Глава 1

Уордли-Парсонейдж, дом приходского священника, располагался в, парке, окружавшем Уордли-Холл. Он стоял между Довер-Хаус, домом, предназначенным для вдовствующих матерей баронетов-наследников, и церковью. Вид из утренней гостиной ничем не оправдывал славу исключительно живописного места – никаких сводчатых арок, никаких низвергающихся потоков, во всяком случае, в его поле зрения. Но преподобный Тео Кейпел, смотревший в окно в то апрельское утро 1811 года, был вполне удовлетворен картиной, открывающейся его взору: зеленая трава, раскидистый орешник и дорога, бегущая прямиком к импозантным воротам с нарядной каменной сторожкой.

– Думаю, тебе стоит позавтракать, любовь моя, – произнесла жена, сидевшая за столом.

Он отошел от окна и присоединился к ней: мужчина могучего сложения, тридцати трех лет от роду, с честным, открытым лицом, которое свидетельствовало, что его хозяин имеет пристрастие к свежему воздухе. За два часа до завтрака он уже обошел приход, в то время как супруга его занималась домашними делами. Муж и жена нежно смотрели друг на друга поверх стола, накрытого белой крахмальной скатертью.

Луиза Кейпел была мала ростом и хороша собой. У нее были голубые глаза и густые блестящие волосы, покрытые чепцом. Эта особа держалась весьма уверенно, поскольку не только являлась женой пастора, но также благодаря целому ряду обстоятельств обладала громадным авторитетом и значимостью в приходе и привыкла с ловкостью управлять жизнью большинства его обитателей, включая собственного мужа.

Она встревожилась, услышав легкий стук в дверь, за которым последовало какое-то движение в прихожей.

– Кто бы это мог быть в такой час? И почему Хаттон позволил им войти? Надоедливые создания, они никогда не оставляют тебя в покое.

Дверь гостиной приотворилась, и веселый голос произнес:

– До чего же вы сердиты, Луиза! Мне что, уйти?

– О, это ты, мой дорогой друг! – воскликнул пастор. – Позавтракаешь с нами?

– Но меня еще не пригласили, – возразил его старший брат, входя в комнату. – И вряд ли Луиза сжалится надо мной, ведь она не одобряет, когда прихожане вторгаются в твое жилище в столь ранний час.

– Что за глупости вы говорите? – произнесла Луиза, улыбаясь, и зазвонила в колокольчик. – Мы не виделись с понедельника, садитесь же и расскажите нам новости. Хаттон, будьте так добры, принесите сэру Ричарду чашку и блюдце, – обратилась она к вошедшему слуге.

Сэр Ричард Кейпел сел на стул рядом с ней. Он был выше своего брата и исключительно хорош собой, с волосами цвета воронова крыла и великолепным профилем. В юные годы это был настоящий Адонис, а сейчас, в тридцать семь, пережив смерть жены, последовавшую после долгой болезни, он прибавил к своей внешности твердость и исключительную силу характера – эти качества ясно читались на его лице. Он был восьмым баронетом – его баронетство восходило ко временам гражданской войны, – членом парламента и патроном прихода, который он девять лет назад подарил Тео.

Теперь, поскольку он жил в Уордли-Холле со своими детьми, сэр Ричард довольно много времени проводил в обществе брата и невестки.

– Вы спросили меня о новостях, – сказал он, отпивая кофе. – Их у меня две. Во-первых, Верни уже в пути. Он может прибыть к обеду.

Тео бросил на него быстрый взгляд и спросил:

– Как ты думаешь, почему он приезжает?

– Полагаю, у него ветер свистит в карманах. Надеюсь, вы не станете напоминать мне, что я не должен его принимать? Он мот, конечно, но не умирать же ему с голоду?

– Я бы никогда не осмелился учить тебя, Ричард, – сказал пастор, заметно вспыхнув. – Тебе следовало бы это знать.

– Ты прав. Приношу свои извинения.

– Что до меня, я считаю это возмутительным, – заявила Луиза. – Бесстыдство Верни не знает пределов. И притом – ни тени раскаяния.

– Это верно, – холодно согласился Ричард. – Даже ребенком он никогда не мог сказать, что сожалеет о своих поступках. И все же будь к нему справедлива, Луиза. Уордли все еще его дом, и у него не было другого с тех пор, как ему пришлось оставить полк.

– Он мог бы перевестись в другое место. Ему не следовало уходить в отставку.

– Не думаю, что армия пошла бы ему на пользу.

Дело было в том, что его младший брат, служивший в гвардии в Лондоне, представлял собой собрание практически всех безрассудств, одолевающих младшего офицера в маленькой части, где нечем заняться, как только приятно проводить время. В конце концов, он ухитрился нарушить неписаный армейский закон, соблазнив жену одного из товарищей по оружию.

Будучи человеком молодым, он имел право на некоторое количество безумств, но этот случай был совсем особым и весьма бесчестным. Луиза нисколько не сочувствовала Верни и не очень-то хотела видеть его. Ни намека на скандал не было в семействе Кейпел на протяжении последних трех поколений. ( Хотя в былые годы их предки, разумеется, вели себя не менее отвратительно, чем любые другие предки, впрочем, на свой, аристократический манер.) Луиза полагала, для Верни было бы гораздо лучше послужить солдатом где-нибудь в дальней части Англии или даже в Испании, пока все не забудется, и уже собиралась высказать свое мнение, когда Тео сменил тему:

– Ну а какова же твоя вторая новость, Ричард?

– Кое-что приятное. Боуер нашел нового арендатора на свои владения в Белл-коттедже.

– Нового арендатора? Значит, ему не придется закладывать свою собственность?

– Разумеется, нет. Когда он был в Лондоне, собираясь отплыть в Вест-Индию, он встретил каких-то старых друзей своей матери, которым не терпелось поселиться в этой части страны, – старую деву и ее компаньонку. Сейчас они ведут переговоры с Ковердейлом.

– Как странно, – подала голос Луиза. – Выбрать дом, который они никогда не видели.

– Мисс Джонсон родом с севера, и ей посоветовали поменять климат на более мягкий. Полагаю, они хотят поскорее где-нибудь осесть.

– Осмелюсь сказать, такие соседи будут нам полезны, – заметил пастор. – Может быть, они станут помогать тебе в твоих добрых делах, моя дорогая.

Счастливая догадка пронзила Луизу.

– Или смогут играть в вист с генералом.

– Надеюсь, что смогут, – смеясь, отозвался Ричард. – Это был бы настоящий акт благотворительности.

Вскоре после этого разговора сэр Ричард оставил пасторский дом, красивое строение из камня, выветрившегося от времени, не такое старое, как церковь, но значительно старше основательного, солидного Довер-Хаус. Мать сэра Ричарда умерла, и последние десять лет во вдовьем доме жил генерал Сент-Джон Бойс со своей женой и внучкой. Неподалеку от Довер-Хаус и располагался Белл-коттедж – нарядный маленький домик, жилище фермера-труженика, с крытым черепицей и очаровательным круглым экером. Из-под плоской крыши портиком выглядывали оконца с частым переплетом, а среди спиральных дымовых труб возвышалась миниатюрная башенка.

Капитан Боуер, друг Ричарда по флоту, вел здесь мирную деревенскую жизнь за половинную плату; теперь он был назначен командовать кораблем, отправляющимся в Вест-Индию, и коттедж несколько недель пустовал. Ричард отпер низкую калитку и пошел по узкой дорожке (все в коттедже было очень маленьким). Он заметил, что водосточный желоб забит листьями и одно из оконных стекол разбито, а дорожку захватили бледные, пронзительно пахнущие примулы на зеленых стеблях. Действительно, выглядит несколько странно, думал он, – незнакомая леди желает снять дом в глухой деревушке, которую она никогда не видела. Обойдя коттедж кругом, сэр Ричард вышел в сад, примыкающий к задней части дома, и обнаружил, что он не один.

На железной скамейке под мокрым ясенем сидела высокая, довольно-таки пухлая девица в ярко-розовой мантилье, деловито рисовавшая что-то в альбоме для набросков. Это была внучка генерала Бойса из вдовьего дома, и звали ее Харриет Пайпер.

Завидев хозяина поместья, она вскочила на ноги:

– О, сэр Ричард, доброе утро! Я посягнула на... но я надеюсь, вы не возражаете...

– Пока коттедж не занят, вы можете приходить сюда, когда захотите, Харриет, конечно, если не боитесь простудиться в такую неподходящую погоду.

– Я никогда не простужаюсь, – заверила она его, ее большие карие доверчивые глаза источали дружелюбие. – Правда, что Верни наконец возвращается домой? Он пробудет здесь все лето?

Ричард не слишком стремился подогревать интерес Харриет к его шалопаю брату. Он сдержанно сказал, что, хотя Верни ожидают еще до обеда, не похоже, чтобы он надолго задержался в деревне.

– Он никогда не бывал здесь с тех пор, как вступил в армию, вы же знаете.

– Но ведь он вышел в отставку, разве не так? Дедушка говорит... – Харриет замолчала, и Ричард с некоторым удивлением отметил, что даже она, при всей своей непосредственности, не решается повторить комментарии деда о молодом человеке, который отверг военную карьеру, хотя мог бы убивать французов.

– Да, Верни забрал свои бумаги, – сказал он бесстрастным тоном, который делал невозможным дальнейшие расспросы. – Я должен идти в конюшни. Приятного утра, Харриет.

 

Глава 2

После того как фигура сэра Ричарда исчезла за углом Белл-коттеджа, Харриет стала размышлять об их короткой беседе, с неудовольствием сознавая, что он счел ее вульгарно-любопытной и, вероятно, даже нахальной. Всю жизнь ее ругали за то, что она выбалтывает вещи, о которых лучше было бы помолчать. Ну что ж, сделанного не воротишь, нет смысла рыдать над пролитым молоком. Она снова уткнулась в свой альбом для набросков. Ей всегда хотелось нарисовать Белл-коттедж именно под этим углом. Прелестная густая тень, которую отбрасывали двери столовой, придавала всей композиции восхитительную загадочность.

Рисование входило в школьную программу, но, в отличие от большинства молодых леди, для Харриет рисование было истинным удовольствием, она любила его даже больше, чем чтение. Когда она рисовала или писала, то никогда не чувствовала себя одинокой, хотя на самом деле такой и была, потому что большую часть времени проводила одна. У нее не было настоящих друзей – дедушка с бабушкой таковыми считаться не могли.

Генерал Сент-Джон Бойс участвовал в войне против американских колоний, воевал также и в других местах, но ни известности, ни славы не заслужил. Обе леди обошли его своим вниманием. Он любил праздную жизнь и, хотя у него был определенный доход, вполне довольствовался жизнью в Уордли под крылом сэра Ричарда Кейпела, дабы избежать утомительной ответственности за какую-либо собственность. Его жена интересовалась свой внешностью, своим спокойствием и своим питанием, и, к тому времени как Харриет с нею познакомилась, мало что еще занимало ее ум.

Харриет была старшей дочерью их единственного ребенка – Генриетты, которая, будучи прелестной девушкой семнадцати лет, страстно влюбилась в купца из Ист-Индии, вдвое старше ее. Следует отдать должное Бойсам – они не были корыстными. Им не слишком нравилась партия, но Генриетта твердо решила стать богатой, и она сделала жизнь своих родителей столь невыносимой, что они быстро сдались. Выйдя замуж за своего набоба, Генриетта оказалась совершенно несчастной. Она все больше и больше ненавидела своего мужа, и это, к сожалению, повлияло и на ее чувства к маленькой дочери. Когда Пайпер скончался в 1798 году, она оставила ребенка на попечение матери и опять вышла замуж, на этот раз по любви. Ее второй муж был солдатом; она следовала за ним по всему свету, таская с собой подрастающую орду детишек, но всегда находились причины, почему Харриет не могла воссоединиться со своей матерью: их теперешний дом слишком мал, полковое общество – неподходящее место для незамужней девушки, ну и тому подобное. Как раз теперь они были в Ирландии, и миссис Фелтхэм нашла новую отговорку: Харриет необходимо остаться в Уордли ради спокойствия ее бабушки.

Харриет давным-давно поняла все эти увертки. В восемь лет она заявила: «Мама меня не любит». Гувернантка наказала ее за то, что она – злая и неблагодарная, так что девочка научилась помалкивать по этому поводу, но она очень хорошо знала, что мать ее не любит, что бабушка и дедушка просто терпят ее присутствие, их не слишком заботит, есть она или нет. Они никогда не относились к ней плохо – просто равнодушно. Ее отправили в дорогую закрытую школу в Бате, за которую платили ее опекуны, черпая деньги из немалого состояния, завещанного ей отцом. Теперь она превратилась во взрослую молодую леди, школа осталась позади, и дни в Довер-Хаус казались ей иногда очень долгими.

Она вернулась домой около часу дня, набросок был окончен, но ноги оледенели, потому что она долго просидела на холодном весеннем ветру. Дедушка, худой, очень сутулый человек, сидел в своем кабинете и читал газету. Он спросил, где она была, только чтобы спросить что-нибудь, а не потому, что ему хотелось это знать.

– В соседнем саду, сэр. Я рисовала коттедж.

– Вот и хорошо, девочка моя, – равнодушно произнес он, перелистывая «Морнинг пост».

Наверху в гостиной сидела за ленчем бабушка, на небольшом столике рядом с ней стояла легкая закуска, чтобы перекусить между завтраком, который подавали в десять и обедом в половине пятого. Миссис Бойс – неплохо сохранившаяся пожилая леди с белоснежными волосами, причесанная по моде ее молодости, когда было принято пудрить волосы, – даже не поинтересовалась, чем занималась Харриет.

– До чего же мне не хочется идти играть в карты к миссис Портер, – протянула она. – В этом доме всегда такие сквозняки, а ты же знаешь, я не выношу сквозняков.

– Может быть, она посадит вас ближе к огню, бабушка. – Харриет исследовала поднос с сандвичами.

– Налей мне еще стакан вина, любовь моя, если тебе не трудно.

Харриет исполнила ее просьбу и сказала:

– Утром я встретила сэра Ричарда, и это правда, – сегодня они ожидают Верни.

– Твой дедушка мне тоже это сказал.

Миссис Бойс придала лицу проницательное выражение, словно собиралась сделать какое-то важное замечание. И наконец, она его сделала:

– У этой ветчины не такой хороший вкус, как у той, что была перед ней.

После ленча Харриет отправилась к себе в спальню. Она не знала, что ей делать с собой: книгу она уже дочитала, было еще фортепьяно, но бабушка не любила, когда она музицирует в это время дня, что вполне устраивало Харриет, которая не была по-настоящему музыкальна и в общем не любила играть в любое время дня. Послонявшись по комнате, она поймала свое отражение в зеркале. Необычно высокий рост она унаследовала от своего отца. Может быть, все дело в росте, именно он огорчает этих изящных маленьких женщин – ее мать и бабушку? «Юнонноподобные – вот как они называют слишком высоких женщин, – подумала Харриет. – И слишком толстых тоже. Но я не толстая, – с негодованием решила она, вытягивая шею перед зеркалом и неприязненно рассматривая розово-белую твердость своей шеи и рук и с неудовольствием отмечая, как туго натянуто платье над высокой талией. – Я не толстая, совершенно верно. Если бы я только занимала поменьше места...»

У нее была приятная внешность, темные глаза, причем совершенно замечательные. Модная стрижка «под мальчика» очень шла ей. Интересно, какой бы она показалась незнакомцу или кому-то, кто не видел ее год или даже больше. Верни Кейпелу, например.

Эта мысль пронзила ее. Она надела свой капор и мантилью, сбежала по лестнице и выскочила из парадной двери. Пересекла полосу травы у входа и медленно двинулась по дороге к Уордли-Холлу. Слева от нее веером раскинулась очаровательная рощица, которая отмечала внешний край прославленных садов Уордли, разбитых шестьдесят лет назад дедом сэра Ричарда. Там было декоративное озеро – любимое местечко Харриет, которое она не раз пыталась писать. Но сегодня она имела в виду совсем другой объект. Харриет медленно шла по дороге, которая изгибалась точно рассчитанной петлей так, что незнакомец как бы неожиданно оказывался на главной аллее Уордли-Холла. Харриет всякий раз заново испытывала чувство удовольствия, завидев серый каменный дом, построенный в прошлом веке на месте дома гораздо более старого. Простой, без всякой вычурности фасад с большим центральным порталом, вносящим в его архитектуру нотку драматизма, на уровне крыши – длинная балюстрада, увенчанная рядом ваз, которые обрамляли портал под величавым куполом. Дом стоял в парке, отделенный живой изгородью от полей, где сэр Ричард выращивал свою пшеницу и ячмень, и от лугов, где паслись его коровы и овцы.

Харриет дошла до заранее намеченного места. Ей не хотелось, чтобы ее увидели из Уордли-Холла, а потому она прошла обратно по собственным следам около двухсот ярдов, затем повернулась и снова зашагала к месту, где уже останавливалась ранее. Поначалу она убеждала себя, что имеет полное право дышать свежим воздухом, но, повторив свое представление три раза, Харриет почувствовала некоторую неловкость из-за неделикатности своего поведения – намеренно шатается около дома, чтобы дать себя заметить молодому человеку.

Она уже была готова сдаться и отправиться домой, когда услышала звук, которого ждала: ровный перестук копыт двух лошадей на дороге. Мгновение спустя в поле ее зрения оказался парный экипаж Верни Кейпела, формой напоминающий треснувшую раковину моллюска на двух огромных колесах, которую несла вперед великолепная пара гнедых.

Харриет импульсивно шагнула вперед. Ближайшая лошадь испугалась розовой мантильи и шарахнулась в сторону.

– Ради бога, Харриет, зачем ты пугаешь моих лошадей? – сердито прокричал Верни, пытаясь выровнять экипаж и заставить обеих лошадей двигаться в одном направлении.

Харриет, сама опытная наездница, сразу поняла, как глупо она поступила, и умоляюще посмотрела на Верни. Это был стройный молодой человек, такой же высокий, как сэр Ричард, но более светловолосый и далеко не такой привлекательный. Но в нем были живость и легкая бесшабашность, которые Харриет находила очень привлекательными.

– Мне очень жаль, Верни, – промямлила она. – Ты появился так неожиданно... – Она очень старалась создать впечатление, что это была случайная встреча. – Я не ожидала тебя здесь увидеть.

– Разве ты не знала, что я сегодня приезжаю?

– О да, мы все это знали, – кивнула Харриет – это было то немногое, что ей удалось выпытать у сэра Ричарда.

Ее слова неожиданно разозлили Верни.

– Я мог бы догадаться, что моя репутация меня опередит. – Слова были столь же горьки, сколь и туманны. – Ну ладно, я не могу держать моих скотов на холоде.

Он слегка прикоснулся к полям своей касторовой шляпы и погнал вперед, прежде чем она успела собраться с мыслями.

Харриет с унынием смотрела ему вслед. В воображении она видела, как поражает его новоприобретенной элегантностью и легкостью манер, а оказалась, как всегда, неуклюжей и беспомощной. И снова вызвала раздражение того, кем втайне восхищалась, сама не зная почему.

 

Глава 3

Добравшись до Уордли-Холла, Верни направился прямиком в комнату, которую занимал, будучи еще мальчишкой, и оставался там, беседуя со Стоксом, камердинером брата, который явился распаковать его вещи, пока не пришло время переодеваться к обеду. Они всегда обедали в пять. Стокс сказал ему, что молодые леди – его племянницы Китти и Хлоя – теперь допущены обедать с отцом, и мастер Дик, разумеется, тоже, – он приехал из Итона на каникулы. Верни решил,, что ему лучше встретиться с Ричардом с глазу на глаз до того, как все они сойдутся вечером на скучном обеде – будто мероприятие в классной комнате. Поэтому он быстро переоделся и вышел из спальни ровно в четверть пятого.

В доме стояла такая тишина, словно бы он был единственным здесь живым существом. Верни медленно спустился по величественной лестнице, по благородным пролетам пологих каменных ступеней, залитых светом, льющимся из застекленного купола над головой. На лестнице во всю стену красовался портрет первого сэра Ричарда Кейпела на лошади, изображенного на фоне темного длинного помещичьего дома. Портрет принадлежал кисти Ван Дейка – потомки первого сэра Ричарда со всей почтительностью поместили его на лестнице. Верни пересек холл, выложенный квадратами черного и белого мрамора и напоминающий шахматную доску, повернул в небольшой коридор и направился в красную приемную.

Именно здесь семья обычно собиралась перед обедом.. Как и ожидал Верни, он явился первым. Он стоял у холодного камина, терзаемый самыми дурными предчувствиями. Он виделся с сэром Ричардом лишь однажды после того, как попал в неприятную историю, которая вынудила его уйти в отставку. Джордж Сатклифф вызвал его на дуэль, но старший офицер сумел замять дело, тем не менее, некая добропорядочная и весьма назойливая личность сочла своим долгом известить об этом сэра Ричарда, который незамедлительно явился в Лондон, чтобы самому во всем разобраться. Верни, чувствуя, что не сможет вынести упреков добродетельного старшего брата; решительно избегал его. Он оставлял письма Ричарда без ответа и вел себя как ребенок. В день, когда они наконец встретились, он ухитрился изрядно напиться, что в тот момент показалось ему наилучшим выходом.

Но час расплаты наступил, и потому в этот вечер Верни был трезв.

Услышав знакомые шаги в коридоре, он почувствовал некоторое напряжение и выпрямился. И вот перед ним Ричард, как всегда безупречно владеющий собой, вежливо выражающий надежду, что путешествие было приятным.

– Очень приятным, благодарю вас, сэр. – Верни с неудовольствием услышал, что его голос звучит фальшиво и неуверенно.

– Я весьма сожалею, что меня не было дома, когда ты прибыл, – пришлось прокатиться верхом в Спаргроув. – Возникла легкая пауза. Очевидно, Ричарду нечего было больше сказать.

Он тоже уже переоделся в вечернее платье: черный сюртук с белым жилетом, который подчеркивал его самообладание и безупречные манеры.

Между братьями была разница в четырнадцать лет. Когда их отец отошел в мир иной, Ричарду было девятнадцать, а Верни – пять, так что Ричард в какой-то мере играл роль отца, идеального судьи, чьи похвала или порицание были приговором, не подлежащим обсуждению. Верни начал издалека.

– Надеюсь, ты не возражаешь против моего приезда, – сказал он, сбитый с толку неопределенностью приема. – Ты знаешь, что обо мне говорят. Я хотел бы объясниться...

– Я знаю, в чем ты сознался полковнику, – холодно проговорил Ричард. – Больше говорить не о чем. Чем быстрее это позорное дело будет забыть, тем лучше…

Десять минут назад Верни испытывал благодарность судьбе за то, что его согласились принять дома с такой легкостью; и теперь он почувствовал странное разочарование. Ему хотелось, чтобы Ричард обошелся с ним как-то по-иному, и Ричард должен был бы это понять.

– Не представляю, как об этом можно забыть, – заметил он довольно угрюмо. – Я стану теперь объектом любопытства для всей деревни.

– С чего бы это? Полагаю, ты ошибаешься.

– Разве еще не все знают, почему мне пришлось уйти в отставку?

– Что ты хочешь сказать? Тео и Луиза, конечно, знают, но ты ведь не думаешь, что мы позволим подобной новости распространиться среди слуг и арендаторов, а кто здесь еще есть? Белл-коттедж в настоящее время пустует, а у Бойсов своих забот хватает...

– В таком случае почему Харриет Пайпер поджидала на дороге, сгорая от любопытства, чтобы взглянуть на меня, как только я появлюсь?

– Что она делала? – Ричард заметно встревожился. – Ну, она просто глупая девчонка...

– И она сказала очень уверенно, что все знают, когда я приеду.

– Мой дорогой Верни, не сомневаюсь, ты можешь догадаться, почему Харриет поджидала тебя. – Ричард задумался, прежде чем говорить дальше. – Нет сомнений, что до некоторых из наших особенно любопытных соседей рано или поздно дойдут кое-какие лондонские слухи, но разговоры скоро смолкнут.

Верни его не слушал – он уловил смысл предыдущего замечания Ричарда. Он припомнил, как Харриет преследовала его с нескрываемым обожанием, когда была еще совсем девочкой, и, не будь он так занят собой, он и сегодня мог бы заметить те же симптомы. Невероятно, что за этой амазонкой в розовой мантилье до сих пор никто не присматривал и что она по-прежнему доверчива и предана ему. Верни был тронут.

– У меня превосходная идея, – заметил он с нарочитой небрежностью. – Я останусь здесь и женюсь на дочери набоба.

– Вижу, армия тебя не исправила, Верни, – проговорил Ричард с холодным неодобрением. – Я не знал, что твой язык и твои мысли стали столь, прискорбно-низменными. Жениться на дочери набоба, в самом деле! Чудесная перспектива для бедной девушки. Я поражен твоей снисходительностью.

– Ради бога, я же не всерьез.

– Рад это слышать. Чем меньше ты будешь видеться с Харриет Пайпер, тем лучше.

– Но почему, что с ней не так?

– Ничего. Однако неприятностей, приключившихся с тобой, вполне достаточно, чтобы сделать тебя самой неподходящей компанией для юной, неопытной и пылкой девушки, о которой собственная семья не заботится должным образом. У нее развязные манеры, которыми она, по большей части, обязана невежеству, оно-то и делает ее чрезвычайно уязвимой. Не думаю, чтобы ты захотел жениться на ней ради ее денег, но я совершенно уверен, что и без них ты не захочешь на ней жениться. А если вопрос о свадьбе не стоит, то, откровенно говоря, ты поступишь мудро, если станешь держаться от нее подальше.

– Должно быть, ты спятил! – Верни ужасно покраснел. – Неужели ты думаешь, что я способен соблазнить нашу ближайшую соседку, девушку, которую я знал еще ребенком?

– Памелу Рокби ты знал еще с колыбели, – возразил Ричард. – С Джорджем Сатклиффом ты познакомился в первый же день в Итоне. Ни один из этих фактов, похоже, никак не обременил твою совесть три месяца назад.

Верни открыл было рот и снова закрыл. Что пользы спорить? Теперь он знал, что Ричард, как и все остальные, видит в нем беспринципного распутника, соблазнителя невинных. Учитывая все обстоятельства, это было совершенно несправедливо. Правда, Джордж и Памела Сатклифф поженились меньше года назад, и Памеле Сатклифф было всего девятнадцать, такая утонченная, такая скромная и, не в пример Харриет, удивительно сложена. И Верни понадобилось некоторое время, чтобы понять, как умно она использовала все эти качества, домогаясь и подстрекая его, с безыскусной простотой рассказывая шокирующие подробности о бедном старине Джордже. Когда она стала его любовницей, Верни вскоре утратил иллюзии на ее счет, но он был совершенно не готов к тому, что случилось потом. Без предупреждения, более того, без видимых причин Памела сделала драматическое признание мужу: в истерическом припадке, полная горького раскаяния и притворных мук совести, она бросилась к ногам мужа, положившись на его милосердие. Так Верни оказался похотливым развратником. Он не сделал попытки защитить себя, он знал правила: даже если ты вел себя как негодяй, то должен принять последствия своих поступков как джентльмен. В конце концов, он совершил ошибку. Но этот прискорбный случай глубоко поколебал его веру в женщин. Что могло подвигнуть Памелу действовать подобным образом? Она лгала о нем, она лгала о Джордже, она вела себя словно одержимая. Он чувствовал, что не в состоянии рассказать правду о ней или обсуждать ее с кем бы то ни было в Лондоне. Он надеялся, что сможет поговорить с Ричардом и, возможно, тот поможет ему разрешить загадку Памелы.

Ну что ж, не вышло. От Ричарда ему не получить ни утешения, ни понимания, у Ричарда твердые принципы насчет святости брака, он увидит в нем величайшего из негодяев, который пытается возложить вину на бедную маленькую Памелу. Ричард всегда возводил женщин на пьедестал. Он женился рано и был счастлив в браке, он любил и дорожил Кэтрин до самого последнего дня ее жизни, хотя последние свои годы она была тяжелым, беспомощным инвалидом, и он все еще остается безутешным вдовцом. Его опыт, привитый на благодатное древо его природного идеализма, дал пышные плоды – он чересчур возвышен духом, чтобы потворствовать промахам простых смертных. «Он всегда исполняет свой долг, – с горечью думал Верни. – Вот и сейчас он предостерегает меня, чтобы я не искал встреч с Харриет. Удивляюсь, что мне позволено будет сесть за один стол с его собственными дочерьми».

Они как раз появились в дверях – две хорошенькие девочки в белых муслиновых платьях, с непокрытыми головами, сопровождаемые гувернанткой мисс Пригл.

– Дорогой дядя Верни, мы сто лет тебя не видели, – сказала пятнадцатилетняя Китти. Самая старшая из четверых детей Ричарда, она больше всех была похожа на мать и острее всех чувствовала ее потерю. – Так хорошо, что ты снова дома, – добавила она тонким серьезным голосом. – Правда, папа?

– Да, в самом деле, – отозвался Ричард, не глядя на брата.

Верни поздоровался со своей другой племянницей, Хлоей, живой четырнадцатилетней девочкой, которая являла собой полную противоположность благопристойной, серьезной Китти. Ее бурлящая энергия несколько поуменьшилась при появлении запыхавшегося Дика Кейпела, который знал, что опаздывает к обеду.

Дику было тринадцать, и его талант расти, словно волшебный бобовый стебель в сказке, изумлял Верни всякий раз, как они встречались. Очевидно, он так же удивлял и каждого, кто занимался его одеждой, – ведь ничего из того, что он носил, не задерживалось на нем надолго.

Он смотрел на своего любимого дядю с нескрываемым любопытством.

– Ты рад, что больше не служишь? Я понимаю, в гвардии, наверное, не очень опасно, одни смотры да парады, но почему ты не перевелся в гусарский полк? Я бы так и поступил.

– Дик, что за дерзость! – одернул его отец.

– Прошу прощения, сэр, – охотно отозвался Дик. Он действовал как обычно – изображал из себя простачка, чтобы посмотреть, как далеко ему позволят зайти.

Ричард всегда управлялся с мальчиком очень умело, и Верни гадал, будут ли его педагогические приемы действовать столь же успешно, когда Дику исполнится девятнадцать или двадцать. Последние два-три года он и сам чувствовал необходимость вырасти и освободиться от влияния Ричарда. Теперь между ними пролегла глубокая трещина; отсутствие понимания и согласия в вопросах поведения – вопросах, которые не существовали во времена его детства.

 

Глава 4

Харриет неизменно приглашали навещать Китти и Хлою, когда только ей заблагорассудится. И зачастую она охотно откликалась на это приглашение, хотя была уже взрослой молодой леди, а девочки Кейпел все еще проводили время в классной комнате. На следующее утро после прибытия Верни она почувствовала, что ее неудержимо тянет в Уордли-Холл, и она отправилась туда часов в одиннадцать. Стояло чудесное апрельское утро, и Харриет постаралась выглядеть наилучшим образом, нарядившись в желтое платье для прогулок и короткий жакет.

Едва ступив на полукруглую гравийную площадку перед величественным порталом, она тут же встретила сестер и мисс Пригл, которые как раз выходили из дому. Они собирались прогуляться вокруг озера и пригласили Харриет присоединиться к ним. Она согласилась, бросив полный сожаления взгляд на дом: куда лучше, если бы они остались в комнатах.

Однако ей ничего другого не оставалось, как бодро зашагать рядом с Китти по дорожке через большой газон, протянувшийся вдоль западного крыла Уордли-Холла.

– Как Нед? – спросила Харриет. – Надеюсь, кашель у него прошел?

– Да, он почти поправился. Мистер Флайт очень им доволен.

Восьмилетний Нед, младший ребенок в семье, был предметом постоянных тревог и волнений. Здоровье леди Кейпел стало изменять ей вскоре после его рождения, и вероятно, Нед унаследовал от нее слабость конституции, хотя и был живым и умным мальчиком.

Китти и мисс Пригл рассказали Харриет о новом лечении, которое рекомендовал аптекарь.

– Хорошо бы он порекомендовал что-нибудь более приятное, вроде морских купаний, – заметила Хлоя. – Тогда папа, наверное, снял бы дом в Брайтоне, и мы смогли бы увидеть принца и других интересных особ.

– Не могу себе представить, чтобы ваш папа совершил что-нибудь в таком роде, – заявила мисс Пригл.

Они подошли к месту, где газон переходил в пологий склон, и остановились, восхищенно глядя на другой мир.

Это был мир исключительной красоты. В 1750 году сэр Эдвард Кейпел в порыве вдохновения превратил эту скучную плоскую долину в род пейзажа, каким он восхищался во время своего большого турне по Европе. Сам он, естественно, не рассчитывал прожить так долго, чтобы увидеть свой медленно растущий шедевр во всем романтическом блеске, каким он предстал теперь перед его потомками: с продуманными складками леса, размашисто спускающимися к кристально чистым, водам одинокого озера, с деревьями, сгруппированными с безграничной тщательностью, так, что каждое дерево контрастировало со своими соседями по силуэту и цвету, а также по форме и текстуре листьев. Это разнообразие форм было заметно уже весной и становилось богаче и живее, когда созревало лето, переходящее затем в осень. Озеро походило формой на песочные часы, и в самом своем узком месте на берегу красовался «деревенский мостик» – резное каменное строение с рельефной железной решеткой поверху, украшенной фестонами плюща и прочими вьющимися растениями. Мостик располагался сразу за местом, где они стояли, и довольно близко к нему красовалась хорошенькая каменная беседка, отделанная крошечными островерхими башенками, которые наводили на мысль о щипцах, которыми снимают нагар со свечей. Это была беседка леди Аделы, по преданиям жившей в Уордли в Средние века. С другой стороны озера располагалось довольно мрачное строение, известное как женский монастырь. «Деревенский мостик» и монастырь построил сэр Эдвард, а его сын добавил к этому беседку леди Аделы.

Харриет и компания были на полпути к долине, когда сверху их окликнул чей-то голос. Они повернулись и увидели на вершине зеленого склона мужчину в голубой куртке.

Это был Верни.

– Доброе утро! – прокричал он, подходя поближе. – Я увидел вас из окна библиотеки и тут же понял, что прогулка вокруг озера – как раз то, что мне нужно. Могу я присоединиться к вам?

Он обращал свою просьбу к мисс Пригл, но один беглый взгляд, брошенный на Харриет, позволил ей думать, что именно она выманила его из библиотеки.

Это воодушевило ее, и она неожиданно сказала:

– Надеюсь, ваша лошадь оправилась от испуга, причиной которого я стала вчера?

– Она была поразительно негалантна, эта лошадь? Так же как и я. Но вы должны помнить, что мы двое – всего лишь бедные глупые горожане, которые не знают, как следует вести себя в деревне.

В его живых ореховых глазах искрился смех, но это был доброжелательный смех, он дразнил ее, как старый добрый приятель, и Харриет почувствовала, как забилось ее сердце.

– О чем это вы говорите? – требовательно вопросила Хлоя, тут же навострившая уши. – Когда это Харриет напугала твою лошадь, и почему ты не был галантен?

К огромному облегчению Харриет, ее дядя не обратил никакого внимания на этот вопрос. Вместо этого он спросил про молодого бело-черного пса, который прыгал у них под ногами.

– Я не узнаю этого парня, как вы его зовете?

– Сэм. Это один из щенков старой Салли.

Они дошли до берега и повернули направо по дорожке, которая огибала верхнюю часть озера. В ветвях над их головами пели птицы, лебеди строили гнезда в камышах, рыба всплескивала в подернутых солнечной рябью лужицах – мир пробудился и готовился к новой жизни.

Хлоя подняла палку и бросила ее Сэму, сказав, что учит его приносить дичь. Сэм охотно бегал за палками, хотя и не всегда приносил их назад. Он прятал их в кустах или ронял на спину одному из лебедей, которые скользили по водной глади. Лебеди, молчаливые и высокомерные, не обращали на пса ни малейшего внимания.

Наконец они достигли верхнего края озера, где ручей, постоянно снабжающий озеро свежей водой, был изящно оформлен в миниатюрный горный пейзаж с большими живописными камнями и гальками. Нижний край озера был устроен так, что ручей спадал вниз довольно шумным водопадиком, который назывался каскадом. Они остановились, чтобы насладиться зрелищем стремительного потока, который осыпал брызгами черную гладкость камней.

Перед каскадом располагалось лучшее достижение сэра Эдварда Кейпела – его подводный грот, вход в который находился у отмели, чуть ниже поверхности озера.

– Давайте войдем внутрь, – предложила Харриет и первой ступила на короткую лесенку, ведущую в небольшой зал площадью примерно двенадцать футов. Единственное окно представляло собой зазубренную расщелину над горой, которая являлась внешней стеной грота, и свет, который проникал внутрь, отражаясь от бурлящей воды, плясал и качался неуловимыми кольцами внутри пещеры, причудливо инкрустированной раковинами. Там были тысячи раковин: белые, цвета слоновой кости, приглушенная смесь кремового и розового, и каждая превосходна, словно камея. Между ними мерцали вкрапления кварца и яркие деревца кораллов. Настоящий дворец на дне моря – удивительный, зачарованный, странный.

