Позвонила Эдна. Она собиралась в город за покупками и приглашала дочь встретиться во время ленча. Хорошо бы Фрэнки по такому случаю принарядилась, а то у нее вид бездомный. Напоследок поинтересовалась, как дела.

— Хорошо. У меня все хорошо.

— А тот мальчик… он не создает тебе проблем?

— Все под контролем.

— Я рада. Но ты все равно будь осторожна. Никогда не знаешь, когда дела могут измениться к худшему.

Фрэнки молчал.

— Значит, договорились, во вторник, — повторила Эдна. — В полдень. Не забудешь?

— Нет.

— Пожалуйста, это так унизительно — торчать истуканом.

Они встретились на Плазе, как договаривались. Весна, в воздухе пахло морозцем. Эдна была в твидовом костюме и перчатках. Фрэнки в кроссовках и мешковатом свитере. Эдна не могла обойти это молчанием.

— Не понимаю. У тебя прекрасная фигура, почему ты ее от всех скрываешь?

Фрэнки стыдливо огляделся по сторонам — они сидели в ресторане — и одернул свитер. — Я не хочу, чтобы на меня глазели. Особенно в общественных местах.

— А что плохого, если на тебя смотрят? Ты привлекательная. И этим надо гордиться.

— А я не хочу.

Эдна состроила гримасу. — В моем возрасте — понятно. А ты-то что? Пусть они смотрят на тебя.

— Зачем?

— Зачем? Да потому, что прелестная девушка, красивая девушка делает мир краше. Одному Богу известно, как нам этого не хватает.

Фрэнки не хотелось делать мир краше. Да и вообще, он по опыту знал, что никаких возможностей у него для этого нет.

— Этим можно утешить не только свое тщеславие, — заявила Эдна. — Ты заботишься о себе, это очищает. Поверь мне. От твоей внешности зависит, как к тебе будут относиться.

— Ко мне уже отнеслись — дерьмово.

Эдна вскипела из-за грубого слова и новой информации. — А ты мне говорила, что у тебя все в порядке… что все под контролем.

— Сейчас под контролем. Раньше-то не было.

— Можешь меня не успокаивать. Лучше расскажи правду.

— Правда в том, что все уже наладилось. Я умею учиться.

Эдна изучала лицо дочери… и, наконец, смягчившись, вернулась к меню. — Ты же всегда можешь спросить у меня, Фрэнки. Я давно пытаюсь тебе это внушить. Только спроси.

Они обедали, Фрэнки тем временем оценивал ситуацию. Несмотря на свою застенчивость, он хотел научиться как можно большему, создать себе мощную защиту. Деньгами и своим знанием Эдна давала ему прекрасную возможность. Когда с обедом было наконец покончено, Фрэнки сказал, что принимает ее совет, и поинтересовался, не хочет ли она взять его с собой по магазинам. Потрясенная Эдна чуть не свалилась со стула.

Они пошли в "Бергдорф" — самое, конечно, главное место для Эдны. Она любила одеваться по моде, знакомилась со многими стилями в бутиках на Мэдисон-авеню, но "Бергдорф" всегда оставался для нее символом элегантности, традиционности и выдержанности стиля. Она ввела Фрэнки в изысканно отделанные двери, дальше прошествовала по мраморному полу к лифтам. Внутри ждал лифтер — кивнув, он повез их наверх. В лифте стояли еще три женщины, богато одетые. Фрэнки придвинулся к Эдне. Когда лифт остановился, они быстрым шагом направились к дальней стене, где за высокой конторкой стояла продавщица: прервав работу, та подняла глаза.

— Миссис Де Леон? Вы опять к нам? Хотите что-нибудь еще купить?

— Да, Нина. Я привела свою дочь. — Она их представила друг другу.

Нина вышла из-за конторки и пожала Фрэнки руку. Ей было около пятидесяти. Лиловое платье с поясом на талии и шарф от "Гермеса" вокруг шеи. Рукопожатие оказалось сильным.

— Мне приятно с вами познакомиться. Мы с вашей матерью знаем друг друга уже несколько лет.

— Зашли вот… экспромтом, — проговорила Эдна, очень довольная.

— Так получается лучше всего, — улыбнулась Нина. Она продолжала рассматривать Фрэнки. — Что вам сегодня хотелось бы подобрать?

Эдна предложила начать с повседневной одежды. Нина кивнула и провела их по нескольким секциям, там они присмотрели три наряда: два платья и костюм. Фрэнки взял первое — безрукавное платье цвета яичной скорлупы — и пошел с ним в примерочную. Вязаная ткань джерси, отрез по косой линии, асимметрично присобран в талии, ниже на колено спадали складки. Фрэнки надел и вышел, Нина слегка поправила платье.

— Его лучше носить с бюстгальтером, — порекомендовала она Эдне, которая внимательно рассматривала Фрэнки.

— Моя дочь их не признает, — она чопорно сложила руки. — Мне нравятся линии. Они такие легкие, подчеркивают молодость.

Фрэнки посмотрел на себя в зеркало. Он в этом платье очень женственный. Грациозный, похож на скульптуру. Привлекателен, только вот… руки неприкрыты, ощущение наготы.

— Романтичное платье, — заметила Нина. — Элегантное и непринужденное.

— Повернись кругом, дорогая.

Фрэнки повиновался, складки платья заиграли и ласково коснулись ног, прежде чем улечься.

— Я чувствую себя манекеном, — вымолвил он.

— Ну конечно, — поддержала Эдна. — Это летнее платье. А теперь давайте взглянем на другие.

