Если составить рейтинг самых отстойных дней, вчерашний точно побил бы все рекорды. За что ни возьмусь — жуть. Облом по всем пунктам, ноль везения с самого начала. Хорошо, что закончился, иначе не знаю, что бы еще случилось.

Мой предок меня бесит до невозможности. Сколько раз я ему говорила, чтобы нормально мыл после себя ванну. Не буду же я убирать за ним его волосья. Если лысеешь, надо после себя убирать. Он может часами сидеть в ванной и распевать свои дебильные песни. Не понимает, урод, что у меня в этом доме тоже есть кое-какие права?

Я как только проснулась, сразу почувствовала, что день будет фиговым. Думала, не встану с кровати. Небо какого-то говняного цвета. Дождь, снег, вечно какие-то осадки, из дома выходить влом. Когда уже закончится эта гребаная зима? Пошло оно все! Как меня бесят эти шапки — не буду портить себе прическу, и точка.

В зиме только и хорошего, что Новый год. Один день, а остальное — чистый отстой. В этом году была классная тусня. Каська после нее на целую неделю пропала. Даже целка Юлька оторвалась по полной. Тупая коза, мозгов ноль. Если она еще раз скопирует мои голубые волосы, получит от меня по жирной жопе. Если я что-то придумала, это мое, ясно?

Я не догоняю, на фига мать в субботу готовит. Какие дебилы еще едят бигос? Разве только в доме престарелых. Мало того, что воняет, так еще потом это есть нужно. Нет, я — пас. Мне восемнадцать лет, и харэ, я могу делать все, что хочу. Я вообще мало ем. Дайте мне бабки, и я куплю себе хавку в городе. А бигос, нет, не буду я никакой бигос.

Суббота. Я ее целую неделю ждала, и вот она. Лежу и думаю. Музыка, мать нажралась таблеток и сидит в туалете, отец опять возится со своими удочками. Как тут убьешь время до вечера? Я встала. Прошлась и снова легла. Думаю, а чё, не позвонить ли Аське?

Знаю, что не надо, знаю. Эта коза должна позвонить первой, но, блин, звоню я. Шаг навстречу. Она еще спит, но я ее разбужу, — говорит ее отец. Переживи он то, что Ася, тоже бы спал, баран. А потом поехало. Мы разговаривали часа два. Супер. Круто, что все хорошо закончилось. Через неделю мы вместе идем на балет.

У меня чутье, реально, у меня чутье. Я как увидела Аську с этим чуваком, сразу поняла, что лажа. У него на лице было написано: колхоз «Прогресс», деревня «Трактор», лошара. Этот дебил думает, что если он понты кидает, то каждая телка под него ляжет. А его шузы — не доверяю я чё-то людям в начищенных туфлях. С самого начала было ясно, что где-то будет прокол.

И тут звонок от Аськи. Я не понимаю, надо же было раздуть такую историю: как будто медицина стоит на месте и не развивается? Аська стала париться. Нет месячных, а еще этот тест. Блин, Аня, я по ходу залетела, что делать, что делать? — визжит в трубку. Через полчаса я была у нее, через полчаса. Друзья познаются в беде, а я знаю, каково это, знаю.

Этого, в блестящих туфлях, как ветром сдуло, без вести пропал. Телефон отключен, даже автоответчика нет, а Аська не знает, где он живет. А где вы были всю ночь? Разговаривали в машине. Дебил безмозглый, нет слов. Две ночи мы не спали, две ночи. Что делать, что, блин, делать? Ну и потом, через два дня пошли месячные. Офигеть, как я из-за нее парилась.

Тогда мы и решили. Без базара, надо проучить козла. Мудак тупорылый, надо научить его уму-разуму и уважению к женщинам. Несколько звонков, и все дела. На районе ему лучше не показываться, парни морду начистят по полной. Ох, до чего ж я не люблю мужиков в блестящей обуви.

