Глава 10. Жизнь на краю мира

ЛаВей действительно живет в мире Дьявола — в туманной пограничной зоне между сумасшествием и здравомыслием, приемлемым и возмутительным, между наукой и сверхъестественным, — и все же остается, по словам одного из его единомышленников, «всегда за пределом». ЛаВей утверждает, что лишь в этом пограничье вечности и безвременья, где пространственно-временные точки отсчета заморожены или не существуют, возможно зарождение магии и лишь здесь воля мага может быть спроецирована наружу таким образом, чтобы наложить его желания на принцип «этому быть».

«В наше время все ищут независимости. Самый важный и дорогой товар, который продается с наценкой, — это цельная индивидуальность. Обычному человеку индивидуальность продают в рекламе пива или обуви. Настоящей магии можно достичь, только если изолировать себя от основной массы настолько полно, насколько это вообще возможно, — утверждает ЛаВей. — В исполнении того, что, скорее всего, в тот же момент, что и вы, не делает больше никто в мире, есть великая сила. Если вы слушаете музыку, которую когда-то насвистывали все, но которая потом, с течением времени, была предана забвению, вы делаете нечто уникальное, черпая энергию из этой потерянной песни. В этом и заключается сила исключительности. Когда вы делаете нечто невообразимое для других, то, что мало кто может себе даже представить, вы излучаете яркий свет, подобно маяку; и если есть силы, способные исполнить ваши повеления, то, таким образом проявляя свою уникальность, вы сумеете заручиться их вниманием и завоевать их сочувствие».

Сам ЛаВей ведет замкнутый образ жизни. Верный своей вампирской природе, он отходит ко сну лишь в предрассветное время, а лучшую свою работу выполняет именно в те часы, что предшествуют восходу солнца. Он изолировал себя от всех событий, могущих хоть как-то заинтересовать масс-медиа, и от всех людей, чьи лица мелькают на страницах таблоидов; вместо этого для получения общей картины интересующих его новостей он использует разветвленную систему своих помощников. В течение последних нескольких лет ЛаВей развернул кампанию против отупляющего эффекта, оказываемого телевидением на работу мозга, отталкиваясь от того, что если исключительность является мощным магическим проводником, то, таращась с утра до вечера в ящик, перед которым точно так же сидят миллионы человек, ничего достичь нельзя. ЛаВей назвал ТВ «великим классификатором», уподобив его Богу из-за вездесущности и стремления к универсальной стандартизации.

«В прошлые века, — пишет ЛаВей, — главным контролирующим центром была Церковь. Она диктовала мораль, подавляла свободные высказывания и препятствовала развитию всякого великого искусства и музыки. Теперь вместо Церкви у нас есть телевидение, которое точно с тем же успехом, что и Церковь, навязывает нам моду, мысли, стереотипы, цели, используя во многом те же самые приемы, но на сей раз, искусно маскируя все это под лакомой оболочкой, так что никто этого не замечает. Место грехов, которые раньше использовались, для того чтобы держать людей в повиновении, теперь занял страх показаться неприемлемыми и неадекватными (из-за не тех туфель, не того сорта пива, не той марки дезодоранта). На этот страх, кроме того, накладывается еще и ощущение незащищенности наших собственных личностей. В то же время все ответы и решение всех проблем, связанных с этими страхами, даются этим же телевидением — и только телевидением; только путем приобщения к телевизионной культуре могут быть отпущены современные грехи отчуждения и остракизма».

Сатанисты, по определению ЛаВея, — это те редкие индивиды, кто, помимо всего прочего, чувствует инстинктивное неприятие контакта с большими массами народа, будь то в образе мыслей, одежде, музыкальных пристрастиях, развлечениях или автомобилях. При рассмотрении заявления потенциального члена Церкви Сатаны ЛаВей внимательно изучает, до какой степени заявитель неосознанно отождествляет себя с концепциями и персоналиями, появляющимися и муссирующимися в масс-медиа. Для него существует ясное различие между прирожденными иконоборцами и революционными выкормышами СМИ, вся девиантность которых — и в одежде, и в «шокирующем» поведении — нацелена только на то, чтобы быть принятыми в определенную социальную группу. ЛаВей обращает внимание на неприятие телевидения и наличие любимых книг, фильмов и анекдотов для того, чтобы определить, насколько сатанинские ценности близки претенденту.

«Главный определяющий фактор, с помощью которого можно среди среднестатистических людей выделить человека выдающегося, — это и есть та степень изоляции, до которой он естественным образом исключает себя из картины стимулов, навязываемой масс-медиа. Нельзя быть включенным в систему и при этом быть частью элиты, Магом».

В одном из выпусков Cloven Hoof был опубликован негодующий манифест ЛаВея под названием «Мизантропия». Этот текст, написанный языком, напоминающим «Сатанинскую Библию», хотя и более зрелым, начинается с таких слов: «Давным-давно я пытался быть полноценным душкой, своим парнем в доску. Мне надо было быть умнее». ЛаВей продолжает: «Есть бесчисленное количество книг, которые я хочу прочитать, музыкальных композиций, которые я хочу проиграть и прослушать, вещей, которые я хочу создать, картин и рисунков, которые я хотел бы написать. Ненужные мне мужчины и женщины отбираюту меня эту возможность».

К обездоленным мира сего у ЛаВея тоже нет особенного сочувствия. «Люди, говорящие мне о «помощи» голодающим, униженным и бездомным, не отдают себе отчета в том, что жизнь каждого человека — моего собрата — в его собственных руках». По словам ЛаВея, «такое занятие — наиболее недостойное предприятие. Единственный способ, которым я мог бы помочь подавляющему большинству людей, — тот, которым Карл Панцрам «изменял» тех людей, которые пытались изменить его. Самым милосердным деянием было бы просто освободить их от столь ненавистного им груза жизни. Право же, люди должны радоваться, что я не гуманист, а то я, вероятно, стал бы самым инфернальным массовым убийцей за всю историю человечества».

Возможно, именно эта ожесточенность по отношению к человеческим существам и позволяет ЛаВею в большей степени ассоциировать себя с животными и ценить неодушевленные предметы значительно выше людей. На последней странице книги Артура Лайонса «Ты нужен Сатане» ЛаВей так описал самую реальную угрозу, исходящую от сатанизма: «Подобно тому как старый «дузенберг», припаркованный у обочины, живее техлюдей, что окружают его, питаясь энергией, исходящей от его хромированных труб, так и любой предмет более ценен, чем все те люди, которые вокруг него сгрудились. Именно когда предметы становятся бесценными, а люди, наоборот, переходят в статус расходного материала — начинается кошмар; именно в этом заключается ужас истинно сатанинского общества».

ЛаВей дорожит теми вещами, которые живут у него, подобно детям, потерявшим родителей. Это книги, нотные листы с записанной на них музыкой, предметы одежды, фильмы, просто сувениры. Бблыиая часть его обширной коллекции находится глубоко в «хранилище» под одним из его домов — в месте, описание которого лучше всего предоставить игре воображения, ибо оно чудовищно не столько по размеру, сколько по содержанию. Цель хозяина — не только наслаждение фактом владения, но в первую очередь сохранение неясных атрибутов истории, которые в противном случае могли бы быть утеряны навсегда. «За консерваторов! Они возвращают миру его память». Среди столь ценимых ЛаВеем символов прошедших дней, в частности, есть потерянные или запрещенные песни, например, подборка записей группы «Gloomy Sunday» («Мрачное Воскресенье»),

доставшаяся ему по наследству от одного из ранних членов Церкви. Из-за несколько извращенного благоговения, которое ЛаВей испытывает перед неодушевленными предметами, слова на бумаге и фильмы оказывают на него значительно большее воздействие, чем живые люди. Подобно тому как ЛаВей всегда испытывал тягу к идеям, чуждым или даже пугающим других, так же его приводят в восхищение дома, стоящие чересчур близко к вынесенным на эстакады фривеям, за границей тротуара, кое-как насаженные на сваи; дома буквально «на краю», где нормальным людям было бы крайне неуютно. Старые или необычные машины, сомнительные бульварные книжки, желтая пресса… ЛаВей — собиратель «странностей», которые остальные не замечают, игнорируют или избегают, считая их пугающими, отвратительными. Принадлежащие ему вещи (или идеи) лишь в том случае вызывают чью-то зависть, если представляют собою какую-то материальную ценность, и тогда те не очень щепетильные люди, что вечно увиваются рядом с ним, пытаются присвоить их, даже если это приводит к судебным разбирательствам.

Но возможно, именно из-за восхищения, которое ЛаВей испытывает к уникальным вещам, — утерянные предметы, которые у него исчезли, часто возвращаются спустя много лет. Похоже, что ЛаВей — своего рода центр притяжения старых и редких книг, например; их он считает физическими явлениями, в которых сохраняется и живет наше прошлое. Ко всем книгам он относится с исключительной осторожностью и доходит до того, что даже многим старым друзьям просто запрещает к ним прикасаться. На табличке в одной из секций его обширной библиотеки написано; «Тем, кто снимет книгу с этих полок, ампутируют руки». «Всегда, когда с этими книгами обращаются не так, как надо, — предупреждает ЛаВей, обводя жестом забитые книгами полки, — происходит что-то нехорошее, как будто они живые. Если кто-то принесет им вред, позже я узнаю, что с тем человеком произошла какая-то трагедия». Такой же эффект на людей производят и клавиатуры ЛаВея. Вообще он — человек, живущий в ракушке, м в его жизни постоянно присутствуют лишь немногие. Если кто-либо вторгается в частные владения ЛаВея без приглашения или оскверняет атмосферу помещения, куда ему позволили войти, нарушителю остается винить лишь самого себя в том несчастье, которое позже настигает его.

Однако, пусть и таким необычным способом, Антон ЛаВей все же сохраняет для нас наше прошлое, ценит его, не дает ему умереть и потерять актуальность. Все утверждают, что переживать прошлое заново бессмысленно и невозможно; а ЛаВей, напротив, призывает своих последователей к тому, чтобы жить в мире по своему выбору, созданному собственноручно. Вернуться во времени, чтобы вновь ощутить те миры, которые вы некогда упустили из виду, или вернуться в ту эпоху, которая вдыхала в вас силы, по мнению ЛаВея, — это не просто один из способов жить, это необходимость. «В желании дотянуться до других миров нет ничего преступного. Да, вас могут обложить за это налогом, но в тюрьму за создание собственного частного мира не посадят… пока. Театральная постановка собственного мира — это здорово, это поглощает с головой. Вам скажут: «нельзя двигаться назад», «нельзя жить в прошлом». Но почему? Говорят: «Оставьте все это позади и переходите к другим вещам»… Чушь! Это все — выражение современной культуры, обходящейся с ценностями как с расходным материалом. Такая техника поголовного усреднения, попытка избавления оттого, что я называю «прошлыми ортодоксиями». Ведь именно наше прошлое делает нас уникальными, соответственно экономический интерес требует, чтобы это прошлое было у нас отнято, дабы нам можно было продать новое улучшенное будущее. Наше общество зависит от одноразового мира, который можно выкинуть, а на его место вставить мир, полностью обновленный во всем, включая людские отношения. А мы плачем, не хотим расставаться с дорогими нам моментами, хотим, чтобы эти мечты, озвученные лишь шепотом, эти мучительные ночи остались с нами навсегда, — мы хотим ухватить их и не дать им просочиться сквозь пальцы. И я призываю: «Не дайте этому произойти. Пусть вещи будут там, где вы хотите, а остальной мир пускай мирится с этим»».

То, как ЛаВей защищает право человека на жизнь в воссозданной им самим культурной среде, не ограничивается лишь простыми развлечениями. Материализация определенных периодов со свойственной им музыкой, одеждой, манерами и культурой речи — всем тем, что уже забыто, — дает потенциальному магу беспрецедентную силу. У ЛаВея есть даже теория, что, если позволить человеку жить именно в той эпохе, которая ему наиболее комфортна, можно увеличить продолжительность его жизни — практически остановить время. Кажется, что сам ЛаВей за последние двадцать лет вовсе не изменился. Фактически и идеи его остались теми же, что и в десять лет, только с тех пор он нашел способы более полно оформить их. Он живет в мире, где чувствует себя счастливым.

Такая замкнутая и самоценная среда может быть выражением уникального знания, секретов, причастными к которым вы можете быть, а это в свою очередь придает вашему миру еще большую магическую силу. Сатана всегда был хранителем секретов, и, по мнению ЛаВея, секретность есть не что иное, как процесс набирания мощи. «Тайная организация является тайной не просто для того, чтобы сохранить в секрете некий корпус информации, а с тем, чтобы черпать мощь из обладания и передачи тайн своим членам. Процесс обучения и, что самое важное, хранения тайной информации, дает вам силу. Если вы просто перескажете суть тайны кому-то, этот кто-то ничего, в сущности, не узнает — так фокусник может объяснить, как выполняется фокус, но он не может провести вас через все те годы тренировки и практики, которые ушли на то, чтобы научиться показывать этот фокус за несколько коротких минут».

Хранение тайн других людей, порой таких, в которых они сами себе не могут признаться, подобно несению денной и нощной службы у Ворот Ада. ЛаВею близок образ гадателя Аполлония из романа Чарльза Финнея «Цирк доктора Лао». Когда в шатер гадателя приходит немолодая женщина с желанием услышать, что вскоре ей суждено повстречать красавца-мужчину или что ее ожидает приключение, Аполлоний вынужден сказать ей: «Завтра будет как сегодня, и послезавтра будет то же, что и позавчера; все отведенные вам дни предстают передо мною как унылая безмолвная череда часов. Вам никуда не поехать, не подумать новых мыслей, не испытать неизвестных страстей. Когда вы умрете, вас похоронят и забудут, и на том все закончится. И для всего того, что вы могли бы поколебать своим существованием — для добра и зла, созидания и разрушения, — вы совершенно безразличны, вы могли бы не рождаться».

«Я не могу говорить людям, что думаю на самом деле, ведь, как и у Аполлония, у меня в руках заряженное ружье. То, что я вижу в людях, — правда, но подносить к их лицам огромное зеркало — неоправданно жестоко, а во мне нет этой жестокости в достаточной мере, чтобы так ею распоряжаться. Я не могу сообщать людям то, что их разрушит. Возможно, для меня это было бы и лучше, и менее огорчительно, но я сдерживаюсь, ибо, когда эти слова исходят от меня, они звучат иначе. Лишь я, и только я могу заставить людей почувствовать удовлетворение, даже удовольствие от наличия в них тех самых несовершенств, которые другие клеймят, — точно так же я, и только я могу полностью обрушить мир человека, указав ему на недостатки, на которые ему, возможно, до меня уже указывали другие. А если у вас есть такая сила, то вы не особенно стремитесь разбрасываться впечатлениями, так как знаете, что можно сделать одним словом. Это инструмент, который используется только с целью сознательного разрушения, как проклятие. Я даже стараюсь так не думать о некоторых людях. Когда это исходит от меня, это опасно. Проклинать людей ими самими — это худшее проклятие».

Как говорит ЛаВей, в людях его зачастую восхищает то, что другим показалось бы достойным порицания. Одна из сильных сторон философии сатанизма — это умение взять такое свойство себя самого, которое большинству показалось бы бременем, и вывернуть его, заставляя работать на себя, а не против себя. Возможно, именно здесь выполняется сатанистская идея переворачивания: законченный сатанист берет догмат зла, считающийся таковым в иудео-христианском обществе, ставит с ног на голову и возвращает обратно. В соответствии с правилом ЛаВея, гласящим, что сатанист — это «девять частей респектабельного и одна часть возмутительного», в эру, наступившую после 1966 года, представления о Сатане, церкви, религии, Библии должны быть переосмыслены. «Чтобы стать действительно оскорбительными в глазах общества, заставьте отчуждение работать на вас. Используйте их собственные страхи против них — возьмите данность и бросьте в лицо своим обвинителям, чтобы они получили с лихвой сверх того, чего хотели.

Разница между мною и, например, Мэнсоном заключается в том, что он играет в покер и все остальные тоже играют в покер, — а я играю в блэкджек. Возможно, он бы и не хотел играть именно по таким правилам, но так уж получилось. А я — с теми картами, что мне были сданы, — играю в совершенно иную игру. Используя то, что мне перепадает, я встраиваю окружающих в картину неожиданным и неприятным для них способом. Так, при помощи разных методов — визуального ряда, музыки, архетипов — я получаю от них положительный стресс, а они от меня — отрицательный. Все дело в том, как распорядиться тем, что у тебя есть.

Овеществление существующих стереотипов и подтверждение того, что, по христианским представлениям людей, делают сатанисты, — то есть принесение в жертву животных, убийство людей, кражи, уничтожение частной собственности, асоциальное поведение — служит лишь на пользу и на укрепление системы и означает, что игра идеттак, как и должна идти. В иудео-христианской системе ценностей быть преступником действительно приемлемо, потому что за решеткой, где вас можно запереть и тыкать в вас палками, невозможно оставаться угрозой для общества. Таким образом они получают положительный стресс, а вы — отрицательный. В этой модели нет ничего от сатанизма».

Вместо этого ЛаВей призывает своих ведьм и магов тренировать какое-то одно умение, один навык и доводить его до совершенства; развить нечто, к чему у вас есть предрасположенность, что вы умеете делать очень хорошо, до такой степени, чтобы научиться делать это неосознанно — например, играть на гобое, или строить с нуля макеты городов, или рисовать лошадей, похожих на лошадей. Когда вы настолько полно и хорошо изучите предмет, что он становится как будто вашим отдельным миром, путем бесконечной практики вы наконец приходите к тому, что при выполнении этого чего-то вам даже не надо задумываться. Таковы магические медитации, трансы, переживания состояний вне тела, наконец, использование магом, стоящим в центре круга и произносящим слова, известные ему одному, тайных техник — все укладывается в эту картину. «Это относится и к музыке, и к магии, — утверждает ЛаВей. — Когда это становится формой самовыражения, когда первое место занимает автопилот, а средство передачи становится второстепенным — именно тогда я перестаю осознанно контролировать как метод, так и инструменты, которые использую.

Единожды вы ознакомились с вашими инструментами, вам следует о них забыть, поскольку в противном случае постоянные мысли о них лишь выведут вас из состояния равновесия. Только для тех литературных онанистов, что изводят тонны бумаги и бесконечные часы, чтобы ничего не сказать, типов, «катающих маленькие шарики из говна», важнейшим фактором является концентрация на том, что служит лишь проводником мысли. Мало того что такой подход ухудшает конечный результат, он еще и опровергает саму цель. Чтобы сделать невозможное, требуется перестать осознавать, посредством чего совершается нечто и каков его механизм. Например, Нижинский так объяснял эффект зависания в воздухе, который производили его прыжки: «Взлетев, я просто делаю паузу». Истинные маги делают простейшие вещи невинно, подобно детям, ибо сосредоточиваются лишь на конечном результате. Я хочу писать музыку такой, какой я ее слышу. Цель оправдывает средства, а средства теряют свою важность».

Дабы вызвать своих демонов созидания, ЛаВей использует разные формы художественного самовыражения. Хотя он и записал ряд смелых песен и собрал несколько саундтреков, главная его страсть — это динамическая обработка музыки, написанной уже давно, но с тех пор забытой. Лишь недавно ЛаВей согласился представить вниманию более широкой публики некоторые свои музыкальные композиции и обработки. Кроме того, он в течение последних лет произвел на свет несколько весьма необычных рисунков и фотографий. В то время, когда лишь Чарли Аддамс и иллюстраторы «Странных сказок» («Weird Tales») делали свою темную и мрачную работу, ЛаВей рисовал и выставлял удивительные, наполняющие безотчетным страхом картины. Его произведения, где одни фигуры преследуют другие, выполнены в бледной и неяркой манере, а некоторые рисунки, практически примитивные из-за демонстративноразмытого, вневременного фокуса, приходилось вообще убирать с выставки, потому что они были «слишком неприятными». То же качество свойственно и его фотографиям, изображающим одинокие, унылые сцены, которые угодили бы лишь извращенному вкусу.