Фрэнки вернулся в примерочную, надел второе платье жаккард из чесаного хлопка, воротник-лодочка, надувные рукава, длинная расклешенная юбка. К талии крепился розовый растягивающийся ремень с застежкой в форме леденца на палочке. Наряд был броский, даже крикливый.

— Пройдись немножко, — попросила Эдна, когда он вышел к ним. — Это платье для полненьких, — заметила Эдна. — Сюда надо побольше тела.

— И бюстгальтер, — добавила Нина. — Можно просто набивную подкладку.

Эдна неуверенно кивнула. — Как ты себя в нем чувствуешь, Фрэнки?

— Глупо.

— И я так думаю. Да и цвет не твой. А теперь примерь это.

Третий наряд представлял собой летний костюм из розовой сатиновой юбки — прямая, короткая и тесная — и шелковой блузы с рукавами-фонариками, глубоким треугольным вырезом на груди. Заправляя блузу в юбку, Фрэнки краем ткани задел сосок, грудь заколыхалась, он нахмурился. Вскоре вышел к женщинам.

— Мне нравится блуза, — одобрила Эдна. — А вот юбка… не знаю. Ужасно оголяет ноги.

— Ей есть что оголять. Пройдитесь немного, уважаемая.

Фрэнки подошел к зеркалу, вернулся назад. Юбка едва прикрывала бедра, движения были стеснены, приходилось семенить. Он чувствовал себя и неуклюжим и неустойчивым.

— Вид сексуальный, — отметила Эдна. — Я принимаю.

— Гм-м. Каблуки удлинят линию ног. И, может, нитку жемчугов сюда? У нее прелестная шея.

— Впрочем, я не уверена… что это для нас. Красота — это одно, а эксгибиционизм — совершенно другое.

— Не надо забывать, где мы, — возразила Нина. — В Нью-Йорке люди к такому привычны. Особенно молодые.

— У самовыражения тоже должны быть границы… — Эдна повернулась к дочери. — Что ты думаешь об этом наряде, дорогая?

Фрэнки был озадачен. Его изначальная цель размылась, но не только из-за одежды, тканей, цветов, стилей и прочего, а из-за этих женщин, в поверхностных замечаниях которых скрывался тайный смысл.

— Даже не знаю, что сказать. — Он смотрел на себя в зеркало и теребил пальцами блузу. — Может, сюда действительно нужен бюстгальтер?

— Тебе это идет, — прощебетала Эдна. Она попросила Фрэнки пойти в примерочную, снять костюм, туда же принесли остальную одежду. У конторки обсудили, что из этих трех нарядов купить. Первое платье понравилось — берут, второе — нет. Насчет третьего взгляды Эдны и Нины разошлись. Эдна пожелала купить блузу без юбки, а Нина настаивала на обеих. Пока продавщица мягко убеждала Эдну, Фрэнки молча решал, на чем остановиться. Может, оттого, что Эдна расценила юбку как секси, или из-за настояний Нины, но Фрэнки вдруг заявил Эдне, что хочет и юбку тоже. Эдна бросила на него сердитый взгляд, который, однако же, сразу смягчился. В другой ситуации Эдна уперлась бы копытами, но у ней сейчас шла гладкая полоса с дочерью и она боялась испортить. Хоть и не лежала душа, она купила с блузкой и юбку. Потом взяла Фрэнки за руку и повела к лифтам.

Этажом выше располагался отдел дамского нижнего белья. Там и здесь возвышались молочного цвета манекены в черных кружевных бюстгальтерах и трусиках, сорочках, пеньюарах.

— Не понимаю, почему все должно напоминать о сексе? — бормотала Эдна. — Если женщине нужно нижнее белье, совсем не обязательно, чтобы из него все торчало.

Фрэнки видел белье этого стиля в других магазинах, только не в таком изобилии. Ему хотелось задержаться, но Эдна тянула за руку. Вдруг Эдна остановилась.

— Вот, полюбуйся, — буркнула она, показывая на плетеную тесемку чуть шире резинки. — Почему женщина должна носить этот срам?

Фрэнки почувствовал холодок. Настроение испортилось, он вспомнил ночь в "Вирго", когда Кокс насильно натягивал на него трусики-шнурочки. Вспыхнуло желание убежать.

Эдна тащила и тащила его, пока они не нашли продавщицу, та отвела их в секцию бюстгальтеров и отобрала несколько штук. Фрэнки разволновался, обратив внимание на названия: "Челеста", "Интим", "Юбилей". Любопытство сменилось безотчетным страхом. Он стал оглядываться по сторонам, уверенный, что на него смотрят.

— Какой из них тебе нравится? — поинтересовалась Эдна.

— Я хочу отсюда уйти.

— Долгий выдался сегодня денек, не так ли? Мы почти закончили.

Продавщица подала прозрачный бюстгальтер с фестончатыми чашечками. — Вот этот из Парижа, с косточками, принимает прежнюю форму после любой деформации, он так устроен. Можно носить днем и ночью, очень удобно.

Продавщица ждала. Фрэнки пытался пересилить страх, думал об изначальной цели своего визита в этот магазин. Думал о Терри.

— Прекрасная вещь, — наконец, поборов себя, вымолвил Фрэнки.

— Вот еще один, — предложила Эдна, протягивая бюстгальтер, украшенный кружевом. Какая красота.

— Да, в самом деле.

— Какой тебе нравится больше?

— Мне все равно.

— Ну, тогда заверните нам оба, — велела Эдна продавщице. — Размеры подходят?

