Гнев и радость

Блейк Дженнифер

Загадочные убийства, обнаруженные наркотики, подброшенная гремучая змея, — эти и другие странные происшествия, происходящие при съемках фильма «Болотное царство», вызывают сильный гнев режиссера картины Джулии Буллард. Пытаясь разобраться в том, кто мешает ее работе и покушается на ее жизнь, она вступает в опасную борьбу с преступником. В этой борьбе она не только побеждает, но и обретает радость любви к умному, сильному, мужественному человеку.

 

Глава первая

Район болот выглядел неприветливо, особенно поздно вечером. Первозданной силой веяло от огромных кипарисов с их мощными корнями, темно-зеленых карликовых пальм, зарослей дикого винограда, папоротников, мангровых деревьев. Жужжание ядовитых насекомых и еще каких-то красноглазых ночных тварей дополняло впечатление дикости и страшной удаленности от цивилизации. Пирога быстро скользила по реке сквозь туман, словно в каком-то нереальном мире.

Замечательно. Похоже, все будет великолепно.

Джулия Буллард улыбнулась. Воображение совсем, неплохое качество для режиссера. Перед ее мысленным взором возникали образы будущего фильма. Большая часть сцен на натуре — дневные, но есть и ночная. Место натурных съемок было уже близко. И это путешествие в древней лодке может очень пригодиться для фильма.

Узкая пирога качнулась вправо, когда впереди возник большой предмет, похожий на бревно. Джулия схватилась за доску, служившую сиденьем, и оглянулась на проводника. Он стоял на корме, управляя лодкой с помощью длинного шеста. Это был кривоногий каджун с морщинистым лицом, скупо освещенным светом походного фонаря на носу лодки. Кивнув в сторону темного силуэта, он сказал:

— Старый аллигатор. Решил поглядеть, чего нам тут надо.

Джулия посмотрела на аллигатора и спросила преувеличенно тревожно:

— Вы уверены, что они не едят людей?

Проводник улыбнулся беззубой улыбкой:

— Уверен. По крайней мере — живых. Но он может перевернуть лодку, просто чтобы поиграть. Лучше его обойти.

— Конечно, — сухо сказала Джулия, отвернувшись. Проводник усмехнулся.

Не то чтобы Джулия боялась темноты или чего-то еще. Она верила словам старого каджуна, что самое большее, кого едят аллигаторы — это одиноких енотов или опоссумов, и что ядовитые водяные змеи с разными живописными названиями боятся ее больше, чем она их. Но, помимо ее воли, она была очарована первобытной магией этих мест. Ну, если она сама это чувствует, надо заставить почувствовать это и зрителей.

Правильно, что она решила снимать на натуре, а не в павильоне, среди пластиковых декораций. О том, что надо беречь средства, она знала и без драгоценного Аллена, который, расхаживая по комнате в пижаме, давал ей свои продюсерские указания. Она также знала, что фильм надо снять в срок, чтобы подтвердить репутацию одной из немногих женщин в Лос-Анджелесе, умеющих ставить фильмы. Но были и другие вещи, не менее важные.

Она сама участвовала в работе над сценарием, вложив свои деньги в избранную ею книгу молодого луизианского автора. «Болотное царство» рассказывало о судьбе молодой девушки, о победе культурных традиций над богатством и привилегиями. Это также была драма, повествующая о борьбе между каджуном и его супругой из Нового Орлеана за свою дочь, которую он похитил у жены из квартиры в новом городском доме, после чего ему пришлось драться с наемниками, подосланными женой. В истории этой были юмор, секс, пафос — все, что нужно, чтобы создать зрелищный фильм. Не хватало «звезд» первой величины, Джулия не могла себе это позволить. Однако она не думала, что это помешает кассовому успеху, если ей удастся воплотить свой замысел.

Ее отец считал эту затею глупостью. Великий Булл Буллард, лауреат двух академических премий за новаторский подход к режиссуре, считал, что дочери следует снимать низкобюджетные боевики и дамские картины, то есть те вещи, на которых она уже себя зарекомендовала. Ей было очень жаль, что отец не верил в ее работу, что он не замечал, сколь многому она научилась у него за эти годы, что у нее появились более широкие возможности, чем ему казалось. Больше пятнадцати лет прошло с тех пор, как она, совсем еще неопытная, сделала свою пробную вещь. Джулия тогда была экстравагантной девчонкой, одной из тех высоких, загорелых светловолосых калифорниек, которые толклись на пляжах и которые лучше всего выражали свои мысли на жаргоне. Ее первая картина была об океане, о молодежи, бросившей вызов морской стихии… Картина имела успех благодаря увлеченности ее создателей. Джулии удалось ухватить то существенное, что было в серфинге и в порожденном им романтическом образе жизни. Фильм, первоначально сделанный на 16-миллиметровой пленке, был увеличен на 35-миллиметровой и выбран для показа режиссерских работ в Каннах, и с тех пор она стала делать фильмы.

Ей было ясно, что отец сомневается в ней просто потому, что она женщина. Он всегда говорил, что она должна рассчитывать на успех и быть привлекательной, пока не выйдет замуж и не перенесет свои чувства на мужа. Он был настоящий деспот и считал, что место женщины — на кухне и в спальне. И даже матерью Джулии, женщиной, которая более или менее отвечала этому образу, он не был вполне доволен. Его волновали и другие женщины, он также увлекался рыбалкой, охотой, морскими путешествиями, автогонками, любил бои быков и все, что было связано с риском и отвлекало его от семьи. Ему нужна была свобода или хотя бы ее видимость. В конце концов, мать Джулии и предоставила ему свободу. И все же Булл (что означало — бык), как звали его близкие, не был счастлив.

После развода мать взяла Джулию с собой на родину, в Луизиану, подальше от мишурного блеска Лос-Анджелеса.

Да и Джулию фальшь не привлекала. Вот почему она заботилась о том, чтобы в ее фильме все было реальным — и город Новый Орлеан, и люди, и. природа. Ей также было приятно снимать фильм на родине матери, где она сама провела детство, пока была жива мать.

Вот уже месяц она снимала в Новом Орлеане. Теперь надо было поработать на болотах к северо-западу от города, чтобы закончить «Болотное царство». Она надеялась уложиться в сроки и в бюджет, несмотря на всякие неурядицы, на прогулы актеров и хищения. Ей будет и грустно и радостно, когда кончится работа, — радостно от осуществления замысла лучшим образом передать жизнь каджунов и красоту болот, а грустно, что закончится работа над этим необычным фильмом, которому она так желала успеха. И что бы ни говорили, она со своими людьми очень много уже сделала, твердила себе Джулия.

Пирога шла вдоль берега Слепой реки. Прежде здесь текла Миссисипи, пока эта великая река не изменила своего течения. Речка была извилистой, но просматривалась неплохо. Она не имела четких границ, но явно держалась юго-восточного направления. Прежде она называлась Байю Акадьян. Но когда пришли англоязычные переселенцы и занялись расчисткой лесов, они дали реке название, так как старое нашли трудным, и еще оттого, что поверхность воды была темной из-за постоянно капавшего в нее сока деревьев.

Ночь была безлунной. Тусклый Млечный Путь был похож на огромную газовую вуаль, висевшую над верхушками деревьев. Легкий ветерок, доносивший запах рыбы и соли с далекого залива, теребил волосы Джулии. Тишину нарушали только всплески от шеста проводника и хор лягушек, да еще иногда слышался зуд москитов, крик совы или рев аллигатора.

Джулия дышала полной грудью, медленно выдыхая воздух. Ей было так спокойно плыть в темноте при тусклом свете фонаря. Проводник Джо хотел повезти ее на своей моторной лодке, и ради скорости она согласилась первые миль десять проплыть таким образом. Потом она уговорила его пересесть на пирогу, которую они вели на буксире. Ей хотелось знать, как обращаться с такими лодками, но больше всего ей был нужен покой, чтобы подумать.

Получилось все очень хорошо. Когда они миновали большой канал, лагеря охотников и рыбаков, питейные заведения и деревянную церквушку на берегу, она смогла наконец посмотреть на реку. Джулия заметила необычные деревья, животных, каналы, а также узенькие, почти невидимые потоки, впадавшие в реку, которые показывал ей проводник, пока было светло. Жизнь здесь текла по-иному, без суеты. А ей так не хватало этого спокойствия. Последнее время она слишком нервничала из-за своей картины.

Ей хотелось избавиться от этой лихорадочности, и работа над «Болотным царством» поможет ей. Потом надо постараться отдохнуть, и если Аллен не будет очень занят, может быть, они отправятся на острова или в Белиз, снимут домик у моря. Трудно оторваться от работы, но она попытается.

Река перед ними расширилась. По берегам росли кустарники, стояли группы кипарисов, попадалась и так называемая нож-трава. Джулия наклонилась вперед, чтобы лучше видеть окрестности, и одновременно приподняла подол своего белого шелкового платья, чтобы предохранить его от воды, скопившейся на дне лодки. Место показалось ей подходящим, здесь было достаточно пространства, чтобы лодки могли маневрировать. Нигде не было видно ни домов, ни лагерей, ни каких-либо промышленных сооружений, только естественное расширение реки, напоминающее лагуну. Даже не верилось в такую удачу.

И тут она услышала какой-то гул, похожий на жужжание огромного насекомого, постепенно приближавшийся к ним, Впереди пироги раздался всплеск, точно какое-то животное, напуганное то ли этим низким гулом, то ли появлением пироги, бросилось с берега в реку.

— Что это? — спросила она и тут же в свете фонаря увидела в воде голову зверька, кажется, нутрии.

— Это, я думаю, Болотная Крыса, — хихикнул Джо.

— Вы хотите сказать, что это — большая крыса?

— Нет, — ответил старик, прислушиваясь с полузакрытыми глазами, — я говорю о человеке на воздушной лодке.

Джулия не поняла проводника или он ее? Прежде чем она смогла это обдумать, она увидела впереди два луча света, которые пробивались сквозь заросли, скользили по ветвям, высвечивая клочковатый мох. Гул, похожий на шум ветра, нарастал.

Внезапно Джулия поняла, что такое «воздушная лодка». Судно, двигающееся на высокой скорости на воздушной подушке, она видела такое на рисунке. В зависимости от глубины воды, эти суда могли за секунды менять глубину погружения от сорока футов до нескольких дюймов и передвигаться по ручейку. Появившаяся лодка летела вперед, как ей показалось, с головокружительной быстротой.

Странное дело: ей вдруг послышался, как бы ответный рев мотора. А через минуту она поняла, что он доносится сверху. К ним приближался самолет, очевидно гидроплан. Большие понтоны, прикрепленные к нему, делали похожим его на какое-то чудище. Он стал снижаться, словно собираясь сесть, хотя Джулия знала, что ближайший аэропорт — новоорлеанский — отсюда в сорока милях. Не случилось ли там чего, подумала она, но признаков тревоги на самолете не было. Самолет зажег головные огни и приглушил мотор, будто и правда решил приземлиться.

Старый проводник бормотал что-то на каджунско-французском наречии. Он стоял, вынув шест из воды, пока пирога свободно дрейфовала из узкого русла на большую воду.

«Воздушная» лодка описала кривую, свернула в один из протоков между деревьями, очень похожий на тот, из которого они только что вышли, а потом, развернувшись, быстро направилась в их сторону и, оставляя за собой пенящийся след, выскочила на большую воду. В ней был виден силуэт широкоплечего мужчины, который, подняв голову, следил за полетом самолета. Скорости он не сбавлял.

Самолет между тем снижался, чуть не касаясь верхушек деревьев, Яркий свет его огней отражался в воде, мешаясь с отблесками желтого света огней лодки. Траектории самолета и лодки сближались. Двойной гул становился все сильнее. Вдруг они опять разошлись, самолет отклонился. Человек в лодке повернулся в сторону самолета.

Голос проводника Джулии стал громче. Он предупреждал о себе криками, одновременно размахивая шестом над головой.

Лодка неслась прямо на пирогу. Хозяин «воздушной» лодки не видел их и даже не смотрел в их сторону. Сейчас она налетит на них! Джулия вцепилась в борт, готовясь выпрыгнуть.

Мужчина в лодке повернул голову и, наконец, заметил их. Он начал поворачивать лодку, мотор взвыл, и она вихрем пронеслась рядом с ними.

Джулия, ослепленная и оглушенная, резко наклонилась в сторону. Неустойчивая деревянная лодочка, захваченная потоком воздуха, оказалась в кильватере. Она слышала вопль проводника, навалившегося на другой борт, чтобы они не перевернулись. Но было уже слишком поздно. Джулия не удержалась и полетела за борт.

Темная холодная вода сомкнулась над головой; у нее перехватило дыхание. Свободно двигаться из-за одежды она не могла. Что-то корявое и скользкое коснулось ее ноги, может быть, упавшее в воду бревно, а может быть, и что-то еще. Отвращение придало ей силы, и она смогла вынырнуть, потеряв при этом сандалии. С трудом она привела в порядок задравшееся платье. Джулия по-прежнему задыхалась.

За ее спиной урчал работавший на холостом ходу мотор. Над головой прозвучал низкий голос:

— Хватайтесь за мою руку. Я уже думал нырять за вами.

Джулия повернула голову и увидела хозяина лодки, стоявшего на коленях и протягивавшего ей руку. Его густые брови были нахмурены, рельефно очерченные губы сжаты в раздражении.

Джулия и сама почувствовала злость. Она оглянулась по сторонам в поисках проводника и пироги. Их лодочка была в нескольких футах, и к ней энергично плыл каджун. Она посмотрела на хозяина большой лодки.

— Спасибо, — ответила она резко, — я не хочу причинять вам беспокойство.

На лице мужчины появилось выражение оживления:

— Хотите сказать, что я вам уже причинил немалое беспокойство.

— Хочу сказать, что вы налетели на нас, так как не смотрите, куда ведете лодку.

— У меня и без того забот много. А старому Джозефу тысячу раз говорили, чтобы он привел в порядок фонарь, свет от него еле виден.

— И к тому же он слишком быстро вел пирогу, — ехидно добавила она, — так что виноват он один, а вы ни при чем.

На лице мужчины появилась улыбка.

— Ну, так я не говорил. А если я признаю, что был невнимателен, вы подниметесь на мою лодку?

Вместо ответа она снова оглянулась на своего проводника. Джозеф уже влезал в пирогу. Она быстро и энергично поплыла тихоокеанским кролем к пироге.

Мотор лодки на воздушной подушке заворчал, заработал быстрее, и через несколько секунд она отрезала Джулию от ее цели. Девушка изменила направление. Лодка медленно пошла рядом. Джулия снова попыталась изменить направление, бросив гневный взгляд на хозяина лодки. Звук мотора как будто стал тише. Повернув голову, она увидела, как мужчина в лодке снова наклонился над ней.

Она хотела увернуться, но сильная рука схватила ее за руку и потащила. Прежде чем она смогла как-то отреагировать, ее талия оказалась зажата его рукой, как тисками, и он втащил ее в лодку. Потом он прокричал что-то на местном наречии ее проводнику, на что тот ответил смехом и помахал рукой. Похититель уселся на переднее сиденье, и лодка на воздушной подушке тронулась.

Джулия, ошеломленная и пытающаяся поддержать равновесие, с трудом добралась до носовой части. В мокром и холодном платье, прилипшем к телу, нетвердо держась на ногах, она упала на сиденье рядом с владельцем лодки. В ярости и страхе она схватила его за рубашку и стала дергать. Пытаясь перекричать рев мотора, она заорала:

— Куда вы меня везете?

Он обернулся, глядя на нее смеющимися глазами:

— Домой.

Этот ответ, как и выражение его лица, заставили ее похолодеть.

— Так вот чего вы захотели, — проговорила она.

Она привстала и перегнулась через борт. Он силой усадил ее. Подняв на нее глаза, он сказал:

— Разрешите пояснить. Я не имел в виду свой дом. Я имел в виду съемочную площадку, если вы не выберете другой вариант.

— Не думаю, — ответила она сквозь зубы.

Он пожал плечами и усмехнулся:

— Я боялся этого.

Она затихла, не зная, верить ли ему. Он крепко держал ее за талию, но боли его рука не причиняла. Она рассеянно убрала со лба волосы и поправила прическу, затем обратилась к нему:

— Вы знаете, кто я такая?

— Это нетрудно угадать, — сказал он, убрав руку. — Вы неместная, иначе я давно знал бы вас. У вас есть и обаяние, и средства, достаточные, чтобы убедить старину Джо отправиться ночью с вами на его лодочке в путь — а это не так легко. Легкое белое платье красноречиво говорит о Калифорнии — ведь обычно туристы плавают на лодках в брюках или, джинсах. Значит, вы из киношников. Вы слишком молоды, чтобы играть роль жены и недостаточно молоды, чтобы играть дочку. По-моему, вы режиссерша.

— Блестяще, — насмешливо произнесла Джулия.

Он улыбнулся, но ничего не сказал.

— Вы со всеми так обращаетесь или я дала вам какой-то повод?

Он несколько сбавил скорость, и шум мотора стал не так слышен.

— В это время, если вы заметили, здесь осень. Кажется, что у нас в Южной Луизиане не холодно, но можно что-нибудь схватить.

— То есть?

— Может, это и странно, — ответил он с оттенком раздражения, — но это время здесь опасное. У самих каджунов бывают сердечные приступы, не говоря о гриппе, по-вашему — инфлюэнце.

— Вы, кажется, обиделись?

— По-вашему, я слишком чувствителен, а это тоже небезопасно. Но вы — на моем болоте, и с этим надо считаться.

— На вашем? — спросила она, стараясь, чтобы в ее голосе было только нейтральное любопытство.

Он поглядел на нее, щурясь от встречного ветра, и твердо и спокойно произнес:

— На моем.

— Почему вы так считаете?

— Потому что я знаю его: знаю места нереста рыбы, спаривания аллигаторов, места, куда зимой прилетают гуси и утки, шеньеры — холмы, образовавшиеся из морских ракушек в районе Нового Орлеана, каналы, по которым возят лес, и бурные речушки, которые в лучшие времена текли в озера Морепа, а через Па Маншак — в озеро Поншартрен и в залив. Я знаю это с десяти лет, когда в первый и последний раз потерялся. Оно мое, потому что я сделал его своим.

— Болотная Крыса, — пробормотала она, вдруг вспомнив слова проводника.

— Кое-кто называет меня и так, и я не возражаю.

Это был по-своему привлекательный мужчина, лет на пять старше ее, в котором было что-то мрачное и грубоватое. У него были густые брови, прямой нос, глубоко посаженные карие глаза с длинными ресницами. Руки его были сильные, со шрамами, белевшими на фоне густого загара. Рубашка цвета хаки обрисовывала рельефные мускулы, а сидел он с тем умением расслабляться, которое бывает у тренированных людей. Как и «его» болото, он отнюдь не выглядел домашним.

В тех местах, где он прижимал ее к себе, одежда его была влажной. Она вспомнила, как он схватил ее и стал затаскивать в лодку, и почувствовала, что напряглась. Ей это не нравилось.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она. Это была нейтральная фраза, основа для вежливого разговора. В то же время ей хотелось получить ответ на один возникший у нее вопрос.

— Ничем особенно.

От такого ответа было мало толку. Она продолжала настаивать:

— Работаете ли вы на одном из здешних химзаводов, на сахарном заводе, на нефтепромыслах или, может быть, ловите рыбу?

— Ничего в этом роде. Можно сказать, я в отставке.

— Прекрасно, но не слишком ли вы для этого молоды?

Глядя на воду, он ответил:

— Нет.

Пожалуй, он был прав насчет осенней погоды, особенно если прибавить к ней мокрое платье и ветер в лицо. Она уже чувствовала озноб и стала растирать озябшие руки.

— Нельзя ли плыть немного помедленнее? Мне холодно.

— Сейчас как раз надо побыстрее, — сказал он и прибавил скорость.

Джулия стиснула зубы. Она дрожала, и ей казалось, что она дрожит вместе с вибрирующей лодкой. Ветер рвал и сушил ее волосы, на глазах выступили слезы. Она пригнулась.

— Мы почти приехали, — прокричал незнакомец.

Это было верно. Уже были видны столбы с ртутными лампами, освещавшими по ночам место натурных съемок. Из-за деревьев виднелись вагончики, а также металлическая громада окружного лодочного клуба Сент-Джеймс, который предоставил компании «Эксель филмз» свою площадку и участок берега. Скоро можно будет переодеться в сухое и выпить чего-нибудь горячего. И поблагодарить Болотную Крысу за доставку домой.

— Я поняла, — произнесла она, когда он выключил мотор, подведя лодку к причалу, — что не знаю вашего имени.

Он чуть усмехнулся:

— Кажется, одно вы назвали.

— От него мало пользы. Например, его вряд ли найдешь в телефонной книге.

— Рей Табэри, — представился он.

— Каджун?

— Смесь франко-испанского креола с каджуном, если вам это что-нибудь говорит.

— Это значит: смесь французской и испанской крови, но рождены вы за океаном; в вас течет кровь французов, вытесненных из Новой Скотий англичанами более двух столетий назад.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Вы изучали историю Штата?

— Конечно. Я ведь сама тут родилась, хотя мои предки — чистые англичане, ирландцы и валлийцы.

— Вряд ли чистые, — сказал он.

По его кривой усмешке нельзя было судить, хотел ли он сказать что-то хорошее. Но ее это и не волновало.

Лодка причалила к берегу, где у причала стояли два катера кинокомпании. Люди на берегу сбивали деревянную платформу для завтрашних съемок, негромко переговаривались, готовили что-то в большом котле на газовой плитке. Все они с некоторым интересом восприняли неожиданное появление лодки. Видимо, ей не удастся вернуться в свой дом на колесах, не ответив на вопросы любопытных.

Решив быть гостеприимной, Джулия произнесла:

— Я могу вам предложить чего-нибудь выпить, если вы побудете у нас.

— Благодарю, лучше в другой раз. — Выходя, он не выключил мотор. Он подал ей руку, и она выпрыгнула из лодки, обрызгав его каплями со своего платья. Слова ее благодарности были краткими и скупыми. Она собралась уйти, но он еще держал ее за руку.

В нерешительности она посмотрела на него. Он как-то странно разглядывал ее в свете ртутных ламп.

— Да? — вопросительно проговорила она, слегка подняв брови.

Он не ответил. Положив булинь (беседочный узел), который он держал для устойчивости лодки, он взял Джулию за вторую руку, развел их в стороны и внимательно осмотрел. Когда же она попыталась высвободиться, он запустил свои пальцы под ее волосы, как бы массируя ее шею.

— Что вы делаете? — спросила она с раздражением, не в последнюю очередь вызванным тем, что голос у нее слегка дрожал.

Он опустил руки, вновь провел ими по ее рукам и взял ее за запястья.

— Поднимите подол, — тихо сказал он.

— Вы с ума сошли!

— Нет еще, — ответил он с какой-то, как ей показалось, озорной улыбкой. — Я только хочу посмотреть, нет ли у вас пиявок.

— Пиявок?

— Вполне возможно.

— Ни в коем случае.

— Конечно, если вы предпочитаете дать им сосать вашу кровь, нежели показать мне ноги. Но предупреждаю: они не отвалятся, пока не станут раз в десять больше, а у вас могут остаться шрамы.

— Пустите, я сама посмотрю.

— Вы сами не рассмотрите все, что нужно.

Слова его не внушали доверия, но, кажется, неприятные ощущения у нее были не только от воды и холода. Каким-то образом ему удалось загородить ее от глаз любопытных. Он посмотрел на нее пристально, чуть с вызовом, и трудно было сказать, как он поступит, если она откажется. Хотя он держал ее за руки осторожно, хватка его могла стать железной.

— О Господи! — вскричала она в отчаянии. Она высвободила руки и подняла подол до середины бедер. Он наклонился и стал обследовать ее ноги. Его прикосновения были беглыми и бесстрастными. Казалось, прошло очень много времени, пока он сказал:

— Все в порядке. Вы чисты.

— Большое спасибо, — ответила она деревянным голосом.

— На здоровье, — произнес Рей и, помедлив, уже без насмешки добавил:

— И примите извинения.

Извинения за что: за то, что искупал ее в реке, или за поиски пиявок? Этого ей узнать не удалось. Он вернулся на свою лодку и отчалил. Исчез он с таким же шумом и грохотом, как и возник.

Джулия смотрела вслед, пока лодка на воздушной подушке не скрылась за поворотом. Потом она взглянула на свое мокрое и грязное платье и на ноги, испачканные в грязи и иле. От прически и макияжа ничего не осталось. Мало того, она познакомилась с мужчиной, который выловил ее из воды не то как ведьму, не то как какое-то безответное существо. Как она могла быть настолько безрассудной, она не понимала.

Джулия покачала головой и невесело рассмеялась: какое ей дело, как она выглядела и что может подумать об этом человек, прозванный «Болотная Крыса».

Рей Табэри был из тех мужчин, которых она недолюбливала и которым не доверяла. Ей казалось, что он был одним из тех самонадеянных самцов, для кого женщины были вроде игрушек, кто считает, что все конфликты надо решать силой, кого трудно смутить. Совсем не то, что Аллен Грейвсенд. Рею далеко до ее жениха и продюсера.

Кроме того, с ним что-то неладно. Он отвечает на вопросы явно уклончиво, и под его страшно длинными ресницами — глаза скрытного человека.

Опять фантазии. Может быть, вся тайна в том, что он женат. Этот человек — просто амбициозный всезнайка, как ее отец.

И все же он ей понадобится. Понадобится только для съемок фильма. Больше ни для чего.

Это пришло ей в голову, когда он рассказывал о своем болоте и своем каджунском происхождении. Она всегда хотела, чтобы в ее картинах все было подлинным, настоящим. От этого зависит выразительность картины, ее дух. С самого начала работы ее беспокоили съемки на болоте, на реке, их достоверность, как и достоверность изображения каджунского характера и образа жизни этих людей. Ей очень важно было знать мельчайшие подробности.

Табэри может ей помочь в этом. Его надо убедить.

 

Глава вторая

Меньше всего Рей Табэри желал иметь дело с кино. Он не поддавался уговорам с тех пор, как понял, чего хочет Джулия. Раз сказав «нет», он продолжал повторять это, слушая ее рассказы о том, как она хочет изобразить его болото и народ каджунов, к которому он принадлежал. Он отказывался, когда она предлагала ему должность технического директора с полугодовой оплатой среднего работника и премией, если картина выйдет досрочно. Он с благодарностью отказывался, когда она говорила, что без него картина будет лишена подлинности.

Нетрудно было предсказать его ответ, труднее было дать ему понять, что, когда она примет его отказ, она, очевидно, никогда больше не будет разговаривать с ним. На днях Рей интересовался цветом ее глаз. Теперь он знал: они нежно-зеленого цвета, как трава зимой на здешних просторах. Еще они ясные и серьезные, умные, без намека на кокетство во взгляде. Он сам не знал, лучше или хуже то, что она обходится без традиционно женских способов убеждения.

Она продолжала настаивать, но результат был тот же. Было время, когда такая длинноногая девица, одержимая разными идеями, могла добиться от него того, что ей было надо. Да и сейчас он, бывало, ловил себя на том, что любуется ее губами, глазами, овалом лица. Она была ниже его ростом, темно-зеленое платье из хлопчатобумажной ткани, надетое на нее, было перепоясано широким замшевым поясом, который так стягивал ее талию, что, казалось, ее можно обхватить двумя пальцами.

Она производила впечатление целеустремленной и деловой женщины, но за этим, казалось, скрывались ранимость и чувствительность. Интересно, думал Рей, можно ли как-то раздразнить ее, заставить расхохотаться, дурачиться? Он сомневался в этом.

И вот она снова пыталась его уговорить.

— Есть и другие, кто может вам помочь, мисс Буллард, — сказал он вежливо, — например, старина Джо. Поговорите с ним.

— Я уже говорила, и он утверждает, что вы — лучшая кандидатура. К тому же половину из того, что говорит он, не понимаю я, и наоборот.

— Он-то понимает все, что ему нужно, — сухо заметил Рей.

Джулия смотрела на него, думая, что ей делать дальше. Ее обескураживало полное отсутствие интереса к ее предложению. Ведь можно хотя бы выслушать ее до конца. Он же просто стоял со скучающим видом, прислонившись к колонне в старом доме, и ждал, когда она закончит. Она задумалась, подыскивая новые доводы.

Этот особняк располагался около Большой речной магистрали, пролегающей вдоль Миссисипи. Деревянные кипарисовые стены стали со временем серебристо-серыми, краска на них облулилась. Дом был не очень велик, шесть комнат с мезонином, но маленьким не казался, так как стоял на кирпичных сваях высотой семь-восемь футов, и все комнаты были просторные. За последние тридцать-сорок лет между сваями построили кирпичные помещения, используемые как склады и гаражи. Спереди и сзади были большие веранды. Колонны поддерживали крышу из ржавой белой жести. Джулия и Рей стояли на задней веранде у входа во внутренний дворик, в котором росли банановые деревья, мирты, жасминовый куст. Здесь же был огород с кабачками, бобами, луком и грядками с зеленью. А дальше — птичий двор со множеством белых кур-леггорнов. С видом хозяина важно прохаживался павлин с зелено-голубым оперением, сопровождаемый пятью павами.

— И все же, — сказала она наконец, — почему вы не хотите подумать над моим предложением? Вы же сами говорили, что у вас нет постоянной работы, вы ничем не связаны.

— Я говорил, что я в отставке. Это не совсем одно и то же.

— Так чем же вы настолько заняты, что не можете поработать со мной несколько недель? Тем более что бы там ни было, это принесло бы вам дополнительный доход, который позволил бы купить что-нибудь нужное или сделать в этом доме какие-то улучшения.

— По-вашему, здесь нужны улучшения?

— Я этого не говорю, — поспешно сказала она, расслышав в его словах иронию. — Просто многие люди расчищают сады.

— Этот дом принадлежит моей тетушке, а она предпочитает естественный вид. Кипарис не разрушается, будете вы его красить или нет. Краска плохо переносит влагу, так что, раз начав это, нужно будет ее все время обновлять. А это постоянные расходы.

Взглянув на него, она заметила:

— Как на это посмотреть. Вещи не всегда таковы, какими кажутся.

— Включая меня.

— То есть?

— Почему вы так уверены, что я тот человек, который вам нужен? Вы же меня не знаете.

— Я знаю, чего хочу.

— Ну, это прекрасно — встретить женщину, уверенную в себе, но что вы можете сказать, не сблизившись со мной?

Она покраснела.

— Я говорила в деловом смысле, — ответила она холодно.

— Я понимаю. — Его улыбка выражала и довольство собой, и сожаление. — Но вы говорили в такой манере, что я не удержался.

— Кроме того, у вас высокая квалификация, — она предпочла не обратить внимания на его замечание. — Вы выросли на этих болотах, которые хорошо знали и ваш дед, и ваш отец, передававшие вам свои знания. Больше того: у вас есть степень Юго-Западного университета по истории Луизианы, не говоря уже о степени в области администрирования Луизианского технического училища.

— Джозеф болтлив.

— Я сама расспрашивала его. Я не стала бы тратить столько усилий, если бы не была уверена, что вы будете очень полезны при работе над «Болотным царством».

Он посмотрел ей в глаза, потом отвел, взгляд.

— Вы знаете, что я некогда был специальным агентом ДЕА?

— Джо говорил что-то об управлении по борьбе с наркотиками.

— Я ушел после истории, которую можно назвать «пятном», это дело, связанное с пропажей наркотиков.

— Были ли вы виновны? — спросила она, глядя ему в глаза.

Он усмехнулся:

— Что за вопрос? Если да, я вряд ли признаю это, а если скажу, что нет, кто поверит?

— Я, например.

Он, кажется, колебался, будто ее слова разбудили какие-то нежелательные для него мысли и чувства.

Она же была удивлена его спокойным равнодушием. Он не пытался оправдаться, не делал суетливых движений, даже не изменил позы. В отличие от известных ей «роковых мужчин», в большинстве — позеров, он, видимо, не очень заботился, как выглядит, в том числе в ее глазах.

— С другой стороны, — заметил он, — вы ведь можете сказать что угодно, если это нужно по делу.

Джулия отвернулась. Когда она вновь взглянула на него, то грустно улыбнулась.

— Может быть, — произнесла она.

— Ну, так я вам скажу, что я полностью невиновен. Вы этому верите?

— Почему нет?

— Действительно, почему нет? Но я не могу быть у вас техническим директором.

Джулия видела, что его уже не переубедишь. Спорить не имело смысла, но она все-таки спросила:

— То есть вы не хотите?

— Я так не сказал.

— Конечно, только из вежливости.

Их разговор перебил звук шагов. Маленькая женщина, известная Джулии как тетя Тин, вышла из дома на веранду с подносом, на котором стояли стаканы с охлажденным чаем и блюдо с кусочками торта. Джулия с удивлением отметила, что стаканы были из лучшего хрусталя, чуть ли не баккара, а салфетки с кружевами ручной работы — из чистого льна.

— О чем вы тут все спорите? — спросила она по-английски с местным выговором, что подчеркивало ее насмешливый тон по отношению к племяннику. — Когда я была молодой, мон шер, симпатичные мужчина и женщина могли найти занятие и получше.

— Надо думать, — с улыбкой ответил племянник, принимая тяжелый поднос у тетушки.

— Да мы не спорим! Мы рассказываем друг другу о родных, о друзьях, о развлечениях.

— Мисс Буллард хочет, чтобы я поработал с ней в кино. — Рей пошел к столику, около которого стояли Два вертящихся стула и кресло-качалка. Тетя Тин поспешила расставить стаканы.

Джулии показалось, что они быстро обменялись взглядами, и прежде чем она успела подумать, что бы. это значило, пожилая женщина обратилась к племяннику:

— Значит, ты будешь работать с Полом, что тут такого?

— С Полом? — спросила Джулия.

— Один его приятель. Его наняла для трюковых съемок одна из ваших женщин. Пол говорил, что она — ваша ассистентка.

— Должно быть, Офелия. Она мне рассказывала, что набрала группу каскадеров. Но я только вчера приехала из Нового Орлеана и никого еще не видела.

Ее ассистентка, Офелия Селби, работала очень эффективно. Из-за ограниченного бюджета она совмещала функции ассистента и менеджера. Вот уже две недели она занималась приготовлениями к съемкам на болоте, решающей части картины. Сама Джулия вместе с продюсером ездила в Новый Орлеан улаживать разные запутанные бюрократические проблемы. Она вернулась, как только решила все вопросы, пробы были запланированы на сегодня-завтра.

— Донна, жена Пола, в приподнятом настроении, — заметила тетя Тин. — Пол обещал ей купить алмазное кольцо и устроить открытый бассейн на часть денег, которые заработает. На остальные он купит рыбацкую лодку. Он мечтает бросить работу и жить ловлей креветок.

— Я, — сказала Джулия, присаживаясь и беря стакан и торт, — убеждаю вашего племянника, что техническому директору платят не меньше, чем участникам трюковых съемок. А те могут заработать десять тысяч долларов за номер даже при небольшом риске.

— Да? Но Рею деньги не особенно нужны. Зачем ему они?

Джулия не знала, что на это ответить. Она чувствовала себя странно. Улыбка Рея Табэри, заметившего ее смущение, усилила это чувство.

Как бы оправдываясь, она произнесла:

— Далеко не у всех есть сбережения.

— Я как раз собирался сказать мисс Буллард, что не желаю участвовать в картинах, где луизианцев представляют отсталыми и безнравственными, чуть ли не в шкурах, или где болото похоже на сточную яму, наполненную чудовищными животными.

— Я не собираюсь делать ничего подобного, — воскликнула Джулия.

— Это может само получиться.

— Вы думаете, что я знаю предмет не лучше других?

— Именно так и бывает.

— Вы преувеличиваете. Были и хорошие картины, сделанные в Штате и награжденные призами.

— Если говорить о «звездах» и интересном сюжете, то да. Но в одной из них показали свадьбу, на которой пара из северной части штата исполняла какой-то дикий танец «под каджунов». Там все было перепутано. Больше того, в сцене похорон мать после окончания службы остается одна на могиле дочери. Такого никак не могло быть. Ее поддержали бы родственники с обеих сторон.

— Да, — продолжила тетушка, — и у них там вместе росли цветы азалии и мирта, чего я в жизни не видела. И вы не поверите, но цветы на Пасху на траве были из шелка, поддельные. Зачем, я вас спрашиваю? А декорации на свадьбе, на Рождество, накануне Дня Всех Святых? У них что там, в Голливуде, совсем нет вкуса, или они думают, что у нас его нет?

— Я знаю, о каком фильме вы говорите, — криво усмехнулась Джулия. — Они думали, этого никто не заметит, забыв, что женщины на юге разводят цветы. Что до странных декораций, то, наверное, целью их был юмор.

— Это плохие шутки, — покачала головой тетя Тин.

— А ведь это, — сказал Рей, — один из лучших фильмов.

— Но вы можете предотвратить такие вещи, для этого и нужен технический директор.

— Видеть, что что-то плохо, не имея власти это изменить, — значит, просто трепать себе нервы.

Это была правда. Но Джулия не сдавалась:

— Предположим, я обеспечу вам окончательное решение в изображении ваших мест и ваших людей, так что у вас будет возможность представить и то и другое в лучшем свете. Что тогда?

Рей покачал головой:

— Не думаю, что это получится. Да это и не мой путь.

Где-то в доме зазвонил телефон, и Рей, извинившись, ушел.

— Тот танец в деревянных башмаках — это было так убого, — заговорила тетя Тин. — Каджунский вальс — очень красивый танец, если танцевать его правильно. Рука вот так лежит на талии, а юбки у женщин кружатся. Почему не сделать как надо? Я очень люблю кино, даже английский выучила девочкой, смотря фильмы, но от этого с ума можно сойти.

— Я тоже так думаю, — сказала Джулия. — Поэтому и стараюсь уговорить вашего племянника поработать с нами. Как вы думаете, можно ли его переубедить?

Пожилая женщина покачала головой:

— С Реем это не так просто, я хотела бы помочь вам, но не знаю как.

— Хорошо бы, если бы он просто пришел к нам на площадку и понаблюдал за моей работой. Может быть, этого будет достаточно.

Тетушка Рея задумалась. Наконец, она произнесла:

— Ну, это можно устроить, я думаю, Рей возьмет меня с собой показать, как делают кино.

Джулия ощутила радостную надежду. Она наклонилась к пожилой женщине:

— Думаете, он вас правда приведет?

Тетя Тин кивнула:

— Я думаю, я попрошу автограф у «звезд», у Вэнса Стюарта и Мадлин де Вельс, о которых я читала в газетах. Вы знаете, я поклонница Стюарта, я каждый день смотрю его в этих мыльных операх. Может быть, завтра все и сделаем?

— Конечно, — сразу согласилась Джулия.

— И вот еще что, — Джулия поглядела на тетушку Тин и заметила какое-то хитроватое выражение в ее глазах.

— Да?

— Я читала о людях, которым платят много денег за то, что они предоставляют свои дома для съемок; мой дом не роскошный, но старинный, ему лет полтораста, и это настоящий каджунский дом. Я могла бы использовать эти деньги, чтобы поправить крышу в одной спальне: там уже давно этим никто не занимался после моего Этьена. Ремонт крыши теперь стоит так дорого. Ведь мой дом может оказаться полезным?

— Боюсь, что вряд ли, — ответила Джулия с сожалением. — И вы должны знать, что большие деньги платят из-за риска ущерба: скажем, стены или полы могут быть повреждены из-за перемещения тяжелого оборудования. Вам ведь это не нужно, раз ваш дом имеет историческую ценность?

Лицо тети Тин выразило разочарование, но она не без. гордости улыбнулась:

— Да, он включен в этот… в национальный регистр.

— Да, это очень приятное старое местечко, — сказала Джулия, оглядываясь на зелень на веранде. Тишину здесь нарушало только кудахтанье курицы, снесшей яйцо. Джулии пришла в голову одна мысль, показавшаяся ей настолько удачной, что она даже не стала ее обдумывать.

— Видите ли, тетя Тин, люди еще получают деньги за то, что они сдают комнаты артистам и другим членам группы. Я думаю, этих денег было бы достаточно для оплаты ремонта крыши.

— Вы будете здесь так долго?

— Не то чтобы долго, но мы можем выплатить вам компенсацию за причиненные неудобства.

— Но ведь вам понадобится весь дом и мне надо будет переехать?

— Постоянно приходящие и уходящие люди могут доставить большое неудобство. Может быть, действительно это сделать.

Пожилая женщина покачала головой:

— Боюсь, что его нельзя будет так использовать. Я говорю наскоро, потому что вы уже были здесь и могли оценить обстановку. Рей не захочет никуда переезжать, пока он живет со мной, но предположим, я могла бы сдать одну комнату — пустующую спальню. Течь, могу поклясться своими четками, которые благословил сам папа, там невелика.

Джулия смотрела на лицо тетушки Тин, классическое лицо француженки. Глаза хозяйки выражали некоторое беспокойство. Вдруг приняв решение, Джулия сказала:

— Если вы действительно хотите это сделать, то проблем нет. Я сама сниму эту комнату.

Джулия вскоре ушла, не дожидаясь, пока вернется Рей и отговорит свою тетушку. Она уже договорилась с нею о том, что перевезет свои вещи завтра. Все это будет зависеть от приготовлений к съемке. Группа готовилась к съемкам на том участке реки, который она сама обследовала накануне и где приятель Рея должен был выступать каскадером. Снимать будут завтра или послезавтра, и надо было хорошо подготовиться.

У нее было несколько причин снять эту комнату. Во-первых, не помешает жить в одном доме с Реем Табэри. Чем больше времени она проведет вместе с ним, тем скорее, вероятно, сможет его переубедить. Если же он заупрямится, то Бог с ним. Тогда она сможет использовать его опыт бесплатно. Заодно можно будет узнать от тетушки Тин многое об обычаях и нравах каджунов. Разумеется, та будет вознаграждена за свою помощь.

Второй причиной была ее ассистентка. Джулия и Офелия часто жили в одном номере, чтобы сэкономить деньги. Это имело свои преимущества, так как позволяло работать вместе, например, утром, или вечером. Но «Болотное царство» был первым студийным фильмом Джулии. Бюджет составлял до двенадцати миллионов, под руками было несколько сотен тысяч. Они могли позволить себе раздельное проживание.

Джулия и Офелия дружили еще с колледжа. Офелия была хорошим администратором, умела организовать снабжение, освобождая Джулию от всяких текущих забот во время съемок. Она была высокая, грузная, и ей был присущ низкопробный юмор. Когда они обе были моложе, Джулия терпела шестидюймовые сигареты Офелии, ее нежелание заполнить свою половину холодильника чем-то еще, кроме пива и хлопьев, ее слишком легкое отношение к мужчинам, постоянные ночные бдения и привычку спать до последней секунды. Но она устала от такой жизни. Она поняла это, побывав в Новом Орлеане.

Джулия знала, что за бравадой Офелии скрывается сверхчувствительность, что она страшно переживает из-за того, что крупная, с круглым, как луна, лицом, из-за своих мужских привычек. Поэтому Джулия обдумывала, как бы объяснить свой предстоящий переезд. Надо найти подходящий предлог. Офелия сможет жить в «люксе», в мотеле в Гонзалесе. Работать они по-прежнему будут вместе, в режиссерском домике на колесах. Они очень многое делали во время перерывов, на бегу и как бы между делом.

Джулия хотела найти время, чтобы сообщить Офелии свою новость. Такая возможность представилась раньше, чем она думала. Закончив работу, она отправилась в домик на колесах, чтобы перекусить после полудня. Она ждала, пока сварится бульон, просматривая на столе эскизы костюмов. В это время вошла Офелия, собиравшаяся принять душ. Она оживленно поприветствовала Джулию и сказала, что заканчивает дела, сейчас приведет себя в порядок и пойдет за пивом со сценаристом и двумя операторами.

Джулия встала и вместе с Офелией подошла к двери ванной. Там они побеседовали, и Джулия сообщила о своем решении и объяснила причины.

— Ладно, не беспокойся об этом, — сказала Офелия, причесывая свои длинные каштановые волосы. — Все, что поможет работе над фильмом, — на пользу, даже если ты положишь свою прекрасную личность на алтарь искусства. То есть ты можешь вцепиться в этого симпатичного каджуна. Я видела его, и сама могла бы пожертвовать собой ради такого случая.

— Я уверена, это не понадобится, — сухо проговорила Джулия.

— Очень жаль.

Офелия цинично усмехнулась, закалывая свои густые волосы, ее единственную гордость, одной из заколок, которые она называла «токийскими розами». Ярко-красный цвет орнамента контрастировал с ее бледно-зеленой рубашкой и джинсами.

— Ты точно не возражаешь? — спросила Джулия. — Я бы не хотела, чтобы ты думала, что я тебя бросаю.

Офелия пальцами намазывала губы помадой вишневого цвета.

— Не будь глупой. Я годами спала одна, когда не было ничего другого. К тому же я открыла прелесть игры в «буре», что способно заменить другие развлечения.

— Я уж боюсь спрашивать, что это такое.

— Ты понимаешь в меру своей испорченности. Мое влияние! На самом деле это игра в карты. Я набрела тут на одно заведение. Каджуны играют в нее с тех пор, как Бог был младенцем, и играют азартно. Ставки не пустячные. Они разрешили мне играть с ними, поскольку я позволяю себя стричь. Сегодня вечером хочу отыграться.

— Что за заведение? — спросила Джулия с сомнением.

— Ну, это не местный «Холл рыцарей Колумба». Может быть, кое-кто назовет его притоном, в чем тоже есть своя прелесть. Придорожный кабачок, если выражаться изящно. Но не надо обо мне беспокоиться. Ты же знаешь, что со мной и семеро могут не справиться.

— Может, и так, но помни, что ты на библейской земле, где мужчины — это мужчины, а женщины — это женщины и где намек может быть воспринят как предложение.

— О Господи! Будто у меня есть привычка хлопать глазами. Ну посмотри: разве ты видишь перед собой маленькую девочку или какую-то кисейную барышню? Я неприступна, как крепость.

— Ты похожа на мечту водителя грузовика, — ответила Джулия.

— Дорожная подруга, — подхватила Офелия, и на лице ее выступили красные пятна. — Кирпичное здание, где можно пообщаться и сменить шины. Ты меня запугала. К счастью, наше заведение обслуживает рыбаков и охотников, а не водителей грузовиков. Самая большая опасность для меня — это попасть в болото, если я буду слишком много выигрывать.

— В таком случае я желаю тебе проиграть, — сказала Джулия с нежностью и раздражением.

— К черту, — дружелюбно ответила Офелия.

Джулия не успела задуматься над этим, как вспомнила о другом вопросе.

— Так как ты уже несколько дней тут и успела пообщаться с местными, не слышала ли ты о каком-нибудь частном аэродроме поблизости?

— Нет, хотя нам он бы пригодился для хозяйственных нужд. А что?

Джулия рассказала ей о том самолете на реке и о его странной тактике. Офелия усмехнулась, глядя на себя в зеркало и накладывая ядовито-синие тени.

— Я чувствую, у тебя был волнующий вечер, не так ли? Тебя спас болотный Галаад, а рядом, возможно, собирались сбросить наркотики.

— Ничего не сбрасывали, с чего ты взяла?

— Говорят, что здесь этим занимаются. Одна из любимых местных игр. Ночью из Центральной Америки прилетает самолет, летит низко. Его ждет рыбацкая лодка. Лодка включает огни, посылая сигнал. С самолета сбрасывают груз в водонепроницаемой упаковке, потом люди на лодке вылавливают его из воды и отвозят в какое-то место на реке или на канале, где неподалеку магистраль. Туда подъезжает грузовик, и они передают груз парням на машине. Вуаля! Остроумно, правда?

— Современное пиратство, — заметила Джулия, а сама нахмурилась. Она подумала о Рее, которого так интересовал самолет прошлой ночью, о раздражении, которое вызвал у него инцидент, и о том, что он отказался остаться. Однако если он ждал груз, то не смог подать сигнал самолету и пропустил его. Он, конечно, мог попытаться это сделать, но если так, то зачем бы ему вытаскивать ее из воды и провожать на съемочную площадку? А тут еще его увольнение из ДЕА.

— Ладно, не бери в голову, — сказала Офелия. — Я тут много слышала историй о трупах людей, погибших в Новом Орлеане при загадочных обстоятельствах. Всего час езды от пригородов — и очень удобное болото, чтобы скрывать улики. Но нам-то что? Мы здесь на несколько недель, а потом уедем. Это не наши трудности.

— Надеюсь, что ты права, — произнесла Джулия.

— Клянусь твоей жизнью, что я права, — взмахнула рукой Офелия. Минуту спустя она исчезла, звеня ключами от грузовика.

Джулия вышла из вагончика чуть позже. Уже смеркалось. Ей очень нравилось это время на съемочной площадке, когда шум и суета прекращаются и большинство коллег отправляется в ближайшие мотели, бары или рестораны.

В такое время можно все обдумать получше, разобраться со своими идеями, мысленно расставлять и перемещать актеров. Даже когда ей казалось, что сцена уже готова, она все еще продолжала думать над тем, что можно изменить, как оттенить то или иное чувство или поступок. По существу, она никогда не переставала думать обо всем этом, пока не заканчивался последний миллиметр пленки. Всегда важно точно знать, чего хочешь, какие тебе нужны образы, чтобы контролировать ситуацию. Контроль очень важен. А ее работу можно сравнить с работой дирижера в оркестре. Надо, чтобы все умели хорошо делать одно дело.

Она также следила за тем, чтобы работа доставляла людям удовольствие. Иные режиссеры считали, что необходимы острые конфликты, столкновения темпераментов, накал страстей, чтобы заставить актеров великолепно играть. Она так никогда не думала. Актеры, считала она, как и остальные профессионалы, лучше всего работают в обстановке непринужденности и взаимопонимания. Артистические амбиции не волновали ее. Она работала в зрелищной индустрии, делая все, что в ее силах.

Но больше всего ей хотелось самой получать удовлетворение от своей работы. Фильм, от начала съемок до выхода на экран, занимал много месяцев ее жизни, и если она не получала удовлетворения от этого периода своей жизни, значит, сделала что-то не то.

Джулия спустилась к воде. Свет ртутных ламп отражался в ней, как солнечный свет в темном зернале стали. Догорал закат, и тень огромного кипариса, рядом с которым она стояла, достигала другого берега. В том месте, где магистраль пересекала реку, был мост, который обеспечивал доступ к клубу, находившемуся рядом с их площадкой. Параллельно магистрали шел канал, вырытый много лет назад для сплава леса, а теперь ставший частью системы водного сообщения. Впереди, за мостом, он соединялся со Слепой рекой. Две водные артерии образовывали как бы две стороны треугольника вокруг площадки, а с третьей было болото. Это защищало от непрошеных гостей и мелких воришек, а в районе автостоянки у моста через канал располагалась одинокая сторожка.

Рядом находился причал с двумя катерами и новой серебристой скоростной лодкой, оставленной утром. Быстрая и технически оснащенная, она нравилась Джулии куда больше ялика с навесным мотором, всего лишь модернизированного варианта пироги, также доставленного сегодня. Две лодки вместе с катером будут использованы в завтрашней съемке. Каскадер, замещающий Стюарта, должен быть в ялике, актеры, играющие убийц, нанятых злой женой, — в скоростной лодке, а операторы — на катере.

Завтра с утра будут пробные съемки с Вэнсом. Он сам хотел делать трюки, но она не могла этого разрешить, даже если бы разрешила компания. Не было времени ждать, пока заживут синяки и ссадины, если они у него будут, или, не дай Бог, еще придется отправлять его в больницу из-за более серьезного случая.

— Готовитесь все переменить, Джулия?

Она обернулась к подошедшему сзади Стэну Макнейлли, координатору трюковых съемок и руководителю группы каскадеров. У него была небольшая хромота, оставшаяся от времени, когда он сам был каскадером во время съемок какого-то вестерна еще в пятидесятых годах. Несчастный случай разрушил одну его карьеру и помог начать другую. Он был знатоком, болеющим за дело, и очень добросовестным работником.

Она улыбнулась и покачала головой:

— Всего лишь планирую работу на завтра. Кажется, вы сегодня занимались с новичком?

Стэн кивнул:

— Его зовут Пол Лислет. Кажется, с ним будет все в порядке: он всю жизнь с лодками.

— Да, но он никогда не выполнял трюков. Не следовало бы подключить профессионала? Особенно нелегко с первым номером.

— Этот парень принадлежит к гильдии киноактеров, а билет ГК делает его профессионалом. Да и со сценой погони Лислет разобрался. К тому же у меня есть человек, хорошо знающий реку и канал и способный провести лодки через все опасные места.

Они обсудили кое-какие детали завтрашней съемки, маршруты лодок, особенности ландшафта, воды, неба в духе пожеланий Джулии и сценариста и кинооператора, рыжего долговязого Энди Рассела. Наконец, они замолчали.

Стэн закурил сигарету от зажигалки и, держа ее так, чтобы дым не попадал на Джулию, заговорил о другом:

— Офелия сказала, что вы не уговорили вчерашнего каджуна работать с нами?

— Пока нет. Впрочем, он, по-видимому, сам придет завтра сюда. Тогда посмотрим.

— Это так важно. Вы сами достаточно читали и общались с людьми и знаете дело. А если мы чего не знаем, можем сделать суррогат.

— Я так не делаю.

— Я знаю. Но так делают все. В кино важно общее впечатление, иллюзия. Его, а не детали запоминают зрители.

— Это как с шелковыми цветами в «Стальных магнолиях». Всегда есть люди, которые все заметят.

— Их не так много.

Она покачала головой:

— Для меня это важно. Я не могу не сделать, чтобы все было по-настоящему.

— Вы говорите, как ваш старик.

— У него были и хорошие качества.

— Ну да.

Стэн затянулся табачным дымом. Горечь в его голосе напомнила об их отношениях с Буллардом, ее отцом, который в свое время был режиссером картины, на съемках которой произошел несчастный случай со Стэном. Джулия точно не знала, что тогда произошло, но Стэн считал виноватым Булларда.

Джулия знала Стэна с детства: до инцидента он был частым гостем в родительском доме. После развода Стэн, бывало, навещал их с матерью, проезжая через Луизиану. Джулия помнила, как он гулял с ними, покупал ей летом мороженое, катал в «шевроле». Потом его приезды стали все более редкими и вскоре совсем прекратились. Снова они встретились, когда сама Джулия приехала в Лос-Анджелес. Стэн участвовал в интересных картинах, но в последние годы он работал не так много. Джулия позвонила ему, когда ей понадобился координатор трюковых съемок.

Они помолчали некоторое время. Наступила ночь. Темнота сгущалась.

Наконец, Стэн выбросил окурок и придавил его ногой.

— Ну, — сказал он немного ворчливо, — не надо мучиться. Это просто кино. Их было тысячи, и великих картин, и вшивых, а чаще всего — никаких. Делаешь все, что можешь, чтобы потом забыть об этом. И все.

Джулия повернула голову и улыбнулась ему:

— Не хотелось бы нарушать вашу роль, Стэн, но пугать у вас не получается.

— Совет остается в силе. Спокойной ночи. — Он прикоснулся пальцами к полям воображаемой шляпы и, прихрамывая, удалился.

Наверное, он дал ей хороший совет. Она искренне хотела бы ему последовать.

 

Глава третья

Объявится ли Рей Табэри?

Этот вопрос не давал Джулии покоя с самого раннего утра, отвлекая ее внимание от множества текущих дел. Она мучилась, что не могла отогнать от себя мысль о Рее Табэри.

Какое-то время Джулия поработала в своем офисе, металлическом жилом автоприцепе, хорошо выполнявшем функцию рабочего кабинета.

Офелия была рядом, готовая в любую минуту помочь, хотя целый час плакалась и сокрушалась по поводу потерь, которые понесла прошлым вечером. Слишком много пива было смешано с дайкири.

Джулия рано позавтракала с Энди Расселом и Стэном Макнейлли. Они сидели за ее рабочим столом, а не в клубе на судне, где по особому разрешению фирма открыла магазин. Обговорив ряд вопросов, мужчины отправились готовить все к киносъемкам, запланированным на день.

После их ухода Джулия села просматривать фотографии статистов, стараясь отобрать наиболее подходящих на роль рыбаков и охотников, ставящих капканы, с тем чтобы Офелия организовала ей встречу с ними.

Через полчаса, когда взойдет солнце, можно будет по-настоящему приступить к работе.

Прибыла секретарь Джулии, местная девушка, временно нанятая на работу. Она хорошо справлялась со своими обязанностями, но слишком терялась в присутствии кинозвезд.

Джулия слышала, как у девушки перехватило дыхание, когда в автоприцепе открылась дверь. «Доброе утро», — тихо выдохнула она. В ответ послышался мелодичный голос Вэнса Стюарта. Он вошел в приемную, постучал в дверь офиса Джулии и, не дожидаясь приглашения, зашел в комнату. Подойдя к столу, опустился на стоявший напротив нее стул. Джулия продолжала делать пометки на фотографиях. И только закончив работу и отодвинув фотографии в сторону, она откинулась на спинку стула.

Сидящий перед ней мужчина был среднего роста. Его каштановые волосы были аккуратно подстрижены. Светло-голубые глаза с контактными линзами, в которых у него не было необходимости, смотрели ласково. И если бы не кривая усмешка, игравшая на его губах, он казался бы слишком нежным.