Я закончила разговаривать с Аськой и опять слышу эту вонь. Ну понятно, суббота, обед, мать в кухне готовит бигос, отец отмокает в ванне, реальный отстой. Каждую неделю одно и то же, каждую неделю. Если бы не эти брюки, я бы точно свалила. Незачем жить. Вынесла мусор, прошвырнулась, подумала о них, и настроение поднялось. Джинсы: золотые вставки, красные блестки. Ни у кого таких нет.

Я прямо вижу, реально вижу картину. Прихожу я в понедельник в школу, как ни в чем не бывало. Вхожу в туалет, и у всех челюсти отвисают. У всех; ведь ни у одной овцы нет таких штанов. Глупые рожи, расспросы, супер. Магазин открывается в десять, в школу к одиннадцати. Пани Йоля обещала, что никому их не продаст. Прибегаю, покупаю и могу двигать в школу. Это будет мой день.

Только есть одна проблема. Одна-единственная, вечно одна и та же — бабло. Па, дай две сотни, а? Ноль эмоций, ноль. Матери я вообще ничего не говорю. Зачем, ведь эта идиотка — безработная. У нее самой нет даже на прокладки, а все равно пыхтит от гонора. Пошла бы… пошла бы, в конце концов, хоть на какую-нибудь работу. Хоть куда-нибудь бы выходила, а не сидела все время дома. А, ладно, я же с ней поругалась и вообще не разговариваю.

Звоню Юльке. Ясен перец, не берет трубку. Конечно, кто сказал, что телефон существует для того, чтобы отвечать на звонки? Звоню Гоське, бабок нет, одолжить не может. А Госька вообще что-нибудь кому-нибудь в жизни одолжила? Последняя надежда: Лукаш. Как я это ненавижу! Мой бывший парень, дебил. Сама не знаю, какой надо быть дурой, чтобы с ним ходить. Урод.

Нет, ясно, у него есть бабки, у него всегда есть бабки. Что-что, а бабки у него есть всегда. Он говорит, что о’кей, что может, что надо поговорить, обсудить детали. И начинает пургу всякую нести: а зачем мне деньги, а когда отдам, а почему так дорого? Я фигею. Я уже вижу эту дебильную слюнявую рожу. А он торжествует, торжествует, довольный. Но, блин, штаны важнее.

Только отошла от телефона, как отец наконец выполз из ванны и к телефону — позвонить понадобилось. С кем ты столько разговариваешь? Ты знаешь, сколько это стоит? Дождешься, что я в конце концов отключу телефон. Да пошел он! Когда-нибудь он меня так достанет, что я ему все выложу — он просто офигеет. Думает, я ничего не знаю о его врачихе. Козел, урод. Я еще этим займусь: или он даст мне бабла, или я выложу все матери, и тогда посмотрим.

Автобус. Терпеть не могу ездить на тусу автобусом. Могла бы попросить Лукаша заехать за мной, но лучше уж вонючий автобус, чем его дурацкая тачка. Столько бы всего пришлось выслушать: не ешь, только ничего не ешь и не пей, я вчера чистил обивку, — блевать хочется. А о том, чтобы предок одолжил мне свой драндулет, нечего и думать. Я получила права, и что? На фига я сдавала на права?

В автобусе одни и те же морды. Весь район куда-то эвакуируется. Мудаки из девятого класса, пара знакомых и куча каких-то бритых наголо горилл. Терпеть не могу хамства. Зачем эти кретины ходят на тусовки? Есть же парни, которые ходят на футбол, но при этом нормальные, не то что эти уроды с битами. Я когда вижу такого кретина с шарфом на шее, убила бы. Отстой.

Лучше всех — моя бабушка, вот она отвязная. Сказала, что перекрасит волосы в оранжевый цвет, потому что видеть не может свою седую голову, серьезно. Она постоянно разговаривает сама с собой, но я все равно ее люблю. Она всем хочет помочь: кошкам, собакам, даже наркоманам. Дает деньги Каське Шелинской. Кася быстро скатилась: год — и уже попрошайничает у магазина. Надо будет заехать к бабуле в воскресенье и спросить, можно ли к ней переехать? А что: предки меня ненавидят, и меня от них воротит. Все будут счастливы.

