— Мне давно хотелось здесь побывать, — сказал Берч.

— Мне тоже. Я читал о ней в детстве, — откликнулся Назарио.

— Так это она?

— Мне казалось, что она значительно больше.

Когда детективы прилетели в Сан-Антонио, было уже поздно ехать на ранчо Саммер Нолан, которое находилось за городом, поэтому Берч попросил водителя такси довезти их до какого-нибудь отеля рядом с фортом Аламо.

Знаменитый исторический памятник, дремавший под сенью ив, дубов и вязов, был уже закрыт, но, несмотря на поздний час, территория была освещена, и толпы людей любовались старой крепостью. Детективы тоже подошли к ней.

— Вы из Техаса? — спросил их высокий парень в клетчатой рубахе и синих джинсах.

Когда они ответили отрицательно, тот сочувственно покачал головой:

— Это плохо.

— А вы часто здесь бываете? — спросил Берч.

— Приезжаю сюда из Далласа два раза в месяц, — кивнул парень. — Уж больно нравится мне это место. — Он добавил, что здесь в любое время полно посетителей.

— Это здорово, — сказал Назарио, когда они отошли. — Видно, что люди относятся к этому месту с уважением. Ни мусора, ни надписей на стенах. Никто не продает дешевые майки. Если бы эта крепость была в Майами, на ее месте уже давно бы построили элитный жилой квартал под названием «Аламо».

— Мне кажется, я слышу Кики, — улыбнулся Берч.

— Просто ты к ней неровно дышишь, — парировал Назарио.

Когда утром они отправились на ранчо, уже припекало, но это была не та влажная удушающая жара, к которой они привыкли в Майами. Воздух был сухим и бодрящим. Но от вида Саммер Нолан у них перехватило дыхание.

— Вы Саммер? — спросил Назарио, когда она открыла дверь.

— Да.

Перед ними стояла миловидная девушка, которую они видели на старых фото. Те же прямые темные волосы, пухлые губы, высокие точеные скулы и ярко-голубые глаза.

Она совсем не постарела. «Должно быть, в Голливуде знают секрет, как сохранить вечную молодость», — подумал Берч.

— Вы ничуть не изменились. Совсем такая, как на фотографии! — воскликнул он.

Девушка засмеялась:

— Там другая Саммер, моя мать. Сейчас я ее позову.

Старшая Саммер Нолан тоже выглядела отлично для своего возраста. На ней была юбка в индейском стиле, широкая крестьянская блуза и множество украшений из серебра и бирюзы.

— Я видел одну из ваших картин, — сообщил Назарио, когда она привела их в патио, из которого открывайся изумительный вид. — Ту, где индейцы нападают на поселенцев…

— Единственным ее достоинством было то, что она снималась здесь неподалеку. С тех пор я полюбила эти места.

— Вы сделали неплохую карьеру в кино, — заметил Берч.

— Да нет, довольно скромную, во многом из-за моей матери. Она не хотела, чтобы в семье была актриса. Мать всегда стремилась быть этакой пчелиной маткой, центром всеобщего внимания. Она даже подала на меня в суд, чтобы не дать мне сниматься под собственной фамилией. Постоянно распространяла обо мне всякие грязные сплетни, — вздохнула Саммер. — Для меня актерство было своего рода терапией.

Саммер была настроена вполне дружелюбно, но о прошлом говорила уклончиво и неохотно. Когда же Берч упомянул о ее тайном воздыхателе, она напряглась, в голубых глазах промелькнула тревога.

— Его звали Роналд Стокоу. Он всю жизнь преследовал женщин. Вы его арестовали? — шепотом спросила она.

— Нет.

— Но почему? — Сжав кулаки, она вскочила из-за резного деревянного столика, за которым они сидели. — Почему вы его не арестовали? — Быстро взглянув на них, она тяжело опустилась на стул, сложив руки на коленях. — Как тяжело жить с чувством вины! — Голос ее сорвался, в густых черных ресницах сверкнули слезы. Наклон головы и скорбный взгляд были точно такими же, как на газетной фотографии похорон сорокалетней давности. Жена и дочери скорбят по усопшему. — Я всю жизнь жила с чувством вины, — каким-то бесцветным голосом заговорила она. — Это как тень, от которой невозможно избавиться, что бы вы ни делали. Она всегда с вами, за вашим плечом.

— Вы чувствовали себя виноватой? — удивился Берч.