Чувствовал он себя скованно, несмотря на небрежность его поведения и одетый на нем эффектный костюм: желто-коричневые хлопчатобумажные рубашка и комбинезон. Он уже готовился к съемкам.

— Грим — хорош, — подумав, произнесла Джулия. — Но если вы уже были в гардеробной, то результатов я не вижу.

— Вот об этом я и хочу поговорить, — сказал актер недовольным тоном. — Они пытались вручить мне поношенные джинсы и рубашку с прямым вырезом, на которой были слова: «Идите, Тигры! Ради Бога».

— Ну и?

— Я думал, что Жан-Пьер, роль которого я исполняю, это каджун, возвращающийся к своим корням, и все такое прочее.

— Вы считаете, что он должен быть одет по-другому?

Вэнс пригладил волосы на висках и взглянул на нее из-под ресниц.

— Я имел в виду пиратскую рубашку с закатанными рукавами и открытым воротом.

— Чтобы показать свою широкую грудь? — спросила Джулия, не пытаясь скрыть своего удивления.

— Да… Нет. Я имею в виду… А! Джулия!

— Мне неловко, что именно мне приходится говорить это вам, Вэнс. Но одежда каджунов, подобно этой, вышла из употребления еще в начале века, когда они перестали изготовлять свою собственную. Сейчас они носят джинсы и рубашки с прямым вырезом, как и все остальные.

— Ну ладно, Джулия, не могли бы мы немного отойти от правил. Было бы очень красиво, что-то такое… Вы понимаете, что я имею в виду. Это могло бы положить начало новому направлению в моде.

— Это невозможно, если это не соответствует действительности. А это так и есть. Возвращайтесь в гардеробную, мой друг.

— Вы можете так все омрачить.

— Это трудная задача, — она одарила его улыбкой, — но…

— Но кто-то должен ее выполнять, — закончил он за нее с преувеличенным возмущением.

— Хорошо. Пока вы здесь, я хотела бы попросить вас об одолжении.

Джулия стала говорить ему о предполагаемом визите на съемки тети Тин с Реем Табэри и о просьбе женщины получить автограф Вэнса.

— Вы хотите, чтобы я проявил особую любезность по отношению к старой леди и таким образом заполучить технического директора, — с обидой сказал Вэнс.

— Не совсем так. Я просто рассчитываю на вашу обычную обходительность, чтобы тетя Тин не была разочарована.

— И тогда этот Табэри подумает, как хорошо работать с такими замечательными людьми.

— Но что в этом обидного? — произнесла она недовольным тоном.

— Это означает, что я должен показать себя наилучшим образом в роли неотесанного деревенского парня.

— Нет, Вэнс, — в голосе Джулии послышались стальные нотки. — Просто вы могли бы сделать это ради меня.

Он выдержал ее взгляд и заулыбался.

— О, да, если так.

Вэнс поворчал немного, но без особого пыла. Казалось, он не собирался уходить.

— Жаль, что вас не было со мной и Мадлин вчера вечером в Новом Орлеане, — переменил он тон и весь подался вперед. — Мы встретили одного парня в коктейль-ном зале, разговорились с ним, и он пригласил нас к себе на обед. Гостеприимство этих людей это совсем не то, что вы думаете.

— А где сейчас Мадлин?

— Все еще в городе, насколько мне известно. Сказала, что отправится за покупками: она и Саммер с матерью. Скоро будут здесь. Но я хотел бы продолжить разговор об этом обеде. Нам подали суп из стручков бамии, курицу, копченую индейку и совершенно потрясающие сосиски. Какой аромат исходил от них! Что-то неописуемое! Жена парня подала их с рисом. Был прекрасный французский хлеб. И никаких полуфабрикатов. Я просто объелся. Даже подумал утром, что от этого у меня аллергия, но это оказался укус комара.

Для Вэнса, как и для большинства представителей мира кино, пища занимала не последнее место в разговоре. Иногда Джулия задавала себе вопрос: происходило ли это оттого, что оценка еды по достоинству являлась показателем их искушенности, или просто они думали о ней потому, что все в какой-то степени ограничивали себя в еде.

— Жаль, что не попробовала этого супа. Но хорошо, что избежала аллергии, — сказала Джулия сдержанно.

— Ну что ж, смейтесь. Лицо — мое богатство, — улыбнулся он своей знаменитой улыбкой, слегка изогнув губы.

Джулия встала из-за стола.

Восход и заход солнца в этих широтах носил свой особый характер. Рассвет пробивается здесь сквозь болотную дымку и густое сплетение ветвей деревьев.

Постепенно светлело. Уже вырисовались очертания предметов. Но еще долго за окном кабинета Джулии все выглядело серым и неясным. И вдруг сразу она увидела движущихся людей, отблеск солнечного света на ветровых стеклах автомашин и покрытой росой траве.

Направляясь на съемочную площадку, где ее ожидали, Джулия бросила:

— Лучше послушайте мужчину, готового рисковать своим лицом в лодочной гонке.

— Ну что же, я допускаю это. Но все равно готов пойти на риск, если бы вы дали мне какой-либо шанс. Я чувствую себя беспомощным, когда сижу и наблюдаю, как рискует кто-то другой. И. потом подумайте, какие появятся отзывы в газетах, если все окончится благополучно и все узнают, что это был я.

Он вскочил на ноги и последовал за ней.

— Сожалею. Такие правила.

Он догнал ее в конце лестницы и пошел рядом, не отставая.

— Послушайте, Джулия. Я действительно имел в виду то, что сказал. Я хотел бы пригласить вас сходить куда-нибудь со мной и Мадлин или без нее. Я хотел бы поближе познакомиться с вами прежде, чем окончатся съемки.

Джулия бросила на актера быстрый взгляд. Вэнс Стюарт неплохо знал свое дело, был благоразумен, пунктуален, старался проникнуть в образ героя, которого играл. Он был также честолюбив и напорист, иногда напыщен и эгоистичен. Вэнс долго выступал на Бродвее, играл в труппах с летним репертуаром. Прославился в роли сильнопьющего повесы — плейбоя в дневном телесериале на семейную тему. После этого у него появилось много преданных поклонников. Художественные фильмы с его участием стали давать хорошие кассовые сборы.

Рядом с ним часто можно было видеть какую-нибудь прелестную юную особу. Он легко покорял женщин и любил быть в их обществе. В его вкусе были вечера, где шампанское лилось рекой, а кокаин держали в серебряных сосудах с лезвиями для бритв по краям. На одном из таких вечеров Аллен встретил Вэнса и решил, что он подойдет на роль Жан-Пьера.

У Джулии со временем выработалось чутье на мужчин, покорителей женщин. Они преследовали ее, стараясь произвести впечатление своей личностью. Одни поступали так ради спортивного интереса, другие для самоутверждения, а некоторые — в надежде на ее протекцию.

Вэнс не был похож на таких мужчин, но она была настороже.

— Мы вместе работаем каждый день, — спокойно проговорила она.

— Я не имел в виду работу.

— Но это как раз то, чем заняты мои мысли сейчас. Кажется, вас зовут из гардеробной.

Он посмотрел через плечо в сторону гардеробной, разместившейся на трейлере. Оттуда на них внимательно смотрела полная женщина с седеющими волосами. Она была в стандартной форменной одежде: мешковатых трикотажных брюках и рубашке.

— Поговорим об этом позже, — сказал он, поняв, что разговор закончен.

— Возможно, — ответила Джулия и, уходя, махнула ему рукой.

Джулия понимала, что эта тема может возникнуть снова, что ее совсем не вдохновляло. У нее было достаточно других забот, чтобы еще беспокоиться о том, как отвергнуть возможные притязания Вэнса, не осложняя при этом их работу. Конечно, если ситуация станет слишком серьезной, придется назвать имя Аллена. Мало кто из актеров отважился бы оскорбить продюсера.

День выдался теплый и ясный. Солнечный свет, приглушенный легкой, нежной дымкой осени, благоприятствовал съемкам, падая ровно, без резких теней. Киносъемки начались удачно, в хорошем ровном ритме. Слава Богу, почти без осложнений.

Джулия выкроила время для разговора с редактором отдела развлечений одной из крупных еженедельных газет. Это значительно нарушило распорядок ее рабочего дня, но освещение событий в печати всегда имело большое значение — у людей появлялся интерес и можно было рассчитывать на их поддержку. Когда же дело касалось ее картин, Джулия была твердо убеждена, что, согласно старому изречению, рожденному в Голливуде, любая реклама есть хорошая реклама. К полудню они уже использовали несколько метров пленки, на которой засняли сцену преследования, в том числе крупным планом скиф с Вэнсом, и готовились к съемке заключительного действия — трюком каскадера на быстроходном катере.

Джулия все время следила, не появится ли Рей и тетя Тин. Она ожидала, что они приедут по воде, вероятно, потому, что таким образом Рей уехал отсюда в прошлый вечер, и поэтому не обращала внимания на легковые и грузовые машины, которые шли непрерывным потоком.

Для нее явилось полной неожиданностью, когда, беседуя с кинооператором, она подняла глаза и увидела высокого каджуна и его пожилую тетку выходящими из джипа «чероки».

Они были не одни. Их сопровождала пикантная брюнетка, стройная, спокойная, как и подобает балерине из Дедаса.

Окончив разговор с Энди Расселом, Джулия направилась навстречу, чтобы успеть перехватить их.

Тетя Тин представила их спутницу, как Донну Лислет, она была женой каскадера, который находился на канале, готовясь к предстоящей сцене.

— Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я пригласила ее сюда. Она горит нетерпением увидеть мужа в действии. Услышав, что я собираюсь ехать, она буквально заставила Рея взять нас обеих.

— Замечательно, — сказала, улыбаясь, Джулия и обменялась быстрым взглядом с пожилой женщиной, а затем обратилась к Донне: — Добро пожаловать. Надеюсь, вы не будете разочарованы. Снимать картину — это не только одно удовольствие. Приходится много суетиться, волноваться.

— Я уверена, что это захватывающее зрелище. — Голос у молодой женщины был приятный, но говорила она сдержанно, как будто боялась показать, какое большое впечатление произвела на нее вся обстановка. Ее карие сияющие глаза за огромными солнцезащитными очками с фиолетовыми линзами старались ничего не упустить.

Тетя Тин хотела знать все. Джулия старалась удовлетворить ее любопытство, не переставая следить за тем, что происходило вокруг. Стэн, Офелия и еще человек шесть готовили лодки.

Согласно сценарию, во время погони каджун Жан-Пьер в видавшем виде алюминиевом скифе с подвесным двигателем мощностью в стопятьдесят лошадиных сил в результате искусного маневрирования получает преимущество над головорезами, нанятыми женой и преследующими его в скоростном катере.

Была отснята уже большая часть этой продолжительной сцены, где лодки мчались вдоль канала с бешеной скоростью вниз по реке, ловко огибая крутые повороты. Теперь они появятся там, где река расширяется и где пирога Джулии чуть было не разбилась два дня тому назад.

Алюминиевый скиф и скоростной катер должны следовать друг за другом, играя в «салки» среди старых бревен. В конце игры Пол Лислет, заняв место Вэнса в скифе, приблизится к огромному кипарисовому дереву, ствол которого лежал в воде, образовывая при этом импровизированный наклонный спуск.

Далее, по сценарию, скиф, наскочив на этот ствол, взлетает в. воздух, вырывая и разбрасывая при этом кипарисовую поросль, которая преграждает путь скоростному катеру. Скиф же должен удачно проскользнуть и направиться вниз по реке. В том месте, откуда предполагалось вести съемки этой сцены, уже установили наскоро сооруженную плавучую платформу. Джулия и другие работники должны были появиться на платформе через несколько минут.

Вэнс, как было условлено, вышел из своего дома на колесах и с непринужденным видом направился к этой группе. Он был почтителен с тетей Тин, ему было так приятно услышать от нее комплименты, что он даже вручил ей копию сценария со своим автографом. А увидев, как от удовольствия у старой женщины порозовели щеки, он был тронут и пошел с ней рядом, рассказывая о своей роли в этом фильме.

Рей Табэри спокойно посторонился. Даже если он был здесь не по своей воле, то его это не слишком волновало. Однако его взгляд выражал иронию, когда он посмотрел на Джулию, а" затем на тетю и актера.

Джулия, перехватив этот взгляд, подумала, что, вероятно, он разгадал ее идею с тетей. Но ей было все равно, поскольку план удался. Теперь все зависело от того, как она сможет использовать сложившуюся ситуацию, чтобы вести с ним разговор дальше.

Послышался резкий звук сирены. По широкому мосту на огромной скорости промчалась черная городская машина с шофером в униформе и повернула на стоянку, принадлежащую клубу.

Подняв столб пыли, машина остановилась. Зажав под мышкой кожаную сумочку, из нее вышла актриса Мадлин де Вельс и направилась туда, где была Джулия. Ее темные волосы были тщательно уложены, и она шла, высоко подняв голову, что позволяло ей показать свое лицо в наиболее выгодном свете. На ее красных губах играла улыбка. Один кинообозреватель не без основания назвал эти губы жадными. На ней был одет плотно облегающий ее, черный, с ядовито-желтой расцветкой костюм, который был неуместен на таком грубом сооружении, однако соответствовал ее роли.

Вслед за ней шли Саммер Даветт, играющая в фильме роль Алисии, дочери-подростка, и ее мать Аннет Даветт. Следуя за знаменитой актрисой, они, казалось, не вполне понимали, где им надлежало быть.

— Не смотри так удивленно, Мадлин, — сказала Джулия и закатилась тем особенным смехом, который был присущ женщинам, не знающим жалости.

— Я знаю, что не занята в этих съемках, но до меня дошли слухи, что сегодня днем будет много интересного. Мы на всякий случай пришли прямо сюда, вместо того чтобы идти в мотель.

Видимо, она имела в виду предстоящие трюки, подумала Джулия. Мадлин всегда нравились рискованные сцены, и она редко их пропускала. Она, конечно, была не одинока в своем пристрастии. Количество зрителей на натурных съемках увеличивалось в прямой пропорции от сложности снимаемых трюков. Джулия была обеспокоена нездоровым интересом, вызванным сегодняшней съемкой. В том, что слух о съемках дошел до Нового Орлеана, не было ничего удивительного — все, что происходило на съемочной площадке, обрастало самыми невероятными сплетнями, и даже сказанное что-то шепотом, по секрету, сразу становилось известным не только всем на месте, но и попадало с молниеносной быстротой в газеты. На это были разные причины — и характер работы, и то, что съемки проходили на изолированной территории с ограниченным количеством людей, и то, что все работали с огромным напряжением. Существовала прямая связь между слухами и жизнью фильма на экране. Самый незначительный слух мог означать успех или провал, победу или поражение.

Всех представили друг другу. Мадлин, не сводившая глаз с Рея с того самого момента, как вышла из машины, наконец, подошла к нему, прижалась и обвила свою руку вокруг него, и так непринужденно, как глициния на решетке.

— Это вы Болотная Крыса, не так ли? Я о вас слыхала. Вы действительно будете работать с нами?

Джулия познакомила Рея с Офелией и Стэном, и больше ни с кем. Слухи так быстро распространялись, что ее это раздражало. Она торопливо проговорила:

— Это еще не решено. Может быть, ты смогла бы помочь уговорить его.

Мадлин отсутствующим взглядом скользнула по Джулии. Она была занята Реем. Улыбаясь ему и откровенно лаская его своим взглядом, она произнесла:

— Я бы очень хотела попробовать уговорить его. Почему бы ему не пойти ко мне, выпить что-нибудь и поговорить.

Донна Лислет пробормотала что-то, ее лицо выразило явное отвращение. Джулия взглянула на жену каскадера и увидела, что она, прищурив глаза, наблюдает за актрисой. Мадлин, совершенно равнодушная к мыслям и чувствам других, часто вызывала у окружающих женщин чувство антипатии. Но ее это не беспокоило.

Лицемерие было не единственным ее недостатком. Мадлин была страшной эгоисткой. У нее был повышенный интерес к деньгам и ко всему тому, что могли дать деньги: к драгоценностям, одежде, машинам и другим изысканным вещам. Больше всего, однако, она обожала мужчин. Появившийся загадочный незнакомец был для нее как любимое лакомство для гурмана. Оставалось надеяться, что присутствие Мадлин вдохновит Рея Табэри согласиться на все, что хотела Джулия.

Рей, однако, оставался при своем мнении и не поддавался ни на чьи уговоры.

— Я ценю ваше приглашение, — сказал он актрисе, слегка улыбнувшись, — но, пожалуй, лучше побуду с моей тетей, пока она не начнет заниматься главным героем.

— Прежде чем я — что? — спросила с возмущением тетя Тин, подходя к ним вместе с Вэнсом.

В ответ ее племянник ухмыльнулся, решительно высвободился из объятий Мадлин и повернулся к актрисе-девочке и ее матери с запоздалым приветствием.

Девочка, не по годам взрослая из-за того, что ей приходилось проводить много времени на съемках, наблюдала игру между каджуном Реем и актрисой. Когда Рей пожимал ей руку, она понимающе взглянула на него и улыбнулась. Но взгляд Рея оставался вежливо-невозмутимым, и ее улыбка погасла, а лицо приняло обычное капризное выражение.

Для двенадцатилетней девочки Саммер была мала ростом. Но ее прямые рыжевато-белокурые волосы, неправильные черты делали ее лицо выразительным, и на экране она выглядела восхитительно. Она могла играть героинь, которым было и семь лет и четырнадцать, могла быть хныкающим ребенком и ангелом-хранителем. В «Болотном царстве» она должна была превратиться из капризной маленькой обеспеченной девочки, одетой в платья с оборочками, маминого сокровища, которая всего боялась, в самонадеянного сорванца, лишенного всякого страха. Ее считали хорошей актрисой, хотя работать с ней на съемочной площадке было нелегко: ее трудно было заставить изобразить раздражение, гнев и так же трудно потом успокоить.

— Надеюсь, вам приятно быть с нами, — сказала Ан-нет Даветт Рею и его тете, стараясь приглушить пронзительность своего голоса. — Я уверена, вам будет приятно с нами. Мы, актеры, — народ со странностями. Но те, кто знает нас лучше, понимают, что мы совершенно безобидны.

Мать Саммер помолчала в ожидании реакции на свои слова. И так как, кроме вежливого ответа, она ничего не услышала, разочарование отразилось на ее лице. Еще ребенком Аннет была «звездой» экрана и всегда считала, что окружающие должны помнить это. В отличие от своей дочери, в детстве она была маленькой блондиночкой редкой красоты с ямочками на щеках и упругими локонами. Однако ее карьера длилась недолго, всего пять-шесть лет, так как годы шли, а ее лицо оставалось таким же детским. Она поблекла, без конца плакалась, и о ее бывшей славе напоминали только истории, которых было у нее в запасе в великом множестве. Ее настойчивое желание еще раз прожить годы своей славы через свою дочь и ее уверенность, что Саммер будет звездой, и надолго, выглядели трогательными. Казалось, она взяла на себя традиционные обязанности мамы-режиссера, во все вмешиваясь, выбивая для дочери больше текста, больше выразительных кадров и лестные отзывы в печати. В результате все участники съемок избегали Аннет, а актеры относились к ней свысока. Джулии было жаль ее, но и она старалась как можно меньше и реже иметь с ней дело.

Донна Лислет отошла от компании, чтобы посмотреть на воду. Было яркое солнце, и, прикрыв рукой глаза, она стала подавать кому-то знаки. Из алюминиевого скифа, плавающего вдали, поднялась стройная фигура ее мужа. На его загорелом лице мелькнула улыбка, когда он весело помахал ей рукой в ответ. Увидев Рея, он тоже поприветствовал его, давая понять, что у него все в порядке.

Каскадеру давал указания Стэн Макнейлли, который кричал через все пространство с судна, находившегося неподалеку. Закончив, руководитель каскадеров сказал что-то рулевому, судно сделало крутой разворот и направилось к причалу.

— Пора начинать съемки, — сказала Джулия Рею и остальным. — Начнем?

Саммер, покусывая нижнюю губу, наблюдала за тем, что происходило на воде, затем, в несвойственном ей раздумье, взглянула на Рея Табэри, а потом перевела взгляд на Джулию. В ее карих глазах была горячая просьба, когда она сказала:

— Мне бы хотелось посмотреть съемки, можно маме и мне присутствовать?

Прежде чем Джулия успела ответить, Аннет Даветт произнесла:

— Не будь глупышкой, Саммер, ты будешь только мешать. Кроме того, у тебя много работы, тебе нужно выучить к завтрашнему дню сцену рыбалки.

— Мама, — вскрикнула девочка, — твоя работа важнее, и ты знаешь это.

Высокомерное брюзжание Аннет вызвало у Джулии желание взять девочку с собой. Но она только улыбнулась, слегка сжала ее плечо и пошла к судну.

Отойдя от причала, они набрали скорость и устремились вниз по изгибу реки, поднимая высокую волну, которая позади них раздваивалась и докатывалась до берегов. Солнце ослепительно блестело на поверхности воды. И на этом блестящем фоне, похожем на россыпь отшлифованных бриллиантов, вырисовывался силуэт большого белого журавля, который поднялся в воздух при приближении судна и медленно летел, грациозно размахивая крыльями. Как бы обрамляя весь этот блеск по бокам, тянулась темная и прохладная тень, которую давали деревья, растущие вдоль берегов реки.

Джулия подставила лицо ветру, наслаждаясь его ласковым прикосновением. Это напомнило ей поездку с Реем Табэри позапрошлой ночью, и она повернула голову, чтобы взглянуть на него. Они встретились взглядами, и он слегка улыбнулся, хотя глаза его оставались серьезными и немного отрешенными.

— Хорошо, что вы взяли с собой тетю, — сказала она.

— Вы считаете, что я взял ее с собой? — спросил он спокойно. — А я думал, это она взяла меня с собой.

— Как бы там ни было, я надеюсь, вы не пожалеете, что приехали.

Его взгляд пробежал по ее фигуре и снова остановился на загорелом лице.

— Возможно, и буду сожалеть, но что такое сожаление?

Что-то в его словах воскресило в памяти Джулии образ Аллена. Она попыталась вспомнить слова человека, с которым жила и который говорил нечто подобное. Сожаления — это было как раз то, чего Аллен избегал любой ценой. Все остальное он считал не стоящим внимания, — он не пытался заглянуть в далекое будущее. Это была хорошая, надежная черта для режиссера.

На съемочной платформе, установленной на мощных понтонах, было много оборудования и толпилась большая группа статистов. Но в этом не было ничего необычного. Рей, тетя Тин и все остальные стояли по одну сторону платформы, а Джулия отошла в другую сторону проконсультироваться с кинооператором. Потом она надела наушники, чтобы послушать последние наставления, которые Стэн, все еще находившийся на судне, давал Полу Лислету и актерам, играющим шайку головорезов. Скиф и быстроходный катер бесцельно кружили на воде, пока проверяли главную камеру на кране, другие камеры и звуковую аппаратуру. Ожидание затянулось, и Офелия предложила всем прохладительные напитки.

Наконец, все было готово для начала съемок. Джулия дала команду начинать, Офелия повторила ее, стоя возле главной камеры, где был Стэн. Джулия всегда чувствовала напряжение во время таких съемок: они редко проходили спокойно, и сюрпризы были не всегда приятны, а иногда требовали и дополнительных расходов. Сцены, которые казались великолепными на бумаге, могли выглядеть неинтересными и неправдоподобными на экране, а то и просто смешными. В такие моменты участники съемок, беспрекословно и точно выполнявшие ее указания — будь то драматическая или романтическая сцена, — вдруг становились неуправляемыми, и тогда ощущение, что все находится под ее контролем, исчезало, хотя она по-прежнему несла за все ответственность.

Сейчас, казалось, все идет хорошо. Скиф на такой бешеной скорости выскочил из затененной деревьями протоки реки, что пенящаяся волна позади него раздваивалась как гигантская «молния»-застежка. Скиф несся по открытой глади реки зигзагами, огибая обрубки деревьев и полузатонувшие бревна, а Пол Лислет, припав к рычагам управления, смотрел назад, через плечо, на быстроходный катер, который неотступно следовал за ним. В катере находилось двое мужчин в черных костюмах. Один из них подался вперед, в его руках был автомат. Он нажал на курок, и показалось пламя. Выстрелы следовали один за другим, а на воде то там, то здесь поднимались фонтанчики. Скиф часто менял направление, делал широкие круги вокруг катера, разрезал кильватерную волну, разворачивался и уходил, и был едва виден в тени кипарисов, растущих вдоль берега.

Показывая свое мастерство и крепкие нервы, каскадер мчался между деревьями, как бы играя в прятки с солнечным светом и густой тенью, с молниеносной быстротой то появляясь в поле зрения, то исчезая, что очень захватывающе выглядело на экране. Из протоки реки позади двух состязающихся в скорости лодок вылетело судно и пристроилось в кильватер катера. Стэна можно было видеть возле снимающей камеры. Он все еще. продолжал давать указания по переносной рации и наклонялся, чтобы прокричать что-то кинооператору. Трудно сказать, слышали ли его окружающие в этом реве моторов, который катился над водой и, достигнув линии деревьев, возвращался, еще более усиленный.

Краем глаза Джулия видела, как Рей подошел к борту съемочной платформы и, прищурив глаза, наблюдал за происходящим на воде. Сцена, которую придумали она и ее команда, вызывала у него интерес.

Скиф, почти касаясь воды одним бортом, на полной скорости еще раз описал широкий круг, как бы заигрывая с катером, откуда все чаще доносились выстрелы и все больше снарядов падало в воду вокруг скифа. Чем стремительнее носился скиф, огибая судно, тем легче и чаще можно было сделать лобовые кадры. Потом Пол Лислет изменил курс и направился к другой излучине реки, увлекая за собой катер, который должен был оказаться около густых зарослей кипарисов и скопления чернеющих пней, образующих скрытую преграду.

Продолжая наблюдать за лодками, Рей вдруг изменил позу, упершись руками в бедра. Потом резко повернулся, отыскивая взглядом Джулию, и, найдя ее, закричал:

— Прекратите все! Сейчас же прекратите!

Она повернулась в его сторону и сняла наушники. Из-за шума и оттого, что все ее внимание было сконцентрировано на происходящем на воде, она не расслышала его слов.

— В чем дело?

— Что-то случилось. Скиф идет не так, как нужно, — он кивнул в сторону лодки. — Посмотрите.

Она ничего не заметила. Казалось, лодка точно выполняет все команды человека. Или нет? Точно ли подчинялся скиф действиям каскадера? Была ли ровной кильватерная волна, когда скиф на бешеной скорости несся к темной полосе кипарисовых зарослей?

— Стоп! Довольно! — закричала она. — Стоп! Стоп! — Джулия услышала, как ее команда прокатилась эхом над водой, как ее подхватила Офелия и Стэн и как она повторилась в ее наушниках. Мужчины чертыхнулись и выключили камеры.

Но было уже слишком поздно. Скиф швыряло из стороны в сторону среди кипарисовых деревьев, а катер несся прямо за ним, настигая его. В тени деревьев, где они скрылись, раздался оглушительный треск. Скиф закружился на одном месте, поднимая миллиарды брызг и загребая воду бортом. Волной его швырнуло на высокое кипарисовое дерево, и тут же раздался глухой стук и звук разрывающегося по швам металла, потом его отбросило к катеру. Катер не смог затормозить и врезался в скиф, приподняв его над водой. Стекло кабины катера отлетело с шумом и треском, а мотор неожиданно взревел, и обе лодки встали на дыбы, образуя дугу. Катер стал тонуть, шлепая по воде, как бы рассказывая о случившемся, а мотор его чихнул и заглох.

Донна Лислет издала пронзительный крик. Рей Табэри подскочил к ней в три прыжка, обнял, спрятав ее лицо на своей груди. Он крепко держал ее, чтобы загородить собой то, что ей нельзя было видеть — большое расплывающееся пятно крови на поверхности темной, все вбирающей в себя воды.

 

Глава четвертая

— Если вы не справляетесь с работой, мисс Буллард, если не можете сделать фильм, за который нам не пришлось бы отдавать обеих рук и ноги в придачу, то нам придется взять производство на себя.

— Берите, — произнесла Джулия сдавленным голосом, глядя на человека, сидевшего в ее кресле.

— Мы найдем другого директора съемочной группы, который будет уделять больше внимания тому, куда идут деньги.

— Вы не можете так поступить! — Джулия оперлась ладонями о крышку стола и наклонилась вперед.

— Могу, и вы знаете это, — мужчина слегка улыбнулся. — Я просто порекомендую им это.

Джулия не рассчитывала, что встреча с бухгалтером из компании, застраховавшей фильм, будет приятной, но не ожидала, что придет из-за нее в ярость. Отчасти причиной раздражения было закрытие ее съемочной площадки на четыре дня, пока полиция занимается расследованием происшествия. Бесконечные ответы на вопросы полицейских и других представителей властей, расспросы журналистов различной степени вежливости не улучшали настроения. Но все же главной причиной ее ярости был инспектор страховой компании Дэйвис. То, что он в течение нескольких дней рылся в ее бумагах, пользовался ее скрепками, ее блокнотом для заметок, ее телефоном и пропотел насквозь ее рабочее кресло, было выше ее сил. Она вообще терпеть не могла, когда кто-нибудь вторгался в ее рабочее пространство, копался в ее бумагах и просматривал ее почту.

Но хуже всего было его снисходительное внимание. Это был полный человек с редеющими волосами, плохой кожей и жутким запахом тела, он возмещал свои природные недостатки тем, что пользовался всей полнотой данной ему власти и наслаждался этим.

— Взгляните на факты, — продолжал Дэйвис, — этот инцидент с лодкой сокрушил ваш бюджет. Замена испорченного инвентаря, расходы на похороны Лислета, оплата больничных счетов двух других каскадеров, траты на съемочную группу, погрязшую в болтовне и безделии и только занимающую места в мотеле, — все это обойдется в целое состояние. Не пройдет и двух недель, как деньги кончатся и моей компании придется вмешаться, чтобы избежать убытков. Мы будем действовать в рамках данных нам прав: завтра же соберем группу бухгалтеров, чтобы обсудить то, чем вы занимаетесь, и избавиться от всех, кто бьет баклуши и… процветает.

Джулия посмотрела на него в упор.

— На этих съемках никто не бездельничает. В каждой сцене, в каждой строчке в диалоге и в каждом кадре есть смысл.

— Не кипятитесь, я не говорю, что все здесь приходит в упадок, потому что директор — женщина.

— Разве…

— Эта работа требует твердых решений и силы воли, чтобы проводить их.

— Отчасти вы правы.

— Да, ну, и не вижу необходимости ходить вокруг да около насчет неразрывности и целостности сценария. Я все это уже слышал. Все это чепуха по сравнению с теми деньгами, что мы тратили на создание кино в наши дни. Необходимо, чтобы работа была сделана, вот и все. Либо вы ее выполняете, либо кто-то другой.

— Бухгалтеры, — в ее голосе слышалось презрение.

— Да, если это понадобится. Уверен, что мы понимаем друг друга, хотя, конечно, я переговорю с Грейвсен-дом.

— Сомневаюсь, что вам удастся рассказать моему жениху что-нибудь новенькое.

Джулия нечасто афишировала свои отношения с Ал-леном, но в голосе мужчины слышались язвительные нотки, которые она не могла вынести.

— Тем не менее я свяжусь с ним.

— Пожалуйста, если вам от этого легче.

— Мы будем внимательно, следить за происходящим здесь. Вы станете объектом аудиторской проверки без предупреждения.

— Я все прекрасно понимаю. А пока, извините, меня ждет работа. Сожалею, что мне приходится просить вас покинуть мой кабинет, но это то место, где я работаю.

По бледному лицу мужчины разлилась краска, но он принялся собирать свои бумаги.

Удовлетворение от того, что ей удалось выставить за дверь человека из страховой компании, не помогло Джулии сосредоточиться на работе. Во-первых, никакими ароматизаторами невозможно было заглушить в кабинете оставшийся после Дэйвиса запах, во-вторых, она была в смятении.

Ее мучило чувство вины за смерть Пола Лислета. О, конечно, она не имела никакого отношения к изъеденному кислотой страховочному тросу, но это она дала окончательное «добро» на трюк, стоивший ему жизни. Ей не надо было так безрассудно одобрять предложения Стэна и самого Пола Лислета, ей следовало остановиться на более безопасном варианте сцены погони. Она должна была сама убедиться в том, что ялик осмотрен ее людьми, а не доверять на слово лодочной компании, доставившей его и убеждавшей, что он в прекрасном состоянии.

Правда, меры предосторожности не всегда помогали. Не было ничего необычного в том, что у каскадера не получался трюк: даже у лучших из них не нашлось бы одной целой кости. В этом-то и состояла игра. Трюки, выглядевшие захватывающими в фильме, именно потому и были интересными, что на самом деле являлись очень опасными. Вот почему эта работа так хорошо оплачивалась: платили за риск, хотя погибали каскадеры по-разному.

Но такого еще никогда не было при съемках ее картин.

Она не могла избавиться от возникавшей в ее памяти сцены столкновения двух лодок. Этот эпизод все время прокручивался у нее в голове, как видеоклип, в ушах постоянно звучали тихая ругань Рея, крик ужаса тети Тин и вопли Донны Лислет.

Несколько раз она думала, что ей необходимо забыть «Болотное царство», что ей не хватит духу закончить его. Пришедшая в голову мысль — покинуть Луизиану и вернуться в Лос-Анджелес, лежать на пляже и впитывать в себя солнце и ветер, забыв обо всем, пока ее не осенит новая идея, — была такой притягательной, что она едва не бросилась собирать чемоданы.

Но это было невозможно. Слишком много людей зависело от нее, слишком много денег было задействовано, чтобы бросить картину. Кроме того, ей необходимо было доказать, что она может ее сделать.

Похороны Пола Лислета были назначены на вторую половину дня, но их перенесли из-за процедуры вскрытия, обязательной в случаях неестественной смерти. Джулия послала цветы и от своего имени, и от «Эксель филмз». Она пыталась внушить себе, что этого достаточно, что больше ничего от нее не ожидают, хотя знала, что это неправда. Ее угнетала мысль о. том, что она должна быть на похоронах, смотреть в глаза друзьям и близким погибшего. Ей и раньше тяжело было присутствовать на похоронах, и она была не уверена, хватит ли у нее духу появиться на этих. Наконец, она решила, что самое неприятное — это постоянно беспокоиться по данному поводу. Ко времени ленча она так ничего и не сделала, бросила ручку и, выйдя из офиса, направилась в мотель.

На похороны Джулия одела темно-синее платье и шляпу с широкими полями. Но, стоя в задних рядах присутствующих во время мессы, она почувствовала, что слишком разоделась для такой скромной службы в старой викторианской часовне. По крайней мере, ей не пришлось входить туда в одиночестве. В последний момент к ней подошел Стэн и предложил сопровождать ее, за что она была ему очень благодарна.

На кладбище Джулия и. руководитель группы каскадеров стояли довольно далеко от зеленого навеса с рядами стульев и букетами гвоздик и хризантем, вянущих на жаре. Стэн хотел уйти сразу же после молитвы, когда одетые в траур люди начали расходиться, но Джулия намеревалась поступить иначе. Она дождалась, пока толпа Донны Лислет поредеет, а затем подошла к вдове каскадера.

— Примите мои соболезнования, — произнесла Джулия, касаясь руки женщины. Она едва взглянула на Рея Табэри, поддерживающего Донну, и старалась не смотреть на двух светловолосых мальчиков, один из которых, помладше, был на руках у Рея, а второй прижимался к своей матери. — Понимаю, это не поможет, но я говорю от всего сердца.

— Нет, — сказала Донна Лислет прерывающимся голосом; лицо ее было залито слезами, косметика размазалась. — Это не поможет.

Посмотрев на Рея, Джулия заметила, что вид у него был мрачный, кожа вокруг глаз натянулась, но голос прозвучал на удивление мягко:

— Мисс Буллард нельзя обвинять. Пол знал, на что шел.

Донна взглянула на него, в ее темных глазах можно было прочесть обвинение. Они встретились взглядами, и оба опустили глаза. Потом она вздохнула и снова повернулась к Джулии:

— Да, наверное, так. Я… благодарю вас, мисс Буллард.

Джулия уступила им дорогу. На сердце у нее была тяжесть, не проходившая уже несколько дней; казалось, ей стало бы полегче, если бы она сама обронила хоть слезинку. Глядя, как они шли к джипу «чероки» Рея, Джулия до глубины души была взволнована тем, как мужественно эти люди переживают свое горе.

Неожиданно ей показалось, что она подсматривает что-то очень интимное. Джулия отвела взгляд и посмотрела на кладбище с его надгробиями из мрамора и гранита, редкими для этой части Луизианы, на каменные кресты и вазы, покрытые мхом и напоминавшие о старых трагедиях и несчастьях. Время сгладило остроту их боли. Несомненно, оно также поступит и со смертью Пола Лислета. Когда-нибудь.

— Вот ты где, — проговорила тетя Тин за ее спиной. — Где ты прячешься, я спрашиваю? Я ожидаю тебя со дня на день.

Джулия обернулась, заставив себя улыбнуться.

— Правда? Я не была уверена, что наша договоренность остается в силе после того, что случилось, и сомневалась, захочет ли ваш племянник видеть меня поблизости.

— Рей? Что он может сказать, спрашиваю я тебя? Конечно, он не будет возражать. Так ты приедешь сегодня вечером? Я проветрила твою комнату еще четыре дня назад и постелила чистые простыни, пахнущие лавандой, как учила меня еще моя тетушка. Рей проверил кондиционер и сказал, что все в порядке. Я ожидаю тебя к обеду, не позже; мой сосед принес мне отличных креветок этим утром, и я сделаю большой обед, хватит, чтобы отнести и Донне.

Джулия согласилась — ей больше ничего не оставалось делать перед лицом такого решительного гостеприимства. И она была благодарна. Спокойное отношение тети Тин к случившемуся, ее приглашение, показывающее, что жизнь с ее человеческими заботами продолжается, — все это утешало. Неужели тетя Тин видит, как Джулия нуждается в ней, или это было в характере пожилой женщины: быть практичной и доброй.

Когда вечером Джулия прибыла к тете Тин, Рея дома не было. Тетушка помогла ей отнести чемоданы и портативный компьютер, коробки с вещами, которые она привезла с собой, чтобы жизнь ее здесь была удобной. Пообещав Джули бокал вина на галерее, когда та будет готова, пожилая женщина оставила ее распаковываться и обживать новое место.

Комната, предоставленная Джулии, была большой и просторной, с узкими стеклянными дверьми, выходившими на заднюю галерею. Кроме того, в комнате было еще несколько окон и дверь, ведущая в гостиную. Дом, построенный в типичном французском деревенском стиле, не имел коридоров, не считая передней и задней галерей, так что все комнаты сообщались, что рождало милое и какое-то интимное чувство. Комната Джулии находилась рядом со столовой и бывшей спальной, но теперь переделанной в современную кухню. Тетя Тин жила в правом крыле, поэтому у них с Джулией была общая маленькая ванная. В центре дома находился зал, около него — комната Рея. В конце одной из галерей была лестница, ведущая на мансарду.

Обстановка в комнате Джулии была скромной. Кровать из розового дерева, гардероб из того же материала с вделанным в дверцу зеркалом. Покрывало, валик и наволочки подушек были из накрахмаленного белого хлопкового материала, сшитые явно вручную. Над кроватью висели распятье из слоновой кости и еще несколько картинок в овальных рамках. Пол из широких кедровых досок был покрыт старыми ковриками в голубых, розовых и зеленых тонах, поблекших от времени.

Ванная комната тоже была немного старомодной. Сама ванна стояла на ножках в виде когтистых лап, у комода была деревянная крышка, а раковина установлена на старинной тумбочке с керамическими ручками на дверцах и крутящимся зеркалом над нею. Полотенца, однако, были толстые, и горячей воды предостаточно.

Джулия приняла ванну и переоделась в джинсы и вязаную кофточку. Она все разложила по местам, даже убрала свою переносную канцелярию на один из столиков в углу спальни. Предоставленная сама себе, она предпочла бы остаться в своей комнате и поработать немного. Однако приглашением тети Тин пренебречь было неудобно, и она отправилась на поиски своей хозяйки.

— Видишь, я же говорила, что Рей не будет интересоваться ни тем, что я делаю, ни тобой, — говорила тетя Тин, покачиваясь в кресле-качалке на задней веранде и потягивая вино вместе с Джулией в сгущающихся сумерках. — Когда я сказала ему, что ты сегодня придешь, он только ответил: хорошо.

— Я рада, что он уехал не из-за меня, я заметила — его «чероки» нет на месте.

— Думаю, он все еще у Лислетов. Он очень сочувствует, и не только Донне и двум мальчикам, но и матери и отцу Пола, его братьям и сестрам. Он останется там столько, сколько нужно.

— Надеюсь, что я не мешаю вам. Скажите, если мое. присутствие станет утомлять.

— Я буду рада твоему обществу, особенно сегодня. Мне не хочется есть в одиночестве.

— Вы не ждете Рея к обеду?

— Не особенно, я его вообще никогда не жду. Он приезжает и уезжает, когда ему. заблагорассудится, в любое время. Если в холодильнике есть пища, он ест, если нет — он сам себе готовит. Он помогает мне по хозяйству, когда может, и я не прошу о большем. Когда он приезжает, я рада, когда уезжает снова — я не грущу, потому что знаю: он вернется.

Джулия посмотрела на тетю Тин с удивленным интересом.

— Разве ваш племянник не всегда живет у вас?

— Нет, милая, почему ты так решила? Он проводит большую часть времени в Новом Орлеане.

— Я так решила после его рассказов о себе и о болоте. Он мог бы и предупредить меня.

— Ему нравится шутить, — ответила тетушка с извиняющейся улыбкой.

— Если он хотел, чтобы я чувствовала себя неловко, он того добился.

— Нет-нет, все это просто ради смеха. Ему нравится иногда притворяться, помнишь, он как-то говорил тебе, что у него перепонки между пальцами на ногах, и ему хотелось посмотреть, как долго люди будут этому верить.

— Но это же мальчишество!

— Может быть, но он так много делает серьезного в жизни, что я не возражаю. Он действительно вырос на реке, много плавал по заливам и каналам. Они с Полом росли вместе. Бывало, приносили мне каждый день что-нибудь приготовить — то раков, то хвост аллигатора, то черных дроздов, то кучу всякой рыбы.

— Они… должно быть, были друзьями, — сказала Джулия. Ей было не очень интересно слушать о Поле, но это могло помочь узнать ей побольше о жизни такого человека, как Рей. Для ее фильма, естественно.

— Да, и очень близкими. Однажды летом, когда им было лет тринадцать-четырнадцать, после половодья они нашли старую пирогу. Они частенько брали ее на Миссисипи, поудить или покупаться. Иногда, когда к ним приближалась роскошная яхта, они переворачивали пирогу — оказывается, это довольно просто сделать, — делая вид, что их опрокинуло большой лодкой. Спрятавшись под ней, они дышали воздухом из пакетов, приготовленных заранее. Яхта останавливалась, и люди начинали поиски. Мальчики давали себя обнаружить и спасти, а иногда и получали деньги за ужасное происшествие. Но однажды друг отца Рея, ловивший рыбу на реке, увидел эту проделку. Через десять минут после возвращения Рея и Пола домой их пирога была сожжена на костре!

Джулия присоединилась к тихому смеху тети Тин и глотнула еще вина.

— Вы, кажется, говорили о каких-то серьезных делах, которыми он…

— Не обращай внимания на старуху с плохой памятью и болтливым языком, — отмахнулась тетя Тин. — Я просто забываю, что Рей больше не служит в агентстве по наркотикам. Как быстро бежит время!

Чтобы не удивлять тетю Тин своей настойчивостью, Джулия замолчала. Воздух на галерее был пропитан зноем. В саду закудахтала то ли курица, то ли пава, монотонно стрекотали кузнечики, раздавалось мирное кваканье лягушек — звук, который Джулия еще с детства связывала с приближением дождя. И хотя никакого признака ухудшения погоды не было, они сидела, вслушиваясь и вглядываясь в наступающую ночь.

Спустя некоторое время она спросила:

— А где родители Рея? Они все еще живут по соседству?

— Мой брат и его жена погибли в автомобильной катастрофе, когда Рей был в колледже.

— Извините меня. У него, есть братья или сестры?

— Младшая сестра, она замужем, имеет троих детей, они живут в Атланте. А в Новом Орлеане у него бабушка по матери. Больше у него, не считая меня, никого нет, а теперь и Пол ушел. Рей и Пол были как братья.

— Не думала, что они были настолько близки.

— Да, — тетя Тин медленно кивнула. — Они вместе бегали по болотам, вместе болели корью и свинкой, вместе играли в футбол, все делили пополам. Одно время, еще в школе, оба были влюблены в Донну, потом это, правда, прошло. Рей очень тяжело переживает смерть Пола. Он считает, что должен был это предвидеть, должен был сделать что-нибудь, каким-то образом предотвратить этот случай.

— Там никто ничего не мог сделать, — голос Джулии напрягся. Большую часть из того, что чувствовал Рей, она понимала.

Тетя Тин вздохнула:

— Знаю, но вот такой уж он.

Они стали говорить о завершении расследования окружным шерифом и об облегчении, что все это, наконец, закончилось. Из разговора Джулия узнала, что шериф доводится родственником тете Тин. Правда, она уже ничему не удивлялась, начиная сознавать, какие тесные связи существуют в обществе. За вином они посидели еще немного, а потом перешли в столовую.

Обед был отменным, как в одном из новоорлеанских ресторанов, который посетила Джулия в свой последний приезд в город. Мягкие разваренные бобы и тыква из огорода служили прекрасным гарниром, так же как и хлебный пудинг, поданный с ананасово-изюмным соусом. Когда тетя Тин решительно прервала экстравагантные комплименты, высказанные Джулией, та постаралась описать пожилой женщине ту пищу из столовой, которой ей пришлось бы довольствоваться, останься она в мотеле. Тетя Тин с трудом поверила ее рассказу. В дружеском расположении духа они убрали со стола и помыли посуду: Закончив, тетя Тин предложила Джулии посмотреть телевизор в ее спальне, но та отказалась. Сославшись на жесткий рабочий график, она вернулась к себе.

Сидя за столом, она слышала тихое бормотание телевизора в соседней комнате. К тому времени, как он замолчал, она уже набросала сценку с Саммер и Вэнсом, избегая съемок на реке. Она вернется к этому позже, если это будет необходимо, но сейчас она просто не могла об этом думать.

Ее внимание привлекли вспышки молнии за окном. Она встала и раскрыла стеклянные двери, в комнату ворвался ветер, холодный, освежающий, принесший запах дождя. Стало прохладно, и она поспешила закрыть двери.

Услышав низкие раскаты грома, она вышла на галерею. Гроза была уже совсем близко, вспышки молний с трудом проникали сквозь ночную мглу, гром гремел с перерывами. Начавшийся дождь легко забарабанил по двору, его капли неровно застучали по жестяной крыше над головой.

Луизианский дождь. Он всегда казался Джулии более мокрым, чем где бы то ни было, более проникающим, более естественным. В Калифорнии влага, падавшая с облачного неба, казалось, протестовала против бесконечной череды солнечных дней. В других местах — на островах или в горах — дождь имел свой сезон и редко проливался в другое время. Но в Луизиане всегда су-щестовала частая вероятность дождя. Падающая вода была проклятием и благословением, редко, когда ее не замечали, потому что очень скоро она могла превратиться в бурный поток или, как ее называли местные жители, стать «душителем лягушек»; вода могла подняться вверх в виде торнадо или урагана.

Дождь усилился, приобрел стойкий непрекращающийся звук, под который было хорошо засыпать. К Джулии подкралась усталость — пришло время устраиваться на ночь.

Приняв душ, вышла из ванной в коротком халатике из белого шелка, держа в руке щетку для волос. Склонив голову набок, она стала расчесывать волосы и вдруг замерла от неожиданности.

Она была в комнате не одна — длинная фигура мужчины растянулась на полу возле ее кровати. Рей Табэри лежал, облокотившись головой на руку, и смотрел на нее.

— Ты оставила дверь нараспашку, — сказал он. — Это не очень умно.

— Мне нравится прохлада. Кроме того, я думала…

— Ты думала, что находишься в деревне, где не надо опасаться… взломщиков.

— Что-то вроде того, — она подняла подбородок и продолжила расчесывать волосы.

— Видишь, как ты ошибалась?

— Вижу; может быть, теперь вы уйдете, мне хотелось бы лечь спать.

Он долго смотрел на нее, а потом покачал головой.

— Ты оставила дверь нараспашку. Ты и вправду такая беспечная, или тебе хотелось выслушать то, что я скажу?

— Я не играю в игры, — ответила она, стараясь не обращать внимания на участившееся сердцебиение. — Я говорю вам простым языком, что я хочу, чтобы вы сделали.

— А что ты хочешь, что бы я сделал, — нет, я забыл, что уже спрашивал об этом. Ты не любишь игры. Я постараюсь это запомнить, раз уж мы будем работать вместе.

Все это было сказано с такой обезоруживающей прямотой, что она не обратила бы на его слова внимания, если бы не выжидающий взгляд его карих глаз. Она сунула щетку в карман халата и встряхнула мокрыми волосами.

— А мы собираемся работать вместе?

— Да, если уточним некоторые детали, — он поднялся на ноги с легкостью хорошо тренированного человека, сел на край постели, подвернув под себя одну ногу, а другой уперся в пол.

— Например?

— Для начала я хочу делать все трюки Пола, включая тот, который он не завершил.

Она оглядела его крепкое тело и, встретившись с ним взглядом, не опустила глаз.

— Почему?

— Из-за денег, конечно.

— Я думаю, — произнесла она медленно, — что это не совсем так.

— Тогда причуда, каприз, желание доказать, что дело может быть сделано. Выбирай, что тебе больше по душе.

Боль исказила ее лицо, но она не ответила на вызов.

— Согласна, если вы так уверены. Это все?

— Я хочу, чтобы мне принадлежал окончательный контроль за соблюдением местных обычаев, который ты обещала мне при нашем первом разговоре.

— Не возражаю. Что еще?

— Почему ты считаешь, что будет что-то еще? — спросил он, насмешливо глядя на нее.

— Опыт, и интуиция. Итак?

Он поколебался, потом кивнул:

— Я хочу, чтобы ты предложила работу Донне, какую-нибудь маленькую роль, чтобы она смогла заработать пару долларов и чтобы как-то отвлечь ее от происшедшей трагедии.

— Я не понимаю, как работа на съемочной площадке, где погиб ее муж, может отвлечь ее.

— Я не говорю, что она сейчас так рассуждает, но она так хочет. Донна — учительница, хотя и не работала последние годы. Она собирается вернуться к своей профессии, ей обещают предоставить место. Во всяком случае, она считает, что работа в кино ей тоже поможет, поэтому я обещал спросить тебя.

Джулия подумала, что Донна, возможно, видит себя актрисой. Она встречалась с этим уже тысячу раз: молодые женщины, довольно привлекательные, ожидают, что их жизнь изменится после короткого контакта с кинокомпанией. Это могло быть так, а может быть, Донна Лислет хотела присоединиться к съемочной группе, чтобы быть ближе к Рею, раз он собирается там работать. Но тут Джулия уловила насмешливое выражение его глаз, он угадал ее циничные мысли.

Она коротко кивнула:

— Мы будем снимать несколько уличных сцен в одном из близлежащих городков, Латчере или Грамерси, в течение нескольких недель. Донна могла бы участвовать в массовке, если она встретится с Офелией, заполнит карточку и принесет поляроидное фото. Этого будет достаточно?

— Я уверен, она будет просто счастлива.

— Хорошо, — Джулия естественным движением руки проверила, не распахнулся ли халат. — Тогда это все?

Он не обратил внимания на ее намек.

— Я нервирую тебя?

Она быстро взглянула на него, он ответил ей взглядом, в котором было терпение и любопытство. Казалось, он и вправду перестал играть.

— Сказать по правде, — произнесла она неторопливо, — мне не нравится находиться в невыгодном положении. И мне не нравится, когда люди втограются на мою территорию без моего разрешения.

— Твою территорию?

— В мою комнату, кабинет, в любое место, где я нахожусь.

— Я слышал про такую болезнь. Но мне кажется, ты волнуешься потому, что, несмотря на принадлежность к либеральному типу калифорнийцев, тебе не нравится, что я одет, в то время как на тебе нет ничего, кроме домашнего халатика, я не прав?

Она покраснела, это ее разозлило, потому что она гордилась тем, что никогда не стеснялась собственного тела. Еще. подростком она ходила на пляж в таких крошечных бикини, что из них нельзя было сделать и носового платочка. Нервозность из-за наготы, как она бы сказала, никогда не занимала ее голову. И все же он был не совсем не прав.

— Моя нагота, если вы это имеете в виду, к делу не относится. Вы — незваный гость здесь, в моей комнате, вы пришли среди ночи. Что вы ожидали?

— Думаю, надо спросить, чего ожидала ты.

— Ничего! Абсолютно ничего!

— Хорошо, именно так и будет. Я обещаю. Но почему бы нам не присесть и не поговорить о тех сценах, которые ты собираешься снимать в понедельник утром, и как я могу помочь тебе?

— Сейчас?

— А что, есть лучшее время? Никто нам не помешает, никакие технические проблемы не будут тебя отвлекать, никакого освещения, кинокамер и съемочной группы, только двое нас и много времени.

Последние слова его прозвучали хрипло, а в глубине глаз затаилась темнота. Неожиданно она подумала, может быть, ему кто-то нужен, нужно какое-то занятие, чтобы отвлечься от мыслей о Поле. Сонливость ее улетучилась. Прикрыв глаза ресницами, она резко произнесла:

— Ладно, если уж вы настаиваете.

Подойдя к изголовью кровати, она отогнула одеяло и прислонила подушки к спинке, потом села и откинулась на них. У стола, за которым она работала, стоял стул, она могла бы сесть на него, но решила не провоцировать мужчину, сидящего рядом, на еще более смелые действия.

Тень улыбки промелькнула на лице Рея Табэри, пока он наблюдал за ней; его взгляд коснулся ее мягких распущенных волос, чистой кожи без следа косметики. Он устроился поудобнее, откинувшись на спинку кровати, и стал разглядывать ее.

Джулии было трудно сосредоточиться на деле, пока она не начала задавать вопросы, мучившие ее. Как только она сконцентрировалась на сценарии, она забыла обо всем.

Рей на удивление быстро схватывал идею каждой сцены и ее видение этой сцены. Его суждения были ясными и четкими, в поддержку своих доводов он приводил факты и цифры, доказывающие его правоту. В нем не было ничего догматического, он быстро принимал поправки, необходимые в целях экономии или нужные артистам. Тот факт, что при разговоре он не терял самообладания, поразил Джулию. По своему опыту она знала, что только очень немногие мужчины могли вести длительные переговоры с женщиной, не ущемляя своего самолюбия, особенно разбирая такие туманные вопорсы, как обычаи и традиции.

Джулия нашла для Рея копию сценария, полистала ее, указывая места, требующие его внимания. Она также показала ему отрывок, над которым сейчас работала. Он сделал несколько важных добавлений, высказав их с легкостью, которая говорила о его прекрасном знании местной жизни.

— Взгляни на эту сцену, где Жан-Пьер преследует людей, нанятых его женой, по этой части болот, — Рей указал на место в сценарии, которое должно было сниматься через неделю. — Он должен бежать за ними, используя окружающую растительность в качестве прикрытия. Это не получится.

— Как так — не получится?

Джулия оттолкнулась от подушек и легла на живот поперек кровати, чтобы взглянуть на выделенные им строчки. Он нагнулся вперед, показывая ей выдернутые из папки страницы.

— Болото заросло пальметто, низкорослыми пальмами, которые ты видела. Они шуршат, когда продираешься через них. Твоему Жан-Пьеру придется двигаться медленно, почти ползком. Если же он побежит, как здесь написано, то шум будет такой, словно мчится стадо слонов, и слышен он будет на расстоянии многих миль.

Она улыбнулась:

— Вэнсу не понравится идея ползать в грязи.

— Ничего не поделаешь. А эта сцена, где Жан-Пьер кружит вокруг парней на катере, затем направляется вниз по реке и уходит по одному из ее рукавов. Он не может так просто свернуть в рукав и исчезнуть, на это потребуется много времени. Река — это не шоссе. Пенный след от его лодки останется еще минут пятнадцать-двадцать. В подобной ситуации он может заплыть в какую-нибудь речушку, желательно со стоячей водой, чтобы сбить со следа тех парней. Он вырубает мотор и с помощью весел выгребает обратно на реку. Таким образом он доплывает до необходимого ему рукава и сворачивает в него. Через несколько сотен футов он может снова запустить свой мотор — кажется, я видел такой на одном из яликов, — и вперед. Ни пены, ни шума.

Он говорил о завершении сцены, над которой работал Пол.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Джулия напрягшимся голосом, — но пройдет еще некоторое время, прежде чем мы приступим к этой сцене.

— Почему? Она должна быть отснята.

— Просто… я не хочу думать об этом.