Продавщица на глаз оценила Фрэнки. После двадцати лет работы это не составляло труда. Она уверенно кивнула, завернула покупку, сунула пакет и подала. Эдна увела Фрэнки.

— Ты, вероятно, устала, — проговорила она, когда они вышли на улицу. — Сейчас я дам тебе денег на такси до дому, а у меня есть еще одно-два дела.

— У тебя дела? Это тоже было делом?

— Сплошное удовольствие, — заверила ее Эдна.

Фрэнки удивился. — Мне это показалось целым событием.

— Что? Покупка одежды для тебя? — Эдна, улыбаясь, похлопала дочь по руке. — Получилось забавно, а? Ты меня осчастливила.

Они прошли квартал или два. Настроение у Эдны начало меняться, из головы не уходила беспокойная мысль.

— Если ты со мной еще немного побудешь, я тебе кое-что скажу.

Фрэнки не хотелось оставаться одному, он машинально сунул руку Эдне, та крепко схватила ее.

— Ты долго собираешься оставаться с этим мужчиной? У тебя своя жизнь, я понимаю, но я твоя мать. Я не могу забыть, как ты тогда выглядела. И вряд ли когда-нибудь забуду.

— Мне сейчас лучше.

— Неужели все изменилось? Мне кажется, что-то непременно должно случиться.

Фрэнки ни словом не обмолвился об изнасиловании, не хотел. Так что Эдна думала не об этом, в жизни полно других ужасов. Она прежде всего винила Терри. Потом не забывала и о своей роли.

— Я беспокоюсь. Фрэнки. Я хочу, чтобы у тебя жизнь сложилась хорошо. Твоя мать надеется на это. Прежде чем думать о себе, она хочет, чтобы ее ребенок был счастливым.

— Он мне больше не делает больно. И не будет.

— Откуда такая уверенность?

Фрэнки нужно было подумать. Последнее время судьба преподносила неожиданности, сначала потрясение в баре, потом изнасилование, каждый новый удар подкрадывался незаметно. Вряд ли могло произойти что-то еще более ужасное — по крайней мере, так казалось. А в результате он стал как бы менее уязвимым.

— Обещай мне, если что-нибудь случится, ты обязательно позвонишь.

— Ничто не случится, можешь поверить. Во мне появилась сила. И он это понимает. Я себя контролирую.

— Может, ты и в самом деле сильная, но упрямая — это уж точно. Ты всегда была такая. — Эдна искоса взглянула на дочь. Она беспокоилась и страшилась за нее. — Быть упрямой — это не то же самое, что быть сильной, Фрэнки. Особенно если есть какая-то опасность.

— Это не обо мне, — заявил Фрэнки, во-первых, потому что действительно так считал, а во-вторых, хотел облегчить ей переживания и обнадежить: эта женщина ему нравилась. В то же время ее постоянные намеки на слабость и опасность разъедали во Фрэнки уверенность в себе и решительность. Он не хотел стать жертвой сомнений. Пора им расстаться.

— Со мной все будет хорошо, — заверил он. И, не раздумывая, склонился и поцеловал ее в щеку. — Ты мне очень помогла, спасибо.

Он собрал покупки и сел в такси. Эдна всплакнула.

— Пожалуйста, с этой юбкой надевай чулки. И бюстгальтер. И не забудь повесить блузку, когда вернешься домой, а то помнется. Обещай мне. Я люблю тебя.

* * *

Дома Фрэнки немножко отдохнул, приготовил легкий ужин, потом решил нарядиться. Надел кружевной бюстгальтер, шелковую блузу и сатиновую юбку. Уложил как мог волосы, открыл последний номер "Вог" — раздел косметики, и весь последующий час занимался макияжем. Наконец покончив с лицом, он поставил кассету "Даллас" и начал практиковаться — как сидеть и как ходить. Получалось забавно. Не сохранив никаких воспоминаний о себе, он ни в чем не мог себя и упрекнуть. Даже наоборот, ощутил порыв ликования — он совершенно беззаботен и может многое себе позволить. Хорошо, что загадка прошлого осталась загадкой. Можно лепить из себя что угодно, потому что себя настоящего он не знает.

Без четверти двенадцать он ушел к себе в спальню, надеясь, что скоро появится Терри. Ждать пришлось недолго. Услышав его появление и шуршание в коридоре, он крикнул в закрытую дверь, что скоро выйдет.

Терри добрел до гостиной и рухнул на софу. Слишком он устал, чтобы приготовить себе поесть или о чем-то думать. Он уже почти уснул, вдруг появилась Фрэнки, он ошарашено заморгал глазами и толчком проснулся.

— Бог ты мой!

Фрэнки стоял как статуя, возбужденный и растревоженный. — Я тут с собой малость забавлялся.

Терри молчал, он еще не пришел в себя.

— Тебе нравится, что я сотворил с собой?

— Боже, какая ты красивая.

— Да нет же.

— Конечно, ты не красивая, а прекрасная. Чем я мог такое заслужить?

— Каждый чего-нибудь да заслуживает. Наверное, был дан знак сверху.

— Ты решила меня покинуть, бэби? — Он потряс головой. — Ты куда-нибудь уходишь?

Фрэнки понравился ход его мыслей. Он задрал подбородок, как это делали девушки по телевизору, сделал несколько размеренных шагов вперед и прислонился к дверному косяку, выставив бедро.

Терри стало жарко.

— Если ты в таком виде будешь прохаживаться по улицам, кто-нибудь обязательно к тебе пристанет. Тебе это очень не понравится.

— Ты думаешь?

— Я серьезно. Там кругом опасности. Так что поберегись.

