что там у них… Или они пойдут в бой за «увеличение обычной нормы прибыли при транспортировке неочищенной руды»?

Но тут… далековато. И — холодновато. Кто это придумал, что только у русских — «генерал Зима»? У прусских — тоже. Сами римляне туда не полезут. Но есть же куча «недоримлян» — «союзники», «федераты».

В имперской римской армии всегда служила масса всяких туземцев. Набираемые, более-менее добровольно, из покорённых и «дружественных» племён, они служили за жалование, за земельный надел на территории империи и за римское гражданство.

Это весьма высоко котирующаяся «блямбочка» — звание римского гражданина.

Апостол Павел, будучи схваченным римской стражей, выговаривает их начальнику за всякие «нанесения телесных повреждений». Тот довольно грубо объясняет:

— Ты — морда неумытая, а я — отслужил в легионе и теперь римский гражданин.

Павел вежливо уточняет:

— Это ты — морда не умытая. Потому, что твоё римское гражданство — выслуженное. А моё — потомственное, его ещё мой отец получил.

Вертухай смущается, просветляется, и в темнице появляются чистое постельное бельё, вино и фрукты.

Даже апостол Иисуса Христа, фактический создатель христианской церкви, потомственный иудейский аристократ, бывший высокопоставленный чиновник Синедриона, хвастается римским гражданством, погремушкой, полученной его папашкой «за особые заслуги перед римским народом», более, чем «благодатью христовой».

Желающих обеспечить своих деток таким поводом для хвастовства всегда было немало. Конкретно в первые века Империи — до 100 тысяч. Сами римляне были, в массе своей, крестьянами, воевали за земельный надел и стремились попасть в тяжёлую пехоту. А из всяких «неграмотных дикарей» формировались вспомогательные когорты, лёгкая пехота, флот и конница. Вот так в первом веке нашей эры почти все легионы, дислоцированные в Европе, обзаводятся кельтскими конными полками.

Среди множества частей Римской армии в Пятнадцатом легионе появляется особый кавалерийский полк — ала. В.И.Кулаков называет это специальное подразделение: «Самбийская ала».

«Спец. подразделение». Кто-нибудь пытался оценить влияние на историю человечества таких небольших, специально подготовленных для нетипичных операций, формирований? Обычно они не попадают в поле зрения историков. Ветеранов от них остаётся мало. Мемуаров ветеранов — ещё меньше. Даже в бухгалтерских ведомостях расходы на их содержание теряются между приобретением парадных попон и строительством армейских нужников. А ведь конкретно этот кавалерийский полк — изменил судьбу нескольких народов.

До этого янтарь идёт в Средиземноморье обычным путём, известным ещё с микенских времён. Но теперь по этому пути сидят германцы.

Германцы непрерывно воюют. Между собой, естественно. Прохожие — это так — прирезать, что бы сноровку не терять, чтобы кровь не застаивалась. Остаться в прежней логистике, когда одно племя продаёт товар соседнему в минуты мира, а то — следующему и так дальше… И каждый накручивает «свои два процента». Ах, извините, «свои два раза»… А насквозь караван не пройдёт. Что, кто-то будет спокойно смотреть, как у него мимо носа проносят очередную блестящую и очень привлекательную игрушку?

— Как тебе не стыдно! Ты мужчина или что? У тебя меч или где?

Вам интересно слушать, как вас жена пилит? Или позовём родню и прирежем этих… «благовоняющих». Каратели-то всё равно сюда не доберутся.

Это вы кому сказали — «не доберутся»? Императору Нерону?!

Непосредственное знакомство обитателей «Янтарного берега» с римскими воинами произошло между 51 и 63 годами в результате стартовавшей в Карнунтуме дипломатической миссии на Самбию римского всадника Атилия Прима. Император Нерон повелел — и всадник поскакал.

«Всадник» — не потому, что на коне. Для крестьян-римлян — конь — дорогостоящая военная игрушка. В нормальных крестьянских хозяйствах в тогдашней Италии коней не держат. «Римский всадник» — второе, после патрициев, сословие в древнем Риме. Великий Гней Помпей, например, был всадником. И, воротясь из очередного похода, должен был, вместе с конём, выходить на Форум и давать римскому народу публичный отчёт «о проделанной работе».

Вот таким «всадником» и была проведена трассировка сухопутного пути доставки желаемого «солнечного камня» к месту его долгожданного потребления. Результаты миссии были расценены как положительные. Всадника — наградили, Тацит в «Анналах» добавил несколько фраз об «эстиях». Какие-то люди в восточной части Балтийского моря собирают янтарь и «над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением чем нежели это соответствует обычной лености германцев». Вообще, немцев большую часть истории считали на редкость бестолковым, ленивым, грязным и пьющим народом. Только протестантизм изменил их национальный характер.

Сходили — посмотрели. Климат — мерзкий, зима показала — римляне-легионеры дохнут. А вот более морозоустойчивые кельты-галлы — нет. И тогда «Самбийская ала» Пятнадцатого легиона размещается на «Янтарном берегу» на постоянной основе. На севере полуострова её подразделения прикрывают места наиболее удобных стоянок кораблей, на западе — районы интенсивного сбора «солнечного камня». Ежегодно она конвоируют караваны с грузом, идущие по «Великому янтарном пути».

Путь не близкий: по реке Хёлле от Горы Великанов, огибая Самбийский полуостров до устья Вислы (kvisl — на древнегерманском «устье»), вверх по Висле до реки Варты, затем вверх по Варте и её притоку Прошне до верховий Одера в Силезии, отсюда в Моравию и вниз по реке Мораве до Дуная. Как упоминает Плиний, путь проходил по Паннонии к берегам Адриатического моря, или, после выхода к берегам Дуная, сплав на ладьях до римской крепости Карнутум (предместья современной Вены), откуда сушей янтарь доставлялся до североиталийского города Аквилея. Продолжительность транспортной операции — 7–8 недель.

Всем хорошо — и недо-пруссам на северном конце, и потребителям «эротических безделушек» из янтаря — на юге. Одни германцы — против. Но «Самбийская ала» укомплектована desultores — «соскакивающими» — ранним вариантом драгун. Эти — нормально дерутся и в лесу, и на пересечённой местности, а вот погоню ведут верхом. И — догоняют.

Германские «дачники и дачницы» облизывались на ежегодно проходивший мимо них «драгунский полк». И сопровождаемые им товары. Терпели. Пока не пришли славяне. Тут у историков полный разброд — кто именно так славно резал мирное население в те ещё конкретные времена. Наши предки или ихние. Говорят о первом появлении славян на арене мировой истории. Ну и флаг им в руки.

Но удар маркоманнов, и ответное продвижение римских войск на север по долине Моравы, привели к прекращению деятельности «Янтарного пути». Соответственно, утратили смысл и действия «Самбийской алы».

Всё? Империя-то поступила стандартно. Так, как поступала в других аналогичных случаях: войска — отозвать, о поселениях — забыть.

А люди-то остались. Да, они кельты, но они тоже хотят жить, у них здесь уже семьи, уже служит не первое поколение.

После постоя солдат очень часто остаются детишки. И девочки, и мальчики.

«Самбийская ала» простояла на «Янтарном берегу» примерно с 63–67 по 167–180 гг. Всё это время она пополнялись. Естественно, за Дунаем. Естественно, за счёт, прежде всего, родственников, соседей, соплеменников солдат самого первого набора. И — за счёт детишек, рождённых уже на Самбии от этих солдат, которые уже «римские граждане». За столетие базирования выросли поселения, вырос целый народ. Вокруг стоянок римских легионов и на Рейне, и на Дунае всегда вырастают города. Их десятки сохранилось до начала третьего тысячелетия. Кёльн — наиболее вспоминаемый пример.