Они вошли во внутренний зал. Здесь в тусклом свете можно было рассмотреть неглубокий освинцованный бассейн, в котором лежала статуя, привезенная сэром Эдвардом из Италии, – его потомки прозвали ее спящей сиреной. Мраморные черты лица были мертвенно неподвижны, а руки и ноги покрывала зелень. Когда Харриет была ребенком, она очень боялась этой леди, лежащей под водой с крепко закрытыми глазами.

Мисс Пригл слегка кашлянула.

– Идемте, девочки. Мы не должны долго тут задерживаться.

Ее удивило, что кто-то может счесть неподобающим смотреть на статую обнаженной женщины в обществе джентльмена. Низкий смешок Верни позволил ей предположить, что он пришел к такому же заключению, и они обменялись веселыми заговорщицкими взглядами.

Добравшись до западной оконечности озера, они решили возвращаться домой по другому берегу и вскоре дошли до монастыря с цветными узкими стрельчатыми окнами.

– А помните, – обратилась Харриет к Верни, – как вы с Томом Дэйли попытались однажды построить здесь что-то вроде тюрьмы и заточить там меня? Мне было, должно быть, лет восемь, а вам, полагаю, по тринадцать.

– Да уж, мы прочитали какой-то леденящий душу роман о замурованной монахине и пытались проделать то же самое. Но вы оказались чрезвычайно неуступчивой жертвой – вырывались и жаловались, что там пауки.

– Бедная Харриет! – возмутилась Китти. – Как ты мог быть таким жестоким, дядя Верни? С маленькой девочкой восьми лет от роду?

– Харриет, помнится, не возражала, – весело заметил он.

Харриет не стала ему перечить. Она до сих пор помнила темноту и затхлый запах грубо оштукатуренной кельи, в которую они пытались замуровать ее. Да, что правда, то правда – она не возражала. Еще бы, ей позволили поиграть с двумя взрослыми школьниками, пусть даже и в такую страшную игру, к тому же она была убеждена, что Верни не уйдет и не оставит ее на растерзание паукам.

– Наверное, это была очень интересная игра, – сказала Хлоя с завистью.

Она подняла еще одну палку и бросила ее Сэму. Палка упала в воду, но пес покорно бросился за ней. Схватив палку, он поплыл обратно к берегу. Как странно, подумала Харриет, следя за энергичными движениями животного, что собака инстинктивно умеет плавать и превосходно приспособлена к воде. В ту же минуту она поняла, что Сэм больше не двигается. Он был всего лишь в футе или около того от берега, но задние лапы, очевидно, попали в ловушку из корней водяных растений. Пес выронил палку и издал жалобный вой. Харриет стремительно рванула к берегу и, став на колени в сырую траву, попыталась ухватить Сэма за передние лапы. Он тянулся к ней, лизал ей пальцы, но выбраться не мог. В какое-то мгновение девушка подумала, что ее утянет на дно озера вместе с Сэмом, но тут сильные руки схватили ее за плечи, и она услышала голос Верни:

– Держитесь, я не хочу, чтобы вы упали.

Послышался какой-то свистящий звук, и растения выпустили маленького пса из плена. Харриет обнаружила, что прижимает его дрожащее тельце к своему новому жакету, но неблагодарный Сэм выпрыгнул из ее объятий и кинулся к Хлое.

– Это было очень глупо, – сказал Верни. – Если бы вы потеряли равновесие, то могли бы утонуть.

– О, я совершенно уверена, что вы бы меня спасли, – отозвалась Харриет.

Она подумала: оказаться в объятиях Верни на берегу озера – гораздо лучше, чем быть замурованной монахиней. Китти называла ее героиней, а Хлоя, заливаясь слезами, ласкала своего любимца и винила себя в случившемся. Мисс Пригл проявила некоторую долю здравого смысла.

– Я убеждена, вам следует немедленно отправиться домой, мисс Пайпер, и переодеться. Вы же не хотите схватить простуду?

– Вы совершенно правы, мисс Пригл, – поддержал ее Верни. – Не стоит откладывать, Харриет. Я отведу вас обратно в Довер-Хаус.

Харриет хотела было сказать, что ей не нужен эскорт, но вовремя осознала, что таким образом лишит себя самого приятного ей общества.

Они двинулись быстрым шагом. Вода хлюпала в ботинках Харриет, к новому платью прилипла тина, но ей было все равно. Она сожалела лишь о том, что Верни заставил ее шагать так быстро и это делало беседу совершенно невозможной.

Они уже пересекали дорогу, когда из пасторского дома с корзинкой в руках вышла миссис Кейпел.

Она еще не видела своего зятя, и его теперешний вид рядом с Харриет в запачканной юбке и мокрых ботинках вызвал у нее такое количество противоречивых догадок, что она почувствовала некоторое замешательство.

Верни сердечно приветствовал ее и объяснил, что Харриет спасала любимца Хлои и в процессе спасения сама немало пострадала.

– Ты очень хорошо поступила, Харриет. Надеюсь, твое новое платье не окончательно испорчено. – Луиза частенько давала Харриет советы насчет ее одежды и знала каждый предмет ее гардероба. – Тебе лучше отправиться прямиком домой и переодеться. Верни, можешь проводить меня до деревни? Я хочу заглянуть в несколько старых коттеджей.

– Очень жаль, Луиза. Предложение прогуляться звучит заманчиво, но мне необходимо навестить генерала и миссис Бойс.

Луиза смутилась:

– Ну разумеется, нет никакой необходимости...

– Ты же не хочешь, чтобы я оказался столь нелюбезен по отношению к дедушке и бабушке Харриет?

И Верни распрощался с ней.

Харриет была польщена. Она не знала обстоятельств, которые привели Верни обратно в Уордли, поэтому ей не пришло в голову, что даже нудные рассуждения генерала Бойса насчет его трактата о битве у Банкет-Хилла он предпочитает нравоучениям своей невестки.

Однако ему повезло. Генерал пошел прогуляться, а миссис Бойс еще не спускалась вниз. Харриет оставила Верни в гостиной и побежала переодеться, пообещав через пять минут вернуться.

Поскольку заняться было нечем, Верни принялся размышлять о событиях сегодняшнего утра. Он действительно домогался внимания Харриет, но делал это для того, чтобы позлить Ричарда. Он не простил брата за вчерашние оскорбления, и, когда они оба увидели Харриет в окно библиотеки, он не мог сопротивляться своей злой, фантазии и решил догнать девушку – прямо под носом у высоконравственного братца. У него не было никаких серьезных намерений, как, разумеется, не было и желания ранить эту крупную, крепкую, пылкую леди, у которой представлений о том, как следует себя вести, было не больше, чем у юного пса Хлои. Однако происшествие с собакой заставило его взглянуть на Харриет по-иному. Его восхитили быстрота и мужество, с которыми она бросилась спасать Сэма. К тому же, с чепцом, сбившимся на глаза, в запачканной юбке, она не потеряла самообладания, не стала восклицать, как сделали бы многие девушки, что она, должно быть, выглядит просто как пугало, добиваясь, чтобы ее в этом разубедили. Она лишь перестала уделять ему внимание, и Верни неожиданно подумал, что всегда считал ее привлекательной. Смелая, здоровая, честная и искренняя – трудно было представить себе создание, более не похожее на Памелу Сатклифф.

На рояле, лежал альбом для рисования. Верни без особого интереса раскрыл его и обнаружил, что он полон набросков Харриет. Перелистывая его, он был поражен той глубиной, которую вовсе не ожидал в ней встретить. Ее пейзажи были изящны и точны, какими и полагается быть рисункам молодых леди, и все же в них проглядывало нечто особенное, что воскрешало в памяти меланхолию и тайну изящных готических зданий: густые тени, высокие деревья, отраженные в глубокой воде. Если шумная Харриет способна создавать подобные вещи, она, должно быть, куда более интересная личность, нежели он предполагал.

– Я не знал, что вы – такой изысканный художник, – сказал он, когда она вернулась в комнату.

Харриет не стала жеманиться.

– Хотелось бы мне рисовать как следует, – ответила она. – Тот пейзаж, который висит в столовой в Холле... Вот как настоящий художник должен исполнять такие картины.

– Вы имеете в виду Клода? Говорят, мой дед создавал свой сад, имея перед глазами эту картину. У вас проницательный взгляд.

Харриет вспыхнула от удовольствия, но Верни не воспринял это ни как дань своему тщеславию, ни как предостережение. Он решил, что она превратилась в превосходную девушку, и был готов поспорить со всяким, кто с ним не согласится.

 

Глава 5

Харриет была влюблена. В этом, разумеется, не было ничего нового: она была влюблена в Верни, тем или иным образом, последние десять лет. Когда Харриет долго не видела своего кумира, она испытывала безнадежную привязанность к братьям некоторых своих школьных подруг. Когда девушка начала выезжать в свет и посещать балы, она ожидала, что на ее пути встретится какое-нибудь романтическое приключение, но ее партнеры в домах Саутбери все как один были скучны и неинтересны.

Теперь, причастная, наконец, к миру взрослых, она могла утверждать, что влюблена в молодого человека, который, судя по всему, отвечает ей взаимностью и которого можно счесть подходящей кандидатурой для брака. Может быть, деньги ее отца давали ей возможность замахнуться на кого-нибудь повыше, чем младший сын, но ее семья никогда не утруждала себя тем, чтобы найти для нее блестящую партию, и Харриет немного тревожилась лишь о том, что Верни может проявить в этом вопросе чрезмерную робость. Он не сделал ей никакого признания, но был чрезвычайно к ней внимателен. Прогулки по садам, поездки верхом по парку, время от времени обеды в домах соседей, их бесконечная безмолвная беседа поверх голов сторонних людей говорили больше всяких слов. Эта захватывающая игра оказала фатальное действие на ее суждения, она видела в ней окончательное доказательство того, что Верни ее любит.

На дворе стоял восхитительный апрель, и Харриет не особенно взволновала новость о том, что Белл-коттедж будет отдан на жительство двум старым девам.

Естественно, она испытала некоторое разочарование, потому что Белл-коттедж был единственным местом в пределах пешей прогулки, достаточно удаленным от пасторского дома и от Уордли-Холла, и потому она хотела найти в нем подходящее общество. Большинство ее подруг жили в помещичьих или пасторских домах в деревнях, разбросанных вокруг торгового городка Саутбери. Белл-коттедж, так удобно расположенный поблизости, был, к несчастью, слишком мал, чтобы там могло поселиться семейство, удовлетворяющее запросам Харриет. Бездетную чету Боуер теперь сменит пожилая леди и ее компаньонка – не очень-то волнующая перспектива.

Но все же это было хоть каким-то событием, и Харриет провела полчаса, прижавшись носом к окну в своей спальне и разглядывая мебельный фургон, приближающийся к коттеджу.

Двум возничим помогали садовники и горничные, которые раньше служили Боуерам и теперь остались с новыми арендаторами. Они шныряли туда-сюда по узенькой дорожке, перенося столы и стулья, разобранные кровати и обвязанные проволокой коробки, а также такие предметы, как корыто, полное горшков и кастрюль, и часы, завернутые в одеяло. Мебель была не новой, но выглядела хорошо. Харриет с удивлением заметила арфу.

Затем легкая почтовая карета, запряженная четверкой лошадей, довольно резво въехала в ворота и остановилась возле фургона. Как и все подобные транспортные средства, эта дорожная колесница принадлежала когда-то какой-то семье, но теперь, выкрашенная в желтый цвет, она сдавалась внаем. Один из почтальонов слез с лошади, обошел повозку кругом и открыл дверь. Из кареты появилась загорелая женщина лет пятидесяти, предположительно мисс Джонсон.

Следом за ней легко спрыгнула на землю вторая пассажирка – довольно молодая леди, стройная и элегантная, в забавной шляпке, украшенной веточкой с вишнями. Должно быть, компаньонка – бедное создание! Впрочем, в ней не было ничего вызывающего жалость. До Харриет донесся ее чистый, благозвучный голос:

– Вы видели когда-нибудь подобный домик, мадам? Мы будем чувствовать себя здесь как пара заколдованных принцесс из сказки.

Они скрылись в коттедже. Столб густого темного дыма вырвался из трубы. Видимо, огонь на кухне разводился плохо, потому что Харриет слышала, как кухарка кричала что-то садовнику насчет птичьих гнезд. Как, должно быть, это нелегко – переезжать в другой дом. Харриет знала, что проявит вульгарное любопытство и плохое воспитание, если навестит удивительных незнакомок прежде, чем они будут готовы принимать гостей, но разве нельзя по-соседски предложить свою помощь? Спрашивать бабушку бесполезно, и Харриет решила поговорить с миссис Тео Кейпел, которая всегда поступала правильно.

Она почувствовала бы куда меньшее расположение к жене пастора, доведись ей подслушать разговор, который происходил в пасторском доме в гостиной для завтрака.

– Мне хотелось бы, чтобы Верни был более осмотрителен, – говорила Луиза Ричарду. – Ему следует понимать, чем он рискует, оказывая столько внимания Харриет. Эта невежественная, легкомысленная девица черпает все свои представления о жизни из романов, и, боюсь, она скоро убедит себя, что Верни в нее влюблен.

Ричард какое-то время молчал. Он зашел повидать Тео, но его не оказалось дома, и он, как делал это частенько, остался поболтать с Луизой. Но сегодняшним утром его мысли, похоже, шли вразброд, и он так и стоял, сунув руки в карманы и глядя в окно.

– Разве вы не можете намекнуть ему? – продолжала невестка.

– Боюсь, что мои намеки подтолкнут его к обратному – он станет флиртовать с ней.

– Что вы хотите этим сказать?

Ричард рассказал ей о той язвительной перепалке, которая произошла в вечер возвращения Верни, о том, как он убеждал брата держаться подальше от Харриет, ну и чем все это обернулось?

– Что бы ни произошло в Лондоне, он никогда не вел себя неподобающе с юной, незамужней дочерью наших друзей и здешних соседей. Я задел его гордость, и он отплатил мне за это, – пояснил он.

– Но в таком случае зачем платить той же монетой Харриет? Разве что он всерьез вознамерился на ней жениться. Таким образом он воздаст вам добром за зло, разве не так?

– Верни женится на Харриет? Ради бога, надеюсь, что нет! Это было бы ужасно.

– Но почему? – удивилась Луиза. В Харриет не было ничего плохо – время от времени она нуждалась в строгом внушение да еще в добром совете. И у нее было независимое состояние.

– Он ее не любит, – ответил Ричард, объясняя свою мысль.

– Не все же женятся по любви.

– Совершенно верно. Существуют браки, основанные отнюдь не на страстной любви, но в дальнейшем они складываются превосходно, однако в таком случае обе стороны далеки от сантиментов. Харриет, совершенно очевидно, влюблена, кроме того, она очень молода. Как она сможет ужиться с человеком, который женился на ней только ради ее денег? Она будет несчастна, а его недостатки вследствие этого будут становиться еще очевиднее. Нет, это не выход.

– Наверное, вы правы, – согласилась Луиза и, сделав небольшую паузу, спросила: – На что это вы так пристально смотрите в окно?

– Так, ничего особенного. У Белл-коттеджа остановилась почтовая карета, но новых арендаторов не видно.

– О, так они уже прибыли? Фургон был здесь в семь, и мне сказали, что две леди провели прошлую ночь в Саутбери. Полагаю, чтобы пораньше вступить во владение своей собственностью.

– Это, должно быть, утомительно, – сказал Ричард, неосознанно повторив мысль Харриет. – Хотелось бы мне знать, должен ли я подойти к дому и представиться? Вдруг им нужна помощь?

– Какого рода помощь может им понадобиться? Осмелюсь предположить, они предпочли бы сейчас, чтобы их оставили в покое.

– Возможно, и все же я в этом не уверен. Две леди совсем одни и уже немолоды, они – подруги матери Боуера...

– Еще больше причин для того, чтобы соблюдать определенные формальности. Они, должно быть, в годах – лет шестидесяти-семидесяти, волосы у них растрепаны, и даже нет стула, чтобы предложить гостю присесть. Я убеждена: они не в настроении встречаться с кем бы то ни было, и меньше всего – с сэром Ричардом Кейпелом!

– Моя дорогая Луиза, но я же не принц-регент! – запротестовал Ричард.

Она видела, что он принял решение – каким-нибудь образом быть полезным новым соседям. Он был исключительно внимателен к другим людям и, кроме того, чересчур скромен, чтобы представить себе, что его собственное огромное богатство и положение могут порой сделать его довольно трудным визитером. Луизе тоже хотелось повидаться с новыми арендаторами, но она считала ниже своего достоинства говорить об этом и решила составить Ричарду компанию. Оба вышли из пасторского дома и как раз приближались к Белл-коттеджу, когда Харриет, завидев их, выбежала из Довер-Хаус, чтобы узнать, может ли она нанести визит мисс Джонсон и предложить ей горячую воду или что-нибудь еще, столь же необходимое.

– Если огонь у них не разводится, они могут быть рады горячей воде, только я не хочу быть назойливой, вот и подумала, что вы мне подскажете, как лучше поступить.

Ричард и Луиза рассмеялись. Харриет вспыхнула:

– Я сказала какую-то глупость?

– Мы смеемся не над тобой, – заверил ее Ричард. – Дело в том, что миссис Кейпел и я последние десять минут спорили на ту же тему. Мы хотели бы быть полезными, но не хотим показаться назойливыми.

Пока он говорил это, парадная дверь Белл-коттеджа отворилась и вышла загорелая женщина. Вероятно, она услышала его последние слова, потому что в ее ярко-голубых глазах появилось выражение признательности.

Ричард немедленно шагнул вперед. Если он и чувствовал себя неловко, то был чересчур сдержан, чтобы это показать.

– Мисс Джонсон, я полагаю? Могу ли я представиться? Я – владелец поместья...

– Вы ошиблись, сэр. – Леди обернулась и посмотрела на кого-то в тени крыльца. – Джулия, любовь моя...

Ее подруга шагнула вперед, на солнечный свет, и сняла свой чепец. Ее волосы были темными и восхитительно волнистыми, лицо овальной формы, с тонкими чертами и сияющими серыми глазами в тени изогнутых черных ресниц. Рукава ее платья были закатаны до локтя, на ней был грубый парусиновый фартук, и она держала кофейник, все еще завернутый в серебряную бумагу.

– Я – Джулия Джонсон, – сказала она приятным, чистым голосом. – А вы, должно быть, сэр Ричард Кейпел. Как поживаете?

Она склонилась в быстром поклоне, совершенно не смущенная ни своим фартуком, ни кофейником. Растерянным казался как раз Ричард. Он мрачно поклонился, не сказав ни слова, словно оглушенный ее неожиданной красотой.

Мисс Джонсон сказал, что рада познакомить их с миссис Уильямс, с которой собирается делить свой новый дом.

К Ричарду вернулся дар речи:

– Надеюсь, вам будет здесь удобно. Могу ли я представить вам мою невестку, миссис Кейпел? Вы вскоре познакомитесь и с моим братом, он пастор здешнего прихода. А это – мисс Харриет Пайпер, ваша ближайшая соседка, ее поместье сразу за этой живой изгородью.

– Но вы никак не можете быть подругой матери капитана Боуера, – ляпнула Харриет, поддавшись своей хорошо известной склонности говорить сущую правду.

Джулия Джонсон, похоже, была слегка озадачена, но проговорила с прежней доброжелательностью:

– Именно так вам сказали? Очень странно. Его мать училась в школе вместе с моей матерью. Вот какая между нами связь.

– О, я поняла, – пробормотала Харриет, убежденная, что она опять была груба и бесцеремонна и что сэр Ричард вместе с миссис Кейпел ее не одобряют. Ее поразили красота мисс Джонсон и то, что на вид ей можно было дать от двадцати пяти до тридцати лет. Что у нее за история? Почему она не замужем? Что побудило ее похоронить себя в неприметном уголке Уилтшира? Ответы на эти вопросы, разумеется, не могли быть найдены здесь и сейчас. Но прибытие подобных соседей обещало сделать эту весну в Уордли более интересной, чем обычно.

 

Глава 6

Как только вновь прибывшие расположились в Белл-коттедже, миссис Бойс нанесла им официальный визит, взяв с собой Харриет. Харриет была очарована своей новой знакомой, которая воплощала в себе все, о чем только можно было мечтать.

– Мисс Джонсон чрезвычайно мила, – откровенничала она с Верни. – Никогда не встречала человека, который бы так легко заводил друзей. И дело не в том, что она очень старается – она в основном занимается своими делами. Уверена; она никогда не бывает назойливой, для этого у нее слишком хорошие манеры, но понимаете, можно выказать свой интерес, не будучи любопытной, и мисс Джонсон, кажется, владеет этим искусством. Полагаю, она вела хозяйство в доме своего отца, он был священником и умер два-три года назад. Интересно, сколько ей лет?

– Удивлен, что вы не спросили ее об этом.

– Я уже не такая бестактная, как раньше. – На самом деле Харриет старалась подражать превосходно воспитанной мисс Джонсон, и ей удалось собрать достаточно информации, не задавая вопросов. – Миссис Уильямс – вдова морского офицера. Думаю, их семьи давно дружат. Мебель принадлежит мисс Джонсон, и она привезла с собой гору книг: по истории, философии, есть также и поэзия. И она играет на арфе.

– Весьма подобающее занятие для дочери священника.

– Какие глупости вы говорите! – со счастливой улыбкой возразила Харриет.

Они катались в экипаже Верни.

До чего же приятно сидеть в коляске вот в таком сопровождении, быть в центре всеобщего внимания – они катились по деревне Уордли. Корпус экипажа был темно-синим, спицы в колесах алыми, а посеребренная сбруя прекрасно гармонировала с гербом Кейпелов, нарисованным на боковой панели серебряной и красной краской. Грум Верни сидел на высоких козлах сзади, наряженный в темно-синюю ливрею с серебряными пуговицами.

Верни правил превосходно, с особым щегольством. Прекрасные лошади мягко несли коляску.

Когда он слишком резко поворачивал, Харриет упиралась ногами в передок, который изгибался, словно нос древней галеры, но ничего не говорила. Она видела, что такая беспечность вызывает у него одобрение.

Они миновали полосу общественного выгона, который недавно обнесли каменной оградой. За оградой несколько человек расчищали землю, выкорчевывали корни кустарника и вырывали вереск, а также убирали сухой папоротник. Среди работников, одетых в голубые рубахи, они заметили сэра Ричарда и его управляющего.

Сэр Ричард обернулся, увидев проезжающую коляску. Верни демонстративно приподнял шляпу, а Харриет грациозно поклонилась. Поразмыслив, она через несколько минут сказала:

– Кое-кто говорит, что это неправильно – огораживать общественную землю, но я не понимаю почему. Никто из наших деревенских не голодает.

– Все зависит от того, что вы делаете с огороженной землей.

– Что вы хотите этим сказать?

– Есть, люди, которые просто хотят увеличить свои парки или сохранить больше фазанов, так что иногда простые люди теряют свои пастбища и ничего не получают взамен. Но хорошие помещики, такие, как Ричард, огораживают лишь то, что они желают улучшить. Они знают, что незасаженная земля дает лучшие возможности для пастбищ и больше кормов. Они покупают новые породы крупного рогатого скота и нанимают большее количество пастухов и доярок. И выводят новые породы овец, так что появляется больше шерсти, которую деревенские жители могут прясть и ткать. Они нанимают больше крестьянских парней, чтобы пахать землю, и засаживают больше акров пшеницы. И в результате все и каждый живут немножко лучше. Разве вы никогда не слыхали о Коуке или Норфолке?

– Он был знаменитым фермером, не так ли? – рискнула спросить Харриет, несколько ошеломленная этим взрывом ораторского искусства.

– Когда он начинал свои эксперименты, в Холк-хэмском приходе было двести семьдесят жителей, а теперь их больше тысячи, и все настолько процветают, что снесли работный дом, – он стал им не нужен. Ричард говорит, что, если бы большее число помещиков последовало хозяйственным методам Коука, никогда не было бы столь горячих обвинений и открытой войны в отношении тех, кто огораживает земли.

Он натянул поводья, и лошади пошли медленнее; Верни хотел привести примеры прогрессивного хозяйствования своего брата: крепкие ворота, правильно вырытые канавы, заброшенные земли аккуратно засажены турнепсом. Они, не торопясь, объехали вокруг поля и уже были примерно в миле от ворот Уордли, когда Харриет сказала:

– Я рада, что никто не подумал улучшать Кори-Вуд. По ту сторону этого леса растут лучшие в стране первоцветы. Полагаю, на этой недели они в самом цвету.

Верни перешел на самый медленный шаг.

– Хотите нарвать немного?

– Вы не будете возражать?

– К вашим услугам, мадам. – Верни спрыгнул на дорогу. – Подержи лошадей, Том. Мы ненадолго.

– Очень хорошо, сэр.

Верни помог Харриет сойти с коляски и перелезть через ограждение – два маневра, с которыми она могла бы превосходно справиться и сама, если бы ее движений не стесняла ужасающе модная юбка, а также условность, не позволяющая леди показывать свои ноги. Кори-Вуд был весьма мрачен, но через пару минут они вышли на открытое место. Травянистый уступ, полого спускающийся к югу, был сбрызнут мерцающей на солнце желтизной. Первоцветы никогда не создавали декоративного эффекта, как примулы или колокольчики; трудно было представить, чтобы такие крошечные, с бледными головками цветы на свежих зеленых ножках могли образовать такую пышную, сливочно-желтую массу. Харриет принялась собирать цветы – быстро и жадно, выбирая самые толстые стебли и самые высокие цветки, пока Верни прогуливался рядом с ней, собирая цветы в куда более бессистемной манере. Это была жаркая работенка. Вскоре Харриет расстегнула свою мантилью, а потом стянула с головы соломенную шляпку и превратила ее в корзинку для первоцветов.

– Разве вы еще мало набрали? – спросил Верни. – Знаете, вы похожи на шекспировскую героиню.

– Какую именно? – поинтересовалась Харриет.

– Офелию.

– О, это меня не радует. Вы же помните, чем там все кончилось? – отозвалась она, совершенно не желая, чтобы над ней подшучивали, но пытаясь изо всех сил выглядеть раскованной. До нее неожиданно дошло, что ее вообще не должно было бы здесь быть. Вполне позволительно отправиться покататься с молодым человеком в открытом экипаже, в особенности если рядом имеется грум. Но совсем другое дело – оказаться одной на заросшем цветами лугу, и ни единой души вокруг... Она одернула завернувшуюся бахрому на своем платье и поправила воротник. Совершив все эти действия, Харриет вдруг воскликнула:

– Мой медальон! Я потеряла медальон! – Это был плоский золотой медальон с инициалом «X», выложенным жемчужинами, который Харриет носила на тонкой цепочке. Медальон прислала ей мать, и внутри хранился завиток волос, принадлежащий одному из ее единоутробных братьев. – Должно быть, я обронила его, когда снимала плащ.

– Вы уверены, что надевали его?

– Конечно.

– Но может быть, вы забыли...

– Нет, говорю вам, я всегда его ношу. Помню, я еще удивлялась, когда потерялась застежка. Какая я глупая, зачем я его надела!

– Что ж, давайте искать, – покорно произнес Верни.

Но легче сказать, чем сделать. Собирая цветы, они проделали долгий и извилистый путь, и поскольку Харриет большую часть времени провела в согнутом положении, проследить ее маршрут оказалось трудно. Они собирали цветы примерно четверть часа, но теперь, дюйм за дюймом исследуя землю, потеряли всякое представление о времени. Харриет начала волноваться. Этот медальон был ей чрезвычайно дорог, потому что у нее почти не было подарков от матери. Когда ей бывало особенно грустно, она открывала медальон ногтем большого пальца и говорила сама себе: «Моя мама» и «Мой брат». И ей как будто становилось легче. Целиком поглощенная поисками своего сокровища, Харриет не заметила, что Верни начинает проявлять нетерпение.

– Разве этот медальон настолько ценен?

– Мне подарила его моя мама.

Судя по ее голосу, можно было подумать, что ее мать умерла, но Верни знал, что ее мать живет в Ирландии, и ответ Харриет вызвал у него раздражение.

– Едва ли она рассердится, узнав, что вы его потеряли, – предположил он. – К тому же она может и не узнать об этом. Вы ведь редко с ней видитесь.

Глаза Харриет наполнились слезами, и она бросила на него такой трагический взгляд, что Верни мгновенно припомнил, как постыдно Генриетта Фелтхэм пренебрегала своей старшей дочерью. Он разозлился на себя за то, что проявил такую бестактность.

– Не надо плакать, Харриет. – Так называл он ее ребенком. Верни взял девушку за руку и подарил ей в утешение самый что ни на есть, по его разумению, братский поцелуй в щеку.

И тут же почувствовал, как она задрожала всем телом. Харриет слегка повернула голову, ее слезы высохли, и Верни обнаружил, что целует ее мягкие, податливые губы. Восхитительная неожиданность длилась несколько секунд – время, за которое он сообразил, что делает. После чего освободился от ее объятий – торопливо, забыв о рыцарских манерах.

– Мне очень жаль. Мы... мы не должны были этого делать.

– Разве это было так плохо?

– Мне не следовало приводить вас сюда. – Он осмотрелся в надежде, что сумеет вырваться из этого опасного уединения. Они снова были недалеко от дороги, всего в четверти мили от того места, где оставили коляску.

Пока они так стояли, послышался стук копыт трусящих рысцой пони, движущихся со стороны Уордли, и мгновение спустя в поле зрения появился низкий фаэтон Луизы, которым правила сама хозяйка. Ричард сидел рядом с чрезвычайно мрачным выражением лица, что отчасти могло объясняться тем фактом, что он просто ненавидел, когда лошадьми правят женщины.

Две пары глаз встретились. Фаэтон резко остановился.

– Какого дьявола вы здесь делаете? – потребовал ответа Ричард.

– Мы собирали первоцветы. И потом искали медальон Харриет, который она потеряла где-то на поле.

– Мы боялись, что с вами произошел несчастный случай. Прошло уже больше двух часов, как вы проехали мимо новой изгороди, так что Луиза почувствовала себя обязанной отправиться на поиски.

«А ты, мой брат, почувствовали себя обязанным поехать с ней», – с раздражением подумал Верни, быстро поняв, что их плохо скрываемые подозрения перерастают в уверенность.

– Харриет, – начала Луиза, – с твоей стороны было большой ошибкой сыграть подобную шутку с твоей бабушкой. В данный момент она навещает миссис Уильямс в ее коттедже и потому не знает, что ты еще не вернулась с прогулки. Если бы она была дома, она бы очень, очень тревожилась.

– О, вы действительно так думаете? – отвечала Харриет таким невинным тоном, что ни один из Кейпелов не мог решить, то ли она находчива, то ли нахальна.

Ричард нашел дыру в изгороди.

– Думаю, вы можете пролезть здесь, Харриет. Миссис Кейпел отвезет вас домой. А я поеду с тобой в коляске, Верни.

Подобная категоричность лишила Верни дара речи. Он готов был уже сказать что-нибудь язвительное (только еще не придумал, что именно), когда до него дошло, что Харриет ведет себя чрезвычайно покорно и при этом без всякого замешательства, что, правду сказать, выглядит несколько странно. Казалось, она спит и видит счастливый сон. Медальон, со всей очевидностью, был забыт. Она уселась с Луизой в фаэтон и благодарно улыбнулась Верни, все еще сжимая свою шляпку, полную первоцветов.

– В жизни не было такой приятной прогулки, – проговорила она напоследок.

Пони рысью двинулись с места, а двое братьев остались на дороге.

– Что за чертово насилие! – воскликнул Верни, как только Луиза и Харриет скрылись из вида. – Кто назначил вас охранником добродетели Харриет? Полагаю, вы решили, что я завез ее сюда с намерением опозорить?

– Постарайся не выглядеть еще глупее, чем ты есть, – произнес Ричард в своей обычной мягкой манере. – Никто не обвиняет тебя в том, что ты пытался соблазнить ее. Я хочу знать одно: собираешься ли ты жениться на ней?

Верни попал в затруднительное положение. Он был готов горячо – и совершенно искренне – поклясться, что не имел никакого злого умысла против Харриет, что он не обидел ее даже словом, но женитьба – нечто совершенно иное. Он еще не думал об этом всерьез, а его приключение с Памелой Сатклифф оставило в нем разочарование и горечь.

– Ты совершенно убежден, – продолжал Ричард, – что Харриет Пайпер – та женщина, с которой ты готов провести остаток своих дней?

– Остаток своих дней? О господи, нет!

– Тогда я советую тебе быть очень осторожным, или же ты обнаружишь, что, как честный человек, должен жениться.

И Ричард направился к поджидающей их коляске. Верни следовал за ним, мрачный и расстроенный.

– Я не понимаю, почему...

– Что же тут непонятного, мой дорогой друг? Ты и я имеем противоположные цели в отношении Харриет. В тот вечер, когда ты приехал, я говорил с тобой довольно сурово, о чем впоследствии пожалел, но не думаю, что мои предостережения были неуместны. Дело в том, что ты настолько неосторожен и беспечен, что можешь впутаться в неприятную историю с целомудренной молодой девушкой, как это уже было с женщиной другого сорта. И это тоже грозит тебе неприятностями, хотя и иного рода. Вот и все. Ты развлекался с этим ребенком, а теперь она убеждена, что ты в нее влюблен.

– Уверяю тебя, я не сделал абсолютно ничего...

– Возможно, ты самым строгим образом придерживался всех правил морали, но какое это имеет значение? Она вряд ли ожидает чего-то другого, раз уж решила, что ты собираешься предложить ей руку и сердце. Думаю, ты говорил, смотрел и намекал достаточно, чтобы вскружить ей голову, бедное маленькое создание. Ты флиртуешь с ней, а она этого не знает, она не понимает искусства флирта. Более того, ты делал это открыто, и уже идут всякие толки. Если ты станешь продолжать в том же духе, ты не только разобьешь сердце Харриет, ты сделаешь ее объектом всеобщих насмешек, что может стать причиной различных неприятностей, особенно в таком маленьком деревенском обществе, как наше, где каждый слишком хорошо знает, как идут дела у другого. То, как один мужчина обошелся с девушкой, может повлиять на то, как с ней станут обращаться и остальные. Люди порой бывают очень жестоки.

Несколько часов назад Верни принял бы все это достаточно скептически. Но после той интерлюдии среди первоцветов он чувствовал гораздо меньше охоты смеяться. Он в смятении осознал, что, целуя его, Харриет невинно отвечала на вопрос, который он не был готов задать. «Должно быть, я совсем спятил, – со злостью думал он, – чтобы флиртовать с девушкой, которая еще слишком юна, чтобы знать правила игры. Я бы никогда не сделал ничего подобного, не чувствуй я себя таким несчастным, к тому же меня заставили ощущать себя преступником в собственном доме. Во всем виноваты Памела и Ричард...» Но это была и его вина, и ему было стыдно за себя.

– Как ты думаешь, что мне теперь делать? – спросил он Ричарда в момент необычного смирения.

– Отступи так благородно, как только сможешь. Ничем не выделяй ее – ни на людях, ни наедине – и в ближайшее время будь официален и отстранен в своем обращении с ней, насколько позволяют это приличия. Боюсь, ты со мной не согласишься, но я не вижу никакого другого способа действия, который бы мог достаточно ясно выразить твое отношение к ней. И лучше бы тебе на время уехать.

Это звучало разумно, но до чего же бесчеловечно! Ведь только ненормальный мог жениться на девушке лишь из-за того, чтобы, не дай бог, не ранить ее чувства.

 

Глава 7

Всю дорогу до дома Луиза бранила Харриет и говорила ей, что ее поведение недостойно истинной леди, и это еще мягко говоря.

– Выйти из коляски и разгуливать подобным образом! Представить не могу, как ты могла до этого додуматься! Посмотри, как ты выглядишь и в каком состоянии твоя шляпка. Слава богу, что тебя не увидел кто-нибудь вроде миссис Вуд или леди Элинор Дэйли. Я знала девушку, которая потеряла свою репутацию только потому, что ее застали гуляющей по лесу с молодым человеком.

«Ну что она кудахчет», – думала Харриет, на которую эти речи не произвели никакого впечатления. Ей хотелось сказать, что по-настоящему ни она, ни ее шляпка не пострадали, но было куда безопаснее отвлечься от всех этих скучных предметов и погрузиться в мечтания о той счастливой минуте, когда Верни попросит ее стать его женой.

На следующий день Харриет была немало разочарована, услышав, что он уехал навестить своего эксцентричного дядюшку в другой части страны.

Мистер Генри Кейпел то и дело посылал за одним из своих племянников, чтобы они присутствовали при его кончине, однако эти драматические представления никогда не продолжались слишком долго, так что Верни, без сомнения, вернется к первому же летнему балу в Саутбери, думала она.

