Лиз Делорм редко приходилось участвовать в операциях наблюдения. В эту среду она поняла, что мало подходит для того, чтобы часами топтаться где-то, тем более глубокой ночью, в стылом демонстрационном зале магазина рядом с рестораном «Нью-Йорк». Хорошо хоть, тепло, исходящее от электрообогревателя, позволяло более-менее выносить холод.

Ресторан «Нью-Йорк» с незапамятных времен (во всяком случае, еще задолго до Делорм) служил излюбленным местом встреч алгонкинского криминала. Никто не знал причины, но уж конечно не из-за еды, от которой отвернулись бы даже самые мелкие воришки и закоренелые бродяги. Маклеод говаривал, что бифштексы здесь тверже эйлмерских бронежилетов. Возможно, название в честь супергорода придавало заведению определенный шик в глазах провинциальных бандитов. Крайне маловероятно, чтобы обычные алгонкинские правонарушители когда-нибудь бывали в Нью-Йорке или его окрестностях: города с высоким уровнем преступности привлекали их не больше, чем привлекают прочих смертных.

Масгрейв полагал, что все дело тут в двух выходах из здания. «Нью-Йорк» — единственный ресторан в Алгонкин-Бей, куда можно войти с сияющей огнями Мэйн-стрит и потом раствориться во мраке Оук-стрит. Делорм же считала, что это все из-за гигантских безвкусно-роскошных зеркал у одной из стен, словно удваивающих размер помещения, или из-за красной пластмассы и позолоченных диванов вдоль стен, оставшихся здесь, должно быть, еще с пятидесятых. У Делорм была теория, что преступники во многом как дети, а потому разделяют пристрастие малышей ко всему яркому и блестящему, и, значит, для гангстера ресторан «Нью-Йорк», от меню с золотыми кистями до запыленных канделябров, был чем-то вроде наполненной игрушками детской.

И разумеется, «Нью-Йорк» открыт круглосуточно. Это единственный алгонкинский ресторан, который может себе позволить сделать такое заведение — и позволяет, весьма откровенно оповещая алой неоновой надписью (приглашая или предупреждая): «”Нью-Йорк” никогда не спит».

Каковы бы ни были причины его популярности, «Нью-Йорк» пользуется огромным успехом среди представителей самых разных сил правопорядка. Полицейским советуют заходить сюда поесть (что они частенько и делают), чтобы бывать в обществе всех, кого они когда-то посадили в тюрьму. Иногда стороны болтают друг с другом, иногда просто кивают друг другу, иногда обмениваются холодными взглядами. Понятно, что в таком месте смышленый полицейский может подслушать полезные сведения.

— Нельзя было выбрать место лучше, — одобрил Масгрейв. — Если тебя кто и заметит, легко объяснить, как ты оказался в компании этого мерзавца Корбетта. Да и вряд ли их кто увидит в среду, ночью, в такую холодину.

Когда-то рядом с рестораном «Нью-Йорк» был магазин белья, но он пустовал уже полгода, и владелец помещения — банк — охотно предоставил Королевской полиции ключ. Для прикрытия бурной деятельности витрину завесили объявлением «Скоро открываемся!». Внутри было темно, если не считать огоньков на креплениях электронной аппаратуры. Делорм сидела в сумраке вместе с Масгрейвом и двумя сотрудниками Королевской полиции в рабочих комбинезонах. Сотрудники эти (возможно, выполняя приказ) не говорили ей ни слова. «Строители» находились на месте с середины дня, Делорм прибыла в девять вечера, войдя через задний вестибюль, который магазин делил со свечной лавкой. В воздухе стоял приятный аромат воска и опилок.

На черно-белом мониторе с широким углом обзора был виден почти весь бар. Делорм указала на экран:

— А камера подвижная?

— Корбетт сказал, что будет в баре. Нашему Кардиналу было бы очень трудно объяснить, почему это он сидит за одним столиком с канадским фальшивомонетчиком номер один. В баре — другое дело, мало ли кто окажется твоим соседом.

— Да, но если…

— Камера на шарнире, мы отсюда можем ее двигать джойстиком. Знаете, мы этим и раньше занимались, так что не беспокойтесь.

Вот ведь какая обидчивая скотина, чуть не сказала Делорм. Но вместо этого подошла к закрытой витрине и посмотрела на улицу сквозь дырочку, аккуратно проделанную в точке восклицательного знака после слова «открываемся». Она знала, что он войдет сзади, с Оук-стрит, если вообще явится, но ей не хотелось видеть перед собой пустой, ожидающий посетителей бар и спины хмурых коллег, хотелось поглядеть на что-нибудь другое. Смотровое отверстие мало что позволяло разглядеть. Раскисший снег на Мэйн-стрит — по щиколотку. Тротуары — сухие, благодаря нагревателям, работающим на благо владельцев магазинов. На той стороне улицы — бывший кинотеатр, а ныне — галерея, зазывающая на выставку «Истинный Север», где будут представлены акварели современных канадских художников, вас также ждет моцартовский вечер, играет симфонический оркестр Алгонкин-Бей. Синоптики предсказывали снег, но с неба сеялась лишь легкая морось.