— Но это не решение проблемы. Мы должны отснять ее и покончить с этим.

В его словах она услышала отзвук всех мужских приключенческих фильмов, которые когда-либо видела: «Укуси пулю», «Сделай шаг», «Упав, садись на лошадь снова». Подобные слова пришлись бы по вкусу Буллу Булларду, ее отцу.

Она заметила с прохладцей:

— Когда что снимается — решаю я.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Так точно, леди-босс.

Он был так близко от нее, что их плечи соприкасались. Джулия ощущала исходивший от него тонкий запах лосьона, вглядывалась в его темные таинственные глаза. Она чувствовала его силу, видела его широкие плечи под футболкой, его мускулистые ноги, обтянутые джинсами.

Снаружи стучал дождь, сотрясая жестяную крышу, пролетая серебристыми струйками мимо окон. Воздух был тяжелый, влажный от дождевых испарений, проникающих через распахнутые двери. Казалось, этот воздух обволакивал их, сближая в нежеланной интимной обстановке. Внутри Джулии родилась медленно нараставшая боль, от которой у нее перехватило дыхание.

— Я… я не собиралась оказывать давление, — сказала она, опустив ресницы и отодвигаясь от него. — Просто у меня был длинный день, и… я не в настроении обсуждать эту сцену. Не можем ли мы отложить ее на какое-то время?

Он долго смотрел на нее, потом неожиданно поднялся на ноги и выпрямился. Сознание, что ее очень волновала его близость, смутило Джулию. Она облизнула губы.

— Хочу, чтобы вы знали, я благодарна за ваше решение работать с нами над «Болотным царством». Чувствую, фильм станет намного лучше, особенно после сегодняшнего вечера.

— Ну, посмотрим. Тебе лучше пойти и запереть за мной дверь.

Она соскользнула с кровати, но не стала приближаться к нему.

— Я так и сделаю.

Его взгляд был задумчивым.

— Кстати, тетя Тин оставила на галерее ведро. На случай, если крыша начнет протекать.

— Очень разумно с ее стороны.

Значит, это было причиной его визита. Или нет?

— Я могу показать, куда его лучше подставить.

— Все в порядке, я сама справлюсь.

Уголки его рта дрогнули в улыбке:

— Я так и думал.

Он посмотрел на нее еще несколько секунд, потом, слегка покачав головой, вышел за дверь и осторожно прикрыл ее за собой.

— И вам спокойной ночи, — пробормотала Джулия, но пока его шаги не стихли на галерее, она не сдвинулась с места.

 

Глава пятая

К столику Джулии в лодочном клубе неторопливой походкой приблизилась Офелия с полдюжиной пончиков в одной руке и огромной кружкой кофе в другой. Она рухнула на стул и разложила свой завтрак. Разорвав одним движением три пакетика с искусственным сахарином, она высыпала их содержимое в кофе.

— Ну ладно, рассказывай, — сказала она, — как тебе удалось уговорить Аллигатора Табэри?

— Какого Аллигатора?

— Болотного Галаада, помнишь его? Конечно, он не Крокодил Данди, так как здесь крокодилы не водятся, но если ты скажешь, что этот человек не сражается с аллигаторами, ты разрушишь мои девичьи мечты.

— Извини.

— У, черт, я же просила — не говори! Еще какие-нибудь пикантные подробности?

— Извини еще раз, — улыбнулась Джулия.

— Ты безнадежна.

— Вообще-то он все сам решил, я не имею к этому никакого отношения.

— Ладно, как скажешь. Во всяком случае, он здесь прочно обосновался.

Джулия выехала из дома тети Тин на рассвете, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить всех, и отправилась на съемочную площадку. Она даже не посмотрела, на месте ли «чероки» Рея. Проглотив кусочек омлета с ветчиной, она спросила:

— Он уже здесь?

— Несколько часов, за всеми приглядывает, задает вопросы. А сейчас, пока мы разговариваем, его пригласили на кофе и омлет в вагончик Мадлин, она будет готовить своими лилейными ручками. Примет ли он приглашение?

— Это зависит от его настроений.

— Именно. Но не думай, что Мадлин хозяйничает от нечего делать. Она спит и видит себя уходящей на покой от своей яркой карьеры знаменитости и выходящей замуж за новоорлеанского аристократа.

— И?

— Что «и»? — Офелия разломила пончик на две половинки.

— И какое отношение это имеет к Рею Табэри?

Глаза Офелии округлились от изумления.

— Так ты не знаешь? Частные источники Мадлин доложили ей, что этот болотный человек на самом деле светский лев из Нового Орлеана. Очень утонченный, большое состояние, Пиквикский клуб, апартаменты на Ван Ривер Плейс, «мазератти» и частный самолет — все очень-очень.

— Перестань, — произнесла Джулия с широкой улыбкой, ожидая заключительной части шутки Офелии.

— Я не шучу. Мадлин клянется, что это правда. Вот она и пускается на различные уловки.

— Это просто смешно. Этот человек одно время работал в агентстве по борьбе с наркотиками.

— Он ушел оттуда несколько лет назад, когда его богатенькая бабушка-креолка получила инфаркт и не смогла больше управлять семейным бизнесом.

Джулия поморщилась. Все казалось довольно правдоподобным, но никак не сочеталась с непобедимым чувством юмора Рея.

— Почему же он не занимается фамильными предприятиями, а вместо этого топчется по болотам или, к примеру, на этой съемочной площадке?

— Кто его знает, — сказала Офелия, запихивая последний пончик в рот и облизывая пальцы. — Думаю, ты должна спросить его об этом.

— Вот ты и спрашивай. У меня есть о чем беспокоиться, — твердо произнесла Джулия. — Пока он участвует в съемках на болоте, мне все равно, чем он занимается.

— Мне тоже, — заметила Офелия с шутливым сарказмом, доставая сигареты и дешевую пластиковую зажигалку.

Джулия, не обратив внимания на это замечание, отодвинула стул и пошла работать.

Джулия не кривила душой. Она более чем достаточно потратила времени, думая о Рее Табэри. Ей необходимо было сосредоточиться на работе и завершить съемки. И различные вымыслы о происхождении Рея не помогут делу.

Тем не менее ей хотелось проверить правдивость рассказа Офелии. Проходя мимо вагончика Мадлин, она заметила актрису, прислонившуюся к косяку двери. На ней был элегантный длинный пеньюар тридцатых годов, белые пижамные шаровары, охватывающие ее роскошные щиколотки; голова была обмотана белым тюрбаном, на губах блестела ярко-красная помада. Выражение ее лица стало недовольным, когда она увидела у реки Рея. Новый технический директор находился на лодочной пристани, занятый тем, что учил Вэнса и Саммер особым приемам в ловле рыбы. Очевидно, он отклонил приглашение на аристократический завтрак.

— Офелия либо очень глупая женщина, либо скандалистка, — сказала Мадлин, скривив губы, когда Джулия повторила ей услышанное от своей ассистентки. — Иначе зачем она прибежала к тебе со сплетнями о нашем новичке, если только, конечно, она не хотела ввести тебя в заблуждение. Думаю, это возможно. Офелия всегда тебя ревновала.

— Ревновала? Офелия? — Джулия подняла брови и слегка улыбнулась. — Я и представить себе не могла.

— Перестань. У тебя есть все, о чем она мечтает: внешность, ум, тонкая талия, не говоря уже о поддержке тебя Алленом в качестве директора и шумихи вокруг фильма. Как же ей не ревновать?

— Она любит свою работу, да и не в ее характере такое занудство.

— Думай, как тебе нравится, но она определенно ревнует тебя к Рею.

В том, что Мадлин говорила о людях, в особенности, о женщинах, всегда ощущалась какая-то горечь. После стольких лет борьбы за «жирный кусок» — выгодную роль, стольких лет стараний удержаться наверху, она рассматривала женщин как естественных соперниц. Джулия знала, что лучше не спорить с ней.

Зацепившись за последние слова актрисы, Джулия спросила:

— То, что она говорила о нем, правда?

Мадлин заправила выбившуюся прядку волос под тюрбан.

— Конечно, правда, дорогая. Я никогда не ошибаюсь в мужчинах, Как только я увидела его здесь, тут же поняла, кто он такой; мне на него указали в Новом Орлеане несколько недель назад. Он сопровождал свою бабушку в шикарный ресторан под названием «Версаль».

— Ты никогда не говорила об этом.

— Откуда мне было знать, что тебе это интересно? Ведь у тебя есть Аллен.

Ее слова были слегка вызывающими. Джулия улыбнулась:

— Просто это кажется мне любопытным. Двойная жизнь.

— Не знала, что это так называется. Ему действительно не нравится говорить о себе. Представляешь? Я восхищаюсь его манерой после того, как столько лет была окружена актерами, старающимися запечатлеть каждую минуту своей жизни. А твое мнение?

— Я не знаю. Меня не особенно волнуют тайны.

Мадлин открыла было рот для ответа, но слова ее потонули в крике. Кричала Саммер, там, у воды. Звук был пронзительный и громкий, но скорее он выражал истерику, нежели боль. Джулия быстро обернулась и увидела, как девочка швырнула на землю спиннинг и стала прыгать на месте, вцепившись себе в волосы.

Вэнс отпрянул в сторону, качая головой. Рей же стоял не шевелясь и смотрел на Саммер. Заметив, что тот не трогается с места, она заорала еще громче, потом рванула вперед и принялась топтать спиннинг.

Рей молниеносным движением схватил Саммер за плечи и, удерживая ее на месте, стал говорить что-то отрывистыми фразами. Что он говорил, не было слышно, но Саммер неожиданно перестала кричать. Она вырвалась из рук Рея и, развернувшись, побежала к вагончику, в котором жила вместе с матерью.

Джулия кинулась ей наперерез и схватила Саммер за руку.

— В чем дело? — озабоченно поинтересовалась Джулия. — Что случилось?

Саммер обернула к ней искаженное от злости и боли раненого самолюбия лицо.

— Он назвал меня ребенком, испорченной дрянью. Я — не ребенок, и не испорченная, и я ему еще покажу. Мне наплевать, научусь ли я ловить рыбу. Мне наплевать, если мы никогда не сделаем эту сцену. Я не буду делать ее! Никогда! Вот так!

Девочка вырвалась и побежала к вагончику, стоявшему рядом с вагончиком Мадлин. Она влетела внутрь и захлопнула дверь. Джулия покачала головой, ожидая, что будет дальше. Ждать долго не пришлось.

Из вагончика появилась Аннет Даветт, ее волосы развевались на ветру, рот был плотно сжат. Подойдя быстрым шагом к Джулии, она заговорила требовательным голосом:

— Что этот человек сделал с моим ребенком? Как он посмел прикоснуться к ней! Я еще никогда не видела ее в таком состоянии. Я требую, чтобы он извинился, или я пожалуюсь в полицию!

— Думаю, это излишне, — ровным голосом произнесла Джулия. — Я уверена, что они просто не поняли друг друга.

— Не поняли друг друга! Это было дурное обращение с ребенком!

— Едва ли, — твердо сказала Джулия.

— Напротив, — вмешался, подойдя к ним, Рей, — особенно с учетом моего первого порыва. Ваша дочь, миссис Даветт, злой демон. Она только что сломала спиннинг стоимостью в несколько сотен долларов только потому, что не смогла правильно забросить его с первого раза, и потому, что я сказал, что она неправильно его держит.

— Моя дочь — задерганная актриса, она живет эмоциями. С ней не должны обращаться так, как с остальными детьми. Что бы она ни сделала, вы не имеете права дотрагиваться до нее!

— Дотрагиваться до нее? Ей повезло, что я ей задницу не надрал. Это был мой спиннинг.

Глаза Аннет Даветт сверкнули.

— О, вам, конечно, выплатят компенсацию, но для нас это не имеет значения. Я настаиваю, чтобы вы извинились перед Саммер.

— Я извинюсь перед Саммер, когда она извинится передо мной, и не раньше. До тех пор пусть она выглядит по-дурацки в своей сцене рыбной ловли, если так хочет. У меня нет времени учить девчонку, которая слишком «задергана», чтобы держать себя в руках.

Аннет мрачно улыбнулась:

— Саммер говорит, что не собирается играть эту сцену.

— Мне все равно.

— А мне — нет, — вмешалась Джулия. Выслушав всю историю, она утратила всякое желание утешать Саммер и ее мамашу. — Знаете, Аннет, я просмотрю контракт с вашей дочерью, прежде чем поддерживать любое из ее заявлений, сделанных в порыве гнева. Сцена ловли рыбы будет отснята любой ценой. И сделано это будет сегодня же.

Мать Саммер перевела взгляд с Джулии на Рея.

— Посмотрим, — сказала она, поджав губы.

— Подожди, мама, погоди!

Это была Саммер, стоявшая в дверях вагончика. Аннет Даветт, неприятно удивленная, повернулась к ней. Девочка, едва передвигая ноги, медленно подошла к Рею.

— Я не знала, что спиннинг ваш. Думала, это реквизит. Я куплю вам новый.

Выражение лица Рея не изменилось.

— Предпочитаю все себе покупать самостоятельно.

— Позвольте мне сделать это, пожалуйста, — девочка глубоко вздохнула, ее бледное лицо залила краска стыда. — И потом… я хочу, чтобы вы научили меня им пользоваться, как это делаете вы.

— С какой стати?

— Неужели вы не видите, что она пытается извиниться, — сказала Аннет Даветт, прижав в умилении руки к груди.

— Правда? — тихо переспросил Рей. — Я что-то не расслышал.

Гамма чувств отразилась на лице Саммер, от протеста и гордыни до раскаяния и смущения. Наконец, она произнесла:

— Я больше так не буду. Честно.

Улыбка, удивительно теплая и приветливая, осветила лицо Рея:

— Прости и ты меня за причиненную боль.

— Ничего страшного. Я вела себя как… как сумасшедшая.

— Важно не то, что ты разозлилась, важно — из-за чего.

— Вы научите меня ловить рыбу? Думаю, эта сцена хорошо у нас получится, но я не хочу глупо выглядеть или сделать что-то неправильно.

Рей кивнул с серьезным видом:

— Я смогу починить катушку, но удилище погибло. Давай позаимствуем у моей тети еще одно, более дешевое?

— Сейчас? — лицо Саммер расцвело от радости. Она схватила его руку: — Пошли!

Рей не тронулся с места.

— Кажется, ты что-то забыла.

— Что?

— Я не слышал, чтобы ты спросила у матери разрешения пойти со мной.

Девочка обернулась через плечо к Аннет:

— Мы скоро вернемся, мама.

Рей не шелохнулся и молчал. Саммер потрясла его за руку.

— Я сказала ей. Чего вы еще хотите?

— Разрешения.

— Вы — невозможный человек.

— Вероятно.

— Ох, ладно! Мама, можно нам идти?

Аннет Даветт больше с раздражением, чем с одобрением, отнеслась к необычной покорности своей дочери. Отрывистым, резким голосом она произнесла:

— Смотрите, только недолго!

Рей посмотрел на Джулию:

— Мне следовало спросить, не помешает ли это съемочному графику?

— Мы отснимем пока сцены без ее участия, если вы действительно не задержитесь.

Он кивнул и ушел вместе с девочкой. Аннет Даветт развернулась и зашагала обратно к своему вагончику. Дверь за ней с шумом захлопнулась.

— М-да, — произнесла задумчиво Мадлин, спускаясь со ступенек своего вагончика и направляясь к Джулии.

— Да уж, — сухо проговорила та.

— Что за бес вселился в Саммер?

— Просто переходный возраст.

— Бедняжка. Кажется, она влюбилась в нашего технического директора. Покорена видом первого настоящего мужчины, попавшегося ей на глаза. Как грустно.

Джулия была не совсем согласна с ней.

— Аннет в чем-то права: Саммер очень задергана. Не особенно здорово, что ей приходится тесно общаться с человеком, который может исчезнуть отсюда на следующей неделе, даже если ей и необходим отец.

— Сомневаюсь, что она будет очень страдать. Во всяком случае, пока она работает, все остальные причины неважны.

Джулия не ответила, и актриса продолжила:

— Этот каджун — что-то особенное. Не увидительно, что Саммер потеряла голову.

— Мадлин, ну что ты в самом деле, — запротестовала Джулия.

— Да брось ты. Только не говори, что не попала под обаяние здешней атмосферы.

— Мне не двенадцать лет. Я предпочитаю несколько другой, более утонченный образ жизни.

— Уверена, что Табэри может ему соответствовать.

— Возможно. Однако, как ты заметила, у меня есть Аллен.

— Утонченный человек, если такой вообще существует, — едва сдерживая смех, произнесла Мадлин.

— Именно так, — ответила Джулия ровным голосом и зашагала прочь.

Она не слишком удивилась, получив известие от Аллена в это же утро. Во-первых, он имел какое-то чутье, когда Джулия думала о нем, а во-вторых, она ждала, что он свяжется с ней после гибели Пола Лислета. Она разговаривала с его секретаршей и оставила кучу срочных записок. Женщина оправдывалась, но могла сказать только, что Аллен улетел по делам в Европу. В его дневнике не было указано никаких дат, и секретарша не имела представления, когда он вернется.

Джулия разозлилась бы, не будь она так занята «Болотным царством», поэтому она не поинтересовалась планами Аллена на время заключительных съемок. Она решила, что он будет в Лос-Анджелесе заниматься делами, связанными с выпуском фильма на экран.

Оказалось, что вместо этого он был в Париже и Швейцарии и вернулся только накануне вечером. Целью поездки была серия деликатных переговоров относительно производства нового фильма и его бюджета в пятьдесят миллионов долларов, который будет финансировать группа арабских и южноамериканских бизнесменов. Хотя Аллен был довольно дипломатичен по телефону, Джулия поняла, что директором той картины ей не быть. Она сделала вид, что ничего не случилось, и перевела разговор на свои проблемы.

— Бедняжка, — голос Аллена звучал тихо и сочувственно. — Значит, небо обрушилось на тебя? Я немедленно вылетаю.

Джулия представила Аллена в его кабинете, возможно, развалившегося в черном кожаном кресле, его ноги в ботинках «тон сайдер» покоятся на столе, рядом поднос с чаем «Эрл Грей», булочки и фрукты. Современный, стройный, с ухоженными каштановыми волосами, глазами цвета зимнего неба и хорошо поставленным голосом, он был прекрасным образцом жителя Калифорнии и Массачусетса.

Она улыбнулась:

— Нет никакой необходимости тебе приезжать, особенно сейчас, когда у тебя другие дела. Я считаю, что все под контролем. Вся проблема в этом представителе страховой компании. Я могу обойтись без его назойливого присутствия.

— Страховая компания проявляет законный интерес к делу.

— Я понимаю, но этот парень такой отвратительный.

— Я поговорю с ним, ладно?

— Спасибо.

— Как ты живешь? — продолжал он, его голос понизился. — Ты скучаешь по мне?

— Конечно, когда у меня есть на это время. Знаешь, я переехала в глубь страны.

— Я слышал об этом, как и о твоем техническом директоре. Расскажи мне о нем.

— Слышал? От кого?

— Точно не помню. Кажется, что-то было в одной из записок, которые я обнаружил у себя на столе. Так как все вышло с этим парнем?

Джулия вкратце рассказала о Рее, однако не упомянула недавно открытые Мадлин новые факты. Они не имели никакого отношения к его участию в картине и не могли особенно заинтересовать Аллена.

— Похоже, ты оправдаешь затраченные деньги, если Табэри собирается ставить трюки.

— Я как-то об этом не думала, но, видимо, так.

— Именно тебе необходимо следить за этим. Твой надсмотрщик из страховой компании был прав насчет бюджета: мы слишком размахнулись. Вот что я тебе скажу: через пару деньков я завершу это новое дельце, прилечу к тебе и за всем пригляжу. Может, у нас найдется пара часиков, чтобы провести их вместе; кажется, прошла уже целая вечность с тех пор, как мы просто разговаривали.

— Я тоже с нетерпением жду этого.

Они еще поболтали несколько минут, прежде чем попрощаться и повесить трубку. После разговора Джулия долго сидела, продолжая держать руку на телефоне. Ей будет приятно увидеть Аллена, работать с ним рядом на съемочной площадке, зная его заинтересованность в ее делах. В то же время ее тревожило смутное чувство, что его визит может стать проверкой ее работы. Он всегда поддерживал ее талант, то, что было унаследовало ею от Булла, — директора, которым он больше всего восхищался. Он никогда не вмешивался ни в один фильм, который она делала под его покровительством, позволяя себе лишь небольшие добавления и ненавязчивую критику окончательной редактуры. Но на этот раз все было по-другому. Бюджет «Болотного царства» составлял не пятьдесят миллионов, но все же не укладывался в привычные стандарты. Такие деньги нервировали людей, даже Аллена.

К тому же необходимо было учитывать и следующий проект Аллена. Если он уже вовсю принялся за новое грандиозное дело, ему не нужен был и намек на денежные проблемы. Одного этого могло быть достаточно, чтобы он решил непосредственно следить за тем, что она делает.

Джулии было неприятно так думать. Они с Алленом были давно знакомы, почти семь лет. Им было удобно и легко друг с другом, они жили вместе, когда это позволяла работа. Он был ее наставником, доверенным лицом, человеком, научившим ее доверять себе и своему таланту. Он никогда не пытался помешать ей в чем-нибудь. И если при их встречах после долгих разлук не было особой страсти, то не было и никаких взаимных обвинений. Он помогал ей формировать вкусы в искусстве и музыке, еде и вине, не навязывая своего мнения. От него исходило ощущение безопасности и дружелюбия. Она была его протеже и его гордостью.

Однако Аллен изменился с того момента, как она начала снимать этот фильм. Джулия не совсем понимала, были ли виной тому истраченные ею деньги или это было результатом ее возросших требований. Он стал более заинтересованным, но меньше помогал ей. Пока они снимали в Новом Орлеане, он появлялся пару раз, но через несколько дней возвращался в Лос-Анджелес. Он выслушивал ее идеи и пытался подбадривать, но задавал мало вопросов. Раньше она думала, что, если Аллен потерял интерес к обсуждению, это означало, что она достигла того уровня, где ей не требовалась помощь. Теперь она не была в этом так уверена.

Съемки в тот день прошли гладко и с минимумом ошибок. Трогательная сцена рыбалки Жан-Пьера с его дочерью, их постепенное сближение, привыкание Алисии к своеобразной красоте болот стала одной из лучших во всем фильме. Большая заслуга в этом принадлежала Рею: он обучал актеров технике рыбной ловли, его рассказы о болотах были включены в диалог. Джулия, следившая за игрой Бэнса, заметила, что актер перенял акцент Рея, его походку и даже твердую манеру общения с Саммер. Джулия была довольна.

Следующим моментом в съемках была длинная сцена погони по болоту с участием Жан-Пьера и двух человек, подосланных его женой. Джулия решила провести съемку этой сцены в два дня. После этого она хотела снимать эпизод, где жена героя, Доротея, которую играет Мадлин, выслеживает своего мужа и угрожает ему оружием; затем снова погоня по болотам, после которой она, вся грязная и обессиленная, добирается до стоянки мужа, где он ловит рыбу. У Джулии были задумки относительно еще нескольких сцен с Саммер и Жан-Пьером, в которых она хотела показать дальнейшее развитие их отношений, растущий интерес девочки к миру ее отца. На это, вероятно, у них уйдут все выходные, если не больше.

В следующий понедельник они продолжили бы серию сцен в рыболовном лагере — домике, заранее подготовленном для этой цели Офелией, — особенно ту, где Мадлин в роли Доротеи пытается уговорить Жан-Пьера вернуться в Новый Орлеан и едва не попадает под действие старых любовных чар. Эта последняя сцена должна была стать центральной, когда оба героя уступают страсти, сведшей их сначала вместе, но вынуждены признать непреодолимость их конфликта. Джулия подумывала о дополнительных двух неделях для съемок этих сцен. После этого останутся эпизоды, в которых Рей будет задействован как каскадер вместо своего друга Пола. Одна из них была особенно важной, так как в ней участвовала Саммер и в конце сцены звучал взрыв, завершающий всю историю. На нее понадобится два-три дня, потом Джулия переведет съемочную группу из болот в маленький городок, выбранный Офелией для уличных сцен. На них потребуется мало времени, если только Джулия не придумает что-нибудь еще — ей очень хотелось уделить больше внимания каджунскому образу жизни.

Она была поглощена подсчетом дней для съемки, когда в дверь ее кабинета постучали и в комнату заглянул Рей.

— Ты готова? — спросил он. — Тетя Тин приготовила обед.

— Минутку. Идите, я вас догоню, — она оторвала взгляд от сценария.

— Какие-то проблемы?

— Ничего особенного.

— Технические?

— Не совсем, — ответила Джулия, но, подняв на него глаза, она поняла, что он пытается предложить свою помощь. — Да, возможно.

Он подошел и присел на край ее рабочего стола.

— Да?

— Тут должна быть сцена купания на реке в лунном свете Жан-Пьера и Доротеи, то есть Вэнса и Мадлин, показывающая силу их прошлой страсти и затаенного сексуального влечения, которое по-прежнему движет ими в их борьбе за дочь. В результате происходит разрыв и все надежды на их возможное соединение оказываются тщетными. Мне хотелось придать этой сцене больше романтизма, сделать ее таинственной и эротичной. Но это было до того, как я сама попробовала искупаться ночью. А теперь я не знаю, что придумать взамен этой сцены, то есть, то, что могло бы родить подобные чувства.

Он удивленно поднял брови.

— А чем плоха начальная идея?

— Да ладно вам, — сказала она со смешком, — вода ледяная, кроме того, в ней есть пиявки.

— Когда плывешь, не холодно. А насчет пиявок — так я не нашел ни одной!

— Да, но если бы нашли?

— Маловероятно, — ответил он с неизменной улыбкой.

Она закрыла лицо руками.

— Не верю. Поищите снова.

— Летом намного больше пиявок, потому что вода теплая.

— Я в этом уверена. Во всяком случае, в воде слишком темно, можно наткнуться на корягу или другой плавающий мусор, не говоря уже о змеях и аллигаторах. Забудем об этом. Мне придется придумать другую сцену.

— Я думал, это дело сценаристов.

— В этом случае писатель — я. Итак, надо искать что-то другое.

Рей поднялся на ноги и нагнулся к ней.

— Не следует попусту ломать голову. Пойдем пообедаем. Кто знает, может, вас осенит гениальная идея над джамбалайей.

Однако этого не произшло, да она и не надеялась. Появление Рея развеяло ее сосредоточенность. Она поймала себя на мысли, что пытается представить его городским жителем, сопровождающим свою бабушку-аристократку. Это было нелегко. И трудность состояла не в его манерах или простой одежде, просто он исключительно вписывался в окружающую его жизнь с его мощным автомобилем, деревенской обстановкой и слегка обветшалым домом своей тетки. Среди этих болот он был как дома. Он принадлежал этой жизни. Неужели он мог чувствовать себя так же свободно где-то еще, в Пиквикском клубе, например, или на Ван Ривер Плейс?

Она говорила себе, что это ничего не меняет, и так оно и было на самом деле. И все-таки она продолжала удивляться этому.

Тетя Тин наварила целую кастрюлю супа с мясом и овощами с собственного огорода. Дома ее не оказалось, но она оставила записку, в которой сообщала, что отправилась поиграть в «Ла Плас». Джулия и Рей поели и вымыли посуду, продолжая одновременно спорить по поводу сцены купания.

Наконец, Рей произнес:

— Ладно, надевай купальник, и пошли.

— Вы хотите сказать… нет, спасибо! У меня уже была возможность пройти на веслах по Слепой реке, и я не уверена, что хочу испытать это вновь.

— Это не одно и то же. А как же твоя преданность делу? Что произошло с твоим стремлением все изображать достоверно? Что сталось с желанием придерживаться сценария, положенного в основу фильма?

— Отвергнуты ради безопасности.

— Трусиха. Значит, купаться не идем. По крайней мере, давай прокатимся на лодке. Я хочу показать место, идеально подходящее для твоей задумки.

Она еще пожалеет об этом, у нее не было на этот счет никаких сомнений. И все равно она пошла. Место, которое он хотел показать ей, должно быть особенным, раз он так настаивает. Кроме того, он еще не преподносил ей никаких сюрпризов, поэтому она боялась пропустить что-нибудь особенное для своего фильма.

Это место действительно оказалось особенным. Оно находилось в стороне от основного русла, в протоке, достаточно широкой для катера Рея. Узкий ручей извивался на протяжении нескольких миль, потом постепенно переходил в озерцо абсолютно круглой формы. Изолированный затон был окружен черными кипарисами, утопающими в траве и островках лилий, цветы которых отливали белизной. Озеро слегка туманилось в лунном свете, над его темной неподвижной поверхностью колыхалась легкая дымка, отсвечивающая опалом. Это был водяной Эдем, такой уединенный и призрачный, что казалось, он растает с рассветом.

Рей заглушил мотор, но они продолжали скользить к середине пруда. Джулия молча озиралась по сторонам. Она ощущала сладкий, с примесью мускуса аромат водяных лилий. Ночь была наполнена нежными звуками. Полоски мха на деревьях тихо шевелились, словно следуя в такт неслышной музыке под бледным светом луны, повсюду серебрилась роса.

Она не заметила, как Рей покинул лодку. В какое-то мгновение он скользнул за борт, оставив одежду на сиденье, и поплыл длинными саженями, рассекая воду мощными взмахами рук.

Он был словно воплощением ночи, великолепным и необузданным. Туман ореолом окружал его.

Неожиданно Рей исчез. Джулия перегнулась через борт и ждала, когда он вынырнет. Она вспомнила об аллигаторах, бросающихся на свою добычу и топящих ее под водой. Внезапно Джулия сообразила, что, вероятно, Рей таким образом пытался выманить ее в реку, и коснулась поверхности воды возле самой лодки. Никого не было.

Она позвала, но ответа не последовало. Обуреваемая страхом и паникой, она выскользнула из юбки и рубашки и прыгнула в воду.

Вынырнула она прямо в руки Рея. Развернувшись к нему лицом, она гневно посмотрела на него.

— Тебе холодно? — Его голос был тихим и спокойным.

— Ни чуточки.

— Тебе не попалась змея или аллигатор?

— Только в человечьем обличье.

— Вот как, — произнес он и отплыл в сторону, явно приглашая следовать за ним.

Что она теряла? Догнав Рея, Джулия присоединилась к его игре, вместе с ним ныряя и подпрыгивая. Они отлично подходили друг другу, оба хорошие пловцы, оба привыкли к играм в воде. Казалось, между ними установилась невидимая связь, их движения были сильными и грациозными. Они одновременно вынырнули у катеpa, подплыли к нему и схватились за борт, их тела медленно покачивались в воде, участившееся дыхание постепенно становилось спокойным.

В какой-то миг Джулия встретилась с темными глазами Рея и не смогла отвести взгляд. Она чувствовала себя разгоряченной от плавания и нараставшего внутри нее необычного чувства. Сердце глухо стучало в груди. В горле стоял комок, руки и ноги казались тяжелыми и непослушными. Он дотронулся до нее, и его прикосновение было мягким и осторожным. Рей перевел взгляд на ее полураскрытые губы, потом медленно нагнулся и поцеловал ее.

Она могла бы остановить его одним словом, жестом, одним движением, но не сделала этого. Его поцелуй казался неизбежным. Она желала этого, у нее не было сил бтказаться от него.

Их окружали ночь, вода и сводящее с ума притяжение луны. И в этом лунном свете оба почувствовали возникшую между ними близость и необъяснимое желание.

Его губы были теплыми и сладкими, они легко и нежно касались самых чувствительных уголков ее губ. Его язык, возбуждая ее, осторожно проник внутрь рта. Она ответила на его поцелуй, и они сблизились, словно исследуя друг друга, в то время как внутри Джулии росло удивление и появились первые звоночки страха.

 

Глава шестая

— Я вторгаюсь на вашу территорию? — тихо спросил Рей, и она почувствовала его дыхание на своем лице.

— Да, — ответила она так же тихо. Она видела перед собой его грудь с темными вьющимися волосами. — Это нарочно?

— Если сказать по правде, то так. Что вы собираетесь делать в связи с этим?

— Делать вид.

— Что?

— Делать вид, что вы меня греете.

Он накленился к ней:

— Эта мысль мне нравится. Может быть, также сделаем вид, что нет никакого Аллена?

— Но он есть! — произнесла она, посмотрев на него с беспокойством и даже, сама не понимая этого, с сожалением.

— Когда мы заканчиваем?

Она глубоко вздохнула:

— Сцену ночного купания?

Помолчав, Рей проговорил:

— Вы согласны, что я был прав?

— Ваши доводы очень убедительны.

— Но, видимо, недостаточно, — он усмехнулся и покрепче, как бы напоследок, обнял ее за талию, а потом осторожно отстранился.

Он вскарабкался на свою лодку, потом помог подняться ей. Достав из-под сиденья полотенце, он предложил его Джулии, накинул ей на плечи свою рубашку, а ноги укрыл пледом. Она бросила на него насмешливый взгляд, увидев такую подготовленность. Он, ничуть не смутившись, улыбнулся, и они пустились в обратный путь.

Они достигли дома, прежде чем у Джулии высохли волосы. По дороге они не разговаривали. Он открыл перед ней дверь и прошел с ней на кухню. Джулия стала наливать воду в медный чайник тети Тин, а Рей накладывал кофе в кофеварку. Внезапно она почувствовала странную согласованность их действий и молчаливое взаимопонимание. Казалось, это мелочь, но для такой ночи, как нынешняя, — беспокоящая мелочь.

Они сидели в полной тишине, пока кухня наполнялась густым запахом кофе. Даже тихий звук горящего газа казался громким. Джулия вздрогнула, когда резкий голос, доносящийся из радиоустройства, нарушил тишину.

— Страсть тети Тин, — пояснил Рей, — полицейский передатчик. Они все время меняют частоту, чтобы сбить с толку жуликов и старых дам, падких на сенсации. Но ее четвероюродный брат постоянно держит ее в курсе.

— Это шериф?

— Угадали.

— Я удивлена. Сначала азартные игры, потом полицейское оборудование.

— Тетушка говорит, что это отвлекает ее от улицы. Но я не решаюсь спросить, в каком смысле.

— Я бы тоже не стала.

Добродушный юмор ослабил напряжение, возникшее между ними. Джулия сказала:

— Если будем работать над сценой купания, я возьму блокнот и ручку.

— Все нужное здесь, — произнес он, выдвигая ящик стола с письменными принадлежностями и раскладывая их на кухонном столе.

Джулия, взяй чашки, тоже подошла к столу. Чтобы как-то поддержать разговор, она заметила:

— По крайней мере, не нужно будет говорить Мадлин, что ее любимый кусок вырезан. Она упала бы в обморок при одной мысли о том, что не будет ее нудистской сцены.

— Я читал об этом в сценарии, — откликнулся Рей, ставя на стол кофеварку. — Она действительно будет это делать?

— Она не может дождаться этого. Такова нынешняя мода. Без этого актриса — не актриса и актер — не актер. Только Вэнс от этого не в восторге. Сам он не хочет выставляться. Я и сама не вижу в этом особого смысла, ведь у всех все одинаково. Но в сцене купания это выглядит естественно. Обнаженность ниже пояса я, однако, исключаю.

— Почему? — спросил Рей, предлагая ей стул.

Она поглядела на него, прежде чем сесть. Настроен он был не игриво и, в отличие от многих мужчин, не склонен был продолжать подобный циничный разговор. Очевидно, сейчас его интересовало ее мнение как режиссера.

— Во-первых, это создаст крен в сторону порнофильмов, а настоящие мастера этого избегают. Но главное — это отвлекает внимание от основной линии и вызывает другое настроение, ничего не добавляя к образу героя или героини.

— А что делать с так называемым сладострастным интересом?

— Это набор слов, который означает, что при виде обнаженных тел публике захочется проделать то же с актером или актрисой или со своими партнерами, а не смотреть фильм, пытаясь понять его.

Он добродушно, с видимым удовольствием засмеялся.

— Что вы? — глядя на него, она подняла кофеварку, чтобы проверить, не капает ли с нее, и так как капать продолжало, поставила ее на место.

— Не понимаю, почему ваш друг-продюсер так и не женился на вас. Он что, слепой, глухой и вдобавок полный идиот?

Она потрогала пальцем влажный кружок, оставшийся на том месте, где стояла кофеварка.

— Ну, мы об этом не раз говорили, и наши мнения часто не совпадали. Когда у меня было желание выйти за него замуж, он считал, что я слишком молода, надо подождать, пока я не стану прочно на ноги. Когда он созрел, мне было некогда, постоянно была на съемках, в отъезде.

— Это похоже на взаимное равнодушие.

Она нахмурилась.

— Аллен почти на четырнадцать лет старше, и это умный человек, который сам не бросается вперед очертя голову и меня от этого удерживает. Он научил меня всему, что связано с кинобизнесом, что так непохоже на творческую жизнь, которую вел мой отец и которую я переняла от него. Он ввел меня в общество, поддерживал меня, научил ценить собственную личность, не быть просто дочерью Булла Булларда.

— И все-таки это равнодушие.

— Ну, это на посторонний взгляд. Но Аллен никогда не был просто опекуном, если вы это имеете в виду. Он понимает меня и позволяет мне быть самой собой.

— Не вторгается на вашу территорию?

— Только по приглашению, — быстро ответила она и перехватила инициативу: — Ну а вы-то? Отчего вы не женились?

— Женился. Она умерла, вместе с ребенком. У нее начались преждевременные роды. Я должен был быть с ней, но меня рядом не было.

Джулия понимала, что надо выразить сочувствие, но замкнутое выражение его лица удерживало от этого. Разливая крепкий кофе, она спросила:

— Где же вы были?

— Я уже года два служил в управлении по борьбе с наркотиками и был фанатиком. Мне хотелось спасти от этого зла весь мир. Я брался за все задания, ездил в командировки, ни одной не пропуская. Потом уже никогда все это не казалось мне таким важным.

Он вдруг замолчал, словно решив, что сказал лишнее.

— Мне самой раньше доставляло большее удовольствие делать картины, чем теперь, — сказала Джулия, чтобы заполнить паузу. — Я чувствовала, что создаю мир мечты, сказки, который помогает людям переносить трудности повседневной жизни, и вместе с ним показать им, на что они способны. Теперь у меня нет таких притязаний. Я просто рассказываю разные истории и надеюсь, что они окажутся кому-то интересными.

Морщины у его глаз разгладились, пока он ее слушал. Потом он тихо спросил:

— Хотите все бросить?

— Нет, я так не думаю, по крайней мере в последнее время. Бывают дни, когда это приходит мне в голову, но обычно это случается, когда актеры заняты мелкими интрижками, вместо того чтобы понять, что я им пытаюсь объяснить. Но бывает и так, что какая-то задуманная мною сцена выглядит на экране гораздо лучше и достовернее, чем я могла мечтать. Тогда я не представляю себя без всего этого.

— Как оценил ваш отец то, что вы пошли по его стопам?

— Он гордится этим и одновременно не верит. Он всем рассказывает о моих фидьмах и водит их смотреть. Но он был против того, чтобы я делала эту картину, считая, что я слишком много на себя взяла.

— А это так? — Сказано это было спокойно, но в словах были и вызов и любопытство.

Она махнула рукой:

— Как знать? Все, что я могу — просто работать. Итак, сцена купания…

Они пили кофе, обмениваясь мнениями, обдумывая образы, обсуждая детали. Джулия записывала разные идеи, хотя половину из них сама же отвергала.

— Насколько я вижу из сценария, — произнес через какое-то время Рей, — Жан-Пьер почувствовал себя плохо, впервые осознав, что его жизнь в опасности. Сначала он смотрит на всю эту историю с погоней почти как на игру, желая только проучить городских пижонов, которые заявились в его края, не зная, что им предстоит. Думаю, что сцена купания работает на развязку. В ней есть что-то от прежней близости, сексуального влечения, которое было между ним и его женой вначале, и поэтому ему трудно поверить, что она действительно собирается его убить.

— Вы правы. Я сама думала об этом как о нежелании болезненного сознания верить тому, что любовь прошла. Но то, что вы говорите, добавляет чувствам героев новый оттенок. Я хотела, чтобы камера отключилась после нескольких поцелуев и начала раздевания, но, может быть, нужно пойти дальше.

— Я думал, вы собираетесь показать любовную сце-ну полностью.

Она пожала плечами.

— Любовная сцена может быть изображена так, что все понятно с первого взгляда, например, когда тела под одеялом, а потом камера показывает, скажем, поднимающиеся волны или падающие пальмы.

— Я думаю, что с телами, которые сплетаются, не очень получится, — сказал Рей, еле сдерживая улыбку. — Ведь заниматься любовью под водой — дело весьма не-легкое.

— Да? — вопросительно произнесла она, подняв брови и стараясь не обращать внимания на то, что слегка краснеет.

— Да, лучше быстро дать какую-нибудь панораму.

— Я думала о кувшинках, которые плавают на поверхности воды, — ведь они, кажется, символизируют плодородие?

— Могут также пригодиться цветы лотоса. Из лотоса родился Будда.

— Особенно хорошо они будут выглядеть в лунном свете.

— Вдохновение, — проговорил он, почему-то немного запнувшись.

Она посмотрела в его глаза, в которых появились веселые искорки.

— Это серьезно, — возразила она.

— Я знаю, — он встал и начал собирать кофейные приборы. — Я сам думал об этом.

— И еще к вопросу о хороших сценах и серьезной цели. Я заметила, какие закаты здесь на реке. Они такие яркие, такого необычного цвета.

— Прямой результат загрязнения воздуха химическими заводами, расположенными на другом берегу, — заметил он.

— Я этого не знала. Но все же я бы хотела это как-то использовать. Может быть, показать в виде заставки старого Джо в пироге с шестом на фоне заката? Настроение мирное, даже ностальгическое. А потом Жан-Пьер на своем ялике с сумасшедшей скоростью отправляется в Новый Орлеан за своей дочерью. Как вы думаете, старый Джо подойдет для этого?

— А почему нет? — ответил Рей, моя чашки. — Его можно заполучить на несколько недель, увлечь идеей стать актером. Хотя не знаю, сколько денег он запросит за свою пирогу, если поймет, как это для вас важно.

— Я буду иметь это в виду, — сказала она сухо.

Джулия свернула свои записи, запихнула их в карман юбки и помогла Рею с уборкой. После этого она, пожелав ему спокойной ночи, ушла в свою комнату и легла спать.

Но ей не спалось. Она привыкла пить кофе, но не такой крепкий и не в такой поздний час. Джулия стала просматривать свои записи, кое-что исправляя и уточняя. Наконец, она их отложила. Сначала она решила почитать, но, передумав, решила принять душ. Волосы на голове давно высохли, но были в полном беспорядке. Не глядя в зеркало, она сняла рубашку, юбку, белье и включила воду.

Ванна с душем была отделена от помещения легкой нейлоновой занавеской. Мыло тетушки Тин пахло английской лавандой. Это был густой и приятный запах. Мыло давало обильную пену, и Джулия с удовольствием намыливала волосы, а потом смывала пену, массируя лицо. Она растягивала удовольствие, стараясь вместе с речной водой смыть и все воспоминания.

В это время она услышала стук, но подумала, что ей послышалось. Она выключила воду и, высунувшись из-за занавески, чтобы взять полотенце, спросила:

— Кто там?

— Инспектор пиявок, — услышала она в ответ. Это был Рей. В его голосе слышались нотки юмора и что-то еще, отчего у нее по спине пробежал холодок. Она схватила полотенце и, завернувшись в него, вылезла из ванны.

— Как вы вошли ко мне в комнату? Я ведь сегодня точно запиралась.

— Есть известное преимущество в том, чтобы жить в одном доме, особенно в старом. Ключи подходят ко всем замкам.

— Замечательно! — Она почувствовала, что у нее перехватывает дыхание, но старалась не показать этого. — Спасибо, но у меня нет пиявок.

Дверь ванной со скрипом отворилась. В проеме стоял Рей.

— Вы уверены? — спросил он. — Иногда требуются тщательные поиски, чтобы их обнаружить.

На нем были только джинсы, его черные как смоль волосы были влажными; в этой маленькой комнате он выглядел особенно высоким и большим. Но движения его были плавными, и в них не было ничего угрожающего. Он коснулся ее рук, вцепившихся в полотенце, и стал их слегка поглаживать. От него пахло ночной свежестью, и она, почувствовав его мужской запах, впервые ощутила сильное желание и что-то еще, похожее на любопытство. Почувствовав это, она покраснела.

Она хотела его и не желала притворяться. Она хотела узнать его силу и его нежность и еще то, чего она совершенно не знала. Она хотела, чтобы ее обнимали, чтобы ее любили, хотела быть захваченной его страстью. Она хотела забыться, полностью отдаться своим чувствам, быть затопленной приливом радости. Она хотела его. Джулия разжала руки, выронив полотенце. Потом она стала гладить его грудь, прижимая к ней ладонь, чтобы чувствовать биение его сердца. Она потянулась губами к его губам.

— Это приглашение? — прошептал он, его дыхание было теплым и приятным.

— Да, пожалуйста, — ответила она, закрывая глаза.

Он поднял ее на руки, и прижав к себе, отнес в спальню и положил на кровать. Раздевшись, Рей лег рядом с ней и Джулия прижалась к нему, наслаждаясь силой его тела.

Разжигая пламя взаимной страсти, они нежно ласкали друг друга и стремились продлить наслаждение, пока хватало сил. Их близость стала как бы радостным потрясением, она была наполнена чувствами и сжигающей страстью. Это было бесконечное открывание, а когда все кончилось, они с удивлением слушали, как бьются их сердца.

Рей убрал волосы со лба Джулии и, укрыв их обоих, прошептал ей на ухо:

— Почему это я все еще думаю о кувшинках?

— Кто знает? — ответила она, не открывая глаз, и, улыбаясь, заснула в его объятиях.

Когда она проснулась, Рея уже не было. «Он чрезмерно предан делу, — подумала она, положив руки под голову и потягиваясь. Джулия повернулась на бок и рукой коснулась второй подушки, которая еще хранила его запах. — Почему он ушел так рано, не сказав ни слова?»

Она предала Аллена. Она легла в постель с другим мужчиной, не задумываясь о последствиях. Такого еще не случалось в ее жизни. И как она могла так поступить? Она удивлялась себе самой. Она спала с человеком, которого совершенно не знала. Кто он и что он? Если до этой минуты это казалось неважным, то теперь имело большое значение.

Она рассеянно оглядывала потолок, стены, окна, словно ища там ответа на свои вопросы.

На улице уже давно сияло солнце. Она встала, взяла одежду и пошла в ванную. Сегодня они должны снимать сцену, где Вэнс в роли Жан-Пьера «играет в прятки» с убийцами, нанятыми его женой. Наверно, все суетятся, спрашивают, где она и когда они начнут.

Когда Джулия пришла на съемочную площадку, работа уже кипела, хотя камеры еще не работали. Офелия и Стэн приготовили то, что полагалось по сценарию, оставленному Джулией. Они побывали на болотах за клубом, подготовили оборудование и нужные материалы. Рей уже занимался с Вэнсом, объясняя ему, как спастись от нож-травы, как бесшумно двигаться, особенно сквозь заросли пальметто, как различать гремучих змей на болоте, даже чувствовать их по запаху, и многому другому. Вдобавок он посоветовал артистам, игравшим наемников, делать все наоборот, чтобы по контрасту показать Жан-Пьера, как знатока болот.

Одновременно с Джулией прибыли аллигаторы. Старые и огромные, вялые от утреннего холода и от сожранной накануне вечером курятины, они лежали в своих клетках, равнодушно взирая на все желтыми глазами. Их взяли для колорита и для того, чтобы загородить тропу перед убийцами в критический момент, это была ловушка Жан-Пьера.

— Посадите их на крепкие цепи, — наставлял Стэн бородатого, сутулого хозяина аллигаторов и его двух темнокожих помощников. — Не хватало еще, чтобы они начали тут носиться, услышав выстрелы.

— Эти бестии не будут носиться, — ответил тот, — даже если их бить палками.

Наконец были установлены камеры. Сегодня должны были быть сняты несколько кадров первой части преследования. Вэнсу хотелось избежать жидкой грязи, оставшейся от последнего дождя. Когда он бежал по кустарнику, то задирал голову наверх, чтобы защитить лицо от веток, вместо того чтобы смотреть под ноги и следить за тропой. Когда он понял, что от него требуется, дело пошло быстрее. Вэнс и наемные убийцы бегали по району взрывов несколько раз, и, наконец, этот эпизод на болоте был снят. Чтобы дать передохнуть Вэнсу, стали заниматься той сценой, где убийцы потеряли Жан-Пьера из вида, и, не зная, что делать дальше, чувствуя подступающий страх, стали на чем свет стоит ругать друг друга.

— Ну как, все понятно? — спросил Стэн. — Как с аллигаторами? Помните, мы можем сделать это всего один раз, потому делать надо хорошо. Ну, начали.

Актеры, которые играли наемных убийц, стали гримироваться, затем у реквизитора получили свои автоматы и направились к месту действия.

— Постойте минуту, — сказал Рей, быстро выступая вперед. — Побудьте пока здесь.

Джулия, совещавшаяся с рыжеволосым сценаристом Расселом, повернулась на голос Рея. Конечно, она знала, что он здесь все это время, слышала его замечания и комментарии, отмеченные юмором, когда он предлагал решение какой-то проблемы. Иногда они обменивались улыбками. Она хотела пообедать вместе с ним, но, как всегда, возникло какое-то срочное дело, и ей пришлось есть у себя за столом в обнимку с телефоном.

После обеда Джулия подошла к Рею, около него стоял Стэн. Координатор трюковых съемок заговорил первым:

— Какие трудности, Табэри?

— Трудности есть. Ваш реквизитор сейчас дал актерам оружие с настоящими боевыми патронами.

— Это верно.

— Здесь слишком много народу, чтобы стрелять из автоматов, не говоря уже о близости магистрали. Зачем это нужно?

— Затем, — отвечал Стэн с едким сарказмом, — чтобы убить пару аллигаторов. Очереди будут короткими и направленными в землю. Это неопасно. Теперь, с вашего позволения, мы начнем.

Рей нахмурился:

— Я возражаю.

— Какого черта вы хотите?

— Постойте, Стэн, — Джулия положила ему руку на плечо. — Надо его выслушать.

— Вы готовы убить двух животных только ради того, чтобы их кровь вызвала дрожь у зрителей.

— Да ведь это же аллигаторы, в конце концов, — заорал Стэн. — Это не исчезающие виды. Люди и так все время на них охотятся.

— Не все время. Есть охотничий сезон, хотя и не все его дожидаются. Но люди, которые охотятся на них, не снимают фильмы об их агонии.

Джулия видела, как надулись вены на лбу у Стэна, как от гнева задрожали его губы. Она также заметила, что вокруг воцарило молчание и съемочная группа следит за этим спором. На болоте было очень тихо, только иногда гудели москиты да шумел легкий ветерок. Прежде чем старик нашел, что ответить, она произнесла:

— Эта сцена должна показать страх людей из города, попавших на болото по милости Жан-Пьера. Потеряв свою настоящую цель, они начинают бездумную пальбу по всему, что движется.

Взгляд Рея был тяжелым.

— Мотивация великолепная. Но почему нельзя просто стрелять холостыми и создать имитацию, используя искусственную кровь, вместо того, чтобы убивать животных?

— Это так несущественно… — начала она.

— Не так уж. Аллигаторы наслаждаются солнцем, дождевой водой, лунным светом, спариваются и растят детенышей. Они хотят умирать не больше, чем мы с вами.

Откуда-то из-за камер донесся голос Офелии:

— Ну, что я говорила: Аллигатор Табэри!

— Дерьмо! — выругался Стэн. — Пойдемте, Джулия, пора продолжать.

Джулия не двигалась. Она даже не отвела взгляда от загорелого лица Рея и от его глубоких карих глаз. Наконец, она отдала команду:

— Разрядите оружие.

— Джулия! — начал Стэн.

Она повернулась к нему:

— Вы меня слышали? Сделайте так, чтобы все хорошо выглядело. Вы это дело знаете. Продумайте специальные эффекты, я не хочу далеко заходить с аллигаторами.

Лицо старика напряглось. Но он медленно кивнул:

— Вы — хозяйка.

— Благодарю вас, Стэн. — Она вновь положила руку ему на плечо, потом повернулась к съемочной группе:

— Давайте сделаем получасовой перерыв, затем продолжим.

На этом дело не кончилось. Вечером, когда все расходились, Стэн последовал за Джулией. Сначала они молча шли по тропе через заросли пальметто и папоротников. Откуда-то доносились голоса и смех участников съемок. «Интересно, — подумала Джулия, — а где Рей?» Она видела его час назад. Должно быть, он ушел домой до того, как сняли последнюю сцену. На тропу перед ними выбежала белка и, прыгая с ветки на ветку, забралась на дерево. Несколько секунд Стэн наблюдал за ней, потом осмотрелся по сторонам и, убедившись, что они одни, обратился к Джулии:

— Так что там у вас с этим Табэри? — произнес он.

— С каких это пор вы начали интересоваться моей личной жизнью? — спросила Джулия как можно спокойнее.

— Черт возьми, я спрашиваю не о ваших любовных делах. Меня интересует, как идет работа. По-моему, вы теряете над ней контроль и может быть, передаете его Табэри.

— Это неправда, и вы знаете это, — Джулия шла, держа в руках миртовую ветку и обрывая на ней листочки, так что вокруг них распространился приятный запах.

— Неправда? Вы внимаете любым советам, которые он изрекает, словно это Евангелие. Вы делаете разные варианты, чтобы приспособиться к тому, что считает нужным он. Вы уже советуетесь с ним по любой проблеме, касающейся съемок.

— С аллигаторами он был прав, — сказала Джулия, с трудом удерживаясь от возмущения. — Это еще удивительно, как к вам до сих пор не прицепились из ОЗЖЖО!

— Ну, полно. Это не лошади и не собаки.

— Этого никогда нельзя знать, и подобная реклама нам ни к чему.

Но Стэн упорно стоял на своем:

— Нельзя же так зависеть от Табэри. Это неправильно. Наш коллектив — как семья. Нельзя жертвовать семьей ради какого-то деревенского жителя, даже если у вас с ним что-то есть.

Джулия разломила миртовую ветку на мелкие кусочки и бросила их под ноги. Ей не нравилось, что их отношения с Реем оказались так заметны. Конечно, Стэн ее хорошо знает, но если заметил он, значит, могут заметить и другие. Ведь и в самом деле, между людьми, работающими в кино, возникают отношения вроде родственных, их сплачивают общая работа, общие трудности и даже профессиональный жаргон, малопонятный остальным. Публично поддерживая Рея, она нарушила эти обычаи. И тот факт, что Стэн был зачинщиком ссоры, дело не меняло. Надо было поговорить с ними отдельно и принять решение частным порядком, чтобы потом представить его как совместное.

— Может быть, вы и правы, — резко проговорила она, — но не забывайте, что Рей Табэри был нанят как консультант. Если не придавать значения его советам, то это выброшенные деньги.

— Да, вот именно, я так и считаю, что это выброшенные деньги. Думаю, будет невелика потеря, если мы от него избавимся.

Джулия неприязненно посмотрела на Стэна.

— Рей — авторитет во всем, что касается болот. Он знает, что правильно, а мы не знаем. Никто из нас не знает, — подчеркнула она.

— Мы могли бы обойтись и без него. Я мог бы сам показать Вэнсу, как бежать через кустарник, если бы Табэри этого не сделал. Вы же знаете, Джулия, мы должны сокращать расходы, так сократите Табэри, если у вас нет других причин, чтобы держать его здесь.

— В чем дело, Стэн? — спросила она раздраженно, так как все это ей порядком надоело. — Что вы, собственно, имеете против Рея?

Руководитель каскадеров посмотрел в сторону съемочной площадки, которая еще была видна за деревьями.

— Он слишком самоуверен. Кроме того, он сует свой нос в дела, которые не входят в компетенцию технического директора. Он слишком любопытен, и мне это не нравится.

— По-моему, вы преувеличиваете. Он просто делает свое дело.

— Может быть, но я еще раз вам скажу, мне это не нравится, и он не нравится.

Они дошли до автостоянки у ночного клуба. Стэн, не дожидаясь ответа Джулии, заковылял к зданию, Джулия с минуту постояла на месте. Прав он или нет? Действительно ли Рей сует нос не в свои дела? И если так, то зачем? И даже если Стэн прав, чего он так встревожился? Большинство людей интересуются киносъемками и всем, что с этим связано. Ничего плохого в этом нет, если только такой интерес не мешает работе над фильмом. Стэн, похоже, создает проблему из ничего.

Но вот и Офелия говорила, что Рей повсюду бывает и о чем-то со всеми разговаривает. Вдруг это больше, чем обычный интерес? «Надо разобраться», — подумала Джулия. Если окажется, что Стэн прав, то ей самой это разонравится.

 

Глава седьмая

Когда Джулия вошла в офис, она поняла, что там кто-то есть. Секретарша ушла в обычное время. В приемной никого не было, пепельницы были чистые, а журналы аккуратно сложены. Дверь, которая обычно запиралась, когда уходила секретарша, была полуоткрыта. Из-за двери слышался шелест бумаг.