Впрочем, Харриет меньше тревожилась о том, успеет ли Верни на бал, нежели о том, удастся ли ей самой туда попасть. Год назад миссис Бойс решила, что ее слабое здоровье делает для нее невозможным допоздна сидеть на ужасных сквозняках, сопровождая внучку на танцы. Как правило, на балы и вечера Харриет брала миссис Кейпел, что до последнего времени совершенно устраивало обеих. Но теперь такая перспектива показалась ей чрезвычайно неловкой: миссис Кейпел могла все испортить. К счастью, у Харриет имелась альтернатива. Она могла провести вечер со своей близкой подругой Сьюки Вуд, которая жила в предместье Саутбери.

Таким образом, на следующий же день она пришла в превосходное расположение духа, увидев, как коляска Вудов въезжает в ворота. Но возница правил вовсе не в Довер-Хаус, а направился прямо к Белл-коттеджу. Миссис Вуд решила нанести утренний визит вновь прибывшим, и Сьюки была с нею.

Поразмыслив несколько минут, Харриет тоже отправилась в Белл-коттедж и спросила, дома ли мисс Джонсон. Поскольку мисс Джонсон и ее гостьи были прекрасно видны в окно, ответом, разумеется, было «да», и ее быстро проводили в элегантную гостиную.

Отдавая дань вежливости, Харриет испытывала некоторую неловкость. Не могла же она сказать, что ей нужно просто перемолвиться парой слов со Сьюки? Она решила притвориться, что вообще не знает, что у мисс Джонсон гости, и уже приготовилась сделать удивленный вид, когда осознала, и как раз вовремя, что коляска Вудов стоит прямо на дороге, прекрасно видная всем, у кого есть глаза.

Такие мелочи вечно сводили на нет все старания Харриет вести себя как взрослая молодая леди. Она стояла на пороге и что-то мямлила, запинаясь.

– Входите же; дорогая мисс Харриет, – ободрила ее Джулия Джонсон. – Вы здесь всех знаете, и я уверена, что ваши щеки пылают именно потому, что я только что говорила мисс Сьюзен Вуд, как добры вы были, показав нам столько прелестных дорожек для прогулок.

Вскоре Харриет обнаружила, что уже сидит на софе рядом со Сьюки и оглядывается вокруг, восхищаясь тем, какое очаровательное жилище создала для себя мисс Джонсон на столь короткое время: янтарного цвета занавески, закрепленные красивыми петлями, на книжном шкафу – нарядный цветочный горшок, у окна – рабочий стол розового дерева и конечно же арфа. Мало того, что Джулия оказалась превосходной хозяйкой, она безупречно поддерживала беседу с миссис Вуд, дородной деревенской леди, твердо стоящей на ногах в своем собственном мире, обо всем имеющей свое мнение и потому не заботящейся о том, чтобы быть светской дамой.

Горничная внесла серебряный поднос, и, пока всем гостьям предлагали по бокалу вина с ломтиком кекса, Харриет успела прошептать Сьюки:

– У меня столько новостей!

– Рассказывай все! – потребовала Сьюки, которая всячески поощряла влюбленность Харриет в Верни Кейпела и потому чувствовала в этом деле личную заинтересованность. Она прекрасно поняла, почему ее подруга не испытывает желания ехать на бал с миссис Кейпел.

– Даже если предположить, что она мне это предложит, – добавила Харриет, – хотя я очень в этом сомневаюсь после моего маленького приключения среди первоцветов. У нее такие старомодные взгляды...

– О да, эта особа считает, что не подобает танцевать больше двух танцев с одним и тем же партнером. Ее присутствие ужасно бы тебя стеснило! Я уверена, мама позволит тебе поехать с нами, только вот где ты будешь спать? У нас сейчас нет свободной комнаты, ты же знаешь, все дети у нас больны корью.

Харриет напрочь забыла об этой домашней катастрофе.

– Вечно у них корь! Мне казалось, она уже должна была пройти!

– Эдвин переболел очень сильно. И мама беспокоится, чтобы Селина не заразилась от него, она и так без конца болеет, поэтому Селина спит в моей кровати, а я сплю в гостиной, что жутко неудобно. Мне некуда положить свои вещи, и никакого уединения, даже дневник не могу вести.

– Но тогда что же мне делать?

– А разве тебе не могут позволить после бала одной уехать домой? В экипаже твоего дедушки, с кучером и грумом, они бы присмотрели за тобой.

Харриет покачала головой. Саутбери находился и пяти милях от Уордли. Ей никогда не позволят проделать такой путь поздно ночью без женщины-компаньонки. И это тут же навело ее на мысль.

– Вы едете на бал, мисс Джонсон?

Хозяйка Белл-коттеджа была захвачена врасплох.

– На бал? О нет, мы ни о чем таком не думали.

– А вы не хотели бы поехать? Уверяю вас, вам там понравится. Если все дело в расстоянии – я знаю, что у вас нет экипажа, – мой дедушка будет очень рад предложить вам и миссис Уильямс воспользоваться нашим.

– Это чрезвычайно любезно со стороны вашего дедушки, – сухо заметила миссис Уильямс. – Интересно, что он скажет, когда вы сообщите ему об этом?

– Минуточку, – вмешалась мисс Джонсон, прежде чем Харриет успела ответить. – Дело не в экипаже. Мы занимаем не то положение, чтобы присутствовать на этом балу. Это ведь достаточно изысканное мероприятие, не так ли? Билеты предоставляются лишь постоянным участникам? Нас, я думаю, просто выставят за дверь.

– Но миссис Вуд может взять для вас билеты, – возразила Харриет. – Разве не так, мадам?

И стоило этим словам слететь с ее уст, как Харриет поняла, что совершила ужасный промах, практически вынуждая миссис Вуд поручиться за двух леди, которых она увидела впервые в жизни двадцать минут назад. Она виновато взглянула на мать Сьюки – та нахмурилась, но заглотила наживку с легкостью благовоспитанного человека.

– Я буду чрезвычайно рада раздобыть для вас билеты. Ничто не доставит мне большего удовольствия.

– Вы слишком добры, мадам, – сказала мисс Джонсон, вспыхнув от смущения. – Но уверяю вас, в этом нет ни малейшей необходимости: миссис Уильямс и я приехали сюда с намерением жить очень спокойно; мы не рассчитывали бывать на балах...

Началась дружеская борьба. Миссис Вуд настаивала, миссис Уильямс и мисс Джонсон протестовали и говорили, что они не могут позволить себе доставлять ей столько затруднений. Но Харриет была убеждена, что Джулия Джонсон, несмотря на все ее протесты, не может не хотеть поехать в Саутбери и, если она туда попадет, успех ей будет обеспечен.

И, разумеется, когда великий вечер настал, Харриет, полная радостных предчувствий, вошла в зал в сопровождении Джулии и миссис Уильямс.

Она не видела Верни со времени его возвращения, но знала, что он дома. В его честь она надела новое платье из белого узорчатого муслина, украшенное гирляндами розовых бутонов вокруг шеи и по талии. Ее волосы были красиво уложены шаром, и она знала, что выглядит наилучшим образом, хотя, и она прекрасно это понимала, ее компаньонка затмевала ее. На Джулии была газовая туника цвета голубиного крыла, поверх лиловой шелковой нижней юбки – необычные цвета, которые привлекали внимание к тому, что она хоть и старше большинства юных леди, тем не менее, ухитрилась превратить свой возраст в преимущество. Ее волосы были убраны в греческом стиле – заколотые на затылке, они падали крупными завитками. Глаза под темными ресницами сверкали, будто серые звезды. Харриет была убеждена, что бальная зала Саутбери никогда не видела никого очаровательнее. Спокойно вступая в незнакомое общество, она, казалось, излучала свет.

Миссис Вуд была уже там, готовая представить миссис Уильямс и мисс Джонсон тем, с кем им предстояло встретиться. Харриет знала все окрестное мелкопоместное дворянство, которое приглашалось на эти балы. Верни еще не прибыл, а она была не в том настроении, чтобы интересоваться кем-то еще. Сопровождающие дамы собрались в своем любимом уголке, ловко маневрируя, чтобы им достались лучшие стулья, а молодые леди тем временем медленно прогуливались перед ними, притворяясь, что всецело поглощены собственными разговорами, и даже не смотрели на молодых людей, которые околачивались около комнаты, где играли в карты, словно у них не было ни малейшего намерения танцевать. Стоял прекрасный майский вечер, но ставни были плотно закрыты, и в комнате, освещенной двумя огромными канделябрами, вскоре стало довольно жарко. Оркестранты начали настраивать инструменты. Звуки скрипок и запах горячего воска создавали атмосферу возбуждения, обычную для начала каждого бала. Харриет взглянула на дверь.

– Кто-то из ваших партнеров еще не прибыл? – отважилась спросить Джулия.

– Да. Это... Вы знакомы с Верни Кейпелом? Младшим братом сэра Ричарда?

– Он был в пасторском доме, когда мы обедали там на прошлой неделе.

– Значит, вы знакомы с Кейпелами, мисс Джонсон, – заметила Амелия Портер, молодая женщина с ярко выраженным чувством собственной значимости. – Вы – счастливица. Как правило, они не навещают новичков.

– Сэр Ричард Кейпел – мой хозяин. Он был так добр...

– О, это все объясняет. Он исключительно приветлив ко всем своим арендаторам, и крупным, и мелким. Но сегодня вечером вы его здесь не увидите. Он никогда не бывает на балах, с тех пор как бедняжка леди Кейпел впервые заболела, хотя прошло уже около шести лет.

– В самом деле? – спросила Джулия. – Это очень странно. Потому что он только что вошел в дверь.

Мисс Портер повернулась и замерла, не довольная тем, что выставила себя глупой. И все-таки это была совершеннейшая правда: сэр Ричард перестал бывать на балах с тех пор, как его жена заболела и не могла выезжать с ним. Так что его повторное вхождение в общество было всеми отмечено, и стоило трем высоким братьям пересечь бальную залу, как тут же поползли слухи, полные самых желанных предположений. Луиза шла оядом с мужем, бдительная и хорошенькая, очень польщенная такой свитой.

Глаза почти всех женщин обратились к сэру Ричарду. Этот благородный профиль, волосы цвета воронова крыла, история одинокого горя – он обладал всеми качествами, способными возбудить романтическую привязанность. Харриет подумала о том, как превосходно выглядит Верни в своих бриджах.

– Все Кейпелы вместе! – воскликнула она, умело перехватив Верни, когда тот с братьями и невесткой оказался в конце комнаты. – Что ваш визит к дяде? Он был очень утомителен? Я так рада, что вам удалось вырваться.

– Это было нетрудно, – ответил Верни весьма сдержанно. – Как поживаете, мисс Джонсон?

– Но ваш дядя... – настаивала Харриет, не дав Джулии времени ответить. – Я думала, он всегда сердится, если... – Она заметила, что Верни никак не попадает в такт ее отличному настроению и желанию поболтать, осознала, что говорит слишком много, и мгновенно замолчала.

Молодые люди собирались теперь по двое, по трое, чтобы присоединиться к группкам девиц. Сэр Ричард и Тео беседовали со старым адмиралом Портером. Верни оглянулся на них, и до Харриет неожиданно дошло, что, поскольку ни один из его братьев не танцует, именно ему и его партнерше выпадет привилегия открыть бал. Абсолютное счастье вот-вот готово было начаться.

– Могу ли я иметь честь? – официально спросил Верни и предложил руку... Джулии.

Она опустила свою руку в темной перчатке ему на рукав, и они вышли вперед.

Харриет смотрела им вслед, онемев от разочарования. Она видела, как они подошли к дирижеру оркестра, потому что Джулия, разумеется, напевала мелодию, выбирая музыку для первого танца. Все смотрели, как они с Верни стоят там, счастливые и улыбающиеся.

Партнер предложил Харриет руку. Она приняла приглашение и только потом заметила, что это был мистер Артур Слингсби, самый глупый человек в округе, но ей пришлось протанцевать с ним целых два танца.

– Я не имел удовольствия видеть вас со времени традиционной зимней ассамблеи, – сказал мистер Слингсби. – Не кажется ли вам, что эти новые летние встречи – восхитительное новшество? Зима считается наиболее подходящим временем для балов, однако это время, когда допускается множество вариантов суровой погоды, к которым Так склонен наш деревенский климат. Хотя никто не может отрицать, что грязь и дождь столь же неприятны, как мороз и снег, я думаю...

– Нет, разумеется, нет, – отвечала Харриет. – То есть я хотела сказать, да.

Когда они начали танцевать; она почувствовала, что живость возвращается к ней. Мелодия танца была такой притягательной, а веселье так заразительно. Девушка видела оживленные лица, и бледные платья девушек, и свет, мерцающий на жемчугах и блестках; она поддалась радости движения, когда, соединяя руки и поворачиваясь, пары составляли сложные фигуры в потоке золотого воздуха... «Это правильно, что Верни попросил мисс Джонсон открыть бал: женщина, старшая по возрасту, делает первые шаги в незнакомом окружении... Он пригласит меня на следующий танец», – думала Харриет с вновь проснувшейся уверенностью.

Но когда пришло время менять партнеров, Верни пригласил танцевать Мэри Дэйли, хорошенькую ирландку, жену его друга Тома Дэйли, хозяина английских гончих. Харриет пришлось танцевать с братом Амелии Портер, очень респектабельным юным священником.

Джулия уже приобрела целый двор поклонников; она, без сомнения, была самой хорошенькой женщиной в зале. Сьюки Вуд скорчила Харриет рожицу, что означало: «Почему ты не танцуешь с Верни?» Харриет притворилась, что не заметила. Дамы сопровождения внимательно следили за каждым танцующим со своих жердочек у стены. Большая часть мужчин постарше удалилась в карточную комнату. Сэр Ричард все еще стоял в конце комнаты, глядя на двойной ряд танцующих с каким-то отрешенным выражение. «Если он не собирался танцевать или играть в вист, тогда зачем он вообще приехал?» – подумала Харриет.

Когда перешли к третьей паре танцев, Харриет ловко оказалась поблизости от Верни, который беседовал с другом. Молодой человек отошел, и они остались один на один.

– О, Харриет! – Верни говорил отрывисто, со странной неловкостью и не сказал ничего больше.

Посреди залы формировались новые пары для танцев, но Харриет и Верни стояли, не двигаясь с места.

– Ну что, вы собираетесь пригласить меня на танец? – с нарочитой ворчливостью поинтересовалась Харриет. – Или вы языка лишились?

– Если вы не измените свои манеры, дитя мое, – сказал Верни, – никто не пригласит вас танцевать.

В первое мгновение Харриет решила, что он подшучивает над ней, но потом осознала, что Верни совершенно серьезен.

– Вы не должны брать своих партнеров на мушку, – продолжал Верни. – Мужчины не любят, когда девушка ведет себя словно собственница, даже в шутку.

Неужели он назвал ее охотницей за мужчинами? Это было смертельное оскорбление. Харриет замерла от обиды, растеряв все слова.

– Пойдемте, – сказал он более спокойно. – Музыка начинается. Не стоит так расстраиваться – я просто пошутил.

– Если вы не хотите со мной танцевать...

– О, не будьте такой глупышкой, Харриет! – воскликнул он, беря девушку за руку.

Пока он вел ее в круг, прямо перед их глазами случилось невероятное. Джулия разговаривала с миссис Уильямс и другими пожилыми леди. Стоило ей обернуться, как ее атаковали двое внимательных джентльменов – каждый надеялся получить ее в партнерши, но прежде, чем кто-либо из них успел заговорить, сэр Ричард, покинув свое уединение, подошел прямо к ней и спросил:

– Могу ли я рассчитывать на величайшее удовольствие танцевать с вами, мисс Джонсон, будьте так любезны?

Даже в нынешнем состоянии смятенных чувств Харриет поняла, что это было нечто выдающееся. Возможно, только Джулия и оставалась единственной особой в комнате, которая совершенно не была удивлена: она как будто совсем не оценила столь необычное для сэра Ричарда внимание к ней и милостиво приняла приглашение. Они заняли место в конце ряда, сразу же за Харриет и Верни.

Амелия Портер, стоявшая несколько дальше, вытянула шею, чтобы получше разглядеть их.

– Следует признать, что она была права, – Прошептала Джулия, обращаясь к Харриет. – Он действительно образцовый помещик.

– О чем вы говорите? – потребовал ответа сэр Ричард.

– Я просто сказала, что вы полностью оправдываете свою репутацию, сэр. – Джулия подняла на него глаза, слишком красивые и слишком безмятежные, чтобы можно было расценить ее слова как дерзость. – В начале вечера нам сказали, что вы исключительно внимательны к своим арендаторам, и крупным, и мелким.

– И в какую категорию вы помещаете себя, мадам? – немедленно поинтересовался сэр Ричард.

Верни рассмеялся. Джулия, посмотрев на него, сказала:

– Боюсь, ваш брат измеряет свою любезность квадратными футами, мистер Кейпел. Сколько акров я должна арендовать, чтобы он пригласил меня на менуэт?

Это развеселило Верни еще больше. Ричард смотрел на Джулию одновременно с удивлением и восхищением; неожиданно он помолодел лет на десять.

Они все еще ждали своего захода, так как очередь в танце еще не подошла. Оба брата продолжали уделять внимание Джулии, наполовину шутя, наполовину насмешливо флиртуя с ней. Харриет, единственный молчаливый участник квартета, переводила взгляд с одного на другого, озадаченная и немного жалкая. Она знала, что происходит что-то, чего она не может понять. Джулия пыталась втянуть ее в разговор, а сэр Ричард довольно колко напомнил Верни, что у него есть собственная партнерша.

В ту же минуту волна музыки втянула их в танцевальные па и встречные потоки танцующих. Во втором заходе Верни довольно много говорил с Харриет, но когда два их танца окончились, он вернул ее миссис Уильямс, слегка поклонился и был таков.

Остаток вечера прошел словно дурной сон. Было жарко и шумно, Харриет едва слышала, о чем с ней говорили, но это ее не заботило. До чего же глупо выглядят все танцующие, прыгая туда-сюда и истекая потом. Ее новые туфли жали, и Харриет решила, что должна сейчас же пойти и посидеть в уголке – осознав через секунду, что, возможно, она даже вынуждена будет сделать это – у нее наблюдались некоторые трудности с партнерами. Тому была совершенно определенная причина: ее самыми верными поклонниками на танцах в Саутбери были трое братьев Сьюки Вуд, а Сьюки предупредила их, чтобы сегодня вечером они держались от Харриет подальше, потому что она наметила себе другую рыбку. Будь это Харриет известно, она бы чрезвычайно рассердилась на свою подругу, которая совала нос не в свое дело, но девушка была слишком расстроена, чтобы рассуждать здраво, и решила, что Верни прав: она навлекла на себя подозрения в том, что охотится за мужчинами, и потому ее избегают.

Последний танец перед ужином ей снова пришлось танцевать с мистером Слингсби, совершеннейшим нулем. Едва музыка смолкла, она сбежала от него, бормоча что-то о своей компаньонке, а потом увидела, что миссис Уильямс уже присоединилась к Джулии и Верни сопровождает их обеих.

Этого ей было не вынести. Она чуть не расплакалась от унижения, головной боли и разочарования и совершенно не представляла, куда теперь идти или что делать. Из этого затруднительного положения ее вывела миссис Тео Кейпел, которая превосходно видела все, что происходит.

– Пойдем сядешь с нами, моя дорогая Харриет, – сказала она в своей бодрящей манере. – Тео, найди нам уютный уголок, если сумеешь. – И она протащила Харриет мимо игроков в карты в чайную комнату.

Когда они уселись, миссис Кейпел устроила так, чтобы Харриет оказалась в конце стола, у стены, где она могла обрести утраченное равновесие, не привлекая к себе всеобщего внимания и не вызывая лишних разговоров.

Джулия сидела за соседним столом между Верни и Ричардом, который явился в чайную комнату с Томом и Мэри Дэйли. Все вместе они составили оживленную группу. Джулия, похоже, старалась поддерживать в разговоре баланс между Верни и его братом. Она все еще выглядела удивительно свежей в своей серой газовой тунике со скрытым мерцанием лилового.

– Эффектная молодая женщина, – заметила Луиза. – Но не могу сказать, чтобы она мне нравилась.

– Почему, мадам? Она – совершенно очаровательна.

– Может быть, даже слишком очаровательна. Одинокая женщина в кругу, в котором она практически неизвестна, – какие у нее основания быть такой свободной в своих манерах? Однако, осмелюсь сказать, она знает, как обращаться с Верни.

Харриет сложила пополам свой кусок хлеба с маслом.

– Разве он... Вы думаете, Верни влюбился в мисс Джонсон?

– Мое дорогое дитя, Верни за всю свою жизнь никогда не был влюблен. Он просто желает поразвлечься с любой женщиной, которая займет его воображение. Боюсь, что он так и не извлек урока из того, что произошло в Лондоне.

– А что произошло в Лондоне?

– Он попал в неприятную историю с замужней женщиной и вынужден был уйти в отставку. Но это не для твоих ушей, – сказала Луиза, приходя в себя. – Мне жаль, что я об этом упомянула.

Все надежды Харриет рухнули. Она приехала на бал, думая, что Верни влюблен в нее, и поэтому казалось невероятным, что он так резко изменил свои намерения. Но если он никогда не любил ее, если она была лишь одной из многих в длинной веренице женщин, с которыми он флиртовал, тогда, вполне естественно, он должен отвергнуть ее ради великолепной Джулии.

 

Глава 8

– Ты не забыл, – сказала миссис Бойс мужу, – что сэр Ричард пригласил нас на чай на берегу озера?

Генерал забыл и был совершенно не в восторге оттого, что ему об этом напомнили.

– Какого черта Кейпел собирается устраивать этот дурацкий чай, ради чего? И если он должен делать такие чертовски странные вещи, почему бы ему не устроить это в Уордли-Холле? У меня нет никакого желания сидеть в этом его бутафорском замке и терпеть укусы комаров.

– Беседка леди Аделы была построена как чайный павильон. Помню, леди Кейпел устраивала там рауты несколько лет назад. Осмелюсь предположить, он хочет возродить обычай.

– Но надеюсь, сегодня-то раута не будет? – встревожился генерал.

– Нет, нет. Будем только мы, Кейпелы и леди из Белл-коттеджа.

Он слегка просветлел лицом, восклицая, что мисс Джонсон – превосходная молодая леди и, кроме того, прекрасно себя ведет; у нее всегда найдется время для старика, которого выгоняют на травку, несмотря на всех кавалеров, которые вокруг нее вьются.

– А тебе я вот что скажу, мисс, – добавил он, поймав взгляд внучки, опустившейся на стул с побелевшим лицом. – Ты могла бы хоть в чем-то взять пример с мисс Джонсон. Жаль, что не все молодые девицы так приятны и любезны, как она.

– Мне хорошо известно о превосходных качества мисс Джонсон, дедушка, – проговорила Харриет сдавленным голосом и вскоре вышла из комнаты.

– Да что с ней такое? – удивился старик. – Не влюбилась ли она?

– Мой дорогой генерал, интересно, что придет тебе в голову в следующий раз? Она только что со школьной скамьи. У нее еще будет достаточно времени влюбиться, когда она отправится к Хетти в Ирландию.

Миссис Бойс всегда закрывала глаза на все неприятное. У нее был бесценный дар изобретать обстоятельства, которые давали ей возможность чувствовать себя более комфортно, такие, как фантастическая надежда, что ее дочь в один прекрасный день возьмет на себя заботы о Харриет.

Харриет лучше знала, как обстоят дела. Она знала, что мать хочет ее видеть не больше, чем Верни. Она была бы счастлива прямо сейчас покинуть Уордли и присоединиться к своей семье в Ирландии, но на это не было никаких надежд. Она останется здесь, где чувствует себя такой ничтожной и где каждый знает, что она бросилась на шею Верни, а он ее отверг. Если бы только она не хвасталась перед Сьюки Вуд, которая распустила слухи чуть не по всей округе о разочаровании бедняжки Харриет. У нее и теперь было бы разбито сердце, но она хотя бы не чувствовала себя такой униженной.

«Должно быть, со мной что-то не так, – думала она, стоя посреди спальни и глядя на себя в зеркало. – Я не знаю, что это: я не уродлива, но никто не может любить меня и, полагаю, никогда не полюбит».

В тот вечер после ужина, когда Харриет и ее бабушка с дедушкой вышли из Довер-Хаус, они встретили Кейпелов, также приглашенных на чай.

– Я вижу, мы успеваем вовремя, – заметила Луиза. Она оглянулась на закрытую дверь Белл-коттеджа и сказала с тенью удовлетворения; – Но мисс Джонсон и ее подруги пока не видно.

Пока они шли по дороге, генерал с осуждением допрашивал пастора, с чего это его брату взбрело в голову созвать всех на этот чай.

– Полагаю, он хочет выказать любезность по отношению к новым арендаторам, сэр. Он чувствует, что было бы неловко устроить обед для двух леди, и это показалось ему хорошей альтернативой.

– Ему вообще нет нужды развлекать их, – заметила Луиза. – Мы приглашали их к обеду и сделали все, что полагается в таких случаях.

Они сошли с дороги и зашагали вниз по холму, через рощицу. Они входили в увеселительные сады с юга, со стороны, противоположной Уордли-Холлу, и все казалось перевернутым наоборот. Они видели перед собой озеро, «деревенский мостик» и беседку леди Аделы на дальнем берегу, каждую ее островерхую башенку, освещенную розовым светом солнца, садящегося за горизонт. В павильоне был уже приготовлен стол, покрытый скатертью, Китти и Хлоя расставляли чашки и блюдца, им помогала мисс Пригл и грум. Разнообразные железные стулья были придвинуты к столу, и на одном из них сидела миссис Уильямс, наблюдая за группой людей на мосту. Восьмилетний Нед Кейпел восседал верхом на балюстраде, его отец стоял рядом. Верни был в некотором отдалении. А между двумя мужчинами, в фокусе их безусловного внимания, стояла Джулия и делала что-то со сложенным листом бумаги.

Очевидно, обитатели Белл-коттеджа обогнали своих соседей.

– Ну и ну! – воскликнула Луиза в приступе возмущения. Через несколько секунд она уже говорила Ричарду: – Мне жаль, что мы все перепутали. Я поняла, что вы ожидаете нас не раньше семи...

– Моя дорогая Луиза, это совершенно не важно, – любезно отвечал Ричард. – Сиди спокойно, Нед, или ты упадешь в озеро.

Его младший сын был маленького роста и хрупкого телосложения, с тонкими красивыми чертами лица и склонностью к чрезмерному возбуждению.

– Надеюсь, это дитя не простудится – от воды тянет холодом, – произнесла Луиза. – Я не знала, что он тоже приглашен на чай. Ему пора быть в постели. – И она подумала, что Ричард, должно быть, совсем потерял голову.

Однако он, похоже, вообще ее не расслышал, потому что все его внимание было приковано к Джулии.

– Мисс Джонсон показывает нам, как делать бумажные лодочки, – сообщил Нед своей тетке. – Она уже сделала целый флот.

– Подожди, пока эта будет готова, и тогда мы устроим гонки, – сказала Джулия, выворачивая треугольник бумаги.

Вскоре Нед, его отец и Верни вместе с мисс Джонсон увлеченно бросали лодочки с моста и бежали на другую сторону, чтобы посмотреть, как они выплывают. Харриет, ее дедушка и Тео тоже были вовлечены в эту детскую забаву. Миссис Бойс присоединилась к миссис Уильямс. Луиза стояла в одиночестве, старательно улыбаясь, чтобы показать, что ее это ничуть не тревожит.

– Помнишь, как ты делал модель «Виктории», Верни? – спросила Харриет, скорбно глядя на него своими большими карими глазами.

– Это была очень плохая модель, – пренебрежительно отвечал Верни.

Его раздражал ее заискивающий тон. Быстро отойдя подальше, он увидел Джулию, поднимающую индийскую хлопковую шаль, которую она небрежно бросила на железные решетки «деревенского мостика». Одна нитка зацепилась за зазубренный конец украшения, и женщина пыталась освободить ее.

– Позвольте мне помочь вам, – предложил он и потянулся к шали, при этом его рука легла рядом с ее. Это было совершенно случайное прикосновение, но она отдернула руку, словно ужаленная.

– Пожалуйста, не затрудняйте себя. Я справлюсь.

– Прошу меня простить, – сухо отозвался Верни. Но Джулия его не слушала, ее взгляд, миновав его, обратился прямо к Ричарду, который разговаривал с Недом. Он повернулся к ней, улыбаясь:

– Что-нибудь случилось?

– Моя глупая шаль, сэр Ричард... – произнесла Джулия с какой-то особой мягкостью, которая, решил Верни, прозвучала довольно искусственно, словно пародия на ее обычные манеры. И в ее глазах мелькнуло нечто, напомнившее ему выражение глаз его любовницы, Памелы Сатклифф, этого ангела лжи, когда она начинала одно из своих представлений.

Ричард освободил шаль, и ему было позволено закутать в нее плечи Джулии, потом их всех позвали пить чай.

Когда они собрались за столом, Верни решил провести маленький эксперимент. Он подошел и стал близко к Джулии, словно бы собирался сесть рядом с нею. Джулия сразу решила, что на этом конце стола ей не нравится, и немедленно уселась между Ричардом и старым генералом Бойсом.

Именно этого Верни и ожидал. Слегка пофлиртовав с нею на балу в Саутбери (главным образом для того, чтобы охладить влюбленную Харриет), он был удивлен и в достаточной мере задет, обнаружив, что Ричард перешел ему дорогу. Полная нелепость. Ричарду было тридцать семь, и всю взрослую жизнь Верни он находился вне подозрений – преданный муж Кэтрин, а потом – убитый горем вдовец. Разумеется, он не должен горевать вечно, и он был настолько чертовски привлекателен, что только абсолютно самодовольный тип (так убеждал себя Верни) мог бы возмущаться тем, что оказался в тени такого брата. Но не было никакого обыкновенного соперничества, и это выводило его из себя. В своей плохо скрываемой попытке поймать богатого мужа Джулия была решительно против того, чтобы терять время на кого-нибудь другого или позволить кому-нибудь так вести себя с ней, чтобы сторонний наблюдатель мог бы ошибочно истолковать ее намерения, это-то его и возмущало – не из-за себя, а из-за Ричарда. Как бы очаровательно она ни проворачивала дельце, подобная целенаправленная охота вызывала отвращение.

Она добивается расположения всех, даже детей, цинично подумал он, услышав, как Джулия сказала:

– Какая прелестная ваза!

– Вы так полагаете? – Китти была польщена. – Мы ее сами расписали, а потом папа отослал все на фабрику, там ее покрыли глазурью. Боюсь, она не так уж безупречна. Не сравнить с королевским «Вустером».

– Но королевский «уордли» – гораздо более оригинален.

Дети были в восторге. Она точно знала, как завоевать их доверие. Бумажные кораблики и расписной фарфор – не будь Дик в школе, она наверняка играла бы с ним в крикет!

Миссис Уильямс спросила об истории беседки леди Аделы, и в ходе разговора Хлоя сказала: ей хотелось бы, чтобы папа выстроил еще какую-нибудь «причуду», не может ли мисс Джонсон убедить его сделать это?

«Интересно, как она справится сейчас, – подумал Верни. – Если перестарается, то может показаться слишком напористой, но если откажется признать, что имеет определенное влияние на «папу», рискует показаться слишком осторожной и даже неискренней».

Джулия избежала обеих ошибок, сказав:

– Полагаю, ваш папа оставит куда более славную память тем, как управляет своим поместьем. Осмелюсь сказать, что поле пшеницы не так романтично, как разрушенная башня, однако возможность кормить большее число людей на этой земле – разве этим нельзя гордиться?

«Браво, – подумал Верни. – Никто не мог бы сказать лучше».

Ричард и в самом деле направлял всю свою энергию и ум, так же как и добрую часть денег, на сельское хозяйство и улучшение земель. Он все еще представлял Саутбери в парламенте; это была наследственная должность, которую он занимал с тех пор, как ему исполнилось двадцать один год, и он вступил в партию тори. Его заботили вопросы отмены работорговли и успешного ведения войны. Но теперь Питт, возглавлявший тори, умер, а война все еще продолжалась, и интересы Ричарда изменились, причиной чего стала продолжительная болезнь Кэтрин. Нежная забота о жене привязывала его к деревне, он всерьез занялся сельским хозяйством и теперь был главным авторитетом в этих вопросах.

Джулия, очевидно, была об этом вполне осведомлена. Она расспрашивала о мериносных овцах, и ее вопросы свидетельствовали о некотором переизбытке знаний, что звучало несколько неестественно.

– Боже! – воскликнул Верни. – Леди, читающая «Сельскохозяйственный вестник»!.. Ваши достоинства неисчислимы, мисс Джонсон. Такое старание и такая... дальновидность!

– Что ты хочешь этим сказать? – сердито осведомился Ричард.

– Это обыкновенный комплимент. Я уверен, что мисс Джонсон прекрасно меня поняла.

Джулия вспыхнула, и ее замечательное самообладание покинуло ее. Разумеется, она поняла Верни, и даже слишком хорошо, и ей больше нечего было сказать о сельском хозяйстве.

– Можно я покормлю уток? – спросил Нед.

Они взяли тарелку с кусками хлеба, и Нед разбрасывал их по воде перед целой колонией диких уток и утят, после чего мальчик и его сестры пожелали всем спокойной ночи и отправились обратно в дом с мисс Пригл. Бойсы и миссис Уильямс решили посидеть еще немного в павильоне, тогда как шестеро оставшихся членов чайного вечера отправились прогуляться по увеселительным садам.

Это была странная процессия. Луиза и Верни оба не желали, чтобы Джулия шла вместе с Ричардом; пастор остался рядом с женой, и Харриет пришлось идти с ними вместе. Она чувствовала себя ужасно несчастной и едва разговаривала, обиженная замечанием Верни там, на мосту. Она старалась не обращать внимания на ту боль, которую вызывало в ней его флиртование с Джулией, но, с другой стороны, она не испытывала никакого удовольствия, видя его помрачневшее лицо и вызывающее поведение из-за того, что его обошел старший брат.

Прекрасные мягкие сумерки уже окутали верхушки деревьев. Зелень в саду слилась в одноцветную тень. Гладь озера приобрела молочное перламутровое сияние. Они ходили туда-сюда по дорожке, наслаждаясь видом монастыря, грота, каскада. И всю дорогу Ричард о чем-то спокойно и серьезно говорил с Джулией. Верни их перебивал едкими замечаниями. Но Джулия не обращала внимания на Верни и внимательно слушала Ричарда.

 

Глава 9

Тяжелаядверь библиотеки бесшумно приоткрылась.

– Добрый вечер, Верни, – сказала Луиза. – Я надеялась найти тебя здесь.

Верни неохотно поднялся. Он уже уютно подремывал над «Квартальным обозрением» и был не в восторге от того, что Луиза его побеспокоила, вероятно собираясь прочесть ему лекцию о Харриет. Его совесть уже достаточно изводила его, он знал, что обошелся с бедной девушкой очень плохо; и не было никакой необходимости выслушивать еще и проповеди Луизы.

– Осмелюсь предположить, что ты бы предпочла увидеть Ричарда, – сказал он. – Так вот, он отправился катать мисс Джонсон и миссис Уильямс по Саутбери.

– Да, я знаю. Об этом я и хотела с тобой поговорить.

– О, – сказал Верни, с куда большей готовностью пододвигая ей стул.

– Я начинаю очень нервничать. – Луиза уставилась на него своими ясными голубыми глазами. – Мне кажется, Ричард... то есть, боюсь, я вынуждена буду произнести это слово... Ричард сходит с ума по этой молодой женщине.

– Согласен с тобой. Поначалу я не дог в это поверить: Ричард всегда был настолько сдержан, ни разу дважды не посмотрел ни на одну женщину, кроме Кэтрин. Я полагаю, все дело в том, что он слишком долго был одинок.

– Запершись в деревне и ни с кем не встречаясь, – уточнила Луиза, хотя, сказать по правде, она сама немало поощряла это затворничество. – А в результате он пал жертвой интриганки, авантюристки...

– Тебе не кажется, что это слишком сильно сказано? Интриганка, охотящаяся за мужем, если хочешь, но Джулия Джонсон исключительно респектабельна и вовсе не относится к числу вульгарных созданий, которые охотятся за мужчинами в публичных местах и на водах. Именно таких называют авантюристками.

– Я не сомневаюсь, – иронически отозвалась Луиза, – что тебе это известно лучше, чем мне, мой дорогой Верни.

Верни ухмыльнулся. Можно было не сомневаться, что Луиза не преминет сделать такое замечание. И все же его заинтересовал ее выбор слов, потому что он и сам теперь испытывал глубокие подозрения насчет Джулии. Множество девушек пытались приблизиться к Ричарду, но ни одна из них не сумела сыграть свою роль так последовательно, как эта. Она была очень хороша, он сам подпал под ее чары, но временами она вела себя очень неестественно, настораживало и выражение, которое иной раз мелькало в ее глазах...

– Почему ты называешь ее авантюристкой? – спросил Верни.

