Пока я ходила на рынок, Лео успел закрыть бассейн черным полотнищем. Я немного понаблюдала за ним через застекленную дверь. На нем были серые фланелевые брюки и рубаха в красную клетку, из-под синей каскетки выбивались волосы — совсем седые. Неопределенно покачивая головой, он провожал глазами стаю перелетных птиц в небе над нашим садом. Я приоткрыла дверь и крикнула:

— Лео! Я дома!

Он, не отрываясь, смотрел в небо и, только когда стая скрылась вдали, обернулся и заметил меня. Одной рукой он взялся за голову, другой за поясницу.

— Лето и впрямь кончилось, — сообщил он мне. — Вот и птицы улетают на юг. Может, выйдешь чистить яблоки в сад? Подыши воздухом, полезно.

Я подумала, что и правда неплохо будет погреться на солнышке, которым пока баловал нас сентябрь, — кто знает, когда теперь еще тепло будет. Шерстяной жакет я все же не сняла. Подхватила тяжелую сумку со спелыми краснобокими яблоками, только что купленными на рынке, взяла ножик и две большие миски — одну для очистков, другую для очищенных яблок — и крикнула Лео: «Иду!» Он уже сидел за садовым столом.

— А газету ты не забыла купить? — спросил он.

Я захватила и газету. Он взял ее у меня из рук вместе с мисками, которые поставил на стол, и, увидев раздутую от яблок сумку, нахмурился.

— Разрази тебя гром, Ширли, ты что, на всю округу собралась напечь пирогов? — покачал он головой. — Сколько здесь килограммов?

Я ничего не ответила, села и открыла сумку. Лео развернул газету, не преминув запустить в сумку свою лапищу, — вытащил яблоко и с хрустом его надкусил.

— Тебе меньше работы.

— Оставь мои яблоки в покое! — прикрикнула я на него, начиная чистить первое.

От сладкого яблочного духа у меня дрогнули ноздри.

— Помнишь, Лео, как мы собирали яблоки с детьми? Им так нравилось лазать по лесенкам, наполнять корзины, а потом они помогали мне варить компот, и печь пироги тоже. Марсель таращился во все глаза, ему было так интересно, а однажды он сказал, что, когда вырастет, станет кондитером и будет печь такие же вкусные пироги, как я. Марсель, Марсель… Надо же! А стал адвокатом.

— Да-да, — рассеянно отозвался Лео и снова уткнулся в газету.

Я поняла, что он не хочет меня слушать, и замолчала, но продолжала прокручивать воспоминания про себя. Я могла бы заниматься этим до вечера, а то и до завтра: хорошие были годы, когда у нас подрастали дети, годы счастья, самого настоящего, которым был наполнен каждый день, каждый миг.

— Хочешь посмеяться? — вдруг оживился Лео. — Тут пишут, что жена премьер-министра наставляет мужу рога с его шофером.

Я пожала плечами и взялась за следующее яблоко, а про себя подумала, что этой женщине, при всем ее высоком положении, я ничуточки не завидую. Пусть мне не посчастливилось быть женой видного политического деятеля, зато жизнь свою я прожила честно. Потому, наверно, я и была хорошей женой и матерью, умело вела свой корабль верным курсом и благополучно доставила всю мою команду — и двух матросиков, и седого капитана — в тихую и добрую гавань. О, в такое плавание я с радостью пустилась бы снова! Нам не страшны были шторма, и ни разу на всем пути мы не налетели на рифы, точно говорю.

— А вот послушай! — хохотнул Лео. — Какая-то женщина судится с косметической фирмой, которая торгует по каталогу, потому что одна их продавщица, когда принесла товар на дом, переспала с ее безработным мужем — жена-то днем на работе.

— Да ну?

Я продолжала чистить яблоки, дело спорилось, сумка уже опустела почти наполовину. Лео стащил у меня еще одно — верно, думал, я так поглощена работой, что не замечу.