В Румынии легионы простояли не намного дольше. Численность населения провинции перед эвакуацией оценивается в миллион человек. Из того, что осталось, что убежало от максимально полной, хорошо продуманной и организованной эвакуации — получился народ.

Здесь, на Балтике, и продолжительность короче, и войск — один кавалерийский полк, и каторжников сюда не гнали… Людей осталось меньше. Насколько? В десять? В двадцать? В пятьдесят раз? Для сравнения — 20 тысяч — численность большого племени североамериканских индейцев. «Мой народ Сиу»…

Попытка вывести войска в метрополию привела к катастрофе. «Самбийская ала» покинула место своей постоянной дислокации и попала под удар германских дружин. Была полностью уничтожена. Захоронения на Самбии с кельтской военной упряжью почти прекращаются. Зато озёрные святилища германцев на островах Фине и Зеланд набиты снаряжением романизированных кельтов. Дары германцев германским богам за одержанную победу.

Да, поле битвы осталось за германцами. Отсюда и военные трофеи. А вот богатейший регион тогдашний Балтики они разграбить не сумели. Почему? Балтийский вариант «Пирровой победы»? Такие богатые подношения богам — потому что слишком жестокой, кровопролитной была битва, слишком мало осталось живых победителей? Но завалов янтаря или римских монет рядом с бронзовыми оголовьями кельтских коней — в святилищах не наблюдается.

Таки — всё? Войск нет, торговый путь уничтожен, вокруг злые варвары… Но на «Янтарном берегу» остались ветераны части. И «галльские ублюдки» — дети оставивших своих женщин солдат. Галлы. Я уже говорил о переменчивости настроения, свойственной кельтам. Поэтому долго унывать они не могут. Рухнул «Великий Янтарный путь». Ага. Сухопутный. И в полную мощность заработал второй — морской.

На смену кельтам из римских легионов приходят кельты с римских кораблей.

История такова. В 57–56 годах до нашей эры легат Цезаря Публий Красс покорил племена северо-западной Галлии и всю Аквитанию от Гарроны до Пиренеев. Западное побережье стало римским. Но осталось галльским. Что дало старт новому явлению в мореплавании. Никогда не слышали о римско-галльских кораблях? Один такой нашли в приличном состоянии вблизи устья Одера в начале двадцать первого века. Кораблик как кораблик. Только мелочь мелкая — сбит железными гвоздями, на шляпки которых нанесено оловянное покрытие.

Для пайки чёрных металлов нужны или хлорид цинка, или хлорид аммония, нужны спирт или ацетон… «Дефекты и неравномерности при образовании интерметаллического слоя фазы FeSn2 во флюсе продолжают появляться в последующем процессе диффузии в оловянной ванне и приводят к получению неравномерных диффузионных слоев».

Как это сделать в третьем тысячелетии… при соответствующих температурах, оборудовании, катализаторах… можно. Но как это было сделано в Бордо всего два века спустя после рождества Христова? Да так, что за почти два тысячелетия пребывания в морской воде коррозия не съела эти гвозди в ноль…

Северные галлы — морозоустойчивы. Белги, например, жили на территории современной Бельгии. Бритты составляли экипажи лёгкого римского флота, постоянно курсировавшего в Ла-Манше и Северном море.

И вот кораблики из областей южнее устья Рейна отправляются на Север. Да, в северных морях и на их побережьях можно кое-чего найти. Но единственная достойная цель — янтарь. Это единственное, чего принципиально нет в Империи. И чего хотят все. За всё остальное — надо конкурировать с другими поставщиками-производителями. За янтарь — только с кошельком покупателя — заплатит всё, что сможет.

В третьем веке от Рождества Христова, римско-галльские корабли с Западного побережья прошли полностью всю Балтику. На их картах появляется достаточно точно прорисованная вся береговая линия. Они добрались до Финляндии и дали ей название — fin land — «последняя земля». А в музее в Хельсинки появилась коллекция янтарей этой эпохи. Небольшие, в ноготь большого пальца, камушки. С вырезанной спиралью друидов. Экскурсовод несла что-то о вечных связях Финляндии и Ирландии, об исторической дружбе между Востоком и Западом «великого, могучего» Евросоюза.

Но друиды жили не только в Ирландии. Какой-то моряк подобрал кусочек «солнечного камня» на «Янтарном берегу», вернулся куда-то в Бордо, убедил местного барда-резчика сделать эту резьбу, вернулся к финским шхерам со своим амулетом и там… Или этот матрос был уже не из Галлии, и бард-резчик сидел не в Бордо, а на Самбии? Датировка артефакта — 3–4 век.

Кельтское население на полуострове продолжало существовать, приток соплеменников продолжался. Для нормальной торговли нужны фактории, факторы. Лучшее время для сбора янтаря — начало зимних штормов. Огромные валы кипящей воды перемалывают прибрежные пески и вымывают на поверхность, выносят на берег, новые порции «солнечного камня». И сборщики торопятся продать свой «улов». Но корабли в это время уже ушли. Если ты оставил своего торгового агента на берегу, то он скупит для тебя лучший товар. И дёшево. Если нет, то… нет.

Новые кельты прибывали на полуостров. Похоже, что именно они завезли в эту местность технологию озимых культур. Почти на тысячу лет раньше, чем трёхполка появляется у соседей.

Но это были уже другие люди, другого склада ума. Не воины — торговцы. И, подобно своим соотечественникам в Британии после ухода римских легионов, они предпочли нанять германцев для охраны своего имущества. Британских кельтов это погубило. Наёмники из англов, ютов и саксов не только захватили власть, но и заселили страну, задавив своих бывших работодателей. Похоже, что и на Самбии германцы пытались играть свою игру. Например, захватить земли к востоку.

Но не это погубило «Янтарный берег». В самом начале пятого века в Провансе образуется очередное королевство готов. Со столицей в Бордо. И это уже конец. И — нормального доступа к рынкам сбыта, и — потеря основной судостроительной морской базы.

Западная Империя ещё отбивается. Удачно — от Атиллы, готов. Неудачно — от вандалов, франков. Хлодвиг в 486 году добивает последних — Государство Сиагрия. «В битве при Суасоне гало-римляне были разбиты». Отдельные отряды ещё продолжали сопротивление. «Хлодвиг осаждал Париж пять лет, прежде чем смог его взять. Святая Геновефа организовала доставку каравана из одиннадцати судов с продовольствием для голодающего населения Парижа». Одновременно и последние гавани Западного побережья переходят к варварам.

Маленький хоббит Фродо отправляется вместе с эльфами в волшебный край на Запад. Эльфы-галлы, владеющие удивительными знаниями (римского происхождения), поющие удивительные мелодии («бард» — одна из разновидностей галльских жрецов), отличающиеся удивительной красотой (высокий уровень личной гигиены, свойственный Империи, культ здорового тела, восходящий к Олимпиадам), «чудный народ» — покидают свои земли, оставляя их людям, варварам-германцам.

Старая хоббитовская прогулочная песня с чуть изменёнными словами. «Секретный ход»… Скагеррак?

Сметаемые ураганом «великого переселения народов» последние лепестки галло-римского мира осыпаются в серо-стальную воду Атлантики, в акватории своих «Серых гаваней».

