Мирко Благо вич

«Белила»…

Книга третья:

Futurumcomminutivae,

или сокрушающие грядущее

От автора

…Мы, человечество, отвернулись от Отца, подвели и очередной раз предали Его. Отдаляясь от Создателя, день за днём мы бездумно следуем за чьими-то лживыми истинами. Куда они направляют нас? В никуда! В железные больничные койки, в кромешную тьму духовного невежества, в объятия эгоизма и корысти.День за днём мы шагаем в это «никуда», не понимая порочности и бессмысленности своего движения.

Ведомая квазиправдами технократических псевдопророков, цивилизация вступила в уникальную фазу своего развития – стадию лабильного существования. Равновесие зыбко и нестабильно. Проснёмся, опомнимся, стиснем зубы, постараемся – и человечество пойдёт на поправку. Воцарится рай на земле. Кругом будут жить счастливые здоровые люди. Продолжим спать и сонно купаться в утехах, изберём Путь ничегонеделания – и мир рухнет в пропасть.

За нашим окном разгорается новый день. Это не просто очередные земные сутки. Это кусочек бытия, когда ещё не поздно исправить положение дел, изменить себя, отказаться от пагубного образа жизни, очистить помыслы, устремления, мечты, полюбить Природу, мамочку-Землю, вспомнить о заповедях Божьих.

В этот новый день, я уверен, мы очнёмся от кошмара, который сами же и производим на планете. Очнёмся, встрепенёмся, осмотримся и воскликнем: «Господи! Да что же такое происходит? Что же мы творим!» Только так. Ведь иначе будущее наше, и наших детишек, и наших внуков, и даже правнуков окажется весьма плачевным. Зацепит всех. И, поверьте, «крайних хат» не будет…

ЧАСТЬ 5

Партнёры

Вот так, друзья, бесславно и развивалась эпопея наших предпринимательских мытарств. Конечно, мы старались не вешать нос. Вместе с тем, жизненная ситуация, в которой оказались я, Славунька и Олюшка, более всего напоминала глубокую тёмную яму. Сырую, вонючую, затхлую ловушку, спастись из которой невозможно. Где-то там, высоко над головой, маячил светлый спасительный пятачок выхода. Но до него, казалось, было невообразимо далеко. Как ни тянись, как ни старайся.

Гнусное предательство Наташи подавило нас окончательно. Пошатнулась вера в людей. В справедливость. В собственные силы, наконец. Кто мы вообще такие? Мы никто! Вначале прогорели в кафе-закусочной. Затем без спроса «одолжили» денежки из родительского сейфа. Так и не вернув ему ни единого медного грошика, стараниями Натальи Михайловны погрязли в кредитном займе. В итоге, на ближайшие восемнадцать месяцев (под двадцать два процента годовых) мы со всеми своими пожитками поступили в распоряжение нашего нового господина – частного иностранного банка. Впереди маячили нищие беспросветные будни и тяжёлый с отцом разговор. От этого хотелось просто выть…

***

В истории наших многочисленных фиаско свою решающую роль сыграли и первостепенные, и вторичные обстоятельства. Тут и отсутствие специального опыта – то, о чём я говорил ранее, и наши незавидные деловые качества, и слепое доверие всем подряд, и работающие с нами бок о бок недобрые люди, и многое-многое другое. Значимое и не очень. Помимо упомянутых причин, в этой части книги мне бы хотелось остановиться ещё на одном определяющем факторе. Речь пойдёт о погрязшей в пороках и коррупции государственной экономической минисистеме – непредсказуемом и сложном механизме, внутри которого, собственно, мы и выстраивали свой семейный бизнес.

В бытность Советского Союза множество отчаянных людей, категорически не согласных жить на одну зарплату, тоже пытались как-то наладить своё коммерческое дело. Вызов крепким экономическим реалиям бросали разномастные дельцы, торгаши, кооператоры, спекулянты, цеховики и коммерсы. По сравнению с нынешними временами советский человек жил просто сказочно. Достойная зарплата, копеечные продукты питания, доступные коммунальные услуги, бесплатное образование и здравоохранение. Но кооператорам советского разлива хотелось большего. И они этого большего таки достигали.

В Советском Союзе образ предприимчивого хозяйственника ассоциировался с высоким социальным статусом, немалым материальным достатком и твёрдой уверенностью в завтрашнем дне. Пиком благополучия в СССР считалась покупка автомобиля. Хорошее авто позволяли себе в то время только члены-корреспонденты Академии наук, ведущие инженеры предприятий, капитаны дальнего плавания, известные спортсмены и космонавты. Советские торговые работники и цеховики запросто могли приобрести себе «Жигули», «Волгу» или даже «Мерседес». Некоторые их них покупали сразу несколько автомобилей – для работы и отдыха. На службу они добирались на «Жигулях», в Сочи катили на роскошном «Мерседесе».

Советскому предпринимателю были чужды такие понятия, как дефицит, очередь или блат – он сам для окружающих был блатом. Холодильник советского коммерсанта (а так же холодильники его друзей, подружек, знакомых, ближайших и дальних родственников) всегда по края загружался свежим палтусом, говядиной, свининой и домашней курятиной. Мясо и рыба были отменного качества. Палтус – значит, палтус, полуметровая пятикилограммовая рыбина. Курица – значит, розовый бройлер, а не посиневшая заскорузлая дуля с двумя когтистыми лапками, сама ушедшая из жизни. В компанию к мясу и рыбе поступали красная икра, консервированные шпроты (прибалтийские, из Латвии!), кальмары, мясо криля, сырокопчёные колбасы, шоколадные конфеты с вишенкой и коньяком внутри, напитки «Тархун» и «Байкал». Всё это дефицитное добро рядовому обывателю нужно было добывать в изнурительных бесконечных очередях (и то не факт, что добудешь – советский дефицит, едва поступив в продажу, обладал магической способностью тут же исчезать с прилавков).

Одежда и обувь советского торгаша – это саламандровские кожаные туфли, адидасовские спортивные костюмы и кроссовки, удобные деловые костюмы, индивидуального пошива пальто и плащи (так называемая фирма́). Из нагрудного кармана фирмы́ частенько выглядывал заманчивый глянцевый уголок профсоюзной путёвки в комфортабельный санаторий одного из курортов Крымского побережья. Евпатория, Судак, Ливадия, Гаспра и Алупка радостно распахивали свои объятия для советских денежных мешков – удачливых цеховиков, хитрых спекулянтов и респектабельных коммерсов.

Но самое главное, на советских подпольных и полулегальных предпринимателей не давил груз систематических поборных обязательств, которые сегодня так любят налагать государственные контролирующие ведомства и службы. Что такое «милиция», «ОБХСС» и «места, не столь отдалённые», конечно же, знал любой советский махинатор. Но зато, в отличие от нынешних коррупционных традиций, ежемесячный «занос в нужные двери» практиковался крайне избирательно и осторожно.

Сегодня в мировой Системе дела обстоят совершенно иначе – централизованнее, жёстче, рациональнее и беспринципнее. Современный рядовой предприниматель (если он, конечно, не аффилирован со священной коровой – местной налоговой или полицейской структурой), зачастую, представляет собой жалкого презренного раба, зависимого от всех и вся человечка, эдакого репинского бурлака, тянущего свою бренную лямку за вполне умеренный заработок. Если же гигантские ухищрения и бессонные ночи не пропадут даром, и скромный бурлак преобразится в солидного предпринимателя, список его зависимостей не уменьшится, а напротив – пополнится. В кабальный перечень добавится зависимость от страха и жадности – боязнь всё потерять и непреодолимая страсть преумножать добытое богатство. Таким образом, как ни крути, при любом исходе суть раб. В этом тоже проявляется природа Системы – любыми методами, средствами и ценой превратить человека в живой рабочий инвентарь.

***

По теме коррупции выпущено сотни художественных фильмов, документальных лент, телепроектов, написано тысячи статей, проведено множество журналистских расследований. Коррупция – это очень плохо. Она разъедает государственные устои, прививает пренебрежение к закону, унижает людей, превращает общество в серую массу данников. И коррупционеры – тоже не самые лучшие представители социума. Это именно те люди, усилиями которых выстраивается многоступенчатая конструкция коррупционного аппарата.

Однако, не будем излишне предвзяты к публике, представляющей чиновничью коррупционную прослойку Системы. Вся она, за некоторым исключением, состоит из нормальных и разумных людей (хороших, но позабывших о том, что они хорошие). Или из плохих. Но плохих не потому что таковыми родились, а потому что правила на игровом поле устанавливает Система. Именно Матрица вынуждает людей становиться теми, кем нужно. По аналогичному принципу на производстве отливают, вырезают и штампуют инструменты и расходные материалы. У болтов, гаек, саморезов и разводных ключей никто и никогда не спросит, чем иным они желали бы быть.

Представителей государственных служб, так сказать, контролирующих работу юридических и физических лиц – субъектов предпринимательской деятельности, мы для себя прозвали просто: партнёры. Коротко, но ёмко. Несправедливо, но никуда не денешься. Партнёр – это теневой регулятор бизнеса. Если не заострять внимания на том, что отношения между предпринимателями и партнёрами напоминают дружбу колхозной доярки и сонной приунывшей коровки, можно сказать: партнёр – это почти товарищ. Такой себе долгосрочный незваный соучастник в общем деле. Он же и завуалированный узаконенный вымогатель.

У современного предпринимателя таких партнёров совсем «немного». Например, в торговле партнёрами выступают плюс-минус десять служб. Давайте загибать пальцы: торговый отдел исполнительного комитета (районного либо поселкового), особый отдел городского исполкома, налоговая полиция, налоговая инспекция (фискальная служба), ОБХСС (ОБЭП), санитарно-эпидемиологическая служба (в народе – санстанция), пожарная инспекция, экологическая милиция, Общество защиты прав потребителей, местное полицейское ОВД. Иногда, правда, не слишком часто, на торгашей устраивают облавы представители государственного надзора за оборотом алкогольной и табачной продукции. Это не в счёт.

Ну вот, «всего лишь» десять служб. Чтобы удержаться на плаву, любой торгаш обязан надувать щёки и с каждым из этих ведомств раскуривать Трубку мира. Раскуришь – будешь иметь на столе завтрак, обед и ужин. Не раскуришь – побежишь в ближайший банк за кредитом, чтобы погасить непомерные штрафные санкции, выписанные той, либо иной службой.

На своём долгом предпринимательском веку, на этом зыбком пути к успеху, мы со Славуней и Олюшкой распробовали партнёрские отношения от и до. Рассмотрели под всеми углами. Теперь поведаю и вам, друзья. Надеюсь, дальнейшая история нашей предприимчивой семейки будет для вас познавательной и не скучной. К слову, с партнёрами не заскучаешь! Когда Система выворачивает душу, а за ней карманы и последние заначки, лежать на диване некогда. Чтобы выжить, предпринимателю в джунглях городских многоэтажек приходится отчаянно крутиться, изворачиваться, вилять и подмасливать.

Какая уж тут скука!

Налоговая полиция

Впервые мы познакомились с этой структурой после реконструкции нашего старенького кафе. Торжественно отпраздновав открытие, поработали мы спокойно, наверное, месяца полтора. Как вдруг в один из вечеров, поздно, уже перед самым окончанием смены, нагрянули к нам в гости трое бравых парней. Смотрелись они весьма эффектно. Безупречные двубортные костюмы, итальянские сорочки, шёлковые галстуки, лакированные, жутко модные по тем временам, модельные туфли. Колючие пронизывающие взгляды сверлили пространство, словно крупнокалиберные пулемёты. Короче говоря, прирождённые бандиты эпохи 90-х.

Один из триады отделился от друзей, подошёл к барной стойке и высокомерно проскрипел:

– Пятьдеся-я-ят водки, пачку сигаре-е-е-т… в натуре.

Заказ был озвучен предельно просто. Бармен Юрик невозмутимо накидал в хрустальную рюмочку пятьдесят капель огненной воды, так же молча отчеканил по стойке пачкой сигарет.

– Девятнадцать рублей пятьдесят копеек, пожалуйста.

И любезно добавил:

– Добро пожаловать в наше заведение.

Буркнув, словно одолжив, нечленораздельное «асапасибочты!», бандюк небрежно кинул на стойку смятую двадцатку и неторопливо огляделся. Народу в кафе практически не было. Сонные официанты вяло прибирали последние грязные столы, расталкивали придремавших в закуске уставших посетителей, вылавливали из-под стульев гулко звенящие пустые бутылки. Зал готовился к закрытию.

Юрик рассчитал необычных покупателей и, отметив, что бандюки более ничего не желают, тут же потерял к ним всяческое любопытство. Зато свирепые взгляды яркой триады с каждой минутой разгорались всё заметнее и заметнее. Нетронутая водка и сигареты сиротливо ютились на матовой поверхности барной стойки. Они ответственно выполнили поручение, и теперь были уже не нужны своим новым хозяевам, поскольку являлись всего лишь дешёвой уловкой, на которую проверяющие органы ловят потерявшего бдительность нашего брата. Разумеется, дежурная фраза не заставила себя долго ждать. С минуту потолкавшись у стойки, главный из незнакомцев лениво полез во внутренний карман пиджака, нехотя извлёк красную ксиву и, распахнув, сунул её под нос оторопевшему Юрику:

– Налоговая милиция! Оперативная проверка!

Как правило, такие слова наводили на предпринимателей совершеннейший ужас…

***

Департамент налоговой полиции РФ был сформирован в 1993 году. Созданный в соответствии с Законом РФ «О федеральных органах налоговой полиции», этот госаппарат был призван контролировать соблюдение государственными и частными хозяйствующими субъектами норм налогового законодательства. Сотрудники аппарата получили широкие полномочия. В перечень обязанностей налоговых полицейских вошли проведение выездных проверок финансово-экономической деятельности предприятий, разработка и реализация мероприятий по противодействию коррупции в налоговых органах, защита сотрудников налоговых инспекций при проверках субъектов хозяйствования, проведение оперативно-розыскных, экспертных и уголовно-процессуальных мероприятий.

В Украине налоговую полицию создали в 1996 году по Указу Президента Л.Д. Кучмы «О вопросах государственных налоговых администраций». Позже, в 1998 году вступил в действие Закон «О государственной налоговой службе», согласно которому налоговую полицию переименовали в налоговую милицию. Но несмотря на этот закон, украинские предприниматели до сих пор почему-то используют термин «полиция». Наверное, для солидности.

В среде малого и среднего бизнеса известие о создании нового контролирующего органа вызвало однозначную реакцию. Какой она была, догадаться не сложно. С матючком, злым словцом или едким справедливым замечанием, бизнесмены досадливо всплёскивали руками и выражали общее мнение предпринимательской братии: «Вот только налоговой полиции нам сейчас и не хватало!»

Они были совершенно правы. И без полиции у современных крепостных на слово «налоговик» уже давно выработался ориентировочный физиологический рефлекс, как у собаки Павлова на лампочку или звуковой сигнал. Подопытная собака видит мерцающую лампочку или слышит трель звонка, и тут же у неё проявляются ориентировочные физиологические симптомы – к примеру, дрожь в лапах или слюноотделение. Почти то же самое происходит и с нами, предпринимателями. Слышишь слово «налоговик» – и сразу дёргаешься, и подпрыгиваешь, и округляешь глаза. Неудержимо хочется схватить винтовку, напялить металлическую каску, забраться в окоп и занять круговую оборону. А тут ещё к ненавистному «налоговику» ещё и угрожающую «полицию» присовокупили. Это же надо, политиканы очередной раз постарались!

***

Как зачастую бывает с вновь созданными государственными структурами, налоговая милиция из кожи вон лезла, чтобы понравиться власть имущим отцам-основателям. Полицаи, как мгновенно окрестила их шустрая народная молва, кошмарили бизнес ретиво, по полной программе. Обыски, допросы, угрозы, беседы «с пристрастием» (так называемые расширенные или форсированные допросные меры), всего хватало. Процедура проходила быстро и жёстко: «Документы – на стол, открываем сейфы, сбрасываем пароли на базах данных, выворачиваем карманы (да поживее шевелись, муфлон!), раздеваемся до трусов, будем расстреливать!» В первые годы работы налоговой полиции именно в такой последовательности обыски и происходили. За исключением расстрелов, конечно.

Истории о взаимоотношениях предпринимателей и полицаев стали уже притчами во языцех. Однажды простой тридцатилетний парень оформил кредит, выкупил на оптовой базе партию водки и организовал перевозку ценного груза к себе в магазин. Но на полпути его перехватили налоговые полицаи. Фуру опломбировали, груз (кстати, вполне легальный) конфисковали, а несостоявшегося Рокфеллера загребли в допросную. В этой волшебной комнатке, сами понимаете, чаем с пирогами не потчевали. Вместо них парня угостили «форсированными допросными мерами». Проходили они вот по какому плану. Подозреваемого усаживали на деревянный стул. Вначале следовал один короткий удар резиновой дубинкой по бёдрам. Первый вопрос: «де замацал бабло на целую фуру водяры, лошара?» Ответ не важен. Тут же свистели уже два удара дубинкой – по бёдрам и почкам. Сразу второй вопрос: «Колись, падла, моешь ли левак?» Два удара дубинкой по почкам. «Молись, гнида, твой час настал». Два удара толстым фолиантом по затылку. «Ну что, вспомнил, чмырь, налик стираешь? Нет? А кто стирает? А может ещё чего-нибудь про кого-нибудь знаешь?» В общем, полтора часа гостеприимного приёма закончились для несчастного парня инфарктом миокарда.

Или вот ещё история. На частную строительную фирму внезапно нагрянули налоговики-полицейские. Женщина, главный бухгалтер, не растерялась. Чтобы утаить ключевые финансовые отчёты, она свернула их в трубочку и вставила рулон, извините, себе в трусики. А что оставалось делать? Попав под обыск, жизненно важно было скрыть документацию, которая давала зацепки для будущих следственных действий.

Но устремления насмерть перепуганного главбуха успехом не увенчались. Её затолкали в отдельную комнату, туда же впустили двух женщин – сотрудников полиции. Тётечке нахлестали по щекам (ладонями, картонной папкой, попавшимся под горячую руку каким-то журналом-ордером), заставили раздеться догола и изъяли мешающий её нижнему белью рулончик отчётов. Трусики, правда, вернули на место. Обыскав офис и обшмонав сотрудников фирмы, полицаи не стали тратить время на копирование компьютерных баз данных, а попросту повыдёргивали разъёмы, штекеры, провода и забрали системные блоки на проверку в техотдел. А рыдающую, размазывающую по лицу тушь тётечку-главбуха вместе с грустным шефом фирмы затолкали в легковушку и увезли в свои гестаповские застенки.

В этих застенках теперь должен был побывать и я.

***

На фоне таких историй, рассказов и слухов (или правды?), физическое и моральное превосходство налоговых оперов было вполне очевидным. В тот вечер я просиживал над документами, не спеша терзал клавиатуру компьютера, сводил приходные и расходные отчёты. Когда слышу, какой-то топот в коридоре. И вдруг распахивается дверь, врывается до ужаса перепуганный Юра Константиныч и как давай голосить:

– Николаич, беда! Ох, беда, беда, Ни-ко-ла-ич! Что же делать? Что же делать! А?

– Юрик! – вздрогнув, осадил я бармена. – Беда уже оттого, что ты вломился ко мне и орёшь как резаный!

– Налоговики! Ах-х-х, га-а-ады! Сво-о-олочи какие! Сволочуги! Вот ведь, сволочу-у-уги!

– Кто? Фискальные?

– Хуже! Полицаи!!!

– ???… !!!… О, ё-ё-ё…

Юра, кривляясь, продолжал манерничать:

– Они мне, мол, младой чалаэк! А ну-ка, пятьдесят грамм хорошей водочки подай-ка, будь любезен! То да сё! Покурить… Я их рассчитал…

– А кассовый чек – тю-тю! Да, Юрец?

– Да кто же знал, Николаич? Мы что, чеки часто пробиваем? Совпадение!

Это тоже было правдой. Сокрытие выручки в виде непробитого кассового чека – одно из наиболее распространённых нарушений в розничной торговле и общепите. А куда народу деваться? В то время малый бизнес, преимущественно, работал по упрощённой системе налогообложения. Упрощёнка предусматривала единую налоговую ставку – 10% от общей кассовой выручки. Проще говоря, с каждой 1000 рублей кассы в муниципалитет отчислялось 100 рублей. Путём несложных арифметических действий можно подсчитать, что взимаемые 10% от выручки при средней торговой наценке 20–25% – не что иное, как разбой. Если мы наценим товар стоимостью 100 рублей на 25%, получим розничную цену 125 рублей. После продажи этого товара прибыль составит 25 рублей. А 10% налога от 125 рублей выручки – 12,5 рублей. То есть, скромные 10% Единого налога – это грабёж половины прибыли предприятия, которую законодатели отбирали у бизнесменов и направляли на казначейские государственные счета. А далее крутись как хочешь.

Рядовые предприниматели, оплатив «услуги» всех своих партнёров, выплатив зарплаты сотрудникам, перечислив коммунальные расходы и налоговые платежи, при такой, казалось бы, невзрачной налоговой нагрузке оставались ни с чем. Приходилось химичить. Глупая статья Закона сама же и заставляла нарушать предпринимателей налоговое законодательство.

– Да я что, обвиняю тебя, Константиныч? – успокоил я бармена. – Какие к тебе претензии? Но, веришь, так не хочется в гестапо!

– Да я понимаю тебя, Николаич, – задумчиво протянул Юра. – Понимаю… Так что им сказать?

– Что сказать, что сказать! – разозлился я. – Сто лет нужны им наши байки, если они капусты заявились нарубить! Ладно, Юрик, дуй в зал, скажи, сейчас выйду.

Выпроводив бармена, я быстренько засобирался на неприятные смотрины.

Накинув пиджак и досадливо сплюнув, я вышел в зал ночного клуба. Вижу, а там работа кипит полным ходом! К трём нашим «бандитам» присоединились ещё двое дружков-единоверцев. Видимо, сидели в машине, ждали своего выхода. Теперь этот квинтет по-барски расхаживал у нас за стойкой и, судя по всему, чувствовал себя прекрасно. Они снимали с полок бутылки со спиртным, банки кофе, пакеты с соками, блоки с сигаретами. Что-то из товара возвращалось на место, что-то отставлялось в сторону, что-то складывалось в отдельную коробку – полицаи оформляли конфискат.

Один из бритых проследовал ко мне. В безжизненных рыбьих глазах читалось пренебрежение, на губах стыла презрительная усмешка:

– Хозяин заведения?

– Исполнительный директор, – уточнил я.

Чтобы лишний раз не беспокоить родителей, когда-то я и придумал этот манёвр. Если придётся принимать важные решения – буду принимать их как хозяин. А если много начнут спрашивать, превращусь в маленького вольнонаёмного директора. С которого как с гуся вода. А хозяева, можно соврать, далеко, и приехать не могут. Поэтому давайте решать вопросы со мной. Но много заплатить я не смогу, поскольку всего лишь наёмник. Такой вот был хитрый расклад.

– Да мне как-то по барабану, хозяин ты или халдей! – грубо отрубил бритый. – Незарегистрированный кассовый чек, недолив водки в мерную посуду, пачка сигарет без акцизной марки. Клёво ты попал… хм, директор.

Ничего себе! Дело в момент сшили. Знает, халтурщик, что подставляет. И при этом глазом не моргнёт. Ситуация откровенно попахивала крахом. Тем не менее, я постарался держаться невозмутимо и независимо.

– Да я уже понял, что попал, – как можно бесшабашнее согласился я с бритым. – Вопрос в том, где и как искать. Что, мужики, жалобы на нас? Или дорогу кому перешли?

Я попытался выстроить беседу в доверительном ключе. А там, глядишь, и за отдельный столик затащить сумею. Смажем разговор напитками, подкрепимся салатиками. Через полчаса девчонки подадут горячую курятину по-французски. Дружбу закрепим конвертиком с несколькими купюрами. В общем, как обычно. Первый раз в первый класс, что ли?

И я тут же взялся за деликатное дело. Попробовал намекнуть на обоюдно выгодное уединение в гостевой кабинке. Вижу, партнёр не ведётся. Ещё раз намекнул. Нет ответа. Пришлось сказать в лоб, что у нас готовят самые лучшие в Евразии отбивные, а к ним ещё и подают великолепное чешское пиво. Не-а, и тут не получилось! Стреляный воробей попался, матёрый. Либо задача другая. Да, скорее всего. Если бы захотел – уже давно бы пьянствовал со своей когортой в одной из наших кабинок. А следом и карман под конверт оттопыривал бы. И точно. Мои догадки тут же подтвердились.

– Да ты, типо́к, в натуре, не напрягайся. Отбивнухи, пивасик, энто, сдаётся мне, бомбический расклад. Но не севодни. Мы, в натуре, гы-гы, на службе. Так что севодни ты в пролёте, братэлло! Ща конфискуем, опишем, актик, а там под белы ручки – и с нами. Хотя, нет… гоню, в натуре. Поздно уже. Куда тебя, штемпа, тащить? Сам завтра явишься к нашему шефу. На ковёр, гы-гы.

Ну точно, тридцать седьмой год! Ладно. Не забирают – уже неплохо. Значит, я оказался прав. Загадочный шеф полиции познакомиться захотел.

Обыск подходил к концу. Девчонки-официанты, сбившись в стайку испуганных синичек, тихо сгрудились в сторонке. Закончив шерстить бутылки со спиртным, великолепная пятёрка засобиралась. Оглядевшись по сторонам, главный из них неожиданно вежливо окликнул меня:

– Можно вас… пожалуйста.

Издевается, редиска! На публику играет. Я подошёл, а он мне участливо так и говорит:

– Распишитесь, пожалуйста, в акте. Будьте добры. Во-о-он там, где галочки. – И тычет пальцем: – Здесь, здесь и здесь. Ага, ещё вот тут – объяснение. Какое? Ну, типа, с актом согласен, про нарушения не знал, не успел проконтролировать, больше не буду, исправим в кратчайшие сроки… Ага. Типа того. Спасибочки.

И уже тише – мне на ухо:

– Слышь, дёррик, хвать твою за ногу! Завтра, в десять ноль-ноль – у нас. Смотри мне, шобы как штык! Адрес в акте написан. Если не хочешь, мля, иметь проблемы со свободой передвижения, четкаря в десять и прируливай. Сечёшь поляну? Водяру, ясный перец, мы забираем. Конфискат. Акцизных марок нету… И на табаке их тоже нема…

– Так был акциз, – перебив полицая, наивно начал я доказывать свою правду. – Водка с документами, легальная. У нас с этим строго. И сигареты тоже. Сам проверял. Был акциз.

– Был да сплыл. Кто видел? Кто докажет? Я сказал – акцизных марок на пузыре нет. На сигаретах его тоже, гы-гы, нет. Я так понимаю, подделка. Контрафактом банкуете!

Вот оно как! Посрывали акцизные марки, злодеи. Подставляют. А это действительно статьёй может закончиться. Вяжут по рукам и ногам. Нет, не так выразился. Готовят к беседе со своим шефом. Вот.

***

Ровно в десять утра я прибыл в районное отделение налоговой полиции. Хозяин кабинета встречал меня, вальяжно развалившись в роскошном кресле и забросив ногу за ногу. Полноватое лицо, модная короткая стрижка, дорогущий, чёрной замши, пиджак, вишнёвая водолазка и толстые навороченные часы на руке. Прикид главного полицая дышал состоятельностью и шиком. Направляясь на так называемую беседу, я тоже одел самое дорогое, что присутствовало в моём гардеробном арсенале. Но куда мне было тягаться с полицейским шефом! В шикарном кабинете я чувствовал себя нищим старцем-схимником во владениях персидского эмира. Мне бы ещё в руки палку какую-нибудь корявенькую, сухую. Для полноты картины. И сгорбиться чуть-чуть. Определённо, будто за подаянием припёрся! А ведь так оно, по сути, и было.

Занырнув в роскошь кабинета и сделав несколько шагов, я тормознул и осмотрелся. Массивный офисный стол-гигант из красного дерева, пластиковые окна, жалюзи, ряд никелированных стульев. Несколько дубовых шкафов. Под потолком – японская сплит-система. В углу – живая зелёная пальмочка. Совсем неплохо для начальства районного уровня. Кивком головы меня пригласили присесть. Снизошли. Хотя, сказать, что со мной общались через губу, тоже не могу.

– Виталий Николаевич, директор малого предприятия, – твёрдым голосом представился я важному хозяину кабинета.

– Да зна-а-аю, зна-а-аю, – вяло взмахнув рукой, прервал мою несостоявшуюся тираду шеф полиции. – Наслы-ы-ышан уже.

Ну, понятно. Сейчас начнёт развешивать лапшу на локаторы, что о таком неблагополучном предприятии, как у нас, легенды строем ходят. Что у нас натуральный налоговый беспредел. Что подобного бардака в документах вообще представить себе нельзя. Так, что там ещё. А, да! Такого произвола от опытных торговых работников он никак не мог ожидать. Странно, как мы вообще ещё работаем. И тому подобное.

Несмотря на серьёзность встречи, представляете, друзья, каких усилий мне стоило не рассмеяться, когда началось:

– Вернулись мои пацаны… ну, инспекторы, с внеплановой проверки твоей богадельни. Говорят, что многое повидали, но тако-о-ого, как у вас – никогда. Да-а-а!!! О твоём неблагополучном предприятии, мой юный друг, уже легенды ходят. Натуральный налоговый беспредел! Полнейшее игнорирование буквы закона. Не побоюсь этого слова, хамское отношение к представителям власти. Хамское! Как вас ещё не закрыли, не понимаю. Короче говоря, милостивый сударь, полный абзац!

– Я не знаю, уважаемый…

– Игорь Валентинович…

– …да-да, уважаемый Игорь Валентинович. Так вот. Я не знаю, где ваши инспекторы увидели хамское отношение и беспредел. Вы вообще можете представить сорвиголову, позволившего себе хамить представителям вашего ведомства?..

Подкинул леща. Пузатенькие чиновнички это жуть как любят! Но не сюсюкаю. Ни в коем случае. Сожрут.

Между тем, продолжил:

– Нарушения есть, это да. А у кого их нет? Капитализм у нас только начинается. Барахтаемся как можем. Но не злоупотребляем…

– Да ни фига вы не можете! – зло оборвал меня Игорь Валентинович. – Если бы могли, я бы с тобой здесь и сейчас не обогащался… э-э-э… не общался. И вообще. Вроде бы, с виду, опытные торговые работники, не первый день в деле. Не пойму. Ну как, скажи, можно было допустить подобный произвол?

Ну да, типа, не с его подачи меня на ковёр направили. Инспекторы совершенно случайно проходили мимо, и думают: «А ну-ка, давай-ка мы заглянём в это кафе, проведём внеплановую проверку, посрываем акцизные марки с бутылок и повредим пачки сигарет!» Завернули они меня в кабинет к Игорю Валентиновичу тоже, разумеется, случайно.

– Игорь Валентинович, к чему казнить? Я вас прошу! – проникновенно перевёл я дипломатию в иное русло. – Мы люди не гонористые, простые. Никому не мешаем, со всеми дружим. Работаем, стараемся. В районе нас знают, не первый год в деле. Со всеми находили общий язык, давайте и с вами найдём.

Ну вот, собственно, мы и подошли к цели встречи.

– Ну и как ты собираешься искать язык этот, который общий? – алчно сверкнув глазами и отвалившись на кожаную спинку кресла, дежурно поинтересовался Игорь Валентинович.

Не знаю, как в таких моментах выкручиваются другие предприниматели, наверняка у каждого имеются свои тактические ходы и соображения. Я же предпочитал бить ситуацию в лоб! Говорил чётко и прямо, нагло и уверенно, безо всяких там блеяний «ну вы же понима-а-аете, мы не забу-у-удем, отблагодари-и-им…», «пойди-и-ите навстречу, пли-и-из, мы не останемся слепы и глухи к вашей не имеющей границ доброте-е-е…» Сухо, буднично, спокойно. Против такой выверенной наглости защиты нет. Позиция выигрывается в два хода.

– Все очень просто, Игорь Валентинович, – с наигранной беспечностью пожал я плечами. – Сейчас мы с вами аккуратненько порвём этот фиговый листок, который важно называется «Акт внеплановой проверки». Чушь там сплошная. Контрафактная водка, отсутствие акцизных марок, левые сигареты… Чушь и подставка…

И без того выпуклые глаза налоговика расширились. Интересно, от радости или удивления?

– …а далее я заберу свой ящик с водкой и ликёрами, – продолжил я, – а вы внушите своим бойцам, что наше предприятие оказалось самым законопослушным предприятием в городе. Мы обменяемся мобильными телефонами. Мало ли какие вопросы возникнут. А я вас за это отблагодарю. Как вам деловое предложение?

Такого стремительного, но в то же время и учтивого выпада налоговик явно не ожидал. Полицейский уставился на меня вылезшими из орбит глазами и, негодующе перебирая губами, пытался вымолвить что-нибудь вразумительное.

– …д-да… д-да… д-да ты что?! Ты в своём уме? Чё ты такое несёшь? Да за кого ты меня держишь? Ты! Салага! Щегол! Малолетка! Да я тебя…

Вы не подумайте, друзья, что в кабинете Игоря Валентиновича я чувствовал себя как дома. Получасом ранее, шагая по коридорам полиции на допрос, я мельком увидел на стене красный глянцевый плакат с алой пятиконечной звездой и напечатанной всем известной цитатой Ф.Э. Дзержинского: «Если вы всё ещё на свободе – это не ваша заслуга, а наша недоработка». Такой себе ненавязчивый чекистский юморок. А ещё я заметил, как под плакатом, в пыльном углу, кто-то оставил две увесистые резиновые дубинки, по ГОСТу именуемые «Пус-2» (палка универсальная специальная). Имеют они и другое название, ещё более чудесное – «Аргумент». После созерцания плаката со знаменитой фразой, подкреплённой двумя увесистыми аргументами в углу, чувствовал я себя отнюдь не безмятежно. Всё моё спокойствие было напускное, поверхностное, спектакльное. Внутри меня от дикого напряжения трусилась каждая жилка, каждый маленький нервик! Я прекрасно понимал, что происходит, и не забывал, где нахожусь. Здесь и сейчас решалась если не моя судьба, то дальнейшая судьба нашего бизнеса – это точно! К тому же никто не давал никаких гарантий, что выйду я из этих стен легко и быстро. И дёшево.

– …ты, мля, сечёшь ваще, чё губьями мона шлёпать, а чё – низзя? – подпрыгивая на троне, продолжал негодовать Игорь Валентинович. – Мало того, что устроил у себя какой-то шалман – контрафакта по горло, ни акцизов тебе, ни чеков пробитых… ты ваще шаришь, шо такая движуха под «чёрным флагом» называется?! Ты чё, типа, уверен в себе, да? Типа, молодой да борзый? Так мы живо приземлим! И тут я распоряжаюсь… только я, понял, да? Я буду решать, что, когда, в какие двери и сколько ты будешь заносить!

– Игорь Валентинович, кто же против! – почувствовав, что запахло жареным, живо закивал я. – Любое ваше условие, но чтобы и для нас со счастливым финалом. Что-нибудь такое… средненькое. Ну, там… не знаю… По обычному тарифу. Я согласен. Дело в том, что…

В соседнем кабинете хлопнул вдруг резкий свистящий удар. Душные коридоры полиции пронзил истошный вопль. Следом раздался ещё один удар. И опять к коридорным потолкам взвился вопль, но октавой повыше. Звуки такие, будто бы били толстым железным прутом по мешку с песком. Я замер.

– А-а-а! Гады! А-й-я-я-й! Согласен! А-а-а-а-й! Согласен! Пишите! Согласен! Согласен!

Неповоротливый Игорь Валентинович отреагировал мгновенно. С неестественной для своего веса живостью он подскочил из кресла и, приоткрыв дверь, зыркнул в гестаповские коридоры:

– Пацаны, тише вы, ну! Чё там у вас? Давайте, в натуре, весь район сюда соберём (кивнул в мою сторону) и кошельков публично лупашить будем! Ну чё вы, в натуре, как первый раз под трактором! Харэ так громко лаба́ть, а!

Любопытным гусаком вытянув шею, я тоже попытался кинуть глаз в дверной проём. Ничего интересного. Серые стены, тусклые лампочки. Тяжёлый казённый воздух. Толком подсмотреть ничего не смог – мешала туша Игоря Валентиновича. Было только слышно, как кто-то там, постанывая, кряхтит через стенку.

– Да всё нормуль, Валентиныч! – загудел чей-то сочный басок из застенков напротив. – Мансы идут пучком! Видишь, раскаялись… Жалеют… Пишем показания. Скоро закончим.

«Всё пропало! – подумал я в отчаянии. – Вон как узник орёт! Вопит-то он не просто так, от нечего делать!»

Я дюжее прижал эмоции и приготовился к худшему. Неудержимо вдруг захотелось на волю, на свежий воздух, куда-нибудь туда, за холодную крепь оконных стальных решёток. Захотелось, чтобы всё это быстрее закончилось!

Мы вернулись за стол переговоров. Игорь Валентинович снова погрузился в свой любимый трон. Я, показательно робко и несмело (или уже не показательно?), присел напротив.

– Ты, братан, меня тоже пойми, – приложив кулак к груди, уже спокойнее продолжил налоговик. – У нас здесь не базар. И не фирма охранных услуг. Ты нарушил закон. Понимаешь? За-кон! А это административный штраф. Как минимум! Про уголовную ответственность я вообще заткнулся! Да ты и сам, я думаю, догоняешь, чё за самопальную водяру светит. Нам эту шнягу организовать, врубаешь, словно два пальца об асфальт… Или сомневаешься? А если даже и административка, то штрафы у нас, слышал какие? Хе-хе… в натуре, мало не покажется. Но есть варианты. Пацан, вижу, ты неплохой, самостоятельный, работящий…

Ну вот, оттепель. Фу-у-ух! Вроде бы, пронесло. А то «я-я-я буду решать, когда, куда, сколько!» Конечно же ты, Валентиныч. Главное, чтобы мы смогли потянуть назначенную тобой мзду. Обозначить ставку несложно, поди попробуй осилить счёт.

– …я думаю, мы сработаемся. Сейчас определим степень твоей вины.

Неожиданно легко налоговый царь выскользнул из-за стола и, широко улыбаясь, подплыл ко мне:

– А ну-ка, братан, приподнимись-ка! Ай да молодец! – хлопнул Валентиныч меня по правому боку. – Ай молодец! – хлопок по карманам брюк. – Герой!

Похлопывая меня по карманам, Игорь Валентинович, пыхтя, полез… обниматься. Короткие толстые пальчики ловко заиграли по моей спине, шее, груди. Я же погрузился в состояние, очень похожее на лёгкое полуобморочное забытьё. Крамольные мысли заполонили сознание. «Это не я тут нахожусь! И меня никто не обнимает! Не я! Робятки! Чё происходит-то? Га-а-а?»

Но реальность оказалась жестокой. В том-то и дело, что всё происходило со мной, здесь и сейчас! Кабинет начальника полиции… подозрительно пыхтящий Игорь Валентинович… противные ощупывания и обшаривания… Теперь понятно, почему в соседнем кабинете вопил какой-то бедолага.

Меня хватил столбняк. Всяко бывало. Ради спасения предприятия не раз приходилось жертвовать многим. Но так, как сейчас, я ещё никогда не попадал! Уж лучше тогда милицейской дубинкой, резиновой, по почкам. Я согласен на «Аргумент»! Что же делать? Что предпринимать? Как-то ведь нужно реагировать? А? Ребята? Может, сразу ему в табло отвесить? Или погодить? Едрыть твою налево! Замер и стою, как безмолвная колода с мёдом. Завис, как дешёвый пиратский софт. А Игорь Валентинович вдруг, раз – и уже снова на троне. Сидит, лыбится, довольный как енот-полоскун у мешка с орехами. Ничего себе, прикольчики!

– Ну… это, – придя в себя и едва сдерживаясь, начал я, – значит, это… ну… мы того… не того… не этого… ну… договорились?

Попытался было вразумительно продолжить разговор, но чувствую, толку мало. Злость переплелась с изумлением, граничащим с потрясением. Эмоции связали язык, словно неспелая хурма. Что-то экаю, нукаю, мыкаю, тогокаю, глаза в пять копеек, рот раззявил. А Игоря Валентиныча, вижу, от моих «того – не того – не этого» за столом покорячило, ржёт, гад, вовсю! Слёзы рукою смахивает. Не поспоришь, ему было с чего надрываться.

– Фу-у-х, давненько так не смеялся, – чуть отдышавшись, наконец молвил Валентиныч. – Ладно. Чё предлагаешь? Рассказывай, давай, ещё раз, чё, сколько и когда.

– Так я это… зарплата…, – никак не мог я взять себя в руки. Хотя и смутно, я потихонечку осознавал, что произошло.

– Зарплата, значит, говоришь, – по-хозяйски хэкнул Валентиныч. – Зарплата, в натуре, это всегда хорошо. Ну и чё почём?

Собравшись, я снова бросился в нападение. Но уже не так резво, как в начале знакомства. Кто знает, чего ещё тут может со мною приключиться.

– Ну, вы сами понимаете, Игорь Валентинович, – пустился я в туманные меркантильные рассуждения, – кроме вашей службы есть ещё и други-и-и-е… им то-о-оже на-а-адо…

– Да я понял, понял, – нетерпеливо оборвал меня Валентиныч. – Слава-те, не верблюд. Ты давай, не стесняйся, ближе к теме. Озвучивай уже! Тянешь вола за шары…

– Так я и говорю… И других не обидеть, и вас отблагодарить. Ну, и это, того, чтобы мы в накладе не остались. В общем, пятьсот долларов…

– В месяц? – моментально нашёлся Игорь Валентинович.

Неплохая реакция у мента, чего тут говорить. Не разменивается на разовые платежи.

– А что, нужно в месяц? – включил я полного дурака.

– Нет, блин! За следующую трудовую пятилетку партийный членский взнос! – обозлился Валентиныч. – Ты чё, мля, по цене платной девахи меня арендовать желаешь? Типа, получил чё надо и свалил? Я чё-те, голимый бычий хвост, в реале? Или чё, не согласен? Копаем глубже?

– Нет-нет, Игорь Валентинович! – вынужденно заторопился я. – Что вы! В месяц, так в месяц.

А про себя подумал: «Где «в месяц», там, попозже, и «раз в два месяца» продавлю. По-любому продавлю. Скажу, что не тянем. Куда он денется».

Валентиныч демонстративно задумался. Замолчал. Обвёл взглядом потолок, зыркнул в окошко. На меня посмотрел. Затем пожал плечами и, разведя руками, неопределённо промычал, что-то вроде «ну-у-у-а гхм-гх… агхм-ага». Потом опять развёл руками и опять пожал плечами. Хлопнул в ладоши. Несколько раз притопнул дорогущей нубуковой туфлёй. Нагнулся. Посмотрел на каблук и опять что-то пробурчал. В ходе этой разминки я так и не понял, доволен ли Валентиныч предложением или в скором времени опять заявятся к нам модно одетые ребята в клетчатых кепках, водки отведать. Но, судя по всему, предложение приняли. Бросив: «ну ладно, давай закругляться!», Валентиныч неторопливо вылез из-за стола, горячо пожал пополневшую на пятьсот долларов мою руку, прилепил купюры к своей ладошке и барским движением кисти (мол, путь свободен) выпроводил меня восвояси. Наверное, это означало: «Вали, пока я не передумал!»

В соседнем отделе я забрал ящик с конфискованным имуществом (отдали!) и чеканно выбивая парадный шаг, направился к выходу. Вчерашние бритоголовые каты провожали меня почти влюблёнными глазами. А я всё шёл, шёл и шёл по бесконечным серым лабиринтам коридоров. Тяжёлая коробка со спиртным рук не обрывала. Своё ведь. Отвоёванное! Ценою полутысячи американских рублей в месяц. Или в два…

***

Стальная решётка пропускника звонко клацнула широкими электромагнитными клыками. И вот я на воле. Какой свежий воздух! Какой вкусный! Действительно, пьянит.

Я сгрузил коробку в багажник своих «Жигулей» и осмотрелся. Улица как улица. Вроде бы, всё как и прежде. А вроде бы и нет. Воробушки чирикают, вороны каркают, ветерок поддувает, солнышко светит. Кто-то там бибикает на дороге. По тротуару идёт влюблённая парочка, обнимается, смеётся. А в небесах плывут облака. Красота-то какая! Вот всегда так: встрянешь в грязь, и тут же начинаешь замечать то, к чему в повседневной жизни тебе и дела нет. Радуешься весеннему дождику, летнему зною, осенней слякоти или январской метели. А ещё вчера твоей душе хватало всего лишь накладных и товарных отчётов. Обалдеть можно! Почему так? Почему только сейчас? Почему я раньше не обращал внимания на пышные облака, на уютный шелест ливня, на влюблённую смеющуюся парочку, на воробушка, отбирающего у муравьишки вкусную хлебную корку?

Уже сидя в машине, я прокрутил в голове детали визита. Постепенно они становились на свои места. Не обнимал меня шеф полиции, не приставал. С ориентацией у мужика в полном порядке. Валентиныч меня… обыскивал! Он-то не мог знать, как я поведу себя после вчерашней проверки. А вдруг захочу его сдать? Чтобы поймать Валентиныча на живца, под моей одеждой спецы из внутренней безопасности запросто могли разместить спецтехнику – какой-нибудь диктофон, беспроводной микрофон или миниатюрную видеокамеру. Подлючая жизнь у ментов. Сегодня ты на коне, а завтра СБ отдел вверх дном переворачивает, браслеты на коррупционных запястьях застёгивает. Им тоже палочка в отчётность нужна. Вот Валентиныч и ощупывал меня на предмет скрытых технических средств.

Ну да ладно, это их будни и головная боль! На свои бы вопросы ответить. Я провернул ключ в замке зажигания, мигнул жёлтым поворотником и, удачно вклинившись в дефилирующий мимо поток машин, направился к нам в магазин.

ОБХСС

В советское время широко бытовал такой анекдот:

К буфету подходит мужик и говорит:

– Добрый день! Налейте мне, пожалуйста, триста грамм водки, но только в один стакан.

Удивлённая буфетчица возражает странному клиенту:

– Вы, наверное, ошибаетесь. В гранёном стакане не триста, а двести грамм. Давайте я вам в два стакана по сто пятьдесят быстренько соображу.

Клиент соглашается. Буфетчица наливает в один стакан сто пятьдесят грамм водки, и в другой столько же. Мужик просит пустой стакан и выливает в него водку с двух предыдущих стаканов. Получается по края наполненный один стакан водки.

Толстая буфетчица всплёскивает руками и восклицает:

– Не может быть! Да вы, оказывается, настоящий кудесник!

– Нет, не кудесник, – отвечает мужик. – Ещё круче. Я – ОБХССник!

***

В расшифровке аббревиатура ОБХСС означает«Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности». Служба ОБХСС была образована в 1937 году. 16 марта 1937 года вышел приказ Народного комиссара внутренних дел СССР Н.И. Ежова №0018 о созданииОтдела БХСС в составе Главного управления милиции НКВД СССР. В Положении об ОБХСС прописывалось, что «отдел создаётся для усиления борьбы с хищениями социалистической собственности в организациях и учреждениях государственной торговли, потребительской, промысловой и индивидуальнойкооперации, заготовительных органах и сберкассах, а также для борьбы со спекуляцией».

В первую очередь, оперативные подразделения ОБХССвзяли на прицелособо опасных расхитителей соцсобственности, которые в силу бедственногоположения с продовольствием активизировалисвоюуголовную деятельность. «…Вот так, построили социализм. Хлеб единый, и тот стали в драку получать…»,«…Стало жить весело – целый день стоим в очередях за хлебом, а ворьё морды наедает…», «…Так-растак! Дохозяйничались!.. Дёгтя нету, нечем колёса у арбы подмазать!» – всё чаще и чаще сдвигали брови городские жители и крестьянский люд. В тяжёлой экономической обстановке, которая сложилась в молодом советском государстве, создание ОБХСС было более чем своевременным. Не снималась с повестки дня борьба со спекулянтами, контрабандистами, валютчиками и фальшивомонетчиками. Работники раннего ОБХСС проявили себя настоящими бескорыстными энтузиастами, верными и надёжнымипреемникамиВсесоюзной Чрезвычайной Комиссии (ВЧК), решающей эти задачи до 1937 года.

С началом Великой Отечественной войны поменялись и приоритеты деятельностиОБХСС.Однако, коренныхизменений вработе аппарата не произошло. Не дожидаясь объявления мобилизации, большая часть сотрудниковБХСС добровольцами отправилась на фронт.Многие из них вели боевые действия против оккупантов всоставе мобильных диверсионных формирований,партизанских отрядов, подпольных групп. Оставшиеся в тылусотрудникиконтролировали снабжениефронтапродовольствием, следили за обеспечением предприятий обороннойпромышленности жизненно важными ресурсами.

В годы войны участились случаи мародёрства и хищения материальных ценностей граждан. Наиболее распространённым уголовным преступлением стало злоупотребление служебным положением при отпуске товаров первой необходимости: хлеба, консервов, круп, сахара, чая, мыла, махорки и папирос. Для противодействия незаконному отпуску основных категорий товаров, Комитет обороны СССР 22 января 1943 года вынес решение «Об усиленииборьбы с расхищением и разбазариванием продовольственных товаров». НКВД тут же издал соответствующий приказ, а сотрудники ОБХСС чётко его исполняли.

После Великой Победы советского народа над немецко-фашистской нечистью в ОБХСС произошли структурные изменения. Однако, сутьработы аппарата осталась прежней – бескомпромиссное противодействие хищениям государственной собственности и подпольной деятельности спекулятивных элементов. Усиленныйрост экономической преступности отмечался и в 1960–1990 годах, когда резко повысилось число зафиксированных экономических правонарушенийи их доля в общем количестве преступлений. Самыми распространёнными экономическими правонарушениями тех лет считались не столько хищения социалистической собственности, сколько так называемыеприписки.

***

Одно из наиболее громких дел по раскрытию схемприписок – «Хлопковое дело». Во времена правления Л.И.Брежнева первым секретарём ЦККомпартии Узбекистана был Ш.Р.Рашидов – ветеран Великой Отечественной войны, орденоносец, председатель правления Союза писателей Узбекистана и член Президиума Верховного Совета СССР. Как лицо,особо приближённое к Брежневу, Шараф Рашидович чувствовал себя вполне уверенно(солнечный Узбекистан – вотчина Рашидова, играл в советской экономике стратегическую роль – был основным поставщиком хлопка для Вооружённых сил и лёгкой промышленности СССР). Неограниченная княжеская власть, осознание собственной значимости и покровительство первого лица советской империи сыграли с ветераном, орденоносцем и коммунистом Рашидовым злую шутку. Деньги и власть сломали закалённого фронтовика, втянув его в схемы, несопоставимые с коммунистическими идеями и образами. В Узбекистане ширились кумовство и взяточничество – реальная платформа для процветания коррупционного аппарата. Пристальное внимание Кремля к экономике хлопковой житницы СССР немешало ослеплённому деньгами Рашидову выстраивать многомиллиардные коррупционные схемы, которые обогащали не только правящую верхушку Узбекистана, но и щедро подогревали тысячи (!) участвующих в приписках нечестных людей.

В Центральном комитете Коммунистической партии приписок в упор не замечали. Это объяснялось тем, что коррупционные щупальца легко преодолевали расстояния между республиками Советского Союза и Москвой. Схема взяток была проста и одновременно гениальна. К примеру, звонит кто-нибудь из высокопоставленных членов Компартии Молдавии или Украины члену Центрального комитета Компартии в Москву: «Здравствуй, дорогой! Высылаем тебе посылку с нашими знаменитыми арбузами (дынями, грушами, виноградом). В знак добрых отношений, прими, дорогой, наш скромный дар!» В огромный ящик грузились спелые сочные арбузы, а на дно тары помещался плотный толстый пакет с 40–50 тысячами рублей. В Москве продажные номенклатурщики принимали посылку, вскрывали её и понимали: Украина или Молдавия отчитались.

Волга, Дон, Кубань, Сибирь – московским членам ЦК КПСС звонили и оттуда тоже: «Здравствуй, дорогой! Высылаем тебе нашего знаменитого осетра (севрюгу, белугу, паюсную икру). В знак добрых отношений, прими, дорогой, наш скромный дар!» На дне донской, кубанской или сибирской посылки москвичи находили ещё больше – 50–100 тысяч рублей. Регионы отчитались!

Узбекистан не стал исключением. Более того, деятельность именно узбекского руководства связывали с укреплением советской мафии. Звонил Ташкент: «Здравствуй, дорогой! Высылаем тебе посылку с нашими знаменитыми дынями (виноградом, хурмой, гранатами, инжиром). В знак добрых отношений, прими, дорогой, наш скромный дар!» Вскрывает супруга московского номенклатурщика посылочку, а оттуда – упоительный запах винограда, дынь или хурмы. А на дне посылки – серенький конверт с хрустящими 50 тысячами советских рубликов. Узбекистан тоже отчитался!

Жаловаться не побежишь. Это понимали даже самые честные партийные работники. Пожалуешься – могут затягать по парткомам: «А почему именно вам прислали эти деньги? А кто прислал? А кому присылали ещё?» В такой ситуации честность и принципиальность запросто могли обернуться исключением из Центрального Комитета или того хуже – уголовным преследованием. Кому это надо? Обратно тоже не отправишь. На том конце трубки обязательно скажут: «Да ну, что вы! Какие деньги? Это какая-то ошибка!» Поэтому конверты всегда оставляли себе.

***

Далее получилось ещё сложнее. Жажда главного узбекского коммуниста Рашидова к наградам и почестям, подхлёстываемая перспективой вхождения в состав высшего руководства СССР,подтолкнула однажды его к необдуманным и легкомысленным обещаниям.

Посулив Брежневувырастить и собрать урожай хлопка в размере рекордных шести миллионов тонн, Рашидов (сильнейший администратор и хозяйственник) прекрасно понимал, что земля Узбекистана способна датьне более трёх-четырёхмиллионов тонн хлопка в год. Обещание было заранее провальным. Если бы стоял вопрос потериРашидовым доверия Москвы, ещё полбеды.Но на кон игры Кремль поставил и геополитическую ставку – догнать и перегнать американцев в том числе и по хлопковым показателям. Добиться урожая хлопка в шесть миллионов тонн значило продемонстрировать всему миру беспрецедентный экономический ростгосударства с коммунистическойсистемой управления. Невыполнимый проект тут же широко разрекламировали в СССР и за рубежом. Откладывать было нельзя, а отступать – некуда.