— А вот еще, как раз для тебя! — продолжил он пару минут спустя. — На этой неделе белая женщина, состоящая в браке с белым мужчиной, родила негритенка. Муж покинул родильную палату вне себя от гнева, а она вскочила прямо со стола и хотела броситься вдогонку — четверо врачей насилу ее удержали. Роды даже еще не закончились! Смотри, каково ей, а?

Лео подвинул ко мне газету, показывая фотографию женщины: она держала на руках чернокожего младенца и смотрела пустыми, скорбными глазами. Под снимком крупными буквами были напечатаны ее слова: «Я раскаиваюсь, что изменила мужу, и все же хотела бы, чтобы он стал отцом моему ребенку. Где бы ты ни был, Джордж, я люблю тебя и жду».

— Да уж, нескоро она теперь дождется своего Джорджа, я так думаю! — ухмыльнулся Лео.

И что смешного? Я вздохнула и оттолкнула от себя газету. Разве можно смеяться над женщиной, которая только что родила ребенка? Во мне закипало раздражение.

— Ну хватит, Лео! — вскинулась я. — Неужто в газете нечего больше читать, кроме этих мерзостей?

Лео выпрямился, замер, посерьезнел.

— Я просто повеселить тебя хотел, Ширли, — сказал он. — Я же не виноват, что без измены нет интриги.

Я пожала плечами и снова взялась за яблоки. Лео продолжал листать газету, но вслух, слава богу, больше ничего не зачитывал.

Наверно, зря я так вспылила. Может, позавидовала немножко этой женщине, только что ставшей матерью? Мне иной раз так хочется повернуть время вспять и снова растить детей — не потому, что я бы что-нибудь изменила или исправила, нет, просто чтобы они опять были всегда со мной.

Сумка опустела, я поднялась, взяла обе миски и нож.

— Лео, я пошла печь пироги.

— Смотри только не надрывайся уж слишком.

Я поставила один пирог в духовку — для Лео. А четыре остальных заморозила. Формы я пометила красным маркером, чтобы не перепутать их с пирогами со свининой, которые хранил? — тоже для детей, для кого же еще, — с Рождества. Места в морозилке почти не осталось, пришлось потеснить баночки с домашним кетчупом, которые я берегла с прошлой осени, и кастрюльки с рагу из ребрышек, судочки с фаршированным перцем, курицей в имбирном соусе, голубцами, луковым супом и другими их любимыми лакомствами — уж и не помню, с каких пор все это стояло.

Дверца морозилки еле закрылась, пришлось нажать посильнее. Если так будет продолжаться, скоро туда больше ничего не поместится. Я присела за стол, и мне ужасно захотелось позвонить детям. А что, разве нельзя? Должна же я сказать, что их ждут пироги. Я набрала номер Джоанны и услышала автоответчик: «Здравствуйте, вы позвонили Джоанне и Андре. Нас нет дома, оставьте, пожалуйста, ваше сообщение. Спасибо, всего доброго». Никогда я этого не любила, разговаривать с механизмами… Но этот был как-никак дочкин, и я выдавила из себя несколько слов после гудка: «Алло, Джоанна, это мама. Я хотела сказать, что сделала сегодня пироги и два оставила для тебя. Они в морозилке. Бай-бай».

Я как раз повесила трубку, когда из сада вошел Лео.

— Дождь собирается, — сообщил он.

Заглянув в духовку, он удовлетворенно потер руки: «Пахнет вкусно!» — и поинтересовался, есть ли у нас ванильное мороженое к яблочному пирогу на ужин. «Есть, есть», — успокоила я его: содержимое морозилки я знала как свои пять пальцев. «Не очень устала? Сколько всего пирогов навертела?» — спросил он, массируя мне плечи. «Пять», — тихо ответила я, и Лео вздохнул. Потом сказал, что спустится в гараж, закончит покрывать лаком сундук, недавно купленный в лавке старьевщика.