— Да ты перестань беспокоиться.

— Подойди ко мне.

Фрэнки кривлялся, но сохранял дистанцию.

— Ну же, бэби. Только не говори, что разоделась для себя.

— Ты еще не помылся?

— Помоюсь потом.

— Прекрасно, вот тогда я и приду.

— Я очень устал.

— Понимаю. — Он направился из комнаты. — У тебя был трудный день. Я дам тебе немного отдохнуть.

— Я пойду приму душ.

Фрэнки остановился, улыбаясь. — Ах ты мой мальчик.

Второй раз за день Терри помылся и побрился. Он протер серьгу спиртом, расчесал волосы и накинул на себя свежее белье. Когда вышел, увидел Фрэнки на софе.

— Скажи-ка мне, — начал Терри. — На какие деньги ты это купила?

— Ты меня хорошо обеспечиваешь.

— Да, конечно. Но я прекрасно понимаю, что моих денег на это не хватило бы. Где ты их достала?

— Ты недооцениваешь себя.

— Ч-черт, Эдна?

Фрэнки молчал.

— Фрэнки, ответь, кто?

— Да никто.

— Перестань морочить мне голову. Кто платил за одежду?

— А тебе-то какая забота?

— Послушай. — Он подошел к ней вплотную. — Ты обманываешь меня. У тебя есть кто-то на стороне?

— Никого у меня нет.

— Тот, кто живет чуточку свободнее, чем Терри? Позволяет себе немножко больше?

— Кто бы это мог быть?

Терри резко рассмеялся, передразнивая ее слова. — Тот, кто не вычищает грязь каждый день, у кого водятся небольшие денежки и его немножко уважают.

— Мне не нужны деньги, Терри.

— Нет? Так какого черта я надрываю себе пуп, вкалывая днем и ночью?

— Ты несчастлив? Хочешь покинуть меня?

— Я хочу, чтобы ты не кормила меня пустыми словами, а давала кое-что еще. Твоими обещаниями я сыт по горло.

— Обещаниями? Какие обещания? Назови хоть одно.

— Ну, назовем это грезами… надеждами. — Он взглянул на нее. — Я не дурак, Фрэнки. Я понимаю, что ты мне мстишь.

— Интересно, зачем?

Он колебался, устыдившись себя. Фрэнки повторил вопрос.

— Ты мне нужна, — тихо произнес Терри, он определенно хотел другого, не только дружбы. — Не делай так, — умолял он. — Пожалуйста не делай.

— А то что? Побьешь меня, что ли? — Фрэнки подставил щеку. — Ну давай, бей.

Терри уставился на гладкую кожу, губы, длинную грациозную шею. Он с содроганием отвернулся.

— Теперь ты видишь? — усмехнулся Фрэнки. — Не так уж это сложно — вести себя прилично. Стоит приложить маленькое усилие…

Он резко сбросил туфли, стянул чулки. — Ты хочешь меня трогать? Вот здесь… разотри-ка мне ступни. А мы посмотрим, как это у тебя получается.

Пальцы ног у нее оказались холодными, Терри сразу подумал о ее сердце. Опустившись рядом на колени, он принялся растирать холодные ступни.

* * *

Ревность у Терри прошла. Он не мог себе представить Фрэнки, разгуливающую по улицам в блузе и тесной короткой юбчонке, да и вообще в чем-либо еще. Она казалась ему неотразимой, и он был совершенно уверен, что ею могут легко увлечься другие мужчины. Поэтому его не оставляло раздражение и подозрительность, а ее кокетливость только нагнетала атмосферу. Он старался забыться в работе, придумывал себе всевозможные сверхзадачи, ему редко хотелось есть. При любой возможности усердствовал в больнице за двоих, изматывал себя до предела…

Однажды Маркус вытолкал его оттуда. Это было в конце смены, на четвертые сутки двойной работы Терри. Он затащил его за мусорные баки и буквально вынудил дернуть марихуаны. Потом повел в бар, там они выпили полдюжины кружек пива. Терри впервые за несколько недель отключился, домой вернулся важный и довольный. Дверь в комнату Фрэнки была приоткрыта, он прошел мимо, остановился и вернулся назад. Было два часа ночи, она сидела за туалетным столиком — они его недавно купили — и накладывала губную помаду. Терри распахнул дверь. Вошел.

За мгновение до этого Фрэнки почувствовал, что не по силам ему эта задача — подражание, он казался себе обезличенным, опустошенным, потерявшим и дух и желание. А сейчас с появлением Терри задача стала легче, он обрел цель, как будто ему сделали вызов. Фрэнки с минуту сидел спиной, красился, наконец покончив с губами, завинтил помаду, закрыл колпачком. И взял карандаш для бровей.

— Куда это ты собираешься? — поинтересовался Терри.

— Ты забыл постучать, когда входил.

— Это моя квартира. Или ты так не считаешь?

— Не считаю.

— Сейчас два часа ночи. Для чего ты это делаешь?

— Делаю? То же, что и все женщины.

— Ты лжешь.

— Чтобы тебя правильно поняли, нужно время. Сразу не бывает.

— У тебя с кем-то свидание? — Он шагнул ближе. — Кто он?

— Ты, Терри. У меня свидание с тобой, мой единственный и ненаглядный. — Он докрасил брови, нашел длинную ленту и завязал на волосах. — Ты боишься поверить, что это так?

— Я хочу получить то, что мне принадлежит.

— Так что же принадлежит тебе? Ты сам-то знаешь?

— Ты. Я хочу тебя.

Фрэнки захлестнула волна отвращения.

