Не торопясь, Корин и Уэстбери шагали по коридору к комнате Берковского.

Англичанин рассуждал вслух:

– Ее защита Лэддери ничего не стоит, Корин. Она все еще влюблена в него и вполне способна солгать.

– Вы загипнотизированы словами леди Фитурой, Джон, – Корин жестом изобразил эстрадного гипнотизера. – Отвлекитесь от них и взгляните на ситуацию непредвзято. Сам факт романа графа Лэддери с Антонией свидетельствует, что он не слишком ценил Рамону. А если мы рассмотрим в качестве убийцы саму Антонию, натолкнемся на вопиющее противоречие. Отводя подозрения от Лэддери, она сужает круг подозреваемых и тем подставляет себя…

Корин остановился перед дверью Берковского и постучал. Отклика не последовало.

– Где же наш банкир? – риторически вопросил Уэстбери и получил в ответ пожатие плеч.

Берковского обнаружили в бильярдной, где он в одиночестве уныло гонял шары по зеленому полю стола. На вошедших он посмотрел мельком и вновь принялся примерять кий к какому-то хитрому трюковому удару.

– Мистер Берковский! – окликнул его Корин.

Банкир с неохотой отложил кий.

– Вы ко мне, господа? А я-то думал в простоте душевной, что мы обо всем поговорили…

– Открылись новые обстоятельства, касающиеся доклада Уинвуда, – пояснил Корин, усаживаясь на стул у стены и закуривая. – Теперь нам точно известно, что это за доклад.

– О господи, – простонал банкир.

– А также известно, – беспощадно дожимал Корин, – что выступление Уинвуда с этим докладом перед сенатской комиссией представляло угрозу для вас.

Смертельную угрозу, Берковский. Перед вами стояла проблема Гамлета – быть или не быть. Либо вы, либо Уинвуд, только так. Вдвоем в подлунном мире вам было бы тесновато. Улавливаете, куда я клоню? Это чрезвычайно весомый мотив для убийства, да, сэр.

Берковский опустился в кресло, налил рюмку водки «Смирнофф», залпом проглотил. Он молчал, молчали и Корин с Уэстбери. Наконец банкир тяжело встал.

– Идемте.

В своей комнате, куда Берковский привел Уэстбери и Корина, банкир открыл шкаф и вытащил стоящий у задней стенки небольшой чемодан. Подцепив никелированные замки, он поднял крышку, долго выкладывал из чемодана на кровать дорожный скарб, а со дна достал кожаную папу и с видом приговоренного перед казнью швырнул ее на стол.

– Черновики доклада Уинвуда, господа.

Полюбовавшись произведенным эффектом, он добавил:

– Уинвуд привез их с собой, чтобы поработать с ними здесь. Теперь они у меня.

Уэстбери потянулся было к папке, но не стал притрагиваться к ней и спросил:

– Вы убили Уинвуда и похитили доклад?

– О нет, – горько улыбнулся Берковский. – Уинвуд сам отдал его мне. Он отказался от доклада.

– Но почему?!

– Сейчас. – Берковский распечатал пачку «Питера Стивесанта». – Выпить хочется, а нечего. Вернуться разве за водкой в бильярдную? – Он махнул рукой. – Да ладно, Бог с ней. Так вот, господа, вам удалось чертовски грамотно определить суть моей проблемы – гамлетовской, как выразился мистер Торникрофт. Доклад Уинвуда означал для меня гибель. Я думал об этом постоянно и по пути сюда, и здесь. Мне предстояло найти выход из безвыходного положения… Или погибнуть. И я нашел выход, господа, – его взгляд на секунду засветился торжеством и тут же снова погас. – Я нашел крохотную брешь в несокрушимой стене, это было гениально… Я вообразил, что доклад Уинвуда – одинокий верблюд в пустыне. Он хорошо виден отовсюду, и его не спрячешь. Вы сумели бы спрятать верблюда в пустыне?

– Разве что закопать в песок, – сымпровизировал Уэстбери.

– Да, но для этого надо убить верблюда! – Берковский увлекся собственным рассказом, он походил на ученого, взволнованно повествующего о сделанном открытии. – Мне же требовалось спрятать живого верблюда – позже вы поймете почему. У меня инженерное образование, господа, меня учили творчески, нестандартно подходить к решению технических задач. Спрятать одинокого верблюда в пустыне невозможно, это ясно.

Но я продолжал аналогию, и… А если действовать противоположным образом?

Пусть в пустыне окажется сотня верблюдов, тысяча верблюдов? Кто тогда различит среди них того, первого?

– О чем-то похожем я читал у Честертона, – заметил Уэстбери. – Там офицер, чтобы скрыть совершенное им убийство, повел свой отряд на бессмысленный штурм и спрятал труп среди десятков других.

– Да, в этом роде, – согласился Берковский. – Но вернемся к тому, что я сделал. Я пришел к Уинвуду и предложил ему ошеломляющую информацию о деятельности русской мафии в Америке, во много раз превосходящей по убойной силе ту, которую он собирался использовать в докладе, но… Не имеющую касательства к шантажировавшей меня группировке! Разве не блестящий ход? В выигрыше остаются все. Уинвуд выступает с великолепным докладом и укрепляет свою репутацию в ЦРУ. Угрожавшие мне люди в России могут быть довольны, я выполнил их требования. Другие же мафиозные кланы, подставленные мной под удар, не в состоянии заподозрить меня, об этом я позаботился… Мой банк и я, сотрудничество с Уинвудом, горизонты и перспективы – все спасено…

Он внезапно выдохся, как проколотая камера футбольного мяча. Глаза его потускнели, он сел на кровать и безразлично уставился в окно.

– Это только ваши слова, Берковский, – сказал Уэстбери. – Где доказательства?

– Будут и доказательства. – Банкир полез во внутренний карман пиджака. – Первое – вещественное. – Он протянул Уэстбери сложенный лист бумаги. – Это подписанное мной и Уинвудом соглашение о том, что он отказывается от запланированного доклада в обмен на новую информацию. Почерк Уинвуда, его подпись – все это нетрудно проверить. Второе доказательство – логическое. Смерть Уинвуда не только невыгодна мне, она снова ставит меня в крайне трудное положение. О предстоящем докладе знал не он один, а эти черновики – наверняка не единственное, что осталось. ЦРУ перероет личные архивы Уинвуда, залезет в его компьютеры, и проклятый доклад может…

Да что там может – наверняка всплывет опять, и уж тут я бессилен… Я не смогу закопать мертвого верблюда в песок.

В комнате стало так тихо, что эта тишина легла на плечи всех троих осязаемым грузом. Молчание нарушил Корин:

– Вопросов больше нет, мистер Берковский.