Говоря о силе, воплощенной в отчуждении, и об интересе к тем вещам, которые большинство людей списывают со счетов как старые или незначительные, ЛаВей поясняет: «Нечто, что когда-то было важным, может быть, теперь и забыто большинством, но из-за того, что некогда это было достоянием миллионов, в этой сущности скрыта сила, которую можно собирать, как урожай. С определенной песней или фактом, к примеру, может быть связан такой гигантский пласт, что он не может весь умереть, а лишь лежит, как вампир в гробу, и ждет, пока его вновь вызовут к жизни из могилы. К примеру, в том, что первую фотографию массовой всемирной конгрегации Церкви Сатаны сделал именно Джо Розенталь-тотже человек, что сделал, пожалуй, самую известную фотографию в мире, — водружение флага на Иводзима, — значительно больше оккультного смысла, чем в бесцельном заучивании гримуаров и в ведьминских алфавитах. Люди спрашивают меня, какую музыку лучше использовать при проведении ритуалов, какая оккультная музыка лучше всего. На это я обычно отвечаю, что только в том отделе музыкального магазина, где меньше всего людей, можно с гарантией найти оккультную музыку. В этом и заключается сила давно утерянных массовых ценностей. Поэтому меня раздражают люди, которые морщат носы и спрашивают плаксивым голосом: «Зачем это вообще знать?!» Затем, что некогда в Америке это знал каждый.

Представьте себе хранилище энергии, созданной некими генераторами, а потом забытой. Это своего рода паровой котел, который только и ждет, как кто-нибудь даст ему выпустить пар. «Вот я, — манит он, — вся моя энергия ждет тебя, и тебе только и нужно, что открыть дверь. Из-за своей алчности человек низвел меня до состояния сомнамбулического существования и заставил жить мечтами о древних временах, хотя некогда я был столь важен для него». Подумайте об этом. Песня, которая некогда была на устах миллионов, теперь звучит только из вашего рта. Что в ней? Что пробуждают, к чему взывают вибрации этой конкретной мелодии?

Что они открывают? Старые боги лежат в спячке, они ожидают своего времени».

В качестве метафоры для использования отчуждения в высшем своем выражении ЛаВей использует образ вампира. Он начал исследования вампиров в 40-х и 50-х годах и включил эту тему в свои еженедельные лекции. Флореску и МакНелли (авторы книги «В поисках Дракулы») и Леонард Вулф (автор книг «Аннотированный Дракула» и «Сон Дракулы») связались в ЛаВеем в самом начале разработки своих проектов, потому что на то время он был единственным, кто исследовал вампиров. В 1988 году в немецком журнале Tempo ЛаВея назвали «Главным идеологом современного вампиризма». После того как Церковь Сатаны ушла в подполье, его пригласили вести «Дракулатуры» в Трансильвании, но он отнесся к этому предложению сдержанно. Заинтересованные лица хотели, чтобы он выступал под прозванием «Дьявольского человека». В 1969 году ЛаВей использовал номерные знаки с надписью «VAMPYR» (на дополнительном значилось «NOS4A2», и, конечно, это именно он впервые ввел термин «психологический вампир» в своей «Сатанинской Библии», — это выражение прочно вошло в повсеместное употребление.

Когда ЛаВей вел свою колонку «Письма Дьяволу» в национальном таблоиде конца 60-х годов, у него не раз был повод объяснить традицию, окружающую вампиров, и также поговорить о более глубоких смыслах, лежащих за этими представлениями. Корни питья крови лежат в поглощении объекта любви. Кровь, или «базовые соли», являлись приемлемыми эвфемизмами для обозначения жидкостей, связанных с сексуальной секрецией (спермой или влагалищными выделениями) в XVII–XVIII веках. Наша жажда метафорической крови также представляет тягу к запретному, к тайному, к спрятанному, и она шокирует именно потому, что запретна. Тайное восхищение вампирами становится более интенсивным по мере развития технологического общества. Коновалы и мясники не всегда воспринимались с отвращением, их считали просто профессионалами. Все видели тогда и большее количество крови — убивали друг друга, вели войны с помощью мечей, видели склепы и погосты. Все то, что отдалено от нашего каждодневного опыта, ныне становится более шокирующим, более неотразимым и привлекательным. Мы сейчас защищены, изолированы. Мы никогда не видели крови в своем чистом, стальном и каменном, хромовом и стеклянном окружении. Но по мере того как мы уходим в сторону все большей конфронтации с кровью, знания о вампирах утончились. То, что мы признаем сейчас чертами, характерными именно для вампиров, является относительно недавним феноменом, почерпнутым в основном у Брема Стокера, а затем в Голливуде.

В своих статьях ЛаВей объяснил причину того, почему вампиры не смотрят (или не отражаются) в зеркалах; почему родная почва, родина так важны (он указывает на современный аналог в виде жилых автоприцепов, используя которые, люди тем самым стремятся взять в дорогу с собой свои дома); что может вызывать неприятие чеснока и солнечного света; рассмотрел благотворные аспекты формы гробов (плотность и звукоизоляция благоприятствует «способности выходить» по ночам). Последующие исследования, проведенные в этих направлениях, подтвердили большую часть того, что написал ЛаВей. Версия возможности того, что люди, которых когда-то заклеймили «вампирами», на самом деле страдали от редкой болезни крови, вызвала не очень большое доверие.

«Люди предпочитают думать о вампирах как о паразитах, но это не так. Настоящие вампиры (в отличие от психологических вампиров) всегда имеют нечто, что они могут предложить, — бессмертие. Именно поэтому настоящий современный вампир должен иметь высокое положение в обществе или должен был сделать что-нибудь, что даровало ему бессмертие так, что он в свою очередь может передать его своей жертве. Бессмертие является метафорой власти. Но истинные вампирические отношения никогда не являются улицей с односторонним движением. Страсть и жизнеспособность дарованы хозяину вампира в равной мере.

Вампир не ищет отторгающую жертву; он может получить гораздо больше энергии от достойных жертв. Вампирам нужна свежая кровь, но особого вида. Хорошим обменом является тот, который предоставляет жертве возможность возбуждения, тогда как вампир получает энергию от того, кто, во-первых, исполнен энтузиазма и, во-вторых, фетишистски стимулирует вампира. Жертва же в свою очередь получает удовольствие от сакральной связи со своим гуру и инициатором, от неутолимого и непреодолимого влечения, от возможности быть призванной на большом расстоянии, от одержимой зависимости от вампира.

Вампир может подобрать достойную, но безответную жертву только для утоления своих садистских наклонностей. Тогда он выбирает кого-то, кто ищет возможности напугаться для забавы и преследующего его самого в этих целях. Достойная жертва может захотеть получить энергию от вампира, заставляя его причинить ей боль или наказать ее. Нельзя вытягивать энергию из никчемных людей — враждебность в отношении них может обернуться своей противоположностью, заставляя вампира испытать ощущение благополучия и спокойствия. Когда развитие событий подходит к тому пределу, за которым забавные ощущения преследующей вампира жертвы заканчиваются, становясь разочарованием, забавные ощущения начинает получать сам вампир. В противном случае его это нервирует. На самом деле большая часть взаимоотношений с людьми доводит вампиров до изнеможения.

Ныне, когда Врата уже довольно широко открыты, сказать, что вы вампир или интересуетесь вампирами, — надежный способ заставить людей посмотреть в вашу сторону. Но, как это всегда бывает, люди, которые работают над чем-то больше всего, меньше всего уподобляются тому, чем они вроде бы должны являться. Сходная ситуация у сатанистов, которые собираются вместе, чтобы заниматься коллективной деятельностью. Они просто жаждут вытягивать энергию из других (истинные психологические вампиры!). Люди, которые много говорят об этом, на самом деле этого не делают. Иногда люди, которые являются настоящими вампирами, вовлеченными в вампирические обмены к взаимной выгоде, даже сами этого не осознают».

В конце 50-х — начале 60-х годов ЛаВей собрал несколько досье о настоящих современных вампирах — например, о молодом человеке по имени Роберт Хаммерсли, о котором он упоминал только очень общо. Он так красноречиво говорит о предмете, что задаешься вопросом — являются ли все его рассуждения результатом объективного расследования, или ЛаВей видел какие-то вампирические тенденции в себе самом? Неудивительно, что существует несколько весьма заметных аналогий. У ЛаВея диагностировали фотофобию, у него была сильная аллергическая реакция на чеснок, и пик его максимальной рабочей активности всегда приходился на то время, когда нормальные люди спят. Он спал в гробу задолго до того, как кто-либо еще додумался до этого, обнаружив, что такой сон имел те же преимущества, что и ограниченное пространство, внутри которого человек лишен сенсорных ощущений. Люди, работающие рядом с ЛаВеем, могут засвидетельствовать, что он любит невыносимо холодный воздух, находит удовольствие в спокойной, темной обстановке и, как любой уважающий себя вампир, отторгает мейнстримовую культуру, создавая свой собственный мир. Хотя ЛаВей не пьет кровь, ему нужно сырое красное мясо, никакой иной протеин его не устраивает. Когда ЛаВея спрашивают об этом, он легко признает сходство: «Да, в вытягивании жизни из богатых энергией людей, в избегании света и реакции на некоторые виды еды вроде чеснока, который содержит влияющую на деление клеток радиацию… есть определенные общие элементы вампирической личности. В образе ящика с землей как символа родины, из которой я произошел. Мой дом очень важен — я высоко ценю знакомые виды, звуки, запахи, что, могу повторить, является противоположностью свободно заменяемому обществу.

Вампир — это душа, обреченная идти через вечность в поисках потерянной любви, потерянного прошлого, в поисках места, где он мог бы спокойно изолировать себя от тех, кто охотится на него и стремится убить за романтическую попытку вновь осознать прошлое и жить в блаженстве и великолепии давно ушедших веков».

«Я — все то, что есть ужасного, предосудительного и злого в мире», — усмехается ЛаВей. Как написал он в «Мизантропии»: «Я никогда не умру, потому что моя смерть обогатит недостойных. Я никогда не смогу быть настолько склонным к благотворительности».

 

Глава 11. Музыка как некромантия

Подобно сумасшедшему ученому, который нетерпеливо смешивает реактивы у себя в лаборатории, дабы получить требуемое зелье, ЛаВей стоит перед своими клавиатурами, осторожно меняя положения переключателей, чтобы достичь нужного ему сочетания звуков. Аккуратно варьируя продолжительность времени, в течение которого несущая нота проходит фазы атаки, састейн и дикэй, ЛаВей извлекает из инструмента именно те ноты, что вернее всего подходят для его цели. Шипящий звук медленно меняет ноту, бегая вверх-вниз по шкале, по мере того как ЛаВей нажимает на клавиши. Еще один поворот ручки, движение рычажка — и обертон обостряется до металлического звона. После получаса проб и изменения настроек наконец присвист превращается в настораживающе точное, хотя и несколько пародийное воспроизведение шипящих цимбал. ЛаВей улыбается и тут же устраивает новому звуку проверку на неряшливой версии песни «NightTrain».

После всех тех лет, что ЛаВей играл на расстроенных каллиопах, пытаясь поддерживать паровое давление на постоянном уровне, чтобы инструмент не взорвался ему в лицо, или на старых театральных органах, в которых нормально работали лишь одна-две настройки, а добрая четверть нот либо не звучала, либо западала (то есть продолжала играть уже после того, как музыкант отпускал клавишу), несовпадение технологического уровня, к которому мы пришли, с нашим музыкальным уровнем приводит его в состояние, близкое к отчаянию. «Впрочем, на старых «Хаммондах» играть было очень забавно. Они построены, как машины для пинбола, — на них можно было сыграть все, что угодно. Можно было не волноваться насчет сложных регистров, а просто отдаваться музыке. Но вы просто не могли вытащить из них того набора звуков, которые можно получить сейчас на любом простейшем синтезаторе».

Большинству людей не хватает терпения и умения, которые требуются для адекватного воспроизведения составных звуков, которые он использует. «Я провожу часы, создавая звуки, характерные для казу, на синтезаторе, стоящем тысячи долларов Prophet-5, когда я мог бы просто приобрести настоящую вещицу за 25 долларов». Снова и снова ему говорят, что определенные вещи «невозможны» или «неестественны» для программных возможностей синтезатора. Не обращая внимания на эти широко принятые ограничения, ЛаВей заставляет синтезатор добиваться аутентичного приближения к реальному инструменту. «Я могу играть «Полет шмеля» ногой, я могу сыграть «Минутный вальс» за 45 секунд, и я могу играть «Фауста» медленно.

Наверное, у меня была лучшая из всех возможных практика игры на клавишных, потому что я играл на цирковых площадках и в балаганах, — говорит ЛаВей. — То, чего клавиатуре не хватало для реализма музыки, надо было восполнять техникой. Например, невозможно сыграть на горне так, как будто играешь на струнах. Живой исполнитель на духовых инструментах просто задохнется! Туба — простой инструмент, но когда в музыке нужны ноты, они выходят похожими на большие жирные звуки отрыжки. Когда вы играете на аккордеоне, вы постоянно двигаете мехами туда-сюда, поэтому, когда вы играете на синтезаторе, используя просто педаль «усилить», чтобы он звучал громче или тише, это делает иллюзию более достоверной».

ЛаВей едва ли играет так, чтобы его можно было отнести к сорока лучшим исполнителям, равно как он не исполняет «музыку для лифтов». Его собственное определение хорошей музыки строго: она должна быть пробуждающей. «Я отказываюсь быть «музыкантом для музыкантов»». Лирические, романтические мелодии 30-х и 40-х годов превалируют в его репертуаре, хотя он также использует эффектную музыку 20-х или 60-х годов, если она соответствует его критериям. Музыка была постоянной составляющей жизни ЛаВея, и он всегда играл забавные мелодии, настоящую «оккультную» музыку.

«Если бы у меня не было этих клавиш, я не знаю, что и делал бы. Это единственная вещь, которая работает как некий якорь. Когда кто-то начинает принижать меня, и я начинаю сам в это верить, я могу сесть за эти клавиши и сделать на них то, что не может сделать никто другой, — вспомнить песни, которые больше никто не помнит, сыграть песни так, как больше никто их не играет».

ЛаВей восхищался почти избыточной техникой органиста Пола Карсона, который играл в своей радиопередаче «Мост в Страну снов» в 30-е и 40-е годы. Карсон также писал музыку для других программ типа «Семьи из одного человека» и «Я люблю тайну». Профессиональные музыканты обычно шутили по поводу того, как ЛаВей выдаивал эмоции из песни. «Я люблю музыку «без дураков», — говорит ЛаВей. — Прямые трактовки, не заджазованные или в стиле бибоп, но дополненные, максимально заряженные, чтобы извлечь истинную силу произведения. Все это в аранжировке и оркестровке. Люди больше не играют так, только в суперклубах в Лас-Вегасе, на итальянских пикниках, еврейских свадьбах-кпезморим и в подростковых группах».

Считайте, что, когда вы слушаете музыкальное произведение, большей частью забытое остальным миром, возможность того, что кто-нибудь еще слушает ту же самую музыку в то же время, что и вы, не очень велика. Если это пробуждающая музыка, то это еще лучше, потому что если в ней есть какая-то не называемая сила, которой мы можем подпитаться, ваш возросший опыт с этой музыкой в этот момент воссияет как маяк. ЛаВей полагает, что эта уникальность является основой для успешной ритуализации. «Крошка Тим был чудесным медиумом для этих старых песен, исполненных просто, — он заучивал их, слушая старые исцарапанные пластинки. Он настолько опережал свое время…»

Учитывая то, что Антон ЛаВей больше концентрировался на дьяволизме, можно было бы заподозрить, что он неизбежно начнет сочетать два этих пристрастия в своих экспериментах. Собственно, именно этим он и занимался довольно долгое время, и он до сих пор благодарен музыке как катализатору некоторых из его наиболее успешных магических предприятий.

Его исследования физического воздействия музыки привели его к работе Теслы с черной коробкой. Это был маленький прибор, который производил «черный звук» — вибрации на столь низкой частоте, что они были едва различимы человеческим ухом, но разрушительно действовали на любую конструкцию, на которую наводились и фокусировались, вызывая внутренние вибрации и в конце концов саморазрушение. Это звук землетрясений и львиный рык, тупое биение, которое можно скорее почувствовать, чем услышать. Для апробации своей черной коробки Тесла присоединил ее к строящемуся зданию неподалеку от своей мастерской. Через некоторое время он обнаружил, что здание начало разваливаться.

ЛаВей экспериментирует с «белым» и «розовым» шумом, равно как и с «черным звуком». Он объединил пифагорейские теории и преимущества «равномерной настройки» инструмента для того, чтобы вытащить из звуков текстуру, устанавливая каждый тон по отдельности. Сочетая это знание с эмоциональными реакциями людей, он развивает методы создания музыкальных эффектов, которые выходят далеко за пределы простого исполнения мелодий. «Музыка — это полное пробуждение, подобное запаху. Она может целиком вернуть вам какое-то воспоминание или чувство за одну секунду гораздо более полно, чем даже фотография. Вы позволяете себе определенную визуальную дистанцию по отношению к фотографиям, но не с музыкой. Она обволакивает вас, и нет никакой возможности избежать ее воздействия. Реакции на музыку — это великий экзамен на чувствительность. Я постоянно использую этот эффект и называю его своим «музыкальным тестом».

Сегодня люди не хотят слышать правду. Они действительно боятся спокойствия и тишины, они боятся, что могут начать слишком хорошо понимать свою собственную мотивацию. Они сохраняют постоянный источник шума, чтобы защитить себя, чтобы выстроить стену, отделяющую их от правды. Подобно африканским аборигенам, колотящим в свои барабаны, трясущим гремящие тыквы и звонящим в колокольчики, чтобы отпугнуть злых духов. Пока существует достаточное количество шума, бояться или слышать нечего. Но они будут слушать. Времена меняются».

По ЛаВею, существуют определенные реакции на «пра-песню» (Ur-song), универсальные для всех существ на очень примитивном уровне. Эта реакция восходит к животным, даже к растениям. «Аккорды одного типа заставят нас смеяться, тогда как другие вынудят грустить. Гитлер использовал такую универсальность в своих целях, когда в Третьем рейхе играли возбуждающие марши. Музыка Герберта Виндта и других композиторов времен Второй мировой войны в Германии когда-нибудь будет оценена по достоинству как великая музыка.

Необычное использование обычных вещей — у тысяч людей есть синтезаторы, но многие ли из них используют их так же, как я? Сейчас практически противозаконно использовать клавиши для моих целей, как будто ноты приравняли к книгам. Пробуждение эмоций и энергии песнями типа «Я помню тебя» тоже может быть противозаконным. Как часто вы слышите такую музыку по радио?» Вследствие того что ЛаВей выучил большинство песен, которые он играет, на слух, он не ограничен каким-то репертуаром и не полагается на секветеры. Он любит свободу «подключения» к любой мелодии, которую чувствует подходящей к данному моменту. Когда он записывает свою музыку, он обычно делает это за один раз, позволяя интуиции вести себя, воспользоваться спонтанностью живого исполнения.

«Возможно, я не сыграю завтра эту мелодию также, как сегодня. Только коммивояжер говорит одни и те же вещи совершенно одинаково дважды, не меняя ни слова. Если музыка — это язык, почему люди не используют ее с такой же тонкостью, нюансами и мощью, с какой они используют разговорную речь? Вероятно, потому, что они не вербализуют свои мысли с помощью того же самого набора слов и интонации, что уже единожды использовали. Говорят, что характер народа отражен в его музыке. Наша культура является отличным примером. Если люди здесь разгуливают по улицам, используя односложные слова без цвета, вариантов и оттенков, как можно ожидать, что наш музыкальный язык будет отличаться?»

ЛаВей пренебрежительно относится к клавишной музыке, которую сочиняют и исполняют сегодня. «Это похоже на новую одежду императора — без сомнения, они могут сесть и извлечь дикие звуки из своих синтезаторов и называть их музыкой, кто бы сомневался! Но попросите их подтянуть табурет и сыграть «Девчонка в Калико» или «Искушение», или даже простую драматическую версию «Звездно-полосатого флага», и они не смогут. Они слишком претенциозны. Они не могут просто играть песни».