— Очень красивый, вот увидишь, — добавил он.

Я спросила, куда он собирается этот сундук поставить. С тех пор как Лео вышел на пенсию, он все возится со старой мебелью: то буфет притащит, то столик, уже весь дом ею забит.

— Не беспокойся, Ширли, найдем местечко, сундучок небольшой, — сказал он, уходя.

Я промолчала. Ничего, пусть от мебели Лео уже негде повернуться, но дом так опустел после ухода детей, что она хоть немного заполняла эту пустоту.

Я набрала номер Марселя — может, хоть он окажется дома? Когда я услышала в трубке его голос, радости моей не было границ! «Марсель! Сыночек! Как поживаешь?» Он ответил, что у них с Жослин все хорошо, на этой неделе работы в конторе невпроворот, сегодня ездили смотреть дом и скорее всего его купят.

— А когда вы нас навестите? — задала я вопрос, который задаю при каждом разговоре с детьми.

Я всегда была уверена, что человека можно приучить к чему угодно, если долго повторять ему одно и то же. Так я и воспитывала своих детей. Помню, как долдонила изо дня в день, когда они были еще крошками: «Садитесь за уроки!», «Застелите постели!», «Помойте посуду!», «Вынесите мусор!» Я добилась желаемого результата: к десяти годам они уже делали все сами, без напоминания. Почему же теперь, когда дочке тридцать пять лет, а сыну тридцать два, я не могу, сколько ни повторяю, допроситься, чтобы они навестили родителей? Потому что Джоанна выбрала профессию журналистки и вечно в разъездах? Потому что Марсель завален делами в своей адвокатской конторе?

Марсель сказал, что ему надо бежать, их с Жослин ждут друзья к ужину.

— Вот как?

Повесив трубку, я вспомнила, что забыла ему сказать про пироги, и снова набрала номер. После пяти длинных гудков включился автоответчик.

— Марсель, ты уже ушел? Это опять я, мама. Совсем забыла: два чудесных яблочных пирога ждут тебя дома в морозилке.

Я положила трубку. И еще некоторое время не выпускала ее из руки, не в силах разжать пальцы. Какая-то заноза сидела во мне, но я никак не могла понять, в чем дело.

Когда пирог Лео хорошенько подрумянился, я вынула его из духовки и поставила остывать. За окном, далеко от нашего дома, край неба заволокли тяжелые тучи. Неужели каких-то несколько часов назад вовсю светило солнце? Молодец я, что почистила яблоки в саду. Лео оставил свою газету на садовом столе, чтобы не унесло ветром, он положил на нее два яблочных огрызка. Я открыла холодильник, достала говяжье жаркое, которое приготовила вчера, — на сегодня вполне хватит. Я не перекладывала его из глиняного горшка, так что просто сняла крышку и сунула в духовку — после пирога я ее не выключила.

Пошел дождь, крупные капли застучали в стекло. «На прогулку сегодня не пойдем», — подумалось мне. Вчера мы тоже не ходили, хотя погода была хорошая. Я сказала Лео, что устала и хочу поберечь силы, потому что на завтра затеяла пироги. «Разрази тебя гром, Ширли, — заворчал он, — как будто в булочной нельзя купить пирог». Я возразила: что ты, это совсем не то, покупные пироги не сравнить с моими, домашними. И вот теперь они готовы, удались, а я почему-то совсем не рада. Ну да, что скрывать, единственный результат всех моих трудов — морозилка, год за годом наполняющаяся вкусной едой, которую некому есть! Вся эта возня с заморозкой, увы, дает пищу только моим собственным надеждам. А для себя только одно на свете я действительно хотела бы заморозить и хранить всю жизнь — моих детей. Разве не так?