Распахнув дверь, Джулия вошла в комнату. Рей, стоявший с папкой в руках, поднял голову. Его взгляд выражал удивление и беспокойство.

— Чем я могу помочь? — спросила Джулия с притворным сочувствием.

— Не спрашивай. Я думаю, офис — тоже часть твоей территории.

Она залилась краской, вспомнив прошедшую ночь, то, как он говорил эти слова, и его улыбку. Но она сохранила спокойный тон:

— В любом случае это не общественное место. Не объяснишь, что ты здесь делаешь?

Он перестал улыбаться:

— Я не уверен, что буду отвечать на вопросы, заданные таким тоном.

— Тон соответствует случаю. — Но, говоря это, она не была уверена, так ли это. Может быть, эти слова были вызваны подозрениями Стэна и ее собственным противоречивым отношением к Рею. В любом случае она никому не позволяла трогать ее вещи без разрешения.

— Ну, ладно, — сказал он. — Прошу извинения. Я ждал тебя и вдруг подумал, не поискать ли то, что мне нужно. В другой раз спрошу разрешения. Хорошо?

Его спокойное извинение подействовало обезоруживающе, так что сердиться было уже трудно.

— Что ты искал?

— Меня интересует название компании, доставившей лодку для Пола. У Донны и у меня возник вопрос о страховке от несчастных случаев.

Джулия почувствовала, как у нее екнуло сердце.

— Ты хочешь сказать, — выговорила она, — что Донна Лислет собирается жаловаться?

— Этого я не говорил.

— Ну, если так пойдут дела, именно это и случится. И вместе с этой компанией будут, естественно, фигурировать «Эксель филмз» и наша студия. Корпорация обрушится на нас, как горный обвал. А Дэйвис будет в экстазе. Для него этого будет достаточно, чтобы отобрать у меня «Болотное царство».

— О чем ты говоришь? — нахмурился Рей.

Она вкратце изложила суть дела, прибавив:

— Не понимаю, что нужно Донне. Ведь она получит страховку от несчастного случая.

— Это не успокаивает ее, она не знает подлинных причин смерти Пола, которые могло бы выявить расследование.

— Да это же был несчастный случай в чистом виде! — воскликнула Джулия. — Трос был испорчен кислотой.

Рей покачал головой:

— Не могу поверить, чтобы Пол вел лодку на такой высокой скорости без предварительного осмотра. Он бы заметил следы коррозии. Дело, должно быть, в другом.

Джулия стала теребить волосы.

— Можешь запросить лодочную компанию, но не знаю, что они скажут. Ялик интенсивно эксплуатировался, он не был новым, как катер или скоростная лодка. Да так и полагалось по замыслу: ведь Жан-Пьер владел ею много лет.

— А кто ее проверял после доставки?

— Офелия подписала счет, а Стэн и один из механиков произвели беглый осмотр ее и скоростной лодки. Было сказано, что ялик недавно отремонтирован с установкой нового мотора, так что никто не осматривал его дюйм за Дюймом. Большинство каскадеров-профессионалов сами проверяют свое оборудование, не доверяя никому. А наши считают, что не надо делать двойную работу.

— По-твоему, это недоразумение, не больше?

— Я не знаю, что еще сказать. — Она помолчала, размышляя. — Знаешь, я раньше не понимала, как могло случиться, что Джон Лэндис, режиссер «Сумеречной зоны», не уберег Вику Морроу и двоих детей, которые погибли во время съемки. Казалось, это такая страшная безответственность. Теперь я это понимаю. Как-то привыкаешь, что люди вокруг тебя рискуют, привыкаешь идти на риск с актерами по разным поводам. Мало-помалу привыкаешь ко все большим опасностям вокруг тебя. И если ничего страшного не происходит, думаешь, что так будет всегда.

Рей бросил папку на шкафчик и сел на стол рядом с Джулией.

— Сцена, которую ты снимала, не была опасной. Несчастного случая можно было избежать, если бы с лодкой все было в порядке. У тебя нет оснований ругать себя.

— Я режиссер и отвечаю за все, что делается на съемочной площадке.

— Если я не ошибаюсь, даже Лэндиса освободили от уголовных обвинений.

— Но гражданские иски тянулись годами и достигали миллионов.

— Донна не собиралась жаловаться, просто ей надо узнать правду.

— Было бы хорошо, если бы я сама ее узнала.

Рей кивнул. На лице его возникло странное выражение, которое быстро исчезло.

— Что ты скажешь о жареных креветках и зубатке на ужин? Сегодня у тети Тин католический праздник материнства, и нам придется самим позаботиться о себе.

— Хорошо бы, но я не умею жарить на сковородке.

— Нет, я не об этом. Я имел в виду, что мы можем съездить к Миддендорфу, у них там лучшие блюда из рыбы, а после этого мы могли бы посмотреть на озеро Морепа и пролив Маншак, который соединяется с озером Поншартрен.

— Мы отправимся туда на лодке?

— Если хочешь. — Он улыбнулся невинной улыбкой.

— Да нет, лучше по суше.

— Как? — сказал он, кладя руку на ее стул и разворачивая его к себе. — Обойдемся без купания при луне?

— Сегодня вечером — да, — взгляд ее стал грустным и задумчивым, она сидела, скрестив руки.

— Очень плохо, — сказал он тихо. — А я уже думал…

Он наклонился к ней и прижался своими губами к ее губам, возбуждая своим прикосновением. Она положила руки ему на плечи, прижимаясь к нему.

— Ого! Как интересно! — сказал кто-то в дверях.

Рей поднял голову и отодвинулся. Джулия почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Она обернулась и увидела стоящего в дверях Вэнса.

— Что вам нужно? — спросила она.

Глаза актера потемнели от ревности и оскорбленного самолюбия.

— Что-то было нужно. Но я забыл что, — ответил он саркастически. — Мне зайти попозже? И конечно, я закрою за собой дверь. Не знаю, в курсе ли того, что здесь происходит, Аллен, но я уверен, что вам не нужно, чтобы эта новость распространялась.

По дороге в ресторан Миддендорфа они почти не разговаривали. Рей вел «чероки» довольно рассеянно. Миновав Артлайн, перекресток на Интерстейт-10, они поехали на север. Быстро стемнело, и видимость стала плохой. Невдалеке от дороги они заметили канал, который рыли для больших барж, возивших грузы для строительства дороги через болото. Они с Джулией поневоле вспомнили о самоубийственных импульсах опоссумов и енотов на дорогах Луизианы по ночам, когда от них оставались только комочки меха. Рей время от времени поглядывал на Джулию, которая была занята своими мыслями. Ему хотелось знать, о чем она думала, но он боялся спросить. Ему казалось, что их близость была преждевременной, что он поторопился.

Он смотрел на нее в мелькающем свете фонарей. Черты ее лица были твердо очерченными, а подбородок — решительно вздернут. В изгибе ее губ было что-то зовущее. Она настолько хорошо владела собой, что для него это было как вызов. Он хотел разрушить ее защиту, проникнуть в ее мысли и мечты. Он хотел знать о ней все, от ее любимого цвета до того, как она собирается голосовать на следующих выборах. Чем больше он будет знать, тем лучше.

Хорошо было бы посчитаться с этим Вэнсом Стюартом. Почему он решил, что ему можно лезть не в свои дела и так разговаривать с Джулией?! Что между ними могло быть такого, чтобы это позволялось? Насколько Рей вообще нужен кинокомпании и Джулии?

Рей наблюдал за дорогой, освещенной фарами его машины. У него не было права на такие вопросы. Может быть, этому актеру нужно было просто его дискредитировать. Не слишком ли он был нежен с Джулией на съемочной площадке? Вероятно, ему следует быть более осторожным и держаться подальше от Джулии. Он снова посмотрел на нее, заметив, что и она взглянула в его сторону, а потом стала опять смотреть в окно на пустынную равнину, обрамленную придорожными деревьями. Размышляя о том, что ему хотелось бы узнать, он произнес:

— Если ты ходила в школу в Луизиане, то как тебя занесло в Лос-Анджелес?

Она серьезно посмотрела на него, но ответила охотно:

— Булл попросил меня приехать к нему после смерти мамы. Я бывала в Калифорнии пару раз во время каникул. Этого достаточно, чтобы полюбить солнечный Малибу, где тогда жил Булл. Я поехала.

— Ну и дальше жила с папочкой?

— Сначала, — сказала она, поворачиваясь к нему и как будто расслабившись, — Булл был щедрым. Он подарил мне машину, открыл счет, давал ежедневно по двадцать долларов, как будто у него существовал бесконечный денежный источник.

— Похоже на мечту подростка.

— Да, но кроме того, он хотел решать, с кем мне дружить и как мне думать. Когда я была маленькой, его с нами не было, но он вдруг почувствовал себя авторитетом, этаким главой семьи. Я должна была отчитываться перед ним за каждую минуту. Тогда мне казалось, что он выдумывает всякие несусветные, правила, которым я, по его произволу, должна следовать. Сейчас я понимаю, что он боялся ответственности, имея на руках дикого ребенка.

Эта фраза прозвучала так странно, что он невольно улыбнулся.

— А ты была диким ребенком?

— Во всяком случае, достаточно скверным, — заметила она, — хотя, может быть, и нормальным для своего времени. Я, бывало, подолгу жила в домике на берегу моря с четырьмя другими девочками и парой ребят, вроде как родственников.

— Исключенных из колледжа?

— Да, на год или больше.

— А потом? — спросил он.

— Потом мне стало скучно. Я стала повсюду слоняться с камерой, которую мне подарил Булл. Снимать волны, водных лыжников и все, что было интересно в тамошних пустынных местах. Я стала интересоваться киносъемкой, а кто мог ответить на мои вопросы лучше, чем Булл?

Рей, внимательно глядя на дорогу, сказал почти наобум:

— Ну и понятно, он давал тебе ответы.

— После этого все изменилось. Мы научились нормально разговаривать друг с другом, выслушивать друг друга без наскоков. Я вернулась в школу, но жила отдельно и когда не наблюдала отца за работой, то сама снимала все, что двигалось.

Что-то в ее голосе его насторожило: в нем слышались нотки подавленной депрессии. Он осторожно спросил:

— И долго ты была одна после этого?

— В общем, довольно долго. Не считая Аллена.

Об Аллене он почти забыл. Она же, как видно, о нем не забывала.

Джулия решила поменять тему:

— Болото в этих местах кажется бескрайним.

— Сейчас оно уже не такое большое. Здесь слишком много лесозаготовок, ведется разное строительство.

— Почему здесь поселились каджуны? Ведь тогда, в конце восемнадцатого века, они могли найти места и получше.

— Они поселились там, где им указали испанцы, владевшие тогда Луизианой. Конечно, они жили не на самом болоте, а вдоль рек и заболоченных рукавов и озер. Но, конечно, болото у них всегда было у порога. Они исследовали его и стали там чувствовать себя как дома. Я думаю, по той же причине люди поднимаются высоко в горы.

— Ну да, потому что это рядом, — заметила она без выражения. — А твои предки чем занимались? — Выражение лица в этот момент у нее было какое-то странное, но он не мог понять, что оно означает, и ответил первое, что пришло в голову:

— Примерно тем же самым, что делали всегда. Большинство моих двоюродных братьев пытаются по возможности и сейчас заниматься тем же, чем их отцы.

— А чем занимался твой отец?

— Сначала был фермером, а потом пошел работать на химический завод. Его брат, муж тетушки Тин, обрабатывал колониальный сахар. Помнится, я любил, когда он приходил домой. Он был похож на марципан в сахарной пудре. Тетя Тин говорила, что он самый сладкий мужчина на свете.

— На нее это похоже, — сказала Джулия, улыбнувшись, хотя взгляд ее все еще был беспокойным.

Они уже подъезжали к озеру Морепа. Рей осторожно объезжал огромное водное пространство, освещенное желтыми огнями. Справа от него шел проток, который вел к озеру, названному в честь Де Поншартрена, морского министра Людовика XIV. Они пересекли мост, достаточно высокий для барж и больших рыболовных судов, и свернули к стоянке у ресторана «Миддендорф». Ресторан выглядел непритязательно и представлял собой длинное низкое здание с полосатым навесом и огромной желто-красной вывеской, чтобы привлечь туристов-янки, мчавшихся в Батон-Руж или Новый Орлеан. Он работал уже лет пятьдесят, готовя свежие блюда для рыбаков, местных жителей, приезжих новоорлеанцев без особых претензий и добрых старых парней из Луизианы и Миссисипи, приезжавших на футбольные матчи ЛСЮ и «Супердом», не говоря уже о сезонных туристах. Помещение было отделано деревянными панелями, на столах были скатерти. Когда Рей и Джулия вошли внутрь, там гудели голоса посетителей, пахло крабами, хлебом и арахисовым маслом. Их встретила улыбающаяся хозяйка и проводила к угловому столику. По пути Рей ответил на несколько приветствий старых знакомых. Сидели за столиками и некоторые члены съемочной группы, знавшие это местечко.

В меню ресторана были стейки, цыплята и даже гамбургеры, но главное — здесь был большой выбор устриц, вареных раков, креветок, камбалы и всяческих жареных рыб и рачков. В качестве гарнира подавали зеленые салаты, жареную картошку, шинкованую капусту и многое другое. Блюда были незамысловатыми, но обильными и вкусно приготовленными.

Рей заказал бутылку «Пуили-Фюисе» — хорошей, хотя и не знаменитой марки вина. Они стали разговаривать с Джулией о погоде; можно было выпить вина в ожидании, пока приготовят все остальное. Просмотрев меню, Рей заказал фирменное блюдо — филе зубатки, выращенной в пруду, жаренное до золотисто-коричневой корочки. А Джулия для надежности и чтобы попробовать всего понемногу — смесь из креветок, устриц, зубатки и фаршированных крабов. Когда официантка ушла, Рей наполнил бокалы и, облокотившись о спинку стула, спросил:

— Поговорим об этом или проигнорируем?

— То есть? — Она выпила вина. На дне ее бокала отражался бледно-золотистый отблеск настольной лампы. В тусклом свете, падавшем на ее лицо, оно казалось неестественно спокойным.

— Что-то ведь тебя беспокоит, и я хочу знать что.

Сначала Джулия хотела не отвечать, но, передумав, кивнула.

— Я слышала, что ты пользуешься репутацией «своего человека» в определенных кругах новоорлеанского общества. Как это возможно для коренного каджуна, прозванного «Болотной Крысой»?

Рей был готов к разговору, но только не к этому. Он считал его второстепенным. Сухо и несколько низким голосом, чем ему это хотелось, он спросил:

— Ты узнала это от Мадлин?

— Да, кое-что она мне рассказала.

— Она, вероятно, все преувеличивает.

— Но у тебя, кажется, есть квартира в Новом Орлеане? — Это прозвучало как обвинение.

— Да, есть.

— И очень хорошая, как я слышала. И еще итальянская спортивная машина, которая стоит столько, что на эти деньги несколько лет может безбедно прожить средняя семья.

— Мадлин очень информирована.

— И ещё свой самолет.

Он вздохнул, как бы подтверждая сказанное ею.

— А она отметила мою коллекцию картин старых мастеров и яхту на озере Поншартрен?

— Нет, но она упоминала о Креве и Комю.

— Я думаю, тебя уже не удивишь клубом «Мардигра»?

— Как уроженка Луизианы, я примерно знаю здешние социальные ценности. Это, прежде всего, хорошая родословная. У тебя была возможность рассказать о своих новоорлеанских родственных связях, так же как и о каджунских. Ты ничего не сказал об этом. Что ты скрываешь? Или ты боишься, что люди не будут любить тебя просто за твою собственную персону?

Он изучающе рассматривал ее лицо, пытаясь понять, происходит ли ее холодность от разочарования, плохого настроения или неудовлетворенного любопытства.

— Я мог бы все рассказать, но тогда Мадлин не о чем было бы поговорить с тобой.

— Я не шучу.

— Я тоже, — спокойно произнес Рей. — Я не говорил тебе об этом потому, что считал это незначительным. У меня нет привычки подходить к женщинам и говорить: эй, я богач, принятый в обществе.

— Да, это так. Но все же странно, что ты считаешь людей дураками.

Ее зеленые глаза явно выражали злость. Он попробовал ослабить ее напор.

— Не то чтобы считаю. Но ты так уверенно говорила, что мне понадобятся деньги, что я счел невежливым утверждать обратное. Я ведь никак не ожидал, что мы будем работать вместе и тем более жить под одной крышей.

— Конечно. У тебя было всего несколько минут с того момента, как ты снисходительно решил мне помочь, до того, как на рассвете ускользнул из моей постели, когда мог бы сказать: «Да, между прочим, я не тот, за кого ты меня принимаешь».

Он глядел на нее и любовался проступившим на ее щеках румянцем и тем, как хороша она была, когда сердилась. Рей был удивлен и растерян. У него, как он теперь понимал, были причины для беспокойства.

— Прошу извинить меня, — сказал он.

— О, нет, не надо. — Она резко отклонила его извинение. — Нет более законченной снисходительности, чем когда мужчина принимает всю вину на себя.

Он наклонился к ней, стараясь говорить спокойно.

— Я признаю свою вину только в том, что не разбудил тебя и не попрощался с тобой.

— А кто сказал, что это нужно? — выпалила она.

— Никто. Но мне не хотелось будить тебя сегодня утром, так как я ушел слишком рано. А ушел я, между прочим, из-за тетушки Тин.

Джулия уставилась на него с удивлением и смогла вымолвить только:

— О!

— Да. Тетя Тин хорошо знает все, что касается плоти, с удовольствием смотрит все это в мыльных операх, а потом сплетничает об этом со своими подружками, другими женщинами в годах. Но она не была бы счастлива, если бы обнаружила, что этой ночью я спал не в своей постели. Это ее дом, и, по-моему, лучше придерживаться ее представлений о том, что хорошо и что плохо.

— Я думаю, — сказала Джулия очень тихо, — что я доставила бы ей еще меньше радости, чем ты.

Рей не успел ответить ей, так как им принесли еду. Ели они молча. Напряженность между ними, казалось, росла. Джулия смотрела вниз и время от времени хмурилась. Наконец, она положила вилку. Рей, видя ее настроение, весь подобрался, словно ожидая нападения. Голос ее был хриплым, она тщательно подбирала слова.

— Видишь ли, я думаю, мы… я ошиблась этой ночью. Так уж получилось. Я знаю, что я так же виновата, как и ты. Я сама дала повод. Я не хочу ничего объяснять, так как не думаю, что это у меня получится. Но я не могу чувствовать себя хорошо с тобой, пока я связана с Ал-леном. Я… чувствую себя виноватой.

Рей допил вино и, осторожно поставив бокал на стол, спросил:

— Это — после сегодняшней фразы Вэнса.

Она покачала головой:

— Я ощутила это сразу, как проснулась. Мы с Алленом долго были вместе, и в хорошие и в трудные времена. Мы уважаем и понимаем друг друга. Он заслуживает лучшего отношения.

Рей хотел возразить ей, но понимал, что это ничего не даст. Он произнес те слова, которые могли бы смягчить напряжение, возникшее между ними:

— У меня нет никаких притязаний на то, что связано с этой ночью, — сказал он спокойным голосом.

— Ну, хорошо, — ответила она, не глядя на него.

— Я думаю, — сказал он с оттенком иронии, — что меня впервые отвергли из-за богатства.

— Это не так, — быстро возразила она. — Дело в том, что мы, наша жизнь, такие разные. И началось у нас все с недоразумения, причем тебе это доставило удовольствие, а мне нет. Даже не будь Аллена…

— То все равно было бы что-то не так.

— Да, — ответила она, и в ее голосе звучала благодарность. — Давай забудем о том, что было.

Он стиснул зубы, сдерживая себя, и произнес:

— И будем работать вместе и жить под одной крышей, пока не кончится съемка?

— Лучше бы так, если это возможно.

— Это возможно, если ты хочешь.

— Ну… Хорошо. Мне очень бы не хотелось уходить от тети Тин раньше времени и объясняться по этому поводу.

Он изобразил что-то наподобие улыбки:

— Уж этого-то надо точно избежать. Она быстро выудит из тебя правду.

— Не сомневаюсь, — вяло улыбнулась Джулия, глаза же ее оставались тревожными.

— А то как бы и мне не пришлось уходить.

— Этого не должно быть.

— Нет, не за мои грехи, особенно в пересказе, а за то, что я выжил тебя.

— Она так надеется починить крышу.

Дело было, конечно, не в этом, но Рей промолчал, не зная, что ответить. Вместо этого он напомнил о десерте, а когда она отказалась, попросил счет.

Рей уже думал, что она захочет поставить расходы в счет компании или оплатить половину в связи с его неожиданно возникшим богатством. Во всяком случае, он был рад, когда она ушла мыть руки, а он должен был сам решать этот вопрос.

В бутылке оставалось еще немного вина. Он вылил его в бокал и долго, с грустной улыбкой смотрел на желтый напиток. Потом он быстро допил вино и, поставив бокал на место, ушел, не оглядываясь.

 

Глава восьмая

Ночью Джулия плохо спала. Вечер с Реем вновь и вновь прокручивался у нее в памяти, словно набор быстрых кадров. Общее настроение ушло, осталась интонация его голоса, отрывочные фразы из разговора.

Рей был великолепен, пойдя навстречу ее решению: прекратить близкие отношения между ними. Она не могла не оценить его доброе отношение в трудную для нее минуту. Откровенно говоря, она боялась его недоверия, гнева или обвинений и была благодарна ему за то, что он ее понял и не захотел спорить с ней, тем более, когда она завела разговор в переполненном ресторане.

Джулия чувствовала, что попала в глупое положение. Как получилось, что она могла любить Рея один вечер и стремилась убежать от него на следующий? Что было в нем, в его прикосновениях, что так волновало ее? Ее пугала мысль продолжать отношения с ним, однако ранило то, что он согласился с ее решением. Ее связывали отношения с Алленом, и это была правда, ей казалось нечестным изменить человеку, с которым она так долго была вместе.

Рей — сложный человек. Вначале она подумала, что он эгоистичен и недостаточно тонок. Она поняла, что ошиблась. В нем было что-то такое, что притягивало ее и что он старательно пытался скрыть за юмором и равнодушием. Это ее пугало. Пугало не только то, кто он есть на самом деле, но и то, что он может сделать с ее благополучной, хорошо налаженной жизнью.

Конечно, теперь это не имело значения. С Реем она все уладила и теперь была свободна для возвращения к своему фильму. Через несколько дней фильм будет готов и она уедет. Назад, в Лос-Анджелес, к Аллену и к следующему фильму. И к другим картинам.

Все последующие дни Джулия была поглощена работой. Несколько сцен с Саммер и Вэнсом в рыбацком лагере были уже готовы. Хорошо получился эпизод во время шторма, где Жан-Пьер и его дочь, борясь со стихией, учатся понимать друг друга, а дочь становится храброй, наблюдая мужество своего отца.

Сцена, где Мадлин, играющая Доротею, преследует Жан-Пьера по болоту с ружьем, получилась удачной. Мадлин прекрасно сыграла женщину, быстро теряющую свою элегантность под слоем грязи в непроходимых болотах. Сцена купания, снятая ночью, где герои были обнажены, вышла очень красивой и призводила какое-то сюрреалистическое впечатление, что удивило Джулию и привело в восторг Вэнса и Мадлин. После просмотра все поздравляли друг друга с удачей.

Все это время Рей всегда был рядом. Джулия часто задавала ему короткие, безличные вопросы, он отвечал, не глядя на нее. Он смеялся, болтал, объяснял, исправляя все — от произношения слова до типа кастрюль и котелков на кухне рыбацкого лагеря. Он поддразнивал и улыбался Саммер, успокаивал чувствительную Мадлин и требовал от Вэнса еще больших усилий. Он завоевал расположение съемочной группы, обмениваясь со всеми колкими насмешками. Он стал даже приятелем Офелии, делясь с ней пивом и шутками. Шутки были определенно грубые, иногда даже неприличные. В свободные часы часто можно было наблюдать, как он пил кофе с полицейским и охранником, патрулировавшим шоссе и водные пути к болоту. Лодочный клуб служил их неофициальным местом отдыха во время обходов.

На третий вечер, сразу после наступления темноты, Вэнс зашел в офис Джулии и завел разговор о техническом директоре:

— Что между тобой и Табэри? Вы так вежливы друг с другом, что это действует мне на нервы. Только что я видел, как он зашел в дом Мадлин.

— Занимайся своим делом, Вэнс, — невозмутимо ответила Джулия.

— О, все идет как надо, не так ли? Я не уверен, есть ли у меня к тебе еще какое-нибудь дело, но теперь мне любопытно. Что случилось? Влюбленные поссорились? Или ты решила, что не стоит рисковать своими хорошими отношениями с Алленом?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Что тебе нужно?

— Что мне нужно? — спросил он с возмущением. — Вот ты, директор с репутацией недотроги, обманываешь меня и оставляешь без внимания.

— Без сомнения. Но что ты хотел получить? Известность, что переспал со мной? Трепет, увидев наши имена вместе в бульварных газетах? Спасибо большое. Я даю тебе надежду, Вэнс. Если ты хочешь произвести впечатление на женщину рангом ниже директора, будь более честным в чувствах.

Он сидел, изучая ее. Затем полез в карман рубашки и вытащил какой-то коричневый предмет, похожий на грязную веревку. Поднес его ко рту, откусил кусочек и начал жевать.

— Жуешь табак? Ты?

Он кивнул, пережевывая жвачку.

— Один из местных парней дал мне ее. Называется «перик», чистый индейский табак. Он больше нигде не растет, его выращивают только здесь, две старые семьи. Порядочная дрянь, но не наркотик.

— Удивительно, — произнесла Джулия без интонации.

Он посмотрел на нее, прежде чем сказать:

— Знаешь, Джулия, ты можешь быть настоящей сукой.

— Это не новость, — ответила она, пытаясь уйти от ссоры.

— Это новость для меня. Я думал, ты возлюбленная, кошечка, даже если ты слишком посвящаешь себя работе. Аннет пыталась доказать мне, что это не так, но я думал, она просто болтает.

— Я действительно не кошечка, — проговорила Джулия и гнев сверкнул в ее глазах.

— Это правда. Ты можешь разрушить карьеру, не моргнув глазом, не так ли? Мне следовало бы побеспокоиться.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты знаешь. Ты не дала Аннет Даветт возможности сняться в большом эпизоде с несколькими словами. Она рассказала мне об этом. Она пробовалась для одного фильма Булла. Ты была рядом, ожидая своего дорогого старину Дэда, чтобы пойти куда-то. Ты хотела, чтобы он поторопился, и поэтому, когда Булл спросил, что ты думаешь об Аннет, ты сказала: «Ее голос звучит забавно».

Джулия пыталась вспомнить этот случай, но не смогла найти его в своей памяти. Это мало что значило, она помнила другое: Булл часто интересовался ее мнением за эти годы. Он не очень доверял интеллекту женщин, однако трогательно верил в их интуицию.

Наконец, она произнесла:

— Должно быть, это было много лет назад.

— О, да, ты была еще подростком. А ты не помнишь, да? Это еще хуже.

— Ты хочешь сказать, что я не забочусь о том, чтобы это помнить? Я никогда не пыталась разрушить кому-то жизнь. Сожалею, если это случилось, но в моем поступке не было ничего предумышленного. Дело в том, что голос Аннет был и остается ее трудностью?

Вэнс пожал плечами:

— Откуда мне знать? Вероятно, легче свалить вину на тебя.

— Я не понимаю, почему Аннет разрешила своей дочери сниматься в этом фильме, если она так меня не любит.

— О, это я могу тебе объяснить. Она рассчитывает, что ты будешь в долгу перед ней.

— Ты полагаешь, у нее слишком много гордости.

— У актеров нет гордости, — сказал он, и голубизна его глаз под контактными линзами потемнела от неприятного выражения. — Вместо этого у них есть эгоизм, который не терпит несправедливости.

Снаружи донесся шум подъехавшего грузовика, а потом послышались твердые шаги в приемной. Джулия не могла видеть, что происходит в следующей комнате, а. Вэнс, сидя напротив, видел. Она оглянулась на звук, узнав эту походку. В это время Вэнс вскочил, обогнул стол и, наклонившись к ней, прижался к ее губам.

Поцелуй был мимолетным, сухим, безличным.

Через минуту актер выпрямился. Его голос был напряженным, когда он проговорил:

— Я предупредил вас.

Уходя, он одарил победоносной улыбкой стоявшего в дверях Рея.

— Я могу прийти попозже, если сейчас неудобно, — спокойно произнес Рей.

Джулия глубоко вздохнула. Она подняла руку ко рту, словно хотела его вытереть, затем уронила. Ее голос сорвался:

— Нет, не уходите. То, что вы сейчас увидели, это сцена мести, разыгранная, чтобы смутить меня. Чем меньше мы будем обращать на это внимания, тем лучше.

— Мне бы хотелось кое-что объяснить Стюарту. — Его слова прозвучали зловеще.

— С какой целью? Это только даст ему понять, что он одержал верх над тобой.

— Я хочу быть уверен, что это не повторится вновь.

— Я полагаю, что могу это гарантировать.

— Ты можешь? Что ты собираешься делать — пригрозить или уволить его? Он, как и ты, понимает, что его замена в этой сцене будет стоить слишком дорого. Я хочу, чтобы ты знала, — я готов заменить его, когда тебе будет удобно.

Ей никогда не будет от этого удобно; она знала это достаточно хорошо. И тем не менее это придется сделать.

— Хорошо, — сказала она, с усилием разжимая губы. — Как насчет завтрашнего дня?

— Хорошо, — ответил он.

— Хорошо, — эхом отозвалась она, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Ты мне скажешь что-нибудь, Стэн?

Джулия стояла на плавучей съемочной площадке в ожидании, когда главный оператор приведет в порядок аппаратуру, когда проверят лодки и установят их в определенном положении, когда солнце будет в нужной точке. Они не хотели снимать снова всю сцену преследования лодок целиком, а снимут лишь эпизод, когда Жан-Пьер находится на канале, до выхода лодок на открытое пространство. Это означало, что погода, угол солнечного освещения и все детали съемок должны быть такими же, как в прошлый раз. Все это требовало времени и больших усилий.

Быстроходный катер починили и перекрасили, чтобы вернуть ему свежий вид, а полученный новый ялик был тщательно проверен. Прежний был сильно поврежден, и починить его было уже невозможно. С большим трудом удалось найти замену старой модели, но кое-что в нем пришлось поправить: перекрасили полосу, отбелили до соответствующего выгоревшего на солнце цвета, сделали выбоины в нужных местах, заменили черный пластмассовый регистрационный номер, чтобы все было, как у первого ялика.

Координатор трюков обернулся на голос Джулии и отвлекся от разговора с молодой женщиной, ответственной за точное соблюдение сценария. Он медленно направился к Джулии, выражение лица его стало обеспокоенным. Широко разведя руками, он спросил:

— Что?

— Не пугайтесь, я не нашла больше ошибок, — сказала она. — Я просто удивляюсь. Вы думаете, я хочу слишком многого от этой сцены преследования? Или слишком сокращаю ее, чтобы сделать более реалистичной?

— Вы испугались?

— Можно сказать и так.

— Не беспокойтесь об этом. Все будет хорошо.

— Вы говорили это и раньше.

Стэн недовольно проговорил:

— Да, все должно быть хорошо. Но на этот раз Табэри здесь нет. Он не может выглядеть так же колоритно, как обычно, в своем серо-коричневом парике, но если кто-то будет управлять яликом, то сможет.

Джулия усмехнулась, вспомнив полный отвращения взгляд Рея, когда ему передали парик, имитирующий прическу Вэнса. Но усмешка быстро улетучилась.

— Я понимаю, Стэн. Или я прошу слишком о многом?

— Вот что я тебе скажу, девочка: не следует чересчур интересоваться этим. Когда директор перестает волноваться и начинает думать о чем-то другом, то все, что должно получиться, получается.

Она медленно кивнула:

— Спасибо, Стэн.

— Не стоит благодарности, — ответил он, отвернулся и стал объясняться с помощником электрика по поводу болтающегося в воде провода.

Джулия была раздражена не только из-за трюка. По реке вверх и вниз медленно перемещалось около десятка рыбацких лодок, они кружили около места съемки, и съемочная группа ничего не могла с ними поделать. В них сидели местные жители, ребята с девушками, люди, узнавшие о съемке и приехавшие поглазеть на нее. Джулия могла контролировать всех, кто приходил или уходил со съемочной площадки, могла не пускать непрошеных гостей и любопытствующих, однако реку невозможно было держать под контролем. Свободный от дежурства полицейский в лодочном гидросамолете старался задерживать всех зрителей, не подпуская их к месту съемки. Большую часть реки очистили от зевак, но оставшиеся отвлекали внимание, и была опасность, что кто-нибудь случайно окажется на пути лодок во время съемки.

Другим раздражающим моментом было присутствие на съемочной платформе Лислет, вдовы Пола. Донна Лислет была одета в серое платье, волосы зачесаны назад, заколоты заколкой, лицо у нее было бледное. Она откровенно нервничала, и трудно было сказать, где она будет, когда начнется съемка.

Мадлин также нарядилась для съемок и выглядела весьма привлекательно — в желтых широких брюках и рубашке, желтых сандалетах и солнечных очках в желтой оправе. Саммер была рядом с матерью. Было такое впечатление, что все ждут аттракциона. Джулия надеялась, что будет чему аплодировать.

Тетушка Тин в этот раз не пришла. Она была не в силах наблюдать это вновь и решила подождать в доме, пока не услышит, что все закончилось успешно.

Тетушка Тин хорошо придумала, промелькнуло в голове Джулии. Ей бы тоже хотелось уйти, пока все не закончится. В случае неудачи она бы смогла очистить площадку, отправив всех, кто не занят, упаковывать аппаратуру.

Ее преследовала мысль, что было что-то отвратительное в этом интересе всех к ялику и быстроходному катеру. Как и зрителей гладиаторских боев в Древнем Риме, людей сюда привела какая-то примитивная страсть — наблюдать, как другие рискуют жизнью. И то, что съемками таких сцен она способствовала разжиганию этой страсти, не могло не беспокоить ее.

Откровенно говоря, Джулия хотела бы отменить съемку, но это было уже не в ее силах. Все было приготовлено, съемочная бригада и специалисты собраны, потрачены большие деньги. Ничем нельзя было бы объяснить внезапную отмену, все бы подумали, что это «женский каприз». Такая отмена свела бы на нет все ее усилия стать первоклассным директором. Но какое это имело значение в сравнении с жизнью человека?

Донна Лислет стояла одна, печальным взглядом наблюдая за приготовлениями на воде. Мадлин и другие не обращали на нее внимания, не сказали ей ни слова с тех пор, как Рей оставил ее на площадке. Одиночество молодой вдовы не давало покоя Джулии так же, как и чувство вины за смерть ее мужа. Джулия медленно подошла к женщине.

— Это очень смело с вашей стороны — прийти сюда сегодня, — сказала Джулия, когда они поздоровались.

— Это не смелость, — ответила Донна. — Это больше похоже на заклинание. У меня были такие ночные кошмары, что я подумала — не знаю, поймете ли вы — что, если я увижу, как Рей выполнит трюк правильно, это даст мне силы занять место…

Пока вдова подыскивала слова, Джулия попыталась помочь ей:

— Я догадываюсь, что вы имеете в виду. Я полагаю, каждый понимает разные вещи по-своему.

— Хочу поблагодарить вас за возможность работать в группе. Не могу передать вам, как я взволнована. Я не могу дождаться, когда начнут.

Джулия ответила что-то подобающее, остановившись на описании городских сцен, в которых должны были принять участие другие женщины, когда начнется съемка. Донна Лислет, судя по разговору, была женщиной разумной и уравновешенной. У нее были несколько напыщенные манеры, словно она не совсем доверяла Джулии или она все-таки считала ее виновной в смерти мужа. Поговорив с Донной, Джулия услышала сигнал, что все готово. Улыбнувшись и пробормотав слова извинения, она отошла от вдовы и направилась к своему месту.

Была дана команда включить камеры. Ялик помчался вниз по реке, вырвавшись из темного зеленого туннеля на открытое пространство, быстроходный катер шел за ним, его сопровождала лодка со Стэном и оператором. Волны от трех судов вспенивались сзади веером.

Как и прежде, с быстроходного катера раздались выстрелы. Слева от ялика возникла серия фонтанирующих взрывов, ялик отклонился в сторону в головокружительном пируэте, выплясывая на волнах, и промчался к стене кипарисов, молнией рассекая себе проход.

Не было необходимости в выкрикивании команд. Трюк был выполнен безупречно. Джулия молча стояла и наблюдала, забыв обо всем.

Прежде она думала, что Пол Лислет вел катер с большой скоростью, но она видела, что Рей несется на ялике настолько быстро, что казалось, он сейчас взлетит. Его повороты были аккуратными, четкими, и когда он промчался через строй кипарисов в этой ошеломляющей смене солнца и тени, что так увлекало Джулию прежде, она была уверена, что он коснулся не только коряг и пней, но и самих стволов кипарисов.

Она слышала, как сзади Донна Лислет шептала со слезами на глазах:

— Боже, о Боже…

Мадлин часто и тяжело дышала от возбуждения, губы ее были раскрыты, когда она наблюдала за Реем. Аннет Даветт смотрела зачарованно и испуганно. Она обняла свою дочь, а та стояла, кусая губы. Ее глаза подозрительно блестели на бледном лице.

У Джулии не было сил сочувствовать им. Сердце стучало в груди, и каждый удар отдавался в висках. К горлу подступала тошнота, на лбу выступил пот. В голове проносились мысли остановить это мучение, остановить лодки, прекратить эту сцену и ее ужасный конец. Слово, которое остановило бы это, вертелось, накалялось, стучало у нее в голове. Она чувствовала, как оно звенит в ушах, чувствовала его силу и действие.

Но высказать его она не могла. Страх сделал ее немой, страх, что любой ее возглас может вызвать мгновенную заминку и повлечет за собой несчастье. Она молчала и из уважения к профессионализму и точности разыгрывающегося перед ней искусного действия.

Она знала, что Рей работал над трюком со Стэном, размечая на карте движение лодок, но то, что они до такой степени отработали согласованность действий, она не предполагала. Все происходившее было прекрасно, восхитительно.

Снова раздались выстрелы. Скорость и напряжение гонки возрастали. Круги ялика и катера все более сужались, а затем началось их долгое стремительное движение к кипарисам и к полузатопленному якорю, от которого начинался уклон.

Словно стрела с гигантским наконечником, несся ялик вперед. Позади Джулии кто-то выругался в благоговейном восхищении. Кран скрипел, когда камера пробиралась сквозь деревья. Сердце Джулии колотилось.

Вот алюминиевый ялик ударился о якорь с тяжелым металлическим бряканьем, похожим на звук разорвавшейся банки. В крутой мощной параболе полета ялик пролетел через упавшие в воду кипарисы и со скользящим всплеском опустился на открытой воде. Рей прибавил газ, оторвался от преследования и вырвался, наконец, на свободный простор. Раздались крики одобрения и свист, не утихавшие, пока Рей, сбросив скорость, не совершил полный круг и на почти холостом ходу не приблизился к съемочной платформе.

Джулия аплодировала вместе со всеми. Но при виде Рея, стоящего в ялике, поправляющего волосы и заигрывающего с толпой приветствовавшего его народа, она почувствовала, как ярость охватывает ее.

Она была разъярена тем, что Рей рисковал своей жизнью, тем, что он работал со Стэном над трюками, не посоветовавшись с ней. Ее злили те улыбки, которые он дарил наблюдавшим его женщинам. Она была в ярости еще и оттого, что он проделал все с такой легкостью. Но больше всего она злилась из-за того страха, который, он заставил ее пережить.

 

Глава девятая

В воскресенье Джулия отменила съемки. Она, как и многие другие режиссеры, не часто останавливала работу на выходные дни, но эта неделя для всех оказалась такой утомительной, что казалось, никогда не кончится. Из-за эпизодов на воде несколько вечеров пришлось задерживаться допоздна, и было просто необходимо отдохнуть и восстановить силы. Кроме того, тетя Тин выразила желание вместе с ней посетить мессу, и Джулия не могла огорчить ее отказом.

Они втроем, вместе с Реем, пошли на вторую утреннюю службу, потом вернулись домой, где на обед был приготовлен суп из стручков бамии с картофельным салатом и теплым, прямо из пекарни, французским хлебом. Оставив Джулию и Рея наводить порядок на кухне, тетя Тин удалилась поспать после обеда. Но через несколько секунд вновь раздалось шлепанье домашних тапочек, сменивших ее воскресные туфли на каблуках.

— Чуть не забыла, Джулия, — просунув голову в дверь, сказала она. — Ты приглашена на свадьбу в эту пятницу; выходит замуж моя внучатая племянница, кузина Рея, дочь третьего по счету отпрыска старшей сестры мужа; бракосочетание состоится в церкви Сент-Джозеф. Наверное, будет нечто грандиозное, да. Она подцепила себе какого-то врача, и ее мать измерена показать своим новым родственникам, что она ничуть не хуже их.

— Похоже, такое событие пропускать не следует, — улыбнулась Джулия в ответ на шутливый тон старой женщины.

— Вот именно. Пир горой, вино фонтаном, — чего еще можно желать? Будет еще денежный танец, когда все мужчины должны прикалывать банкноты к платью и вуали невесты. — Кто знает, — подмигнула старая дама, — может, это наведет тебя на мысль украсить свой фильм свадьбой во французском стиле, вместо того чтобы снова устраивать сумасшедшую неразбериху, как в прошлой картине. Вот бы ты утерла всем нос.

Джулия, смеясь, согласилась с ней, хотя в душе знала, что это невозможно. Когда тетя Тин снова ушла, она еще раз протерла все кухонные столы, шкафчики, прополоскала посудное полотенце, а Рей собрал остатки еды и вышел покормить цыплят и павлинов. Джулия в последний раз осмотрела кухню и, убедившись, что все в порядке, вышла в столовую.

Рей, вошедший в дом со двора, не прикрыл за собой дверь, и она с шумом захлопнулась за ним.

— Я все думаю, как закончить вчерашнюю сцену с трюками, — сказал он.

Она насторожилась.

— И что?

— По сценарию, после того как Жан-Пьер избавляется от своих преследователей, он исчезает в одном из рукавов дельты реки. Этот последний эпизод, его исчезновение, мы еще не закончили. Так?

Джулия потерла двумя пальцами между бровями.

— Вообще-то частично мы это сделали. Мы снимали это с Вэнсом в тот день, когда произошел несчастный случай. В этом эпизоде Жан-Пьер сворачивает в устье рукава, глушит мотор и ждет, когда мимо пройдут его преследователи. Но после того как ты сказал, что пенный след на воде выдаст его, я не уверена, что это вышло удачно.

— Я знаю прекрасное место для этого трюка, там есть сразу два протока, могу показать, если хочешь.

— Сегодня? — спросила она. Джулия мечтала немного поспать, чтобы восстановить силы после бессонных ночей на съемках.

— Это не займет много времени. Если хочешь, я могу показать тебе это место с самолета, а не катера.

— Стоит ли? Слишком много хлопот, — Джулия чуть не забыла, что у него свой собственный самолет.

— Хлопот абсолютно никаких. Мне все равно нужно проверить самолет, я давно не поднимал его в воздух.

— Но ради этого придется ехать в Новый Орлеан?

— Это всего сорок пять минут, может, и меньше, учитывая, что сегодня воскресенье.

Долг — вещь тяжелая, с ним не поспоришь, особенно когда срок окончания съемок фильма с каждым днем неумолимо приближается.

— Но если я поеду с тобой, — произнесла она, — это не значит, что я заранее согласна с твоим выбором.

— Понимаю, — ответил он. Его лицо было серьезным, но глаза улыбались. — Это просто один из вертолетов.

Джулия была уверена, что этот вариант окажется удачным. У Рея как будто был нюх на то, что ей хотелось увидеть на экране. Она не сомневалась, что согласится с его предложением. Ей вспомнились обвинения Стэна в том, что она позволяет Рею чуть ли не руководить съемками, подумала и о том, что скажут члены съемочной группы, если узнают, что выбрать именно это место для данного эпизода ей посоветовал Рей. Конечно, она сможет заставить их молчать. Но лучше постараться сделать так, чтобы никто не узнал об этом.

— Ты подождешь, пока я переоденусь? — спросила она.

Платье, в котором она ходила в церковь, было сшито из кремового шелка с широким серо-коричневым поясом. Так как Рей был одет в свои выходные брюки и бледно-голубую рубашку с закатанными до локтей рукавами и открытой шеей, она была почти уверена, что он оденет что-нибудь попроще.

— Не беспокойся, — вместо этого сказал он. — Откуда ты знаешь, чем мы захотим заняться после этого.

— Я знаю. Я вернусь сюда и немного посплю!

— И тебе не жаль, что пропадет такой хороший день? Впрочем, как хочешь.

День действительно был хорош. Стояло мягкое бабье лето, теплые дни не давали забыть, что это юг, но были не слишком жаркими и создавали ощущение полного комфорта. Влажность, которая иногда на протяжении нескольких недель держалась на уровне девяноста процентов, сейчас остановилась на вполне терпимых пятидесяти. Не потревоженные ветром листья плавно опадали с деревьев. Они усыпали дорогу легкими светлыми брызгами, взлетали из-под колес «чероки» коричневыми и золотыми всплесками. Красных и желтых красок среди них не было, разве что иногда попадались вкрапления ярких листьев плюща; цвета осени в этом субтропическом поясе были приглушенными. Осень здесь не была последним ярким взрывом красок перед глубоким зимним сном, как на севере, скорее это было похоже на постепенное впадение в дремоту перед коротким зимним забытьем.

«Что-то у меня один сон на уме», — подумала Джулия и не без усилия заставила себя поддерживать разговор, чтобы не задремать.

Самолет «Сессна-310» был готов к полету; Рей заранее позвонил в ангар и предупредил механиков о своем приезде. Пока они были на земле и пока Рей заполнял нескончаемый контрольный лист, солнце било прямо в ветровое стекло, повышая температуру внутри машины со скоростью десять градусов в минуту. Наконец, он отложил в сторону свой блокнот на зажимах и запустил обороты двигателей до ровного шума. Они начали выруливать на взлетную полосу, проходя в опасной близости от огромных лайнеров, рядом с которыми «Сессна» выглядела детской игрушкой. Однако с некоторым щегольством лавируя среди них, они вскоре были уже в воздухе.

Самолет накренился, сделал вираж. Они пролетели над озером Поншартрен и над длинной дамбой, разделяющей его пополам, снова назад над Бонн Саррэ Спиллвей и над болотом, которое своим краем достигало аэропорта за Новым Орлеаном. Джулия видела внизу шоссе 1-10, машины, которые ползли по нему, как насекомые. Минутой позже они снизили высоту, делая огромный круг над петлями и поворотами Миссисипи, над маленькими поселками, химическими заводами, старыми плантаторскими домами, нанизанными на берега, как талисманы на браслете. Они пролетели над «Солнечным мостом», этим памятником бывшему губернатору Джимми Дэвису и тем славным дням Луизианы, когда казалось, что нефтяные деньги могут все, даже превратить болото в золото.

Съемочная площадка проскочила под ними так быстро, что Джулия даже не была уверена, что видела ее. Теперь они летели, повторяя изгибы и повороты Блайнд-ривер, снизившись достаточно низко, чтобы видеть палатки и лодки, превращенные в жилища, выстроившиеся в каналах и рукавах, впадающих в реку. Они так и летели, гоняясь за собственной тенью, бегущей по болотам, вспугивая больших белых болотных птиц, взлетающих с высоких кипарисов и шумно хлопающих серебристыми крыльями. Достигнув конца реки, они резко набрали высоту над окаймленным деревьями озером Морепа, соединились со стаями чаек и повернули обратно, навстречу слепящему солнцу.

Джулия была рада, что согласилась на поездку. Свободный полет захватывал дух. Наблюдая землю, проносившуюся внизу под самолетом, ей было легче составить себе представление о болотах и о том, как та часть из них, которую она снимала, соотносилась с Миссисипи и двумя большими озерами. Воздушная система самолета работала хорошо, поэтому единственным неудобством было яркое солнце, его лучи отражались в ветровом стекле и слепили глаза. В кабине слабо пахло кожей, маслом и теплым пряным ароматом крема для бритья, каким обычно пользовался Рей. Он настоял на том, чтобы она села в кресло второго пилота, хотя в кабине были и другие места. Он сказал, что вид будет лучше, и опять оказался прав.

Джулия вообще-то не страдала страхом высоты, ее опыт ограничивался в основном полетами на коммерческих авиалиниях и несколько раз на больших реактивным самолетах. У нее закрались было опасения насчет полета с Реем, потому что обладание самолетом не делает человека автоматически хорошим пилотом. Но она зря беспокоилась. Он управлял самолетом так же уверенно, как и катером. Его руки на пульте управления были тверды, внимание сосредоточенно, но не напряжено. Он, казалось, забыл о присутствии Джулии, когда наклонился к окну, чтобы посмотреть на простиравшиеся внизу болота.

— Сверху они выглядят как какой-то древний Эдем, — сказала Джулия. — Болота словно уходят куда-то за горизонт в бесконечность.

— Это одна из последних, оставшихся еще не тронутой, экологических систем в стране. Здесь все еще обитают выдры, а выдры не переносят загрязнения. Здесь проходит часть пути перелетных птиц; осенью собираются миллионы гусей и уток. Но природа незаметно меняется на протяжении десятилетий. Она загрязняется химическими отходами как от промышленных предприятий, так и от фермерских хозяйств, да еще каждый месяц вторгаются на эту территорию все больше и больше мелиораторов, осушают несколько сот акров то там, то здесь. Болота исчезают, высыхают.

— Но, наверное, кто-то должен как-то бороться с этим?

— Пытаются. Это общественные организации за сохранение природы, многие из местных и федеральных парламентариев. Но главная борьба еще впереди.

— Было бы вполне уместно, если бы Жан-Пьер сказал несколько слов об этом с экрана. Ведь эта проблема тоже должна волновать его.

Он повернулся к ней с улыбкой удивления и задержал взгляд на ее лице.

— Это было бы здорово, правда. — Он отвернулся, но ему явно хотелось смотреть на нее еще. Через секунду он произнес:

— Вот место, о котором я говорил.

Не успел он закончить фразу, как они уже пронеслись над этим местом, и Джулии пришлось быстро повернуться, чтобы успеть рассмотреть его. Здесь Блайнд-ривер сужалась, берега были засорены гнилыми бревнами, зарослями пальметто. Между двумя рукавами пролегало расстояние в несколько сот футов, устье одного из рукавов почти полностью заросло травой. Для человека, достаточно сообразительного, было нетрудно направить свою лодку в один из них, потом заглушить мотор и на веслах тихонько перебраться в другой.

— Больший рукав оканчивается тупиком, — заметила она.

— Поэтому должно создаться впечатление, что твой болотный герой испарился в воздухе.

— Тянет на вестерн типа Б.

Он с усмешкой посмотрел на нее.

— Думаешь, это слишком банально?

— Нет, — медленно протянула она, — если в тот момент, когда скверные парни решают, что Жан-Пьер превратился в бесплотный дух, он заводит свой мотор и на полной скорости удирает. Они слышат его, но не могут понять, ни где он, ни как ему удалось провести их.

— Они разражаются ругательствами, что со всем набором требуемого насилия и наготы обеспечит так необходимую тебе группу «PG» вместо «Q», чего так не любят кассы, или «X», чего не хотелось бы тебе самой.

— Не я придумала эту систему, — стала оправдываться она.

— А я этого и не говорю. Саммер вчера просветила меня на этот счет, по ее словам, фильмы группы «G» — для детей. Я просто хотел еще раз убедиться в этом.

— Она хорошо разбирается в таких тонкостях, если ты это хотел проверить.

— Она сообразительный ребенок. Мимо нее ничто не пройдет незамеченным.

Джулия не ответила, ее внимание переключилось на катер, двигающийся по водной глади прямо под ними. Белый и гладкий, он шел на большой скорости, как будто состязаясь с ними в быстроте. На борту находился всего один человек, водитель, одет он был с ног до головы в белое, так что был почти не виден в ярком света дня. Тут самолет обогнал катер и, устремившись вперед, оставил его позади.

— Не наш ли это катер со съемочной площадки? — спросила Джулия, поворачивая голову назад, чтобы посмотреть еще раз.

— Разве?

— Мне показалось, что на нем есть установка для камеры. Но я не понимаю, кому понадобилось вытаскивать его на воду.

— Может, кто-то захотел покататься.

— Если он не используется для съемок, он должен находиться под замком.

— Давай еще раз посмотрим, — сказал Рей и сделал вираж для поворота.

На обратном пути они снизили высоту и летели почти задевая верхушки деревьев. Рей не стал делать полный разворот, а опустился к воде под углом. Наконец, они увидели катер. Он приближался к каналу, на берегу которого были причалы для катеров. Когда они подлетели ближе, катер нырнул к одному из них. Его движение вперед резко замедлилось, как будто мотор вдруг устал работать. За ту секунду, что самолет пролетал над ним, катер скользнул под крышу причала.

— Я ошиблась, — тряхнула головой Джулия. — Прости.

— Нет проблем, — ответил Рей и поднял нос самолета кверху, набирая высоту.

Этот маневр неожиданно вызвал в ней одно воспоминание. Помолчав, она сказала:

— Ты помнишь ту ночь, когда мы с тобой познакомились, и самолет, который пролетал над нами, — перед тем, как мы столкнулись с тобой?

Он отрывисто кивнул.

— Да, и что?

— Как я понимаю, такие самолеты иногда сбрасывают в болота грузы с наркотиками, где их подбирают катера. Так как ты когда-то работал в ДЕА, я хотела спросить — правильно ли я думаю?

— Это случается, — подтвердил он. — Несколько лет назад недалеко отсюда, около Грэнд-Пойнта, на шоссе, которое было закрыто для движения, потому что там велись работы, сел четырехмоторный ДС-4. Преступники успели выгрузить восемь или девять тонн марихуаны и полмиллиона монет, когда их накрыла полиция по сигналу от одного жителя Грэнд-Пойнта. Троих из группы гоняли по всему району.

— Увлекательное занятие.

— О нем до сих пор еще вспоминают. Но я хочу сказать, что сейчас наркотики в основном перевозят на катерах. Они приходят с островов и из прибрежных бухт, точно так же, как во время Сухого закона ввозили алкоголь или контрабандные товары.

— Тот, кто занимается этим, должен хорошо знать побережье и водные пути.

— Или нанять того, кто это знает, — согласился он и повернул голову, чтобы посмотреть ей в глаза.

Но ведь она ни в чем не подозревала его, или это не так? С трудом выдержав его взгляд, она спросила:

— Это правда, что здесь активность торговцев наркотиками больше, чем, скажем, во Флориде?

— Она растет с каждым месяцем. Чем больше сил концентрирует правительство на борьбе с наркотиками в таких городах, как Нью-Йорк, Майами, Хьюстон и Лос-Анджелес, тем положение здесь становится все хуже и хуже. Наркотики переправляют партизаны. Они не ждут, пока в них будут стрелять, они исчезают и создают себе новый плацдарм, в данном случае в рукавах дельты. Большое значение имеет также и то, что Луизиана расположена как раз в центре штата, что делает ее удобным перевалочным пунктом для переправки наркотиков как на восток, так и на запад.

Когда Рей все это ей рассказал, его лицо приняло несколько отчужденное выражение. Под влиянием порыва Джулия спросила:

— Ты когда-нибудь жалел о том, что ушел из управления?

Его плечо дернулось под туго натянутой тканью рубашки.

— К тому времени я разочаровался в идее, что мы сможем решить эту проблему, бросая на войну с наркотиками все больше людей и денег. Для того чтобы победить наркотики, нужно сделать так, чтобы наркомания перестала служить средством ухода от жизненных трудностей. Те, кто злоупотребляет наркотиками, как, впрочем, и другими продуктами, должны осознать, что они сами отвечают за себя. Как выразился один из здешних обитателей: «Мы встретились с врагом, и этот враг — мы сами». Не уверен за точность цитаты, но мысль выразил верно.

— Не очень-то она приятная.

— Я не хотел оскорбить твои либеральные калифорнийские чувства, — сказал он бесстрастным голосом. — Но уже больше двадцати лет, как люди сочувствуют наркоманам. Результаты этого мы видим практически ежедневно в новостях.

— И что ты предлагаешь? Посадить всех наркоманов в тюрьму?

— Я предлагаю принудительное лечение от одного года до пяти лет за преступление, связанное с наркотиками или же за появление на свет детей с врожденной наркоманией. Должно сработать общественное образование, доведенное до высочайшей степени интенсивности и обличение этого порока самыми жестокими реальными фактами — такими, от которых любой человек, будь то ребенок или взрослый, как только поймет, что стал наркоманом, воткнет в себя нож. Остановим спрос, не будет предложения — не будет и наркомании.

— И ты действительно думаешь, что это сработает? — Его мысли о борьбе с наркотиками были ей так же интересны, как и все, что он говорил, и вообще его отношение к жизни.

— Кто знает? Во всяком случае, это должно быть не менее полезно, чем ликвидация одного килограмма коки в каждой тысяче и одной тонны марихуаны в каждой сотне тонн, которые приходят на побережье.

