– Мне бы хотелось, чтобы ты почаще выходила на воздух, – произнес Джек, смущенно глядя на Аду, упрямо отвернувшую от него бледное недовольное лицо. – Давай прогуляемся по лесу! Или по берегу моря. Или куда-нибудь прокатимся.

Но Ада не пожелала никуда ехать.

– Я ненавижу твой старый лес! Там только грязь, мухи и ежевика!

Джека обидело такое отношение к его любимому Заповеднику, но он чувствовал, что Ада очень несчастлива, хотя не мог понять почему. Вероятно, уединение не для нее, она ведь привыкла к городской жизни! Высокие деревья, окружающие поляну, вызывали у нее приступы меланхолии. Коттедж был темноват, да и мебель в нем старая и простенькая. Чтобы создать уют в комнатах, Джек привез из собственного дома всевозможные пустячки: ширмы, украшения и даже картины. И, покидая Лондон, не забыл заказать Аде для развлечения дюжину самых новых романов и несколько нотных альбомов. Джек гордился своей предусмотрительностью, о чем сейчас не преминул ей напомнить.

– Что толку в нотах, если здесь нет инструмента?

– Ты можешь приходить в Парк и играть на фортепьяно!

Ада тотчас же расплакалась.

Элтем почувствовал досаду. Если бы он сделал своей любовницей порядочную, уважаемую молодую женщину, то от нее можно было ждать, и заслуженно, каких-то проявлений страдания. Девушки же, подобные Золотым Гейни, и в этом заключалось их преимущество, заранее знали все правила и никогда не создавали проблем. Так что же происходит с Адой?

Джеку не приходило в голову, что Эстер Гейни не меньше его удивлена поведением младшей сестры. Но Ада упорхнула из-под влияния Эстер и теперь руководствовалась своими представлениями о методах достижения желаемого.

– Чем я тебя так огорчил? – несколько раздраженно спросил он. – Я просто предложил тебе навестить мой дом.

– Да, тайком пробраться к тебе и в одиночестве играть на фортепьяно, чтобы ни на кого дурно не повлиять!

– Дорогая моя девочка, ты несешь полную чушь…

– Чушь? Ты собираешься пригласить все графство, чтобы познакомить со мной?

Джек промолчал.

– Смею сказать, некоторые джентльмены будут рады пококетничать с твоей любовницей, – с горечью добавила она. – Они напьются и потребуют, чтобы я танцевала на столе!

Джек обнял ее и начал целовать, чтобы успокоить. Ада тотчас же замолчала, закрыла глаза и обмякла. С тех пор как они приехали в Девоншир, она играла с ним как кошка с мышкой, и это сводило его с ума. Он нестерпимо хотел ее, и это желание причиняло ему боль, но он был слишком деликатен, чтобы применять силу к такому красивому и беззащитному существу.

– Ада, ради бога, скажи мне, что тебя угнетает? Чем я провинился? Что такого непростительного я совершил?

Ада объяснила, в чем дело: она одинока, напугана, все ее презирают. Живя с сестрами в Лондоне, она не понимала, как относятся люди к таким девушкам, как они, но теперь рядом с ней никого нет, и денег у нее тоже ни пенни…

– Дорогая, ты не должна поддаваться дурным мыслям! – воскликнул Джек, чье великодушное сердце переполнилось жалостью. – Я всегда буду заботиться о тебе. Обещаю.

– У тебя тоже нет денег, – заметила она. – Пока ты не женишься.

– Что ж, тогда мы поженимся, – легкомысленно произнес он. Ему было невыносимо видеть ее такой несчастной, и он уже был готов заплатить любую цену за благосклонное дозволение ее любить.

Ада перестала плакать, хотя по-прежнему выглядела расстроенной.

– Ты имеешь в виду тайное бракосочетание, от которого потом отречешься?

– Разумеется, нет! Я не давал тебе повода так плохо думать обо мне.

