1

МОСКВА Январь 1999 года

Лаборатория № 16, помещавшаяся в подвале, уживалась в известном научно-исследовательском институте на птичьих правах. Ее небольшой коллектив, состоявший из молодых энтузиастов, занимался исследованиями торсионных полей, существование коих еще никем не было доказано. Руководство института со скрипом финансировало работы по изучению того, что то ли есть, то ли нет, и грозилось вообще прикрыть лабораторию. Спасали только время от времени появлявшиеся в западных журналах (со ссылками на засекреченные источники) сообщения о подобных работах, успешно ведущихся в США и других странах. Но поди проверь такие источники! И лаборатория № 16 балансировала на грани закрытия.

Ночью девятнадцатого января, когда произошла авария, в лаборатории корпел над приборами лишь физик-аспирант Юра Гладилин. Он не уходил домой, потому что хотел во что бы то ни стало именно сегодня завершить давно задуманный эксперимент… Собственно, авария была пустяковая, не авария даже, а перегрузка электронных цепей. С треском вылетела пара опытных микросхем, расплавилось несколько проводов, поискрило кое-где — и все. Происшествие никак не отразилось на энергоснабжении института, свет в вестибюле не погас. Поэтому пожилой вахтер, пенсионер Илья Савельевич, стерегущий покой ученых не первый год, мог хорошо разглядеть лицо торопливо прошагавшего мимо него Гладилина. Юра покидал институт без шапки, в распахнутом пальто, а о выражении его глаз старичок-вахтер вспоминал еще долго. В обычно спокойных, немного насмешливых глазах аспиранта метался ужас и стыла беспредельная тоска. Так мог выглядеть человек, внезапно заглянувший в Бездну, куда никому из живых заглядывать не дано.

Юра Гладилин имел в институте репутацию рассудительного ироничного скептика — из тех, кто и в реальности телеграфного столба будет сомневаться, пока не потрогает его руками. Невозмутимый, основательный, нечуждый некоторой доли научной романтики (но в строгих рамках экспериментальных доказательств!) — таким знала его и беспредельно влюбленная в него жена. Она была буквально потрясена, когда он предстал перед ней в третьем часу утра со спутанными волосами, в которых искрились тающие снежинки, с безумным блуждающим взглядом.

В ту ночь Юра так и не вымолвил ни слова о том, что его испугало и встревожило. Лишь к вечеру следующего дня (на работу он не пошел, отговорился по телефону переутомлением и недомоганием) Гладилин рассказал Тане все.

— Ты ведь помнишь, — спросил он, прикладываясь к чашке с обжигающим чаем, — над чем мы с Володей Бажиным работали? Торсионный анализатор молекулярного спектра.

— Да, конечно, — неуверенным тоном подтвердила Татьяна.

Она не страдала забывчивостью, но для нее, записного гуманитария, слова «торсионный анализатор» звучали шаманским заклинанием.

— Так вот… Вчера Бажин ушел домой, а мне очень хотелось одну нашу догадку проверить… Если в экспериментальном генераторе торсионного поля удалить одну микросхему и заменить ее на… Впрочем, это не важно. Я произвел замену и продолжал работу за компьютером. Изредка я поглядывал на экран торсионного приемника, где можно было визуально проконтролировать результат после полной загрузки системы. Но что-то пошло не так… Ошиблись ли мы в расчетах, или я напортачил с монтажом схемы, или… Не знаю. В общем, сначала запахло горелой изоляцией, потом послышались резкие щелчки — знаешь, как у автоматических предохранителей, хотя у нас в лаборатории таких нет. Искры посыпались… Я повернулся к распределительному шиту, чтобы прекратить подачу электрического тока. Таня, я точно помню, что вырубил этот проклятый ток, черт побери! Да и тумблер потом оказался в нижнем положении! Это я заметил, когда уходил, хотя мне было крепко не до тумблера…

— Успокойся, — нежно сказала Таня. — Ну, вырубил, и дальше что?

— А ничего! В смысле, ничего не изменилось, все так же щелкало и искрило — в обесточенной-то схеме! Ну а потом я посмотрел на торсионный монитор.

Здесь Гладилин надолго умолк и только после новой чашки чая заговорил снова:

— Там было изображение… Но не совсем там. Когда ты смотришь на экран телевизора или компьютера, все происходит за стеклом и ты четко осознаешь это, верно? А тут стекло будто растворилось. То, что я видел, было очень ярким и рельефным, объемным. Я будто бы находился и перед монитором, и внутри него, и там, где… Словом, был как бы среди этих событий, участвовал в них.

