— Вы?!

Летти узнала бы этот хрипловатый голос где угодно, и хотя прежде она видела только его высокий силуэт на фоне звездного неба, очертания фигуры были ей знакомы.

— А кого вы думали увидеть, разъезжая вот так, в одиночестве? Или, может быть, вы с кем-то встречались здесь?

— Я ни с кем не встречаюсь, — презрительно бросила Летти и тут же поняла, что совершила ошибку. Было бы лучше сказать, что она ждет свидания, чтобы Шип подумал, будто где-то поблизости у нее есть защитник.

— Так, значит, вы совсем одна? Не говорите мне, будто вас не предупреждали, как это опасно для женщины. Или вы и приехали сюда, чтобы испытать чувство опасности? Может быть, мне считать ваш приезд приглашением?

Рэнсом вдруг страшно рассердился. Потому что она была так чертовски беззащитна и, казалось, не осознавала этого. Потому что она стояла здесь, такая красивая, и ветерок развевал завитки ее волос у висков, потому что она не понимала, какое впечатление производит на мужчин, с которыми он вел борьбу. Как легко было бы овладеть ею здесь, среди папоротников, как легко было стать таким, за кого она его принимала!

Глаза Летти сузились:

— Приглашением? К чему?

— Как — к чему? К еще большей порции прелестей, которых я вкусил, когда мы встречались последний раз.

— Вы, должно быть, сошли с ума! — Румянец, вспыхнувший на ее щеках, был вызван не только возмущением. — Я приехала на могилу моего брата, и ничего больше!

— Жаль. Это могло бы оживить такой скучный день.

Легкость, с которой он воспринял ее отказ, была не слишком лестна. При воспоминании о прикосновении его губ по телу Летти пробежала дрожь.

— Вы всегда можете нарядиться вот так, надвинуть поглубже шляпу и попугать местных жителей, — язвительно заметила она.

— Но не вас? — В таких словах звучала опасность. В его голосе прозвучала угроза, однако Летти предпочла этого не заметить.

— А я кажусь напуганной?

— Этого я сказать не могу. Или вы очень хорошая актриса, или просто глупы.

— Глупа?! — Летти задохнулась от возмущения.

— Давайте назовем это недостаточной предусмотрительностью, если точные слова вас обижают. Во-первых, вы не чувствуете грозящей вам опасности. Во-вторых, вы усиливаете ее, бросая мне вызов.

Оттого, что он был прав, переносить его колкости было совсем не легче.

— Вы хотите сказать, что, если бы я дрожала от страха перед вами, мне бы ничто не угрожало, а мой вызов позволяет вам сделать со мной все что угодно?

— Если одним словом, то да.

Летти презрительно усмехнулась:

— Я не верю в это. Вы все равно не сделаете мне ничего плохого.

— Не означает ли это, что вы на все согласны? — поинтересовался он, и слова его полоснули ее, как нож.

— Разумеется, нет!

— В таком случае вы, очевидно, не допускаете дурных намерений с моей стороны. Я и не знал, что вы думаете обо мне так хорошо.

— Нет! Я знаю, что вы способны на все что угодно.

— Должен сказать, так считают очень многие. Вы и не представляете, как это лестно, когда тебе приписывают любое преступление, совершенное в радиусе ста миль, — от ограбления пьяного сенатора до приставаний к шестидесятилетней вдове. Лестно, но вряд ли полезно.

— Интересно, и откуда же у людей возникла сама мысль, что это могли сделать вы? — спросила она с притворной наивностью.

— А мне интересно, почему же вы все еще не замужем с таким языком без костей?

Летти холодно посмотрела на него:

— Тогда еще вопрос. А вас почему до сих пор не повесили, если вы открыто ходите повсюду среди бела дня?

— Все дело в моей удачливости и трусости. Я показываюсь только перед безоружными жертвами.

Летти почему-то даже не подумала о том, что именно она может стать очередной жертвой Шипа. В голове у нее была только одна мысль: как можно сильнее обидеть его.

— Очень остроумно! — фыркнула она. Но Шип не обратил внимания на ее выпад — он вдруг стал серьезным и явно думал о чем-то другом.

— В тот день, когда был убит ваш брат, мы с ним вообще не виделись.

— Еще бы, он ведь был вооружен!

— Мисс Мейсон, я говорю вам совершенно откровенно, что не имею никакого отношения к смерти вашего брата.

Летти удивленно подняла брови:

— Откуда вы знаете мое имя?