Саммер медленно кивнула.

— Я знала, что в саду кто-то прячется, — дрожащим шепотом сказала она. — Иногда слышала его дыхание. Но я не боялась. Он был моим зрителем, и я танцевала для него. Я была романтической молодой дурочкой, и голова у меня была набита всякими фантазиями — я воображала себя Саломеей, Иезавелью, Матой Хари. Он убил моего отца, потому что тот застал его у меня под окном. Я всегда знала, что это моя вина. — Саммер укоризненно посмотрела на детективов. — Почему вы его не арестовали?

— Потому что он не убивал вашего отца.

— Силы небесные! Но если не он, то кто же тогда?

— Пока мы не знаем. Ваш поклонник был лишь свидетелем. Он видел, как убегал убийца.

— О Боже!

Саммер зарыдала, уронив голову на стол.

— О Господи! Не могу в это поверить, — всхлипнула она. — Я была уверена, что это моя вина, но молчала об этом. Мне было стыдно. Получалось, что отца убили из-за меня. Я всегда чувствовала себя виноватой.

— Вы ошибались, — строго сказал Берч. — Мы ищем человека, который убил вашего отца. Возможно, вы сумеете нам помочь. Вы — мать и должны понимать, как важно опознать этих младенцев и похоронить их как полагается. Мы обязаны это сделать. Нам необходимо выяснить, как они туда попали и имеют ли отношение к убийству.

— Моя мать всегда считала, что имеют, — заявила Саммер, вытирая глаза.

— А вам известно, как они попали в подвал? — спросил Назарио.

Саммер с виноватым видом кивнула:

— Это мы их туда положили.

— Как вы сказали? Мы? — переспросил Берч.

— Да.

— Мадам, — вмешался Назарио, — прежде чем вы продолжите, я хочу напомнить вам о ваших правах.

Выслушав его, Саммер отказалась от присутствия адвоката.

— Мне нечего больше скрывать, — тихо сказала она и начала говорить, смахивая слезинки с лица: — Это случилось на следующий день после похорон. Моя мать не спала всю ночь. Она обезумела от горя, металась и вся тряслась. Ею овладело маниакальное желание немедленно выяснить, почему убили отца. Ей было тошно от людской жалости и любопытства, ее коробило, что полиция так бесцеремонно вторгается в нашу личную жизнь. А я избегала разговоров с ней. Боялась, вдруг она узнает, что это моя вина.

Потом она начала рыться в вещах отца в надежде отыскать хоть что-нибудь, что могло бы навести на след, и нашла два ключа и квитанцию из хранилища. Он арендовал бокс всего за два дня до убийства. Прежде чем сообщать об этом, мать решила сама посмотреть, что там находится. Мы поехали туда все вместе — она боялась оставить нас без присмотра.

Не знаю, что она ожидала там найти. Вряд ли она знала об этом месте. Хранилище оказалось в промышленной зоне — погрузочная платформа и ряд боксов, каждый размером с небольшую комнату. Мы со Спринг вошли туда вместе с ней. Скай оставался у машины. Брук топталась у двери. У нее была аллергия, она боялась надышаться пылью.

В боксе стоял деревянный сундук с висячим замком. Мать открыла его вторым ключом. Мы со Спринг стояли рядом с ней. «О Боже мой! — воскликнула она. — Девочки, вы должны мне помочь».

Захлопнув крышку, мать заперла сундук. Скай и Брук так и не увидели, что было внутри. Потом она подогнала машину вплотную к двери бокса. Мы со Спринг помогли ей втащить сундук в багажник и отвезли его домой, в Шедоуз. Мать всю дорогу проплакала. Дома мы помогли ей спустить сундук в подвал.

Она все уговаривала нас быть мужественными и просила никому не говорить о нашей находке, потому что это навсегда погубит нашу репутацию и честь семьи.

— А она знала, что это были за младенцы?

— Она предполагала самое худшее: что отец изменял ей, был извращенцем и детоубийцей и сам навлек на себя смерть. Я так и не призналась ей, что его убили из-за меня.

Через несколько дней она вдруг объявила, что мы уезжаем из Шедоуза. Причем немедленно, в тот же день. Мы упаковали вещи и уехали. Младенцы остались в подвале и пролежали там все эти годы.

После отъезда она стала обвинять меня и сестер в чудовищных вещах и прямо-таки ополчилась на Ская. С годами она становилась к нему все безжалостней, потому что он был просто копией отца. Возможно, я и заслужила такое отношение, но другие-то были ни в чем не виноваты. Бедняга Скай.