— Как в стереофильме?

— Намного реальнее. Я даже запахи помню. Ну, насчет запахов, может быть, это моя фантазия, но в лаборатории-то воняло горелой изоляцией! А такой аромат перебить… Гм…

— Но что ты видел? — Таня придвинулась к Гладилину, ощущая, как ей передается его возбуждение.

— Сначала — город… Или что-то похожее, словно с высоты, метров с тридцати. Ряды одинаковых домов, очень унылых, типа бараков. Правильная геометрическая планировка. Город под сумеречным небом, таким тоскливым, точно там никогда солнца и не бывает. И вся картина невыносимо тоскливая, печальная. Пейзажи вокруг вроде бы осенние, но осень эта какая-то окончательная, про такую Пушкин не написал бы «Очей очарованье». Деревья неподвижные, как из гипса, ни ветерка. Листья мрачных, пугающих тонов. Вот там и пахло как-то жутко, словно в операционной или даже в морге… А в городе — никого на улицах, ни единого человека. Изображение двигалось, как если бы я летел над городом. Иногда видел внизу перевернутые, разбитые машины, одна машина горела… Потом я увидел другой город, или, может быть, другую часть того же города, с широкими проспектами, красивыми особняками, фонтанами… Но и здесь царило полнейшее запустение. Разбитые окна, взломанные двери, мусор на улицах… И тоже нигде никого. А затем картина как-то быстро сместилась — там вообще все менялось очень быстро, будто я сидел внутри летательного аппарата, перемещавшегося порой с огромной скоростью, почти мгновенно. Появились горы или скалы под тем же давящим небом и темнота между ними. В эту темноту шли люди… Много людей, наверное, человек двести. Я смотрел на них с высоты, сзади и под углом. Они были одеты в какие-то серые балахоны с капюшонами, полностью закрывающими головы. Толпа брела в едином медленном ритме, с низко опущенными головами, и темнота поглощала людей. О господи! Это было похоже на сошествие в ад.

Гладилин перевел дыхание и продолжал:

— Потом я очутился в каком-то зале, вероятно подземном, расположенном на большой глубине, — почему-то у меня сложилось именно такое впечатление. Тусклое освещение, много непонятной аппаратуры, разобранной на части или просто покореженной. К стене жались люди, их лица были искажены ужасом, рты раскрыты. Вероятно, они кричали от страха, но я не слышал криков. На них надвигались громадные, черные безголовые фигуры с вытянутыми вперед руками. Тут снова быстрый полет, смещение изображения — и я вновь оказался под открытым небом, в местности, где, по всей видимости, произошла какая-то катастрофа. Там были руины, развалины, так изуродованные, что не представлялось возможным понять, от каких объектов они остались. И вот здесь я увидел совсем рядом черную фигуру без головы. Она состояла точно из плотного сгустка клубящегося черного тумана, ее очертания были как бы не совсем реальными. И этот туманный монстр, это порождение мрака… Он тянул руки к моему горлу!

Схватившись за чашку, Гладилин судорожно глотнул.

— А дальше? — спросила Таня с замиранием сердца.

— Почти все. Я — тот виртуальный я, который находился внутри этого странного мира, — метнулся прочь от чудовища. Промелькнули еще какие-то картины — толпы людей с бессмысленными улыбками, показывающих пальцами вверх… И все погасло. Я сидел перед темным монитором в лаборатории. Плохо помню, как я выбежал оттуда, как домой добирался… Таня, ты литератор, твое воображение богаче моего. Эти картины погибающего мира… Скажи, к какому каналу я мог подключиться, что мог видеть? Другую планету? Ужасное будущее нашей Земли?

— Ты говоришь, там были машины, дома, люди — все, как у нас?

— Не знаю. Я не рассматривал подробно. На беглый взгляд — все, как у нас… Но не поручусь.

После непродолжительного молчания Таня осторожно произнесла:

— Юра, в вашей лаборатории, наверное, хватает разных излучений… Даже домашний компьютер создает сильный фон, а у вас…

— Ты о чем? Ах да… Знаешь, может быть. Об этом я как-то не подумал. Ну да! В момент разрыва цепи мог возникнуть кратковременный мощный высокочастотный импульс, около 415 мегагерц… Такая частота черт-те как воздействует на человеческий мозг… И потом, когда я выключил ток, просто-напросто галлюцинировал у пустого монитора… Да, такое очень возможно.

Эту чепуху Гладилин излагал ради Тани. Он-то прекрасно знал, что ни при каких условиях в лаборатории не могло появиться подобных излучений. Но он любил Таню, и он видел, что ей легче примириться с мыслью о кратковременном помешательстве мужа, чем о контакте с непонятным жутким миром в иных измерениях.