— У меня есть источники информации.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Вы не поверили ни одному моему слову?

— Интересно, а почему вы думаете, что я должна была поверить?

— От избытка оптимизма, я полагаю.

Летти услышала в его голосе горечь и удивилась. Эта беседа на могиле Генри внезапно показалась ей циничной. Она отвела взгляд, отвернулась и отошла на несколько шагов. Она знала, что Шип идет за ней, слышала шелест травы под ногами, однако он не приближался.

— Если не вы, то кто? — бросила Летти через плечо.

— Этого я не знаю, но, скорее всего, местные джейхокеры. Последнее время они не на шутку разошлись.

— Странно, мне казалось, что вы должны одобрять их действия. — Она резко повернулась к нему, ее темно-карие глаза сверкали. — Брат писал мне, что вы доставляете армии больше хлопот, чем все разбойники и Рыцари Белой Камелии, вместе взятые! Он был уверен, что вы являлись организатором, если не непосредственным участником, ограбления почты, о котором много говорили за два месяца до его смерти. Он также считал вас виновником гибели нескольких переселенцев, которые направлялись на запад и везли среди прочих вещей золото. Он писал мне, что вы — настоящий дьявол, хотя некоторые называют вас ангелом мести. Что вы строите из себя этакого благородного рыцаря и действительно могли бы служить добру и справедливости, силы для этого у вас есть. Но вы направили свой разум на убийства и грабежи и, что хуже всего, сделали из этого игру!

— Я никогда не изображал из себя закованного в латы рыцаря или какого-то крестоносца. Все, чего я пытаюсь добиться, чтобы как можно меньше людей пострадали, пока продолжается это сумасшествие, называемое Реконструкцией. Я стараюсь все делать так, чтобы, когда она закончится, люди смогли уважать себя и смотреть друг другу в глаза…

Нахмурившись, Летти перебила его:

— Генри сообщил мне кое-что еще. Он писал, что напал на ваш след и догадывается, кто вы на самом деле. Я считаю, именно поэтому он и погиб. Не из-за денег, хотя вы забрали их, раз уж они были, а потому, что он знал, кто вы!

Рэнсом не ответил, однако глаза его под широкополой шляпой превратились в узкие щелки. В напряженной тишине звук от упавшей на землю с вершины дерева ветки показался громом. Поднимался ветер, становилось прохладнее; наверху сгущались тучи.

Когда Рэнсом наконец заговорил, его слова звучали тихо, но резко:

— А вы, мисс Мейсон? Что знаете вы? Раскрыл ли вам ваш брат свои подозрения?

— Вы действительно полагаете, что были бы сейчас на свободе, если бы он это сделал?

Летти с огромным трудом выдержала направленный на нее, тяжелый взгляд, отчасти из гордости, отчасти сознавая, что отвести глаза значило бы вызвать сомнение в правдивости своих слов. А следовательно, и смерть. Все говорило о том, что Шип не позволит ей уйти, даже если поверит в то, что она сказала. Однако шанс есть всегда.

О, если бы у нее был пистолет! Генри научил ее стрелять еще много лет назад. Тяжелый армейский «кольт» изменил бы соотношение сил в ее пользу. Может быть, ей даже удалось связать Шипа, привезти в Накитош и сдать властям. Она бы застала его врасплох: ведь он не ждал от нее никакой угрозы. Он привык, что боятся всегда его…

Летти тряхнула головой. Такие мысли до добра не доводят. Вместо этого она сосредоточилась на внешности собеседника, пытаясь запечатлеть ее в своей памяти. Это было затруднительно, так как он сохранял дистанцию. Вся верхняя часть его лица скрывалась в тени, отбрасываемой шляпой; наверное, именно поэтому так расходились показания очевидцев относительно цвета его глаз. Волосы Шипа казались темными, а кожа — довольно смуглой. О нижней части лица тоже нельзя было сказать ничего определенного: разглядеть ее мешали свисающие усы. В целом же создавалось впечатление, что этот человек был довольно привлекателен — до тех пор пока избранная им жизнь не наложила на внешность свою печать.

Встревоженный настойчивостью ее взгляда, Рэнсом отступил еще на шаг назад и нетерпеливо махнул рукой.

— Я советую вам отправляться домой, пока вы еще можете это сделать. Не туда, где вы недавно остановились, а домой — на Север. Там вы хоть будете понимать, что делаете, и сможете вмешиваться в чужие дела, не подвергая себя опасности.