***

Осенью в советском Узбекистане проводилась всеобщая мобилизация населения. Как во времена войны. (Насколько я знаю, подобная практика актуальна до сих пор). По очереди закрывались школы, институты, административные и социальные учреждения. От мала до велика узбеки выходили вполе и наваливались на сбор беленьких хлопковых коробочек.Палило солнце – собирали хлопок. Шёл проливной дождь – всё равно месили ногами грязь делянок и собирали хлопок. Мокрый хлопок весил гораздо больше, и для Госплана это было просто прекрасно! Правда, промокшийхлопок при переработке попадал в 6-й сорт (ни на что не годный). Но это никого не смущало. Люди вполе уродовалисьсовершенно бесплатно,на благо Идеи и Партии. Негласная стратагема диктовала свои условия: «Мокрый хлопок, сухой, отборный, шестого сорта – неважно! Главное – государственный план, а остальное – нелицеприятныечастности!»

Пока с высоких и очень высоких трибун летели слова о грандиозном строительстве социализма, на сборе хлопка советские люди теряли здоровье. Узбекские детишкичуть ли не круглосуточно вдыхалипары гербицидов и приобретали хронические болезни. Студенты и учащиеся профтехучилищ сутками гробили себя в поле, стирали в кровь ладони и падали от усталости в обмороки. Взрослые теряли на грядках сознание, не выработав и половины плана. Самое печальное, что невероятные усилия трудолюбивого народа не столько наполняли союзный бюджет, сколько увеличивали коррупционные сверхдоходыреспубликанской и центральной партийной элиты.

Над полями и городами Узбекистана широко реяли призывные лозунги: «Цели ясны, задачи определены! За работу, товарищи!» «Под знаменем Ленина – вперёд, к победе коммунизма!» «Поднавалимся, дорогие товарищи! Медицина, лёгкая промышленность и оборонка должны получить качественный и дешёвый хлопок!» «Покажем достойный пример оплоту империализма!» «Догоним и перегоним загнивающий Запад!» Что ж, получали. Показывали пример. Догоняли и перегоняли. Любыми методами. Любой ценой. Любымижертвами. А в этовремя процветающаяна бумаге экономика Узбекистана обеспечивала многомиллиардными (!) средствами не государственный бюджет, а высшее партийное руководство ЦК КПСС Узбекской ССР.

Повоспоминаниям ветеранов ОБХСС, средняя сумма взяток,фигурировавших при расследовании«Хлопковогодела»,исчислялась сотнямитысяч (!) рублей. В ходе нашумевшего процесса было выявлено около 18тысяч (!) фигурантов. При пересчёте по нынешнему курсувалют хищения составилипорядка 12–13 (!) миллиардов долларов.

***

Несколько страниц этого материала довольно-таки поверхностно отражают суть и роль ОБХСС времёнтридцатыхгодов прошлого века,Великой Отечественнойвойны, сытого советского застоя. Эту информацию я привожу для общего ознакомлениясконтролирующим органом ОБХСС – структурой весьма полезной, грозной, принципиальной, приносящей стране огромнуюпользу.

Век не стоит на месте. В незабываемом прошлом остались и послереволюционные двадцатые – тридцатые года, и Великая Отечественная, и брежневский застой, и недолгая власть Андропова и Черненко. Со времени вынесения последнего приговора по «Хлопковому делу» прошло несколько лет. И вот, пожалуйста, принимайте. На пороге – лихие бандитские90-е. Развал СССР, крушение несбыточных планов коммунистического строя– грустный финал так называемогоутопического социализма, перекочевавшего в марксистские идеи социалистическогопреобразованияобщества, крах советской экономики,разложение моральных ценностей.

В связи с постепенным распадом СССР, в 1990–1993 гг. все узлы советской государственной машины претерпели глубинные изменения – слияния, дробления, структурные видоизменения и аппаратные реорганизации. Службу ОБХССреорганизовалив ОБЭП (отдел борьбы с преступлениями в экономике), который вошёл в подчинение ГУБЭП МВД (Главное Управление по борьбе с экономическими преступлениями). После новейшей административной реформы, в структуре Министерства внутренних дел РФ сформирован Департамент экономической безопасности (ДЭБ) МВД РФ.

В Украине Указом Кабинета Министров от 5 июля 1993 года советский аппарат ОБХСС реорганизован в Государственную службу по борьбе с экономическими преступлениями (ГСБЭП).

Примечательный момент. За период новейшей истории России ОБХСС несколько раз менял своё название, и столько же раз подвергался реорганизации. Тем не менее, каким бы структурным пертурбациям не подвергался этот аппарат, многие современные торгаши по старинкепредпочитают новоявленным ОБЭПам, УБЭПам, ДЭБам и ГСБЭПам роднуюаббревиатуруОБХСС. А сотрудники аппарата для торгашей, соответственно, «бэхи». Наверное, это объясняется силой привычки. Так их в народе до сих пор и кличут.

***

После развала СССР новомодные веяния, подходы и тренды коснулись всех без исключения государственных и гражданских институтов постсоветского пространства. Естественно, свежие тенденции не обошли вниманием и государственные правоохранительные структуры, и ОБХСС в частности. Борцы с коррупцией, офицеры чести и совести, блюстители экономического порядка и стражи закона…Однажды многие из них перестали быть таковыми. Новое время прививало новые ценности, устремления, правила и требования.Да и принципы работы правоохранительных органов перешли на совершенно иные рельсы. Теперь они указывали сотрудникам достаточно чётко и ясно: либо ты тыришь вместе со всеми, отжимаешь, вымогаешь и кушаешь на ужин батон с маслом и свежей икоркой, либо сохраняешь лицо и пробкой вылетаешь из системы. Да, ты защищаешь закон. Да, ты думаешь о гражданах. Да, ты не смеешь ставить под удар показатели раскрываемости правонарушений. Но прежде всего ты тыришь вместе с нами, соблюдаешь сетку сбора податей вместе с нами, отжимаешь у лохов имущество вместе с нами. Ты – один из нас.

Что касается ОБХСС, о раскрытиях уголовных преступлений на миллиард долларов можно смело забыть. Крупные теневые финансовые схемы выявляются сегодня, преимущественно, в ракурсе переподключения и переориентациисредств заработка одного важного индюка к другому, ещё более важному, власть имущему и влиятельному индюку. Кто кого сумеет сожрать под соусом защиты экономических интересов государства, тот и оказывается на коне, со щитом, в серебре.

На том по сей день и стоим.

***

Итак. Новый образ «бэха». Неизменнобелая рубашка, светлый костюм, чёрныетуфли. Прикид из модного бутика. Аромат французскойтуалетной воды.В движениях – боярская сытость и вальяжность. Строгий стальной взгляд. Но сталь эта держится недолго. До поры. Ровно до наступления момента«Икс», когда толстая денежнаяпачка«контрибуции» плавно переместится из кейса предпринимателя за лацкан офицерского пиджака.Зато, после этого – вообще почти друзья! Даже ещё крепче – партнёры!

Инспекторов ОБЭПторгаши опасаются, наверное, чутьпоменьше, нежели сотрудников налоговойполиции. Сказывается возраст аппарата охраны социалистической собственности. Истоки извечной драмы про грешных мытарей-бэхов и хитроумных фарисеев-предпринимателей покоятся где-то в глубине советских времён, как, собственно, и истоки советской торговли, как и само образование ОБХСС. И от этого «бэхи» для торгашей, что ли,роднее, ближе, знакомее.

Потомственные и новоиспечённые торгаши давно привыклик ОБХСС, как к родному больному мозолю. В отечественнойторговле слова «торгаш» и «бэх» – два неразрывныхсмысловых понятия. Одно без другого не воспринимается ине работает. Помните, как в 80-х годах прошлого века: говорю «Ленин»– подразумеваю «Партия», говорю«Партия»–подразумеваю «Ленин»? Точно так и с ОБХСС. Говорим «торговля», а подразумеваем, что где-то рядом обязательно крутится сытенькийи толстенькийОБЭП.

***

Безусловно, историческая рольОБХСС встановлении и развитии советского государстванеоценима. Безусловно, польза от мероприятий, проводимых сотрудниками ОБХСС, во все времена очевидна и несомненна. Ну и в конце концов, безусловно то, что нынешний отдел борьбы с экономическимипреступлениями – это очередной государственный аппарат, под которым частный бизнес чувствует себя как под железным катком асфальтоукладчика. Будь ты хоть тысячу раз хитроумным, находчивым и осторожным, но коль выбрал предпринимательскую стезю, в любой момент будь готов увидеть перед собой растопыреннуюбежевую книжечку с настораживающей аббревиатурой ОБЭП, УБЭП, ДЭП или ГСБЭП.

Этому и посвящаются следующие несколько глав.

Заманчивое предложение

Зима в этом году выдаласьморозной как никогда. И наредкость красивой. Знаете, друзья, в прошлом году была зима – нупростоужас какой-то, а не зима. Ни единой снежинки!Одно холодное название. Как вспомню тот декабрь – бррр! Угрюмые свинцовые облака и завывающие в парадных сквозняки – вот, собственно, и все новогодние каникулы. Леденящие вихри, казалось, совсем совесть потеряли. Хлопая по щекам продрогших прохожих, они нагло лезли под одежду, скрипели дверями подъездов,швыряли в небо грязные бумажки дворовых мусоросборников. Распоясались! Только-толькоостепенилсяободранный скряга-декабрь,развернулся такой же несносныйянварь, ветреный и скупой. Февраль исковеркал голую землю, застудил озябшие на ветру деревья. А снега – три снежинки на две улицы. Вот таки промаялся народ всю прошлую зиму в лихих студёных завертях заскорузлого хмурого города.

В этом году зимушкаразом решила оправдаться за всепрошлогодние промахи! Лёгкий крепыш-морозец, минусвосемь по дядькеЦельсию, солнечно. Густой пушистый снежок заботливо укрыл периной серыйдекабрьский ландшафт. Много-много снега выпало на радость людям! Куда ни глянь, он повсюду, светлейший князь и благодетель – по-пански развалился у дорог, намёл пушисто-белые гребешки вдоль торговых павильонов и магазинов, могучими холмами подмял крыши многоэтажек,приодел в светлые шубки повеселевшие деревья.

Утренние автомобильчики, ночующие подоткрытым небом платных автостоянок, такие забавные, ну прямоавтоснеговички-сугробики. Бамперы в сосульках, сонные фары-глазки замурзаны прозрачным свежим ледком. Нелепо размахивая тощенькими палочками-дворниками, машинки вовсю пыжатся стряхнуть со стёколснежную кисею. И – не получается! Вихрясь от взмахов закостеневших дворников, снежок опадает на стёкла, закрывает водителям обзор. Колёсики – чёрненькие кругленькие бараночки, катятся-бегутпозаснеженному тракту, робко поскрипывая протекторами шин.

Деревья… от их красоты и вовсе запирает дух! Ночная метель обратила оледеневшие древесные скелеты в величественные живые монументы. Горделивые, пышные, разодетые, прекрасные! Кронызарылись в белые пушистые ушанки,согрелись, придремали. Упругие раскидистые ветви, сказочно искрясь в студёнойрани, тоже закутались в пленяющееснежно-бархатное одеяние. Острые солнечные лучики, пробиваясь меж тяжёлых облаков к земле, заманчивыми бликами скользят по ветвям, играют, шалят,блаженным мерцанием тормошат напыщенныйснежный полог.

В воздухе пританцовывают щекочущие снежинки, заигрывают с Природой и всем живым вокруг. Ложась на землю, они плетут на тротуарах ажурные кружева, клубятся позёмкой, озорничая, скрипят под ногами прохожих. Красота кругом неописуемая! Вот это матушка-Зима!

А ещё Новый год. Очень-очень скоро. Буквально через пару недель. И от этогона душе становится ещё радостнее, ещё трепетнее и светлее! Предвкушениелюбимого праздника будоражит мысли, от которых на сердце тёпленько-тёпленько…

***

Вот так и я, стою как-топогожим декабрьским утром около подъезда Славуни, любуюсь снежной зимушкой, детство вспоминаю. Представляется мне уютная, украшенная серпантином и дождиками гостиная с ёлкой под потолок. В углу, над телевизором – праздничная новогодняя лента из календариков, на которых приплясывают снеговички, Снегурочка, хоровод снежинок, Дед Мороз, хоккеист Вовка-тренер с инопланетянами Чуни-Муни и Волк из «Ну, погоди!» Советская пластмассовая гирлянда – две дюжины толстых разноцветных свечей,таинственно мигает в полумраке комнаты, мерцает огоньками, балуется. Красным и зелёным, жёлтым и синим, оранжевым и фиолетовым. И снова зелёненьким – блым!, блым!, блым!

Под Новый год мы со Славуней доставали заветные коробки и мешочки с новогодними украшениями. Расплетали бумажные ленты серпантина, шуршали серебряным дождиком, вырезали из цветной бумаги затейливые снежинки. Новогоднее убранство клеили и крепили где только можно. Снежинки – на окна, серпантин и дождики – под потолок. Разбили случайно ёлочную игрушку? Нисколечко не беда! Разбитые стеклянные шарики и сосульки отец аккуратно дробил молотком или гантелей на плотном альбомном листе бумаги, а мелкие цветные стёклышки перемешивал с клеем. Этой разноцветной массой мы с сестричкой покрывали самодельные бумажные фигурки снеговиков, зайчиков и птичек. Такими они получались блестящими, цветными, трогательными! Фигурки закрепляли нитками к потолку.

По телеку – праздничный телевыпуск «В гостях у сказки», «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова, «Чародеи», «Ирония судьбы…», «Голубой огонёк», «Песня года». На столе – мандаринки! Полная ваза сочных пахучих мандаринов! С кухни в зал проникают приятные запахи – мама выпекает новогодний пирог. А наутро под ёлкой мы со Славунькой найдём подарки, о которых мечтали целый год! Милое детство! Кому под силу вернуть тебя? Как бы хотелось ещё разочек окунуться в твою удивительную беззаботность, вдохнуть твой карамельный аромат, прикоснуться к твоей блаженной безмятежности. Кому под силу такое волшебство?

Прошлый Новый год, кстати, тожена ум пришёл. Разноцветныегирлянды, хлопушки, бенгальские огни. Пренепременнейшийэмалированный тазикс белоснежным оливье. Фейерверки. Хрустальные ладьи с приправленной растительным маслицем,пучеглазой, страшно удивлённой иваси. Подарки! А полночь всё ближе, и ещё ближе, и вот уже совсем чуть-чуть! Осталась всего минутка старого года. И слышится вдруг долгожданное: бам!, бам!, бам! Десятый! Одиннадцатый!Двенадцатый! Ура!!! Игривые салюты, озаряя серыекоробки многоэтажек, взмывают в небесную темень и дивно расцветают во мгле новогодней ночи. Ликующие возгласы, пожелания, крики, тосты! Шампанское рекой. Гуляй, веселись! Кушай салатики, лакомись фруктами и деликатесами. Очищай от ароматной кожурыспелые сочные апельсины, заедай их шоколадными конфетами, распевай весёлые песни. И вот уже разгорячённые гости, обнявшись и зажав в руках стаканы с шампанским, соком или компотом, в унисон выводят трогательную «Песенку Умки»: «Снег скрипит под жёсткими ступня-я-ями, и хватает вьюга за бо-чо-к, ёлочка сигналит мне огня-я-ями,но-во-год-ний ма-я-чок!»А в цветном экране телевизора Лев Лещенко, Иосиф Кобзон или София Ротару торжественно поздравляют страну: «С Новым годом, дорогие друзья! С новым счастьем!»

***

Ах, да. Увлёкшись воспоминаниями, совсем забыл ещё об одной штучке. Ма-а-аленькой такой детальке. Деньги. «Нувот! – воскликнет проницательный читатель.– А так здорово начинал! И сразу всё поломал. Опять про деньги!» А я что,виноват, что ли? Это не япридумал цивилизацию к деньгам пристегнуть. Бесплатно, оно ведь даже в кино не бывает. И без финансовыхзатрат на Новый год тоже расцветут салюты, накроетсябогатый праздничный стол с разносолами, зашумит весёлый бал-маскарад, найдутся подарки иразвернутся залихватские песни. Всё-всё-всё будет… Но только мысленно. Виртуально. А поскольку мне, как и любому нормальному человеку,хотелось радости вполне реальной – такой, чтобы можно былоувидеть, услышать,пощупать и переварить, следовало побеспокоитьсяо предновогоднем заработке.

Вот поэтому я и прозябал в это снежное морозное утро под подъездом у сестрички. Поджидал Тёму – мужа Славуни. По паспорту он Андрей Валерьевич, но все друзья и родственники почему-то кличут его Тёмой. Наверное, от институтских бурных истоковповелось. Он мне любимый зять и лучший друг, а я ему, как родной брат его супруги, вроде бы шурином прихожусь. И лучшим другом тоже.

ВкалываетТёма снабженцем в нашем районномунивермаге.А любого пошиба универмаг – это такая себе торгашеская Мекка, куда стягивается товар со всех оптовых баз города. На складах универмагов круглосуточно трётся полным-полно народу. Тут тебе и водилы-дальнобои, и экспедиторы, и подвыпившие грузчики, и кладовщики, и агенты оптовых фирм. Горячих купеческих новостей тут всегда вдосталь.

Так вот. Маякнул Тёмыч мне намедни. Дело, говорит, созрело. По универмагу прошмыгнул слушок, будто бы в эти новогодние праздникис недорогим шампанским напряжёнка ожидается. Что-то где-то торговые сети прощёлкали. А реальный заработок где?Конечно же, там, где дефицит! Эту тему, говорит, обсудить бы надобно. Что ж, надо так надо. Ну, я и пришёл вот, стою у подъезда,жду его. Долго он что-токопается! Я бы уже успел к ним домой подняться, чаю с кренделями попить,лясы со Славуней поточить. Так нет же, крикнул в форточку, что уже спускается, а сам всё не выходит да не выходит. Оболтус! Холодно ведь. Кренделей-баранок зажал, что ли? Ну наконец-то! Вырулил.

–Тёмыч, ты бы ещё дольше собирался! – недовольно пробурчал я, зябко притопывая замёрзшими копытцами.

– Да понимаешь, Николаич, свежие носкари не мог найти! – покрутив носом, принялся оправдываться Тёма. – Бегал с балкона на лоджию, туда-сюда, туда-сюда. У Славуни спросил – ругается. Мол, сам куда-то закинул, сам и ищи! На батареях не нашёл, на верёвке– ещё невысохли. Не одевать же луноходына босу ногу! Хорошо, в шкафу пару новых потнячков нарыл.

–И то верно… Ла-а-адно,–оттаял я. – Чего звал? Куда направляемся? К нам, в магазин?

– Да, погнали к вам на работу. Обсудим один вариантец. Если в двух словах, отзвонились мне давеча нужные люди – естьотличнейшая наводочка! Дело прибыльное, в меру тяжёлое, авантюрка. В общем,точно для нас.

– Прибыльное, говоришь? – потирая ладошки, заулыбался я.

– Ага. Сла-а-аденькое!

Тёмыч, называется,заинтриговал. А почему бы и нет? На носу – Новый год, и прибыльные авантюркикак никогда в цене. И очень кстати.

Мы направилиськ автобусной остановке.

– Ну вот. Развиваю далее, – на ходу продолжал Тёма.–Брат моего дружбана– Грека, ну, ты Грека знаешь, так вот, его брат – Вован, как оказалось, на заводе шампанских вин в начальниках важничает, пузом крутит. Я точно не помню, в какой он там должности, но что-то связанное со сбытом готовой продукции. Сечёшь,как это может нас согреть?

– Не-а,–мотнул я головой,–не секу.

– Давай, врубайся живее. Богатое предприятие, импортные линии по разливу шампанского, оптовое море вина и завязки с нужными людьми. Необходимо только ко всему этому немножечко прикоснуться и…в сумме что получим?

–Что получим? Только то, что у нихна заводе топ-менеджмент – сплошь миллионеры. Так об этом любой дурак в курсе,– закивал я.–И подНовый год к ним в сбыт наверняка не пролезть. Ажиотаж. Кому мы там нужны, а?

–Подтормаживаешь, брат. Примёрз. Под праздники в сбыт – верняк не пробиться!Но это если ты с улицы забрёл, обычный серый человечек. А в сумме то, что с подачи Грека его родной братан, Вовчик, согласен по блату организовать нам соточку-другую ящиков шампанского.Прикидываешь, голова твоя садовая?

За разговором мыподошли к автобуснойостановке. Скоро подъехала и маршрутная «Газелька». Уютноустроившись назадних сиденьях и проколупав в заиндевевших окнах обзорную дырочку, мы продолжили обсуждение заманчивой перспективы.

– Тёмыч, а ты точно уверен, что это наша тема? – засомневался я.– На словах любое дело гладкое. Смотришь: предложение шикарное,план – идеальный, всё вроде бы смазано и оговорено.А потомберёшься за гуж, тужишься-тужишься, а там сплошной облом.

– Николаич, я тебя прошу, не усложняй! Чё за пессимизм? Мы уже присели, не упадёшь. Шепчу главное! Нам это шампанское Вовчик может пробить…безоплаты, под реализацию! И с расчётом подгонять не будут.

Я поражённо разинул варежку. Заводское игристое вино, да ещё и под Новый год, по оптовой цене. В рас-сроч-ку! Полный отпад. На горизонте замаячил самый вкусный и весёлый Новый год за последние сто лет.

– Тёмыч, я в ауте! Точно тебе говорю. Точно! – оживлённо затарабанил я. – Вот теперь вопросов у меня нет! Вот это мы заработаем. То-то Олюшка со Славуней порадуются!

– А я тебе о чём! – рассмеялся Тёмыч. – Между прочим, разница между отпускной ценой завода и ценой нашей предполагаемой реализации – процентов триста пятьдесят – четыреста. Не меньше! А ну-ка, умножь теперь разницу на двести ящиков «шампуньки»!

Выпучив глаза, я радостно икнул, что, видимо, означало: наконец-то я всё понял и этим повержен в нокаут.

Перемешивая колёсами рыхлый снег, маршрутка причалила к нашей остановке. Пора выходить. Уфф, действительно прохладненько! Тропинку до магазина мы преодолели быстрой ходьбой. Вот и магазинчик. Добрались.

Оббив с ботинок снег, заледеневшими колобками мы с Валерьичем вкатились в магазин.

– Уфф, хух! Ыыых! – шмыгая красным озябшим носом, отдувался с мороза Валерьич.

– Ах, эх! Агхм! – потирая замёрзшие руки, вторил ему я.

– Оленька, чайку! Любименькая, спасай! Давай, мамуля… замёрзли… очень просим! – прокричал я со входа жёнушке.

– Оль Алесанна-а-а-а! – запыханно пропел Тёмыч. – Приветики!

– Привет, привет! – встретив нас за прилавком, заулыбалась Олюшка. – Что, замёрзли, пацаняки?

– Ага-хм! Угу-хм! Ох!

Чмокнув жёнушку в тёплую щёчку, мы поспешили в бухгалтерию. Олюшка по-быстрому организовала нам с Валерьичем душистый горячий чаёк, а к нему и хрустящие сухарики с изюмом. За чайным подносом мы и возобновили интересное обсуждение.

– Всё пройдёт как по сливочному маслу, – разгорячённо увещевал Валерьич. – Самое главное – это расторопно обернуться. Не тянуть. Сотня-две ящиков, пусть даже и под реализацию, совсем не шутки. Будем потом валандаться с остатками.

– Ясное дело, – сёрбая чаёк, понимающе раскачивал я кубышкой. – Нам по-любому нужно успеть распродаться до тридцать первого числа. С первого января – праздники чуть ли не на две недели. Куда мы этот «шампунь» потом девать будем?! Разве что народу на опохмел.

– Молодец, Николаич! Соображаешь! – хрустнув стойким пшеничным сухариком, воскликнул Тёма. – Именно это я и хотел донести. До Нового года – две с половиной недели. День-два на доставку и оформление, ещё две недели – на распродажу. До завода доберёмся электричкой. По расписанию в ту сторону они дважды в сутки идут. Я уже разнюхал. Одна – в полдень, вторая – ночью. Нам нужна ночная, чтобы к началу рабочего дня прибыть. Утром – на месте. На вокзале перекусили, перекурили – и на завод. Встреча, знакомство, выписка, оформление. Я на работе отпуск за свой счёт денёчков на пять оформлю. И так уже два года без выходных и проходных. Намантулился как собака! Короче, я уже всё пробил и обмозговал.

– Знаешь, Тёмыч, – призадумался я, – это, конечно, здорово, что нам отгрузят товар под реализацию. Рассрочка, льготный период, связи, бросовая цена – безусловно, клёвое подспорье. Но деньги-то всё равно нужны, а? Наличка на дорожные расходы – еда, тормозки, билеты, чай. Это раз. Затем. Всякие там коробки конфет, шоколадки – ну, чтобы ускорить выписку на складе. В смысле, на презент кладовщикам. Или кто там всю эту бодягу по накладным проводит, не знаю. Это два. Менты, которые из племени Госавтоинспекции. Мы же шампанское на грузовике вывозить будем, правильно? Их куда деть? Никуда. Или как обратно поедем? Тоже электричкой? Или на дрезине?

– Гы-гы, Витаха, ну ты даёшь! – развеселился Тёмыч. – Дрезина… гы-гы-гы. На грузовике, конечно. Я думаю, в небольшую фуру ящиков сто пятьдесят-двести войдёт.

– Запросто войдёт! Так я и говорю – где фура с товаром, там и гайцы с полосатыми палками. Теперь, смотри, – продолжал я допытывать Тёму. – За машину платим? Или тоже на халяву?

– Какая там халява! – погрустнел Тёма. – За машину платим полностью, и заправляем её, думаю, тоже мы. И водиле премиальные, типа, дорожные…

– Ну вот. Если сложить в кучу все дорожные отстёги, думаю, штукарь баксов выйдет, не меньше.

– Ну!

– Что «ну»? У тебя что, лишняя тысчонка за пазухой завалялась? У меня – нет. Чтобы профинансировать доставку шампанского, я так понимаю, деньги надо вытягивать из кассы нашего магазина. Верно?

– Верно, – уныло хмыкнул Тёма, – а откуда же ещё? Мы для этого сюда и приехали. Я нынче на мели. Впрочем (эх!), как и вчера. Хошь зазырить? Вот! – Словно сожалея о таком прискорбном факте, Тёмыч вывернул наружу свои пустые карманы. На пол выпала одинокая жареная семечка.

В наших мыслях страшный зверь под названием «дорожные расходы» уже вовсю оттяпывал зубастой пастью весомую часть будущего заработка.

– Да ладно, Тёмыч, – воспрянув, развеял я наш минорный настрой. – Чего мы с тобой носы повесили? Прибыль тоже ведь не детская. На всех хватит. И на кладовщиков, и на индейцев с жезлами, и на дорогу. Чего киснуть? Триста процентов на бутылке плюс новогодняя распродажа. Вполне реальная и многообещающая командировочка.

– Да я чё? Я ничё, – пошутил Валерьич. – Во всём виновата прожорливая и жаднющая человеческая натура!

– Ага! – поддакнул я. – Всегда почему-то хочется всего, сразу и, желательно, на дурняк.

– Не говори, старина! – захохотал Тёма. – Ох уж это ненасытное создание – человек. Ладно. Давай прикинем нашу прибыль и дорожные расходы. Я не буду тянуть, сразу дружбану и отзвонюсь. Пусть он с брательником по межгороду мосты наводит, детали обмусоливает. А ты подсуетись с наличкой, чтобы торговля ваша не обвалилась.

– Хорошо, – кивнул я. – Триста баксов у меня лежит в начке. Ещё двести займу, есть у кого. Это, получается, пятьсот. Из оборота можно будет вытащить двести – триста долларов, не больше. В общем, обкрутимся. Кстати, с приятелем твоим тоже нужно поделиться. С Греком.

– Обязательно! – мотнул головой Валерьич. – Без Грека нам ничего бы не светило.

– Конечно. Как ни крути, а он наш компаньон получается. А с компаньоном поделиться – святое дело. Звони!

Железнодорожные гуляки

Ночной железнодорожный вокзал встретил нас равнодушно. Зал ожидания заглотил меня и Валерьича в своё оживлённое чрево, попихал для порядку, потолкался, погудел, чего-то там поорал на ухо, смешал с толпой и, выискивая новую жертву, тут же потерял из виду.

Железнодорожные вокзалы – это самое настоящее государство в государстве, со своим распорядком, законами, территорией, иерархией. Суетная жизнь здесь не затихает ни на минуту. Да что там «ни на минуту» – тут не бывает ни единой секундочки тишины и покоя! Куда ни глянь – всюду что-то с кем-то происходит. Важно шипят прибывающие скорые, товарняки, почтово-багажные и грузовые составы. Вокруг них подобострастно снуют пригородные и технические дизельки. Гомонливый перрон толкается громоздкими чемоданами, продаёт напитки, пиво, газеты и сигареты. Визгливые бабульки-пирожочницы суют пассажирам горячие пирожки с горохом, картошкой и капустой. Пронырливая привокзальная шантрапа воровато шныряет глазками по сторонам, шарит в толпе, приискивает зазевавшуюся жертву. Кто-то сегодня обязательно лишится кошелька, мобильного телефона или барсетки. По вокзалу, распугивая жутко подозрительных бездомных собак и котов, тарахтят грузовые тележки с посылками, чемоданами, сумками и рюкзаками. Поезда, поезда, поезда… Тележки, тележки, тележки… Люди, люди, люди… Вся эта масса беспокойно копошится, спешит, кричит, торопится, озирается, матюкается, чего-то ищет, откуда-то появляется и куда-то отбывает, исчезая без следа.

У семафора гремит крепкая бранная размолвка путейцев в оранжевых жилетах. Врубив громкоговоритель, дежурная вокзала стальным механическим голосом сообщает вокзальные новости, объясняет правила поведения на перроне, объявляет посадку пассажиров, ищет потерявшихся людей и опаздывающие по расписанию составы. То и дело звенят специальные гудки, извещающие о прибытии очередного локомотива. Креозотный запах шпал и мазута перемешивается с едва уловимым запашком общественного туалета. Жизнь бурлит! Страна «Железнодорожный вокзал»!

***

Не мудрствуя лукаво, мы с Тёмычем продрались к окошкам касс пригородного сообщения. Купим билетики, а там можно и подождать. За рюмкой чая. Времени на вокзальных ходиках – без половинки полночь, а отправление наше аж в час ноль пять. Есть время пообщаться и подурковать.

– Чё ни говори, Валерьич, а привокзальные котлетки по-киевски почему-то особенно ароматные и вкусные, – запихивая в рот аппетитный куриный ломтик, почавкивал я. – Романтика командировочной жизни, что ли?

– Ну да, она самая, – единым махом отправляя обречённую котлетку в рот, прошамкал Тёма. – Романтика! Вокзальное обоняние. А если ещё и под полтинничек, а? Ну, в смысле, для куражу! – Тёмыч загадочно оглянулся по сторонам и чего-то там пошарил у себя за пазухой.

Я с любопытством покосился на друга.

– Да ладно, Валерьич! Ты что, пузырь с собой зацепил?

– А то-о-о! – хитро блеснул глазами Тёма. – Как грицца, и котлетки, и к котлетке! Чин-чинарём, короче. Не покупать же тут, втридорога.

Я улыбнулся и тут же поморщился.

– Блин, Тёмыч… может ну его, в поездку за стакан хвататься, – робко начал я выделываться. – Потом хуже будет. Я уже давно приметил, как только мы с тобой гульнём, так сразу что-то и приключается. Вот увидишь! Чего-нибудь замочим, отвечаю!

Тёма приосанился, вытянул из-за пазухи пол-литровую бутылку с водкой и торжественно припечатал её на стол.

– Да всё нормально будет, Николаич! Типа, в первый раз…

– …замочим, говорю тебе! Прошлый раз что было?

– Что-что…, – набубнявел Тёмыч. – Прошлый раз ты рассказывал про святые предания и заветы старцев. Ну, помнишь, про то, как алкогольное зловонище душу искривляет?

– Ага, помню. И после какой это было?

– Между первой и второй… бутылкой… Но мы же тогда моё повышение отмечали. Как без этого? Обычай.

– А дальше что было, помнишь?

– Ну, – замялся Тёма, – дальше мы открыли бутыль с солёными помидорами и из окна кухни на спор стали бросать их в проезжающие под подъездом иномарки. Кто промахнулся – тому лыкан.

– Ну и?

– Что «и»? Ни разу не промазали!

– Да, зато матюганов наслушались и под подъездом на следующий день два часа убирали. Кстати, про искривление души…

– Тьфу ты! – шутливо сплюнул Тёмыч. – Кури-и-иные трусы! Кто же меня за язык-то тянул? Насколько я помню, душу искривляют миллионы денег, бриллианты и дорогие автомобили… А у нас тут всего лишь невинные котлетки и малю-ю-юсенький такой пузырик…

– И деньги тоже, и эксклюзивные авто, и яхты, и пентхаусы, и прочая дребедень! Но дело не в том. Я после твоего повышения двое суток работать не мог, отлёживался. Всё думал, нужно было к старцам прислушаться.

– Николаич, с твоей стороны это прямо какое-то безобразие! – всплеснул руками Тёмыч. – Тут котлетка только провалилась… не успел насладиться, как уже душа изгибается!

– Искривляется… Это всё Система.

– Вот-вот, искривляется! Как загнёшь чего-нибудь, и всё не вовремя. А как же вокзальная романтика? Короче. Система системой, но ты давай, это, не выпендривайся. Прекращай ломаться, как две копейки в телефоне-автомате. И не тошни под руку! Предания… заветы старцев… Типа, никогда не квасили! Как будто по студенчеству, особенно после сессий, ни разу не искривляли! Поддержи компанию. Не порти командировочного возвышенного настроения! А? По чуть-чуть? Ну? По писюлику? Давай, бродяга! По протоколу даже полагается…

Понимая, что ломаться бесполезно, да и вокзальная романтика обязывает, я надулся и нехотя буркнул:

– Ладно! Давай. Чаво уж! Плясни! Но только по чуть-чуть. – Я пригрозил пальцем и даже слегка покривился. Для правдоподобности. – А то знаю я, Тёмыч, все эти побасенки про сто грамм, которые не стоп кран, дёрнешь – не остановишься! Хватит нам прошлого раза.

– О-о-о! – обрадовался Тёма. – Так бы и сразу! А то, тоже мне, блин, предания, искривления…

Рассредоточив по столу тарелки с хлебом, котлетами и салфетками, Тёма распечатал бутылку и забулькал ею над двумя пластиковыми стаканчиками.

***

…Великий мудрый русский народ. Всё же неспроста, скажу я вам, друзья, поговорки и предания слагаются. Из миллионов судеб они взяты, из опыта, из прожитого.

Вначале выпили «по писюлику» – два по пятьдесят. Как и договаривались. Подняли пластиковые стаканчики за успех выгодного предприятия. Вздрогнули. Охнули. Хэкнули. Крякнули. Выдохнули. Горькое спиртное жгучей волной прошлось по рёбрышкам. Пятью минутами позже выпили ещё немножко (между первой и второй – перерывчик небольшой). Дёрнули, буквально на один глоточек (по второму «писюлику»). Дверь из зала ожидания была распахнута, и нас с Валерьичем, понимаете ли, засквозило. Потом ещё слегка вмазали. Ещё чуть-чуть душу искривили. Смочили, так сказать, уста под котлетку. Да и ноги что-то озябли. Следом объявили, что область накрыл снежный циклон и наша электричка задерживается на сорок минут. А это означало только одно (блин, я же говорил): ещё по котлете, и ещё по одной «к котлете». Шло уже по «писюлику» двойному.

Прикончили бутылку. Неудержимо потянуло на обсуждение гнусного североамериканского истеблишмента, который (сволочь!) всему миру житья не даёт. Снова тяпнули – из второй, докупленной в буфете бутылки. Подперев руками головы, затянули «Только мы с конём по полю идём…» Потом нас опять засквозило. Уже под огурчик снова хлопнули. Горячо обсуждая и доказывая друг другу первопричины, от которых общество человеческое так сильно испохабилось, развратилось и деградировало, ещё немножко причастились. Потом вскрыли проблему национального алкоголиз… то есть, колорита. Ещё по писюлику! Совсем немного. Что было после этого, помню довольно-таки приблизительно и очень смутно…

***

Резкий и холодный ночной ветер неприятно хлестнул меня по лицу. Щедро сыпанувшая снежная крупа ударила по глазам. Поддерживая друг друга под руки, мы с Тёмой, вразвалочку, словно два королевских пингвина, выплыли на улицу. Для полноты картины не хватало только баяна и разудалой русской народной. Не вопрос, сейчас сообразим баян!

Не-а, не сообразим… Какие баяны и какие песни? В таком-то состоянии до вагона бы на своих двоих дочапать. Промозгло-то как! Да-а-а. В тёплом буфетике было куда уютнее! Там не сквозило. И вкусно пахло котлетно-огуречным набором. Нет, определённо, в буфете было лучше! Может быть, вернуться, а? Ну его, эти путешествия…

Во мгле перрона засерел силуэт состава. Прищурясь, я попытался навести резкость. Хм, вроде бы электричка. Стоит и стоит, как и положено электричке – горизонтально. Я направился было к ней, и Валерьича за собой потащил. И тут вдруг я увидел, как головной вагон начал крениться книзу! Ниже, ещё ниже, а вагоны в хвосте – вверх поплыли. А потом, раз – и резко вернулись на свои места! И снова, но теперь уже наоборот, первый вагон – вверх, а замыкающие – вниз, ух-х-х! Я притормозил. Мерещится, что ли? Сейчас глаза до кучи соберу. И выясню! Блин, ребята! Состав раскачивается! Гадом буду!

А электричка, тем временем, словно бригантина на кипучих неспокойных волнах, раскачалась по-взрослому. Но она ведь по рельсам ходит? Как такое может быть? У-ух, каравелла, идрыть нас за угол! Гадость какая. Досадливо цокнув языком, я пьяно повернулся к Тёме и, звонко икая, закартавил:

– Ва… ик… лерье… ик… вич! – толкнул того в бок. – Какого дидька поезд рас-ка-чи-ва-е-тся? Чего он, совсем… ик… обнаглел? Надо дать ему… ляпаса! Да! Ля-па-са!

– Ка… ка… ка-кой поезд? – уцепившись в мой локоть, сощурился тёпленький Тёма. – Где… он?

Ещё лучше. Вообще-то вагоны в двух шагах от нас. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. Фу, как это всё несерьёзно! Нарезались, словно счастливые студенты после первой сессии. Говорил же Тёмычу, плохая идея. Так нет же! Чуть-чуть! Давай! По писюлику! Романтика! Я тоже хорош. Друг на друга кто угодно стрелки тыкать может. Ага, те самые, не железнодорожные. А у самого на плечах голова или горшок? Куда хлебал, как не в себя? Фу, хреново…

Пыхтя и посапывая, переваливаясь и поддерживая друг друга за толстые дублёнки, мы затащили свои бренные организмы внутрь вагона. (Улучили момент, когда состав успокоился и замер). О-о-о! Классно как! Тут тоже тёпленько! Электричка хоть наша? А-а-а, была не была! Поедем на том, на чём есть. Риск… ик… нём! И шансы у нас неплохие: или наша, или не наша. Пятьдесят на пятьдесят. Всё равно уточнить маршрут никто из нас не сможет. Фи-зи-о-ло-ги-че-ски. Тёма вон совсем лыка не вяжет. Да и я такой же. Хороши предприниматели! Ох, мутно на душе, мутно. Ох, тяжко. Даже под градусом. Не совсем, значит, зубы мудрости утонули в виски. То есть, в нашей, родненькой, пшеничненькой! Рек-ти-фи-ци-ро-ван-ной!

Отрезав холодный зимний воздух, хлопнули автоматические двери. Мы внутри. Фу-у-ух! Звякнув рычагами вагонных сцеплений и дёрнувшись, состав начал плавно набирать ход. Пое-е-ехали!

***

Длинные деревянные лавки. Тусклые лампочки. Блеклое освещение. Высокие спинки. Тепло. Я уселся на одной лавке, Тёмыч – на другой, напротив меня. Чинный такой, с умным лицом, в толстой дорогой дублёнке, Тёма тщетно пытался выглядеть трезвым. Плохо это у него получалось! Держится, держится, а голова, как у того сувенирного китайского божка – влево-вправо, влево-вправо, вверх-вниз, вверх-вниз. И так быстро-быстро! Словно на шарнирах. Потянувшись к Тёме, я снял с него новую норковую шапку и положил себе на колени. Не ровен час, слетит колпак, упадёт на грязный пол, выпачкается. Мы ведь должны прибыть на завод чистенькие, опрятные, свежие и подтянутые. Вот! Работает мысля! Наши хмельные дела отнюдь не безнадёжны. Это хо-ро-шо.

Для Тёмы же снятие шапки послужило своеобразным сигналом. Да и силы, видимо, тоже иссякли. Вижу, Валерьич намылился поспать. Он привстал, нетвёрдо прошкандыбал к соседней лавочке (светильник над соседней лавкой перегорел, там было темно и уютно), и осторожно опустился на деревянное сиденье. Смотрю, Валерьич тихонечко так, словно в замедленной съёмке, плавненько-плавненько, наклоняется, наклоняется, ещё ниже к лавке, ещё немного… Бум! Готово. Длины вагонной лавки ему в аккурат хватило, чтобы поджать лапки и удобно устроиться на ночлег. А у меня, ёк-макарёк, хоть глаз выколи. Раскачиваюсь на лавке как дурак. Тоже кривой, а поговорить не с кем. Ни о политике, ни о жизни трудной. Ни о зарплате смехотворной. Ни о погоде, в конце концов. Скукотища. За мрачным окном не видно ни зги. Темень. Полтретьего ночи. Сижу, как буржуй. В охапке две шапки – моя и Тёмы. Приподнялся, заглянул за спинку соседней лавки. Всё-таки здорово Валерьич устроился! Лежит себе, дрыхнет. И в ус не дует. Его не видно и не слышно. Вот котяра!

Прошёл час пути. За окном разошлась метель. Злой ветер гудел в проводах, разрывал плотную чёрную мглу. Острый колючий снег неистово кидался на окна, скрёб по крыше, тучей вился над летящим по рельсам составом. А в вагоне тёпленько, хорошо! Тихо, только колёса, знай себе: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. А с ними за компанию и рельсовые стрелки, надсадно так – вжи-и-ик, вжи-и-ик! Сцепления состава – лязг, лязг. Встречный скорый вагонами – ух, ух, ух… Нет, никак не спится. Сижу, уставился в одну точку. Медитирую. Когда уже хмель выветрится? Мозги вроде бы стали на место, а вот с речью проблемы. Да и видок, наверное, так себе. Что ж, хотели вокзальной романтики – получайте. Кушайте, пацаны, не обляпайтесь, закусите огурцом!

Неожиданно тамбурная дверь визгливо отъехала в сторону и впустила в вагон троих людей. Пузатенький лейтенант, сержант и ещё один сержант. Линейная милиция! Ё-моё! Вот уж некстати. Скользнув взглядом по вагону, великолепное трио направилось ко мне. Ну а куда же ему ещё идти? Вагон пустой, кроме меня с Тёмой в нём никого нет. Принимай, Николаич, гостей!

Шурша куртками, линейный патруль подошёл к моей лавке.

– Лейтенант транспортной милиции Уэоуэонтоев, – махнул под козырёк офицер. – Ваши документы, пожалуйста.

Вот дела. Их что, специально учат представляться, чтобы фамилии было не разобрать? А если так, значит, точно, денег накосить решили! Литюха Уэоуэонтоев. А все вопросы на потом. Одно стало ясно сразу – над нашим с Тёмой командировочным фондом нависла серьёзная опасность.

– Одну… минут-чку… господин… полицмистер… ну… в смысле – полицмейстер… не… милицмейстер… кхы-кхы… милицейский… полицейский… ага, да… Сейчас… прямо сразу… вот так… вот… и предъявлю! – путаясь и тщательно подбирая нужные слова, одолел я наконец сложную фразу. Вроде бы, удалось.

Может быть, пронесёт? Не-а. Вряд ли. Не пронесёт. Слишком силён был охотничий блеск в глазах сотрудников правоохранительных органов. Они, наверное, мысленно уже и отчётную палочку о пойманных рецидивистах калякнули, и денежки наши сняли, и даже прикинули, куда и на что их потратят.

Я медленно достал из внутреннего кармана паспорт, предъявил.

– Т-э-э-экс! – распахнув документ, по-хозяйски протянул лейтенант. – Виталий Николаевич. Оч-ч-чень приятно, товарищ дорогой. Куда путь держим? Какая нелёгкая несёт вас в тьму ночную, пургу опасную?

– Да недалеко-о-о на-а-ам… Вокруг о-о-о-бласти пу-те-шест-ву-ем… – как-то задумчиво рожал я тягучие словосочетания.

М-да. Мрачновато как-то прозвучало. Точно. Путешественники хреновы. Да ещё и «вокруг области».

– Путешественник! – неприлично заржал мент. – Вокруг области, ха-ха-ха! Пржевальский Никола Михалыч, блин! Я бы даже уточнил: не просто путешественник, а путешественник-мутант!

– Как му-тант? Почему му-тант? – ошарашено вытаращился я.

– Да потому что головы у тебя две!

Ну вот. Конец. Доигрались с Тёмой. Вначале пирушки вокзальные, теперь милицейский патруль со своими странными шутками. Травки они обкурились, что ли?

– Тело у меня од-но, значит и го-ло-ва – од-на! – выдал я первое, что пришло на ум.

Блекло-жёлтое пространство вагона взорвалось разудалым хохотом лейтенанта. Да и подчинённые его тоже подленько так похихикивали.

– Силён, математик! – гоготал лейтенант. – А я тебе о чём толкую? Ты один, огуречик. Не мутант. Черепушка у тебя тоже одна. А шапочек-то в руках – две! О-ля-ля! Несовпаденьице.

Я перевёл чумной взгляд себе на руки. Точно! Две норковые шапки – моя и Валерьича! Он дрыхнет себе, за лавкой его не видно, а я тут отбиваюсь. Как туго ни крутились маховички моих мозгов, куда ветер дует, понятно стало сразу. Засквозило.

– А дело было так, – разглагольствуя, развивал историю Уэоуэонтоев. – Был ты молод, здоров и весел. Всё у тебя было ладненько. Да только вот одна проблемка: работать ты не очень любил. А точнее – очень не любил. А ещё точнее – просто в ужас приходил от одной только мысли честно пахать! Но, как говорится, солнце всходит и заходит, а кушать хоцца всегда… Короче, пришёл ты в один прекрасный вечер на вокзал, а там – о, чудо, пьяненький мужичок, идёт себе, качается. Вздыхая на ходу. Чистенький такой, зажиточный. Шапка у лоха классная! Норковая. Дорогу-у-ущая! А поскольку, ясный крендель, две шапки ровно в два раза лучше, чем одна, то ты, не спеша, расчётливо, подкра-а-ался к терпиле и…

– Стоп-стоп-стоп, директор! – замахал я хмельными руками. – Тьфу! Доцент… нет. Бригадир… э-э-э… лоцман… тьфу ты, нет! – ворочая онемевшим языком, туго подбирал я нужные слова. – Прораб? Ой! А-а-а! Да! Товарищ лейтенант. Да. Имен-но. Товарищ лей… ик… (глубокая икота) те-нант… Уи…Уио… как ваша это… фамилия? Про-сти-те, не разгребал… ну… не… ра-зо-брал!

– Уэоуэонтоев…

– Да, товарищ Уэо-ау-и-а… – беспомощно запутался я в коварном слоге, – да… всё не то… и не туда… Я не вор. Я – жертва! Обстоятельств…

«Жертва ты котлеты киевской и пузыря пол-литрового, придурок!» – вихрем пронеслось в голове.

– …понимае-ик-ете, в чём дело. Одна шап-ка моя, а вторая шапка… не моя… и если она не моя… то… не я хо-зяин этой шапки… то есть… она мне… не при-над-ле-жит! Да!..

– Хватит! – обрывая мои икающие объяснения, рявкнул лейтенант. Веселье на лице офицера как ветром сдуло. – Сейчас мы прервём твоё милое путешествие и уже вместе, большой и дружной компанией, продолжим наш средиземноморский круиз в несколько ином направлении. Да и жизнь твоя, грешная, обретёт совсем другой оттенок. Эт-т-т точно! Как в суде, в общем, повезёт. Знаешь, есть такое понятие: тюремная закалка? Не знаешь? Вмиг узнаешь! По сто восемьдесят шестой статейке-то, пятёрочка, к твоему бережку, за грабёж, как пить дать и приплывёт. Да ты не переживай, путешественник! Ты ещё молодой. По первому разу пойдёшь, как я понимаю. Первоходу много не накидывают. Откинешься. Опыта поднаберёшься, возмужаешь. Обветренное тюремными буднями лицо, решительный слог, крепкая хватка зека. Как тебе типаж?

– Да по-го-дите вы! – досадливо взмахнул я руками (пока ещё не скованными браслетами). – Я го-во-рю вам…

– Да ладно-те, Пржевальский! Моя – не моя! Если не моя, то и я – не я! Собирайся, пошли, нас ждут великие дела!

– Ну-у-у… не-е-е… может… и всё! Вот!

– А-а-а! Понимаю. Тебя интересует другой вариант развития событий. Так это – ноу проблем-с! Он называется «гуманитарная помощь стране». Вернее, не стране, а Министерству внутренних дел. Точнее, его доблестным сотрудникам. Потянешь? Я сегодня до-о-обрый. На выходные ухожу. Кумекай. Есть чего для нас интересного?

Смекнув, что горю по полной программе, я всё же ткнул пальцем за спинку соседней лавки.

– Друг мой… во-о-он он, лежит. Спит. Его шапка.

Патруль сделал вперёд три шага, грубо протиснулся мимо меня, наклонился. Три пары милицейских глаз жадно впились в спинку лавочки. Наклонились ещё ниже. «Тут сейчас громкого «гав!» не хватает», – невесело пронеслось в голове. Патруль на несколько секунд приумолк. Затем выпрямился. Что-то глаза какие-то невесёлые у ребят. Валерьич как Валерьич. Лежит себе. Отдыхает. Чего так расстраиваться? А выражение лица у лейтенанта вдруг стало, как у маленького ребёночка, у которого взрослый дядька отобрал огромную презентабельную конфету на палочке.

– Ну как? А? Вот! – пошёл я в наступление.

Что ни говори, я почувствовал себя значительно смелее. Да и хмель от волнения куда-то выветрился. Уже могу чётко рассуждать. И даже без акцента!

Но, как оказалось, не всё так просто у нас во дворе.

– Ну, любезнейший, – кривовато ухмыляясь, опомнился наконец лейтенант. – Пятёрочка отменяется, тут без вопросов. Но остально-о-ое… – И вдруг, совершенно другим, официальным тоном, он заявил:

– Извините, товарищ, вам нужно пройти с нами. – И снова махнул под козырёк. – А вот это тело, – небрежно ткнул он пальцем себе за спину, – так уж и быть, пускай продолжает своё средиземноморское путешествие. Но уже без вас.

Не обращая внимание на мои хмельные протесты, Уэо-ау-эи… (или как его там?) начал загибать пальцы:

– Пьяный дебош в общественном месте – раз! Распитие спиртных напитков в вагоне движущегося железнодорожного состава – два! Пререкание с сотрудниками транспортной милиции – три! Сопротивление при задержании, оскорбления, ругательства… продолжать?

В один момент офицер намотал столько фактов правонарушений, сколько хватило бы для полного провала нашей командировки. Отжимает наличку, гад! Эх, плакали наши денежки. Бумажничек, не расстраивайся, любимый. Распахивайся и кроись.

– Да не нужно продолжать! – кисло запротестовал я. – Всё понятно… Пить надо меньше, а лучше – вообще не бухать. Душу искривлять. Вселенную расстраивать.

– Во загнул! – загыгыкал уже подобревший дядя милициант. – Надо же… Вселенную! Вот это да! Лады. Вселенная Вселенной, но давай-ка, дружище, поближе к мирскому, бренному. Что там у нас сегодня с кассой?

– Сейчас посмотрю, – начал рыться я в лохматых полах дублёнки.

Полез во внутренний карман, и тут же допустил последнюю в эту ночь, самую дорогую для нас с Валерьичем ошибку. Достал всю пачку денег, которая хранилась у меня за пазухой. Золотой дорожный фонд. Вот наивный! Отсчитывать собрался! Наряд среагировал мгновенно:

– Оп-па! А чё это у тебя? Наркота!

И сразу – зырк на пачку банкнот. Я медленно, всё ещё пьяненько, опустил взгляд на свои руки. Какие наркотики? И вдруг почувствовал, как какая-то волшебная сила сомкнула в тиски мою кисть и начала выворачивать хрустящую пачку денег. Я крепче сжал кулак. И тут – раз! Чья-то ладошка – щёлк ребром по моему кулаку! Я невольно разжал пальцы. Шорх – и нет пачечки! Шурша, она тут же скрылась в алчных карманищах стражей правопорядка. Прикольный фокус-покус.

– Ой, ё-клмн-н-н, обознался! Нет наркотиков! – досадливо цокнул главный дядя. А сам уже был весёлый-превесёлый.

В иной ситуации я бы тоже порадовался за дядю. Уходит на выходные, сытые премиальные отхватил. Вот же передряга, Филькин дрын!

– Ну, что я могу сказать, гражданин хороший? Всего вам доброго. Пассажир вы, оказывается, очень даже тихий, смирненький, сознательный… щедрый тоже… для общества не опасный. Значится, нам пора, – прощаясь, засобирался наконец патруль.

Сержанты легко похлопали меня по плечу (мол, пока-пока, благодетель). Двери тамбура – хлоп-хлоп… и снова никого. Мерное покачивание вагона. Убаюкивающий размеренный стук колёс: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Рельсовые стрелки – вжи-и-ик, вжи-и-ик! Сцепления состава – лязг, лязг. Бледная желтизна вагонных светильников. Загаженный летними мухами потолок. Тишина. Тёма вон похрапывает.

***

Мигнув вялыми жёлтыми огоньками, за окнами со свистом промчался очередной сонный полустанок. Где-то вдалеке, за горизонтом, во мгле зарождалось новое зимнее утро. И заспанная, продрогшая электричка, почуяв конец пути, радостно устремилась к нему навстречу. А в радостной утренней электричке, на твёрдой деревянной лавке, мрачно и подавленно восседал совсем не радостный горе-предприниматель, любитель сочных куриных котлет и обожатель вокзальной романтики – наполовину протрезвевший я. А на соседней лавке дрых ещё один удачливый олигарх – сладенько посапывающий и похрапывающий в алкогольных парах Валерьич.