– Потому что, думаю, она не та, за кого себя выдает. Я не верю, что ее рекомендовал капитан Боуер или что их матери когда-либо вместе учились!

– С чего ты взяла?

Луиза с готовностью принялась объяснять. Она с самого начала была убеждена, что в прошлой жизни Джулии Джонсон таилось нечто странное (хотя Луиза и не могла сказать почему), и в течение последних двух недель постаралась задать Джулии и миссис Уильямс множество вопросом об их предполагаемом знакомстве с семьей Боуер. Очень скоро они стали не только противоречить друг другу, но каждая начала противоречить своим собственным предыдущим утверждениям. Они действительно знали девичью фамилию матери капитана Боуера – мисс Сэйер из Линкольншира, – но во всех остальных деталях путались, и фрагменты их историй были плохо отрепетированы.

– Но Джорджа Боуера они, вероятно, знают.

– Как знают и то, что он в Вест-Индии и до него не так легко добраться. Они могли просто воспользоваться его именем.

– Да, но зачем? Что могло заставить их похоронить себя в Уордли? Как ни посмотри, настоящая головоломка. Ты же не хочешь сказать, что мисс Джонсон приехала сюда специально, чтобы завоевать Ричарда? – с иронией поинтересовался он.

– Нет, разумеется, нет. Глупо было бы так думать.

– Но тогда, что могло их сюда привлечь?

– Я думаю, они скрываются от скандала. Нет, послушай меня, Верни, не перебивай. Она очень неохотно отвечает на вопросы, как будто во что бы то ни стало хочет что-то скрыть. Будто у нее есть какой-то преступный секрет. Предположим, она потеряла репутацию в своем собственном кругу и вынуждена была уехать из тех мест. У нее была единственная подруга, которой она доверяла: Они отправились в Лондон, где встретили Джорджа Боуера и узнали о нем достаточно, чтобы хитростью быть принятыми в Уордли в качестве арендаторов Белл-коттеджа. Конечно, это только предположение, но подумай, как это важно, чтобы восстановить ее репутацию. Ей нужно только переждать здесь несколько месяцев, а потом она может ехать куда угодно в качестве друга Кейпелов из Уордли. Отличная рекомендация, как ты понимаешь.

– Ты думаешь, именно для того она и приехала?

– Думаю, именно для того, но, когда она встретила Ричарда, я полагаю, она изменила свои планы и решила выйти за него замуж, и ты должен привести его в чувство.

– Я? – удивился Верни. – Должно быть, ты помешалась. Он не станет меня слушать. Если кто и может с ним спорить, так это Тео.

– Тео не хочет вмешиваться. Временами он бывает очень упрямым.

– Тогда ты сама, Луиза. Ричард тебя обожает и, я уверен, с уважением отнесется к твоему мнению.

Луиза довольно смущенно ответила, что она не может обсуждать с Ричардом прошлое Джулии, это было бы слишком неделикатно.

– Не понимаю почему. Ты ведь обсуждаешь этот вопрос со мной.

Луиза посмотрела на него, но ничего не сказала. Вероятно, Тео заставил ее пообещать, что она в любом случае не будет вмешиваться. По-видимому, ему и в голову не пришло, что его жена может заручиться поддержкой союзника, чтобы он вмешался в это дело.

– Я собираюсь написать Ковердейлу, – сказала она. Ковердейл был семейным поверенным Кейпелов, деловым человеком, который оформлял аренду на Белл-коттедж. – Я спрошу его, когда мисс Джонсон впервые обратилась к нему, представила ли она какие-либо рекомендации от капитана Боуера, ну и так далее. Я попрошу его также выяснить все, что касается ее подлинной истории. В настоящее время я хотела бы, чтобы ты убедил Ричарда не заходить слишком далеко. В конце концов, ты можешь ему только намекнуть.

Это так похоже на Луизу, размышлял Верни несколько часов спустя: она совершенно не одобряла его поведение, частенько говорила об этом ему и, тем не менее, обратилась именно к нему.

Он оказался наедине с Ричардом в первый раз с тех пор, как эта докучная обязанность была на него возложена. Обед закончился, мисс Пригл с девочками удалилась, оставив мужчин наслаждаться вином. Ричард сидел во главе стола, за ним на стене висела та картина Клода с темными стройными деревьями и блестевшей вдалеке водой, так странно напоминающая увеселительные сады Уордли. Ричард выглядел таким счастливым, каким Верни уже давно его не видел. Должно быть, долгие годы он чувствовал себя очень одиноким и заслужил, чтобы судьба улыбнулась ему. И это тем более придавало Верни уверенности, что Ричарда следует защитить от Джулии Джонсон и ее сетей.

– Будь так добр, подвинь мне портвейн.

– Что? О, извини. – Верни подтолкнул графин в серебряной подставке в сторону брата, постаравшись, чтобы он вращался по часовой стрелке: передавать графин через стол против часовой стрелки считалось плохой приметой. – Ты видел кого-нибудь в Саутбери?

– Оливера Портера; и миссис Вуд с дочерьми.

– Осмелюсь предположить, что они были немного удивлены.

– Удивлены, увидев меня на главной улице Саутбери? С чего бы это?

– Удивлены, увидев вас с мисс Джонсон, – уточнил Верни довольно опрометчиво.

– Что в этом такого необычного? Ты ведь часто видишь леди, которые катаются в окрестностях.

– Да, но вы не катаетесь.

– Мне кажется, сейчас самое время начать такие прогулки.

– Не думаешь ли ты, что не всегда мудро выбираешь себе спутников?

– Что ты имеешь против моих спутников? – резко спросил Ричард.

Верни не знал, что ответить.

– Я полагаю, нет нужды об этом расспрашивать, – заметил его брат холодным, жестким тоном. – Ты выказываешь совершенно несправедливую неприязнь к Джулии – мисс Джонсон – с тех самых пор, как она ясно дала понять, что ее не интересуют твои ухаживания. Раз или два мне было по-настоящему стыдно за тебя, и я должен был сказать тебе об этом раньше, и только она удержала меня от этого.

Верни сидел прямо, сжимая в руке стакан и глядя на массивный серебряный орнамент, представляющий «Триумф Бахуса». Атака Ричарда возмутила его до глубины души, но он ответил не сразу, потому что какая-то часть его рассудка советовала ему вести беседу как можно осмотрительнее. Если Ричард и Джулия могут так свободно обсуждать его отношение к ней, значит, они зашли намного дальше, нежели он предполагал. Зловещим предзнаменованием было и то, что Ричард назвал мисс Джонсон просто Джулией.

Может быть, Ричард чувствовал некоторую двусмысленность положения, потому что довольно вызывающе проговорил:

– Я должен сообщить тебе, что намерен жениться на Джулии Джонсон.

– Ты уже сделал предложение?

Ричард колебался:

– Я намерен на ней жениться, если она ответит согласием.

– О, она согласится, не бойся.

– Я нахожу твой тон чрезвычайно оскорбительным. И какое тебе дело, на ком я женюсь?

– Твое счастье является предметом заботы всей твоей семьи.

– В самом деле? Тогда почему я не вижу перед собой депутации? Или тебя избрали ее представителем?

– Не совсем так, – сказал Верни, не желая впутывать Луизу, но в глубине души проклиная ее.

– Ты выражаешься слишком неопределенно. Укажи мне конкретную причину, по которой тебе не нравится Джулия.

– Я не говорю, что мне она не нравится, – неохотно проговорил Верни. – Но мне показалось, она чересчур... ну, ты знаешь ее всего пять недель. Тебе ничего не известно о ее прошлом, о том, откуда она приехала...

– Это абсурд. Я могу заключить из своих собственных наблюдений, что это – молодая женщина хорошего происхождения и с добрым характером, а если это тебя не удовлетворяет, могу добавить, что она была рекомендована Джорджем Боуером...

– Была ли? Ты уверен? В этом вопросе она постоянно сама себе противоречит. Одна и та же история спустя два дня звучит уже по-иному.

– Мой бог, с меня достаточно! – воскликнул Ричард, неожиданно сильно рассердившись. – Как ты осмелился шпионить за моей будущей женой? Как ты посмел говорить о ней так, словно она – бесчестная служанка с фальшивыми рекомендациями! Трудно поверить, но факт есть факт – ты настолько деградировал, что выказываешь это на каждом шагу. Ты соблазняешь жен своих друзей, играешь в кошки-мышки с глупенькими школьницами; и, полагаю, не можешь видеть беззащитную женщину без того, чтобы не сделать ее объектом грязной клеветы...

– Никогда не слышал столько чертовой лжи! – вспыхнул Верни, обозленный подобным толкованием своих недавних слов. – Если хочешь знать, это я был соблазнен женой одного из моих друзей. Да, она соблазнила меня, и если говорить так – недостойно джентльмена, то мне наплевать, я был совершенно одурачен. За всей ее скромностью и поведением достойной леди она оказалась обыкновенной прелюбодейкой, и не исключено, если твоя драгоценная Джулия ничем не лучше...

Он знал, что зашел слишком далеко, но не успел взять обратно свои слова, потому что Ричард вскочил на ноги и возвышался теперь над ним, бледный и грозный. Он схватил Верни за плечи, рывком поднял его со стула и начал трясти, словно тряпичную куклу. В глазах у Верни потемнело. Хватая ртом воздух, он обессилевшими руками попытался оторвать Ричарда от себя.

Ричард прижал его к столу, «Триумф Бахуса» свалился на пол.

Старый дворецкий прибежал с криком:

– Сэр Ричард! Мастер Верни! Что за безобразие? – Он знал их, когда они оба были еще мальчишками.

– Убирайся, Сметхерст, – бросил Ричард.

– Но, сэр...

– Ты слышал, что я сказал?

Сметхерст удалился, глухо бормоча: что сказал бы на это их бедный отец, а он был достойный джентльмен.

Ричард тоже всегда считался первым джентльменом среди достойных джентльменов. Но сегодня вечером он таким не казался: черные волосы растрепаны, галстук сбился набок, а в глазах появился пугающий блеск.

Верни, дрожа, уселся на место, массируя горло.

– Мне очень жаль, – рискнул сказать он после недолгого молчания. – Я не подразумевал того, о чем ты подумал. Ты меня не понял.

Его извинение принято не было.

– У тебя ровно час, чтобы упаковать свои вещи и уехать. – Голос Ричарда изменился почти до неузнаваемости. – Если в восемь часов я обнаружу, что ты еще здесь, я лично выброшу тебя из дома.

Он вышел из комнаты, даже не взглянув на Верни.

Верни остался сидеть, рассеянно глядя на опрокинутое серебро. Он был зол, несчастен и, более всего, ошеломлен. Неужели такое возможно: чтобы они с Ричардом рассорились насмерть, и все из-за чертовой женщины? Он налил себе стакан бренди, чтобы взбодриться, и постарался осмыслить тот факт, что его выгнали из собственного дома. Где ему провести эту ночь? Можно отправиться в пасторский дом, Тео его примет, но он окажется в крайне неудобной близости к тем двум людям, встречи с которыми он хотел избежать. Не только с Джулией, но и с Харриет. Лучше ему просить пристанища у Тома и Мэри Дэйли.

Пока он с гнетущей неизбежностью составлял свой план, перед ним то и дело всплывало бледное от страсти лицо Ричарда, яростного, непрощающего. О существовании такого Ричарда он не подозревал до сегодняшнего дня. Это был благородный любовник, идеалист-фанатик, защищающий богиню, ту, в которой не мог допустить ни малейшего несовершенства. Знала ли Джулия о том, какого опасного джинна она выпустила из кувшина? И что представляла собой сама Джулия? Амбициозную охотницу за мужьями, только и всего. Или, может быть, она действительно скрывала какую-то позорную тайну? В таком случае, думал Верни, помоги ей Бог, если Ричард когда-нибудь об этом узнает.

 

Глава 1

Шестнадцатого июня, получив специальное разрешение, сэр Ричард Кейпел и мисс Джулия Джонсон поженились в церкви прихода Уордли. Это была очень тихая свадьба. Пастор провел службу в своей обычной торжественной манере. Дочери жениха сидели, сияя, на семейной скамье по обе стороны от тети Луизы, которая была в ярости и наблюдала за этим гнусным действом с каменным лицом. Невеста была сиротой, без близких родственников; единственной свидетельницей с ее стороны была миссис Уильямс.

Верни на свадьбе не присутствовал. Он уехал из графства, и никто не знал, куда он отправился.

Сэр Ричард и новоиспеченная леди Кейпел побывали в коротком свадебном путешествии в Веймаусе, и к тому времени, как они вернулись, Белл-коттедж снова пустовал. Они было предложили миссис Уильямс обосноваться в нем, но она предпочла вернуться в Чешир.

Генерал и миссис Бойс также готовились к отъезду – они собирались пожить у неженатых братьев миссис Бойс в Дорсете. Эта церемония повторялась из года в год. Харриет они с собой никогда не брали, и она обычно проводила июль и август с Вудами, но в этом году ее не пригласили: Сьюки уезжала вместе с какими-то кузинами в Рамсгейт.

– По правде говоря, – сказала Луиза своему мужу, – я думаю, что миссис Вуд намеренно способствовала этой поездке в Рамсгейт, чтобы Сьюки и Харриет не остались один на один на долгие недели – две глупые девицы, которые праздно тратят время и говорят только о любви! Для Харриет будет куда полезнее переехать к нам и пожить в более разумном окружении. Тео, разве не так? Ей больше некуда податься.

– Во всех отношениях превосходный план, моя дорогая. Она будет тебе приятной компаньонкой.

– А я могу быть ей полезна. Не похоже, чтобы этим летом я могла бы заняться чем-то другим.

Тео сразу понял, что она имеет в виду, и довольно робко сказал:

– Ты ведь не думала, что будешь вечно управлять домом Ричарда? Когда-нибудь он бы все равно женился.

– Но не на этой особе.

Тео промолчал.

Итак, Харриет перебралась в пасторский дом – у нее и вправду не было выбора, – и Луиза, лишенная столь многих ее былых занятий, направила свою неутомимую энергию на улучшение манер своей невезучей гостьи.

– Пора перестать хандрить, – заявила она Харриет в первый же вечер. – Вероятно, ты полагаешь, что увлечься и быть обманутой есть своего рода достоинство, что это дает тебе право вести себя так, словно ты больна?

– Нет, мадам, – прошептала Харриет, и ее губы слегка задрожали.

– В таком случае, чем скорее ты преодолеешь свою слабость, тем больше радости нам всем доставишь. Должна сказать тебе, я была немало шокирована тем, что ты так плохо владеешь собой, так же как и неистовством твоих чувств, но, я полагаю, это объясняется тем, что тебе больше не о чем было думать. Правильно избранный курс обучения, ряд постоянных обязанностей, которые необходимо выполнять, – вот то, что укрепит твой характер, Харриет, и ты перестанешь бродить вокруг озера и читать глупые романы.

Соответственно этому день Харриет начинался с двух часов практики на пианино – до завтрака, затем следовала рабочая смена в детской, где она обучала Генри Кейпела чтению. Шестилетний Генри был серьезным и довольно застенчивым ребенком, обожавшим свою маму и чрезвычайно озабоченным тем, чтобы угодить ей. Но это стремление никогда не приводило к удовлетворительному результату, потому что Луиза хоть и была хорошей матерью, но чрезвычайно требовательной и взыскательной. Четырехлетний Джорджи был более жизнерадостным и определенно напоминал своего дядю Верни. Харриет любила обоих мальчиков и с удовольствием присматривала за ними, когда няня бывала занята с их малолетней сестренкой. Харриет не слишком любила серьезное чтение и незамысловатое шитье, которыми ей было рекомендовано заниматься для морального исправления. Так что остаток ее дня был заполнен разнообразной мелкой работой по дому или в приходе: Луиза твердо решила, что не оставит ей ни минуты времени на всякие глупости.

Харриет не пыталась восставать против подобного режима: гостье жаловаться не пристало, да и сил для борьбы у нее не было. В обществе Луизы она всегда думала о себе как о самой презренной неудачнице, как о женщине, которая оказалась слишком опрометчивой в своей страсти. Но в главном Луиза проигрывала битву – Харриет все ещё была влюблена в Верни и думала о нем постоянно.

Ее мысли были куда более здравыми, чем могла предполагать Луиза. Харриет могла глупо вести себя с Верни, но она не заблуждалась на его счет. Даже в разгар ее романтических снов наяву она довольно тонко подмечала некоторые черточки его характера и была убеждена, что при всех его порывах и внешнем лоске он по сути своей оставался деревенским жителем, любящим свой дом, чувствовавшим себя по-настоящему счастливым лишь в родных и знакомых местах. Верни частенько говорил с нею о земле, о привычках птиц и животных, а также о книгах, которые он прочитал, потому что, без сомнения, не был глуп – просто жизнь в Лондоне не имела никакой связи с интересующими его вещами. И если он вернулся туда, как это подозревала семья, он быстро наживет себе новых неприятностей. Представления Харриет о жизни в Лондоне были ограниченны; она создала в своем воображении кричащий, шумный игорный притон, где распутные молодые люди наспех выпивают большие бокалы бренди и ставят на кон свое состояние, тогда как непотребные женщины, известные как распутницы или женщины сомнительного поведения, разгуливают вокруг в пропотевших муслиновых платьях, под которыми ничего нет. Харриет понимала, что эта картинка чрезмерно преувеличена и смешна и что большинство молодых людей проходят через эти соблазны невредимыми, однако обостренный инстинкт также говорил ей, что человек, оставшийся в одиночестве, без корней и полный горечи, может легко навлечь на себя беду.

Как мог сэр Ричард выгнать его, в сотый раз задала она себе этот вопрос, однажды жарким вечером срезая в саду пасторского дома лаванду, образующую вдоль газона широкую серую изгородь. Солнце пекло ее плечи, сухие, покрытые серебром стебли царапали пальцы, пока она занималась этим монотонным трудом, пытаясь представить себе, что мог сказать или сделать Верни, чтобы так рассердить своего брата. Конечно, что-то, связанное с Джулией. Во всех неприятностях, которые случились в последнее время, была виновата Джулия.

Гравий зашуршал под легкими шагами, и женский голос произнес ее имя. Харриет подняла глаза – всего в двух ярдах стояла и смотрела на нее сама Джулия. Стройная и грациозная, она выглядела, как и всегда, изысканно, ее кожа в тени хорошенького шелкового зонтика отливала розовым.

– О! – смущенно воскликнула Харриет, чувствуя, что ее мысли можно прочесть у нее на лице. – Вы ведь... я полагаю, вы пришли повидать миссис Кейпел? Она ушла в деревню.

– Так мне и сказали. Ричард встречается с пастором, а я подумала, что пришло время нанести визит вежливости моей невестке. Однако вместо этого я могу поговорить с вами. Мы почти не виделись в эти дни, Харриет.

Харриет не ответила. Как объяснишь ту холодность, которая существовала между пасторским домом и УордлиХоллом?

Джулия осмотрелась:

– Какой цветущий сад и как хорошо растет у Луизы лаванда! Не думаю, чтобы она осмелилась плохо расти.

Харриет не могла подавить улыбку. Невинное замечание Джулии показалось ей очень смешным. И после столь продолжительной однообразной жизни Харриет не могла не улыбнуться, услышав, как кто-то подсмеивается над Луизой.

– Не хотите ли посидеть под липой? – спросила Харриет севшим от волнения голосом.

– Нет, лучше я помогу вам с лавандой. – Джулия положила зонтик, вытащила из своего ридикюля пару маленьких ножниц и принялась умело срезать длинные стебли.

Харриет была слегка озадачена такого рода предложением. Некоторое время они срезали лаванду в молчании, потом Джулия снова заговорила:

– Полагаю, вы не слышали... то есть, я хочу сказать, от Верни все еще нет вестей?

Харриет посмотрела в сторону опрятного пасторского дома: оконные стекла сверкали на солнце.

– Я – последний человек, который получит какие бы то ни было новости от Верни, – спокойно произнесла она. – Меня удивляет, что ваша милость этого не знает.

– Прошу меня простить, я не хотела вас расстроить. – Казалось, Джулия и сама была расстроена. – Я полагала, если вы живете с Тео и Луизой, вы, так или иначе, слышите семейные разговоры. Понимаете, я думала, что Верни мог написать Тео. Это из-за меня его выгнали из дома, и это заставляет меня чувствовать себя такой виноватой. Ричард очень к нему привязан, я должна как-то заделать трещину между ними.

– Боюсь, не смогу вам сказать, где он теперь, – проговорила Харриет, чувствуя, что ее враждебность тает. – Я и сама хотела бы это знать.

Помолчав немного, Джулия спросила, есть ли у нее какие-нибудь новые наброски.

– В последнее время я этим не занимаюсь. Миссис Кейпел полагает, что рисовать – это даром терять время, хотя я не понимаю почему, – задумчиво добавила Харриет. – Ведь она все время говорит мне, чтобы я больше упражнялась в музыке, а я играю так плохо, что никогда никому не доставлю большого удовольствия.

– О, это и есть та самая причина, – сказала Джулия, широко открыв глаза. – Будь я в ее власти (благодарение Богу, это не так), Луиза заперла бы инструмент и послала бы меня рисовать увитые плющом руины. А вы знаете, рисую я ужасно. Делать то, что вам нравится, – это не добродетель, считает Луиза. Люди должны делать вещи, которые им не нравятся, – ради блага своей души; она чувствует себя обязанной приглядывать за нашими душами. Бедняжка, должно быть, это довольно неблагодарное занятие.

Харриет слегка кашлянула, и Джулия немедленно пошла на попятную:

– Я не должна была этого говорить! Как это ужасно – заставить вас смеяться над вашей хозяйкой прямо посреди ее собственных грядок с лавандой. А теперь в чем дело?

– Все дело в том, как вы говорите об этой лавандовой грядке. О боже, я давным-давно так не смеялась. Миссис Кейпел никогда не смеется.

– Нет, она смеется. Но смеется сквозь зубы, когда считает, что должна это делать.

Портрет Луизы был совершенно узнаваемым. Этой хорошенькой и самонадеянной женщине явно чего-то не хватало. Мир, в котором она жила, был на удивление безрадостным.

И снова Джулия взяла свои слова назад:

– Она – моя невестка, я не должна быть такой вероломной. Ричарду это не понравится. Давайте поговорим о чем-нибудь еще.

Харриет ничего не шло в голову, кроме Луизы, смеющейся сквозь зубы. Но затем, решительно настроив свои мысли на другой лад, она заговорила о рисовании. Она думает, что добилась всего, на что способна, и не сможет подняться выше. И это приводит ее в уныние. Джулия сразу ее поняла: она натолкнулась на тот же самый невидимый барьер, стремясь стать по-настоящему хорошим музыкантом. В оживленном споре они совсем забыли о лаванде.

Какая живая у нее мысль, с удивлением думала Харриет. И на нее так приятно смотреть. Ее глаза чисты, словно хрусталь... Чувство обиды было забыто, и девушка снова подпала под обаяние Джулии.

– Вряд ли я смогу писать лучше, – заметила она. – Я мало знаю о перспективе и композиции, меня никогда не учили правильно пользоваться цветом.

– Вам нужны уроки. У первоклассного мастера.

– У нас в округе такого нет.

– У меня появилась одна идея, – медленно проговорила Джулия. – Вы знаете, что у Хлои есть небольшой талант к рисованию? Я не думаю сравнивать ее с вами, но она подает кое-какие надежды, и это – единственная вещь, которую она делает лучше, чем ее сестра. Милая Китти так хороша, она так превосходно поет, и играет, и вышивает, и вяжет кошельки, и говорит по-французски – я боюсь, это лишает Хлою уверенности в себе. Она притворяется, что ей все равно, и сама не станет заниматься. Мисс Пригл говорит, что девочка, похоже, решила вырасти совершенно невежественной. Думаю, если мы обратим особое внимание на ее рисунки и живопись, это сделать ее более ответственной.

– Я уверена, что вы правы. Так ужасно всегда чувствовать себя тупицей. Бедняжка Хлоя, представляю, каково ей.

– Я тоже хорошо ее понимаю. И знаю человека, который мог бы ее учить. Его зовут Джон Винсент, он – художник, работает в Бате, пишет в основном маслом, но у него немалый дар к акварели. Я не решаюсь пригласить его сюда давать уроки четырнадцатилетней девочке, но если вы тоже станете его ученицей, тогда совсем другое дело. И Хлоя будет в восторге. Ей в голову не придет соревноваться с вами, потому что вы – взрослая леди и ей не сестра.

Харриет была очарована перспективой брать уроки у настоящего художника, который пишет картины и продает их.

– Но станет ли он ездить так далеко только ради меня и Хлои?

– Полагаю, что да. Его дела в Бате идут не очень хорошо. Мы можем устроить так, чтобы он оставался здесь на один-два дня в месяц.

– Интересно, что подумает миссис Кейпел.

Но Луиза ничего не могла поделать. Предложение Джулии было очень полезным, и, если бы дедушка и бабушка Харриет были здесь, они, несомненно, разрешили бы ей брать уроки. Луизе пришлось удовлетвориться высказыванием, что все художники, как известно, люди, лишенные морали, и она надеется, что за девочками будут подобающим образом присматривать.

Мистеру Винсенту написали, все сложилось к всеобщему удовлетворению, и наконец наступило утро, когда Харриет, трепеща от мрачных предчувствий, пришла в Уордли-Холл с папкой для набросков в руках.

Она представляла себе урок на открытом воздухе, у озера, в сверкающий летний день. К сожалению, погода испортилась, было уныло, сыро, и дул ледяной ветер. Первый урок пришлось провести в доме. Неустрашимая Джулия обнаружила идеальное место: на лестничной площадке второго этажа, сразу под стеклянным куполом, заливавшим светом величественную лестницу. Чтобы защитить ковер от краски, поверх него положили грубый половик, а главному садовнику было приказано прислать из оранжереи определенное количество растений – натуру для рисования. Там же поставили табуретки, и мольберты, и новые коробки с красками, которые мистер Винсент привез из Бата.

Это оказался крупный, неразговорчивый мужчины, смуглый, как цыган. Харриет подумала, что у него голодное выражение лица, но, может быть, ей так показалось просто потому, что она знала: он беден и нуждается в заработке. Он заставил Хлою рисовать натюрморт с веджвудской вазой. Хлоя, испытывая благоговейный трепет, дерзила гораздо меньше, чем обычно. Мистер Винсент принялся смотреть папку Харриет: сначала карандашные наброски, которые он просмотрел спокойно, без комментариев, затем – акварели.

– Что бы это могло значить?

– Озеро и закат.

– Больше похоже на блюдо битых яиц.

– Да, боюсь, что это так, – смиренно признала Харриет.

– Полагаю, так вы разговариваете со своими натурами, – холодно заметила Джулия, встав перед ними. – Я думаю, вы говорите им, как они толсты и уродливы, а потом удивляетесь, почему вас не любят – во всех домах в Бате!

Винсент ухмыльнулся:

– Мисс Пайпер – не важная дама из Бата. У нее изрядный природный талант и достаточно разума, чтобы осознать свои недостатки. Именно поэтому она хочет их исправить.

Составив из растений в горшках миниатюрный натюрморт, он провел следующий час, показывая Харриет, как добиться разнообразных оттенков зеленого, кладя мазки плотно, но прозрачно, что всегда ставило Харриет в тупик, когда она писала деревья.

Урок был весьма благопристойный, никто не имел ни малейшей наклонности к флирту. Конечно же, за ними присматривали, хотя и не мисс Пригл, как ожидала Харриет. Джулия все утро простояла на лестничной площадке вместе с ними, проявляя величайший интерес к происходящему.

 

Глава 2

Джон Винсент пробыл в Уордли два дня и за это время успел дать четыре урока. Погода улучшилась вскоре после его отъезда. Харриет и Хлоя, естественно, захотели испробовать некоторые вновь приобретенные навыки, но не в рамках известных им семейных декораций, включая знаменитые увеселительные сады Уордли, а попросили пойти с ними куда-нибудь еще. Джулия разделяла их энтузиазм.

– Вы хотите написать что-нибудь живописное и не совсем обычное, разбитый молнией дуб например? Уверена, в поместье найдутся какие-нибудь дубы, из которых можно выбрать?

– Насколько мне известно, нет, – сказал сэр Ричард.

– Печально. Что пользы владеть четвертой частью Уилтшира, если мы не можем найти одно-, единственное разбитое молнией дерево?

– Завтра я отправляюсь в Спаргроув. Там посреди фермерского двора имеется изумительная навозная куча, может быть, она окажется достойной заменой?

– Никто не станет рисовать навозную кучу, – возразила Хлоя, которая воспринимала этот разговор совершенно серьезно. – О, папа, ты смеешься на нами! Как ты можешь быть таким несерьезным?

– Да, – заметила Джулия, – ваш папа – человек совершенно бесчувственный.

– Это смертельное оскорбление, – заявил сэр Ричард, улыбаясь жене. – Ты должна выказывать мне значительно больше уважения, любовь моя, если хочешь присоединиться к моей экспедиции в Спаргроув.

Харриет подумала, что взгляд, которым обменялись эти двое, полный любви и веселья, был подобен вспышке ослепительного света.

Было решено, что все они поедут в Спаргроув – одно из селений неподалеку от Уордли, которое было собственностью сэра Ричарда. На следующее утро под безоблачным августовским небом они двинулись в путь: сэр Ричард правил четырехместной коляской, Нед сидел рядом с ним на козлах, Джулия, Харриет, Китти и Хлоя устроились между корзиной для пикников и коробками с красками, а Дик – он приехал из Итона на каникулы – скакал впереди по тенистым дорогам на своей коренастой верховой лошадке и останавливался на каждом повороте, чтобы не потерять их из виду.

Почтенный фермер мистер Хаукинс, арендатор Спаргроува, разводил крупный рогатый скот и был большим другом сэра Ричарда. Однако сегодня, завидев своего лендлорда в сопровождении такого количества гостей, он радовался гораздо меньше, чем обычно. Бедная миссис Хаукинс выбежала из фермерского дома прямо в фартуке, но ее быстро убедили в том, что обед гостям не требуется: дамы привезли с собой легкие закуски для пикника. Она согласилась с пикником как с одной из благородных причуд, но все еще не могла поверить, что ее светлость и юные леди намерены оставаться на улице под палящим солнцем, и все предлагала им воспользоваться удобными стульями на переднем крыльце. После множества вежливых отказов она смутилась и удалилась в дом. Сэр Ричард отправился с Хаукинсом осматривать ферму, взяв с собой обоих мальчиков, а художники получили, наконец, возможность осмотреться и найти что-нибудь подходящее для рисования.

Сам фермерский дом оказался слишком прост и не возбудил большого интереса, но рядом они увидели восхитительный старый деревянный амбар, за которым простиралось поле созревшей пшеницы, нескольких кобыл с жеребятами, стоявших очаровательной группой в тени большого каштана, живописности которого мог бы позавидовать сам Гейнсборо. Хлоя тут же решила, что будет писать пасущихся кобыл.

Харриет повернула прочь от фермы и немного прошла по дороге, отыскивая то, что привлекло ее внимание по пути сюда: старый помещичий дом Спаргроув, который, заброшенный, стоял в пустынном месте.

Спаргроув-Мэнор и все окрестные земли принадлежали некогда вечно отсутствующему помещику, моту, которому всегда нужны были деньги, чтобы оплачивать свои бесконечные долги. Ричард Кейпел выкупил землю, акр за акром, и сдал ферму в аренду Хаукинсу. В прошлом году он купил и дом, просто от щедрости натуры, поскольку он не приносил никакого, дохода: крыша протекала, часть окон была разбита, а подъездная дорога затерялась в волнах крапивы. Двадцать лет в этом доме никто не жил.

Приподняв юбки, Харриет пробралась сквозь древнюю тисовую живую изгородь, которая нуждалась в обрезке, и очутились на поляне, с которой открывался хороший вид на дом. Изучая эту древность времен королевы Елизаветы, она припомнила, как часто пыталась воссоздать атмосферу старинной тайны, набрасывая беседку леди Аделы, монастырь или даже Белл-коттедж. Ей никогда это не удавалось, и теперь она знала почему. Ни одно из этих мест не было по-настоящему старинным или по-настоящему заброшенным. А теперь перед нею был дом, где люди жили в течение двух с половиной веков и который они покинули. Дом не был зловещим или неприветливым, и все же он напоминал дом с привидениями, словно бы мужчины и женщины из далекого прошлого внимательно прислушивались в тишине к звукам жизни, чтобы еще раз начать все заново.

На дороге у нее за спиной появилась Джулия; она прошла через проем в изгороди и принялась искать цветочные сокровища на заросших клумбах заброшенного сада.

Харриет уселась на старую каменную скамью и принялась трудиться над композицией. Грубая черная ветка тиса на переднем плане станет обрамлением ее картины. Потом, если ей удастся правильно соблюсти перспективу, глаз должен будет пройтись по темным линиям огороженного сада, прямо к дому, который нужно будет нарисовать в отдалении, как будто он не вполне существует физически, а больше похож на поэтическое видение из прошлого. Теперь, когда она вгляделась в ландшафт более внимательно, она заметила протоптанную в жесткой траве и сорняках дорожку – видимо, более короткий путь между полями и фермой. А что, если нарисовать еще и фигуру человека? Харриет карандашом набросала легкий силуэт, снова посмотрела на дорожку и... едва не свалилась со скамьи.

Фигура и в самом деле появилась – правда, в другом проеме изгороди – и шагала по заросшей травой дороге, направляясь как раз туда, где Харриет была намерена ее поместить. Это был стройный молодой человек, одетый в грубую хлопковую блузу и рубчатые плисовые брюки. Солнечный свет запутался в его волосах, цветом похожих на зрелую пшеницу. Он двигался нетерпеливой, пружинистой походкой, которую она узнала бы из тысячи.

– Верни!

Он застыл на месте, внимательно посмотрел на нее и повернул назад, словно собираясь бежать в укрытие. В ту же минуту с другой стороны от него появилась Джулия.

– Господи боже, Верни! Что вы здесь делаете?

Пойманный в ловушку между ними двумя, Верни совершенно смутился, видимо решив, что за ним специально охотились, потому что со злостью обратился к Джулии:

– Кто сказал вам, где меня искать? Почему вы не можете оставить меня в покое?

– Никто ничего нам не говорил, и мы не рассчитывали вас встретить. Мы приехали сюда всей семьей на пикник, ничего больше. У Ричарда какие-то дела с Хаукинсом, и мы решили, что можем проехаться вместе с ним в Спаргроув.

– О, понимаю. Прошу меня простить, – пробормотал он.

– Но, Верни, что вы здесь делаете? Вы же не можете жить среди этих руин? – Джулия посмотрела на разбитые окна помещичьего дома.

– Жить среди крыс? Нет, я еще не пал так низко. Я живу на ферме. Я приехал сюда три недели назад из Холкхэма и заставил Хаукинса пообещать, что он меня не прогонит.

«Холкхэм, – подумала Харриет, – место, где живет граф Норфолк, первый, кто ввел у себя усовершенствованное сельское хозяйство. Так вот, значит, где был Верни».

Харриет не пыталась вступить в беседу, она осталась сидеть на скамье и притворялась, что делает набросок, но ей слышно было каждое сказанное ими слово.

– Теперь понятно, почему Хаукинсы были столь смущены нашим приездом! Но я все еще не понимаю вас, Верни, – с упреком сказала Джулия. – Три недели вы живете на расстоянии верховой прогулки от Уордли и не дали Ричарду знать о себе? Как же так? Он волновался, он разослал письма повсюду, пытаясь что-нибудь узнать о вас. Надеюсь, вы не намерены продолжать с ним ссориться...

– Я не искал ссоры – он просто выгнал меня из дома.

– Да, и немедленно об этом пожалел. Он готов признать – то есть я в этом почти уверена, – я полагаю, он готов признать, что совершил ошибку.

– Неужели? А он рассказал вам, почему так разозлился на меня, леди Кейпел?

Джулия слегка покраснела, хотя ее лицо наполовину скрывали поля широкой соломенной шляпы.

– Вы не хотели, чтобы он женился на мне. Но теперь дело сделано, и я надеюсь, что вы будете способны принять это как свершившийся факт, и тогда мы могли бы стать друзьями. Во всяком случае, в такой мере, чтобы ваш брат остался доволен.

Верни колебался, казалось, он может в любую минуту броситься за изгородь и исчезнуть.

– Он не знает, что я здесь...

– Но он непременно это узнает. Хаукинс может хранить ваш секрет, но его разговорчивая жена или кто-нибудь из работников на ферме непременно проболтается. Представьте, как больно будет Ричарду узнать, что вы отказываетесь встретиться с ним. Кроме того, вы же не можете скрываться здесь Вечно? Почему бы вам не пойти прямо на ферму и не уладить дело одним махом? Если вы встретитесь снова как ни в чем не бывало ив присутствии посторонних, я уверена, все окажется намного проще, нежели вы предполагали.

Верни подумал, но потом решился. Он прошел по саду, миновал Харриет и направился в сторону фермы – так, словно шел навстречу ружейным выстрелам.