Запах жаркого мало-помалу наполнил весь дом, и мне стало еще горше. Сколько раз этот аппетитный аромат распространялся по комнатам? Сотни, тысячи? Пахло всегда одинаково, потому что готовила я по одному и тому же рецепту, ни разу от него не отступив. Почему же сегодня этот запах больше не радует меня, как в ту пору, когда я кричала: «Ужинать! Все готово!»? Джоанна бежала вприпрыжку, и две косички так и плясали вокруг ее головы, Марсель, младший братишка, поспешал следом и пытался подставить сестре ножку, чтобы она его не опередила. «Мама, он толкается!» — жаловалась Джоанна, а Марсель кричал: «Неправда!» «Довольно, дети! — пресекала я потасовку. — Мойте руки и за стол!» Лео входил в кухню последним, интересовался, почему такой крик. «Ничего, Лео, все в порядке. Ужин готов». И, пока все рассаживались на свои места за столом, я доставала из духовки жаркое, неизменно подрумяненное и сочное, от одного вида которого слюнки текли.

Я услышала шаги Лео на лестнице.

— Вкусно пахнет, — потянул он носом, войдя в кухню. — Что у нас сегодня?

Жаркое уже давно стояло в духовке и наверняка вполне разогрелось, можно было подавать, но мне что-то не хотелось есть, и я сказала Лео, что ужин будет готов через полчаса. Он ушел в гостиную, и до меня донеслись приглушенные звуки включенного телевизора. Дождь разошелся вовсю, и ветер бушевал все сильнее; газета Лео улетела, и листки метались над садом, точно вспугнутые серые птицы. Я встала и накрыла на стол.

Прошло минут десять, и вдруг Лео рывком распахнул дверь кухни.

— Горит что-то! — крикнул он, кидаясь к плите.

Батюшки, голова садовая! Как же я сама не почувствовала запаха? Лео открыл духовку, и его тут же окутал густой чад. Он ловко прихватил горшок рукавичками и поставил его на стойку. От мяса остались только скукоженные обугленные комочки на дне; Лео смотрел на них как-то озадаченно. Только теперь я осознала, что случилось: впервые в жизни у меня пригорело жаркое.

— Надо же, какое совпадение, — протянул Лео. — Знаешь, что сейчас передали в новостях по телевизору? Та женщина, ну, я тебе показывал в газете, — так вот, сегодня утром она сунула своего черного младенца в духовку. Сожгла, представляешь?

— В духовку! — ошеломленно повторила я.

— Да-да! В духовку! Ну ладно, выбрось это из головы, а то кошмар приснится.

Я тяжело привалилась к кухонной стойке. Посмотрела в окно и подумала: что же такое случилось с миром, которого я не вижу за деревьями своего сада, если в нем творятся подобные вещи? Неужто женщина и вправду может засунуть своего новорожденного младенца в духовку и закрыть дверцу? Дивны дела твои, Господи! Лео помог мне сесть.

— Будем есть на ужин пирог! — сказал он бодро, видно, хотел поднять мне настроение. — М-м, вкуснотища!

Он сам достал из ящика нож, взял с буфета блюдо с пирогом. Положил нам по куску в тарелки, которые я уже поставила, и направился к холодильнику.

— Куда ты?

— Хочу ванильного мороженого.

Остановить его я не успела. Он открыл дверцу морозилки, и две банки домашнего кетчупа полетели прямо ему под ноги, за ними упала кастрюлька с рагу из ребрышек и еще три — с луковым супом. Грохот отдался эхом у меня в голове и где-то в желудке.

Лео наклонился и покачал головой.

— Ширли, может, хватит уже? — вздохнул он и стал собирать все с пола.

Я посмотрела на него: он стоял, прижимая к груди кастрюльки и банки, покрытые инеем, таким же белым, как его волосы. Я вскочила и кинулась к нему. Мне хотелось, чтобы он обнял меня, но руки у него были заняты, и я наткнулась грудью на холод.

— Помоги мне, Лео, помоги! — взмолилась я.

Он подставил мусорный мешок, и я опорожнила туда все содержимое морозилки.