Первым ее желанием было броситься ему на шею, но Летти подавила этот нелепый порыв.

— Ваша забота безгранична. Могу ли я это понимать так, что вы меня отпускаете? — сухо спросила она.

— А я вас и не держал, — ответил он так же сухо. — Иначе вы бы сразу заметили, что я вас отпустил.

Летти смотрела на него во все глаза и чувствовала, что ее сердце начинает трепетать, а по всему телу растекается какая-то странная слабость. За этим скрывалось что-то, что она осознавала лишь смутно и что, однако, повергало ее в ужас. Это была вполне отчетливая реакция самого ее существа на сдерживаемую мощь и настоящую мужскую силу, которые она ощущала в стоявшем перед ней человеке. Летти презирала себя за это, но поделать ничего не могла: ее тело вдруг перестало повиноваться ей.

Оторвав свой взгляд от его глаз только усилием воли, она развернулась, махнув жесткими юбками, и бросилась бежать.

Путь назад — через ручей и вверх по склону к тому месту, где она оставила коляску, — показался Летти самым длинным из всех, что ей приходилось проделывать за свою жизнь. Она чувствовала на себе взгляд Шипа и была почти уверена, что он двинется за ней следом, протянет к ней руки и скажет, что передумал. Ведь от этого человека можно ожидать чего угодно!

Добравшись до коляски, Летти некоторое время сидела, обхватив руками колени, а всю ее, от головы до носков высоких ботинок, сотрясала сильная дрожь. Она никак не могла осознать, что с ней только что произошло, не могла поверить, что она так дерзко говорила с убийцей своего брата. Слова, которые она произнесла, возвращались и звенели в ее ушах. Летти была поражена тем, что еще жива. Но ни одно из этих слов она бы не взяла назад. Удовольствие сказать Шипу в лицо все, что она о нем думает, стоило того, стоило того! В конце концов, она пересилила собственный страх, и это наполняло ее сердце гордостью.

Летти оставила у ручья салфетку, в которую был завернут обед, и свою шляпу, но не собиралась возвращаться за ними. Натянув поводья и стегнув ими по крупу кобылы, она развернула коляску и пустилась в обратный путь.

Ветер раскачивал верх коляски, закручивал песок, вылетавший из-под копыт, и швырял его Летти в лицо. Небо становилось темнее. Время от времени доносился рокот далекого грома, но дождь не начинался.

Дорога петляла между деревьями и казалась бесконечной. Летти погоняла лошадь, как будто по пятам за ней гнались злые фурии, а однажды ей показалось, что она услышала позади стук подков. «Это воображение, успокоила она себя, — или просто эхо от подков моей собственной лошади. Зачем Шипу гнаться за мной? Он же сам меня отпустил!» Тем не менее она подстегнула лошадь и несколько раз в волнении оглядывалась и посматривала на сгущающиеся темные тучи.

Странно, как похожи изрытые дороги в этих местах. Несколько раз Летти притормаживала у развилок, не зная, куда повернуть. Она всегда выбирала самую укатанную дорогу, но время шло, а ничего знакомого на пути не попадалось, примеченные ранее ориентиры не появлялись. Летти уже начала опасаться, не заблудилась ли. Она достала карту, но, поскольку солнце скрылось за тучами, сориентироваться было невозможно. Даже спросить дорогу было не у кого: в этих местах на многие мили вокруг не было ни домов, ни поселков, и навстречу ей никто не попадался.

С непривычки к езде руки и ноги болели от напряжения. Летти приказала себе расслабиться, но у нее ничего не вышло. Впереди показался брод через речушку, которой не должно было быть на дороге, по которой она ехала. Нахмурившись и сжав губы, она пустилась вниз, к заросшей тростником речке. Внезапно по обе стороны от коляски возникли два всадника верхом на низкорослых лошадях, с длинными, нечесаными волосами, в давно потерявших форму шляпах и выцветшей грязной одежде. Летти была так измотана, что даже не задумалась об их намерениях, однако на всякий случай схватила кнут. И когда они приблизились и потянулись к поводьям, хлестнула лошадь изо всех сил. Она погнала рыжую кобылу вперед, в воду, и та, с трудом преодолев илистое, затягивающее колеса мелководье, вывезла коляску на другой берег. Летти слышала сзади крики и проклятия, плеск воды под копытами лошадей всадники бросились в погоню, и она понимала, что им ничего не стоит догнать ее.