– О, я очень надеюсь, что сэр Ричард будет добр к нему! – воскликнула Харриет, когда он отошел достаточно далеко и не мог ее слышать.

– Я убеждена в этом хотя бы потому, что Ричард теперь спокойно вздохнет – мы рисовали себе самые ужасные картины.

– И я тоже. А, оказывается, он все это время был в Холкхэме. Как глупо, что я не подумала об этом, я могла бы догадаться, что он скорее отправится сюда, нежели в Лондон.

– Могли бы догадаться? – с любопытством переспросила Джулия. – Разве Верни говорил вам, что находит интерес в сельском хозяйстве?

Харриет вспомнила, какой дурой выставила себя, когда хвасталась, что знает обо всех интересах Верни, и притворилась, что не расслышала вопроса Джулии. Она продолжала рисовать, но теперь рисунок не удавался, она порвала лист бумаги и с отвращением скомкала его. Жаркое утро тянулось невероятно долго... В конце концов, она присоединилась к Хлое, рисовавшей в поле рядом с фермой. Хлоя сделала довольно милый рисунок кобыл с жеребятами, а Китти собрала множество ягод и колосьев. Обе они заскучали и хотели пить. Харриет уселась рядом с ними на траву в том месте, где они собирались устроить пикник, а Джулия шагала туда-сюда под деревьями, очевидно не в состоянии усидеть на месте. Потом появились мальчики, и Дик восторженно сообщил, что дядя Верни живет в фермерском доме. Ну разве это не удивительная новость? Но ни от Ричарда, ни от Верни все еще не было ни слуху ни духу.

Джулия предложила распаковать корзину с едой и принести из колодца кувшин воды. Наконец в дальнем конце пшеничного поля показались оба брата. Ричард шел впереди, выражение лица у него было твердым и серьезным, а Верни плелся на несколько ярдов позади. Тропинка была узкая, поэтому им пришлось идти друг за другом, и никак невозможно было угадать, в каких они отношениях. Харриет нерешительно посмотрела на Джулию.

Та быстро сориентировалась в обстановке.

– Я так рада, что ты привел с собой Верни! – прокричала она, едва они приблизились на достаточное расстояние. – Дети все как один хотят его видеть!

Это напомнило обоим мужчинам, что они должны вести себя как можно лучше, и племянники и племянницы тут же засыпали Верни вопросами. К тому времени, как вопросы кончились, все уже сидели вокруг корзины и ели холодных цыплят.

Они старательно беседовали о чудесах Холкхэма, о превосходной скотине, о плодородии когда-то бесплодных земель, о странном хозяйстве, лишенном всяких формальностей, где гостей приглашают приезжать и оставаться, сколько им захочется, при условии, что они усвоят привычки своего хозяина, который в семь пятнадцать натягивает блузу и отправляется в поле со своими работниками.

– И вы тоже намерены стать фермером? – спросила Джулия Верни.

– Я на это надеюсь. Если я смогу использовать свой капитал...

– Сначала нужно посмотреть, как у тебя пойдет дело, – вмешался Ричард, первый раз со времени начала пикника обращаясь непосредственно к Верни, но все еще не глядя на него. – Я думаю, в настоящее время Верни лучше остаться здесь, – теперь он обращался к Джулии, – и научиться всему, что можно перенять у Хаукинса. Но я сказал, что он может приезжать в Уордли, когда захочет, если ты не возражаешь, любовь моя.

– Я? Ну, разумеется, вы должны приезжать всякий раз, когда мистер Хаукинс сможет обходиться без вас, и оставаться столько, сколько захотите. Ваша комната всегда будет ждать вас.

Слова Джулии звучали чуть ли не заискивающе – она так старалась убедить Верни, что он может вернуться домой, – поскольку окончательное решение Ричард оставлял за ней. Он словно бы хотел сказать: вот мой брат, который оскорбил тебя, и, если ты хочешь ему отомстить, он не будет прощен.

– Очень любезно с вашей стороны, – тихо сказал Верни.

Прошлое, казалось, было похоронено, но братья чувствовали себя очень скованно.

Харриет все слышала и все подмечала, единственная посторонняя среди семи членов семьи Кейпел. Она была рада, что эта яростная семейная стычка не оставляла Верни времени подумать о чем-нибудь другом. После той внезапной встречи в саду он больше не обращал на нее никакого внимания: должно быть, в смятении чувств по поводу брата и Джулии он просто забыл, что Харриет по его милости выставила себя на всеобщее осмеяние и что люди думают, будто он увлек и бросил ее.

Было унизительно чувствовать себя невидимкой, но это лучше, чем фигурировать в качестве объекта жалости и презрения. Луиза так часто читала Харриет проповеди о ее прошлых ошибках, что Харриет испытывала настоящий ужас при мысли раскрыть перед кем-нибудь свое сердце или привлечь к себе внимание. Ей было достаточно снова видеть Верни, ощущать чуть ли не боль от любви и отчаяния, глупо трепетать от непомерного облегчения, зная, что он жив и здоров, и потаенное молчание было единственным подходящим убежищем для подобных предательских эмоций.

Один раз она вынуждена была предложить ему блюдо со сливами. Он взял одну и, целиком занятый своими мыслями, сказал: «Спасибо, Харриет». Вот и все.

Харриет еще глубже забилась в свою раковину.

 

Глава 3

– Я вижу, ты решила сегодня утром покататься верхом, – заметила Луиза, довольно кисло осматривая темно-зеленую амазонку, которую Харриет надела к завтраку примерно через десять дней после поездки в Спаргроув.

– Если я не нужна вам здесь.

– Ты встречаешься сегодня с моими племянницами? – поинтересовался пастор.

– Да, сэр. И леди Кейпел тоже придет. Она хочет навестить миссис Дэйли, а по такой погоде намного быстрее и прохладнее проехать через лес, чем трястись в коляске по пыльной дороге.

– Устаревший способ наносить визиты, – отозвалась Луиза. – Однако полагаю, она не знает ничего другого... Надеюсь, ты не станешь присоединяться к этой кавалькаде, Харриет? Ты думаешь, Верни откроет тебе ворота, но он снова уехал в Спаргроув вчера вечером.

Харриет ничего не ответила. Она уже знала, что Верни вернулся в Спаргроув. Он приезжал и уезжал довольно часто, и, как ни странно, она заранее предугадывала упоминания о нем, знала, где он и что делает, даже если вовсе и не пыталась это выяснить. Она изо всех сил старалась держаться в стороне от него. Это не означало, что ей разонравилось бывать в его обществе. Видя его, она чувствовала себя не более счастливой, чем не видя. Что она не любила, так это бывать в обществе Верни и Луизы одновременно, зная, что каждое ее слово, каждый взгляд будут критически взвешены и оценены, чтобы после упрекнуть ее в том, что она слишком настойчива или, наоборот, чересчур зажата, глупа и лишена грации.

– В любом случае я уверен, что ты получишь удовольствие от прогулки, – сказал пастор, смущенно улыбаясь ей.

Харриет иногда хотелось, чтобы он запретил своей жене мучить ее, он частенько выглядел виноватым и озабоченным, но никогда не вмешивался не в свое дело. И хотя Луиза была неизменно любезна с ним, все остальные в доме в эти дни страдали от ее дурного настроения, и Харриет подозревала: пастор был только благодарен за то, что внимание его жены хотя бы на время отвлекается от детей и слуг. Грум подвел лошадь Харриет к двери в четверть десятого. Всадницы из Уордли-Холла еще не прибыли; Харриет села на лошадь и потрусила к воротам. Рассеянно поглядывая вокруг, она заметила на другой стороне дороги любопытную группу – потрепанный кабриолет тащился по обочине дороги, в нем восседали двое: худой, болезненного вида мужчина в черном сюртуке и пухлая женщина, которая, похоже, была чем-то встревожена, судя по тому, что она то и дело дергала кончики своих хлопковых перчаток. Она могла оказаться уважаемой лавочницей или старшей служанкой, мужчина же походил на клерка. У них был совершенно городской вид, никак не вяжущийся с окружением, и они во все глаза таращились на ворота Уордли-Холла.

– Кто эти люди, Хукер? – спросила Харриет старого усадебного привратника. – Что они здесь делают?

– Этого я сказать не могу, мисс Харриет. Они здесь со вчерашнего дня, а когда я спросил парня, чего ему здесь нужно, он сказал, что наслаждается превосходным пейзажем. Просто чудно, что некоторым нравится... По мне, так лук и морковка в моем садике на задах куда красивее этого, с позволения сказать, пейзажа, но я не смог заставить его убраться.

– Тебе это должно быть лестно, – сказала Харриет, смеясь.

Она услышала стук копыт и помчалась рысью навстречу леди Кейпел с ее приемными дочерьми.

Китти и Хлоя были в превосходном настроении. Они выучили несколько отрывков из «Укрощения строптивой» и собирались разыграть их, чтобы поразить миссис Дэйли. Мэри Дэйли в ожидании ребенка вела почти что затворническую жизнь, и целью визита было поднять ей настроение.

– Петруччо в исполнении Хлои кого угодно сведет с ума, – сказала Джулия. На ней была бледно-голубая амазонка, отделанная как гусарская форма, она скакала на своей любимой лошади, очень хорошенькой кобыле цвета грецкого ореха, которая была одним из многих подарков, преподнесенных ей сэром Ричардом к свадьбе.

– Папа вчера вечером так смеялся, – сказала Хлоя. – А у бедняжки Пригл поднялась температура, она считает, что некоторые части «Укрощения строптивой» совершенно неприличны, только она не знала, какие именно. Послушать ее, так мы не должны читать ничего, кроме «Юлия Цезаря».

Они как раз достигли ворот усадьбы, Хлоя с Харриет скакали впереди, за ними следовала Джулия. Трудно сказать, что произошло, но Харриет вдруг услышала, как Джулия вскрикнула. Обернувшись, она увидела, что Джулия вцепилась в поводья и натянула их так сильно, что кобыла пришла в ярость, встала на дыбы и помчалась по дорожке. На один ужасный миг показалось, что лошадь перевернется на спину, но потом она выправилась, однако Джулия уже вылетела из седла.

Харриет быстро высвободила ногу из стремени и вмиг оказалась около неподвижно лежащей на земле Джулии.

– Леди Кейпел, вы ранены?

К ее величайшему облегчению, Джулия подняла голову и сказала:

– Как они могли... где она?

– Ничего страшного, Саттон поймал кобылу. – А ведь Джулия могла оказаться под лошадью, которая придавила бы ее своим весом, мелькнуло в голове Харриет. – Как вы думаете, вы сможете подняться?

Джулия поднялась сравнительно легко. Все столпились вокруг нее: грум Саттон, две девочки, старый привратник из сторожки. С Китти случился приступ дурноты, и от нее толку было мало, но Хлоя сказала – довольно неуместно, – что она знает, как вправлять сломанные конечности. Тем временем привратник принес из своего домика стул и умолял ее светлость присесть.

– Очень мило с вашей стороны, Хукер, но в этом нет ни малейшей необходимости – я превосходно себя чувствую.

Джулия осмотрелась, и Харриет, проследив за ее взглядом, обратила внимание, что дорога опустела: пара в кабриолете исчезла. Но это ее не заинтересовало. Харриет беспокоилась о Джулии, которая страшно побледнела и, очевидно, была не в состоянии продолжать прогулку верхом. Они потихоньку шли по подъездной дорожке, когда Джулия, опиравшаяся на руку Харриет, вдруг прошептала, словно бы обращаясь к себе самой:

– О боже! Что же мне делать?

Харриет была взбудоражена всем произошедшим, ее разуму в ту минуту недоставало остроты, и она восприняла ее слова весьма прозаично, заметив:

– Как вы понимаете, наш визит к миссис Дэйли можно отложить до завтра.

– О... я убеждена, Мэри не будет возражать.

Пастор торопливо шагал им навстречу – он видел все случившееся из окна гостиной.

– Моя дорогая Джулия, какая неприятность! Надеюсь, вам не очень больно. Вам нужно посидеть у нас и отдохнуть, а потом уже возвращаться домой. Я сейчас же пошлю за фаэтоном, чтобы отвезти вас.

– Спасибо, Тео, но мне не хотелось бы беспокоить Луизу...

Однако пастор был настойчив и привел обеих женщин к ступеням пасторского дома, где Луиза приняла свою невестку с большой долей христианского милосердия, слегка присыпав золой угли праведного гнева.

Джулию провели в гостиную и убедили прилечь на софу, ей принесли нюхательные соли и уксус, задернули занавески, чтобы защитить гостью от солнца. Луиза была деликатна и деятельна, и теперь, когда той потребовались уход и внимание, степень ее неприязни по отношению к Джулии странным образом уменьшилась: возможность оказать сопернице покровительство привела Луизу в состояние неустанной заботы.

– Какая жалость, что вы запачкали рукав жакета. Конечно, эти модные цвета совсем не для деревенской одежды. Они никогда не смотрятся как надо.

– Это не имеет значения, – произнесла Джулия, отказываясь принять вызов. – Я... что такое?

Дверной молоток застучал, и в прихожей поднялась суета. Джулия подскочила, ее рот в ужасе открылся. Падение, без сомнения, сильно расшатало ее нервы.

В гостиную ворвался Ричард:

– Говорят, произошел несчастный случай... Джулия?

Увидев свою жену на софе, он в ту же секунду оказался с нею рядом и, наклонившись над ней, крепко сжал ее руки.

– Моя драгоценная, моя дорогая, слава богу, ты цела! Это глупое животное... Теперь я глаз с тебя не спущу.

– Ничего страшного, Ричард. Просто лошадь споткнулась.

– Все это очень хорошо, – произнес он нежно-ворчливым тоном, – но она могла и убить тебя. Что ж до меня, я умер раз сто, пока бежал от конюшни.

Харриет игриво подумала, не предложит ли Луиза и ему нюхательные соли.

Теперь он заметил наконец присутствие своей родни и тут же спросил Луизу, послала ли она за аптекарем.

– Но что он может сделать? Скажет Джулии, что к завтрашнему дню у нее появится пара синяков, с которыми, я убеждена, она вполне сумеет смириться, вот и все, – проговорила Луиза, отдавая должное тому, чему следовало отдать должное.

– Полагаю, ты права. – Ричард обратился к другому предмету. – Но что произошло с кобылой? Саттон говорит, она встала на дыбы без всякой причины. Раньше с ней никогда такого не случалось.

– Это моя вина, – сказала Джулия. – Она шарахнулась в сторону, и я испугалась. Должно быть, я слишком сильно натянула поводья и задрала ей голову.

– Но что заставило ее шарахнуться?

– Там были двое в кабриолете, на другой стороне дороги, – вмешалась Харриет. – Может быть, они сделали какое-то движение, которое напугало кобылу.

– Какие двое? – Голос Джулии неожиданно стал визгливым. – Я никого не видела.

– Но, любовь моя, ты вся дрожишь, – перебил ее Ричард, который все еще держал ее за руки. – Думаю, все это происшествие напугало тебя куда больше, чем ты готова признать. Ты побледнела так, словно видела привидение.

– В самом деле? – Джулия попыталась улыбнуться. – Как забавно.

 

Глава 4

События, связанные с несчастным случаем, произошедшим с Джулией, оставили у Харриет какое-то странное ощущение, хотя она и не могла бы сказать почему. На следующее утро они с Луизой, словно по обязанности, отправились, как и полагается, поинтересоваться здоровьем Джулии. Она заверила их, что совершенно оправилась, но выглядела осунувшейся и напряженной и все время, пока они сидели в ее хорошенькой гостиной, была какой-то суетливой и вздрагивала, заслышав звук шагов внизу в холле. Но возможно, она просто плохо переносила погоду: стояла сильная жара.

Два дня спустя Харриет вновь увидела персонаж, которого она про себя называла «человек в кабриолете».

Она сидела в гостиной для завтрака в пасторском доме и писала скучное письмо своей бабушке. Взглянув в окно, она увидела мужчину, пересекающего газон. На этот раз он шел пешком, и все же это был тот же самый человек – маленький и бледный, одетый в черное; в его приближении чувствовалось нечто зловещее, словно он был злым вестником или самой судьбой.

Харриет услышала, как стукнул дверной молоток, затем Хаттон отворил дверь. Они обменялись несколькими словами, дверь затворилась, и посетитель направился в сторону усадьбы.

«Должно быть, у него какое-то дело к пастору», – сказала себе Харриет. Тем не менее, она встала и пошла, чтобы попытаться узнать подробности.

Хаттон уже исчез за дверью, которая вела на половину слуг, но Харриет и без него сумела найти ответ на свой вопрос. У подножия лестницы стоял стол, куда на серебряный поднос складывали всяческие записки и визитные карточки, которые прибывали в дом. На подносе Харриет обнаружила письмо, которого десять минут назад здесь не было. Подписанное тщательным каллиграфическим почерком, оно было адресовано миссис Теофилис Кейпел.

Луиза с мальчиками была в парке. Харриет, разумеется, знала, что проявлять чрезмерное любопытство к письмам других людей – непростительный грех и крайняя невоспитанность. Понимая это, она заняла выгодную позицию, чтобы сразу встретить свою хозяйку, как только она вернется.

– Вы хорошо прогулялись, мадам?

– Да, мы ходили к озеру покормить лебедей... Генри, Джорджи, бегите наверх, в детскую. Ну-ка, живо! Вы знаете, я не люблю повторять два раза.

Генри и Джорджи послушно потопали наверх. Их мать заметила письмо на столе, взяла его и перешла в гостиную. Харриет последовала за ней.

– Генри научился распознавать много деревьев и растений, – заметила Луиза. Она положила письмо на стол, достала слоновой кости нож для разрезания бумаги и без особого интереса вскрыла печать, все еще продолжая говорить о своем ребенке. – Среди Кейпелов были ботаники. Я уверена, что сэр Ричард будет доволен племянником... Господи боже!

Она читала, вцепившись в листок бумаги так, словно боялась, что он может улететь.

– Я это знала! – воскликнула она. – Грешное, омерзительное создание! Я всегда знала, что она собой представляет! Почему он не послушался, когда мы пытались его предостеречь?!

– Что такое, миссис Кейпел? Что случилось?

Луиза была до такой степени не в себе, что передала письмо Харриет, едва ли понимая, что незамужней молодой леди не подобает знать подобные вещи.

Харриет быстро пробежала глазами каллиграфические строчки:

«Достопочтенная мадам! Считаю своим долгом ознакомить Вас с некоторыми огорчительными фактами, касающимися персоны, которая недавно стала членом Вашей прославленной семьи. Три года назад мисс Джулия Джонсон проживала в предместье Бата ни большени меньше как на положении содержанки. Весной 1808 года стараниями джентльмена, который наслаждался ее расположением, она поселилась в доме на Уидкомб-Крисчент. Можно не сомневаться в природе этой греховной связи, поскольку я готов предъявить подписанное заявление респектабельного свидетеля, обнаружившего их вместе в бесславных обстоятельствах. Я хотел бы сохранить у себя этот документ (дабы он не попал в неподходящие руки) и потому смиренно осмеливаюсь предложить, чтобы Ваше доверенное лицо обратилось ко мне на постоялый двор «Козел и компас» в Саутбери с тем, чтобы обсудить условия соглашения. Остаюсь, драгоценная мадам,

Вашим покорным слугой.

А. Хенчман».

– Это невозможно, – выдохнула Харриет. – Женщина на содержании... бесславные обстоятельства... не могу поверить, чтобы эти слова имели отношение к леди Кейпел.

Но Луиза поверила во все без малейших колебаний.

– Если бы только мы узнали об этом вовремя, до свадьбы! Если бы Ковердейл сделал свою работу как положено...

– Ковердейл? – переспросила Харриет.

– Лондонский поверенный, который защищает интересы Кейпелов. Я написала ему, когда эта особа впервые запустила свои коготки в Ричарда, попросила его поинтересоваться ее прошлым и получила дерзкий ответ, похожий на совет не лезть не в свое дело. Ну что ж, очень жаль, что мистер Ковердейл оказался столь близоруким по отношению к свои клиентам, сэра Ричарда можно было бы избавить от больших страданий. Потому что, я боюсь, он, несомненно, будет страдать, узнав, как жестоко был обманут. Однако мы должны быть благодарны за небольшую милость, дарованную нам судьбой, – возможность предотвратить открытый скандал. Люди могут думать что хотят, но подлинные обстоятельства никогда не должны выйти на свет. Пока мы не избавимся от этой выскочки, от этой авантюристки, выдающей себя за леди со всей ее чувствительностью и этой ее арфой... Итак, что же мне делать? Тео чересчур порядочен, чтобы иметь дело с такого рода материями. Какое счастье, что он решил сегодня навестить дядюшку. Но Верни снова здесь, в Холле. Я могу послать его обсудить дело с этим Хенчманом.

Она разговаривала сама с собой, едва ли осознавая присутствие Харриет. Тяжело дыша от нахлынувших на нее чувств, она изменилась на глазах: бело-розовый цвет лица превратился в красный, фарфоровые голубые глаза вылезли из орбит, стали жесткими и яркими. Харриет слушала ее со все нарастающим смятением.

– Вы думаете, сэр Ричард отречется от жены из-за этих россказней?

Луиза вздрогнула и пришла в себя:

– Мне не следовало показывать тебе это письмо. Но я была так потрясена, что сама не понимала, что делаю. Ты должна целиком и полностью забыть это письмо, выбросить все из головы. Когда сэр Ричард и леди Кейпел расстанутся – если они расстанутся, – я уверена, ты и сама знаешь, было бы исключительно неделикатно для юной девушки размышлять о причинах разрыва.

– Да, мадам, – машинально ответила Харриет.

Несомненно, Луиза не могла не помнить, что это значит – быть юной девушкой?

Они обедали в молчании, слишком занятые своими мыслями, чтобы поддерживать беседу. Харриет знала, что Верни был вызван из Уордли-Холла, и, не дожидаясь намеков, вышла из комнаты еще до того, как он прибыл.

Она сидела в полумраке, ее разум плыл в море неопределенности, сомнений и опасений. Конечно, эта ужасающая история не может быть правдой, всему должно найтись какое-то объяснение. И еще проблема с Луизой, Харриет уже некоторое время назад осознала, что добрая, способная, чувствительная жена приходского священника была несколько несправедлива к своей невестке. Если она подчинит своему влиянию Верни, у которого есть свои причины не одобрять женитьбу брата, результатом может стать бесконечное страдание для всей семьи Кейпел. Кто-то из близких должен предотвратить это, но Харриет не представляла, кто бы это мог быть.

Наконец она приняла решение. Тихонько спустившись вниз, чтобы не потревожить совещавшихся в гостиной, Харриет выскользнула из дома через боковую дверь.

Все еще было очень тепло, вечерний воздух мягко ласкал ее голые руки. Через крытый вход Харриет выскользнула на церковный двор. Небо слабо светилось зеленым, и в этом свете, словно в подводном царстве, возвышалась церковь. Харриет смогла разобрать краткое посвящение на ближайшем могильном камне, восхваляющее самую добродетельную из всех Марту Бакстер: «...трезвая, преданная долгу, прилежная в добрых делах...» Какую скучную жизнь, должно быть, вела эта бедная женщина.

Часы на башне отбивали одну четверть часа за другой, а Харриет продолжала водить пальцем по строкам могильных памятников – стало слишком темно, чтобы читать. С каждой минутой она нервничала все больше и уже перестала надеяться, что ее план удастся претворить в жизнь. Девушка гадала, что подумает Верни, когда она остановит его: наверное, решит, что она снова его преследует, а может быть, даже хуже – пытается заманить его в ловушку. Он начнет ее презирать, и Харриет съежилась от боли и отчаяния. Лучше снова вернуться в дом и предоставить Кейпелам самим разбираться со своими скандалами. И когда она уже пришла к такому решению, луч света от фонаря лег на ступени пасторского дома. Верни наконец уходил. Он прошел по траве в нескольких ярдах от того места, где стояла девушка. Харриет облизала губы и сделала самую трудную вещь, какую она когда-либо делала, – окликнула его:

– Верни!

Он остановился.

– Кто здесь? Харриет? Что вы здесь делаете в такое позднее время?

– Верни, я должна поговорить с вами...

– Не сейчас, – быстро сказал он. – Уже слишком поздно, и, кроме того, вы ведь не думаете, что я стану тайно встречаться с вами в церковном дворе! Для чего я вам понадобился?

– Мне очень жаль, Верни. Я знаю, это звучит ужасно неподобающе, но это не потому... тут ничего не поделать... Я хочу сказать, у меня есть особая причина. Я хотела спросить, что вы намерены делать с этим письмом?

– С каким письмом?

– С тем ужасным письмом от А. Хенчмана. Вы собираетесь показать его сэру Ричарду? Этого хочет миссис Кейпел, не так ли?

– Какого черта, Харриет, кто рассказал вам об этом? – требовательно спросил Верни. – Во-первых, откуда вы знаете об этом письме?

– Миссис Кейпел показала его мне.

– Она не должна была этого делать. Иногда я сомневаюсь, в своем ли Луиза уме.

– И я тоже. Вот почему я хотела поговорить с вами. Я уверена, леди Кейпел оклеветали, но миссис Кейпел ее ненавидит и постарается обвинить ее по любому самому незначащему поводу. Надеюсь, вы понимаете, куда это может привести.

– Погодите минутку. – Верни положил руку на низкую стену и перепрыгнул в церковный двор, поближе к Харриет. – А теперь скажите мне, почему вы убеждены, что обвинение ложное?

– Я не верю, что леди Кейпел когда-либо была содержанкой в предместье Бата.

– Тогда откуда этот парень, Хенчман, добыл свои сведения? Или он тоже не в своем уме – сумасшедший, который вертится вокруг новобрачных баронетов? Это не исключено. Похоже, раньше его никто не видел.

Искушение принять эту теорию было велико, но этого делать не следовало, и Харриет проговорила:

– Я его видела. Дважды.

– Вы видели? – Он мрачно слушал, пока Харриет описывала ему эпизод с людьми в кабриолете.

– Мой бог! Но вы ведь сами понимаете, это разрушает ваши собственные, догадки! Если он не сумасшедший, значит – кто-то, кого Джулия, без сомнения, узнала, и его присутствие в Уордли расстроило ее до такой степени, что она упала в обморок...

– Она не падала в обморок. Я думаю, она попыталась повернуть назад и сделала это так резко, что кобыла испугалась, что и стало причиной несчастного случая.

– Это одно и то же.

– Да, боюсь, что так, – согласилась Харриет. – Леди Кейпел, без сомнения, знала людей в кабриолете. Должно быть, они принадлежат к той части ее жизни, которую она хотела бы сохранить в тайне. Осмелюсь сказать, возможно, она поступила неблагоразумно, но это не доказывает, что она сделала что-нибудь ужасное. Она одна на целом свете, и не исключено, что она всецело доверилась кому-либо и приняла больше, чем должна была бы, от одного из близких друзей. А может, это был человек, за которого она собиралась выйти замуж...

– Вам следовало бы писать романы, – заметил Верни, но голос его стал мягче. – Почему вы так беспокоитесь о ее репутации? Потому что она очень красива и мила?

– Нет, конечно нет. Я не до такой степени глупа. Но я уверена, что она – очень хорошая. Она так любит вашего брата...

– Но можно также предположить, что она просто превосходная актриса.

– Это чудовищно несправедливо! – Харриет почти забыла, что должна быть смиренной в своей решимости опровергнуть все обвинения в адрес Джулии. – Почему бы ей не полюбить? Вы не можете не знать, что ваш брат привлекателен, он образчик совершенства, собрание всех достоинств, которыми не может не восхищаться достойная женщина. Меня нисколько не удивляет, что Джулия влюбилась в него. Существует множество куда более глупых мужчин, в которых то и дело влюбляются.

– Да уж, конечно, – согласился Верни как-то подозрительно быстро, вероятно не желая углубляться в этот предмет. – Но как это относится к тому, чем именно могла заниматься Джулия в Бате три года назад?

– Я думаю, – произнесла Харриет, понизив голос, – если женщина так глубоко любит своего мужа, такая женщина не могла вести... э... греховную жизнь.

Наступила короткая пауза.

– Моя дорогая маленькая Харри, – неуверенно начал Верни. – Наверняка вы даже не предполагаете, что безнравственная женщина может по-настоящему влюбиться? До чего же вы простодушны.

Харриет вспыхнула, благодаря небо за то, что было слишком темно и Верни не мог видеть ее лицо. Она была воспитана именно в таких понятиях. Плохие женщины подвержены сильным и необычным страстям, которые ведут ко всякого рода бедствиям; только хорошие женщины могут вызывать и испытывать невинное веселье, нежность и привязанность, которые так ясно просвечивали в отношениях всей семьи в Уордли-Холле. Теперь до нее стало доходить, что такого четкого разделения между хорошим и плохим в человеческой природе, возможно, и не существует.

– Вы думаете, что Джулия могла совершить все эти вещи и все же сделать вашего брата счастливым?

– А почему бы и нет?

– В таком случае, мне кажется, это не имеет значения, – возразила Харриет. – Если женщина может совершить опрометчивый поступок и, тем не менее, стать после этого хорошей женой, я не понимаю, с чего это все кричат о бедных девушках, которые погубили себя?

– Это совершенно неподобающий разговор, – строго произнес Верни. – Вы слишком молоды, чтобы осознать, что вы говорите.

Харриет была весьма довольна, поняв, что никакого другого ответа он дать не сумел – такого поворота в разговоре он явно не ожидал.

Но это была пустая победа. В душе она разделяла с Верни и Луизой их мнение: сэр Ричард, зная обо всем, никогда бы не женился на женщине, которая однажды была любовницей другого мужчины. Что он будет делать, когда узнает или даже заподозрит, что был обманут? Луиза думала, что он отошлет Джулию подальше, и она, вероятно, права. У него нерушимые моральные принципы, и он не тот человек, который легко прощает. Судя по его поведению, он так по-настоящему и не простил Верни за то, что тот пытался помешать ему жениться на Джулии, хотя та сделала все, чтобы смягчить отношения между братьями. Ей должно быть хорошо известно, что он собой представляет. Неудивительно, что она выглядит такой подавленной.

– Разве не странно, – продолжала Харриет, – что Хенчман предложил свое обличительное заявление именно Луизе?.. Почему он не отнес его прямо Джулии? Она отдала бы все, чтобы купить его молчание.

– Я полагаю, Хенчман ходил к ней, но она не смогла достать денег.

– Верни, она могла достать! Мои дедушка и бабушка говорят, что сэр Ричард сделал на нее дарственную.

– Так оно и есть. Но он, похоже, не сделал никаких распоряжений, чтобы она смогла получать доход с основного капитала. Я полагаю, он просто не думал, что это важно, пока они живут здесь, в деревне. В Уордли покупать нечего, ничего ценного нет и в Саутбери, а когда она заказывает что-то на складе, без сомнения, что он сам оплачивает счета. Вчера она спрашивала меня, не может ли взять ссуду в банке Саутбери так, чтобы ее муж об этом не узнал. «Предположим, я ужасный игрок, позволят ли мне разорить моего мужа у него за спиной?» – смеясь, спросила она. Конечно, я знал, что это только слова, у нее нет никаких карточных долгов. Я подумал, ей просто любопытно, как работает банк. Но сегодня вечером, когда Луиза дала мне письмо Хенчмана, я понял, чего она действительно добивалась.

– И вы сказали ей вчера, что она не сможет взять ссуду в банке?

– Старый Джонс не даст ей и шести пенсов, не известив об этом сэра Ричарда.

Значит, Джулия не могла заплатить Хенчману, какую бы цену он ни назначил, – безвыходная ситуация, которая, должно быть, расстроила его планы. Он мог пойти к сэру Ричарду, но, как бы ни воспринял тот атаку на репутацию его жены, он вряд ли вручил бы награждение тому, кто сделал подобное разоблачение. Самый беспроигрышный вариант – обратиться к любому члену семьи, лучше всего к тому, кому этот брак не по душе, а вся округа знала, как Луиза относится к своей новоявленной родственнице.

– Может быть, миссис Кейпел тоже не сможет раздобыть деньги, – с надеждой проговорила Харриет.

– Об этом уже позаботились. – Верни сунул руку в карман и вытащил пару бриллиантовых пряжек в виде подков, завернутую в серебряную бумагу. Украшения были старомодные, но с хорошими камнями. – Они принадлежали Луизиной бабушке. Она хочет, чтобы я продал их.

– Это будут кровавые деньги.

– Не говорите глупостей. Никого не собираются убивать.

– Я думаю, Джулия предпочла бы умереть прежде, чем вы все это с ней совершите.

Верни завернул пряжки.

– Мне это нравится ничуть не больше, чем вам. Это грязная игра – улаживать дела с вымогателями. И может быть, вы правы: возможно, Джулия попала в какую-то переделку, значение которой было очень сильно преувеличено. Прежде чем начинать действовать, я должен узнать побольше об этом Хенчмане и его так называемом документе: Завтра я еду в Саутбери, а там посмотрим.

– О, я так рада! – восторженно воскликнула Харриет. – Не могу ли я поехать с вами?

– Отправиться в подобную экспедицию? Разумеется, нет. Что за дурацкий вопрос!

– Извините меня, я не должна была спрашивать. – В ее голосе прозвучала нотка безнадежности.

Верни неловко переступил с ноги на ногу.

– Я не хотел вас обидеть, Харри, Дело не в том, что я не хочу, чтобы вы поехали со мной, просто вы должны понимать – я не имею права брать вас в такие места, где вы можете встретить людей вроде Хенчмана. Вы можете поехать со мной в Саутбери, если Луиза не станет возражать, и если пообещаете мне, что станете держаться подальше от «Козла и компаса». Это честное предложение?

– О да, благодарю вас, Верни. Я не доставлю вам никаких хлопот.

Она знала, почему он сдался. Его мучила совесть за то, что он дурно обошелся с ней прошедшей весной, и теперь он боялся, что его резкий отказ оставит у нее неприятное впечатление. Унизительное положение, но это не главное. Она отправляется с ним в Саутбери, чтобы защитить Джулию, если только сумеет. Что же касается Луизы, то Харриет не собиралась ей ничего говорить.

 

Глава 5

Харриет не пришлось врать. Луиза сама освободила ее от этой обязанности, сообщив за завтраком, что намеревается посетить Мэри Дэйли, которая ожидала рождения ребенка. Она не настаивала, чтобы Харриет отправилась с ней, и Харриет решила, что жена пастора сожалеет об их вчерашнем разговоре и хочет избежать опасного тет-а-тет.

Верни и Харриет ехали в Саутбери. Она в первый раз оказалась рядом с ним после того случая, когда они собирали первоцветы и когда в ней пробудилось так много ложных надежд. Сейчас она сидела рядом с ним довольно невозмутимо, слишком занятая своими мыслями, чтобы гадать, кто и как к ней относится. За долгое лето она сильно похудела, оттого что очень мало ела и плохо спала, и она избавилась от той избыточной детской полноты, которая ей не шла и делала ее крупной, неловкой девушкой. Новая Харриет имела стройную фигуру и очаровательную ауру таинственности, а также сияющие карие глаза, основное украшение ее лица.

Они оставили лошадей и коляску в «Белом сердце» на рыночной площади, и Верни сказал, что вернется за ней примерно через час.

– Осмелюсь сказать, вы можете развлечься, нанеся визит одной из своих знакомых.

– Не могу ли я хотя бы дойти с вами до «Козла и компаса»? Чтобы убедиться, что мистер Хенчман там?

– О, очень хорошо.

Гостиница, которую назвал Хенчман, располагалась на тенистой боковой улочке у реки. Это было небольшое, но уютное местечко, а не какая-нибудь грязная таверна.

Верни пошел навести справки. Если он не вернется в течение трех минут, Харриет должна будет отправиться в центр города, распорядился он. Пока она бессмысленно таращилась на беленный известью фасад гостиницы, она заметила женщину, выглядывающую из окна на первом этаже. У нее было круглое, полное, встревоженное лицо, и Харриет сразу ее узнала. Это была та самая женщина, которая сидела с Хенчманом в кабриолете.

Одно мгновение они смотрели друг на друга, затем лицо в окне исчезло. Харриет колебалась, не зная, что ей делать. В эту минуту во двор вышел Верни.

– Хенчман отправился на рыбалку, – возмущенно заявил он. – Во всяком случае, буфетчик говорит, что вчера вечером он разговаривал с миссис Сэттл, а она ждет почтовую карету до Бата, и, пока она не уедет, Хенчман не хочет ни с кем встречаться. Что вы об этом думаете? Кто такая, черт побери, эта миссис Сэттл?

– Должно быть, это та женщина, которая была с ним в кабриолете, потому что я видела, как она выглянула в окно. Возможно, это жена Хенчмана, но если это не так, она, должно быть, и есть тот самый респектабельный свидетель, который подписал заявление. Наверное, именно ее вид перепугал Джулию.

– Говорите потише, мы же не хотим, чтобы нас услышал весь город. Но осмелюсь сказать, не исключено, что вы правы, – мрачно произнес Верни. – Лучше мне приняться за нее, вместо того чтобы ждать Хенчмана.