Из-за всех этих обвинений Спринг немного сдвинулась на сексуальной почве. Мне кажется, они с Брук считали, что это мать убила отца из-за этих младенцев. Брук всегда была физически и умственно слабой. Я жила с чувством постоянной вины. Одному Богу известно, что по этому поводу думал Скай, если он вообще об этом думал. Он ведь тогда был совсем маленьким.

Саммер согласилась пройти анализ ДНК.

— У меня будут брать кровь? — поежилась она. — Я боюсь иголок.

— Нет, все значительно проще, — успокоил ее Берч. — Эксперты из местного полицейского управления просто проведут ватной палочкой у вас за щекой и по деснам и запечатают ее в целлофановый пакет. Это называется «мазок соскоба щеки». Потом мы заберем его в Майами для исследования.

Они договорились, что Саммер даст представителю из местной адвокатской конторы письменные показания о том, как сундук с младенцами очутился в Шедоузе.

— Я совершила преступление? — удрученно спросила она.

— Формально да, — ответил Берч. — Но ничего уголовно наказуемого. Это всего лишь неправомочное обращение с трупами, но вы в то время были несовершеннолетней. Мы просто хотим собрать все показания, на случай если виновный будет найден. Нам ведь до сих пор неизвестно, отчего они умерли.

— Есть еще одна загадка, которую вы поможете нам разгадать, — вступил в разговор Назарио. — Что вы знаете о капитане Клиффорде Нолане.

— Это мой дед. Но он погиб, когда отец был мальчишкой.

— Утонул во время шторма у берегов Кубы?

— Нет, — усмехнулась Саммер. — На другом конце света. Вы не поверите, но он был убит во время гражданской войны в Испании в тридцать седьмом году, в сражении при Яраме, когда они пытались остановить наступление фашистов на Мадрид.

— Охотно верю, — сказал Назарио.

— Моя мать не разрешала даже упоминать его имя. Она считала, что он позорит семью. Только ее родственники могли считаться достойными людьми. Но мы с отцом были очень близки и иногда секретничали. Я была его любимицей. Когда мне исполнилось шестнадцать, он дал мне письма, которые его отец писал с фронта жене, и медаль, которую ей прислали, когда он был убит. Попадись они в руки моей матери, она бы немедленно их уничтожила. Отец был уверен, что я их сохраню.

— И вы сохранили? — спросил Назарио.

Она кивнула.

— Они не имеют большой исторической ценности, он больше пишет о том, как скучает о жене, сыне и своем доме. Дед был уверен, что воюет за правое дело и по такому случаю ему спишутся все старые грехи. Если федеральные власти считают его погибшим, то все обвинения против него спишутся и он со временем сможет вернуться домой. Тогда Майами был забытым Богом местом, и в Вашингтоне о нем редко вспоминали. Возможно, его план и удался бы, но ложное известие о смерти оказалось пророческим.

Назарио рассказан о находке Кики Кортелис.

— Пусть она мне позвонит, — предложила Саммер. — Я расскажу ей все, что знаю.

Когда детективы уже уходили, она спросила:

— Что же мне теперь делать? Эта тайна отравила мне всю жизнь. Столько лет потеряно! Где же вы были раньше? Почему не приходили?

— А почему, черт побери, вы ничего не сказали в ту ночь? — спросил, в свою очередь, Берч.

— Я боялась, что мать меня возненавидит. Но именно так и вышло. Наконец-то я чувствую себя свободной. Такой груз с плеч! Но теперь я хочу знать, кто убил моего отца и за что.

— Мы тоже этого хотим.

По дороге в аэропорт Берч сказал Назарио:

— Посмотрим, что сообщит их братец.

— Никогда не предполагал, что аэропорт Цинциннати находится в Кентукки, — нахмурился Берч, глядя вниз на серые остроконечные крыши, так не похожие на светлую пастель Майами. Вверх по реке тянулась за буксиром огромная баржа.

— Ты только посмотри, какое здесь движение! — толкнул его Назарио.

— Какое?

— Да вообще никакого!

Ничего похожего на забитые машинами шоссе, к которым они привыкли в Майами.

Чтобы доехать до Оксфорда, штат Огайо, им пришлось частично пересечь Индиану и Кентукки с их покатыми холмами, изумрудной травой и маленькими кирпичными домиками с большими ухоженными газонами.