В отчаянии я готов был рвать на себе волосы. Скоро наша станция, утро сереет за окном, а я… блин! Сонный, голодный и безденежный. Лошара мегаполисная! Я перегнулся через спинку и грустно заглянул в Тёмину берложку. Может, проснётся? Куды там! Почуяв утреннюю свежесть, Тёмыч храпел не по-детски. Но даже его храп не мог развеять мои сумбурные мысли.

Наступило утро. Зашипев пневматическими тормозами, вагон вздрогнул и остановился. Я, унылый такой, заметно посвежевший, но молчаливый, и Валерьич – помятый, но выспавшийся и отдохнувший, неторопливо сошли на землю уездного города N. Прошли в затёртый зал ожидания. Я усадил Андрея в замызганное пластиковое кресло, сам присел рядом. И повёл свой грустный рассказ.

Несмотря на сложность положения, Тёмыч смеялся раскатисто и довольно-таки долго. Наконец, отдышавшись и успокоившись, он внезапно тоже приуныл. Ситуация складывалась не из лёгких. Однако, справедливо рассудив, что опускать руки не стоит ни при каких обстоятельствах, мы приступили к разработке плана «Б». Он включал в себя два пункта – что делать дальше и как вернуться в родные края. Желательно, с грузом.

– Фу-у-ух, Николаич! Ну ты и отмочил! Кому сказать – не поверят. Менты тоже хороши. С другой стороны, какие к ним предъявы, скажи мне? Зарплата, наверняка, маленькая. Семью кормить нужно.

– Да всё это понятно! – воскликнул я. – Семья, жена, любовница, зарплата, дети, тяжесть нового тысячелетия… А нам-то что сейчас делать? Жрать охота! Чайку бы! С булочкой и вареньицем клюквенным. Или, ещё лучше, минера-а-алочки… С га-а-азиками! А затем – бо-о-о-орщика… кла-а-асс!

– Ага-а-а, и стограммо-о-овочку! – страдальчески ухватившись за голову, в тон моим мечтаниям засканудил Тёмыч.

– Фу, Тёма, всю картинку поломал! Больше – ни капли. Всё! Отвечаю!

– Согласен. Ни капли. Но только после Нового года. И после Рождества. И после Старого Нового года… И после Дня защитника Отечества…

– Валерьич, хватит! Пожалуйста!

От образа белой жидкости, ласково плещущейся в одноразовом пластиковом стаканчике, меня чуть не вывернуло. Горькая тошнота резко подкатила к горлу. Такое ощущение, будто жгучая водяра, играя градусами, заплескалась прямо под кадыком. Ох, беда мне, беда! Голова раскалывается. Ограбили. Кушать хочется! Денег нет. До поездки ли мне сейчас? До заработка ли!

– Ладно, шучу, – шмыгнул Тёма. – Что делать-то будем, а?

– Не знаю, Тёмыч. Честно, не знаю, – растерянно пожал я плечами. – Но мне кажется, мы просто обязаны выбить на заводе это долбаное шампанское и доставить его домой.

Или мы не предприниматели?

 

Итальянцы

Покинув зал ожидания, мы подошли к привокзальному ресторанчику. Для провинциального вокзального общепита, следует отметить, закусочная оказалась очень даже чистенькой. Неожиданно для самих себя, мы с Валерьичем занырнули во вкусно пахнущий полумрак кафешки. Прошагали по коридору. Не пойму, у Тёмыча, что ли, заначка в ботинке обнаружилась? С видом утомлённых миссионеров мы проследовали к кулинарной стойке.

– Зачем зашли? – тихонечко загундел я Тёме.

– Не знаю, – пожав плечами, таким же шёпотом честно признался он. – Наверное, вкусно пахло.

– Ты чё, Тёмыч, прикалываешься? – процедил я и начал рыться по карманам. – Ищи хотя бы на стакан чаю. Маячим, как две блохи на лысине!

За стойкой зашуршали шаги и из подсобки к нам выплыли две женщины. Что я вам скажу, друзья. Колоритнейшие особы! Одной лет пятьдесят пять – шестьдесят. Подвижная, сухонькая, бедовая, глазки востренькие, подозрительные. Проворная, быстрая, как серая мышка в хлебных закромах. Возраст другой – никак не определить. Молодая, здоровенная дамочка под два метра ростом. Ядовитый макияж, чепчик – волнистый такой, советский, беленький, накрахмаленный. Щёчки – кровь с молоком. Голубые глаза, огромной розовой картошкой нос, пухлые чувственные губы. Мощный торс с необъятным бюстом, руки-крюки. С такой девой нужно вести себя почтительно и кротко.

Жёсткая синь дамочкиных глаз скользнула по мне и, оценив, переметнулась к Валерьичу. Зацепилась. Застыла. И вдруг растаяла. В её взгляде появилось что-то такое умилительное, ласковое, нежное, почти материнское.

Мадемуазель Фрекен Бок (почему-то вспомнилась домомучительница Малыша и Карлсона) поправила выбившийся из-под чепчика непослушный роскошный локон, разгладила по бёдрам белый общепитовский халат, улыбнулась. И томно посмотрела на Валерьича из-под длинных накладных ресниц. Я чуть было не расхохотался! Женщина-скала и не думала скрывать своих намерений. Она не стесняясь пожирала Тёму глазами, поправляла чёлку, приглаживала талию (вернее, то место, где она должна была быть), мелко потирала ладошки, нежно улыбалась, и при этом казалось, что Тёмыча и спрашивать-то ни о чём не будут, и что всё уже решено.

– Кхы-кхы! Аггх! – спешно глотая неуместный смешок, я торопливо прикрыл рот кулаком (как будто закашлялся). Но предательская мысль не отпускала: «Кранты Тёмычу! Угодить в объятия такой Фрекен Бок – всё равно что под гидравлический пресс попасть!» Так хотелось засмеяться, даже скулы свело!

Дабы не прыснуть со смеху, я держался изо всех сил. А молодая дева, тем временем, ну та-а-а-к взирала на Тёму! Будто бы на завтрак слопать запланировала. Смотрю, Валерьич нахохлился. Тень удивления на его лице сменила тень сомнения. Следом проявилась тень опасения. После этого отчётливо вырисовалась самая большая – голодная тень. В смысле, жрать охота!

Женщина, которая постарше, решила всё-таки нарушить тишину немой сцены (и положить конец моим диким мучениям):

– Проходи-и-ите, гости дорогие! Чё-й молчите-та, аки ни разу не ро́дные? Иностранцы, чё-й ли? Га?

– Ага-хм! – сглотнув, замурчала молодая дамочка.

– Фых, фых, – настороженно пыхтел Валерьич.

– Кхы-кхы-кхы! – искусственно покашливая, давился я смехом и украдкой вытирал выступившие слёзы.

Кокетливо поведя бровью и игриво подмигнув, мол, «не трусь, братец, не такая уж я и опасная!», Фрекен Бок обволокла Тёмыча плотоядным неприличным взором. Он ей по возрасту гораздо больше подходил, чем я. Да здравствует удачное Провидение и моё более позднее явление на свет!

Стоит отдать должное Валерьичу, мастер он, конечно, первейший выкручиваться из безнадёжных ситуаций. Такой себе потомок Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендер-бея. Как расскажет иной раз – помереть со смеху. Да и мошенником язык не повернётся его назвать. Обыкновенный вольнонаёмный весельчак-авантюрист. Вот и сейчас. Эта спасительная реплика – «иностранцы»! А Тёме только попади на язык. Не раз на своей шкуре проверял.

Не успела пожилая женщина закончить свой вопрос, как Тёмыч моментом расправил плечи, засиял обворожительной улыбкой и, опасливо косясь на шумно дышащую Фрекен Бок, нежно прожурчал:

– Э-э-э… хороший есть утро… вумэн!

И это при том, что заходили мы в обеденный зал, общаясь на отличном русском. Но, видимо, обалденный запах пропечённой пиццы раскрыл в Тёме способности к иностранным языкам. Учитывая, что по-английски он знает слов пять-шесть, не больше, сцена выглядела ещё более комичной.

– Э-э-э… гуд город! Сенк ю… мэм. О-кей… Е-е-е…

Отчаянно урчавший живот Валерьича безбожно ломал его русскоязычное произношение. Я – рядом завис, тоже весь иностранный такой, интеллигентный. Загадочный, как Киса Воробьянинов – отец русской демократии. Хлопая бэньками, молчу. Тоже поскрипываю пустыми потрохами.

Дамы оживились.

– А вы чё-й-то, сурьёзно иностранцы? – недоверчиво поинтересовалась пожилая женщина. И тут же смутилась. Как можно было подозревать таких симпатичных молодых людей, пускай даже и немножко помятых? Девица в чепчике оскалилась ещё сильнее, хищно засияв белоснежными жемчужинами зубов.

– Ага, – не моргнув глазом, по-русски подтвердил я. И совершенно неожиданно, сам не знаю почему, добавил:

– Мы… из Италии!

Валерьич, ошарашенный таким замесом, медленно обернулся ко мне и приоткрыл рот. Я торжествующе повернул к нему свою кубышку. Теперь мы – итальянцы! Опомнившись (видимо, желудок снова напомнил о густо пахнущем сытном завтраке), Валерьич продолжил импровизацию:

– Йес… вумэн! Он… есть… мой… эээ… транслейтед…

– Переводчик! – «помог» ему я.

– Йес, йес! Перь-е-водь-щик!

Дамы засуетились. Пожилая женщина молодой слонихе – раз, локтем в бок:

– Давай, Зинка, чё-й-то расклячилась! Иностранцы!

И с милой улыбкой тут же обернулась к нам (чи-и-и-з):

– Располага-а-айтесь, гости родненькие! Чу-у-увствуйте себя, яки дома.

«Подозрительно радушный приём для чужих людей, – подумал я. – Верно, тут какой-то подвох». Как оказалось, подвоха никакого не было, и такая хлеб-соль объяснялась весьма просто. Выяснилось, мамаша не только проявляла исконно русское гостеприимство, но и в очередной раз пыталась пристроить в жизни свою дочь. Да всё никак.

Ясное дело. Кому под танк охота.

Меня и Тёмыча усадили за небольшой, на две персоны, столик, накрытый старенькой цветастой скатертью. И тут же развернулась самобранка! Как по волшебству: румяная пицца, горячие котлетки, свежие помидоры (и это зимой!), малосольные огурчики, две пиалочки наваристого куриного бульона. А к ним, словно в завершение кулинарной композиции, запотевшая бутылка дорогого армянского коньяка на стол – бац!

Тёму при виде такой запотевшей радости передёрнуло. Торопливо прикрыв рот ладошкой, диким взором он уставился на дорогой клоповник. Я вообще отвернулся куда подальше. Чувствую, подкатила вторая волна предательской тошноты. Под кадыком снова заплескался обжигающе ядовитый, ненавистный национальный колорит. Решительно отодвинув бутылку марочного «Арарата» в сторону, я попытался не выдать своего похмельного отвращения. Тоскливо провожая взглядом ускользающее лекарство, Тёмыч брезгливо поморщился.

– Этого не требуется, – не терпящим возражения тоном отчеканил я. И отодвинул бутылку вообще на край стола. – В Европе это не модно! Уберите, плиз!

– А-а-а-а… да-да, конечно-конечно, – покорно закивали женщины. – А вы из какого энто города?

– Из Ри-и-и-о мы! – небрежно бросил Тёма (щирый хохол!) и, тут же смекнув, что протупил, а это чревато лишением вкусного завтрака, глубокомысленно повёл бровью и проникновенно добавил:

– Бикоз… вумэн…

«Бикоз» от английского because вообще-то означает «потому что» или «поскольку». Да и Рио-де-Жанейро – совсем не Италия. Видать, Тёмыч географию с голодухи запамятовал.

– Бикоз, бикоз! – живо тряся примятой шевелюрой, поддержал я Андрея.

Но женщины, видимо, ни разу в жизни не встречавшие иностранцев, приняли наш розыгрыш за чистую монету. Молодая Зина крутилась вокруг нашего стола и так, и сяк, и эдак. И салфетки поднесёт, и Тёмину тарелку поправит, и скатерть разгладит. Чувствовалось, недолог тот миг, когда она сорвётся и с рычанием набросится на Тёму. Держись, брат!

– А чем вы занимаетесь? – продолжила разговор Петровна (так звали мамашу), усевшись за соседним столом.

– Сицилийские апельсиновые плантации. Восточная провинция Катания, – не моргнув глазом, соврал я. Кстати, приблизительно угадал! Школьный курс по экономической географии помог.

– Бико-о-оз! – отрывая кусочек хрустящей золотистой пиццы и отправляя его в рот, одобрительно закартавил рядом Тёма (не забыв при этом опасливо взглянуть на Зинку).

– Понимаете ли, мы кадровые селекционеры, – уточнил я. – Рекрутеры.

– Чего-чего? – наконец-то оторвав томный взгляд от Андрея, вытаращилась Зинка. – Это как это? И чё энто где?

Хм, как будто я какое-то ругательство произнёс.

– Се-лек-ци-о-не-ры, – медленно, по слогам повторил я. – Ре-кру-те-ры. Людей на апельсиновые плантации набираем. На работу.

– В рабы хомутаете, чё-й ли? – недоверчиво хмыкнула Петровна.

– Ну зачем вы так, – укоризненно посмотрел я на пожилую женщину. – Фирма транснациональная. Оплата достойная. Зарплата выплачивается в евро, расчёт подекадный. Официальное трудоустройство. Всё законно.

И тут щёлкнул тумблер живой русской мысли! Ох уж эта славянская смекалка! В нужный момент она работает у наших людей побыстрее любого японского суперкомпьютера.

Не успели мы съесть по куску пиццы и запить их отменным куриным бульоном, как тумбообразная Фрекен Бок – Зинаида уже выскочила замуж за респектабельного апельсинового магната Тёмыча и отбыла на итальянские цитрусовые плантации в ранге руководительницы. Весь этот план, закипев и забулькав, сварился в голове у Петровны секунды за полторы. Наблюдая у Петровны интенсивный мыслительный процесс, я смекнул, что кушать нужно побыстрее. Андрей, тоже не дурак, заработал челюстями в ускоренном режиме.

– А у меня для вас прекрасная новость! – торжественно выдала на-гора Петровна. – Одного работника вы уже, считай, нашли.

Ещё бы – одного! Ей-то на старости лет куда дёргаться? Открыла тётечка Америку!

– Бико-о-оз! – задумчиво протянул Тёма.

– Ага! – усиленно пережёвывая и оглядываясь на дверь, отчаянно поддакнул я.

А разгорячённая Петровна, тем временем, развивала родительское наступление:

– Не знаю, право, какой там у вас «бикоз», но работник моя доця – шо надо! Зинка!

– Чё, енто?

– Та шо «чё»? Шо ты чёкаешь?! Встань, представься, повернись, кружляни духовкой! Покажи себя во всей красе. Давай, шевели тыковками!

«Не нужно! – взмолился я про себя. – Достаточно уже потрясений на эти сутки!»

Но квадратная двухметровая Зинаида, подперев необъятную талию огромными розовыми ручищами, уже вовсю крутилась вокруг себя, занимая изрядное пространство небольшого обеденного зала.

– Красавица, умница, готовить умеет… у-у-ууу… ай-яй-яй, пальчики оближешь! – словно коммивояжер, торгующий дешёвыми китайскими термосами, расхваливала Петровна свою доцю.

– Я исчо навалом чё могущая! – поведя мощной челюстью, огласила свою женскую позицию Зина.

– Вот-вот, – подхватила Петровна. – Опрятная, чистюля, хозяюшка, до-о-обрая… ангел!

Мы с Тёмой уже успели немножко подкрепиться, подобрели, отогрелись, и нам теперь было по фигу, до какой степени Зина отличается опрятностью и кулинарно-бытовыми навыками. Оставалось разве что пожалеть её первого супруга-бедолагу, которого она задавит в своих любвеобильных супружеских объятиях.

– Сенк ю, мэм. Бьютифул! Бикоз! Окей! – сыто выдохнул Андрей и тоже оглянулся на дверь. Это короткое заявление Тёмыча означало: мы славно поели, спасибо за всё, дорогие женщины, за обед, за тепло и уют, жена – Ярославушка, у меня уже имеется, всё было хорошо, благодарствуем за помощь в трудной ситуации (когда-нибудь мы тоже вам поможем) и т. п.

– Хозяин говорит, всё было замечательно, – на полном морозе важно «перевёл» я. И, наклонившись поближе к Петровне, доверительно прошептал ей на ухо:

– Босс на Зинку вашу запал, страх! Ох уж эти мне темпераментные итальяшки! Просто обожают здоровенных… ну… вернее, милых, добрых, провинциальных ба… ну… это… как его, кхы-кхы… девушек.

Пожилая женщина зарделась.

– А ты ему переведи, сынок, что дженчины мы, понимаешь – во какие! (В потолок уткнулся пухлый розовый «ништяк»). Всё у нас с вами бикоз будет. Бабы мы работящие, порядные, видные. Нас тут все знают! Зинка спутницей – у-у-ххх какой будет, а я – у-у-ххх какой тёщей! Во, какой! – теперь уже двумя большими пальцами Петровна изогнула кверху двойной корявенький «класс». – Ну-ка, переведи давай.

– Босс! Олл вил би уэлл! Донт уорри! Зинаида вил би зе гуд вайф.

Это означало что-то вроде: «Не робей, Тёмыч, всё будет зашибись. И про Зину подумай!» С растянутой в голливудский «чи-и-из» челюстью, Тёма повернулся ко мне, наклонился поближе, и сквозь оскал тихонечко процедил:

– Николаич, полный бикоз! Валить пора.

– Е, е! – поддержал я его на публику. – Би тайм! (Пора, в смысле, самое время).

Сыто отвалившись от скатерти, мы вытерли руки салфетками и аккуратненько засобирались.

– Т-а-а-к-с! А ну-ка, подождите-ка! – заметив наши сборы, засуетилась Петровна. – А до чаво мы интаво с вами договорились? Кудыть энто вы лыжи свои завернули? Грабаки кудыть навострили? Га-а-а? Типа, поха́вали и в отвал, да? Ой… ой… матушка родненькая, чё-й энто я… извините, дуру старую… привычка… народ у нас тут всяковский… может быть, исчо кофею сверху?

– Петровна, да вы не переживайте, – улыбнулся я. – Возьмём мы вашу Зинаиду, возьмём! И вас возьмём, если хотите. Босс мне тут уже все уши прожужжал. Но вы сами поймите. В Италию – это вам не в районный центр на велике сгонять. Визы, документы, паспорта, авиабилеты… Да и группу мы ещё не доукомплектовали. Заполним список – и в дорогу.

– Дык я ж чо, я ж ничо…, – начала было оправдываться Петровна.

С замиранием сердца, я уточнил:

– Петровна, что мы вам должны за обед?

– Что вы, что вы! – замахав руками, обиделась Петровна. – Три-ж рубля-ж – разве-ж то обед! Чи не потчевание – два бульончика за галстук опрокинули. Чи ни едоки, ёханый твой индеец! По одной пиццке – и те не осилили. Ничё не надо. А вот на билеты, в самолёт ентот, и на оформление тоже, я вам прямо чичас и отдам. Чтобы мы в группу, енту вашу, наверняка попали.

– Так они же по шестьсот евро за штуку, и то, если эконом классом лететь, – заметил я. Уточнил просто так, из интереса, понаблюдать, что будет дальше.

Бедные наши простые люди! Вот так и разводят их всю историю всякие проходимцы. А они, по простоте, по доброте своей русской, душевной, бескорыстной, позволяют нечистым на руку негодяям себя грабить.

– Всё равно, вот прям чичас и отдам, – решительно заявила Петровна. Она поднялась и куда-то засобиралась.

– Бик-о-оз! – протянул Тёма. И был, конечно же, прав. Пора тормозить. Мы ведь не подонки. Одно дело – пиццу с голодухи на халяву примять, да копеечным бульоном её укрепить. И совсем другое – у простого человека последние накопления отжать.

– Погодите, погодите! – замахав руками, остановил я Петровну на пути к её подматрасным (или чулковым?) валютным заначкам. – Какие же вы, однако, быстрые. Авиаперелёт оплачивает фирма, потом эта сумма вычитается из зарплаты. Ничего платить не нужно. Вы нам предоставляете свои паспортные данные, мы записываем их, и через два дня, ровно через два дня – мы у вас. Чемодан, виза, комплект белья. Вокзал, перрон, лишние слёзы, то да сё. Брачные ленточки. Контракт. И в путь! На историческую родину Джузеппе Гарибальди, Антонио Вивальди и Леонардо да Винчи.

– Как всё у вас сурьёзно, – покачивая головой, проворковала довольная Петровна. – Всё по-людски.

– Италия! – радостный, что выкрутились, вторил я Петровне.

– Бикоз! – воспитанно рыкнув в белоснежную салфетку, выдохнул сыто Валерьевич.

***

Вырвавшись на свежий морозный воздух, мы дружно расхохотались.

– Ну ты Валерьич и дал! Джентльмен удачи!

– А сам-то что, хуже?! Ты как выдал «в Европе это не модно!», так я чуть на зад и не опрокинулся. Знаю я это «не модно»! У меня приятель мореходку окончил, по Персидскому заливу сейчас матросом ходит, серу и каменный уголь тягает. Так вот, он за два года полмира обошёл. Рассказывал, что таких пьянок в этой самой Европе насмотрелся – жесть. Говорит, что, мол, нашей глубинке до ихних английских и немецких шабашей ещё двадцать лет бухать.

– Ну да, – вновь вспомнив излишки «национального колорита», скривился я. – В Европе, оно, может быть, у кого-то и не модно, а в привокзальном буфете, в хорошей компании, похититель рассудка за воротничок идёт, аж гай шумит! До сих пор мутит. Бывают, блин, в жизни истории, с дурной головы такое начудишь! А потом вспоминаешь – и не верится, что это могло приключиться именно с тобой.

– Не говори, – отдышавшись от смеха, согласился Тёма. – Куда путь держим?

– Ясное дело, куда, – вздохнул я. – На завод. Рабочий день уже начался, мы как раз к месту подоспеем.

– Ага, подоспеем, если шагу прибавим, – пробурчал Тёмыч. – Денег даже на трамвай нет.

– И то верно! Нужно было на авиабилеты пару-тройку рубликов занять. Хорошо, хоть немного подкрепились. Сицилийцы хреновы.

Сегодня с утра нам явно везло. Идти пешком по трескучему морозу пришлось недолго – каких-то полтора часа. На заводе мы оказались, в аккурат, в разгар рабочего дня. Проходная, хмурый вахтёр, телефонный звонок Володе – брату Грека, который вызвался нам помочь. Обернувшись, никелированная вертушка пропускника пожелала нам удачи. И вот мы на территории завода. Где тут у нас административный корпус? Ага, есть. Уверенным предпринимательским шагом идём туда.

Завертелась нудятина: знакомство, дежурные приветствия, тёплые улыбки, заготовленные комплименты, паспорта, заключение договора, оформление доверенностей, клацание мокрых печатей, бухгалтерия, отдел сбыта, опять бухгалтерия, опять отдел сбыта, начальник охраны, снова отдел сбыта. Заместитель директора по производству. А он-то что в нашей схеме делает? А-а-а, ну да, ну да. Сто пятьдесят ящиков вина, которые нам согласились отпустить, это не три бутылки. Мы не воровать приехали, господин заместитель! Мы честные предприниматели. Распродадимся и обязательно поделимся прибылью.

Так, поехали дальше. Что нам ещё требуется? Ага, да. Транспорт. И в этом вопросе помог Володя. Что бы мы без него делали? Денег-то у нас на машину – вась-вась! Милиции родной помогли. Водила, заводской старожил Баранкин, вначале отказался наотрез:

– Да ну вы чо, мужики! Кто же меня отпустит? Да ещё и в дальнобой?

– Отец, помогай, за нами дело не станет, – вовсю умолял шофёра Валерьич. – Приедем на место – расчёт по полной программе. Мы хлопцы не жадные. Помоги, отец, а? Будь ты человеком! А?

– Дык ты ж пойми, милок, я ж подневольный пряник! – артачился прилежный дед. – Меня и так тут, пенсионера дряхлого, за красивые глазки, почитай, держат!

Володя вовремя пришёл на помощь:

– Семёныч, да что ты, в самом деле. Мужики не из соседнего района прибыли. Издалека. Ночь в электричке тащились. На ментов нарвались. На денежку полиняли. Дела тут наши, общие, с начальством утрясли. Я вот помог. Ты-то хоть не кочевряжься, ну!

По-отечески тепло оглядев наши унылые небритые физиономии, Семёныч подобрел:

– А завгар-то в курсах?

– Конечно в курсах! Я в гараж уже сгонял, – заверил Володя, – с бугром твоим добазарился. Я его как-нибудь потом, отдельно отблагодарю. Командировка – по путёвке, документы – с подписями. Помчите легальными людьми, безо всяких подстав. Тебе-то всё равно полдня вкалывать, свои полставки отрабатывать. Будешь торчать в боксе, гайки крутить. А так развеешься по области, с ветерком, по морозцу свеженькому, в хорошей компании. Напряг, оно понятно. Дороги скользкие, зима, туда-сюда. Зато подкалымишь. И пацанам нормальным заодно поможешь!

Как главный виновник утери золотого командировочного фонда, я тоже не мог оставаться в стороне. Уговаривал строптивого дедушку со всем своим красноречием:

– Семёныч, отец, выручай, ну! – округлив умоляющие глаза, умасливал я. – И сам внакладе не останешься, и нас вытянешь…

Буркнув в колючий подбородок что-то нечленораздельно-утвердительное, дед пошёл на попятную.

– Чо с вас? – и добродушно уточнил: – Много не требую! По-людски!

Ур-р-ра! Не нужно на дорогущее такси тратиться. Молодчина, Семёныч! Я заторопился:

– Ну, денег немножко подкинем… за два ваших рабочих дня, идёт? Сверху водки хорошей даём пару бутылок, колбаски вкусной. Хотите – пива баклажку. Хлебушка буханку, само собой. Консервы купим, ки-и-илечку! В тома-а-ате!

– И горючки в бак, чтобы и к вам, и на обратную дорогу хватило, – дополнил райдер опытный Семёныч.

– Не-е-е, это уже завгар подогреет, из своих заначек, – вмешался Володя. – Говорю тебе, нет у пацанов сейчас денег. После отблагодарят.

– Лады! По рукам, разбойники! – засобирался Семёныч. – Давайте только по-скоренькому, чтобы я до ночи воротился.

И уже с хитрым старческим прищуром, ласково так, протянул:

– Молодё-ё-ёжь…

Пока грузили машину, мы с Вовчиком попили у него в кабинете чаю с сушкой, посидели, поговорили о жизни, передали привет от Грека. С тем и засобирались, чтобы Семёныч домой засветло вернулся.

Выдохнув к проходной облачко голубоватого вонючего дымка, с парой тысяч бутылок шампанского в будке и полным пакетом документов на груз, наш старый «Зилок» взял курс на малую родину. Через четыре часа, уже ближе к вечеру, голодные, уставшие, но жутко счастливые, мы были дома.

Раскулачивание

По-хозяйски выставленные в несколько аккуратных рядов, коробки с шампанским водрузились у нас в складе. Попахивая новым гофрокартоном, радуя взор, они навевали вдохновенные мысли о Вандербильтах, Ротшильдах, Морганах и Рокфеллерах.

Достойным оказался и финал этой запутанной, полной приключений и неожиданностей командировки. Перегрузить сто пятьдесят упаковок вина после полутора суток на ногах – задачка не из лёгких. Поясницы с Валерьичем погнули ох как добряче! Зато сейчас, после разгрузки, отпустив Семёныча, переодевшись в чистое и смакуя воспоминания о поверженных препятствиях, не спеша прохаживаемся по складу с Тёмой, такие довольные, начальственные, куркулистые! С купеческой ленцой осматриваем своё золотисто-игристое добро, планируем, примеряемся, подсчитываем будущие барыши. Оставалось только присесть, жаднющими руками обхватить эти необъятные ряды ящиков и проурчать что-то вроде «всё-ё-ё моё-ё-ё…»

Сегодня отдохнём, помечтаем о предстоящем новогоднем празднике, выспимся. А завтра – добро пожаловать, дорогие бизнесмены, на субботник. Натянем штанишки попроще, тужурки потеплее, удобную обувку, коробки в руки – и за прилавок, недорогим шампанским народ удивлять.

– Слушай, Виталь, я тут чего подумал, – прищурившись на ряды упаковок, задумчиво погладил щетинистую шею Валерьич.

– Чего?

– Чует моя спина, сто пятьдесят ящиков, пусть даже и по дешёвке, не так-то и легко спихнуть будет. А у нас в запасе, без малого, две недели. Как бы не опоздать с распродажей.

– Да ну, Тёмыч, что ты! – бодро возразил я. – Цена клёвая, наименование ходовое, проверенное. У людей денежка есть. А после Нового года – ещё и Рождество! А там и Старый Новый год. Подчистим остатки. Успеем!

– Говорю тебе, в магазине не управимся, – упорствовал Тёмыч. – Двенадцать пузырей умножай на сто пятьдесят коробок. Получается тыща восемьсот! Прикинь?

– Ну?!

– Что «ну»? До хрена бутылок! У нас в магазине не распродадимся. Это нам надо десять ящиков в день толкать. Кто-то шампуньку уже в другом месте прикупил, кто-то водку или коньяк предпочитает. Короче, Николаич, на дорогу нам нужно! – безапелляционно заявил Тёмыч.

– В каком смысле, «на дорогу»? – опешил я.

Все заявления со словами «дорога», «вокзал», «поезд», «милиция», «итальянцы» с недавних пор вызывали у меня лёгкое волнение. Почему-то.

– Ну, в смысле, нужно ящиков сорок или там, к примеру, пятьдесят, вытащить на проезжую часть. Какую-нибудь рекламку незатейливую состряпать, допустим, ну… вроде… типа… «на Новый год – шампань в улёт!» Чего-нибудь в этом духе. Ты как?

Идея мне понравилась.

– А что, Тёмыч, неплохо! – поддержал я друга. – Машины будут подъезжать, ящиками покупать. Парковку сообразим, снег расчистим. Будем рекламировать. Тем более, у нас отличное заводское шампанское, а не какой-нибудь самопал с Дерибасовской.

– Ну так чё? Идея «во»? – согнул большой палец Валерьич.

– Во! – и я повторил за Тёмой международный одобрительный жест…

***

Субботнее утро выдалось солнечным и морозным. Поскрипывал молодой снежок. Картаво каркали важные вороны. Насквозь продрогшие нахохленные воробушки резво рылись в снегу, искали чего-нибудь вкусненького. В небесной морозной дали отливали серебром облака. Было ясно и безветренно.

С двух сторон наш магазин обрамляла проезжая часть. Выбрав сторону с более интенсивным трафиком, мы с Валерьичем принялись тягать на обочину ящики с янтарной жидкостью. Со склада – на обочину, туда – сюда. Наносили упаковок пятьдесят. Расчистили лопатами грязный снег, оформили аккуратную парковку. За полтора часа управились. В плотный сугроб воткнули свой «промоушн» – небольшую прямоугольную дощечку с рекламным текстом. Взмыленные и настроенные на горячий торгашеский бой, мы принялись поджидать свою первую жертву. Как обычно, главное – начать. Это всегда самое трудное. Потом полегче пойдёт.

Но не тут-то было! Заигрывая колючей позёмкой, автомобили, грузовики, автобусы и такси безразлично проносились мимо. Наш импровизированный придорожный рыночек никого из водителей не заинтересовал. Кстати, не удивительно!

Представьте такую картину. Выходной день. Оживлённая проезжая часть. Напротив одного из продуктовых магазинов, прямо у дороги – нагромождение непонятных картонных коробок. Рядом с коробками – два замёрзших энтузиаста в ватниках и ушанках, с елейными улыбками и тревожными глазами. В пару метрах от коробок – косо воткнутая в сугроб дурацкая реклама, с неровной голубой надписью на пожелтевшем куске фанерки: «Не проезжай, не торопись, купи винца и улыбнись!» Получив подобное идиотское предложение, я бы на месте водителей тоже не остановился бы. Как мы вообще с Тёмой могли такое придумать, да ещё и написать на всеобщее обозрение?! Две великовозрастные бестолочи!

Словом, прождали мы потенциальных покупателей часа два. Никого. Ещё немного подождали. Ни одного клиента! День пошёл к обеду. Всё напрасно. Никого.

– Тёмыч, слушай, – постукивая одной замёрзшей ластой о другую, наконец не выдержал я, – нужно менять тактику.

– Твоя правда, – зарывшись в недра ватника и потирая красные руки, хмыкнул окоченевший Тёма. – Хо-о-лодно! Так и до вечера просвистеть можно. А потом носи обратно эту кучу в склад. Спина-то не казённая. Чё предлагаешь?

– Да я тут прикинул… знаешь, Тёмыч, наверное нам нужно самим тормозить машины и предлагать товар вживую, безо всяких там «не торопись, улыбнись»…

– Хм, самое интересное, только что я тоже об этом думал, – закивал Тёма. – Но потом что-то засомневался. Вроде бы и нереально как-то… Вряд ли кто остановится. Что мы, гаишники? Да, вряд ли…

– Ну ты, Тёмыч, даёшь! Думал он! А ты подумал, как мы будем эти коробки по темноте обратно в склад тягать? Темнота по зимнему распорядку, не забывай, ровно в шестнадцать ноль-ноль и ни минуткой позже. У нас в запасе осталось часа три-четыре, не больше. Нужно пробовать все варианты.

– Да, ты прав. Верняк! – поддержал меня Тёмыч. – Будем пробовать нестандартные подходы.

– Вот и хоккейно! Консенсус есть. Работаем! – потирая руки, я заторопился на продажу.

Пока Тёма охранял ящики, я живенько сгонял к нам в склад. Нашёл там обрезок белой пластиковой гимнастической палки. Перемотал её поперечными полосками чёрной изоленты. Получился импровизированный гаишный жезл. С ним мы и вынырнули на охоту.

Первым вызвался тормозить машины Тёма. С третьей попытки мы поймали в свои предпринимательские сети оранжевую «копейку». Услышав неожиданное предложение, мужик, конечно, удивился, однако, тщательно рассмотрев этикетку и убедившись, что держит в руках не суррогат, а настоящее заводское вино, тут же купил две бутылки, пообещав разрекламировать друзьям и вернуться за покупкой уже ящика. С тем и умчался по своим делам. Не прошло и пяти минут, Тёмыч ухватил и второго клиента – на «Волге». Тому тоже две бутылки всунули.

– Во-о-от, – радовался Тёма, – начало положено!

– Ты давай, поэнергичнее, поактивнее маши, – дёргая Валерьича за рукав ватника, подливал я масла в огонь. – А то стоишь, клешнёй замёрзшей трусишь, как будто тебе доехать за два рубля надо.

– Слышь, ты, туз! – шутливо возмутился Тёма. – А ну-ка погнал на обочину! Быра пошёл! Стоит тут, великий управляющий, понимаешь…

– Смотри и учись, торговля! – важно пробасил я и взялся за жезл.

Я смело шагнул на бордюр. Вижу, мчится белая новенькая «Тойота». О-о-о! Если новая иномарка, значит и финансы у мужичка в бумажнике копошатся. Наш клиент! Я подскочил к обочине и давай жестикулировать так, будто бы мне не повезло на штук шесть пчёлок в одно место. Прыгаю, жезлом размахиваю, зазываю, в пылу даже мелкий матючок прорвался.

Испуганно засвистев тормозами, иномарка остановилась напротив нашего базарчика. Гляжу, вылетает из салона толстый мужик, а в руке у него – что-то вроде монтировки – длинный железный прут:

– Шо такое, пацаны? Шо стряслось?

А сам – зырк, зырк по сторонам. Мне даже неловко стало.

– Э-э-э, нет…, – смущённо пробормотал я. – Ничего не случилось… Просто это… ну… как его… купите шампанское… а? Дешё-ё-ёвое! Настоящее! С документами!

Совершенно внезапно меня обуяло торгашеское красноречие. Перспектива по-тёмному грузить непроданные коробки подстёгивала ораторский порыв. Да тут ещё и какая-то незнакомая компания мимо проходила, четыре мужичка. А это уже аудитория! Общественное мнение. Э-эххх! Была не была! Словно румяный ярмарочный коробейник, я развёл руки по сторонам и речитативно заголосил:

– Отличное шампа-а-анское! Выдержанное, полусухо-о-ое! Благословение от древнейших винных запасов страны! По цене народной, цене доступной, оптовая продажа в розницу! Подходи, народ, загребай приход! Су-е-тись, не тол-пи-и-ись! Количество ограничено! Счастливчики получат к новогоднему столу эконо-о-омию в деньгах, что также прибавит баловням судьбы нового-о-однего настроения! Прописано как для личного пользования, так и в компа-а-ании! Мы с удовольствием подскажем, как сэкономить деньги, подарим заряд бодрости, поможем развеселить грустящего, ублажить скромного, успокоить сердитого и растормошить задумчивого! Улучшаем самочувствие, как душевное, так и физическое! Налета-а-ай!

У-у-ух! Чего это я такого наплёл с перепугу?! Мужик из иномарки впал в паралич. Тёмыч тоже пытался переварить мой спонтанный рекламный экспромт. Тщетно. Да и компания проходящих мимо мужичков изумлённо подвисла. Приостановились, рты пораскрывали, и вылупились на меня, как на инопланетного Лунтика – с удивлением и опаской.

– Ребят, вы чего? – крепко смутился я.

– Действительно, чего бы это мы! – воскликнул водила. – Ты как, в норме? – и он с намёком постучал пальцем по голове. – Сам-то хоть понял, чего сморозил?

– Не… не совсем, – покраснев, искренне признался я. – Вы знаете, так хочется поскорее распродаться! Первый, так сказать, придорожный торговый опыт. К тому же очень деньги нужны. С поставщиками за шампанское рассчитаться…

– Ну вы, блин, даёте, мужики! – выбираясь из глубокого сугроба, захохотал водила. – А я уже грешным делом подумал, движуха какая-то случилась… Шампань хоть не палёнка? А то цена какая-то кидальческая.

– А мы можем и подороже, – в момент нашёлся Валерьич. – Не вопрос.

Посмеялись, поболтали. Мужик оплатил ящик вина, задвинул его в багажник и засобирался. Для порядку, правда, пригрозил, что вернётся с монтировкой, но уже не один, если вдруг воспоминания о шампанском окажутся не яркими. Снова посмеялись. На том и расстались. А проходящая мимо компания прикупила себе восемь бутылок.

И дело пошло! Где взмахами жезла, где дрыганьем ног, где – красноречием или анекдотцем, мы тормозили проезжающие авто и уговаривали водителей на покупку. Тёмыч сбегал к нам в магазин, заварил в огромном термосе три литра крепкого ароматного чая. Добавил в термос сахарку, кинул порезанный колечками лимон. Чай мы разливали в пластиковые стаканчики и раздавали покупателям шампанского бесплатно. Ни один из завернувших к нам водителей без покупки не уехал! Все остались довольными. Да и мы радовались тоже, чего скрывать! Пачка кассы росла, словно тёплое тесто во хмелю.

К вечеру от нашей большой кучи осталось с десяток коробок. Стоим, тянем чаёк из стаканчиков. Дово-о-ольные! Обсуждаем прошедший день, спорим, потихонечку собираемся. Для первого раза хватит. И так потрудились на славу.

Облокотившись о ящики, я оживлённо обрисовывал Тёмычу перспективу на завтрашний день.

– Тёма, если мы так и дальше будем продвигаться, до следующих выходных управимся! – радостно размышлял я.

– Ага, по-любому раскидаем! – довольно пританцовывал Тёмыч. – Чё мы в прежние праздники-то телились, а? Такие деньжищи пропадали! Надо бы к себе на работу сгонять, еще на пару суток отпроситься. Или больничный оформить. Проставлюсь на пару бутылочек, Кузьмич поможет.

– Конечно, сгоняй. Что я тут, сам прыгать буду? Вместе, так вместе. Кстати, Тёма, если удачно провернёмся, как насчёт крупнооптовых поставок? Что думаешь? Точку на базе я пробью без проблем. У нас на городском опте Юрий Никифорыч всем заправляет, я его знаю. За небольшой процент договорюсь.

– Да что тут думать, Витаха? Двумя руками! Если наладим поставки, прикидываешь, как можно развернуться?

– Прикидываю. Совсем другая жизнь начнётся, – задумчиво сказал я и мечтательно посмотрел в темнеющее небо.

Пока мы собирали свой базарчик, дороги заметно опустели. Дело шло к ночи. Пора закругляться.

– Тёма, сворачиваемся! Все нормальные люди уже дома сидят, борщик с чесноком лупят. Погнали и мы! – Я вытащил из сугроба рекламную дощечку, положил её на ящики и приготовился носить товар в склад.

Вдалеке показались фары одинокого автомобиля. Краем глаза я заметил, как рядом проплыла важная белая «Волга». Притормозила. Остановилась. Клацнув передачей, сдала чуть-чуть назад. Вот удача-то! Уже и голосовать не надо, зверь сам на ловца бежит. Что значит, день заладился!

Хлопнула водительская дверь, и из салона вывалился мужчина – нажористый колобочек лет сорока пяти. Здо-о-ровая мордень! Да и сам он из себя, колоритный такой, добротный, пышущий отличным обменом веществ организма. Светлый шерстяной костюм, кожаные модные полусапожки, вдоль пуза устроился полукругом синий в полоску галстук. В общем, прикид, как в лучших домах Москвы и Милана.

– Прывэйт, робята! А чё тут у вас такого интере-е-есного, га? Ящики какие-то…

– Шампа-а-анское, по народным ценам! – гордо выдал Тёмыч первый абзац заготовленной рекламной речи. – Гарантии качества и низкие цены. Развеселим грустящего и упокоим живого… ой, тьфу ты! Ублажим скромного и растормошим задумчивого!

Во Тёма руку набил! Крутяк! Вот и ладненько. Вдруг житуха прижмёт, копирайтерами пойдём, рекламными слоганами размахивать будем. Чему только в предпринимателях не научишься! Не перестаю удивляться.

– Да-а-а? – изогнул бровь колобочек. – Шампанское? Хм, мне нравится! – амбал явно заинтересовался. – И долго вы тут, э-э-э… задумчивых тормошите?

– Целый день тормошим. Завтра – с десяти утра, – почувствовав некоторый напряг со стороны визитёра, нехотя подключился я к разговору. – Но я рекомендую вам купить сегодня, потому что, знаете ли, цена хорошая, спрос есть. Всем счастья не хватит.

– А много у вас этого блаженства?

Хитрый какой, думаю. Дураков нашёл.

– Коммерческая тайна. Но вам на Новый год хватит.

– Гы-гы, точно – хватит! – ухмыльнулся колобок. – А если я хочу оптом забрать? Сколько ящиков у вас за пазухой?

Язык так и чесался прихвастнуть, чтобы подгонял грузовик, коль такой шустрый. Но чувство осторожности возобладало.

– Оптовую партию можно обсудить, – лаконично, словно на дипломатическом рауте, срезался я со скользкой темы.

Вот так. Мы тоже умеем быть продуманными, если нужно. Жисть, знаете, такая подлая пошла. Ужасть!

Мужик хитро усмехнулся, призадумался:

– Да нужно, понимаешь, за бабулетками смотаться. Я бы взял ящичка два-три. Ну… на пробу. Понравится – всё, что у вас есть, заберу сразу! Вы ещё не уходите? Будете торговать? Я туда и обратно. Одна нога здесь, другая – там.

– С полчаса, пожалуй, ещё потрудимся. Но не больше, – предупреждающе поднял замёрзший указательный палец Валерьич.

– До третьих петухов прозябать, так лучше давайте на завтра перенесём, – поддакнул я.

– Да не-е-е, ребят, чё вы? Я мигом! Скоренько! Вы только не уходите! Минут за двадцать обернусь.

Мы с Валерьичем переглянулись и просияли. Вот это повезло! Оптовики наткнулись на оптовика. Отчего же не подождать? Подождём!

Поддав газу и басисто пробуксовав в снегу, «Волга» с мужиком сорвалась с места и рванула куда-то за поворот.

– Тёма! – восторженно тряс я Валерьича за рукав. – Жму твою мужественную руку! Сейчас срубим кассу, ящички-то, считай полсотни, тю-тю!

– Ур-р-ря, Витаха! Живём!

– Живём!

– Ур-р-ря, Новый год!

– Новый год!

Но Тёмыч тут же добавил:

– Ждём тридцать минут. Нужно будет – подъедет завтра, если сегодня не справится.

Стоим. Ждём. Мечтаем. Снова перед глазами заплавали новогодние блюда с фруктовыми нарезками, ледяные судочки с холодцом и хреном, подносы с гренками и залповые праздничные салюты. А под ёлкой расположились царские подарки.

Тихо шурша мягким снежком, «Волга» подъехала к нам ровно через двадцать минут. Мы с Валерьичем как раз домечтали до окончания новогоднего бала, когда уже все наедены, ленивы, пора подавать чай с бергамотом и нежный шоколадный торт.

Пунктуальность гостя мы оценили. Что действительно вызывает уважение, так это чёткие договорённости. Сказал – сделал. Наличные тугрики, любой торгаш подтвердит, любят не только тишину, но и согласованность.

Тревожно хлопнувшие двери машины явили троих откормленных бугаёв. Среди них – и наш недавний знакомый.

– Зда-а-ро-ва, реализаторы! – на каком-то приблатнённом распеве протянул один из них. – Замёрзли, чувачки? А вот они и мы. Ух, успели!

– Гы-гы, точняк, подтянулись шустро, – похабненько осклабился наш знакомый колобок.

А сам из себя важный такой. Руки в карманы. Хозяин положения.

Оглядев борзую компашку, я почуял неладное. Тёма тоже застыл рядом. Перед глазами почему-то всплыл образ Вовчика с завода шампанских вин. А за ним ещё силуэты – заместителя директора по производству, кладовщика, грузчиков, деда Семёныча. И каждый из них стоит, головой покачивает. Руками разводит. А праздничные новогодние яства – всевозможные блюда, вазы, подносы и судочки, те вообще, помахав ручкой, унеслись куда-то вдаль. Не-а, не к добру!

– Товар оплачиваем по факту. Под реализацию и в долг не даём, – на всякий случай предупредил я.

– Какие долги, человечек! Какая реализация? – главный среди откормленных рях даже брови поднял от удивления. – Если надо, чуваче́чча (а оно надо!), ты мне не только в долг… ты мне безвозмездно всё отдашь. Да ещё и лавэ сверху накинешь! За то, что время на тебя трачу. Короче, мы примчались за этими вот коробками. И вас заодно заберём. Закоченели, видать, да?

Всё понятно. Или бандиты, или менты. Скорее всего, менты! Который раз за последние годы в душе крутнулось разочарование. Я оглянулся по сторонам и тяжело вздохнул. Задолбали, паразиты! Вот скажите, сколько это может продолжаться? Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год – одно и то же! Экономика практически любого государства держится на малых и средних предприятиях, на рядовых предпринимателях. По крайней мере, так декларируют ведущие мировые экономисты. Именно малый и средний бизнес большей частью наполняет местные бюджеты, обеспечивает заработной платой врачей, учителей, работников социальных служб, да и, собственно, самих чиновников. В более широком понимании, малый бизнес формирует почву для глубокой специализации, усиливает на внутреннем рынке конкуренцию, создаёт новые рабочие места, наращивает объёмы налоговых отчислений, что стратегически важно в условиях рыночной экономики. А новые рабочие места и налоговые отчисления – это та же зарплата преподавателям школ, воспитателям и нянечкам детских садов, коммунальщикам, да и полицейским тоже. Но, кажется, всем на это наплевать!

На самом деле всё происходит шиворот навыворот. Как всегда, законы переписывает его величество личный карман. Под эгидой пренепременнейшего и незамедлительного развития частного предпринимательства, чиновники только и делают вид, что помогают, а на самом деле – внаглую «доят» любое мало мальски перспективное предприятие. А всяческая государственная помощь – пакетные программы, денежные дотации, нулевые кредиты, проследовав сквозь стройные ряды коррупционеров, либо вообще до предпринимателей не доходят, либо ещё хуже – доходят в лице сытых, откормленных, лощёных инспекторов контролирующих органов.

Под нос мне сунули бежевую корочку. Такую же ткнули и Тёме.

– Районный отдел ОБЭП. Старший оперуполномоченный капитан Барыга.

Ну и фамилия! Ещё и «бэх». Но сейчас явно был не самый лучший момент для ономастики.

– С какого адреса ублажаем скромных, пацанчики? – зыркнул Барыга.

– В смысле? – опешил я.

– Вот, блин, этому карасю ещё и смысл нужен! – развеселился главный бугай. – Откуда выперлись, спрашиваю? Сами на обочину вылезли или от организации какой?

– А-а-а! – понимающе протянул я. – Конечно, от организации. Вон, рядом, наш магазин стоит.

– А вы сами-то кто будете?

– Да… ну… в общем, – слегка смутился я, – хозяева мы. Руководители.

Конечно, я понимал, что это прозвучало довольно-таки глупо и невлиятельно. А что делать? Таковы правила игры. Нынешнее малое предпринимательство – замызганное, изнурённое, опасливое и суетливое, в поисках заработка согласно бегать где угодно – по рынкам, базарам, оптовым базам, вокзалам, электричкам, у дорожных обочин. В свободное от работы время оно бродит по исполкомам, департаментам и отделениям внутренних дел. Разносит в конвертах оброки, данью ублажает важных бояр, выпрашивает у них милостыню – ту либо иную разрешительную бумажку. Оно, это сирое малое предпринимательство, на всё готово, лишь бы хоть как-то денег подзаработать. Семью прокормить. Новый год вкусно отметить. Так что мне за мою откровенность было не стыдно. Мы честно зарабатываем свой хлеб. Но и нашим вечерним покупателям, кстати, тоже было совсем не зазорно. Абсолютно.

– Понятно, руководители. А кто тут у вас, гы-гы, главный директор? Ну, типа, генеральный вашего транснационального консорциума?

– Допустим, я главный, – вяло буркнул я.

– Давай, господин генеральный, тащи документы на товар. Проверять буду. Накладные, сертификаты качества, товарно-транспортные бумаги.

Тут я вздохнул полегче. Всё это у нас было. Бухгалтерия и сбыт завода страховались по полной программе – оформляли документы чин по чину. Теперь они нам ой как пригодились!

– Вот, возьмите, полный пакет документов. – Я сунул толстяку закостеневшую на морозе пластиковую папку.

В небе кружились пушистые снежинки. Бархатный снежок стелился по тротуарам, укутывал белым покрывальцем землю, искрился в лампах придорожных столбов, переливался в жёлтизне фар проезжающих автомобилей. Но нам с Валерьичем оценить красоту Природы, как всегда, было некогда. Сдерживали превосходящие силы противника.

Толстый дядька мент явно не ожидал такого поворота. Сунул руку в папку, а там – с пол-ладони пачка официальных документов. Красота! Тут тебе и печати отдела сбыта, и от бухгалтерии оттиски, и от начальника охраны мокрая клякса штампа. Закорлючки-росписи везде такие важные, строгие, размашистые. Главбух, кладовщик, заместитель директора по сбыту, нормоконтроль, санитарная служба завода, пропускной пост – все выписали свои заключения, накладные, сертификаты, пропуски, поставили мокрые печати. Пачка качественных удостоверений оказалась ещё солиднее. Любой амбарной книге фору даст. В общем, пакет бумаг на международную выставку разрешительных документов. Но вряд ли инспекторы за нас порадуются! Несколько с иной целью они сюда прибыли. С противоположной.

– Тэ-э-к-с, хорошо, – слегка растерялся Барыга. – А теперь давайте-ка, пацанчики, документы на выносную торговлю.

На помощь! Это требование пробило наши с Тёмой оборонительные редуты прямо-таки насквозь. Спрашивать что-то вроде «а это тоже нужно?» было бы детским садом. Заметив наше смятение, дядька кинулся в наступление. В смысле, на заработки.

– Поня-я-ятно! – протянул Барыга. – Нет в наличии, да? Тогда предоставьте нам регистратор расчётных операций. Кассовый аппарат у вас есть?

Капитан со знанием дела бил по самому больному.

– Так тут даже электричества нет, – слабо отбивался я. – Это же придорожная обочина!

– Да ты что, васян? Нету? Интересно! – опер, измываясь, осмотрелся. Поискал глазами под деревом, под кустами, заглянул за сугроб. – Хм, точняк, нету! Как это я не догадался. Так вы бы и поднесли сюда, гы-гы, эдак с полведра тока электрического.

Я пожал плечами, а Барыга продолжил развивать свой рэкетирский успех.

– Тогда предоставь мне хотя бы кассовые талоны для выносной торговли, заверенные в налоговой инспекции и, желательно, не просроченные.

Стою, молчу. А что мне ответить? Что за оформление талонов тоже немалую взятку совать нужно, а это невыгодно? Что регистрируются они две-три недели, и нам такие сроки не подходят? Что после распродажи мы бы по-честному пропустили половину суммы через кассовый аппарат, и нам не нужны временные чеки? (Мы заключили официальный договор между нашим предприятием и заводом-изготовителем, поэтому суммы продаж однозначно прошли бы через кассовый аппарат). Но как ты теперь это докажешь? Никак!

– Чё молчишь? – ещё резче наехал Барыга. – Только не говори, что талонов для выносной торговли у тебя тоже нема. Чё, в натуре, нема? Как же так? Выползли на обочину, внаглую банкуете лицензионным товаром, деньги не регистрируете. Немалые налоги от государства укрываете. Спиртного вон сколько наносили. Раз, два… шесть, семь… девять, – тыкая похожим на молочную сардельку указательным пальцем, пересчитывал опер ящики. – О-го-го! Девять! Это, между прочим, «в крупных размерах» называется. Да и незарегистрированной налички, небось, полные карманы, да?

И – цап меня за внутренний карман ватника. А там порядочек. Торговали целый день бойко, и мятых купюр в карманах напихано было очень даже щедро. «Какого, спрашивается, хрена, всю пачку с собой таскать, кассу светить? – зло отчитывал я себя. – Разровняй, сложи купюра к купюре, подсчитай, чуть-чуть оставь на размен, лишнее отнеси в магазин, закрой в сейфе. Барана кусок! Учит жизнь, учит – сплошные двойки!»

– О-о-о! Налички тут на всех хватит, да? – ощупав пухлой пятернёй мой карман, обрадовался Барыга. – Прелестно, прелестно! Ну-ка доставай, будем пересчитывать…

– Это мои, личные! – рванул я на себя полу ватника. – Сколько хочу, столько с собой денег и ношу. «От селёдки ухо тебе, а не деньги за шампанское!» – злорадно подумал я.