В доме стало тесно. После того, что было на мой день рождения, покоя мне не дают, постоянно цепляются. Нет, ну откуда я могла знать, что они такие идиоты? Скоты, настоящие скоты. Ковер сжечь — это явный перебор. Я понимаю, я, правда, все понимаю, но чтобы выбрасывать цветы с балкона и жечь ковры, этого я уже не догоняю. Дружбаны, называется!

Так вот что было дальше в ту чертову субботу. Я выхожу из автобуса и захожу в эту дыру. Музыка, атмосферка, духотища, и первая, кого я вижу, — Моника, ну та, которая траву продает. Не то чтобы мне хотелось курнуть, я не тащусь от этого говна, но уж так мне было назначено. Она прицепилась, чтоб я купила косяк. Я ей объясняю, что не хочу, не могу, не люблю и что я спешу. Она мне на это, что у нее сегодня для меня суперскидка на супертраву. Семьдесят процентов, пятьдесят процентов, тридцать процентов. Я молчу, потому что у меня нет бабок, да и не хочу я никакой сраной травы. И тогда она меня сделала: фирма ставит, на, — дала косяк и ушла.

Судьба: если что-то должно случиться, обязательно случится. Блин, судьба, ничего больше. Против нее не попрешь. Когда-то я пошла больная на тусу. Не могла пить, даже нюхать, антибиотики, понятное дело. Камила прицепилась, просто прицепилась. Что у ее сестры, мол, девичник, и я должна выпить, иначе у ее сестры будет жизнь — говно. Один стопарик, другой, и больше я ничего не помню. Отключилась.

Вчера было то же самое. Я, правда, не хотела курить, не хотела. Держу в руке косяк и не знаю, что с ним делать. Пришла в эту чертову дыру только для того, чтобы поставить Лукаша на бабки и свалить домой. Не люблю я траву, меня она вообще не берет. Народ прикалывается, смеется, а мне по фигу. А еще мы с Аськой договорились, что гульнем через неделю.

Стою, значит, я и думаю: а, фиг с ним, покурю. Затягиваюсь раз, другой, чувствую: что-то не то. Кто-то ломится в дверь, а я дальше затягиваюсь. Чувствую, торкает: пошло в ноги, руки, даже в волосы. Глаза в разные стороны, и я уже понимаю: будет не круто, а супер круто. О’кей, выхожу из туалета. Как будто все в норме, но я-то понимаю, что все не так, как было десять минут назад.

Ко мне подходит Моника, улыбается и спрашивает: ну как? Сука, знает же как, но я не подаю виду и говорю: о’кей. О’кей? Охуительно! Беру какое-то пиво, сажусь и жду. Что-то сейчас будет, щас начнется.

Смотрю, ну вот, я же говорила, судьба: Юлька и Госька. Эти две овцы денег дать взаймы не могут, а на тусу пришли. Я им все выложу, я им скажу пару слов. Подсела к ним, тихо базарим. Госька в шоке оттого, что Яцек вроде пошел с кем-то драться. Яцек, драться? О чем они вообще? Но типа дело серьезное, вроде был здесь какой-то урод, выёживался за соседним столом, и Яцек пошел с ним разбираться.

Яцек, ну, просто вилы. Метр с кепкой. Хапнул химии немного, стал похож на человека, вот крыша и съехала. Даже мне достаточно пальцем его ткнуть, чтоб он с ног свалился, но я молчу. Эти мои корефанки вообще не секут в мужиках. Юлька ходит с каким-то педиком, а Госька с лилипутом.

Гося немного напоминает мне мою бабулю, всем рвется помочь. Боже мой, как моя бабушка любила дедушку. А сейчас просто сдвинулась по его поводу. Только и говорит о каких-то черных надгробьях и деревьях, о том, что у нее скоро будут большие бабки и она все устроит как надо. Две недели назад я везла с ней через весь город какие-то сорняки. Лиственницы, сосны, хрень какую-то. Автобусом, трамваем, на садовый участок, а потом она с кем-то, кто в этом разбирается, посадит их на могиле деда. Отпад.