— Хочу ласкать, — добавил Терри. — Целовать. Что-нибудь даже более…

Фрэнки долго колебался, потом все же протянул Терри свою негнущуюся руку. Терри принял ее нежно, наслаждаясь сначала одним прикосновением, потом склонил голову и обцеловал каждый пальчик, ладонь и запястье. Двинулся выше и, почувствовав сопротивление Фрэнки, сильно сжал руку. Он вдохнул в себя запах Фрэнки, поцеловал мягкие брюшки бицепсов. Ему хотелось большего, но внутренний голос подсказывал не жадничать. А другой голос побуждал взять то, что ему принадлежит. Наконец второй победил, и Терри рывком сдернул Фрэнки со стула к себе в объятия.

Фрэнки испуганно замер, но сопротивляться не стал. Он строгим командным тоном приказал Терри отпустить его. Тот обнимал ее все сильнее.

— Я не повторяю дважды одно и то же.

Момент неуверенности… Терри медленно разжал объятия. Руки соскользнули с ее талии. Он отступил назад.

— Ты разочаровал меня, — произнес Фрэнки, вытирая руки, будто сбрасывал с них мертвую кожу. — Я думал, тебе можно доверять.

Терри понурил голову.

— Но я оказался неправ.

— Я тебя всего лишь обнял, — оправдывался Терри. — Что? Мужчина не может обнять свою женщину?

— Мужчина должен заслужить свою женщину. Для этого мало быть хорошим несколько дней.

— Я не сделал тебе больно.

Фрэнки вспыхнул. — И уже никогда не сделаешь.

— Тот человек умер.

— Не говори мне о нем. Я бы хотел, чтобы он был жив, чтобы гулял и дышал. Я хочу, чтобы он был со мной. Я хочу, чтобы он смотрел и видел.

— Я не причиню тебе боль. Клянусь.

— Тогда кому? Кому ты причинишь боль?

— Никому.

— Пожалуйста, не надо меня недооценивать. Тебе известен ответ на этот вопрос. Так кому? Кому ты причинишь боль?

Терри в неведении покачал головой, а Фрэнки разочарованно вздохнул.

— Такой прогресс, и на тебе. Ты меня расстраиваешь.

— Извини.

— Мне лучше уйти. Уж очень тяжело тут.

— Нет. Пожалуйста. — Он запаниковал, крепко сцепил руки за спиной. — Я не трону тебя. Обещаю. Пока ты сама не скажешь. Фрэнки бросил на него печальный взгляд. — Извини.

— Тогда свяжи мне руки, если не веришь.

— Что?

— Мои руки… Свяжи их.

— Нет, я так не могу.

— Свяжи. Если иначе не получается.

— Я не знаю, как это сделать.

— Возьми в кухне веревку.

Фрэнки нахмурился. Терри увидел, как она шагнула к двери. Тогда он бросился на кухню, вытащил длинную бельевую веревку, отрезал кусок и поспешил обратно в спальню. Фрэнки взял его и, прислушиваясь к указаниям Терри, принялся связывать ему запястья. Однако веревка оказалась жесткой и сладить с ней было нелегко. Фрэнки пошел искать что-нибудь подходящее, увидел кожаный ремень в комоде, чулки, тонкий дешевый галстук. Зеркало напомнило ему о ленте на голове — шелковая, голубого цвета, как его глаза. Он выдернул ленту из волос и связал ею Терри. Крепко связал, по ходу Терри объяснил ему, как сделать хороший хирургический узел. Когда с этим наконец было покончено, Терри попробовал освободиться, дергая узел туда-сюда.

— Хорошая работа, — одобрил он, восхищенный. — И что теперь?

— Это ты мне скажи.

— Я буду пить с твоих ладоней и есть из твоих рук?

Фрэнки с интересом рассматривал его. Шутит или нет? Во всем этом много интересного. Зацепив пальцем за ленту, он потянул Терри спиной вперед в коридор.

— Теперь вот, — проговорил он, — постарайся вести себя по-человечески.

Без ретуши

Некоторые дикие племена для усиления чувственных ощущений во время совокупления пользуются различными приемами. Например, в Абиссинии и на острове Занзибар девушек учат владеть мышцами влагалища, это называется "дук-дук", в результате значительно обостряется сексуальное удовлетворение при половом сношении. Многие из диаков прокалывают серебряной иглой головку пениса сверху донизу и сохраняют иглу там до тех пор, пока не образуется постоянный канал; перед коитусом в канал вкладывают маленькие стержни из латуни, слоновой кости, бамбука — или серебряные штыри с маленькими пучочками щетины на конце; эти пучочки выдаются над поверхностью головки и увеличивают трение о вагину, доставляя женщине намного большее удовольствие. Мужчин без таких приспособлений женщины отвергают, а те, у кого несколько каналов в головке пениса, т. е. несколько "сладких штучек", пользуются у них особым расположением. Называется это ампаланг; женщина символическим образом может показать мужчине, какой ампаланг ей желателен: в своей чашке с рисом мужчина обнаруживает лист, внутри листа сигарета, размер сигареты соответствует размеру ампаланга. У алфуров Северной Сулавеси в Индонезии принято для полового сношения привязывать по венцу головки пениса козьи веки с ресницами. На островах Ява и Сумба мужчины перед коитусом обматывают пенис козьей кожей, оставляя головку свободной. В Китае по венцу головки крепят перья птиц, получается "щетинистый" пенис, что значительно увеличивает трение. На Суматре кочующие врачеватели предлагают операции: вживить под кожу пениса маленькие камешки, иногда до десяти штук, могут быть и угловатые кусочки золота или серебра. Все это для того, чтобы активнее стимулировать женщину во время коитуса.