По мнению ЛаВея, рок-музыка тоже не лучше. Он считает, что современный рок — часть современной тенденции по избавлению страны от чувств и эмоций. У ЛаВея, правда, есть пара добрых слов по поводу версии песни «Мой путь» в исполнении Сида Вишеса. «Она была настолько высока, что действительно звучала вдохновенно. Эта песня настолько хороша, что ее можно слушать снова и снова». Что же касается связей между рок-музыкой и сатанизмом в виде Black Metal — если музыку, которую играет и любит Антон ЛаВей, взять за основу, то между ними нет ничего общего. Как указано в «Сатанинской Библии», сатанинские принципы предполагают увеличение физической чувственности, а не оглушение чувств, которое вызывает громкая музыка. ЛаВей говорит по поводу мифа о влиянии сатанизма на рок-музыку: «Им был нужен антагонист. Что бы они без нас делали? В сущности, сатанинская символика является единственной вещью, которая оставляла рок-музыку в живых в течение последних нескольких лет. Начиная с возникновения MTV, группы полностью зависят только от визуальных эффектов. Что еще они могут продавать? Уж конечно, они не могут опираться на какие-то музыкальные заслуги. Сейчас дети покупают записи, как значки принадлежности какому-то обществу. Они сами говорят, что не слушают слова, им просто нравится то, что несет им изображение, а сатанинский визуальный ряд весьма драматичен. Плюс к этому у них есть чувство бунтарства, в котором нуждается большинство детей. Музыкальной промышленности больше нечего продавать, поэтому они потянулись к самой мощной иконе, которую могли найти, — к сатанизму. Дэвид Ли Рот даже включил маленькую шутку в заглавие сборника своих хитов 1987 года, использовав последние слова из «Сатанинской Библии»: «Роза янки». Но все эти группы, за исключением одной — «Кинг Даймонд», которая имеет мужество открыто поддерживать сатанизм и не делает секрета из этой верности, во всеуслышание отвергают обвинения в том, что защищают истинное поклонение Дьяволу, — все это якобы «понарошку». Это старая история: использовать имя Дьявола, чтобы заработать миллионы, но не хотеть при этом играть в игру Дьявола».

Молодые люди ныне знают о существовании сатанинских символов всю свою сознательную жизнь. Они называют себя сатанистами, потому что это круто, это по-бунтарски, и все их друзья делают то же самое. Они показывают «рога» как знак победы, как приветствие, как знак мира в 60-е годы. ЛаВей писал в «Сатанинской Библии»: «Знак «рога» ныне появится перед многими, не перед малым количеством людей», но он и понятия не имел, насколько пророческими окажутся эти слова. Но на каждого молодого человека, которого вы видите, показывающего «рога» на рок-концерте и при этом не ведающего о том, что за этим стоит сатанинская идея, приходится другой, который придерживается истинных сатанинских принципов приватно, между лекциями в Гарварде или перед большим собранием в офисе.

Сатанинская музыка — это не рок-н-ролл стиля хэви-метал. Настоящее сатанинское влияние можно увидеть в возрождении лирической пробуждающей музыки, которую ЛаВей играл всю свою жизнь. «Музыкальная индустрия прошла настолько далеко, насколько это вообще возможно в одном направлении, — все, что она делает — это создает атмосферу отрицательной реакции, то есть в данном случае — возврата к лирической музыке. Когда люди почувствуют вкус пробуждающей музыки, они будут пить ее так, как измученный жаждой человек глотает воду. Это приносит огромное удовлетворение по сравнению с тем шумом, который был обрушен на нас за последние тридцать лет.

Возрождение уже началось. Все это нуждается в названии. Вы не сможете продать что-то, у чего нет эффектной этикетки. Найдется какой-нибудь умник и даст этому имя, и тогда магазины по продаже дисков смогут организовать новую секцию для пластинок. Музыка, которую я защищаю, — это не биг-бэнд, не джаз, не соул, не свинг. Это простые аранжировки популярных песен, которые, вероятно, пережили короткий период популярности на радио, когда они только были выпущены, но затем были забыты, потому что они, возможно, не продавались за миллионы или не сопровождали «правильные» фильмы, хотя они могли и использоваться как закадровая музыка. Но их уже записывают такие певцы, как Линда Ронштадт и Пиа Задора, мы слышим уже целый ряд песен от Руди Валли, Бадди Кларка, Эла Джолсона и Нат Кинг Коула, которые делаются все более популярными. Это неизбежно».

Конечно, когда все заиграют «новую» музыку, один аспект волшебства исчезнет: исключительность. Когда эта музыка будет играться повсеместно, сила ее уникальности уменьшится. «Все в порядке, — отвечает ЛаВей. — Эмоциональная сила самой музыки никогда не уйдет, если исполнять ее правильно. Все сделают это великое открытие и попытаются продать опять в новой упаковке. Это всегда так происходит. Но мир станет гораздо более приятным для жизни местом».

 

Глава 12. Ад на бобинах

ЛаВей говорит, что обязан конфискованным «Schauerfilmen», которые он видел в Европе в 1945 году, тем, что он отправил его в путешествие за настоящим Черным орденом сатанистов, существовавшим не в головах каких-то средневековых охотников за ведьмами, но в Германии между двумя мировыми войнами. Ритуалы, которые ЛаВей в конце концов разработал в Церкви Сатаны, использовали неожиданные ракурсы, конфликтующие звуковые частоты и будоражащие планы, которые были использованы в тех кинематографических ритуалах. Из тех же самых источников историки кино проследили также следы film noir, поэтому неудивительно, что американский кинематографический жанр noir несет в себе лавеевский элемент.

Грубо очерчивающийся временным промежутком от 1940 года до начала 50-х годов XX века, «фильм нуар» лучше всего характеризуется лентами, подобными оригинальному «Лицу со шрамом», «М», «Алой улицей», «Тем больнее им будет падать», «Асфальтовые джунгли» и другими, в которых взаправдашние бандиты-антигерои бредут по мокрым от дождя улицам навстречу предательским обстоятельствам. Чарльз Хайхэм и Джоэл Гринберг создали исполненную дурных предчувствий интригу film noir в своей книге 1968 года «Голливуде сороковые годы»:

Темная улица в ранние утренние часы, обрызганная неожиданным дождем. Расплывающийся ореолом свет фонарей в полутьме. В комнате, куда надо подняться, наполненной перемежающимися отсветами неоновых вывесок с улицы напротив, человек ожидает того, чтобы быть убитым или убить… это особый антураж film noir, мира тьмы и насилия, центральная фигура которого мотивируется обычно жадностью, развратом и амбициями, мир его наполнен страхом. Этот жанр достиг своих высот в сороковые годы…

«Для меня, — заявляет ЛаВей, — film noir лучше всего выражен в картине «Гангстер». Почти сюрреалистические декорации, такие тревожные ракурсы-очень давящая атмосфера клаустрофобии». В вышедшей в 1981 году «Книге списков фильмов» ЛаВей перечисляет некоторое количество главных ролей Барри Салливана среди десяти весьма сатанистских экранных героев и так пишет о «Гангстере»:

Короткий забытый фильм. Он почти утрачен. Он начинается и заканчивается сатанистским утверждением, и вы знаете, что человек, которого играет Барри Салливан, обречен. Это не история про какого-нибудь Легз Даймонда или Аль Капоне, это психологическая сказка о гангстере, который, возможно, слишком образован или слишком чувствителен и слишком добр, чтобы быть отъявленным гангстером. Он поднялся из трущоб и играет единственную роль, которую мог играть в своей судьбе. Во многом подобно Люциферу, падшему ангелу, он обнаруживает себя в роли жертвы обстоятельств. В конце, прямо перед тем, как его пристреливают под дождем, что совершенно типично для film noir, его сурово осуждает девочка, отец которой хотел его спрятать. Она отказывает ему в пристанище, и прямо перед тем, как устремиться под дождь навстречу своей смерти, он произносит горькую речь… Это чисто сатанинский монолог — монолог жертвы в роли, в которой он никогда не должен был бы оказаться.

Среди других сатанистских ролей в этом списке ЛаВей выбирает Эдварда Робинсона и его роли в «Морском волке» и «Ки Ларго», поскольку они в интерпретации ЛаВея отражают базовое сатанинское мировоззрение. «Вульф Ларсен [в «Морском волке»]… разлагает только тех, кто уже разложился сам, он брутализирует только тех, кто знает только брутальность, он охотится за теми, кто достоин того, чтобы за ним охотились. В этом Робинсон являет собой чисто сатанинскую фигуру». ЛаВей добавляет: «Робинсон всегда хотел сыграть Вульфа Ларсена с тех самых пор, как прочел книгу Джека Лондона. Он был в восторге, когда его выбрали на эту роль, но как только он это сделал, он потерял некоторое количество либеральных друзей. Моя реакция на фильм шла параллельно моему год от года растущему разочарованию в человеческой расе. Когда я впервые увидел этот фильм, я подумал: «Персонаж Ларсена слишком брутален». В следующий просмотр несколько лет спустя, я смог лучше понять его брутальность — она уже не казалась такой избыточной. Наконец еще через какое-то время я уже выработал в себе истинное сопереживание Вульфу Ларсену!»

Касательно Джонни Рокко, героя, которого Робинсон играет в «Ки Ларго», ЛаВей говорит, что он «очень эгоцентричный, отказывающийся подчиняться банде и совершенно гедонистичный… садистский, брутальный, и в то же время очень сатанистский, а в самом конце — жалкий». ЛаВей настолько очарован персонажем Робинсона в «Ки Ларго», что склонен даже процитировать пару фраз из этого фильма во время разговора. «На протяжении всего фильма единственными интересными персонажами являются мерзавцы! Богарт и Бакалл используются только лишь как одномерные картонные хорошие ребята, играющие «правильных мужчин» в противовес актерам, у каждого из которых в роли по одной строчке и которые изображают гангстеров-сатанистов. Роль Бэрримора написана как роль эксцентричного, но почтенного старого простака, прикованного к инвалидному креслу. Злобный старый Рокко не выказывает никакого почтения к инвалидности. Когда Бэрримор разглагольствует перед Робинсоном: «Если бы я только мог встать с этого кресла…», угрожающе приподнимаясь, Рокко смеется и отвечает: «Если бы ты мог подняться с этого кресла, старик, ты бы так не разговаривал!»

Робинсон действительно снялся в ряде сатанинских фильмов — «Ад в заливе Сан-Франциско», «Маленький Цезарь», «У ночи тысяча глаз» — большинство его ролей имеет сатанинские обертоны. В личной жизни он был увлеченным собирателем произведений искусства и располагал одной из прекраснейших коллекций в мире до тех пор, пока не проиграл дело о разводе. Образ Чернобога — дьявола в «Фантазии» Уолта Диснея, того, кто выглядывает на вершине горы во время сцены «Ночь на Лысой Горе», был вдохновлен скорее игрой Эдварда Робинсона, а не Бела Лугоши, как это часто думают. Он излучал дьяволизм, наверное, больше любого другого актера, — хотя, возможно, следовало бы еще упомянуть Эрика фон Строхейма. Он был актером и режиссером, сыгравшим несколько самых блестящих ролей за всю историю кинематографа, в первую очередь в «Великом Фламмарионе», «Великом Габбо» и «Сансет-бульваре». Его высокомерие и заносчивость не позволили ему завоевать друзей, но он все же позволил проявиться своим сатанистской печали и обреченному романтизму».

Другой актер, которого упоминает ЛаВей как особенно гармоничного, — это Уолтер Хьюстон: «…его самой сатанинской ролью была роль в «Сокровищах Сьерра-Мадре», где он был единственным из всех, кто вышел невредимым. Он играл старика, который знал, что почем, который никому не давал себя одурачить, когда дело доходило до выживания… Уолтер Хьюстон, безусловно, имел тонко заточенную сатанинскую чувствительность, которая проявлялась не только в его игре, но также и в той чудесной записи, которую он однажды сделал на грустный мотивчик под названием «Сентябрьская песня», — любовная тема о том, как стареющий мужчина влюбляется в молодую девушку. Она была написана для его роли в «Нью-йоркских праздниках». Все были под впечатлением от игры Хьюстона в этом спектакле. Когда композитор Курт Вейль спросил Хьюстона, в каком диапазоне он поет лучше всего и какой у него тип голоса, Хьюстон ответил ему: «Никакого диапазона. Никакого голоса». Песня была написана, и Хьюстон скорее проговаривает ее речитативом, чем поет, и это самый лучший прием, которым это можно сделать. У него получается романтик, который грустит, оттого что у него осталось так мало времени с этой девушкой, которую он так сильно любит.

Сын Уолтера Хьюстона, режиссер Джон Хьюстон, безусловно, демонстрировал сатанинское видение в большом количестве своих фильмов. Один из них приходит мне на ум; для него это явно был фильм-обличение, он назывался «Мудрая кровь». Фильм основан на рассказе Фланнери О’Коннор о приключениях мальчика, который возвращается со службы к себе на Юг и в конце концов основывает то, что называет «церковью Иисуса Христа без Христа». Простой пересказ фильма не передаст всего впечатления — персонажи, прописанные в потрясающих деталях, — вот то, что делает фильм мучительным. Они просто реалистичны! Такие глупые, настойчивые и трагичные. Во всем фильме нет никого, с кем вы захотели бы идентифицировать себя. Гарри Дин Стэнтон потрясающе играет якобы слепого проповедника, у которого есть дочь — настоящая деревенщина, отсталая до самой крайности, — но такими же являются и большинство других персонажей. Хуже всего то, что некоторые смотрят его и не понимают шутки, — они думают, что все должны быть такими же! Это тонко сделанный фильм, и, безусловно, сатанинским в нем является то, что Хьюстон смог изобразить всех этих несчастных, глупых людей именно такими, какими они являются! — настоящее мизантропическое упражнение. Это настолько реалистично, что граничит с сюрреализмом».

Чтобы убедить нас в том, что некоторые общепризнанные «страшные» актеры действительно являются тем, что можно было бы расценить как сатанизм,

ЛаВей указывает на Винсента Прайса, который, как он считает, является сатанистом как на экране, так и в жизни. В своих ролях в фильмах «Отвратительный доктор Файбс» и «Доктор Файбс поднимается снова» (1971, 1972 годы), Прайс сыграл главную роль — доктора Антона Файбса — это было больше чем простым совпадением, потому что Антон из фильма играет на органе и затевает дьявольский план отомстить за смерть своей любимой жены от рук некомпетентных врачей. В «Списках кино» Антон хвалит Винсента Прайса за образ, в котором «он избавился от всех препон и изобразил доведенную до абсурда сущность сатаниста». Далее Антон упоминает другой из фильмов Прайса, которым он восхищается, «Маска Красной смерти»: «Это замечательный фильм с некоторым количеством восхитительных сатанинских диалогов, которые Винсент Прайс проводит так, как умеет это делать только он. Вне экрана Прайс является жизнерадостным дьяволом, в жизни которого присутствуют некоторые воистину темные, полные одержимости аспекты».

Питер О’Тул в «Правящем классе» является еще одним излюбимых ЛаВеем дьявольских персонажей: «Это странный фильм, который попытались продать как комедию, но на самом деле это настоящая трагедия с комедийными обертонами. Превращения О’Тула в фильме начинаются с того, что он был вполне наивным, совершенно невинным человеком, который становится абсолютно жестоким циником в конце, когда совершенно дьявольски примеривает на себя роль воплощенного дьявола. Он начинает фильм, думая, что он Иисус Христос, но он очень антихристиански настроен, потому что он оказывается богохульным вопреки самому себе. И конечно, все думают, что он безумен. Потом, когда он преображается, уходя от самоидентификации в образе Христа к мыслям о том, что он является

Джеком-потрошителем, он обнаруживает, что люди с большей готовностью принимают его и радуются, что теперь-то он вылечился от своего безумия. Он оказывается нормальным, только став по-настоящему отвратительным сукиным сыном, который одевается в черное, выступает в защиту пыток и убивает людей. В конце есть совершенно богохульная сцена, где он возглавляет вереницу разлагающихся трупов, распевая «Вперед, христианские солдаты». ЛаВей добавляет: «Правящий класс» является одним из великих сатанистских фильмов всех времен. И вышло так, что в нем есть одна из лучших и аутентичных танцевальных сцен, когда-либо виденных мною, которую Питер О’Тул исполняет под музыку Dry Bones. Есть только еще один фильм с такой же раздражающей смесью комедии, мюзикла и трагедии, — «Пенни с небес», со Стивом Мартином. Это была настоящая кассовая бомба, потому что на него пошли люди, которые были поклонниками Стива Мартина, ожидавшими, что он сыграет им смешного парня. Он этого не делает — он довольно печален и искренен. Фильм изображает 30-е годы и, действительно, отлично вписывается в эту эру. Как и в «Правящем классе», музыка, выбранная для «Пенни с небес», — потрясающая. Они использовали записи того времени, включая заглавную песню, записанную Артуром Трейси, который, по совпадению, является одним из моих любимых исполнителей. Декорации и персонажи были на сто процентов аутентичными. Фильм был снят почти в тоне сепии, чтобы усилить впечатление принадлежности к тому историческому периоду. И еще раз подчеркну — это восхитительно печальный, волнующий фильм»;

ЛаВей готов говорить о кино часами — о сравнительных достоинствах фильмов, об анекдотах, связанных с разными актерами и актрисами, сравнивать режиссеров и кинематографистов. Он составил, наверное, самую чудесную коллекцию мрачных фильмов в стране. ЛаВей рассуждает так, что если фильм можно просто купить в видеомагазинчике на углу, то нет и смысла хранить такую копию, но у него есть буквально сотни кассет, полных редких или «вымирающих» фильмов, — на пленке и целлулоиде, которые не найдешь ни на каких прилавках.

Как можно ожидать, основной интерес ЛаВея всегда был направлен на темные, будоражащие и забытые фильмы. Он ответствен за возрождение целого ряда фильмов, которые в противном случае навсегда оказались бы погребенными на пыльных полках складов дистрибьюторов. «Психи» — один из фильмов, которые Антон возродил, валялся в подполье в течение многих лет, хотя он был сделан MGM в пику фильму «Франкенштейн» компании Universal. [Тод] Браунинг использовал настоящих психов и уродов, которые привели в отвращение не только большую часть работников MGM, но и аудиторию. Совершенно сатанистским является то, что аудитория симпатизирует самим психам, злодеи же — это нормальные люди, которые оказываются жестокими эксплуататорами человеческого несчастья. В конце вы можете немножко воспрянуть, когда психи поднимаются и превращают своего мучителя в такого же, как они. В фильме «Ужас в маленьком городишке» — еще одно открытие ЛаВея — также использованы необычные актеры и актрисы, все они — карлики. В фильме есть не только типичный сюжет вестерна и несколько хороших мелодий, включая одну, которой Антон восхищается в особенности, — «Мистер Джек и миссис Джилл».

Когда ЛаВей впервые начал проталкивать более уникальные фильмы — то, что многие назвали бы сейчас халтурой, низко-бюджетной или безбюджетной классикой, — в андеграунде еще не было культуры восхищения этим жанром, которая возникла сейчас. «Я помню, когда по моему настоянию к Гершелю Гордону Льюису подошли по поводу перевыпуска некоторых из его фильмов типа «2000 маньяков» и «Раскрась меня в кроваво-красный», а он просто не мог представить, что кто-то может заинтересоваться этими фильмами. Он думал, что мы его просто хотим разыграть». Во вводном слове к «2000 маньякам» для выпущенного в 1978–1979 годы «Каталога аудиозаписей и фильмов Брэндона» ЛаВей описал фильм Льюиса как «хоррор-версию «Бригадуна», о городе на Юге, который был зверски разрушен войсками Союза и каждые сто лет поднимается из болота, в которое ушел… Потому что скорее благодаря, чем вопреки своему низкому бюджету и неизвестным исполнителям, любительство превращается в знобящий суперреализм». Описывая Льюиса для каталога, ЛаВей раскрыл его отношение ко всему жанру «халтуры»: «Склонный к анализу зритель обнаружит, что фильмы Льюиса — это гораздо больше, чем поверхностная чернуха, а скорее — внушающие суеверный страх отражения подавленного садомазохизма во всех нас, подавленного настолько, что даже наш внутренний голос редко признается в этом. От «Бонни и Клайда» до «Экзорсиста», от «Дикого Бунча» до «Челюстей» — везде мы можем найти влияние находок Льюиса.

Существует целый жанр в кинематографе, фильмы которого — просто маленькие низкобюджетные жемчужины, я, безусловно, не стал бы называть халтурой. Они сейчас вновь возрождаются из-за большего внимания, которое к ним проявляют. Первый фильм режиссера Кертиса Харрингтона, «Ночной прилив», снятый в районе пирса Санта-Моники и в Венеции (штат Калифорния) в конце 1950-х годов, — это психологически сложная история о молодом моряке (в исполнении Денниса Хоппера), который влюбляется в русалку. «Карнавал душ» — еще один замечательный фильм, который был совершенно забыт до недавнего времени. Продюсер и режиссер Херк Харви производил производственные фильмы, и этот фильм оказался для него великолепной экскурсией в мир кошмаров. Просто удивительно видеть эти великолепные произведения искусства, которые наконец-то получили ту долю внимания, которую заслуживают».