Он повернул обратно в гостиницу, Харриет последовала за ним. Буфетчик еще не ушел, и они оказались в темном коридоре у нескольких закрытых дверей.

– Наверное, она здесь, – сказала Харриет, постучав в дверь.

Верни попробовал ручку. Дверь отворилась в скромную кофейную комнату. Посреди столов в одиночестве стояла женщина из кабриолета, одетая в свою лучшую шляпку, с маленьким, перевязанным ремнями раздутым саквояжем у ног. У нее был взволнованный вид человека, который не очень привык путешествовать.

– Миссис Сэттл? – сердечно произнес Верни. – Я был бы весьма рад перемолвиться с вами словечком, если это удобно.

– Мне нечего сказать вам, молодой человек! Совершенно нечего! Мистер Хенчман заверил меня, что мне не придется больше отвечать ни на какие вопросы. И, кроме того, мне нужно идти, меня ждет экипаж...

– Почтовая карета до Бата прибудет в Саутбери только через сорок минут. Может быть, вы присядете?

– Мне нечего вам сказать, – повторила миссис Сэттл. У нее был слегка приглушенный акцент уроженки Сомерсета, и она чувствовала себя очень неловко. Не отрывая взгляда от Харриет, которая все еще стояла в дверях, она продолжала твердить, что не может больше отвечать на вопросы.

– Харри, вам лучше уйти, – бросил ей Верни через плечо.

Миссис Сэттл сглотнула.

– Могу я попросить вас, мисс... я видела вас в то утро вместе с мисс Джулией... ее светлостью, можете вы сказать мне, оправилась ли она после своего падения?

– Да, она полностью оправилась. У вас из-за этого совесть нечиста? Полагаю, вы хотели напугать ее?

Миссис Сэттл разразилась целым потоком слов. Она не хотела причинить ей никакого вреда, она не хотела приезжать, она бы и не приехала, только мистер Хенчман сказал, что, если она не постарается для него, он засадит ее в тюрьму.

– За что? – спросил Верни. Харриет тихо вошла в комнату и закрыла дверь, но он был слишком занят и не заметил этого.

– За неуважение к суду, сэр. Если я откажусь дать показания. И если бы мне пришлось говорить на открытом слушании, я бы, скорее всего, потеряла свою лицензию, потому что мне бы сказали, что я содержу публичный дом. И, кроме того, я бы не вынесла позора. Я очень любила мисс Джулию, вот почему я в то время ничего не сделала, но она не имела права обманывать меня. Она обманула меня, как и обманула этого богатого джентльмена, который на ней женился. Я – вдова, у меня нет друзей, сэр, никто не вступится за меня, и вы не можете обвинять меня, если я не стану давать свидетельские показания на слушании по делу о разводе.

– Какой развод?! – воскликнул Верни громовым голосом.

С миссис Сэттл началась истерика. Харриет вытащила чистый носовой платок и заговорила с ней веселым тоном, чувствуя себя нянькой при большом ребенке. Пока все это шло своим чередом, она краем глаза заметила, как в комнату вошел слуга, Верни дал ему немного денег и сказал, чтобы он их пока не беспокоил.

Получив возможность поразмыслить, он спросил миссис Сэттл:

– Когда вы в последний раз видели мою... леди, о которой мы говорим?

– Почти что три года назад. Пока мистер Хенчман не привез меня к воротам того большого поместья. Чтобы я взглянула на нее.

– Тогда вам нечего бояться. Если муж леди когда-либо соберется с ней разводиться, он не позволит вызывать свидетелей, чтобы узнать, что имело место до заключения брака.

Миссис Сэттл разинула рот.

– Вы уверены, сэр? Мистер Хенчман сказал...

– Мистер Хенчман обманул вас ради собственной выгоды. Вы подписали заявление и отдали в его полное распоряжение, не так ли?

Миссис Сэттл кивнула. Харриет сильно сомневалась, поняла ли она до конца, как Хенчман ее использовал, но сейчас она разозлилась и в то же время испытала такое облегчение, что была готова выложить все, что знала.

Она снимала дом в новом предместье Кресчент в Уидкомбе, недалеко от Вата, и предоставляла кров порядочным женщинам. Они были по большей части почтенного возраста, хотя иногда это могла быть мать-вдова с дочерью. Ей не следовало брать к себе на постой мисс Джонсон – молодую леди, совершенно одинокую, но ей стало ее жаль.

– Бедняжка только что потеряла отца, так мне сказал ее кузен, когда приехал посмотреть комнаты. Во всяком случае, он утверждал...что он – ее кузен, – мрачно добавила миссис Сэттл. – И откуда мне было что знать, когда она приехала вся в черном, и он регулярно ее навещал, чтобы поговорить о делах, так я тогда думала.

– Он платил за жилье?

– Ну, знаете, и да и нет. Она давала мне деньги неделю за неделей, но он следил за счетами, и я думаю, что это были его деньги, те, которые она тратила. Она пробыла у меня почти год, и вскоре они перестали передо мной притворяться, что у них такие официальные отношения, потому что я могла в любой момент войти с подносом или с чем-то таким й видела, как они держались за руки – ну, если между ними что и было, мне-то какое дело? Конечно, вечером он должен был покидать дом в положенный час, – добавила добродетельная миссис Сэттл.

Но однажды ночью мой кот случайно остался на улице, он меня и разбудил, потому что мяукал, чтобы его впустили. Я отнесла его в кухню, а по пути назад ненароком заглянула в гостиную мисс Джонсон, и там на софе лежали шляпа и пальто джентльмена, а потом я увидела, что в спальне горит свет, и услышала шепот и смех. Я... ну, не стану перед вами притворяться, я заглянула разок в замочную скважину. В конце концов, это же мой дом! Они были в постели... раздетые догола... и он говорил ей бесстыдные вещи, никогда в жизни я не была так поражена.

Харриет была не менее поражена. Она чувствовала себя так, будто ее ударили в живот. Она не предполагала, что на нее так подействует грубая картинка, которую насильно впихнули в ее сознание и которую у нее не хватало воображения связать с идеальным образом красивой и элегантной Джулии.

Миссис Сэттл продолжала лепетать. Она не знала, как ей лучше поступить, она хотела выгнать мисс из дома сразу и без церемоний, но она была слишком мягкосердечна, это ее беда... В конце концов, она ничего не сделала.

– Как звали мужчину? – спросил Верни. Его голос был холоден, словно лед; Харриет не осмеливалась поднять на него глаза.

– Я никогда точно не знала, – призналась домовладелица. – Она всегда говорила о нем «мой кузен». Будь я умнее, это навело бы меня на кое-какие мысли. Описать его вам, сэр? Знаете, такой длинный, темноволосый парень, не больше тридцати, любой девушке мог вскружить голову. По виду джентльмен. В нем не было ничего модного, одевался он всегда так просто и вечно тащился к нам на холм на своих двоих. Не думаю, чтобы он держал лошадь. Если вы меня спросите, так я скажу, что он не мог позволить себе содержать любовницу, потому что никогда не делал ей никаких подарков, разве что маленький букетик цветов или, может, книгу. Я знаю, они иногда ссорились из-за денег. В конце концов он перестал приходить, а я слушала, как она рыдает, и у меня просто сердце разрывалось. Потом она предупредила меня заранее, собрала вещи и уехала, не сказав куда.

– А Хенчман? Когда он появился в этом деле?

Хенчман был клерком у адвоката, который прибыл в Бат с какими-то бумагами для мисс Джонсон, она должна была их подписать, – что-то о том, что делать с поместьем ее отца. Это случилось вскоре после того, как миссис Сэттл узнала, что любовник Джулии провел с нею ночь, и она неосмотрительно посоветовалась с Хенчманом, что ей делать. Он порекомендовал ей закрыть на все глаза и повысить плату. Две недели назад он появился у ее дверей, сказал, что ее жиличка стала теперь женой богатого баронета, который хочет с ней развестись.

– И начал мне угрожать, что, дескать, я содержала публичный дом, мерзкий жулик, – заключила миссис Сэттл гневно, – пока я совсем голову не потеряла.

Она могла бы еще долго говорить о Хенчмане, но в комнату заглянул буфетчик и сказал, что Джо готов помочь миссис Сэттл с багажом – почтовая карета в Бат будет здесь через десять минут. Она в наилучших выражения распрощалась с Верни и Харриет, и Харриет подумала, поняла ли она, на чьей они стороне. Поразительно глупая женщина. Верни вышел из комнаты и вернулся с кружкой эля для себя и стаканом молока для Харриет.

– Я думаю, вам лучше выпить молока, я не доверяю их кофе. – Он поставил перед ней стакан. – Осмелюсь предположить, вы нуждаетесь в подкреплении.

Харриет была благодарна ему за то, что он не сделал ни одного обычного замечания о том, что подобает и что не подобает юной леди. Он чувствовал, что они оба уже слишком глубоко влезли в это дело.

– Что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Харриет.

– Заберу у Хенчмана заявление миссис Сэттл. Конечно, это нужно сделать. Но черт меня побери, если я захочу и дальше заниматься всем этим. Пусть Луиза сама делает свою грязную работу.

– Я не представляю, как это может послужить каким-либо полезным целям.

– Простите? – не понял Верни.

– Ну, чего вы добьетесь, отойдя в сторону? Ваш брат все равно болезненно воспримет свидетельство миссис Сэттл, кто бы ни привлек к нему его внимание. Вам даже не удастся избежать его гнева, потому что вы хорошо знаете, что Луиза непременно впутает и вас, заявив, что вы придерживаетесь единого мнения. Как только эта бумага окажется у нее в руках, все, что последует дальше, будет и на вашей совести, и не стоит притворяться, что это не так, более того, я назвала бы это лицемерием. Извините, мне не хотелось бы быть неучтивой, – добавила Харриет после некоторого размышления.

– Вы чересчур логичны для женщины, – заметил Верни. Некоторое время он колебался, а потом сказал: – Полагаю, вы хотите, чтобы я уничтожил этот низкий документ?

– Разве вы не можете это сделать?

– Не знаю. Одно дело – держать рот на замке, это просто; но совсем другое дело – подделать истину, скрыв материальный факт.

Это какая-то отличительная особенность мужчин – вечно тянуть время. У них такие сложные понятия о чести, подумала Харриет. Единственное, что имело для нее значение, когда дело касалось реальных людей, – это понятия «счастье» и «несчастье»: счастье или несчастье сэра Ричарда и Джулии, Китти, Хлои, Дика и Неда. Зачем наказывать их всех за то, что Джулия совершила три года назад и о чем она, возможно, горько сожалеет? Харриет начала было произносить пылкую речь, но Верни ее прервал:

– Вам нет нужды напоминать мне об этом. Я знаю, что Ричард будет страдать так же, как она, я знаю, как добра она к детям, лишившимся матери. Пока они живут здесь, она кажется безупречной женой. Но осенью он собирается отвезти ее в Лондон и снова открыть дом на Керзон-стрит. Они будут развлекаться, вращаться в кругу светских людей. То, что случилось однажды, может случиться снова. Как долго, вы полагаете, она будет ему верна?

– Вечно, – решительно заявила Харриет. – И знаете, я не согласна с тем, что вы говорили о ее характере. Вы не доверяли ей с самого начала. Интересно – почему?

– Я чувствовал, что она не искренна, что она играет роль. О, не все время. У нее есть врожденное чувство юмора, талант привлекать к себе людей, но меня тошнило от того, как она принимала ухаживания Ричарда. С виду такая любезная, но внутри расчетливая притворщица.

– Притворщица! – воскликнула Харриет. – Я совершенно с вами не согласна. Мне всегда нравилась ее искренность. – Глубина и непосредственность чувства Ричарда и Джулии Кейпел тронули ее еще и потому, что в ее маленькой семье не было ничего, кроме вежливого притворства. – В последний раз, когда мы обедали в Холле, когда она играла на арфе все то, что любит ваш брат, когда восторженно говорила об увлечении вашего брата планами строительства новых коттеджей, – неужели вы думаете, что она и тогда притворялась?

– Нет, – медленно проговорил Верни. – Нет, и должен признать, с тех пор, как я вернулся домой, она не производит на меня такого впечатления.

– Вы хотите сказать, с тех пор, как они поженились?

– Да.

– Может быть, вы правы, – сказала Харриет, немного подумав. – Возможно, она вышла замуж ради положения в обществе. Множество женщин это делают. Но она влюбилась в него, и это больше не имеет значения.

– Вы настойчивый маленький защитник, Харри. Вас ничто не выведет из равновесия, не так ли?

Она была смущена и обескуражена всем, что связано с ним. И потому не знала, радоваться ей или огорчаться такому забавному недоразумению.

Верни был занят тем, что боролся с последними угрызениями совести.

– Это заявление было получено у миссис Сэттл обманом. Будь ее воля, оно бы никогда не увидело свет, – проговорил он.

– Значит, вы намерены уничтожить его? Но как вы успокоите Луизу?

– Я не совсем уверен, – уклончиво ответил Верни, – но, кажется, я кое-что придумал.

 

Глава 6

Звуки арфы медленно таяли в воздухе, словно пузырьки, летящие к воде. Джулия сидела у инструмента в классической позе, которая всегда придает женщине отрешенный вид. Одни только ее белые руки двигались вдоль золоченой рамы; красивый профиль и грациозное тело были неподвижны, словно она слушала свою собственную музыку, эти мягкие, меланхоличные ирландские мелодии, которые она удивительно хорошо играла. Это была еще одна сторона очаровательной, блистательной Джулии, у которой и хозяйство было налажено так же хорошо, но именно эту ее сторону сэр Ричард находил особенно привлекательной. Она околдовала его, думал Верни, глядя на старшего брата со смесью тревоги и сочувствия.

Она обманула его один раз, когда вышла за него замуж; остался вопрос: может ли она обмануть его снова? Харриет полагает, что нет. Она думает, что связь Джулии в Бате была единственным случаем ее падения и, должно быть, она пережила настоящий приступ раскаяния, прежде чем решилась выйти замуж за Ричарда. Верни не видел в Джулии ничего такого, что можно было бы хоть частично принять за раскаяние, но он бессознательно восхищался преданностью Харриет, щедростью ее души, ее невинностью, которая не имеет никакого отношения к невежеству: она, без сомнения, ухватывала самую суть, не проявляя при этом брезгливости. Она была честна и этим восхитительно отличалась от интриганок вроде Джулии или Памелы Сатклифф. До него внезапно дошло, что она во многом утратила свою детскость и в последние недели стала куда более здравомыслящей, чем раньше, и, кроме того, очень хорошенькой, если кому-то нравятся высокие девушки. А ему нравились.

Музыка растекалась вокруг прелестным вальсом, и Верни, изучая свою невестку, удивлялся ее самообладанию. Прошло уже четыре дня, как Хенчмана последний раз видели в округе, и все это время она, должно быть, жила в постоянном ужасе, что он выдаст ее секрет Ричарду. Он этого не сделал, и, вероятно, она начала верить, что опасность миновала. Вряд ли ей могло прийти в голову, что он прямиком направится к Луизе.

– Луиза. Она была центром дилеммы. Верни точно знал: если ей позволить когда-нибудь прочесть рассказ миссис Сэттл, ничто на земле не остановит ее, – она отнесет «признание» Ричарду. Он должен избавиться от письменного заявления, уничтожить его, а потом сказать Луизе, что все дело яйца выеденного не стоит, просто бесстыдное мошенничество. И в качестве доказательства вернуть ей бриллиантовые пряжки. Она будет разочарована, но поверит ему. Одержимая своей ненавистью, она считает, что он также полон решимости погубить Джулию и разрушить этот брак.

Но у этого плана была одна слабая сторона. Без бриллиантовых пряжек у него нет никаких возможностей раздобыть такую кучу денег, которую, без сомнения, потребует вымогатель. Его маленький капитал был под опекой, большую часть своего годового дохода он потратил, и никто в округе, похоже, не даст ему взаймы несколько сотен фунтов. Он может посоветоваться с Тео, который никогда не выказывал враждебности к Джулии. Но не исключено, что тот решит: христианский долг повелевает ему рассказать обо всем сэру Ричарду. Со священниками ничего нельзя знать заранее, мрачно раздумывал Верни.

Предположим, он не вернет эти пряжки. Предположим, он продаст их, чтобы заплатить Хенчману, а потом скажет Луизе, что они потерялись. К сожалению, такой вариант пришлось отбросить: это было бы не только бесчестным, но и небезопасным деянием. Луиза, может быть, и не увидит связи между потерянными застежками и исчезнувшим заявлением, но она, скорее всего, решит, что он продал бриллианты, чтобы заплатить карточные долги. Ход мыслей у Луизы всегда одинаков. Она пожалуется Тео и, возможно, даже Ричарду, последует ужасающая семейная сцена, во время которой могут выплыть на свет реальные факты. Нет, трогать эти пряжки нельзя.

В музыкальную комнату вошла торжественная процессия: дворецкий Сметхерст и двое ливрейных лакеев с принадлежностями для чаепития. Был поставлен стол, опущен на место серебряный канделябр, и слуги торжественно удалились. Джулия закончила играть и подошла к столу.

– Это было очаровательно, – сказал Ричард. – Для меня в арфе есть нечто волшебное. Я мог бы слушать ее вечно.

– У меня никогда не было лучших слушателей, чем ты и Верни:

– Нас никогда так хорошо не развлекали. Кстати, я пришел к выводу, что девочки разучивают еще сцены из Шекспира.

– Да, они даже убедили Дика принять участие.

– Что за пьеса на этот раз?

Джулия опустила кувшинчик со сливками.

– Они разучивают несколько отрывков из «Отелло».

– Господи боже! – непроизвольно вырвалось у Верни.

Джулия протянула ему чашку, бросив на него взгляд, одновременно встревоженный и задумчивый.

– «Отелло»! – повторил Ричард. – Что за необыкновенный выбор? Не знаю, о чем думает мисс Пригл.

– Мисс Пригл не виновата, Ричард. Они спросили меня, нельзя ли им выбрать эту пьесу, и я сказала «да». Мне не пришло в голову, что тебе это может не понравиться.

– Моя дорогая Джулия, ты должна была читать «Отелло», даже если никогда не видела эту пьесу на сцене. Она полна сюжетов, которые совершенно не подходят для декламации Китти или Хлои, и замысел в целом слишком мрачен и не понятен для школьниц.

Ричард, когда был встревожен, мог нагнать страху. Он поставил на стол чашку с чаем и сидел нахмурясь, положив руку на подлокотник кресла. Его белые пальцы, лежащие на темной поверхности красного дерева, неожиданно напомнили Верни коричневые пальцы Отелло, обхватившие белую шею Дездемоны.

– Мне очень жаль, что ты расстроился, – помертвев, выдавила Джулия.

– Не могу себе представить, почему они выбрали «Отелло».

– О, это я могу тебе объяснить. Девочки отдали свои сердца трагедии, а Дик просто хотел сыграть комическую роль. Он согласился участвовать в пьесе при одном условии: если ему позволят зачернить лицо.

Одно мгновение Ричард смотрел на нее, а потом разразился хохотом.

– Что за глупость... Моя дорогая девочка, прости меня – я вел себя как медведь. Я понимаю, не имеет никакого значения, что играют эти дети, в любом случае получится фарс от начала и до конца.

Она рассмеялась вместе с мужем, но Верни подумал, что она близка к слезам.

Позже, тем же вечером, он написал два письма, которые на следующий день рано утром должен был отвезти его грум. Первое – Хенчману в «Козел и компас». Второе гласило:

«Моя дорогая Харриет! Поскольку у меня нет возможности купить молчание X., я принял решение запугать его. Я написал ему и предложил встретиться у западных ворот парка (там нет привратника сторожки) завтра, в три часа. Я буду ждать его с четырехместной коляской. Когда он явится, я ошеломлю его и завладею бумагой. После чего я намерен был предложить ему убираться, но, поразмыслив над этим, побоялся, что он побежит прямо к Л. Поэтому я решил связать его и отвезти куда-нибудь подальше, где я освобожу его,но сначала отберу у него деньги. Могу также взять его обувь. Я сомневаюсь, чтобы после этого он осмелился вернуться в Уордли. Это – грубая схема, но лучшее, что я могу придумать. Сообщаю Вам об этом потому, что прекрасно понимаю, какую громадную помощь может оказать мне Ваш совет перед тем, как принять окончательное решение. Когда все будет позади, приду повидаться с Вами. Ваш и т. д.

В. Кейпел.

Р. S. Сожгите это».

 

Глава 7

Харриет прочла записку Верни сидя в кровати, куда принесла ее хихикающая горничная, которая думала, что мистер Верни неровно к ней дышит.

С первого взгляда этот план вызвал у нее некоторое разочарование; Харриет хотелось бы видеть нечто более точное и изящное. Решение Верни ставило на карту все, в нем не было никакой хитрости. Но это могло сработать. Харриет была согласна с Верни: простое уничтожение свидетельства миссис Сэттл не оградит Джулию должным образом. Нужно было любой ценой предотвратить возможность встречи Хенчмана с Луизой.

Последние три строчки письма доставили ей огромное удовольствие. Далекая от того, чтоб «сжечь это», она спрятала письмо в ящик комода, где держала свои носовые платки, и несколько раз в день его перечитывала. На четвертый раз Харриет вдруг осознала, что в рассуждениях Верни имеется слабое место. Куда он намеревается деть кабриолет Хенчмана?

Он сам собирался отправиться на место встречи в четырехместной коляске. Это должен быть приличных размеров экипаж, нельзя же спрятать связанного человека в двуколке. Ясно, он не может взять с собой грума, чтобы присмотреть за лошадьми, и остается только надеяться, что они будут стоять смирно, пока Верни не расправится с вымогателем. Все представление должно занять всего несколько минут. Но здесь есть сложность, которую Верни, очевидно, упустил из виду: что станет с кабриолетом Хенчмана после того, как он похитит его владельца? Если его оставить там же, за западными воротами, это привлечет внимание к исчезновению Хенчмана, а далее, возможно, и к Уордли-Холлу. Гораздо лучше отвезти транспортное средство в деревню: может быть, отпустить лошадей в поле и спрятать кабриолет у кого-нибудь в амбаре. Но чтобы сделать это, ему придется на долгое время оставить свою коляску, да еще с узником, спрятанным под ковром в четырехместном экипаже. Это был бы ужасный риск. Верни нужен сообщник.

Харриет понимала: она – не тот сообщник, какого он хотел бы иметь, но было слишком поздно что-то менять. А у нее была пара рук, способных удержать лошадей, и в любом случае она была единственным человеком, которому Верни мог доверять.

И Харриет заторопилась из дома, на ходу завязывая ленты своей шляпки. Оказавшись за пределами видимости из окон пасторского дома, Харриет пустилась бегом: по дороге, вниз по травянистому холму, затем на другую сторону озера, оставив слева беседку леди Аделы, а потом по длинной дорожке к дальнему концу озера.

Собиралась гроза, тяжесть и давление душного воздуха были нестерпимы, и уже несколько капель упали на землю, небо словно истекало потом. Харриет, тяжело дыша, бежала вперед в своем клетчатом голубом платье, не сводя глаз с каскада, который сверкающими брызгами срывался с высоких готических «скал». Наконец меньше чем в футе над поверхностью озера она увидела темное окно полупогруженного в воду грота. Западные ворота находились не более чем в двадцати ярдах от него. Миновав последнюю купу деревьев, Харриет увидела четырехместную коляску. Верни отвел лошадей прямо к воротам и привязал вожжи к одному из железных поручней. Он стоял на дороге с часами в руках.

– Харриет! Что вы здесь делаете? Что-нибудь случилось? – встревоженно спросил он, быстро подходя к ней.

Харриет качнула головой, слишком запыхавшаяся, чтобы говорить.

– Я подумала... вам понадобится помощь... кабриолет Хенчмана... – удалось ей выговорить наконец.

Когда Верни в конце концов понял, почему она прибежала, он очень рассердился:

– Разумеется, я продумал, как поступить с кабриолетом, я ведь не полный тупица. Я написал, чтобы он поставил лошадей в деревне и пришел сюда пешком.

– Вы не сказали мне об этом...

– Так я скажу кое-что теперь, моя девочка. Если вы будете и дальше вмешиваться в чужие дела, вы кончите как Луиза.

– Мне очень жаль, Верни, – сказала Харриет, сраженная этим пугающим предсказанием.

– Вам лучше вернуться домой, пока не начался дождь... Хотя нет, подождите. – Верни понизил голос. – Кто-то идет по дороге. Я не хочу, чтобы Хенчман вас увидел. Идите в грот, Харри, и оставайтесь там, пока я вас не позову. И ради бога, не пытайтесь ничего больше придумывать.

Харриет послушно удалилась по маленькой лестнице, ведущей в грот. Стоя в передней комнате, выложенной ракушками, она напрягала слух, пытаясь уловить, что происходит. Скрип ворот, осторожный оклик, слова и движения... Одно было понятно: между встретившимися разгорелся спор.

Харриет тихонько спустилась обратно к нижней ступени лестницы. Теперь она довольно отчетливо слышала слова Верни.

– ...я не заплачу ни пенни, пока лично не изучу этот документ.

– Послушайте, сэр, это нерезонно. После всех тех забот и трат, в которые я вынужден был войти, я имею право на определенную компенсацию.

Голос настаивал на своем, становясь то грубым и настойчивым, то елейным и кротким. Укрываясь в тени, Харриет потихоньку пробиралась вверх по откосу, пока не увидела, наконец, вымогателя. Он оказался старше, чем ей помнилось, руки и ноги тонкие, словно конечности паука.

– Ну это мы еще посмотрим, – сказал Верни, неожиданно выхватывая пистолет. – Вы отдадите мне это заявление прямо сейчас или я убью вас!

– Такими разговорчиками меня не запугать! – насмешливо заявил Хенчман. – Эта игрушка не заряжена... вы не осмелитесь... – Он рванулся вперед, и Харриет закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

Хенчман оказался прав: пистолет не был заряжен. Но все равно он оказался полезным. Верни изо всех сил ударил рукояткой по голове вымогателя, и тот пошатнулся и рухнул в траву, где остался лежать без чувств.

Именно в эту минуту Харриет услышала где-то вдали звук голосов.

Она бросилась обратно в грот и прильнула к маленькому оконцу, прорубленному во внешней части скалы. В эту искусственную щель, слегка поднимающуюся над уровнем воды, она видела часть равнины по правую руку от себя, где дорожка, идущая по берегу озера, поворачивала в сторону, чтобы подняться на пологий холм рядом с водопадом. По тропинке шли две леди и два джентльмена, мило болтая, их голоса звучали уверенно, и они смотрели вокруг довольным взглядом хорошо пообедавших людей, которые наслаждаются теперь красотами природы. Невзирая на сытный обед, они двигались достаточно быстро и уже переходили мостки над водопадом, откуда их глазам должен был предстать пейзаж между воротами парка и гротом, который в настоящий момент включал также еще Верни, коляску и лежащего без сознания Хенчмана.

Харриет помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки. Верни стоял на коленях, склонившись над своей жертвой, и обыскивал его карманы, моток прочной веревки лежал рядом с ним на земле.

– Там люди... этот нудный Слингсби и какие-то дамы... Что нам делать?

Верни выпрямился. Он оглянулся на коляску, мысленно измеряя расстояние до нее.

– Я успею его убрать?

– Нет, вас обязательно увидят. Может, нам сказать, что он упал в обморок?

– Он может очнуться в любую минуту. Я спрячу его в гроте, пока эти люди не пройдут дальше.

Верни поднялся на ноги, подхватил моток веревки и бесчувственное тело вымогателя, который выглядел теперь неожиданно хрупким и никак не походил на злодея. Втащив свою ношу в грот, Верни сказал:

– Вы должны выпроводить их отсюда как можно быстрее. Вы – умная девушка, Харри.

И больше ни слова о ее нежелательном вмешательстве. Он был уверен, что она не сваляет дурака.

Харриет заняла свой пост, с душевным подъемом глядя на озеро, хотя ее мысль металась, словно крот, угодивший в капкан. Как удержать гостей от посещения грота? Мистер Слингсби, их непостижимо глупый сосед, всегда приводил сюда людей, дабы они насладились видом прославленных увеселительных садов, и грот был его любимым местечком. Когда компания поднялась на мостки, Харриет услышала его лекцию:

– ...вы будете по-настоящему довольны, моя дорогая Хелен, когда увидите фигуру спящей сирены, которую шестой баронет привез из Флоренции. Существует чрезвычайно романтическая история о том, как он получил эту статую из дворца одного принца или...

– Здесь кто-то есть, – перебила одна из его спутниц. – Девушка в голубом платье.

– Вот как! Одна из мисс Кейпел, осмелюсь сказать. Они еще не выходят в свет, но мисс Китти близка... Нет, это – мисс Харриет Пайпер! – Он заторопился, чтобы поприветствовать ее. – Моя дорогая мисс Пайпер. Как поживаете? Я принял вас за мисс Китти Кейпел... Хелен, счастлив познакомить тебя с мисс Харриет Пайпер, которая живет в Довер-Хаус со своим дедушкой, генералом Сент-Джоном Бойсом... Мои кузены – мистер и миссис Калтер и их подруга мисс Никсон.

Миссис Калтер, леди с большим чувством собственного достоинства, неодобрительно посмотрела на измятое клетчатое платье Харриет, но снизошла до того, чтобы пожать ей руку как внучке генерала. Мистер Слингсби объяснил, что они гуляют вокруг озера – как будто это было и так непонятно – и что они намеревались еще нанести визит леди Кейпел, поэтому отослали экипаж в Уордли-Холл.

– Если мы собираемся осмотреть знаменитый грот, – сказал мистер Калтер, – нам следует поторопиться. Погода может испортиться. – И он двинулся к ступеням.

Харриет пришла в отчаяние.

– Боюсь, сегодня вам не удастся увидеть грот, сэр.

– Не удастся! – повторил он. – Умоляю, скажите почему?

– Во внешней стене образовалась трещина, – проговорила Харриет в приступе неожиданного вдохновения. – Мы боимся пускать туда людей, потому что есть опасность камнепада.

Тут в гроте послышался глухой шум, за которым прозвучало ругательство.

Мисс Никсон коротко вскрикнула, а миссис Калтер воскликнула:

– Там кто-то есть!

– Это мистер Верни Кейпел. Он пришел посмотреть, насколько сильны разрушения. Полагаю, он сейчас выйдет оттуда.

Говоря это, Харриет повысила голос и пододвинулась ближе к входу. По-видимому, Верни услышал ее, потому что тут же подал свою реплику и появился из глубины грота, разгоряченный и несколько взволнованный, что было вполне понятно, и принялся мрачно рассказывать о том, что трещины в гроте необходимо заделать, чтобы не случилось чего-нибудь похуже. Он тайком подмигнул Харриет.

Мистер Слингсби был глубоко разочарован. Его кузины встревожились и начали с непосредственностью выражать свое недовольство.

– Значит, вы понапрасну заставили нас проделать весь этот путь, – заметила миссис Калтер. – Мы просто взмокли, пока сюда добрались. Полагаю, нам следовало остаться в экипаже. А теперь нам придется пройти еще милю под дождем. – И она недвусмысленно посмотрела в сторону коляски.

– Думаю, я вообще не смогу идти, – проговорила мисс Никсон страдальческим голосом. – Мы уже столько прошли, а мои туфли такие тонкие...

Харриет тут же отнесла ее к числу тех женщин, которые пускаются в путь только для того, чтобы у них разболелась голова или устали ноги. Дождь припустил по-настоящему, и теперь уже все откровенно смотрели в сторону коляски.

– Вы должны позволить мне довезти вас до дома, – сказал Верни. У него и вправду не оставалось другого выбора.

Гости приняли это предложение с благодарностью. Места было достаточно для всех, но Харриет отступила назад, не зная, чего от нее хочет Верни.

– Садитесь, Харриет, будьте так добры, – твердо проговорил Верни.

Он не мог оставить ее сторожить Хенчмана, да и на самом деле непонятно, какую пользу это могло бы принести.

Верни повез их по западной дороге. Небо потемнело, словно налилось свинцом, и в этом металлическом свете трава и деревья казались мертвенно-бледными, их зелень стала болезненно-тусклой, как на болотах в тропических джунглях.

Когда верх коляски был опущен, Харриет на мгновение окинула взглядом этот странный мир. Что будет, если мистер Слингсби начнет расспрашивать сэра Ричарда насчет повреждений в гроте, гадала Харриет. А он непременно это сделает.

Верни эффектно подкатил к парадной двери, выяснилось, что ее светлость дома, но сэр Ричард уехал в Саутбери и его ожидают только к ужину. Харриет вздохнула с облегчением, хотя это и означало, что Верни придется остаться с гостями и изображать из себя радушного хозяина.

Следуя за лакеем в дом, Харриет вопросительно взглянула на Верни. Ей хотелось спросить, что будет с Хенчманом, сможет ли он выбраться. Верни скорчил гримасу, которая ей ничего не сказала.

Джулия была в маленькой гостиной (называемой так, чтобы отличать ее от белой гостиной и китайской гостиной) с Китти и Диком, и в этот дождливый день они занимались тем, что разбирали семейную коллекцию римских монет. Харриет увидела Джулию в первый раз с тех пор, как выслушала отвратительное повествование миссис Сэттл о том, что делала Джулия три года назад в Уидкомбе. Радости и горести тайной жизни – эти жестокие спутники страсти и печали – совершенно невозможно было даже мысленно соединить с элегантной леди Кейпел, живущей в надежном укрытии мужнего дома в обществе приемных детей. Что это меняет? Делает ли это ее менее виновной или более бесстыдной? Не замечая испытующего взгляда Харриет, Джулия сказала все, что подобает в подобных случаях, и стойко переносила всю утомительность визита мистера Слингсби.

Беседа была чрезвычайно неинтересной и касалась главным образом грозы, которая обрушилась на долину плотными струями дождя. Каждые несколько секунд небо вспыхивало молниями. Каждая вспышка безжалостно-ослепительного света сопровождалась раскатами грома.

Гости то и дело говорили, что впечатление просто поразительное, и что погода после грозы станет гораздо приятнее, и что фермерам нужен дождь.

– Но навряд ли в таком количестве, – насмешливо заметил Верни.

– После грозы мы, вероятно, почувствуем себя лучше, – промямлила мисс Никсон, – но в настоящее время мое самочувствие далеко от хорошего. Гром чересчур силен для моей конституции. Я знаю, Хелен, ты думаешь, что я – глупенькая.

– Ну, я не думаю, что вы глупенькая, мисс Никсон, – мягко вступила в разговор Джулия, заметив, что миссис Калтер намерена сказать нечто неприятное. – Не пересесть ли вам на другой стул, чтобы вы могли сидеть спиной к окну?

Под прикрытием этих разговоров и перемещений Верни удалось прошептать Харриет:

– Не тревожьтесь. Он надежно связан и не сможет бежать.

И прежде чем она успела ему ответить, всех ослепило белое пламя молнии. Затем последовал раскат грома, и сразу за тем – шум падения чего-то тяжелого.

Все тут же вскочили, и бедняжка мисс Никсон спрятала лицо в занавески, зажав уши руками.

– В нас ударило! – воскликнул Дик. – Как здорово! – И он побежал к двери, ведущей в холл.

– Стой здесь, глупыш! – Верни ухватил племянника за локоть, и они застыли, прислушиваясь к зловещей какофонии звуков, испускаемых разыгравшейся стихией..

– Что это было?

– Думаю, флюгер упал на центральный купол и разбил его. И стекла посыпались вниз, на главную лестницу.

Так и случилось. Когда Верни открыл дверь, они увидели битое стекло, рассыпавшееся по ступеням острыми, словно сосульки, осколками.

– Детская! – воскликнула Джулия. – Бедный Нед, он там, наверху, я должна немедленно пойти к нему! Прошу меня простить, мадам. Моему младшему приемному сыну всего восемь лет...

– Не обращайте на нас внимания, леди Кейпел. Гроза слабеет, и, если можно послать за нашим экипажем, мы отбудем, как только Матильда Никсон придет в себя. – Миссис Калтер натянула перчатки, презрительно посмотрев на свою страдающую подругу, которая уткнулась в свои нюхательные соли.

– Да, да, – присоединился к ней мистер Слингсби. – Мы не должны больше обременять вас, испытывать ваше гостеприимство.

Верни уже выскочил в холл. Он сказал, что им с Джулией лучше подняться в детскую по боковой лестнице. Появился дворецкий, вид у него был, как всегда, торжественный.

– Прошу меня простить, мистер Верни. Как, вы полагаете, сэр Ричард распорядился бы насчет этих картин?

– Каких картин, Сметхерст?

– Тех, что здесь, на стенах вдоль лестницы, сэр. Дождь льет через дыру в куполе, и они сильно отсырели. В частности, Ван Дейк, – сообщил Сметхерст, который полагал, что долг дворецкого – сообщать плохие новости в тоне беспристрастности и мрачного пессимизма.