Прохожих не видно. Да и откуда бы им взяться, сейчас без десяти два ночи. Не приходи, мысленно уговаривала Делорм. Передумай, останься дома. Меньше трех часов назад звонил из Флориды сержант Лайгуа и подтвердил ее худшие опасения. С тех пор у нее душа была не на месте. Одно дело — заковать в наручники кого-то, кто предал Полицейское управление и налогоплательщиков, продавшись криминалитету, другое дело — разрушить жизнь того, с кем работаешь каждый день, живого, а не какого-то абстрактного человека. Даже когда она загнала в угол мэра (теперь всем известно, что он предал свой город, и его длительный тюремный срок вполне объясним), даже тогда у нее было такое же «нарастание раскаяния». Когда пришло время сажать его в тюрьму, она могла думать только о нечаянных жертвах ее операции — жене и дочери мэра. Побочный ущерб, так она это называла. Я — пилот, выполняющий задание, я верю в истину и выполняю приказы, чего бы это ни стоило. Мне надо было поступить в военную авиацию, и вообще мне надо было родиться американкой.

В поле зрения показался красно-белый «эльдорадо», который слегка вильнул из-за гололеда и остановился перед рестораном. Яркие фары, сверкающий металл. Такую штучку, только в миниатюре, впору подвесить над колыбелью младенца. Началось, подумала Делорм, теперь слишком поздно сожалеть. Видимо, это просто как у актрис, легкий страх перед тем, как выйти на сцену. Автомобиль остановился слишком далеко, и она не смогла увидеть, кто из него вышел.

В приемнике раздался треск, и мужской голос сообщил: «Элвис на месте». Масгрейв отрывисто ответил, что принял это к сведению. Делорм только сейчас поняла, что у них везде расставлены люди. Надеюсь, они хотя бы где-то в помещении, в тепле.

Она присоединилась к Масгрейву, следившему за монитором. На экране Кайл Корбетт отдавал пальто кому-то вне поля видимости. Затем уселся в баре, там, где камера позволяла отлично его рассмотреть. Корбетт выглядел на сорок с липшим, но придерживался куда более молодежного стиля, скорее напоминая собой рок-звезду. Длинные, ровно подстриженные волосы, спадающие на бровь, артистическая бородка. Замшевый спортивный пиджак с широкими лацканами, под ним — свитер с вырезом лодочкой. Он наклонился, чтобы, глядя в зеркало, привести в порядок волосы и усы, затем, крутанувшись вместе с сиденьем, поприветствовал бармена. Сверкнула рекламная улыбка.

— Как жизнь, Ролли?

— У вас-то как дела, мистер Корбетт?

— У меня-то? — Корбетт взглянул в потолок, словно глубоко задумавшись. — Дела процветают. Да, похоже, так, я процветаю.

— «Пльзеньского»?

— Слишком холодно. Сделай-ка кофе по-ирландски. Без кофеина. Я хочу в кои-то веки поспать.

— По-ирландски, без кофеина. Сейчас.

— Молодчина.

Делорм пыталась сообразить, почему манеры и поведение Корбетта кажутся ей такими знакомыми — эта широкая улыбка, демонстративные раздумья над банальными вопросами… Потом она поняла, что Кайл Корбетт, бывший наркобарон, а ныне — фальшивомонетчик, перенял добродушную покровительственность, свойственную крупным знаменитостям. Однажды в торонтском аэропорту Делорм видела Эрика Клэптона, взятого в окружение толпой поклонников и раздающего автографы. Он болтал с ними непринужденно, однако сохраняя дистанцию. Такой стиль усвоил и Корбетт.

Он развернулся спиной к камере и распростер руки по стойке, словно все заведение принадлежало ему.

— С виду он не такой уж опасный, — заметила Делорм.

— Убедите в этом Ники Белла, — ответил Масгрейв, — да будет ему земля пухом. — Он поднял большие пальцы, глядя на своих людей. — Кристально чисто — и звук и картинка. Молодцы.

Приемник снова хрюкнул:

— Такси на Оук-стрит.

Масгрейв откликнулся:

— Ну скажите же, что это наш герой дня.

— Он выходит. — Пауза. — Не вижу лица. Дождь, на нем капюшон. Но шагает куда надо.