Основание Церкви Сатаны в 1966 году стало новым поводом для изображения «неописуемых ритуалов» и «диких оргий-шабашей, посвященных Сатане». К тому времени накопился хороший урожай злобных персонажей, с тех пор как ЛаВей предстал перед широкой публикой, потому что он, собственно, и стал прообразом выдуманных персонажей благодаря стилю своей жизни и внешности, подобно Мингу Беспощадному из сериала «Флэш Гордон» или графу Зароффу из «Самой опасной игры». Из всего этого шлака ЛаВей указывает на несколько фильмов, в которых или есть сатанистский визуальный ряд, отличающийся от среднего уровня, или которые более правдоподобно изображают сатанистов: ««Черная кошка» и «Седьмая жертва» — два фильма, которые, конечно, появились еще до возникновения Церкви Сатаны, но я привел бы их в качестве примера того, как ведут себя настоящие сатанисты. «Человек-леопард» Вала Льютона из рассказа влиятельного защитника тьмы, Корнелла Вулриха, безусловно, демонстрировал некоторые превосходные сатанистские черты в этом фильме. В книге «Колокол, книга и свеча», по крайней мере, ведьмы были показаны как уродливые старые развалины. Мне нравится идея о том, что умирающие сатанисты переселяются в детей — в фильме «Братство Сатаны», хотя, к сожалению, меня позвали консультировать этот фильм слишком поздно и я не успел изменить экстравагантный алтарь, на который они уже использовали слишком много денег, развалив его на части в целях большей аутентичности. Но большинство фильмов, вышедших после 1966 года, я бы характеризовал вместе с Джоном Фричером (автором «Популярного ведовства») придуманным им термином «попса» («…намеренная коммерциализация популярного, которое мгновенно завоевывает людей»). То же самое относится к бесконечным оккультистским фильмам на телевидении и ориентированным на магию телевизионным сериям, которые дополняют список Фричера, — «Очарованные», «Няня и профессор», «Мне снится Джинни», «Мой любимый марсианин», «Привидение и миссис Мюир», «Мюнстеры», «Семейка Аддамс», «Летающая монахиня», «Цилиндр», «Один шаг в сторону», «Запредел», — любые из них можно увидеть в телевизионном каталоге, и вашей непосредственной реакцией будет «О! Опять тоже самое?!»

И все же я знаю: на этих фильмах выросло целое поколение сатанистов, поэтому жаловаться мне не приходится. Именно поэтому «Темные тени» и «Сумеречная зона» — это два телесериала, которые я предпочитаю не включать в свой список «совершенно бесполезных» фильмов. Я признаю, что «Темные тени» с их положительным описанием вампиров и вервульфов явились невероятно мощным толчком, повлиявшим на сотни тысяч тогдашних школьников, которые растут, на сто процентов связывая себя с моей философией! Вероятно, это единственная наиболее универсальная нить, связывающая сатанистов этой возрастной группы, — самоидентификация с персонажами этого шоу. «Сумеречная зона» и «Ночная галерея», может быть, не возбудили меня, потому что мне повезло родиться до того, как «Странные сказки» были еще даже опубликованы, — я читал большинство этих рассказов в оригинальной форме. Но люди, которым было 10,13 и 15 лет в то время, когда эти шоу были впервые выпущены в эфир, были точно так же очарованы и привлечены ими, это было для них таким же личным выражением собственных тайных наваждений, как и у меня, когда я был молод. Было бы безумием недооценить влияние, которое эти сериалы имели на настоящий и будущий сатанизм».

Когда ЛаВей описывает лучшие недавние фильмы, передающие сатанистский взгляд на вещи, существует вероятность того, что в заглавии их не будет ни «дьявола», ни «Сатаны» и что они, вероятно, не будут содержать сцены реальных ритуалов в обычном значении этого слова. «Оригинальный фильм «Резня с помощью бензопилы в Техасе», в котором все жертвы являются заслуживающими того, чтобы ими быть, ближе к настоящему сатанизму. Другой действительно дьявольский фильм, в котором я смог поучаствовать, — «Машина». Автомобиль в этом фильме похож на один из тех, что есть у меня, вплоть до грохочущей выхлопной системы и буфера, выполненного в виде мясного тесака. Смотреть этот фильм доставляет огромное удовлетворение, потому что, опять-таки, сравнение относительно обоснованных жертв с отрицательными, драматическими качествами этой таинственной машины заставляет аудиторию симпатизировать машине. Фильм «Желание смерти» стал катализатором для возникновения большого количества сатанистских чувств: тот, за кем охотились, сам становится охотником. Был еще фильм о молодом человеке, «Говорящий зло». Герой в нем использует компьютер в военной школе и похожий на показанный в «Некрономиконе» гримуар, чтобы вызывать демонов себе на службу. В целом он способный парень с хорошими манерами. Но после того как завистливые соученики убивают его щенка, единственное существо в мире, которое его понимало, он выпускает своих демонов, чтобы они отомстили за него».

Голливуд, без сомнения, был бы разочарован, если бы узнал, что Верховный Священник Церкви Сатаны ни разу не досмотрел до конца «Экзорсиста». «И не хочу. Хотя «Омен» я видел до конца. Они вели со мной переговоры, прося разрешения снять сцену в настоящей Церкви Сатаны, в ритуальном зале возле каменного камина, где главный герой, Дамиан, должен был быть формально крещен в дьявольское воинство. Они хотели, чтобы мальчик прилетел из Англии, они даже сказали, что могли бы поставить картонную фигуру, заменяющую его, чтобы она стояла там, если он сам не хочет быть в этом замешанным. Я сказал — ни в коем случае. У нас вполне хватает любопытных, не хватало еще нам только новой туристической волны, «ищущих Дамиана»».

Так существует ли внятное определение «сатанистского фильма»? По ЛаВею, это может быть множество фильмов: «от восхитительного фильма Бобби Брина до мучительной картины Уилера и Вулси, и дальше до мрачных халтурных вещей типа «День матери» или «Ловушка для туриста». Кощунственно ли само по себе говорить что-то, чего никто еще пока не имел смелости говорить? Являются ли «хорошие парни» действительно заслуживающими своей судьбы идиотами, которые получают то, чего стоят, от «плохих парней» — сатанистов, которые в противном случае являются, в сущности, изначально более моральными, чем те, кого общество считает «в полном порядке»? Не является ли почти нелегальным сейчас смотреть фильм вследствие его содержания, «вызывающего возражение», — не только порнографические фильмы, но и оскорбительные для существующего положения вещей? Вероятно, сейчас это практически невозможно выяснить. Существует несколько элементов, которые могут сделать фильм сатанистским. Великие сатанистские фильмы еще предстоит снять. Как и со многими другими путями, которые имеют отношение к истинному дьяволизму, — эти улицы вымощены золотом».

Тем не менее кажется, что ЛаВей разочарован современными фильмами. «Я пытался их смотреть, видит Бог, — пытался. Но каждый раз, когда я смотрю новый фильм, он вгоняет меня в депрессию, вне зависимости от того, насколько сатанистской должна была быть его тема. После этого мне каждый раз приходится принимать противоядие — хороший фильм братьев Маркс или что-нибудь еще, чтобы ополоснуть небо. Современные фильмы ужасов являются ни чем иным, как видеоверсиями страшилок из парков отдыха, где вам на лицо без конца падает паутина. Их целью не является донести что-то до кого-то или даже развлечь, их цель — бросить вызов нервам и желудку аудитории — посмотреть, как долго она сможет выдержать».

«Каждый день умирает великий актер, актриса, режиссер или сценарист, — комментирует ЛаВей, — умирает навсегда. И нет никого, кто мог бы их заменить. С точки зрения креатива Голливуд стал совершенно бесплодным местом. Какая ужасно трагичная, грустная вещь — принадлежать к предшествующей эпохе, находиться в ловушке не того времени и быть вынужденным наблюдать, как эти люди умирают раньше меня. Все эти крупицы связи с прошлым, все эти люди, которые видели, дотрагивались, испытали… которые в конце концов навсегда исчезнут с Земли. Оставив существовать только холодный, мертвый, бесчувственный, поддельный мир».

Мои грехи? Мои грехи в том, что я был недостаточно крут. Я был недостаточно низок и грязен, я не должен был доверять никому, не должен был любить женщину. Надо было сначала все уничтожить. Таков этот мир

(Шубунка в исполнении Барри Салливана в фильме «Гангстер»).

 

Глава 13. Углы безумия

Еще до того как была основана Церковь Сатаны, группа посвященных ЛаВеем, которых он называл «Магическим кругом», экспериментировала с ритуалами, связанными с углами в качестве проходов в четвертое измерение. Первые участники круга носили на себе знак трапецоида, рядом с которым был изображен демон с крыльями летучей мыши, под которым можно было обнаружить перевернутую пентаграмму, число 666. (В 1966 году после образования Церкви Сатаны, этот символ был заменен на известного ныне всем Бафомета.)

Магический круг возник в верхах Церкви Сатаны, известных под названием «Ордена Трапецоида» (см. «Шестой Ключ Еноха» из «Сатанинской Библии»), Орден Трапецоида продолжается как внутренний круг посвященных внутри Церкви Сатаны до сегодняшнего дня (в самом начале были выпущены красные трапециевидные членские билеты, но они оказались слишком неприспособленными для ношения в бумажниках, и их форма была изменена). Объясняя требования, предъявляемые к сатанистскому алтарю, ЛаВей особенно указывает на трапециевидную форму трех-четырех футов высотой и пяти-шести футов в длину. По крайней мере два сатанистских ритуала включают в себя поклонение углам («Закон трапецоида — Die elektrischen Vorspiele» и «Церемония Девяти Углов»), другие же включают некоторые упоминания о тайной геометрии.

В «Сатанистской Библии» ЛаВей открывает, что Джон Ди гадал с помощью магического кристалла в направлении Енохийских Ключей еще в начале XVII века, используя многогранный трапецоэдром, а не хрустальный шар, как принято считать. Именно через этот многогранный кристалл Ди получил 19 Ключей (или Призывов), которые ЛаВей полагает специально переводимыми неверно в течение многих лет вследствие «метафизической конспирации». Первый «богохульный» английский перевод Призывов, равно как и оригинальный енохийский, изложен в заключительном разделе «Сатанинской Библии». «Ныне кристалл проясняется, и «углы» становятся видными как «углы», равно как окна в четвертое измерение распахиваются, а для напуганных распахиваются Врата Ада».

Для тех из нас, кто не может мгновенно оценить магическое значение обычной геометрической формы, ЛаВей опубликовал несколько статей в целях нашего просвещения. Начнем с начала: трапецоид может быть описан как треугольник с отсеченной верхушкой. Достаньте из кармана долларовую купюру и посмотрите на ее обратную сторону. Каменное сооружение с глазом в треугольнике, расположенным надним, является трапецоидом.

Когда вы видите эту форму, она излучает особую магию. Хотя египтяне, возможно, устраивали свои склепы в пирамидах, ацтеки и майя приносили жертвы своим богам на вершине огромных каменных трапецеидальных храмов. Каждый населенный привидениями дом в стиле Чарльза Аддамса завершается мансардной крышей — прекрасным трапецоидом. В то время как сказочные замки обычно представляются завершенными коническими шпилями, злые королевы всегда жили в суровых, угловатых, хорошо укрепленных монолитных строениях. В число других строений, отражающих трапецеидальную форму, входит черное здание Джона Хэнкока в Чикаго (которое стоит ныне на том месте, где родился ЛаВей) и вызывающий раздумья Эннис-Хаус в Лос-Анджелесе, спроектированный Фрэнком Ллойдом Райтом и напоминающий храм майя. Гробы старого стиля были трапецеидальными (если сложить два гроба днищем к днищу), равно как и мост Золотые Ворота, если смотреть на него со стороны. Исследования, произведенные еще в детстве, помогли ЛаВею осознать, что трапецеидальная форма постоянно использовалась в военной архитектуре.

Четырнадцатилетний ЛаВей распространил свои теории на визуальные образы, когда обнаружил книгу «Куда смотреть» Уильяма Мортенсена. Маленькая книжка, которая якобы являлась учебником фотографии, навсегда изменила взгляд ЛаВея на окружающий мир. В своей книге Мортенсен объясняет то, из чего состоит фотография или сцена и что делает ее неотразимой. Он формулирует законы визуального восприятия, которые ЛаВей немедленно применил к областям, далеким от фотографии. То, что Мортенсен обозначил «доминантной массой», точно совпадало с тем, что ЛаВей формулировал в применении к мощному визуальному (и, таким образом, магическому) эффекту трапецоида. Помимо этого, ЛаВей изучил другие аспекты власти над взглядом — необходимость архетипических тем, таких как секс, чувство или удивление, равно как и принцип Мортенсена (он формулируется как «является, а не делает»), которые объясняют, что истинная визуальная мощь идет от бесконечного сочетания элементов, а не просто от фотографирования объекта в движении. ЛаВей был так заинтригован этими возможностями, что начал применять идеи Мортенсена в собственных рисунках и картинах. Например, на одной из картин, «Часовой», мы видим на заднем плане мрачное трапецеидальное здание, а в дверном проеме здания виден силуэт колдуна. Открытая башня дома излучает неземную вспышку света, освещающую ночь, подобного осе крылатого демона, который заполняет собой большую часть фона. Этот демон направляется на службу колдуну.

Применение теорий Мортенсена на практике хорошо подготовило ЛаВея к должности, которую он занял в Управлении полиции Сан-Франциско. Он не только был готов к тому, чтобы делать наиболее эффектные снимки, но и к тому времени, как ЛаВей начал отвечать на звонки на номер «800», он уже сформулировал возможные объяснения того, какие места могут являться наиболее притягательными, какие дома — «населенными привидениями», какие области — проклятыми, а какие участки — таинственными. Став, вероятно, первым американским «охотником за привидениями», ЛаВей был обрадован возможности проверить свои теории насчет настоящих «нехороших» мест.

Еще со времен работы в балаганах ЛаВей знал, как конструировались придуманные визуальные загадки типа «загадочных мест», так, чтобы в них использовались углы и ложные перспективы, которые обманывали глаз и лишали человека чувства равновесия. Возможно, «нехорошие» дома, — рассуждал ЛаВей, — получаются потому, что неряшливые строители или архитекторы не осознавали эффекта, производимого странными углами на жителей здания. Исследовав и сделав достаточное количество фотографий мест, где происходили убийства и самоубийства, ЛаВей предположил, что некоторые необычные конфигурации пространства могут привести людей, уже предрасположенных к сумасшествию, к совершению ненормальных поступков. «Углы и пространства, которые провоцируют беспокойство, — то есть те, которые не гармонируют с визуальной ориентацией, — будут провоцировать ненормальное поведение, вызывая мысли о необходимости перемены. Исключения случаются там, где в самом существе имеется обратная полярность — крайняя степень умственной разбалансированности или извращенности, или наоборот — даже крайняя рациональность и уверенность».

ЛаВей расширил свои представления так, чтобы их можно было применить также и к деловой сфере, когда что-то является настолько чужеродным, то этого достаточно, чтобы отвратить людей. «Иногда вы входите в комнату, и в ней находится что-то, стоящее под странным углом, почему-то беспокоящее вас, в неприятном положении, которое надо изменить. Одна эта единственная вещь настолько меняет все восприятие, что человеку хочется сделать что-то, чтобы изменить положение вещей. Я видел здания, стоящие часто науглу, где хозяева предприятий въезжали и выезжали, наверное, по два раза в год. Они готовы были перепробовать все, что угодно. И ничто им не помогало. Люди говорили, что здания прокляты. Так это и было. Обычно углы слишком неправильно выстроены, они выступают наружу, тогда как они должны быть обращены внутрь, чтобы привлекать людей… В большинстве случаев они не могут ничего сделать, чтобы исправить ситуацию. Приходится просто сносить здания до основания, и строить на их месте новые».

В 1962 году ЛаВей сформулировал «Закон трапецоида» и объяснил его в вышедшем в 1976 году Cloven Hoof. «У меня были достоверные свидетельства того, что пространственные представления не только могли оказывать влияние на тех, кто оказывался вовлеченным в визуальную конфронтацию, но гораздо более коварны для тех, с кем вступал в контакт зритель. Как в любой другой форме «заразного заболевания», семья, друзья и коллеги оказывались зараженными сигналами беспокойства, исходящими от другого человека. Даже самый спокойный и склонный к стоицизму человек может почувствовать тревогу, если его окружает достаточно беспокойная атмосфера. Я часто обнаруживал, что незаметные изменения имели гораздо более глубокий эффект, чем легко узнаваемые и очевидные пространственные изменения». Часто бывает так, что какая-нибудь одна комната «нехорошего дома» идентифицируется как «безумная» комната. В этой комнате только одна стена может как-то не так располагаться вертикально, но этого бывает совершенно достаточно для создания бессознательного беспокойства для тех, кто обитает в доме. Целые здания, которые считаются «населенными привидениями», могут просто включать много тупых, неправильных углов, бесполезных укромных уголков или располагать неправильным, асимметричным экстерьером — возможно, таким, который напоминает что-то сгорбившееся или похожее на лицо. Определенные объекты также могут становиться источниками интенсивного беспокойства в доме по причине своей странной формы. Мебель, рамы для картин, настенные росписи, какая-то утварь, «навороченные» автомобили могут быть катализаторами ужасных событий. Еще в конце 1950-х годов один коллега попросил ЛаВея разработать дизайн для нескольких домов. Можно только догадываться, какие ужасы навыдумывал ЛаВей для людей, которые поселились в домах, которые он спроектировал.

Те же самые вещи могут случаться совершенно естественным путем. ЛаВей обнаруживал на скалах склоны, наклоненные странным образом, или, например, ландшафты явно искаженного вида. Странность какого-то конкретного пейзажа, где углы неправильны, а чувство равновесия человека подвергается испытанию, может доходить до такой степени, что появляется необычный природный феномен, когда легенды о запредельных силах появляются уже сами. Например, болотные газы могут порождать «блуждающие огоньки», неверный свет или «вампирские язычки пламени» могут вызываться небольшими синими огоньками, которые являются результатами гниения дерева в болотах. Считается, что они становятся видны, когда спит вампир, или там, где похоронен человек, совершивший самоубийство, или же там, где спрятано сокровище, — в зависимости оттого, каким именно бабушкиным сказкам вы верите. Подобные естественные образования могут порождать веру в to, что вот это конкретное место является волшебным, населенным духами или нехорошим. Ведьмины кольца, пирамиды из камней — керны (вертикально стоящие камни, которые можно увидеть в Великобритании), необычно обширные, темные леса, поляны в лесах, края скал, вершины гор, карстовые пещеры, каверны… все эти декорации — достоверный антураж для ужасных историй.

В лекциях на тему «Искривления времени и странные пространства» ЛаВей обсуждал свои личные исследования таких областей, как Дьявольский склон, — прибрежный серпантин, расположенный к югу от Сан-Франциско, где случился целый ряд печальных происшествий. В распоряжении ЛаВея есть рукопись невозможной для публикации книги его товарища, в которой полностью задокументирована поразительно кровопролитная история этой территории. ЛаВей признает, что по крайней мере однажды попал под влияние дороги, закрученной в серпантин, когда они с Дианой путешествовали по побережью. Он лишь с трудом смог остановить машину на узкой обочине. На Вальпургиеву ночь за год до того, как была организована Церковь, пара лавеевых ведьм пренебрегла предупреждениями ЛаВея, и их машина свалилась с обрыва. Они приземлились на выступе в нескольких сотнях футов ниже дороги и чудом выжили.

Еще один природный «водоворот», который описывает ЛаВей, находится в районе Уайт-Хилла в графстве Марин к северу от Сан-Франциско. Это место он называет вторым после Дьявольского склона. На протяжении трех-четырех миль от холма, особенно на одном «Смертельном повороте», случился целый ряд необъяснимых автомобильных катастроф. Выжившие автомобилисты описывали свои чувства так, как будто какая-то невидимая сила приподнимала их над землей. ЛаВей объясняет, что это вызвано неправильно проложенным дорожным полотном. Люди, которые постоянно путешествуют по этой дороге, тоже уверяют, что им приходится затрачивать необычно долгое время на то, чтобы добраться туда, куда они направляются. Обычным является то, что вы теряете лишний час, независимо от того, как быстро пытаетесь ехать.

Существуют определенные места, которые привлекают людей и других существ, не являющихся обыкновенными, если не сказать больше. ЛаВей утверждает, что видел некие странные создания в районе Уайт-Хилл лично. Как-то, проезжая там с Робертом Барбуром Джонсоном (автором загадочных «Странных сказок»), они увидели там высокого четвероногого грифа, поедающего какое-то мясо на обочине дороги. Когда они поравнялись с ним, он взлетел в воздух подобно небольшому самолету — настолько велик был размах его крыльев. В другой раз ЛаВей видел нечто, поспешно бежавшее через дорогу. Он описывает существо как нечто приближающееся по размеру к большому тарантулу, но покрытое колючками, с черными глазами-бусинками, двигающееся боком, подобно крабу, — возможно, это был какой-то сухопутный краб. И еще там было огромное, волнообразно движущееся создание, которое двигалось как гусеница, длиной в четыре фута; оно внезапно появилось из придорожных кустов, рискнуло продвинуться на несколько футов, а затем снова исчезло в зарослях. Поразительно, как замечает ЛаВей, не столько таинственное происхождение этих «существ», сколько то, что они отвлекают путешественника именно на критическом участке «Смертельного поворота».