* * *

На следующий день у Фрэнки появился друг. Он услышал царапание в окно и отдернул шторку, на выступе окна сидела кошка — полосато-пятнистая, с белой меткой на лбу и зелеными глазами. Фрэнки впустил ее, налил в блюдце молоко, но кошка оказалась смелее, она терлась о ноги и мурлыкала, если чесали за ухом, потом разлеглась на полу, выставив живот. Фрэнки гладил ее, пока кошке не надоело, потом она легко вскочила на подоконник и скрылась за окном. Несколько дней Фрэнки думал, как ее заманить. Он купил игрушечную мышь, набитую кошачьей мятой. Кошка стала наведываться каждый день и даже определила себе постоянное место — рядом с батареей отопления. Она часто сворачивалась комочком на коленях Фрэнки и они вместе смотрели телевизор. Фрэнки играл с мыслью захлопнуть окно и объявить кошку своей собственностью, но он был слишком чувствителен к идее заточения, чтобы решиться на это. Кошка приходила и уходила, когда ей хотелось. Иначе их дружбе была бы небольшая цена.

Чем больше Фрэнки привязывался к кошке, тем болезненнее ощущал пустоту своей жизни, тем больше нуждался в душевной близости с человеком. Он переживал очередной кризис. Успокоение в его душе наступало лишь в минуты, предвещавшие шторм. Его мысли вертелись вокруг проблемы выживания, ни о чем другом он не мог думать. Если б ему предложили безоблачную жизнь без притворства и обмана, он бы отказался. Существовало что-то такое, что питало его пристрастие к ударам и контрударам, воздушным налетам и боям. И чем больше ему причиняли боль и отнимали человеческое, тем больше у него было причин жить. Месть была целью. Любовь — местью.

Но с появлением кошки что-то во Фрэнки изменилось. День за днем он видел бессловесную привязанность живого существа, и это затрагивало какие-то тайные струны в его душе. Получалось, что возможно существование совершенно другого рода. Существование, при котором превосходство над кем-то — не самое главное. Где бы вместо боевых действий было сотрудничество, а вместо насилия — спокойствие. Это новое чувство… как вода, сочившаяся из склона горы… Сила гравитации. Поток.

Телевизор в определенной степени скрашивал одиночество. Персонажи утренних мыльных опер стали как бы друзьями, он привык слушать послеполуденную болтовню всевозможных сестричек и дядюшек. Еще были книги, но там, чтобы познакомиться с героем, требовалось время, а когда история заканчивалась, дружбе тут же наступал конец. Час или два Фрэнки стоял у окна и наблюдал за прохожими, воображая себе, каково же это — быть нормальным. Он заглядывался на китайских торговцев через улицу — мужа и жену — и завидовал их бурной деятельности. Фрэнки тянул с выходом в город, все там казались занятыми, целеустремленными, недосягаемыми для него. Он ощущал себя вне этого мира, поэтому особенно остро хотел связи с этим миром, чего-то большего, чем кошка, телевизор или стояние у окна. Если не друга, то, может быть, хобби. Что-нибудь, чем можно себя занять.

Он решил заняться шитьем, вдохновение черпал у женщин швейной фабрики и на экране телевизора. На Западном Бродвее нашел магазин тканей, купил иголки, нитки и немного материала. Неделю подряд усердно занимался строчками, в конечном итоге получились две занавески. Он пришел в тот же магазин, купил еще ткани, сшил две занавески для окна в другую комнату, на этот раз положил подклад, складки сразу заиграли. Купил книгу по шитью, начал пробовать на разных тканях разные стежки. Часто бывая в магазине, познакомился с продавщицами, одна из них оказалась профессиональной швеей, звали ее Луиза, она понравилась Фрэнки. У нее были зоркие глаза, легкая дымка усиков, она увлекалась куклами, шила для них пышные декорированные наряды в стиле классических модельеров. Миниатюрные костюмы и платья нормального размера стоили одинаково по десять долларов. Она умела создавать необычные фасоны, платья, которые вряд ли сама надела бы в жизни. Ее увлеченность передалась Фрэнки, хотя у него не было кукол, только кошка, которая вряд ли позволит над собой издеваться. И все-таки Фрэнки решил попробовать. Он сшил маленький сатиновый пиджачок с крошечными пуговками и застежкой на горле. Сшил вельветовые штаны, башмачки и дамскую шляпку. Продавщица в магазине одолжила ему потрясающую диоровскую аппликацию, и Фрэнки несколько недель что-то мерил, резал, шил. Он научился работать с бисером, аппликациями, резать по косой, сооружать фигурные буфы. Овладел основами вышивания. Через каждые два или три дня приходил в магазин со своими эскизами, советовался, радовался похвалам. Луиза показала свои образцы: черное вельветовое узкое платье с рукавами из прозрачного крепа, туника из сочного зеленого шелка с лентой на шее, платье без бретелек из тонкой кисеи, с тройной сборкой и желто-зеленой тафтой. Луиза и Фрэнки, увлеченные общим делом, подружились. Они вместе обедали. Луиза сводила ее на выставку кукол в Бруклине, после закрытия долго обсуждали сборки и манжеты, преимущества разных воротников. Когда возвращались с выставки, Луиза поинтересовалась, шила ли Фрэнки когда-нибудь для мужчин. Это несложно, заверила она, у тебя уверенные руки и много желания. И она добродушно погрозилась: вот познакомлю со своим сыном…

Дома Фрэнки становился другим. Увлечение шитьем он держал в секрете, также скрывал признаки кошкиных визитов. Собственная скрытность держала его в напряжении, но делиться новыми радостями он не желал. Фрэнки страшился, что покажется уязвимым, Терри мог этим воспользоваться. В их отношениях главным было сохранить контроль. Поэтому Фрэнки старался не допускать никаких всплесков, которые могли бы нарушить равновесие.