Затем прогремел выстрел, с завыванием пропела пуля, и над ее головой в гладкой коже верха коляски появилась дыра. Не оборачиваясь, Летти снова хлестнула кобылу и услышала где-то вдалеке стук копыт стремительно скачущей лошади. Опять раздались выстрелы, пуля пропела в ветвях деревьев. Один из преследователей вскрикнул и выругался. Оба всадника пришпорили коней и стремительно промчались мимо коляски, прижимаясь к гривам, в фонтанах выбрасываемой из-под копыт грязи. Они взлетели вверх по крутому берегу и унеслись прочь по дороге.

Летти натянула поводья и остановила лошадь. Кобыла тетушки Эм нуждалась в отдыхе; кроме того, нужно было поблагодарить человека, который отпугнул двух грабителей.

Летти обернулась и увидела Шипа. Он следом за ней переехал через реку и теперь приближался к повозке. Остановился он, впрочем, достаточно далеко так что ей все-таки не удалось разглядеть его лицо — и слегка притронулся пальцами к шляпе. — С вами все в порядке?

Это было уже слишком! Убийца брата спасает ее от двух грабителей с большой дороги…

— Да, конечно, — холодно ответила Летти, чувствуя, что ее начинает трясти.

— Вы не там повернули. Держитесь на следующей развилке правее и выедете к реке. Там тоже есть паром, но вы переправитесь не у Гранд-Экора, а ниже по течению. Чтобы попасть в город, на том берегу тоже поверните направо.

Не успела Летти и рта раскрыть, как он пришпорил коня и умчался.

Никогда, никогда еще в своей жизни не была она так унижена и так разгневана! Ни один человек не мог так всколыхнуть ее чувства, как этот. Уму непостижимо! Летти всегда считала себя женщиной спокойной и рассудительной. Разумеется, всему виной Шип, обычное для него полное отсутствие внимания к чувствам других людей.

Но чего она ожидала? Он — не обычный человек. Он — ночной всадник, вор и убийца. В том, что она выбита из душевного равновесия, нет ничего удивительного. Но она должна взять себя в руки — и сделает это! Она поедет назад, в Сплендору, очень осторожно. И если провидение будет милостиво, в следующий раз она встретится с Шипом в зале суда, где его будут судить за убийство.

Летти снова тронула поводья, стараясь не смотреть вверх, откуда доносились гулкие раскаты грома. Когда она добралась до реки, небо было так черно, как будто уже опустилась ночь. Беспрерывные раскаты грома звучали, как отдаленная канонада, а над головой белыми факелами вспыхивали молнии. Пошел дождь, вода покрылась рябью. Противоположный берег был почти не виден, скрытый серой, мрачной завесой. Но Летти разглядела, что именно туда перемещается огороженная перилами деревянная платформа парома.

Около покрытого грязью настила, служившего пристанью, ждал всадник в непромокаемой накидке. Летти поняла, кто это, еще до того, как подъехала.

Долго они стояли молча. Журчание бегущей реки и шум дождя заполняли тишину и казались громче обычного. С полей шляпы Шипа стекали потоки воды. Он, не отрываясь, смотрел на реку и даже когда заговорил, не повернул к Летти головы.

— Возникли небольшие трудности. Люди, которые стреляли в вас, переправились здесь перед нами. Когда я подъехал к берегу, они уже проплыли три четверти реки, захватив паром.

— Захватив паром? Что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать, что они не позволяют паромщику вернуться за нами.

— Зачем им это? — Летти растерялась. — Они думают, что вы гонитесь за ними?

— Они это знают.

Ветер усилился, дождь хлестал под навес коляски, и очень скоро Летти промокла до нитки. Обхватив себя руками, чтобы согреться, она осмотрелась в поисках убежища. Направо, вниз по размокшей дороге, рос большой ветвистый дуб; за ним виднелось освещенное окошко и очертания небольшого домика. Летти тронула поводья, решив укрыться под ветвями, но Шип нагнулся в седле, протянул руку и перехватил поводья ее лошади. Осветившая небо молния бросила голубой отблеск на его лицо.

— Не туда. Деревья и все, что под ними, — отличная мишень для молний.

— Тогда в хижину…

— Там живет паромщик, но вряд ли его жена будет рада гостям и захочет вас приютить. У нее пятеро детей, и трое из них больны скарлатиной. Обе их бабушки сейчас тоже там, помогают матери. На нас просто не хватит места.