Область в Сан-Франциско под названием «Край земли», которую ЛаВей имел возможность посещать довольно часто, когда работал криминальным фотографом, состоит из опасно нестабильных, «жидких» грунтов. Один юноша гулял там со своей подругой, когда обвалился склон и поглотил его живьем. Девушка рассказывала, что это произошло так быстро, что у нее едва хватило времени отпрыгнуть самой. Покуда спасатели разыскивали тело, земля непрерывно содрогалась. ЛаВей видел там участки бесконечных тоннелей в человеческий рост, которые вились через подлесок. Органического происхождения лабиринты являются любимыми местами для незаконных и противоправных действий, в число которых входит сокрытие трупов. Все это кажется очень подходящим к месту, которое некогда было кладбищем. Человеческая плоть является прекрасным удобрением и способна пробудить к жизни любую почву. Даже сегодня земля продолжает содрогаться и скользить; по каким причинам это происходит, ученые объяснить не могут. Сам ЛаВей утверждает, что вся почва вообще намного более активна, чем мы можем это осознать. Подобно многим другим процессам в природе, мы не замечаем этой активности. Фермеры используют это с выгодой, оставляя определенные поля «под паром» на сезон, давая возможность почве регенерировать. В округе остались только два надгробных камня, которые обозначают те места, где раньше были кладбища, один из них выстроен в форме арки. Несколько лет назад на этой арке кто-то повесился.

С помощью дисциплинированной смеси безжалостного скепсиса и магической интриги ЛаВей развенчивает большинство фантазий для того, чтобы вытащить на свет те аномальные феномены, которые действительно могли существовать. Несколько действительно необъяснимых феноменов (не относящихся к эффекту ритуального зала), которые он переживал, были уже упомянутыми серпантинами. Теории, с помощью которых он объясняет несколько явных дематериализаций, включают стремление всех молекулярных структур двигаться по кругу в одном и том же направлении. Когда предметы исчезают, пропадают на несколько дней или месяцев, а затем вновь появляются в положении, развернутом на 180 градусов от первоначального, возможно ли, что они временно переходят в другое измерение, а затем снова возвращаются назад?

Ужас Данвигл из рассказа Г. Лавкрафта проходит через углы трапецоэдра. «Мелькающий на грани», «Преследующий во тьме», все мифологические персонажи ктулху и большая часть поэзии Лавкрафта отсылает читателя к порабощенным животным, которые находят проход в наш мир через углы. Многие стихотворения и рассказы ужасов Роберта Говарда, «Дом на границе» Уильяма Хоупа Ходжсона, предположительно апокрифическая «Изумрудная скрижаль Тота» (из которой ЛаВей сделал текст для «Die elektrischen Vorspiele») и один из наиболее ужасающих когда-либо написанных рассказов, «Гончие Тиндалоса», принадлежащий перу Фрэнка Белкнапа, — все они учитывают эффект влияния углов.

Антон ЛаВей признает, что однажды сталкивался с лавкрафтовским существом во время вылазки далеко в глубь пещер под Купальнями Сутро, которые были созданы для того, чтобы воссоздать римские бани с несколькими различными бассейнами, наполненными всяческими полезными для здоровья веществами. Резервуары, в которые попадала океанская вода, соединялись с помощью труб с семью большими бассейнами. «Пробираясь через разобранные стенные панели заброшенной раздевалки, я влез далеко вниз в основание здания, так глубоко, как, полагаю, не заходил еще никто в последние несколько десятков лет. Свет моего фонаря выхватил из тьмы большое пространство вязкой земли, уходящее вдаль за пределы света в абсолютную тьму. Было такое чувство, будто я оказался в неосвещенном амфитеатре. Я услышал какие-то гортанные и стонущие звуки впереди и почувствовал ужасающий запах. Вглядываясь во тьму, я смог с трудом разглядеть бесформенную тень, которая двигалась в темноте впереди меня. Затем раздалось шуршание или звук, похожий на хлопанье огромных крыльев. Меня поглотило чувство, что лучше бы мне убираться оттуда подобру-поздорову. Я не стал оборачиваться и разглядывать, что это было».

Если существуют простейшие начала, которые мы могли бы назвать демонами, независимо присутствующими и в других измерениях, могут ли их привлекать такие формы, как трапецоид? Могут ли трапецоиды выступать катализаторами для пробуждения, помогающими беспокойным духам или демонам с других планет, создающими окна в эйнштейновом пространственно-временном континууме? Могут ли эти демоны, будучи однажды вызванными, чувствовать себя лучше, когда прячутся на каких-нибудь заброшенных землях — в плоходоступных кавернах или бездонных пещерах? Может быть, Лавкрафт, Лонг и подобные им авторы описали чудовищ беллетристически только потому, что такие представления в противном случае были бы сочтены невероятными?

«Знайте, вы, все, кто обитают в свете мнимой правоты, что другие, знающие ключи и углы, открыли Врата и сейчас не время оборачиваться. Вам были даны ключи, но умы малы, и они не могут понять слово. Поэтому, слушайте звуки, о, вы, которые там; огромный колокол перекрывает лай гончих псов. Они костлявы и неутолимы, и проходят они через великий сияющий Трапецоид, глаза же их сверкают огнями Ада!»

(«Сатанистские ритуалы»)

 

Глава 14. Ведьминский шабаш

Где-то в древних рассказах о дьяволизме есть представление о ведьме, которая появляется из своей хижины с распущенными волосами и босиком. Ничто не могло отстоять столь далеко от современной ЛаВею магии. ЛаВей утверждает, что женщины, без всякого сомнения, сильно отличаются от мужчин и что сила женщины лежит в эксплуатации этих ее уникальных свойств.

«Сатанинская ведьма» является руководством по обольщению, написанным ЛаВеем, в котором собраны его советы женщинам о том, как беззастенчиво использовать уловки, хитрости и вероломство, для того чтобы получать то, что они жаждут.

ЛаВей всегда предпочитал видеть ведьму в качестве волшебницы, чародейки, кого-то, кто очаровывает, а не феминистско-викканские перепевы на тему ведьмы-лекаря и повитухи, происходящей от англосаксонской вики (wica — «мудрая женщина, ведунья»), В течение многих лет, даже после того как он основал Церковь Сатаны, ЛаВей вел еженедельный семинар «Ведьмы». Книга «Сатанинская ведьма» сочетает в себе большую часть полевых исследований и описания тех техник, которые он демонстрировал в классе.

Однако «Сатанинская ведьма» предназначена не только женщинам. Библиография «Сатанинской ведьмы», наряду с оригинальной страницей посвящения из «Сатанинской библии», считается кратким списком всех тайных авторитетов ЛаВея, и известно, что многие любопытные рыскали по стране в поисках редких книг, перечисленных там. Кроме того, для не-ведьмы может быть интересна книга ЛаВея «Часы-синтезатор», воспроизведенная на последних страницах «Сатанинской ведьмы», — типология, основанная на физиогномике. Первая четверть «Сатанинской ведьмы» объясняет, как распознавать определенные типы и представлять, что нравится и не нравится этим людям, а также какова их мотивация, — это жизненно важная информация, собранная ЛаВеем на основе его опыта работы с цирками, балаганами и театрами бурлеска. Это нелестный взгляд на человеческие причуды, и эти «секреты фирмы» обычно тщательно сохранялись среди тех, кто причастен к тайнам закулисья.

В основание лавеевских «Часов-синтезатора» положена система телесных типов Шелдона, Кречмера и других, которую ЛаВей соединяет с типологией традиционных магических элементов — Огня, Воздуха, Воды и Земли. «Я предоставляю возможность добиться широких обобщений и осознать основополагающие принципы. Идея, которая лежит в основе типологии, состоит в том, чтобы научиться видеть полотно размером с рекламный щит так, чтобы вы могли опознать те же аспекты в изображении размером с почтовую марку. Если вам удастся натренировать себя распознавать самые гротескные образцы, то после этого вы сможете использовать даже менее определенные симптомы для распознавания типа личности. Все подмеченные вами мельчайшие подробности расскажут многое о характере и склонностях человека. Это то, что в балагане называется «холодным чтением». Например, если вы увидите на девушке черные теннисные туфли, это может означать, что она склонна к тому, чтобы перейти на ношение исключительно черной одежды и, таким образом, имеет интерес к темной стороне, ведовству, сатанизму. Татуировки на женской руке могут сигнализировать о предыдущем байкерском или бандитском прошлом, отсюда бунтарство натуры. Обращайте внимание на мелочи. Именно этому умению я и обучаю своих ведьм».

ЛаВей создает типологию, ориентированную по часам так, что каждый индивидуум может быть обозначен как «девятичасовой» или «четырехчасовой» тип, например. Начиная сверху, с чистого двенадцатичасового типа, он описывает его как тип маскулинный — широкие плечи, узкие бедра, короткие ноги, крепкое сложение, склонность к доминированию, агрессивности, театральному поведению, импульсивность и авторитаризм. Чистый тип Огня — яркий, бросающийся в глаза человек в самом прямом смысле этого слова. Чистый тип Воздуха (трехчасовой) имеет узкое, астеническое сложение, он обладает прозрачной кожей и отличается жилистой силой. Он интеллектуал, скорее мыслитель, чем человек действия, технически мыслящий, критик общества. Больше всего ему идет синий цвет. Шестичасовой тип Воды — чистый женский элемент. Являясь полной противоположностью двенадцатичасовому типу, эта группа имеет узкие плечи и широкие бедра, тонкую талию, создающую хорошо очерченные формы, длинные ноги, зефироподобную плоть, ей свойственны более текучие движения. У нее стабильная, зависимая натура, она щедра, преданна и делает то, что обещает. Подобно океану, она может часто менять настроение и быть эмоционально нестабильной. Ее цвет — это цвет морской волны. Девятичасовая женщина — это чистый тип Земли, с полным строением и плотью, подобной резине. Она — социальный тип, легко достигающая согласия, практичная, обладающая богатыми ресурсами, скорее человек действия, чем мыслитель, — полная противоположность интеллектуальному трехчасовому человеку. Мужские и женские местоимения используются здесь только для удобства — мужчины и женщины могут в большей или меньшей степени относиться к той или иной из этих базовых групп. Женщина с задатками человека, склонного к доминированию, может располагать сильными маскулинными характеристиками и быть крупной двенадцатичасовой женщиной; мужчина же с большим количеством фемининных характеристик может, естественно, оказаться в шестичасовом или семичасовом секторе.

ЛаВей стремится обратить внимание на то, что «в нашем обществе сейчас запрещено разделять людей на типы. Все мы должны быть равными, никто не имеет права судить нас в соответствии с тем, как мы выглядим. Но я скажу, что внешность, эстетика, — это все. В 30-е и 40-е годы был достигнут большой прогресс в определении характера. Но с пришествием великой интеграции стало считаться, что мы должны смотреть на физические возможности человека, в направлении глубинной общности, которую мы все разделяем. Это ерунда. Знание того, какие характеристики соответствуют определенной внешности, совершенно необходимо для магии. Как только вы научитесь разделять людей на типы, вы будете уметь читать в их душах. И не важно, что будет с ними происходить: они останутся верными своим базовым склонностям. Такой подход никогда не подводит».

После того как будущая ведьма определила себя по часам-синтезатору ЛаВея, она должна оглядеть весь круг, чтобы найти тот тип человека, которого она склонна привлечь. Давно известная максима о том, что противоположности притягиваются, используется и здесь, кроме того, дается и объяснение того, почему именно они притягиваются. Если мужчина является тощим как рельс трехчасовиком, зависящим от своего интеллекта и вербального умения для привлечения людей, существует шанс, что он окажется с общительной, представительной, более «тяжелой» женщиной, которой нравится готовить, устраивать вечеринки и праздники. Нас притягивают наши противоположности — они привлекают нас своим отличием от нас самих. Нашей вовлеченностью мы достигаем того, что получаем доступ к своему тайному «я», которому мы разрешаем показать себя миру. Наш партнер дает нам другое измерение, и нас тянет к нему, хотим мы того или нет. Подобным же образом, если вы видите, что отношения вырастают на почве большой близости партнеров друг к другу, что они находятся слишком близко друг к другу на часах, можно биться об заклад, что они не будут находиться вместе слишком долго, и люди будут удивлены вашей проницательностью. Многие типы людей любят заводить отношения — по причинам сексуального характера или близости в компании — с людьми, которые находятся близко к ним на часах. Но дело в том, что они не притягиваются друг к другу так, чтобы эти отношения углубились еще больше и они смогли бы остаться вместе.

ЛаВей дает определение уникальной концепции, которую он называет ИЭК (ECI, инерцией эротической кристаллизации). Это женские ухищрения, которые базируются на изначальном сексуальном опыте мужчины или на том времени, когда он родился, помогают определить фетишистские способы «завести» мужчину. ИЭК мужчин, молодость которых пришлась на Вторую мировую войну, будет состоять из чулок, платьев и юбок, сшитых на заказ, яркого макияжа — именно того, что носили сексуально доступные женщины в 1942 году. Для мужчин, сформировавшихся в 1960-х, ИЭК будет чем-то совершенно иным — синие джинсы, длинные прямые волосы, политически ангажированные и активные женщины — вот тот типаж, который, вероятно, будет для них особенно привлекательным.

ЛаВей приводит в своей книге короткий список реплик, могущих помочь находить фетиши. Эти реплики вы можете вплетать в разговор с вашей предполагаемой добычей и проверять реакцию. Например, это могут быть суждения о том, что вы не желаете получать от мужчины «пустую болтовню», обсуждение того, как вы вцепились в волосы другой женщине, стыд по поводу того, что вас наказал ваш босс или вы нечаянно обнажили какую-то часть своего тела. Упоминание о какой-нибудь части вашего нижнего белья, которое на вас надето, является хорошим детектором фетиша. Одна или несколько таких реплик гарантированно вызовет ответ. «Каждый мужчина является фетишистом, — пишет ЛаВей. — Вам просто надо обнаружить, что является его фетишем».

Мужские журналы знают о существовании фетишей и поставляют их целевым группам. ЛаВей однажды дал интервью мужскому журналу Hustler (в декабре 1979 года), где рассказывал о своих сексуальных подвигах. Статья же сфокусировалась на том, как пускает ветры Мэрилин Монро. Хотя ЛаВей никогда не поднимал эту тему, его заставили признать, что подобно всем другим людям, Мэрилин должна это делать. «Hustler практически довел эту тему до уровня громкого, скандального дела». После того как статья вышла, все случилось именно так, как боялся ЛаВей, — около полудюжины страдающих от газов обладательниц одиноких сердец стали его домогаться. Следует ли говорить, что ЛаВей не был этим обрадован. Но эта апокрифическая сказка о Мэрилин вошла в историю. Впоследствии в других «мемуарах» и биографиях, написанных «ближайшими знакомыми», упоминалась ее склонность к этому физиологическому отправлению.

Успешные ведьмы никогда не должны забывать о Законе запрещенного. ЛаВей объясняет: «Всегдашней причиной очарования ведовства и колдовства было то, что их считали табу. Первая ваша обязанность в качестве ведьмы — это обязанность перед своей внешностью. Все мужчины вуайеристы, и большая часть того, что их привлекает, основывается на том, что они видят. А то, что они видят в вас как в ведьме, должно быть потрясающим, и ничто не является столь потрясающим, как то, что не должно было быть видимым… Когда дело доходит до обольщения, все мужчины делаются в душе гадкими мальчишками… В наши дни люди стали совершенно отрицать ценность непреодолимого влечения. Однако его невозможно отрицать, когда женщины стали носить брюки, а сексуально провокативные картинки не сводятся только к изображениям полностью раздетых женщин, снятых спереди. ЛаВей предупреждает женщин против проецирования их собственных стандартов в отношении других женщин на свою собственную сексуальную привлекательность для мужчин. «То, что женщина больше всего ненавидит в самой себе, — свой женский запах, свой целлюлит, свои движения, свои пигментные пятна, — это как раз те вещи, которые я нахожу наиболее привлекательными в красивых женщинах, потому что именно эти вещи делают ее уязвимой, те вещи, которые делают ее настоящей женщиной».

В противовес утверждению белых ведьм о том, что магию надо творить нагой, сатанистская ведьма понимает силу одеяния. Как может мужчина почувствовать себя грязным маленьким мальчиком, если он видит что-то, что, по идее, абсолютно не предназначено для того, чтобы быть видимым, что должно быть скрытым одеждой? Истинная ведьма одевается в гораздо большее количество одежды, чем большинство женщин, но именно это и делает возможным показать больше. ЛаВей приводит провоцирующий пример с танцовщицей с обнаженной грудью, равнодушно потрясающей своим хозяйством перед группой равным образом не воодушевленных мужчин. И тут в зал входит зрительница — достаточно консервативно одетая, в классических туфлях-лодочках на трехдюймовом каблуке, в хорошо сидящей, но неброской одежде. Ее сопровождает мужчина, и на ее пальце — скромное обручальное кольцо. Когда она присаживается к стойке бара, подол ее платья нечаянно цепляется за спинку стула, и дело доходит до того, что она обнажает гораздо больше, чем могла предположить. Присутствующим мужчинам предоставляется возможность обратить взгляд в сторону замужней женщины, на которой надеты традиционные бежевые чулки со швом, они видят бледную кожу на ее бедрах. Они могут увидеть даже и немного испачканную резинку на задней части ее бедра и кусочек ее слегка полинявших трусиков. Ее нижнее белье не черного или красного цвета, как сценическое обмундирование, которое демонстрирует девушка на сцене, это нечто гораздо более опасное — Запретное. И взгляды всех мужчин в зале устремляются к одежде этой дамы; они забывают о том, что происходит на сцене!

В «Сатанинской ведьме» ЛаВей предлагает тот вид одежды, который может изменить позицию женщины на часах: «когда женщина обнажает заднюю часть шеи или заднюю часть ног, это всегда очень привлекательно, потому что сигнализирует об уязвимости и буквальном обнажении себя, доступности для домогательства. Подобная уязвимость не работает по отношению к мужикам. Футболки без воротника, который призван защищать шею, и шорты, которые закрывают минимум тела, заставляют мужчину чувствовать себя неудобно — он чувствует себя как сидящая утка. Это то, что я называю одеждой для грудничков. Наряду с обнажением шеи и ног, с поясами с резинками, с высокими каблуками и просто скроенными платьями и юбками, ЛаВей рекомендует полноценное нижнее белье в противовес бикини, которые все обнажают, яркие цвета в макияже, отсутствие избытка бижутерии и избегание тяжелых духов или дезодорантов, которые маскируют ваши естественные обольстительные запахи.

ЛаВей выпустил «Сатанинскую ведьму» на вершине феминистского безумия. Книга была задумана как противоядие от того, что ЛаВей назвал наиболее эстетически бесплодным периодом в истории. Реакции, как это обычно случалось с работами ЛаВея, были полярными. Хелен Гэрли Браун выпустила сокращенный вариант в Cosmopolitan. Лучший нью-йоркский ди-джей, Барри Фарбер, воскликнул: «Боже мой, мужик, ты понимаешь, что у тебя вышло? Это на 25 лет опережает время — это прорыв в понимании человеческих мотиваций». «Наоборот, — говорит ЛаВей, — реакция со стороны феминисток, когда моя книга впервые появилась, была невероятной — книги публично сжигали, в магазинах устраивали пикеты. Во время рекламного турне, когда я совершил ошибку и сообщил в радиоэфире, что буду находиться в таком-то и таком-то магазине, подписывая книги, они заявились туда целой толпой, в своих ботинках и макси-юбках».