Тут пришел Яцек с тем самым малым. Разговаривают так, будто все выяснили и типа все о’кей. Не понимаю я этих мужиков. Пошли гаситься, а возвращаются, как лучшие кореша. Тогда на фига эта комедия? На фига?

Малого того звали Зенон. Нет, честное слово: Зенон, я не прикалываюсь. Я тоже не поверила, но он показал мне паспорт. Зенон, без дураков, Зенон. Но оказался ничего такой, прикольный. Я его уже видела несколько раз. Он меня тоже знает. Говорит, что когда-то жил в нашем районе, но переехал с родителями.

А Зенон-то — не тупой оказался. Делать было нечего, и мы немного потрепались. Он был в Лондоне на каникулах и говорит, что как получит аттестат, поедет туда учиться. Язык у него подвешен — мама дорогая, и тебе про массовую продукцию, и про интернет-продажи, про международные стандарты, и фиг знает чего еще, но танцует — труба.

У нас нельзя сделать карьеру, это факт. Я, например, отлично танцую, и что? Если б не отец, я бы в этом направлении могла что-то сделать. Но он уперся, что я должна стать пианисткой. Пианистка — хуже ничего не мог придумать. Таскал меня в школу шесть лет, пока не спекся. Я ему говорила, что у меня способности к танцам, но он и слушать не хотел. Вбил себе в голову, что у него был слух, и значит, у меня, как его ребенка, тоже должен быть. Очень умно.

Было круто. Косяк меня расслабил по полной, и я начала отрываться. Все меня смешило, абсолютно все. Зенон поймал волну. Сам был трезвый, но бесился со мной на равных. Нас прикалывало все: бармен, дебильная музыка, стаканы, люди. Я была в ударе.

Ну и тут нарисовался Лукаш. Я совсем забыла об этом чучеле, о бабках и обо всем говне. Мне было классно, и я чувствовала, что может быть еще круче. Он подсел и давай нудить: что поставил машину на газоне, что ее могут забрать, что он торопится, и если у меня к нему дело, чтобы я быстрей говорила. А на хрен мне все это сдалось, иди ты на фиг.

Но Лукаш есть Лукаш. Если что-то себе вобьет в голо-ву, труба. А я не люблю таких упертых. Сразу видно, у человека с головой проблемы. Не говорит прямо, что ему надо, а только несет часами всякую хрень. Подошел еще раз, сказал, что идет в бар, и если у меня к нему дело, он еще минуту ждет, а потом отчаливает. Ну и ушел.

У меня сразу испортилось настроение. Никакого смеха, все. Секунда, и уже тоска напала. Бля. Косяк еще действовал, но мне уже не хотелось смеяться, а было херово. Все ясно, праздник закончился, ничего не поделаешь. Ладно, блин, — думаю и иду к этому уроду.

Попрощалась с девчонками и пошла искать его у дебильного бара. Вот он, сидит, куда бы он делся? Заказал себе колу и просматривает какой-то говняный рекламный проспект. Привет, вот и я, — говорю я ему, а он: Отлично, — и сидит себе дальше.

Слово за слово, я ему говорю, что мне нужны две сотни и не мог бы он мне их отслюнявить по старой дружбе. Если хочет, я даже могу ему когда-нибудь их вернуть, но сейчас они мне позарез нужны. Он сидит и ничего не говорит. Я уже думала, что не выдержу и уйду, но сижу, жду.

Наконец он очнулся. С ним всегда так — пока до него допрет! Сидит, сидит и вдруг начинает: мол, у него проблемы, бабок нет, предки его достали, сестра — просто блядь и дебилка. Я молчу, потому что все это наизусть знаю, только жду, когда он закончит. Слава богу, через пять минут заткнулся. Заказал себе еще одну колу, дал мне сигарету. Сидим дальше.