– Да нет, милок. Тут ты шиш угадал! Если торгуешь, своё бабло оставляй дома. А по закону, при торговле лицензионными товарами, все деньги, что при тебе – кассовая выручка. Вот так-то! Ну что, считаем?

Барыга упивался своей расправой. Около него сурово застыли знакомый пузатый крепыш и помоложе опер – самый шклявенький из всех. Вернее, самый нетолстенький среди толстеньких. Наверное, недавно в службу пришёл.

– Ну да ладно, болт с ней, с наличкой этой. У вас и без налика проблем выше крыши. Вот смотри, – желая растолковать знакомое «кому, куда и сколько», растопырил пальцы веером Барыга. – Штрафная санкция на руководителя – на тебя то есть (ткнул в меня пальцем-сарделькой). Ещё две санкции – на вашего главного бухгалтера (заперебирал пальцами на воображаемом калькуляторе) и на магазин (сложил ладони домиком). Расчётные счета вашего предприятия тоже в оборот возьмём (припечатал кулаком по растопыренной ладони). Отстёгивать придётся по полной программе. Причём, много. По-любасу, не потянете. Но есть и второй вариантик…

Знамо дело, какой.

– …проезжали мы с ребятами мимо вашего магазина. Зырим, зависли на обочине какие-то ящики. А рядом с ними, поодаль – какие-то два оборванца стоят, скучают. Мы остановились, поинтересовались… Оказывается, ящики ничейные. Ну, мы их себе и замутили. Мы же первые их призырили? Значит, наше. Это же не ваши ящики? Вы ведь просто так тут стоите, ничем не торгуете, да?

Соизмерив остатки непроданного шампанского с предполагаемой суммой штрафов, мы с Тёмой отчаянно задёргали головами. Не наши! Просто так тут зависаем!

– Во! – обрадовался Барыга. – Я и говорю – ничейные! Значит, мы забираем эти коробки с собой… странные они какие-то. После разберёмся, что и откуда. Я сказал: забираем! – жёстко повторил он и обернулся к своим подельникам. Точнее, коллегам.

Те живо сорвались с места и начали бодро грузить упаковки в белую «Волгу». Четыре в багажник, ещё четыре – на заднее сиденье машины, одну – на пол, под переднее сиденье. Подгребли всё подчистую.

Мы с Валерьичем равнодушно наблюдали за необычной эстафетой. «Бег с ящиками без препятствий» называется. Только и успевали глазами водить. Влево, вправо, влево, вправо. Ладно уж. Лишь бы впрок пошло. То-то сегодня райотдел шампанского отведает!

– Ах, да, ребятушки, – опомнился вдруг Барыга. – Это ещё не всё.

Мы с Валерьичем переглянулись и недоумённо уставились на Барыгу. Так, наверное, взирают овечки, которых остригли от шерсти. Они, было, прыгать, радоваться, бекать-мекать, травку щипать, жизнью наслаждаться, а тут – джигит с ножом. Их, оказывается, сейчас резать будут.

– Помимо ящичков вам нужно ещё и абонемент приобрести, – нагло заявил толстый Барыга.

– Какой ещё абонемент? – тихо спросил я.

– Ну, разрешительный билет такой. Блин, какие вы, дятлы, непонятливые! Плата за то, что вы с нами не поедете. В отдел к нам, дальше разбираться.

– В машине места нет, не влезем, – съехидничал Тёмыч. И правильно! Всё равно ободрали как липок. Пропадать, так с музыкой!

– А мы вернёмся, – со зловещей улыбкой пожал плечами Барыга. – Нам не в облом. И вообще, резвые, да? Сейчас продолжим крутить кино, серия вторая. Например, опечатаем склад вашего магазина. Там наверняка ещё ящиков сорок – пятьдесят «шампуня» осталось…

«Сто!» – опасливо подумал я.

– … так вот, а где шампанское, там, глядишь, и водочка левая проскочит. Материала насобираем – мама не горюй. Как вам такой расклад?

А чего тут думать? Решать надо. Договариваться.

– А нужно будет, так мы и ребят с пожарной части подтянем, – продолжал упиваться властью Барыга. – Как раз на сауне бухали с ними давеча. Они с радостью подрулят! Проводку вашу проверят, оборудование, огнетушители, гы-гы, вёдра, багры… согласования на подключение к районной энергосистеме…

– Ладно, хватит! – прервав Барыгу, не выдержал я. – Мы не дерзим. Нужно нормально расстаться. Просто знакомство с вами слишком дорогое получается. Сколько ещё с нас?

– Да мы люди не гордые, чел. Нам рублей четыреста. Американских.

Ничего себе «не гордые»! С такой смиренностью жить можно очень даже припеваючи! Да ладно, чего уж там. Ставка названа, и скорее всего мне её не понизить. Но я всё же постарался сбить запрос:

– Так я и говорю: дороговато! Девять ящиков шампанского – уже нехилый абонемент. Так вы ещё и сверху четыре сотни желаете…

– Дорогой ты мой огурец! Это же в честь первой встречи, – ласково заявил Барыга. – А вообще-то мы скромные. Приходим не каждый день. Ну, раз в месяц, может, и потревожим. Правда, на День милиции и на Новый год у нас заведено благодарить отдельно, это да… Ничё, потянете.

А вот и прейскурант огласили! Мало того, что девять ящиков шампанского забрали, так ещё и оброк плати. Но выбора у нас не было. Я по-быстрому слетал к себе в кабинет, с грохотом отомкнул старый металлический сейф и высмыкнул из жиденькой пачки две стодолларовые бумажки (вот он и чёрный день придавил). Бегом вернулся обратно. Пусть уже едут себе!

– Двести баксов, – настроенный на отчаянный торг, решительно отрубил я. А затем приврал:

– Больше у меня сейчас нет.

И твёрдой рукой протянул перед собой два потёртых дядюшки Франклина.

– Ну, – мрачно вздохнул Барыга, – двести так двести. В следующий раз добавишь. Покатит!

Он ловко заломил две хрустящие купюры и засунул их себе во внутренний карман.

– Ладненько! Покедова, коммерсы транснациональные! – хмыкнул Барыга. – Может быть, ещё увидимся. Точнее, увидимся в следующем месяце. Не скучайте, лохмандеи!

Белая «Волга» с тремя бугаями на борту и богатым уловом спиртного, как тот баркас, полный жирной плотвы, грузно отчалила от обочины. Плавно тронувшись и сыто покачиваясь со стороны в сторону, машина вывернула на дорогу. Пробуксовывая и мигая красными огоньками габаритов, через минуту она бесследно растворилась в вечерней темноте…

***

Медленно падал снег. Густой, чистый, мягонький. В тёмном небе он возникал словно из ниоткуда, невесомо парил в воздухе, сверкал в дрожащем свете тротуарных фонарей, тихо ложился на дорогу и тротуары, шалью покрывал деревья. Где-то образовались сугробики побольше, где-то – поменьше нападало. Вдоль дороги снежок выстроил живописные белые бордюрчики. Нашу стоянку тоже замело. Белым-бело стало вокруг. Нетронутый чистый покров даже в сумерках светился каким-то особенным волшебным светом.

Но мы с Тёмычем совсем не радовались этому сказочному снегопаду. Не то настроение. Утешением нам в тот момент служило другое. Теперь не нужно было гнуть спину и носить обратно в склад не реализованные упаковки с вином.

Как говорится, везде ищи позитив!

Санитарно-

эпидемиологическая станция

Обратившись к компетентным источникам, скрупулёзный читатель найдёт для себя, что СЭС (санитарно-эпидемиологическая станция) – это учреждение, проводящее санитарный надзор и санитарно-противоэпидемическое обслуживание жилых, производственных, торговых, административных, медицинских и общеобразовательных объектов.

Основание этой службы приходится на конец XIX-го века, когда в больших городах местные власти начали утверждать специальные комиссии по надзору за почвой, водой и качеством рыночных продуктов питания (в то время рынки были, преимущественно, стихийными). Надзорные команды формировались из авторитетных и опытных санитарных врачей. В состав группы входило не менее десяти-пятнадцати человек. Комиссии назывались земскими санитарными организациями или земской медициной.

В течение ХХ-го века служба СЭС несколько раз реорганизовывалась и дополнялась. 15 сентября 1922 года Совет народных комиссаров РСФСР издал декрет «О санитарных органах Республики». Эта дата считается днём основания советской санитарной службы. В 1927 году Советская власть расширила полномочия СЭС. Служба пополнилась новыми подготовленными кадрами, структура дезинфекционных пунктов и бактериологических лабораторий стала более развитой, была сформирована нормативная база.

В 1991 году вышел Приказ Министерства здравоохранения СССР «О развитии дезинфекционного дела». Документ предписывал: «С целью повышения эффективности работы государственных санитарных служб принять меры к ужесточению надзора за дезинфекционными, дезинсекционными и дератизационными мероприятиями с применением объективных методов государственного контроля». С момента вступления приказа в силу дезинфекционные станции поступали в полное подчинение СЭС. Однако, их обязанности оставались прежними – предварительная (профилактическая), текущая и заключительная дезинфекция (борьба с вредоносными бактериями и микроорганизмами), медицинская, сельскохозяйственная и ветеринарная дезинсекция (химическое уничтожение насекомых внутри объектов всех типов, в том числе животноводческих) и дератизация хозяйственных объектов (комплексные мероприятия по уничтожению грызунов, в частности, крыс).

Сегодня в обязанности СЭС входят обеспечение санитарно-эпидемиологического благополучия населения, выявление и ликвидация вредных влияний среды обитания, оценка и прогнозирование состояния здоровья населения.Органы санэпиднадзора проверяют пищевые предприятия и агрохолдинги на предмет соответствия производимой продукции установленным гигиеническим нормам и санитарным правилам (СанПиН). По результатам проверок инспекторы СЭС выдают санитарно-эпидемиологические заключения. Оформление согласований и разрешительных документов на торговую деятельность предприятий розничной торговли и общепита, разумеется, тоже входит в обязанности СЭС.

***

В документальной, справочной и нормативной литературе органы санитарно-эпидемиологического надзора представлены как суровая, законопослушная и принципиальная структура, оберегающая окружающую среду и здоровье человека. Да и сама деятельность СЭС в условиях лживого и меркантильного мирового Рынка представляется более чем необходимой и полезной. Но есть у этой организации и свой минус: в реальной практике местные санитарно-эпидемиологические инспекции, зачастую, решают поставленные задачи весьма интересными способами. Какими? С удовольствием, друзья, поделюсь с вами.

Моё знакомство с органами СЭС пришлось на лихие 90-е годы прошлого века, в то неспокойное и нестабильное время, когда напрочь были смещены акценты в понятиях «хорошо» и «плохо», «уважаемо» и «презренно», «модно» и «отстойно». Это были дни крушения традиционных человеческих ценностей, дни возникновения ублюдочной моды на «быкование», дни зарождения культа похоти и плоти. Это был не лучший период истории Славянского мира. На смену старым героям двигался эшелон новой человеческой массы, весьма далёкой от общепринятых идеалов и моральных норм. Меркли имена академиков, легендарных спортсменов, героев войны и труда. В почёт входили особы, которые легче и быстрее других разменяли совесть и принципы на звонкую монету.

Хотя, причём тут «лихие 90-е»? Четверть века кануло, но принципиально мало что поменялось…

***

Сильный удар буквально снёс входную деревянную дверь нашей закусочной. Соскочив с нижней петли, дверь покачнулась и робко повисла на верхнем фиксаторе. В коридор ворвался незнакомый крепкий человечек. Лицо перекошено злобой, зыркающие глаза чёрнели стеклянной пустотой. Неприятный тип резво промаршировал через коридор в обеденный зал.

– А ну-ка, где руководство этой дыры, мля? Развели здесь свинарник. Козлы, мля!

Я как раз дописывал в баре товарный отчёт, готовился принимать смену. Услышав в коридоре грохот, опешив, я обернулся на непонятно откуда летевшее рычание. Тогда ещё наши отношения с «партнёрами» только-только завязывались.

На выкрики в зал выглянула и моя мама – Валентина Михайловна, или, как её уважительно называли в нашем коллективе – Михална. В закусочной Михална одновременно выполняла несколько обязанностей. Являясь по кадровому приказу директором, по статусу – хозяйкой бизнеса, она же была и снабженцем, и бухгалтером, и кладовщиком, а иногда, если требовалось – и уборщицей. К слову, именно так и обстоит кадровая расстановка в малых частных предприятиях. Её ещё Александр Дюма-отец в XIX веке придумал, когда своих знаменитых «Трёх мушкетёров» писал. «Один за всех» называется.

Наша кухонная Ирочка только-только освежила посуду перед рабочей сменой. Михална одну стопку тарелок выдала на бар, а вторую решила отнести на склад, определить на хранение. Но летевшие из коридора грязные выкрики внесли в её маршрут некоторые коррективы. Обняв в охапку стопку тарелок, Михална поспешила через кухню в обеденный зал. Смотрит, а у стойки бара какой-то зачуханный товарищ скачет, выпендривается. Да разошёлся-то как! Прыгает, матерится, руками размахивает, воображаемые пинки ногами рассовывает, что-то кому-то доказывает. Словом – выливает. Злость. На окружающих. И в Пространство тоже.

– Здравствуйте! Что тут происходит? – бросив удивлённый взгляд на покалеченную дверь, обратилась Михална к раннему посетителю. Её голос был преисполнен спокойствия и достоинства. Но это, друзья, до поры до времени, скажу я вам. Уж я-то свою мамочку знаю! Зацепите её подлостью или грубостью – тогда точно держись! А лучше всего – спасайся. Полетят клочки по закоулочкам! На свою беду, нежданный визитёр, верно, запамятовал допустимые рамки служебных полномочий, и выбитой дверью уже подставил себя под удар.

– Я новый хозя-я-яин санитарной районной службы, – ерепенисто прокудахтал незнакомец. Слово «хозяин» он произнёс подчёркнуто важно, с блатной протяжкой. И – тыц в лицо Михалне глянцевую вишнёвую книжечку.

– Да что вы, дражайший, в самом-то деле… тычете в нос… удостоверения ваши… замусоленные! – брезгливо отвела Михална растопыренную ладонь хама. – Попроще нельзя, что ли? По-людски. А то, понимаешь, влетел, дверь в хлам разнёс, кричит, визжит, напрягает. И вообще, что ТЫ себе позволяешь? И за петли сорванные кто платить будет, ТЫ, что ли? – чеканила Михална каждое слово, намеренно делая упор на «ты».

Глаза у мужика округлились. Злобное выражение лица превратилось в ещё более неприятную гримасу. При этом его сходство с лупатым филиппинским долгопятом стало практически стопроцентным. (Посмотрите в интернете, как выглядит этот зверёк, интересно).

– Да я вам сейчас, твари, не только двери, но и всю вашу мерзкую конторку на фиг разнесу! – распыляя влажную слюнявую морось, во всё горло заорал тип. – Закрою предприятие, мля! Опечатаю! Будете, сволочи, со мной на «вы» и шёпотом! Геннадия Антоновича вы ещё не знаете…

Зависнув за стойкой бара, я нахохлился. Это понятно, что на дворе грязным цветом распустилась эра хамов и негодяев. Тем не менее, кто бы мог подумать, что взрослый, состоявшийся мужчина (представитель власти!), способен вот так, запросто, средь бела дня (трезвый!), влететь в кафе и поливать отборнейшим матом всех и вся вокруг?

На всякий случай, мало ли чего, я приготовился. Ладони сжались в кулаки (а вот и не разнесёшь, гад!) Михална, нахмурившись, с посудой в охапку, нависла над стойкой страшной грозовой тучей. Тарелки в её руках, звякая, начали мелко подрагивать. Ох, сейчас начнётся торнадо! Истинно, начнётся!

– …сво-о-олочи! – истошно визжал и противно плевался санитарный врач. – Развели бардак! Антисанитарию говённую по углам развезли! Да я вас опечатаю. Под суд пойдёте! Не-е-ет! Не пойдёте – полетите! Кто народ харчами своими помойными травит? Кто медосмотр не проходит? Дезинфицирующих средств нет? Нет. Повара без головных уборов? Чё? Типа, в косынках? А нуж-ны-ы-ы колпаки-и-и! Да-а-а! Колпаки-и-и! Колпаков нету? Нету! Я не понял? – И он картинно поднёс ладонь к уху, как бы прислушиваясь. – Не слышу. Чё законопатились?..

Он бы и далее продолжал выкрикивать всякие гадости, если бы его не заткнули. Очень эффектным способом.

– …развели срач говнистый по коридорам! – визжа, голосил санитар. – Как у вас под ногами ещё крысы не бегают? И что при этом мы видим? Жрут сами – и не подавятся!..

Ах, вот оно что… Я хоть и стажёр был, но тему «жрут сами» срубил сразу. Если сами, значит, как минимум, не с ним. Как всё тривиально.

Сверкая глазами, Михална хищником двинулась на незваного гостя. На того, который действительно сейчас был хуже монголо-татарина. И вдруг, резкий бросок… и – раз! Увесистая советская общепитовская тарелка, словно торпеда, визитёру под ноги – бабах! В пустом зале звон разбитой посуды прогремел похлеще взрыва тротиловой шашки. Я подскочил от неожиданности. Декоративная пальма около меня, вздрогнув листиками – тоже. Ну, положим, я-то знал свою мамочку, и предполагал будущее развитие событий. Людям вообще негоже хамить, а наша Михална так и вовсе этой дряни на дух не переносит. А вот мужик, тот вообще прозрел. Откуда ему, сердешному, было знать, на какую дремучую силу он нарвался? Бранная речь интервента оборвалась на полуслове. Глаза расширились. Ну, точно, долгопят! Подобной развязки он определённо не ожидал. Стушевавшись и отступив на несколько шагов от стойки к коридору, он поднял руку и хотел было что-то возразить. Но не успел. Михална ринулась на злодея:

– Кто, как последний подонок, размахивает ногами в чужом доме?

И – хрясь вторую тарелку – прямо под ноги негодяю! Толстые куски фарфора шрапнелью зацокали по залу и коридору. Мужик, который Геннадий Антонович, комично подпрыгнул на месте и сдал на полшага назад.

– Кто тут людей унижает? – наступала Михална на растерявшегося противника.

Г-у-у-у-ххх! Очередная посудина, прогудев где-то на уровне плеча санитара, врезалась в стену и разлетелась вдребезги. Ещё один шаг пространства отвоёван.

Четвёртая тарелка, больно угодив агрессору в колено, отбросила супостата ещё на метр назад. Фронт сдвигался в коридор. Михална завелась по полной программе, и теперь её обличительная гневная речь, подобно майскому грому, грохотала в пустом коридорчике кафе. Летящие увесистые тарелки представляли собой немалую угрозу, и Геннадий Антонович очень быстро это понял.

– Кого мать не научила вести себя по-человечески? Кто гадит людям в душу и при этом нагло ухмыляется? Кто здесь «козёл» и кто «сволочь»?

Две тарелки одновременно вылетели со стопки. Одна с визгом разбилась о покалеченную дверь. Вторая, с реактивным свистом, едва не задев макушку обалдевшего шефа санстанции, фыркнув, умчалась куда-то в пустоту улицы.

Пристрелявшись, Михална метала тарелки как заправский чемпион летних Олимпийских игр. Мужик, втиснув голову в плечи, похрамывая, побитой собакой отступал к выходу.

– …тварюки! Деньги выжимать с людей, они, халявщики, руку, значит, набили, а работать, лоботрясы, не хотят. Я вам покажу кузькину мать! Баклушники! Прихлебатели! (Тарелки – бах!, бах!, бах!) Да мне плевать, кто кем работает и на каких постах! Человеком прежде всего нужно быть! Человеком! Понятно?! – в перерывах между бросками надрывно выкрикивала разгорячённая Михална.

Одиночные разрывы артподготовки перешли в следующую стадию массированной атаки. Громыхая канонадой, теперь тарелки вылетали со стопки залповой ураганной очередью. Ну чем не система «Град»? Фарфоровые осколки, свистя и звякая, полностью накрыли длинный коридор кафе. Посудный смерч, гремя и завывая, беспощадной волной мчался за удирающим вовсю Геннадием Антоновичем. Наконец, обойма из тарелок закончилась.

Перепрыгнув через поверженную входную дверь, Геннадий Антонович как ошпаренный вылетел на улицу. Отплёвываясь и отчаянно матерясь, прихрамывая на повреждённую конечность, он галопом пронёсся через уличный двор и исчез за углом нашего здания. Потряхивая свисающей на заднице тощей складкой брюк, шеф грозной службы позорно бежал с поля брани…

***

Мамочка осмотрела засыпанный битым фарфором коридор и горестно вздохнула. Дрожащей рукой поправила выбившуюся из-под косынки упрямую прядь. Всхлипнула. Я вышел из-за стойки, молча подошёл к матери и обнял её. А она прижалась ко мне.

– Сынок, скажи, ну разве я не права? Разве несправедливо? – дрожа всем телом, тихо молвила она. – Это что же творится-то такое…

– Ну что ты, мам, – успокоил я мамочку, нежно обнимая и поглаживая её по плечам. – Этот тип вломился, выломал петли, нас грязью облил. Клёво ты его на место поставила! Уж он точно не ожидал такого отпора от женщины. Так что всё правильно. И круто! Не переживай! Я тебе точно говорю, с этих тарелок мы ещё полжизни смеяться будем.

Мамочка отстранилась от меня и, прикрыв подрагивающими ладонями лицо, всхлипнула:

– Какая там правда! Совсем достали, сволочи! Сил нет. Доконали, вымогатели. Выкручивают руки! Выкручивают же! И шагу не успеешь ступить – давай, плати! Ещё шаг – снова плати! Последнюю копейку отжимают! Ну как можно работать в таких условиях?..

***

Так в свои молодые студенческие годы я впервые столкнулся с санитарно-эпидемиологической службой. Позже мы повторно познакомились с нашими очередными партнёрами. Естественно, побоище это просто так не сошло нам с рук. Спустя несколько дней в нашей закусочной снова появились инспекторы санитарной службы. Две милые, улыбающиеся женщины. Не знаю, то ли действительно во хлебах не без ухвостья, то ли их предупредили о возможном залповом ударе тарелок, но всё прошло гораздо пристойнее. В дружеской и конструктивной обстановке.

Нам перечислили наши производственные недостатки и нарушения. Зафиксировали их в акте проверки. Выдали официальное предписание. После чего, получив на руки небольшую сумму штрафной наличности, инспекторы этот акт благополучно порвали. А предписание вежливо попросили исполнить в двухнедельный срок. Знакомство обмыли чаем с печеньем. А получасом позже мы с инспекторами СЭС Ольгой Владимировной и Лидией Павловной вполне справедливо решили, что такое приятное знакомство заваркой не закрепляется. Усугубили дело ароматным домашним вином и пирожными. На том пиру и я был! Пил душистый колючий лимонад, заедал вкусными эклерами. По усам не текло, за отсутствием таковых, а в рот попало.

С тех пор, не часто, буквально пару раз в год, заходят к нам Лидия Павловна с Ольгой Владимировной, выписывают копеечный штраф, получают оговорённый взнос и, мило поблагодарив, уходят. И никаких эклеров.

А Геннадий Антонович… а что Геннадий Антонович? Этот человек оказался зарвавшимся хамлюгой и отморозком. К сожалению, такие неприятные персонажи, гадко визжа и матерясь, частенько встречаются у каждого из нас в жизни. Радует, что эти люди на ответственных государственных постах долго не задерживаются. И, как правило, плохо в жизни заканчивают.

За примером далеко ходить не нужно. Вот ворвался к нам в закусочную Геннадий Антонович. Плевать ему было на санитарию, свежие продукты и дезинфицирующие средства. Его задача была – показать власть, запугать, задавить мнимым авторитетом. Ну а там, сами понимаете, и до желанного конверта рукою подать. Устроил беспредельный бандитский наскок. Получил тарелками по ушам. Следом, наверняка, ещё где-нибудь выступил. А потом ещё где-нибудь. Уверен, его удостоверение помогло захомутать и обложить данью многих новичков-предпринимателей. Но продолжалось это недолго. Сказывали мне ребята из соседнего ларька, в один прекрасный момент нарвался господин крутой санврач на совсем уж серьёзных деляг. Подставили они его под взятку, а там, с поличным, и под статью подвели. Впаяли горемыке за взяточничество четыре года общего режима. Вот и мастерит сейчас Геннадий Антонович табуретки или рабочие рукавицы в одном из исправительных учреждений наших бескрайних малонаселённых просторов. А может быть, уже освободился.

***

«Негоже желать зла ближнему своему», «Никакое худо до добра не доводит», «Плохо тому, кто добра не творит никому», «Много у лихого силы, да воли ему нет». Это всего лишь некоторые из множества великих древних истин. Увы, мало кто о них сегодня вспоминает. Совершают ошибки люди. Размениваются на злобные излияния, бросаются друг на друга, истлевают в мести, скрепят зубами в жажде сурового реванша, желают жить за счёт ближнего. Зря они так. Пустое. Во Вселенной, рано или поздно, всё и всегда располагается по своим справедливым местам. Всё. И всегда.

Какие бы лживые постулаты не утверждала Система, все люди друг перед другом равны. Высшая ценность человеческой жизни, человеческого достоинства, человеческой свободы никогда не подвергалась сомнению. Увы, об этом очень часто забывают люди. Изливают потоки смрада, желчи, зависти, злобы, лицемерия. Творят мерзости, подсиживают, кусают, гадят и режут исподтишка. А после этого страдают и не могут понять, почему болеют их дети.

В том, что произошло с судьбой Геннадия Антоновича, тоже прослеживается определённая закономерность. Запущенное в Пространство зло обязательно спешит обратно к хозяину. Так было и десять, и сто, и тысячу лет назад. Так будет и в следующие сотни, тысячи и миллионы лет. Запускаешь зло, а через некоторое время оно возвращается, и бьёт по тебе и твоим близким нещадно, словно австралийский бумеранг, с удвоенной силой.

Этот вселенский механизм беспристрастен, неподкупен и вечен…

Налоговая инспекция

За много лет общения с «партнёрами» у меня скопилось огромное количество материала, которым хотелось бы с вами поделиться, дорогие друзья. Но полностью выложить эти шедевры элементарно не позволяет формат книги. Подробно о нашем противостоянии с налоговой инспекцией я расскажу в пятом издании серии «Белила», которое называется «Система наносит ответный удар». Там будет интересная история о том, как после пятнадцати лет работы нашего предприятия, его здание вдруг «не нашли» по месту расположения. И, следовательно, «не увидели оснований» для продления документов на право ведения деятельности.

Желание налоговых инспекторов выжать с нас побольше взятку привело к занимательным вещам. По бумагам районной налоговой инспекции наше фундаментальное строение продолжало существовать, а в реальности оно исчезло, словно Призрак Оперы французского мастера детективов Гастона Леру. Оказывается, бывает и такое. Как налоговики ни старались, никак не могли найти наш магазин по указанному в документах адресу! Пятнадцать лет находили, а на шестнадцатый ослепли. Что и стало предлогом для отказа в оформлении новых лицензий. В пятой книге развернутся войны в продажных судах. За наше предприятие вступится антикоррупционный комитет. Против нас выступят многие из тех, кто стал прообразом героев моих книг. Ну да ладно, позже сами прочитаете. Сегодня же на подразделении налоговой инспекции долго останавливаться не будем.

Налоговики – это своеобразный коктейль из ОБЭП и налоговой милиции. Тоже гладенькие, лощёные, пузатенькие, в белых рубашечках и дорогих костюмчиках. Тоже любят порулить новеньким авто, покушать в приличном ресторане, примерить в бутике туфельки и пополнить личную банковскую карту за счёт лоховых нищебродов (печально, но именно так отзываются некоторые налоговики о мелких предпринимателях).

Налоговые инспекторы приходят на проверку торговой точки вдвоём или втроём. Как правило, это либо двое мужчин, либо двое мужчин и женщина. Притворившись обычными покупателями, но не слишком-то и скрывая свою суть, они просят продать им что-нибудь из подакцизного товара – водку, ликёр, десертное вино. Если продавец корректно оформит кассовый чек, инспекторы попросят продать им что-нибудь другое из подакцизки – сигареты или шампанское. И так далее. После пробитого чека на водку следует просьба продать вино или ликёр. Зарегистрируете вино или ликёр – попросят шампанского или несколько пачек сигарет. Пробьёте и это – перейдут на пиво и энергетики.

После каждого выбитого чека инспекторы, словно издеваясь, будут требовать всё новые и новые наименования товаров. Не выбьешь чек – попался, проверка удалась. Не попался – продолжат дрессировку. Проверив кассовую дисциплину и не сумев ни к чему прицепиться, проверяющие не растеряются и перейдут к радикальным действиям – сунут в лицо служебные коричневые корочки и сухо объявят о контрольном закупе. Далее вам предъявят направление на проверку, подписанное руководителем подразделения (руководство налоговой само для себя выписывает эти направления, и взятки выжимает тоже оно). Дабы не занимать слишком много времени (своего) и ускорить проверку, инспекторы попросят предоставить, к примеру, сертификаты качества на реализуемую вами продукцию. Это момент истины. Дело в том, что невозможно иметь сертификаты качества на весь ассортимент реализуемого товара. Какого-нибудь, да и не досчитаетесь. Он может потеряться, заваляться, героически погибнуть под стаканом опрокинутого кем-то кофе, утратить силу по сроку действия. На некоторые товарные категории сертификатов качества нет у самих поставщиков (допустим, центральный офис и склад компании-производителя находятся в тысяче километров друг от друга, копии документов на складе закончились, а новые копии заверить не могут – нет мокрой печати). В общем, отсутствие на торговой точке даже одного сертификата вполне удовлетворит штрафные аппетиты как налоговой инспекции, так и самих ревизоров.

В течение получаса вам выпишут три штрафных санкции (обычно минимальных). Одну – на предприятие, вторую – на главного бухгалтера и третью – на директора. Неофициально, если сумеете понравиться контролёрам, необходимо будет выложить 500–1000 кровных рублей американских рабочих. В малом бизнесе это средняя ставка за одну торговую точку. Если стиль вашего общения инспекторам не понравится, сумму штрафа утроят и санкцию оформят официально. Но есть и положительный момент. Подобные мероприятия ГНИ обычно проводит один раз в год. Ублажив команду налоговиков, у вас будет около года, чтобы успеть подсобрать налички для следующей проверки. Подоив ваш семейный бюджет, ГНИ на целый год отпустит вас, словно молодых полусальных кабанчиков, на лужок, нагуливать жирок.

Так что, везде ищем позитив!

Стражи

экологической обстановки

Возликовав над смоляными крышами многоэтажек, солнечное июньское утречко принялось тормошить грязный ворчливый город. Поднимая невообразимый галдёж, утренний мегаполис сонно заторопился на службу. Укутанные в серо-оливковый удушливый смог, бибикали автомобили, гудели автобусы, звенели трамваи и метро. Хмельно размахивая ветвистыми мётлами, горластые дворники гнали вдоль бордюров мятые сигаретные пачки, пластиковые пивные бутылки и семечную шелуху. Пронырливые и порядком ободранные дворовые коты шныряли по мусорникам в поисках огрызков гамбургеров. Город просыпался и оживал.

Устремляясь в новый, якобы независимый день своей якобы счастливой жизни, пёстрая, безликая и разнохарактерная толпа растворялась в Системе. По утренним тротуарам суетливо цокали каблучками якобы независимые молодые девушки. На проспектах газовали в кредитных автомобилях якобы независимые гордые мужчины и якобы независимые холодные бизнес-вумен. Расплющенные в вагонах метро, мчались навстречу лучшей жизни якобы независимые студенты и аспиранты. Заплаканных и жалких малышей волокли в клетки детских садов якобы независимые родители.

Требовательно и визгливо подгоняя помятую полусонную цивилизацию, Система спешила рассовать и растыкать по своим ячейкам школьников и студентов, чиновников и строителей, водителей и торгашей, чернорабочих и банковских служащих, учителей и научных сотрудников, медработников и юристов, бухгалтеров и программистов. Полмира рабов и рабынь, крепостных и крепостниц, данников и данниц, холопов и холопок, невольников и невольниц покорно торопилось на очередное утреннее построение. Торопился и я с девчонками.

Только-только мы открыли магазин и приняли от поставщика партию пива, к кассе царственно подплыли два вальяжных молодых человека. Двое из ларца, одинаковых с лица: тёмные брючки, кремовые рубашки, галстуки, остроносые туфли и кожаные папки под мышками. «Всё понятно! – надувшись, забухтел я, увидав эту парочку монархов через дверной проём магазина. – Опять пришла пора делиться с партнёрами-вымогателями. Незаработанным ещё, правда».

Пока инспекторы вещали девчонкам набившее оскомину «предприятие такое-то?», «мы такие-то!» и «как можно увидеть ваше руководство?», я выиграл несколько минут, чтобы привести себя в порядок после разгрузки пива. Заправил в брюки рубаху, отряхнулся, подушился терпким одеколоном. Прилепив дежурную пластмассовую улыбочку, я выплыл в торговый зал.

На самом деле, хоть улыбайся, хоть не улыбайся, расстановка сил и суть сторон не изменится. Чиновничий высокомерный этнос – это типичные «футляры» Системы. В футляры, в силу их предназначения, полагается чего-нибудь положить или разместить. Предприниматели, как лица всем и всегда задолжавшие – это дойные коровы. Дойные коровы должны безропотно отдавать своё молочко. «Футляры», как и прочие окружающие, люди либо хорошие, либо слегка позабывшие о том, что они хорошие. Предприниматели – то же самое. Dejure, «футляры» – доминирующая сторона. Но defacto – такие же рабы Матрицы, как и прочий народ. Разве что более вымуштрованные и наглые.

Как вы думаете, комфортно ли «футлярам» в летнюю жарынь облачаться в деловые костюмы, колючие синтетические сорочки, шнуровать тесные туфли и затягивать под кадыком тугую петлю галстука? А затем десять часов кряду лазить в этих доспехах с проверками по всему району? Неудобно. Неуютно. Раздражает. Им бы сандалии полегче, шортики попросторнее. Сорочку потоньше, поцветастее. Лукошко в руки – да на лужайку, за ягодами. Или в лесочек, за грибами. Вот тогда бы и было им счастье. Но, увы, они в Системе. Соответственно, выглядеть и вести себя должны по правилам. Да, раздражает. Да, неудобно. Но кушать-то хочется. А работать, созидать, творить – нет. Потому в руках и папки с актами проверок, а не грабельки с тяпкой или лукошко с подберёзовиками и сыроежками.

Смрад, выхлопные газы, вонючий воздух, затхлое американское пойло в пластиковой бутылке (продвигаемое как ультратонизирующий супернапиток), будь ты хоть трижды наделённым полномочиями «футляром», могут довести до исступления. Казённая папка противным скотчем прилипает к потной руке. Туфли жмут, начальство напрягает. Какой уж тут оптимизм?!

Выхожу, значит, я в зал, размеренно следую к непрошенным гостям. Те, замлевшие от утреннего зноя, резиново тянут:

– Здравствуйте-е-е…

– Здра-а-авствуйте…, – так же резиново тянется моё приветствие.

– Инспекторы Иванов, Петров. Подразделение районной экологической инспекции…

– Очень приятно, – улыбаюсь я.

– Взаи-и-имно…

Хотя, сами понимаете, с чего бы мне приятно было? Или им-то чего взаимничать? Самое интересное, в этом я убеждён просто железно, инспекторы не хуже меня осознавали нелепость и лицедейство момента. Можно было бы, конечно, обойтись и без лицемерия. Они бы сказали: «Здравствуйте! Нас прислало начальство, чтобы выписать вам небольшую штрафную санкцию и забрать посильную взятку. Сегодня наша очередь! Пожалуйста, давайте побыстрее оформим это дело. Нам ещё двенадцать точек обходить». А я бы им ответил: «Здравствуйте! Я понимаю, что вам на экологию наплевать и вы пришли просто нас подоить. Я согласен заплатить, но только не слишком много, поскольку кроме вас мы кормим ещё с десяток оглоедов». Но так прямолинейно общаться нельзя. В Системе это не принято.

– Виталий Николаевич, директор, – продолжил я знакомство.

– Поня-я-ятно. Мы к вам, – две пластмассовые улыбки.

И, снова-таки, какие там улыбки! Жарюка, сорочка тесная, галстук душит, сами потные, запревшие, пить охота, план по взяткам горит! И мне тоже не весело. Не хочется платить неизвестно за что.

Да ладно уж. Кажись, познакомились! «Очень приятно!», «И мне очень приятно!»… тьфу!

Никакого возбуждения, волнения тоже нет. Они остались где-то очень далеко, в далёких девяностых, когда приходили братки в широких спортивных костюмах или хмурые налоговые инспекторы в кожаных куртках (кто хуже, можно спорить до потери пульса). Выкручивая ежемесячный или ежеквартальный взнос, помнится, они по очереди закрывали нашу торговую точку и требовали оплатить тот либо иной оброк. Тогда и ладошки потели, и коленки трусились, и дыхание перехватывало. Пятнадцать лет прошло.

Этим утром всё произойдет не так, как раньше. Матч будет сыгран в атакующем стиле. Но завершится он с ничейным исходом. Вначале будет «1:0» в нашу пользу, потому что мы уже отвыкли прогибаться. А потом счёт выровняется и станет «1:1», потому что они всё равно своё заберут. Вот и вытянулись мы друг перед другом, как когда-то в школе, в первом классе, у доски. Иванов с Петровым заученно разжёвывают мне околесицу о нарушениях и административной ответственности, то есть те азы, которые я уже тысячу раз слышал от сотен проверяющих. Я такой же заученной прозой выдаю на-гора навязшие в зубах дежурные ответы. Ну, прямо, «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры – дети рабочих!..» Думаю, старшее и среднее поколение помнят, как любой советский школьник знал наизусть эту песню. Про приближение эры светлых годов. На очередном отрезке истории Система снова поиздевалась над цивилизацией и новая эра, светлых годов которая, в итоге, так и не приблизилась.

Сегодня с проверкой повезло. К нам пожаловали представители экологической инспекции. Значит, будет не слишком накладно. Да и вообще, следует отдать должное, принципы ведения бизнеса сейчас несколько изменились. Стали хотя и более лицемерными, зато менее опасными. Раньше угрожали, давили, сулили за отказ от оплаты «взноса» пристегнуть вас или ваших детей к подвальной цепи. Сейчас не те времена. И бандюков, вроде бы, нет. Всё спокойно и на «вы». Да и зачем, собственно, всяческие репрессии? Всё и сам отдашь…

– Мы исследовали вашу территорию, – важно забаритонили Иванов с Петровым, – и нас обеспокоили два момента – большая куча строительного мусора на заднем дворе и отсутствие урн у входа в магазин.

Да-а-а. Поросшая бурьяном куча битого кирпича выглядела безусловным нарушением. Я попытался ослабить захват и вывернуться:

– Мужики, согласен целиком и полностью! Наша промашка. Не вывезли. Но вы тоже войдите в положение. Тяжело одним махом привести в порядок такой огромный участок. Мы и так потрудились над благоустройством территории. Вот, например, вы раньше бывали в наших краях? Ну, хотя бы два-три года назад?

– Не-а…

– Не-а?

– Не-а!

– Ну вот. А пару лет назад вокруг нашего здания пустырь простирался. Порванные пакеты, жестяные банки, бутылки, тарная упаковка, безвременно отошедшие в мир иной мышки, крысы, сороконожки, использованные салфетки и эти… ну… в общем, вы поняли. Мы всё это прибрали, подчистили, вывезли мусор, газоны высадили, фонари осветительные установили. Дворник работает, Валентина Дмитриевна, каждый день.

Похвастаться, честно говоря, было чем. Новенький фасад магазина поблёскивал шикарной бежевой плиткой. Аккуратные газоны изумрудно зеленели свежей травкой, которая в первые летние денёчки была особенно сочной. Ряд белых фонарей на чёрных ножках, парадно вытянувшихся вдоль газонов, придавал территории солидный и зажиточный вид. Напротив цветочной клумбы мы установили пять новеньких деревянных лавочек. Присаживайтесь, люди хорошие! Пейте квасок, ситро, кушайте мороженое. Или просто отдыхайте в тени кудрявых красавиц-берёзок и пышных каштанов.

 

– Да-а-а, уютно здесь у вас, – согласился со мной Петров (или Иванов?) – Тут вопросов, как говорится, нет. Но в этот уют отличненько вписались бы пара-тройка урн. Отличненько вписались бы!

Молодец Иванов (или Петров)! С чувством юмора у парня на пять баллов. Плюс к тому, если шутит, значит дело не застрянет в дебрях взаимных претензий и разногласий.

– А у нас вместо урн коробки картонные выставлены, – всё так же улыбаясь, отбивался я. – Каждое утро – новые. Ну скажите, разве это не аккуратнее грязных замызганных урн?

– Аккуратнее, не аккуратнее, но согласно правилам городского благоустройства, факт незаконный, – важно возразил Иванов (наверное, в группе он был главным).

– Ну, раз так, значит, будут урны. Обещаю! – поддержал я нестрогий тон инспекторов. – Будут! Дайте время.

– Ну вот! Время, конечно, дадим. Но пока урны «будут», не грех городской бюджет и энной суммой пополнить, – взяв быка за рога, перевёл Иванов разговор в деловое русло. – Да и наш, личный бюджет, знаете ли, тоже с утра бедноват. Штраф есть штраф, это вы понимаете. Суров закон, но закон!

Эх! А так всё начиналось легко, непринуждённо! И вдруг мирское, грустное, обыденное – деньги, штрафы, предписания. Э-э-ххх!

Закрутилась знакомая процедура: протоколы, записи, подписи, обязательства, завёрнутое в газетный лист тоненькое «пополнение личного бюджета» – чтобы акт не слишком злостным оказался. В нижней части акта, под записью о нарушении, я отметил: честное, мол, слово, урны установим, мусорные строительные остатки вывезем и впредь не допустим стихийного скопления мусора. Квитанция – в зубы, и вперёд, в ближайшее отделение банка, на оплату!

Административная комиссия

Угощая народ ледяным фруктовым эскимо, холодненьким ржаным кваском, лимонадом и пенным пивом, за окошком расцветало знойное лето. Летняя пора, прославленная как «пивной сезон», по обычаю сулит торгашам множество щедрых покупателей, внушительные приходы товара, богатые кассовые выручки и массу связанных с ними срочных и важных дел. Забегавшись в текущих проблемах, квитанцию от экологов я кинул в стол и тут же благополучно о ней забыл. Кучу строительного мусора мы ответственно вывезли на следующий же день. Освободившееся место прибрали, вскопали, засеяли семенами васильков, мятника и полевицы (газонной травы). А вот мусорные урны, честно говоря, никто и не думал устанавливать. Лето, солнышко, птички, радуга, прибыль, развитие, планы, мечты – какие там урны! Коробки из-под товара тоже прокатят!

Прошла неделя, за ней вторая. Следом и третья. Возвращаюсь я как-то после работы домой. Захожу в подъезд, привычно открываю почтовый ящик, смотрю, а там пара белых конвертов – два письма из районного управления юстиции. Вскрыл, посмотрел. В первом конверте пришло постановление о том, что гражданин нехороший (то есть я) оказался беззастенчивым и неисполнительным брехлом, требования экологической инспекции проигнорировал, штраф не заплатил (хотя и обещал), и теперь, как особо опасный рецидивист, подвергается наказанию – принудительной оплате штрафа и пени. За несознательность. Во втором конверте прилагался листок с банковскими реквизитами и счётом для оплаты штрафной санкции.

Ну, что делать. Штраф есть штраф, никуда не денешься, нужно платить. На следующее утро Славуня заполнила квитанцию, съездила в сберкассу и оплатила штраф и пеню. «Так-с, с этим справились, – размышлял я. – Теперь комиссия должна бы и успокоиться. Штраф погашен, пеня тоже, районный бюджет доволен. С урнами можно не торопиться. Вместо урн, как и раньше, будем ставить пустые коробки из-под товара. Вечером выбросил их в общий контейнер, наутро ко входу новые коробки кинул, и дело с концом. Одноразовые урны! Опрятно и удобно. Без вредных запахов и навязчивых толстых мух».

Через две недели я получил вторую корреспонденцию – служебное письмо из районной административной комиссии. Хм, странно. Никогда не получал писем, а тут – на тебе. Прямо всё внимание Системы – нам! Вскрыл конверт, достал постановление и уже с изрядно испорченным настроением прочитал, что так, мол, и так, сроки прошли, урн нет, движения по монтажу урн нет, совести нет. Коль такие борзые, получите штрафную санкцию в двойном размере!

«Ну и ну, – думаю. – Вот досада! Что же это, в самом-то деле? Неужто городской совет за всеми торговыми объектами так пристально наблюдает? Или только за нашим магазином? Делать им, что ли, нечего? Ходят и высматривают, установили мы урны или не установили? Странно. Улицы и проспекты в ухабах, канализационные колодцы грязью забиты, пустыри карантинными травами зарастают. Чернобрюхие дрозофилы расплодились – прямо демографический инсектобум какой-то. А им урны подавай!» Ладно, урны так урны. Сделаем.

На следующий день сестричка направилась перечислять уже вторую штрафную санкцию, а я, чуть ли не физически ощущая на себе колючие глазищи админкомиссии, полетел в слесарную мастерскую, договариваться за урны.

Оплатив работу, расходный металл и электроды, уже на следующее утро я получил готовые изделия. Урны получились на загляденье! Высокие, строгие, вместительные. Ребята-сварщики, молодчаги, постарались! В благодарность, я им ещё сверху четыре бутылки пива выставил. После этого я созвонился с Глебычем, воззвал о срочной помощи и согласовал предстоящий объём работы. На этом и успокоился. Глебыч – профи, любой строительной бригаде фору даст. А тут (ха!) плёвое дело – урны в асфальт вмонтировать. К концу второго дня, поблёскивая свежей чёрной краской, урны расположились у нашего магазина. Получилось очень даже замечательно!

Ещё через две недели я получил очередное письмо. Посмотрел, адресант – районная административная комиссия. Нервно усмехнувшись и не ожидая ничего хорошего, я торопливо вскрыл конверт. И действительно, ничего, что могло бы порадовать человека, я в нём не нашёл. В полученном постановлении речь шла о наказании моей несознательной гражданской личности уже тройным штрафом. Санкция выписывалась ввиду не устранённого административного нарушения. Какое ещё, блин, нарушение? Читаю ниже. Ага, вот: «…по истечении двухнедельного срока, отведённого на устранение нарушения, комиссией выявлено, что на прилегающей к магазину территории мусорные урны не установлены».

Я призадумался. Прямо какой-то узаконенный рэкет! «Нет, – думаю, – скорее всего, недоразумение. Не может быть, чтобы на пустом месте выписывались протоколы и накладывались штрафные санкции. Процесс административного наказания – довольно-таки кропотливая процедура, предполагающая громоздкий протокол действий. Вначале оформляется акт обследования, в котором фиксируются совершённые правонарушения. Далее акт заверяется подписями инспекторов и самого нарушителя. Подписи заверяются мокрой печатью предприятия. Акт рассматривается в местном исполкоме в течение десяти дней. И только после этого руководством административных комиссий подписываются документы на вынесение штрафной санкции. А тут, получается, без суда и следствия!» Интересная ситуация развивалась на глазах.

Ночь прошла спокойно. Сказать, что потерял сон, конечно, не скажу, но на душе было неуютно, это да. Неуютно не оттого, что штраф был уже довольно-таки серьёзным. Не в деньгах дело. В ощущениях. Такое чувство, будто бы вам выставили счёт за ежедневное поглощение воздуха, который нужно срочно погасить. Несправедливость угнетает! По молодости как-то проще было, понятнее. Тебя обидели, ты – сразу в драку! Если можешь, конечно. Если не можешь – принимай удар. Терпи. Держись. Либо убегай. Либо так, либо так. А тут словно между небом и землёй повис. Постановления корректные, почтительные, вежливые. Внизу лицемерного листка – подпись «с уважением», ёлки-палки! Платишь реальные бумажные деньги. Наличность так же реально убывает из кошелька. А за что наказывают? Догадывайся себе на здоровье! Выписано постановление: «согласно Акта проверки №2716». И всё тут. Платите штраф! А кто проводил проверку, когда проводил? Непонятно.

Прибыв с утра на работу, я уселся за компьютер. Дай-ка, думаю, накатаю в административную комиссию обращение с просьбой о прояснении ситуации. В комиссии наверняка важные дядьки сидят, хвостиком зря крутить не будут, сразу объяснят, за что и на основании чего выписана санкция. Прикинув, как обратиться покороче и поважнее, я написал:

Исполком районного Совета

Председателю административной комиссии

Уважаемый товарищ председатель!

Последние два месяца (дату обращения я указал в начале письма) я трижды привлекался Вашей комиссией к наказанию за одно и то же нарушение – отсутствие урн для мусора на входе нашего магазина. Первые две штрафные санкции имели под собой правовые основания и были выписаны законно. Урны для мусора действительно не были установлены и штрафные санкции также не были оплачены в назначенные сроки. После погашения штрафных санкций и пени, мы в кратчайшие сроки установили у входа в магазин две мусорные урны. После этого нами получено постановление Вашей комиссии о новом административном нарушении. Просим Вас сообщить, на основании какого документа было вынесено решение №2716 об очередном административном наказании.

Подпись директора, бухгалтера.

Ну вот, приблизительно так. Распечатав два экземпляра обращения, я попросил Славушку не отправлять их по почте, а лично отвезти в комиссию, чтобы зарегистрировать и одну копию оставить нам. Знаем мы эти чиновничьи штучки, сталкивались! Чтобы не было потом заявлений, мол, не видели, не получали, не знаем. Ответственная Славуня в тот же день отвезла обращение и зарегистрировала его в секретариате исполкома (кстати, заверила письмо не без труда, не хотели принимать!) Преисполненные живым интересом, мы принялись ждать ответа. Как подсказывал внутренний голос, проблемка в финале обещала весьма необычную развязку. Забегая немножко вперёд, друзья, скажу, что внутренний голос не подвёл!

Ответ я получил через десять дней в забавном, я бы даже сказал, оригинальном виде. На мой адрес пришло сразу два письма. Первое – из управления юстиции, которое, получив запрос от административной территориальной комиссии, тут же оформило предписание оплатить штрафную санкцию в течение четырнадцати дней (третью, за несуществующее нарушение). Получается, направив дело в юстицию по факту несвоевременной оплаты штрафа, административная комиссия и ответила на мой запрос про несуществующее нарушение №2716. Следует понимать, имелось в виду: «Шо ты там бурчал про незаконность? Плати, велено, и всё! Нечего разбираться». А тянуть с оплатой после предписания юстиции – себе дороже, точно вам говорю. Опоздал – пеня.

Второе письмо перед первым не сплоховало. Вскрыв его, я обнаружил постановление территориальной административной комиссии №2725 о наказании меня штрафом (уже четвёртым) «…ввиду того, что несмотря на многочисленные предписания, на территории, прилегающей к магазину, отсутствуют мусорные урны». А урны под нашим магазином уже скоро ржаветь начнут!

Что тут скажешь? Слегка расстроился, признаюсь честно. Со стороны «админки» сквозило неприкрытое презрение. «Футлярами» нарочито подчёркивалось наше предпринимательское ничтожество. Ладно, если бы мы нарушали графики налоговых отчислений, ругались бы с профильными службами, игнорировали требования исполкома. Было бы понятно, что одностороннего почтения не бывает и нас наказывают за строптивость и неуважение к местным властям. Но взаимоотношения с исполкомом у нас были ровными. Тогда откуда и, самое главное, почему идут эти репрессии? Чем заслужили? Хочется ведь элементарного диалога. Хочется чувствовать себя равноправным оппонентом, а не оплёванным фонарным столбом. По большому счёту, не в штрафах дело. В принципе!

На следующее утро я отправил Славуню оплачивать несуществующий штраф №2716 (на случай длительных разборок мы решили оплатить эту третью сумму, чтобы не начислялась пеня). А сам умостился за компьютер.

Исполком районного Совета

Председателю административной комиссии господину ХХХ

Господин председательствующий административной комиссии!

Такого-то числа нашим предприятием в Ваш адрес было направлено письмо, зарегистрированное в секретариате исполкома под номером №ВП-0137. В письме мы просили Вас пояснить, по каким причинам в наш адрес вынесено неправомерное решение №2716. Требования акта обследования №2698 (самого первого) от такого-то числа были выполнены нами полностью. Однако, постановления об административном правонарушении продолжают приходить нам даже после того, как были устранены все нарушения, установленные Вашей комиссией. Обращение №ВП-0137 Вами проигнорировано, наша просьба осталась неудовлетворённой. Убедительно просим Вас разобраться в данной ситуации и предоставить нам ответ в письменном виде. Что касается последнего постановления №2725, согласно которому установлено, что около нашего магазина отсутствуют мусорные урны, считаем необходимым пояснить следующее. В день, когда Вашей комиссией якобы было установлено административное правонарушение (четвёртое, последнее), на территории нашего предприятия никаких проверок не проводилось, чему есть свидетельские показания очевидцев. В этот день никакие акты проверок Вашей комиссией на территории нашего магазина не составлялись и я, как руководитель, не подписывал никаких официальных бумаг. Постановления по отношению ко мне принимаются заочным образом. В своих постановлениях Вы обращаете внимание на то, что в десятидневный срок мы имеем право обратится в исполнительный комитет или районный суд по месту жительства для обжалования Вашего решения. Однако, письма с Вашими постановлениями мы получаем со значительным опозданием. Таким образом, мы не имеем возможности обратиться в исполнительный комитет или в суд по данным вопросам в установленный законом срок. (Интересный момент, друзья: опоздания тоже создавались искусственно. Письма оформлялись задним числом, чтобы лишить нас возможности оспорить их в судебном порядке).

По отношению к себе с Вашей стороны я чувствую элементы произвола. Поэтому убедительно прошу Вас предоставить нам письменные пояснения по данному факту, а также предоставить мне копию акта №2725 (последнего) о проверке нашего предприятия в установленном Законом порядке. (Разумеется, в этом акте должны стоять наши подписи, мокрые печати, а откуда они возьмутся?) Данную корреспонденцию прошу Вас выслать по адресу нашего предприятия.

***

Два экземпляра этого письма Славуня опять-таки отвезла в секретариат исполкома, зарегистрировала и одну копию забрала нам на предприятие. Оставалось ждать результата.

Ответа мы так и не дождались. Ну что ж. Неприятный инцидент, думалось, был исчерпан, пусть даже и ценой оплаты несуществующего штрафа. Пожелав местным казначеям разумно использовать выкрученные из нас деньги, мы с девчонками посмеялись, да и забыли про всё это. Прошла неделька, другая, третья… Штиль. Наконец-то.