Учитывая отношение ЛаВея к истинной силе женщин, неудивительно, что он мог сказать мало хорошего о влиянии феминизма. «Феминизм отрицает и извращает естественные взаимоотношения мужчины и женщины. Существует магнетическое взаимодействие между мужчинами и женщинами, которое можно использовать в магических целях, подобно вечному двигателю. Когда-то описывалось как инь-ян, активное-пассивное… В сатанистских церемониях — это взаимодействие между доминирующим Священником и принимающим женским алтарем. Но феминистки в их кажущемся поиске равенства выплеснули вместе с водой ребенка. Это действительно отвратительно, потому что женщины обычно доминируют в отношениях, если только мы не видим пару, в которой взаимодействуют крайне маскулинный тип мужчины и крайне фемининный тип женщины. Феминистки уничтожили дороги, которыми можно было прийти к власти над мужчинами, известные женщинам в течение всей истории. Но такая система оказалась неподходящей для консьюмеризма. Женщины — самые лучшие потребители, но они не могут тратить вместо денег простые любезности. В постфеминистскую эпоху «освобождения» деньги платят и мужчины и женщины — платят все — с помощью пластиковых денег, в соответствии с тем, как бог (то есть телевидение) требует их тратить. Уже не осталось места для обмена, потому что женщины стали выше того, чтобы принимать от мужчин любезности. Теперь у них есть собственные деньги, которые они могут получать, напрямую подключаясь к экономической системе. Даже проститутки сейчас умеют зарабатывать деньги и тратить их так, как им хочется.

Большинство мужчин настолько запуганы, настолько пресыщены тем, что им приходится иметь дело с женщинами с накладками на плечах, что они выдвигают большие требования к женщинам в попытке защитить свою власть. Они настолько привыкли к тому, что женщины угрожают их маскулинности, что пользуются любой возможностью оказать нажим на кого угодно, будь это даже и изначально пассивная женщина. Вот в этом и заключается истинное преступление, совершаемое феминизмом, — он создает ситуацию, в которой восприимчивая женщина, находящаяся на его часах внизу, должна страдать от того, что сделали с мужчинами находящиеся на вершине часов женщины. Их ограбили, лишив будоражащего удовольствия осуществлять тонкий эксгибиционизм и испытывать желание. Женщины в дофеминистском мире были совершенно счастливыми и максимально успешными. Сейчас же они вынуждены соревноваться с женщинами с вершины часов за работу в офисе, за работу в промышленности и страдать от отчуждения мужчин.

Когда его спрашивают об этом, ЛаВей признает, что его взгляды звучат даже сильнее, чем обычный шовинизм. «Я убежденный женоненавистник, — заявляет Антон. — Но только потому, что я так сильно люблю женственных женщин. Отторжение женоненавистника основано на ревности. Видя силу, с которой так умело обращается агрессивная пассивность, дополняя ее традиционными женскими хитростями, он жаждет сам располагать некоторой частью такой силы, тайно восхищается ею и пытается овладеть ею, прежде чем она овладеет им. Но демонстративно мужеподобные и доминирующие женщины не вызывают дуалистичных страданий, — как я написал, они являются бесполезными тварями — слишком наполненными гордыней для того, чтобы позволить нагружать себя, и недостаточно привлекательными для эксплуатации. Мы, женоненавистники, нуждаемся в изысканных, тонких, поддающихся, мягких женщинах, чтобы ублажить свою мужественность. Я считаю хорошо сформированного гетеросексуального женоненавистника оплотом в борьбе против наиболее разрушительной формы дефеминизации».

Еще одним вредным побочным результатом феминизма, как видит его ЛаВей, является инверсия сексуальных ролей. «Произошла полная смена полюсов, — говорит ЛаВей. — Оглянитесь вокруг. Существует разница между мужским и женским метаболизмами у женщин имеется постоянная тенденция мерзнуть. У них более медленный метаболизм. Мне всегда очень жарко, и я все время спрашиваю себя, почему. Почему везде, куда бы я ни пришел, мне постоянно так жарко? И тогда я наконец понял, что произошло. Может быть, это потому, что я мужчина, живущий в женском мире. Если мужчины делаются женщинами (а женщинам нужно тепло и кинетическая энергия), мужчины делаются такими холодными, какими некогда были женщины. Мужчины переняли от женщин даже их метаболизм. Из них в наши дни получаются лучшие женщины. Для них никогда не бывает слишком жарко. Когда вы имеете дело с целой нацией женщин, никто не будет ощущать приливы жары, потому что чистых мужчин уже не осталось. Вы изнемогаете от жары, это означает, что все вокруг устроено для более низкого метаболизма. Лысенко, Ламарк и другие проследили изменения, которые происходят с организмами на протяжении одного-двух поколений под влиянием окружающей среды. Для того чтобы произошли такие изменения, вам не потребуется 50 тысяч лет эволюции.

Теперь мужчины ходят на рынок, — замечает ЛаВей, — так, как это некогда делали женщины. Высказывание «женская работа никогда не кончается» ныне применимо и к мужчинам. «Элвис-Пелвис» изменил представления о том, как должны двигаться мужчины. Теперь мужчины убирают в доме и делают скучную работу, а женщины таскают тяжести. Некогда было так, что сила женщины концентрировалась в ногах и тазовой части, а сила мужчины — в руках и верхней части тела. Центр тяжести находился у женщин внизу, а у мужчин наверху. А сейчас — оглянитесь вокруг: мужчины перестают быть энтузиастами, как это было раньше. Креативное мужское сексуальное начало сублимировалось, превратилось в апатию. Женщины традиционно проявляют сексуальность в удержании и сохранении. Сексуальное влечение передается им мужчиной. Это именно то, в чем нуждается новый мужчина, — в передаче ему сексуального влечения, в жаре, в потенциях, исходящих из женщин. Новый стон женщин звучит так: «Где же настоящие мужчины?» У нас имеется целая нация холодных, бесплодных женщин, сваленных в одну кучу со своими партнерами-мужчинами, чтобы сохранить тепло. Но женщины по природе не производят. Они передают. Они воспринимают. В них ничего не изменилось — фемининные характеристики по-прежнему остались на месте, они просто эксплуатируются более эффективно, чем раньше».

ЛаВей, однако, не теряет надежды. Он видит, что сатанистские идеи влияют на взаимодействие мужчины и женщины и создают основу для возвращения во взаимодополняющее общение между чисто маскулинными и чисто фемининными характеристиками снова и снова. «Сатанистская ведьма» была сильным ударом, направленным на восстановление сексуальной дифференциации на протяжении наиболее андрогенного периода нашей истории. Ныне, после почти двадцати лет тайного просачивания в мейнстрим, сексуальное влечение снова привлекает внимание к себе. «Воображение (наряду с сексуальными игрушками) выходит на первый план при изменении сексуальной сцены (из-за угрозы СПИДа). Люди делаются все более осмотрительными в своих сексуальных связях, возвращаясь к единственным безопасным нишам — похотливости и вуайеризму. Женщины снова учатся искусству флирта и деликатного эксгибионизма. Мы должны вернуться к очарованию сексуального влечения, вне зависимости от того, кричат феминистки о том, что женщины «эксплуатируют свои тела», или нет.

Женщины могут снова научиться использовать свои отличия, чтобы приобрести большую власть. Но они должны быть высокоразвитыми женщинами. Большинство женщин продолжают трусить и принимать за чистую монету то, на что их запрограммировали, — эмоционально и экономически. Продвинутые, сатанистски ориентированные женщины могут выбрать свой собственный стиль сами, а не ждать, чтобы кто-то другой навязывал им его. Они могут участвовать во всех видах деятельности и ритуалах, если хотите, чтобы уничтожить то, что промывающий мозги феминизм сделал с современными молодыми женщинами. Садомазохистские пирушки и дьявольщина, опыты по изменению формы, дисциплинирующие игры — женщины ищут чего-то в этом роде в своей личной жизни, потому что это является идеальной терапией. Но снова и снова, чтобы стремиться к подобным сатанинским эксцессам, они должны быть крайне уверенными в себе. Если вы находитесь хотя бы в одном шаге от канавы, вы слишком боитесь вернуться назад, чтобы поучаствовать в греховной, разлагающей деятельности. Но продвинутые женщины осознают, что им придется вернуться к сфере большей фантазии, церемонности, метафоричности, воображения и магии в своих отношениях».

Когда-то давным-давно некоторых женщин, вследствие их особой привлекательности, развратности или какого-то другого отличия, обвиняли в том, что они ведьмы, которые летают на метлах на свои шабаши, где якшаются с Сатаной. Прежде чем отправить молодых на шабаш, старшие женщины умащивали их мощной летательной мазью, смешанной с белладонной, чтобы подготовить к путешествию. Затем девушек учили лечь на спину, положить метлу между бедер и предоставить Сатане возможность взять их.

В фильме «Свенгали» Бэрримор добивается того, что у Трилби возникают в отношении него лихорадочные мысли, его ум достигает ее даже поверх лондонских крыш. Вампиры, Свенгали, Сатана — названия здесь не важны — располагают определенной властью. Фантазии имеют над женщиной не менее реальную власть, чем физический контакт. Именно такими и являются воплощения, единственные интерпретации, которыми мы располагаем, имея дело с пугающими, соблазнительными, темными романтическими силами, с которыми имеют дело некоторые девушки. Какая-то сила снисходит на них, говорит с ними, вступает с ними в половой контакт, переполняет их. Существует масса вещей, которые мы пока не осознаем в отношении окон в пространстве и времени и о том, как ими можно манипулировать с помощью силы воли. Разве существует лучший способ удовлетворить большое количество женщин, чем посредством контакта через большие расстояния, фантазии и хитрости?

Наваждения начинаются в очень молодом возрасте, затем снова возникают в подростковом периоде, вызывая непереносимое влечение и непередаваемый экстаз при «прикосновениях». Они вызывают пульсирующую, волнообразную тягу и боль. Девушки начинают разыскивать тайные книги и искать в них темные, запретные идеи для того, чтобы разобраться в своих стремлениях и попытаться обнаружить, что с ними происходит. Многие из них, пройдя через довольно долгие попытки понять это, приходят к уверенности в том, что их коснулся Сатана.

За всеми «гадкими» уловками с высокими каблуками, чулками со швом, фантазиями, фетишами и запахами, однако, мелькает настоящее и опасное содержание «Сатанинской Библии» Антона ЛаВея. Это тема, на которую нельзя было писать прямо в 1970 году, и в наше время она по-прежнему табуирована. Под прикрытием практического ведьмовства ЛаВей написал учебник по евгенике, вероломно выдвинув идею систематизации и естественного отбора, чтобы ею могла воспользоваться любая женщина, которая читает и придает значение тому, что написал ЛаВей. «Вследствие насильственного эгалитаризма, — говорит ЛаВей, — потерянная наука евгеника, искусство типизации людей, были объявлены вне закона, а дарвиновские процессы естественного отбора извращены».

 

Глава 15. Мазохистская Америка

Постоянно возникающей темой в произведениях и размышлениях ЛаВея в последний десяток лет является тема о том, что основной мотивацией большинства людей является боль и страх. «Чем большей болью нечто дается им, тем больше они это любят», — говорит ЛаВей. Мазохисты находились на подъеме на протяжении последующих сорока лет, особенно с 1960-х годов. Для объяснения причин ЛаВей связывает боль, перенаселение, балаганные карусели, кроссовки, христианство и капитализм в одно целое таким образом, каким это мог сделать он один, чтобы точно охарактеризовать то, что происходит с американской психикой. Как во всем том, что является лавеианским взглядом на мир, у этого аспекта его мысли тоже есть явный макиавеллистский оттенок.

ЛаВей описал себя как «очень счастливого человека в непреодолимо несчастливом мире». По мере роста нашего послевоенного потребительского общества, полагает ЛаВей, американцы должны оставаться постоянно неудовлетворенными, необразованными и неуверенными в сохранении экономической стабильности. Мы должны находиться в уязвимом положении, должны быть легкой добычей для телевизионной рекламы и политиков. Уверенные в себе, защищенные люди не обязаны покупать правильный дезодорант или бегать по утрам определенное кем-то количество километров, чтобы добиться того, чтобы общество приняло их.

Эволюция трутня (то есть идеального, уступчивого потребителя) началась во время Второй мировой войны, когда чрезвычайные обстоятельства заставляли женщин работать на местах, традиционно занимаемых мужчинами, и примеривать на себя мужские роли, — на фабриках и фермах, в то время как их мужья и возлюбленные воевали в Европе и на Тихом океане. В условиях, когда экономика оказалась в руках женщин, маркетинг изменился так, чтобы эксплуатировать женскую капризность и природную неуверенность в себе.

«Женщины являются лучшими потребителями, чем мужчины, — говорит ЛаВей, — вследствие присущего им от природы мазохизма. Фрейд сказал об этом еще очень давно — это одна из причин, почему на него смотрят так критически в нашу постфеминистскую эру. У женщин, действительно, есть необходимость в увеличении возбуждения, физической активности и выхода высокой энергии. Я говорю о женщинах, находящихся внизу «часового круга», да и о мужчинах того же типа, если уж на то пошло. Эти физические типы, которые я называю чистыми фемининными типами, изначально являются более неуверенными, а реклама играет именно на этой неуверенности. Они более уязвимы. Все эти вещи используются при продаже продуктов, и эта система начинает кормиться сама собой». Когда мужчины вернулись домой, методы продажи товаров не изменились. Сексуальная инверсия расцвела в 1955 году, когда на прилавках появился первый выпуск Playboy. Те женщины, которых ЛаВей определяет какженщин «с вершины часового круга», — высокие женщины с большой грудью, широкими плечами и узкими бедрами, — превозносились, тогда как кругленькие, похожие на пышек, девушки вызывали критику, их называли толстыми. Таким образом мужчин побуждали действовать в роли женщин, когда они были вынуждены восхищаться женщинами из сектора «вершина часового круга», чисто маскулинными женщинами.

Романтический идеализм и удовольствие, получаемое от сексуального влечения, были объявлены болезнью, и начал преобладать гинекологический взгляд на женщин. Период «фильма нуар» с его верными хористками и гангстерами-антигероями закончился. Вошли в моду яркие, броские полноцветные фильмы с чистыми, здоровыми, изящно одетыми женщинами. Исчезли дешево обольстительные официантки, которые добивались того, чего хотели, посредством деликатного эксгибиционизма. Женщины утратили сексуальность, а мужчины демаскулинизировались, стали узкоплечими мужчинами с Мэдисон-авеню в костюмах из серой фланели, и именно эти мужчины стали считаться идеалом.

И наступает последняя стадия эволюции трутня: хиппи, по мнению ЛаВея, — окончательная деградация мужчины, абсолютно андрогенный тип людей, убежденных в том, что они являются бунтовщиками против общества (все пятьдесят миллионов хиппи), настолько одурманенные наркотиками, что более уже не могут думать самостоятельно или задаваться вопросом по поводу того, что им скармливалось (и при этом каждый из них убежден в своей поразительной индивидуальности и уникальности). Разве есть лучший способ сделать людей уязвимыми, чем накачать их сносящими крышу наркотиками? «В целом, люди в 30-е и 40-е годы, не были такими легковерными. Они не были очень изысканными, они просто не сталкивались с огромным количеством вещей. Ныне все изысканно умны и остроумны — но намного более легковерны и наивны, чем 40 лет назад».

ЛаВей считает, что христианство имеет отношение к нынешней потребительской зависимости. Если религия учит слепой вере, слепому почитанию авторитетов и невежеству, то никто не может думать сам за себя. Точно так же, как монахи бичевали себя за своего Господа, в нас ныне вколачивают: «Не помучаешься — не получишь», и делают это те, кто продает оборудование для спортзалов. Цели те же, уровень продаж другой. Существуют только три характеристики современного человека, которые вознаграждаются: глупость, иррациональность и безответственность.

«Они мазохисты, — объявляет ЛаВей, — не осознающие себя таковыми, неопознаваемые мазохисты. Они живут в бинарной системе — могут с таким же успехом быть живыми машинами. Любить — умереть, ненавидеть — умереть, бежать — умереть. Никаких оттенков серого, никаких полутонов, никакой деликатности. Ничего кроме включить — выключить, черное — белое, добро — зло, действие — смерть. Они должны либо пинать, царапать, угрожать, подгонять, либо умереть. Ничего в промежутке. В этом тоже есть стремление к смерти, кальвинистская этика воздержания. Большинство людей испытывают необходимость в том, чтобы их наказывали. Тогда они выигрывают в любом случае. Если они становятся правильными, как указывают им во всех этих книгах, и получаютто, что хотят, тогда они выигрывают. Если они получают удар в нос, то затем все равно достигают того, чего добивались, — личного внимания, боли, чувства того, что они живы. Они играют наугад. Скажем, они толкаются с десятью людьми, и один из этих людей дает им то, что они просили, и они впереди. Также и с продавцами — торговля начинается с первого «нет».

В нашей системе просто существует слишком много людей, которых она должна поддерживать. Это такой же закон, как закон гравитации или термодинамики, только для человека чем больше существует людей, тем глупее они будут. Самое важное, что должно обеспечить перенаселенное общество, — это неотъемлемое право на глупость — как «право на жизнь и право на ошибку». Иной оборот дела экономически невыгоден. В конце концов, разве не в этом состоит счастье? Сказано же было, что единственные совершенно счастливые люди — в сумасшедшем доме.

Люди, которых мы называем склонными к суициду, в действительности не являются людьми с отклонениями, — они просто говорят о том, что чувствует большинство людей этого общества. Они не очень хотят жить, на самом деле они хотят умереть. Жить — это слишком большая работа, это означает испытывать полноту эмоции, быть целеустремленным, быть верным, дышать, тянуться куда-то дальше, реализовывать свой потенциал, — всей этой работы слишком много. Все, чего они хотят, — это немного поболтаться в жизни, а потом просто свинтить.

Большинство людей либо сами создают беспорядок в своей жизни, либо допускают, чтобы его для них создали. Они идут по жизни, пытаясь отвлечься, найти какие-то лазейки, которые не дали бы им думать о жизни, Они ждут и палача, который убьет их. Слабый ищет кого-то, кто выглядит сильным, успешным, превосходящим его, и не перестает его теребить, пока тот не обернется и не расплющит его. Затем, подобно оргазму, достигаемому в момент смерти, их конечная цель достигается в экстазе, получаемом, когда хрустят их шейные позвонки.

Вот почему надо, чтобы паразиты погибли в бесчестье и унижении, не имея возможности указать на что-нибудь и сказать: «Смотрите, он делает это со мной». Это мечта мазохиста. Они хотят быть жертвами так, чтобы могли иметь возможность уничтожить сильного своими обвинениями. Я не настолько склонен к благотворительности».

Неукротимая мизантропия ЛаВея порой делается пугающей. «Я делаю следующий шаг вперед, продолжая принадлежащую Карлу Панцраму максиму «Я положу конец их страданиям», и говорю: «Я заставлю их чувствовать нечто, что иначе они никогда не смогли бы почувствовать. Я буду их стимулировать — впервые за всю их жизнь». Даже умирая, они живут.

Они должны страдать — я сам должен страдать от своей осведомленности каждый день. Каждый день они просыпаются, чтобы встретиться с новым миром. У них нет никаких демонов, никто на них не нападает. Это нужно как-то уравновесить. Моя философия предполагает, что я должен сделать это, — почему они находятся в преимущественном положении? Мне бы это не сошло с рук! Сатанисты каждый день сталкиваются с этим, когда все говорят им, что они не правы, сбиты с толку. Почему бы глупцам тоже не увидеть какую-то перспективу?»

ЛаВей не находит ничего хорошего в американской политике, полагая, что она не более чем спорт для зрителей, цель которого — держать людей занятыми, в то время как настоящая история и интересные события происходят в другом месте. «Большинство людей не хотят выбирать лидера — они хотят выбирать палача. Поэтому когда они «выбирают лидера», они, на самом деле, говорят: «я хочу, чтобы именно ты нажимал на переключатель, а не кто-то другой»».

Ныне, говорит ЛаВей, есть слишком много зомби-гауляйтеров — боссов из соломы, которые сами по себе являются рабами СМИ. Они более всего хотят выехать за счет еще оставшихся людей-незомби.

Проблема с обществом, нацеленным на то, чтобы просто растить все больше потребителей, совершенно очевидна — это общество старается принизить сильных и замедляет, даже обращает вспять эволюцию. Принцип выживания наиболее приспособленных превращается в свою противоположность, потому что слабые являются лучшими потребителями. В результате все худшие элементы общества оказываются под охраной и защитой, а все лучшие элементы подавляются. Мы постепенно лишаемся тех свойств человеческой природы, которые сделали нас успешными на этой планете, — ума, находчивости, оригинальности, любопытства.

Существуют ли способы, с помощью которых человек высшего склада мог бы защитить себя от принижающего мазохистского консьюмеризма и глупости, которая из него произрастает? У ЛаВея есть несколько предложений на этот счет, от эфемерных до довольно практических: «в прежние времена ворот, стальных решеток, охраны было достаточно, для того чтобы защитить себя от захватчиков. Теперь же нужна защита от легализованного, аккредитованного воровства, которое уничтожает лучшие, индивидуалистические элементы. Для этого нужны план, формат и общее направление. Ныне нападающие воруют права людей на ум, силу воли и чувство индивидуальности точно так же, как раньше они взламывали машины.