Восемь человек в одной комнате и еще скарлатина. Но правду ли он говорит? А впрочем, зачем ему лгать?..

Коляску раскачивало ветром. Летти решила опустить занавеску, чтобы немного защититься от дождя, но она оказалась такой ветхой, и ей так долге не пользовались, что, когда Летти попыталась отстегнуть ее одной рукой, занавеска распалась на пыльные куски. Вихрь пронес по дороге ветку с трепещущими зелеными листьями и свисающими остатками коры. Кобыла попятилась и заржала. Шип выпрыгнул из седла и встал перед кобылой, чтобы она не понесла.

Бросив порванную занавеску, Летти вцепилась в поводья обеими руками и снова посмотрела на смутный силуэт хижины.

— Может быть, у них есть амбар? — пересиливая ветер, прокричала она.

— Только сарай! — донесся его ответ. Несколько мгновений Шип смотрел на нее, потом, пробормотав ру. гательство, снова вскочил в седло. — Поедемте, я покажу вам одно место.

Глупо было верить ему, еще глупее — куда-то ехать с ним, но у нее не было выбора. Летти, наверное, предпочла бы рискнуть и стать мишенью для молний, но решила, что дать ему это понять слишком опасно. В любом случае возражать было поздно: он уже разворачивал лошадь, чтобы двинуться в обратном направлении.

Обещанное убежище находилось в конце тропы, в нескольких ярдах от основной дороги. Сложенное из бревен строение было совсем маленьким и казалось заброшенным; с одной стороны находился навес, провисший под тяжестью дикого винограда.

Летти остановилась. Спешившись, Шип приблизился к коляске.

— Входите внутрь. Я позабочусь о вашей лошади.

Летти с радостью согласилась: она промокла до нитки, и любой порыв ветра пробирал ее до костей. Казалось невероятным, что еще совсем недавно стояла невыносимая жара. Выйдя из коляски, ада дрожащими руками открыла дверь хижины, но ветер вырвал легкую, сделанную из расколотых жердей дверь из ее рук и с силой хлопнул ею о стену. Летти снова потянулась за дверью, с усилием приоткрыла ее и юркнула внутрь, оставив косые струи сдуваемого ветром дождя за спиной. Задвижки не было, но стены хижины так перекосились, что плотно держали дверь на месте.

Летти оказалась почти в полной темноте. В строении не было окон, слабые проблески серого света проникали через щели между бревнами, и это было единственным освещением. Когда ее глаза начали привыкать к темноте, она смогла различить смутные очертания своей руки, но не больше. Еще хуже было то, что густая темнота казалась живой из-за каких-то тихих шуршащих звуков. Летти решила, что звуки эти возникали потому, что задувавший через щели ветер колыхал кучу сухих кукурузных листьев, которую она заметила в углу, однако уверенности в этом не было. В помещении пахло сухой кукурузой, плесенью и мышами.

Летти стояла тихо, прислушиваясь к шуршанию. Снаружи бушевала гроза. Ей показалось, она услышала, как Шип что-то говорит кобыле под навесом, и животное фыркает ему в ответ. А может быть, этот скребущий звук от маленьких коготков? Летти не боялась мышей, никогда не кричала и не вскакивала на стул при их появлении, но все же мысль, что одна из них заберется к ней под юбки и полезет наверх, была неприятна. Либо они отсюда уйдут, либо уйдет она!

Глубоко вздохнув, Летти нагнулась, подобрала обеими руками свои вымокшие юбки и решительно подошла к куче листьев. Поддав сухие листья ногой так, что они взмыли вверх и разлетелись вокруг нее по грубым, покоробленным доскам пола, она услышала писк. Мышь побежала и спряталась в щели между бревнами, Летти бросилась за ней, и в тот же момент открылась дверь.

— Что здесь происходит? — спросил Шип.

Ворвавшийся ветер взметнул его накидку и закружил по полу кукурузные листья. Облако водяной пыли сразу намочило половину сарая. Через открытую дверь проникал серовато-сиреневый свет.

— Избавляюсь от мышей, — бросила Летти. — А что же мне еще делать? Не закроете ли вы дверь?

Рэнсом подавил смех. Он ожидал обнаружить ее подавленной и испуганной, забившейся в угол. Он мог бы догадаться, что Летти не из таких. Он также мог бы догадаться, какие у нее стройные и совершенно восхитительные ноги…

— Нужна ли моя помощь? — очень серьезно спросил Рэнсом.