Прошломесяца полтора. Возвращаюсь я как-то домой. Вижу, в почтовом ящике торчит знакомый конверт. Смотрю – точно, моя любимая административная комиссия! Ну, думаю, хоть через полтора месяца удосужились ответить. Вскрываю конверт… Друзья! Честное слово, всё описываю как было, без выдумок и преувеличений! Запакованное белоснежным прямоугольничком, в конверте удобно расположилось постановление известной мне комиссии за подписью того же председательствующего господина. Постановление гласило о том, что две недели назад, в 9 часов 15 минут инспекторами экологической инспекции было установлено, что вокруг наших мусорных урн допущен… навал мусора. Ниже шла ссылка на Правила городского благоустройства: «…согласно статье №26, пункту «б» Правил городского благоустройства, скопление твёрдых бытовых отходов (биологических, синтетических, целлюлозных, металлических и прочих) в местах установки стационарных мусоросборников считается административным правонарушением, в связи с чем руководитель субъекта хозяйствования, которому принадлежат мусоросборники, несёт административную ответственность». Одуреть можно! Урны в поперечном сечении – пятьдесят на пятьдесят сантиметров и в высоту почти метр. Представляете, сколько бумажек и бутылок должны были накидать посетители к девяти часам утра (когда магазин открывается в восемь утра), чтобы заполнить метровые урны до отказа, а потом чтобы ещё и навал мусора образовался?!

«Ну, прямо кровная месть какая-то, – психанул я. – Вендетта итальяно по-чиновничьи!» Факт такого наглого наезда говорил о многом. Ну да ладно, ничего! Разберёмся! Нам, предпринимателям, не привыкать. Так я подумал, и решил ничего пока не предпринимать и никаких писем не высылать. К чему отправлять письма, на которые никто не отвечает? Лишний раз только унижаться, расписываться в собственном бессилии. Думаю, если дойдёт до суда, вот тогда и врежем бесстыжему председателю и компании за всё сразу.

Прошёл месяц, второй, третий… Никаких движений в нашу сторону до сих пор так и не произошло, представляете? Где-то через полгода после описываемых событий встретил я свою бывшую одноклассницу, Ксюшу Васильеву. По удивительному стечению обстоятельств оказалось, что она работает секретарём… именно в этой злополучной комиссии! Смеясь и ругаясь, я рассказал ей про непростые взаимоотношения, которые сложились между нашим предприятием и её работодателями. Ксюха мне и объяснила, как работает механизм местного самоуправления.

На деле проблема не стоила и выеденного яйца. Никаких претензий к нам лично никто не имел, да и сейчас не имеет. Подобные фокусы проделывались начальником районной админкомиссии повсеместно. Кто-то платил много раз. Кто-то, как и мы – один или два раза. Кто-то заплатил один раз, а затем плюнул и забыл. Только теперь я понял, почему входящая корреспонденция заверялась не слишком разборчивой мокрой печатью. Как оказалось, в районном исполкоме появился вновь назначенный какой-то умник, который и решил штрафами за несуществующие нарушения штопать текущие прорехи бюджета…

***

Или вот вам ещё один, маленький, но чрезвычайно важный пример. Местным властям сверху спустили решение о повышении ставки земельного налога для юридических и физических лиц. Желание есть, нужда – крайняя, рычаги давления на бизнес – тоже есть (вон, сколько структур силовых под рукой). А соответствующего закона нет. Ну, депутаты Рады подсуетились, живенько слепили под это дело законопроект, а затем и сам закон через голосование продавили. И вдруг – какая досада! Конституционный Суд заблокировал инициативу. Что делать? Как решить проблему нехватки средств? Местные бюджеты, по обычаю, понадгрызали воришки-чиновники, остатки подчистили их первые, вторые и третьи замы. А бюджетная дыра – вот она. Нужно её за счёт кого-нибудь залатать. За счёт кого? За счёт предпринимателей, за чей же ещё! А как? Да так! По примеру коллекторских агентств. Днём и ночью звонить, пугать, давить, вызывать на всевозможные комиссии в районный или городской исполнительный комитеты. Принуждать, в общем.

Я на таких комиссиях раз двадцать бывал. Отбивался как мог. Территория у нас – четверть гектара в центре района, и оплачивать земельный налог даже по прежней ставке нам было совсем нелегко. А тут – повышение! У малых и средних предприятий (а зачастую – и у крупных тоже) в спорах с городской администрацией выход один – выхода нет. Отстёгивай или пиши пропало. Почему? Потому что, брат-предприниматель, не забывай: каждый, кто лезет за деньгами в мировую Систему, по умолчанию согласен с её правилами. В Системе, опять же не забывай, ты всем и всегда должен. Ты! Всем! Всегда! Должен! А иначе – заклюют. Задавят. Запрессуют. Сколько раз мы предъявляли «футлярам» своё свидетельство, дословно именуемое «Государственный Акт на право постоянного пользования земельным участком». Без толку! Чиновники отводят глаза и твердят одно: у нас в стране хозяином земли быть нельзя. Максимум – арендатором. Причём, неважно, юридическое ты лицо или физическое, чешут под одну гребёнку – хозяина у земли быть не может!

Ладно уж, поставили вопрос перед частными предприятиями. Они хоть деньги зарабатывают. Но простые-то люди тут причём? Законотворческий идиотизм бьёт абсолютные рекорды. Есть народ, есть государство, есть обширные плодородные земли (преимущественно, никем не используемые). Есть реки, озёра, моря, луга, поля, леса, горы, равнины. Есть люди, тысячи неравнодушных людей, стремящихся сохранить и преумножить эти дивные красоты Природы. Но человек в своём доме, среди дарованных Создателем несметных богатств, не хозяин, а всего лишь (в лучшем случае!) бесправный арендатор, обязанный ежегодно оплачивать своё пребывание на земле. Или не арендатор, а вообще – никто! Причём, никто по закону! Абсурд? Абсурд.

После бесконечных вызовов на ковёр в районные и городские админкомиссии, нам впихнули перечень документов по переоформлению налоговой ставки. Первым в списке значилось заявление, которое называлось… (помните, по Михал Николаичу Задорнову: сейчас я вам кое-что скажу, вы готовы?) «Ходатайство о переоформлении Акта постоянного пользования земельным участком на Договор арендыземельного участка». Курам на смех письмоводство! Вообще-то, ходатайство – это письменное прошение, петиция, официальная просьба о чём-либо. Получается, мы убедительно просим исполком лишить нас права постоянного пользования своим кусочком земли, так что ли?! Желаем быть бесправными временщиками!

Подобное издевательство Системы затронуло, к сожалению, не только предпринимателей, но и частных владельцев земельных наделов, использующих свои родные кусочки земли под приусадебное или крестьянское хозяйство. И это при том, что уже более десяти лет в Украине работает Закон №742-IV от 15 мая 2003 г. «Про частное крестьянское хозяйство». Этотзаконопределяет правовые, организационные, экономические и социальные основы ведения личного крестьянского хозяйства. Егосуть сводится к тому, что граждане Украины могут безвозмездно получить земельный участок не более двух гектаров. Конечно. Могут. Но почему-то никто не получает. Потому что «не всякий прут по закону гнут». Потому что «закон – что дышло, куда повернул, туда и вышло». Многие хозяева, пожелавшие оформить в бессрочное пользование кусочек Родины, вынуждены годами отстаивать своё право в судах и кормиться бесконечными бюрократическими отписками. В итоге, получив очередное уведомление о переносе рассмотрения вопроса, многие из них разочарованно опускают руки и предают себя и своих детишек в объятия Системы.

Одни семьи годами не могут добиться для себя бесплатного (личного, не арендованного!) кусочка своего Пространства, на котором хотели бы рожать здоровых детишек, строить дом, выращивать экологически чистую продукцию, ухаживать за благоухающим садом, разводить пчёлок. «Свободной земли нет!» – нагло заявляет Система. Действительно, земли нет. Огромные наделы давным-давно перенаправлены долгосрочными арендными договорами в тень для последующей передачи в собственность состоятельным людям (чаще всего, зарубежным инвесторам). Другим семьям, под внешним налоговым давлением, невмоготу удерживать уже имеющуюся земельную собственность. Участки третьих приглянулись потерявшим совесть наглым мажорам или местным князькам-депутатам. Земельные наделы четвёртых тупо отбирают в личное пользование интересанты, владеющие рычагами коррумпированных землеустроительных органов, милиции и прокуратуры.

Таких фактов тысячи. Таких семей миллионы. Такая тенденция – повсеместна. Массовость подобных случаев вызывает некоторые подозрения. Складывается ощущение, будто прикрываясь государственными нуждами и невозможностью искоренить коррупционные проявления, некими мировыми силами проводится последовательная политика по недопущению человека к владению своей землёй. И похоже, эти подозрения имеют под собой твёрдую почву.

Об исключительной важности обладания своим кусочком Родины, о закулисных тёмных игроках, не допускающих человека к земле подробно написано в замечательной серии В.Н. Мегре «Звенящие кедры России». Кто не читал, обязательно прочитайте. Дело в том, что происходящие на планете внутригосударственные процессы с распределением земли не имеют никакого отношения к коррупционной, законотворческой или социальной проблематике…

ЧАСТЬ 6

Кумушкин

Вспоминая былые времена, у меня возникаетинтересное чувство, что я знаком с этим удивительным человеком всю жизнь. Я досконально знаю его манеры, кулинарные вкусы, любимые анекдоты и взгляды на жизнь. По долгу службы он одевается в деловой костюм, но я прекрасно знаю, что даже самый мягкий и дорогой костюм ему жмёт, стесняет его деятельную натуру, и поэтому в свободное от работы время он предпочитает носить футболки, шорты и дешёвые китайские шлёпанцы. Я знаю, что из еды он больше всего любит борщ со сметаной и чесноком, и что лучшим способом времяпровождения он считает поход к реке, с костром, гитарой, варкой ухи в закопченном котелке и ночлегом в палатке. Я знаю его как себя. Начинаю припоминать, а на самом-то деле нашей дружбе от силы пять-шесть лет. Чудеса какие-то. О ком я говорю? О моём любимом куманьке Виталь Иваныче! Иногда мы со Славуней и Олюшкой обращаемся к нему ещё более ласково – ку́мушкин. Он этого вполне заслуживает!

Среднего роста, представительный, в меру упитанный розовощёкий мужичок сорока лет. Правильная уверенная осанка. Неспешная, свойственная полноватым мужчинам, переваливающаяся походка. Купеческий круглый животик, именуемый в народе момончиком (или комком нервов). Всегда безупречный внешний вид – тщательно выглаженный деловой костюм, строгая голубая рубашка, солидный галстук, мягкие кожаные туфли, дорогие часы, кейс. (Кстати, служебно-офисный гардероб куманька никак не вяжется с его шебутной и простой натурой). Искренний жизнелюб, неувядающий оптимист, весельчак и балагур, любитель борща, советских мультфильмов и бородатых анекдотов. Закоренелый холостяк. Такой вот он, мой любимый кумушкин Виталь Иваныч.

Разными бывают люди – мрачными и улыбчивыми, добрыми и злыми, чуткими и грубыми, замкнутыми и развязными, весёлыми и задумчивыми. Мир характеров и нравов огромен и разнообразен. Но если принять за эталон жизнерадостности самого весёлого и общительного сангвиника на планете, всё равно он и вполроста не дотянет до моего куманька! С такими разбышаками, как кумушкин, всем и всегда легко и просто. И контактным, и неконтактным, и коммуникабельным, и нелюдимым. Всем! В любой ситуации. Проблема, не проблема, напасть, не напасть, погода, непогода – засекайте время. Ровно две минуты общения с Иванычем – смотришь, и жизнь наладилась, и солнышко вспыхнуло с новой силой, и настроение рвануло куда-то к облакам, под зад прогоняя дух уныния!

Кумушкин постоянно спешил кому-то на помощь. Как будто зная какой-то тайный смысл бытия, непонятный и недоступный обычным людям, он совершенно искренне и безвозмездно торопился быть всем полезным. Устремляясь на выручку многочисленным друзьям, кумовьям, соседям по улице, коллегам по работе, подслеповатым бабулькам на пешеходных переходах, ветеранам Великой Отечественной войны, заблудившимся в гипермаркете детишкам, голодным бездомным животным, он ежесекундно готов был шагать, бежать, прыгать, ехать, лететь и плыть хоть на край света. Жить по-другому он просто не мог. В кумушкине клокотала какая-то неведомая, неиссякаемая и неудержимая энергия, которая буквально взрывала его естество и вырывалась наружу бурлящими жестами рук, обворожительной и забавной мимикой, потоком комплиментов, замечаний, шуток и анекдотов. От таких всплесков кумушкин выглядел ещё более импульсивным и наивным.

Зачастую, посторонние люди, впервые познакомившись с кумом, после брошенных им нескольких фраз недоуменно переглядывались между собой, по-честному не понимая, как себя вести. Тихонечко, чтобы кум не заметил (мало ли что, может быть просто чудак-человек), окружающие крутили пальцем у виска и похихикивали в кулак. Мироощущения куманька никак не укладывались в шаблоны закостенелого сознания развращённых обывателей. Не вписывались они и в общепринятые рамки поведения городских интриганов, искушённых в манерности, обмане, подленьких делишках и лукавстве. Глядя на кумушкина, терзали их одни и те же вопросы. Как может современный, взрослый и практичный мужчина проявлять столько добра и участия к окружающим его людям? Тем более, к незнакомым? Как может он быть таким по-детски наивным и доверчивым в этой чёрствой Системе? Как может он настолько искренне и бурно радоваться солнышку и дождику, радуге и облакам? Как может он любить бездомных животных сильнее своей новенькой иномарки? А я знал ответ на эти вопросы. Просто мой кумушкин Иваныч особенный. В вечно суровой, нелюдимой и горделивой городской массе таких людей один на миллион.

Пообщавшись с куманьком едва ли пять минут, собеседники и вовсе влюблялись в него по уши. Лавина искренности, душевности и обаяния кумушкина сметала любые барьеры. Предложения «подружиться домами», окрестить детишек, шумно отметить именины, насладиться пикничком у озера поступали Иванычу с частотой круглосуточной интернет-рассылки. Радости, горести, взлёты, неудачи, сетования в жилетку, впечатления, эмоции – всё к нему, понимающему и родному. Что касается многочисленных кумовьёв, крестников и крестниц, их у Иваныча было настолько много, что подозреваю, он и сам частенько путался в своих неродственных связях. Лично я знал три абсолютно посторонние друг другу семьи, приходившиеся Виталь Иванычу кумовьями. А сколько их было всего, об этом удивительно даже подумать.

Случайно познакомившись с кумушкиным на природе, мы с Олюшкой тоже попали под его обаяние. А после и детвору вместе в православном храме окрестили (кумовья – плюс два). Искренне и крепко привязались к своему кумушкину. Подружились. Сблизились. Полюбили. А вскоре поняли, что обрели не просто крёстного для Мишутки и Оленьки-младшенькой, но и настоящего друга, опытного тамаду для семейных праздников, серьёзного противника для бильярдных баталий, страстного садовода– и виноградаря-консультанта для наших шести дачных соток, и даже спонсора, когда сидишь на мели, а нужны деньги на срочный ремонт сантехники или автомобиля. Это всё он, наш любимый куманёк Виталь Иваныч!

Несмотря на теплоту отношений, встречались мы весьма редко. Причины на то были банальными – рабочая занятость, текущие проблемы, редкие выходные. У нас на торгашеском поприще с утра до ночи гремели отчёты, закупы, накладные, ревизии, проверки, комиссии, выговоры, санкции, снова закупы. У кума – свои служебные хлопоты. Он работал в фирме своего старшего брата Анатолия, сопровождал экспортные поставки зерновых в ближнее зарубежье. Дальние командировки, поездки по элеваторам и колхозам, договора с морскими и речными портами – день через день кумушкин мотался по стране из одной области в другую, словно угорелый. Вот и получалось, как и у всех людей в жизни складывается – ежедневный рабочий бедлам, суета, карьера, погоня за тарелкой супа. К вечеру – бедлам уже домашний, бытовой. Днём – мельтешня, рутина, служба. Вечером – дом, хозяйство, а вот уже и спать пора. На следующий день – снова служба, и снова дом, и снова сон. В конце недели – один выходной. А самое дорогое, как обычно, откладывается, откладывается, откладывается… Забываем, пренебрегаем, задвигаем. Всё на потом. Ещё успеется, ещё увидимся, ещё пообщаемся, ещё уделим внимание, ещё наверстаем… Ничего мы не наверстаем! Жизнь пролетит, глазом не успеешь моргнуть.

Олюшка как-то посетовала:

– Виталь, знаешь, Иваныча сегодня вспоминала. Сто лет не виделись. Давай, наверное, созвонимся, а? Может быть, встретимся, стол накроем? На носу выходные, вот давай и соберёмся. Я приготовлю его любимые чебуреки с сыром и зеленью. Или борщ. Небось, на одних бутербродах и жареной картошке сидит. Пообщаемся. А то что-то мы куманька нашего совсем позабыли, забросили. И он нас тоже. Как и не родные вовсе.

Полностью права Олюшка! И мне оставалось только кивать и поддакивать:

– Да и не говори, зайчик! Задолбало это вкалывание. Непонятно для кого и непонятно зачем. Конца и края этому не видно. Всё по кругу: деньги, деньги, деньги, выручки, отчёты, приходы, расходы, снова деньги. Работа, проблемы, новые цели. Не то что к куму в гости не ходим, друг друга – и то редко видим. Сынишка с дочуркой без нас растут. Без любви, без внимания. Как сорняки прямо…

Такие разговоры у нас случались не раз и заканчивались ничем. Поразмышляв о рутине и ни в чём так и не определившись, мы горестно замолкали, вздыхая по очереди, иногда в унисон.

Бывали, конечно, и просветы. Дни рождения, Новый год, Рождество, День Победы, 23 июля – День Земли (День дачника). Отмечать эти праздники в компании с кумушкиным считалось у нас нерушимым законом. На вопрос, куда направляемся праздновать (особенно весной и летом), всегда находился быстрый ответ – конечно же, к кумушкину! У него свой дом, уютный сад, живописный пахучий огородик, изумительно утыканный летом поскрипывающими головками белокочанной капусты, бурыми болгарскими перцами и бодро торчащими вениками душистого укропа. Маленькая гостеприимная беседочка и мангал. Это не то что у нас – каменный трёхкомнатный бункер, он же камера-изолятор в панельных пятиэтажных сотах… (Ах, простите великодушно, друзья, мой занудный рефрен! Исправлюсь. Назову жилой бункер, как принято его называть в Системе: благоустроенная трёхкомнатная квартира в панельной хрущёвке, с туалетом, ванной комнатой, электричеством и горячей водой. Вот!)

***

Собирались мы у кумушкина во дворе его дома. Хлебосольный хозяин, когда один, когда вместе с подружкой – очередной кандидаткой в супруги, встречал нас прямо у калитки. Пышного хлебного каравая с воткнутой солонкой, конечно же, не было, зато объятий, шуток, анекдотов, весёлых историй и воспоминаний в этот вечер подавалось с лихвой!

– Приве-е-е-т, бродяга! – обнимая, ласково похлопывал я куманька по плечам и его кругленькому твёрдому животику. – Не родил ишшо?

– Слышь ты, штакетник! – охотно откликался на мои приколы кум. – Ща пузом задавлю! А то ишь ты, шкет, разговорился… Привет-привет. Олюшка, привет!

– Привет, кумушкин! – обнимала и целовала Олюшка Иваныча. – Как дела?

– Гы-гы, дела, кумушка, как луна, то полны, то на ущербе! – отшучивался Иваныч своей любимой поговоркой.

Если куманёк встречал нас один, без дамы сердца (много ли у потенциальных невест шансов пройти претенциозный отбор закоренелого холостяка?), следовала вторая волна приветствий:

– Кумэ, ты, прямо-таки, задолбал! – притворно хмурясь, отчитывал я Иваныча. – Ты когда, упрямец, женишься-то, наконец, а? Как не придёшь к тебе, картина одна: огромный холостяцкий дом, унылый двор, холодные стены, пустой холодильник с огрызком засохшей колбасы или пиццы, тишина, куча грязных тарелок в раковине. Комнатка вон у тебя, справа от кухни, смотри, готовая детская на две-три кроватки. Погулять на свадебке уже охота! Потрепать по курчавым головкам бегающих да снующих вокруг маленьких пузатеньких Витальичей… или Витальевн.

– Кум! – обняв и тут же отстранившись, с улыбкой восклицал Иваныч, – ты же меня знаешь, я – ни-ко-гда…

– Понятно! – задорно подключалась к нашей шутливой перепалке Олюшка. – Свадебный торт в этом году нам опять не светит. А шашлычок?

– Эннт-т-то, кумушка, завсегда пожалуйста. Вас только и поджидает.

И вправду, мангал встречал нас около беседки, что называется, на взводе. Кусочки газетных бумажек были тщательно смяты и помещены вглубь небольшого шалашика из сухих деревянных щепок. Более крупные наколотые дровишки кучкой возвышались под мангалом. Ведёрко с маринадом, устроившись на раскладном столике, ожидало неподалёку.

Мы разделялись. Олюшка направлялась в летнюю кухню, бралась за ножи, доски, миски и тарелки, смешивала томатный соус, нарезала свежий овощной салат, зелень, хлеб. Мишутка с Олюшкой-младшенькой (особенные любители погостить у Иваныча) отправлялись в сарай, набирать для костра стопочки сухих поленьев. Мы же с кумушкиным, словно барчуки на природе, кряхтя, рассаживались у мангала на удобные большие табуреты и разжигали дрова.

Начиналось праздничное действо. Костёр, шашлык, свежий воздух, деревья в летнем саду, резная деревянная беседочка… какая благодать! Сухое домашнее вино, приготовленное опытной винодельческой рукой кумушкина, настоянное на целебных листочках шалфея и жёлтеньких соцветиях пижмы, было отнюдь не лишним в нашем празднике. Но, само собой, шло оно в меру.

Что касается шашлыка, тут повесть отдельная. На заре наших кумовских пикничков, в мангале, едко шипя, вертелась жирнющая маринованная свинина. Вертелась она там ровно до тех пор, пока гастрит и нестабильные кислотности, присущие всей человеческой цивилизации, не зацепили однажды и меня. Вот они где шипучие напитки, мясо, спиртное, табак, острые кетчупы, сахар и соль! Деваться некуда. Пришлось смягчить рацион и хотя бы немного обуздать предпочтения. А поскольку правильное питание, особенно на первых порах, дело непривычное и даже грустное, я потихоньку принялся влиять на своего дражайшего кумушкина. Вместе поститься будем!

Выглядело это приблизительно так. Подкараулив удобную минуту, когда кум кидал на сетку вырезку из убиенного Фунтика, я начинал вздыхать и томно зудеть: «…к-у-у-умэ-э-э, а ведь не зря мудрые мусульмане не употребляют в пищу свинину! Читал буквально вчера, что в свинье – сплошные холестерин, черви, глисты и гниль! А где наша мораль? Неужто тебе не жалко маленького, беззащитного, розового Пятачка?» Несмотря на то, что кумушкин был так же далёк от догм Шариата, как, собственно, и я сам, шашлык из свинины раз и навсегда заменили на шашлык из куриного филе. Своды древних предписаний Ислама остались нами очень довольны. Время шло, я не унимался. Продолжал зудеть. «Кумэ-э-э! – стонал я во время очередных посиделок. – Хотя мясо птицы и считается диетическим, безвредным даже для детского организма, но… это же всё равно МЯСО! Трупная убойная мертвечина, склонная к гниению в недрах нашего пищево-о-ода». Уступив без боя свинину и говядину, на курице кум закрепился основательно, и оттого от моих блеяний понемногу нервничал. Я же хохотал от души! Ну когда ещё соберёмся, чтобы покровопийствовать и позубоскалить? Понимая, что отступать некуда (а шашлычка-то поднавернуть всё равно хочется!), кум переходил в решительное нападение:

– Ага-ага, давай, рассказывай, мне про диетические нормативы! – гыгыкал кумушкин. – То-то я помню, Николаич, как ты давеча котлетку по-киевски из трупной мертвечины упорол! Точнее даже, две.

Что ж, приходила очередь замолкать и мне. Ну и кумушкин, ну и лис. Таки узрел! А что делать? Люблю я котлеты куриные! Люблю. С детства к ним благорасположение имею. Грешен. Тем не менее, компромисс в этом вопросе мы с кумом нашли очень даже быстро (впрочем, как и всегда). Отвергнув нещадною рукою глистявую поросятину и трупы казнённых бурёночек, к нашему приходу кум мариновал шашлык из куриного мяса, а к нему раскопал где-то в интернете рецепт шампиньонов на углях. Быстро, вкусно и совсем недорого. Всё очень просто. Рассказываю.

Берём белые шампиньоны. Маринуем их в сметане, вперемешку с нарезанным кольцами репчатым луком. Присыпаем измельчённой зеленью. На килограмм грибов идёт грамм пятьсот-семьсот репчатого лука плюс один стакан сметаны. Если нет сметаны, можно использовать майонез, но вкус у грибов будет не такой нежный и сливочный. Добавляем в блюдо малюсенькую щепотку соли. Заостряю внимание, щепотку – малюсенькую!

Вообще, соль – крайне вредный продукт. Приверженность к ней, как и к мясу, скорее психологическая, нежели физиологическая. Соль легко заменяется приправами и сушёными травами. Попробуйте смешать сушёный чеснок, эстрагон, шалфей, орегано (душицу) и розмарин. При необходимости – измельчите смесь. Получится состав, по вкусу ничем не отличающийся от поваренной соли. По желанию добавляйте майоран, гвоздику, корицу. Если совсем нет сил обходиться без соли, старайтесь употреблять соль морскую, йодированную. Или ещё лучше (хотя она и на порядок дороже) – Кала Намак (Санчал) – индийскую чёрную соль. Морская соль и Санчал, в отличие от поваренной соли, для человеческого организма даже полезны.

К шампиньонам добавьте грамм десять-пятнадцать чёрного молотого перца. Для усиления аромата возьмите три равные части петрушки, укропа и базилика. Мелко нашинкуйте и тоже добавьте их в грибочки. Тщательно и с любовью перемешайте массу. Обязательно с любовью! Блюдо окажется намного вкуснее, если во время приготовления вы будете напевать какую-нибудь добрую песенку. Так раньше поступали наши бабушки, когда готовили пищу. Настаивайте грибочки в тепле четыре-пять часов. После этого разводите костёр и готовьте угли. Они должны быть не слишком жаркими.

Грибы нанизываются на шампуры, тонкую проволоку или просто выкладываются на сетку-барбекю вперемешку с сочным репчатым лучком. Жарить нужно на раскалённых углях десять-пятнадцать минут, не больше. Не то шампики скукожатся и сгорят. Наблюдайте. Как только внутри шляпок появится сок, выдержите три-четыре минуты и снимайте грибы с углей. Приготовленные шампиньончики разложите на блюдо, украшенное зелёными листьями салата. Готовые грибы можно притрусить мелко порубленным чесноком, петрушкой, укропом, кориандром – кто что любит. Если есть желание – приготовьте домашний майонез. Вам понадобятся пара яичных желтков, стопка подсолнечного или оливкового масла, ложка уксуса или лимонного сока, пол-ложки горчицы или щепотка горчичного порошка, соль, сахар, зелень по вкусу. Смешайте желтки со специями и горчицей, взбейте до однородной массы. Не прекращая взбивать, добавьте растительное масло, а после него – лимонный сок или уксус. Подайте майонез к грибочкам в небольшой соуснице. Королевский ужин готов! А теперь, друзья, попробуйте. Если кто скажет, что это менее вкусно, чем шашлычное мясо, пусть первым бросит в меня камень.

Не прошло и одного пикника, как кумушкин, последовав нашему примеру, тоже подсел на этот великолепный простой рецепт. И теперь уже вместе со мной, Олюшкой и детьми уминал шампиньоны с мангала за обе щеки! К грибочкам кум подавал своё фирменное вино-настойку, а детишкам – домашний бочковой квас. Мы рассаживались за богато накрытым столом, кушали грибочки, куриный шашлык, вели интересные разговоры. Вкусная еда, терпкое домашнее вино, в лесопосадке неподалёку от дома – переливистая трель соловушки. Природа… Душевная компания… Яблочный аромат сада… Красотища!

***

Вот представьте себе. Летний вечер. Пыльный и удушливый дневной зной устало уступает место вечерней прохладе. Природа погружается в негу. Угомонившись, один за другим замирают дальние звуки и отголоски. Воцаряется безмолвие. Тишина скромна, блаженна и столь глубока, что даже слышишь биение сердца в груди. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Под боком ласково нашёптывает житейские секреты костерок. Горящие сучковатые дровишки жарко ворчат, щёлкают, постреливают искорками в молочно-серую мглу. Искорки тут же подхватывает ветерок и увлекает за собой в тёмную небесную высь. Ароматный дымок костра, свободный, лёгкомысленный, игривый, рисует в небесной палитре затейливые узоры. Изящно воспаряя в стремительно темнеющую синеву, он растворяется в ней без остатка.

Невидимые сверчки и кузнечики затевают чувственный уютный стрёкот. То тут, то там из густой сочной травки слышится их торопливая свистящая скороговорка. «Тры-ы-ысь, тры-ы-ысь, тры-ы-ысь! Тру-у-у! Тру-у-у!» – распевают сверчки. «Ши-ци, ши-ци, ши-ци! Ши-ци, ши-ци, ши-ци!» – складно отвечают им кузнечики. Кажется, будто неисчислимая компания жучков и мошек, поладив с нашим кумовским сабантуйчиком и приняв его, беззаботно наслаждается вечерним застольем на Природе.

Рядом лучший друг, любимая жёнушка, сыночек, дочурка. Тишина. Задушевная беседа о любви, о мире, о Создателе. О смысле жизни. О добре и зле. О Вечности. А мудрый костерок со всем согласен! Уютно потрескивая углями, его древнее пламя заигрывает, обогревает, мерцает. И снова трель соловушки. И снова тишина. Везде тишина. Добрая. Понимающая. Ласковая.

Щёлкают поленья. В пламени костра, пузырясь, шипит ароматная древесная смола, пахнет. Звенят комарики. Звёздное небо над головой нежно обнимает темнеющие верхушки деревьев. Счастье, оно ведь, блаженное, в такие минуты лелеет каждое мгновенье, каждый малюсенький шорох листочка, веточки, насекомого в травке. Даже мурашки по коже… Вот это были времена!

Всегда так происходит. Кажется, будто бы проживаешь обычный свой день или вечер. Ничего особенного. А потом, спустя какое-то время, за давностью лет, приходит осознание, что эти минуты ты будешь вспоминать всю свою жизнь. С радостью, трепетом и благодарностью…

Хомяк по имени Хока

Засобирались мы как-то с кумом на зообазар. Рынок находился на противоположном конце города, и добраться туда, не потеряв хотя бы полтора-два часа, представлялось делом довольно-таки затруднительным. Накануне у кума случилась какая-то офисная пирушка. Он там немного дёрнул, своего железного коня оставил на служебной стоянке. Мой «Жигулёнок», как назло, отдыхал в ремонте. Поэтому мы с куманьком решили воспользоваться новым способом передвижения – свистнули водителя Витька с нашего магазина, чтобы подкинул нас до базара на своём грузовом «москвиче».

Витёк устроился к нам на работу совсем недавно. Шестидесятилетний, небольшого росточка, такой себе сноровистый мужичок с ноготок, он вполне гармонично вписался в наш небольшой коллектив. Целых два месяца Витёк прилежно занимался ящиками, упаковками, коробками, грузил в складе чувалы с картошкой и капустой, тягал на плече мешки с сахаром и гречкой, когда в один прекрасный день неожиданно перевоплотился вдруг из грузчика в автоснабженца.

С прежних времён маялся у нас на балансе дряхлый грузовой «москвичонок» с будкой. Покрытый паутиной и местами проржавевший, томился наш «пирожок» в гараже, унылый и бесхозный, не ожидая от судьбы ничего иного, кроме как отправиться на металлолом. Витёк как-то заприметил его, да и говорит мне:

– Барин! А давай-ка я вычухаю технику, да и буду у тебя грузчиком-водилой.

Это он так в шутку любое начальство называет – барин или барыня. Чуть что скажу, так он сразу – барин. Я вначале бурчал, как-то неловко было. Ну какой там барин! А потом привык. Барин да барин. Забавно даже. Николаичем называли, шефом называли, в нелёгкие наши времена, помнится, даже Голым Королём величали. А вот барином – в первый раз.

– А ты что, в машинах что ли сечёшь? – недоверчиво хмыкнул я.

– Обижа-а-аешь, барин! – развёл руками Витёк. – Тридцать пять лет за баранкой. Все категории открыты.

– Да ну? – изумился я. – Заливаешь!

– Честно те грю! Вот смотри-ка, барин, считай. – И Витёк принялся загибать узловатые пальцы. – На коксохимическом заводе как сел на «Колхиду», так десять годков полуприцеп с литейными формами и тягал. Энто раз! На металлобазе уголки, швеллера, опоры… хм, – Витёк задумчиво пригладил лохматую бровь, – тоже, видать, червонец отъездил, никак не меньше, день в день! Вот, значится, ды-ва. На микроавтобусе – на «жучке́», по колхозам с барыней из треста рассекал, договора на тракторные запчасти оформляли. Получается, ты-ри. Людей на вахтовом шахтном автобусе собирал? Собирал. На автобазе другого барина на чёрной «Волге» катал? Катал. Кстати, под Чернобылем я тоже работал. Цемент возил на тягаче к саркофагу. (Он, вишь, челюха вставная!) Там и оставил зубы, повыпадали от облучения, поганки!

– Ну ты, блин, даёшь, Витёк! – искренне восхитился я. – А я и не знал.

– Дык у меня же в трудовой всё написано, – ухмыльнулся Витёк.

– Да не видел я твою трудовую! – отмахнулся я. – Её Славуня оформляла. А ну-ка, погнали в гараж. Посмотрим, что там можно сделать.

И, как говорил незабвенный геополитический шкодник Михал Сергеич Горбачёв, процесс пошёл. На восстановление «пирожка» мы потратились совсем чуть-чуть. Так, ерунда расходы. Поменяли масло в двигателе, вкрутили новые свечи, продули карбюратор, зарядным устройством подкормили обветшалый, ещё пригодный к работе аккумулятор. В складе нарыли банку с серой эмалью, подкрасили кое-где поржавевшую будку. Поменяли и накачали камеры в колёсах. В кабину пристроили старенький советский радиоприёмник. На пол будки постелили отрез пёстрого линолеума. Слушайте, ребята, а машинка-то получилась очень даже ничего! А я-то, было, совсем уже махнул на неё рукой. «Жигульком» обходился.

Напоследок мы с Витьком хорошенько выдраили шампунем кузов. Моющим средством натёрли лобовое стекло, фары и красные катафоты стоп-сигналов. Красота! Стоит наш «пирожочек», блестит, сияет. А рядом – Витёк. Кепку на затылок сдвинул, руками подпёр бока, тоже сияет. Понятное дело. Коль всю жизнь за рулём, какой из тебя грузчик? Я тоже радовался. Человека по уму пристроили, да и грузовая машина в хозяйстве ещё никому не помешала.

С этого дня наше торговое дело понеслось-поехало! Витёк усердно тягал с оптовых баз товар, поставки систематизировались, снабжение магазина стало более мобильным и разноплановым. По надобности, на «пирожке» мы доставляли не только продукты питания, но и строительные материалы: деревянный брус для укрепления забора, листы пластика – подшить прохудившийся навес над входом, мешки с цементом – ступеньки на крыльце подправить. Словом, «каблучок» выручал нас по всем статьям. И сегодня тоже выручит. Можно попросить Витька внеурочно по личным вопросам прокатиться.

***

Был погожий воскресный денёк. Где-то около десяти утра, слышу, звонит мобильник. Смотрю на экран – кумушкин. Я взял с комода телефон и нажал зелёную кнопочку.

– Привет, куманёк!

– О-о-о, кумэ-э-э! Приве-е-ет, оболтус! – протяжно затараторил голос в трубке. – Шо ты там, лоботряс, делаешь, а?

– Так я, кумушкин, это…

– Шо-о-о? Сёдня ж воскресенье! – на полслова перебил меня кум, намекая, что делать он мне сегодня ничего не даст. – А ну-ка, быстренько, всё отставить и немедля уделить любимому куму пять минуточек внима-а-ания! От же, шалопай!

– Сам балбес! – задорно парировал я. – Ты чё это, кумэ, забыл, с кем разговариваешь? Обо-о-олтус, лоботря-яс, шалопа-а-ай! Генеральный директор международной торговой сети – это тебе, батенька, не хухры-мухры…

В трубке разразился хохот:

– Директор какой… сети? Между… чего? Это что, теперь у нас на районе продуктовые лавочки так называются? О-о-охх, кум, ну, развеселил! Тоже мне… о-о-ох… международной! Ха-ха-ха!

Возникла короткая пауза, во время которой кум, видимо, вытирал выступившие от смеха слезы. А затем он продолжил:

– Куманёк, следующий раз ты резко так не шути. Нужно ведь как-то более плавненько. С подготовочкой. А так и до инфаркта недалеко.

А я, наигранно и важно, продолжал в духе напыщенного и разухабистого начальственного лица:

– Да-а-а! Междунаро-о-одной! А шо ты думал?! Видал, я у себя на двери в бухгалтерии объявление прицепил: «Заходи тихо, говори чётко, выходи быстро».

– Точняк! – снова захохотал кумушкин. – Вот проверяющие к тебе тихо и ходят, чтобы чётко обозначить сумму откупного, выдоить до нитки и быстро уйти…

– Это временно! – весело и категорично заметил я. – Случайные трудности на пути к большому успеху! Мечты материальны. Так что, готовься!

– Хозя-я-яин! – притворно проблеял кумушкин. – Презренный раб имеет вам сказать… Короче, кум, заканчивай прикалываться… Ближе к теме. Я чё те звоню. Есть дело. Серьёзное. Важное. Секретное. И срочное. Предупреждаю, нужно подойти со всей ответственностью. В общем, мне нужен… хомяк.

Вы поняли, ребята? Это тот, который говорит «плавненько» и «с подготовочкой»! Потрясённый, я взорвался неприличным гомерическим хохотом:

– Кто… тебе… нужен? – сквозь смех еле-еле вымолвил я. – Хомяк???

– Ну да, – кивнул на том конце связи кумушкин, – он самый. Хомяк. Симпатичный комочек шерсти, с умными глазками-бусинками. Мышонок, который сыр и орехи любит. Семечки там всякие, печенье, бублики, сухарики.

– Это что же, кумушкин, получается? – весело возмутился я. – Старый ты, неисправимый холостячище! Ты хочешь сказать, что полтора десятка лет подбирал, с кем обустроить свою одинокую берлогу, чтобы в итоге завернуть к выводу, что тебе нужен симпатичный комочек шерсти с умными глазками-бусинками? Да? Хомяк тебе что, одинокие зимние вечера скоротать поможет? Ужин готовить? Носки твои по всем комнатам собирать? Или как? Жениться тебе надобно, родимый батенька! Же-нить-ся!

– Ну прекращай, кум, – нахохлился Иваныч. – При чём тут хомяк и личные отношения? Я тут на досуге как прикинул. Мурлыка-котофеич – Леонтий (здо-оро-вую пуздрень, гад, отожрал!) у меня уже есть. Собака, овчарочка, Бета, тоже есть. Во дворе в вольере живёт. Рыбки в аквариуме плавают. Сомики, гуппи, скалярии… лягушкорот… После работы, кстати, понаблюдаешь за ними несколько минут, стресс снимают, просто обалденно…

– Знаю-знаю, – нетерпеливо заметил я, прерывая задумчивые излияния кума, – не лягушкорот тебе стресс снимает, а литровая миска борща, с куриными пупками, укропом и сметаной…

– Ну, и это тоже. Короче, проснулся я сегодня поутру, продрал глаза, взглянул в окошко. А там солнышко, птички, веточка вишни по стеклу скребёт. Так хорошо! И словно озарение снизошло. Понял: хочу хомяка завести!

Такой вот он, мой любимый кумушкин. Какие ещё нужны комментарии? Продолжая давиться смехом, я выдохнул в трубку:

– Да-а-а, неплохо вы, видать, на офисе мероприятие вчерась отметили…

– Кум, ну хватит!

– Хоккей! Молчу. А я-то тебе зачем?

– Ну как «зачем»? Вместе присмотреть. Прицениться. Сделать ответственный в жизни выбор.

Точно! С великого бодуна звонит. Значит, ноутбук себе он присматривает без меня, новый телевизор – тоже, а копеечного хомяка, так, оказывается, я ему понадобился.

С иронией в голосе, я поддакнул:

– Ну да, ну да. Согласен, кумушкин. Такое солидное приобретение раз в жизни случается. Тут совет бывалого хомяковода нужен. У нас со Славуней в детстве как раз хомячок Филимон в коробке из-под обуви жил. Родители к окончанию учебного года подарили. Жил-поживал. А однажды папик с мамиком ремонт затеяли. Ну и принялись трубы на кухне красить. Бедняга наш, Филимон, надышался нитроэмали и почил, горемычный… Мы его потом, помню, всем двором хоронили. Даже крестик на могилку из ивовых веточек смастерили.

Кум обиженно запыхтел в трубку:

– Кумэ, ну прекращай глумиться. В кои такие века животинку захотел прикупить, а ты…

– Лады, Иваныч! Не обижайся. С кем мне ещё похохмить, как не с тобой? Короче, скажи проще: куманёк, соскучился, удели мне времени полвоскресенья, поболтаем, чайку посёрбаем…

– Любимый куманёк, – вдохновенно подхватил кум, – очень соскучился за тобой! Удели мне времени полвоскресенья, поболтаем… За хомячком съездим… В общем, так. Руки в ноги и по-быстрому собрался! Даю тебе час времени.

Я захохотал и махнул под козырёк:

– Слушаюсь, командир! Витьку, что ли, звонить? Мы-то нонче безлошадные.

– Ещё бы! Не на трамвае же в такую даль пилякать. Такси заказывать – в пятьдесят баксов хомячок вылетит. Звони Витьку! Скажи, с меня магарыч! – радостно крякнул Иваныч.

***

А Витёк как всегда безотказен. Даже в воскресенье. Порыкивая цилиндрами «пирожка», через час он подкатил ко мне. (Машину он парковал у себя в гараже, в своём доме). Ещё двадцать минут – и вот мы у кумушкина. Я в джинсах, кроссовках, зелёной футболке. Витёк – в лёгких спортивных штанах и майке. И вот, выплывает на крыльцо кум. Представляете себе, друзья? Франт! Прикид, будто на корпоратив собрался. Тёмный костюм, кремовая сорочка, туфли. Вот всегда он такой, солидный и обстоятельный. Я обнял друга.

– Привет-привет, куманёчек! – похлопал я Иваныча по спине. – Я конечно же понимаю, что покупка хомяка по протоколу требует костюма, галстука-бабочки, туфлей… Кстати, а где букетик, беленький такой, крошечный, из пластмассовых цветочков? Ну, который за лацкан пиджака крепится? Как его там? А, да. Бутоньерки. Бутоньерки где? Ты прямо как на свадьбу.

Кум уставился на меня:

– А чё не так, кум? Мы же, вроде бы, в люди направляемся.

– Да всё так. Офигенно выглядишь! Честно. Но есть один неприятный нюанс…

– ???

– «Пирожок», она ведь машина, сама по себе, какая?

– Ну, какая? Обычная.

– В пассажирской кабине только два места – для водителя и пассажира. А нас, вместе с Витьком – трое.

– Ну и отлично! Вот ты, Николаич, и полезешь в будку!

– Ты шо, кум? Мне, понимаешь, статус не позволяет. Перед своими работниками стыдно.

В недрах кабины загыгыкал Витёк. Он-то уже привык к нашим с кумом приколам.

Иваныч, в свою очередь, показательно помрачнел:

– То в тебе самость бурлит. Гордыня прёт…

– Фу, кумушкин! Скажешь тоже. Я человек не гордый… Ну ладно, ладно, гордый! Не суть. Одному в будке ехать, понимаешь, как-то скучновато. Захлопнут дверцы… останешься наедине со своими мыслями печальными… взгрустнёшь… Ты, вишь как, с Витьком в первый ряд собрался. А как же я, твой лучший друг? Меня? Одного? В пыльную будку?! Вот ты как…

Кум захихикал:

– Ты, кум, давай, не дави на жалость. А то рассказал, сейчас зарыдаю.

– А ты мне грехами смертными зубы не заговаривай! Давай по-справедливости. Мы кумовья? Кумовья. Друзья? Ещё какие! Значит, лезем в будку вместе. Я ни разу, кстати, в ней не ездил. Да и ты тоже. Заодно и новый прикол попробуем, поржём.

Не терпящим возражения тоном я добавил:

– Тащи, давай, две табуретки.

Кум погнал за табуретками, а я окликнул Витька:

– Витёк! Мы тут подумали и решили с кумом вдвоём в будке проехаться.

Тот вытаращил глаза:

– Да ну что вы, пацаны, шутите, что ли?! Я-то думал, кто-то один из вас поедет.

– Не-е-е, Витёк. Вполне серьёзно. Едем вместе!

– Дык это же грузовая бу-у-удка, а не салон лимузина! – как маленькому начал разжёвывать мне Витёк. – Пыльная жёсткая будка. Я в ней мешки с картохой и луком тягаю, фарши замороженные, ящики с пивом и напитками. Да и то приглядываю, чтобы бутылки не попадали, не разбились.

– Ну и пусть жёсткая! Мы не стеклянные. Не рассыплемся. Тебе-то что, Григорьич?

– Да мне-то как раз и по барабану, – повёл плечами Витёк. – Я за баранкой, в кресле, с удобствами… Потом не жалуйтесь, что я вас не предупреждал, – опасливо добавил он.

Кумушкин как раз притащил две табуретки.

– Кумэ, Витёк говорит, что в будке ездить стрёмно, – сложив на груди руки, обратился я к Иванычу. – В ней, говорит, только ящики с пивом и замороженные паки запросто гоняют.

– Всё, решили уже, – нетерпеливо отмахнулся кум. – В будке, так в будке.

– Ну, если так, тогда давай, дуй в дом, меняй свой дресс-код на что-нибудь попроще. Будем рисковать!

Иваныч сбегал домой ещё раз. Переоделся. Вышел в шортах и белой майке модной. На груди – алая надпись «СССР». Серп и молот внахлёст. Под рисунком – от всей мировой общественности полезное пожелание: «Янки – гоу хоум!» (в смысле, не уйдёте в дверь, выкинем в окно). Сандалии на босу ногу. О как!

– О-о-о, кумэ! – одобрительно развёл я руками. – Круто, чувак. Прикольная маечка. Так бы и сразу! А то пиджак, туфли…

Покряхтывая, мы залезли в будку. Скорячившись в три погибели, расположились на табуретках. Витёк захлопнул дверцы. Да, действительно, тесновато. И очень неудобно. Поручней нет, держаться не за что. Воздух спёртый, тяжело дышать. Хорошо ещё, окошко в будке имеется. Спасение. Мы раздвинули створку во всю ширину. В будку хлынул свежий воздух.

– Витёк, трогай! – забарабанили мы кулаками по кабине.

Витёк завёл мотор, врубил первую скорость и выжал сцепление. А-а-а-й! Чуть ли не слетев с табуреток, мы с кумом цепко закогтились друг в друга. Рванув с места, «пирожок» клацнул второй, а затем и третьей передачей. А-а-а-й! Ещё рывок. Четвёртая! Лбами с кумом – бабах! Ё-моё! Витёк, изверг. А-а-ай! Мы же не замороженные куриные лапки! Хотя, какие претензии? Нас предупреждали.

Глухо порыкивая двигателем, «пирожок» резво набирал скорость. Будку трусило всё сильнее. А тут ещё и повороты пошли. Не знаю как кумушкин, лично я почувствовал себя картофелиной, гулко тарахтящей в пустом цинковом ведре. Занос влево! По-о-оскакали с кумом на своих дурацких табуретках влево. Занос вправо. Вправо поскакали!

– Шеф! – отчаянно барабанил кумушкин в стенку кабины. – Не дрова везёшь, а!

– Ба-а-арин! – вовсю хлопал я ладошкой по будке. – Виктор Григорьич, слышишь? Не гони так!

Нет, не слышит Витёк! Плохи наши дела. Одно спасение – вспоминать принципы действия неваляшек. Как там у Ваньки-встаньки? Рывок влево – клонись направо, поворот направо – а ты налево заваливайся. Налево, направо, прямо, снова направо, и опять налево! Когда же это прекратится? Где там, блин, этот гадский зообазар?

Фу-у-ух! На прямую дорогу выехали. Полегче стало. Переглянулись с кумом – и грохнулись со смеху! Вы только вообразите себе: летит по дороге «пирожок», а в его будке – двое небритых, досадливо пыхтящих мужиков, которые, плотно обнявшись на табуретках, сосредоточенно ловят повороты и пытаются противостоять болтанке кузова… Тихоокеанские серферы, ангидрид твою перекись!

Но уже через секунду грохнуться нам пришлось уже не от смеха, а в прямом смысле. Очередная дорожная колдобина подкараулила-таки нас на повороте и шлепком отправила в глубокий нокаут. «Трэм-тэм-тэм-тэм!» – вздрогнула и рванулась куда-то в сторону будка. «Гви-и-иик!» – взвизгнули покрышки. «Грэмс-бэмс!» – гаркнули табуретки и выпрыгнули из-под нас, словно перепуганные необъезженные табунные лошади. А-а-а-а! Слетев с табуретки, я спикировал в левый угол будки, плюхнулся на пол и, проехав на животе – бэмс! – глухо уткнулся лбом в стенку кузова.

Слышу, под ухом: «Га-га-га! У-а-га-га-га! Буу-а-га-га-га!» Я потрусил головой, сгрёбся на карачки, поднял глаза. Смотрю, кумушкин на полу распластался, ляжку отбитую трёт, табуретка между ног, ржёт гад вовсю, гагакает!

– Иваныч, сволочь ты такая, чего ржёшь-то?! – воскликнул я и перекатился на бок. От плеча до колена тело горело сплошной ссадиной. – Ну тебя! Хаханьки ему!

– Га-га-га! Буу-а-га-га-га! Агх-ах-ха! – сотрясаясь от хохота, не мог успокоиться кумушкин. – О-х-хх, Николаич, ты бы себя видел в полёте! Это рок-н-ролл, говорю тебе! Не-е-е… не рок-н-ролл… хоккейный матч с канадцами! Будка – бух!, табуретки – хренак в сторону!, ты на пузе, как хоккеист на льду, чес слово – швырг в угол, котелком в кузов – дрынк! – размахивая на полу руками, хохотал кум.

– Оч-чень смешно, – бурчал я, лёжа на пыльном линолеуме и потирая отбитый висок. – Я твоего хомячка уже заранее недолюбливаю. Поехали на базар, называется. Всё-таки нужно было раскошелиться на такси. Не обеднели бы. Ну его, такой боулинг!

– Ох! – успокоился наконец кум и ладонью вытер пыльный лоб. – Ох, ляжки мои, ляжки-и-и… Не обеднели бы, Николаич, сто пудов, не обеднели бы! Отныне всегда и безоговорочно я согласен на такси. Ох, ляжки мои, ляжки-и-и…

***

Наконец-то «москвичонок» скрипнул тормозами, фыркнул и остановился. Хлопнула водительская дверь. Шурша сандалиями, Витёк обошёл машину и распахнул дверцы будки. А там – мы с кумом – два тусклых, помятых индивидуума, с запылёнными лицами и радостными глазами. Лежим себе на полу, подняться уже и не пытаемся. Счастливые! Наконец-то нас вызволят из этой негостеприимной железной коробки!

Витёк так и прыснул со смеху:

– А я вам что говорил, мужики? Предупрежда-а-ал, летать будете, как яблоки в порожней бочке!

Первым из будки выполз кум:

– Да кто же знал, что это такая жесть…

– Вот всегда так. Не слушает молодёжь старших, а потом сама же и страдает, – продолжал нравоучать Витёк.

За спиной у кума в будке зашуршала огромная пыльная побитая мышь – я. По-пластунски я выполз из будки, вывалился на чистый воздух. Снова на карачки – плюх! Медленно приподнялся, сфокусировал взгляд на кроссовках. Нетвёрдой поступью упёрся в тротуар. Видимо, у кумушкина вестибулярный аппаратище покрепче моего. Вон, смотрите, стоит, отряхивается, уже и не качается. Удержав равновесие, я робко выпрямился… Есть. Ура! Под ногами незыблемо протянулся тротуар.

Христофор Колумб, старина, как я тебя сейчас понимаю!

***

Про всяк случай попросив Витька немного обождать, мы с кумушкиным отправились на рынок. Зообазар бурлил своей воскресной жизнью. Кого тут только не продавали! Тут тебе и цыплята (нужно кума поддеть, может, нужны?), и рыбки, и щенки. Котята, крысы. Павлин вон сидит, важный такой, хвост распушил. Для посетителей старается. Сколько за павлина хошь, мужик? Сколько-сколько? Пятьсот баксов? О-о-го! Не-е-е, павлин нам точно не нужен. Протискиваясь в толпе, идём с кумом дальше, вглубь рынка. Идём, и шарим глазами по рядам, где тут россыпи драгоценные, хомячьи, затаились.

– Ку-у-умэ, – дёрнул я Иваныча за мизинчик. – Ты видишь где-нибудь точки с хомяками? Я что-то не вижу. Сидит, хомячок, бедолага, у какой-нибудь злой торгашки, ждёт не дождётся. Где кумушкин, мол, пропал? Когда придёт, домой заберёт?

Искусно маневрируя в толпе, кум пыхтел где-то сзади меня. И подозрительно молчал. Я продолжал разглагольствовать:

– Хомячо-о-ок! Где же ты, а? Где ты, единственный? К тебе рвётся раненое сердце Иваныча!

Кум уже давно должен был ответить какой-нибудь острой отговоркой, но он почему-то не реагировал. Сохранял обет молчания. Неспроста всё это. Ой, неспроста! Так и есть. Я-то думал, поездка в будке – последнее на сегодня потрясение. Ан нет! Как не заладятся сутки, так и идёт кувырком целый день.

– Ку-у-ум, – тронув меня сзади за локоть, полушёпотом просипел Иваныч.

– А-а-а, – таким же полушёпотом откликнулся я.

– Тут это…

– Хомяков нашёл?

– Не-е-е… У меня это… проблема. Я это… деньги дома забыл.

Я резко остановился.

– Как забыл?

– Вот так. Забыл! И всё. Портмоне во внутренний карман пиджака спрятал. А пиджак-то переодел. Оно там и осталось. А у тебя что, тоже нет? Ну, какого-нибудь вшивенького полтинничка, а? Или стольничка?