– Значит, ты представишь меня твоей родне как будущую жену? Прежде чем я соглашусь, они должны официально признать меня!

Джек задумался о своей родне: привередливой матери, для которой самая благородная молодая леди будет недостаточно хороша для ее единственного сына; о дяде, но его он быстро сбросил со счетов; замужних сестрах и их мужьях, возможно более терпимых, чем старшее поколение. А вот особых надежд относительно честолюбивой Марии с ее мужем, членом парламента, или серьезной Люси с ее шотландским лордом он не питал. И конечно, была еще Анна.

Она была младшей в семье, ей еще не исполнилось двадцати одного года, но с самого детства для всех она была настоящим наказанием. Своенравная кокетка. На ее брак с Филиппом Дейнджерфилдом дали согласие только затем, чтобы она не убежала из дома. Пожалуй, он мог рассчитывать, что Анна проникнется симпатией к Аде. А Дейнджерфилды жили менее чем в пятидесяти милях от Сомерсета.

– Ты же знаешь, что большинство моих родственников сейчас находится слишком далеко, чтобы представить тебя им, – ответил Джек. – Однако моя младшая сестра с мужем живут недалеко отсюда. Завтра я поеду к ним в Олчестон, переночую там, а во вторник привезу их сюда. Зачем? Анна тебе очень понравится, и, когда ты с ней подружишься, твое положение упрочится!

– Но согласится ли она приехать?

– Если я попрошу, она приедет! – самоуверенно ответил он.

Некоторое время Ада смотрела на него; потом обняла и уткнулась лицом в его плечо.

– Ах, Джек, дорогой мой Джек, какая же я скотина! Я никогда не верила, что ты так благороден и добр! Я не заслуживаю такой доброты!

Джек так обрадовался этому спонтанному проявлению любви, что даже забыл о своем несколько неопределенном положении: он не был уверен, помолвлены они или нет.

В любом случае неуверенность спасала его от необходимости думать, что значит жениться на девушке из семьи Гейни и иметь тещей эту старую каргу.

Он собирался уехать рано утром в понедельник, но все откладывал из-за каких-то срочных дел (в том числе долгого и нежного расставания с Адой) и только ближе к полудню тронулся в путь в легком открытом кабриолете, где не хватило места даже для слуги, которому пришлось скакать вслед за ним верхом. Он еще не успел подъехать к главным воротам усадьбы, когда они неожиданно открылись и в них въехал экипаж.

Это был парный двухколесный экипаж, управляемый лордом Фрэнсисом Обри, последним человеком, которого Джек хотел бы видеть!

Однако избежать встречи не представлялось возможным. Экипаж приближался: две лошади, обливающиеся потом от долгой езды по холмам, и лорд Фрэнсис, восседающий на высоком сиденье над колесами. «Как обезьяна на палке», – непочтительно подумал племянник. За спиной лорда сидел слуга в ливрее.

Экипажи поравнялись, дядя с племянником взмахнули хлыстами и осадили лошадей.

– Зачем вы приехали сюда? – спросил Джек.

– Я приехал проверить наши родовые земли.

– А… Что ж, сейчас я не могу вернуться назад. Мне нужно в Олчестон!

– В самом деле? А что ты сделал с очаровательной Адой? Уже влюбился в нее? Я мог бы предупредить тебя, что может случиться. Женщины ее профессии не предназначены для того, чтобы увозить их из родных мест. Они, как некоторые сорта кларета, не переносят путешествий.

Джек нахмурился:

– Если не возражаете, я хотел бы с вами поговорить без свидетелей.

– Мы уже, насколько я вижу, без свидетелей, – заметил дядя, глядя на траву и деревья и совершенно игнорируя двух слуг. При слугах он всегда говорил все, что хотел, но Джек никак не мог перенять у него эту привычку.