Какой земли «коснёшься ты»? После плаванья «через Запад на Восток»?

«Когда Фродо взошёл на борт, были подняты паруса, подул ветер, и корабль медленно поплыл по длинному серому заливу. Свет фиала Галадриэль, который держал Фродо, потускнел и погас. И корабль вышел в море и двигался на запад, пока глубокой ночью Фродо не почувствовал сладкий аромат в воздухе и не услышал над водой звуки пения.

И ему показалось, что он снова видит сон в доме Бомбадила, отдёрнулся серый дождевой занавес, и он увидел белые берега, а за ними прекрасную зелёную страну под мягкими лучами солнца».

«Белые берега» — песчаные пляжи у подножий балтийских дюн? «Прекрасная зелёная страна»… Меня и самого когда-то поразила густая, сочная, удивительно зелёная трава в Калининградской области.

Отплывая из Западных гаваней, гало-римляне вполне традиционно, как делали уже несколько предшествующих столетий, поворачивали вдоль побережья на север. А оставшийся под властью Хлодвига Сэм видел только «тень, скользнувшую по глади залива на запад».

«Уходила Третья Эпоха. Уходили Элронд и Галадриэль, минули дни Колец, и к концу приходит песнь о тех временах. Эльфы покидали Среднеземье». Эта эпоха — ушла. А хоббиты остались.

Одного ждало садоводство под пинками вечно пьяных франков, другого — мытьё лошадиных задниц в готских конюшнях.

Вот теперь всё — «Золотой век» Самбии кончился. Век-то — да. А народ-то — нет. Где-то на полвека раньше падения последних центров гало-римлян на Северо-Западе, сюда, на Северо-Восток римского мира, по Неману сплавляются на плотах готы.

В пустынные, никому неизвестные места? Но сюда ещё приходят корабли с Запада с последними беглецами из разгромленных варварами городов Галлии. Но на территории Империи остались следы «Янтарного берега». Ещё живы бывавшие здесь люди, есть книги, есть память.

Готский король Рима Теодорих Великий получает подарки из Самбии от своих «братьев по крови» — готских королей «Янтарного берега» Брутена и Видевута (один, якобы, прожил 160 лет, другой — 130).

Он не вскакивает с трона с воплем: «Призраки из сказок! Восставшие из легенд покойники!». Он знает о «Янтарном береге». И отвечает письмом с благодарностью и с рассуждениями о желательности восстановления сухопутной торговли янтарём. Караваны, хотя бы дипломатические, ещё проходят по «Великому Янтарному пути». Хорошо бы по известному маршруту пустить теперь и грузовой транспорт.

Теодорих умер в 526 году, братья объявили свою «конституцию» в 523. Оказало ли это письмо влияние на решение братьев? Даже просто — дошло ли оно?

Теодорих своё детство и юность провёл в заложниках в Константинополе. Он, как и немало готских королей до него, был в восторге от Империи. И в Северную Италию он пришёл по приказу императора Византии с освободительной, а не захватнической миссией. Авторитет его среди готов в первую четверть шестого века был огромен. «Величайший из живущих готов, второй после Алариха». Теодорих всю жизнь воспринимал свою деятельность как восстановление Империи. Он не разрушал ни юридическую, ни административную систему, оставшуюся от Западной Римской Империи. И, естественно, пытался восстановить «Янтарный путь». Не получилось, но попытка была.

Язычники-фризы, разместившиеся (частично) на территории северных галлов, из которых набирались экипажи кораблей для походов в северные моря, знают о существовании этого места, знают, как туда добраться, знают, что там свои братья-язычники. Сохраняют эти знания. И уходят туда от сильно христолюбивого Карла Великого. Впрочем, не они одни. Были и другие волны беглецов, которые стремились найти в этом «Клондайке древности» не столько богатство, сколько «тихую гавань».

Есть и ещё один след кельтской «Самбийской алы». Очень наглядный.

Что общего между пруссаком-человеком и пруссаком-тараканом? — Цвет и усы. Древние галлы славились своими усами и свой рыжиной. Что и наблюдалось в данной местности вплоть до середины 20 века.

Поскольку в тараканах кельтской крови быть не может, то название, очевидно, возникло сначала для людей. Для потомков «солнечноголовых соскакивающих кавалеристов», охранявших некогда путь «солнечного камня».

Кстати, из русской классики: «Еду я как-то в Эстляндской губернии и вижу занимательное явление. Во всей той местности бегают такие, знаете ли, белобрысые бледные детишки. А вот в одном селе — полно черноголовых и черноглазых. Я, знаете ли, заинтересовался этим странным феноменом. Представьте себе, выясняется: лет 7 тому на летних манёврах стоял в этом селении наш уланский, знаете ли, полк. Так что никакого феномена здесь нет, а есть вполне, знаете ли, обыденное явление».

«Самбийская ала» простояла на Самбии сто лет.

Сиё было моё первое знакомство с сим народом. Однако же весьма не последнее. Немалые нужды у Руси были на море Варяжском. И во всяких делах моих тамошних приходилося мне думать и об этих, в те поры — языческих, племенах. Предвидеть деяния их, кои и сами-то они по вздорности нрава своего и прежде бывшими меж ними неустроениями, предвидеть не могли. Не единожды довелось об эти «солнечные головы» свою собственную головушку ломати. А иначе никак — соседи же. Сам за них не подумаешь — на беду от них наскочишь. Да и их под беду подведёшь.

И вот сидит передо мной на полу наглая, битая, бритая, усатая, рыжая морда. Набитая под завязку кельтской вздорностью, балтским упрямством, готской доблестью и чисто прусским «кривайтским» религиозным фанатизмом. И как к нему подступиться? Как выдоить из этого придурка историю его короткой жизни? Короткой, потому как — только до сегодняшней ночи. Времени нет, инструментов нет, информации нет. Предложить ему, как волхву голядскому, сказочку рассказать? Не пойдёт: волхв — мудрец, а это… витинг. Нечто среднее между викингом и витязем. «Жизнь — за награбленное, честь — никому». Придурок — ещё и меч просит. У меня что, других забот мало, чтобы фехтованием сейчас заниматься? Честь ему, видите ли, сохранить надо! Честь — у честных. А у которых баб режут да детей малых потрошат — у таких может быть только… «благородная честь».

А, кстати… Факеншит! Нет данных. Но попробовать-то можно. Исходя из общих цивизационно-социологически-сакрально-родовых… и дыр с пыром… предположений.

— Перун не примет тебя в своих чертогах. Ты не будешь пить вино, и петь песни за одним столом с величайшими из героев. В лучшем случае тебе позволят убирать навоз за божественными свиньями. Раз они там пьют, то и закусывают. Ну не будут же герои гулять без закуски. Это ж не алкаши подзаборные. Следовательно, там, в вашем раю, есть хлев со свиньями и навозом. Или вы как мусульмане — свинину не едите? Тогда — будешь убирать за баранами. Там, в дерьме вечности, до самого Рагнарека — твоё место. Ибо Перун не садится за стол с бесчестными людьми.

— Ха! Что ты, вонючий слизняк из-под коры сгнившего дерева, можешь знать о чести витинга? Я — воин Перуна, а ты христианин — прах под ногами настоящих мужчин.

«Прах под ногами»… Ну, так это ещё уважительно. Не под копытами же. Рыжих меринов.