Скай Нолан распрощался с прошлым, найдя убежище в краю фермерских хозяйств с кленами, овцами, коровами, силосными ямами и засеянными кукурузой и соевыми бобами полями.

Взятая напрокат машина взбиралась на крутые холмы и петляла по извилистым дорогам, приводя в изнеможение пассажиров, привыкших к равнинному ландшафту южной Флориды. Временами автомобиль буквально парил в воздухе, пока Берч, потеряв терпение, не приказал Назарио остановиться и отдать ему руль.

Скай Нолан, которому уже перевалило за пятьдесят, встретил их в тесной кофейне, где было полно студентов. Парень за стойкой щеголял майкой с надписью «Когда Флорида была испанской колонией, Майами уже был университетом». Внизу мелкими буквами было добавлено: «Университет Майами. Оксфорд, штат Огайо. Основан в 1809 году».

Красивый и вальяжный Скай улыбкой напоминал отца.

— Вот уж ирония судьбы, — сказал он, пожав руки детективам. — Это студенческий городок. Университет Майами — все, что связывает меня с Флоридой последние сорок лет. — Он извинился, что не пригласил их в дом. — У меня железное правило — никогда не говорить о своей семье и никого не пускать домой. Своего рода оборона.

Скай преподавал в университете и тренировал студенческую футбольную команду. Женился он довольно поздно, и сейчас у него было трое маленьких детей.

— Старшему, Люку, исполнилось девять. Столько же было мне, когда я потерял отца.

— Нужно большое мужество, чтобы отказаться от семейного капитала, — заметил Назарио.

— Это был вопрос жизни и смерти. К тридцати я понял, что смогу выжить, только унеся ноги. И надо было не просто уходить, а бежать сломя голову. Еще десять лет ушло на то, чтобы прийти в себя и начать строить нормальную жизнь.

— Вы что-нибудь помните из детства?

— Моя мать обожала отца, пока он был жив. А потом возненавидела лютой ненавистью. Возможно, потому что осталась одна с детьми, а может, на то были более веские причины. К несчастью, я был на него очень похож. Те же глаза, та же улыбка. Это не сулило мне ничего хорошего.

Тот вечер я помню, словно это было вчера. Я взял фонарь и спустился в подвал, чтобы поиграть в пиратов в тоннеле. Не хотел делать уроки. Мать в очередной раз позвала меня наверх. Я решил, что приехал отец и пора идти сдаваться. Когда я выглянул из люка, в саду что-то грохнуло. «Что это?» — спросила мать, выключая проигрыватель. По-моему, она слушала Вивальди. С тех пор я не выношу его музыку.

Когда мать пошла к двери, мне показалось, что я слышу, как отец зовет ее. А потом раздался второй выстрел. «Боже мой, это ваш отец!» — вскрикнула она.

Из своей комнаты выглянула Саммер и спросила, что случилось. Мать с криком выбежала в сад. Я кинулся за ней, еще не осознавая, что жизнь наша уже никогда не будет прежней. Когда я подбежал к родителям, все платье у матери было в крови. Она кричала: «Его убили! О Господи! Убили!»

Все рухнуло в один момент. Мать впала в истерику. Всю ночь она рыдала, кричала и выла, как волчица.

— А где были две другие девочки, когда раздались выстрелы?

— Когда я пошел играть, они сидели в гостиной и смотрели телевизор. Но потом, вероятно, пошли в свою комнату и слушали там музыку или еще чем-то занимались. Они никогда не пускали меня к себе.

Спустя несколько дней мать что-то нашла в отцовских вещах и заставила нас ехать с ней в хранилище.

Я играл на улице, когда мать и сестры вышли из бокса — трясущиеся и заплаканные. Мать сказала, что отец оставил там нечто такое, что погубит нас всех. Мы будем навеки опозорены. Ее очень заботила репутация семьи, — рассмеялся Скай. — Не знаю, почему она об этом так пеклась. Какая уж там репутация, если мой чертов дед был контрабандистом и нелегально ввозил спиртное. Отец рассказывал мне о нем, когда матери не было поблизости. Мы с ним часто болтали. Я был его любимцем.

Они вынесли из бокса сундук и спрятали его в подвале. Я, конечно, сгорал от любопытства, что же там внутри, но мне так и не сказали. Подвал вдруг стал для нас запретным местом. Я с самых ранних лет привык в нем играть, да и сестры тоже. Мы любили там прятаться.