– О господи, – сказал Верни, поднимая глаза. – Да, вы правы: картины намокли. Их нельзя оставлять здесь. Вы с лакеем возьмите лестницу и начинайте их снимать. Я присоединюсь к вам, как только провожу ее светлость к мастеру Неду. Вам понадобятся полотенца и... Харриет, не поможете ли вы с картинами? Нужно позаботиться о том, чтобы они не пострадали.

– Да, конечно, я займусь этим. – Харриет была рада чем-нибудь помочь.

Предстояло сделать так много, что ни у Харриет, ни у Верни не было времени подумать об узнике в гроте.

 

Глава 8

Сэр Ричард прибыл домой около шести. Он вымок, замерз и чувствовал себя отвратительно. Оглядевшись вокруг, он поинтересовался:

– Что, черт побери, здесь случилось?

– Разве вы не видите сами, мой дорогой друг? Явились кредиторы, требуют уплаты долга, – беспечно отвечал Верни.

В самом деле, фамильный холл Кейпелов выглядел в точности как сцена из «Карточных долгов». Мебель и картины собраны в углу (там, где их не смог бы залить дождь, если польет снова), протекающая крыша, голые стены с кое-где отставшими обоями, неровные пятна более ярких обоев там, откуда сняли картины, – все вместе создавало определенное впечатление: промотанное богатство и вытекающие отсюда последствия.

Ричард слишком устал, чтобы удивляться.

– Прекрати! – огрызнулся он.

– Очень хорошо. Раз никто не хочет оценить мои усилия по спасению собственности, я отведу Харриет обратно в пасторский дом. Вы ведь не возражаете против прогулки, не так ли? Дождь уже кончился.

И Верни предостерегающе сжал ее руку. Харриет знала, что они отправятся вовсе не в пасторский дом. И отвечала, что была бы совершенно счастлива прогуляться.

Ричард, разговаривающий со Сметхерстом, и не сделал попытки их остановить.

Когда они вышли, Харриет сказала:

– Я уверена, что ваш брат не хотел быть несправедливым. Когда он узнает от леди Кейпел и Сметхерста, как много вы сделали, чтобы спасти картины, он будет вам очень благодарен.

– Да, я знаю. Именно поэтому я и решил исчезнуть прежде, чем он во всем разберется. Но наше дело растянулось на целую вечность, и, честно сказать, я не знаю, что теперь делать с Хенчманом: будет странно, если я в такой час возьму экипаж. Я не могу притвориться, что отправился к кому-нибудь на обед, поскольку неподобающе одет, да еще и без грума.

Они торопливо прошли через широкий газон на западной стороне дома. Добравшись до места, где начинался спуск, они ожидали увидеть перед собой озеро – прекрасные и знакомые очертания в форме песочных часов. Но песочные часы исчезли. Ливень изменил очертания долины, смыл кусты и дорожки, затопил стволы деревьев. Беседка леди Аделы стояла в воде – настоящая Венеция, только гондолы не хватает, а «деревенский мостик» являл собой фантастическое зрелище – мост, который ведет в никуда: он был полностью окружен водой.

– Не может быть, чтобы это сделал дождь...

– Я полагаю, опять завалило Лаптонский ручей. Такое, как вы знаете, частенько случается после грозы.

Озеро наполнялось проточной водой, которая падала с каскада и собиралась в противоположном конце, у Лаптонского ручья, неторопливой речушки, которая время от времени засорялась. Поскольку вода прибывала в озеро быстрее, чем уходила, можно было ждать наводнения.

Тревожная мысль пришла им в головы одновременно. Дальний конец озера закрывали деревья.

Они побежали на другое место, откуда открывался лучший обзор, и замерли, глядя вдаль. Воды было гораздо больше, чем обычно попадало в озеро, ее пенистые струи стекали по всем «скалам», которые виднелись над гротом. Сами «скалы» выглядели на редкость уныло, потому что уровень воды поднялся на два фута. Ступени, на которых сегодня днем стояла Харриет, теперь ушли под воду, на их месте образовалась лагуна, а окно-трещина совершенно исчезло под водой. Должно быть, грот до потолка был залит водой.

– О нет... – прошептала Харриет.

Верни стоял молча, с побледневшим лицом. Через минуту Харриет произнесла:

– Может быть, его там нет. Может быть, он убежал.

– Едва ли. Я связал ему колени и лодыжки, чтобы он не мог идти, а потом той же веревкой связал за спиной руки, чтобы он не мог развязать узлы. И заткнул ему рот, чтобы он не мог позвать на помощь. Когда я уходил, он лежал во внутренней комнате. Он утонул. И это – моя вина.

– Нет, это не так, Верни. Вы ведь не знали; как все повернется...

– Я должен был помнить, что при такой погоде вода обычно поднимается. Черт побери, об этом я даже не подумал. Да, он преступник, стервятник, который наживается на несчастьях других, но такой смерти я не пожелал бы и своему злейшему врагу.

– Может быть, он так и не пришел в сознание, – сказала Харриет, впрочем, без особой надежды.

– Он уже приходил в себя, когда я его оставил. Вот почему потребовался кляп.

Значит, Хенчман знал, что он утонет. Лежал там беспомощный, в холодном и темном гроте, слышал, как прибывает вода, видел, как она приближается к нему, чувствовал, как она касается его спины, заливает его грудь, добирается до горла... Боролся с веревками и не мог даже кричать... Харриет стало плохо.

Верни взял ее под руку: то ли для того, чтобы успокоить, то ли для того, чтобы успокоиться самому, Харриет обнаружила, что его рука дрожит так же, как и ее.

– Я никогда раньше не убивал человека, – сказал он, словно извиняясь. – Это просто везение, что я ушел из армии. От меня немного было бы проку на поле битвы.

Они стояли рядом, глядя на широкую полосу воды, внезапно ставшую столь враждебной, и Харриет чувствовала к нему острую жалость. Небо утратило свинцовый оттенок и стало теперь лиловато-серым; установившаяся после бури тишина угнетала сильнее, чем чувство одиночества, отъединенное от всего мира. Харриет хотелось сказать Верни, что никто не обвинит его в смерти Хенчмана, но она решила, что это банальное замечание только вызовет у него раздражение. Уместнее было бы обратить его внимание на то, что в конечном итоге беды Джулии подошли к концу. Хотя даже это могло оказаться неправдой: ничего нельзя предвидеть наперед.

– Вы не сказали мне, что с заявлением миссис Сэттл. Вы забрали его?

– Не успел, – с несчастным видом ответил он. – Только я начал обыскивать его, как появился Слингсби, пришлось тут же тащить Хенчмана в грот. А потом я слишком торопился его связать. Боже, как плохо я сделал свою работу!

– Без сомнения, бумага размокла, разве вы так не думаете?

– Возможно, нам повезло, но рассчитывать на это нельзя. Не могу избавиться от мысли, что Хенчман держал ее в кожаном кошельке или футляре для карточек – ведь она стоила хороших денег, по крайней мере, он так полагал. Я должен попытаться добраться до тела, чтобы убрать веревки и кляп, если, конечно, у меня получится.

– Не представляю, как вам это удастся.

– Нужно попасть в грот, как только вода достаточно спадет и раньше, чем туда попадет кто-нибудь еще. И лучше всего – ночью, чтобы быть уверенным, что меня никто не увидит. Не сегодняшней ночью – вода стоит еще слишком высоко, – но, может быть, завтра, где-нибудь около полуночи. Во всяком случае, я должен попытаться.

Харриет была в ужасе и так об этом и сказала. В полночь одному войти в скользкую темную пещеру, вода доходит ему до плеч, и он пытается перетащить тело... Эти мысли заставили ее содрогнуться.

– Это слишком опасно, – запротестовала Харриет. – Вы сами можете упасть и утонуть. И, кроме того, вы же не будете видеть, что делаете.

– Я должен попытаться, Харри. Разве вы не понимаете? Дело уже не в том, чтобы защитить счастье Ричарда. Все гораздо серьезнее. Когда тело Хенчмана обнаружат, начнется расследование, и все бумаги, которые при нем найдут, будут преданы огласке. Если заявление миссис Сэттл все еще можно прочитать, его прочтут на открытом суде, и весь мир его услышит.

 

Глава 9

На следующий день после грозы Кейпелы были приглашены отобедать в Уордли-Холле. Поскольку между невестками не было настоящей дружбы, эти приглашения в дома друг к другу исполнялись исключительно тщательно и всегда бывали приняты.

Харриет, разумеется, тоже была приглашена. Три месяца назад перспектива провести несколько часов в обществе Верни заставила бы ее трепетать от восторга. На прошлой неделе это вызвало бы замешательство. Однако в этот серый августовский вечер она причесала свои короткие волосы и повязала голубой кушак совершенно машинально, думая лишь о том, удастся ли ей остаться с Верни наедине, чтобы обговорить детали опасной полуночной экспедиции в грот.

Разбитое стекло купола заделали на время досками и дерюгой, поэтому холл выглядел необычно темным и угрюмым. Луиза посмотрела на сложенные в углу картины и прикусила язык; Харриет решила: наверное, она в душе обвиняет Джулию в том, что натворила гроза.

Единственным в красной приемной был Верни, стоящий перед пустым камином. Он как будто постарел, под глазами залегли темные круги – свидетельство бессонной ночи.

– А, Верни, – начала Луиза, – рада тебя видеть, у меня есть к тебе пара вопросов.

Харриет представляла себе, что это могут быть за вопросы, и потому немедленно спросила пастора о предметах церковной утвари в стеклянной горке, стоящей у окна. Сквозь его обстоятельные ответы она слышала, как Верни говорит:

– Я не могу связаться с... с человеком, которым вы интересуетесь. Я старался изо всех сил, но безуспешно.

– Очень досадно.

Пастор оторвался от горки и спросил жену:

– Ты просишь Верни помочь тебе в одном из твоих добрых дел, моя дорогая?

– Да, можно смело назвать это дело очень добрым, – отозвалась Луиза с полной уверенностью.

Харриет недоумевала: откуда такая нетерпимость, такое безразличие к счастью людей, которых она, как предполагалось, должна была любить? Что за одержимость, заставляющая терять всякое чувство меры?

Вошла Джулия, грациозно и неискренне извинившись за то, что не смогла встретить гостей. На ней было шелковое платье цвета пшеницы, темные волосы разделены посредине пробором, как у мадонны на картине. Вид у нее был довольно усталый, и все-таки она выглядела блистательно. Луиза считалась хорошенькой женщиной, но на фоне романтической красоты Джулии ее здоровое розово-белое личико, фарфоровые голубые глазки и креповое платье светло-вишневого цвета смотрелись весьма обыденно.

– О, я смотрю, – вы оправили топазовую брошь бедной Кэтрин! – воскликнула она.

– Да, разве она не стала лучше? – спросила Джулия, игнорируя критическую нотку в голосе гостьи.

Семья, наконец, собралась, и все двинулись в столовую. Харриет обнаружила, что ее посадили рядом с сэром Ричардом, напротив Луизы.

Сэр Ричард тут же стал благодарить ее за помощь в спасении картин.

– Они все так тщательно высушены, краски нисколько не пострадали. Я чрезвычайно вам благодарен.

– О, не за что, – отвечала она, хотя и была польщена его словами. – Ваши картины спасли быстрота действий и благоразумие Верни, сэр.

– Какая удача, что Верни оказался на месте, – заметила Луиза. – Полагаю, Джулия совершенно не представляла, что следует сделать. Да и откуда бы ей это знать? Она ведь не привыкла жить в богатых домах вроде Уордли.

– Джулия все свое внимание обратила на детскую, – заметил сэр Ричард. – Она успокаивала ребенка и суеверную старую женщину. Няня совершенно вышла из себя, она кричала и рыдала, что произвело очень сильное впечатление на Неда. Он так перенервничал, что Джулия решила оставить его сегодня в постели и весь день ему читала.

Ричард с обожанием посмотрел на жену, которая сидела рядом с его братом на дальнем конце стола. Он в высшей степени ценил неустанную заботу Джулии о Неде, чье здоровье всегда вызывало много тревог. Все, что делала Джулия, было превосходно. Луиза открыла было рот, но больше ничего не сказала.

«Она и я, – думала Харриет. – Верни и Джулия. Каждый из нас имеет секрет, вернее, разные части одного и того же секрета. И как мы можем спокойно сидеть здесь и обедать, как будто все в порядке?»

Фрикасе из желудочков и блюдо пирожков с курицей сменились седлом барашка и тушеными голубями. Сметхерст и его помощники ставили блюда точно напротив обедавших, а дети бесконечно обсуждали грозу.

Гроза произвела множество разрушений: всюду валялись поваленные деревья, берега осели, а сады были залиты водой. Дик находил все это просто великолепным.

– Ты бы так не думал, – заметил его отец, – если бы потерял единственную яблоньку и все овощи на зиму, а может быть, еще и нескольких молодых кур, которые несли бы тебе яйца круглый год.

– Но ведь ты возместишь жителям деревни все, что они потеряли, – возразила Хлоя. – Ты всегда так делаешь.

– Дело не только в этом. Могла бы ты спокойно смотреть, как все плоды, над которыми ты трудилась целое лето, пропали, и тебе придется жить чьей-то милостью? Не думаешь ли ты, что для любого человека очень страшно потерять свою независимость?

Дик и Хлоя явно не понимали, о чем он говорит. Посмотрев в их пустые лица, сэр Ричард заметно опечалился, и Харриет вдруг припомнила, как Верни сказал ей как-то: «У Ричарда настолько возвышенные взгляды на человеческую судьбу, что он не может допустить мысли о человеческих слабостях».

– Если ты готова, Луиза, оставим мужчин с их вином, – сказала Джулия.

Это был сигнал для мисс Пригл, и дети удалились наверх. Когда они ушли, Джулия повела Луизу и Харриет в музыкальную комнату, где она обычно сидела по вечерам. Белая гостиная с двумя каминами и сверкающим канделябром имела чересчур строгий вид.

Арфа Джулии отбрасывала на стену длинные тени. Пианино было открыто, свечи зажжены.

– Харриет, – сказала Луиза, – осмелюсь предположить, что леди Кейпел хотела бы послушать сонату Гайдна, которую ты разучивала.

– Да, в самом деле, – сразу откликнулись Джулия. – Это было бы восхитительно.

Харриет уселась за пианино. Она была совершенно уверена, что Джулия не хочет слушать, как она сражается с музыкальным произведением, слишком трудным для нее, но это лучше, чем разговаривать с ними в ее теперешнем состоянии. Харриет быстро поняла, что ни одна леди не обращает на нее внимания, так что она спокойно бренчала себе потихоньку, невольно прислушиваясь к их ядовитой беседе.

– ...Для вас, должно быть, это очень грустно быть похороненной здесь, в глубине страны, – говорила Луиза.

– Вовсе нет. Жизнь, которую мы ведем в Уордли, полностью меня устраивает.

– Рада слышать это. А то у меня была мысль, что вы, возможно, чувствовали себя счастливее в... ну, скажем... в Бате.

Наступила короткая пауза, и Харриет подумала: Джулия, словно игрок в шахматы, рассчитывает свой следующий ход. Когда она заговорила, в ее голосе послышалась легкая насмешка.

– Похоже, у вас составилось весьма странное представление о моем характере, Луиза. Я терпеть не могу оставаться в городе на лето.

– Но ведь по соседству с Батом есть прелестные местечки, например деревенька Уидкомб. Полагаю, вы когда-то жили в Уидкомб-Крисчент?

– Я... не знаю, кто мог вам это сказать. – Джулия все еще пыталась говорить небрежным, легким тоном, но это у нее плохо получалось. Кровь отлила от ее лица, кожа стала мертвенно-бледной.

Краешком глаза Харриет увидела, как открылась дверь и в музыкальную комнату вошел Верни. Он подошел к пианино.

– Я исчезну, как только смогу. Тео принялся рассуждать о десятине.

Харриет сделала легкое движение рукой в сторону двух женщин, сидящих рядышком у окна. Верни понял намек и тоже стал прислушиваться.

– У вас ведь там было много знакомых, разве не так?

– В Бате? С чего бы это?

– У меня сложилось впечатление, что этот ваш протеже, учитель рисования... как там его зовут? Винсент? Разве он не из Бата?

Харриет испугалась. Не потому, что Луиза упомянула художника – без сомнения, она готова подозревать всякого, кто жил в Бате, – но все это были только ее догадки; она ведь не слышала, как миссис Сэттл описывала любовника Джулии. Но Харриет слышала и начала делать стремительные выводы. Высокий, темный, за тридцать, одет просто, может быть, нуждается в деньгах...

– Может ли это быть? – прошептал Верни. Его мысли двигались в том же направлении, хотя он не встречался с Джоном Винсентом.

– Такое возможно, – неохотно признала Харриет.

Неужели поэтому Джулия уехала сюда, в деревню? Чтобы воссоединиться со своим любовником?

Тогда она, без сомнения, не теряла времени даром, введя Джона Винсента в дом своего мужа.

Харриет пала духом. Она так старалась защитить Джулию, во многом благодаря ей Хенчман оказался узником в гроте. Когда его тело обнаружат, Верни окажется в опасности, его могут обвинить в непредумышленном убийстве, если не в убийстве намеренном. И после всего этого узнать, что Джулия все это время была любовницей Джона Винсента!

Вид самой Джулии совершенно не разубедил Харриет. Хозяйка дома, явно парализованная этими словами, сидела очень прямо, застыв на софе с бессмысленной улыбкой, словно приклеившейся к ее губам.

– Это было ошибкой – привозить сюда вашего друга-художника, – говорила между тем Луиза. – Кроме того, это непозволительная дерзость. Уордли-Холл – это не Уидкомб-Крисчент.

– Может быть, вы потрудитесь объяснить последнее замечание? – произнес голос у дверей.

Ричард вошел в комнату очень тихо и стоял – мрачно-зловещая фигура, – холодно созерцая их. Харриет почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок.

– Тут нечего объяснять, – проговорила Джулия. – Луиза недовольна моим выбором учителя рисования для Хлои, вот и все. Но это не должно тебя заботить, Ричард. Какая разница, что она хотела сказать? Возможно, она повторяет какие-то глупые слухи, а может быть, сама пришла к неверному выводу.

Ее голос заметно дрожал.

– Нет, это меня заботит. – Ричард подошел к окну. – Луиза нападает на тебя в самых расплывчатых выражениях с тех самых пор, как мы поженились. Если она сейчас готова выступить с четким обвинением, пусть выдвинет его. Мы не можем позволить себе пропустить такое мимо ушей.

– Ричард... пожалуйста, – прошептала Джулия с ноткой настоящей боли. Она вся дрожала.

Харриет взглянула на Ричарда, в нем была какая-то опасная притягательность. Ослепленный любовью к жене, он совершенно не понимал, чего она боится. «Такие возвышенные взгляды на человеческую судьбу, что он не может допустить мысли о человеческих слабостях...» – вспоминалось Харриет. В этом и заключалась беда.

Тео вошел в комнату следом за своим братом. Он сделал все, что мог, выступая в роли миротворца.

– Не будем делать из мухи слона. Луиза говорила без всякого знания реальных фактов...

– Ничего подобного! – Луиза подпрыгнула на месте, переполненная нервной энергией и пылающая гневом. Ее лицо и шея покраснели; теперь светло-розовый цвет ее платья еще больше не шел ей. – Я не боюсь говорить правду. Я могу рассказать вам кое-какие факты, которые никто из вас не позаботился выяснить: о том, какую жизнь вела Джулия, прежде чем вышла замуж за вас, сэр Ричард. Я могу процитировать дословно...

– Это все ложь! – ляпнул Верни. – У тебя нет никаких доказательств.

– Я не нуждаюсь в доказательствах, – огрызнулась Луиза. – Она виновна, в этом нет сомнения. Только посмотрите на нее.

Джулия тихо рыдала, ее лицо было трагически бледным.

Ричард положил руку ей на плечо.

– О, моя любовь, не надо. Мне так жаль.

– Неужто вы сошли с ума? – с издевкой прокричала Луиза. – Разве вы не видите, что за глупца она из вас делает? И долго еще вы намерены оставаться слепцом, защищая ее?

– Никто ее не защищает. – Ричард повернулся, его голос внезапно осип. – Это Джулия героически пытается защитить меня.

Наступило молчание. Первой очнулась Луиза.

– Вас? Я не понимаю!.. – завизжала она. Ричард сделал шаг вперед, как бы закрыв собой Джулию, которая фактически пряталась у него за спиной, пока ее муж говорил.

– Я не знаю, какую историю вам удалось вытащить из мусора, Луиза. Похоже, вы узнали, что Джулия когда-то провела несколько месяцев в доме в Уидкомб-Крисчент, где ее частенько навещал мужчина, которого она называла своим кузеном, хотя хозяйке дома было совершенно ясно, что он им не был. Так вот, тем сомнительным кузеном был я, и, если бы Хенчман продержал свою сообщницу у ворот немногим дольше, она, без сомнения, узнала бы меня.

Все застыли, словно восковые фигуры: Луиза с открытым ртом и недоверием во взгляде, пастор, полный недоумения и тревоги и совершенно потрясенный заявлением брата. В комнате стояла мертвая тишина, никто не двигался, только пламя в одном канделябре дрожало под дуновением легкого сквозняка от окна. Харриет видела все как во сне, с резкой четкостью предутреннего сновидения.

– Я в это не верю, – проговорила Луиза. – Вы нарочно придумали эту сказочку, чтобы защитить ее репутацию... – Слова упали в пустоту, даже сама Луиза поняла, что сморозила глупость.

– Но ведь это случилось три года назад? А ты впервые встретил Джулию в апреле, – в смятении проговорил Верни.

Ричард бросил на него быстрый взгляд:

– Я знаком с Джулией с лета 1808 года. Когда она прибыла в Белл-коттедж этой весной, мы сговорились встретиться так, будто никогда не были знакомы. Мы сделали это намеренно, чтобы обмануть вас.

– Вы не должны винить в этом Ричарда. – Джулия поднялась и встала рядом с мужем, взяв его за руку. Она больше не плакала и вполне владела собой, только голос её стал хриплым. – Все, что он делал, даже вещи, не совсем достойные, он делал ради меня. Чтобы я смогла выйти за него замуж, не став объектом догадок и слухов.

– И также ради детей, – добавил Ричард. – Я хотел, чтобы они любили и ценили свою приемную мать, как она того заслуживает, чтобы их не сбивало с толку предубеждение, пока они еще слишком юны, чтобы все понять.

– Лето 1808 года... – безжизненно повторила Луиза. – Кэтрин еще была жива. – Она повернулась к мужу: – Это твоя обязанность – обличать грехи, разве не так? Что ты намерен сказать этой парочке законных прелюбодеев?

– Луиза, они женаты...

– Я и говорю – законных! Они одурачили тебя. Если бы ты знал правду...

– Я знал, – прервал ее пастор. – Ричард рассказал мне все перед обрядом венчания.

Для Луизы это был последний шанс.

– Ты хочешь сказать, что потворствовал их греху? – Она почти кричала на мужа. – Позволил им пожениться...

– Моя дорогая Луиза, у него не было выбора! – воскликнул Верни. – Он обязан венчать прихожан своего прихода, если они просят об этом. И чем больше таких прихожан, тем больше он должен быть доволен.

Последние слова изящной морали услышала только Харриет, потому что Луиза все еще продолжала бушевать:

– Ты заставил меня пойти на их свадьбу, сидеть в церкви и смотреть, как он приносит свои богохульные клятвы этой шлюхе...

– Это уже слишком! – резко проговорил Ричард. – Мне жаль, Тео, но тебе придется остановить ее.

Тео, по правде сказать, был совершенно не способен остановить Луизу, которая теперь громко рыдала и хриплым монотонным голосом повторяла бессвязно:

– Я думала, такой хороший... Я только хотела служить вам... я никогда не просила... чистая и бескорыстная любовь... тогда как вы все время... и подло, с грязной конспирацией... О, это слишком ужасно...

Ее родственники были совершенно ошеломлены этим взрывом эмоций. Одна только Харриет уловила момент, когда Луиза прекратила обвинять своего мужа и перешла на своего зятя.

Она встала из-за пианино и подошла к Луизе:

– Ну же, миссис Кейпел! Вы не должны себя так вести. Завтра вы будете себя очень неловко чувствовать, когда вспомните все, что говорили.

И когда Харриет услышала себя – как она говорит ясным голосом опытной гувернантки, – она подумала, что сейчас ее остановят, скажут, чтобы не вмешивалась, но, взяв Луизу за локоть, она с удивлением и облегчением поняла, что та не сопротивляется. Луиза позволила увлечь себя к двери в дальнем конце музыкальной комнаты, которая вела в маленькую гостиную.

Как сквозь туман, Харриет увидела остальных Кейпелов: трое мужчин, встревоженных выходкой Луизы, и Джулия, уже пришедшая в себя, но слишком оглушенная собственными эмоциями и потому сидевшая в полной прострации. Верни владел собой лучше других – он открыл перед Харриет дверь.

В маленькой гостиной хранилась коллекция монет. Луиза рухнула на тот самый стул, на котором мисс Никсон укрывалась от грозы. Неужели это было только вчера? Казалось, что прошел целый век. Буря в голове Луизы начала стихать; она сидела, вытирая платком слезы, и повторяла между вздохами:

– Как вы могли сделать это? Как вы могли?

Харриет, глядя на нее, удивлялась: почему ей никогда не приходило в голову, что Луиза тайно влюблена в сэра Ричарда? Этим объяснялось многое в ее поведении. Но и это открытие не могло сравниться с тем удивлением, которое вызвало в ней известие о том, что три года назад у сэра Ричарда была тайная любовница.

Верни вошел в комнату, полный волнения и заботы.

– Вам что-нибудь нужно, Харри? Я могу чем-нибудь помочь?

– Просто постарайтесь держать своего брата подальше отсюда, если сумеете. Обоих братьев.

 

Глава 10

Получасом позже Тео, Луиза и Харриет ехали обратно в пасторский дом, вслед им, стоя у парадной двери, смотрел Верни, ему пришлось одному провожать гостей, поскольку Ричард и Джулия исчезли.

Луиза несколько успокоилась, хотя сердце ее все еще тяжело стучало, а лицо распухло и было покрыто пятнами. Ее спутники поддерживали и ободряли ее. На Верни произвело большое впечатление то, как Харриет вышла из положения: она действовала твердо и разумно и была единственным человеком, который не потерял голову. Ему хотелось бы перемолвиться с ней парой слов, но он спешил вывести Луизу из дома, опасаясь, что она устроит сцену в присутствии слуг.

Довольно растерянный, Верни стоял в холле, когда увидел, что по главной лестнице спускается Ричард.

Ричард перехватил его взгляд и остановился.

– Они уехали?

– Да.

– Я хочу поговорить с тобой, если ты не возражаешь.

– Очень хорошо.

Они пошли в библиотеку. Оба чувствовали себя неловко и потому не смотрели друг на друга. Ричард созерцал элегантные переплеты из телячьей кожи, гладкие обложки, мягко поблескивающие золотом в свете лампы, Верни, не зная, что сказать, рассматривал бюст Сократа.

– Это ты затащил Хенчмана в грот? – спросил наконец Ричард.

– Мой бог, Хенчман! Тело все-таки нашли?

– Успокойся. Никакого тела нет. Я выпустил его вчера вечером, как раз когда вода начала подниматься.

– Ты? Но ради всего святого... неужели ты там был?

– Я следовал за ним. Но мне хотелось бы знать, Верни, как ты там оказался? Этот мелкий грызун не знал, с кем имеет дело, но он решил, что ты покушался на его жизнь, и утверждает, что ты – посланник Луизы.

– Уверен, что ты легко ему поверил. Полагаю, ты подумал, что я объединился с нею, чтобы погубить твою жену...

– Я никогда ничего подобного не думал.

– В самом деле? – с сомнением спросил Верни. – Я знаю, ты не простил меня за то, что я пытался предостеречь тебя от женитьбы. Конечно, если бы я знал правду об этом деле, то держал бы рот на замке. Меня очень огорчало твое недовольство мной с тех пор, как я вернулся домой...

– Какая глупость! – перебил его Ричард. – Уверяю тебя, у меня не было ни малейшего чувства недовольства, не было никогда, с той самой минуты, как я понял твой характер, в особенности учитывая то, в какое заблуждение я сам тебя ввел. Конечно, была определенная холодность, когда ты вернулся, – я неловко чувствовал себя в твоем обществе, но это целиком и полностью вина моей собственной нечистой совести. Я знаю, что обращался с тобой отвратительно, хотя до сих пор не мог тебе этого сказать.

– О, – произнес сильно озадаченный Верни. Он догадывался, что на совести Ричарда, должно быть, лежит еще кое-что, из-за чего он чувствует себя не очень хорошо.

– Может быть, теперь я смогу тебе объяснить, почему я так ужасно разозлился. Из-за того, что ты сравнил Джулию с Памелой Сатклифф.

– Ну, это меня не удивляет. С моей стороны это было очень бестактно, прошу меня простить. Между ними нет ни малейшего сходства.

– Оно есть, хотя в то время ты этого не мог знать. Памела была твоей любовницей, а Джулия – моей. Напоминания об этом я не мог вынести. – Ричард начал беспокойно ходить по библиотеке. – Я сходил с ума из-за того, что доставил ей столько горя. Когда я соблазнил ее, она была совершенно невинной девушкой. Да и теперь она кажется мне все еще невинной. Хотя ты, очевидно, уловил в ее характере нечто, что навело тебя на подозрения и пренебрежение...

– Но, мой дорогой Ричард, ты слишком глубоко вдаешься в метафизический смысл вопроса, понять который мне не дано! Я просто думал, что Джулия играет роль, и я был прав. Только я не понял, какую роль она играла. Я полагал, что она по-настоящему не любит тебя и просто притворяется, тогда как на самом деле она любила тебя так сильно, что полагала себя обязанной скрывать свои истинные чувства. Я насторожился из-за того, что ощутил в ней что-то искусственное.

– Я никогда об этом не думал! – воскликнул сэр Ричард. Он стоял, совсем потерявшись, в облаке тревожных мыслей, терзаемый раскаянием, пока его не вернул на землю Сметхерст, который вошел с весьма торжественным видом.

– Можете ли вы сказать мне, сэр, – поинтересовался дворецкий, – где ее светлость хотели бы, чтобы я сервировал чай?

Чайная церемония была, конечно, кульминацией вечера во всяком приличном доме, в особенности когда в нем были гости. Никто из тех, кто приходил обедать, не покидал дом до чаепития – это было бы неслыханно. Однако Кейпелы так и поступали, и бедный Сметхерст, который пытался найти оставшихся членов семьи в бесконечном ряду пустых комнат для приемов, не знал, что и подумать.

Его хозяин еще больше запутал дело, сказав небрежно:

– Мы не хотим сегодня никакого чая, Сметхерст. Можешь принести бутылку бренди.

– Очень хорошо, сэр, – неодобрительно отозвался тот.

Ричард настолько пришел в себя, что подмигнул Верни, и, как только старик закрыл за собой дверь, оба, словно школьники, разразились сдавленным смехом, что сразу разрядило обстановку.

Несколько минут спустя, прихлебывая свой бренди, Верни уже был в состоянии спросить:

– Где ты впервые встретил Джулию?

– Я нашел ее стоящей на Батской дороге 2 июня 1808 года, и выглядела она как замученный ангел. Что, это еще ужаснее, чем ты предполагал? Нет, нет, все совершенно прилично, потому что с нею был отец, и он был очень болен – он умер месяц спустя.

– Он был священником, не так ли?

– Совершенно верно, хотя прихода у него никогда не было. Он имел личные средства и всю свою жизнь занимался историей. Он опубликовал пару книг и был членом нескольких ученых обществ. Они жили под Скарборо, полагаю, что очень хорошо. Мистер Джонсон был ученым, но не отшельником, и они любили развлечения. Джулия была его единственным ребенком. Ее мать умерла, когда Джулии минуло семнадцать, и с тех пор она стала в доме отца хозяйкой и домоправительницей. Они прожили таким образом примерно пять лет, когда мистера Джонсона хватил апоплексический удар. Физические признаки болезни быстро прошли, но через некоторое время Джулия осознала, что ум ее, отца повредился самым несчастным образом: он стал совершенно ненадежен в отношении денег. Он пустился в дикие спекуляции, покупал собственность, влезал в долги... Джулия пыталась сдерживать его, но он не хотел ничего слышать. Он стал очень вспыльчив и перессорился со всеми своими старыми друзьями, которые старались его образумить, и сошелся с людьми, которые бессовестно эксплуатировали его глупость. В конце концов дело приняло такой оборота, что Джулию предупредили, чтобы она забрала из дома все ценное, потому что вот-вот должны нагрянуть кредиторы. Она продала драгоценности своей матери, наняла почтовую карету и приехала вместе с отцом в Бат.

– Почему именно в Бат?

– Это обычная история: она слышала о каком-то чудо-докторе, который живет в Бате и занимается лечением таких больных, как ее отец. Она проделала утомительное путешествие со стариком. Он вел себя очень странно, хотя совсем не выглядел больным, поэтому у них то и дело возникали трудности. Когда я попался им на пути, в трех милях от Бата, он осыпал бранью почтовых мальчишек, обвиняя их в том, что они пытались украсть его чемодан, и даже отколошматил одного из них палкой. Должен признать, – сказал Ричард, потянувшись к графину, – во всем этом было что-то комичное, если бы не выражение отчаяния в глазах Джулии... Итак, я предложил свою помощь и преуспел в умиротворении почтовых мальчишек. Выяснив, где они собираются остановиться, я поехал с ними в дом на Беафор-сквер, куда Джулия написала заранее с намерением его снять. И хорошо поступил, потому что мистер Джонсон немедленно оскорбил домовладелицу, и, если бы я не оказал небольшое давление – я самым вульгарным образом пустил в ход свой цветистый титул, – сомневаюсь, чтобы хозяйка их приняла. Я чувствовал себя настолько озабоченным их делами, что вернулся через неделю узнать, как они устроились. Старик был теперь сильно болен, у него случился еще один приступ, и Джулия нянчилась с ним днем и ночью без отдыха. Я посоветовал ей нанять женщину в помощь, но она разразилась слезами и сказала, что не может себе этого позволить. Именно тогда она и рассказала мне всю их историю. Она была очень предана своему отцу, который был человеком огромных способностей и высокого положения в обществе. Боль, вызванная ужасными переменами, которые в нем произошли, была почти невыносима. Я предположил, что мы оба мучаемся сходными муками, потому что я тоже... – Ричард неожиданно замолчал, и Верни закончил предложение за него:

– Ты тоже имел на руках тяжелого больного. Я никогда не слышал, чтобы ты обронил хоть слово о своем положении, хотя все мы знаем, что последние несколько лет ты вел ужасную жизнь.

– Моя бедная маленькая Кэт, – мягко сказал Ричард. – Она не была создана для того, чтобы выносить тяготы бедствий. У некоторых людей нет на это сил.

Верни вспомнил Кэтрин, тонкую и болезненную, ее привлекательность покинула ее, и она лежала на софе, непрерывно жалуясь: никто не знает, каким мучениям она подвергается, ее жуткие головные боли, ее нервические сердцебиения, никто никогда не подойдет к ней, они все такие эгоисты, и Ричард – самый большой из всех. Что бы он ни делал для нее, она никогда не бывала довольна. Ричард принимал все это с самым примерным терпением, сидел часами рядом с ней, с юмором относился к ее ворчливым требованиям, читал ей, пытался пробудить в ней интерес к чему-либо, кроме ее собственного здоровья. Он был, должно быть, совершенством среди мужей. И какое имеет значение, что в это же самое время он ездил в Бат навещать Джулию?

– По милости Божьей после второго приступа Генри Джонсон прожил недолго, – продолжал Ричард. – Затем встал вопрос: что будет с Джулией? У нее осталось немного денег, и она боялась, что все оставшееся, чем они владели, достанется кредиторам. Однако, как я понял, сам дом являлся частью приданого ее матери и должен был отойти Джулии. Она не хотела иметь дела со стряпчим своего отца, который был одним из его самых алчных кредиторов, поэтому я убедил ее попросить Ковердейла заняться юридической стороной дела. Я знал, что он должным образом проследит за тем, чтобы Джулия получила все, что ей причитается.

Я также убедил ее оставаться в Бате, только не на Беафор-сквер, где в середине лета очень шумно и нечем дышать, – я нашел ей приятный домик в Уидкомбе, где она могла бы отдохнуть и прийти в себя. Она была очень одинока, и у меня вошло в привычку довольно часто навещать ее. Я как раз был избран в комитет Бата и в Западное общество и занимался делами землевладельцев и фермеров в Уилтшире и Сомерсете, так что мог часто наезжать в Бат. Конечно, я не должен был встречаться с нею. Я вел себя греховно и безответственно.

– Я так не думаю, – возразил Верни. – Ты пытался помочь ей. Ты же не знал, как все это обернется.