Эмоциональная скупость распространялась, главным образом, на Терри. С Эдной, Луизой и другими случайными знакомыми Фрэнки был приветлив и откровенен. Иногда его беспокоили прямо-таки противоположные эмоции, хотелось принять какую-то одну сторону — месть или прощение, скрытность или искренность. Жизнь, сотканная из противоречий, требовала усилий, казалась искусственной. Возникало желание все это сломать. Что потом? Чего ожидать?

Как-то вечером зашел Маркус. Фрэнки не видел его давно, пригласил войти. Маркус надеялся застать Терри, однако, узнав, что его нет, сразу повернулся к выходу. Фрэнки быстро закрыл дверь.

— Разве ты не хочешь со мной побыть? Всего несколько минут. Я давно ни с кем не разговаривал.

Маркус не любил оставаться наедине с чужими женщинами, но Фрэнки настаивала. И Маркус неохотно последовал за ней на кухню.

— Выпьешь чего-нибудь горячего. Чаю? Кофе?

— Мне стакан воды, будет достаточно.

— Может, кока-колы?

— Только воды, смочу губы и побегу.

Фрэнки налил ему воды, и они сели за стол. — Мы так давно не виделись, — начал Фрэнки. — Как твои дела? Как поживает тетушка?

— Давно от нее нет вестей. Она сейчас дома, со своими. Думаю, у нее все хорошо.

— А ты как?

— Не жалуюсь. — Он помолчал, оглядываясь по сторонам. — Терри ничего для меня не оставил?

— А что он должен был оставить?

— Немножко курева. Сказал зайти.

— Мне он ничего не говорил.

— Наверное, забыл. Ну, я пойду.

— Подожди. — Он соображал, чем задержать Маркуса. — Как там твои пистолеты?

Маркус недоуменно смотрел на нее.

— Достал еще какие-нибудь?

Заприметил один. Короткий "Смит-и-Вессон" сорок четвертого калибра. Я все время говорю Терри, чтобы купил себе оружие. Научился стрелять.

— Терри последнее время пацифист.

— Не важно, как ты себя называешь. Если умеешь стрелять, добьешься чего хочешь.

— И что с того?

— Что с чего?

— Кем ты хочешь стать?

Он бросил на нее опасливый взгляд. — Ты что, играешь со мной? Что за вопросы ты мне задаешь?

— Очень личный вопрос, да?

— У меня есть работа, так? Получаю зарплату. Посылаю сколько-то детям. К тому же, есть собственный бизнес, я никого не трогаю и меня никто не трогает. Все, что я делаю, я делаю правильно.

— Значит, ты счастлив?

Он наморщил лицо. — Разве я об этом только что говорил?

— У тебя легко получается.

Он встал. — Я лучше пойду.

— Подожди. — Поддавшись моменту, Фрэнки решился. — Я хочу тебе кое-что показать.

Он побежал к себе, вытащил из шкафа ящичек со своими работами, принес и поставил на стол. Маркус, потрясенный, принялся своими огромными руками перебирать карликовые костюмчики. Его восхитили мастерство вышивки и внимание к деталям. Особенно ему понравились малюсенькие молнии и крошечные пуговки. Это напоминало сложные механизмы детских игрушек.

От похвал Фрэнки почувствовал новую волну вдохновения. Он сходил в спальню за метром, а вернувшись, заявил Маркусу, что хочет сшить для него рубашку.

Маркус был польщен, однако это уже выходило за рамки приличий. Он двинулся было в коридор, но Фрэнки преградил дорогу и не дал уйти. Маркус стал ссылаться на Терри, Фрэнки тут же солгал, сказав, что уже готовит для Терри подарок. А Маркусу сошьет рубашку, чтобы отвлечься, надо же чем-то себя занять. Он спросил, какой у Маркуса любимый цвет.

— Розовый, — отшутился Маркус, надеясь отвадить Фрэнки от этой затеи.

— А какой оттенок? — попросил уточнить Фрэнки. — Оранжево-розовый, просто розовый или цвета коралла, пиона.?..

Маркус растерянно покачал головой, Фрэнки улыбнулся. Стянув ленту с шеи, он начал снимать мерку.

Шить мужчине оказалось сложнее, чем предполагал Фрэнки, к тому же на примерку Маркус не пришел. Луиза настойчиво предлагала в качестве модели своего сына, но Фрэнки вежливо отказался. Устраивая себе перерывы, когда дома был Терри, он работал всю неделю и в результате сшил три рубашки: гвоздичного, бордо и фиолетового цветов. Очень довольный, положил их все в коробку и торжественно отправил Маркусу по почте. Вот так, дело сделано. Настроение у Фрэнки ухудшилось: теперь ему нечем было себя занять.