Я был в шоке. Получается, напрасно летали по будке. И теперь уже точно было не весело.

– Представь себе, кумэ, нет стольничка! И полтинничка, и десятки тоже нет! Я и бумажник-то не брал. На кой он мне? Кум! Вот теперь нам полный кирдык, отвечаю! Мало того, что хомяка не купим, так ещё и поездка обратно… как тебе, а? Я-то думал, что мы отпустим Витька и вернёмся обратно на такси… Что, совсем денег нет?

– Вообще…

– О, небо! – отчаянно вскинул я руки к облакам, беззвучно прошамкал несколько кое-каких слов и двинулся вдоль рядов. Кум поплёлся за мной. – Полный капец! Обратной поездки мы не перенесём. Точно, не перенесём! С другой стороны, как домой без денег добираться? Хорошо ещё, что Витька притормозили.

– Кум, ну хватит ворчать, – виновато пробормотал Иваныч. – Ну что я, специально, что ли?

– Да ладно, чего там! Проехали. Уже и поворчать нельзя. Скажи лучше, Иваныч, что дальше-то делать будем, а? Может, у Витька спросить?

Кум глубоко задумался. В будку ему тоже не хотелось.

– Спросим, конечно. А если и у него нет?

– Ну, тогда я нас поздравляю. Домой в будке приедут две великолепные отбивные.

Пока размышляли, подошли к нужному ряду. Нашли точку с хомяками. Осмотрелись. За прилавком восседал мужик лет пятидесяти с характерной внешностью. Бурое подплывшее лицо, затёртый тоненький пиджачишко, коротковатые штаны, рваные сандалии, прыгающие руки. Неопохмелённый, злющий – ужас! Маленькими глазками зыркает, чешется весь, замызганную кепку-аэродром по брови натянул. Вижу, а у него в небольших картонных коробках – то что нам надо. В одной коробке копошатся крыски. В другой барахтаются декоративные мышки-альбиносы. В отдельном квадратном лоточке, словно драгоценный подарок, дремал толстенький, с плюшевой пепельной шёрсткой хомячок. Такой масенький, такой классный! Лапки тёмненькие, грудка белоснежная, носик влажный, чёрный. Симпатяжка! Я даже сам проникся. Слышу, Иваныч рядышком запричитал:

– Кумэ-э-э, вот он! Вот! Единственный остался. И такой бомбовский! Пе-е-епельный. Хока назову…

– Бомбовский, – уныло кивнул я. – Но только назовёшь ты его Хокой только после того, как сгоняешь домой, возьмёшь портмоне и вернёшься обратно. И то, если его никто не купит. Вот так! Беги к Витьку, спрашивай денег.

Пока я сторожил Хоку, кум помчался к Витьку. И уже через пару минут вернулся. Расстроенный!

– Витёк говорит, у него только три сотни было. На бензин потратил.

– Не наш день, – мрачно заключил я. – Что ж. Прощаемся с Хокой и рулим на трамвай. Мелочь хоть есть?

Кума словно подстегнули. Он продрался поближе к коробкам:

– Здравствуй, отец! – душевно обратился кум к сидящему за прилавком мрачному продавцу.

Тот в ответ молча зыркнул и слегка наклонил голову. Мол, привет, тебя услышал, говори, чего надо.

– Слушай, батя, – с чувством продолжил Иваныч, – мы тут с кумом на базар к вам приехали. С другого конца города добирались. Хомяк нужен, просто позарез! А деньги дома забыли. Отдай хомячка в долг, ну? Будь человеком! Цену верну с процентами. Не подведу. Две цены верну! Нет, три!

Пошевелив небритыми щеками, дядька категорично клацнул вставной челюстью и веско прошамкал:

– Красиво предложил, понимаш… Конкретно. А мне чем, паря, прикажешь опохмелиться, га? Твоими-ть пруцентами? – мужик поставил руку себе на засаленное колено, согнул её в локте, слегка ссутулился, подался вперёд и, едва заметно покачиваясь, в такой философской позе продолжил размышлять. – Понимаш, паря… оно, чай, как… тут дело, оно идь сурьёзное. Ох, сурьёзное! Опохмел, он, чай, жесток, бычара… Тому-ть, с вас полтишок. Бодун – не фраер, шутить не любит.

М-да. Резонное замечание. Я вынырнул из-за спины кума и тоже предпринял попытку уговорить строптивого мужика:

– Дядько, а если не продашь никому? Всё равно выбирать у тебя некого. Эта мыша в корзинке, задрипанная, она ведь у тебя последняя, да? Рупь ей цена. Да и то в голодный год. А мы, пусть даже и в кредит, зато – втридорога! А? Кум сотни полторы тебе отлистает, как с куста! Он у нас мужик при бабках. Кум, отлистаешь ведь? (Я тихонечко пнул кума в колено).

–Хэ!

– Ну? – настаивал я.

– Не-е-е… паря… не шути. Оно, чай, как у нас… Ща не толкану, завтра конкретно толкану!

– А если и завтра не продашь? Завтра – понедельник.

– Понедельник? Завтра? Да ты шо? О-о-о…, – хмельно закачался мужик.

Он подпёр кулаком небритую щёку, локоть уткнул в колено, глазами нырнул в коробку с Хокой, и нараспев, задумчиво, продекламировал чью-то нетленку:

– Пролетают года, словно птицы… кана́ют дни и время в бесконечность…, – не дочитав, мужик задумчиво цыкнул в губу, хрипло что-то там забулькал и решительно вдруг заявил:

– Значит, зафигачу дармоеда сёдни!

– ???

– Утоплю по нагоде, – прошамкав, буднично растолковал местный алконавт.

– Понятно, – вздохнул я. – И сам не гам, и другим не дам.

Я повернулся к куму и, бегая глазами по толпе и прилавку, процедил отчаянно:

– Что делать будем, кумушкин? Думай! Если не купят, так утопят Хоку. Как пить дать, утопят.

– А кто его знает, – буркнул расстроенный кум и пожал плечами.

– Как это «кто его знает»? Я знаю! – прошептал я по-заговорщицки. И осторожно осмотрелся при этом. – Приступаем к запасному плану «Б». Работаем в две роли. Я креплю хозяина глупыми вопросами, загружаю его по полной программе, а ты в это время экспроприируешь хомяка. Ну, или наоборот давай. Ты отвлекаешь клиента, а я тырю хомяка. Зыришь, какая вокруг толпа? Никто не заметит. Точно те говорю! Красиво сопрём.

– В смысле, воровать будем?

– Называй как хочешь. Хочешь – воровать будем, хочешь – экспроприировать. Зато Хоку спасём. Ты получишь своего любимого хомяка. А деньги потом, в следующий раз, когда приедем сюда, отдадим. По-честному отдадим. Потерпит! Ты что, не слышал, чего Хоке сулят?

– Э-э-х-х-х!

– Ну вот. Значит, мы не злодеи, а спасатели!

– Хорошо, кум, согласен. Ты давай отвлекай, у тебя лучше заболтать получится. А я стыбрю! – решительно пробубнил на ухо Иваныч.

Звонко хлопнув друг друга по ладошке, мы утвердили запасной план и тут же приступили к его реализации. Сделав ложный вираж вдоль ряда, мы вернулись к почитателю бодуна и народной поэзии. Оставив кума за своей спиной, я вплотную пододвинулся к прилавку. Спецоперация по захвату хомяка началась!

– Эт снова я, дядько! – как можно беспечнее кивнул я мужичку-пьянчужке.

– Ну-ть.

– Да не, ничего. Сейчас кум смотается домой за деньгами, купим мы твоего хомяка.

– Хэх! – довольно чмокнул мужик губами. – Две сотки рэ, и он ваш.

– Было ж полтинник всего?! – удивлённо воскликнул я.

– Э-э-э, не, паря, – почуяв нашу с кумом заинтересованность, вцепился в торг алкашик. – Ты сам видал, како́вский хомяк. Тако́вский! Полтина тут не канает.

– Да ладно. Таковский, значит, таковский, – улыбнулся я. А про себя подумал: «Ну что ж, чувак. Сам виноват. Сейчас мы твоего таковского и без двух сотен изымем».

Исполняя отвлекающий манёвр, я сделал вид, что поджидаю кума, который поехал за деньгами. А сам завёл нехитрый разговор с болеющим продавцом. Стараясь войти в доверие, я выбрал очень близкую для всей страны тему. Про водку! Начал издалека. Где она в городе дешевле, где дороже. Где казёнка, а где палёнка. Затем углубился в вопрос. Где она водится покрепче, понеразбавленней, повкуснее. А где её бадяжат без зазрения совести. Развил предмет обсуждения. Почему на ликёро-водочных заводах (вот негодяи!) экономят на песчаных и древесно-угольных фильтрах? Где оно, прежнее качество древнего напитка? Про-га-вили империю, демократы!

Если для меня это была всего лишь вынужденная болтовня, то мужика тематика задела всерьёз. На его-то состояние!

– Это не то что раньше! – всезнающей рукой рубил я воздух. – Я-то, тогда, в восьмидесятых, ещё малой был. Помню, дед, и мужики с его бригады, соберутся на столике в колхозном саду, казёночку «Столичную» с рукава – оп-па! У нас она в деревенской лавочке, ну, что-то около трёх-четырёх рублей стоила. Помню, она тогда рядом с ирисками «Кис-Кис» стояла, вот я и запомнил, – нагло врал я и даже не краснел.

– Чай, времена были! – растроганно подмуркивал подобревший мужик. – Четыре сорок две пузырёк тянул! Пятёрку берёшь, коленвал прикупил (тогда магазинную поллитровку почему-то так и называли), пару сырков, хлебца с полбуханочки. Эх-ма, шистьнадцать копеек буханка хлебца! Эх-ма…

С водочной ностальгии я перевёл разговор на коррупцию. Про то, как господа казнокрады, гады, распилили местный бюджет. (А кум в это время уже прицелился на рывок).

– А коррупция? – негодуя, вопрошал я. – Это же ужас! Это же беспредел! Куда ни ткнись, отлистывай деньги! Иначе не решишь ни одного вопроса. Вот сколько тебе, отец, нужно хомяков продать, чтобы прокормиться, а? А проверки у вас есть? Базарники, видать, тоже тебя нехило пощипывают?

– Пощи-и-ипывают! – уныло кивнул теряющий бдительность повелитель хомяков, махнул рукой и распахнул душу: – От, надысь, паря, банковал я альбиносами (по дешёвке зашли в продажу, вурдалаки!) Торгова-а-ал разло-о-оманный, аки курва. Михалыч получку придыбал, проставу стелил на ЖЭКе. Славно мы тогда покушали. Вот скажи мне, паря, какая наутро работа, кады черепуха на бочину шуршит, болезная? Чай, мне, паря, тольки-тольки похмельнутся, я уже наметил… Почапал за ряд… А, чай, они, контэр… роллер… контарлёры, заразищщи, тут как тут. Ходы сюды, грят, мужичэлло. Давай, грят, Афанасич, местовое сгружай. Твоё место, грят, сто второе? Сто второе, грю! Моё! Сгружай, грят, сто шестьдесят восемь колов по квитанции. А без квитанции – сто пятьдесят. Бан-ди-ты!

– Ай-яй-яй! – сокрушался я, горестно кивал, а сам всё плотнее закрывал Афанасичу обзор.

Следом за бандитами и шуршащей черепухой уместно легла риторика о глобальном распространении во Вселенной низкопробной палёнки. Вслед за ней пришёл черёд главного вопроса… нет, не о смысле жизни. И не о Вечности. О том, где дёшево и сердито можно произвести древний ритуал опохмела!

Пока я распинался о вреде трезвого образа существования, панорама обзора перед Афанасичем закрылась полностью. Теперь я стоял вплотную к бумажным коробкам и наглухо прикрывал корзинку с Хокой. Кумушкин, пора. Действуй! Иваныч медленно протянул руку к хомячку…

– Чай, я ему, козлишшу, толковал: на угол нада чапать, паря, на угол! – горячился Афанасич. – Там пельменная была, а теперича разливайка. Там по совести бадяжат. Так нет, попёрся Митрич в переход… Ёханый чебурек! В переход, придумал, о, чудило! Ты, паря, брал водовочку, хуть бы разок в переходе?

– Не, не брал! – пожимал я плечами. – А шо?

– Я те отвечаю… и не ходи тудай.

А кумушкин в этот момент хомячка из лотка – хвать! И готово! Маленький Хока, сверкая глазками-бусинками, скрылся в могучей ладони кума. Иваныч отступил пару шагов в сторону и со скучающим видом (и хомяком в кармане) стал прогуливаться неподалёку. Дельце обтяпано! Пора ретироваться.

– …ото мы опосля перехода ролики свои чудок и не откинули! – трагически выдохнул Афанасич. – Подсуетился, Митрич, сэкономил, курва…

Заверив Афанасича, что даже в самом диком похмелье никогда не пойду за водкой в переход, я выпрямился и похлопал его по плечу:

– Лады, отец. А где тут у вас туалет?

– Да во́на, в конце ряда – налево рули. Отлить – пятерик… эх-ма, а раньше по энтим деньгам – цельный коленвал!.. От, жисть…

Я направился «в туалет», кум – за мной. Словно заправские джентльмены удачи, мы с Иванычем скоренько смешались с толпой и заторопились обратно к машине.

***

Окрылённые и счастливые, мы бегом вернулись к «пирожку». Витёк уже и задремать успел.

– Григорьич, подъём! – радостно затарабанил я ладошкой по капоту машины. – Вставай, страна огромная! Труба зовёт. Эй, барин!

Витёк подскочил как ужаленный:

– Барин! Ну ты даёшь. Зачем орать на ухо?

– Миссия завершена! Вот мы и радуемся.

– Так что, обратно едем? – скрипуче протёр глаза Витёк. – Я бы сегодня ещё и отдохнуть не прочь. Завтра понедельник, начало рабочей недели.

– Витёк! – потрепав его за плечи, воскликнул я. – Выручил, друг. Спасибо! Кум чем-нибудь вкусненьким проставляется.

– А то! – пробасил невероятно довольный кум. – Долг платежом красен.

– Ну и ладненько, – пробормотал Витёк. – Поехали уже домой.

Он вылез из кабины, обошёл машину, распахнул настежь дверцы будки и кивнул внутрь отсека.

– Прошу вас, господа! – хахакнул Витёк. – Карета подана!

Перед глазами возникло жерло ненавистной будки. А внутри, словно приговор – две табуретки. Наше с кумом счастье тут же улетучилось. Бурча под нос сочную нецензурщину, мы полезли внутрь. Бедный Хока даже и не догадывался, что на пути домой ему предстояло боевое посвящение в домашние хомяки. А как он думал? Сладкую жизнь ещё заработать надо.

Дверцы захлопнулись. Машина чвиркнула стартером, дёрнулась и, угрожающе урча мотором, рывками начала набирать скорость. Мы с кумом, уже опытные такие, битые, со знанием дела расклинились на табуретках. Я впился двумя руками в края табурета. Кум держался одной рукой – вторая была занята Хокой. Хомяк, бесцеремонно стиснутый в кулаке, тревожно зашевелил носиком. Усами пышными повёл. Опасливо сверкнул глазёнками. И врождённое хомячье чутьё Хоку не подвело! Издевательство началось. Болтанка, зигзаг влево, зигзаг вправо, подскоки вверх, рывки вниз, скачки́, снова болтанка. Занос! Ай! Ещё занос! Ай-яй-яй! Какой кошмар!

Вошли в очередной поворот. Пережили. Снова поворот. «Ку-у-ум, держись!» Пронесло. Следующий дорожный изгиб. Пронесло… нет, не пронесло! Подскочив на лежачем полицейском, машина одновременно попала передними колёсами в небольшую ухабину. Как Витёк ни старался выкрутить баранку и выровнять занос, наше равновесие было уже не спасти. Мощная инерция стряхнула меня и кумушкина с табуреток на пол. Шмяк! Да-дах!

– А-а-а! – то ли весело, то ли в отчаянии вопил кум.

– О-у-о-у! – обречённо голосил я, ударившись затылком о стенку кабины. – Погибаем, братцы! Кум, знай: ты был моим самым лучшим другом!

– !!!, ???, !!! – дико переживая, матерился про себя Хока. Вот уж, воистину, ситуация, когда народу вокруг много, а послать куда подальше – некого!

Вырвавшись на ровный участок, «пирожок» разогнался во всю мощь своего двигателя. Видать, Витёк пытался застать хотя бы половинку воскресенья и поэтому топил на всех парах. Неведомая сила прижала нас к металлическому полу. «Пирожок» летел, словно гоночный болид. И вот, ещё одна ухабина. «Дрынсь!» – тряхнуло будку на острой кочке. Массивный табурет, подпрыгнув, отскочил от стенки будки, просвистел мимо нас с кумом и, словно в кинобоевике – бабах! – хлопком вырвал одну из дверок будки. Ударившись об асфальт, табурет разлетелся просто вдребезги!

Грозно газуя, машина двигалась очень быстро. А Витьку как повылазило. Ничего в боковые зеркала не замечает! Кричим-кричим – не слышит. Ломимся кулаками в кабину – не слышит! Через стенку кабины – только и разобрать приёмник: «И снит-ся нам не рокот космодро-о-ома, не э-та ледяная синева-а-а…» Зараза! Приедем домой, устрою я ему рокот космодрома!

Разбросанные по будке, словно тараканы из популярного советского мультика, мы с кумом пытались подняться на корточки. Даром! Дверцы будки, словно крылья сказочного железного дракона, то распахивались настежь и обнажали ускользающую от нас дорогу, то захлопывались и перекрывали воздух. Очередной толчок! Коварная дорожная ухабина снова припечатала нас к полу. Завалившись набок, кум разжал руку и… только не это! Хока!

Смекнув, что человечество к фауне черство и безразлично, и что рассчитывать стоит только на себя, перепуганное животное, видимо, решило: пора рвать когти! Отчаянно виляя куцой попкой и царапая линолеум маленькими цепкими лапками, Хока кинулся спасаться… к хлопающим полуоткрытым дверцам!

– Ку-у-у-умэ! Держи! Хомя-я-а-а-к! – завопил кум. – Хока-а-а!!!

Метнув взгляд к дверцам, я моментально просёк, что хомячку нужно всего мгновение, чтобы выпрыгнуть из будки. Времени на размышления не оставалось. Подскочив на коленки, раком, как можно резче, я оттолкнулся от пола и кинулся за хомяком. А Хока, паршивец – прыг, и уже летит в проём! Видя, как свободолюбивый Хока устремляется в шуршащую пропасть, я рыбкой прыгнул в раскрытые дверцы и резко махнул правой рукой. Хвать хомячка в ладошку, прямо на лету! Ура, ребята, поймал! Не было под рукой видеокамеры, да и не кому было снимать. А какие получились бы кадры! Хомяк вылетает из будки, я, с криками «Хока, держись!», на полтуловища вылетаю из машины вслед за хомяком. Хватаю в жменю зверька! И сам чуть ли не выпадаю на дорогу! Не вывалился я только потому, что побелевший, с перекошенным ртом кумушкин в последний момент успел схватить меня за пояс джинсов. Схватил, держит нас с Хокой над стремительно летящим полотном, а затащить обратно не в силах. Короче говоря, желающим вкусить острых ощущений – милости просим проехаться по извилистым ухабам в будке грузового «пирожка». Куда там слабеньким американским горкам!

Запестрив серыми мурашками, перед глазами неприятно замелькал асфальт. Свесившись из будки, я немощно болтался в нескольких сантиметрах над дорогой. Где-то рядом, совсем близко, пожирая грубое дорожное полотно, зловеще шелестели колёса «пирожка». Кум, намертво вцепившись в мои джинсы и отчаянно матерясь, рывками пытался затащить нас с Хокой в спасительное нутро кузова.

– Кумушкин, давай, не подведи… Тащи, родной! Тащи-и-и! – лязгая зубами и вытянув в руке шокированного хомяка, перепугано орал я.

– Тащу-у-у! – панически мычало где-то сзади.

Кум кряхтел вовсю. Сантиметр за сантиметром ему всё же удалось отвоевать меня и Хоку у безжалостной силы притяжения. Помогая Иванычу свободной рукой, я тяжело перекатился в нутро будки. От пережитого ужаса у меня – волосы дыбом и глаза по пять копеек, у Хоки – и того хуже. Даже и не предполагал, что у хомячков глаза могут быть больше человеческих. Как говорится, в жизни не зарекайся.

– Ку-у-м, – нервно пропищал я дрожащим голоском, привалившись к стенке кузова, – я думал, что всё! Конец. Так и погибну с зажатым в руке хомяком. Если бы ты не ухватил меня за пояс, кувыркался бы я сейчас с Хокой по асфальту за милую душу!

– А я ваще, как увидел, что вы из будки падаете на дорогу, чуть заикой не стал, – кривовато улыбаясь и весь дрожа, откровенничал кум. – Хвать тебя за брюки, а ты – здо-о-р-овый кабаняка! Попробуй затащи обратно.

– Куманёк! – обнимая его одной рукой и устало развалившись на полу будки, проворковал я. – Да ты нам с Хокой жизнь спас!

Кум зарделся.

– Да чё уж там, – смущённо пробубнел он.

– Чё ни чё, а все живы, здоровы и целы. Кстати, за такую поездку с тебя уже не пирожные, а как минимум вкусненький тортик. И самовар подогревай! Будем снимать нервное напряжение, – пошутил я, но как-то не слишком бодро.

– Безо всякого! – вяло махнул рукой довольный Иваныч.

***

Приехав к куму домой, мы выползли из будки, отряхнулись и тут же набросились на несчастного Витька с упрёками и горячими пожеланиями. А чтобы в следующий раз потише крутил радио, помедленнее гонял на дороге и повнимательнее прислушивался к пассажирам в будке, объявили ему двухдневный бойкот! Но вместо покаяния, Витька от смеха покрутило так, что на улицу повысовывались соседи кумушкина, поинтересоваться, всё ли у него хорошо. От заразительной ржаки Витька мы с кумом не выдержали и тоже захохотали. Ляпнулся бойкот.

Иваныч за внеплановый рабочий выход премировал Григорьича пачкой дорогих сигарет и двумя бутылками тёмного пива, а меня – ароматным чаем с воздушным бисквитным тортом. И долго ещё мы, потягивая ароматный травяной настой, делились впечатлениями от этой поездки. Моей Олюшке, во избежание ненужных переживаний, решили рассказать про эту удивительную историю чуть попозже. Когда страсти улягутся.

Futurumcomminutivae,

или Сокрушающие грядущее

Обращение отчаявшихся родителей по одному из центральных каналов телевидения:«Добрые люди, помогите!Пожалуйста, кто чем может!!! Наша доченька погибает от лейкоза, а мы ничем не можем её помочь! Срочно требуются деньги для трансплантации костного мозга от неродственного, трудно совместимого донора. Клиникав Гамбурге готова принять нашу десятилетнюю девочку. Подготовка к хирургической операции начнётся сразу же после поступления денег на счёт клиники. Стоимостьлечения – двести пять тысяч евро. Мы – обычная рабочая семья, и таких денег у нас нет…»

Или вот: «Люди, пожалуйста, откликнитесь! Не оставляйте нас наедине с недугом! Врачи выявили у нашей двухлетней дочурки муковисцидоз (нарушение функций желудочно-кишечного тракта и дыхательных органов, прим. автора). Все средства, которые были в семье, потрачены на лекарственные препараты. На оплату очередного курса антибиотикотерапии денег нет. Умоляем, помогите…»

А вот обращение диктора к телезрителям в прямом эфире программы новостей: «К нашему каналу обратились за помощью родители семимесячного малыша. У ребёнка – билиарная атрезия (врождённая патология желчевыводящих путей, прим. автора). При хирургическом вмешательстве вероятность смертельного исхода составляет критические 50–60%. По заключению консилиума врачей, малышу осталось жить не более трёх месяцев. Поэтому необходима срочная трансплантация печени. Специализированная клиника в Бельгии готова принять ребёнка. Для оплаты авиаперелёта, подготовительных предоперационных мероприятий, хирургической операции и послеоперационной реабилитации необходимо собрать сто двадцать тысяч евро…»

***

К сожалению, подобные обращения сегодня не редкость. Звучат они и по телевидению, и на радио, выкладываются в интернете, печатаются в прессе. Информресурсы переполнены мольбами о помощи. Частные и государственные благотворительные фонды захлёбываются от лавины заявок, писем, просьб, молений. Миллионы матерей в смятении, миллионы отцов мечутся в поисках кредитов, займов, ссуд, за бесценок продают недвижимость и автотранспорт. Миллионы волонтёров стараются хоть чем-то помочь несчастным родителям. Миллионы психологов работают с утратившими смысл жизни папами и мамами… Идут года, проходят десятилетия. Столетия проходят! Но ситуация не улучшается, а напротив, только усугубляется. Тёмный вал неисцелимых болезней, разрастаясь из региональных и континентальных размеров во всепланетарный, накрывает собою всё человечество.

Неисчислимое множество лейкозов, меланом, миелом, сахарных диабетов, тромбозов, циррозов печени, аневризмов, инсультов, инфарктов и гангрен денно и нощно призывают цивилизацию образумиться и задуматься об устоявшемся образе жизни. Денно и нощно они тормошат сообщество, требуя остепениться и навести порядок в мыслях и устремлениях. Денно и нощно они сигнализируют о том, что не только жизни людей, но и само существование человеческой расы на планете безостановочно движется к большому знаку вопроса. Однако, равнодушно переступая через громогласность и массовость воззваний, напрочь игнорируя прямую (очевиднейшую!) угрозу, цивилизация ведёт себя, мягко говоря, странно. Словно знаменитые три обезьянки Самбики-сару (ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу), современное общество к отчаянным предупреждениям болезней слепо, немо и туговато на ухо. Но ежели мудрые обезьянки из Никко проповедуют буддистское неприятие зла, рекомендуя не обращать внимания на глупость, не слышать (не подвергать сознательному анализу) тёмных речей и не пытаться спорить с дураками, то нынешнее поколение ослепло и оглохло не от мудрости, а всего лишь от безучастности и близорукого нежелания что-либо менять. Даже под страхом смерти.

Недальновидность, глупость, инертность и заскорузлость технократического общества ежегодно ставят под удар Системы миллионы людей. Неизлечимые болячки поражают пенсионеров и студентов, зрелых мужчин и женщин, первоклашек и новорожденных младенцев. Всех. Объективная статистика фиксирует тенденцию к увеличению роста случаев страшных заболеваний…

***

Согласно медицинским исследованиям, у 75–85% людей в возрасте 35–38 лет начинаются необратимые нарушения функций организма. У человека, перешагнувшего сорокалетний рубеж, сила иммунной системы каждые последующие восемь-десять лет падает вдвое. Соответственно, к 50 годам вероятность смертельного исхода увеличивается вдвое, к 60 годам – вчетверо, к 70 – в восемь раз и т. д. Поэтому пациентам в нисходящем жизненном цикле совладать с тяжёлыми болезнями практически невозможно.

Данные, конечно, жуткие, но это факт. Причём, фатальность такой статистики вполне закономерна. Забитый пылью воздух мегаполисов, смрадная питьевая вода, пошатнувшаяся крепость организма, алкоголь, курение, многолетнее неправильное питание, стрессы, некачественные медицинские препараты, фоновое радиоактивное излучение Системы – каждый из этих факторов сам по себе опасен для жизни. Пребывая в условиях технократической Матрицы, год за годом человеческий организм постепенно утрачивает иммунитет, полноценность работы внутренних органов нарушается. Далее – типичные следствия.

Ладно, со взрослыми и пожилыми людьми ещё как-то понятно, разобрались. Но при чём тут детишки? Безвинные создания, чистые ангелочки, лапочки, почему они-то? Неизлечимые болезни у годовалых малышей, у пятилетних, семилетних, десятилетних пацанят и девчушек – что может быть чудовищнее этого? Им-то за что такое наказание? Ответ прост. Ни за что. Обычные происки ублюдочной Системы ценностей и вещей. Ей презрительно наплевать и на молодых, и на пожилых, и на зрелых, и на новорожденных. Все идут под нож. Ежедневно, ежечасно, и даже ежеминутно Система штампует роковые диагнозы болезней без оглядки на возраст. По всему миру, в богатых семьях и в семьях попроще, в семьях высокопоставленных дипломатов и в семьях простых рабочих, в семьях инженеров, преподавателей, банковских служащих, коммунальщиков, медработников, военных, учёных, полицейских болеют и уходят маленькие детки…

***

Каждая отдельная семья с неизлечимо больным малышом – это долгая кошмарная сага. Чаще всего, с грустным финалом. Невозможно поверить в произошедшее.Страшно осознавать случившееся. Беспомощность пред уродливым рылом недуга парализует. Сжирает остатки воли. Вводит в прострацию. Необходимые для лечения десятки и сотни тысяч условных единиц равносильны смертному приговору. Помощи ждать неоткуда. Мир глух. У каждого свои заботы. Мало кого цепляет чужое несчастье. А за спиной слышится чёрствое и циничное понукание Системы: «Эй, родители! Стоимость жизни вашего ребёнка составляет двести пять тысяч евро. Думайте. Решайте. Да пошевеливайтесь! Ждать не буду». Вот и пошевеливаются, кто как может, у кого как получится. А точнее, у кого как НЕ получится – выставляемые клиниками счета способны потрясти самое широкое воображение.

В зависимости от вида заболевания, диагностики, сложности лечения и курса реабилитации, мировые клинические центры выставляют самые разнообразные по величине чеки. Это могут быть тридцать, сорок, шестьдесят, восемьдесят, сто, двести тысяч евро или долларов США. Бывает, счета переваливают и за триста тысяч долларов (операции на открытом сердце), и за пятьсот тысяч (пересадка костного мозга), и даже за миллион долларов (пересадка желудочно-кишечного тракта или пересадка комплекса сердце-лёгкие). Суть проблемы кроется не в сложности операции, не в квалификации медперсонала, и даже не в разрядности чека, а в самом факте возникновения заболевания. Пошевеливайся, не пошевеливайся, но длясреднестатистического гражданина неважно какого государства суммыв двадцать, пятьдесят, сто или двести пятьдесят тысяч долларов одинаково непосильны. А коль непосильны, значит и количество нулей роли не играет. Получили результаты исследований, узнали страшные итоги… вот, пожалуй, и всё. На этом, чаще всего, и ставится точка.

Путей дальнейшего развития событий немного. Основной – смириться. Обожествлённые в рамках Системы презренные купюры, увы – первооснова нынешнего бытия. Это воздух. Это жизнь. Это право любить и мечтать. Это право на существование. Деньги карают и милуют, поощряют и наказывают, возносят до небес или опускают ниже уровня городского канализационного коллектора, даруют жизнь или её же и отнимают. Нет денег – нет жизни, таков любимый закон Матрицы. Нет друзей и родственников – точно нет жизни. На посторонних вообще невелика надежда. Система прагматична и бездушна. Под стать ей и отдрессированный ею же социум. Погружённое в математический океан банков, бирж, фондовых рынков и валютных обменных курсов, погрязшее в потребительстве и самолюбии эгоцентричное общество равнодушно к чужой беде. Немногие сегодня бросятся на помощь ближнему. За последние тридцать лет своя рубашка приблизилась к телу наиболее плотно.

Кому-то изхворающих детишеквсё же повезётспастись и выжить.Родители продадут квартиру, дачу, гараж, автомобиль, мотоцикл, расстанутся с последними накоплениями, займут где только можно, влезут в кредиты, отнесутрасчётливым ломбардам последнюю золотую пуговицу, серёжку, цепочку или кулон. Ималенькаялапочка может быть останется в живых. Кому-то из хворающих ребят соберут деньги неравнодушные телезрители центральных каналов. Мир не без добрых людей. Неважно, кто сколько перечислит, пятьдесят рублей или десять тысяч. Навалятся миром – и ребёночек спасён! Где-то подключатся местные или центральные власти. Кому-топодвернётся участливыйобеспеченный дядечка, который окажет помощь просто так, от чистого сердца.Инойже продуманный толстосум на помощи больным деткам раскрутит громкую пиар-акцию своего благотворительного фонда (для очередных выборов пригодится). Всё равно, спасибо и ему тоже! Но таких примеров – сотая доля от множества угасающих малышей и хранящих зыбкую надежду родителей…

***

Потеряв ребёнка, сорвётся в пропасть безумия безутешная мать. Посеревший и поседевший отец не сможет её утешить, как и не сможет далее спокойно жить в лживой и несправедливой реальности. Оставив пару домашних тапочек под больничной койкой, их малыш уйдёт. Аравнодушное технократическое бытие продолжит свой прежний ход. Будут гудеть клаксонами проспекты, кишеть людьми улицы, площади и скверы. Парламентариибудут спорить над очередным законопроектом, а экономисты – подсчитывать убытки от очередного инфляционного витка. Будут дорожать товарыи услуги,нищатьили богатеть олигархические кланы. Кто-то сорвёт лотерейный куш, а кто-то – обанкротится. Будут плыть облака по небу,светить солнышко.Всё будет идти своим чередом. А следующим утром, в одном из клинических центров, так же, как и вчера, и позавчера, и год, и пять, и десять лет назад, попрощается с родителями очередной маленький пациент…

***

Невосполнимая потеря… Оцепенение… Мгла… Скорбь… Самоедство… Безутешность… Боль… Замкнутость… Онемение…

Под стать трагедии и чувства, и ощущения, и всё вокруг…

А бывает и наоборот. Обозлившись на всех и вся, закричать пронзительно, неистово, закричать гневно, обречённо! Да так, чтобы душа извернулась! Чтобына весь мир!

«Господи, за что такие испытания?! За что так жестоко караешь?! Почему Ты отвернулся от меня?!»

А бывает и без крика. Хотя лучше не замыкаться.

А бывает, боль утраты порождает демагогию про Вселенское возмездие, Небесныйсудныймеч, неизбежность случившегося, судьбуили предопределение… Всяко бывает… Всяко случается…И всяко горько… И всяко не забыть…

Но время лечит. Пройдёт полгода, год пройдет. Иль два, иль три, иль даже целых пять. Боль схлынет, поутихнет, притупится. Или затаится. Придёт черёд поисков виноватых. Навалятся размышления, вначале по Герцену – «Кто виноват?», а затем и по Чернышевскому – «Что делать?» Герцену осужденный Небесами человек ответит очень быстро. Разумеется, виноваты Высшие силы, несправедливая судьба, страшные обстоятельства, роковые совпадения, бессовестные медицинские корпорации, мировые катаклизмы, низкий уровень жизни населения. А значит, муниципальные, областные и высшие органы власти тоже виноваты! В общем, виноваты все! Было бы на кого ссылаться. Был бы повод. Чтобы ответить Чернышевскому, тут нужно будет, конечно, повозиться.

В этой части главы я не слишком-то и подбираю слова. Признаюсь, дорогой читатель: виноват. Пишу излишне жёстко. Может быть даже, жестоко. Для родителей, потерявших своих малышей, писатель, замаравший бумагу «демагогией о Вселенском возмездии» – немилосердный сухарь и бессердечный негодяй. Однако, в попытке объясниться и повлиять на аудиторию, считаю необходимым прибегнуть именно к таким словам. Не держите на меня зла, прошу вас. Наболело. Накипело. Достало! Хоть как-то достучаться до людей нужно, наконец! Не слышит ведь никто. Не слышит! Ясно, что горькая правда не так вкусна, как сладкая масляная ложь. Но коль сами наварили этой горькой кашицы, то и съесть её тоже нужно самим. Хватит утопать в горе и слезах, палец о палец не ударив для избежания трагических эпилогов! Хватит умалчивать о своих ошибках и ошибках предков!

***

А вот тут, друзья, нота бене. Приостановимся, проанализируем, хорошенько осмыслим информацию и сделаем честные выводы. Но только давайте сделаем их действительно чистосердечно, без лукавства, оправданий и самоедства. Так кто же виноват в этих кошмарах? Кто творит такое горе в судьбах людей? Почему безмолвствует знаменитое itaius? Как ни крутись и с какой стороны ни подходи, резюме получится однозначным: происходящие на планете кошмары, от которых страдали и страдают миллионы людей, случайно, специально, косвенно или напрямую всегда порождались деяниями… самих пострадавших! Именно так! И только так! Отречением от законов Природы, от любви и внимания матушки-Земли – от всего того, что не создано людьми, но Творцом, человек губит свой Путь, искривляет душу, калечит тело, ставит жизнь свою (иль чужую), и судьбы детишек своих (иль чужих) под сокрушительный удар Системы. Отречением от Бога человек приближает себя и своих потомков к черте, за которой зияет тёмная бездна. Отречением от высших Истин человек преумножает технократическую клоаку, в которой нет ни свободы выбора, ни возможности контролировать последствия от избранного Пути.

Верующий люд привык истолковывать напасти и беды предопределением и волей свыше. Тут можно сказать только одно: замусолили имя святое Отца кто как мог. Затёрли, заелозили. А Он и без того унижен Своими детьми, дальше некуда. Чуть что стряслось – так сразу и наказание Господне(судьба, воля Аллаха, проклятие Небес, управа Создателя, тяжкая доля, неисповедимость путей Всевышнего, кара всех богов Олимпа и т. д.)Это не наша вина, человеческая! Что вы! Неужели не понятно? Это же наказание Сверху! Привычно(и весьма сподручно) вытворять, чего заблагорассудится, а следом впадать в меланхоличные рассуждения о высшей воле Небес. Речевые обороты «Как Бог даст»,«Бог управит»,«Божья рука – владыка», «всевышнее предопределение» – отличные инструменты для таких рассуждений. Но о том, что сами разрушаем своё бытие, сами во всём виноваты, сами губим себя и детей своих, человеческое сообщество, как водится – ни гу-гу!

И вообще, что там «человеческое сообщество»! Примеряют жалостливую позу, лицемерят, доказывают истинность и целесообразность своих устремлений целые эпохи и континенты. Каждый последующий век вносит свои правки в культурные, политические и экономические расклады цивилизации, по-своему регулирует образ жизни и помыслы человеческие. Соответственно, приносит он и свои последствия – болезни, эпидемии, войны, катастрофы. А Боженька – вот Он, всегда под рукой. На всяк случай проверенный громоотвод. Он всё стерпит.

Возьмите любой отрезок политической, религиозной или светской мировой истории, присмотритесь. Пандемии, родовые болезни, природные катаклизмы, кровавые сражения – хроника прямого человеческого участия есть, но нигде нет сносок на инициирующую события человеческую волю. Зато практически везде присутствует воля Божия. Вспомним библейские трактаты. Десять египетских казней – нашествие на Древний Египет мошкары, жаб, саранчи, эпидемия кожных заболеваний, мор коней, верблюдов, волов, ослов, овец, гибель младенцев – воля Божья. Истребил Иисус Навин стариков, женщин и детишек Иерихона – воля Божья. (После кончины Моисея Иисусу сыну Навину явился во сне Бог и велел занять Землю Обетованную. А раз велел Сам Бог, для исполнения Его воли хороши любые методы и средства). Избили католики гугенотов-протестантов, перерезали в Варфоломеевскую ночь 30 тысяч человек – ничего страшного, воля Божья. «Gottmituns!» («С нами Бог!») – орал из-под куцых усиков маньяк Гитлер, отправляя головорезов вермахта выжигать святые русские земли. И выжигали, и убивали, и насиловали, поблёскивая жёлтыми ременными пряжками, на которых было выбито всё то же «Gottmituns». Из века в век так идёт. Массовые убийства, казни, болезни, наводнения – везде ссылка на Бога.

30 мая 1431 года казнили Орлеанскую Деву – Жанну дАрк. Громкие победы Жанны, которую Наполеон впоследствии назовёт гениальнейшей военачальницей Франции, острой костью торчали в горле английской элиты. Уничтожить Жанну – смешать её с грязью, предать хуле, растоптать её светлое имя и отлучить от Церкви было для англичан важнейшей стратегической задачей. Это сломило бы мощный государственный дух Франции и дало бы право усомниться в наиболее громких победах короля Карла VII (к слову, коронованного в Реймсе именно Жанной дАрк). Отлучение Жанны от Церкви ставило под сомнение и саму законность коронации Карла VII. В этом случае он оказывался коронованным ведьмой и еретичкой. Закономерно, для политически мотивированной инквизиции Жанна вдруг становится Сатаной, а «её устами говорит дьявол». Ярый сподвижник английских интересов епископ Пьер Кошон, рыдая, предаёт огню «еретичку» и «вероотступницу». Окончательное решение трибунала – «казнить ведьму во имя Господа, святой дланью Отца…»

Идеолог английской Реформации, канцлер и госсекретарь Англии Томас Кромвель июльским утром 1540 года тоже взошёл на эшафот. Успешно расширив британские владения в Ирландии, усилив влияние английской власти в Шотландии, окончательно присоединив к английской короне Уэльс, Кромвель всё же угодил в немилость к королю Генриху VIII. Причина проста: политические победы Кромвеля (мужика довольно-таки волевого и жёсткого) и его растущее влияние задвигали властолюбивую личность самовлюблённого и ограниченного Генриха VIII на обочину царского двора (очередной раз вспомним светлейшую голову царя Соломона – библейского проповедника Екклесиаста: что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Налицо повторение ветхозаветного конфликта между царём Саулом и пастырем Давидом). Дабы убрать с пути сурового «молота для монахов» Кромвеля (непреклонного проводника секуляризации – отчуждения церковных богатств в пользу светского общества), придворная камарилья старалась как могла. Этот тоже было на руку Генриху VIII. И вот уже опальный политик вдруг становится государственным изменником, еретиком и обвинён в оскорблении Господа Бога.

Королеву Шотландии Марию Стюард обезглавили под роскошными сводами Фотерингейтского замка. Погрязшая в интригах против английской королевы Елизаветы I, в 1587 году Мария Стюард была отправлена под секиру палача. Гордо подняв голову, она благостно и безропотно приняла приговор. «Прощаю вас от всего сердца, ибо в смерти я вижу разрешение всех моих земных мук», – молвила Мария. «Что ж, – вздохнув, развели руками лицемерные английские лорды, – на всё воля Божия!» Типа, им очень жаль, но поделать ничего нельзя. Всё уже заранее расписано Небесами!

***

Перечисленные примеры – это так, малая капля в лицемерном море тысячелетней истории. Что было, то и теперь есть. Миллиарды родившихся людей приходят на смену миллиардам ушедших. В стремлении к власти, самоутверждению, самореализации, а особенно – к сладкой и лёгкой жизни, по примеру предков, новые миллиарды продолжают умышленно либо неосознанно похабить и перекручивать бытие, извращать и подстраивать законы Мироздания под свои удобные (корыстные, властолюбивые, похотливые, праздные) принципы существования. И тут же, как и предки, попадают под раздачу – движение против законов Мироздания не приводит к трансформации этих законов, но всегда оборачивается страшными болезнями, эпидемиями, техногенными и природными катастрофами, межэтническими и межгосударственными военными конфликтами. После чего, верующим бесславным потомкам (снова-таки, как и предкам) только и остаётся, что пожинать хлеба трагедий, невзгод, утрат и уныло объяснять случившееся волей Божией, высшей управой Всевышнего. Неверующие новые миллиарды ищут причину бед и несчастий в превратностях судьбы, роковых стечениях обстоятельств и низком уровне жизни.

До Библии, до Создателя, и то ведь сумели в своих оправданиях добраться!

Но как они (люди, прим.автора), познав Бога, не прославили Его, какБога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; Называя себя мудрыми, обезумели,и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, –то и предал их Бог впохотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили тваривместо Творца, Который благословен вовеки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественноеупотреблениепротивоестественным; Подобно и мужчины, оставивестественное употребление женского пола, разжигались похотью другна друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за своё заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делатьнепотребства. (Рим. 1: 21–28)

Библия– древнее, глубоко чтимое священное писание. Одно из наиболее значимых в истории человечества. Эту духовную книгу-махину нужно познавать душою, сердцем познавать. Но не забывать и про холодный ум. Постигая Библию, стоит как можно мудрее подходить к преподнесённым в ней знакам, то есть не просто читать буковки и принимать излагаемое на веру, но ещё и пропускать информацию через себя, анализировать месседжи и сопоставлять факты. Потому как и в Библии ловушки Системой давно расставлены. Неутомимые тёмные силы, слово за словом, год за годом, век за веком, тысячелетие за тысячелетием, незаметновносят коррективы в святые писания.Шаг за шагом приближаются они к своей главной цели – запутать и подчинить людей, упростить человеческую сущность, принизить значимость человеческой личности. В Послании апостола Павла к римлянам одним выстрелом сразу двух зайцев убивают. С одной стороны, в сознание потомков интегрируется ложный постулат о мизерабельности человеческого естества. Сдругой – умаляется индивидуальная ответственность человека за свершённые деяния.

Честное слово, это не мы с вами культивируем в обществе педерастию, лесбиянство, однополые браки, свингерство (групповой секс с периодическим обменом партнёрами). Это не мы радеем за отношения свободные, отношения эмансипированные от ценностей традиционных, отношения не обременённые моралью. Это не мы подвергаем сомнению святость моногамного брака – чистую Божественную лебединую любовь. В лебединой семье нет измен, разводов, ссор, драк. Это союз до самой смерти. Лебедь и лебёдушка вместе добывают пищу, обустраивают уютное гнёздышко, воспитывают лебедят. Если самец или самка болеют или получают ранение от хищников, здоровый партнёр не смыкая глаз ухаживает за своей любимой половинкой. После смерти партнёра одинокий лебедь не улетает на юг, не ищет удовольствий на стороне, не буха́ет и не принимает наркотики, а остаётся на месте гибели любимого (любимой) и хранит верность даже после его (её) смерти. Но это же не мы выступаем за полигамию и свободные отношения! (И ветхозаветный царь Соломон, и царь Давид, вон, смотрите, сколько у них партнёрш было!) Это не мы возвели гомосексуализм в ранг моднейшего социального явления – чуть ли не половина прогнившего Евросоюза кичится своими нетрадиционными срамными приверженностями. В странах еврозоны такие извращённые тенденции настолько вошли в силу, что, видимо, скоро там будут стесняться не гомосексуальных, а традиционных ценностей. Это не мы, приобретая порнографическую продукцию, финансируем сложный механизм порноиндустрии. Это не мы, больные и нечистые, рожаем потенциальных жертв отечественных и зарубежных клиник. Это не мы, утвердив ныне существующий образ жизни как единственно верный и удобный, подставляем под удар раковых клеток своих потомков. Это не мы вписываем своих детишек в бездуховные чертежи Системы, тем самым отодвигая наше прекрасное завтра до лучших времён. Что вы! Разве непонятно – это всё Бог, наказывая, предал человека делать непотребства. Да, точно! Это всё Он. Не мы! Система просюсюкает: «Опять не понятно? Не веришь? Тогда тебе, адепт, прямо по курсу – к Посланию святого апостола Павла к римлянам. Иди, перечитай, я там тоже уже пошалила, буковок лишних понаставила».

***

Ключевой момент проблемы – дарованная Отцом чадам Своим свобода выбора – целенаправленно затираетсяи уводится Системой в тень. Такой политике не один век, и даже не одно тысячелетие. Её плоды очевидны. Современные люди запамятовали субстанциальную истину: являясь центром Вселенной, образом и подобием Бога, славным Ребёнком Творца, только лишь Человек одновременно является и первопричиной, и следствием всех процессов, происходящих на материальном плане Бытия. Исключительно человеческая Воля и Свобода Выбора являются первичными факторами гармоничного (либо негармоничного) существования Человека в Мироздании. Что выбереммы с вами, куда пойдём, к чему устремимся – решать только нам. Но и получать заработанное, и нести ответственность перед Природой и нашими детишками, тоже нам.

Насаждающий же и поливающий суть одно; но каждый получит свою награду по своему труду. (1 Кор. 3:8)

Как проесть своё здоровье?

Болезни, неудачи в личной жизни, невзгоды на работе, материальное неблагополучие и прочие напасти эзотерики обычно объясняют так называемой Отработкой – процессом искупления человеком ошибок, совершённых в прошлой жизни либо искуплением ошибок предков. Материалисты предпочитают выражение «за всё нужно платить». Сторонники протестантского направления христианства сказали бы, что человеческая жизнь – это записанный компьютерный диск, и нет смысла сопротивляться предопределённому, а лучше покориться высшей воле, терпеть и ничего не менять. В Православие тёмными силами внедрены понятия «Божией управы» и «воли Небес». В Буддизме страдания и страсти объясняются канонами модального вознаграждения – циклического существования в сансаре – так называемом колесе жизни. Будешь творить зло и обижать Пространство – будешь болеть и не вырвешься из сансары никогда. Словом, на умные речи всяк мастак, а по существу – одни предположения, голые аксиомы, чьи-то сомнительные инструменты для управления сознанием и минимум фактов.

В психодуховных практиках искупление за деяния ушедших родственников чаще всего называют кармической наследственностью человека. В Буддизме, кстати, работает похожая теория: нечистоплотные «следы», оставленные предком в карме, повлияют и на судьбу перерождённого потомка. По мнению эзотериков, карма играет если не решающую, то существенную роль в судьбе будущих поколений. К примеру, человек, погружённый в материальный план Мироздания, проживал свои дни по-разному: совершал поступки – когда хорошие, а когда и очень даже дрянные, творил добро или, напротив, был падок к гадостям. В итоге, человека не стало. А его потомки, по сумме свершённых деяний предка, получили духовное и энергетическое «наследие» – карму. Это так, если объяснять на пальцах, в несколько строк.

Многие кармисты, астрологи, ведуны и ведуньи утверждают (и не безосновательно), что неблаговидность жизни предков влечёт прямое искажение не только энергетической, но и физиологической ипостаси последующих поколений. Они настаивают на неизбежности этого процесса и объясняют его действием мудрейшего вселенского закона, удерживающего баланс между добром и злом – кармического Закона воздаяния или «Закона Бумеранга». Суть Закона воздаяния отображается в популярных, многим известных истинах: добро порождает и завещает добро, зло генерирует и завещает зло, от священного огня пламя адово не воспылает, здоровая плоть – вместилище вечной души, а в хворающей и пять поколений маются, ослепив око ближнего своего сам око своё отдашь и т. д.

И в эзотерической теории, более изучающей внутренний мир человека и определяющей высшее творение Создателя как первооснову бытия, и в прозападных оккультных практиках, пытливо рассматривающих устройство внешнего мира и относящих Человека к зависимому элементу общего Чертежа, и в мировых религиях, основанных как средство сохранения (или, если хотите, контроля) человеческой души и сознания, вышеописанные явления сводятся к единому понятию – искуплению потомками грехов предков.

Я не зря затрагиваю такой материал предельно обтекаемо, поверхностно и осторожно. Дело в том, что сотворённое Боженькой Мироздание представляет собой настолько сложный, многогранный и непостижимый комплекс, что посвятить ему не только главу, но даже и целую книгу было бы с моей стороны откровенным неуважением и к самому Мирозданию, и к вам, дорогие друзья. Тем более, делать бесспорные выводы о лежащих в метафизической плоскости материях может только ограниченный человек. Что в действительности происходит по ту сторону бытия, к счастью, никто из нас никогда не узнает.

 

Посему, погружаться в эзотерику мы не будем, не наша тема. Оставим эту область истинным специалистам. Для желающих больше узнать о тонких планах бытия, пожалуйста, имеются весьма познавательные труды Елены Блаватской (трёхтомник «Тайная доктрина»), Николая и Елены Рерихов («Агни-йога» или «Живая этика»), Валентины Лавровой («Ключи к тайнам жизни»). Там действительно есть много чего интересного. Об одном вас прошу: чем глубже вы будете окунаться в подобные темы, тем осторожнее должны подходить к их познанию.

Беспросветные дураки и дуры, глупейшие люди, частенько суют свой интеллектуально примитивный нос в тонкие материи и высокие энергии, не имея ни малейшего понятия об исключительной сложности и мощи эфирных явлений. Накупят книг по магии, наслушаются советов от непонятных тёмных бабулек, насмотрятся непонятно чьих вебинаров, полезут копать в интернет – ох, такого понаберутся! И каждый из них ведь умный, просто жуть! И начинают слепцы практиковать. Псевдоисцеления, сглазы, проклятья, порчи, заговоры, привороты, отвороты-отсушки, подсадки, контакты с потусторонними мирами, моделирование будущего, попытки влиять на судьбу и здоровье посторонних людей, эксперименты с энергией денег, чистки и настройки чакр, продувка энергетических каналов… мать честная! Не понимая последствий, новоиспечённые «целители», «маги», «колдуны» и «веды» таких дел наворотят – ни вслух сказать, ни пером описать! Энергетических узлов таких понавяжут, что даже признанным эзотерикам, зачастую, не под силу распутать и развязать эти невидимые удавки. Не говоря уже о том, что личная расплата за подобные эксперименты для практикующих непомерно велика, а будущее их потомства – незавидно. Поэтому лезть непосвящённому человеку в тонкие энергетические планы, а тем более что-то там пытаться менять – абсолютное табу. Как минимум, опасно для самого новатора.

А вот практиковать физиологическое оздоровление организма, очищать карму на материальном плане бытия, проповедовать здоровый образ жизни, стремиться к гармоничному сосуществованию с Природой и Создателем, готовиться к сотворению здорового потомства, проводить профилактику недугов – напротив, не только не запрещено, а даже приветствуется, рекомендуется и никогда не поздно. Для любого жителя планеты Земля.

Истинно говорю Я вам: человек –это сын Матери-Земли; от неё сын человеческий получает тело своё, подобно тому, как тело новорожденного растёт, питаясь грудью своей матери. Поистине говорю вам: вы – одноцелое с Матерью-Землей: Она находится в вас, а вы – в Ней. От Неё вы родились, вы живете благодаря Ей, и в Неё вы, в конце концов, вернётесь. Поэтому следуйте Её законам, ибо никто не проживёт долгих лет, не будет радоваться каждому мгновению, если не будет почитать Матери своей и уважать Её законов. Ибо ваше дыхание – Её дыхание, ваша кровь – Её кровь, ваши кости – Её кости, ваша плоть – Её плоть, ваше чрево – Её чрево, ваши уши и глаза – Её уши и глаза. Поистине говорю Я вам, если хоть раз вы нарушите хоть один закон из Её законов; если вы хоть раз повредите один из членов вашеготела, то неизбежно будете поражены сильно, и будет плач и скрежет зубов. Говорю Я вам: Пока не будете следовать законам вашей Матери, вы не сможете никак избежать смерти. Но тот, кто решит уважать законы Матери своей, получит взамен привязанность Её.(«Евангелие Мира Иисуса Христа от ученика Иоанна»)

Поэтому, опустив вопросы энергетической отработки грехов, вернёмся к нашим баранам. В смысле – к нашим болезням. Начнём с азов. С букваря. Рассмотрим самую малую часть Человека, представляющую его на материальном плане Бытия – физиологическую. Физиология – это образбытовой жизни цивилизации, её привычки,правила, нормы, традиции, увлечения, стандарты (мягко говоря, не умные).