Как он смеет смеяться над ней?! Запоздало Летти вспомнила, что надо опустить юбки, и они сползли вниз сырой тяжестью.

— Спасибо, не надо. А что это за место?

— Кукурузный сарай. Приходилось вам когда-нибудь видеть такой раньше?

— Насколько мне известно, нет, — ответила она с ледяной вежливостью.

— Он используется для хранения собранной кукурузы. Потом зерна отделяют от початков и отвозят на мельницу. Люди, жившие здесь, — погорельцы. У них сожгли амбар, и этот сарай — единственное, что осталось.

Летти услышала шуршащий звук стягиваемой одежды и обернулась. Оказалось, что Шип сбросил накидку, снял шляпу и стряхивает воду с ее полей.

— Что вы делаете? — спросила она резко. Он пожал плечами:

— Устраиваюсь поудобнее.

— Но я думала… то есть вы же не останетесь здесь?

— А почему же вы так подумали?

— Вы хорошо одеты для плохой погоды, и вам, должно быть, есть чем заняться и куда поехать.

— Насколько мне известно, нет, — сказал он, в точности скопировав ее ледяной тон.

Рэнсом и сам не очень понимал, почему решил остаться. Он предпочел думать об этом, как о чем-то предопределенном, хотя и знал, что это не так. Ему следовало оставить ее в этом убежище, каким бы оно ни было убогим, и ехать дальше. Поступив так, он не чувствовал бы за собой никакой вины.

Сначала он ехал за ней просто потому, что им было по пути — назад в Накитош. Но он Намеренно позволил ей не туда повернуть, хотя мог бы и остановить. Ему было интересно, случайно она отклонилась от правильного пути или на это имелись причины, и что она станет делать, когда обнаружит ошибку, — если это ошибка. Разумеется, он не показывался ей на глаза Рэнсом всегда считал, что чем меньше кто-либо знает о его передвижениях, тем лучше. Кроме того, ему не хотелось, чтобы она думала, будто он ей угрожает.

Однако из-за того, что он держался в тени, у брода на нее напали эти два подонка. Рэнсом понял, что ее не следует оставлять здесь одну. Не просто потому, что это дикое место, а потому, что те двое, на другом берегу реки, могут вернуться. Он чувствовал, что отвечает за нее — хочет она того или нет.

Летти приняла решение еще до того, как он кончил говорить. Если он останется, она немедленно уедет! Быстрым и решительным шагом она направилась к двери, но Шип, отбросив в сторону шляпу и накидку, стал на ее пути.

— Куда-то собираетесь?

— Да!

Она попыталась обойти его, однако у нее ничего не получилось.

— Я не могу вам позволить этого.

— Вы не можете меня остановить!

— Думаю, что могу.

Он приблизился к ней, его движения были стремительны и бесшумны. Летти успела только поднять руки вверх, как оказалась прижатой к стене, его твердые пальцы обхватывали ее запястья. В ярости Летти ударила его ногой по голени, он громко охнул, но не отпустил ее, а наоборот, придвинулся ближе. Его твердые колени прижали ее ноги так, что она не могла пошевелиться.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мы, кажется, уже были в таком положении или в очень похожем, — сказал он с раздражением и досадой.

— Отпустите меня! — Она чувствовала, как рукоятка его револьвера, висящего на поясе, давит ей на живот, и это было пугающее напоминание.

— С удовольствием, если вы сядете и будете вести себя тихо. Не надо меня бояться.

— Откуда я это знаю?

Прошло какое-то время, прежде чем он ответил, его слова были четки и размеренны:

— Я даю вам слово.

— Это не слишком веская гарантия, особенно если учесть, в каком положении я нахожусь в данный момент. — Летти тяжело вздохнула. В его объятиях была такая неумолимая сила и что-то еще, что она уже однажды ощутила, но не потрудилась как-то назвать. Усилием воли она пыталась поддержать в себе гнев и упорство, но с ужасом чувствовала, что это ей не удается. Сладостная дрожь прошла по ней волной, потом еще одной и еще.

Внезапно он отпустил ее и отошел к противоположной стене.

— Ну, тогда идите, если вы думаете, что при встрече с теми двумя ваши шансы будут выше.

— Они… они же на другой стороне реки! — Потеря на мгновение голоса была вызвана только дрожью, ничем иным.

— Правда? — Шип усмехнулся. — Но ведь это же только мои слова.

Он был прав. Летти сжала руки, попытавшись все обдумать.