Она не ответила, хотя у нее возник вопрос, многие ли из сотрудников управления чувствуют то же, что и Рей. И как они могут выполнять свои обязанности, если их мучают такие сомнения.

Они снова летели на запад, и солнце, бьющее прямо в лицо, заставило ее закрыть глаза до тех пор, пока самолет не стал снова делать круги. Ровный шум моторов и плавное движение действовали расслабляюще, и она подавила неожиданный зевок.

— Послушай, — сказал Рей с добрым юмором, — почему бы тебе не пройти назад и не сесть в откидное кресло? Ты сможешь немного подремать, а я тем временем проверю, откуда появился посторонний шум, и сверюсь с расписанием.

— Посторонний шум? — переспросила она с тенью тревоги.

— Ничего особенного, беспокоиться не о чем, хотя я бы проверил, откуда он появился. Обещаю разбудить тебя задолго до того, как у нас появятся неприятности.

— Премного благодарна, но почему бы этим не заняться механикам аэропорта?

— Они могут, но поскольку я рискую своей головой, не считая других частей тела, я предпочитаю заниматься этим сам.

— Я поняла тебя, — засмеялась она и, отстегнув ремень, прошла в дальнюю часть кабины.

Она улеглась на откидном кресле, и, слушая мягкий шорох воздушной системы, почти провалилась в полудрему, ей вдруг показалось странным, что она сразу поверила словам Рея, будто все в порядке. Обычно она не отличалась доверчивостью. Странным было и то, что она совсем не обиделась на его язвительное замечание насчет ее либеральной калифорнийской чувствительности. Возможно, ей больше хотелось спать, чем возмущаться, или же просто было жалко портить день напрасными спорами. У нее самой не было четкой позиции по поводу наркомании. Она считала, что наполнять свое тело потенциально смертельной отравой было глупо, но не испытывала праведного гнева против тех, кто занимался этим по своему желанию. Она также знала, что в ее съемочной группе многие не чуждались наркотиков; свидетельства тому были налицо. Но она не чувствовала себя вправе вмешиваться, пока это не наносило ущерб работе.

Ущерб работе. Возможно ли, что кто-то пренебрег своими обязанностями в тот день, когда погиб Пол Лис-лет? Эта мысль была не из приятных. Она выбросила ее из головы.

Она открыла глаза, ей была видна кабина пилота через небольшой открытый проход с отдернутой в сторону занавеской. Рей выглядел очень внушительно за приборной доской, движения его рук были уверены, все внимание сосредоточено на пульте управления, датчиках, указателях. Его профиль на фоне солнечного света казался мужественным, красивым, надежным. Именно надежным. Она снова закрыла глаза. Она действительно устала. Сейчас она немного поспит.

Уже засыпая, она почувствовала, что самолет сделал вираж, услышала треск, чей-то неразборчивый голос по радио и спокойный, ровный голое Рея. Она повернула голову, немного нахмурилась во сне, но так и не проснулась.

Ее разбудил резкий толчок. Через минуту Джулия поняла, что они попали в полосу турбулентности; толчки были мягкими. Шея ее затекла, она чувствовала, что обмякла и потеряла всякую ориентацию. Она не могла спать до темноты, и все же свет словно померк, как будто кто-то зашторил все боковые окна кабины. Но окна были открыты. Она наклонилась и посмотрела вниз.

Далеко внизу она увидела ломаную линию ватных облаков. Под ними сверкала и светилась вода, бесконечная синяя вода рядом — со светло-коричневой полосой; цвета быстро приобретали серый оттенок в сгущающихся сумерках. Это была береговая линия.

Джулия так резко приподнялась на сиденье, что от натянувшегося на ней пояса безопасности у нее перехватило дыхание. Она отстегнула его с резким щелчком и увидела, что Рей, которого освещали только огоньки приборной доски, обернулся и посмотрел на нее через плечо. Джулия вскочила на ноги и в два прыжка оказалась у него в кабине.

— Что случилось? — спросила она нарочито спокойным голосом, усаживаясь в кресло рядом с ним.

— Ты лучше пристегнись. Когда мы будем разворачиваться над океаном, нас может тряхнуть. — Взгляд Рея остановился на ее лице, как будто желая угадать ее настроение, хотя на его собственном лице ничего нельзя было прочесть.

— Это океан! — воскликнула она, пристегиваясь ремнем. — Если это шутка, то предупреждаю тебя, она не удалась…

— Это побережье Флориды. А если бы я сказал тебе, что у нас возникли проблемы, ты бы мне устроила истерику?

Она замерла:

— А они возникли?

— Собственно говоря, — сказал он, посмотрев на светящиеся датчики и снова обернувшись к ней, — их нет.

— Так в чем же проблема?

— Проблема чисто физическая. Мне захотелось омаров.

Она помолчала несколько секунд и, выделяя каждое слово, медленно произнесла:

— Даю тебе две минуты, чтобы ты сказал, где мы находимся и куда направляемся, прежде чем я применю к тебе силу.

— Только силу? Я уж боялся, что ты убьешь меня.

— Идея хорошая, но я не склонна к самоубийству.

Он вознаградил ее за этот образец логики усталой улыбкой.

— Нассау, — ответил он.

— Нассау. Это — на Багамах?

— Если его оттуда никуда не перенесли.

— А ты направляешься туда, не спросив меня, даже не намекнув?

— А тебе хотелось бы поехать туда со мной?

Она проигнорировала этот вопрос.

— Весь этот разговор насчет шумов и проверки расписания — для отвода глаз, не так ли?

Его темные глаза были непроницаемы.

— А я-то думала, что ты хочешь показать мне те два рукава как можно скорее и что еще лучше, на своем самолете.

— Вид не то чтобы лучше, но совсем другой.

Она откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась вперед.

— Отлично. Надеюсь, тебе понравится ужин с омарами. В одиночестве.

— Ты не любишь омаров? — Вопрос был испытующим.

Она обожала их, но не собиралась в этом признаться. Она просто молча посмотрела на него.

— Прежде чем ты скажешь что-то такое, о чем будешь потом сожалеть, я должен предупредить тебя, — сказал он, как бы уговаривая ее обратиться к здравому смыслу, — когда мы вернемся домой, будет очень поздно. Ты можешь проголодаться.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Ей уже хотелось есть.

— Почему ты это сделал? — спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя с каждой фразой волновалась все больше. — Наверное, существуют женщины, которые пришли бы в восторг оттого, что их крадут и увозят на вечер в какое-нибудь экзотическое место, но я к ним не отношусь. Я не знаю, как ты мог подумать такое обо мне. Я думала, что ясно дала понять — я терпеть не могу, когда меня заставляют делать что-то против моей воли, я ненавижу эти ковбойские штучки, как будто меня насильно нужно принуждать, будто бы я не знаю, чего хочу, и какая мне от этого польза.

— А ты знаешь? — спросил он тихим голосом, но уже с оттенком грубости. — Ты точно знаешь, чего ты хочешь и что для тебя лучше всего, а это, значит, тебе не нужно. Как хорошо быть так уверенной в себе. Ты только подумай — ты еще не попробовала омаров.

Она повернулась и пристально посмотрела на него, заметив особенный нажим в последних словах. В полумраке она почувствовала, как заливается краской при мысли о том, что он, должно быть, решил, что она не желает его. В ответ он так же пристально посмотрел на нее, глаза его сверкнули. Неожиданно затрещало радио, из него посыпались отрывистые вопросы и инструкции. Он отвернулся от нее, прикрыв глаза ресницами, чтобы не выдать своих чувств. Когда он отвечал на вопросы, его голос уже звучал спокойно и уверенно.

Они не разговаривали до тех пор, пока не приземлились в аэропорту острова Провидения.

Паспортный контроль оказался простой формальностью, улаженной при помощи документов. Машина, которую Рей арендовал по радио, уже ждала их. И часа не прошло, как они проехали по дороге, идущей вдоль берега мимо вздыхающего, освещенного лунным светом прибоя, мимо шелестящих казуарий, и сидели в ресторане на открытой площадке, и перед ними дымились на тарелках нежные омары.

Воздух был мягкий и теплый, он пах солью, цветами, а аромат жареных ракушек приобретал особую остроту от запаха сохнущих рыбацких сетей. Береговой бриз колебал пламя лимонно-желтой толстой свечи в круглом фонаре в центре стола, шумел в пальмовой крыше над их головами, раскачивая гирлянды цветных лампочек, украшавших кусты в горшках, расставленных по периметру ресторана. Далеко на горизонте под луной шевелилось море, как чешуйчатая спина какого-то чудовища, а совсем рядом с ними, в странной гармонии с ритмом музыки, доносящейся из музыкального автомата на пляже, качались на волнах яхты со спущенными парусами, шхуны, дожидающиеся пассажиров, и рыбацкие лодки.

Рей предложил Джулии повести ее в «Грейклифс», старую гостиницу в колониальном стиле, где был единственный пятизвездочный ресторан на Багамах. Она отказалась. Если ей предстояло ужинать на острове, то она хотела почувствовать остров, вдыхать запах моря, ощущать на своем лице морские брызги.

Омар был удивительно вкусный, в меру сдобренный пряностями; лимонного цвета масло — свежее и горячее; хлеб — пышный, с хрустящей корочкой, посыпанной кунжутными семечками для придания вкуса ореха. «Шабли» — самое лучшее вино, которое нашлось в ресторане, — отдавало ароматом груш и персиков и было немного терпким, что прекрасно сочеталось с едой.

Довольно трудно сердиться на кого-то во время поглощения целого омара. Натянутость и резкие жесты были бы так же неудобны, как изысканный гарнир из съедобных цветов и декоративной травы. Это была тяжелая работа, надо было орудовать специальными щипцами и острыми палочками, успевать быстро утирать салфеткой капающее масло. Было невозможно удержаться от взаимных возгласов триумфа, от совместных жалоб на трудности.

Полный желудок также располагает к великодушию, сделала для себя вывод Джулия. Она все еще обижалась на то, как ее обманули, но стала куда менее воинственной. Во всяком случае, невозможно было гневаться на человека, обладающего такой способностью наслаждаться моментом. Рей Табэри и не пытался скрывать, как ему нравится еда, компания и место. Казалось, он совсем забыл и о ее настроении, и о том, каких усилий стоило добраться до острова и до ресторана. Он был предельно внимателен к ней — подливал вино, помогал разделать непослушную клешню омара, протирал кусочком лимона ее пальцы, чтобы они не пахли рыбой, — делал все, что требовалось в данный момент. Он следил за тем, чтобы не переступить грань между правилами хорошего тона и фамильярностью, старался сохранять воображаемую дистанцию, разделяющую их, но все его внимание было сосредоточено на Джулии.

Это внимание лишало ее уверенности.

Они пили кофе, смотрели на море и на туристов, разряженных и полуголых, пьяных, трезвых, веселых, которые проходили перед ними по берегу. Затем и они влились в этот поток, глазели на витрины, купили Джулии соломенную шляпку, поторговавшись с одной из немногих местных торговок, у которой еще оставался товар в этот поздний час. Потом они пошли к стоянке, где оставили свою арендованную машину, сели в нее и поехали в аэропорт.

Они были уже далеко за городом, когда Рей сбавил скорость и свернул на площадку, расположенную на небольшом мысу с видом на океан. Минуту он сидел, не снимая рук с руля, потом открыл дверь и вышел из машины.

— Давай погуляем по берегу, — сказал он. — Погуляем немного, а потом поедем дальше.

В его голосе не было ничего, кроме вежливого предложения, но Джулия не решалась выйти из машины. Вино, море и пляж, освещенный луной, — все это обладало огромной властью, и никто не сознавал это так сильно, как она, которая провела не одну ночь, глядя, как на берег накатываются волны. Здесь не было большого прибоя; волны разбивались о коралловый риф, после чего становились тихими и кроткими. Но Джулия знала, насколько она неравнодушна к ним.

Она была неравнодушна к Рею. Он был совсем не тот мужчина, которым она могла заинтересоваться, у них не было ни общих целей в жизни, ни общего прошлого, по образу мыслей они были очень далеки друг от друга, тем не менее это было так.

Он уходил от нее все дальше. Она могла остаться и сидеть в машине, как надутый ребенок, в обиде, что его все бросили, или же присоединиться к нему в его медленной прогулке по мокрому песку. Другого выбора у нее не было.

Он поджидал ее на самой верхней точке мыса. Подав руку, он помог ей подняться по крутой тропе, проходящей среди глыб известняка, поросших жестким кустарником, и оканчивающейся песчаной полосой. Отпустив ее руку, он прошел по коралловому песку — к краю воды и стал смотреть, как волны плетут мокрые кружева вокруг его ног.

Пляж растянулся широким полумесяцем по обе стороны от них. Было темно. Сзади высился мыс, закрывая собой шоссе наверху и автостоянку. Воздух был влажный от морской пены, доносимой ветром оттуда, где в нескольких ярдах от них вокруг кораллового рифа бурлил океан. Поверхность океана напоминала темно-синий бархат, украшенный серебряными блестками. Луна была похожа на блюдо, закутанное в серую ткань облака. Далеко в темноте вырисовывался прямоугольный силуэт грузового парохода, медленно и верно продвигающегося на край света и оставляющего за собой в ночном небе черный шлейф дизельного дыма.

Рей обернулся и смотрел, как Джулия идет по песку. Она остановилась рядом с ним. Когда она снова двинулась вдоль пляжа, он присоединился к ней, соразмеряя свои шаги с ее шагами.

Ветер поднял и скрутил легкую шелковую юбку Джулии, обвил ее вокруг ног Рея. Она прилипла к ткани его брюк, но он не сделал попытки отодвинуться. Сунув руки в карманы, он начал говорить, и его слова совпадали по ритму с его ровным упрямым шагом.

— Я и не думал вести себя с тобой так, как будто ты неразумное дитя. Мне только показалось, что тебе необходимо на некоторое время забыть обо мне. Ты работала день и ночь, ты переутомилась, ты плохо спала, у тебя темные круги под глазами. Ты бы нашла тысячу причин, чтобы не ехать со мной, если бы я попросил тебя, поэтому я и не просил.

— Значит, все это для моей же пользы.

— И для моей. У меня тоже достаточно забот.

— И ты ожидаешь, что я буду вне себя от счастья, особенно после того, как мы обо всем договорились?

— Я что-то не помню, до чего мы договорились.

— Не надо, пожалуйста. По крайней мере, ты должен признать, что ты не возражал.

— Может, я потом изменил свое мнение. Во всяком случае, сегодня вечером я ожидал, что ты признаешь свершившийся факт и воспримешь его с присущим тебе тактом.

— Может, правильнее было бы сказать «с благодарностью»?

— Мои мечты не заходят так далеко.

Его грустный голос действовал ей на нервы. Способность этого человека смущать ее приводила Джулию в бешенство. Она всегда считала себя достаточно опытной в словесных поединках, которые в Лос-Анджелесе сходили за флирт. И правда, ее нелегко было сбить с толку. Причиной тому могло быть то, что в Калифорнии никакие чувства не связывали ее с собеседниками; это были просто упражнения в быстроте ума и хладнокровном самообладании. Сейчас все было иначе. Отношения между Реем Табэри и ею были такими же непостоянными, как море, и еще менее объяснимыми.

По шоссе над ними промчалась машина, ее фары на мгновение осветили пляж. За ней проехала другая, двигаясь медленно, почти ползком. Джулия дождалась, пока стихнет шум от той и другой, и только потом произнесла:

— Ничего не могу сказать о твоих мечтах, но твои предположения насчет того, почему я решила прекратить наши отношения, действительно завели тебя очень далеко.

— А что тебе известно о моих предположениях? — В его вопросе звучало не только любопытство.

— Я могу судить о них только по твоим словам.

— И что это за слова?

Она пожалела о том, что начала этот разговор. Джулия и сама не знала, что заставило ее вновь поднять эту тему, может быть, его решимость выяснить до конца, что она думала о причинах его поведения. Однако она не собиралась сейчас раскрываться перед ним.

— Ты, кажется, вообразил, что мне не нравится, как ты занимаешься со мной любовью. Это совсем не так; я постаралась объяснить тебе все, как могла, откровенно. И предупреждаю, если по этой причине ты посмеешь сделать меня мишенью для твоих колкостей, я отказываюсь…

— Я не посмею, — мягко перебил он. — Ответная реакция может быть опасна для моего психического здоровья.

На какое-то мгновение она растерялась. Ветер трепал ее волосы, губы ее раскрылись, а злость понемногу угасла. Неуловимое движение его мыслей к ее мыслям, их восприятие, согласие с ними и шаг навстречу искушали ее так же, как ветер и море, ночь и их уединение. Это движение затрагивало самые глубокие струны, заполняло всю душу и в сочетании с его добродушием, заботливостью, решимостью устранить барьеры, которые лежали между ними, создавало в ней ответный порыв, нарастающий со скоростью взрыва.

Она хотела любить его. Это было неразумно, у этой любви не было будущего, но она знала, что это возможно. Из этого никогда ничего не могло бы получиться, но она чувствовала, как он влечет ее. Ей было больно признаться в этом, но она созрела для его любви. В другое время, в иных обстоятельствах она смогла бы ответить на его чувство.

— Ах, Рей, — растерянно прошептала она.

Какое-то мгновение они, не отрываясь, смотрели друг на друга, завороженные лунным светом, отраженным в их глазах, а в следующую секунду они уже ст®я-ли обнявшись.

Его поцелуй, нежный и сильный, был соленым от морских брызг. В пылкости Джулия не уступала ему. Она проводила языком по его слегка обветренным губам, по гладким и острым краям зубов, исследовала теплоту пространства внутри его рта. Она тесно прижалась к его груди, как бы вызывая в нем память о своем теле, и почувствовала, как его руки сжимают ее все крепче и сильнее привлекают к себе.

В ушах у нее стоял равномерный гул волн, он отзывался ударами ее сердца. Ветер, касаясь ее разгоряченной кожи, как будто ласкал ее и наполнял желанием. Открытое небо над ними обещало безграничную свободу, вечное благословение. Ночь накрыла их теплым прокрывалом, освещенным слабым светом полузакрытой облаками луны.

С подветренной стороны мыса темнела полоска естественной ниши. Они, не сговариваясь, двинулись туда. Он расстегнул пуговицы на ее платье, она проделала то же с его рубашкой. Кремовый шелк упал на песок мелкими складками. Они стали на него на колени, слившись губами, и она принялась стягивать с его мускулистой спины рубашку. Он нежно целовал ее и терпеливо ждал, когда она освободит его руки.

Он взял в ладони ее груди, ощущая соски под тонким шелком и кружевом, и скользнул пальцами за спину, чтобы расстегнуть застежку лифчика. Он склонил голову, чтобы вкусить гладкие, с голубыми прожилками, полушария, закрыв глаза, вдыхал теплый женский запах, и она ощутила на своей коже, как дрожат его ресницы.

Вокруг их обнаженных тел был шелк и песок, когда они, освободившись от одежды, легли на землю. Коралловый песок скользил под ними, когда они двигались в едином ритме, касаясь, замирая, пробуя на вкус взаимную радость, восторг, экстаз.

Они нашли больше того, что искали. Это был праздник чувств, нарастающее блаженство, охватившее их целиком. Объединенные в одно целое, беззащитные в своей нежности, они двигались, охваченные бьющей через край энергией и необыкновенной хрупкостью, жаром, от которого захватывало дух, и нежной страстью, подернутой страхом. Страшась испытать это чувство, они поддались его яростному и всепоглощающему колдовству. Это чувство застало их врасплох и создало из них новое и прекрасное единое существо, навеки запечатленное в памяти песка, моря и луны.

Позже, когда они оделись и взобрались на мыс, они обнаружили, что, пока они, забыв обо всем, любили друг друга, кто-то стащил аккумулятор из их машины. Они переглянулись и расхохотались. Они долго вспоминали об этом с улыбкой, и тогда, когда ждали рейсового автобуса в аэропорт, и тогда, когда сообщали в компанию по аренде, где можно подобрать их автомобиль, и позднее, во время долгого перелета домой.

Но их хорошее настроение продержалось только до тех пор, пока они не добрались до дома тети Тин. Когда они выходили из «чероки», навстречу им с веранды из кресла-качалки поднялся мужчина. Он подошел к ступенькам и сурово смотрел, как они приближаются к нему. От его взгляда не скрылась ни их помятая одежда, ни соломенная шляпка в руках Джулии и то, как заботливо обнимал Рей ее за талию. Человек этот был строен, с каштановыми с проседью волосами и утонченным видом. Его приятный голос носил явные следы бостонского произношения, хотя подтекст был резок, колюч, как тонкая английская сталь.

— Добрый вечер, Джулия, — сказал он, — впрочем, вернее, доброе утро; прости мою ошибку, мне пришлось дожидаться тебя некоторое время. Я мог бы спросить тебя, где ты была, но вопрос этот может показаться тебе бестактным, если не сказать излишним, учитывая обстоятельства.

Это был Аллен.

 

Глава десятая

— Прости мое плохое настроение, — сказал Аллен, отворачиваясь от окна трейлера, в котором помещался офис Офелии, помощника режиссера. Временно она отдала этот офис ему в пользование. — Я могу объяснить это усталостью и беспокойством. Если я сказал что-то такое, что огорчило тебя, я хочу, чтобы ты знала — я в этом искренне раскаиваюсь.

Когда Аллен начал свою речь, Джулия только входила в трейлер. Впечатление было такое, будто он репетировал свою роль, ожидая, когда она начнет отвечать на его вопросы, заданные утром. Она молча смотрела на человека, за которого собиралась выйти замуж, продюсера ее фильмов. Она была обескуражена и таким неожиданным изменением отношения к ней, и усталостью в его голосе, и формальным тоном. Чопорность поведения Аллена выглядела нелепой, если принять во внимание их близкие отношения. А может, она ошибается, может, это просто кажется ей, потому что она привыкла к свободным манерам Рея, к его намеренному пренебрежению дистанцией, которую люди обычно сохраняют между собой. Она не могла себе представить, что, будь на месте Аллена Рей, он держался бы на таком расстоянии от нее, если бы они не видели друг друга неделями, не могла себе представить и того, чтобы он говорил с ней таким подчеркнуто вежливым тоном, как будто она была для него не больше, чем партнер в бизнесе. Конечно, Аллена никогда нельзя было назвать развязным человеком. Страдая некоей манией по всему британскому, он старался вести себя не только на людях, но и в личной жизни так, чтобы по всему напоминать цивилизованного английского джентльмена. Он всегда был корректным, справедливым, приятным в общении, но скрытным, замкнутым. Раньше ей никогда не казалось это странным. Очевидно, ее чувства к Аллену каким-то образом изменились.

Никогда еще Аллен не выглядел таким аристократом, как сейчас, когда он стоял в своих безупречных брюках, рубашке от «Тернболла и Ассера», в бордово-сером галстуке с широкими, как у шарфа, концами, с гладко зачесанными у висков светло-каштановыми волосами, тронутыми серебристой сединой, красиво оттеняющей бронзовое лицо, загоревшее на бесчисленных теннисных кортах. Она удивлялась, где он нашел фарфоровую чашку для чая «Эрл Грей», которая дымилась на письменном столе, кто украсил этот стол письменным прибором из оникса и кто поставил черный телефон обтекаемой формы, которую он предпочитал всем другим. Может быть, Офелия. Помощник режиссера подшучивала над капризами Аллена, но ей как будто доставляло тайную радость удовлетворять каждую его прихоть.

Наконец, Джулия произнесла, стараясь говорить спокойно:

— Ты очень великодушен.

— Не в этом дело. Я не имел права разражаться такими тирадами в твой адрес. Я могу только сказать в свое оправдание, что никто, по-видимому, не знал, где ты находишься, кроме того, что ты куда-то отправилась с Табэри. Хотя у меня нет никаких сомнений в том, что его тетка искренне хотела помочь мне, она изо всех сил уклонялась от вопросов на эту тему, куда вы уехали и как долго будете отсутствовать. Я представлял себе все мыслимые и немыслимые несчастья и решил связаться с полицией, если ты не появишься к утру.

— Если бы я знала, что ты приедешь сюда и будешь так беспокоиться, и если бы я знала, где я буду, я бы Оставила тебе записку. Полет в Нассау произошел под влиянием минуты, он не был запланирован.

Накануне Джулия объяснилась со своим женихом. Она и сейчас не сказала ему больше, чем тогда, а именно то, что ее, в сущности, увезли насильно. Некоторым образом, эта подробность требовала более развернутого описания обстоятельств, чем ей бы хотелось. Кроме первой резкой реакции Аллена, других последствий этого происшествия пока не было. В тот момент вмешался Рей и предложил, чтобы они отложили выяснение отношений до утра, как более благоприятного времени, когда Джулия отдохнет, а Аллен немного остынет. Рей подкрепил свое предложение тем, что взял Джулию за руку и повел мимо Аллена в ее комнату. Джулия вошла внутрь и с облегчением закрыла за собой дверь. Секундой позже она услышала голоса, двух мужчин, обменивающихся резкими репликами, затем прозвучали шаги Аллена, спускающегося по ступенькам, и шум его отъезжающей машины. Она ожидала, что Рей придет к ней поговорить о внезапном появлении Аллена или хотя бы пожелать ей спокойной ночи. Но он не пришел, и утром Джулия тоже не видела его.

— Я бы предпочел не обсуждать твою поездку с Табэри, если ты не возражаешь, — при этих словах Аллен повернулся к ней лицом. Слабая улыбка тронула его губы, но в серых глазах была печаль. — У меня было время подумать над моим отношением к этому, и я пришел к выводу, что, возможно, я виноват в этом так же, как и ты. Я оставил тебя без внимания, предоставил одной заниматься работой. Я считал само собой разумеющимся, что ты довольна нашими отношениями.

— Я была довольна, — проговорила Джулия, обороняясь. Она не хотела причинять ему боль, но понимание того, что она уже причинила ее, лежало на душе тяжелым камнем.

— Возможно. И все же мы договорились с тобой в самом начале, что каждый из нас может иметь других друзей, другие отношения. И я думал, что, если этот вопрос тебя до сих пор не волновал, он никогда и не возникнет.

— Я и не собиралась ничего иметь с Реем. Просто так получилось.

— Так обычно это и случается. Я не буду делать вид, что я не понимаю или же что я сам ни разу не имел дела с женщинами с тех пор, как мы вместе, потому что это было бы неправдой, — и я думаю, ты понимаешь это. Я всегда относился с презрением к тем мужчинам, которые возмущаются, если им платят той же монетой, но сейчас обнаружил, что этот инстинкт трудно преодолеть. Хотя я стараюсь.

Такое самоуничижение было трогательно в человеке, который отличался повышенным чувством собственного достоинства. Джулия, чувствуя, что к ней медленно возвращается ее старая любовь к нему, сделала шаг вперед и прикоснулась пальцами к его руке.

— Вот поэтому ты такой необыкновенный.

— Сомневаюсь, что меня можно возводить в святые. Но хочу, чтобы между нами не было ничего неясного. Я хочу, чтобы ты знала: насколько это в моих силах, я постараюсь понять и принять это. Когда мы вернемся в Лос-Анджелес, все станет по-прежнему. Я не хочу терять тебя.

В его словах, в том, как он произносил их, было что-то такое, что беспокоило ее, хотя она не могла точно определить, что именно. Но независимо от этого теплая многолетняя привязанность была сильна, сильна была и привычка верить словам.

— Я и раньше пыталась порвать с Реем, — я понимаю, что невозможно поддерживать отношения, если его и мои интересы расходятся в разные стороны. Более того, он никогда и не говорил о будущем. Мне кажется, независимо от того, что существует между нами сейчас, это пройдет, когда мы закончим снимать фильм.

— Я очень рад слышать это. Ну, а сейчас что? — Его слова звучали мягко.

— Не знаю, — сказала она, серьезно глядя на него своими зелеными глазами, подернутыми печалью из-за тяжести вины перед ним. — Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Но тебе не надо беспокоиться, я не поставлю тебя в неловкое положение. Я не из тех женщин, которые хорошо себя чувствуют, балансируя между двумя мужчинами.

— Ты могла бы и не говорить этого, — произнес он с оттенком упрека.

— Может, мне нужно было сказать это, — ответила она со вздохом. — Во всяком случае, мне очень жаль, что я расстроила тебя. Я не хотела, чтобы это случилось.

Он долго смотрел на нее, потом сел за стол.

— Нет, ты просто не знала, что я приеду так скоро. На это есть причина, и я бы хотел поговорить об этом с тобой наедине, прежде чем до тебя дойдут слухи.

Его лицо приняло такое мрачное выражение, что в душу Джулии закрались опасения. Она подошла к одному из кресел у стола и опустилась в него.

— Какие слухи?

— Я предпринял один шаг, о котором давно думал, а именно, с того момента, как мы начали работу над этой картиной. Только прошу тебя, не думай, что это решение было поспешным или сделано без учета твоего отношения к этому делу. Ты знаешь, как я уважаю твой талант и работоспособность. Я всегда гордился твоими успехами, я более чем удовлетворен денежной прибылью от тех фильмов, которые мы сделали вместе. У тебя, как у режиссера, великолепное чутье и взгляд, ты прекрасно чувствуешь сюжет, ты знаешь, что может растрогать публику. Это просто феноменально.

— Аллен, — проговорила она с тревогой, — пока ты закончишь, здесь пойдет снег. Ты можешь обойтись без предисловий и сказать, что ты сделал?

— Мне важно, чтобы ты поняла мою позицию. У меня есть обязательства перед теми, кто меня финансирует, проследить, чтобы «Болотное царство» сохранило свою марку высокого качества. В то же время расходы на него не должны превышать расчетной суммы, гарантирующей приличный доход.

— Я думала, это моя забота.

— Да, конечно, ты разделяешь эту ответственность, — согласился он и быстро продолжил: — Я уверен, что ты, как режиссер и создатель этого фильма, также разделяешь нашу заботу о том, чтобы эта картина получила хорошую оценку как в финансовом плане, так и в плане критики. Надежды на это серьезно подорваны из-за прискорбного случая на съемочной площадке и огласке, которую получил этот случай. Сенсации часто мешают качеству фильма.

— Но я уверена, как только публика увидит фильм…

— Ждать, когда он выйдет на экраны, — это значит идти на громадный риск. Я предпочитаю заранее сделать все, что в моих силах, чтобы гарантировать успех задолго до этого момента. То, что я предлагаю, не только увеличит эти шансы в сотни раз, но также даст тебе такую возможность, за которую многие молодые режиссеры душу продадут. План мой настолько идеален, настолько естествен, что я просто удивляюсь, как мне это раньше в голову не пришло или тебе, между прочим.

— Да, что, ради всего святого… — начала Джулия, но внезапно осеклась, когда ей вдруг пришло в голову возможное объяснение, и это так потрясло ее, что она почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Она прислонилась к спинке кресла, руки безвольно лежали на подлокотниках. Не веря себе самой, она произнесла:

— Ты подписал контракт с Буллом!.

— Ты только подумай, что это означает. Совместная режиссерская работа отца и дочери, объединенные усилия для выявления самого лучшего в старом и молодом течениях в Лос-Анджелесе. Реклама будет грандиозной; каждый телеведущий кинопрограмм в стране будет лезть из кожи вон, чтобы заполучить вас обоих к себе. О вас будут говорить, как о Керке и Майкле Дугласах или Мартине и Чарли Шин.

— Мы с Буллом не актеры, Аллен. Во всяком случае, это не имеет значения. Значение имеет только сам фильм, и ты не смеешь так поступать с «Болотным царством» — или со мной.

— Я это делаю только ради того, чтобы обеспечить фильму успех и дать вам обоим возможность выиграть от объединенных усилий.

— Объединенные усилия? — воскликнула она с болью и сомнением. — Ты не знаешь моего отца. Я понимаю, ты всегда восхищался им, его работой, но ты никогда не жил с ним вместе, не знаешь, что такое быть его дочерью. Он отберет этот фильм себе, это будет его фильм. Он сделает это не намеренно — он даже может не сознавать, что он делает, — но по-другому он работать не может.

— Но разве это так плохо? Я хочу сказать, ты уже сделала очень много, так что вклад Булла не будет значительным.

Она пристально посмотрела на него и коротко рассмеялась:

— Я не верю своим ушам. Булл всегда делал фильмы-действия. В его фильмах прекрасное чувство ритма и нагнетания напряжения, дух мужского товарищества и юмора, но в них нет тонкости, нет ни одного эпизода, который даже отдаленно можно было бы назвать изысканным. К тому времени, когда он вырежет из ленты все нюансы и вставит вместо них активное действие, мою работу нельзя будет узнать.

— Его фильмы всегда имели и имеют кассовый успех.

— Ты хочешь сказать, что «Болотное царство» только выиграет от завершающего мазка Булла Булларда?

— Я этого не говорил. Но ведь можно же найти какой-то компромисс, какой-то способ, чтобы вы могли работать вдвоем.

— О, да, такой способ есть, если я буду на все соглашаться.

— Я не могу поверить, что у тебя настолько слабый характер. Я знаю тебя совсем другой.

— Ты не понимаешь. Булл просто такой, какой есть; бороться с ним все равно что биться головой о каменную стену. Или ты делаешь то, что ему нужно, или уходишь. А я не могу уйти, Аллен, этот фильм я не брошу.

— Может так случиться, что тебе придется это сделать, Джулия. — Его голос был тверд.

Она долго смотрела на него, потом наклонилась, сжав перед собой кулаки, ее глаза сузились.

— Почему ты поступаешь так, Аллен? Когда ты пришел к этому решению? Ты уверен, что за этим не кроется пусть малюсенькая, но месть?

— Джулия! Надеюсь, я не настолько мелочен.

— И я надеюсь, — сказала она, не отрывая от него глаз. — Потому что, если ты намеренно нанес мне удар через этот фильм, я этого не стерплю. Я не смогу быть рядом с тем, кто так поступил со мной. И я скажу тебе кое-что еще. Я ни за что не буду работать с Буллом в «Болотном царстве». Я нашла этот рассказ, я написала сценарий, это мой фильм.

— Можно сделать так, что он будет фильмом Булла, — сказал он со значением.

— Я бы предпочла скорее этот вариант, чем становиться простым помощником режиссера, хоть и заслуженного. — Она не повышала голос и ни на секунду не отвела взгляда от его лица, хотя на короткий миг ей пришло в голову, что такие режиссеры, как Спилберг, Фридкин, Роберт Бентон или Оливер Стоун, скорее сами уволили бы своих продюсеров, чем ушли по их требованию. Разница, конечно, была в том, что на их стороне были деньги и власть.

— Значит, тебя волнуют заслуги…

— Ты прекрасно знаешь, что нет! — воскликнула она, стукнув кулаком по подлокотнику кресла. — Я хочу выразить историю, мою историю, которую вижу мысленно и на экране. Или я делаю это по-своему, или не делаю никак.

Его глаза расширились.

— Ты в самом деле грозишься бросить все дело на полдороге?

— У тебя же есть великий Булл Буллард. Минуту назад этого было тебе достаточно.

Наступило молчание, во время которого он изучающе всматривался в ее лицо. В трейлер проникали звуки, доносившиеся со съемочной площадки: ровный рокот генератора, шум мотора грузовика, въезжающего на стоянку, неразборчивые голоса.

Аллен провел рукой по лицу жестом отчаявшегося человека. Недовольным голосом он произнес:

— Это не так. Фильм будет другим.

— Это я и пытаюсь доказать тебе.

— Возможно, ты права, но Булл уже едет сюда. Он уже в пути.

Джулия иронически подняла брови: ничего себе — заблаговременное предупреждение!

— Тогда я полагаю, тебе следует сообщить ему, чтобы он разворачивался и возвращался.

— Я не могу этого сделать. Он так воодушевился, что будет работать с тобой.

Джулия глубоко вздохнула.

— Итак, Аллен, — жестко проговорила она, — ты испробовал лесть, угрозы, пафос и вот сейчас шантаж. Тебе осталось еще предложить мне деньги.

— Я не посмею так оскорбить тебя.

— Если бы ты проявил столько же уважения к моему уму, как к моей неподкупности, мы могли бы договориться.

Он откинулся на спинку кресла, дотянулся до своего остывшего чая. Сделав глоток, он поморщился. Поставив чашку на стол и отодвинув ее в сторону, он посмотрел на Джулию с откровенной мольбой в глазах.

— Ну хорошо, возможно, мне надо было сначала посоветоваться с тобой, надо было выслушать тебя, твое мнение относительно совместной работы с отцом. Я этого не сделал, а сейчас предпринимать что-либо поздно. Дело в том, что Булл будет здесь сегодня вечером или завтра утром, и я просто не могу сказать ему: «Послушай, наша сделка не состоялась».

— Из этого я делаю вывод, что ты предоставляешь это сделать мне.

Его рука, вскинутая вверх в жесте отрицания, замерла в воздухе. Наконец, он медленно опустил ее.

— Боже мой, Джулия, когда ты успела набраться столько цинизма? — сказал он. Лицо его приняло озадаченное выражение, и он добавил, как будто эта мысль только что пришла ему в голову: — Или же ты настолько недовольна своим положением, что решила подыскать себе другое место, если на то пошло? Где я был, что не заметил этого?

Она бы и сама хотела знать ответ на этот вопрос. Она подумала, что это зрело в ней уже давно. Аллен не заметил этого, потому что до сих пор они редко спорили по важным вопросам, редко расставались друг с другом надолго.

— Давай не будем переходить на личности, если не возражаешь, — ответила она.

— Прекрасно, — сказал он после минутной паузы. — Да, я хотел попросить тебя поговорить с Буллом, но только для того, чтобы выяснить, нет ли какого-нибудь способа выйти из этого положения. Должен же быть какой-то выход. В конце концов, он твой отец!

— В этом-то все дело. — На Аллена эти слова, по-видимому, не произвели впечатления, он продолжал ждать от нее ответа. — Хорошо. Я поговорю с ним, но предупреждаю тебя, что из этого ничего не выйдет.

Аллен вскочил на ноги, обогнул стол и, взяв ее за руки, притянул к себе.

— Слава Богу, любимая, я знал, что ты разумный человек, и не ошибся. Ну, а теперь поцелуй меня, чтобы доказать, что ты не в обиде; ты знаешь, как я ненавижу ссоры. Кроме того, ты не встретила меня по-настоящему.

Она подняла голову навстречу его губам и больше по привычке, чем по желанию. Его губы были теплыми и даже приятными, прикосновение кратким. В ее голове виновато промелькнуло сравнение с поцелуями Рея. Где был жар, влечение, чувственность, нежность? Она усилием воли прогнала видение, чтобы сосредоточиться на том, что говорил ей Аллен.

— В награду за то, что ты проявила столько понимания, у меня есть для тебя хорошие новости. Что ты скажешь о том, что твой последний фильм «Опасные времена» выбран для открытия фестиваля «Женщины в кино» в этом году?

— Ты не шутишь? — Она немного отодвинулась, чтобы увидеть его лицо.

— Я узнал об этом на прошлой неделе. Твоя кандидатура выставлена на «хрустальную премию» для лучшего режиссера. Если ты победишь, то встанешь в один ряд с такими прославленными женщинами, как Эми Хе-керлинг и Марта Кулидж.

— На прошлой неделе? Ты узнал об этом на прошлой неделе и говоришь, мне это только сейчас?

— Я хотел сделать тебе сюрприз.

— Фестиваль открывается в конце этой недели. Ты бы мог предупредить меня заранее, чтобы я успела подготовиться.

— Но ведь ты не собиралась ехать туда, если я не ошибаюсь? Я думал, ты здесь так занята, что не бросишь работу только ради того, чтобы тебе похлопали несколько минут. Это, конечно, большая честь, но все же это не «Золотая премия».

Она уставилась на него, не в состоянии определить, то ли его пренебрежение относилось к ней и к ее фильму, то ли вообще ко всём режиссерам-женщинам, то ли оно было естественным, то ли намеренным, для того чтобы она не покидала съемочную площадку и тем самым не задерживала процесс. Во всяком случае, она была слишком уставшей для дальнейших споров и была слишком взволнована сюрпризами и ультиматумами Аллена, чтобы как-то реагировать. Со сдержанностью в голосе она произнесла:

— В нашем деле такую честь заслужить нелегко; я не откажусь от любой премии.

— Это, конечно, решать тебе.

— Да, — твердо сказала она и отступила от него. — А теперь я, пожалуй, вернусь к работе. Я все еще должна делать фильм, по крайней мере пока.

— Джулия! Подожди!

Она слышала, как он позвал ее, но, не обернувшись, вышла из комнаты.

Заниматься бумагами, накопившимися на ее рабочем столе, было выше ее сил. Это Джулия понимала. Ей нужно было отвлечься и получить успокоение от других людей, ей нужен был шум и суета съемочной площадки. Она прошла через приемную и через дверь трейлера, спускаясь по бетонным ступенькам с такой скоростью, что это было похоже на бегство. Поняв это, она замедлила шаг и осмотрелась вокруг себя.

Вэнс принимал гостей под большим кипарисом около лодочного причала. Он полулежал в одном из двух шезлонгов и беседовал с окружавшими его женщинами всех возрастов. Более пристальный взгляд показал, что он давал интервью; в другом шезлонге напротив него сидела молодая женщина со встрепанными волосами и очками в роговой оправе на носу. Она что-то царапала в блокноте и то и дело склонялась, чтобы проверить работу портативного магнитофона, стоявшего на низком столике между нею и актером.

Через площадку шла Офелия. Этим утром у нее был солнечный вид, отчасти потому, что на ней был яркий оранжевый комбинезон, а в ушах болтались огромные длинные серьги из бирюзы, дерева и оранжевых стеклянных бусинок, нанизанных на кожаные шнурочки. В руке она держала пачку анкет с полероидными фотографиями.

— Привет, — крикнула она. — Я могу собрать массовку для городских съемок, когда ты найдешь время взглянуть на них. И еще у меня потрясающая новость. Учительница Саммер отвалила. Кажется, у ее беременной дочери начались преждевременные роды, и будущая бабушка с красным носом от слез вчера вечером улетела в Лос-Анджелес.

— Чудесно, — лаконично отозвалась Джулия. Она набрала в легкие побольше воздуха и шумно выдохнула его со вздохом отчаяния. Это была профессиональная преподавательница, работающая в системе социального обеспечения. Они взяли ее, как того требовали законы Калифорнии относительно детей, работающих в кино. Так как их кинокомпания базировалась в Калифорнии, они обязаны были обеспечить Саммер такой учительницей, которая занималась бы ее образованием, здоровьем, следила бы за ее безопасностью и моральным состоянием. Та женщина, которой пришлось уехать, во всех смыслах их устраивала. Она работала безотказно, не нанося большого ущерба съемкам и наладив прекрасный контакт с Саммер.

— Я могу позвонить в местное школьное управление, чтобы они нашли нам кого-нибудь.

— Нет, постой, — в голову Джулии пришла одна идея. — Когда увидишь Рея, спроси его, не думает ли он, что Донна Лислет могла бы заинтересоваться этим предложением, Я помню, он говорил, что она учительница, и если она согласится на эту работу, мы сможем уладить все формальности через управление социального обеспечения.

— Рей где-то здесь, — сказала Офелия, делая себе пометку на полях анкеты, — во всяком случае, я видела его «чероки».

Джулия ощутила, как внизу живота у нее все сжалось. Она не знала, как он отнесся к прибытию Аллена и что он думал об ее отношениях с ним. При мысли о том, что сейчас ей придется встретиться с Реем на глазах у стольких людей, у нее по всему телу пробежала дрожь.

Отрывая глаза от своих записей, Офелия неожиданно спросила:

— Да, это правда, что скоро мы увидим здесь Булла?

— Значит, эта новость уже известна?

— И расходится со скоростью урагана. Половина группы считает, что он хочет повидаться со своей единственной и ненаглядной доченькой, а другая половина бьется об заклад, что он будет снимать фильм вместо тебя. Ты можешь что-нибудь прояснить?

— Не сейчас.

— Прекрасно. Но ты могла бы предупредить меня, чтобы я смогла найти ему комнату, может быть, приготовить офис, если он ему потребуется.

— Я бы рада, — грустно сказала Джулия. — Но я только что узнала об этом сама.

— Ох, уж эти мужчины. Да они просто убивают тебя. — Офелия уперлась рукой в свое обширное бедро и кивнула в сторону Вэнса. — Только посмотри на этого могущественного властелина под деревом. Как он распушил хвост, а весь кружок рукоделия и Луи Лейн охают и ахают по поводу каждого перла мудрости, падающего с его губ.

— Кружок рукоделия?

— Клуб домашних выставок или что-то в этом роде. Дня два назад оттуда звонили и просили разрешения посетить съемочную площадку. Вэнс снял трубку, и так как они сказали, что не пропускают ни одного эпизода с его участием в мыльной опере, он решил дать им пропуск. Откуда взялась репортерша, не имею понятия. Надеюсь только, что она не фальшивая.

Очень часто для того, чтобы побыть несколько минут наедине со «звездой», некоторые люди выдавали себя за работников средств массовой информации. Предпринимались всевозможные меры предосторожности, чтобы избавиться от подобных вторжений, но иногда жадные до рекламы актеры сами нарушали эти запреты.

— Я тоже представления не имею, — сказала Джулия.

— Тебе Вэнс когда-нибудь рассказывал, как он спустил штаны перед репортершей? Нет? Он снимался в одном фильме, в Нью-Мексико или где-то еще. На съемочную площадку явилась смазливая девчонка и заявила, что она из студенческой газеты и, кроме того, создает клуб его почитателей, и попросила его об интервью. Они начали говорить, разговор становился все теплее — ты же знаешь Вэнса. И тут девчонка и говорит, как было бы здорово, если бы она могла рассказать в своем клубе, какой марки его нижнее белье. Он ей ответил, но она сделала вид, что не верит, сказав, будто бы белье той же фирмы носит ее дедушка. Ну, кончилось тем, что он спустил свои штаны, чтобы доказать ей, — возможно, он надеялся, что это получит свое продолжение. Она как следует рассмотрела этикетку сзади, а заодно его задницу, поблагодарила и удалилась. Когда стали наводить справки, выяснилось, что такой студенческой газеты в природе не существует.

Джулия покачала головой и улыбнулась:

— Бедняга Вэнс. Вот почему он так бережет свой зад.

— Я бы не сказала, что он бедняга! Он получил по заслугам, могу поспорить на деньги. Могу держать пари и на то, что, если бы он был уверен, что это сделает его суперзвездой, он бы сбросил свои штаны перед камерой с быстротой молнии. Меня всегда удивляет, на что только не идут люди. Посмотри хотя бы на себя, ради своего искусства ты готова на все, абсолютно на все!

Голос Офелии никогда не был тихим, а тут он зазвенел с особой обидой, так что Вэнс взглянул в их сторону и нахмурился. Следя за ним и размышляя, не мог ли он услышать часть того, о чем они говорили, Джулия пропустила мимо ушей последнее замечание Офелии. Сейчас она круто обернулась к ней.

— Что ты сказала?

— Как будто ты не понимаешь! — Офелия выкатила глаза и моргнула, заглядывая за правое плечо Джулии. — Привет, Рей. Как дела? Привет, Саммер, радость моя. Нашла себе новую учительницу?

— Мы с Реем завтракали, — сказала девочка-актриса, так высоко задрав голову, что казалось, будто она смотрит свысока на помощника режиссера, и в то же время она так крепко вцепилась в правую руку Рея, как будто боялась, что кто-то отнимет ее.

— Ее мама неважно себя чувствует, — произнес Рей.

— У нее болит голова, — добавила Саммер. — Ей пришлось прилечь, потому что она не знает, что делать, если мне никто не будет помогать с уроками.

— Мы как раз думаем над этим, — сказала ей Офелия и подмигнула Джулии. — Я побежала. Поговорим позже.

Офелия отправилась к своему офису-трейлеру. Рей поглядел сверху вниз на Саммер.

— Пойди посмотри, как там твоя мама, не нужно ли ей чего. И еще спроси ее, можно ли тебе покататься со мной часок на реке.

Лицо Саммер осветилось улыбкой.

— Я сейчас!

Рей смотрел вслед девочке, убегающей в сторону своего дома на колесах, ее ноги, обтянутые джинсами, высоко задирались, волосы как тонкий, песочного цвета шелк струились по спине. Когда она удалилась на приличное, расстояние и не могла их услышать, он посмотрел сверху вниз на Джулию с той же теплотой в темно-карих глазах, с которой он смотрел на Саммер.

— Как ты чувствуешь себя сегодня? Все еще не прочь поспать?

— Это бы не помешало. — Она обхватила рукой шею и слегка потянулась.

— Мне тоже не очень хотелось вставать, — сказал он.

— Извини за Аллена. Обычно он не бывает таким противным.

— Чувствую, что на его месте я был бы готов убить кое-кого, но не тебя.

Она коротко взглянула на него, сравнивая его телосложение с фигурой Аллена.

— Физическое воздействие не в стиле Аллена. Скорее всего, он бы срезал тебя словами.

— Метод цивилизованный, но не дающий удовлетворения, — заметил он с грустным юмором и вдруг, увидев, как хлопнула дверь дома на колесах и из него выбежала Саммер, быстро проговорил:

— Ты знала, что Аннет Даветт алкоголичка?

— Нет, но не могу сказать, что это меня удивляет.

— Она была пьяна сегодня утром — или еще чего наглоталась, — и это уже не в первый раз. Саммер изо всех сил выгораживает ее, но все же она призналась мне, что ее мать постоянно принимает таблетки горстями.

— Я хотела поговорить с тобой насчет новой учительницы. Я подумала, не могла бы Донна…

— Джулия! Я рад, что поймал тебя перед тем, как уехать.

Это был Аллен, он звал ее со ступенек офиса-трейлера. Быстрым шагом он направлялся к ним с портфелем в руке. Он обращался к Джулии, полностью игнорируя Рея. Подойдя ближе, он продолжил:

— Мне только что позвонили из Лос-Анджелеса и сообщили, что Булл уже выехал и находится в пути по направлению к Новому Орлеану. Он хочет встретиться со мной в отеле, поэтому я возвращаюсь туда. Я думаю, нам всем следует собраться сегодня вечером на ужин, так что я велел Офелии заказать лимузин, вывезти всех в город, мы немного выпьем, прилично покушаем и у нас будет прекрасный шанс поговорить вне съемочной площадки.

— Все? — спросила она застывшим голосом.

— Ну, конечно, Вэнс, Мадлин, Саммер с матерью, руководство. И вообще, кого ты хочешь позвать.

— Я думала, что сначала мы с Буллом поговорим наедине.

— Это можно будет сделать попозже, сегодня же вечером, когда все разойдутся. Ты остановишься в отеле «Виндзорский дворец» в моем номере. Не забудь взять с собой вещи.

Аллея посмотрел поверх головы Джулии и встретился глазами с другим мужчиной, стоящим рядом с ней. Рей ответил ему тем же холодным и расчетливым взглядом, потом Аллен отодвинулся в сторону и посмотрел в лицо Джулии. Рот искривился в улыбке, которая так и не достигла его глаз.

— Благодарю за предупреждение. Ты мне скажешь, когда я начну истекать кровью?

Гнев и смущение сменяли друг друга на лице Джулии, когда она переводила взгляд с Аллена на Рея и обратно.

— Я поеду с тобой сейчас, Аллен, — сказала она раздельно. — Я поговорю с Буллом до приезда остальных и потом вернусь со всеми обратно. Я не останусь с тобой; Новый Орлеан слишком далек от съемочной площадки, это неудобно для работы и для меня самой.

Аллен взял ее за руку:

— Я уверен, мы сможем обо всем договориться. Мы поговорим об этом в дороге.

В этот момент стукнула дверь в офисе-трейлере, из него выбежала Офелия. Серьги звенели в ее ушах, лицо пылало, глаза стали величиной с тарелки.

— Аллен! Подожди, не уезжай! Слушайте все!

Ее голос летел бумерангом и возвращался резким эхом от полосы деревьев, растущих вдоль реки. Она стояла на ступеньках, уперевшись руками в бедра, расставив ноги. Аллен повернулся к ней, подняв брови.

— Нам надо сейчас же освободить стоянку! — кричала Офелия. — Убрать машины, грузовики, все, что на колесах! Только что позвонили из Далласа. Скоро сюда прибудет Булл Буллард, он будет здесь через пятнадцать минут!

— Это хорошие новости, — сказал Аллен, — но к чему этот переполох?

— У нас нет посадочной площадки, и в запасе только пятнадцать минут, чтобы организовать ее. Он летит вертолетом!

 

Глава одиннадцатая

Пыль и гравий поднялись огромным и жгучим облаком. Верхушки деревьев раскачивались из стороны в сторону, трава, растущая у места парковки, прижалась к земле и мелко подрагивала. Поверхность реки зарябилась тысячью крохотных волн, а лодки, натягивая канаты на причале, взволнованно запрыгали на воде. Рев двигателя вертолета и свист его вращающихся лопастей делал невозможным всякий разговор. Жмурясь и поминутно смахивая с глаз волосы, Джулия запрокинула голову и смотрела вверх. То же самое делали актеры и съемочная группа, собравшиеся здесь.

Вертолет с Буллом на борту опускался на площадку для парковки, словно какой-то механический небожитель. Он снижался с такой скоростью, что распугал всех шоферов, которые пустились прятать свои машины либо за трейлерами, либо за помещением лодочного клуба. Те машины, что не успели укрыться, стали быстро расползаться по обочинам шоссе, будто тараканы при включении света. Резко замедлив снижение перед самой землей, вертолет мягко приземлился. Шум двигателя стал понемногу стихать, и вращение лопастей винта становилось все медленнее и медленнее.

Рядом с Джулией стоял Вэнс, интервьюируемый молоденькой репортершей, которая от восторга подпрыгивала на месте. Наклонившись к уху киноактера, она прокричала:

— Невозможно поверить! Невозможно поверить в то, что это сам Буллард! Как вы думаете, мне удастся задать ему пару вопросов?

— Дерзайте! Попытка не пытка! — ответил Вэнс, ухмыляясь.

— Да? О, я так вам благодарна за то, что вы поговорили с охраной и меня не погнали отсюда! Вы просто очаровательны, мистер Стюарт!

— Не забудьте вставить это в вашу статью!

— О, будьте спокойны, — крикнула девушка радостно. — Еще как вставлю!

Мадлин, которая стояла рядом с Реем по другую руку Джулии, при этих словах репортерши оглянулась на Вэнса с сочувственной улыбкой.

— Похоже, Вэнс выторговывает для себя очередную рекламу. Трогательно, не правда ли?

— Он ведь известный актер! «Звезда»! Это часть его работы, — ответила Джулия машинально. Все ее внимание было обращено на Булла, который в тот момент как раз вытряхивал свое костистое тело с тесного сиденья вертолета. Он выглядел отлично: выразительное лицо, словно вырезанное из дерева, отливало ровным здоровым загаром, тонкие волосы были зачесаны строго назад, живой зоркий взгляд уже начинал изучать собравшуюся толпу.

Мадлин поежилась.

— Предпочитаю эту штуку лишь в строго отмеренных дозах. Слава — это хорошо, но для пенсионерки она как пятая нога.

— О пенсии тебе еще рано беспокоиться.

— Дорогая моя, знала бы ты, сколько я уже верчусь на этой кухне! Не столько, конечно, сколько твой отец, но тоже порядочно. Кстати, это он дал мне первую возможность показать себя. Одно время мы даже считались очень-очень близкими друзьями. Ты не знала?

Джулия бросила на актрису быстрый взгляд.

— Ты и Булл?

— Не волнуйся так. Опасность того, что я стала бы твоей мачехой, была очень невелика. Я не в его вкусе.

— Я думаю, что и он не в твоем.

— О, не скажи! Булл может быть очень приятным. В своем роде. А его простота просто подкупала. Знаешь: я мужчина, ты женщина. Мне нравится всегда расплачиваться самой, но все-таки иногда хочется иметь мужчину, который подхватывал бы твои счета, не говоря уж о том, чтоб открывал перед тобой двери.

Булл жал руку пилоту вертолета, который выгрузил на землю небольшую походную сумку. Инстинктивно пригнув голову — лопасти винта все еще не остановились, — отец Джулии принялся внимательно разглядывать встречающих. Аллен выступил вперед, окликнув его, и Булл двинулся в его сторону. Они пожали друг другу руки, затем Булл что-то спросил у продюсера, тот кивнул и показал рукой в сторону Джулии. Широко улыбаясь, Булл Буллард направился к дочери.

Молоденькая репортерша с развевающимися длинными волосами, широко раскрытыми от радости глазами и приготовленным диктофоном в руке заступила ему дорогу.

— Мистер Буллард, я имею честь первой приветствовать вас на земле Луизианы. Поэтому, обладая определенной привилегией, была бы крайне признательна вам, если бы вы согласились сказать пару слов для моей газеты.

— Может быть, позже, — проговорил недовольно Булл. — Не сейчас, это точно.

— Это займет у вас всего несколько секунд. Не могли бы вы сказать, что привело вас сюда? Правда, что вы заступаете в должность нового режиссера «Болотного царства»?

Булл смерил девушку острым взглядом.

— Мне нечего сказать по этому поводу. Все, что я делаю — или, вернее, пока безуспешно пытаюсь сделать, — это встретиться с дочерью на съемочной площадке ее фильма.