Увидев выражение муки на лице Джека, лорд Фрэнсис жалостливо произнес:

– Я не думаю, что ты собираешься мне сказать нечто удивительное для Танстолла или Робертса. Доброе утро, Робертс, – подумав, обратился он к слуге Джека.

– Доброе утро, – ответил Роберте, глядя себе под нос и еле сдерживаясь от смеха.

Джек знал, что его нарочно провоцируют. Этот маленький человечек иногда бывает прилипчив как овод.

– Как вам будет угодно, сэр, – выйдя из кабриолета, недовольным тоном произнес он.

Мгновение спустя лорд Фрэнсис последовал за ним.

Когда они немного отошли от экипажей, Джек без обиняков изложил свои новости.

– Должен вам сообщить, что я попросил Аду стать моей женой!

Он наблюдал за дядиным лицом. Усмешка исчезла с него, как свет… Фрэнсис Обри неожиданно рассердился:

– Боже правый, тебя нельзя было отпускать одного! Она беременна?

– Нет. По крайней мере… я так не думаю.

(А может быть, этим и объясняется нервное, подавленное состояние Ады?)

– Ты так не думаешь! Ты даже не задумался о последствиях, поселив эту маленькую проститутку в доме, который когда-то принадлежал твоей матери! А раньше – моей. Неужели у тебя совершенно отсутствует чувство приличия? Сейчас тебе кажется, что ты влюблен… что ж, в этом нет ничего необычного, но скоро ты протрезвеешь! Этой девушке нечего продавать, ты уже все купил и за все заплатил, так какого черта тебе даст женитьба на ней?

Разумеется, обоим было прекрасно известно, что женитьба Джека раз и навсегда положит конец ненавистной опеке, но того настолько переполняло чувство сострадания к Аде и негодования против Фрэнсиса, что он искренне забыл о столь прозаичном мотиве и начал высокопарную речь с замечания, что ему претит думать о выборе невесты, словно о покупке телки, хотя дяде Фрэнсису этого, безусловно, не понять. Он хочет спасти Аду. Джек пространно говорил о ее серьезном желании ступить на путь истинный и о том, что даже в таком неприглядном окружении она сохранила утонченность души.

– В доказательство этого могу сказать, сэр, что вместо того, чтобы ухватиться за мое предложение и безотлагательно сыграть свадьбу, она отказалась дать мне ответ и даже переехать ко мне, пока не будет принята моей родней. Даже вы должны признать, что она ведет себя очень достойно, и это делает ей честь!

Лорд Фрэнсис ничего не признал.

– Поэтому ты и едешь к Анне? – только спросил он.

– Да. То есть… я собирался завтра привезти ее сюда.

Вдруг ему пришло в голову: если он уедет и оставит беззащитную Аду с Фрэнсисом, тот вполне может заявиться в коттедж и запугать ее так, что она оставит всякую надежду на свадьбу. Конечно, дядя не имеет никакого законного права вмешиваться в их отношения, но Ада может этого не понять. Фрэнсис очень хитер, да и язык у него довольно злой. Бедной малышке Аде с ним не совладать.

Фрэнсис, должно быть, догадался, о чем думает Джек, потому сдержанно произнес:

– Ну что ж, поезжай в Олчестон и поговори с Анной. Уверен, ее мнение для тебя более приемлемо, чем мое. Не бойся оставить Аду; обещаю, что до твоего возвращения я и близко не подойду к коттеджу!

Джека удивило это неожиданное предложение перемирия. Ему очень хотелось поехать к сестре; он нуждался в ее поддержке и полагал, что не сможет получить ее, не объяснив ей всей ситуации при личной встрече. Письмо не произведет желаемого эффекта; он не мастер писать письма. Поэтому он принял рыцарский жест дяди за чистую монету и решил в конце концов поехать в Олчестон.

Джек сел в кабриолет и уехал. Фрэнсис Обри еще несколько минут стоял на аллее, погрузившись в раздумья.