— Красиво говоришь, Фалет. Тогда, может быть, тебе знакомы такие руны:

Не только «пленительных» — смелых, добрых, думающих… Человеческих. И твои там будут. Не будь так невнимателен к праху, витинг. Даже великому воину полезно смотреть под ноги. Но ты — не великий. Ты — бесчестный.

— Ха! И повторю тебе: ха! Смерть в бою — честь, смерть под пыткой — честь! И что ты, ничтожный сопляк из народа рабов, можешь сделать со мной, кроме смерти?

— Многое. Например, молча погрустить о твоём бесчестии. Или — громко объявить о нём. Я могу дать тебе возможность умереть с мечом в руке. Как ты хочешь. Или — не дать.

Расширение его зрачков от боли уже прошло, но теперь глаза и «сами собой на лоб лезут». Поговори со мною парень, поговори. И ты будешь целовать мне руки в припадке религиозной благодарности, пока я буду перерезать тебе горло.

— Ты попал, Фалет. Вы все попали. Но ты больше всех. Потому что дожил до разговора со мной. Ты попал в бесчестие, витинг. По самые ноздри твоей души. Посмотри туда.

Я ткнул большим пальцем себе за спину. Там Звяга с «горнистом» вытаскивали за ноги из-под стола тело зарезанного юноши. За ним по полу тянулась широкая полоса крови.

— В чертогах Перкунаса мне смешон гнев князей руссов.

Так, Николай не зря перепугался. Вид этого трупа сразу вызывает мысли о гневе князей. Почему-то. Это — позже. Сейчас — колем придурка.

— Разве я говорю о русских князьях? Я говорю о гневе вашего Перуна. Этот парень пришёл к вам, и вы взяли его в лодию. Как гостя. В ваш дом. Вы приняли его. Вы делили с ним хлеб и тепло костра. Как и положено по закону гостеприимства. А сегодня вы убили его. Вы убили гостя. Вы убили его подло, обманно, ударом в спину. Вы — бесчестны.

Теперь пришло и мне время сказать «Ха!». Парень, я поймал вашу логику! Я уловил вашу систему ценностей! А уж доказать, что ты — сволочь… «Ни ума, ни чести, ни совести — беспартийный».

Если ты умеешь отличать хорошее от плохого, если ты твёрдо знаешь, что есть «зло» и что есть «добро»… Хоть какое! И ты к этому «добру», к этому твоему хорошему — стремишься… Если на тебя одели узду законов, правил, приличий, обычаев, ценностей… То ты — взнуздан! И ухватить за эту уздечку — дело техники. Чем крепче ты веришь в истинность своего понимания, своего определения добра или зла, чем сильнее ты веришь в свою праведность, в свою доблесть и исключительность — хоть какую! — арийца или самурая, в несгибаемость или приверженность, в богоизбранность или сверхчеловечность, в исконную посконность… тем крепче вросла твоя упряжь в плоть твоей души. Ты взнуздан и осёдлан! И «мундштуки» твоей «правильности» рвут в кровь «губы» душе твоей! Бесчестный всадник в седле твоём. «Бесчестный», потому что — без твоей чести. Со своей, но не с твоей. А твоя «честь» для него — инструмент. Жестокие поводья на голове твоей, и тяжкий кнут для спины твоей, и острые шпоры для боков твоих. И только так. Ибо кони на конях — не ездят. Кони не садятся в сёдла, они в них только бегают. Седло — трон для обезьяны. Думающий по-лошадиному — не поедет верхом.

Ты — жил, ты — дышал, ты — думал. Чувствовал и оценивал. И этого уже достаточно, чтобы тебе было стыдно. «Человек? Виновен!» — это не от Иисуса, это от тебя самого, хомнутый сапиенс. Так вези же наездника своего. Двуногий мерин.

Труп старика-кормщика со спущенными штанами и перерезанным горлом во дворе. Это — по чести. Кормщик был, явно, нанятый. Слуга, простолюдин. Прирезать безродного нанятого работника — нормально. Несколько убитых мужчин и женщин из мирного местного населения — нормально. Смерды. Цены несуразные требовали. Труп выпотрошенного и освежёванного ребёнка на заборе под дождём. Нормально. Его дура-мать не хотела сказать, где спрятаны деньги мужа. Сама виновата.

Чего стыдиться? — Всё — нормально. В рамках воинской доблести и чести. Викингов, витингов, витязей.

Но этот юноша… От которого осталась здоровенная лужа крови… Он не похож на простолюдина. Или — на наёмного слугу. Он им равный. Где-то, как-то… Христианин не может быть равен язычнику. Но воинская доблесть не различает веры. А он пришёл к ним на лодию. И они его приняли как равного. Как гостя. Ладья для норманнов, варягов, руссов была вторым домом. Плавучим и последним. Похоже, и пруссы имеют сходные представления. А значит: «гость в дом — бог в дом». Убить гостя — стыдность, бесчестие, смертный грех.

— Я его не убивал. И не я привёл его на лодию. Перкунасу нет причин гневаться на меня.

— Ты плохо слышишь? Тебе не повезло — ты дожил до разговора со мной. Сейчас ты умрёшь. Я перережу тебе горло и отрежу ухо. Я запишу на бересте эту историю. Как вы убили в спину своего гостя. Сложу эти две вещи вместе и пошлю своего слугу в Новгород. Там живёт много ваших. Там у ваших — целая улица.

— Ха!

— Не хакай! Я знаю, что у вас нет своего письма. Но мой человек прочитает мою грамоту перед людьми твоего народа. И он будет повторять это каждый день. Каждое утро он будет приходить к жилищам твоих соплеменников, читать мою грамотку и показывать твоё ухо. Пока все в Новгороде не запомнят слово в слово. А потом ваши купцы вернутся в вашу землю. И повторят написанное мною. И перед вашими князьями, и перед витингами, и перед жрецами. Великий Криве-Кривайто не будет молиться за тебя под священным дубом. И твои родственники будут выть и плакать, разрывая на себе волосы и одежды. От злобы на тебя, от позора, который ты навлёк на свой род. Все соседи твоего дома — отвернутся от них. И ваши мужчины, витинг Фалет из рода Витавоев, погибнут в ссорах с соседями. А женщин погонят греть постели настоящим витингам — не таким как ты. Тем, кто знает, что такое честь. Ваша честь, витинг. Ты убил не юношу-христианина, ты убил свой род.

 

— Глава 115

Ну, вообще-то да. «Какой-то прадед накосячил, а правнуки отмыться не могут». Так это — мирная ситуация. В среде миролюбивого, законопослушного и безоружного населения. А у пруссов — мира нет. Владетельные господа вооружены и постоянно воюют друг с другом. Род, потерявший честь, выпадает из круга равных. Становиться изгнанным родом. «Общественное мнение» порицает парию, и «порицание» выразится в стуке мечей, поджогах, коно- ското- рабо- и жёно-крадстве… Даже если его род сильнее любого из соседей, он не сильнее их всех. Стая голодных собак валит одинокого медведя. Племенные князья не могут установить твёрдый порядок, и единственное, что сдерживает бесконечную вендетту с примесью грабежа и охоты за наложницами — верховный жрец, «Великий Криве-Кривайто». Но бесчестье… Никто не вступится.

Интересно было наблюдать, как до прусса медленно доходила предложенная ему дилемма. «С одной стороны нельзя не признать. С другой стороны нельзя не признаться».

«Честь» требует поплеваться во врага и, распевая песни, принять смерть. И она же, пресловутая «честь витинга» требует защищать свой род. Исполнить моё требование, подчиниться — бесчестие, не исполнить, обречь на гибель всех своих — тоже бесчестие. «Куда не кинь — везде клинь» — вот его и заклинило.