Почему, самозабвенно дискутируя о так называемом Божьем наказании и сложных материях родовых грехов, мы элементарно умалчиваем… ну, к примеру, о чрезмерных возлияниях наших дедушек и бабушек? О сложившихся диких принципах питания почему молчим? Это же мы стряпаем своим детишкам нашкварчащем сальце яичницу? Мы! Это же мы под жареную картоху пощедрее вытапливаем свиного жира? Кушайте, маленькие лапочки! (А себе под картофанчик ещё и соточку нальём, и опрокинем её за ваше здоровье!) Это всё мы! Это же наши бабушки и дедушкивываривают внукам бульон из плоти казнённой коровки, пожирнее коптят окорока, помясистее запекают корейку, потолще засаливают куски подшкурного жира борова? Наши. Следом за ними и мы, родители, так поступаем. Такие яства острой бритвой кромсают нашим детишкам поджелудочную железу, забивают холестериновыми бляшками кровеносные сосуды, нагружают сердечно-сосудистую систему, провоцируют холециститы, гастриты, язвы. В более широком смысле, такое меню вставляет в физиологическую конституцию потомков закладки будущих хронических недугов, которые с годами обязательно развиваются и заявляют о себе в полный рост. Так что там у нас с Божьим наказанием, судьбой или предопределением, а?

Непо злому умыслу варится и жарится вся эта снедь, кто спорит. Просто так заведено. Образ жизни. Нормы бытия. Itaius. Передаваемые из поколения в поколение кулинарные традиции. (А следом, ближе к школьному выпускному балу, и «национальный колорит» подоспеет). Куда от них деваться? Вот и перенимают потомки бытовые привычки предков. Вот и стараются выставлять на стол шкварчащие колбасы, запечённые индейки и сборные солянки. Вот и звенят на праздниках рюмашки и стакашки с зельем. Вот и тратят по трети зарплат на пиво и сигареты. А со временем, заметно пополневшие, одутловатые, отёкшие и дряблые, по Закону Бумеранга пожинают терпкие плоды своей недальновидности. Страдают, болеют, получают степени инвалидности и, наконец, самое худшее – сотворяют детишек – будущих пациентов международных клинических центров.

Ситуация более чем очевидна: больные организмы, загрязнённые тяжёлой химической пищей, никотиновыми смолами, алкоголем, ослабленные лекарственными препаратами, напитанные грязной водой (а где чистую-то взять?), сквозящие непристойными помыслами, чумазыми технократическими устремлениями, пребывающие в ежедневном стрессе, и оттого желчные, завистливые и озлоблённые, способны воспроизводить исключительно больное и несовершенное потомство. А останки ослабленной физики ущербного потомства, Система, играючи, сминает отравленным воздухом и грязной водой злобного мегаполиса. Вот и вся вам, друзья, в нескольких предложениях, энергетика родовых проклятий. Вот и все вам, в два абзаца, грехи предков…

***

Часто в «Белилах» я вспоминаю наше со Славуней детство. Счастливые, беззаботные, солнечные времена всегда часто припоминаются. Сейчас по теме вспомнил советскую молочную диету для детей. Родители выписывали журнал «Здоровье», и в одном из выпусков как-то прочитали, что для укрепления детского пищеварения самое простое и лучшее средство – стакан кефира перед сном. Диета тут же поступила на вооружение нашей семьи. А мы с сестричкой и не отказывались! Уж больно советский кефир вкусным был. Каждый вечер, ближе ко сну,меня и Славуню поджидала поллитрушкакефира – пузатенькая прозрачная бутылка с крышечкойиз голубой или зелёной фольги. (А если попадалась бутылка с крышкой из розовой фольги, мне почему-то казалось, что содержимое ещё ароматнее и вкуснее).В пересчёте на двоих – как раз по гранёному стаканчикуна душу детского народонаселения получалось. Помню, лет семь подряд мы пили кефир на ночь. Пока не подросли.

Однако,запастись кефирому родителей иногда не получалось.Магазин на всю нашу округу работал один – районный гастроном №7 (про гипермаркеты с их ядовитым, а порой и опасным для жизни ассортиментом тогда и слыхом не слыхивали). Не успел после работы закупить продукты – пеняй на себя. Или рассчитывай на запасы, привезённые из деревни. Чаще всего люди бежали в магазин после работы. Но к вечеру неискушённые советские домохозяйки подчистую разбирали товарную выкладку, оставляя рабочих и служащих ни с чем. В субботу и воскресенье к утренней выкладке народ, конечно, поспевал, но купить продукты… всё равно иногда не получалось! Например, вкусные пельменьчики «Русские» (в картонной прямоугольной упаковке, 62 копейки за кило) заканчивались как раз в тот момент, когда подходила именно ваша очередь. И кому интересно, что торчал в строю битых два часа? С кефиром то же самое. Вкуснейший, свежий, натуральный, 30 копеек пол-литра, спрос на него всегда был немалым. Кефира люди брали сразу четыре-пять бутылок. На несколько дней. Но и тут имелись свои подводные камни. Бывало, приходишь в магазин, кефир есть, а купить его всё равно не можешь. Работало железное советское правило: бутылку с молочной продукцией можно было приобреститолько в обмен на пустую, точно такую же стеклянную бутылку.Если кефира желаешь купить четыре бутылки, а при себе имеешь пустые только три, значит и купишь только три! Не нравится – запасайся тарой. Или доплачивай. Бутылка – 12–15 копеек. Смех смехом, а полигоны не были забиты ядовитой пластиковой тарой, как сегодня. В общем, в силу различных обстоятельств мы со Славуней иногда оставались без вожделенной бутылочки молочного. И как назло, именно в такие вечера нам невообразимо хотелось перед сном чего-нибудь слопать!

По поводу чего-нибудь слопать на ночь, тут, друзья, небольшая ремарка. Подозреваю, в этом непреодолимом действе точно не обошлось без происков каких-то таинственных энергий-обжор. Вот скажите, у кого из вас никогда не возникало желания ближе к ночи (или под утро, часика в два-три) нарубиться до отвала колбасы, сосисок, сала или пельменей? Ну-ну. Если кто-то категорически ответит «ни разу такого не было!», вот уж где со смеху народ читательский покатится, не поверит!

Так вот. Оставшись без кефира (а засыпать, не заморив червячка, совершеннейшим образом не хотелось),мы со Славуней принимались жалобно канючить родителям о том, что ужин давным-давно прошёл, и что сон натощак – дело антисоветское и даже бесчеловечное. И тогда в дело вступал проверенный метод. Отец отрезал от двадцатикопеечной буханки четыре куска хлеба (мне и Славуне по два) и намазывал их смальцем – вытопленным свиным жиром. Бутерброды посыпались щепоткой соли и преподносилисьна тарелке прямо в детскую комнату. И мы со Славуней, благодарные за родительское сердобольное внимание, уплеталиэти бутерброды с превеликим удовольствием!

***

Немного поразмышляем. Предположим, что вы ещё ни разу в жизни не налагали на себя церковный пост. Ну, так получилось, не довелось ещё прикоснуться к духовно-аскетической практике. (Что, действительно, ни разу не пробовали? Обязательно попробуйте! Не пожалеете). И вот, наконец вы решились испытать себя в этом подвиге.

Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. (1 Пет. 2: 21)

Возьмём, например, православный Великий пост – самый длительный и строгий. Хотя православный церковный устав не разделяется на мирской и монашеский (он обязателен для выполнения всеми верными чадами православия), для первого раза выберите щадящую схему с умеренной аскезой. Для новичков подойдёт следующий распорядок. За исключением среды и пятницы (среда – день предательства Иисуса Христа Иудой Искариотом, пятница – крестная смерть Иисуса на Голгофе), оставьте в овощном рационе оливковое или подсолнечное масло – елей; исключите из питания мясо ирыбу (согласно действующему в православной конфессии палестинскому уставу Типикону, рыбку можно вкушать в Великий пост лишь дважды – в Вербное воскресение и Благовещение); исключите сыры, молочные продукты, яйца. Алкоголь, само собой, определите под замок. Если вы человек курящий, попытайтесь отказаться от табака. В пост это сделать намного легче. Если не получится совсем исключить табак, попробуйте сократить количество выкуренных сигарет. Это тоже будет ваш небольшой подвиг.

Великий пост перед Светлым Христовым Воскресением длится 48 дней. Сорок дней (Четыредесятница) символизируют сорокадневный аскетический подвиг Спасителя в пустыне. Плюс Лазарева суббота (чудесное воскрешение Иисусом праведного Лазаря из Вифании), Вербное воскресенье (Вход Господень в Иерусалим) и шесть дней страстной седьмицы – последние земные дни жизни Иисуса.

А теперь, представьте, как после полутора месяцев сурового воздержания вы наворачиваете десяточек-другой пельменчиков со сметанкой, свиной гуляш, копчёные окорока или несколько бутербродов со смальцем. За время целебного воздержания вашорганизм отвыкнет от жирной пищи и перестроится на гораздо более полезный растительный рацион. Поэтому на мясное предложение он отреагирует мгновенно и весьма болезненно. Мгновенно – это в течение одной минуты. Весьма болезненно – это как под скальпелем без наркоза. Конечно же, лучше не проводить таких глупых экспериментов.

Помню, я после своего первого пасхального поста, на радостях, что выдержал семь недель без сервелата и сосисок, словно с цепи сорвался – накинулся на сваренные вкрутую яйца, майонез, колбасу и котлеты, как пролетарий на буржуя-фабриканта. Невыносимые рези в желудке, тошнота, слабость и головокружение свалили меня на сутки. Хорошо ещё, в больничную койку не попал. Причём, при переходе с животной пищи на растительную никакого дискомфорта я не чувствовал, всё проходило гладко и безболезненно. Именно поэтому опытные постники и голодальщики рекомендуют быть более внимательными и воздержанными не в заговенье и входе в пост, а на выходе из постов. Такова она, неприемлемая для человеческого организма животная пища.

***

Вернёмся к нашим бутербродикам со смальцем. Разве думали родители о том, что хлеб со смальцем на ночь – недопустимая агрессивная пища, несущая ощутимый вред детскому организму?Конечно, не думали. Кто там об этом вообще размышлял! Система, знаете ли. Дама непереборчивая. Давит и на детей, и на родителей, и на предков, и на потомков. Кушали, что народ весь кушает, и всё тут. Какие там ауры, чакры и кармическая наследственность! Да и экономить старались тоже. Хоть как-то от аванса до зарплаты дотянуть нужно было? Нужно. Вот и изворачивались как могли. Каши, капустные котлетки, жареная картопелька, свекольная икра, а где и бутерброды со смальцем…

И, призвав народ, сказал им: слушайте и разумейте! Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека. (Матф. 15: 10–11)

Иисус сказал: неужели и вы еще не разумеете? Ещё ли не понимаете, что всё, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон? А исходящее из уст – из сердца исходит – сие оскверняет человека. (Матф.15: 16–18)

Стоит заметить, Учитель очередной раз оказался прав.Исходящие из глубины сердца ложь, лукавство, жадность, малодушие, корыстолюбие, злоба, злонравие, гордыня, блуд, вероломство, немилость, презрение к окружающим – вот она, истинная грязь, оскверняющая храмы наших с вами душ. Однако, осмысливая нынешние реалии, физиологию теперь тоже нужно прибавлять к учёту. Спросите, почему? Да потому что весь этот гастрономический ужас, который понавыдумывал и выкинул на прилавки Рынок, давным давно приловчился не извергаться вон, а надёжно закрепляться и распускать свои щупальца внутри человека.

За две тысячи лет кулинарные тенденции настолько поменялись, а цивилизация настолько развратилась, что человеческая раса, потакая собственным греховным слабостям и плотским глупым капризам, вплотную приблизила себя кточке невозврата. Посему и напрашивается к упомянутой евангельской мудрости небольшое мирско́е дополнение: то,что сегодня входит в уста, не только оскверняет человека так же, как и то, что выходит, но и способно убиватьне хуже иприта и фосгена – веществ, применяемых в химическом оружии массового поражения. Вот скажи́те, чем нашепитание не оружие массового поражения? Работает в планетарном масштабе, провоцирует смертельно опасные заболевания, от него не укроешься в блиндаже, его не задавишь силами военного спецназа, не собьёшь противоракетной системой обороны. Идеальное и неуязвимое средство убийства.

Мы взрослеем, рожаем детишек. Сами становимся родителями.И тоже своим детям мажем смалец! Или ещё чего похуже – летим в гипермаркет за модными ныне венгерскими пастами, болгарскими соусами и японскими суши. Которым, кстати, что до Будапешта, что до Софии, что до Токио, как до тихоокеанской республики Науру вплавь. Став папами и мамами, как и наши предки, мы следуем по протоптанной в Системе тропе и начинаемпланомерное уничтожение… собственного потомства, и даже больше – своих будущих внуков и правнуков. Повинуясь диктатуре Системы, своими традициями и нравами мы только повышаем вероятность «знакомства» потомков с немецкими, американскими, израильскими или турецкими онкологическими центрами.

Про нас самих, больных и нечистых, и вовсе речи нет. Детишек жалко! Вот ответьте, для чего мыпокупаем своей ребятне сладкие газированные напитки, пенобетонные гамбургеры, жвачку, леденцы, картофель фрии сахарную вату?Для чего? Зачем травим их чипсами, пряными сухариками, мороженым из модифицированного молока, карамельными батончиками и прочим ядом? Между прочим, от поедания сухариков, леденцов и чипсов, лабораторные крысы – признанные гении выживания, и те слепнут с последующим циррозом печени. Генетически модифицированные фрукты и овощи, трупные полубумажные сосиски, псевдосливочное псевдомасло, псевдобулочки с псевдоповидлом, псевдокарамель с псевдосахаром, псевдохлеб из псевдомуки… Покупаем ведь? Признавайтесь! Конечно, покупаем. Знаем, или хотя бы догадываемся, что этияствасобойпредставляют, но покупаем. А следом размышляем о каре Небесной и наказании Господнем.

С другой стороны,поджимает вопрос: «А какие ещё варианты, чтобы прокормиться?»Тоже верно. Ваша чистейшая правда.Никаких. В районном центре, а тем более в мегаполисе, пахнущие солнышком и утренней росой помидорчики, перцы иогурцы вдоль асфальтовых дорог не растут. И родниковая водица посередь потока чадящегоавтотранспорта живительными гейзерами тоже не бьёт. Вот и ставит нас Система перед фактом: бери, что дают, да не выпендривайся. Продукты безвкусные? Организм не принимает? Душа отвергает? Не желаете такого? Расстройство желудка-с? Ничего, реклама поможет. Продавит. Спиртное и сладкая газировка помогут переварить. Аптечный пункт откачает…

***

Ох уж эта реклама! Она жеДвуликийЯнус – бог дверей, входов и выходов, всех нача́л и самых непредсказуемых последствий. Хитрые ходы рекламного Януса становятся вполне понятными, когда начинаешь ближе присматриваться к рекламным и рыночным механизмам. А дело обстоит вот как.

Рекламное мошенничество Януса характеризуется либо явным беззастенчивым враньём о качестве продуктов питания, либо скромными недомолвками. При недомолвках лучшие гастрономические стороны изделий выдвигаются на передний план телеэкранов, а их опасные качества «случайно» замалчиваются. Явное враньё по сути ещё хуже недомолвок. Оно шурует напролом, в духе Геббельсовской пропаганды – чем лживее, тем убедительнее. Послушаешь, так у нас в мире что ни фрукт – райские кущи, что ни сметана – деревенский рецепт, что ни пиво – эликсир молодости. По словам Системы, всем нам нужно забыть про рынки, дачи, приусадебные участки, поместья и перейти на продукты, реализуемые исключительно торговыми центрами. Сразу же все выздоровеем и проживём, как и святой Мафусаил, тыщу лет.

К явной рекламной лжи относятся «супержирные» маргарины, «мясные» колбасы и копчёности, «молочные» трансгенные сыры, «экологически чистые» (выращенные и добытые в радиоактивных зонах отчуждения) овощи, ягоды и молоко.

Вот вам простой пример. Герметичная упаковка сушёных бананов из Вьетнама. На ней красуется гордая алая надпись: «Экологически чистая продукция Социалистической Республики Вьетнам». Кто скажет, какая может быть у вьетнамских бананов экологическая чистота, если во время войны с американцами в 1964–1973 годах эта многострадальная земля испытала все ужасы бомбовых атак с применением боевых химических веществ? Самые справедливые и демократичные экспортёры свободы американцы за неполные десять лет Вьетнамской войны сбросили на Вьетнам всё что можно: напалм, фосфорные заряды, термические, магнитные, шариковые бомбы. На малюсенькую территорию Вьетнама чуткие и миролюбивые США сбросили бомб в два раза больше, чем Германия сбросила на СССР за всю Великую Отечественную. От непрерывных американских бомбардировок почва Вьетнама на полметра пропиталасьархиядовитыми химическими веществами. В том числе, в почву попал и дефолиантOrangeAgent – химический состав, вызывающий опадение листьев растений. Этот гербицид армия США применяла для демаскировки позиций вьетнамских солдат. Спустя десятилетия, флора, несмотря на свою мощнейшую регенерационную способность, так и не смогла полностью восстановиться. По этой причине вьетнамские фермеры для получения урожая вынуждены применять активные химические удобрения.

Вообще, качество и пищевая безопасность большинства представленных Рынком продуктов вызывает недюжинные сомнения. О каком качестве и безопасности может идти речь, если даже упаковка пищевых продуктов, зачастую, изготавливается из химически активных компонентов? Например, каждый из нас хотя бы раз в неделю покупает варёную колбасу, сосиски, сардельки, колбасный и плавленый сыр, творог, йогурты. Эти продукты фасуются в полиэтиленовую плёнку. На самом деле, полное название этой плёнки – поливинилиденхлорид (аббревиатура ПВДХ). «Чудо-упаковка» ПВДХ сама по себе вроде бы и не опасна. Однако, следует учитывать, что для её производства используются этилен (основной компонент нефтехимической промышленности), стирол (винилбензол, эффективный растворитель полимерных соединений) и фенол (гидроксибензол или карболовая кислота – крайне токсичное вещество для всех живых организмов). Лабораторные исследования показывают, что даже малые дозы фенола, этилена и стирола вызывают у подопытных крыс злокачественные опухоли стенок кровеносных сосудов (гемангиосаркомы). Помимо сырных и колбасных продуктов, поливинилиденхлорид наносится на внутреннюю поверхность бумажных тетрапаков, в которых сохраняются фруктовые соки, молоко, кефир, ряженка и сметана. Колбасу, сыры и молочку кушаем не только мы, взрослые, но и наши детишки. Но почему-то никому до этого нет никакого дела.

Умышленно скрывая нелицеприятные свойства продуктов, хорош рекламный Янус и в недомолвках. Характерный пример – изготовленное недобросовестными производителями сливочное масло. На какое масло в гипермаркете ни посмотри – везде приблизительно одинаковый броский рекламный слоган: «отличное деревенское масло, приготовленное из домашнего коровьего молока по современным технологиям». Но при этом базовые показатели масла – масса продукта, жирность, срок реализации, процент содержания добавок (если таковые имеются), как правило, прописываются мелким шрифтом. Главная недомолвка производителя – жирность сливочного масла. На самом деле, всё очень просто. Если сливочное масло изготовлено по государственным стандартам (ГОСТам), а не по ТУ (непонятно чьим и каким техническим условиям), и содержание животного жира в нём не менее 82,5% – это качественный молочный продукт, настоящее сливочное масло. Всё что ниже 82,5% жирности – маргарин или спред (низкокалорийная смесь растительных и животных жиров).

Для удешевления продукта, плутоватые производители грешат перенасыщением своих изделий так называемыми трансжирами (разновидностью ненасыщенных жиров). Трансжиры – это те же некачественные маргарины, спреды, модифицированные растительные жиры, гидрогенизированные растительные масла, заменители молочного жира и какао-масла. Разумеется, никто об этом даже и не думает уведомлять потребителей.

Подобные «невинные» недомолвки ведут к страшным вещам. Согласно проведённым исследованиям, трансжиры влияют на качество грудного молока кормящих матерей, провоцируют развитие диабета, ослабляют иммунитет, снижают уровень тестостерона – основного мужского полового гормона, ухудшают качество спермы. Несложно провести причинную связь между качеством спермы отца, качеством грудного молока кормящей матери и здоровьем отвечающего за их «кулинарные» грехи будущего ребёнка – потенциального клиента клинических центров. В этой-то связи и кроется знаменитое латинское futurumcomminutivae – разгадка бед и трагедий современных родителей, сокрушающих своё грядущее…

***

Ниже привожу сокращённую выборку химических добавок, часто встречающихся в «экологически чистых», «диетических» и «безопасных» продуктах. Самые агрессивные из них выучите на память. Не получится выучить – выпишите в блокнот или сохраните в памяти мобильного телефона. Предупреждён – значит вооружён. Вооружён – значит способен постоять на страже здоровья своей семьи.

***

Список консервантов, вредных для здоровья

Е100 – Куркумины. Вызывают приступы астмы.

Е102 – Тартразин. Приступы астмы, аллергия.

Е123 – Амарант. Запрещён в России! Вызывает пороки развитияплода во время беременности.

Е124 – Понсо4R (пунцовый 4R). Запрещённый в ряде стран канцероген.

Е132 – Индиготин, индигокармин. Вызывает тошноту, аллергические реакции.

E200 –Сорбиновая кислота. Аллергия кожного покрова.

E210 –Бензойная кислота. Вызывает аллергические реакции.

E211 –Бензоат натрия. Вызывает аллергические реакции.

E212 –Бензоат калия. Вызывает аллергические реакции.

E213 –Бензоат кальция. Вызывает аллергические реакции.

E214 –пара-Оксибензойной кислоты этиловый эфир.Внекоторых странах под запретом.

E215 –пара-Оксибензойной кислоты этилового эфира натриевая соль. В некоторых странах под запретом.

E216 –пара-Оксибензойной кислоты пропиловый эфир. Вызывает аллергические реакции.

E217 –пара-Оксибензойной кислоты пропилового эфира натриевая соль. В некоторых странах под запретом.

E218 –пара-Оксибензойной кислоты метиловый эфир. Кожные аллергические реакции.

E219 –пара-Оксибензойной кислоты метилового эфира натриевая соль. В некоторых странах запрещена.

E220 –Диоксид серы.Может вызывать фатальныеаллергические реакции у астматиков, разрушает витамин В1. Людям, склонным к аллергии,следует избегать диоксида серы и его производных.

E221 –Сульфит натрия.То же, что и Е220.

E222 –Гидросульфит натрия. То же, что и Е220.

E223 –Пиросульфит натрия.То же, что и Е220.

E224 – Пиросульфит калия. То же, что и Е220.

E225 –Сульфит калия. То же, что и Е220.

E226 –Сульфит кальция. В некоторых странах под запретом.

E227 –Гидросульфит кальция. В некоторых странах под запретом.

E228 –Бисульфит калия. То же, что и Е220.

E230 –Дифенил. В некоторых странах категорически запрещен (например, в Австралии).

E231 –орто-Фенилфенол. В некоторых странах категорически запрещён (например, в Австралии).

E232 –орто-Фенилфенола натриевая соль. То же, что и Е231.

E233 –Тиабендазол. В некоторых странах запрещен.

E235 –Натамицин, пимарицин. Может спровоцировать тошноту, рвоту, диарею и раздражение кожи.

E236 –Муравьиная кислота. В некоторых странах запрещена.

E237 –Формиат натрия. В некоторых странах запрещён.

E238 –Формиат кальция. В некоторых странах запрещён.

E239 –Гексаметилентетрамин(уротропин).В некоторых странах запрещён.

E249 –Нитрит калия. Запрещён для использования в продуктах детского питания. Провоцирует слабость, головные боли, затруднённое дыхание.Потенциальный канцероген. Способствует образованию раковых клеток.

E250 –Нитрит натрия.То же, что и Е249. Канцероген.

E251 –Нитрат натрия. То же, что и Е250.

E252 –Нитрат калия. То же, что и Е249.

E261 –Ацетаты калия. Рекомендуется избегать людям с заболеваниями почек.

E264 –Ацетат аммония. Может вызывать тошноту и рвоту.

E270 –Молочная кислота. Может вызывать проблемы у маленьких детей.

E281 –Пропионат натрия. Возможно, вызывает мигрени.

E282 –Пропионат кальция.То же, что и Е281.

E283 –Пропионат калия. То же, что и Е281.

E296 –Яблочная кислота (DL-). Не рекомендуется употреблять младенцам и маленьким детям.

E310 –Пропилгаллат. Запрещен к использованию в продуктах питания для младенцев и маленьких детей, так как может вызывать расстройство желудка, раздражение кожного покрова.

E311 –Октилгаллат. То же, что и Е310.

E312 –Додецилгаллат. То же, что и Е310.

E319 –трет-Бутилгидрохинон. Может вызывать тошноту, рвоту, галлюцинации. Смертельная доза для человека – пять грамм.

E320 –Бутилгидроксиниазол (БГА).Запрещён к использованию в детском питании.Опыты с лабораторными крысами свидетельствуют о том, что Е320вызывает образование раковых опухолей.

E325 –Лактат натрия. Может вызывать аллергические реакции у детей с непереносимостью к лактозе.

E326 –Лактат калия. То же, что и Е325.

E327 –Лактат кальция. То же, что и Е325.

E328 –Лактат аммония. То же, что и Е325.

E329 –Лактат магния. То же, что и Е325.

E339 –Фосфаты натрия. Большое количество вызывает нарушение кальцио-фосфорного баланса в организме.

E340 –Фосфаты калия. То же, что и Е339.

E363 –Янтарная кислота. В некоторых странах запрещена.

E380 –Цитраты аммония.Может влиять на функции печени.

E385 –Этилендаминтетраацетаткальция-натрия. Запрещён в некоторых странах.

E400 –Альгиновая кислота. Большие количества могут затруднять усвоение организмом некоторых питательных веществ.

E401 –Альгинат натрия. То же, что и Е400.

E402 –Альгинат калия. То же, что и Е400.

E403 –Альгинат аммония. То же, что и Е400.

E404 –Альгинат кальция.То же, что и Е400.

E406 –Агар. То же, что и Е400.

E413 –Трагакант камедь. Возможны аллергические реакции.

E414 –Гуммиарабик. Возможны аллергические реакции.

E416 –Карайи камедь. Возможны аллергические реакции.

E420 –Сорбит.Запрещен для использования в продуктах детского питания, можетвызывать расстройство желудка.

E421 –Маннит. Возможны аллергические реакции, может вызывать тошноту, рвоту, диарею.

E422 –Глицерин. Большие количества могут вызывать головные боли, жажду, тошноту, высокий уровень сахара в крови.

E432 –Полиоксиэтилен (20). В некоторых странах запрещён.

E433 –Полиоксиэтилен (80).Усиливает усвоение организмом жиров.

E434 –Полиоксиэтилен (40). В некоторых странах запрещён.

E435 –Полиоксиэтилен (60).То же, что и Е433.

E436 –Полиоксиэтилен (65). То же, что и Е433.

E440(a) –Пектины. Большое количество может вызывать скопление газов и дискомфорт в кишечнике.

E450 –Пирофосфаты. Передозировка вызывает нарушение кальциево-фосфорного баланса.

E461 –Метилцеллюлоза. Может вызывать излишнеегазообразование.

E463 –Гидроксипропилцеллюлоза. В некоторых странах запрещена.

E470 –Соли жирных кислот. В некоторых странах запрещены.

E474 –Сахароглицериды. В некоторых странах запрещены.

E483 –Стеарилтартрат. В некоторых странах запрещен.

E492 –Сорбитан тристеарат. Может увеличивать усвоение организмом жиров.

E493 –Сорбитан монолаурат. В некоторых странах запрещён.

E494 –Сорбитан моноолеат. В некоторых странах запрещён.

E495 –Сорбитан монопальмитат. В некоторых странах запрещён.

Е620 – Глутаминовая кислота. Не рекомендуется использовать в детском питании.

Е621 – Глутамат натрия однозамещённый. Категорически запрещён к использованию в детском питании.

Е627 – Гуанилат натрия двузамещённый. Категорически запрещён к использованию в детском питании.

Е631 – Инозинат натрия двузамещённый. Категорически запрещён к использованию в детском питании.

Е923 – Персульфат аммония. Запрещён в России!

Е924a-b – Бромат кальция, натрия. Запрещён в России!

Е926 – Лиоксид хлора. Агрессивный канцероген.

Е967 – Ксилит. Вызывает каменно-почечную болезнь у лабораторных животных.

Эксперимент на выживание

Воспользовавшись табличными данными по консервантам, давайте проведём интересный эксперимент. Разберём обычный суточный рацион среднестатистическойсемьи. Посмотрим, чем же питаются сокрушающие грядущее современные люди. Мы с вами. Для примера выберем произвольные, всем известные блюда.

Итак,начинаем. Представляем по времени суток, в последовательности от пробуждения к ночному сну. С утра затрещал будильник. Мы проснулись,умылись, заварили пару порций крепкого кофе. Сонноилениво (опять не выспались!) отрезали несколько кусочков хлеба.Намазали хлеб сливочным маслицем. На каждый бутерброд прилепилисверху пару пластинок твёрдого сыра. Семье на завтракподжарили хрустящие дольки бекона.Вместо бекона можно отварить свино-говяжьи сарделькиили сосиски, это побыстрее будет. На гарнир – гречневая каша, рис, картофель, если не успеваете – порошкообразное пюре быстрого приготовления.

На обед слопаем тарелочку домашнего борща на мясном бульоне, приправленном пахучими приправами, на второе – отварной картофель и говяжью печень по-строгановски. Полдник подарит нам кружку какао илистакан шипучего напитка с брусочкомгипермаркетовского тортика. На ужин –рагу из свежих овощей и жареная курятина. Перед сном – стаканпитьевого йогурта или сырный десерт.

Ну, примерно так. Экспериментальное меню готово. Конечно, оно может варьироваться, но это не важно. Наша задача – почувствовать соль вопроса.

А теперь давайте переведём наше повседневное меню с кулинарного языка Рынка на язык науки.Попросту говоря, назовём вещи своими именами. Заставим хитрую Систему показать своё истинное, смрадное обличие!

Итак, начинаем снова. Тоже по порядку. Сутра мы проснулись, умылисьи, пытаясь взбодриться, приготовили себе раствор из вонючей воды, смолы бензапирена и вредного вещества ксантина. Бензапирен – полициклический углеводород, онкогенное вещество, которое содержится в табачном дыме и выхлопных газах автомобиля. Ксантин – химическое кристаллообразное вещество, развивающее заболевания кожи, астму, подагру, мигрень. Попутно отметьте для себя момент: проснувшись после длительного ночного отдыха, нам всё равно необходимо взбодриться. Где наши силы и утренняя энергия? Это одно из следствий существования в Системе – отдыхать и не восстанавливаться.

Далее. К ароматному кофе нам нужен бутерброд. Берём кусок гипермаркетовского изделия, который почему-то называется хлебом. Согласно этикетке, он состоит из рафинированной муки, сульфата, карбоната, силиката и пропионата кальция. От губкообразной массы этого «хлеба» отрезаем несколько кусков. При порезке слышим звук, аналогичный звуку разрезаемого пенопласта. Нож о «хлеб» скрипит!

«Трудно, брат, –жаловался Пушкину граф Шереметев, – жить в Париже!Есть нечего: черного хлеба не допросишься». Это, пожалуй, и не каприз вовсе – русский ржаной хлеб вне конкуренции, печётся по старинным рецептам и в классическом варианте содержит массу витаминов, аминокислот и минеральных солей. Только найти сейчас настоящий ржаной трудно – не каждый хлебозавод решается тягаться с изобилием модного и дешёвого хлеба с добавками. (Новости пищевой промышленности, «Вся правда о хлебе»)

Или ещё вот, по поводу хлебушка, который всему голова:

Возьмите батон промышленного белого хлеба. Он был обработан, отбелен, подкрашен, обогащён, очищен, смягчён, консервирован, ароматизирован. И всё это с помощью синтетических химических ингредиентов. Сейчас почти невозможно приобрести батон, на сто процентов состоящий из пшеничной муки цельного помола, свободный от ароматизации и синтетических пищевых добавок. (П. Брэгг «Чудо голодания»)

Щедро намазываем псевдохлебные куски холестериновой пастой, включающейнасыщенныежиры и трансизомеры (так называемые молекулы-уроды). Сверху добавляемфосфатные пластинки, выкрашенные синтетическимикрасителями «тартразин» и «сансет», содержащими агар,каррагинан, нитрат калия Е252. Кстати, Е252 –как раз та самая «ешка», которая провоцирует рост раковых клеток. (Чего бы не утверждали скептики, из серии «Е» гарантированно безопасны лишь некоторые виды добавок. Среди них Е300 и Е330 – аскорбиновая и лимонная кислота).

На завтрак поджарим хрустящие кусочки пирофосфатов. Если опаздываем на работу и нужно выиграть время, вместо пирофосфатов отварим немного полиоксиэтилена, запакованного в поливинилиденхлорид. Благодаря поливинилиденхлориду полиоксиэтилен насквозь пропитается этиленом, стиролом и фенолом. На гарнир к полиоксиэтилену–модифицированный крахмал. В обед хочется чего-нибудь жиденького, горяченького. Суп или борщ – это мясной бульон. А мясной бульон – это гуанилат (вызывает повышение артериального давления, провоцирует аллергические реакции), инозинат натрия (усилитель вкуса, который входит в приправы, вызывает дискомфорт в работе кишечника), а также соединения ртути и мышьяка, которые накапливаются в костях животных при откорме транквилизаторами. (Во второй книге «Белил», в главе «Фабрики смерти» я уже говорил о гормонах роста и антибиотиках, которыми обкалывают животных. При варке говядины или свинины эти вещества запросто переходят в бульон).

После борща скушаем гарнир (модифицированный крахмал) вместе с кусочкамиоргана, очищающего кровь животного и вобравшего в себявесь набор юного химика. Недаром главный фильтр организма так жутко воняет при термической обработке. Да, ещё. В свежей печени (а в несвежей – непременно) вполне могут обитать товарищи эхинококки. Эхинококки – это микроскопические белые личинки, ленточные паразиты-червячки. Яйца эхинококков от основного хозяина (собаки, волка, лисицы) через животные испражнения (в землю, на траву, кустарники, кору деревьев) попадают в кишечник травоядных животных (промежуточных хозяев). Из яйца эхинококка выходит личинка с шестью омерзительными лапками-крючьями. С помощью этих крючьев она перемещается по организму промежуточного хозяина в поисках самого удобного ей «домика». Чаще всего «домиком» оказывается именно печень. Эхинококки крайне невосприимчивы к термообработке. Скушав кусочек говяжьей или свиной печени, теперь уже вы станете промежуточным хозяином личинок с лапками-крючьями. Теперь они будут жить уже в вашей печени, почках, бегать на пикник в сердце. Иногда подобных «граждан» врачи обнаруживают и в глазах пациентов. Не редки случаи, когда любители мяса и субпродуктов жаловались окулисту на зуд в глазном яблоке. Тоненьких глистов длиной три-пять сантиметров хирурги вынуждены были удалять прямо из глазного белка несчастного мясоеда.

Далее. Обед прошёл.А до ужина ещё далеко. Пора полдничать. Запивая лакомые кусочки сладких эмульгаторов(лецитина), гидрокарбоната натрия и сульфата кальция, насладимся синтетической смесью бензоата натрия, аспартама иортофосфорной кислоты. На ужин –рагу измодифицированных овощей. К рагу – жареная куриная тушка, которую в магазине обкололидобавками на основе мышьяка. Туда же фосфаты, холестерин, канцерогены. Нуи перед сном, озарённые идеей восстановления и укрепления микрофлоры кишечника, опрокинем стаканчик свежего гидроксипропилдикрахмалфосфата.

Теперь, друзья, исключив художественное описание эксперимента, сведём меню исключительно к специальным научным названиям и определениям. Итак, завтрак: хлор, хлороорганические соединения, вредоносные бактерии (загрязнённая вода), бензапирен, ксантин, рафинированная мука, сульфат, карбонат, силикат, пропионат кальция, жирная холестириновая паста, трансизомеры, фосфатные химические добавки, красители «тартразин», «сансет», агар, каррагинан, нитрат калия, пирофосфаты, полиоксиэтилен, модифицированный крахмал. Обед и полдник: гуанилат, инозинат натрия, соединения ртути и мышьяка, бензоат натрия, аспартам, ортофосфорная кислота, лецитин, гидрокарбонат натрия, сульфат кальция. Ужин: мышьяк, холестерин, гидроксипропилдикрахмалфосфат.

И всё это «добро» будет принято нами и усвоено за один световой день! К ночи – как будто обложку из школьного учебника по химии с таблицей Менделеева прожевали и проглотили. Наутро из организма выйдет вон переработанная основа животных и растительных продуктов. Невидимые глазу химические составы, соединения и растворы останутся в организме навсегда, пополнив очаги концентрации вредоносных веществ.

***

Ввиду того что пагубное воздействие этих соединений доказано полностью (хотя окончательных данных на сегодняшний день нет, для полноты картины научные исследования должны продолжаться 20–30–40 лет), напрашивается два вопроса. Вопрос первый: а велика ли вероятность того, что употребляя грязную воду, вдыхая смрадный воздух и питая плоть подобным химическим «меню», через какое-то время вам, или вашим детям, или внукам потребуется операция за двести пять тысяч евро в одной из клиник Гамбурга, Брюсселя, Парижа или Антверпена? Безусловно, велика. Второй вопрос: а велика ли вероятность того, что белковый мужской материал и женское молоко «сидящих» на трансизомерных, холестириновых и модифицированных рационах родителей (шесть дней из семи пребывающих в служебной толкотне, суете и нервных стрессах) поспособствуют зарождению и развитию изначально покалеченного потомства? Тоже велика. И в первом, и во втором случае вероятности имеют весьма высокий процент. По самым скромным подсчётам, вероятность свершения упомянутых трагических событий составляет порядка пятнадцати-двадцати процентов. Когда на кону стои́т ваша жизнь, будущее ваших детей и внуков, вероятность на уровне одной доли из пяти довольно-таки реальна и страшна, не так ли?

Учитывая современное питание и нынешний образ жизни, о каком здоровье человеческого организма может идти речь? Смешно все эти дикрахмалфосфаты да полиоксиэтилены выговаривать? Думаю, не очень смешно. Опасно для жизни?Да, опасно. Но Система не оставляет человеку выбора. Жуй, что дают!Выделываешься, тоже мне!

Или не кушай вовсе. Опятьвариант – теперь уже хороший. Лечебное голодание получится. Многие люди практикуют «Божественную профилактику» всю жизнь. При разумном подходе голодание гарантирует полное излечение от любой болячки (подчёркиваю – от любой, без исключения). Как утверждают специалисты по голоданию, лечебное воздержание от пищи помогает человеку и в духовном развитии. Кто стремится к этому, конечно.

Как-то, совершенно случайно,наткнулся я на труды Юрия Сергеевича Николаева– легендарного советского учёного, доктора медицинских наук, специалиста русской школы голодания. Заинтересовавшись, решил более предметно ознакомитьсяс крупнейшими школами лечебного голодания:русской, американской, французской. На помощь пришли труды Порфирия Корнеевича Иванова, Геннадия Малахова, Поля Брэгга, Герберта Шелтона, Ива Вивини. Рискнул! Проэкспериментировална себе. Развил практику. Результаты лечения оказались настолько потрясающими, что просто не верилось своим глазам.В следующих своих книгах, друзья, расскажу и об этом. Обязательно расскажу. Да поподробнее. Отличнаяэто штука – голодание! Не зря методику целебного воздержания от пищи прозвали козырным тузом народной медицины. В этом я убедился на собственном опыте…

Трагедия

В тот страшный день я отправился на сверку в банк. Отчетный период подходил к концу, поэтому нужно было зарегистрировать банковские выписки и перевести кое-какие безналичные суммы. Недавно нам на почту пришёл рекламный банковский проспект с обновлёнными условиями кредитования. Тоже не лишним будет поинтересоваться, что к чему. В общем, визит предполагался, что называется, по мелочи.

На дворе стояли последние денёчки сентября. Подостывшее солнышко ласкало бархатную роскошь бабьего лета. По душным проспектам разливался терпкий аромат увядающих каштанов, тополей и акаций. Где-то далеко, за городом, над необозримой целинной степью, над благоухающими волнами шалфея, чабреца и приземистого ковыля, расплескавшись по небу, уплывал в далёкие края журавлиный клин. Страшно переживая и тоскливо курлыкая, уходящие в поход журавлики трепетно прощались с родною стороной. Вызревала щедрая, сухая, тёплая осень.

Созвонившись с девчонками из отдела операционного обслуживания, ровно в полдень, как и договаривались, я неспешно подкатил к банку. Припарковав машину, я не торопясь вышел и, хлопнув дверью, направился ко входу офиса.

– Ой, вы знаете, а вашего специалиста Юлию срочно вызвал руководитель отдела, – слегка виновато, как будто оправдываясь, встретила меня девушка из соседнего кабинета. – Но это ненадолго, минут пять – десять, не больше…

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Ничего страшного, – махнув рукой, успокоил я девушку. – Я не тороплюсь.

– Вы присаживайтесь, будьте добры, вот сюда, на диванчик, я вам сейчас чай или кофе приготовлю. Что вы больше предпочитаете? Чай, кофе, с сахаром, с молоком, без ничего?

– Огромное спасибо, – я был польщён. – Пожалуй, я на улице подожду. Чем сидеть в офисе, лучше немного прогуляюсь. Зимой ещё в коробках насидеться успеем.

– Я с вами вполне согласна, – улыбнулась девушка. – Когда Юлия освободится, она вас позовёт.

– Благодарю. Я буду неподалёку, в городском сквере.

Я вышел на улицу и направился к пожелтевшему скверу. Завернул на аллейку, углубился в парк. Погода действительно стояла обалденная. Иду, бреду, гуляю, мечтаю. Под ногами – шелест опавших листьев. Сухие листочки, затейливо кувыркаясь меж веток, кружат в воздухе очаровательный вальс, укрывают аллею жёлтым ковром. Огненные, красновато-оранжевые, бордовые, а где и чайные, и бурые, и палевые лоскутки… Ностальгия. Как всё-таки здорово ступать в пламень листвы, бесцельно шуршать ею, вдыхать терпкий, едва горьковатый запах увядающей Природы! Вновь вспомнилось детство, тихий старый парк у нашей пятиэтажки, поскрипывающие деревянные качели-лодочки, пьянящий аромат пожухлых кленовых листьев. Взгрустнулось по прошлому. Сколько лет улетело в тёплые края, и они уже не вернутся, как журавлики по весне.

Прогуливаюсь потихонечку, и размышляю: «Сейчас расквитаюсь с делами, нужно будет кумушкину звякнуть. Соберёмся у него, грибов на углях запечём или картошечки в кожушка́х. Приход осени отпразднуем. А пока будут прогорать дровишки в мангале, насобираем граблями кучу листвы в саду, устроим детишкам огненно-багряный листопад! То-то повеселимся! Да и Мишутка тоже спрашивал, когда, мол, к куму в гости поедем. Соскучился за крёстным. Вот всегда мы так с Иванычем! То чуть ли не ежедневно созваниваемся, а то за месяц – ни разу. Наверняка уже месяц прошёл. Хотя, – тут же вспомнил я, – он, вроде бы, с Ленкой в лес собирался рвануть. В отпуск. Наконец-то женщина ему по душе встретилась, добрая, любящая, внимательная. Живут вместе уже почти год. Может, распишутся скоро? Отличненько! Ещё одним холостяком в Пространстве убудет! Неплохо было бы на свадебке у кумушкина гульнуть. Решено. Сейчас расквитаюсь с бумажками, обязательно перезвоню!»

Словно читая мои мысли, во внутреннем кармане пиджака взвизгнула тревожная полифония мобильника. Порывшись в кармане, я выудил телефон. Смотрю, а там входящий – «Кумушкин». Ну, думаю, телепатическая связь! Не зря мы с Иванычем лучшие друзья и кумовья! Вот и не верь после этого в мысли на расстоянии. Я натиснул зелёную кнопочку, и давай в трубку радостно:

– Ку-у-умэ! Здорово, бэшкэ́тнык! А я как раз о тебе и вспоминаю. Дай, думаю, перезвоню, а то энтот оболтус совсем меня с Олюшкой забросил! Что есть кум, что нет его вовсе…

Трубка на секунду притихла, а затем я услышал какие-то всхлипывания. Что такое? Ничего не пойму.

– Ку-у-ум! – продолжал щебетать я. – Ты чего там булькаешь? Ты меня вообще слышишь? Связь есть? Ты где, в лесу, что ли? На опушке дремучей дубравы, гы-гы, Ленусика замуж заманиваешь?

А в ответ, слышу, опять какие-то всхлипывания. И вдруг, совсем неожиданно, в трубке прозвучал женский голос – голос Ленки – тихий гортанный стон, срывающийся на рыдания:

– Виталь, привет. Это… не кум. Это… Лена.

Мне сразу стало как-то нехорошо.

– Ленчик, приветик, – выдавив скупое приветствие, насторожился я. – Ты что, плачешь, что ли? Что-то случилось? А где кумушкин? Вы в пансионате? Почему ты звонишь с его телефона?

Я забрасывал Ленку вопросами, не давая вставить ей ни единого слова.

– Виталик, тут горе такое…

Не дослушав её до конца, словно пытаясь предупредить что-то непоправимое, я самоуверенно перебил:

– Лен, да какое там горе! Что у вас стряслось-то? Успокойся, не плачь. Ну, пожалуйста. Не плачь! Вы уже вернулись? Вы дома? Проблемы? Зови кумушкина. Порешаем любую тему, не вопрос!

То, что я услышал, разом выбило почву из-под ног:

– Виталька мой… он в онкологии…

Я замер. Может быть это другая, не наша Ленка? Ошибка может какая?

– Лен… подожди… Это… ты?

Дурацкий вопрос! Что я, разве не слышу, чей голос?! Да и звонок с номера кума.

А в мобильнике – опять сдавленные судорожные всхлипы:

– Николаич, приезжай в онкологию. Срочно. В нашу, областную. Виталька в коме.

– Что? Что… ты сказала? – просипел я. – Ты что, Ленка, шутишь? Это у вас с кумом такие приколы свеженькие, да? Знаешь, Лен, совсем не смешно! Таким не шутят. Да! Или… да ну… Блин! Ха-ха-ха! Эй, Лен, ну, давай, скажи, что это глупая шутка! Шу-у-утка. Говори, давай! Шу-у-утка. Ха-ха-ха! Или… нет же! Нет! – хохотал я, и тут же настораживался, и снова хохотал, и ещё больше настораживался. А пока я пытался сам себя обмануть, горло уже душил спазм паники.

– Николаич…, – голос Ленки то обрывался, то креп, то переходил в прерывистые приглушённые всхлипы, – ты это… поторопись… приезжай скорее. Пожалуйста. Виталик в коме. У него рак. Последняя, четвёртая стадия. Врачи сказали: два-три дня…

Я обомлел. И вдруг с ужасом понял, что всё это всерьёз. Что не шутки. Что страшное. Что не исправить. Понять-то понял, но онемевшее сознание ещё сопротивлялось и никак не желало воспринимать скупые Ленкины фразы. Я вскинул голову, посмотрел в небо, свинцовой рукой провёл по лицу. В голове вдруг щёлкнул обжигающий тумблер отчаяния и гнева.

– А где ты была раньше?! – надсадно заорал я в трубку. У меня, казалось, начиналась истерика. Редкие прохожие на аллее удивлённо обернулись в мою сторону. – Где ты была раньше?! Где? – Я сорвался в ещё более пронзительный крик:

– Почему я узнаю об этом только сейчас? Не неделю назад, не месяц, а только сейчас? Ладно – кумушкин! Скрывал! Но ты… как ты могла молчать?!

– Виталик… он вообще не хотел, чтобы кто-то узнал, – слабенько защищалась Ленка.

– Эх, ты! Эх, ты! – сам не свой, разрывался я. – Сволочи вы последние! Сволочи! Какие же вы эгоистичные сволочи! – У меня был уже не крик, а какой-то истерический, полный бессилия и горечи визг. – Я Иванычу не «кто-то»! Ты понимаешь? Ты меня слышишь? Слышишь ты меня или нет?! Я… ему… не «кто-то»!

– Виталя, пожалуйста, очень тебя прошу…

– …не «кто-то», поняла?! Сволочи!

– …очень прошу, не кричи! Умоляю! У Витальки всё очень страшно, безнадёжно оказалось, – горько заплакала в трубку Ленка. – Он просто не хотел никого расстраивать…

Я глубоко вздохнул. Выдохнул липкий воздух. Всхлипнул, что ли? Сжал зубы. Тяжёлой ладонью стиснул лоб, зажмурил глаза. Едва слышно процедил в трубку:

– Сейчас буду…

***

Словно небо на голову упало. Предательски дрогнув, под ногами накренилась земля. Закачалась утлой лодочкой. Перед глазами буйно завихрились какие-то зримые тёмные пятна, картинка исказилась и поплыла куда-то вверх. Тугой горький ком перехватил горло, мешая дышать. Я огляделся по сторонам. Где я? Ах, да. Городской сквер. Лавочки. Листья. Деревья. Банк. Люди. Вижу, из офиса выпорхнула какая-то девушка. Перешла тротуар, подошла ко мне. Улыбается. Что-то говорит, объясняет. Мило сложила ладошки, кивает на банк. А я лишь вижу перед собою добродушное розовощёкое лицо кумушкина, слышу его фирменное: «эх ты, бродяга!» Чего эта девушка вообще от меня хочет? Кто она такая? А-а-а. Узнаю. Это Юлия. Да. Сотрудник банка. Она много говорит о назначенной встрече, извиняется. Руководство напрягает… какие-то срочные поручения… тяжёлые клиенты… А она должна реагировать…

Юлия тянет меня за локоть в офис. Я заторможенно топаю вслед за нею, словно квёлый спотыкающийся бычок на мотузке. Невпопад отвечаю на вопросы, с чем-то соглашаюсь, с чем-то – нет. Что отвечаю? С чем соглашаюсь? Чего отрицаю? Не знаю… не помню… не понимаю… Кумушкин, любимый. Кумушкин. Да что же я… что же я ничего не делаю? Нужно что-то делать. Нужно что-то делать! Нужно дёргаться! Пытаться! Не сдаваться! Нужно действовать! Прорвёмся. Выкрутимся! Хотя… куда прорываться? Как выкручиваться? Это рак. Это конец. Куда бежать? Кого просить? Господи, что же делать? Что же делать? Кому в ноги падать? И, самое главное, почему? Почему так? За что, Господи?! Ах, да… Конечно… Совсем забыл… Система, тварь! Ублюдочная холодная тварь! Лучшие люди – весёлые, добрые, светлые и неравнодушные, в первую очередь под её проклятым прицелом.

Мелькнула глупая мысль: хомячок Хока, получается, что, один дома? Голодный, никем не кормленный? Может быть, это бред? Сон? Или я схожу с ума? Какой хомячок? Какой Хока! Друг умирает. Нужно срочно лететь в онкологию.

Но почему-то я полуобморочно плетусь вслед за Юлией. Она проводит меня в кабинет, почти насильно усаживает в глубокое мягкое кресло. А сама присаживается за стол напротив. И тревожно посматривает в мою сторону. Искоса, чтобы незаметно. Я монотонно раскачиваюсь в кресле, бормочу, что мне нужно срочно уезжать. Нужно срочно бежать. А она мне в ответ, что, мол, не задержит долго. Говорит, не зря же я её ждал.

Да уж, не зря…

Затевается сухая офисная преснота по процентам… а я её не слышу… по новым кредитным предложениям – и её не слышу. На кредиты ввели удобный банковский аннуитет… Если оформлю новый заём, его можно будет погашать минимальными равными долями… на хрен бы они мне сейчас сдались! Юлия презентует обновлённый «Клиент-банкинг». Спрашивает про выписки и будут ли какие-либо перечисления. Я молчу. И только вижу перед собой, как кум затягивает меня в будку летящего «пирожка», спасая от неминуемого падения на асфальт. А потом мы долго-долго смеёмся, играемся с Хокой, пьём крепкий зелёный чай с бисквитным тортом. Юлия протягивает мне образец процентных графиков. А я отодвигаю от себя этот никчемный белый листок и прошу у неё стакан воды. «С вами всё в порядке?» – «Нет, не в порядке. Совсем не в порядке». – «Что-то случилось?» – «Да, случилось. Беда случилась. Только что я узнал, что погибает мой лучший друг. Родной человек. И я уже ничем не могу ему помочь. Ничем… И никто не сможет».

Оттолкнув кресло, резко подскакиваю. Рывком бросаюсь к выходу. С Юлией попрощался? Документы забрал? Нет? Какая разница! Быстрее на свежий воздух. Быстрее, быстрее, быстрее! Нечем дышать. Нечем дышать. Не могу дышать. Хочу кричать. И тоже не могу. Тяжёлый воздух, словно ртуть, затекает в лёгкие, а обратно – никак. Задыхаюсь. Задыхаюсь. Кумушкин, что же это такое? Что мне делать? Чем помочь? Состояние – полный провал. Беспомощность. Бессилие. Шок. Хочется упасть на пыльный асфальт и забыться. Центр города? Ерунда какая! Падаю на край какого-то грязного бордюра. Присаживаюсь. Обхватываю голову руками. Согнувшись, замираю.

***

Мимо проносятся суетливые машины. Малотоннажные грузовички, легковушки, джипы. Глухо хлопнув раскладной этажеркой дверей, от остановки отвалился автобус. А где мой «Жигулёнок»? Да, припоминаю. На стоянке. Нужно идти. Вставай, Николаич. Нужно идти. Вставай. Нет, не хочу идти. Не хочу. Нужно скорее ехать! Не хочу ехать. Страшно. Не хочу. После онкологического центра не останется никаких шансов на ошибку. Никаких иллюзий. Не хочу. А чего же я хочу? Не знаю. Хотя, нет. Как раз-то знаю. Знаю! Хочу сесть посреди дороги и диким рыком рычать на всю Вселенную. Кричать, срывая связки, на всю планету. Визжать что есть мочи, судорожно сжимая и разжимая пальцы рук! Бить кулаками асфальт. Да. Знаю, чего хочу! Знаю! Хочу стереть эти несколько часов из памяти. Хочу стряхнуть с себя весь этот кошмар, схватить телефон, набрать кума и, услышав его весёлый голос, воскликнуть: «Кумушкин, холостяцкое ты балбесище! Жив-здоров, курилка! Мне такая ерундовина привиделась!»