Здесь сегодня жуткий отстой. Если хочешь, пошли пройдемся и поговорим, — говорит погодя. Ох, как хорошо я это знаю, как хорошо: пройдемся и поговорим. Всегда одно и то же: едем на другой конец города, в какую-то дыру, как будто здесь не могли поговорить. Но что делать, джинсы важнее: выходим.

Тачка, включаем зажигание, внутри воняет ванилью как не знаю чем, короче, едем. Ночь, в городе пусто, только какие-то одиночки иногда проедут мимо, но мы едем поговорить. Наконец приехали, полная тишина, только наш мафон орет на полную мощь, впереди поворот на автостраду, холод собачий, будем разговаривать.

Ты меня любишь? — он мне без подготовки. Ну и что я должна ему на это ответить? Если скажу, что не люблю, он точно не даст бабла, и весь цирк с поездкой на хер никому не нужен. Я опустила глаза и спрашиваю: У тебя бабки есть? — Ты меня любишь? — он все о своем, а я ему: Люблю, не люблю, какое это имеет значение?

В него вдруг как черт вселился, кошмар. Начал мне впаривать, что все только и говорят о бабле, а в жизни бабло не имеет никакого значения. Спрашивает: что я думаю обо всем этом перед лицом вечности? Ну совсем крыша съехала. Вытаскивает кошелек, достает деньги и говорит, что ему все по фиг и стоит мне сказать одно слово, он все это подожжет.

Ситуация серьезная, даже очень серьезная. Слишком давно я его знаю, почти полтора года, чтобы не понимать, что ему на самом деле нужно, когда он начинает такую пургу нести. Посмотрела я на него, спрятала две сотни и говорю: Ладно, пересаживаемся назад. Он сразу успокоился. Никаких разговоров о Млечном Пути, звездах и вечности. Я села рядом, расстегнула ему ширинку и отсосала. Терпеть не могу это делать, просто не перевариваю, меня тошнит. Всегда себе после этого говорю, что начинать можно по-разному, но закончить надо прилично. Мадонна тоже начинала в порно…

Ну, а потом хрень типа: Тебя подбросить в паб или домой? Почему в паб, почему домой? Наконец, когда мы приехали в центр, я не выдержала этого пиздежа и сказала ему пару откровенных слов: что он самый нудный мудак на свете, полный дебил и у него самый маленький член во всем городе. А еще, что я видеть его больше не хочу, пусть он мне не звонит, а те два моих диска, которые он взял, пусть останутся у него навсегда, и я выхожу немедленно, а если он не остановится, то я на ходу открою дверь. Подействовало, он же трясется над своей машиной, как не знаю, над чем. Тут же затормозил. В отместку сказал мне, что я больная на голову и всякие другие глупости, которые он всегда говорит. Урод. Дебил.

Домой я дошла пешком. Мать опять не спала: в комнате горел свет, радио включено. Отца вроде еще не было. Кот вылез на середину прихожей и пялится. Я все время боюсь, что он бросится на меня и задушит ночью. Вшивая скотина. Я разделась, на минуту включила телевизор, и бай-бай. Наконец закончился гребаный день. Было, прошло, все будет ништяк.

Будет ништяк, будет клево. Просыпаюсь утром, воскресенье, смотрю на свои шмотки — ну, блин. Я думала, повешусь. Моя блузка, красная, в которой я была вчера, вся в пятнах. Этот козел, вместо того чтобы спустить рядом, кончил мне на блузку. Ну ни хера не может сделать нормально, ни хера. Что за скотина, что за скотина, хам, дебил, идиот, полный козел!

В конце концов я успокоилась. Пошла в ванную, постирала блузку и повесила. Золотые джинсы, красная кофточка — идеально. Отец, наверное, пришел под утро, потому что спал как убитый, когда я шла в ванную. А мать… ничего, все тихо. Сидит на кухне и смотрит в окно. Побуду еще минуту и поеду к бабушке. Не, она должна согласиться, чтоб я к ней переехала. Будет классно, я буду убираться, ходить в магазин. Могу даже посадить деревья на кладбище, только бы она согласилась.