— От кого? — заинтересовался Берч.

Скай наставил на него кофейную ложечку, словно это был пистолет.

— Не придирайтесь к словам. Вы прямо как моя мать. Мы всегда там прятались. Друг от друга, от родителей, когда они заставляли нас делать уроки. Играли там в прятки, как это делают все дети.

Но неожиданно нам запретили туда спускаться. Естественно, что при первом же удобном случае я туда залез. Сундук стоял на полке. На нем висел замок. Я попытался его открыть, но тут меня застукала мать.

У нее чуть башню не снесло от испуга. Стала кричать, что мы немедленно уезжаем, и бросать нашу одежду в машину. Я не хотел никуда ехать. Меня тогда удивило, что сестры ей сразу подчинились, без всяких там споров и возражений. Было ясно, что они что-то знают и сами не прочь унести ноги. Мать металась как одержимая. Мы уехали в ту же ночь и никогда больше не возвращались. Это было похоже на бегство. От того, что стояло в подвале.

— А вы знали, что там было? — спросил Назарио.

— Нет, черт возьми. Мне так никто и не сказал. Теперь-то я знаю. Я ведь читаю газеты, — пожал плечами Скай. — Но тогда мне в голову приходили самые невероятные фантазии.

Как и его сестра, Скай сразу же согласился сделать анализ ДНК.

— А вы уже виделись с моей матерью?

— Это следующий пункт нашего маршрута, — сказал Назарио. — Ей что-нибудь передать?

— Нет. Я не общаюсь с родственниками. Только время от времени получаю письма от их адвокатов. Просят дать показания в бесконечных тяжбах друг с другом. Отец всем нам завещан капитал, но душеприказчиком назначил нашу мать, так что мы от нее финансово зависим. Сестры периодически подают на нее в суд за нарушение воли покойного и присвоение семейного имущества. А она вчиняет им встречные иски — совершенно абсурдные. Я никогда не отвечаю им, давно покончил с прошлым. — Он на минуту задумался. — Но какими бы ни были отношения с родителями, всегда жаль, когда они уходят из жизни.

— Шедоуз все еще цел? — спросил Скай, когда они вышли на улицу. — Я читал, что его хотят снести. Если он еще стоит, мне бы хотелось взглянуть на него в последний раз.

— Если вы это серьезно, то советую поторопиться, — сказал Берч.

Чтобы войти в роскошный небоскреб, где жила Диана Нолан, детективам пришлось приподнять желтую ленту, которой было отмечено место происшествия. На асфальте в луже крови лежало тело самоубийцы, бросившегося вниз.

Они обменялись тревожными взглядами.

— Может быть, это… — начал Берч.

Они почувствовали облегчение, когда открывшая им горничная в форменном платье сообщила, что Диана Нолан собирает розы в саду на террасе пентхауса.

Вдова Пирса Нолана, которой уже стукнуло восемьдесят, мелкими чертами лица напоминала ребенка. В соломенной шляпе с круглыми полями, защищавшей ее от солнца, она была похожа на иссохшую и морщинистую Ширли Темпл.

Пожилая дама вошла в комнату с букетом роскошных роз, бархатистые лепестки которых переливались всеми оттенками розового и красного, и вручила его горничной. Подождав, пока хозяйка снимет садовые перчатки, та унесла их вместе с букетом.

Распорядившись насчет чая, Диана Нолан опустилась в красное плюшевое кресло, словно собираясь вершить суд.

— Я хотела построить свою жизнь на правде и красоте, — с пафосом произнесла она. — Нью-йоркская красавица, дебютантка года. Обо мне писали Уолтер Уинчел и Дороти Килгаллен. Меня фотографировали на премьерах в «Метрополитен-опера», на балете и бродвейских спектаклях. Я была очень заметной фигурой в обществе — блестящее происхождение, изысканные манеры, безупречное воспитание. Наша семья неизменно фигурировала в «Светском альманахе». Моими подругами были Глория Вандербильт и Кэри Латимер. Но потом я встретила Пирса Нолана и ради него похоронила себя в Майами. Страдала от отсутствия культуры, но все терпела ради недостойного человека, которого любила. В этом величайшая трагедия моей жизни.