Маска наглого превосходства сваливалась с него кусками. Сначала исчезла презрительная ухмылка с губ. Ушёл и высокомерный прищур. Глаза раскрылись и заметались в поисках выхода. Лицо стало мягче, проще, моложе. Сколько же ему? 16–18? Потрошителю младенцев, убийце гостей…

— Я не убивал!

— Я тебе верю. Но в послании твоему народу, которое я напишу, будет только одно имя — твоё.

— Я не убивал!!!

— Но ты — дожил! До разговора со мной. И назвал мне своё имя. Да, ваш Перун загонит в хлев, к своим свиньям, вас всех. Он — бог, он видит правду. Ну и бог с ним, с вашим богом. Здесь, на земле, именно твой род примет на себя весь позор, весь стыд, всё бесчестье. За вас за всех. И его не будет. Витавои исчезнут, станут пылью, прахом. «Эти камни в пыли под ногами у нас были раньше зрачками…». Зеницами глаз твоих родственников. Это сделал ты, витинг.

Мда… Ну и обороты у тебя, Ванюша: «бог с ним, с богом». Плохо быть бестолковым — возможно было и более изысканное решение. Там у них пантеон из десятка богов. Может, что-то покруче можно было придумать? Опять же — обычаи. Они там пьют кумыс и едят конину. Как-то на этом сыграть? Мало знаю. «Учиться, учиться и ещё раз учиться». Дорогой ты наш Владимир Ильич! Так кто ж против? Учителей где взять…

— Чего ты хочешь? Чтобы не посылать грамотку?

Всё правильно — пруссы были неграмотными и относились с огромным удивлением и подозрением к умению таким образом сохранять и передавать информацию. Сами они использовали какой-то вариант примитивного узелкового письма. В основном — для счета и календаря. А вот буквы вызывали у них подозрения в нехорошем волшебстве. Витинг боится не просто отправки сообщения, слуха, болтовни, сплетни, а именно письменного. «Написанное пером — не вырубишь топором» — чисто русская народная мудрость. А вот ощущение — общечеловеческое.

— Рассказывай. О себе. Кто вы и зачем пришли сюда.

Здесь не было такого профессионально-накатанного песенно-напевного повествования, каким развлекал меня битый волхв в Рябиновском порубе.

Ноготок, уяснив, что пленник «склонен к сотрудничеству», откинул свой раскалённый прут в сторону и, по моему знаку занялся Суханом. Кольчуга ножом не пробивается. Но удары были сильные, у моего зомби и под кольчугой образовалось два очень нехороших синяка: под левой лопаткой и возле печени. Ивашко с Чарджи вполголоса обсуждали полезность нижнего острия на лезвиях прусских топоров и примеряли по руке странные мечи покойников с асимметрично расширяющимися на конце клинками.

Моя команда перетаскивала на дворе трупы, развешивала по забору под дождём окровавленные тряпки, а чистые тоже развешивала — по стенам общинного дома изнутри, ближе к печке. Ряд мокрых штанов на верёвке через всё помещение — банно-прачечный день в гарнизоне. И — юбок. Мда… Гарнизон был… дамским.

Ребята перекладывали, сортировали, упаковывали разные разности. Десять прекрасных точильных камней — это здорово. А то с нашим лесоповалом топоры приходиться точить почти так же часто как косы на покосе. В каждом узле в личных вещах — пара-тройка кусочков янтаря. Толком не обточены, не отшлифованы. Ещё одна забота — как это оптимально применить…

Витинг не очень хорошо говорил по-русски. И вообще — не очень хорошо говорил. Многие вещи дошли до меня позднее. Но суть истории такова.

Весной, после особенно голодной зимы, компания молодых, но благородных пруссов, решила подзаработать.

— Я жену хочу купить. Мы с отцом договорились — пополам. Сначала она его женой будет, потом, через три года — моей станет. Хотел из ваших какую-то взять. Ваши девки — выносливые. И в поле, и в постели. А потом можно и первую жену брать. У нас, обычно, три жены. Первая, главная — из наших.

Нанялись в гребцы на корабль к зимовавшему на «Янтарном берегу» новгородскому купцу. На таких лодках гребцы выступают и в роли охранников. Так что ущербу чести не было. Плаванье прошло спокойно. По прибытию в Новгород, купец с нанятой командой честь по чести, как было уговорено, расплатился и гребцов распустил.

Мы — дети железных дорог. Полтора века регулярного железнодорожного сообщения в России выбили из массового сознания понятие сезонности транспортных операций. Всё твёрдо уверены, что в нужное место всегда можно добраться в любое время. Нет, бывает какой-то экстрим, какие-то катастрофы, временное прекращение движения, исландские вулканы… просто отсутствие билетов, наконец. Но и самолёты, и пароходы, и автобусы должны доставлять грузы и пассажиров в нужное место всегда. Как поезд — по расписанию.

Нет. Здесь — нет. Зимние штормы напрочь останавливают мореплавание по Чёрному и Балтийскому морям. Но это-то «Святую Русь» не очень волнует. Как цунами в Тихом Океане. А вот ледостав и ледоход… два месяца в году все отлёживаются по домам — реки непроходимы. Русь сидит по рекам. Поэтому у всей Руси — сплошная непроходимость.

Летом — всё прекрасно:

Зимой — тоже ничего:

И к этому привязываются все перемещения по Руси. Хоть людей, хоть товаров. Хоть воинский поход, хоть богомолье, хоть торговые операции. «24/7» — можно. Но не — «…/365».

Купец-наниматель пришёл домой. И назад не собирается. А весенние новогородские караваны из города уже ушли. В иной год из Новгорода уходит до 300 лодей. Почти всё мужское население. Для сравнения: традиционный ежегодный Киевский караван ещё при первых князьях Вещем Олеге и Игоре включал в себя от 500 до 1000 морских лодей.

В Новгороде два каравана: весенний и осенний. И оба уходят быстро — в два момента. Или — сразу как сойдёт лёд на Волхове, за одну неделю. Или уже глубокой осенью, тоже за неделю, когда первые заморозки ударят.

Гребцы оказались при деньгах, но без дела. Мой собеседник уж присмотрел и сторговал «переходящую супругу».

— Купить жену пополам с отцом — это ж так нормально! И пользовать её потом в очередь — чего тут стыдного-то? У нас все так делают. Конечно проверил. Как же товар — да не проверить-то. Не, всё проверить не дали, так только… потрогал.

Как говаривал старина Вольтер: «Все пороки человеческие происходят от безделья». «Безделья» у пруссов было много, «пороки» — произошли. Можно подпрыгивать на морозе, повторяя народную мудрость: «Пить надо меньше, надо меньше пить», как это выразительно сделано в народном фильме «Ирония судьбы». Можно повторять это и в тёплую погоду. Истинные мудрости при любых температурах не портятся. Но главное — не надо махать в таком состоянии боевыми топорами…

Ребята пришли в Новгород в первый раз, без знания местных обычаев и реалий, со своими представлениями о границах допустимого, о правильном и желаемом… Новенькие.