С этими словами он отодвинул в сторону диктофон и репортершу, которая его держала. Приближаясь к Джулии, он широко раскинул свои объятия. Она вышла вперед встретить его с чувством облегчения и одновременно неловкой улыбкой. В конце концов, это был Булл, ее отец. Его объятие было теплым и любящим и наполняло ее ощущением безопасности, так хорошо знакомой с детства.

Отклонившись со смехом назад и незаметно смахнув с щеки слезу, Джулия повернулась, чтобы представить Буллу Рея. Их рукопожатие было крепким, взгляды пристальными, изучающими.

— Большая честь для меня, сэр, — сказал Рей.

Булл проворчал:

— Я наслышан о вас и о той работе, которую вы делаете. Хотелось бы побольше узнать о том и другом. Но позже.

Рей качнул головой в знак согласия, но прежде чем он успел ответить, на первый план протолкнулась Мадлин.

— Какой же ты, Булл, хвастун все-таки, — растягивая слова, проговорила она. — На вертолете, скажите! Это тебе не Африка.

— Мадлин, милая Мадлин, ты же меня знаешь: все время тороплюсь, — весело ответил Булл, засмеялся и, наклонившись, одарил ее коротким поцелуем, который Мадлин продлила, обняв его за шею рукою с кроваво-красными, наманикюренными во французском стиле, ногтями.

За их спинами вертолет оторвался от земли, подняв за собой целую тучу песка и мелкого гравия, и еще раз перекрыл своим ревом все остальные звуки. Джулия наклонилась к самому уху Булла и громко прокричала:

— Нам нужно поговорить наедине. И как можно скорее.

— Поговорим, а как же! — отозвался он, кивнув своей массивной головой. — Но сначала дай мне поздороваться со всеми.

Он пошел в толпу, на ходу пожимая руки операторам и операторам-постановщикам, мастерам по звуку, электрикам, гримерам, монтажерам и Офелии. Джулия заметила, что Стэн издали коротко кивнул Буллу, когда их взгляды встретились, но не вышел вперед, как остальные, за личным рукопожатием.

Не успела Джулия и моргнуть, как ее отец собрал вокруг себя тесный кружок людей и уже болтал с ними о выпуске фильма, о диких и смешных случаях, бывших на съемочной площадке, о проблемах и удачах в кино. Спустя несколько минут, пока она обсуждала с Офелией вопрос о месте размещения офиса Булла, Джулия вдруг услышала за спиной рев лодочного мотора. Обернувшись, она увидела, что Булл, Рей и Саммер между ними, сидя в катере Рея на подводных крыльях, удаляются на большой скорости вниз по реке. Джулия, сжав губы, молча глядела им вслед.

Троица соблаговолила вернуться лишь к середине дня. Булл и Саммер обгорели на солнце, но были полны впечатлений. Они доплыли до Пасс Манчак и довольно долго сидели за ленчем в «Миддендорфе». О последнем удовольствии Булл выразился так: «Мощно поели». Булл сказал дочери, что им есть о чем поговорить, поглядеть, например, что ей уже удалось сделать, но прежде необходимо освежиться и приготовиться к поездке в Новый Орлеан, которую пообещал организовать Аллен. Рей предложил дом своей тетушки, где они смогли бы выпить, принять душ и расслабиться. Булл с готовностью согласился со всеми пунктами программы, особенно приветствуя спиртное.

Джулия обиженно дулась, принимая ванну и одеваясь к ужину. Пока что Рей провел с ее отцом гораздо больше времени, чем она сама. Джулия была уверена, что все это не случайно. В первые минуты появления Булла из кабины вертолета у нее в душе теплилась надежда на то, что отец все-таки не значится в планах Аллена. Но с каждой минутой эта надежда становилась призрачнее.

Она замерла, прислушиваясь к доносившимся до нее голосам мужчин, а затем достала из бельевого шкафа сложенное красивыми складками платье из шелка персикового цвета. Рей и ее отец все еще галдели, сидя на галерее. Если Булл позволит себе еще пива и если он еще чуть-чуть расслабится, она опять не успеет поговорить с ним. Его просто запихнут в другой лимузин на заднее сиденье, и поди потом ищи его! Она достаточно посидела с мужчинами, выпила стакан вина и полюбовалась на павлинов, совершавших свой вечерний моцион по лужайке. Но истории, которые рассказывал Булл, она слышала уже десятки раз и не имела ни малейшего желания наслаждаться их новыми редакциями.

Если бы она не знала Рея, то подумала бы, что он специально подбивает отца на рассказы о всех его подвигах и что ему это действительно интересно. Рей то и дело перебивал Булла, вспоминая кое-что из своей жизни, как будто соревнуясь. Она не могла взять в голову, зачем ему это надо. Так или иначе, но обоим мужчинам, кажется, нравилось болтать, о чем свидетельствовали взрывы смеха, то и дело долетавшие до нее.

Джулия попыталась вдруг представить Аллена в этой компании… Из этого ничего не вышло. Во-первых, у Аллена не было привычки рассказывать о своей моральной неустойчивости и подшучивать над собой же. Во-вторых, он был очень разборчив в спиртном. О пиве никогда не могло быть и речи. Он предпочитал собственное вино с богатой родословной и посасывал тяжелый ликер, по меньшей мере, двенадцатилетней выдержки, привезенный из самых отдаленных уголков горной Шотландии. Очень хорошо было известно, что в дома, где ему не могли предложить высшие сорта вин, он всегда брал с собой бутылку «Гленфиддика». Нет, он совсем не походил на этих ребят и никак не вписывался в эту компанию.

Взаимоотношения Аллена и Булла отличались внешней сердечностью, хотя они чрезвычайно редко говорили между собой о чем-нибудь, что выходило бы за рамки темы кинобизнеса. Трудно было бы найти двух людей, так не похожих друг на друга. Спустя какое-то время Джулия пришла к выводу, что это различие было не случайным. Собственно, она потому и выбрала Аллена, что его характер полностью отличался от характера Булла.

Кроме того, нельзя было забывать и еще об одном обстоятельстве — Булл так никогда и не смирился с мыслью о том, что его дочь живет с мужчиной. Несколько раз они довольно горячо скандалили между собой в этой связи, впрочем, это было давно. Когда Булл понял, что Джулию не испугать, он перестал топать ногами и орать, а просто сделал вид, что эта сторона жизни дочери для него не существует. А поскольку он начинал свою карьеру в качестве эпизодического актера во второстепенных картинах Голливуда, притворяться ему удавалось на редкость правдоподобно.

Печальная ирония судьбы заключалась в том, что Ал-лен непомерно восхищался Буллом и очень хотел сблизиться с ним. Причем это чувство коренным образом отличалось от языческого идолопоклонения тем современным режиссерам, чьи фильмы сгребают громадные кассовые суммы. Аллен по-настоящему ценил работу, которую делал Булл. Отец Джулии никогда не брезговал вставлять в свои картины элементы приключенческого жанра, бурно развертывал сюжеты, но одновременно с этим он затрагивал такие темы, которые по своей силе были под стать темам, взятым из Библии, Шекспира, Чехова и Ибсена. Этим он, по мнению Аллена, на целую голову был выше так называемых «детских» режиссеров, которые отличались на удивление примитивными наблюдениями и не скрывали того, что черпают вдохновение из телевизионных шоу и мультиков. Полушутя Аллен часто задавал вопрос: дождется ли он момента, когда этих режиссеров вдруг осенит, что жизнь не всегда справедлива, что добро не всегда побеждает, и прочее в том же роде. Подобные суждения Аллена были предназначены исключительно для ушей Джулии, он никогда не выходил с ними на широкую публику.

Джулия могла бы подозревать Аллена в том, что организованный им кортеж лимузинов предназначался только для того, чтобы поддержать в Булле ощущение своей значительности, если бы речь об этом не зашла еще до приезда ее отца. С другой стороны, она понимала, что эти роскошные машины с личными шоферами льют воду и на ее мельницу. Это грандиозное сопровождение придавало ей уверенности, этим она показывала и актерам, и съемочной группе, что ее не задвинуть в сторону, что она достаточно важная персона, раз заслужила такое особое обращение. Правда, радостное чувство Джулии отравляла мысль о том, что расходы на аренду лимузинов Аллен изымал из бюджета фильма. Кроме того, она подозревала, что кортеж нужен был самому Аллену для его самоутверждения.

Она все еще не могла поверить в то, что он сделал. Глядя на себя в зеркало, перебирая в руках пузырьки с косметикой и пористую подушечку для пудры, она думала о том, что Аллен не сознает, на какое трудное решение он ее толкает, совершенно не понимая ее чувств и переживаний. В запальчивости она обвинила Аллена в том, что он прислал сюда отца из мести, но потом подумала, что Аллен давно мог договориться с Буллом о его сегодняшнем появлении, и… это показалось невозможным.

Если только Аллена не держали в курсе всех ее дел.

Она уже давно заподозрила дух доносительства в своих людях, она чувствовала, что кто-то бегает к Аллену и сообщает ему подробно обо всех проблемах, которые возникают у нее. Эта мысль была невыносима. Ведь Стэн говорил, что съемочная бригада — это одна семья. На время съемок это был сплоченный коллектив, в котором люди объединяются на основе общих интересов. Слухи — это одно, а доносить… Передача информации в собственных интересах — чтобы подлизаться к продюсеру — это можно было назвать серьезной изменой. Конечно, возникал вопрос о том, что Аллен, как продюсер, должен и так обо всем знать. Но, во-первых, с этим можно было бы поспорить, а во-вторых…

Когда она вышла из своей комнаты, то обнаружила, что на галерее, кроме тетушки Тин, никого не было. Очевидно, мужчины, наконец, собрались в душ. Тетушке Тин не нужно было одеваться-наряжаться, так как она не собиралась никуда ехать. Джулия пригласила ее, но та отказалась. Пожилая дама объяснила, что весь вечер будет готовить джамбалайю для свадьбы, которая состоится в пятницу. Причем готовить необходимо было не меньше, чем на четыреста гостей. Ресторан, где было назначено веселье, обязывался обеспечить праздник остальным угощением, но джамбалайя была подарком со стороны друзей и соседей невесты.

Между Джулией и тетушкой завязался свободный разговор. Тетушка Тин рассказала Джулии кое-что о предстоящей свадьбе, а также о свадьбе внучки ее подруги, которая уже отгремела в маленькой деревянной церквушке, которая была известна как церковь Богородицы на Слепой реке. Джулия несколько раз проезжала мимо того места, но никогда не задумывалась о значении той церкви. А ведь само ее появление было обязано традициям и образу мышления каджунов. Мужчины и женщины, которые издавна по воскресеньям ловили рыбу, охотились и отдыхали на своих стоянках у реки, на каком-то этапе пришли к необходимости выразить свои религиозные чувства. Но вместо того чтобы ограничить свои речные удовольствия и выделить время для посещения обычной церкви, они построили церковь на берегу и обозрели своего бога, чтобы благодарить его за то, что он позволяет им жить по-прежнему. Тетушка Тин рассказала также о своих друзьях, которые имеют стоянки на реке и на озерах. Рассказала и о том, что они вдоволь снабжают ее рыбой и креветками. Особенно один из них, тот, что работает на болотах массовиком-затейником.

В ответ Джулия поделилась своими воспоминаниями о Калифорнии, о тех днях, когда она проводила время в праздности на пляжах и когда начинала делать фильмы. Вскоре Джулия поняла, что тетушку Тин особенно интересовали ее взаимоотношения и жизнь с Буллом. Забота пожилой женщины была столь явной, что просто обезоруживала. Вопросы были наиподробнейшими, хотя и ненавязчивыми. От полного признания Джулию спасло только возвращение Булла и Рея.

Булл надел новую обувь, красивый пиджак, рубашку и галстук, причем все было коричневого цвета и удачно гармонировало между собой. Его одежда всегда была удобна и качественна, но не более того. Костюмы были для него просто чем-то обязательным, неизбежным. Стилю он предпочитал практичность. Все усилия Джулии, направленные на то, чтобы изменить в этом отношение Булла к самому себе, оказывались тщетными.

Зато внешний вид Рея ее по-настоящему поразил. Его светлый костюм был великолепен своими мягкими линиями и всевозможными деталями. Такая одежда для мужчин приобреталась только в доме Карачени на Виз Кампанья в Риме. На нем была шелковая сорочка, а запонки на рукавах отливали неярким сиянием и были не менее восемнадцати карат каждая.

Он снова ее удивил. Это начинало уже раздражать. Она достаточно хорошо знала теперь, что он не беден, хотя до сих пор с трудом признавалась себе в этом. Их знакомство было обоюдной ошибкой, а то, что это знакомство настолько затянулось, было ее личной ошибкой. Какого черта этому человеку шататься ночью по болотам? Этот вопрос начал преследовать ее, но она боялась услышать на него ответ.

Через несколько минут со стороны города показался кортеж лимузинов, который медленно и торжественно приближался к их дому, повернув на подъездную дорожку, остановился перед крыльцом.

— Глянь, — воскликнула по-французски тетушка Тин. — Похоже на свадебный поезд… или на похоронный…

Ее мысли до сих пор были заполнены свадьбой.

В кортеже было пять жемчужно-серых машин, каждая из которых была начищена до такого блеска, что, как пошутил Булл, на них даже муха поскользнулась бы. Глядя на то, как лимузины один за другим разворачиваются в обратную сторону и замирают, Джулия почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. В Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе или Нью-Йорке все это, может, и смотрелось бы естественно, но на фоне простого дома тетушки Тин этот кортеж выглядел вульгарно.. Нарочитая голливудская показуха! Безвкусица!

В принципе, предполагалось, что три лимузина предназначены для трех главных актеров — Вэнса, Мадлин и Саммер. Четвертый — для нее с Алленом, а пятый был добавлен в самый последний момент для Булла. На деле же первые три лимузина всегда забивались кем угодно до отказа, Джулия с Алленом ехали в четвертом, а пятый пустовал.

Аллен выбрался из машины, кивком головы поблагодарил шофера, который открыл ему дверцу, и стал подниматься на галерею, где были Джулия с отцом, Рей и тетушка Тин. Он пожал всем руки, сказал подобающие слова пожилой даме, когда его ей представили, затем повернулся к Джулии.

— Ну, поехали? — спросил он. — Мадлин возьмет к себе Булла и Табэри. Мы сможем спокойно поговорить о делах.

Эта претензия на то, что она будет делать все, что он скажет, что все между ними отлично, чуть не взорвала Джулию. Постаравшись придать своему голосу как можно больше любезности, она ответила:

— Прости, Аллен, но мне действительно надо поговорить по дороге с Буллом. Почему бы тебе не сесть к Мадлин? Я думаю, она не будет возражать против такой замены.

Кожа на скулах продюсера натянулась и побелела. Он стал смотреть через плечо Джулии, на пол галереи. Не увидев походной сумки, которую он ожидал увидеть, он вновь взглянул на нее с упреком.

— Как тебе угодно, — быстро обронил он. — Увидимся в Новом Орлеане.

— Подожди-ка, — сердечно проговорил Булл. — Рей как раз начал рассказывать мне о ловле креветок на озере Поншартрен и о том, как он возьмет меня туда со своими приятелями. Мы не договорили. Пусть он сядет к нам с Джулией в машину.

Джулия впервые слышала о ловле креветок. Она уже открыла рот для возражения, но ничего не сказала. Рей, конечно, был нежелательным свидетелем ее разговора с отцом, но все-таки лучше Аллена. К тому же в данном случае Рей был незаинтересованным лицом.

Когда все расселись по машинам, лимузины строгой колонной двинулись в обратный путь. Попадавшиеся по дороге дети махали руками кортежу, а взрослые просто оглядывались и провожали машины заинтересованными взглядами. На ровной скорости машины ехали по шоссе, которое повторяло все изгибы речного русла, мимо раскинувшихся плантаций сахарного тростника, мимо химических заводов, амбаров, в которых, в ожидании отгрузки, томились тонны зерна, мимо чистеньких улиц жилой части Латчера. Потом они сделали левый поворот и стали приближаться к Эрлайн-шоссе, спокойной дороге на Новый Орлеан.

Джулия глядела в темное окно лимузина, через которое все равно ничего не было видно, и слушала мерное рокотание голоса своего отца. Он говорил без умолку. Казалось, нет той детали из темы о ловле креветок, которая не возбуждает его самый горячий интерес. Часто он не дожидался даже ответов Рея, задавая тут же новый вопрос.

Она понимала нарочитость этого оживления. Булл явно тянул время, откладывая разговор с дочерью. Она это чувствовала, но, наконец, ей надоела вся эта комедия.

— Что я хотела спросить тебя. Булл, — твердо проговорила она, поймав случайную паузу в разговоре. — Аллен обсуждал с тобой возможность твоего подключения к моей работе над фильмом?

Булл медленно перевел взгляд с Рея на Джулию и откинулся на спинку своего сиденья, положив руки на колени.

— Тебе, похоже, эта идея не по душе.

— А тебе была бы по душе? — резонно возразила Джулия. — Поставь себя на мое место. Я не вижу никакой необходимости в твоей помощи. Какая разница, чья фамилия или, вернее, имя будет написано на афише под строчкой «режиссер»? Билетов все равно больше не продадут.

Отец поджал губы.

— Аллен полагает, что о продаже билетов говорить еще рано. Его главная тревога не об этом.

— Ты хочешь сказать, он думает, что я окажусь не в состоянии закончить картину? Я знаю все свои проблемы и трудности. Они встречаются в работе каждого режиссера. Ничего экстраординарного нет.

— Может быть, но Аллен имеет право быть более уверенным…

Усилием воли поддерживая спокойствие в своем голосе, она прервала отца:

— Я не хочу, чтобы ты вмешивался в мою работу, Булл.

— Как ты со мной разговариваешь? — Он тяжело вздохнул. — Я к тебе с открытой душой…

— А если бы я решила перехватить у тебя должность режиссера?

— Я не собирался перехватывать у тебя эту должность. Просто думал помочь.

Он говорил спокойно, и тем больнее ей было слышать его слова.

— Ты не умеешь помогать, — в отчаянии сказала она. — Вспомни мою презентацию на научной ярмарке. В последнюю минуту, когда уже почти все было готово, я попросила тебя помочь, и что ты сделал? Пригласил своего продюсера, художника, инженера! Все переделал за ночь!

— Но зато какая получилась вещь!

— Да, но это была уже не моя, а твоя презентация! Она не имела ничего общего с моей первоначальной идеей!

— Ага… — пробормотал он.

— Вот именно! Почему вы с Алленом не верите в то, что я знаю свое дело?! Я знаю, как достичь задуманного! Знаю! Почему вы не можете оставить меня наедине с моей работой?!

— Мы опасаемся, наверно…

— Чего вы опасаетесь?! Что я распылю деньги и мне нечего будет показывать? Большое спасибо!

Он покачал головой.

— Мы опасаемся того, что для тебя будет большим ударом возможная неудача. Ты потеряешь возможность на еще одну попытку. Я уж не говорю про критиков. Они могут такое про тебя написать, что у тебя никогда больше не хватит духу приблизиться к съемочной площадке.

— Такое вроде бы здравое уговаривание хуже всяких запретов на профессии для женщин! Но учти: я не слабонервная! Мне не нужно, чтобы кто-то предотвращал мои промахи или делил со мной их последствия.

— Если бы мы работали вместе, промахов вообще бы не было:

— Все-таки ты считаешь, что я сама ничего не могу довести до конца? Боже, кто тебя в этом убедил?!

— Аллен.

Она метнула на него острый взгляд.

— Только не он. Он слова при тебе не может вымолвить.

— Почему ты так думаешь? Я всего лишь один из тех режиссеров, которых он мог выбрать. И он выбрал меня только потому, что решил, что нам с тобой будет легче работать.

— Он ошибся.

— В таком случае все претензии предъявляй ему, а не мне. Ладно, где мы остановимся поесть? Я умираю от голода.

Больше говорить было нечего. Джулия, избегая задумчивого взгляда Рея, вновь отвернулась к окну.

У них были зарезервированы места в «Бреннане» на Ройял-стрит, в самом сердце французского квартала. Лимузины один за другим останавливались перед трехэтажным зданием с оштукатуренным фасадом, который в последних лучах дня мягко отливал розовым цветом. Мерцающий свет газовых ламп отбрасывал на землю тень стального балкона с перилами, обегавшего вокруг старинных стен в виде причудливого ажурного рисунка. Через улицу стоял дом в викторианском стиле — бывшее здание городского муниципалитета, — а перед ним высокие магнолии, темные и молчаливые силуэты которых в сумерках напоминали часовых.

Когда группа поздних визитеров столпилась у солидных двойных дверей парадного крыльца, им навстречу появился метрдотель. Их с почтением поприветствовали, а затем провели к специально отведенному столу — в конец галереи второго этажа, выходившей на обнесенный стеной внутренний двор.

Ночной, мягкий и приятно прохладный ветерок шевелил листву бананов и магнолий, росших внизу, в вымощенном плитами дворе. Колыхались края розовой скатерти на столе. Запах старых роз, левкоя и папоротника, помещенных в центре стола в низкой серебряной вазе, носился в воздухе, смешиваясь с удивительным ароматом свежеиспеченного хлеба, жженного сахара и легчайшим дуновением коньяка. Им попался хороший официант — он был внимателен, информирован, безупречно вежлив, а с дамами ненавязчиво галантен. Когда принесли первую смену напитков и разложили перед каждым меню, серьезно настроенная Джулия почувствовала, как внутреннее напряжение начинает уходить, уступая место приятному расслаблению. Вскоре ей даже стало казаться не такой уж вредной идея Аллена относительно ее отца.

Джулия заказала салат «Джексон» с чудесным оформлением из сыра «Рокфор», черепаший суп, — который, как ей гарантировали, является лучшим во всем городе — и филе «Стенли» с интересным соусом из хрена с бананами. Остальные также сделали свои заказы, налегая на мясные и рыбные блюда. Даже Аллен, после долгих консультаций с официантом, заказал по нескольку бутылок великолепного старого «Бордо» и чудесного эльзасского «Рислинга» на весь стол.

Когда вино было принесено и разлито, Булл подхватил свой бокал и поднялся на ноги.

— Мне бы хотелось предложить тост в честь выдающегося режиссера. Моей дочери! — провозгласил он. — Ее картина «Опасные времена» была отобрана для просмотра на женском кинофестивале! За Джулию, которая знает свое дело лучше многих иных!

Выпив свое вино, он улыбнулся ей через стекло бокала. Джулия не смогла удержаться от ответной улыбки. Она решила, что во время произнесения тоста в нем слышалась отцовская гордость, любовь. Она была очень тронута этим, согрета. И одновременно ее обескуражил намек на лесть, который также слышался в голосе отца и его словах. Все выпили, зааплодировали, наперебой стали передавать ей свои поздравления. Джулия улыбалась и отвечала всем с благодарностью. Вместе с тем она с опаской пыталась представить, какой черствой эгоисткой станут называть ее, когда узнают, что, несмотря на этот великодушный жест ее отца, она отказала ему в работе над своей картиной.

Французский хлеб был решительно разломан, охлажденное масло пошло по кругу… За столом возникло явное оживление. Ясно было, что разговоров о делах не избежать, но в такой неофициальной обстановке они обязательно будут пересыпаны всевозможными дружескими насмешками и уколами. Когда принесли блюдо, подаваемое обычно между рыбой и жарким, за столом во всех его концах уже гремел смех. Тогда-то сидевший справа от Джулии Вэнс через весь стол начал разговор с оператором-постановщиком Энди Расселом и Стэном о разных несчастных случаях и трагедиях, случавшихся с каскадерами на съемках.

— Если взять самое раннее, что мне приходилось слышать, — начал Стэн, — то это был молодой парень, которому нужно было проехать на скорости в коляске, когда снимали еще немую версию «фен-Гура». Коляска вся была расшатана, поэтому упряжка на ходу потеряла колесо. Парня подбросило в воздух футов на тридцать. Для него это оказалось слишком высоко. Он уже не оправился.

Энди Рассел кивнул:

— У меня навсегда остался в памяти случай из «Рисковых похождений Полины» с Пирл Уайт. Фильм снимался в двадцатых. Один из ее дублеров на своей шкуре познал весь риск похождений.

— А Джимми Стюарт из того фильма о выживании в пустыне, как бишь его?.. Его дублер разыгрывал авиакатастрофу, да так убедительно получилось, что парняга на самом деле погиб.

— Это из «Полета Феникса», — пояснил Стэн. — Но больше всего меня потрясла беда, случившаяся с дублером Клинта Иствуда в «Наказании». Парень сорвался с горы… Это было сильно!..

— — Интересно, чувствовали ли когда-нибудь Иствуд или Стюарт свою ответственность? — проговорил Вэнс. — Или хотя бы благодарили они хоть раз судьбу за то, что на их месте оказались дублеры?

— На коленях благодарили! Оба! — резко вмешалась Джулия. — Вы что, трое, о чем-нибудь другом поговорить не можете?

— Прости, — раздался голос Вэнса, изобразившего на лице одну из своих знаменитых улыбок. Но тон у него был отнюдь не извиняющийся.

— Сегодня весь день я думал о Мадлин, — как-то торжественно и одновременно с потаенной улыбкой проговорил Булл.

— Да что ты?! — воскликнула Мадлин, откинувшись на спинку своего стула и томно взглянув на него из-под ресниц.

— Помнишь тот случай с твоим красным париком? — улыбаясь, спросил отец Джулии, глядя прямо в глаза актрисе.

— Какая же ты свинья! — ответила та, выпрямляясь на стуле. — Только попробуй!

— А что же? И попробую, — заверил он ее, повернувшись к притихшим, в ожидании интересного рассказа, гостям. — Как-то — это было очень давно — мы делали в Мексике одну замечательную картину. Дай Бог памяти… «Рассвет зла». Такая глушь, я вам скажу! Ближайший населенный пункт — индейская деревня — находился от нас на расстоянии двенадцати миль. Жара стояла как у черта в подмышках! Мадлин играла красноволосую сирену, которая из кожи вон лезла, чтобы соблазнить одного священника. Тот, конечно, мужественно сопротивлялся, несмотря на то обстоятельство, что под рясой скрывал неукротимую мужскую страсть. Короче, задумали мы снять крупную сцену. На озере, в сумерках. Страсти уже накалились добела, как вдруг, откуда ни возьмись, из кустарника вываливается оцелот и, пригнув башку, несется прямо на бедняжку Мадлин! Только без смеха — паника случилась, не дай вам Бог такого! Ни у кого, как назло, никакого оружия. Никто и подумать не мог ни о каком оцелоте в тех местах!

— Между прочим, — раздраженно проговорила Мадлин, обводя взглядом весь стол и особо задерживаясь на кривящемся Булле, — не вижу в этой истории ничего забавного!

— Погоди! Так вот, наш священник как рванул оттуда — только его и видели! — продолжал с увлечением Булл. — А Мадлин не растерялась — и в воду. Она отступила так хладнокровно, что даже парик не замочила. А через минуту нам всем стало ясно, что, если оцелот очень захочет, он может и плавать. Тот оцелот очень хотел. Надо было видеть выражение лица Мадлин. Она сделала еще шаг назад, потеряла равновесие, и… парик слетел! И знаете, что удивительно? Оцелот атаковал красный пук волос с таким остервением, как будто это был его заклятый враг. Мадлин стояла в сторонке ни жива ни мертва. Когда животное расправилось с париком и подумало, что тот уже умер, оно подхватило его в зубы и преспокойно удалилось в свои кусты! Потом мы обернулись на Мадлин… И поняли, почему она носит парики днем и ночью, даже вне съемочной площадки! Просто она никому не хотела показывать, что корни ее волос отнюдь не черные!

— Вот за это, мой дорогой Булл, — с угрожающим спокойствием произнесла Мадлин, — ты заплатишь! Хорошо, сполна заплатишь!

— А что, будешь говорить, что я вру? — удивился тот.

Актриса не обратила внимания на этот вопрос.

— Да будет тебе известно, что ранняя седина — это фамильная черта всех моих родственников. Я же не виновата, что киношная публика признает ее только у пожилых! Но это же несправедливо! Если мужик появится на экране с седыми волосами, значит, он похож на Сэма Элиота. А женщине нельзя, что ли?

— Жизнь и тем более кинобизнес не всегда милосердны к людям, — произнес Аллен со своего места во главе стола. — Я вспоминаю сейчас один из последних фильмов Джулии. О серфинге, помните? Так вот, ей нужно было несколько человек для сцены с пляжным волейболом, а статисты, специально отобранные для этого, совсем не производили требуемого впечатления веселящихся и соревнующихся молодых людей. И что же? Тогда Джулия заказала еще купальных костюмов и выгнала на песок свободных в те минуты ребят из съемочной бригады!

Джулия, начинавшая уже понимать, куда загнет под конец своего рассказала Аллен, пожелала не доводить до этого, а поскорее поставить точку. Она сказала, как бы подытоживая:

— Нечего и говорить, что это вылилось в настоящее бедствие. Вам никогда не приходилось видеть подобную пляжную банду!

— Да, но главный номер отколола Офелия! — не обратив внимания на взгляд Джулии, продолжал Аллен. — Она нацепила на себя красно-бело-синий купальник с полосками и стала похожа на купол цирка. Но это еще ладно. Ее втолкнули в игру, и она, решив принять высокий мяч, оступилась и рухнула прямо в буруны! Видно, ноги не нащупали твердой опоры, потому что она так смешно барахталась, что мы все только покатывались! Но это еще что! Минут через пять она, все еще пытаясь встать, сделала слишком резкое движение и… потеряла свой разноцветный купол! Зрелище, скажу я вам! Такую белую задницу я еще никогда в жизни не видел!

Офелия засмеялась вместе с остальными, хотя было видно, что покраснела она не только от выпитого вина. С некоторым напряжением в голосе она проговорила:

— Все получилось настолько забавно, что Джулия даже решила оставить самые удачные сцены в картине.

— Джулия решила! — передразнил Аллен. — Это была моя идея. Джулия-то как раз считала, что это слишком вульгарно и обязательно испортит фильм, но я настоял, потому что увидел в этом элементы старой доброй комедии.

Джулия до сих пор жалела о том, что оставила ту сцену в картине, упрекала себя за то, что не дала тогда отпор Аллену. Впрочем, тогда она была моложе и еще прислушивалась к чужим советам.

Джулия незаметно бросила взгляд в сторону Офелии и увидела, что та подняла бокал, быстро осушила его и, не дожидаясь официанта, сама налила еще. В ее глазах появился какой-то странный блеск, хотя она не поднимала ресниц и смотрела в свою тарелку. Было такое впечатление, что она избегает встречаться с кем-нибудь взглядом. Офелию, насколько знала Джулия, довольно легко можно было обидеть, несмотря на то что внешне ей порой удавалось скрывать свои чувства. Сейчас ее обидели.

Аллен сузившимися глазами посмотрел на помощницу режиссера и спокойно сказал:

— Я что-то не так сделал, Офелия? Я не хотел огорчить тебя.

Офелия поставила свой бокал на место с таким стуком, что чуть не разбила его.

— Господи, Аллен, ты что, думаешь, что я какая-нибудь дурочка? Я смеялась вместе со всеми.

— Нет, это задело тебя. Прости, порой я бываю ужасно тупым.

— Еще бы! — вдруг с неожиданной резкостью ответила она. — Но я тебя простила, не волнуйся. — Внезапно она обернулась ко все еще гоготавшему Вэнсу. — На пойму, что тебя так развеселило? Я также помню времена, когда ты сверкал своей голой задницей. Или это твои трусы были такие бледные? Я уж не вспоминаю цирковые съемки, где ты так испугался двойного прыжка назад, что сел на покрашенную трапецию!

Вэнс зарделся, смущенно оглядывая сидящих за столом. Его взгляд остановился на Аннет, которая смотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами.

— Да, но я, по крайней мере, ни разу не проявлял такой жадности к деньгам, чтобы согласиться обнаженным оттанцевать с гигантским питоном, обвившимся вокруг меня!

Аннет поперхнулась. Вся краска в мгновение ушла с ее лица.

Саммер, посмотрев на свою мать, спросила:

— Питон — это разве змея?

— Это идиотская шутка, вот что это, — резко отозвалась Офелия. — Я устала уже от всего этого. Ладно, что мы берем на десерт?

— Могу порекомендовать коронное блюдо этого ресторана — банановый фостер! — объявил Рей, с улыбкой взглянув в сторону Саммер. — Бананы свежайшие, только что с корабля! Жгучий коньячный соус обогревает сердце, это если по самому малому счету! А мороженое! Это благоухающий декаданс!

— Хочу! — улыбнувшись, проговорила Саммер.

— С коньяком? — с сомнением в голосе переспросила Аннет.

— Алкоголь весь выгорел, оставив только божественный аромат, — сказал ей Рей.

— Жаль, — проговорила Офелия. — Но я тоже это

возьму.

— Ну и девочки! — сказал Булл, сверкнув ухмылкой на Рея. — Неужели им не хочется облить все это шоколадным сиропом?

Рей покачал головой:

— Это кощунство! Главное — первозданный вкус. Ведь правда, вы не хотите никакого шоколадного сиропа?

Джулия, наблюдавшая за этой хитрой игрой, была признательна Рею за его вмешательство. Она чувствовала, как напряжение возвращается к ней с новой силой, вместе со скукой и раздражением. Она устала от этой игры, этой киношной кухни, с ее мелкой местью, ревностью, обманами и показухой.

Все было до жути просто. Даже примитивно. Вэнс, как догадывалась Джулия, начал разговор о смертях каскадеров, пытаясь сорвать ее вечер. Булл принял этот тон и рассказал о Мадлин, во-первых, для того, чтобы отвлечь внимание от дочери, во-вторых, чтобы предупредить возможные подходы с предложением интима со стороны актрисы. Аллен поведал о случае с Офелией ради одной цели: показать, что не так далеко ушли те времена, когда он влиял на нее, и они еще вернутся. Остальные истории были рассказаны по различным причинам, которые были, однако, похожи одна на другую: кому-то хотелось поддеть ближнего, кто-то сводил старые счеты… У актеров долгая память.

— После десерта, — проговорил Аллен, изучая удовлетворенным взглядом собравшихся за столом, — я думаю, мы прогуляемся по Бурбон-стрит, послушаем джаз, другую музыку, заглянем в какие-нибудь клубы, посмотрим, какую ночную жизнь предлагает нам Новый Орлеан. Все за мой счет, разумеется. Что скажете?

— Я скажу: «Благодарю тебя». Программа мне нравится, — громко заявила Мадлйн.

— Мы с Саммер присоединимся ко всем относительно джаза, но потом вернемся в мотель, — сказала Аннет.

— Почему, мама?!

— Ты еще несовершеннолетняя, милая. Правила не я придумала.

Остальные согласились с большей или меньшей долей энтузиазма. Все, кроме Рея. Тот молча вертел в руках опустевший бокал и неподвижно глядел на угол розовой скатерти.

— Джулия, — произнес Аллен. — Ты, надеюсь, с нами?

Джулия переменила позу на стуле.

— Не думаю. — С этими словами она повернулась к Рею. — Кто-то говорил, что у тебя в городе есть машина. Не мог бы ты отвезти меня на ней к тетушке Тин?

— Конечно, — тут же ответил он. В его взгляде было удивление и еще что-то…

— Джулия, в самом деле! — воскликнул Аллен. — Я организовал этот вечер для тебя!

— Да ну? — проговорила она, не глядя в его сторону. Она поднялась на ноги и взяла в руки свою маленькую шелковую сумочку, которая лежала рядом на столе. Рей вышел из-за стола и отодвинул ее стул.

Аллен швырнул на стол салфетку и тоже встал.

— Я рассчитывал на то, что мы с тобой и твоим отцом вместе вернемся в отель и поговорим.

— Ты можешь говорить с Буллом когда тебе захочется, — ответила она. — Я ему уже все сказала.

Она развернулась и ушла. Рей кивнул гостям, пожелал всем спокойной ночи и пошел догонять Джулию.

 

Глава двенадцатая

— Не хочешь ли немного прогуляться перед возвращением?

Джулия приняла предложение Рея почти автоматически. Она так устала от Аллена и остальных, что готова была делать все что угодно, лишь бы не встречаться с ними опять.

Ей очень трудно было признаваться в том, что, несмотря на прожитые, совсем немалые годы, они с Алле-ном так и остались далекими друг от друга людьми. У нее было такое впечатление, будто она смотрит теперь на него совсем другими глазами. Нет, она, конечно, знала, что он обладает многими хорошими качествами. Он был заядлым любителем музеев и галерей, симфоний, опер и театра. Особенно ему нравились постановки комедий и театра импровизаций. Он обожал старинные храмы, выставки цветов и редких монет. Он был хорошо начитан, умел четко и красочно излагать, знал много разных вещей, и все же… Ей казалось, что она совсем не знала Аллена.

Это было невероятно прежде всего для нее самой, что она совсем не знала и не понимала человека, с которым уже довольно долго жила, для которого готовила, вместе с которым просматривала комиксы в утренних воскресных газетах, которому покупала нижнее белье, о любимой английской овчарке которого постоянно заботилась… Как это случилось, что между ними не возникло взаимопонимания? Что произошло с ней? Ведь она могла сидеть с ним за одним столом, смотреть на его лицо, которое было давно знакомо ей до мельчайших черточек, и тем не менее чувствовать, что перед ней какой-то незнакомец, чужак? Более того, чувствовать, что перед ней человек, которого она и не хочет знать, который не пробуждает в ней никаких эмоций?..

Нет, нельзя было сказать, что она просто злится на Аллена за то, что он захотел сместить ее с поста режиссера фильма, сместить из-за того, что деньги для него были важнее ее чувств, забот, желаний… Нет. Просто те чувства, которые она испытывала к нему, со временем постепенно слабели, уходили и, наконец, исчезли совсем. И произошло это так незаметно, так плавно, что она даже ничего не поняла.

Она даже не могла припомнить точно, когда они в последний раз занимались любовью.

Похоже, это было накануне ее выезда в Луизиану, но теперь она уже не помнила, где это было, в какое время суток и что она при этом чувствовала. А ведь прошел всего месяц, ну, может, чуть-чуть побольше. Она попыталась было сконцентрироваться на деталях, но без особого успеха. Ее внимание было обращено на человека, идущего рядом с ней, на Рея, в глазах которого отражался лунный свет, уже отраженный водой. Ей почему-то показалось, что его сердце бьется в унисон с ее сердцем…

Она быстро взглянула на него. Воспоминание о его широких плечах вызвало легкую дрожь в спине. Как и всегда, заметив в ней эту перемену, он улыбнулся. Они как раз подошли к улице, которую надо было перейти. Рей взял ее за руку. Джулия опять вздрогнула. Тогда он спросил:

— Холодно?

— Да нет…

— Почему ты мне раньше не говорила о том, что тебя собираются отметить на женском кинофестивале?

— Аллен сообщил мне об этом только сегодня утром, — ответила она.

— И ты будешь там присутствовать?

Она, если честно, еще ничего не решила по этому вопросу. Но он спросил об этом совсем не так, как спрашивал Аллен. Без издевки. Джулия спокойно проговорила:

— Возможно.

— Если ты беспокоишься о Саммер, то не стоит. Я поговорил с Донной. Она будет рада получить работу и поучить ее немного.

— А ты дал ей понять, что мы можем ее также задействовать статисткой в городских съемках?

Он кивнул.

— В понедельник она приступит к работе с Саммер, так что будь спокойна.

— Лучше и быть не могло, — ответила Джулия. По крайней мере, одна проблема снята.

Улица, к которой они приблизились, была узенькой и загроможденной балконами вверху и машинно-пешеходным движением внизу. Рей посмотрел по сторонам, затем быстро повел ее вперед, уклонившись от запряженной лошадьми туристической коляски, которыми был запружен французский квартал. На противоположной стороне им пришлось продираться сквозь небольшую толпу, сгрудившуюся около певца под гитару. Это был совсем еще юноша, но у него были ловкие пальцы, а инструмент издавал мягкие, мелодичные звуки. Перед ним на земле лежал чехол от гитары, в котором было уже немного зелененьких. Чуть в стороне делал свой быстрый бизнес продавец «горячих собачек».

Музыка сопровождала Джулию и Рея по всей улице, а потом незаметно сменилась протяжными звуками трубы, доносившимися из бара, который был в квартале отсюда, на Бурбон-стрит. Независимо от своей воли, Джулия замедлила шаги и подстроила их под ритм музыки. Рей, заметив это, оглянулся на ее ноги. И снова его губы растянулись в мягкой улыбке, а ее сердце почему-то забилось сильнее.

Отчасти для того, чтобы отвлечь его внимание от себя, отчасти из любопытства она спросила:

— Чем это здесь пахнет?

Он шутливо повел носом, нюхая воздух, и стал перечислять:

— Итак, поехали. «Горячие собачки», горчица, «Олд Мэн-ривер», крабовые пирожки из ресторана прямо по курсу, ром, виски «Бурбон», лук, который жарит в своей квартирке какой-то обыватель, духи из лавки вниз по улице… Не попал еще?

— Не попал. Этот запах приятен, цветист… Я замечала его раньше, когда у нас здесь неподалеку были съемки, но и тогда не смогла определить, что это.

— Ага! Это олива из сада святого Антония за храмом. А может быть, и из сада моей бабки.

— Твоей бабки?

— Да, она живет здесь.

Они остановились перед удивительно широкой и высокой дверью. Фасад дома был зажат меж двух лавок» Рей нажал на кнопку звонка и отошел на шаг назад — ждать ответа.

Джулия с беспокойством посмотрела на него.

— Ты уверен, что нам надо зайти? Твоя бабушка не ждет нас.

— Она будет только рада визитерам. Но мы не останемся долго, раз ты этого не хочешь. Просто я подумал, что машину лучше подождать здесь — я позвоню. До моей квартиры топать в вечерних туфлях… — он взглянул на ее ноги, — могу заверить тебя, небольшое удовольствие.

Прежде чем она успела что-нибудь ответить, дверь дома открылась. На пороге показался высокий негр с седеющими волосами и мягкой улыбкой на губах. Он весело поприветствовал гостей и отступил назад, давая им войти. Они прошли за ним в длинный и узкий коридор с арочными потолками, едва проступавшими в неярком свете электрических ламп, замаскированных под старинные газовые. Впереди показалась небольшая прихожая, оформленная в версальском стиле в золотые, зеленые и синие тона. В одну из ее стен были врезаны застекленные двери, выходившие во внутренний двор, погруженный в сумерки. По обе стороны от дверей стояло по гигантской керамической вазе. Здесь же начиналась лестница из красного дерева, которая вела наверх, туда, откуда лился мягкий свет.

Они стали подниматься по лестнице, ступая в наиболее протертые ее места. Воздух был прохладен, в нем чувствовался смешанный запах старинной пыли и полировального лимонного масла, словно в антикварной лавке. Впечатление от узкого коридора на первом этаже совершенно затуманилось, когда они ступили на второй этаж, в царство простора и комфорта. Пройдя через застекленные двери, занавешенные тяжелыми парчовыми портьерами в роскошном французском стиле, они вошли в помещение, которое можно было назвать гостиной.

Там было три, во всю стену, окна, выходившие на улицу. Одно было распахнуто, и через него в комнату влетал ночной воздух, два других были наглухо заперты, а снаружи еще закрыты тяжелыми ставнями. Из открытого окна виднелись железные перила балкона, который снизу Джулия еле разглядела в темноте. На полу был настелен красивый и тщательно отлакированный паркет, закрытый в центре тонким, искусно сотканным, старинным ковром «Серапи» в синих, кремовых, коралловых и терракотовых тонах. Стены были окрашены в нежный коралловый цвет, а стулья, большинство из которых относилось к эпохе Людовика XV или Директории, были накрыты кремово-синим шелком в простых полосках или цветочных рисунках. На столике красовался огромный букет из коралловых лилий, хризантем и диких трав. Мягкая, вся устеленная подушками софа, обитая кремовым полотном, стояла напротив роскошного камина с белой мраморной облицовкой. Камин топили углем.

Пожилая дама, столь же элегантная, как и сама комната в ее доме, поднялась с софы и вышла вперед, раскинув руки для объятий.

— Рей, мой дорогой, какой приятный сюрприз!

Слова «мой дорогой» она произнесла по-французски.

Рей нежно обнял свою бабушку, а затем, все еще держа свою руку на ее талии, представил ее Джулии как мадам Виллар. Приветствие старушки было теплым, однако взгляд ее был острым и внимательным, когда она протягивала Джулии свою руку. Джулия была очарована и пленена старушкой. Несмотря на красивую прическу этой женщины, дорогостоящий фасон ее серого шелкового платья, она удивительно, на взгляд Джулии, была похожа на тетушку Тин. У обеих был одинаково оживленный голос и то же большое любопытство и интерес в глазах.

— Надеюсь, вы уже поели? — спросила мадам Виллар. — Да? В таком случае присоединяйтесь ко мне на кофе и «арманьяк».

Кофе был подан в старинном парижском фарфоре, таком тонком и хрупком, что казалось, горячий ароматный напиток способен растопить чашки. Бабушка Рея распорядилась подать вместе с кофе сладкий десерт. Это было просто фантастически вкусно! Пирожное «Лейн» состояло из четырех слоев, наполненных начинкой из орехов пекан, изюма, кокосовых орехов, засахаренной вишни. Все это было полито маслом и бурбоном.

Джулия сидела на одном краю софы, а мадам Виллар на другом. Рей стоял спиной к камину и небрежно попивал кофе с коньяком. Было поразительно наблюдать, как спокойно и привычно он обращается со старинным фарфором, как будто это были обычные пластмассовые чашки. Глядя на него, видя, как непринужденно он ведет себя во всей этой роскошной антикварной обстановке, Джулия подумала о том, что ей никогда еще в. жизни не приходилось встречаться с таким рафинированным джентльменом, каким казался Рей. Она легко представляла его раскланивающимся перед дамами в каком-нибудь салоне в прошлом веке, принимающим вызов на предрассветную дуэль на пистолетах… И снова перед ней возник назойливый вопрос: какого черта человеку с таким происхождением шататься по болотам?

— Я весьма наслышана о вас и о вашем фильме, мисс Буллард, — говорила мадам Виллар. — У вас, видимо, безумно интересное занятие в жизни.

Джулия вспомнила ресторан и предпочла не отвечать на этот вопрос, сказав лишь:

— Ваш внук в техническом отношении оказал нам неоценимую помощь.

— Уверена, ему просто нравится это. Когда Рей еще не умел толком ходить, он уже бредил болотами. Порой меня пугал его столь неуемный интерес к низкому предмету, но не больше того. Я ко многому отношусь спокойно и уже смирилась, что мир неузнаваемо изменился с тех пор, когда я была еще юной девушкой.

— Не давай ей обмануть тебя, — вмешался вдруг Рей. — Она любит представлять себя этаким осколком настоящей креольской аристократии. Но мне-то известно, например, что в двадцатых годах она вела богемную жизнь в Париже и приехала домой только для брака с моим дедом. Кстати, она вышла за него замуж против своей воли.

— Не в двадцатых, а в самом конце двадцатых, дорогой внучек. Не надо меня делать уж совсем дряхлой старухой. — Старушка взглянула на Рея с улыбкой и упреком. Повернувшись к Джулии, она объяснила: — Я думала, что из меня получится художник.

— И получился неплохой, — сказал Рей искренне.

— Знаете, портреты грудных младенцев, кормящих матерей в стиле Мари Кассат. Извечные женские темы. Если бы я тогда задержалась в Париже, наверняка повернула бы в каком-нибудь безумном направлении, как Дали.

— Ты же знаешь, что у тебя собственный стиль.

— Возможно, — признала с гордостью старушка. — Во всяком случае, он мне доставлял много радостей и мало огорчений. Так что, может, я бы и не стала Дали в юбке.

— Замужество бабушки было полностью организовано ее родителями, — сказал Рей Джулии, произнеся слово «бабушка» по-французски. — Наверно, это был последний брак подобного средневекового рода. А мой дед всю жизнь делал вид, что страшно признателен ей за жертву, которую она совершила, связав с ним жизнь.

— Он был красив, твой дед, и много шалил, упаси, Господи, его душу. Он позволял мне рисовать до тех пор, пока мне самой не надоело. А сам погряз в этом бизнесе со своими американскими приятелями. У нас так, видите ли, Джулия, не принято. Коммерция не в почете. Человек, конечно, должен иметь профессию. Быть врачом или лучше адвокатом, но в торговлю — ни ногой!

— И кроме того, креольская девушка обязана была выходить замуж только за жениха своего круга. Ей было строго-настрого заказано смотреть в сторону американцев или каджунов, — добавил Рей, поставив чашку на каминную полку.

— Я достаточно почитала, чтобы понять проблему с американцами, но при чем тут каджуны? — спросила Джулия.

Мадам Виллар покачала головой.

— Их считали — уж и сейчас не знаю, правильно или нет, — людьми другого класса. Их считали фермерами, а не аристократами. Все это, конечно, глупости, потому что многие креольские фамилии — если они захотят в этом признаться хотя бы самим себе, — ведут свои древние роды от заключенных парижских тюрем. Первые женщины, которых послали в жены колонистам, были мелкими воришками и бывшими проститутками. А девушки из бедных, но благородных семей, весь багаж которых состоял из одного сундучка или даже шкатулки, подаренной самим королем, в сопровождении монахинь появились среди колонистов на пять-шесть лет позже. Их так и называли «шкатульные девушки». А знаете, какая самая знаменитая шутка среди историков Луизианы? Они говорят, что по какой-то странной иронии судьбы первые жены не произвели на свет ни одного ребенка, в то время как «шкатульные девушки» оказались на редкость плодовиты!

— Моя бабка и дед, — проговорил Рей, — ведут свои роды как раз от тех «шкатульных девушек»:

— Именно, — сказала бабушка и, с улыбкой посмотрев на внука, вздохнула. — Смешно, правда? Но традиции были и, не меняясь из поколения в поколение, приносили добрые результаты. Кто осмелился бы поднять на них руку? Впрочем, моя дочь подняла. Вторую такую упрямицу вы нигде не сыщете! Но папаша Рея тоже хорош. Прицепился к ней, как колючка, и не отставал. Теперь я сожалею, конечно, что мы с мужем так долго держали их порознь.

Они перешли на разговор о том, как много фильмов было уже снято в Новом Орлеане, об очевидном возрождении этого города в качестве убежища для вдохновения писателей, каким он был в двадцатых, тридцатых, сороковых, когда здесь проводили время Шервуд Андерсон, Трумэн Капоут, Уильям Фолкнер, Ф. Скотт Фицджеральд… Они немного поговорили о том, что литературное рвение стимулируется ароматом здешних магнолий. Это была довольно распространенная версия, объясняющая плодовитость писателей Юга. Конечно, к выяснению реальных причин этого им приблизиться так и не удалось.

Спустя некоторое время Рей извинился и ушел звонить. Во время его отсутствия Джулия попросила показать ей ванную комнату. Ее провели через смежную столовую на заднюю галерею и оставили у спальной, к которой примыкала ванная.

Возвращаясь оттуда, она задержалась на галерее, выходившей во внутренний двор. Там был посажен аккуратный сад, который сейчас тускло освещался только огнями из дома. Все же во тъме высвечивались клумбы, похоже, белой винки, на плиточном полу. Деревья отбрасывали причудливые тени на стену дома. Этот сад хранил в себе какой-то секрет, потаенность от мира. Весь его вид говорил об отшельничестве и отшельнических радостях.

За спиной Джулии вдруг раздались негромкие звуки шагов и тихое позвякивание. Она повернулась, ожидая увидеть Рея или домашнего слугу. Однако в проходе никого не было, только какая-то тень — очертания мужского силуэта — скользнула впереди.

— Рей? — негромко позвала она.

Примерно с минуту тишина ничем не нарушалась, а потом из столовой — темный незнакомец скрылся совсем в другом направлении — вышел Рей.

— Что? — спросил он.

Свет, падавший сюда из гостиной, высвечивал его высокую прямую фигуру, а лицо оставалось в тени. Ей показалось, что она почувствовала в его голосе неуместную веселость. Это насторожило ее. Она точно могла сказать, что тот человек, которого она приняла было за Рея, скрылся в другой стороне. Это был не Рей…

— Там кто-то был, — сказала она. — Я слышала его шаги.

— Откуда ты знаешь, что это был мужчина?

Она удивленно поглядела на него.

— У него были мужские шаги. Я думала, что это ты…

— Наверно, ты слышала нашего шевалье.

— Кого?

— Нашего здешнего духа. Говорят, что кто-то его даже видел: в сюртуке и штанах и при мече. Все датировано прошлым веком. А может, и позапрошлым.

— Понимаю, — проговорила она, не веря ни единому его слову. — У него есть имя? Наверно, когда-то этот человек трагически погиб?

— Никто не знает. Известно только, что он любит подглядывать за красивыми женщинами, появляющимися на галерее после захода солнца.

— Отлично. Лишь бы он в ванные не заглядывал.

— А он может.

За спиной Рея показалась мадам Виллар.

— Ты говоришь, что Джулия видела шевалье?

— Слышала его, — ответил Рей, давая пройти вперед своей бабушке.

— Чудесно. Это почти предзнаменование. — С этими словами старушка подошла ближе к Джулии и тепло взглянула на нее.

— Предзнаменование… — автоматически повторила Джулия.

— Какое там! — улыбнулся Рей. — Предрассудок. Суеверие. Вообще, Джулия, мы очень здесь суеверны, Джулии понравились все эти загадки.

— Да, но о чем это предзнаменование? Надеюсь, ничего страшного, вроде падения дома Вилларов?

— Ничего подобного. Если вы видели его, значит, вы не чужая.

— Не чужая чему? Этому дому?

— Нет, — ответил за бабушку Рей, и Джулия увидела дразнящую улыбку в его глазах. — Не чужая этой семье.

Спустя минуту мадам Виллар уже упрекнула внука в том, что он стращает бедную Джулию всякими фамильными мифами. Рассказывая о странных вещах, случавшихся в старых домах, старушка увлекла их обратно в гостиную и предложила еще кофе.

Через несколько минут вошел слуга и сообщил о приезде машины Рея.

О таких автомобилях упоминала Мадлин. Это была темно-синяя, приземистая, но, очевидно, мощная машина марки «мазератти». За рулем сидел молодой негр со смеющимися глазами и эспаньолкой. Он вышел из машины, и стало видно, что на нем «водолазка» и джинсы, однако, несмотря на столь неформальный вид, он обошел вокруг машины и стал у задней дверцы, поджидая Рея и его даму.

— Что на этот раз, босс? — с улыбкой осведомился он. — Мне сесть за руль или прогуляться?

— За руль. По крайней мере до моей квартиры, — ответил Рей, затем повернулся к Джулии. — Знакомься, это Грег Леонард. В свободное от работы у меня время он изучает в Тьюлейне право. Грег, это Джулия Буллард, режиссер «Болотного царства».

Джулия и Грег пожали друг другу руки, а Рей продолжил:

— Надеюсь, Джулия, ты не будешь возражать, если мы заедем на пару минут ко мне на квартиру? Мне необходимо просмотреть бумаги.

— Хорошо, — ответила она и села в машину, пока Грег держал раскрытой дверцу.

Рей так вежливо спросил, что не было никакой возможности отказаться. Особенно при Греге, который стоял тут же и все слушал. Джулия почувствовала, что внутреннее напряжение начинает к ней возвращаться. Она была не в настроении для интима. Ей не верилось, что Рей использует столь примитивный предлог для того, чтобы снова попытаться уложить ее к себе в постель. Впрочем, нельзя было отбрасывать даже малейшую тень вероятности…

Они ехали по узеньким улочкам с односторонним движением, останавливаясь практически на каждом перекрестке для того, чтобы пропустить мимо себя пешеходов, которые были одеты во все, что угодно — от шелковых костюмов дорогих портных до грязных шорт. Грег умело вел машину и позволил себе всего несколько соленых реплик по адресу пьяниц, лихачествующих таксистов и пухлых туристских автобусов, которые попадались по пути.

Джулия, желая показать, что она беззаботна, повернулась к Рею и спросила:

— Скажи, ты ведь по-настоящему не веришь в вашего фамильного духа?

— Не верю? — переспросил он, улыбаясь ей. Его плечо прислонялось к ее плечу. В этот момент машина завернула за угол. — Представляю, какое на тебя это произвело впечатление. Как будто нечто взятое из викторианской готической повести, да? По крайней мере, ты не смеялась, когда бабушка рассказывала тебе наши легенды. Я высоко ценю это.

— Но ведь ты же не считаешь…

— Нет, нет. Только в штормовые ночи.

Она окинула его взглядом, исполненным шутливого раздражения.

— Тоже мне, глупая, понадеялась на серьезный ответ.

— А тебе нужен был серьезный? Хорошо. Говорит мне мое логическое полушарие: «Нет, невозможно, таких вещей, как призраки, не бывает». А правое, мистическое, возражает: «А как же, по-твоему, называть нам наших детей?»

Она тряхнула головой, почувствовав еще одну шутку, Приняв этот тон, она сказала:

— Дети? Сколько бы ты хотел иметь детей?

— По крайней мере, четверых. Двоих мальчиков и двух девочек.