У него оказались пороки, о которых я не подозревала, и он пал их жертвой. Представляю, чтó такой извращенец творил в своем собственном доме! Доме, который построил его отец, отпетый авантюрист и преступник. Когда я спрашивала дочерей, приставал ли к ним их отец, они всегда отрицали это. И до сего дня не признаются. Отрицают, отрицают и отрицают, — визгливо произнесла она. — Все время лгут и проклинают друг друга за эту ложь. Их отец тоже лгал мне. Детки в папочку пошли. Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Наша жизнь казалась мне идиллической. Майами тогда был полным захолустьем, но мы устраивали музыкальные вечера, летали в Нью-Йорк на оперные спектакли и шоу, ходили там по магазинам. Я пыталась облагородить местную жизнь, придать ей хоть немного блеска. Верила, что любовь даст мне то, чего не могло дать окружение. Какая же я была наивная!

Все наши дети вышли с червоточиной, что вполне естественно при таком чудовище-отце. За мою любовь они отплатили мне ненавистью. Выросли жадными, неблагодарными и алчными. Требуют денег, хотя их заслуга только в том, что им повезло родиться в богатой семье.

— Я знаю, что Скай ничего не просил у вас, с тех пор как ушел из дому, — вставил Назарио.

— Ему ничего и не светит. Он слишком похож на отца. Наверняка ведет такую же двойную жизнь. Теперь, когда я избавилась от этого проклятого дома и точно знаю, что его снесут, мы с моим адвокатом позаботимся, чтобы мои детки остались с носом. Никто из них не заслуживает и цента.

— Нас сейчас интересует только убийство вашего мужа и происхождение этих младенцев, — прервал ее Берч. — Вы знали, что лежит в боксе, когда поехали в хранилище?

— Нет, конечно. Я была просто потрясена.

— Вы догадывались, чьи это были дети?

Она покачала головой.

— Довольно странно, что в доме, где жила только одна семья, оказалось семь детских трупов и никто из членов этой семьи не имеет ни малейшего представления, что это за дети и откуда они взялись.

Диана пожала плечами:

— Ясно, что они были незаконнорожденными. Но я понятия не имею, кем были их матери, сколько их было и как долго это продолжалось. Их отцом, вероятно, был мой муж.

— Нет, не был, — отрезал Берч.

— Что вы сказали? — изумленно переспросила она. — А кто же еще? Ведь это Пирс арендовал тот бокс и заплатил за него. Очевидно, он спрятал там детей незадолго до своей смерти. Ничуть не сомневаюсь, что ему отомстили за распутство.

— Нет, вы ошибаетесь, — повторил Берч. — Анализ ДНК показал, что младенцы не имеют между собой ничего общего. У всех разные родители. Мы взяли у Саммер и Ская пробы для такого же анализа. Он покажет, имел ли ваш муж отношение хоть к одному из детей. Но мы уверены, что нет.

— Но это же абсурдно!

— Нет. Теперь, когда вы знаете правду, у вас есть какие-то предположения относительно того, что это за дети?

Диана долго молчала.

— Иногда я гадаю, как выглядел бы сегодня Пирс, если бы не умер тогда, — уже не так резко произнесла она. — Интересно, узнали бы мы друг друга, встретившись на улице? Сердце мое навсегда разбито, но забыть его я не могу. В душе все еще теплится огонек.

Диана поклялась, что не представляет, что еще могло послужить причиной убийства. Дела у Пирса были в порядке, а у его жены не имелось не в меру ревнивых поклонников. Как и все другие, она утверждала, что у ее мужа не было врагов.

Когда детективы поднялись, чтобы идти, Берч взглянул на часы.

— Когда мы разговаривали с Брук по телефону, она согласилась с нами встретиться. Не знаете, где ее можно найти?

Диана Нолан удивленно подняла глаза.

— Вы только что с ней разминулись, — усмехнулась она.

Потрясенные детективы подошли к полицейским, стоявшим на тротуаре.

— Мне показалось странным, что мать приняла это известие совершенно спокойно, без единой слезинки, словно давно этого ждала, — сказал им один из них. — Правда, люди реагируют на несчастье по-разному. — Он пожал плечами. — Она только сказала, что ее дочь страдала от приступов депрессии, а у них в семье были какие-то давние неурядицы. После их сегодняшнего разговора дочь ушла расстроенная и, вместо того чтобы спуститься вниз, через лестничный колодец выбралась на крышу.

Ее видел рабочий, поправлявший флагшток. Он окликнул ее, но она даже не обернулась. Бросилась вниз, раскинув руки, словно хотела полететь.