— Так, значит, вы солгали? Про паром, про скарлатину — все это была ложь?

— Я такого не говорил. Да и зачем мне это было нужно? Может быть, вы думаете, я польстился на ваше прекрасное тело?

Это была насмешка скорее над самим собой, чем над ней. Он действительно желал ее. Именно по этой причине он так быстро убрал свои руки и отошел на безопасное расстояние.

У Летти перехватило дыхание.

— Как вы смеете такое говорить?!

— Почему бы мне это не сказать, если вы так думаете?

— Я н-ни о чем таком не думаю!

— Разве? А мне показалось, что вы обвиняете меня в желании изнасиловать вас. Теперь давайте посмотрим. Я уже давно мог бы это сделать, если бы хотел, не правда ли? Так почему же вы не верите, что мое единственное желание — защитить вас?

— Как это трогательно! — К Летти вернулся ее обычный сарказм. — Вы такой благородный человек, никем не понятый, один против всех…

— Вы ничего не понимаете! Почему вы так уверены, что я всех обижаю и никому не делаю добра?

— Может быть, все дело в вашем воспитании?

— Вот тут вы попали в точку. Разрешите исправиться и предложить вам одеяло. Боюсь, вы несколько… окоченели.

Он нагнулся к своей накидке, достал из-под нее свернутое одеяло и, выпрямившись, бросил его Летти.

В кукурузном сарае было так темно, что Летти вовремя не заметила летящего одеяла. Оно мягко ударилось ей в грудь и, когда она неловко попыталась схватить его, упало на пол. Летти быстро нагнулась и подняла одеяло.

От него сильно пахло лошадью, но оно по крайней мере было сухим.

Летти знала, что надо отказаться, но она так замерзла, что просто не смогла этого сделать. Дрожащими пальцами она расправила одеяло и завернулась в него.

— С-спасибо, — не слишком любезно пробормотала она.

— Рад услужить вам. Может быть, сядем или вас это слишком скомпрометирует?

Молния сверкнула так ярко, что осветила сарай сверкающим серебристым светом. В тот момент, когда было светло, Летти заметила на его губах ироническую усмешку.

— Вас все это забавляет?

— А почему бы и нет?

Что-то в его голосе озадачило Летти, и она промолчала. Некоторое время подождав, но так и не дождавшись ее ответа, Шип отвернулся и поднял свою непромокаемую накидку. Хотя в такой темноте было трудно увидеть, что он делает, Летти показалось, что он вывернул ее наизнанку и, нагнувшись, разложил на кукурузных листьях.

— Мадам, — судя по интонации, он сделал приглашающий жест, — ваше ложе.

Не было никаких признаков, что гроза утихает. Дождь колотил по крыше и скатывался с нее журчащими потоками, хлестал по стенам и просачивался сквозь щели в сарай. Гром грохотал раскатистыми взрывами. Холодный ветер дул по полу, поднимая в воздух песок и мусор, забирался под подол мокрой юбки, и от него по всему телу бежали мурашки.

Было глупо продолжать стоять, а садиться — слишком опрометчиво. Хотя, по правде говоря, было ли это более безрассудным, чем оставаться с Шипом под одной крышей?.. Летти была не в силах раздумывать, как это получилось и что это означало. Она знала только одно: что ужасно промокла и замерзла и если сейчас же не сядет, то просто упадет.

Пересиливая себя, на плохо гнущихся ногах Летти приблизилась к накрытой накидкой кипе кукурузных листьев и опустилась на колени, затем, откинувшись назад, села, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Когда Шип опустился на накидку рядом с ней, она вздрогнула и плотнее закуталась в одеяло, сознавая, что протестовать бесполезно — это было бы напрасной тратой сил. Он, однако, не сделал в ее сторону больше ни одного движения, и Летти приободрилась.

— А что, если паромщика не отпустят утром? — откашлявшись, спросила она.

— Есть другие дороги, другие паромы. Я покажу вам.

— Моя хозяйка будет беспокоиться. Она может послать людей искать меня…

— Вы беспокоитесь обо мне или о себе? — усмехнулся он.

— Конечно же, не о вас!

Летти возмутилась. Неужели он действительно думает, будто она хотела предупредить его, что сюда могут прийти люди, которых он наверняка заинтересует? Она бы с радостью увидела его схваченным и закованным в цепи! С радостью ли?.. «Ангел и дьявол», — назвал его Генри. Он убил ее брата, но саму ее спас от смерти — или от того, о чем еще меньше хочется думать. Он обращался с ней с ужасной фамильярностью и при этом был заботлив. Его близость пугала, но в то же время заставляла ощущать, что она — женщина, а он — мужчина…

— Я уже говорил — вам нечего бояться.