Он вернулся домой, включил телевизор. Целую неделю он его не смотрел. Минут через тридцать нахлынуло чувство потерянности. Он прошел в свою комнату, позвал кошку, но та не появилась. Принес поесть в гостиную и расположился на софе. Рядом оказалась лента, которой он связывал руки Терри. Несколько дюймов в ширину, скорее кушак, чем лента. Он рассеянно вертел ее в руках, то навязывая узлы и распуская, то разглаживая морщины. Хоть бы кошка зашла. На экране телевизора появилась реклама, а на душе стало еще хуже. Он вспомнил о рубашках для Маркуса. Взглянул на ленту. Возникла идея…

Он забрал кушак в свою комнату, достал иголки и нитки, блестки, нашил блестки на ленту. Затем вышил кольцо и маленькое сердечко. Ему понравилось, как получилось, он продолжил вышивку, снял с обруча, добавил блесток. Кушак с готовой работой накинул как знамя на зеркало туалетного столика. Издали блестки переливчато светились. Сердечки, казалось, парили в море слез.

В тот же вечер, когда вернулся Терри, Фрэнки вынес кушак. Как было уже заведено, Терри стоял с руками за спиной: можно связывать. При виде ярко декорированной ленты глаза его расширились.

— Тебе, я вижу, не нравится, — притворно вздохнул Фрэнки.

— Нет, нравится. Красивая штука. Я и не знал, что ты умеешь шить.

— Когда есть время.

— Для меня? Ты это для меня сделала?

— Для тебя, конечно.

Терри это понравилось. — Жаль только, я и не увижу как следует. Вся прелесть окажется за спиной.

Фрэнки нахмурился. Ему тоже это не нравилось. Надо что-то придумать.

Прошло несколько дней, и он затеял новое серьезное дело. Работал со всевозможными блестками, сердечками, цветами, маленькими животными. Как это было однажды в "Бергдорфе" с названиями бюстгальтеров, для кушаков он придумал свои: "Близость", "Восторг", "Покорение", вышил их красивыми округлыми буквами на ткани. По мере того как модели Фрэнки становились изощреннее, Терри все больше ее хвалил. Он перестал ревновать: она была к нему очень внимательна, и он как мог выражал свою благодарность. Во Фрэнки это подпитывало желание украсить своего мужчину. Кушак — это не то, картинки сразу померкли, когда он связал им запястья Терри. С рубашкой и штанами примерно то же самое. Он видел фирменные знаки на одежде, типа аллигатора или игрока в поло, имена дизайнеров, простроченные на ткани. Ему хотелось чего-то подобного, придумать какой-нибудь знак, крест — то, что напоминало бы Терри о его положении, пометило бы его. Что-нибудь точное, бьющее в цель.

* * *

Однажды вечером Фрэнки решил к приходу Терри стать еще краше. Недавно в журнале он видел прическу — очень понравилась, и парикмахер был — Луиза познакомила. Фрэнки подстригся: по-мальчишески коротко сзади, на висках гребельки, на лбу кудри, спрыснутые лаком, легкий приторный запах еще не растаял.

Фрэнки прочитал статью о волосах на теле и впервые побрил ноги и подмышками. Бритва сильно скребла и оставляла царапины, но Фрэнки терпел. По особому случаю надел юбку с блузой, чулки в сеточку и туфли на каблуках с изящными ремешками. Зная, как легко Терри очаровать и пленить, он испытывал определенное удовлетворение, но его не покидало и чувство грусти. Этот мужчина — не враг. Бессмысленно и жестоко причинять ему боль. С другой стороны, эти игры приносят Терри много радости или по крайней мере удовольствия. Если б Фрэнки смотрел на него со стороны, то решил бы, что этот мужчина счастлив.

Он докрашивал губы, когда в замке повернулся ключ. Выждав, когда Терри пройдет в гостиную, он триумфально последовал за ним. Реакция Терри была немедленной и предсказуемой: восторг от коротких волос и каблуков. Тогда Фрэнки вытащил ленту — новую, он сегодня с ней работал. Молочно-голубого цвета, никаких украшений, вышито только одно слово "Блаженство". Просто, элегантно, и произвольно не истолкуешь. Увидев это, Терри расплылся в улыбке. И заулыбался еще шире, когда Фрэнки сказала ему снять рубашку.

Он подчинился, уже фантазируя о сексе, которого она его до сих пор лишала. И вот… сейчас… Он сунул руки за спину.

Фрэнки воспринял готовность Терри как жалкую покорность, и это придало ему сил. Он крепко связал запястья Терри, сходил в спальню за швейным набором и коробочкой из ювелирного магазина. Внутри, на квадратной подушечке, лежали сережки-купидончики, те самые, которые подарил Терри месяц назад. Фрэнки положил их себе на ладонь.

— Помнишь?

— Помню ли я.?.. — повторил Терри, улыбаясь. — Спроси мое сердце. Как раз туда воткнул стрелу этот паршивец — в самое сердце.

— Я хочу, чтобы одного их них носил ты.

— Но ведь я купил для тебя.

— Один мне, другой тебе.

— У меня уже есть серьга.

Фрэнки держал в пальцах херувимчика, качнул назад-вперед. — Он мечет стрелы. Чувствуешь?

— Я не знаю ни одного мужика, который бы носил в ухе купидона, — пожаловался Терри. — Мне будет неловко.

— Ухо?.. Мне это и в голову не приходило.

— А… тогда ладно.

— Закрой глаза.

Из швейного набора Фрэнки вынул тяжелую, с уже вздернутой ниткой кривую иглу и, сжимая большим и указательным пальцами, покружил ею над грудью Терри.

— Дз-дз-дз, — зажужжали стрелы в шепоте Фрэнки. — Дз-дз-дз, — ближе и ближе, и игла уколола грудь Терри.

— Стрела попала в цель, — известил Фрэнки невинным, почти нежным голосом. — Прямо в сердце. В твое сердце, Терри. В твое набожное благородное любящее сердце. Вот здесь мы и пришьем купидона.