– Не знал? Может быть, и нет. Но с того дня, как она переехала в Уидкомб-Крисчент, я стал очень осмотрительным. Я сказал Джулии, что нам лучше притвориться кузенами, и всегда приходил в тот дом пешком – чтобы никто не узнал герб на моей коляске.

– Ну что ж, это было резонно, ты же не хотел, чтобы пошли пересуды. Миссис Сэттл приняла все за чистую монету. Она полагала, что у тебя очень туго с деньгами.

– О, ты виделся со старушкой Сэттл, не так ли? Что еще она сказала?

Одна вещь, которую она сказала, вспыхнула в памяти Верни с шокирующей ясностью. Торопливо изгнав из головы языческие образы, он принялся вспоминать более подходящее к случаю.

– Она сказала, что ты – джентльмен и можешь вскружить голову любой девушке, несмотря на свою бедность. Боюсь, твой портной не произвел на нее большого впечатления.

Ричард мог явиться в Уидкомб-Крисчент пешком, но он, разумеется, не мог специально переодеваться, и было интересно узнать, какой эффект производили его франтовские куртка и панталоны, их строгость и изысканная простота линий, и полное отсутствие щегольства и модных жилетов.

– Я никогда не был одним из этих денди с Милсом-стрит. – В глазах Ричарда промелькнула веселая искорка, и Верни оставалось только гадать, о чем это он вспомнил. – Мы были очень счастливы, – сказал сэр Ричард. – Поначалу. Сильную и долгую страсть порою можно сравнить с чем-то вроде безумия, но это – неудачная аналогия. Ты живешь в мире, которым правит прекрасное и упорядоченное здравомыслие, оно словно музыка сфер. Но когда ты пытаешься примирить это здравомыслие с внешним миром, тогда-то ты и становишься безумцем. Джулия в глубине души очень добра и серьезна, ее преследовала мысль, как дурно мы поступаем с Кэтрин, и мне нечего было возразить – впрочем, не стоит говорить об этом, словом, мы решили расстаться.

– Миссис Сэттл думала, что вы ссорились из-за денег.

– Так оно и было. Я хотел кое-что купить для нее, но она мне не разрешала. К счастью, Ковердейл успешно разобрался с делами старого Джонсона. Джулия решила уехать и поселиться вместе со своей подругой миссис Уильямс, у которой был свой дом в Чешире. Возвращаться в Сарборо она не хотела.

Мы простились. Это было в феврале, два года назад, мы знали друг друга восемь месяцев и шесть из них были любовниками. Я вернулся сюда и посмотрел в глаза своим бедам. Мне хотелось уйти из дома одному, с собакой и устроить себе «несчастный случай». Но дети нуждались во мне, во мне по-своему нуждалась и бедняжка Кэтрин, поэтому я просто время от времени стал упражняться в стрельбе. Я пообещал Джулии не писать ей и не рассчитывал увидеть ее снова.

И никто из нас не рассчитывал, думал Верни, изумляясь силе духа своего брата. Он выполнял свои обязательства так хорошо, что никто не мог усомниться в искренности его горя десять месяцев спустя, когда Кэтрин умерла от сыпного тифа, которым она заразилась от одной из горничных. Болезнь оказалась фатальной для ее хрупкой конституции. И, конечно же, его горе было искренним: когда-то брат был счастлив с Кэтрин, и он был страстной натурой, способной горячо любить и искренне сочувствовать, даже если...

– Полагаю, смерть Кэтрин все изменила?

– Я нарушил свое обещание и написал Джулии через неделю после похорон. Я просил ее выйти за меня замуж, как только окончится траур. Поначалу она отказалась: у нее была уйма смехотворных соображений насчет того, почему она не должна выходить за меня, мне потребовался целый год, чтобы избавить ее от них. Когда она, наконец, согласилась, у нас все еще оставалась одна проблема: нужно было решить, когда и как мы встретимся и полюбим друг друга.

– Не понимаю, в чем тут проблема.

– Не понимаешь? Вспомни, что наша прошлая связь была смертельно опасным секретом, что мы жили в разных частях королевства и что у нас не было ни одного общего знакомого! Полагаю, мы могли бы организовать «случайную» встречу где-нибудь на балу или на водах. Но это было не то. Ты должен понимать: одной из главных моих целей было, чтобы Джулию приняли Китти и Хлоя. Если бы они оказались неспособны полюбить или хотя бы уважать мою вторую жену, я думаю, это оказало бы серьезное негативное влияние на характер каждой, хотя и по-разному.

Верни хранил молчания, размышляя над тем, как человек их положения в обществе вообще может встретить свою будущую жену. Очень часто будущие пары знакомы всю свою жизнь; дочь соседей, сестра одного из его друзей или подруга одной из его сестер, – вероятно, это и есть самое распространенное решение. И если вы принадлежите к подобающему кругу, всегда имеются деревенские домашние вечера и лондонские балы, где хозяйки всеми способами стараются ввести молодых леди в орбиту подходящих женихов. Только, похоже, Джулия не была знакома ни с одной из таких хозяек, и для нее было невозможно войти в замкнутый мир без подходящих благодетелей. Деревенское соседство, вероятно, было единственной возможностью людям хорошего воспитания встречаться естественно и свободно, даже если они принадлежали к разным мирам, при этом представлялись самые широкие перспективы для неравных браков. И вправду, было бы странно, если бы Ричард вдруг отправился в Чешир, но для Джулии приехать в Уордли, когда Белл-коттедж стоял пустым, – вполне возможный вариант.

– А вся эта чепуха о матери Боуера, я полагаю, в ней не было ни слова правды?

– Боюсь, это была часть плана – чтобы Джулия была принята нашим обществом. Мы знали, что с Боуером невозможно связаться, так что это нам показалось достаточно безопасным.

– Вы намеренно сделали из нас дураков, – подвел итог Верни, впервые по-настоящему почувствовав обиду, припомнив несколько вводящих в заблуждение эпизодов, которые, если вспомнить о них сейчас, были действительно унизительны.

– Да, и мне очень жаль, – отвечал Ричард. – Пусть тебя утешит тот факт, что мы и из себя самих сделали дураков. Мы оказались плохими обманщиками: я слишком явно и слишком быстро выказал свою симпатию, тогда как Джулия скрывала свою так тщательно, что ты счел ее неискренней. Мы думали, что играем свои роли перед лицом недалекой аудитории, которую с легкостью можно будет убедить в чем угодно, но оказались перед публикой, которая может освистать пьесу и даже вспрыгнуть на сцену, чтобы принять участие в спектакле.

– Например, Луиза?

– И ты тоже, Верни. На балу в Саутбери, когда собирался танцевать с Джулией весь вечер.

«Таково мое счастье, – с горечью подумал Верни, – волочиться за девушкой, которая тайно обручена с моим братом».

– Ну, меня не интересовало тогда, нравится тебе это или нет, – надменно заявил он. – То есть... как говорится... у меня не было серьезных намерений.

– Я понимаю, – произнес новый Ричард, которого Верни до этого времени не знал. – Ты просто хотел немного пофлиртовать с девушкой, достаточно взрослой, чтобы отличить серьезные намерения от пустых проказ. Но я оказался жутким ревнивцем и при этом сам поставил Джулию в неловкое положение. Ей хотелось понравиться тебе, будущему зятю, но когда я указал ей, что ты можешь в нее влюбиться, ее отношение к тебе сразу изменилось, и, конечно, ты начал думать, что она – расчетливая интриганка. Но нам вовсе не нравился этот двойной обман, потому мы и поторопились сократить этот период притворного ухаживания, хотя и понимали, что все будут качать головами и говорить, что меня околдовали. Нам хотелось поскорее исправить наши ошибки, но тут Луиза вытащила на свет божий Хенчмана.

– Она не делала этого, Ричард. Это Хенчман написал ей.

– Да, но она дала ему повод, побудив его приехать в Уилтшир. Теперь ты, наверное, знаешь, кто он такой?

– Помощник стряпчего, если верить миссис Сэттл.

– Точно. Он – один из клерков Ковердейла.

– Нашего мистера Ковердейла? Но ведь он занимается семейными делами со времен войны Алой и Белой розы или что-то вроде того? Господи боже!

– Хенчман был мелкой сошкой в конторе Ковердейла, и не задолго до того его уволили, я полагаю, за какие-нибудь грешки. Три года назад Ковердейл послал его в Бат с бумагами, чтобы Джулия их подписала, эти бумаги имели отношение к ее дому в Йоркшире. Он ничего не знал ни об этом деле, ни о том, как она стала клиентом фирмы; он был просто курьером. Случилось так, что он подружился с миссис Сэттл и узнал от нее, что у мисс Джонсон есть любовник. Несколько месяцев тому назад Луиза написала Ковердейлу в надежде откопать какие-нибудь постыдные подробности о Джулии, чтобы предотвратить этот брак. Перед тем как передать письмо самому Ковердейлу, его вскрыли, так Хенчман узнал его содержание. Ковердейл ответил Луизе, осмелюсь предположить, ты видел его ответ?

– Нет, но слышал, что он резко осадил Луизу. Я так понял, что он знает...

– Я никогда не рассказывал ему подробностей, но он мог и сам догадаться. В любом случае Ковердейл надежен, как могила. Поэтому, когда Хенчман прочел письмо, он здорово промахнулся в расчетах. Он предположил, что мисс Джонсон через три года после своего неосмотрительного поведения в Бате намеревалась выйти замуж за человека, с которым только что встретилась и который случайно оказался одним из многочисленных клиентов Ковердейла. Не думаю, чтобы он раньше пытался заработать себе на жизнь крупным вымогательством. Это слишком опасно. Но он сказал мне вчера, что его уволили, не объяснив причин, и, без сомнения, только отчаяние побудило его приехать сюда и попытать счастья, угрожая женщине, которая не сделала ему ничего дурного.

– Есть одна вещь, которую я понять не могу, – заметил Верни.

– Почему Джулия сразу мне не сказала?

– Да. Это беспокоило меня больше всего, прямое доказательство, как мне казалось, того, что она тебя обманывает. Но, учитывая, что ты знал все об Уидкомб-Крисчент... ну да, конечно, ты знал... – перебил себя Верни, немного смущаясь. – Словом, почему она не сказала тебе, чтобы ты послал Хенчмана куда подальше, тем самым избавив себя от лишних хлопот?

– Это довольно трудно объяснить. Я говорил тебе: Джулия чрезвычайно щепетильно относится к нашему браку. Абсурд, полный абсурд, но те преимущества, которые даются богатством и знатностью, не всегда легко принять даже от того, кого ты любишь. И, кроме того, Джулию очень тревожило ее положение в семье – то, что она стала нежеланной гостьей и породила такие раздоры. Я полагаю, эта мысль преследовала ее. Когда на сцене появился Хенчман и потребовал денег, она просто не хотела, чтобы до меня дошло это напоминание о нашем постыдном прошлом. Хотела разобраться с этим сама, хотела уберечь меня от боли. Бедная девочка...

– Да, это я понять могу, – медленно проговорил Верни.

– Хенчман хотел получить пятьсот фунтов за свое молчание. Первой мыслью Джулии было заплатить. Потом она обнаружила, что не может взять деньги без того, чтобы я не узнал об этом, и, кроме того, она поняла: смешно платить такую цену только за то, чтобы уберечь меня от воспоминаний о прошлом. Она написала Хенчману резкий ответ, заявив, что его история – бесстыдная фальсификация и если он не будет осторожен, то отправится прямиком в тюрьму. Больше она не получала от него, вестей и заключила, что успешно его напугала и он убрался из этих мест. Ей не пришло в голову, что он может обратиться к кому-нибудь из членов семьи. И все же она нервничала. Я понимал, что что-то не так, и пытался выяснить, в чем дело. Позапрошлой ночью я вытянул из нее всю эту историю. Я не был столь оптимистичен, потому что понимал: тот, кому в руки попал такой великолепный материал для скандала, легко не отступится. Вчера я поскакал в Саутбери на поиски Хенчмана. В гостинице мне сказали, что он уехал в наемном кабриолете. Я выследил его – признаться, с большим трудом, – и оказался у задних ворот собственного сада. Начался ливень, и все же я заметил следы там, где какое-то время простоял экипаж, прямо на дорожке, и кое-где примятую траву, куски грязи, словно тело тащили вниз по ступеням. Я вошел в грот и обнаружил там того, кого искал, связанного, с кляпом во рту и чрезвычайно напуганного. А теперь ради бога, Верни, удовлетвори мое любопытство. Для чего ты засунул его в грот?

Верни все ему рассказал.

Ричард слушал с растущим изумлением.

– Мой дорогой, но ты и в самом деле играл с огнем! Ты боролся за мое счастье с таким усердием и с такой находчивостью – и это после того, как я так скверно обошелся с тобой! Просто не знаю, что сказать. Конечно, я необыкновенно благодарен...

– Мои усилия ни к чему не привели. Оказывается, они даже были излишни.

– Не важно. Ведь никто не знал, чем все кончится.

Дверь слегка приоткрылась, и голос Джулии произнес:

– Ричард? О, я не знала... я думала, что ты один.

Мужчины вскочили.

– Входи, любовь моя, – сказал Ричард, – и поблагодари Верни за то, как он участвовал в нашей битве. Я думаю, ты будешь очень удивлена.

Она подошла к ним, смущенная и явно неуверенная в себе. Верни представил ее стоящей на обочине дороги со своим полусумасшедшим отцом, который пытается поколотить почтовых мальчишек. И как она рыдала одна в доме на Уидкомб после того, как рассталась с Ричардом навсегда.

– Теперь, когда вы знаете, сколько горя я принесла Ричарду, вы ненавидите меня еще больше? – тихо спросила она.

– Ненавижу вас? Какая глупость! Только теперь, когда я узнал все, я способен искренне пожелать вам счастья. – И он протянул ей руку.

Ричард рассказывал жене все приключения Верни, и ее глаза стали еще больше и ярче, чем всегда.

– Но почему, Верни? – спросила она наконец. – Вы никогда не доверяли мне, вы думали, что я вероломная обманщица, а после встречи с миссис Сэттл у вас были все основания так думать. Конечно, вы хотели защитить вашего брата, но, без сомнения, вы не могли не думать о том, что когда-нибудь я непременно стану причиной следующего скандала и сделаю мужа исключительно несчастным?

– Я надеялся все же, что никакого другого скандала не будет. Я полагал, что вы любите его. И потом, так говорила Харриет, и она заставила меня с нею согласиться.

– Харриет была права, – заключила Джулия.

– Должно быть, я чрезвычайно глуп, – заметил Ричард, – но не могу себе представить, как Харриет впуталась во все это дело.

– Так же как и я, – признался Верни. – И объясняется это тем, что она – самая настойчивая девушка в мире и, когда Луиза показала ей письмо Хенчмана, ничто не могло убедить ее держаться в стороне. И вам не следует бояться, что она станет сплетничать или проболтается, как это с ней обычно бывало. Не знаю, что произошло, но за последние несколько месяцев она совершенно изменилась. Разве вы не заметили, как добра она была к Луизе сегодня вечером? Она теперь столь же разумна, сколь и хороша собой. Во всяком случае, я так думаю.

Ричард и Джулия обменялись взглядами, но ни один из них не сказал ни слова.

– Есть еще одна вещь, которая ставит меня в тупик, – сказал Ричард после недолгой паузы. – Предположим, твои подозрения оправдались. Ты уверен, что я отказался бы от Джулии, узнав о ее позоре? Тебе не пришло в голову, что я мог бы продолжать любить ее, и даже еще больше?

Верни почувствовал себя так, словно из-под него выбили стул. Он никогда не думал над возможностью такого поворота событий. Ричард, который был так честен, так возвышен, так горд, так разборчив, так морален, так склонен к осуждению своего бесчестного брата... Значит, он не столь уж морален, как все предполагали, и, осуждая его, своего брата, он лицемерил либо, что больше похоже на правду, пребывал в большом душевном дискомфорте.

Ричард смотрел ему прямо в лицо.

– Должно быть, ты считаешь меня очень самодовольным типом.

Верни промолчал: у него не повернулся язык сказать: «Да, считаю».

– Не дразни его, Ричард, – мягко укорила Джулия. – Это очень грубо. И на его стороне – общественное мнение. Думаю, большинство мужчин отреклись бы от, женщины, которая до свадьбы имела любовника, а потом лгала мужу. Ты исключение из этого правила, потому что ты честен и добр и способен к прощению...

– Ненавижу это слово.

– Да, боюсь, оно всегда будет ассоциироваться у тебя с попыткой совершить что-то несовместимое с твоими убеждениями...

– Например, простить Луизу. Сразу могу сказать – я не способен принести эту...

– О да, ты принесешь эту жертву – ради Тео. Ты не можешь ранить Тео после того, как он был по-христиански добр к нам. Не стоит обсуждать сейчас Луизу. Если бы я была неверна тебе, я верю, ты простил бы меня.

– Мне не нужно было бы прощать тебя. Я просто продолжал бы тебя любить, вот в чем различие.

– Мой дорогой, тут нет никакого различия!

И начался спор, один из тех, какие, со всей очевидностью, были привычны обоим. Верни казалось, что он очутился в таком месте, где все знакомые понятия превратились в готические украшения, не имеющие никакого отношения ни к реальной стране, ни к человеческой любви, ни к человеческим нуждам.

Он попытался применить к себе философию Джулии. Как бы он чувствовал себя, если бы обнаружил, что какой-нибудь бесчестный негодяй влюбился в Харриет? Ну что ж, он отмолотит этого парня, заставит его пожалеть о том, что тот родился на свет, но, конечно, это не изменит его чувства к Харри. Хотя, если подумать, это было бы странно... Ричард и Джулия все еще продолжали спорить, но Верни их уже не слышал.

 

Глава 11

Харриет просидела с Луизой большую часть ночи. Пастор удалился в гостиную. Луиза вздыхала, и плакала, и металась в своей большой кровати, не в состоянии заснуть, отказываясь принять опийные капли, которые ей старательно накапали. Ей необходимо было выговориться.

– Как он мог вести подобную двойную жизнь? Он всегда был так честен и благороден, я в него верила... Я доверяла ему, он был моим идеалом того, каким должен быть джентльмен...

По-видимому, начиная с девятнадцати лет. Мало-помалу вся картина жизни Луизы предстала перед взором Харриет: Луиза Деламейн, дочь вустерширского сквайра, небогатого, но хорошего рода. С ранних лет она хотела выйти замуж как можно скорее – три младшие сестры наступали ей на пятки. Тео Кейпел был другом по колледжу одного из ее братьев. Он попросил ее выйти за него замуж после довольно непродолжительного знакомства. Он нравился ей больше других ее кавалеров – вполне достаточно, чтобы принять его предложение и уверенно смотреть вперед: в счастливое и надежное будущее. Потом она была приглашена в Уордли-Холл, чтобы познакомиться с семьей жениха, и еще до окончания этого визита безнадежно влюбилась в Ричарда. Что ей оставалось делать? Ричард был женат и всецело предан своей хорошенькой жене и троим детям – естественно, не возникало даже вопроса о какой-либо любовной связи между ним и Луизой, но должна ли она разорвать помолвку с его братом? Нелепость подобного решения, да еще и без всякой возможности объяснить его причину, была очевидна, к тому же она не хотела прослыть увлеченной в любовные сети и обманутой. Кроме того, если нельзя выйти замуж за Ричарда, можно стать верной женой Тео, думала Луиза, втайне поклоняясь своему кумиру. И казалось, она сделала правильный выбор, потому что год спустя после ее свадьбы родился Нед и с этого времени Кэтрин все более превращалась в беспомощного инвалида, поэтому ее зять постоянно просил Луизу помочь ему делом и советом. Постепенно она стала настоящей заменой хозяйке поместья. Близость все возрастала, причем в самом невинном ключе, она чувствовала, что дает своему избраннику все, что добродетельная женщина может дать мужчине, который не является ее мужем. Если непокорные желания и заставляли ее порой чувствовать себя беспокойной и виноватой, она безжалостно подавляла их, говоря себе, что Ричард так хорош и благороден – он был бы просто потрясен, узнав, что творится у нее в голове.

– Я думаю, он разозлился на меня. Какой дурой я была, когда все это время полагала, что он полюбит ту женщину, которая этого достойна. Он и эта... Нет, не могу представить их вместе! Но все равно – как бы мне хотелось вернуть все то, что я наговорила в музыкальной комнате. Как ты думаешь, они догадываются? Они торжествуют и насмехаются надо мной?

– Я убеждена, что ни одни из них не догадался, – заверила ее Харриет.

После собственных унижений, пережитых ею из-за своих глупых преследований Верни, она прониклась неприязнью, почти ненавистью к Луизе, потому что та не уставала выговаривать ей, надоедливо напоминая вновь и вновь о ее ужасной бестактности, о презренной слабости женщины, которая отдает свое сердце тому, кто ее об этом не просит. Теперь Харриет понимала, почему Луиза это делала. Для нее самой было жизненно необходимо прятать свою любовь к Ричарду. Изначально эта потаенность была необходимой защитой, но, когда в деревню прибыла Джулия, она превратилась в лекарство от уязвленной гордости Луизы. Сегодня ночью она лежала в кровати без сна, волосы влажными прядями спадали на ее залитое слезами лицо, она дрожала над своей горестной тайной и говорила, что умерла бы, если бы Ричард узнал, об этом.

Наконец, она уснула, и Харриет, возблагодарив Небеса, ускользнула в свою комнату, чтобы отдохнуть хоть несколько часов. Утром она велела горничной не беспокоить миссис Кейпел, сказав, что ей немного не здоровится, и после семейной молитвы уселась за завтрак вместе с пастором.

Он тоже выглядел очень усталым, на его приятном лице читалась озабоченности. У него, конечно, не было шарма двух других Кейпелов – ни темноволосой блистательности сэра Ричарда, ни обаятельной живости Верни, и легко было понять, как это все произошло с Луизой, но пастор был добрым человеком, и Харриет чувствовала к нему огромную жалость. Она подумала, как пастор, должно быть, озадачен враждебностью, которую выказала его жена, устроив семейный скандал, и попыталась смягчить неприятность.

– Я думаю, нервы миссис Кейпел расстроены из-за погоды. Я знаю людей, которые просто заболевают в грозу.

– Я во всем виню себя, – отвечал пастор, отвергая эту мнимо-значительную пустую болтовню. – Мне следовало знать, что происходит. Вступить в переговоры с обычным преступником ради такой цели... Если бы они разрешили мне с самого начала рассказать Луизе всю историю, мы бы избежали этого позора. Но разрешение не было мне дано. Она не могла не относиться к новой жене Ричарда с крайней антипатией, во всяком случае, до тех пор, пока не научилась бы считаться с соперницей, и было просто безумием позволить ей столь неожиданно узнать правду о нем и Джулии.

Харриет издала легкий вздох удивления. Пастор поднял глаза, улыбнулся довольно печально и сказал:

– Мое дорогое дитя, не стоит притворяться со мной. Вы ведь все поняли прошлым вечером, не так ли? Я предположил это по тому, с какой старательностью вы пытались остановить ее дикие речи, когда мы возвращались домой в коляске. Но я всегда знал о подлинной природе ее привязанности к моему брату.

– Вы знали?..

– Ну да, я узнал через год после нашей свадьбы. Ее не в чем винить, она не сделала ничего плохого – до вчерашнего дня, когда ее подстегнула ужасная ревность, – и мой брат, нужно сказать, ни разу ничего не заподозрил: он такой скромный человек, в нем нет и тени заносчивости. Все это время он был сбит с толку и удручен отношением Луизы к Джулии? Сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь угадал истинную причину.

– Мистер Кейпел, – начала Харриет, не зная, как подойти к тревожившему ее вопросу, – не думаете ли вы, что ваша жена в любом случае предала бы всеобщей огласке ставшие ей известными факты, вероятно полагая, что это ее долг...

– Нет, она никогда бы этого не сделала. Она пыталась посеять семена раздора между мужем и женой, надеясь, что это и вправду приведет к разводу, но даже в этих обстоятельствах она не стала бы распространять публично никаких слухов о Джулии. У нее очень высокое чувство семейного долга и множество превосходных качеств. Я должен был больше помогать ей противостоять злу в ее ситуации. Но даже и сейчас еще не слишком поздно.

Харриет была до глубины души тронута его мягким, всепринимающим стоицизмом. Он действительно хороший человек, подумала девушка, может быть, самый лучший из трех братьев. Но, увы, они – те, в которых влюбляются женщины.

– Не хотите ли еще немного кофе, сэр?

Пастор передал ей чашку, осмотрел свою светлую, аккуратную гостиную для завтрака и сказал:

– Нам следует уехать отсюда. Мне нужно было принять это решение, как только мой брат объявил о своей помолвке с мисс Джонсон. А я сидел здесь и смотрел, как моя бедняжка Луиза становится все более несчастной и демонстрирует свой дурной характер каждому, у кого есть глаза, чтобы смотреть. Боюсь, частенько этим человеком были вы, Харриет. Мне очень жаль, что все это время вам было у нас очень неуютно.

Стараясь разубедить его, Харриет начала говорить, что это был лучший период в ее жизни, но почувствовала, что зашла слишком далеко, и поспешила сменить тему. Она спросила, что станет делать пастор, если покинет Уордли.

– Один мой старый друг недавно пригласил меня посетить Уелхэмптон. Только что освободился один из приходов Кэнонов, и я полагаю, епископ согласится рассмотреть мою кандидатуру. Там, конечно, будет поблизости дом и кое-какое подходящее общество.

– Вы знакомы с семьей епископа?

– Доктор Брасси не женат. Он выдающийся ученый и не слишком хорошо разбирается в мирских делах.

Это звучало великолепно. Луизе будет чем занять свой разум. Через полгода, не больше, она, вероятно, начнет заправлять всем в епископском дворце.

Несмотря на все эти волнения, Харриет не оставляла мысль о том, что будет, когда в гроте найдут тело Хенчмана. Сразу после завтрака она вышла из дому и отправилась к озеру. Дойдя до увеселительных садов, она увидела, что вода спала. Теперь до грота, должно быть, можно добраться.

На довольно уныло выглядевшем «деревенском мостике» кто-то ее окликнул. Это Верни пробирался по лужам. Она подбежала к нему.

– Я пришел за вами, – сказал он.

– А что тело? Его уже нашли?

– Там нет никакого тела. Ричард нашел Хенчмана и освободил его в самый разгар грозы, когда мы с вами умирали от скуки, слушая Слингсби. Он был вынужден отпустить этого бедолагу. Ведь не тащить же его в суд за вымогательство, где выплывет наружу и все остальное. Но я клянусь, в этих краях он больше не покажется – не слишком приятно лежать связанным в темноте, да и Ричард обошелся с ним не очень нежно. Представьте его ярость: негодяй, который попытался преследовать Джулию! Они так любят друг друга. Какой я был дурак, когда думал, что она может его обманывать, ведь совершенно ясно, что они во всем заодно, и так будет всегда.

– И все же я удивляюсь сэру Ричарду, – сказала Харриет. – Не думаю, что он во всем вел себя безупречно.

Верни в одно мгновение стал серьезен.

– Вы были так снисходительны к Джулии, надеюсь, вы сумеете распространить свои добрые чувства и на Ричарда. Я ожидал, что вы станете винить его за то, что он сбил ее с пути. Уверяю вас, он сам это чувствует, и чрезвычайно сильно.

– Мне нет дела до того, кто из них кого сбил с пути, – легкомысленно сказала Харриет. – Это не мое дело. Но я думаю, сэр Ричард должен был сказать вам, что он освободил Хенчмана до того, как поднялась вода, вместо того, чтобы продержать вас в неведении целую ночь и целый день. Это была беспечность с его стороны.

Верни одно мгновение смотрел на нее, а потом принялся смеяться.

– Значит, вы полагаете, что это – самое худшее его преступление? Харри, он не мог мне сказать. Он не имел никакого понятия о том, кто засунул Хенчмана в грот и почему. Ведь у нас были прямо противоположные намерения.

И он коротко рассказал ей обо всем, что узнал от Ричарда прошлым вечером.

Они гуляли по южному берегу озера. Гроза утихла, небо очистилось, стоял тихий, ясный сентябрьский день. Впрочем, довольно жаркий. Густая трава, все еще мокрая после грозы, сверкала на солнце.

– Значит, мы напрасно потратили столько усилий, – сказала Харриет.

Они остановились недалеко от маленького готического здания, называвшегося монастырем, и стояли, глядя на воду, которая вернулась в положенные ей очертания, но была еще бурной и непроницаемо темной, а берега вязкими, шоколадно-коричневого цвета. И только проплывающие мимо лебеди выглядели безукоризненно чистыми и беззаботными.

– Не напрасно, – возразил Верни. – Поначалу я тоже так думал, но это не так. Все эти неприятности открыли мне в вас много такого, чего я раньше не знал. Вы оказались такой сильной, Харри, и такой мудрой – вы все время говорили: что бы там Джулия ни совершила, она не мошенница и не обманщица. Если бы не вы, я мог бы наябедничать на нее Ричарду и навеки настроил бы его против себя. Не знаю, где бы я был без вас.

– Вы говорили мне, что я чересчур назойлива и кончу как Луиза, – не удержалась Харриет.

– Осмелюсь сказать, я всегда буду время от времени говорить вам подобные вещи. Вы же не принимаете их близко к сердцу, так ведь, моя дорогая?

Харриет молча смотрела на него, не в силах ответить.

Верни взял ее за плечи и склонился к ней. Шляпка Харриет мешала им, и она сняла ее.

Наконец, он перестал ее целовать и спросил:

– Ты ведь любишь меня, не так ли?

– Я думала, все в округе об этом знают.

– О, Харри, не надо! – воскликнул он со стоном раскаяния. – Как грешно было с моей стороны обойтись с тобой так бессердечно, воспользоваться твоей невинностью – я заслуживаю расстрела!

Он прижался лицом к ее плечу. Харриет уронила шляпку на траву и запустила пальцы в его густые каштановые волосы. Он начал говорить ей, как они будут счастливы, как он загладит прошлые ошибки, как будет заботиться о ней...

– Но до того, как произойдут все эти очаровательные вещи, мы поженимся?

– Конечно, поженимся, ты, глупая гусыня! Правда...

– Что еще?

– Как я могу просить тебя выйти за меня замуж? У меня нет денег.

– Это не имеет значения. У меня их достаточно.

– Моя дорогая девочка, ты очень хорошо знаешь, какое большое значение это имеет. Твои попечители никогда не позволят тебе выйти замуж за человека моего положения.

– Ну что ж, если ты собираешься пойти на попятный второй раз, предупреждаю, у меня начнется истерика, – сказала Харриет, бесстыдно поощряя Верни поцеловать ее.

В этот момент из-за угла монастыря появились сэр Ричард и леди Кейпел.

Обе пары застыли в состоянии сильнейшего замешательства. Очевидная причина – Харриет и Верни явно не нуждались ни в чьем обществе. Но самое главное, что отодвинуло эту причину на второй план, – это была первая встреча со времени сцены в музыкальной комнате, первая встреча Ричарда и Джулии с восемнадцатилетней девушкой, которая знала о них так много, что ей хотелось бы спрятаться от них. Харриет и Верни хорошо представляли, что они, должно быть, сейчас чувствуют, и у всех языки прилипли к нёбу.

Наконец, Харриет осенило прикинуться оскорбленной.

– Леди Кейпел, не будете ли вы так добры дать мне один совет? Верни снова флиртует со мной и не хочет на мне жениться из-за моих попечителей.

Вдохновение сработало, чары были разрушены.

– Удивительное легкомыслие со стороны Верни, – произнесла Джулия, улыбаясь. – Я убеждена, что Ричард может укрепить его решимость.

– Ты что, действительно хочешь выйти замуж за моего бездельника-брата? – поинтересовался Ричард. – Верни, ты счастливчик. Поздравляю тебя.

– Разве вы не понимаете? Я не в той ситуации, чтобы делать ей предложение.

– Осмелюсь сказать, ее попечители не станут возражать, если ты укажешь в брачном соглашении личную собственность.

– Возможно. Но у меня нет никакой собственности.

– А тебе не хотелось бы поселиться в Спаргроуве, Харриет? – спросил Ричард. – Дом нуждается в серьезном ремонте, но, если его перестроить, он будет очень удобным.

– Спаргроув! – воскликнула Харриет, припомнив прекрасный серый призрак дома, ожидающего, когда найдутся подходящие владельцы и снова вернут его к жизни. – О да, я очень хотела бы жить там, больше, чем где бы то ни было.

– Послушай, Ричард, – вмешался Верни, – ты не можешь раздавать направо и налево части поместья.

– Спаргроув никогда не был частью поместья Уордли. Дом мне не нужен, и не важно, кто из нас владеет землей, при условии, что с нею будут правильно управляться. Я в любом случае собирался отдать тебе ферму, так что ты не можешь возражать, если я передам тебе и дом в качестве свадебного подарка.

Верни все еще продолжал возражать, но молодые женщины видели, что это вопрос решённый, и Джулия сказала Харриет:

– Ты сможешь разбить чудесный сад, укрытый живыми изгородями. Позволишь ли ты мне время от времени приезжать и давать тебе советы?

– Да, конечно. Мы оба будем только рады.

– Правда? Я уже вижу, что ты станешь моей самой любимой невесткой!

– Вашей невесткой! Я никогда об этом не думала!

– И Луиза тоже, – сказала Джулия, понизив голос. – Как она сегодня?

– Когда я уходила, она все еще спала. Боюсь, она очень несчастна.

– Бедняжка, – сказала Джулия с искренним сочувствием. Интересно, подумала Харриет, догадывается ли она о чем-нибудь.

Харриет ощущала молчаливую симпатию, установившуюся между нею и Джулией, и глубокую признательность со стороны Джулии. У них будет еще много-много бесед и споров, поскольку она обручена с братом Ричарда, но сейчас неподходящее время для личных бесед.

Они достигли верхнего конца озера. Каскад, сверкая, падал с темных, причудливой формы «скал» спиралью водяных брызг; грот с его ступенями и ложным окном больше не был центром ужасной тайны.

Джулия пригласила Харриет присоединиться к ленчу, но Харриет ответила, что должна вернуться в пасторский дом. Она подумала, что может там понадобиться.

Верни предложил проводить ее.

– Надеюсь, они не обиделись, – сказала Харриет Верни несколько минут спустя. – Да еще я отказалась идти в Холл, тогда как оба они были так добры ко мне.

– Обиделись? Ради бога, нет. Разве ты не видишь, они в восторге от того, какая превосходная жена мне достанется.

Ничто в предыдущем жизненном опыте не могло подготовить Харриет к мысли, что ею способны восхищаться и ценить как члена семьи.

– В этом есть что-то очень непонятное, – сказала Харриет. – Я думаю, ты уже и сам все понял. Моя... моя мама не любит меня. Мои бабушка и дедушка всегда давали мне кров, но никогда по-настоящему не любили меня и даже не хотели лишний раз видеть. – И к собственному негодованию, она разразилась слезами.

– Дорогая моя, не плачь, – попросил Верни, нежно обнимая ее. – Прошлое уже позади – и бог с ним. Ты никогда больше не будешь одинока, обещаю тебе. Отныне и навсегда ты будешь так любима и желанна, что не сможешь даже говорить о себе в единственном числе.

Они не торопясь шли рядом в состоянии необъяснимого блаженства, но стоило им выйти на дорогу, как Харриет сказала, что здесь Верни должен ее оставить, не нужно, чтобы их видели вместе в пасторском доме: было бы слишком жестоко демонстрировать свое счастье Тео и Луизе.

– Все это очень хорошо, но когда я снова тебя увижу?

– Может быть, ты выйдешь прогуляться после обеда и нанесешь визит пастору? Думаю, к тому времени мы станем немного сдержаннее.

Они обменялись клятвами в вечной верности, которые должны будут поддерживать их в течение этих шести часов разлуки, и Харриет смотрела ему вслед, пока он не скрылся среди деревьев.

Повернувшись, она увидела Хлою, выходившую с церковного двора.

– Я положила цветы на мамину могилу, – сказала девочка. – И видела, как ты поцеловала моего дядю. Ты собираешься за него замуж?

Харриет колебалась.

– Да, собираюсь. Но пока это секрет. Ты не должна никому говорить.

– Из меня клещами ничего не вытянуть, – с полной серьезностью пообещала Хлоя. Она с откровенным любопытством смотрела на Харриет, которая из обычной молодой леди чудесным образом превратилась в невесту и – как неожиданно! – в ее тетю. – Ты столько вытерпела, не так ли? И, в конце концов, выходишь замуж за свою истинную любовь. Тебе повезло, ты такая романтичная!

«Надо же, – подумала Харриет, – она видит меня такой, какой я всегда видела Джулию. Как странно».

Она стояла на подъездной аллее, вертела в руках шляпку и вдыхала сладкий, золотой воздух осени. Ее сердце пело от восторга. Верни любит ее. Они поженятся и будут жить в том прекрасном доме в Спаргроуве. И как смешное дополнение к такому количеству счастья – на белом свете есть теперь еще один человек (даже если это всего лишь Хлоя), который находит ее романтичной.

Чаша счастья была полна.