Большой бизнес придумал способы обойти любые налоги. Мы должны сделать то же самое, распространив эту идею на абстрактные ценности. Никто не догадался бы, что кто-то захочет получить то, что находится у вас в голове, — ваши воспоминания, ваши чувства, ваши ощущения, — но именно это и происходит. Они хотят ограбить нас, забрав самое ценное, что у нас есть.

Сатанисты должны использовать защитную окраску и камуфляж еще более активно, чем раньше. Все, чего вы сильно желаете (неважно, реальность это или абстракция), вероятно, должно защищаться глупыми корпорациями — это единственная вещь, для которой очень хорошо подходят люди, относящиеся к толпе». Для этого надо разработать систему, в которой использовались бы фиктивные боссы, зиц-президенты, а работали бы компетентные, восприимчивые люди, чтобы истинным лидерам не приходилось бы тратить время. Это ведь еще один довольно абстрактный продукт, который зомби хотели бы забрать у тех, кто привык достигать своих целей».

Помимо этих предосторожностей и защиты, необходимой для людей высшего порядка, ЛаВей предлагает несколько способов эффективно направлять людской мазохизм. В качестве примера он описывает церемонию, которую на ранних этапах проводили в Церкви Сатаны, — «ритуал усиления». ЛаВей выбирал человека, который представлял ту часть мира, которая должна страдать для того, чтобы быть счастливой, кого-то, в чьей личности содержалась крупица мазохизма, лежащего в основе христианской набожности, исполненной чувством вины и комплексом греха, но кто противился бы тому, чтобы его преследовали за иной взгляд на вещи. Участники ритуала бичевали человека, называемого «Сосудом Священной Боли», который таким образом впитывал их проступки, — вместо того чтобы они избавлялись от грехов путем самобичевания, как в христианской религии. ЛаВей предлагает обществу в целом воспользоваться некоей вариацией этой идеи. По ЛаВею, мы можем освободиться от разногласий, если у нас будет мужество обнаружить наши естественные предрасположенности без того, чтобы слепо покупать (во всех смыслах) то, что нам подсовывают.

Во-первых, мы должны избавиться от семантических ловушек — от начальника и секретаря, от садиста и мазохиста, от хозяина и раба. «Люди не должны бояться использовать слова, которые предполагают или вызывают ассоциации со слабостью или подобострастием, — объясняет ЛаВей. — Если правда была бы известна, все бы знали, что хозяин гораздо больше зависит от раба, чем наоборот. И как может босс обойтись без эффективной секретарши? Она — единственный человек, который знает, где что находится. Нет никакой необходимости придумывать новый язык (как попытались сделать феминистки); люди сопротивляются и отторгают его. Самые простые и наиболее эффективные пути решения проблемы — это взять то, что есть, и переопределить его. Когда кто-то слышит слово «раб», надо услышать в нем слова «помощник, некто поддерживающий». Хозяин — это «мотиватор», «тот, кто обеспечивает». То же самое касается и термина «сатанист» в положительном смысле. В этом заключается вся философия сатанизма — в том, чтобы взять табуированное слово или концепцию и использовать их так, как вам это кажется правильным».

Преимущества умения наслаждаться болью на самом деле существуют. Самый лучший бизнесмен должен быть немного мазохистом, потому что ему надо идти на невероятный риск и не бояться этого. Терпимая личность с самого начала обрекает себя на поражение, потому что слишком боится боли, которая неизбежна вместе с потерей всех инвестиций. Многие мужчины-мазохисты наиболее успешны, потому что они научились потакать своим пристрастиям в контролируемом, ограниченном пространстве, которое не может нанести никакого вреда их успеху. Мазохисты больше склонны к тому, чтобы рисковать и проигрывать, — они не против того, чтобы понести ущерб. Если мазохист выигрывает, то он выигрывает. Если он проигрывает, то он все равно выигрывает.

Однако ЛаВей определяет важную разницу между саморазрушительным мазохизмом и самоодаряющим мазохизмом. Существуют два четких аспекта личности, которые означают разницу между поражением и успехом. Существуют самоутверждающиеся мазохисты, которые жаждут воплощать (изгонять) свою предрасположенность добиться чего-то в мире, и саморазрушительные мазохисты, настроенные на самопоражение. В космологии ЛаВея разница между низшей и высшей женщиной заложена в умении или неумении посмотреть на себя ясно и смело и использовать то, что у нее есть, максимально себе на пользу. Самоутверждающийся мазохист может быть очень сильной личностью и сильным союзником.

Для того чтобы помочь обнаружению и честному использованию боли, ЛаВей предлагает организовывать больницы, в которых практиковались бы те же взгляды, что и в Церкви Сатаны, целью которых было бы очищение от чувства вины по поводу того, что человек получает удовольствие от боли, а не «лечение» людей от мазохистских склонностей. У него даже были идеи для создания машин, сконструированных для такой терапии. Он называет их «аутоэротическими тумблерами-возбудителями» — это большие цилиндры, которые вибрируют и подпрыгивают, а женщину, которая находится внутри, трясет и кидает на стены. Такие машины должны были быть женским эквивалентом анатомически совершенных искусственных человеческих компаньонов, Это были бы идеальные женские приборы для мастурбации; женщина наконец-то смогла бы встряхнуть себя до такой степени, что из нее вышла бы лишняя энергия — в любое желаемое ею время. «Если бы существовал хорошо организованный форум, женщины смогли бы сами заняться своей жизнью и перестали бы охотиться за модными новинками. Они бы научились контролировать свой мазохизм и использовать его».

ЛаВей предлагает американской публике упражняться в мазохизме не только на публичном уровне, но и на личном. Массовый интерес (христианство, телевидение, потребительское общество) эксплуатирует индивидуальную потребность-инстинкт любви, практикуя их удовлетворение на массовом уровне. ЛаВей предлагает заключить частный пакт между женщинами и мужчинами, чтобы сфокусироваться на связи раба и господина в успешных взаимоотношениях. Во многих парах часто возникают проблемы, потому что один человек не доминирует в достаточной степени, не выполняет своей роли хозяина. ЛаВей спрашивает, «не лучше ли самому выбрать себе хозяина, чем быть обреченным служить чему-то отвлеченному? Существует слишком много бездумных, бесполезных людей, взращенных нашим потребительским обществом. Если у вас есть выбор, не лучше ли выбрать возможность быть использованным, чем оставаться бесполезным?»

ЛаВей видит, что мы ныне вовлечены в потребительски ориентированную «Невидимую войну», в которой используются передовое технологическое вооружение, химическое и электромагнитное оружие, контролирование толпы, погоды и поведения, нацеленное на то, чтобы замаскировать всю эту операцию. Он утверждает, что потребности в конспирологических теориях не существует, что частные интересы делают подобное теоретизирование бесполезным. Но результаты намного превосходят худшие кошмары конспирологов про тайные правительственные агентства, заговоры ЦРУ, НЛО или о «людях в черном». «Люди не понимают, что существуют разные виды оружия, — говорит ЛаВей, который много писал на этот предмет в Cloven Hoof. -Существует пищевое, звуковое и инфразвуковое оружие точно также, как существуют пушки, ручные гранаты и подводные лодки. Как люди могут быть такими наивными, считая, что развитие военной промышленности остановится только на ядерном оружии?»

Применяемые ныне методы невидимой войны — контроль над мыслями, болезни, псевдоболезненность, деморализация и т. д. — служат двойной цели: усилению расслоения и сокращению населения (до тех пор, пока не будут созданы космические колонии).

В результате, говорит ЛаВей, человеческих трутней пошлют в космос. После того как произойдет стратификация и возникнет подполье выживших людей с повышенной чувствительностью, космические колонии разовьются в таком опасном объеме, что хорошие потребители будут доставляться в тюремные лагеря, где они смогут тратить кучу денег, но больше уже не станут уничтожать то, что осталось от прекрасной планеты. Космические колонии — прекрасные закрытые, контролируемые места для обитания — всю еду для них нужно доставить или переработать, весь воздух, всю воду можно обработать специальными веществами и распределить, и вам не потребуется для этого ни ветра, ни морскихтечений.

Людей размягчали для грядущей Космической революции многие годы. Кинофильмы (типа «Звездных войн»), телевидение («Звездный путь»), книги о киберпанках и восстаниях в космосе, мультфильмы, игрушки, политические отношения между Россией и США, которые наконец-то стабилизируются на том, что обе державы нацелены на одно — на космос. Те, кто с удовольствием отправится в космос, будут людьми, склонными к приключениям, бунтарями, людьми, которые не могут добиться справедливости на Земле, но которые могут в результате оказаться на переднем краю нового развития в потрясающих неисследованных местах там, наверху. Для всех там может найтись масса работы — в строительстве и обслуживании, — все домашние удобства, но без суеты и скуки. Только те чудаки, которые привязаны к прошлому (т. е. сатанисты, свободомыслящие люди), захотят остаться на Земле. С учетом того, что на Земле не останется основных отраслей промышленности, те, кто останутся, будут вынуждены приспособиться к жизни, располагая минимальным населением.

А тем временем мы разработаем аутоэротические тумблеры и займемся клиниками для мазохистов. Возможно, они будут называться «Центры физиотерапии» или «Клиники эротического возбуждения». Вместо того чтобы подавлять свои желания или маниакально добиваться того, чтобы кто-то еще применял к нам насилие, мы можем отправиться в клинику, избавиться от своего «зуда» и затем направить нашу креативную энергию в другом, гораздо более продуктивном направлении. По идее сатанистов, мазохисты могут быть рабами своих собственных, сознательно выбранных хозяев, а не рабами системы, лишающей людей чувств.

 

Глава 16. Гуманоиды грядут!

В марте — апреле 1979 года в одном из выпусков Cloven Hoof, информационной газеты Церкви Сатаны, Антон ЛаВей объявил о начале новой фазы своей организации: «Развитие, поддержка и производство искусственных компаньонов для людей». Для тех, кто работал близко с ЛаВеем, это не было сюрпризом. Многие люди, принадлежавшие к кругу его близких сотрудников, помогали производить этих его «людей» год за годом. Но большое количество членов Церкви было разочаровано, если не сказать больше. Разве могла быть какая-то связь между производством роботов и практикой сатанизма? В течение следующих нескольких месяцев ЛаВей в серии статей объяснил, что было у него на уме, включая методы создания кукол, а также то, как новая фаза развития связана с его видением сатанистского движения, разрастающегося во всем мире.

«Человека просто одурачить. Собственно, он всеми силами дает понять, что его надо одурачить. Если его не дурят, он этого требует. Он жалуется: «это мир Барнума и Бейли настолько неестественный, насколько это вообще возможно «-и тем не менее не хочет, чтобы он был иным и создает впечатление, что может лучше выживать только в самых искусственных условиях. Только тогда, когда кто-то оказывается способен полностью принять искусственность как естественное, даже как высшую форму развития разумной жизни, он обнаруживает, что обладает сильными магическими способностями и может удержать их».

Антон ЛаВей верит, что производство гуманоидов станет следующей крупной отраслью промышленности, нацеленной на потребителя, и несимметричным ответом на целый ряд человеческих проблем — от сексуальной несовместимости до экономического спада и уголовного насилия.

ЛаВей объясняет: «…мы обнаруживаем, что бредем по тонкому богословскому льду, когда выступаем за производство гуманоидов. Если начнется массовое производство таких способных доводить людей до экстаза образов-копий, это будет посильнее всех ныне существующих религий, если эти образы будут иметь форму самого физически совершенного существа и при этом будут доступны любому человеку (а ведь предполагается, что это «Бог» имеет подряд на производство подобных образов), то человек вступите «Ним» в соревнование… Так не сделает ли это человека на шаг ближе к Богу?»

Преимущества обладания искусственным человеком-компаньоном кажутся бесконечными и, как описывает их ЛаВей, это очень привлекательная перспектива. Первое и самое очевидное преимущество — сексуальное. Даже в нашем постфрейдистском мире мастурбация не является самым предпочитаемым способом достижения сексуального облегчения. Человек, который вынужден ограничиваться только этим способом достижения сексуального расслабления, вызывает неявное осуждение. Когда же сделанные на заказ гуманоиды станут вожделенным символом статуса (так же, как мальчик-подросток может гордиться своим оружием), все будут наконец вынуждены принять мастурбацию как данность.

Во всех возможных визуальных и тактильных аспектах, в бесконечных вариациях тела, формы, цвета волос, пропорциях, мускулатуры, черт лица, одежды, запахов, голоса, вкуса гуманоид будет в точности тем, каким его всегда будет жаждать покупатель, идеальным до последней детали. Даже тот, кто сам не особенно привлекателен, сможет придумать себе идеального, жаждущего партнера, в котором будут сочетаться все фетишистские желания этого конкретного человека. Бары для холостяков со всеми присущими им необязательными разговорами, неуверенностью, выпендрежем и фрустрирующими половыми контактами на одну ночь начнут исчезать — не будет необходимости искать себе «Мистера Того, Который Нужен», если его можно просто создать.

Для тех людей, у кого не столь богатое воображение, можно сделать модели, сконструированные по образу киноактеров и популярных людей, как живых, так и мертвых, так, чтобы любой мог взять своего идола в постель, и он будет делать именно то, что человек хочет, и говорить то, что покупатель захочет услышать. Например, мог существовать только один Элвис Пресли, но с помощью продвинутых технологий в объятиях женщин по всей Америке смогут появиться тысячи похожих на Элвиса кукол.

«Фантазии нужны всем — я ничего не имею против них. Я воодушевляю их и создаю их. Единственное мое возражение состоите том, что большинство фантазий в наши дни выдают за реальность — у людей не хватает воображения, чтобы создавать свои собственные, и поэтому они вынуждены верить тем, кто создает их. Если бы у человека хватало фантазий в жизни — тех фантазий, которые он выбирает, — его бы не сделали жертвой всех этих безличных фантазий и придуманных заговоров, в которые он должен верить».

Гуманоид всегда выглядит безупречно, у него всегда хорошо пахнет изо рта, нет никаких оскорбительных привычек, которые раздражают в партнерах-людях, которых терпят исключительно ради секса или привычки. «Сколько людей попадают в эмоционально неудовлетворительные или интеллектуально бесплодные отношения только по сексуальным причинам? — спрашивает ЛаВей. — Если иметь искусственного человека-компаньона, сексуальный аспект будет удовлетворен полностью, и перспективному партнеру придется предлагать вам что-то гораздо более соблазнительное, чем просто секс».

Запрограммированный на восприятие тех параметров красоты, которые внушает нам телевизор, индивидуум утрачивает чувства, разучивается переживать истинное возбуждение, которое мог бы найти в себе самом. Но когда в каждом доме появится искусственный компаньон, индивидуум сможет найти то, о чем мечтает сам. Освободившись от давления общества, личные фетиши могут просто взбеситься, и, возможно, побудят к развратным удовольствиям, которые другими способами никогда не были бы получены. ЛаВей считает эту идею крайне сатанистской: «Это будет случай, когда запрограммированный человек будет перепрограммирован нечеловеком!»

«Я могу позволить себе быть легковерным в отношении того, что считаю нужным, а не в том, в чем хотят меня сделать доверчивым рекламщики и гадалки».

Сексуальные психопаты получат возможность поиграть в Бога с искусственным человеческим компаньоном вместо реального, возможно разряжая сомнительную ситуацию еще до того, как она сможет разрастись до угрожающих размеров. «Ввиду того что почти все креативные и (или) деструктивные действия приводят к сублимации сексуальных побуждений, — пишет ЛаВей, — гуманоид остановит сублимацию, ведущую не к сексуальным, а к разрушительным поступкам.

Вместо того чтобы порабощать людей, он сам станет рабом для людей. Это может быть идеальной игрой во власть: человек ощутит превосходство над другим «человеком». Пока же люди могут только выкладывать по несколько сотен долларов и «командовать» компьютером, который заменил массу электронных надсмотрщиков».

Очевидным преимуществом гуманоидов является снижение количества нежелательных беременностей. В нашем перенаселенном мире это главная забота. ЛаВей, с характерным для него пренебрежением, написал: «К сожалению, единственным вкладом многих людей в мир, если это вообще можно считать вкладом, является произведение на свет другого человека». С искусственными компаньонами женщины будут иметь возможность наслаждаться любым мыслимым сексом и не будут бояться забеременеть, мужчине же никогда не придется бояться, что его искусственная женщина будет волноваться по поводу предохранения.

Даже с учетом всех этих преимуществ ЛаВей не видит причины бояться того, что когда-нибудь люди будут полностью довольны своими гуманоидами. Он считает, что у людей есть неустранимая тяга к борьбе за признание. «Если каждый удовлетворен сексуально и имеет партнера, лучше всего соответствующего его вкусу, то единственной областью, где он будет добиваться признания, будут несексуальные свершения. Таким образом, приобретение статуса посредством достижения внесексуальной сферы может происходить в обществе, где сексуальные завоевания уже не нужны точно так же, как и оружие, отвергнутые по причине потери времени и человеческой энергии, которая неизбежно расходуется в погоне за сомнительными выгодами, которые дают оба эти занятия.

Именно сатанисты должны осознать, что в будущем нас ждут искусственные компаньоны-гуманоиды, — говорит ЛаВей. — Мы должны встать впереди стада, заглянуть дальше сегодняшнего дня и увидеть, что они и являются следующим этапом сатанистской эволюции человека».

«Циники, которые говорят мне: «А никто никогда не сможет принять этого», вероятно, рабы своих телевизоров и первыми окажутся под властью гуманоидов. Когда люди перестанут лично иметь дело с двухмерным экраном, повернут свой телевизор экраном к стене, а изображения с катодной трубки перестанут на них воздействовать, то они смогут честно сказать, что иммунны к суррогатной стимуляции. Только я не думаю, что это когда-нибудь реально произойдет».

«Многое изменится, когда придут гуманоиды, — говорит ЛаВей. — Сейчас реклама нацелена на то, чтобы каждый мог почувствовать свою важность. Каждый — большая шишка. Производство искусственных компаньонов-гуманоидов должно будет учесть и этот момент, позиционируя их как символ статуса, такой же, как дорогая машина, например, обладание которой может улучшить образ потребителя. Другие потребительские товары пойдут на дно, потому что сами по себе компаньоны будут гораздо более эффектными, чем те люди, которых им предстояло впечатлить. Проституция станет ненужной — разве что возникнет элитный класс современных куртизанок, которые будут обслуживать тех, кто желает большего, чем секса и сожительства».

Увлечение ЛаВея идеей искусственных людей относится к набору тем, которые, кажется, преследовали его с самого детства. Он восхищался миниатюрной моделью Чикаго, которая стояла в Иллинойс Билдинге во время Всемирной ярмарки 1939–1940 годов, проходившей на острове Сокровищ в Сан-Франциско. Модель была настолько верна карте Чикаго, что посетитель мог попросить служителя указать расположение конкретного дома. Заводы, деловые районы, главные магазины и жалкие лавочки, — Антон много часов проводил, рассматривая этот город, фантазируя по поводу интерьеров зданий и домов, которые казались расположенными где-то далеко внизу.

Это увлечение привело к тому, что Антон построил собственный город на листах фанеры размером 4x8; этот макет занимал большую часть пола в его спальне. Из бальсовой древесины, мха, тщательно и тонко раскрашенных машин и зданий он стал создавать свой миниатюрный Готэм. Там были гавань с кораблями, машины и грузовики на дорогах, скромные дома, богатые дома, гетто, холмы… Его первый по-настоящему магический ритуал состоял в том, что он спроецировал себя на каждое здание и улицу этого города. Сосредоточившись, он мог почувствовать холод или тепло любого места, ощутить запах и почувствовать, что его окружает, вглядевшись в здания, которые находились у его ног, заглянуть в окна и услышать тихое бормотание людей, разговаривающих внутри домов.

Многие годы спустя, после того как Антон переехал в Черный дом и стал проводить регулярные семинары, у него появилась возможность убедиться в том, насколько искусственный человек действительно может заменить живого. Одна из лекций была посвящена «человеческим жертвам» и должна была заканчиваться «демонстрацией». Одна из женщин, принадлежавших к Магическому кругу, была его ассистенткой. Привлекательная девушка ложилась на камни алтаря и частично скрывалась за белой простыней. Антон поднимал высоко над головой нож и всаживал его глубоко в грудь девушки. Зрители ахали, видя, что белая простыня покрывается пятнами хлынувшей крови.