«Готовеньких» — унесли, «новеньких» — стали ловить. По «Русской Правде» у иностранцев в судебном разбирательстве есть некоторые привилегии, но права экстерриториальности нет. Попасть под Новгородский «Сместный» суд…

Бывший наниматель помог своим бывшим гребцам быстренько найти нового хозяина, и они спешно удалились. Для уже примерявшегося к обширному бюсту будущей «мачехи-жены» пруссака — огромное расстройство. Уже обговорённую, со всех сторон рассмотренную и проверенную на ощупь покупку — пришлось «оставить на прилавке». Поскольку их путь лежал в противоположную желанной родине сторону.

Новый купчина был Владимирский. Всю дорогу он рассказывал о том, как хорошо в княжеском городе, как князь Андрей Юрьевич его отстраивает, как ему люди нужны. Только забыл, почему-то, сказать, что в последние годы князь Андрей по прозванию Боголюбский напрочь не выносит иноверцев. Смолоду-то он нормальный был, а вот в последние годы несколько того… уверовал. И, как и положено, свеже-обретшему и, наконец-то, просветлённому — не на 100, а на все 120 %. Язычники-пруссы оказались в Боголюбово не… уместны.

Язычнику вообще тяжело среди людей другой веры. Даже и языческой, но другой. Языческие боги всегда жёстко локализованы. И на местности, и в народах. Это для Христа «нет ни эллина, ни иудея». А вот у Зевса и у Мардука — совсем другая точка зрения.

А уж когда язычник ещё и внешним видом выделяется… Бритые, усатые, с хвостами на затылках, в юбках, с оригинальной формы топорами, трёхполосными щитами и расширяющимися к острию мечами… С их пренебрежением к княжеским медам: «стыдно это — у нас меды пьют только простолюдины да рабы». С любовью к конине. Чего они не скрывают, и проявления которой русские нелицеприятно комментируют. После чего снова приходиться хвататься за топоры… Им настоятельно посоветовали быстренько убраться. «Пока князь Андрей нрав свой не явил».

Ребят отпустили с миром, помогли и лодейку нанять, и кормщика. И дали рекомендательное письмо к брату князя Андрея — князю Глебу Юрьевичу в Переяславль.

— Там всех берут. Лишь бы к делу был гожий.

Переяславльская дружина всегда формировалась более для боя в степи, для защиты Изюмского шляха да для прикрытия Днепровских караванов. Особых требований по вероисповеданию или национальной принадлежности в Переяславле не было. А пруссы — хоть и лесной народ, но конный. К коням у них отношение религиозное. Даже в могилу к воину кладут коня и упряжь конскую.

Кроме грамотки, очень настоятельно посоветовали взять попутчика — княжеского гонца. Грамотка — княжеская, чужакам её в руки давать нельзя. Да пруссы и сами избегают брать в руки это «колдовство чужого бога». Вот этого гонца и вытащили мои ребята из-под стола. Из лужи крови. Николай был прав — княжеский гонец из Владимира от сына Юрия Долгорукого, князя Андрея Юрьевича Боголюбского к младшему брату его — князю Переяславльскому Глебу Юрьевичу. Но, почему-то, одет гонец не так и идёт не спешно, конями по кратчайшему пути, а лодией, и не сам, а с чужаками. Которые, кстати, местных норм и обычаев насчёт княжеской переписки, порядка её упаковки, формы одежды почтальона и прочего…. «нихт фершейн».

И шли бы себя пруссачки спокойно в Переяславль. Да вот, на беду свою смертную, заскочили в «Паучью весь» — кормщик посоветовал. Он тут бывал, купеческие лодии с Оки приводил. А тут… старосты — нет, нового хозяина — нет, мужики — в раздрае. У Хохряка на подворье из мужиков — один мальчонка.

Сначала витинги разогрелись в спорах с местными. Торговаться местные не умели. Цены ломили несусветные, от слов своих сходу отступались. Подсовывали всякое, на что и глянуть без стыда невозможно. Хорошо хоть — пустили в общинный дом на постой.

Крыша есть — а остальное? Еда? Питьё? Бабы? Обогреться-обсушиться, баньку бы… А уж когда пришлые вылезли из своих походных промокших штанов и одели сухие парадные юбки… А местные мужики стали на этот счёт проявлять свой юмор… Такой… пейзанистический. Увидев боевые топоры пришельцев, «юмористы» быстренько разбежались.

Сидеть голодными и холодными в пустом тёмном помещении… — этим туристам не захотелось. И они пошли искать ресепшен. И прочие виды сервисов из категории «всё включено». Очень скромно, кстати: вай-фая или джакузи с подогретым шампанским не просили. Но чего просили — просили убедительно. Единственному храбрецу, который сунулся защищать свою ярку с топором в руках, эти руки и отрубили. И ещё в одном дворе дурня с оглоблей приняли на мечи. В остальных — дело обошлось чисто мордобоем. Припасы и «обслуживающий персонал» были доставлены в нужное место.

«Бьют не слабого — бьют трусливого» — русское народное наблюдение. Староста много лет гнул односельчан, выбивал, выдавливал из них самостоятельность, готовность принимать решения. Не пускал к пришлым, к купцам и прохожим. А потом вдруг и сам, с моей помощью… «И — нет никого».

Слишком многих, из немногих проросших-таки под Хохряком потенциальных лидеров, потеряла «Паучья весь» в ходе моих здешних приключений. И от меня, и при штурме «линии Маннергейма имени Велеса». А новые ещё выдвинуться не успели. У Достоевского в «Записках из мёртвого дома» есть фраза: «Тут на двор повалила серая шпанка». А тут и не «повалила». Сидели по домам и трусились. Как бы к ним не пришли. И это — при троекратном численном превосходстве.

Гости закусили-выпили, потом — наоборот. И тут кормщик выдвинул гениальную догадку. Насчёт Хохряковой захоронки. Или он чего-то знал? Аргументация была убедительной:

— А баба-то его должна знать. Да никакой мужик такое дело в тайне от своей жены не сделает.

Вдову Хохряка, вместе с маленьким сыном и попавшейся под руку невесткой, притащили во двор. Дальше пошли расспросы, стремительно перешедшие в пытки. Невестка вырвалась и пыталась убежать. Получила топор в спину. Старую вдову поставили связанной на колени и перед лицом её начали мучить сына. Ей вопросы, ему… чего-нибудь отрезать.

Гости хмелели от воплей, от крови, от количества выпитого. Женщины, которых они притащили, пугались и пытались убежать. Этот страх хмелил ещё больше. Одну долго кололи кинжалами, вот она, в луже крови лежит. Вторую, попытавшуюся сопротивляться, избили. Третьей повезло — на неё «положил глаз» молодой парень. Тот, который вон там лежал, зарезанный под столом.

Вдова всё-таки выдала тайное место. В наказание за её упрямство, с ещё живого мальчика сняли кожу и, взрезав живот, выпустили кишки. Напоследок и её зарубили. Впрочем, это ещё не «последок». Притащив кучу ювелирных изделий, литваки не угомонились. Сначала, один из них вышел отлить вместе с дедушкой-кормщиком. И, радостно улыбаясь, вернулся один. А потом, когда несколько хмельной парень очень увлечённо начал изучать содержимое платья третьей туземки, ему просто воткнули нож под лопатку. Прямо на ней. Парня сдёрнули и бросили под стол, её связали.

Злодеи от безответности звереют. «Знатные пруссы пьют кровь коней своих и от этого становятся словно пьяные». Кровь человеческая пьянит не меньше. Её и пить не надо. Достаточно проливать.

Несколько отрезвило только зрелище найденного клада. Не так — к хмелю мании величия и всевластия добавилась экзальтация и паранойя нувориша. То были хиханьки-хаханьки, а то игра пошла уже серьёзная. Было в кругу двое христиан. Им веры нет — их и не стало.