Юра Гладилин не нашел в себе сил ни поведать о своих видениях кому-то еще, ни повторить эксперимент. Много позже его самостоятельно, проверяя ту же догадку, повторил коллега Юры, Володя Бажин. Хотя опыт и не дал ожидаемых результатов, он прошел вполне гладко, без каких бы то ни было непредвиденных эффектов.

 

2

В конце осени — начале зимы девяносто восьмого года, а также в январе девяносто девятого в разных частях света при различных обстоятельствах обнаруживали тела людей, умерших загадочной смертью. Эти люди, по документам и свидетельствам достаточно молодые, выглядели после ухода из жизни как глубокие старики. Вскрытие всегда показывало характерные старческие изменения в организме. Возникло предположение, что эти люди были отравлены неизвестным ядом, действующим таким образом, но присутствия посторонних химических соединений во внутренних органах выявлено не было. Правда, в домах некоторых жертв таинственной эпидемии были найдены ампулы с бесцветной жидкостью и шприцы, а локтевые сгибы покойных хранили следы уколов. Анализ вещества в ампулах, состав которого оказался исключительно сложным, позволил, однако, установить, что оно не является ни ядом, ни наркотиком. Но этот вывод экспертизы был единственным… Назначение препарата осталось тайной, и не было доказано, что умершие делали себе инъекции содержимого этих ампул. Если такое и происходило, препарат бесследно распадался в крови, а стало быть, и доказать что-либо было нельзя.

Среди вещей погибших обнаруживали также предметы, вызвавшие большой интерес специальных служб (спецслужбы подключались практически в каждом случае, ибо жертвы, как правило, занимали в своих странах высокие и ответственные посты. Если это было не так, расследование все равно засекречивалось и передавалось в руки спецслужб — по аналогии). Эти предметы, представлявшие собой прямоугольные пластины с прозрачными кристаллами по углам и рубиновыми полушариями в центре, покрытые сеточками тонких серебристых проводов, пристально изучались в лабораториях. Увы, эксперты были бессильны сказать о них что-либо конкретное, кроме того, что эти устройства, судя по отсутствию внутренних источников энергии, являлись частью неких более сложных технологических комплексов. В руки экспертов попали и другие аппараты, внешне похожие на портативные радиостанции. Но если они обеспечивали связь, любой из исследователей дорого дал бы за информацию о том, с кем и на каком принципе.

Той же осенью и зимой в различных регионах планеты резко возросла активность так называемых аномальных явлений — по традиции в это понятие включались НЛО, необъяснимые световые спектакли в атмосфере, наблюдение миражей неясной природы, сообщения о встречах со странными существами и объектами, массовые вспышки временных психических отклонений у жителей какой-либо местности и даже иногда загадочные исчезновения самолетов и судов, хотя следы таких катастроф обычно рано или поздно отыскивались. Аномальные явления во множестве отмечались в американском штате Огайо, в Западной Европе, в центральных районах Южной Америки, на юго-западном побережье Австралии, а в России — в Хабаровском крае и в Подмосковье. Тому, кто принимал эти сообщения всерьез, могло показаться, что перегородки, отделяющие наш мир от мира Неведомого, стали совсем тонкими и готовы вот-вот рухнуть..

Уфологи били тревогу Так, например, известный исследователь аномальных явлений Алексей Константинович Прийма писал в одной из своих работ: «Поразительно, что мы не испытываем никакого страха перед Чужими… Местоимение „мы“ я использую здесь в широком смысле, не включая в него себя лично. Я-то хорошо осознаю весь специфический колорит ситуации, в которой все мы находимся перед устрашающими силами и потенциальными возможностями Чужих. Таинственные эти Чужие неуловимы и непобедимы. Мотивы их поступков всегда непроницаемо загадочны для человеческого сознания, а последствия их действий катастрофичны для людей».

Итак, уфологи беспокоились, уфологи предупреждали… Но только они одни. Ибо кто из людей солидных и основательных, будь то ученый, военный или политик, мог поверить в угрозу, таящуюся за однажды открытой Дверью? Кто мог поверить, что на Землю надвигается неописуемый кошмар Фоксхола, переставшего уже именоваться так, ибо иные силы завладели им и пришло время иных имен?

А когда-то, не столь давно, молодой человек (его звали Олег Мальцев) сидел за письменным столом и вспоминал книгу американского автора о вампирах, которые захватили Лос-Анджелес…

Потому что в них никто не верил.