Раздалось громкое звяканье стекла, и два человека за видеопультом вдруг откинулись назад.

— Господи Иисусе, — пробормотал Масгрейв. — Экран пустой.

— Что-то поставили перед нашей камерой. Поднос с барными стаканами. — Руки яростно крутили верньеры. — У них там есть такие здоровенные…

— Бог ты мой. Действуйте джойстиком. Нельзя их обойти, сдвинуть камеру?

— Пытаюсь. Пытаюсь.

— Тихо! — шикнула Делорм. — Давайте хоть послушаем, что там происходит.

Корбетт кого-то громко, жизнерадостно поприветствовал, в своей обычной манере — «все мы свои люди»; подчеркнул (для ушей персонала ресторана), что эта встреча полицейского и преступника — совершенно случайна.

— Выпьете со мной? Всегда рад встретиться со своим собратом по бессоннице, даже если он играет за другую команду.

Ответа разобрать не удалось. Собеседник находился вне зоны досягаемости микрофона, видимо, вешал куртку.

— Вы, парни, что же — всегда одеваетесь как северные шаманы, когда не на дежурстве?

— Ларри, — ледяным голосом бросил Масгрейв, — исправь эту долбаную камеру. Теряем главное.

Господи, молила Делорм. Скорее бы с этим покончить.

— Что вы пьете? — раздался в динамиках голос Дайсона. — «Ширли-Темпл» или еще что-нибудь?

Масгрейв змеей развернулся к Делорм:

— Кто это? Это что — Адонис Дайсон? Я думал, вы скормили пилюлю Кардиналу?

Делорм пожала плечами. Внутри у нее разливалась смесь облегчения и грусти.

— Кардиналу я скормила одну дату. Дайсону — другую.

— У вас что-нибудь для меня есть? — спросил Дайсон на затемненном экране.

Послышался шорох бумаги.

— Вкладывай с умом. Лично я предпочитаю индексные инвестиционные фонды.

— Меня ждет такси. Так что перейду сразу к насущному.

— Чего боишься? Разве не слыхал, что у меня сейчас иммунитет? Удивительные штуки может проделывать постановление суда. Закон — отличная вещь, когда он работает.

— Уже поздно, а меня ждет такси.

— Садись. И без фокусов. Я уже говорил — мне, черт тебя дери, нужен полный отчет. Я тебе плачу не за какие-то крохи.

— Лошадники намечают против вас операцию, на двадцать четвертое. Без фокусов. Двадцать четвертого. Вот и все, что вам надо знать.

— Вот она, ядовитая пилюля, — тихо сказала Делорм. — Двадцать четвертого. Это число я назвала только Дайсону.

— И на этот раз не стоит выносить все подчистую, — продолжал Дайсон. — Оставьте им что-нибудь на поживу и пару своих ребят — тоже. Я понимаю, у вас девять жизней, но и вы и я уже живем десятую, и если они меня вычислят, нам кранты.

Масгрейв скомандовал в микрофон:

— Вперед. Закрыть выходы. — И, обращаясь к Делорм: — Берем его, сестричка.

Масгрейв ворвался с переднего входа, Делорм — с заднего, каждый — в сопровождении двух полицейских. Масгрейв взял Корбетта, а Делорм занялась Дайсоном.

— На самом деле, — рассказывала потом Делорм, — все прошло гладко, словно перевод денег из банка в банк. Корбетт не оказал никакого сопротивления, только несколько раз ругнулся.

Вероятно, Дайсон все время ожидал такого конца. Он положил согнутые руки на стойку и уткнулся в них головой, приняв освященную традицией позу меланхолического пьяницы.

— Сержант, не могли бы вы завести руки назад? — Делорм незачем было вынимать пистолет, об этом позаботились полицейские за ее спиной. — Сержант Дайсон, — повторила она громче, — я требую, чтобы вы завели руки за спину. Мне нужно надеть на вас наручники.

Дайсон сел прямо, мертвенно-бледный, и завел руки назад.

— Мне жаль, Лиз, если мои слова для вас что-нибудь значат.

— Вы арестованы по обвинению в нарушении служебного долга, недопустимом для официального лица поведении, противодействии правосудию и взяточничестве. Мне тоже очень жаль. В Коронном суде мне сообщили, что могут последовать и другие обвинения.

Она говорила как хорошо подготовленная современная сотрудница полиции, лозунг которой — «Не вздумайте со мной шутить». Но на самом деле мысли ее сейчас были далеко и от суда, и от всех этих обвинений, и от Адониса Дайсона. Все время, пока Лиз Делорм четко, словно по учебнику, осуществляла арест своего начальника, она думала о его неуклюжей дочке, которую видела тогда возле его дома, и о ведьме, окликавшей девочку.