— Придём в Переяславль — они князю расскажут. Какой там, у руссов закон — дело тёмное. Но у чужого такое богатство отобрать — они повод найдут. Это ж не наши, которые честью живут. Это ж христиане, они ж стыда не знают.

Тут же сообразили:

— А зачем нам Переяславль? А пойдём-ка мы домой. С таким-то хабаром, да ещё кому-то служить…

Вот новоявленное братство «кладо-носителей» и обмывали.

Всё.

В дверь вошли, отряхиваясь от дождя, приведённые Хохряковичем мужики. Всерад нервно оглядывался и крестился. У Хрыся под кожаным плащом наблюдался толстый длинный войлочный кафтан. Похоже, с вшитыми железными пластинками под верхним слоем ткани. А за поясом топор и ножичек «нулевого размера». Хотя я и не велел им брать оружия.

Хорошо, что всякие блескучие цацки с глаз убраны. Однако и оставшееся на виду барахло у стен — вызывает пристальное внимание у туземцев.

Я бы даже сказал — жадный интерес. Аборигены всегда как сороки — тянут все блестящее. Антонио Пигафетта, описывая стоянку кораблей Магеллана у берегов Южной Америки, смущённо упоминает, что за маленькое металлическое зеркальце можно было получить в полное своё индивидуальное распоряжение молодую женщину на всё время пребывания эскадры на стоянке.

— Ты обещал, что дашь мне меч. Чтобы я мог умереть с честью.

Извини, прусс, отвлёкся. Представлять юную красавицу-индианку, играющую с зеркальцем, куда приятнее, чем смотреть на твою битую морду. Но ты прав: обещанное должно быть исполнено.

— Развязать. Раздеть.

— Зачем?

— Чтобы тряпьё ещё грязнее не стало. Руки за спину, связать. Вывести во двор.

— Постой! Ты сказал, что дашь мне меч! Что бы я мог погибнуть, как положено воину — в битве, с мечом в руке! Ты — солгал, ты обманул!

— Не ори. Я никогда не лгу. Это твоя железяка? Пошли.

Мы стояли посреди двора, под дождём, возле выложенных в ряд в мокрой грязи белеющих в полутьме начинающегося рассвета голых трупов его товарищей. Дальше лежали мёртвые женщины в промокших, облепивших тела, рубахах и, завёрнутый в дерюжку с головой, мальчик. Из-под дерюжки торчали его белые маленькие ступни. Вполне нормальные — при свежевании человека кольцевые разрезы делают выше, на щиколотках. Так что пятки — будто ничего и не было. На животе у мальчика дерюга оттопырилась — там отдельно комом положили его кожу.

Я обошёл пленника по кругу, сунул ему, в ладони связанных за спиной рук, его железяку, встал перед ним, лицом к лицу.

— Я обещал, что ты умрёшь с мечом в руке, прусс. Ты держишь в своей ладони рукоять меча. А вот битвы я тебе не обещал.

Пленник стоял передо мной голый, мокрый, с сосульками потемневших от дождя мокрых волос, налипших на лицо, со связанными за спиной руками, в которых он держал свой меч. Я осторожно, чтоб не поскользнуться в этой грязюке, шагнул к нему. Вытащил из-за спины шашечку. Неудобно. Сделал полу-оборот вправо, поднял кулак с рукояткой к плечу, развернул клинок параллельно земле. И, разворачиваясь на месте всем корпусом, выбрасывая вперёд руку, ударил. Уколол. Так тореадоры наносят завершающий удар. Кажется, они что-то говорят при этом. Не знаю, «финита ля комедиа»… здесь не уместна. Какая уж тут «комедия».

Прусс сначала дёргал за спиной руками, никак не мог совместить два своих ощущения: меч в ладони и верёвки на запястьях. В последний момент он попытался увернуться, отодвинуться. Не успел. У шашки нет гарды. Я вогнал её по самую рукоять. Даже глубже — по самый кулак. Вмял в его мокрое голое тело. Он негромко ахнул, начал валиться назад и в сторону, снимаясь с клинка, разрезаясь своим телом о лезвие. Из раны хлынула кровь. Заливая рукоять и мою руку на ней. Горячая. Остро пахнущая. Мгновенно становящаяся липкой. Наконец, он завалился. Плюхнулся в грязь, поднимая брызги. А я так и стоял с протянутой в его сторону своей маломеркой. И никак не мог понять — а что дальше? Как-то очень быстро. А это уже всё? Или ещё чего-то надо будет делать?

Сбоку какое-то движение. Я резко развернулся в эту сторону. В шаге — Ивашко. И даже в этом сумраке видно, как он бледнеет. Чего это с ним? И глаза прямо на глазах расширяются. Я что-то не так сделал? Ах да, совсем забыл: кончик моего клинка в пол-ладони от его груди. Ты чего, дядя, думаешь — у меня крышу снесло? Нет, я вполне в порядке. Только… а как же её опустить? А, просто выдохнуть.

Ивашко приговаривал что-то успокаивающее. Аккуратно, обойдя меня сзади, ухватил за кисть правой руки. Подталкивал и тянул в сторону бочки с дождевой водой.

— Вот мы сейчас рученьку помоем, потом насухо вытрем, горяченького похлебаем, в баньку сходим, девку горячую, ласковую тебе найдём. Хочешь девку-то, а? Такую дебелую, с такими вот…

Не поверишь — не хочу. Это я-то… Но — не хочу. Прямо по анекдоту:

— Хочешь бабу и рома?

— Не. Лучше ромовую бабу.

Ничего не хочу. Только трясёт. И хочется бежать. Куда-то. И — кричать. С плотно сцепленными зубами. Почему-то.

Ивашко отцепил меня от шашки, только окунув в бочку с головой. И не один раз. Точно, кровь человеческая хмелит как крепкое вино. Только — не в бою, в минуты опасности, когда всё забивает адреналин. Там — эйфория победы, восторг успеха, счастье собственной жизни. А вот когда так… Когда убиваешь сам, своими руками, по собственному решению. Взвешенному, продуманному, спокойному. Смесь восторга и ужаса. От собственной власти, от собственной смелости властвовать над смертью. И — ужаса. От необратимости сделанного, от близости смерти к самому себе. Эффект сопереживания. Сопереживания с Творцом. Он сотворил — я уничтожил. Оба — навечно.

Факеншит! Как пьяный. Значит, будет и похмелье. Не зря тёзка — Иван Грозный ввёл водку для своих опричников. Кровавое похмелье лечить. Ох, господи, тяжко-то как. Сердце давит и горло зажимает. Надо срочно изобретать самогонный аппарат. Мудрость предков — она, того…. Содержит зерно истины, луковицу правды и стакан водки. Почему-то все продукты — горькие…

Теперь пришла моя очередь прижиматься к печке то животом, то задницей. Промок, однако. Чуток бражки я хлебнул, но — не то. Не будем переводить продукт. Ох как тяжко-то…

Но надо исполнять дела господские. Назовём произошедшее — наглядным уроком для местных жителей. Соответственно — завершение шоу не допускает раскисания. Где тут аборигены?

Оба приведённых мужика, поймав мой взгляд, сдёрнули шапки и поклонились. Всерад — быстро, суетливо, троекратно. Хрысь — с запаздыванием, подумавши, медленно. Мне, конечно, Всерадов вариант — приятнее. Но… Не потянет дядя. Не умён и душой слабоват.