Но я в реальности. И она не отступает. И не отступит. Нужно идти. Там кум. Один совсем. Нет, не один. С Ленкой. Но без меня. Нужно идти. Тяжело приподнимаюсь. Словно слепой, неуверенно перехожу проезд. Кто-то сигналит? Ну и что. Какой пустяк! Иду на стоянку. Вот оно, моё корытце. Где ключи? Пошарил по одежде. Да, вот они, в правом кармане. Открываю дверь. Сажусь за руль. Вгоняю ключ в замок зажигания. Прокручиваю. Запускаю двигатель. Выжимаю сцепление. Первая передача. Трогаюсь. Вторая. Третья. Четвёртая! Разгоняюсь. Несусь. Опять сигналят. Визг покрышек. Я промчался на красный? Извините, очень вас прошу. И пошли все вон!

Лечу, вдавив педаль до упора. Плохо вижу проезжую часть. Перед глазами разворачивается туманная картинка. Как в дешёвой компьютерной игре. Под капот набегает сталь дороги, мимо летят деревья. Кого-то обгоняю. Кто-то меня обгоняет. Кто-то движется навстречу. Зазевавшийся пешеход, матерясь, отпрыгнул на обочину. Чего орать-то? Я виноват? Зебра? Извини, брат. Действительно, не хотел. Не видел. Да и плевать мне! Главное, что я доеду. Обязательно доеду. Потому что мне нужно доехать. Очень нужно доехать. К кумушкину.

И я ещё сильнее вдавливал педаль акселератора!

С уголков глаз к подбородку медленно скатываются слёзы. Щекочущие капельки скользят по щекам, срываются на рубашку, на пиджак, оставляют на одежде тёмненькие солёные точечки. Я что, пла́чу? Вот так дела! Мне нельзя. Я ведь взрослый. Дядька уже. Хотя, какая разница! Мне всё равно. Плевать! Мне просто нужно побыстрее доехать к месту назначения, которое выворачивает душу, как никакое другое на планете…

Отделение сестринского ухода

Здание областного онкологического центра. Серая, мёртвая, жуткая громадина. Недалеко от въезда, во внутреннем дворе центра я заметил небольшую церквушку. Паркую машину. Плетусь к проходной. Я здесь никогда ещё не был. И мне страшно. Страшно от всего. От скорой потери близкого человека. От безысходности. От царящих здесь жути, боли, кошмара. Щербатые коробки больничных корпусов угнетают разум. Атмосфера сырого, гнилого, вонючего кладбища парализует волю. Колючее шило ужаса царапает сердце. Мне тут страшно, очень страшно.

«Вот, оказывается, где он находится, ад на земле. Жутко-то как, Господи!»

На проходной меня тормозят бравые охранники. Интересуются, куда это я направляюсь. Называю фамилию. Сверяют по компьютеру данные. «Вы тут в первый раз?» – «В первый». Объясняют, где что расположено, куда идти и как вести себя на территории онкологического центра. Почему-то спрашивают, готов ли я. Что бы это значило? К чему готов? Какая разница, готов я или не готов? Всё равно пройду. А что, попытаетесь не пропустить? Я бы вам сейчас этого не советовал.

Всё хорошо. Успокаивают. Пропускают. Бросают вдогонку, что им очень жаль. Вам? Очень жаль? Блин, да вам вообще глубоко начхать, настанет для моего кумушкина завтра или нет! И в эти стены тоже пробралось лицемерие Системы!

Иду к центральному корпусу. По скулам вновь текут обжигающие слёзы. Украдкой стираю их платком. Поднимаюсь по входным ступенькам. Захожу. Направляюсь к стойке регистратуры. Комната в тумане. Порывшись в бесчисленных бумажках, книжках и закладках, регистратура направляет меня в отделение сестринского ухода. Почему такое странное название? «Потому что там находятся лежачие больные. Оттуда уже никто не выходит», – буднично объясняет равнодушная дежурная. Спасибо. Поддержали. Час от часу не легче.

Выхожу из корпуса. Набираю номер кума. Звоню Ленке. Пусть подскажет, куда идти. Слушаю гудки… Прострация… Гудки… Прострация… Гудки… Ну же, Ленка, бери трубку! Нервы звенят медными струнами. Ленка отвечает на звонок. Что-то говорю ей. Объясняю. Она мне тоже что-то объясняет. Поворачиваю за угол здания. Иду. Я на верном пути. До кумушкина мне осталось всего ничего. Пятьдесят шагов. И последние два или три дня…

***

Отделение сестринского ухода. Неказистое одноэтажное строение с тяжёлыми входными дверями. Чем ближе подхожу к отделению, тем медленнее шаг. Ещё ближе. И ещё медленнее. Как будто моя пешеходная скорость в состоянии отсрочить что-то жуткое. Захожу в отделение. Там полумрак. Темнота, тишина и неприятный запах. Это запах неживого мира. Сладковато-приторный, лекарственно-гнойный, с нотками ужаса и послевкусием мучительной смерти.

В гулкой темноте коридора рассмотрел одинокую женскую фигурку. Она вросла плечиком в серую казённую стену и, спрятав лицо в ладони, плакала. Это была Ленка. Я тихонечко подошёл. Она медленно повернулась ко мне. Узнала. Шагнула навстречу. Обняла вялыми ручонками, зарылась у меня на груди. Плачет. Я в полном шоке.

Приподняв голову и умоляюще заглядывая мне в глаза, Ленка с видимым усилием прошептала:

– Виталь, что же это такое? Это бред… это не с нами… да? За что? А?

Что я мог ей сказать?! Молчу. Поглаживаю её по голове. До боли стиснул зубы, и снова не хватает дыхания. И снова ртуть воздуха.

– Где кумушкин? – с трудом разлепил губы.

– В палате…

– В сознании?

– Нет… Сегодня утром ещё разговаривала с ним, сидела рядышком…

Она задрожала. Я обнял её крепче. И себя нужно взять в руки! Нужно держаться. Нельзя поплыть.

– Ленка, прекрати… Девочка моя! Слышишь? Я тут. С тобой. Успокойся.

Немного успокоившись, она всхлипнула:

– …сидела с ним рядышком… А он меня уже не слышал… Это наваждение какое-то… Месяц назад… ровно месяц назад… отпуск…

Я провёл Ленку вглубь коридора и усадил на жёсткую коридорную скамейку. Грузно присел рядом. Она продолжила:

– …задумали с Виталькой отдохнуть в пансионате. В лесу. Поехали. Так замечательно всё было! Сосновая рощица, свежий воздух. Гуляли. Белочек с ладошки прикармливали. Такие замечательные, пушистые… хвостики пышные, рыжие… красавушки. Кругом густые сосенки, ели серебристые… брусничники, черника. Природа, облака. Осень! На завтрак – помидорки, сметанка, паштет… ты же знаешь… Виталька любит… Вечером – с берёзовым дымком шашлычок, домашнее вино с корицей. Сядем с ним у костра, рассказываем друг другу истории, смеёмся, мечтаем… Виталька уже тогда чувствовал себя неважно, жаловался, что голова болит, затылок. Пенял на давление. Ну, болит и болит. А у кого в наше время голова не болит? У всех болит! Вот и не обращали внимания. Однажды температура поднялась. Невысокая. Тридцать семь с половиной. Виталька отлежался, а наутро, вроде бы, получше стало. Ходили с ним на речку купаться…

Ленка съёжилась и умолкла. Воспоминания о недавнем отпуске вызвали у неё очередной приступ психоза. Она беззвучно заплакала, задрожала. Я согнулся на горбатой скамейке рядом. Помолчав, скупо выдавил:

– Что дальше?

– А что дальше… Так классно всё было. Как в раю. Эдем. Я о такой любви и мечтать не смела. Виталька меня замуж позвал. Кольцо дорогое подарил… Красивое… кольцо… подарил… да… с изумрудом…

Завал полный. Сижу, тупо уставившись в холмик засохшей краски на стене.

– …такая идиллия. Хоть навсегда в пансионате оставайся! – тихо продолжила Ленка, незримо глядя в зелёный линолеум пола. –Ну так нам не хотелось обратно в этот вонючий город! К тому же, Виталька лучше стал себя чувствовать. Мигрень поутихла. Наверное, чистый лесной воздух помог. Но пришлось возвращаться. Сам понимаешь, как оно в жизни… Работа, работа, снова работа. Дела всякие неотложные. Позвонили срочно из офиса. Вызвали. Какой-то выгодный контракт назревал. Мы вернулись, не догуляв пять дней. А уже на следующее утро Виталька вышел на работу. Ты же знаешь, как его на фирме все любят… Ребята из отделов собрались. Давай, мол, Иваныч, проставляйся за возвращение. Вливайся, мол, обратно в рабство! Виталька в магазин сгонял, колбаски купил разной, сыра, оливок, вина. Стол накрыл хороший. Сослуживцы собрались, бокалы вскинули, только-только первый тост ему говорить, а Виталька, прямо за столом – раз!, и потерял сознание. Еле-еле его успели на руки подхватить, чтобы головой о столешницу не стукнулся.

Все в шоке, звонят кто куда, меня вызвонили. Суетятся, кричат. А я им и отвечаю, мол, прежде всего, успокойтесь, срочно вызовите скорую. А сама себя утешаю: ничего страшного, может вирус какой подхватил?.. Я же ни о чём и не догадывалась даже! Виталик пришёл в сознание, осмотрелся. Первые несколько минут никого не узнавал. А потом ничего. Поднялся, заулыбался. Сказал, что не нужно никаких скорых. Ребята сбегали в магазин за минералкой. Он попил, умылся. Пришёл в себя. Шутить даже стал. Всё вокруг опять весёлые. Сам знаешь, как бывает в компаниях. Прошло – и слава Богу! Дальше квасить продолжают. А Виталька посидел ещё немного, да и улизнул потихоньку домой.

Сел в машину, звонит мне по мобильному и говорит: «Ленок, что-то я себя вообще не узнаю. В офисе вырубился. Сейчас вот за рулём сижу, дурак дураком. Не могу сосредоточиться. Хочу завести машину, домой поехать, а в глазах картинка плывёт, туман какой-то. Ничего не могу разглядеть». Я ему и приказываю, мол, Виталичек, бросай-ка ты на фиг своё бесценное иномарочное корыто, вызывай такси и быстрее дуй домой. Я тебе чайку целебного заварю, под одеялко уложу. Врача вызовем, он тебе какую-нибудь шипучку пропишет…

Ленка снова умолкла. Скомканным платком вытерла глаза. Перестала плакать. Наверное, это страшное повествование, изливаемое с таким усилием, с такой неимоверной болью, мучительно переживаемое ею вновь и вновь, но переживаемое уже не наедине с пустым больничным коридором, а вместе со мною, немного успокаивало её. А может быть, просто отвлекало? Да и горе теперь делилось на нас двоих. И, вроде бы, меньше его от этого было.

– Пойдём к кумушкину, – тронул я Ленку за локоть.

– Сейчас, сейчас пойдём… конечно, пойдём, – заторопилась она, понимая, что времени у нас не так уж и много. – Позволь закончить, Виталь. Пожалуйста! Мне бы выговориться. Родителей нет, детей нет, подруга лучшая – и та на Дальнем Востоке. Одна я. Думала, вот оно, счастье. А видишь, как… Всего пару минут… пожалуйста!

– Хорошо, хорошо! Конечно! Не плачь только, Ленусик, – обнял я раздавленную горем женщину.

Она продолжила:

– …вернулся он домой, я его встретила, помогла разуться, раздеться. Попробовала лоб – опять температура. Сил у него совсем уже не оставалось. Вызвали скорую помощь. Они приехали. Правда, быстро приехали. Смотрели-смотрели, пыхтели-пыхтели… ты же знаешь нашу местную медицину…

– Да уж, – невесело заметил я. – Знаем мы эту гусарскую рулетку. Только и горазды руками разводить и деньги выдавливать!

– …сделали укол какой-то. Осмотрели, подозрительно так пошушукались, и посоветовали нам утром обратиться в больницу. Уж как я уговаривала Виталика! Всё упирался. Не хотел в больницу. Как будто чувствовал что-то. Наутро, буквально силой, потащила я его в нашу областную, клиническую. Анализы сдали, провели обследование. Хорошо, что деньги на заначке были. Ты же знаешь, как сейчас в больницах. Только попади туда. Не то что не помогут – рта без денег открывать не станут! Знакомые рассказывали, чей-то сын с проникающим ножевым ранением в больнице чуть ли не на полу валялся, пока отец не примчался. Прочухон выписал, прокуратурой припугнул, денег дал. Только тогда закрутилось… Короче говоря, врачи обследовали и сказали, что, мол, здоров как бык. Ты представляешь?! Я там такой хай подняла! Какой, кричу, бык? Какой здоров?! Если молодой мужик сознание за столом теряет, о каком здоровье может идти речь? А они только плечами и пожимают. Я давай братику его, Толику, звонить. Втихаря от Виталика. Толик примчался по-быстрому, за шкирку его, меня – и в джип свой. Сказал, в столицу надо. Собрались, и в этот же день поехали, значит, в Киев, на томографе мозг обследовать. Магнитно-резонансная томография называется. Денег пропасть заплатили, чтобы без очереди. Толик помог, порешал. Обследовали. А там…

Ленка заплакала. Я, было, собрался воды ей принести, но она меня за локоть – цап!

– Погоди, Николаич! Я в норме… да…

И продолжила:

– …обследовали, а там… Господи! Метастазы в головном мозге, в правом лёгком. Даже костные позвонки – и те поражены раковыми клетками. Брат в шоке. Виталику не говорит. Мне не говорит. Насилу его расколола. Признался. Так я, прямо в коридоре, в обморок и улетела. Толик отлил меня водой, бегает вокруг меня с кружкой: «Вы что, на пару с Виталей меня довести решили?» В общем, истерика полная. Из Киева бегом обратно, домой. Врачи посоветовали. Сказали, что наша местная профессура по онкологии чуть ли не самая продвинутая в Украине, чудеса творит.

Примчались обратно. Толик молчит. Виталька тоже молчит. Как будто ничего не понимает. Делает вид, что всё нормально. Как он мог не понимать? Что он, ребёнок совсем? На следующий день Толик определил его в наш центр, в спецпалату. Главврачу денег щедро заплатил. Назначили процедуры. Химиотерапию, капельницы. Кололи платинолом или как его там… цисплатин. Циклофосфамид ещё пробовали. После этих препаратов Витальку выворачивало, жутко! Днями рвало. Две недели принимал сопутствующие процедуры. Потом откатали повторные анализы. Врачи посмотрели – и сразу же отменили курс. Шепнули, что напрасная трата денег. Словно табличку на могилку привинтили…

Ленка затихла. Молчал и я. В отделении тишина, даже уши закладывает. А может быть, так давит горе? Вздохнув, я поднялся с лавки. Предстояло самое тяжёлое.

– Пойдём, Лен. К кумушкину. Пора.

Мы покинули тёмный предбанник, прошли по коридору за угол и попали в другое, не менее мрачное помещение. Слева у серой стены стоял стол. На нём лежали какие-то больничные формуляры, папки, бумаги. Стол освещала массивная настольная лампа. Её яркие лучи с трудом разрезали вязкий полумрак. За столом – никого. Наверное, дежурная медсестра куда-то отлучилась. По правую сторону от стола – ряд дверей. Четыре дверных проёма. Три из них закрыты. Одна дверь распахнута настежь – в пустой палате шла уборка. Молоденькая санитарка шустро мыла полы, расплёскивала воду с хлоркой, складывала несвежие простыни, шумно скатывала больничные полосатые матрасы. Недавно из этой палаты кого-то вынесли. А может быть даже, нескольких. Койки освободились для очередных смертников.

Этот ряд дверей почему-то напомнил мне гестаповские подвалы пыток из военных фильмов. Такой он зловещий, жуткий, немой, прямо какой-то портал между жизнью и небытием. Над дверными проёмами я заметил маленькие жестяные иконки с изображением Девы Марии. Они поблёскивали в темноте, словно ранние звёздочки в грязном вечернем небе.

Скользнув глазами по дверям, я вопросительно повернулся к Ленке. Слабой рукой она указала на вторую дверь справа. Я подошёл. Стиснул входную ручку. И замер. Чувствую, пропали силы. Не могу открыть. Стою, уцепился за дверную ручку, и молчу. Не могу! Нужно идти к кумушкину, а я не могу открыть какую-то деревянную дверь! Наконец, набрался храбрости и толкнул ручку от себя. Шагнул в палату, словно в зияющую пропасть.

Переступив порог, я сделал пару шагов и остановился. В лёгкие хлынул тяжкий горьковато-сладкий запах препаратов, гниющей плоти и человеческих нечистот. Я осмотрелся. Широкие окна палаты были завешены плотными коричневыми шторами. Вдоль стен стояли пять металлических коек. Между койками мостились невысокие тумбочки. Рядом с тумбочками – несколько штативов под капельницы. Одна койка была свободной, четыре – заняты. Двое пациентов были в сознании, ещё двое уже никогда не разомкнут век. И один из них – мой лучший друг, любимый кумушкин.

Он бездвижно лежал на дальней койке в углу палаты. Его глаза были закрыты. Очертив тёмно-зелёные круги, на них уже легла смрадная тень неизлечимого недуга. В застывшей ладони кумушкина блестела крошечная медная иконка. Из-под одеяла под койку уходили пластиковые трубки. Дыхание кумушкина было вязко и сбивчиво. Я почувствовал, как оледенела последняя отчаянная надежда. Измёрзлась, застыла, покрылась тонкой паутинкой трещин и рассыпалась на мелкие осколки.

Что-то невидимое толкнуло меня к стене. Я покачнулся. Ленка поймала меня за локоть и усадила на стул, приставленный рядом с кроватью кумушкина. Я покорно упал на стул. В горле ёж.

– Николаич, возьми Витальку за руку, – горестно прошептала за спиной Ленка. – Скажи что-нибудь. Вдруг он всё слышит, только ответить не может?

Я взял ладонь кумушкина в свои руки, крепко сжал её. Немного подержав, отпустил. Погладил его по руке. Какая же она горячая. Дико горячая. Раскалённая. Снова тронул его за кисть.

– Кумушкин, любимый! Привет! – слабо начал я. – Ну вот и повстречались после отпуска… Как же ты так? А? Кум… Дружище! А?

Судорожно сглотнув, я попытался одолеть колючего ёжика, перекрывшего горло. Прокашлялся. И вдруг осознал, что ничего не хочу сейчас говорить. Не хочу ничего говорить! Казалось, всё, что я произнесу, получится каким-то глупым, несущественным, дежурным, неуместным. Но говорить очень было нужно. Вдруг Ленка права, и кумушкин меня слышит.

– Иваныч, любимый! – прошептал я. – Ну, как ты? Если ты меня слышишь, знай: мы тебя очень сильно любим. Мы рядышком. Мы с тобой. Я вот здесь сижу…, – я вдруг всхлипнул. – Сижу и бубню тебе на ухо невесть что. Помнишь, когда я из-за чего-нибудь на тебя бурчал, ты смеялся и бубнуно́м меня дразнил? Вот я и сейчас, получается, бубну́н! Мы тебя любим, очень сильно любим! Мы с тобой. Всё будет хорошо! Ты поправишься, мы заберём тебя отсюда. Поедем к тебе домой. Будем жарить грибы на костре, громко спорить и хохотать. Будем наслаждаться свежим вечерним воздухом и слушать ласковую тишину. Будем разбрасывать сухую листву в твоём саду. Где грабли, которые я тебе подарил на День дачника? В сарае? Ну вот! Договорились! Мишутик с Олькой-младшенькой тоже про тебя спрашивают. В гости к тебе рвутся. А хочешь, я звякну Витьку, и мы поедем с тобой на «пирожке»? На зоорынок? Обязательно в будке! Хочешь? Поедем, и спионерим тебе целую корзину хомяков! А потом ты сделаешь Ленке предложение и мы отгрохаем вам самую пышную свадьбу в мире…

Кумушкин тихо лежал на койке и, казалось, даже не дышал. По моему подбородку потекли слёзы. Я смахнул их дрожащей сухой ладонью.

Ленка тихонечко плакала у меня за спиной. Невероятным усилием воли я проглотил предательские рыдания. И снова взял кумушкина за руку.

– Кумушкин, любимый. Всё будет хорошо! Вот увидишь! Что, не веришь? Когда я тебя обманывал? Ну? Вот! Мы с тобой ещё, знаешь, каких дел наворотим?! Ого-го! Мы рядышком, видишь… Мы тебя любим… Нам без тебя плохо… Мы с тобой… Давай, просыпайся!

В какую-то секунду я заметил, что начинаю повторяться. Но мне было всё равно. Я понимал, что это истерика. Хаотичный поток слов. Попытка выдать желаемое за действительное. Понимал я и то, что всё мною сказанное – очевидная ложь, бред, неуклюжий монолог, прощание с близким человеком. «Врёшь, брат! – разрывал меня внутренний жёсткий голос. – Не будет больше у кумушкина ни алых рассветов, ни волшебных закатов, ни весёлых громких гостей, ни тёплых серебряных дождей, ни жаркого солнышка, ни тихих вечеров, ни чаепитий, ни шумной свадьбы. Ничего не будет! Системой вынесен приговор. В ближайшие несколько дней она приведёт его в исполнение». И от бессилия и беспомощности меня снова душили эти проклятые слёзы! И снова рвался наружу этот животный дикий рык!

Сжав кулаки, я сгрёб себя в охапку. Попытался отвлечься. Огляделся. Три соседние кровати тоже были заняты. На одной из них лежал средних лет парень. Просто жутко отёкший. Руки, ноги, торс, лицо – всё размером с подушку. Закинув ногу на ногу, он возлежал на койке и равнодушно взирал на мою истерику и Ленкины слёзы. Он то болтал согнутой в колене ногой, то ковырялся пальцем в ухе, то недовольно крутил носом и к чему-то прислушивался, то приглаживал волосы и непонятно чему улыбался. Складывалось ощущение, что он чувствовал себя не запертым в вонючей палате неизлечимо больным человеком, а счастливым отдыхающим, который валяется на золотистом солнечном пляже какого-нибудь зажиточного курортного городка. Он излучал удивительную умиротворённость.

Рядом с ним, на соседней койке, жался старичок лет семидесяти. Щупленький, усохший, чёрный. Ножки-ручки – тоненькие прутики. Пижама на нём висела, как на тремпеле. Уже после я узнал, что этот «старичок» – сорокапятилетний мужчина, некогда крепкий, пышущий здоровьем и шестипудовым весом инженер металлургического завода. Сейчас же болезнь оставила в нём килограмм сорок. Сжав плечи и понуро опустив голову, он неподвижно ютился на краешке своего матраса. Жалкий его вид дополняла не по размеру огромная, криво нахлобученная на уши пёстрая бейсболка, от которой он выглядел ещё более тоскливо, покинуто и печально. О чём думали эти несчастные, без вины виноватые и приговорённые Системой к казни? О чём думал в последние минуты кум? Это всё жутко…

***

Им пришлось смириться… Ожидая развязки, о чём они думали, о чём мечтали? О разноцветной радуге в бескрайней синеве? О свежем утреннем бризе, ласково треплющем прозрачную морскую волну? О нежных объятиях родных и близких? О звонкой небесной дали? О мудрой тишине? О жизненных планах, которым уже никогда не суждено свершиться? Может быть, они вспоминали друзей, подружек, своих детишек? Отца, мамочку? Совсем недавно они были полны сил, здоровья, энергии. Собирались в отпуск, смеялись, шутили, радовались жизни. Мечтали рожать детишек и носить любимых женщин на руках. И вот, спустя жалкие несколько месяцев, они оказались здесь. Затухают в вонючих, пропитанных клейким гноем простынях. Без шансов на жизнь. Без шансов на спасение. Без шансов вообще на что-либо. Система дала им два-три дня. Попрощаться и тихо, покорно уйти…

***

Я ещё раз погладил кумушкина по руке, обнял его, заботливо поправил ему под головой подушку и тяжело поднялся со стула. Нужно было отвезти Ленку домой. Ей нужно поспать. Хотя бы несколько часов. Как оказалось, почти сутки она дежурит в этом кошмаре. Полчаса назад ей на смену выехал Иван Денисович, отец кума. Следом будет моя очередь. Часов через восемь – десять подъеду, подменю Денисыча.

Ленка тут же заупиралась. Заупрямилась.

– Виталик, пойми, мне нельзя уезжать, – доказывала она спокойно и терпеливо. – Не могу я уехать. Не могу, и всё тут!

Уж как я её убеждал:

– Ленусик, солнышко, тебе нужно хотя бы чуть-чуть поспать. Хотя бы немножко. Чу-у-уточку! Несколько часиков! Ты же едва на ногах держишься. О себе хоть подумай!

– Я не могу Витальку бросить. Он без меня, знаешь…

Придав голосу побольше уверенности, я твёрдо заверил:

– Кумушкин у нас умничка. Он в наше отсутствие – никуда…

Но Ленка протестующе замотала головой:

– Толик договорился с врачами, чтобы Виталика инъецировали непрерывно, круглые сутки. Чтобы не дать ему из комы выйти. Я должна быть с ним рядышком… до конца…

На мой немой вопрос она тут же пояснила:

– Виталька больше двух суток не продержится. Врачи сказали, двое суток – максимум. Предупредили, если он выйдет из комы, всё равно в полусознательном состоянии будет мучиться от боли. Потому Толик и договорился за периодические инъекции, шесть уколов в сутки, каждые четыре часа. Короче! – дёрнула она плечиками. – Я не могу Витальку бросить. Я остаюсь. И точка. Всё! Я ему обещала…

– Что обещала? – тихо поднял я глаза.

– Перед комой мне удалось с ним немножечко поговорить. Всего пару минут. Он был совсем уже без сил. Еле-еле, по слогам… говорил…

– И что?

– Он много бредил… что-то бормотал, всё больше несвязное, непонятное, обрывки слов… даже какие-то буквы… Но кое-что мне удалось разобрать. Под конец он осилил несколько чётких фраз…

– Фраз? – тупо переспросил я.

– Да, несколько фраз. Я их всю жизнь помнить буду… дословно… и ты помни. Он наощуп нашёл мою руку, сжал её и тихо прошептал: «Любименькая… отцу, мамочке передай, сильно их люблю. Николаичу, Олюшке, Славуне, тёте Инне… Крестников – Михася, Ольку-малую поцелуй. Обещай! Толяну, братишке, дяде Паше, Серёге с работы… тоже передай. Ты им всем скажи… обязательно… Будем жить!»

Ленка всхлипнула и зябко затрепетала.

– Вот, Николаич, считай, тебе я передала…

И горько заплакала.

–…да, и ещё вот…, – глотая слёзы, добавила Ленка.

Она запнулась, на секунду притихла, будто что-то забыла. Затем продолжила:

– …он приоткрыл глаза… последний раз приоткрыл, и тихо прошептал: «Ленка, любимая, попросить хочу тебя… последний раз. Буду умирать – держи меня за руку. Крепко держи! И не отпускай. Мне очень страшно»…

***

В коридоре послышались мягкие шаги. Дверь приоткрылась и в палату тихо зашёл Денисыч. Мы вяло поздоровались, перекинулись парой пустых фраз. Погода, дела на работе, пробки на дорогах, то да сё. Старик держался молодцом.

Я обратился к нему:

– Денисыч, родной, я Ленку отвезу домой, пускай немного поспит. Я тоже немного вздремну, а потом, к утру поближе, вас сменить подъеду.

– Да ты не торопись, Виталь, вон тут койка свободная есть. Сам управлюсь. Уморюсь, так прилягу. Отдохну.

– Да я всё равно подъеду, Денисыч. Обязательно подъеду! – Я ещё раз крепко пожал руку дедушке.

– Ну, смотри сам…

Попрощавшись с Денисычем, я чуть ли не за шкирку потащил Ленку к выходу из мрачных больничных катакомб. Усадил её в машину. Не прошло и минуты, как она уснула. Отрубилась в одно мгновение. Ещё бы, вторые сутки на ногах. Немного отъехав от клиники и повернув на объездную дорогу, я притормозил у обочины. Решил постоять полчасика. Всё Ленка поспит уютнее, без лишней тряски. А я как раз воздуха немного свежего хватану, с мыслями соберусь.

Заглушив мотор, я вышел из машины. Тихонечко прикрыл дверь. И не разбирая пути, побрёл от обочины в темноту.

Сгущались сумерки. В темнеющем небе стремительно накалялись осенние звёзды. Среди туч проявился холодный ковш Большой Медведицы. Из-под грязных облаков зыркнула равнодушная луна, обвела оком грешную землю, криво усмехнулась, и тут же спряталась за рваную тучу. Надвигалась темнота…

***

Подъехав к дому кумушкина, я помог Ленке выйти из машины и проводил её до двери. Неестественно вытянувшись, она ступала по земле, как робот. Говорю: «Леночка, тут иди прямо». Механически идёт прямо. «Вот она, калитка». Поворачивается к калитке. «Смотри, тут ступенька». Осторожно поднимает ногу, заходит на порог. «Где твои ключи?» Машинально роется в сумочке, ищет и достаёт связку, долго подбирает нужный ключ. Не услышав от меня очередного распоряжения, молча замирает на пороге с окаменевшим лицом и связкой ключей в руке. «Леночка, вот этим открывай, жёлтым, фигурным, я видел, как кумушкин им открывал». Берёт жёлтый фигурный ключ. Открывает. Входит. За нею вхожу и я.

Я провёл её в зал, помог прилечь на диван, принёс из спальни небольшую подушку. Она свернулась на диване калачиком, закрыла глаза. Укрывая пледом неподвижную жалкую Ленку, я заметил, как по её лицу на подушку стекают слёзы. Впитываются в наволочку. Бесследно исчезают.

Я уходил, и разделённое надвое горе снова сливалось воедино и усиливалось в ней и во мне многократно. Я уходил, а Ленка оставалась одна в огромном пустом мрачном зале. Не сегодня завтра тут поставят две табуретки, а на них – массивный вишнёвый гроб с телом кумушкина. Двор наполнится чёрными платками, костюмами, плащами, зелёными пластиковыми венками, искренними слезами, а где-то – и фальшивой грустью. От таких мыслей я почему-то вдруг разозлился. Не буду больше ничего говорить! И Ленку утешать не буду! Всё уже сказано! И всё почти свершилось. Сколько можно. Нечего более говорить. Нечего! Скоро у кумушкина будет всё хорошо. Хватит мусолить! Мне надо идти.

Легонько тронув Ленку за плечо, я резко повернулся, быстрым злым шагом вышел из дома и прикрыл за собой дверь…

***

Мчался по пустынным проспектам как бешеный. Пролетев сломя голову на два красных сигнала светофора, слегка успокоился, притормозил ход, поехал осторожнее. Что это я так разошёлся? Наверное, нервы.

Хотел вначале отогнать машину в гараж, передумал. Всё равно через несколько часов возвращаться в онкологию. Поставил «Жигулёнка» у подъезда. Поднялся по лестнице домой, уставший, опустошённый и совершенно раздавленный. Дома меня ждали Олюшка, Мишутка и Оленька-младшая. Я позвонил им и Славуне ещё в обед, сообщил страшные новости. Всё мы прибывали в шоке.

Спал я плохо. Крутился в кровати, ворочался, вздыхал. Обрывки каких-то нелепых снов. Воспоминания. Смутные клочки мыслей, битые осколки прошлых бед. Хомяки. Базары. Шашлыки. Мелкие ссоры. Неурядицы. Суета. В полудрёме виделись мне какие-то квартиры, автомобили, деньги, накладные, выписки, кредиты, проценты, карьера. Вся эта материальная падаль бытия, эта липовой ценности дрянь, нагло вилась в голове и никак не хотела отпускать мысли. Промучившись в тяжких дремотных воспоминаниях, но так и не заснув, я поднялся с кровати. Зло отшвырнул одеяло. Прошёл на кухню, плеснул из фильтра воды, осушил стакан. Вернулся в спальную. Лёг. Задремал. Снова переворачивался, крутился, сминал ногами простыни. Знаете, друзья, такое душевное состояние, когда чувствуешь, что вот-вот может случиться что-то непоправимое. Каждую секунду может. И ждешь, ждёшь, ждёшь. Даже во сне.

Что ж. Вот я и дождался. В пять утра в мобильный ворвался звонок от Ленки. Помню её тихий голос: «Виталька ушёл. А нас рядом не было. Закажи в храме сорокоуст за упокой». Три скупых предложения. И конец…

***

Иван Денисович бессонно дежурил у кровати сына. Ночь выдалась тяжёлой. Кумушкин стонал не переставая. Даже мощные импортные препараты уже не справлялись со страшными болями. Не в силах наблюдать за мучениями сына, Денисыч летел на медпост, выклянчивал у медсестры дополнительную инъекцию обезболивающего, дрожащей старческой рукой совал ей мятую хрустящую купюру и, боясь не успеть, мчался обратно к палате. А через полчаса он опять бежал к горящей настольной лампе в конце больничного коридора, совал толстой злой дежурной деньги, и опять торопился обратно на свой стульчик. Чтобы, посидев у изголовья сына полчаса, снова бежать на пост и умолять медсестру сделать лишнюю инъекцию.

Нехотя сунув в халат очередную благодарственную купюру, сонная медсестра недовольно чмокала губами, вновь плелась по коридору и вновь вкалывала обезболивающий укол…

***

А ближе к рассвету кумушкин вышел из комы. Он на мгновение приоткрыл глаза, слепо пошарил рукой по койке, дёрнулся и вдруг начал задыхаться – громко, хрипло, со свистом, моляще. Денисыч подскочил к кровати, ухватился за спинку и… и ничего! Что он мог поделать?! Трясущимися руками он гладил сыночка по голове, по ногам, пытался поймать его за руку, пытался сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить его участь. И не мог. Ему оставалось только суетиться, терпеть и плакать.

А Виталька стонал всё громче, судорожно комкал в кулаках простынь, царапал скрюченными пальцами одеяло, изгибался и, страшно задыхаясь, пытался сбросить с себя и простынь, и одеяло, и трубки, и пижаму, и всё, что ещё связывало его с этим бренным жестоким миром. Наконец, кумушкин выгнулся всем телом, упал на измятый больничный матрас, вытянулся… и затих. Под боком кумушкина, поблёскивая, плакала крошечная медная иконка Девы Марии.

Старик покачнулся. Как подкошенный рухнул на стул у кровати. Ссутулился. Сжался весь. Истлел. Поник. Угас.

«Виталька умер, – чуть слышно прошептал дедушка, тихонечко заплакал и сквозь слёзы добавил: – Вот и пережил сына». Его острые старческие плечи едва заметно вздрагивали в серой предутренней мгле.

Наваливался угрюмый рассвет…

Как люди поминки празднуют

А потом были похороны – страшный, тяжёлый ритуал, придуманный много веков назад заинтересованными тёмными силами. Каждый шаг похоронного распорядка, каждая его минута и каждая слезинка – гнетущие угрюмые мгновения, которые запечатлеваются в памяти навсегда. Фотография в траурной рамке, деревянные табуретки и огромный в полотенцах крест, тяжёлый лакированный гроб-саркофаг, растравливающий душу духовой оркестр, от стонов которого щекочут горло неприятные невидимые бубенцы, катафалк, тяжёлый аромат ладана и расплавленного свечного воска, обязательный чёрный цвет одежды присутствующих, тоска и скорбь даже в малейших деталях процессии – реквизит подобран кем-то в истории человечества весьма тщательно. Он навязывает мысли о никчемности, скоротечности, бренности человеческого существования. Он выстраивает чудовищный образ человека-временщика, человека-пользователя, человека-арендатора Мироздания, человека-праха в этом прекрасном, вечном, бесконечном мире. Попавшие в процессию люди вынуждены терпеть липкую грязь похоронных энергий и беспрекословно подчиняться мрачному распорядку, выполняя все его установки и требования. В этом мне пришлось убедиться ещё раз.

Траурная процессия тихо шуршала обувью, куртками, пальто, искусственными венками и полотенцами. В строю раскачивались мрачные, вспухшие от слёз лица. Оркестр тоскливо засканудил «Гори, гори, моя звезда…» Шествие вздрогнуло. Съёжилось. Покачнулось. Зарыдало. Какая-то бабуля-соседка, всплеснув руками, заголосила причитающим нечеловеческим визгом. Дядя Паша, тётя Инна, Серёга – наши с кумушкиным общие друзья, Славуня, Олюшка, я, закусив губы, медленно дефилировали в этом зловещем чёрном клине.

Теряла сознание мать. Подхватив её на руки, толпа болтала флакончик с нашатырным спиртом, крутила пробочку, обмакивала ватный тампон, подносила флакушку с минеральной водой… Иван Денисович и Толик шли чуть-чуть поодаль. Их окружал ореол неживых траурных венков с дешёвенькими пластмассовыми цветками. На чёрных ленточках этого хлама золотились прописные соболезнования, за деньги намалёванные в ритуальном бюро – позорное дежурное чтиво во благо соблюдения протокола! Прописанные на траурных тряпочках постулаты лицемерия. Не было сил на это смотреть… И я утыкался глазами в землю, смахивал ладонями с глаз солёные брызги и непослушными губами тихо шептал: «Кумушкин, я тебя люблю! Прощай, бродяга. Скоро увидимся, бэшкэ́тнык»…

***

И было промозглое каркающее кладбище. И поминки тоже были. Гудящее, чавкающее кафе, столы с закуской на сто пятьдесят персон, до поры унылые лица. Люди кушали, выпивали, смаковали, закусывали. Как я ни пытался продавить борщ, ложка в рот никак не шла. Бился я с этим борщом, бился, всё впустую. Не одолел борщ. Оглянулся, отрешённо посмотрел в зал. Кроме Олюшки, Славуни, Серёги, тёти Инны и дяди Паши, заметил за столом ещё человек десять близких кумушкину людей. Братик Толик. Отец и мать. Два друга Иваныча – сосед по улице и с работы парень. Им всем тоже было не до еды. Словно выискивая отдушину в этом причмокивающем чужом зале, мы жадно высматривали друг друга среди жующей, хлебающей, временами отрыгивающей толпы.

А притихшее кафе, тем временем, понемногу начинало поджужживать. Лилась водка, коньяк, вино. Охмелевший пузатый мужик, лихо закинув очередную рюмаху, пьяненько потянулся за компотом. Стакан нетвёрдою рукою – хвать! И мимо! Стакан – вдребезги, компот – на брюки. Разверзлась приглушённая базарная брань по поводу тесноты, духоты и никудышных официантов. Чувствую, появилось предательское желание просто выйти из-за стола, просто взять невоспитанного жиробаса за шкирку, вывести на улицу и так же просто припечатать ему в морду. Два раза. Какая-то подпитая обрюзгшая мадам недостаточно тихо вдруг заспорила со своей подружкой: «Не надо, Людка! Не на-а-адо! Так нельзя. О мертвяках – или хорошо, или ничего!» Мы в шоке. Сидим, вжали голову в плечи. Молчим. Хорошие, добрые вы люди! Ты, твердолобая немилосердная мадам, ты, Людка, и ты, мужик с компотом. Да-да, хорошие! Забыли вы только об этом. Крепко забыли! Что же о кумушкине можно «ничего» сказать? Или, тем более, «плохо»? Мертвяком во всеуслышание назвали… Да ладно уж! Бестолочь, она хоть в Европе, хоть в джунглях Никарагуа бестолочью и останется…

***

Пьянка живо набирала обороты. После наваристого ароматного борща подали пюре и мясной гуляш, тефтели и жареный хек. Официанты ещё щедрей подставили на столы водочки. Разлили. Хоп-па! Киданули. Ещё полней чарку! Хоп! Хоп! Хоп! Ещё! Вполголоса загалдели о погоде и политике. Ещё по сотке горькой! «Только бы песни орать не начали! – опасливо подумал я. – Вот это будет номер!» Слава Богу, к песням не перешли. Снова чуть-чуть поддали. Застолье загомонило о рекордном урожае картофеля, ядрёных зерновых и, конечно же, о полученных с этого личных барышах. Кто-то вышел в коридорную курилку и там, пьяненько перебивая соседа, красочно стал описывать, «какую крутую тёлку он подснял недавно» и что он с ней проделывал предыдущие две ночи. В подробностях. «Краса-а-ава!» – глубоко затягиваясь сигаретой, одобрительно завидовал собеседник. «Дык это ещё не всё-ё-ё!» – бахвалился гость.

«Господи, дай мне сил!»

***

Короче говоря, друзья, что можно сказать в большинстве своём о городских поминках? Не словом помянуть ушедшего собираются люди, а тупо выпить и пожрать на дурняк. Именно выпить и именно пожрать!

Впившись в стул, рядом со мной застыла Ленка. Сидит как тень. Тоже не ест. И тоже исподлобья наблюдает за празднованием поминок. «Неудобно как-то, – поглядывая на аппетитно закусывающих присутствующих, подумал я. – Нужно хотя бы в салатике для виду поковыряться. Чтобы не выделяться». Сижу, ковыряюсь в тарелке, оливьешку слева направо перекладываю, а потом справа налево её же и перегружаю. Вилкой футболяю по кругу поминальную тефтелину. И размышляю.

Любят люди свои родные мегаполисы. Во всём мире любят. Французы и англичане, русские и украинцы, итальянцы, испанцы, португальцы, немцы. Каждый из них чрезвычайно горд за свои каменные джунгли. Кто-то даже прихвастнёт, что он, дескать, местный горожанин чуть ли не в пятом поколении, и о красотах родных пейзажей знает больше, чем кто-либо.

Парижанин рад поведать о многом интересном. В первую очередь, он расскажет гостям Парижа о французских усадьбах средневекового дворянства – шато, об их истории, архитектуре, парковых и скульптурных ансамблях. Ценителям всего мира известны знаменитые винодельческие хозяйства – шато Версаль и шато Шамбор. Любителям национальной флоры – пожалуйста, сказочные дубы, сосны и акации Булонского и Венсенского леса. Объяв Париж, они придают столичным окрестностям ауру волшебную, и даже мистическую. Влюблённым – Эйфелева башня и Елисейские поля. Романтикам – Лувр, Центр современного искусства Жоржа Помпиду, Триумфальная арка, Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам де Пари). Городу влюблённых есть чего показать. Спроси́те любого парижанина, и он вам ответит, что Парижем хотя бы раз в жизни должен насладиться каждый человек. А он-де, счастливчик, не просто наслаждается – он живёт в этом великолепии!

Киевлянин предложит гостям полюбоваться соборным убранством Александровского костёла, пёстрой красотой Подола, живописной панорамой Владимирской горки, оживлённым Андреевским спуском, в одном из невысоких домов которого когда-то проживал великий мистик и драматург Михаил Булгаков. В цветущих каштанах и пахучих липах утопают Михайловская площадь, Крещатик, Киево-Печерская лавра, бульвар Тараса Шевченко (Бибиковский бульвар). А кто пробовал Киевский торт? Или котлеты по-киевски? Объедение, правда? Любой шеф-повар восхвалит эти знаменитые рецепты.

Коренному жителю Рима тоже есть чем удивить приезжего гостя. Где расположено самое маленькое государство в мире – Ватикан? Правильно, в Риме. И тут же темпераментный римлянин пустится в увлекательное повествование! Он расскажет о Пантеоне – древнейшем храме, хранящем останки самого Рафаэля, покажет потрясающий амфитеатр Колизея с высокими пятидесятиметровыми стенами. Собор Святого Петра, Сикстинская капелла, Капитолий, Римский Форум. Сколько усилий приложили предки, чтобы сохранить для потомков эти многовековые достопримечательности! А как насчёт отведать спагетти по-римски? С сыром, базиликом и чесночком? Такого вы ещё не едали!

Португалия – и вовсе не государство, а сплошной европейский курорт. Мягкий климат Атлантики плюс недорогие курорты Калдаш-да-Раинья, Эшторила и Фа́ру давно превратили эту страну в рай для миллионов туристов. Один из красивейших городов мира – Лиссабон, раскинувшийся в долине реки Тежу, покажет старинный замок Сан-Жоржи, Кафедральный собор Се, церковь Богоматери Мадри-де-Деуш, дворец Митра. Десятки радужных фонтанов, плоская брусчатка старинных улиц и переулков, площадь Рештаурадореш с великолепным розовым дворцом Паласио-Фош придают Благословенной бухте Лиссабон вид исключительно изысканный и живописный.

Не забудем и старушку Британию – Соединённое Королевство Великобритании. Надув щёки, англичанин похвастается старинными графскими усадьбами Хэтфилд-хаус и Уилтон-хаус, седой неторопливой Темзой, Вестминстерским дворцом, средневековой громадой Тауэрского моста и легендарным Биг Беном, отсчитывающим ход времени уже практически два столетия. Букингемский дворец, Собор Святого Павла, Трафальгарская площадь, Пикадилли, Гайд-Парк – как можно пройти мимо? А знаменитое на весь мир вечернее лондонское чаепитие?!

Русским людям, так и вовсе говорить, не переговорить о доме своём родном, необъятном, милом. Сколько всего чудесного в нём вмещается! «Россия – это не государство, – часто любила повторять Екатерина II Великая. – Россия – это целая Вселенная!» Россиюшка, земля древняя… Русь мощная, непобедимая. Трепещет душа и слёзы оттого, что есть, что живёт, здравствует и будет жить в лета вечные святая Русская земля! И нет ей ни границ, ни износу, ни истощения, ни времени. Земля непоколебимой веры, земля славных ратных подвигов, земля несгибаемого духа. Земля-победитель злобной фашистской нечисти. Родина святых предков. Обитель будущей цивилизации.

Москва, Питер, Волгоград, Севастополь, Новороссийск… Прекрасные русские города! Города-герои Великой Отечественной. Города-музеи. Города-бастионы. Однако, не мегаполисами Россиюшка велика, но своими людьми, святыми местами, верой, душой, надеждой.

Троице-Сергиева лавра в Сергиевом Посаде – городе преподобного чудотворца, подвижника земли Русской Сергия Радонежского, благословившего князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву.

Оптина пустынь (Свято-Введенская) – мужской монастырь близ города Козельска Калужской области – обитель оптинских старцев, основанная ещё в XIV веке раскаявшимся буйным разбойником Оптием.

Псково-Печерская святая обитель – патриархальный монастырь, многовековая духовная твердыня, скрывающая под фундаментом «Богом зданные пещеры» – таинственный подземный некрополь. В Псково-Печерском монастыре подвизался один из наиболее известных православных старцев современности, молитвенник и духовник старец Иоанн (Крестьянкин).

Монастырь Валаам на Ладожском озере (его ещё называют Северный Афон). О, сколько видных деятелей политики, науки, искусства, религии, поэтов, писателей, музыкантов, да и просто обычных мирян черпали в «монашеской стране» Северном Афоне дух вдохновения, просветления и очищения!

Нижегородская область, посёлок Дивеево. Именно в Дивеево, в одном из самых почитаемых святых монастырей, около двухсот лет назад творил чудеса духовного подвига и смирения святой старец Серафим Саровский (Прохор Мошнин).

Московский Храм Христа Спасителя, Успенский собор во Владимире, Собор Воскресения Христова на Крови в Санкт-Петербурге, Великоновгородский Софийский собор, Казанский Никольский кафедральный собор. Несть числа святым местам земли русской. Милая великомученица Россиюшка, праведная, трогательная, чистая… Нет, не мегаполисами Россия велика, но своими людьми, надеждой, душою своей, сияющей в лоне земель русских.

***

Развалившись на несколько кусочков, тефтелька признала своё поражение. Я отложил вилку и продолжил горестно размышлять. Города мира! Мегаполисы! Все эти ваши дворцы, площади, офисные центры, многоэтажные жемчужины небоскрёбов, урбанистические панорамы… Всё так гламурно, насыщенно, многогранно. Всё так живенько! Красиво, но бездушно. Вызывающе, но пусто. Современно, но лицемерно. Вы очень изменились, современные города мира. Сегодня вы уже не те, коими были ещё тридцать, пятьдесят, сто лет назад. Совсем не те! Сегодня вы равнодушно-каменные, железобетонные, пластиковые, стеклянные. Прагматичные, расчётливые, ко всему презрительные, модные. Битком набитые дымящим транспортом и суетливыми хмурыми людьми. Вы такие разные, современные мегаполисы. И при этом вы совсем одинаковые.

Какое различие между столицей одного государства и столицей другого? А между азиатскими и европейскими мегаполисами какое различие? А между австралийскими и американскими? Никакого! Технократический век стёр грани, погубил самобытность, лекально упростил направления и стили, личности и характеры. Везде одно и то же – миллионы тонн асфальта, бетона, тротуарной плитки, круглосуточные брызги неоновой рекламы, колонны автотранспорта, струны небоскрёбов и километры высоковольтных кабелей. Гламур, модерн, карьера, лицемерие, полуобнажённые женские прелести, извращённые человеческие ценности. А над всей этой дымящей, галдящей, бибикающей и бесстыдно оголившейся клоакой возвышается её величество Условная единица.

При внешней схожести современных мегаполисов есть ещё одна удивительная схожесть – способность соблазнять людей. Не очаровывать, не увлекать, а именно соблазнять. Схожесть эта проявляется в парадоксальной любви горожан к отчему каменному мешку, в извращённой страсти жертвы к своему инквизитору. Очень часто влюблены люди в свой родной мегаполис. С детства влюблены. Искренне, по-настоящему, трепетно. Признаниями в любви к тому либо иному мегаполису пестрят газеты, журналы, телепередачи, реклама, личные аккаунты пользователей в социальных сетях. Да только вот сам мегаполис никого из них не любит. Да и не любил никогда! Не создан он для любви. Не его это природа – любовь. Внешняя гламурность мегаполиса, его вызывающая роскошь – это как нарядное убранство деревянной труны. Снаружи картинка торжественна, красива, богата, изысканна, а внутри – сплошные слёзы, поломанные судьбы, разрушенные семьи, разложившиеся тела, смрадная вонь и гнилая вода. Наркотики, алкоголь, вечно голодненькие детишки-сироты, насилие, торговля собой за монеты… да что там говорить.

Так день за днём, срезая очередного человека – чьего-то брата, мужа, иль отца, иль жёнушку, сестричку, маму, сына, дочь, расправляется мегаполис со своими поклонниками. Так день за днём рукой брутальной правит бал Система! И падает в могилу покорный человек, словно увядшей розы съёженный бутон. «Гори, гори, моя звезда…» трубит оркестр. И в обмороке мама. И похоронный клин идёт. И чавкает затем кафе. И поминки текут рекой спиртного. И в рамке фотография. И ленточка на ней…

И я сижу, глотая слёзы… И друга больше нет со мной…

***

Как я ни старался, так и не смог одолеть хотя бы маленькую вилочку салата. Смотрю, поминки совсем распоясались. Гудят, бурлят, вливают, крякают, вытирают салфетками засаленные слюнявые рты, что-то кому-то бурчат, доказывают! А я и дальше сижу себе тихонечко на стульчике, разбираюсь с доводами.

Современный город, каким бы он ни был привлекательным, опасен для человека. Опасен, понимаете? Город убивает. Современное мироустройство убивает. Система убивает. Они уничтожают людей безо всяких аллегорий. В прямом смысле. Убивают бездуховностью и некачественной пищей, аморальностью и грязной водой. Они убивают медикаментами, как будто помогающими захворавшим бедолагам. Они убивают повальным насаждением иллюзорных ценностей, которые превращают мужчин и женщин в расчётливые банкоматы и похотливые разукрашенные куклы. Они убивают карьерой, которая, вроде бы, должна была сделать каждого горожанина счастливым, но почему-то, в итоге, так никого и не сделала.

Мегаполис расправляется с каждым из нас спокойно, бесстрастно, неумолимо, беспощадно. Система перемалывает нас стальными фрезами убогого бытия. А мы ей изо всех сил в этом помогаем. Маниакально, с упорством фанатиков, мы истязаем себя – травимся сигаретами, заливаемся алкоголем, обкалываемся и обнюхиваемся наркотиками, обжираемся жирным мясом, захлёбываемся стрессами, горим жадностью и завистью, упиваемся лицемерием. Гниём заживо. Гниём сердцем. Сопреваем душой.

Мы разрываем своё сознание тупыми голливудскими боевиками и мультфильмами, циничными шоу-программами, дебильной музыкой, залипшими в похоти порносайтами, идиотскими компьютерными стрелялками и драчками. В таком же русле воспитываем и своих детишек. И при этом, фальшиво улыбаясь и надеясь, что беда не постучит в наши двери, искусно делаем вид, что все счастливы и всем довольны. Убеждаем друг друга, что онкологические заболевания – это «всего лишь» пара-тройка тысяч умирающих на миллион здоровых людей в год. Что это не зацепит нас никоим образом. Что наша хата с краю. Какое заблуждение! Невероятный самообман! Ни один из нас при нынешнем образе жизни не может быть уверен в том, что сегодня поедет в отпуск, а через неделю не угодит в онкологический центр. В отделение сестринского ухода. В казённую койку, провонявшую приторным серо-зелёным гноем…

***

Мы, человечество, отвернулись от Отца, подвели и очередной раз предали Его. Отдаляясь от Создателя, день за днём мы бездумно следуем за чьими-то лживыми истинами. Куда они направляют нас? В никуда! В железные больничные койки, в кромешную тьму духовного невежества, в объятия эгоизма и корысти. День за днём мы шагаем в это «никуда», не понимая порочности и бессмысленности своего движения.

Ведомая квазиправдами технократических псевдопророков, цивилизация вступила в уникальную фазу своего развития – стадию лабильного существования. Равновесие зыбко и нестабильно. Проснёмся, опомнимся, стиснем зубы, постараемся – и человечество пойдёт на поправку. Воцарится рай на земле. Кругом будут жить счастливые и здоровые люди. Продолжим спать и сонно купаться в утехах, изберём Путь ничегонеделания – и мир рухнет в пропасть.

За нашим окном разгорается новый день. Это не просто очередные земные сутки. Это кусочек бытия, когда ещё не поздно исправить положение дел, изменить себя, отказаться от пагубного образа жизни, очистить помыслы, устремления, мечты, полюбить Природу, мамочку-Землю, вспомнить о заповедях Божьих.

В этот новый день, я уверен, мы очнёмся от кошмара, который сами же и производим на планете. Очнёмся, встрепенёмся, осмотримся и воскликнем: «Господи! Да что же такое происходит? Что же мы творим!» Только так. Ведь иначе будущее наше, и наших детишек, и наших внуков, и даже правнуков окажется весьма плачевным. Зацепит всех. И, поверьте, «крайних хат» не будет…

Конец третьей книги.

Продолжение следует …