Летти не ответила. Он был опасен, об этом не следовало забывать.

Шип подвинулся ближе, опершись ладонью о колено, и Летти резко повернула к нему голову. Тусклый свет на мгновение осветил кожаную кобуру на поясе. Она тихо и глубоко вдохнула воздух, глаза ее сузились, затем она отвернулась.

А что, если она сама схватит его, заставит ехать с ней в Накитош и потом сдаст полковнику Уорду? Все, что ей нужно сделать, — это немного придвинуться к нему и схватить револьвер, который близко. Ее дознание могло бы закончиться здесь и сейчас. Писем ее брата достаточно, чтобы власти могли держать его под стражей до тех пор, пока вина не будет доказана. В любом случае это было бы оправданно.

От этих мыслей Летти вздрогнула и поежилась под одеялом. Шип повернулся и внимательно посмотрел на нее. Когда он заговорил, в его голосе звучала сдержанная осторожность.

— Вам было бы уютней, если бы вы освободились от мокрой одежды.

Летти раскрыла было рот, чтобы дать ему резкий отпор, но потом снова закрыла его. Одно-два неловких движения не покажутся странными, если она будет раздеваться. Разумеется, она и не подумает снять что-нибудь, кроме корсажа и юбки, а от этого большой беды не будет. Густой сумрак не позволит ему ее рассмотреть, и в любом случае она будет закрываться одеялом, как щитом.

Летти облизала внезапно пересохшие губы:

— Вы… вы, наверное, правы.

Рэнсом нахмурил брови — он никак не ожидал, что она согласится. Напряжение в ее голосе также озадачивало. Потом он увидел, как она наклонила голову и начала возиться с пуговицами корсажа. Грудь его сжало, стало трудно дышать, он почти задохнулся. Желание, которое бурлило в нем, было таким сильным, что он изо всех сил сжал кулаки, испугавшись, что выдаст себя.

Одеяло соскользнуло у Летти с плеча, но она тут же поправила его. Какой легкомысленной она себя чувствовала, готовясь раздеться на глазах у мужчины! Она была напугана своей безрассудной смелостью, но это не повлияло на ее решимость.

Расстегнув последнюю пуговицу, Летти потянула за края корсажа и стащила его с плеч. При этом она нарочно наклонилась к Шипу, высвобождая руки из рукавов: нужно было усыпить его бдительность. Стянув корсаж, она положила его сбоку и начала расстегивать юбку. Когда это было сделано, она встала на колени, подняла подол юбки и медленно стащила ее через голову. Последняя операция была проделана с большим эффектом, чем требовалось. При этом она позаботилась, чтобы юбка каскадом упала на колени Шипа. Летти пробормотала извинение и потянулась за ней. Под мокрой материей ее пальцы скользнули к кобуре на бедре Шипа и сомкнулись на рукоятке револьвера. Она потянула к себе юбку, и в конце концов револьвер оказался у нее в руке.

Рэнсом почувствовал что-то неладное, но он был так сосредоточен на белеющем отблеске ее гладкой кожи и проступающих под одеялом формах, что прошло какое-то мгновение, прежде чем он заставил себя поверить в то, что она сделала. Он рванулся к ней, напрягая мощные мускулы, но Летти направила на него револьвер, не замечая, что одеяло упало с плеч.

— Не двигайтесь! — закричала она. — Я буду стрелять!

Шип замер, как грозная скала, бормоча проклятия. Услышав, какими эпитетами он ее награждает, Летти почувствовала, как в ее груди поднялась торжествующая волна. Неожиданно для себя она засмеялась.

— Ведьма! — проговорил он, и в его голосе прозвучало восхищение. — Я этого не забуду, — Надеюсь, что нет. Бросьте мне одеяло.

Несколько долгих секунд он был неподвижен, затем неохотно подчинился.

— Осторожно, — предупредила она.

Резко брошенное одеяло пролетело к ней, но сейчас она была наготове. Поймав одеяло одной рукой, Летти завернулась в него, не отводя глаз от смутных очертаний сидевшего рядом с ней человека, и, отодвинувшись к стене, откинулась назад.

— И что теперь? — насмешливо фыркнул он.

— А теперь, — сказала она ласково, — мы подождем до утра.