— Подсаживайтесь, мужики за стол. В ногах правды нет. Там вон ещё баранина жареная осталась. Остыло, правда. И бражки ещё есть, наливайте себе сами.

— Благодарствуем. Ты зачем посылал-то? Говори, а то вишь беда-то какая, соседям-то помочь надо. Делов-то много.

— Ага. А будет ещё больше. У тебя, Хрысь. Вы, верно, знаете, что все земли, кроме Рябиновки, здешний владетель Аким Янович Рябина мне отдал…

— Сплетня такая была. Только коли Акиму сбрендилось чужим владением дариться — то его забота. А мы не Рябиновские, мы — «пауки». Мы люди вольные. Сами сюда пришли, сами эту землицу от княжьей власти получили, сами подняли. А не понравится — сами, как захотим, и уйдём.

— Ага. Уйдёте. Ногами вперёд. Вынесут. Ты какие дела-то делать торопился? Соседям домовины строить? И это — правильно. Надо поторапливаться — на реке живём. Скоро, поди, ещё какая дрянь накатится. А ты давай, строгай да подтёсывай. Да и себе не забудь. Ныне — мимо прошло. Может, и ещё погуляешь. Вольным. По пепелищу. Весь-то не запалили только с того, что дождь идёт. В другой раз — точно пожгут.

— Не пугай. Авось пронесёт.

— Так ты «авосем» прикроешься?! От мечей, от пожара?! Или тебе соседей да родню землёй засыпать — в радость?!

— Не ори на меня! Соплеват ты ещё! На меня голос повышать. Мы в холопы не пойдём. Кончай разговор.

— Сидеть! Мне «пауки» в холопах без надобности. Да только со стороны глядеть да подхихикивать, как вы тут дохнете — я не буду.

Хрысь начал вставать, потом снова осел на лавку, озлобленно уставился в стол. За нож, слава богу, ещё не хватается. А вот Ивашко уже сдвинул рукоять сабли на живот. И остальные… кто — поднялся, кто — развернулся. Всерад испугано переводит глаза с одного на другого.

Главная задача взрослого человека при стычке подростковых компаний — не допустить кровопролития. Только они меня взрослым не считают. «Соплеват». А себя — не считают детишками. «Мужи добрые»… Факеншит!

— Без головы жить нельзя. Даже и «паукам». Сами вы не смогли нового старосту избрать. Поэтому ставлю вам тиуна. В Пердуновке я поставил Потана. Здесь предлагаю это дело тебе, Хрысь. Что скажешь?

Хрысь подёргался, уточнил, что Потаня и вправду получил волю от Рябиновского владетеля, и тут же, в самом деле, по своей воле, пошёл в тиуны ко мне. И, как в «Русской Правде» сказано — в холопы. Со всем семейством, о чём и грамотка соответствующая есть. Пожевал бороду, покрутил головой, почесал за ухом. И издал вердикт:

— А я — хрен.

Ну, дядя, это я и так вижу. Ты давай конкретно.

— Я к те, боярыч, в холопы не пойду. И другим отсоветую. Мутный ты какой-то. Волшбой занимаешься. Вон, девку эту, Пригоду, только похоронили. От твоего, прости господи, заклятья померла. Теперь во этих полный двор набил. А ведь они — княжьи люди. Вот приедет какая власть, да всунет тебе виры двойные за двенадцать упокойничков. А отдавать чем будешь? И погонят твоих холопов на торг. Не. Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить.

Старый упрямец негромко прихлопнул ладонью по столу. Огляделся, убедился, что ни отвечать, ни рубить сразу — его тут не будут. И потопал к двери. Уже у порога, даже не обернувшись в мою сторону, сообщил:

— Тама, во дворе, убиенная лежит. Братана мово дочка. Вели своим чтоб отнесли к братану на подворье.

«Братан» — это двоюродный брат. Но каков наглец! Он ещё указывать будет, что мне — моим людям велеть! Хотя, по здешним, исконно-посконным обычаям, всякий подросток должен любое слово «мужа доброго» исполнить. Быстро и радуясь. Что на него, мелочь недорослую, внимание обратили. Одичал, ты, Ванька, в лесу сидючи, вежества русского не разумеешь.

— Я тебе — никто, и ты мне — никак. Придёт братан твой — заберёт тело. Пошёл вон.

Вот это заставило Хрыся обернуться. С удивлением и возмущением. «Сопляк какой-то бесстыжий…». И остановиться, оглядывая моих оружных людей. Всё, что он хотел высказать…

Так оно там и осталось. Там, на таком большом, горячем, отзывчивом сердце простого вольного русского хлебопашца. Который, почему-то, не прибежал сюда с топором, когда с соседского мальчишки живьём кожу снимали. Не поднял односельчан на чужеземцев из расчёта «трое на одного»… Это ему не стыдно.

С трусостью? С глупостью? Со вздорностью? Или — «публичной дом в душе» — со всеми сразу?

А теперь «права качает», меня стыдит и указывает.

— Вон пошёл. Бестолочь.

Сердце у такого… исконно-посконного… большое. Потерпит — места не «на один плевок утереться» хватит.

Госпожа Улицкая однажды дала точное определение загадочной русской души: «Очень мощное целеполагание при полном отсутствии здравого смысла». Во! Это про меня. А какой может быть здравый смысл в дурдоме?! Остаётся только «полагание». Вон уже — полный двор «очень мощно» положенных набрался.

— Ну, коли так, то тиуном быть тебе, Всерад.

— А? Не… да ну… не… не смогу… да и не с руки… и вообще… да не… и мужики не послушают… а бабы — засмеют… вот те крест… ну… скажут эта… дочкиной потаёнкой в начальные люди пролез… а ежели что? А мне в ответе быть? Не…

— Ты — мой холоп, я — твой господин. Так?

— А, ну, вроде.

Я тебе дам — «вроде»! Мне сослагательного наклонения здесь напрочь не надо. Ты ещё скажи — «как бы». Словечко…

Пришлось мне как-то с тёщей кое-какие бумаги оформлять. И там один умник из молодых пальчиком в листик тычет и говорит:

— Вот здесь — вы распишитесь, а вот здесь — ваша как бы тёща.

Пришлось доброго молодца притормозить:

— У тебя тёща, может, и «как бы». А меня — настоящая, законная.

Умник принёс извинения, тёща потом с таким уважением на меня посматривала. Долго — до первого светофора.

— Всерад, я у тебя совета не спрашиваю. И мнением твоим не интересуюсь. Или ты делаешь по слову моему, или твоя Беспута сегодня же сиротой станет. Палача я собой вожу. Ноготок, ты где?

Всерад заворожённо оглядел поднявшегося от стены Ноготка, его сломанные уши, бритую голову, широкие плечи. И ненавязчиво покачиваемую у сапога секиру. Вдохновился и озаботился.

— Так я это ну…

— Не нукай. Возьмёшь Хохряковича и пройдись по дворам. Объявишь, что все «пауки» теперь не вольные, а рядовичи. Какой «ряд» будет — после скажу. Кто не хочет — три дня сроку, чтоб с веси убрались. Укажешь — кому битых злодеев хоронить. Найди в селении грамотея — мне нужен полный список всех людей, коней, скотины. По подворьям, с возрастом, умениями, годностью. Срок — три дня. Трава просохнет — выводи косцов на луг. Сколько можно — будете косить. Иначе зимой скотина от бескормицы подохнет. А прежде всего — вели баньку истопить. У меня люди помёрзли — отогреться надо.