— Как мило. Ты бы, возвратившись с работы, играл с ребятами в футбол, а девочек катал бы на ноге, да? А твоя жена в это время готовила бы ужин?

— Если бы девчонки были совсем маленькими, то — да, катал бы.

— Мило. А жена пусть ковыряется на ку-хне, да?

— Я тоже умею готовить, и мне нравится это занятие.

— Идеальный муж! — шутливо воскликнула она.

— Понимала бы ты что! — ответил Рей. Он хотел еще что-то прибавить, но промолчал. Вместо этого он тронул Грега за плечо и приказал повернуть чуть в сторону, чтобы не врезаться в строительный барьер на улице. Как будто Грег сам его не видел…

Его квартира была настоящим домом из камня с рефлективными стеклами в окнах и большим балконом с видом на Миссисипи. Дом был расположен недалеко от Риверуок, где в 1984 году проходила Всемирная ярмарка, и скорее походил на ультрасовременную жилую башню, чем на обещанную «квартиру». Второго такого дома не было во всем городе.

Мебель в апартаментах Рея была смешанная, — современные предметы из серо-синей кожи и крепкая французская, деревенского стиля, мебель, приобретенная в антикварных лавках, а может, сохранившаяся еще со времен его предков, — но она гармонично сочеталась между собой. Освещение было электрическое, но светильники были отделаны под старину — канделябры, бра, подсвечники из позолотной бронзы. Ковер, который лежал в гостиной на сверкающем паркете, сильно смахивал на тот, что Джулия видела в доме бабушки Рея. Видимо, он и был привезен оттуда.

Поначалу она было сказала, что ей лучше остаться в машине, но Рей отговорил ее от этого и пригласил в дом… Он мотивировал это тем, что с ней может произойти какая-нибудь неприятность, если она останется одна. Конечно, система безопасности вокруг его дома налажена безупречно, но мало ли… Он отпустил Грега до утра, сказав, что сам отвезет Джулию домой. Они остались вдвоем.

Рей действительно первым делом стал просматривать оставленные ему бумаги, кипой разложенные около телефона. Потом включил магнитофон автоответчика и на низкой громкости прослушал все звуковые сообщения. Джулия стояла у стены, все пространство которой занимало одно огромное окно, и смотрела вниз на реку, воды которой, в виде толстой черной змеи, неспешно катились мимо дома между огнями города. Она повернулась к Рею спиной, чтобы он мог спокойно сделать все свои дела.

На реке показался пароходик. На малой скорости он проплывал мимо грузовых барж, привязанных к причалам, будто посланник из прошлого времени. Он был весь освещен огнями, которые серебрили вокруг него темную воду. Как Джулия ни вглядывалась, она не заметили ни дыма из труб, ни движения гребного колеса… Очевидно, это была красивая подделка для туристов.

Призраки. Она должна была собраться с силами и поставить барьеры своему разыгравшемуся воображению. Сегодня вечером оно уже сыграло с ней загадочную шутку и, может, сыграет еще. Никого за спиной там, на галерее, не было. Мадам Виллар правильно сказала: это все обман зрения, который случается не только в пустынях, но и в старых домах. А объяснения Рея… Он редко бывает серьезен, всегда любит подшутить…

Его приближение по ковру было столь неслышным, что она сильно вздрогнула, когда его руки оказались на ее плечах.

— Расслабься, — спокойно сказал он. — Обещаю, что не стану набрасываться на тебя.

Дрожь прошла по ее телу, как она ни старалась сдержать ее.

— Я и не думала об этом.

— Хорошо. Я также не стану просить тебя остаться здесь так долго, как бы мне хотелось.

Она повернулась к нему и почувствовала на своей щеке его теплое дыхание.

— А тебе хотелось?

Он так близко наклонил свое лицо к ней, что у них соприкоснулись виски. Почти в самое ее ухо он прошептал:

— Я дикий эгоист. Мне хочется, чтобы ты постоянно меня слушала.

Джулия вздохнула и, обняв его за талию, положила голову ему на плечо.

— Ты еще очень чуток, тактичен. И я благодарна тебе за это.

Его руки сомкнулись в мягком, теплом объятии. Она прикрыла глаза и расслабилась, растворяя свои ощущения и чувства в его силе, в слабом запахе его одежды и лосьона после бритья. Она подумала о том, как ей было бы легко, если бы она могла принять его объятие и зажить той домашней жизнью, которую он описал в машине. Как приятно было бы стать просто женой, просто матерью и не держать в голове ничего, кроме счетов из бакалейной лавки, автомобилей, узорчатых пеленок, Малой Лиги да атласных танцевальных туфель маленького размера. Как хорошо было бы лежать рядом с ним в огромной кровати и видеть между собой и им крохотное тельце малыша, на цыпочках пройти мимо него, отнеся ребенка к няне, и вернуться, и заснуть в его крепких объятиях, забыв об усталости.

О Господи, что это она?! О чем это она?! С чего она взяла, что замужества и детей ей будет достаточно?! Не будет! Она прекрасно знала это. Из нее никогда не получится хорошая жена, которая пожертвует своими мечтами ради соблюдения обязанностей домашней хозяйки, которая поменяет уносящие вдаль грезы на скромные семейные радости. Она либо сама сойдет с ума, либо сведет с ума своего мужа.

С другой стороны, что это она так взволновалась? Рей ведь не предлагал ей выйти за него замуж. Он превратил все в шутку. Возможно, он даже и не думал жениться на ней. Это был традиционный человек, и ему нужна была традиционная жена. Он что-то там говорил о своем умении готовить… Все это слова. Ему нужна жена, которая ради него бросит все свое, посвятит свою жизнь ему одному, его дому, домашнему очагу. Донна Лислет была как раз такой женщиной, которая ему нужна. Мать для его детей, нежная и эмоциональная женщина, которую легко на все уговорить. Женщина маленькой мечты.

Думая об отношении Рея к себе, Джулия полагала, что он видит в ней какой-то вызов, смятение, разрушение традиций; он испытывал к ней физическое влечение, не более того. Она отличалась от других женщин и поэтому интриговала его. Рей восхищался ее умом, духом, телом, и все же ей казалось, что какая-то частичка его всегда оставалась холодной во время общения с ней.

Так ли это? А может, наоборот, он полностью потерял голову? Она не могла ответить на этот вопрос. Несмотря на свою общительность, хорошее чувство юмора, постоянное расположение к разговору, это был сложный для понимания человек. Создавалось такое впечатление, что усилием воли он скрывал от всего мира многие мысли и эмоции. Он был не таким, каким хотел казаться. Каждый раз она открывала в нем что-то новое, но чувствовала, что все равно не знает его.

— Я тоже человек, — сказал он напряженным голосом, провел своими руками по ее рукам, положил их на плечи, а затем отстранил ее от себя. — У меня добрые намерения, но терпение не безгранично.

— Я не хочу этого делать, — медленно проговорила она.

— Я этого боялся, — ответил он и, подойдя к двери, открыл ее.

 

Глава тринадцатая

Все местные киношники были заняты разговорами о прибытии Булла и о том «шорохе», который он навел вместе с лосанджелесским «контингентом» в клубах и барах Нового Орлеана минувшей ночью. Слухи о том, что Булл перехватит инициативу в съемках картины, были все еще сильно распространены. Джулия заметила, что люди умолкают, когда она появляется на их горизонте. Однако работа оживленней не стала. Джулия чувствовала, что, если новому режиссеру вдруг взбредет в голову переделывать то, что уже снято, съемочная группа вовсе не станет с энтузиазмом это выполнять. Она понимала, что решение — то или иное — должно быть принято в самое ближайшее время, иначе вся работа развалится, как карточный домик.

Джулия покинула дом рано, когда никто еще не проснулся. Она работала в своем офисе до тех пор, пока голод не одолел ее окончательно. Она подумала, не захочет ли Офелия пойти с ней в лодочный клуб и пропустить там по чашечке кофе с пирожками, — Джулия видела ее входившей в их лагерь час назад. Но потом поняла, что еще не готова встретить на себе хитрые взгляды и ухмылочки, шепотки за спиной и невинное молчание в лицо. Она решила пройти в свой домик на колесах и приготовить там пару кусочков бекона и яйцо в микроволнов-ке, может, еще несколько штук тостов. Это будет даже лучше, чем сахар и кофеин. Воспоминания о вчерашней роскошной пище и напитках отзывались в желудке каким-то подозрительным бурлением.

На пути к своему домику она приветственно махнула рукой Стэну. Он о чем-то договаривался с Реем и специалистом по спецэффектам. Возможно, они обсуждали последние детали трюка, который было намечено снимать этим утром. По крайней мере, еще кто-то пытается что-то делать. Машина Мадлин была припаркована неподалеку, а это означало, что актриса тоже прибыла в съемочный лагерь. Вэнс полулежал, прислонившись спиной к кипарисовому дереву — это было его излюбленное место, — и болтал с помощником сценариста. Из ближайшего домика на колесах доносился ворчливый голос Аннет Даветт — значит, Саммер тоже на месте. Не было никаких признаков присутствия Аллена и Булла, и Джулия была благодарна судьбе за этот небольшой подарок.

Закрывая за собой металлическую дверь домика, Джулия ощутила приятное чувство возвращения домой. Она вздохнула с облегчением и заперла дверь. Солнце уже порядком разогрело это сооружение из металла и стекла, нос раздражался запахами синтетической ткани и деревянного клея и, чтобы освежить воздух, Джулия идя в крохотную ванную, включила кондиционер.

Едва она опустила руки в раковину и подставила их под струю теплой воды, как сзади послышался какой-то сухой дребезжащий звук. Она решила, что что-то постороннее попало в выходное отверстие кондиционера. Если этот аппарат выйдет из строя, впору будет на стенку лезть.

Она сделала шаг в направлении полотенца. Странный звук повторился. На этот раз он прозвучал громче и ближе… Дрожь пробежала у нее по позвоночнику сверху вниз. Она замерла на месте. Медленно… очень медленно она опустила голову и взглянула себе под ноги.

Змея отливала черно-серым блеском. Она лежала, свернувшись клубком, в углу, образованном стеной и душем. Как раз перед шкафом. Ее голова на длинной шее была поднята и ритмично покачивалась из стороны в сторону, в то время как хвост с кольцами был напряжен и стрелой устремлен вверх.

Болотная гремучая змея.

Это определение сразу же выплыло из ее сознания. Недаром она читала книги и инструкции на этот предмет, недаром она исправно посещала лекции Рея, посвященные тому, как уберечься на болотах.

Ее обнаженные ноги, выглядывавшие из-под узкой юбки, похолодели. Они были так уязвимы сейчас. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Мышцы напряглись, да так и застыли в параличе безотчетного, примитивного ужаса.

Если она сейчас громко позовет на помощь, змея наверняка бросится на нее. Если она попытается сбежать из ванной, змея, вполне возможно, догонит ее. Если же она останется на месте, то змея — каждую секунду чуявшая тепло ее тела и дыхание, — в конце концов, тоже может броситься.

Ее ядовитые зубы высвечивались на темном фоне шкуры бледными пятнышками. Язычок быстро ходил туда-сюда, словно пробуя воздух на вкус. Кольца на конце ее хвоста негромко шуршали.

Она поняла, что не может вечно стоять на месте, как истукан. Змея сама по себе не уползет. Ей не было пути отхода. Она была зажата, загнана в угол появлением Джулии. Оба, и змея и человек, стали похожи на полюса магнита.

Змея может ударить, а может и не ударить. В конце концов, есть такое изобретение человечества, как противоядие!..

Эта последняя рациональная мысль, проникнув в мозг Джулии, расковала ее мускулы. Она молнией устремилась к двери ванной комнатки, вылетела в коридор, больно ударившись лбом о противоположную стену, и захлопнула за собой дверь с громким стуком.

Конвульсивная, неуемная дрожь охватила все ее тело, когда она в изнеможении прислонилась спиной к закрытой двери. Через минуту шатающейся походкой ей удалось дойти до стола, в ту часть домика, где была устроена кухня, она обхватила руками себя за плечи и крепко сжала их. Ее реакция была инстинктивной, неконтролируемой, но она принесла Джулии спасение.

Она опустила голову на грудь, прикрыла глаза, пытаясь унять дрожь в теле, и вот тут ей пришла в голову мысль: а каким образом змея забралась в ее домик на колесах?

Внешняя дверь была на замке. Она открыла ее ключом несколько минут назад, когда входила. На ночь эту дверь всегда запирали. Днем, правда, нет, потому что в дом постоянно входили люди. Но все равно, дверь никогда не распахивалась, иначе никакому кондиционеру не удалось бы поддерживать в помещении свежую атмосферу. И наконец, даже если представить, что внешняя дверь была открыта настежь, сразу же за ней была навешана мелкая и прочная сетка через порог, которая служила непреодолимым препятствием для непрошеных гостей из числа пресмыкающихся. Более того, внешняя дверь была установлена отнюдь не вровень с землей. К ней вело несколько металлических ступенек крыльца, и последняя ступенька была от земли на приличном расстоянии.

Дома на колесах, трейлеры для путешествующих, грузовые лагеря и прочие машины подобного рода, предназначенные для того, чтобы долгое время стоять на природе, специально были сконструированы так, чтобы уберечь своих владельцев от знакомства с опасными представителями животного мира. Здраво рассудив, Джулия поняла — вероятность того, что болотная гадюка самостоятельно пробралась к ней в домик, была ничтожно мала.

Все-таки нельзя было сбрасывать со счетов даже тень такой возможности. Змеи могут взбираться наверх, наконец, пролезают в крохотные отверстия. Но для этого у них должна быть какая-нибудь веская причина. Речь тут может идти, главным образом, о пище. Но в домике почти не было еды. И тем более не было ничего теплого и движущегося, что предпочитают змеи. Хотя, может, заблудившаяся мышь?..

Наконец, в голове Джулии появилась мысль о том, что кто-то подбросил змею в ее домик на колесах.

Кто бы мог это сделать и с какой целью?

Первое, что приходило на ум, — это неумная шутка, идиотская шутка, из той категории, когда из-под садящегося убирают стул. Хотя использование для розыгрыша гремучей змеи выглядело, по меньшей мере, странно, можно было предположить, что кто-то из калифорнийцев не осознавал опасности этого. Когда съемки картин происходили на природе, среди занятых в этих съемках практиковались всевозможные шутки, в том числе вредные для здоровья и опасные для жизни. Конечно, смертельный риск не закладывался в программу — о нем просто не думали. Это как-то не приходило в голову.

Если это был розыгрыш, то кто был назначен мишенью? Она или Офелия? А может, кто-то решил, что теперь в этом домике на колесах обоснуется Булл?

Если это был не розыгрыш, тогда что же это?

У нее не было ответа на этот вопрос. Она не знала никого, кто хотел бы навредить Офелии. Помощница режиссера почти со всеми сходилась очень легко. Булл совсем недавно приехал и не успел ни в ком посеять вражду к себе. Что же касается ее самой, то, разумеется, были люди, которым на нее наплевать, которых она раздражала, но все же вряд ли бы нашелся тот, кто захотел бы намеренно подвергнуть ее жизнь опасности, а может быть, и… Если и находились среди актеров и съемочной группы те, кто признавал бы желательной замену Джулии на Булла, они бы, несомненно, нашли другой — более действенный — способ выжить ее.

Но сейчас надо было думать о другом. Надо было искать ответ на другой вопрос: что делать со змеей? Она, конечно, могла пойти обратиться за помощью, но это только разрекламировало бы ее «находку», уж не говоря о том, что создало бы ей репутацию беспомощной трусихи. Нет, она не доставит ему удовлетворения, показав свой страх на людях. Она предпочитала устроить все так, чтобы было ясно, что шутка — если это была шутка — не удалась. Лучше всего было бы избавиться от змеи собственными силами, хоть эта мысль ей была отвратительна. Тогда тот, кто подкинул ее к ней в домик, будет терзаться вопросами: что же случилось там, почему не было диких криков и паники и не ожидать ли в следующий раз змею уже у себя в домике?

Но как от нее избавиться?

Она не хотела убивать змею, ведь она ничего ей дурного не сделала, если не считать, что сильно испугала. С другой стороны, было ясно, что змея так просто не уползет. И если только Джулия не хотела иметь в своем доме нового ползучего жильца, ей оставалось одно — попытаться ее убить.

Но как?

Из детства она помнила, как ее мать легко расправлялась со змеями, которые имели неосторожность залезать на ее цветочные клумбы. Сама Джулия тоже прикончила одного или двух змеенышей. Лучшим оружием по этим воспоминаниям представлялась огородная мотыга. Но поскольку сейчас ее под рукой не было, сгодился бы любой острый инструмент, насаженный на длинную и крепкую палку.

Джулия решительно выпрямилась, немного подумала и направилась в небольшую кладовку, располагавшуюся за холодильником. Там она обнаружила метлу с тяжелой металлической рукояткой и клинообразным металлическим чехлом на противоположном конце. Чехол напоминал маленькое лезвие мотыги, хотя и не был острым. Она подхватила метлу, как клюшку для гольфа, — ничего, сойдет.

Крепко сжимая свое оружие, она направилась по коридору к двери ванной. Положив руку на ручку Двери, она стала медленно и очень осторожно открывать ее.

Змея сидела на том же месте. Через пару минут все было кончено. Змея затихла под сильными ударами, но Джулия была не уверена в том, что она действительно умерла. Морщась от отвращения, она замела метлой длинное скрюченное тело в ведро для кухонных отбросов. Набросив сверху на ведро полотенце для рук, она стала думать, куда бы выбросить свой груз. Наконец, она решила отнести змею к краю болота, которое начиналось в нескольких футах позади ряда домиков на колесах, и швырнуть ее в заросли пальметто. Конечно, ее могли заметить за этим делом, но попробовать все же нужно было.

Никто на нее не обратил никакого внимания, никто не окликнул и не пошел за ней, когда она вышла из своего домика и скрылась в узком проходе между ним и домиком Аннет и Саммер. Подойдя к краю болота и стоя на полоске травы, которая отделяла топь от асфальта места парковки, Джулия размахнулась и выплеснула содержимое ведра далеко вперед. С хлюпающим звуком змея упала в густые кусты пальметто. Джулия не стала дожидаться, пока змея оживет, сразу повернулась и ушла оттуда.

Завернув за угол своего домика, Джулия увидела, что Аллен и Булл уже вернулись. Она поставила пустое ведро у металлических ступенек крыльца и направилась в их сторону. Ей почему-то больше не хотелось ни есть, ни возвращаться в домик.

Булл был в прекрасной форме. Он отогнал Вэнса от кипарисового дерева, поставил туда стул и как раз рассказывал историю, приключившуюся с ним на съемках одного фильма в Африке. Булл одно время был не только «звездой» Голливуда, но обладал и ярким даром рассказчика, поэтому вокруг него собралась большая аудитория. Аллен сидел неподалеку в кресле режиссера и наливал себе чай из серебристого термоса в фарфоровую чашку.

Вэнс никуда не ушел, а пересел в шезлонг. Прямо перед ним на траве в вольной позе полулежала Мадлин, вальяжно прислонившись спиной к колену Вэнса. Рядом сидела молоденькая репортерша, которая крутилась здесь накануне. По другую сторону от Булла, скрестив ноги, как какой-нибудь индус, замерла Саммер. Казалось, она вся была поглощена рассказом. Ее матери Аннет нигде не было видно, зато недалеко от Саммер на табуретке сидела Донна Лислет. Рей полулежал на земле, оперевшись спиной о ствол кипариса. Девочка временами бросала на вдову косые взгляды. Стало быть, уже знала, что Донна будет ей новой учительницей.

Джулия подумала: а что случится, если она сейчас объявит о своем непрошенном госте с кольцами на хвосте? Было бы интересно понаблюдать за их реакцией. Может, виновный чем-нибудь себя выдаст? Но она, во-первых, не хотела прерывать отца, а во-вторых, не хотела, чтобы на нее горой посыпались вопросы, на которые она не смогла бы ответить. Она решила промолчать.

В сторонке стояла Офелия, грубовато комментировавшая рассказ Булла Стэну и группе операторов и инженеров по звуку. Заметив Джулию, помощница режиссера тут же отделилась от всей компании и направилась к ней, держа в одной руке копию сценария, а в другой — план сегодняшних съемок. Стэн пошел следом, чтобы тоже присоединиться к Джулии.

Офелия сказала, что все ждут, пока специалисты по спецэффектам закончат делать свои приготовления. Когда все будет готово, можно будет без промедления спуститься к реке, на открытое место, и прогнать полную репетицию, запланированную Джулией. До этого было нечего делать, кроме как слушать Булла.

Намеченный на этот день трюк был одним, из самых важных элементов всей картины. На этот раз Рей будет дублировать не Вэнса, а другого актера, который играл мерзкого типа, нанятого женой Жан-Пьера — Доротеей. Согласно сценарию, в то время как Доротея будет обольщать Жан-Пьера и тем самым отвлекать его внимание, один из наемников похитит Алисию. Обнаружив потерю, Жан-Пьер пустится в погоню. Гнев на то, что жена снова предала его, захлестнет его разум, и он поставит под угрозу жизнь дочери, устроив крушение быстроходного катера. Для этого нужно было снять мощный взрыв. Затем каджун спасет из воды свою дочь, которая при взрыве должна была быть выброшена с катера. Осознав свой поступок и терзаясь угрызениями совести за страдания, причиненные ребенку, он отнесет ее на болото.

Саммер не участвовала в этих съемках. В целях безопасности было решено заменить ее куклой с париком песочно-белых волос, завернутую в одеяло. Трюк был слишком опасен, чтобы в нем мог сниматься живой ребенок, пусть даже и специально подготовленный. Ее спасение после аварии было запланировано на следующий день съемок, как, впрочем, и последующие сцены отца с дочерью в полуразрушенном лагере рыбаков, где снимались уже кадры обольщения.

Вэнс настаивал на том, чтобы во время съемок взрыва использовался его собственный бот и чтобы за рулем стоял не дублер, а он сам. Вэнс объяснял это тем, что ему надоело отдавать свою славу другим. Кроме того, его роль в трюке, как он выражался, была подобна куску вкусного пирожного и не представляла для него большой опасности. В этом он был прав. От него требовалось лишь пройти по реке на большой скорости с несколькими крутыми поворотами — во время преследования катера, на котором был бандит, — и на этом практически все. Риск выпадал на Рея, который должен был в самый момент взрыва успеть спрыгнуть с катера за несколько секунд до того, как тот превратится в горящий факел. Все, что требовалось затем от Вэнса, это проехать через дым и останки катера прямым курсом. Поскольку у них не было в распоряжении второго такого каскадера, как Рей, Джулия, наконец, согласилась с предложением Вэнса.

Рассказ, который вел Булл, подошел к концу. Донна поднялась со своей табуретки.

— Похоже, пришло время мне отрабатывать свой хлеб, — с улыбкой обратилась она к Саммер, протягивая ей руку. — Покажи мне книжки, по которым ты занималась с прежним учителем. Я хочу посмотреть, как далеко ты продвинулась.

— Ну, еще одну историю, пожалуйста! — взмолилась Саммер, широко раскрытыми глазами глядя на вдову. — Я потом сразу же пойду, честно!

— Другой истории, похоже, не будет.

— Будет, будет! — уверенно проговорила девочка.

Булл покачал головой:

— Я обещал рассказать о моей первой работе в Голливуде. Я играл Малышку Билли в музыкальном ковбойском фильме.

— Вы шутите? — спросила Донна скептически, не желая быть одураченной.

— Не совсем! — с хохотом воскликнул Булл и начал новый рассказ.

Джулия направилась в лодочный клуб, где взяла тост и чашку кофе. Она села на стул, помешивая сливки в кофе, отдающем цикорием, и думала о том, что сегодня придется снимать. Вошла Мадлин. Актриса взяла себе кофе и присела рядом с Джулией.

— Так ты позволишь Буллу помочь тебе в съемках или нет? — спросила Мадлип, оправляя подол своего красного шелкового платья, чтобы он не смялся.

Джулия взглянула ей прямо в глаза.

— Это он послал тебя узнать?

— Неужели ты так плохо знаешь своего собственного отца? Булл никогда бы об этом меня не попросил. Просто мне самой интересно.

— Не понимаю, с чего это тебе интересно. Или, может, тебе приятнее работать под руководством Булла?

— Другими словами, ты думаешь, что я возражаю против тебя? — спросила Мадлин и засмеялась, хотя было видно, что ей не смешно. — Меня беспокоит Булл, вот в чем дело.

— Беспокоит? Что это он тебя беспокоить начал?

— Зачем же такой тон? Просто он плохо выглядит. Устало, встревоженно. Он встревожен из-за тебя и из-за того, что ты собираешься делать.

— А мне-то что?

— Тебе-то что? Попробуй поверить в то, что он вовсе не так уж молод на самом деле, как хочет казаться. Да, он внешне весел, грубоват и уверен в себе, но его можно ранить. Все еще можно.

— Это мне известно, но я не собираюсь из-за этого приносить в жертву свою работу.

— А ты подумала о том, сколько он жертв принес ради тебя?

— О чем ты говоришь? — спросила Джулия, нахмуренно глядя на актрису.

— Он отказался от меня, когда ты приехала жить к нему в Лос-Анджелес. А мы с ним прожили к тому времени почти год. Но это не имело никакого значения, потому что приехала дочь. Он передо мной извинялся, говорил, что очень сожалеет, но что он обязан это сделать, пойти на это. Ты так никогда и не простила ему его разрыва с твоей матерью, и он никогда не оправдывался перед тобой в этом, не пытался как-то повлиять на твою оценку. Потому что не хотел травмировать тебя лишний раз.

— Я этого не знала, — медленно проговорила Джулия, не спуская пристального взгляда с актрисы, которая покраснела во время своего рассказа.

— Это еще не все. Булл отказался от съемок десятков фильмов, настолько богатых и выгодных, что любой режиссер помчался бы на них сломя голову. Он отказался, потому что для этого пришлось бы уехать, а он не хотел оставлять тебя одну.

Защищаясь, Джулия проговорила:

— Я не просила его об этом.

— Тебе и не нужно было просить. Ему казалось, что ты нуждаешься в нем, он был уверен в том, что должен заботиться о тебе.

— Лучше было бы, если бы в свое время он заботился о матери.

— Милая Джулия! Я думала, ты достаточно долго вертишься на нашей киношной кухне для того, чтобы понять, что люди, которые работают здесь, мало чем отличаются от обычных людей. Они — люди. Ни больше ни меньше. Не герои и не злодеи. Суперзвезды, легенды экрана так же, как все, боятся порезов, потеют и мучаются головной болью. Они совершают ошибки, часто обоюдные и очень редко индивидуальные. То же было и с Буллом.

— Как глубоко! — со вздохом и ехидством в голосе произнесла Джулия. — Что конкретно ты хочешь этим сказать?

— Для того чтобы развестись, как и для того, чтобы сделать ребенка, нужно два человека.

Джулия переждала паузу, чтобы ее голос звучал спокойно и ровно.

— Послушай, Мадлин: то, что здесь происходит, не затрагивает наших с Буллом взаимоотношений. Сейчас на повестке дня — бизнес. И не надо ни защищать, ни жалеть его передо мной.

Губы актрисы искривились в иронической улыбке.

— Он был прав, — с грустью проговорила она как бы для себя. — Ты не простила его.

Мадлин поднялась со своего места, подхватила чашку с кофе и вышла. Джулия смотрела ей вслед, постукивая пальцами по пластмассовой поверхности стола. Она все еще неподвижно сидела на месте, не притронувшись к остывшему кофе и тосту, когда ей сообщили, что все готово к съемкам.

Аллен появился из своего арендованного офиса и подошел к Буллу и Офелии, которые стояли на причале возле одного из съемочных катеров. Он повернулся при приближении Джулии. Прежде чем он что-то успел сказать, раздался голос ее отца:

— Аллен и я подумали, что нам нелишне было бы пойти с тобой. Строго в качестве наблюдателей. Ты не будешь возражать?

— Почему же мне надо возражать? — мягко улыбнувшись, проговорила Джулия. — Я подойду к вам через минуту.

Проходя мимо отца, она легко коснулась его плеча, как бы говоря этим, что они с Алленом могут взойти на борт и подождать ее там. На какое-то время она задержалась перед Стэном, чтобы обсудить с ним последние детали. Затем Джулия вернулась на причал и легко вспрыгнула на палубу катера. Без дальнейшего промедления они поплыли к назначенному месту на реке.

Рей уплыл на своем боте раньше. На том самом боте, который предполагалось задействовать для съемок. Когда они прибыли на назначенное место, он был уже там. Это был большой открытый участок воды, на котором снимались некоторые кадры для этой же самой картины. Только теперь они установили съемочную платформу у противоположного берега для того, чтобы снимать под другим углом и в других направлениях, иначе зритель понял бы, что это то же самое место. Другого подобного места выбрать на реке не удалось, зато здесь можно было проделывать на воде все требуемые маневры.

Репетиция трюка прошла успешно. Пиротехник организовал несколько маленьких вспышек, имитирующих огонь, перекинувшийся на воду. На репетиции было точно рассчитано, где в самый ответственный момент нужно будет оказаться Рею и Вэнсу, так что все обещало дать яркий эффект. Разумеется, на репетиции у них не было возможности устроить настоящий взрыв, который будет только на съемках. Соответственно Рей не имел возможности лишний раз проверить свою ловкость и реакцию. Впрочем, каждое движение было точно рассчитано по времени, и ему и Стэну пришлось этим удовлетвориться.

Джулия пыталась не думать об опасности, стараясь убедить себя, что речь идет об очередном трюке с человеком, которому за то и платят деньги, что он подвергает свою жизнь опасности и риску. Ничего не помогало. Она глядела на быстроходный катер, одноместный бот Вэнса и катер с операторами, которые кружили вокруг друг друга по воде — каждый под своим углом, на своей скорости. Ее взгляд, скрытый от остальных солнечными очками, снова и снова возвращался к Рею. Его темные волосы блестели на солнце, а мешковатый темный костюм, надетый специально для съемок, делал его плечи еще более широкими. Его движения выглядели уверенными и одновременно взвешенными.

Ах, как она хотела быть в ту минуту такой же уверенной. Вместо этого она чувствовала подступавшую к горлу дурноту. Эта дурнота изменила ее интонацию, когда она по рации переговаривалась с людьми на воде. Она почувствовала, что ее голос звучит резко, раздражительно и нетерпеливо. Из-за репетиции действительно случилась некоторая задержка. Она отчаянно желала, чтобы трюк поскорее закончился. Как можно скорее. Чем скорее, тем лучше!

Желала ли?

А может, она, наоборот, хотела, чтобы он длился вечно? Она не знала, не могла разобраться в себе. На самом деле не могла.

Катера сделали еще один, последний, круг по воде и застыли в предназначенных для каждого позициях. Над головой скрипнул подъемный кран. Это означало, что выбрала свой ракурс и главная камера. Звук голосов на съемочной платформе — по мере того, как близился момент начала съемок, — затихал.

Внезапно раздался рев лодочного мотора, отличный от тех, что были задействованы при съемках трюка. Звукооператоры, стоявшие рядом с Джулией, болезненно поморщились. Очевидно, какой-то местный житель решил посетить место съемок ради любопытства, а может, рыбак искал свои сети по реке. Все посмотрели в ту сторону, откуда послышался тот звук, и увидели на затененной части реки только что появившийся старый катер, который стремительно приближался к месту съемок.

Затем катер вылетел на солнечную сторону. Это была старая, грязная и вообще полуразвалившаяся моторная лодка, оставлявшая после себя на воде не только расходившиеся волны, но и мутный дым. За рулем был не зевака и не рыбак, а Донна.

Молодая вдова размахивала рукой и что-то кричала, но ее невозможно было услышать из-за рева катеров Вэнса и Рея. Джулия помахала ей рукой и дала знак подъезжать к ним. Через минуту Донна выключила мотор, чтобы скользнуть к платформе. Джулия в последний раз взглянула на готовность Вэнса и Рея и коротко кивнула Офелии.

— Так! — крикнула та в громкоговоритель, обращенный на реку. — Поехали!

— Прошу прощения, — запыхавшимся шепотом проговорила Донна, взбираясь по лестнице платформы. — Я не хотела вам мешать.

На нее зашикало сразу несколько человек. Она покраснела и замолчала до тех пор, пока не приблизилась к Джулии.

— Прошу прощения, — тихо, но горячо зашептала она, — но я нигде не могу найти Саммер.

— Тихо! — прошипела Офелия, метнув на Донну возмущенный взгляд, и стала приближаться к ней.

Джулия остановила свою помощницу за руку и велела Донне:

— Продолжай.

— Саммер сказала, что вначале позавтракает со своей матерью, но когда я через полчаса пришла к ним в домик, там была одна Аннет, которая объяснила, что не видела дочь с самого утра. Я везде искала — в окрестностях мотеля ее нет! Потом я подумала, что, может быть, ей удалось упросить вас взять ее с собой на съемки?.. У причала не было ни одной лодки, поэтому я прошла по берегу до лагеря моих знакомых, которые и одолжили мне этот катер. Саммер у вас?

В это время на реке катера набирали скорость, кружились, готовясь начать свой длинный и сложный маневр, который должен был закончиться у старой полузатопленной железнодорожной эстакады, находившейся на расстоянии около двухсот футов от съемочной платформы. Джулия чувствовала, как ее сознание раздваивается, пытаясь держать в своем фокусе одновременно две проблемы: беспокойство за Рея и тревогу за Саммер.

— Кто-нибудь ее видел? — почти беззвучно произнесла она одними губами, обращаясь к тем, кто стоял за ее спиной, но увидела лишь отрицательные покачивания голов, пожимания плечами и несвязное бормотание.

— Я видел. Но это было на территории мотеля, как раз перед нашим отъездом сюда, — прошептал Булл, наклонившись к дочери сбоку.

Их прервал внезапный рев моторов, работающих на полной мощности, — катера начали исполнять свой трюк. Раздался звук выстрела. Это Рей, стоя в катере и обернувшись назад, стрелял в нагонявшего его Вэнса. Инженер по спецэффектам хорошо проработал: пальба выглядела вполне правдоподобной. Вэнс в своем боте стал крутить руль и ходить по реке зигзагами, якобы мешая тем самым по себе стрелять.

Джулия, напряженно наблюдавшая за исполнением трюка, вдруг вспомнила Саммер, которая, поджав под себя ноги и затаив дыхание, слушала утренние рассказы Булла… Когда-то в детстве Джулия точно так же слушала своего отца. Одинокий ребенок, желающий сделать что-нибудь необыкновенное, удивительное, что произвело бы на него впечатление и показало бы всем… В то же время взгляд Джулии был устремлен на Рея, на его темный костюм, на то, как он оборачивался, стрелял, почти отпустив руль и давая катеру нестись самому, будто бы не сознавая, что полузатопленная эстакада неумолимо приближается… На заднем сиденье катера лежала кукла с развевающимися на ветру песочными волосами.

И вдруг она пошевелилась!

Кукла села и стала выдергивать руки из одеяла, в которое она была завернута. На бледненьком личике открылись большие изумленные глаза. Из складок одеяла показалась маленькая рука, которая потянулась, чтобы ухватиться за планшир бешено несущегося катера.

Чисто рефлексивно Джулия поднесла к лицу свой радиопередатчик. Нет, в это невозможно было поверить. Это не может все вот так случиться. Только не так. В ее сознании все смешалось, и на первый план проступило только какое-то ирреальное ощущение происходящего… Она в страхе и гневе дико крикнула в свой передатчик:

— Кукла — это Саммер!!! Рей, кукла — это на самом деле…

Последние ее слова потонули в ужасающем грохота мощного разрыва. Фигура Рея оказалась высоко в воздухе. Он спрыгнул в воду в самый момент взрыва, когда катер превратился в яркий факел.

 

Глава четырнадцатая

— И как только Табэри удалось это сделать? Не зна-аю…

Булл говорил эти слова уже, по крайней мере, в сотый раз за последние три дня, говорил их в искреннем изумлении, которое разделялось всеми присутствующими. Он сидел в банкетном зале ресторана «Хижина». Такое название было, очевидно, оттого, что, как утверждали, раньше на этом месте было убогое жилище рабов-негров, трудившихся на плантации. Вокруг Булла гремел и шумел прием в честь свадьбы внучатой племянницы тетушки Тин. Свободно развалившись на своем стуле, держа в одной руке пиалу с джамбалайей, а в другой — бокал шампанского, он вел рассказ в своей лучшей манере. Вокруг него собралось немало слушателей — приглашенные на свадьбу друзья молодоженов, друзья тетушки Тин, — которые с затаенным вниманием в который уже раз переживали со слов Булла драму, происшедшую на реке.

Джулия точно знала, как Рею удалось это сделать.

Она точно знала обо всем, что произошло, ибо, по меньшей мере, пять раз просматривала те метры пленки, которые запечатлели исполнение того трюка. От начала до конца. Она просматривала эти кадры с комком, подступавшим к горлу, с сжавшимся сердцем, со страхом, распиравшим грудь.

Присев за стол рядом со своим отцом и глядя на красивую черноволосую невесту в белом свадебном платье и ажурной фате с жемчугами, которая позировала вместе со своими подружками фотографу, Джулия вновь и вновь переживала в своей памяти все происшедшее…

В тот самый миг, когда она крикнула ему, Рей уже оборачивался, очевидно, боковым зрением поймав какое-то движение на заднем сиденье. Он подхватил Саммер на руки и прыгнул с ней через борт катера. В ту же секунду воздух разорвал страшный гром разрыва и небо стало красно-оранжевым. Ударная волна взрыва была столь сильной, что даже лишайники затряслись на стволах деревьев, росших на берегу. Костюм Рея со спины был объят пламенем, когда он с Саммер погрузился в воду. Катер в одну секунду превратился в высокий костер, а из-за разлившегося горючего огонь распространился по воде на двадцать футов в радиусе. Рей преодолел это расстояние под водой. Наконец, его голова и голова Саммер вновь показались на поверхности. Это было самое долгое ожидание в жизни Джулии.

Вэнс в своем ботике первым успел к Рею и Саммер и помог им влезть к себе, а затем отвез к съемочной платформе. Саммер, все еще завернутая в одеяло, выглядела хорошо, если не считать того, что у нее здорово опалило волосы и она прилично глотнула Слепой реки. Костюм Рея со спины обуглился, и плечо вместе с частью спины подрумянилось, как поставленное на огонь мясо барашка. Из-за Саммер вышла небольшая, но непредусмотренная задержка, и Рей едва не опоздал со своим прыжком за борт катера.

Истерика Донны была всем по-человечески понятна, но, во-первых, это она была виновата, а во-вторых, ее беспрестанные рыдания уже всех замучили. Шок и смятение, поначалу овладевшие Саммер, сменились всхлипываниями, которые приняли затяжной характер, когда она до конца осознала, что чуть не погубила Рея, а заодно и себя. Девочку долго убеждали в том, что Рею ее плач не поможет, и она, наконец, успокоилась.

Рею нужен был врач. И, честно говоря, было бы неплохо провести обследование Саммер, чтобы удостовериться в том, что в ее легких не осталось речной грязной воды. И только когда все — Рей и Саммер, Донна и Джулия, Аллен и Булл — взошли на палубу съемочного катера, чтобы вернуться в мотель и оттуда в ближайшую больницу, возник наконец-то вопрос: а каким же образом девочка очутилась во время исполнения трюка на борту быстроходного катера?

Немного помявшись, Саммер призналась, что на нее произвел глубокое впечатление рассказ Булла о смелом мексиканском мальчике, который стал кинозвездой после того, как однажды тайком пробрался на арену боя быков и сам вышел с красной тряпкой против грозного зверя вместо специально подготовленного для этого дублера-карлика. А этим утром она слышала, как кто-то — она не помнит, кто именно, — говорил, что какой-де это стыд, что Саммер не в состоянии обойтись без дублера-куклы на съемках взрыва катера. А вот если бы, мол, сыграла сама, это сделало бы ее знаменитой. Ей эта идея понравилась. Тем более она знала, что Рей не даст ей попасть в беду.

Она спрятала приготовленную для съемок трюка куклу и сама завернулась в одеяло. В этот момент она услышала приближающиеся к ней шаги и затем почувствовала острую боль в руке. А потом она заснула и проснулась только в разгар пальбы на реке.

Булл, то ругаясь, то извиняясь, был потрясен тем, что побудительным мотивом к этому безумству послужил его невинный рассказ о съемках боя быков в одной давней картине. Все гадали, кто же это провокационно подсказал Саммер остальное?

— Ты уверена, — спрашивал Булл у девочки, — что ты слышала, как кто-то говорил это? Ты абсолютно уверена в том, что тебе самой все это не пришло в голову?

Саммер обиженно поджала губки и вскинула брови.

— Я слышала. Я почти уверена, что слышала…

— А ты уверена в том, что почувствовала острую боль? Может, ты просто неловко повернулась? Одеяло-то жесткое?

— И от этого заснула? — раздраженно воскликнула Саммер. — Я никогда не спала так крепко! Я лежала на катере, который рычал, а я все это время спала, да? Просто так?

Ничто не могло поколебать ее уверенность, даже вопросы, заданные помощниками шерифа прихода святого Джеймса. Однако и никаких новых деталей не прибавилось. На ее руке действительно обнаружилась крохотная ранка, словно от укуса насекомого, но анализ крови не выявил ничего подозрительного. После самого тщательного обследования ее отпустили.

Было не удивительно, что после опроса членов съемочной бригады выяснилось, что никто из них не видел Саммер забирающейся на быстроходный катер. Всякий, кто заметил бы это, непременно согнал бы ее оттуда или привлек бы к этому внимание режиссера. Кое-кто высказал предположение, что Саммер драматизирует ситуацию или даже выдумывает оправдание своему проступку. Помощники шерифа были склонны согласиться с этим. Так или иначе, а никаких признаков грязной игры не было, никаких улик не находилось. Поэтому и расследование вскоре было прекращено.

Душевное состояние Саммер, казалось, не пострадало после той передряги, в которой она оказалась по своей ли воле, по воле ли случая. Для свадебного вечера она оделась в розовое и белое и украсила волосы ярким розовым бантом. Она присутствовала на брачной церемонии в старой церкви на Ривер-роуд, и ее лицо светилось выражением чистого восторга. Саммер с удовольствием съела все угощение, которое поставила перед ней тетушка Тин, и, сидя на своем месте, внимательно приглядывалась ко всему, что делали гости, к их жестам, выражениям, будто впитывала все это своим жадным взглядом юной актрисы.

Все, казалось, на редкость удачно проводили время за едой, питьем, смехом и разговорами. Не было никакой скованности, ничего формального. Свадьба была просто теплым и радостным приемом молодоженов во взрослую жизнь и взрослое общество. Все были этому равно счастливы, как невеста с женихом, так и их семьи, друзья, соседи, знакомые.

Улыбки на лицах новобрачных были и впрямь счастливыми. Особенно это было видно по жениху, чей взгляд, обращенный на свою любимую, светился любовью и гордостью. Он был одет в роскошный белый смокинг, который гармонично сочетался с брачным платьем невесты. В их взглядах проглядывало томительное ожидание, сдерживаемое этикетом. Но их нетерпение прорывалось в тайных поцелуях и прикосновениях рук, исполненных обещания.

В воздухе витали ароматы роскошного угощения и вин. В центре стола стоял огромный белый торт, покрытый сверху сахарной глазурью и увенчанный орхидеями из тягучей пастилы, украшенный по бокам купидонами, колоннами, разноцветными лентами. Пряные запахи исходили из так называемых ритуальных «рисовых мешочков», наполненных птичьим кормом и попурри, которое заменяло в те дни рис. Подружки невесты порхали по всему залу, увлекая за собой друзей жениха. Мать невесты смотрела на все широко раскрытыми изумленными глазами. Она стояла неподвижно, как будто у нее внезапно отнялись ноги и как будто она спрашивала себя: когда она сможет прикоснуться хоть к чему-нибудь из этого богатого красивого угощения, которое сама же и организовала.

Гости переходили от одного буфетного столика к другому, смеясь и болтая друг с другом, отчего в зале постоянно стоял громкий и ровный гул голосов. Кто-то восхищался тем, как красиво была убрана цветами церковь, словами, которые произносил священник, пятью белыми «линкольнами», составившими свадебный поезд от церкви к ресторану. В углу зала стоял человек с видеокамерой и снимал все веселье для потомства.

— Как тебе здесь? Нравится? Хорошо поела? — спросила тетушка Тин, подойдя сбоку к Джулии со стаканом вина в одной руке и поджаренной сосиской на вилке в другой.

— Чудесно! Особенно угощение, — с улыбкой держась за живот, ответила Джулия. — Не могли бы вы сказать мне одну вещь? Что означают каджунские слова «радость жизни»? Вот я смотрю на это веселье и спрашиваю себя: в чем тут секрет?

Пожилая леди тепло улыбнулась, глядя на Джулию внимательным взглядом своих ярких глаз. Сделав широкий жест той рукой, в которой была вилка, она сказала:

— Что ж, дорогая, могу тебе это объяснить. Когда акадийцы были вынуждены покинуть Новую Шотландию, они не успели взять с собой ничего, кроме той одежды, которая была на них. Ни еды, ни мебели, ничего. Они погрузились на корабли в великой спешке, так, что многие семьи разделились навечно. Один корабль пошел к одному месту, другой к другому. И прошло много лет, прежде чем те немногие, что не погибли от голода, холода или скорби, добрались до Луизианы. Путь преодолели только те, в ком была жажда жизни. Из этого долгого путешествия, исполненного великими потерями, они вынесли всего один, но самый главный урок для себя. Они поняли, что жизнь коротка, а смерть вечна. Они поняли, что все, что им обещано, — это та минута, которая была у них в руках. Эту минуту можно прожить в ненависти или в радости. В радости лучше.

Джулия, вновь оглядывая людей, которые были вокруг нее, медленно проговорила:

— Да, в этом что-то есть…

— Уж ты мне можешь поверить! — заверила ее тетушка Тин. — Отведай жареную сосиску — пальчики оближешь!

Вскоре музыкальный квартет, приглашенный на свадьбу, долгое время настраивавшийся и проверявший микрофоны, начал играть. Невеста с женихом спустились на кирпичный пол дворика и закружились в вальсе. Затем невеста танцевала со своим отцом, а жених со своей матерью. Рядом с ними кружились шофер и главная подружка невесты. Им аплодировали сверху, с галереи. Потом на двор высыпала вся молодежь, включая кольценос-ца и деву с цветами, друзей молодоженов, и зазвучала музыка рэгги. Постепенно долгие серо-голубые сумерки сменились непроглядной ночью. Наконец, танцевальный вечер был официально открыт и во двор спустились все гости.

Из числа киношников сюда были приглашены только Джулия с Буллом да Саммер со своей матерью. Причем выбор был не случаен. Это был семейный праздник, со своими ограниченными средствами и соответственно с ограниченным кругом избранных лиц. На приглашении Саммер настояла Донна, которая, видимо, хотела этим загладить свою вину. Бокал с несколькими каплями шампанского девочке дала также Донна. Она сказала, что это не повредит ей и что лучше уж пусть она узнает вкус спиртного при всех, чем наслаждается им втихую и в других количествах. Саммер, которой новая учительница поначалу совсем не понравилась, чувствовала, что ее мнение о ней меняется.

Рей танцевал с Саммер. В продолжение всего вечера Джулия видела его несколько раз. То он приносил свои поздравления молодой чете, то помогал старому другу своей тетушки найти вино по вкусу, то шептался в углу со своими приятелями. Он ни на что не опирался спиной и плечами, даже на спинку стула, и не делал резких движений. Если бы кто-то присмотрелся к нему поближе, то мог заметить, как чуть-чуть горбился его костюм — он ходил с повязкой. Танцуя с Саммер, он ничем не выказывал своего физического состояния, веселился, шутил, кружил ее по всему залу в вальсе каджунов, учил, как нужно отклоняться назад, в то время как он держал ее рукой за спину. Он был очень предупредителен, хотя порой и подшучивал над девочкой. Саммер была полна искреннего восторга и заливисто смеялась. Он был едва ли не идолом в ее глазах. Во всяком случае, героем это уж точно. Джулия, глядя на него, истово желала, чтобы он не менялся, чтобы настоящий его образ никогда не тускнел или, по крайней мере, чтобы этого не замечала Саммер.

Донна, не спускавшая взгляда с веселящегося ребенка, кружилась в танце с женихом, который был ее дальним родственником. Ее лицо выражало удовольствие, и вообще казалось, что она прекрасно проводит время. Никто не нахмурил брови, когда она вышла на очередной танец с Реем, хотя Саммер была огорчена своей потерей. Однако ее обида быстро сменилась счастливой улыбкой, когда к ней подошла невеста, взяла ее за руку и закружилась с ней по галерее.

Спустя несколько минут невеста вновь была на танцплощадке, на этот раз пригласив своего деда, который приколол к ее вуали стодолларовую банкноту, наслаждаясь музыкой. Пришло время «денежного танца». С невестой по очереди должны были танцевать все мужчины, присутствовавшие на вечере, и во время танца они были обязаны положить в наиболее доступные места ее одежды денежные купюры. Такова была традиция. Обычно деньги прикалывались булавками к вуали. Тетушка Тин объяснила, что это поможет молодоженам веселее провести их медовый месяц.

После приема новобрачные должны были отправиться в плантационную усадьбу Тецкуко, превращенную в постоялый двор, где не живут, а лишь ночуют. Они проведут там первую брачную ночь, а оттуда на неделю отправятся путешествовать по побережью Флориды. После своего возвращения, как полагала Джулия, они смогут начать взрослую жизнь, будут иметь детей, пойдут работать и, в конце концов, умрут, так за всю жизнь и не увидев ничего далее нескольких миль от их любимой викторианской церквушки, где состоялось их бракосочетание. Невеста станет женой и матерью, тетушкой и крестной, будет нянчить внучатых племянников и внуков. Все это предполагалось как нечто неизбежное, обязательное. Она не будет жаловаться на свою судьбу. Даже, наверное, наоборот — будет счастлива.

Подумав об этом и представив себе все это, Джулия зажмурилась, как бы пытаясь избавиться от наваждения. Как просто, как идиллично!..

Нет, это не для нее.

Четверо детей, два мальчика и две девочки…

Нет, это не для нее. Ее мечты недостижимы. Они слишком возвышенны и грандиозны, а жизнь проще, короче…

— Потанцуем?

Рей оказался перед ней с протянутой для приглашения рукой прежде, чем музыканты грянули очередной каджунский вальс. Джулия вложила свою руку в его. Она поднялась со своего места и пошла за ним на галерею, а затем вниз по ступенькам, во двор.

Она долго наблюдала за тем, как другие танцуют этот танец, и ей казалось, что она переняла основную манеру. Вскоре она уже кружилась с Реем по кирпичному полу, он раскручивал ее то на одной, то на другой руке, она поворачивалась в такт и ритм музыке, а он не отпускал свою руку с ее спины. В ней бурлила радость, нежная и пугающая.

Ее трудно было сдержать, но она обязана была это сделать. Эта радость должна была продолжаться вечно, но Джулия знала, что она скоро закончится и угаснет. Поэтому она ловила каждый миг этого танца, чтобы сохранить его в своей памяти и в своем сердце. Она черпала жизненную силу из этого танца, силу, которая будет поддерживать ее еще долгое время.

— Так ты решила вставить в картину сцены каджунской свадьбы? — спросил он, не спуская с нее мягкого взгляда своих темных глаз. Он улыбался.

— Да, похоже, что вставлю. Все равно ведь нужно будет показывать некоторые детали жизни Жан-Пьера, эмоционального развития его дочери Алисии. Лучше свадьбы ничего и придумать нельзя.

— Тетушка Тин будет счастлива.

— Да?

— Она будет очень рада, что сумела сделать свой вклад.

— Ее вклад очень ценен, — сказала Джулия. — Из разговоров с ней я узнала очень много интересных подробностей.

Она была признательна ему за то, что он сам избрал нейтральную тему для разговора. Она задала себе мимолетный вопрос: почему он это сделал? Из вежливости? Из-за того, что ему так удобнее? Или из-за того, что он заботился о ее чувствах? Так или иначе, а она была рада возможности поделиться своими мыслями и эмоциями, которые едва удавалось сдерживать. Чувствовать себя снова в его объятиях… Это было очень волнующе…

— Как твое плечо? — спросила она и тут же испугалась своего вопроса. Не дай Бог, если он догадается о ее чувствах и переживаниях!..

— Побаливает, — ответил он. — Но для медицины случай небезнадежный.

Он неожиданно притянул ее к себе ближе и закрутил в целом каскаде невообразимых поворотов и движений. Их тела плотно соприкасались одно с другим, от груди до бедер. У нее захватило дух, она вцепилась в него. В этот момент он вернул ее в прежнее положение, на расстояние полувытянутой руки от себя. Она боялась взглянуть в его глаза.

Ясно, что он все понял. Он все понял и поэтому не боялся дать ей об этом знать. Если бы он в ту минуту сказал ей: «Пойдем со мной», она пошла бы. Он не сказал. И Джулия не сомневалась, что у него были на это свои причины. Она могла бы о них, пожалуй, догадаться, если б напряглась… Но не хотела.

Ей будет недоставать его, недоставать смешинок в его взгляде, теплой глубины его голоса. Ей будет недоставать того понимания, которое она часто чувствовала с его стороны. Он понимал ее бескорыстно, не претендуя на ответное понимание. Ей будет недоставать общения с ним, его изобретательных ласк, его воли, его силы, как физической, так и духовной. Осознав последнее, ей стало особенно грустно.

Невеста бросила букет цветов, а жених подвязку. Над молодым человеком и девушкой, случайно поймавшими эти предметы, много и долго подшучивали. Потом их осыпали птичьим кормом и попурри и пожелали счастья.

Музыканты, свернув инструменты, ушли, гости стали расходиться по своим машинам. Булл и Рей ушли вместе, не сказав куда, хотя Рей сообщил своей тетушке, чтобы она не ждала его, поцеловал ее в щеку и пожелал спокойной ночи. Булл все равно остановится в том мотеле, где жила вся съемочная бригада. Это означало, что он увидит Джулию завтра на съемочной площадке.

Джулия с тетушкой Тин стали помогать матери невесты, ее друзьям и родственникам убрать оставшуюся еду со стола, хотя окончательную уборку должны были провести работники ресторана. Джулия осталась до самого конца вечера, в этом было что-то расслабляющее и даже удовлетворяющее.

Тетушка Тин настояла на том, чтобы после приема Джулия сразу отправилась домой, так как она-де слишком много выпила за вечер шампанского. Приехав домой, они еще немного посидели на галерее и поговорили о свадьбе, о приглашенных, о том, что могло быть на уме у Булла и Рея на ночь глядя. Впрочем, было еще не так поздно — шел двенадцатый час.

Несмотря на это, Джулия вскоре начала зевать. Ее озабоченность съемками, драмой на реке, всевозможными вопросами и страхами, начинала сказываться. Она нуждалась в отдыхе. За последние три ночи ей так и не удалось ни разу выспаться. Джулия часто просыпалась и потом долго не могла вновь заснуть, она просто лежала на постели и смотрела в темноту, размышляя, бесконечно размышляя. Джулия очень надеялась на то, что эта ночь не превратится для нее в, подобную пытку.

Но все повторилось. Она подремала не больше часа и проснулась резко, как от толчка, как от звонка тревоги. Вздохнув, она повернулась на живот, приподнялась на локтях и поправила волосы. Затем она протянула руку за часами, нажала сбоку кнопку, чтобы высветился циферблат, и посмотрела время. Час ночи.

Она положила часы и снова легла, на этот раз обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Она попыталась отогнать от себя наседавшие и уже знакомые вопросы, но у нее ничего не получилось.

Оттеснив все прочие мысли на задний план, перед ней встал самый главный вопрос, который тревожил ее больше других: имеет ли несчастный случай на реке какое-нибудь отношение к смерти Пола Лислета? На первый взгляд это казалось невероятным, но слишком уж они были похожи. Вроде бы разные съемочные трюки, а конец один. Если бы Рей не заметил движений Саммер, это была бы уже вторая смерть. И эту вторую смерть — смерть беспомощного ребенка, который никак не должен был оказаться во время съемок трюка на катере, — было бы очень трудно объяснить.

А еще труднее было бы жить с ее осознанием. Именно эта мысль и заставляла Джулию каждую ночь просыпаться с испариной на лбу и ужасом в сердце. Если бы Саммер погибла, Джулия не была уверена, что смогла бы жить под тяжестью самообвинений.

Но во всем этом можно было выделить еще один момент. Джулия обязана была задать себе этот вопрос: не была ли Саммер всего лишь одним пунктиком некоего зловещего плана, который был направлен против Джулии и ее картины? Ведь была еще змея! Ее хотели испугать или причинить физический вред? А может, это было предупреждение? Знак о том, что кое-кто не хочет, чтобы она продолжала оставаться режиссером «Болотного царства», чтобы она закончила этот фильм?

Зачем? Кто был заинтересован в ее провале? Кто был настолько ослеплен ненавистью к ней, что, желая остановить ее, убил на этом пути мужчину и едва не убил ребенка? Только ради того, чтобы она прекратила съемки фильма? Кто?