Приходившие в ужас зрители не знали, что Антон демонстрирует им крайне эффектную технику профессиональных фокусников и спиритуалистов. Девушка заменялась переделанным манекеном, который Антон тщательно готовил к демонстрации. Антон менял манекен так, чтобы он был похож на «добровольца». Изменял до такой степени, что люди, присутствовавшие на лекции, не могли осознать, что девушку подменяют. Под простыню Антон клал мешочек с краской, который и разрывал острием ножа. Подобные же эффекты он демонстрировал на лекции «Физическая хирургия», когда он удалял «больные» органы у добровольца так, что тот мгновенно выздоравливал.

«Дэриел Фитцки в своей книге «Хитроумный мозг» объясняет использование «подмены» сценическими магами. Это именно то, чему надо обучить американскую публику. Вместо того чтобы считать подмену чем-то низкопробным, как это утверждает вся коммерческая пропаганда, требующая, чтобы мы не «принимали заменители», люди должны отнестись к этому по-новому, осознав, что «заменитель» зачастую бывает лучше, чем то, что он подменяет».

Еще доктор Сесил Никсон пытался заинтересовать Антона созданием нового автомата для игры на скрипке по имени «Галатея», построенного по типу «Исиды», игравшей на цитре. Вместо того чтобы склоняться над инструментом, подобно «Исиде», «Галатея» должна была стоять во время исполнения музыки. Антон работал с доктором Никсоном над «Исидой», обучаясь различным технологиям конструирования и анимирования. Говорят, что Антон сказал, будто доктор Никсон «провел половину жизни, создавая женщину, которую нельзя уложить [в постель]».

До 1960-х годов Антон всерьез не занимался созданием реалистических заменителей людей, пока не взялся за испытание исходных материалов, которые должны были быть вполне подходящими на вид и на ощупь, устойчивыми к растяжению, но пластичными и прочными. Иногда он начинал с манекенов и изменял их так, что они уже совершенно не походили на себя. В своей мастерской он срезал с них лица и делал новые, используя лейкопластырь, стеклопластик и другие виды пластика. Он привлекал некоторых своих учеников и сотрудников в качестве моделей, с помощью гипса или латекса снимая отливки с их лиц, чтобы получить исходную модель для дальнейших модификаций.

О своих экспериментах с гуманоидами Антон написал в Cloven Hoof, где даже приводил свои соображения по поводу использования материалов и технологий в духе Popular Mechanics. Если чья-либо потребность в гуманоиде была почти видна невооруженным глазом, можно было создать подходящую модель с использованием пластичной резины, стеклопластика, применяя соответствующие краски цвета плоти и доводя модель до совершенства с помощью нужной одежды, макияжа и парика.

Тем сатанистам, которые были наиболее тактильно ориентированными, ЛаВей советовал изготавливать что-то типа скелетной конструкции с использованием штырей, металлических или пластиковых трубок, соединенных шариковыми или цокольными шарнирами, покрывая все это полиуретановой пеной для создания ощущения человеческой плоти. Антон предлагал использовать виниловое или резиновое покрытие, крашеную и наклеенную ткань, которая давала бы наиболее естественное ощущение кожи. Лица можно было отливать с реальных людей или с керамических моделей, используя обычные муляжные технологии. Получающуюся в результате латексную маску можно было натянуть на лишенную лица модель черепа, а затем надеть на нее парик. Лицо после этого можно было легко заменять в зависимости от требуемого результата. Проблема того, чтобы искусственный человеческий компаньон стал «анатомически завершенным», была самой простой. Искусственные половые органы можно было купить в любом секс-шопе.

Это трудоемкая работа. Те, кто принимался за такую сатанистскую практику, должны были столкнуться с сомнительным удовольствием горбиться над заготовками из полиуретана, вдыхать испарения растворителей и смол, пилить, строгать и полировать части тела в облаке пластмассовой или гипсовой пыли. ЛаВей провел огромное количество времени, экспериментируя с самыми различными материалами и, несмотря на хорошую вентиляционную вытяжку и респираторы, пострадал оттого, что вдыхаемые им опасные вещества попали ему глубоко в легкие.

Интересным побочным результатом создания ЛаВеем своих гуманоидов оказалось то, что многие копии его «людей» уже в человеческом облике внезапно обнаруживались в жизни, подобно пигмалионовской Галатее, через некоторое время после того, как ЛаВей заканчивал свои творения. И уже не гуманоид становился подобием живого человека, но живой человек оказывался смоделирован по образу и подобию гуманоида. Антон не пытается объяснить эти «чудеса» как-то иначе, но лишь ссылаясь на те методы которые он использует в магических ритуалах и называет «космическим наложением», понятием, позаимствованным у Вильгельма Райха.

Немногие получили привилегию видеть странную экспозицию работ Антона. Комната, попасть в которую можно, спускаясь по головокружительно крутой лестнице, которая купается в серовато-янтарном свете, отраженном от зеркальных стен и потолка, — легко узнаваемый интерьер придорожного бара 1940-х годов. Неоновая вывеска гласит: «Логово несправедливости». Настоящая музыкальная машина играет «Узника любви» и «Объезд, впереди размытая дорога». Ударная установка и старый хаммондский орган сиротливо стоят с другой стороны комнаты. За стойкой бара на полках ряды бликующих бутылок и коллекции призов, выигранных в боулинг. Резкие пивные и табачные запахи бара атакуют ваши чувства. Все именно так, как и должно быть.

Творения ЛаВея тоже соответствуют моде и духу военных лет. Жгучая брюнетка по имени Бонита проводит время с таксистом, делая грубый жест в сторону другой женщины, которая осуждающе смотрит с другой стороны бара. Сильвия, не вполне трезвая роскошная женщина, уставилась на свой стакан, как будто она забыла что-то важное. Ее сигарета бесконечно тлеет и не сгорает. Полуприкрыв глаза, Гвен слушает музыку, пьяно привалившись к матросу, который стоит позади нее. Бармен Альфонс, чья красота не тронута временем, пытается оторвать взгляд, но Гвен почти сползла со своего стула, платье ее задралось почти до талии, ляжки выпирают из верхушек чулок, и под ней натекла лужица. За одиноким столиком в углу блондинка с грустными глазами наблюдает за входом, ожидая кого-то, кто никогда не придет. Сильвестр, бесстыдно выглядящий парень в скаутском кепи, стоит в фойе, похотливо наблюдая за всей этой сценой, а его мать сгорбилась на стуле, сумка с продуктами стоиту нее в ногах, и она явно потрясена тем, что видит. Все эти создания относятся к личному миру ЛаВея.

Антон ЛаВей предусмотрел место и для себя в этой отвратительной живой картине, среди его неподвижных творений. Синие и оранжевые аргоновые и неоновые лампы из-под хаммондского синтезатора мягко подсвечивают его лицо, а он, создавая атмосферу праздника, наигрывает припев «Зип-а-ди-ду-да». Это тот самый инструмент, который ездил с ним по деревенским дорогам, когда он играл в балаганах. Как любой художник, ЛаВей любит наблюдать за реакцией людей, разглядывающих его творения: «Я видел, как людям делалось нехорошо, когда они спускаются сюда. Им либо нравится, либо вызывает отторжение — ничего среднего». Зайчики света от вращающегося шара под потолком медленно плывут по комнате, и, по мере того как магия этой комнаты становится осязаемой, сознание все больше поддается всем этим фокусам. Музыка, свет и бесконечные отражения дьявольски смешиваются и способны дезориентировать неосмотрительного визитера, добавляя фигурам ЛаВея движение и изменчивые выражения лиц. У наблюдателя возникает неловкое чувство, как будто он прервал течение вечеринки. ЛаВей не только создал своих «людей», он создал целое окружение, которое являет собой дикий триумф пробуждения чувств.

К началу 1970-х годов, когда мир истекал слюной по поводу суперреализма необычных фигур ЛаВея, к нему обратились из «Галереи Кори» в Сан-Франциско и предложили выставить у себя его «людей». Несмотря на требования Дианы и друзей, ЛаВей наотрез отказался. Он сказал, что создал своих «людей» как эксперимент, исключительно для магических целей, а не в качестве музейных экспонатов. Было ясно, что некоторые зрители могут счесть его фигуры крайне оскорбительными, что создаст вокруг него дополнительную шумиху именно в тот период, когда он старался как можно меньше «светиться». Позднее Дуэйн Хансон, Джордж Сигал, Джон ДеАндреа и другие вышли на художественный рынок с подобного же рода реалистическими фигурами, завоевав публичное признание и внимание критики.

Антон поддерживал контакт с производителями гуманоидов из Японии, Англии и других стран. После того как он пообщался с лидерами в сфере робототехники, производства андроидов и искусственного интеллекта, Антон обнаружил, что, как он и подозревал, наиболее важная работа до сих пор находится под секретом. «Создатели гуманоидов сейчас должны скрывать свои идеи за технологической болтовней и напыщенными речами, иначе на людей не произведет впечатления их работа. Как уже неоднократно случалось со многими великими открытиями прошлого, настоящие секреты слишком просты, — и потому их нельзя раскрывать».

Кроме отторжения искусственных людей-компаньонов по религиозным соображениям, существует врожденная нелюбовь, почти страх, который ЛаВей описывает как страх, обычно испытываемый людьми в отношении всего того, что связано с репродуктивной функцией человека и слишком похоже на реальность. Жак Валле, близкий личный друг и помощник ЛаВея, отметил этот феномен и описал его в своей книге «Сетевая революция»: «В нескольких голливудских фильмах 1970-х годов были показаны автоматы, используемые в качестве личных компаньонов, и сатанист ЛаВей предположил, что коммерческое развитие подобных альтернативных существ неизбежно… Однако те же самые эксперты, которые восторгаются мощными способностями запрограммированных существ, боятся того, что машины выглядят как люди. Их коробит, когда они слышат разговоры о том, что компьютер, способный говорить, сочинять поэмы, считать и даже играть музыку, мог бы быть облечен во что-нибудь более элегантное, чем стальной ящик с пластиковыми кнопками, поставленный на четыре штанги и жестко закрепленный на месте с помощью толстых черных кабелей. Такая боязнь понятна — это реакция обезьяны, смотрящей на себя в зеркало; это содрогание, которое охватывает любое существо, когда он узнает самого себя в мире, принадлежащем другим».

Невзирая на эти природные страхи, ЛаВей утверждает, что конструирование гуманоидов могло бы стать логичной эволюцией первых анатомически правильных кукол «Бетси-Ветси» и «Болтливых Кэти» по направлению к более продвинутым, говорящим и двигающимся куклам. Искусственные домашние животные, созданные на основе подходящих микрочиповых технологий, могут быть запрограммированы на то, чтобы «приходить» или «говорить» по команде, но выгодно отличаются от живых животных чистотой и бесшумностью. Куклы в стиле «Медвежонок Ракспин», которые рассказывают сказки — их губы явно артикулируют, произнося слова, а тела и глаза дружелюбно шевелятся, — основаны на анимационных технологиях, разработанных студией Диснея. «У Диснея, безусловно, было правильное представление о реалистическом образе гуманоидов. Дети ценят это — они готовы получить заменителя человека уже давным-давно», — говорит Антон. Феномен одной из недавних кукол «Капустная прядка» может быть понят как симптом растущей зависимости от искусственных компаньонов. Миллионы взрослых платят огромные деньги за искусственных «детей», которые пока еще даже не говорят, не двигаются, но уже имеют имена, свидетельства о рождении и какую-то личность. Ныне процесс «смягчения» [отношения к гуманоидам] дошел от кукол до фильмов, книг и даже телевизионных сериалов о гуманоидах. Признаем мы их или нет, но, похоже, гуманоиды просачиваются в нашу культуру.

Самые темные причины, по которым ЛаВей выступает за создание искусственных человеческих компаньонов, лежат в его мизантропии. «Большинство людей слишком зажились, стали просто зрителями и их с легкостью можно заменить гуманоидами, — говорит ЛаВей, рассуждая с крайне сатанистской точки зрения. — Некоторые люди считают идею искусственных компаньонов весьма угрожающей. Те, кто больше всего противится этой идее, втайне боятся, что сами являются гуманоидами по своей природе, важности в жизни или потенциалу. Если они такие тусклые, настолько лишены стимулирующего начала, что их можно с легкостью заменить машиной, то да будет так. Их надо заменить».

 

Глава 17. Проклятия и совпадения

Антон ЛаВей воплощает бескомпромиссное чувство справедливости. Разговоры о том, что у него есть способность проклинать людей, окружают его постоянно. Когда его спрашивают об этих слухах напрямую, Антон довольно туманно говорит о том, что любая магия включает в себя некий «фактор равновесия». «Вселенная настаивает на равновесии, — заявляет ЛаВей, — требуя и устанавливая правила взимания платы. Возможно, я являюсь катализатором этого процесса».

Ниже перечислены примеры «совпадений», выбранные из разговоров с ЛаВеем, — несколько инцидентов, о которых он был готов говорить. СМИ, охотящиеся за Сатаной, выискивающие повсюду страшные заговоры, каким-то образом проглядели эти гораздо более явные связи, а ведь они гораздо убедительнее, чем истории, сфабрикованные ведущими телешоу для повышения своих рейтингов.

1947 год. Работая в цирке Клайда Битти, ЛаВей стремится улучшить свое искусство игры на клавишных инструментах, практикуясь на принадлежащей цирку каллиопе. Он просит у старого музыканта, игравшего на инструменте, пьяного ханыги, разрешения полчасика поиграть на инструменте, и тот отказывает. Антон проклинает пьяную свинью за упрямство. Буквально через несколько дней ЛаВей занимает место этого человека и начинает играть на каллиопе в цирке.

1948 год. Когда ЛаВею исполняется 16 лет, он затевает драку с другом из-за девушки, с которой Антон в то время встречался. ЛаВей получает удар ножом, остается со шрамом, который был виден на его правой щеке в течение многих лет. Двумя годами позже парня забирают в полицию по другому обвинению. Находясь в камере предварительного заключения, он закрепляет ремень на трубе, оборачивает свободный конец вокруг своей шеи и вешается.

1960 год. Диана прижимается к Антону, который ведет машину. Полицейский на мотоцикле останавливается, рядом с ними на светофоре, заглядывает в их машину и приказывает Диане занять свое место на сиденье. «Держите обе руки на руле», — кричит он предупреждающе. Антон машинально поднимает руку, творя полицейскому наговор. Спустя некоторое время, Антон и Диана обнаружили его распростертым на мостовой, — он стал жертвой ужасного дорожного столкновения.

1960 год. Кинотеатр «Фокс» в Сан-Франциско считается самым великолепным сооружением такого рода из всех когда-либо построенных. Предполагалось, что он должен был простоять две тысячи лет. Однако было принято решение, что это место можно более прибыльно использовать для строительства офисного небоскреба, а кинотеатр — снести. ЛаВей был в числе тех, кто должен был выступать на последнем торжественном вечере, после которого кинотеатру предстояло навсегда закрыть двери. Беря последние аккорды, которые эхом разносились по всему зданию, Антон проклял этот земельный участок, сказав, что ни с каким другим строением на этой земле никогда ничего хорошего не будет. Офисное здание, ныне занимающее это место, «Фокс Плаза», переживает проблему за проблемой, говорят, что оно проклято…

1966 год. Разозленный планами разрушить легендарные купальни Сутро в Сан-Франциско для застройки этого ценного прибрежного участка, ЛаВей проклял эту территорию, заявив, что до тех пор, покатам не найдется хотя бы небольшого места, посвященного Дьяволу, на этой земле никогда ничего не будет построено. 36 часов спустя после проклятия, одновременно с начавшимся разрушением зданий, они загорелись.

1967 год. Широко известное проклятие ЛаВеем Сэма Броди, излишне рьяного адвоката Джейн Мэнсфилд, унесло не только его, но и ее жизнь, несмотря на то, что ЛаВей предупреждал Джейн об опасности.

1968 год. Тогаре, любимый нубийский лев ЛаВея, которого вынудили перевести из дома ЛаВея в зоопарк

Сан-Франциско, вызывает ярую нелюбовь директора зоопарка, и льва отправляют в Южную Калифорнию в сафари-парк «Львиная страна» на развод. Тогаре тайком среди ночи вывезли из зоопарка, не дав ЛаВею даже возможности попрощаться с другом. Антон сконцентрировал свое раздражение и злость на великолепном хрустальном египетском бабуине в ритуальной комнате друга.

Вскоре после этого в газетах было рассказано о странной трагедии, происшедшей с директором зоопарка, который как-то вечером вошел в клетку с обезьяной. Никто не мог объяснить, что он там делал и почему обычно послушные животные кинулись на него, но их атака была молниеносной и убийственной. Обезьяны стали рвать его когтями и клыками. К тому времени, как подоспела помощь, — демонические крики кровожадных обезьян разносились по всей округе — директор зоопарка уже потерял сознание.

1969 год. 8 августа ЛаВей проводит Ритуал Хиппи в Церкви Сатаны, в котором он горько проклинает «психоделических паразитов», заражающих мир. Он призывает к очищению и роспуску рабов с плантаций, которым они принадлежат, что послужило бы катализатором новой эры сатанистского самосознания. На следующий день участники Ритуала Хиппи прочли об ужасах, случившихся в Каньоне Бенедикта, в доме Шарон Тейт и Романа Полански.

1969 год. ЛаВей соглашается появиться в скандальном телевизионном шоу Лу Гордона в Детройте, несмотря на то что происходит это в ночь на Хэллоуин и у Антона есть еще другие дела. Продюсер обещает доставить Диану и Антона в аэропорт так, чтобы они успели попасть на свой самолет. Шоу начинается с опозданием, тянется долго, и, по мере того как время отлета приближается, Гордон начинает насмехаться над странными верованиями ЛаВея. В конце концов Диана врывается на съемочную площадку с криком: «Пора ехать, мы опаздываем на самолет» — и вытаскивает ЛаВея из студии. Один из друзей с риском для жизни мчит их через ужасающую бурю, чтобы успеть доставить их в аэропорт вовремя. Персонал авиакомпании уже готовится отвести трап, когда ЛаВей вбегают в самолет и прыгают на свои места. Когда самолет взлетает, ЛаВей дает волю своему гневу. Город исчезает далеко внизу под ними. Несколько дней спустя, вернувшись в Сан-Франциско, ЛаВей пишет формальное проклятие на кроваво-красном бланке Церкви Сатаны и посылает его мистеру Гордону, который зачитывает его на следующей передаче, смеясь и подшучивая. Гордон умирает в течение года.

1970 год. ЛаВей дает согласие появиться на популярном реакционном радиошоу Джо Пайна. Во время эфира Пайн наседает на ЛаВея, делая его объектом своих необыкновенно едких нападок. Через несколько месяцев после шоу Пайн умирает.

1972 год. Отцы города решают, что настало время разрушить еще одно памятное место в Сан-Франциско — Игровой городок на побережье, парк отдыха, который тянулся вдоль восьми кварталов превосходных вилл. Именно там ЛаВей встретил свою первую жену Кэрол, неподалеку от этого места они и жили. Когда ЛаВей узнает о судьбе своего любимого парка отдыха, он заклинает, чтобы никто никогда не добился успеха в любом здании, построенном на этой земле. К моменту написания этого текста дорогой комплекс кондоминиумов, построенный на этой территории, остается большей частью не занятым, а район быстро становится все более криминальным, что, естественно, мешает его дальнейшему развитию.

1984 год. Вечером 18 июля ЛаВея вызывают в суд, для того чтобы в первый раз в жизни официально предстать перед представителями правосудия. Ордер был выписан под давлением Дианы, женщины, с которой он прожил 24 года. Перед слушанием ЛаВей шлет в Амстердам письмо Карле, утверждая, что не явится на суд, что он осуществил некие магические действия, что он собирается «лететь на горячих ветрах Сантаны» и что «весь Ад обрушится на их голову». ЛаВей предупреждает Карлу, чтобы она сохранила письмо в надежном месте.

В назначенный вечер, точно в тот час, когда ЛаВей должен был предстать перед судом (а он не явился на заседание), Джеймс Хьюберти входит в Макдоналдс в Сан-Исидро в Калифорнии в день, проклятый раскаленными ветрами Сантаны. Вооруженный автоматом, револьвером, несколькими лентами патронов и самодельными взрывателями, Хьюберти пулями разносит в щепки ресторан фаст-фуда, стреляя по всему, что движется. Перед этим он поцеловал на прощание свою жену и сказал ей, что идет охотиться на людей. Это было самое ужасное побоище такого рода в истории. Отца Дианы зовут Джеймс Хегарти.