Может, она ошибается? Может, ею овладела мания преследования и в этом все дело? Может, она просто такая эгоистка, эгоцентристка и вбила себе в голову, будто все, что ни происходит вокруг плохого, направлено именно против нее? Несчастные случаи — не такая уж и фантастика, особенно во время съемок каскадерских трюков. Змеи тоже живут на болотах. Не было ничего удивительного в том, что одна из них оказалась там, где велись съемки. Некоторых даже убили, когда еще только устанавливали здесь их домики на колесах и когда строили плавающую съемочную платформу. Если верить Рею, то по весне, когда река разливается, многие мужчины специально охотятся за змеями, чтобы сократить их популяцию. Не было ничего удивительного в том, что змей здесь можно было встретить висевшими на ветвях деревьев, свернувшихся кольцом, восьмеркой, будто это ленты, украшающие рождественскую елку.

Не стоило также исключать той возможности, что Джулия под влиянием обстоятельств драматизирует ситуацию. Это было ей несвойственно — находиться в постоянном напряжении и раздражении. С другой стороны, вокруг нее была такая обстановка. Аллен твердо считал, что она должна передать права режиссера своему отцу или хотя бы поделиться с ним этими правами, — это ее огорчало и раздражало. Огорчала ее и мысль о том, что многие члены съемочной бригады имели свои личные причины быть недовольными ею. Она привыкла к спокойной, расслабленной и доверительной атмосфере на съемочной площадке. Она привыкла дышать воздухом творчества и созидания, когда на первом плане стояла задача сделать фильм! А сейчас все было заражено ревностью и недовольством.

Она устала от всех сомнений, затяжек, ей хотелось полностью погрузиться в свою картину, забыв обо всем на свете, но что-то внутри нее не давало этого сделать и призывало ждать новых неприятностей.

По потолку побежали желтые тени — это означало, что подъехала машина. Спустя секунду она услышала бормотание мотора «мазератти» у самого дома. Затем двигатель смолк и хлопнула дверца.

Наступила долгая пауза. Джулия поудобнее устроилась на подушке и принялась слушать. Она ожидала, что Рей войдет в дом через фронтальную галерею. За прошедшие недели она с безошибочной точностью научилась различать практически все звуки в доме. Против ее ожидания шаги послышались со стороны задней галереи. Затем раздался тупой удар и негромкое проклятье. Джулия догадалась: Рей в темноте наткнулся на одно из кресел-качалок. Хотя… На галерее не должно быть настолько темно, чтобы не заметить такой большой предмет на пути…

Его шаги снова застучали по полу галереи, приближаясь к ее двери. Затем все стихло — он остановился у ее спальни.

Через минуту Джулия снова услышала звук шагов. На этот раз он удалялся. Спустя некоторое время раздалось тихое, протяжное напевание какой-то мелодии и звуки каджунского наречия. Пение было настолько тихим, что явно предназначалось только для хозяина. Слова было трудно разобрать, время от времени они прерывались и сменялись обыкновенным мычанием. Джулия покачала головой и коротко улыбнулась самой себе: в это было трудно поверить, но, похоже, что Рей напился.

На это стоило поглядеть.

Она поднялась с постели, накинула свой тонкий шелковый халат, повязалась пояском вокруг талии и отыскала домашние туфли. Не включая свет, она на ощупь подошла к двери спальни, повернула ключ в старом замке и открыла дверь. Просунув сначала только голову, она стала осматривать галерею. Рея нигде не было видно. Вдруг раздался какой-то приглушенный звук в правом конце галереи, как будто кто-то вдохнул в себя воздух. Она посмотрела в ту сторону.

Рей шагал по перилам. На нем были только шорты и рубашка с рукавами, закатанными до локтей. Пуговицы на ней были расстегнуты и тело обнажено. Босыми ногами он медленно наступал на деревянную поверхность перил, раскинув при этом руки далеко в стороны, как канатоходец. В его медленных движениях ощущалась какая-то неосознанная грация, хотя и видно было, что стоит он нетвердо. Он прошел, наконец, до следующей квадратной колонны, повернулся и направился в обратную сторону.

Булла рядом не было. Джулия предположила, что Рей подкинул его до мотеля. Она подождала, пока Рей окажется напротив нее, рядом с колонной, и сказала:

— И что ты тут делаешь?

Он споткнулся, отчаянно забалансировал руками и ухватился за колонну впереди себя. Прислонившись к ней грудью, он повернул к ней свое лицо.

— А ты что? — с упреком и как-то жалобно спросил он.

— Любопытство привело, — ответила она.

Он взглянул на нее при свете звезд и уличного фонаря, который стоял где-то перед домом. Если ее слова и имели для него какое-то значение, он этого ничем не выдал. Его глаза, как и всегда, светились пониманием, но на этот раз чувствовалась еще и меланхолия, и даже что-то более серьезное.

После долгого размышления он проговорил:

— Я не умею прыгать на доске по волнам.

— А сейчас ты тренируешься? — как будто удивленно спросила она.

— Здесь нет океана, — серьезно возразил он.

— Ты прав. Но я полагаю, что тренироваться можно и без воды.

Он отрицательно покачал головой и сказал:

— Я также не умею играть роли.

— Тут ты как раз можешь ошибиться, но я приму твои слова как самокритику.

— Прими, — проговорил он упавшим голосом.

Она подошла к нему ближе, чтобы увидеть его лицо. Неужели он так напился?..

— Тебе и не нужно играть роль.

— Тебе нравятся актеры и серфингисты.

Она на секунду прищурилась. Отчасти из-за того, что почувствовала грусть в его голосе. Джулия постаралась ответить шутливо, так как не видела иного способа отреагировать на это утверждение:

— Это недостаток, признаю.

— И еще ребята из Лос-Анджелеса. Солнечные очки и солнечная мазь. Бэль Эр и Родео-драйв.

— Да, пожалуй, — согласилась она, чувствуя, что заинтригована.

— Продюсеры. И эсс… эстеты.

Как странно он произнес это слово… Может, он хотел сказать что-то другое?.. Так или иначе, похоже, он шутит, на его губах заиграла улыбка, прежде чем он продолжил:

— Все это не я. А о фильмах я знаю только то, как их смотреть.

— Ты себя недооцениваешь, — сказала она.

Он серьезно взглянул на нее, словно заподозрил в ее словах больше смысла, чем в них на самом деле было. Он тихо проговорил:

— Я также не Жан-Пьер.

— С этим я согласна.

— А ты не его Доротея.

Он со значением назвал имя, как будто хотел этим обратить на него ее внимание. У него не получилось, но Джулия, захотев выяснить, что он имеет в виду, спросила:

— Почему?

— Все, что им известно о жизни — это как ненавидеть и как притворяться, что любишь. Для свадьбы этого недостаточно.

— Надеюсь. — Она все еще не могла понять его, хотя в одной вещи уже не сомневалась. За его внешней силой скрывалась уязвимость, о которой она раньше и не подозревала.

— Я не крыса, — проговорил он.

Она мягко проговорила в ответ:

— Может, ты болотная крыса?

Он покачал головой:

— Нет.

— Кто же ты?

— Человек. Обыкновенный человек.

Он отпустил колонну и спрыгнул вниз, приземлившись на босые ноги с громким шлепком. Поморщившись, он присел на колени и схватился одной рукой за перевязанное плечо, другой за голову. В этом положении он медленно выпрямился. Покачавшись немного из стороны в сторону, он облокотился на перила. На лице у него было такое выражение, как будто он испытывал непереносимую боль.

Она быстро приблизилась к нему, обняла за талию и оторвала его больную спину от перил. Ее голос на этот раз был резок:

— Не надо было столько пить.

Он нагнул голову к ее плечу и тихо засмеялся.

— Нельзя никогда смешивать перкодан и «Джек Дэниел».

— А вы смешивали? — Джулия облегченно вздохнула — она не ожидала от него злоупотребления, но даже малая комбинация виски и болеутоляющего могла оказаться смертельной. — Надо было раньше об этом знать.

— Булл настаивал на «Джеке Дэниеле».

— Зачем ему это надо было?

Он вновь хохотнул. Теплое дуновение коснулось соска ее груди под тонким халатом, и он отвердел.

— Выспрашивал о моих намерениях. В таких словах!..

— Шутишь? — раздраженно спросила Джулия. Затем почти непроизвольно прибавила: — Ну и что ты сказал ему?

— Сказал: «Тебя интересует — хорошие или плохие?»

— Очень смешно. И все?

— Сказал, что это не его дело. Что мне это не нравится. Ему тоже не понравилось, и он заказал еще по стакану.

— Но ты, надеюсь, не раскис?

— М-м-м… — Он переменил позу и положил свои руки ей на талию. — Приятно.

Поскольку он не ответил на ее вопрос, ей оставалось только догадываться, что ответ должен был быть утвердительным. Она почувствовала, что в эти минуты может узнать все, что ни пожелает. Она спросила;

— Приятно, и только?

— Удобно.

— Рада, что тебе нравится, — проговорила она со смешанным ощущением веселости и раздражения. — Ты можешь сказать четко, зачем отец спаивал тебя?

— Какое там спаивал! Всего два стакана…

— С тебя, как видно, достаточно.

Он засмеялся, и его тело мелко затряслось.

— Булл был немало удивлен.

Зная о легендарной способности отца перепивать многих за столом, она проговорила:

— Могу себе представить.

— Я сказал ему. Любовь.

Она наклонила голову, пытаясь увидеть выражение его лица.

— Что ты сказал ему?

— Любовь. И со… сочувствие. Способ покорить тебя.

— Он спрашивал тебя насчет этого? Почему он подумал, что ты знаешь о том, как покорить меня?

— Не знаю.

Была ли это ложь или его понимание… Настолько инстинктивное, что он даже сам не осознавал, насколько оно глубокое?

— Так ты считаешь, что сочувствие — это путь к моему сердцу?

— Это Булл так говорит, а не я.

— А ты?

Он вздохнул:

— Я… Ничего.

Ничего. Что он хотел этим сказать? Что ничего не может сделать, чтобы найти путь к ее сердцу? Или для того, чтобы найти путь к ее сердцу, не нужно ничего делать?

— Я не Жан-Пьер, — проговорил он, не дождавшись ее ответа.

— Мне это известно, — ответила она глухо.

— Тогда хорошо.

Они не могли стоять так вечно. Ночь становилась все прохладнее, с севера задул холодный ветерок. У нее уже замерзли ноги. Довести его через весь дом до его спальни, не разбудив при этом тетушку Тин, казалось невозможным делом. Да она и не хотела этого. Ее собственная комната была рядом, и это будет не первый раз, когда им приходилось спать вместе.

— Пойдем, — сказала она. — Тебе надо сейчас в постель.

Он не возражал, даже чуть выпрямился, чтобы ей было не так тяжело его вести. Джулия перекинула его руку себе за плечи и повела к двери, а затем и к кровати. Она посадила его и потом подтолкнула так, что он улегся здоровым плечом на матрас. Вытащив из-под него одеяло, она накрыла его, затем вернулась, чтобы закрыть дверь.

Некоторое время Джулия молча смотрела на Рея, спрашивая себя: дура она или просто обычный человек. Сейчас это не играло никакой роли — она делала то, что хотела. Скинув свой халатик, она бросила его к ножкам кровати и легла рядом с Реем.

— У тебя холодные ноги, — пробормотал он, когда она случайно коснулась его.

Она придвинулась к нему ближе и прошептала:

— Ты этого заслуживаешь.

Он перевернулся, положив свою руку на ее обнаженное бедро, погладил его и, подтянув ее еще ближе к себе, сказал:

— Знаю.

 

Глава пятнадцатая

Почему гостиничный телефон всегда трещит, как аварийная тревога? Джулия как раз прилаживала серьги, когда ее заставил вздрогнуть истерично-резкий звонок. Она чертыхнулась, уронив свои сапфиры. Поначалу Джулия решила не подходить к аппарату. Все равно этого номера не знал никто из ее знакомых. Кроме секретарши, конечно, которой было известно, где Джулия остановилась в Лос-Анджелесе, потому что сама резервировала ей номер в отеле. Но зачем звонить секретарше? Для того чтобы сообщить об очередной неприятности на съемках? Джулия не хотела слышать ни о каких неприятностях!

Но слышать дребезжание телефона, который никак не мог угомониться, было еще большей мукой. Под конец она все-таки сняла трубку и мрачно сказала:

— Алло?

— Мисс Буллард? — послышался голос на другом конце провода. — Это ваш шофер. Лимузин в вашем распоряжении и ждет у подъезда.

— Но я не заказывала машину, — возразила Джулия.

— За вас заказали. Я жду внизу, мисс Буллард.

Возможно, об этом распорядились в оргкомитете кинофестиваля? Приятный жест.

— Я спускаюсь, — уже мягче ответила она.

Джулия отыскала упавшую серьгу, повесила ее, просмотрела свою вечернюю сумочку, чтобы убедиться в том, что не забыла положить туда ключи от номера, губную помаду, немного денег и кредитную карточку на всякий случай. Затем последний раз оглядела себя в зеркале, которое было таким большим, что позволяло видеть себя в полный рост. Ее волосы были заплетены в простую французскую косу, которая аккуратно лежала на спине. Одета она была в шелковое платье, отливавшее золотом и синим кобальтом, с квадратным воротником и широкими рукавами. В ее наряде было что-то от средневекового времени, и он соответствовал ее настроению. Подол длинной свободной юбки был ровен, и нижнее белье не выглядывало. Отлично.

Швейцар открыл ей бронзовые двери отеля, и она вышла на улицу. Лимузин действительно стоял у самого подъезда, а у задней дверцы ее поджидал шофер в черной униформе. Когда она приблизилась, он прикоснулся ладонью к козырьку своей фуражки и открыл перед ней дверцу.

— Мисс Буллард? — спросил он. — Добрый вечер. Прошу садиться.

Она уже наклонила голову, чтобы войти в машину, как вдруг увидела, что на заднем сиденье сидит какой-то мужчина в ослепительно красивом вечернем костюме.

— Привет, Джулия, — проговорил Рей.

Она автоматически приняла его протянутую руку, позволив усадить себя рядом с ним. Шофер закрыл за ней дверцу и пошел вокруг лимузина к своему месту. Она была слишком удивлена и смущена, чтобы сразу что-то сказать. Наконец, она повернулась к Рею и проговорила:

— Не стоило всего этого делать.

В его взгляде сверкнули так хорошо знакомые смешинки.

— Понимаю, но мне показалось, что тащить сюда «мазератти» — это было бы слишком показушно. Кроме того, мне хотелось поговорить с тобой спокойно, а не оглядываться постоянно на машины впереди себя.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Понимаешь, чувство неопределенности вконец одолело меня.

Она осторожно переспросила:

— Чувство неопределенности?

— Да. Относительно того, что я делал перед тем, как заснуть в твоей постели.

— Ничего особенного, — коротко ответила она.

Он внимательно взглянул на ее лицо, по которому гуляли блики уличных огней.

— У меня такое впечатление, что я наговорил кучу глупостей.

— Тогда ты не считал их глупостями. Он глубоко вздохнул, вновь откинулся на свое сиденье и стал смотреть прямо перед собой.

— Знаю. Ладно, начни с самого худшего.

— Ты сказал, что у меня холодные ноги.

— Это было до или после того, как я пытался спорхнуть с перил галереи?

Он выглядел смущенным и кающимся, но пытался шутить. Джулия с веселым удивлением разгадала его состояние и спросила:

— Какое это имеет значение? Ты не сделал ничего дурного.

— Тогда почему же ты скрылась, даже не попрощавшись?

— Ты так сладко спал, что было неловко тебя будить. Кроме того, я опаздывала на самолет.

— Об этом я так никогда бы и не узнал, если бы Буллу не удалось это вытянуть из твоей секретарши и потом передать по кругу.

Она склонила голову набок.

— Я не знала, что тебе будет это интересно.

— Это для тебя самой важно? — спросил он, каи будто что-то объясняя.

Может быть. А может, и нет. Он была тронута, и это ее пугало.

Он был слишком красив, слишком богат, слишком силен, слишком умен, слишком чувствителен, слишком внимателен — в нем всего было в избытке. При таком совершенстве не обойтись и без крупных недостатков. И они несомненно были. С прошлой ночи она много об этом думала — благо, времени было достаточно: долгий перелет — хорошая возможность спокойно подумать о многом.

Он никогда так толком и не объяснил, почему он покинул ДЕА, никогда не объяснил, что делает такой человек, как он, в агентстве, которое торгует медпрепаратами. Он говорил, что его жена умерла, но никто не знал, как это случилось, хотя тетушка Тин и упоминала пару раз о его семейной жизни. Ходили слухи, что когда-то у него был роман с Донной и вроде бы не так давно. Он катался по Слепой реке как раз в ту ночь, когда его едва не задел пронесшийся опасно низко самолет — точнее, гидросамолет. Он не мог скрыть своей заинтересованности по поводу судьбы этого гидросамолета. И наконец однажды она нашла его в своем кабинете, просматривающим ее бумаги.

Более того, он имел все, чтобы нравиться людям — Саммер обожала его, Донна зависела от него, Офелия считала, что он будит вдохновение, Стэн восхищался им. Даже Буллу он нравился. Все, за исключением, может быть, Вэнса и Аллена, полагали, что он очарователен. Чтобы добиться этого, ему пришлось пережить много неприятностей.

Зачем?

Чего он хочет?

Должно же быть что-нибудь?

Подозрение, цинизм — они легко вписывались в лос-анджелесскую обстановку, были частью его ландшафта, так же как и пальмовые деревья или смог. Они служили неким защитным экраном, часто необходимым, иногда целесообразным.

Она опасалась Рея Табэри. Это был человек, который при желании довольно легко смог бы сломить ее защиту. Она бы потеряла голову, свою жизнь, ощущение реальности. Она растворилась бы в нем, в его мире, в его умопомрачительных ласках. Она не хотела этого. Она любила жизнь, такой какой она была для нее до сих пор. Да, она металась между личным и творческим. Если ее жизнь с Алленом часто походила на… нечто безличное, это был ее сознательный выбор. Если ее творческая жизнь далеко не всегда ее удовлетворяла, значит, так и должно оставаться.

— Хочешь остаться одной? — спокойно спросил Рей. — Только скажи — и я растворюсь в воздухе.

Ах, какой чувствительный, черт возьми! Все видит насквозь…

— Ладно, не будь смешным, — сказала она с улыбкой, некоторую натянутость которой, кажется, не смогла скрыть. — С кавалером лучше. Я бы заказала себе все сама, если бы подумала об этом раньше.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Смокинг и я удачно сочетаемся с тобой и лимузином, правда?

Она пыталась уменьшить значение его присутствия и неожиданно добилась этого. Однако не чувствовала победу, скорее, смущение.

— Прости, — произнесла она и повернулась, чтобы взглянуть в окно машины на нескончаемый ряд стареньких мотелей, лавок, в которых продавались всевозможные напитки, и прачечных самообслуживания, мимо которых они проезжали. — Просто я не могу взять в толк, зачем ты влез в такие трудности, чтобы приехать сюда, поэтому не знаю, о чем говорить.

— Тебе и не надо ни о чем говорить, — ответил он. — Расслабься и наслаждайся выходным вечером.

Женский кинофестиваль, конечно, не мог равняться с премией Гильдии режиссеров, но это также было торжественное мероприятие. Вот уже семь лет оно проходило ежегодно и было призвано отмечать достижения женщин в кинематографе всего мира. Здесь были представительницы многих стран, включая такие, как Чехословакия, СССР и даже Марокко. Проникновение женщин в эту целиком контролируемую мужчинами индустрию проходило необычайно медленно, несмотря на то что уже довольно много было продюсеров, сценаристов, представителей съемочных бригад и режиссеров женского пола, и это число постоянно росло. Поскольку признание заслуг женщин в кино было делом еще более медленным, они решили сами устраивать себе смотры с наградами.

Там было много света, работали камеры, говорились речи, гремели аплодисменты. Фильм Джулии «Опасные времена» получил теплый и живой прием. Она едва помнила, что именно говорила в своем благодарственном слове, когда ее вызывали на сцену для получения приза как лучшего режиссера. Она всем сердцем была благодарна за признание ее труда. Важнее получения приза была поддержка ее работы, укрепление уверенности в своих силах. Именно такая поддержка ей и была необходима в те минуты.

Спустившись со сцены, озаренной лучами прожекторов, с хрустальным кубком в руках, Джулия направилась к тому месту, где стоял Рей и аплодировал вместе со всеми. Он был здесь для того, чтобы поддержать ее и разделить с ней ее триумф, и она была искренне признательна ему за это. Для того чтобы оказаться здесь и заслужить ее благодарность, он преодолел много препятствий, а она была настолько занята сама собой, что даже ни разу не сказала ему спасибо за все.

С блестящими глазами, очаровательной улыбкой и ощущением радости в сердце она приблизилась к Рею, закинула свои руки ему за шею и прижалась к его сильному телу. Хриплым от волнения голосом она произнесла:

— Я рада, что ты здесь. Я так рада!..

— Я тоже, — проговорил он, улыбаясь и поддерживая ее за талию. — Я тоже.

Когда все закончилось, когда в последний раз сверкнула в глаза вспышка фотокамеры, когда в. микрофон были произнесены последние слова журналистам-телевизионщикам, когда был сказан последний комплимент и пожелание удачи в дальнейшей работе, Джулия и Рей пошли к лимузину. Какое это было облегчение — погрузиться в его мягкое кожаное сиденье, ощутить покой и тишину, чувствовать себя неузнанной за толстыми и темными окнами автомобиля. Как только машина тронулась с места и влилась в поток дорожного движения, она поняла, что этот сумасшедший вечер остался позади. Джулия почти физически ощущала напряжение своих нервов, которого не замечала последние несколько часов. Она была счастлива, но слишком устала, чтобы чувствовать себя комфортно.

— Куда желаешь поехать? — спросил Рей. — Ты голодна? У тебя есть на примете какое-нибудь местечко, куда мы могли бы завернуть?

Джулия откинулась головой на спинку сиденья, пытаясь расслабиться.

— Не знаю. Честно, не знаю. Я бы поела, но не хочу заезжать в «Бистро», «Мортон» или «Ла Скала», или еще какое-нибудь элитарное заведение подобного рода.

С подрагивающей улыбкой на губах он напел что-то из старой новоорлеанской джазовой мелодии, которая стала знаменитой благодаря Сатчмо Армстронгу.

— Что? — сказал он. — Некалифорнийская современная кухня на столе с красным сукном и телефоном?

Она покачала головой:

— Мне не нравится это.

— Я полагал, что в этом городе тебе следовало бы появляться в нужных местах, чтобы казаться преуспевающей, и казаться преуспевающей, чтобы быть преуспевающей.

— Кому-нибудь другому, может, это и следовало бы сделать, но не мне. Я дочь своего отца, и среди множества бед, которые принесло мне это родство, я обладаю одним преимуществом: Булл в свое время уже все это проделал, так что мне не надо особо беспокоиться.

— Куда же?

— Какое-нибудь уединенное местечко с камином, где можно было бы вдыхать влажный воздух океана и наслаждаться отменной едой. Что ты по этому поводу думаешь?

— Мило, если только…

— Что?

— Ничего. Так где ты хочешь найти для себя все эти удовольствия?

— Бэль Эр. Комнатное обслуживание. Мой номер.

Он устремил на нее взгляд, который она никак не смогла истолковать из-за того, что в салоне автомобиля было темновато.

— Ну, что еще? — спросила она.

— На место Грейвсенда? Или Булла?

— А! Так тебя интересует, что я буду делать в отеле сегодня вечером? Все просто: я решила предаться удовольствиям.

— И это все?

— Не нравится, да? Хочешь сражаться с дорожным движением в направлении дома Аллена в Сан-Марино? Или рисковать по прибрежному шоссе в такую ночь до дома Булла в Малибу? — На этот раз у нее в голосе было слишком много резкости. Она жалела, что не могла его вполне контролировать. Может, он не обратит на это внимания?

Он сказал:

— Итак, нейтральная территория? Почему все-таки не к ним?

— Потому что я не испытываю ни к тому, и к другому особой сердечности! Тебе это хотелось знать?

— Да, — ответил Рей.

Она удивленно взглянула на него, и то, что она увидела в его глазах, заставило сердце забиться сильнее. Господи, как у него это получается?! Он не двинулся с места, не пошевелил ни одним мускулом, — ну, разве что улыбнулся, — однако у нее едва дух не захватило. Главное было — не показать ему этого.

Придав своему голосу спокойный тон, она проговорила:

— У меня в отеле есть номер, очень уютный. Я получила его только потому, что являюсь дочерью Булла, — вот оно, преимущество, о котором я тебе говорила. Пока я буду заказывать ужин, ты можешь устроиться у камина и погреть свои кости.

— Значит, я приглашен? — суховато спросил он.

У нее начало истощаться терпение, и она сама не знала: смеяться или раздражаться этому.

— Приглашен, хотя я удивлена тем, что тебе так долго пришлось это объяснять.

— Просто я стараюсь изо всех сил воздержаться от — как это говорится? — ковбойской тактики.

Она хмыкнула:

— Точно. Поэтому ты позвонил мне сегодня и спросил, не нужна ли мне машина.

— Я забыл.

В этот вечер он находился в каком-то странном расположении духа: отдаленный, удрученный, молчаливый и почти мрачный. Может, это была просто реакция на ее настроение? На недостаток ее тепла, приветливости?

— Ладно, не дуйся. С твоей стороны это было очень мило, и я это оценила высоко, — проговорила она.

— Значит, ты еще способна принимать сюрпризы?

— Способна, — серьезно ответила она.

— Я это запомню.

Спустя несколько минут лимузин повернул в каньон, где проходила дорога, ведущая к отелю. Они проехали мимо водоема со знаменитыми лебедями — те спали, укрыв головы под крылья. Впереди засветились огни Бэль Эра, этой торжественной архитектурной конструкции. Рей отпустил шофера с лимузином. Спустя еще пару минут Джулия уже открывала ключом дверь в свой номер. Рей стоял за ее спиной.

Номер был роскошным, здесь было все самое — или, по крайней мере, очень — дорогое. Отделан он был в зеленых тонах с розовыми оттенками, вся мебель — из светлого дерева. Общий вид был неказенный, жилой. Бельевой шкаф, на котором стоял телевизор, тумбочка в ногах сосновой кровати, несколько столиков — большой и маленький — из бронзы и стекла — антикварные вещи. Настольные лампы с подставками из розового мрамора были сделаны в итальянском стиле. Диван и стулья были современными, большими и удобными, обитыми тканью «кановас», гармонировавшей с пухлыми подушками на огромной кровати. Каминная плита, сделанная из натурального камня, выгодно украшала комнату. Мебель, стоявшая на балконе, была железной, выкрашенной в цвет краски яри-медянки. В больших каменных горшках стояли розовые герани и английский плющ.

Джулия подошла к кофейному столику перед диваном, сдвинула с середины крашеную фарфоровую пепельницу и кувшин и поставила на освободившееся место свой хрустальный приз. Она предложила Рею чего-нибудь выпить и протянула ему меню комнатного обслуживания, а сама пошла в ванную переодеться. Когда она вернулась оттуда, Рей стоял перед камином и смотрел попеременно то на хрустальный кубок, который держал в руке, то на языки пламени, жадно лизавшие дрова в камине. В другой руке у него была банка «Хейнекена». Он был в рубашке с короткими рукавами, пиджак висел на спинке одного из стульев.

— Наверное, ты действительно хорошо знаешь свое дело, — проговорил он.

Она медленно подошла к бару, чтобы налить себе бокал вина.

— Ты говоришь это, потому что я получила премию?

— И потому, как говорили все о твоей картине.

— А вот я не уверена, хорошо знаю свое дело или нет, — ответила вдруг Джулия. — Я редко об этом думаю. Хотя у меня был хороший учитель, этого отрицать не буду.

Он взглянул на нее. На несколько секунд его взгляд задержался на ее шелковом комбинезоне бирюзового тона и итальянских кожаных сандалиях того же цвета.

— Ты правда не знаешь?

— Я не знакома ни с одним человеком, занятым в искусстве, который бы точно знал, хороша его работа или нет. Она может лишь удовлетворять человека или нет. И все.

— А как же мнение критиков? Результаты продаж?

— Мнение критиков — это мнение отдельных компетентных людей, вот и все. Что касается результатов продаж, то поверь мне, бывают времена, когда на рынке хорошо идет только халтура. На этом нельзя строить объективные суждения. Истина выясняется лишь по прошествии долгого времени. Ты что же, предлагаешь людям искусства ждать годами и больше ничего не делать?

— Боюсь, до последнего времени никогда не воспринимал кинобизнес как что-то серьезное.

С этими словами он поставил кубок на столик, на стеклянной поверхности которого хрусталь был почти невидим.

— Это способ заработать себе на пропитание, — без улыбки сказала она.

— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, чем занималась бы, если бы не ставила фильмы?

Размышляя над вопросом, она смотрела в свой бокал.

— Может, стала бы сценаристом. Хотя, впрочем, им не позавидуешь, когда их мнение расходится с мнением режиссера или актера. У сценаристов не должно быть развитого самолюбия.

— Или должна быть страсть к деньгам, которая перекрывала бы самолюбие.

— Не знаю. Представляю себе восторг человека, который видит, как на его глазах оживают и двигаются его персонажи, которых он создал за пишущей машинкой. — Она помолчала, потом кивнула в сторону меню, которое лежало на столике перед диваном. — Ты уже выбрал, что хочешь?

Он внимательно посмотрел на нее, и улыбка тронула его губы.

— Давно.

Она встретилась глазами с его взглядом и задержалась на нем, на его открытости и дразнящем обещании, пока не почувствовала, что ей становится жарко, что она больше не может на него смотреть. Джулия отвела глаза и крепко ухватилась за меню, безуспешно пытаясь скрыть мелкое подрагивание своих пальцев.

Они заказали семгу с чесночно-сливочным соусом, эстрагон с овощами и бело-шоколадный торт с ягодами на десерт.

По их просьбе ужин с калифорнийским вином им накрыли перед камином.

Поздний час, тихое потрескивание пламени и тепло, идущее от камина, танцующие отражения на серебре и хрустале, гармония запахов горящего дерева, вина и великолепной еды, — все это создавало в ней ощущение какого-то приглушенного совершенства. Джулия чувствовала, как напряжение начинает постепенно отпускать ее. Они мало разговаривали во время еды, да им и не нужно было переговариваться. Когда ужин подошел к концу, Джулия сняла со столика тарелки с десертом и выкатила его из номера, поставив в холле у своей двери. Рей в это время пошел готовить кофе в блестящем немецком кофейнике. Когда ароматный напиток был приготовлен, они вернулись к огню камина. Джулия скинула свои сандалии и пристроилась с ногами в кресле. Рей опустился прямо на пол, закрытый ковром, оперся здоровым плечом на кресло и вытянул свои длинные ноги к огню. Джулия передала ему его тарелку с десертом и взяла свою.

Наконец, последний кусок торта был съеден, последняя чашка кофе выпита. Огонь в камине стал меньше. Джулия, чувствуя расслабленность, поудобнее устроилась в кресле, отложив в сторону свою тарелку и чашку. Подложив под руку подушку, она положила на нее голову и стала наблюдать за Реем, смотревшим на огонь в камине. Джулия негромко спросила:

— Ты весь вечер что-то уж очень тих. У тебя еще болит плечо?

Он поднял на нее непонимающие глаза. Казалось, он был где-то далеко, когда она задала свой вопрос. Ему потребовалось время на то, чтобы уяснить себе его смысл. Наконец, он покачал головой.

— Нет, все нормально.

— Тогда что-то другое?

Он улыбнулся.

— Ничего особенного.

Она отнюдь не была уверена, что он говорит правду. Вдруг ей страшно захотелось поговорить с ним о том, что случилось на съемках, заставить и его задуматься над теми вопросами, которые все еще мучили ее по ночам. Но она чувствовала, что этого не следует делать — он слишком тесно сам был связан с теми событиями. Она еще не совсем понимала его, так что не стоило рисковать.

— Знаешь, — проговорил он, улыбаясь, — я пытался сконцентрироваться на своих лучших намерениях… Что тут смешного?

— Ничего, — ответила она и махнула рукой, давая понять, что ничего не произошло, а сама закрыла ладонью свою улыбку.

— Я также, — продолжал он, сузив глаза, — пытался не искать в твоем приглашении больше смысла, чем там было заложено, или искать тайное значение твоих слов. Особенно я уцепился за твое предложение погреть у камина мои кости.

Она прищурилась, затем выпрямилась в кресле и поставила ноги на пол. Джулия боялась, что ей будет скучно от этих разговоров, но вместе этого ощутила сильный интерес.

— Ну и что?

— Я терзался отчаянием. У меня возникли проблемы с этой шелковой штучкой, которую ты надела. С того места, где я сижу, она выглядит чистейшей провокацией. Но я могу ошибаться.

— Ты ошибаешься.

— В чем? — спросил он с мольбой во взгляде.

— В чем? Я что-то должна сказать?

— Да, — проговорил он, подходя к ней и садясь прямо перед ее креслом. — Это твоя комната. Твое очаровательное тело. Твое неотъемлемое право сказать мне… идти или остаться.

Голос его, его великодушная покорность, сдерживание себя показались ей более провоцирующими, чем что-либо на свете. Желание, покоившееся в глубине ее сознания в течение многих часов, в этот момент заполнило ее всю. Она ощутила тепло и радость, признательность и желан-ность его присутствия здесь. Свою роль сыграли и поздний час, и их уединение. Ответ мог быть только один.

Она проговорила, скрывая в голосе нежность:

— Останься.

Выражение его лица мгновенно изменилось.

— Учти: я не имел в мыслях оказывать влияние на принятие тобой решения, — спокойно произнес он.

— А что ты имел в мыслях? — спросила она, лаская рукой его жестковатые темные волосы.

— Ждать. Ждать, пока ты сделаешь то, что сама захочешь.

— Теперь ты знаешь, что я хочу.

Она пристально смотрела сверху на его голову и свои пальцы.

— Знаю ли?

Она повернулась так, чтобы видеть его лицо.

— Ты считаешь, что я не могла сказать «нет»?

— Я считаю, что это было бы несправедливо.

— После того как я завлекла тебя? Или из-за твоих последних действий? Я не такая чопорная.

— И?..

— И ты не будь чопорным, — улыбаясь, проговорила она и поцеловала его.

Однако он не хотел торопиться утолить свое желание. Вместо этого он наложил на себя длительную эротическую «эпитимью», превратив их страсть в удивительную игру. Джулия полагала, что сама будет главенствовать в ней, позволять это и не позволять то. Но он не обращал никакого внимания на ее слабые сдерживания и протесты. Он расстегивал то, что хотел, целовал там, где хотел. Наконец, расслабившись, она стала наслаждаться его ласками, и вскоре ее шепот согласия стал больше походить на шепот требования.

Сотрясаясь от тихого смеха, он упал вместе с ней на пол, и они покатились по ковру в свете гаснущего огня камина. Джулия чувствовала, как неистово колотится ее сердце. Кровь толчками прибывала к самой заветной части ее тела. Рей крепко прижимался к отвердевшим соскам ее грудей — и не было ласки сильнее. Его бедра и ноги с мягкими волосами давили на ее нежные бедра и ноги. Она вдруг почувствовала себя уязвимой, но не испытала ничего, кроме радости. Она слышала его негромкий голос, сжимала в объятиях его сильное тело, и большего она не хотела.

То, что происходило с ними, казалось колдовством, без передышки и раскаяния, это был удивительный взрыв эмоций и чувств, ощущение безумного сладострастия и красоты. Он и в этот момент не забывал о галантности: когда все близилось к концу и наступил самый важный миг, он неожиданно приподнялся на локтях и спросил с улыбкой:

— Так, значит, разрешаешь?

— Да, — ответила она и закрыла глаза.

И снова прошептала, когда огонь в них медленно угасал:

— Да.

Она проснулась совершенно обнаженной, но заботливо укрытой одеялом на своей кровати. Застекленные двери, выходившие на балкон, были широко распахнуты, и в комнату влетал свежий воздух, напоенный ароматом перца и свежескошенной травы. Легкие занавески мягко колыхались. Рей стоял на пороге балкона. Его крепкое, мускулистое тело было четко очерчено в лучах утреннего солнца. Его бедра были обмотаны полотенцем, повязка на его больном плече казалась меньше. Видимо, он сделал себе новую перевязку.

Она смотрела на него и наслаждалась. Он стоял прямо, будто врос в землю, — эту его позу она подмечала и раньше. Это было тем более странно, что другого такого расслабленного человека она не знала.

Джулия улыбнулась, вспомнив про его вежливый вопрос вчера ночью. Она смотрела на него и удивлялась тому чуду, что он находится с ней, в ее комнате и спал рядом. И снова она не находила ответа на вопрос: зачем ему это было нужно? Чего он этим хотел достичь? Должно же было что-то быть.

Джулия решила, что сможет подумать об этом позже — подозревать его в чем-то было еще рано.

— Зачем ты встал? — сонным голосом спросила она.

Он повернулся к ней и улыбнулся через плечо.

— Я смотрел на дождь.

— На дождь? В Калифорнии?! — Она так резко села на постели, что подушки упали на пол. Одеяло спустилось с плеч и открыло ее по пояс.

— Именно. Он пришел с океана. Да еще с каким туманом! Не самый удачный день для полетов.

— Да? Какая жалость, — проговорила она, пытаясь понять его настроение и намерения.

— Согласись? — сказал он. Сняв полотенце, он направился к ней.

— Тогда, может, завтра? — пробормотала она, уступая ему место рядом с собой. У него были влажные волосы, а кожа пахла свежестью утра и мылом. Он обнял ее, и она поежилась: его пальцы были холодными.

Он тихо прошептал:

— Может.

На следующий день они вылетели и во второй половине дня добрались до места, где проходили съемки. Когда они находились в самолете, солнце закатывалось за горизонт — большой красный шар, врезанный в небо. Намечался знаменитый оранжево-розово-пурпурный болотный закат. Вдали тянулась четкая полоска деревьев. Джулия, наблюдая из машины меняющиеся цвета на небе, жалела что не успела на закат. Он действительно обещал быть великолепным.

Они повернули к месту парковки. Вокруг было тихо, но Джулия этому не удивилась. Она знала, чувствовала, что все будет в порядке, но все-таки — для своего спокойствия — решила заглянуть сюда перед тем, как ехать к тетушке Тин.

Домики на колесах, трейлеры и лодочный клуб пустовали. Очевидно, все были в мотеле либо отправились в Новый Орлеан, стараясь ухватить побольше удовольствий за время ее отсутствия. Лишний выходной — разве можно было его упустить? Охранник со своего поста — помощник местного шерифа подрабатывал здесь — отсалютовал Джулии, когда она вышла из «чероки», который они взяли в аэропорту. Она подождала Рея, и они вместе приблизились к охраннику.

— Что-нибудь здесь происходит? — спросила она.

— Все как обычно, — ответил тот, выходя из-под небольшого навеса, где стоял, засунув руки за ремень, на котором болтался пистолет в кобуре. — Все на реке с Буллом Буллардом.

Холодок пробежал по спине Джулии. Попытавшись улыбнуться и сохранить голос спокойным и ровным, она спросила:

— С Буллом? Что он опять затеял?

— Забрал всю команду и ушел снимать закат, насколько я понял.

— Что?! Впрочем, мне следовало этого ожидать.

— Джулия… — начал позади ее Рей.

Она резко обернулась к нему:

— Ты отвезешь меня на реку? Здесь должна быть какая-нибудь лодка!

— Тебе не кажется, что лучше подождать их возвращения? Они скоро вернутся.

Она поняла, что он имеет в виду. Солнце скоро скроется и на землю опустится ночь. Но для нее это сейчас не играло никакой роли.

— Нет, — решительно сказала она. — Если не хочешь ехать…

— Я поеду, — мрачно прервал он.

Его катер на подводных крыльях все еще был привязан к доку с того самого дня, когда он разъезжал на нем от лагеря к месту съемок. Через несколько минут они уже неслись по реке и ветер бил им в глаза.

Долго искать им не пришлось. Булл снимал на ближайшем от лагеря открытом канале. Там можно было установить камеры не только для того, чтобы поймать во всей красе закат и линию деревьев, но и медленное продвижение пироги со стариком Джо на корме. Он медленно двигал шестом, направляя лодку прямо в сгущающиеся тени.

Боль и возмущение захлестнули Джулию, когда она увидела, что там происходит. Она отказывалась верить своим глазам. Камеры со снятыми фильтрами были установлены на тщательно выбранных позициях и подготовлены к тому, чтобы ухватить все оттенки умирающего заката, розовые и золотые отражения, подрагивающие в зеркальной глади воды. Она так часто видела это перед своим мысленным взором, что на секунду забыла обо всем на свете и застыла, пораженная, в несущемся катере.

До ее слуха долетел далекий рокот мотора — вдали показался одиночный бот Вэнса. Актер стоял у штурвала. Он лихо развернулся перед камерами и поравнялся с пирогой. Вэнс отсалютовал старику Джо. Тот коротко кивнул и стал смотреть вслед удаляющемуся боту. Камеры тоже стали поворачиваться.

Джулия обернулась к Рею, и тому пришлось увеличить скорость. Воздух свистал в ушах. В ее голосе чувствовалась боль и тоска, когда она воскликнула:

— Ты сказал ему! Ты сказал Буллу о закате!

Он молча взглянул на нее, и она увидела сожаление в его темных глазах.

С приближением катера на подводных крыльях на съемочном судне наметилось оживление. Булл повернул голову в сторону дочери. Он снял наушники и хриплым голосом громко крикнул: — Стоп!

 

Глава шестнадцатая

Булл влетел в офис Джулии с налившимся кровью лицом и сердитой гримасой. Он хлопнул за собой дверью, да так сильно, что заходил ходуном весь трейлер. В два шага он оказался перед дочерью и перегнулся к ней через стол, опершись о него кулаками. Секунд десять он молча смотрел на нее, тяжело и хрипло дыша, потом проговорил:

— Прости.

Это слово застало Джулию врасплох. Она его никак не ожидала. Ее собственный гнев, который начал по-настоящему разгораться с той минуты, когда она покинула всех на реке, резко распрощавшись с Реем у дока, и в течение четверти часа, что она сидела в своем офисе, к моменту появления в нем отца готов был разразиться страшной бурей. Булл своим извинением почти смутил Джулию. Одновременно с этим в ней стали подниматься раздражение на саму себя и новая ярость на попытку отца так легко обвести ее вокруг пальца.

— За что! — спросила она звенящим голосом. — За то, что я поймала тебя с поличным?!

— Мне не следовало брать съемочную группу и оборудование без твоего разрешения, я был неправ. Я знаю, что ты сердишься, и не могу упрекать тебя. Я сам убил бы всякого, кто посмел бы совершить на моей съемочной площадке нечто подобное.

— Тогда зачем ты это сделал? — Она отшвырнула от себя ручку, которую до этого держала в руках, откинулась на спинку стула и уперла руки в бока.

— Это была последняя возможность удачно снять сцену, которую ты хотела иметь в картине. Здешнее индейское лето уже заканчивается. Перед своим отъездом Рей сообщил мне, что сюда движется холодный фронт с дождями на полных три-четыре дня. Нужно было снимать, не теряя времени, иначе было бы поздно.

— Значит, вы двое сговорились о том, что ты снимешь эту сцену, пока меня не будет. А не успокаивал ли тебя Рей тем, что в случае чего он найдет способ задержать меня на лишний денек, чтобы ты без помех закончил то, что задумал?

Булл отступил на шаг назад, наткнулся на кресло и беспомощно опустился в него.

— Черт возьми, нет, Джулия, нет! Ничего подобного у нас с ним не было! Мы договорились, что я сниму все… Сцена должна была быть сделана еще вчера, но Джо неожиданно отправился на какой-то там турнир по домино.

Она не знала, верить ли ему. Все же Джулия почувствовала некоторое расслабление.

— Ты мог мне позвонить, все обсудить.

— Ты послала бы меня подальше и предупредила бы, чтоб я не приближался к твоим камерам. А упускать такую возможность было бы просто глупостью.

— И ты полагал, что я буду так счастлива узнать, что фильм закончен до дождей, что даже не поинтересуюсь, кто его закончил, да? И когда же ты собирался мне открыться? Может, вы договорились, что это возьмет на себя Рей? Сначала расслабит меня как следует — как он умеет, — а потом и проговорится, это так?

Булл прищурился на эти обвинения, но пропустил их мимо ушей.

— Мы, во-первых, не предполагали, что ты нагрянешь прямо во время съемок, это я тебе откровенно говорю. И потом, я хотел рассказать тебе об этом, когда ты поняла бы, что сцену заката снять уже не удастся из-за дождей. Хотел обрадовать тебя…

— А не думал ли ты о том, — медленно проговорила она, — что это удачный шанс и вовсе взять бразды правления съемками в свои руки?

— Джулия, — начал он, затем вдруг его голос прервался… Лицо Булла перекосилось и на нем застыло выражение сильной боли. Он наклонил голову и стал смотреть себе под ноги. Так прошла минута. Потом он поднял на нее красные глаза и сказал: — Хорошо… Я очень надеялся на то, что у тебя хватит великодушия оставить меня здесь. Мне не нужна твоя работа. Даже если б Аллен предложил мне ее, я бы отказался. Но он никогда бы не предложил. Просто мне очень хотелось поработать вместе! Неужели тебе так трудно переварить эту мысль?

— И ты знаешь почему?

— Я знаю, что ты имеешь в виду, но я совсем о другом! У всех режиссеров есть свои помощники. Я претендовал лишь на эту должность — твоего помощника!

— И ты думаешь, я поверю в то, что ты спокойно согласишься фигурировать в этой должности в титрах?

— Почему бы нет?

— Выглядело бы правдоподобно, — жестко сказала Джулия, — если б в конечном итоге оказалось, что режиссер — ты, а я твоя помощница!

— Я бы с тобой никогда так не поступил.

— Аллен поступил бы. Ведь он хочет, чтобы фильм получился, кассовым. Он не отказался бы использовать для этого твое имя.

— Ты неправильно о нем судишь. Просто он пытается сделать лучше для тебя, пытается спасти картину.

— Ее не надо спасать! Все идет нормально, и мне не нужны ни помощники, ни спасители!

— Ты боишься досужих разговоров? Это тебя беспокоит? Могу тебя заверить: все ребята хорошо знают, кто у них режиссер. Я заметил это в последнее время. Про-дюсирование фильма было устроено давным-давно и без моего участия, картина уже снята как минимум на две трети, и тоже без меня. Осталось доснять несколько рулонов пленки — и можно отправляться домой. На такой работе никто никого просто не успеет заменить, уверяю тебя.

— Тогда я не понимаю, для чего же ты все-таки хочешь остаться?

Его глаза сузились под густыми бровями.

— Я мог бы сказать, что беспокоюсь о тебе в связи с этими несчастными случаями. Я мог бы сказать, что мне кажется, здесь есть кто-то, кому бы очень не хотелось, чтобы ты закончила картину. Что мне было бы спокойнее, если бы я был с тобой, присматривал за тобой. Я мог бы сказать, что хочу выяснить, кто тебе пакостит. Все это я мог бы сказать, но не в этом дело.

— А в чем? — спросила она, не обращая внимания на поднимавшееся в ней странное чувство.

— А дело в том… — начал он и запнулся. Она поняла, что он больше не смотрит ей в глаза, а куда-то за левое плечо. — Дело в том, что мне нужна работа. Мне необходимо связать себя с новым проектом, со свежим проектом, мне необходимо погрузиться в этот проект и попытаться отыскать у себя в голове интересные идеи. Я перестал быть режиссером, Джулия. Я высох. Я больше не имею ничего из того, что у меня было. Растерял, растратил:

— Твой последний фильм имел очень хорошую кассу. О чем ты мне говоришь? — Она оторвалась от спинки стула, села прямо. Ее брови нахмуренно сдвинулись. Она не верила отцу, но странное чувство стало сильнее.

— Картина была неплохая, но и не блестящая.

— Критикам понравилась.

— Увы, отнюдь не критики финансируют мои фильмы. Денежные мешки от кинобизнеса хотят возвращения своих капиталов. И желательно с большим приростом. Но это еще не самое худшее. Я выдохся на идеи, Джулия. Я просто… просто потерял ощущение видения, перед моим мысленным взором уже не крутятся ожившие образы сценария. Раньше у меня все было. Теперь это есть у тебя.

— Не смеши, — резко оборвала она. — У тебя тоже все есть.

— Было, — тяжело проговорил он и качнул головой. — Никому, кроме тебя, я этого не говорил и не скажу, но ты уж мне поверь: я высох, кончился. Ребята на студии знают это и без моих слов. Вот уже несколько месяцев они не отвечают на мои звонки. Очень скоро до этого дознаются бульварные газетенки, и для меня воистину наступит последний день Помпеи.

— Не могу в это поверить, — поражение произнесла Джулия.

Она почему-то всегда думала, что, пока Булл стоит на ногах, он будет шлепать фильм за фильмом. Другие по разным причинам могут выпадать из обоймы: либо неудачи, либо увольнение… Но с Буллом, казалось, такое никогда не случится.

— Для меня настали тяжелые деньки, — сказал он так тихо и спокойно, что она поначалу даже не сразу уловила смысл его слов.

Джулия тяжело сглотнула и прокашлялась: в горле сидел резиновый комок.

— Даже при всем этом, — проговорила она, — не пойму, какую пользу тебе может принести работа со мной. Я не знаю, будет ли «Болотное царство» иметь коммерческий успех.

— Возможно, ты права, хотя мне кажется, что у картины есть большой шанс. Но я говорю сейчас не об этом. Мне нужно покрутиться в мире свежих идей, свежих мыслей. Я думаю, это подтолкнет меня вперед, и я снова смогу снимать. У тебя что-то есть, девочка. Не знаю, откуда в тебе это взялось, но у тебя есть чувство режиссерского видения, ты умеешь выжимать из своих актеров сильные чувства. Люди не останутся равнодушными к твоим картинам, вот увидишь. Это дар, можешь в этом не сомневаться. Когда-то и я так мог. Я хочу возродиться.

Она была тронута его болью и одновременно напугана его словами. В глубине ее сознания билась мысль о том, что Булл прав и она действительно талантлива, но Джулия отгоняла от себя эту мысль из скромности.

— Ты просматривал то, что отснято?

— Аллен показывал мне. Он очень волнуется за картину, Джулия. Но сейчас все складывается таким образом, что… Он считает, нужен толчок для того, чтобы закончить фильм. Он пытается подстраховать этот проект.

— Забавно. Что же он мне об этом ни разу не говорил?

— Может, он считал, что это необязательно. А может, он считал, что тебе и так это видно. Наконец, может, ты не уделяешь ему времени для того, чтобы он мог это сказать.

В последнем предположении отца содержалась доля истины. Она почувствовала нараставшее смущение и от этого снова рассердилась.

— Я бы уделяла ему больше времени, если бы он меньше думал, что мне и так все видно!

— Да, но это ваши дела. Сейчас же речь идет о нас с тобой. Так что скажешь: мы сможем вместе работать? Можем мы, по крайней мере, попытаться?

Она потерла висок рукой, затем поправила волосы и на секунду приложила ладонь к затылку.

— Я… не знаю. Ты подаешь все это так просто, Булл… Но ведь мы оба знаем, что ничего из этого не выйдет!

— Если не выйдет, в этом не будет моей вины. Я обещаю делать только то, что ты мне поручишь, а в остальном не совать свой нос поперек твоего.

В его голосе слышалась мольба и боль. Она никогда не видела его таким. Могла ли она оттолкнуть его при таких обстоятельствах? С другой стороны, она понимала, что согласиться — это значит совершить глупость.

Она вздохнула.

— Дай мне подумать над этим еще день. Ты можешь подождать? Не хочу показаться тебе жестокосердной, но ты сам должен понимать, что это важный шаг с моей стороны. На такое трудно решиться. Ведь произойдут изменения, крупные изменения. И все будет отнюдь не так просто, как ты тут расписал.

— Отлично, — сказал он и кивнул. Она видела, как его руки нервно трут колени. — Поговорим об этом завтра.

Когда он ушел, Джулия так и осталась сидеть за своим столом. Она смотрела прямо перед собой, в стену, вдоль которой тянулись ящики с бумагами. Было время, когда она была счастлива работать с Буллом, получить шанс приблизиться к нему во время работы, обсудить идеи и методы, поговорить о том, как оживить на экране характеры и вообще, как оживить картину. И вот теперь… Она была почти уверена, что, если согласится, будет находиться под неусыпным контролем Булла и Аллена. То, что им и нужно. Это будет уже не ее картина, не ее идея.

Согласиться на участие Булла — это значило согласиться не только на то, что он сделает по-своему те сцены, которые еще предстояло снять или доснять. Это значило согласиться на то, что он переиначит весь фильм под себя. Ведь впереди монтаж. Именно в процессе монтажа, когда монтируются и скрепляются многие метры отснятой пленки, когда сцены и эпизоды меняются местами, обрезаются, — именно тогда и создается общая картина фильма. Даже если Булл специально не захочет все менять, это неизбежно произойдет, потому что он будет опираться на свои методы и на свой опыт.

Она не была уверена, что сможет стерпеть подобное.

Это был ее фильм. Она так много думала и работала над ним, потратила так много труда и времени. Бесчисленное число раз она прокручивала его у себя в голове и так хотела увидеть, наконец, на экране! И позволить Буллу стать режиссером, все переиначить, изменить, превратить в нечто совершенно отличное от ее замысла?.. Это было похоже на кощунство.

С другой стороны, «Болотное царство» — это всего лишь одна картина, после нее будут другие. А Булл — ее отец. Он помогал ей, направил ее на этот путь, дал ей шанс. Теперь он сам нуждался в ее помощи. Неужели она отвернется от него, откажет ему?

Она чувствовала внутри себя раздвоенность. Неприятности, случившиеся с ней в последнее время, только усугубляли это чувство. Несчастные случаи, которых не должно было быть. Ее неожиданная и, похоже, неконтролируемая привязанность к человеку, у которого было неясное прошлое. Измена Аллена в том, что он захотел заменить ее Буллом. Ее разрыв с Алленом, с человеком, который последние несколько лет всегда был рядом. Давление — она ощущала его почти физически, — направленное на то, чтобы она бросила фильм. Осознание того, что окружающие ее люди за своими улыбками прячут враждебность по отношению к ней. Подброшенная змея говорила о том, что у некоторых враждебность принимает крайние формы. Сговор Рея с Буллом о незапланированных и неразрешенных съемках. Наконец, мольба отца о помощи, ее отца, которого она всегда считала недосягаемым в кинобизнесе. У него была слава, были достижения, которые ей пока и не снились. Все менялось… Все поворачивалось так, как она совсем не ожидала.

— Булл, видимо, заставил тебя о чем-то сильно призадуматься?

Это была Офелия. Она стояла в проеме двери, которую не закрыл после своего ухода Булл. Помощница режиссера вошла внутрь, держа левую руку на талии и зажав в правой длинную дымящуюся сигарету.

Джулия выдавила из себя улыбку и ответила:

— Да уж…

— Могу себе представить. Все при нем, но, по-моему, ты, конечно, извини, если что, он слишком полон собой.

— Ты права.

— Еще бы! — Она ткнула сигарету двумя короткими тычками в пепельницу, стоящую на углу стола Джулии. — Что планируем на завтра?

В течение нескольких минут они все обсудили, включая предложения и разрешения по поводу начала съемок в Латчере на следующей неделе. Офелия делала в своей записной книжке короткие пометки, узнав, кого нужно предупредить о завтрашней работе, а кого не трогать. Договорились завтра начать с самого утра. Офелия, не поднимая глаз от своих записей, проговорила:

— Аллен будет.

— Да? Сегодня я его что-то не видела и подумала, что он, должно быть, вернулся в Лос-Анджелес.

Офелия взглянула на нее.

— Боже, Джулия! Не могу поверить своим ушам! Неужели ты не знаешь, где находится Аллен и что он делает? Как так можно? Раньше у вас все было по-другому. Что происходит?

— Не знаю, — со вздохом ответила Джулия. — Так… Все как-то цепляется одно за другое…

— Если тебе хочется знать мое мнение, то я скажу, что все это не так уж и умно. Аллен пока еще продюсер этого фильма, и ты работаешь вместе с ним. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не закончим тут все и не вернемся на побережье. А там как будете?

— Это зависит…

— От того, что будет с Буллом? Или от того, как будут развиваться твои отношения с этим каджуном?

Джулия устремила на Офелию прямой взгляд.

— От многого.

Офелия фыркнула:

— Ты и Вэнс? У вас что, соревнование?

— При чем тут Вэнс?

— При том, что он выколачивает сейчас мозги из той глупенькой репортерши. Не думаю, что у него встретятся какие-то большие сложности. Так башку ей закрутит, что она и имя-то свое забудет. А все для того, чтобы что-то тебе доказать. И ты носишься с Реем, чтобы что-то доказать Аллену или отцу.

— Это неправда! — раздраженно воскликнула Джулия, поднимаясь со стула.

— Неправда? Не рассказывай сказки. Я слышала, как секретарша говорила Рею, где ты остановилась, и даже предлагала зарезервировать номер рядом с твоим. Вы в одно время уехали и в одно время объявились. Кого ты лечишь, Джулия?

— Я лечу тебя от слишком длинного носа! — резко ответила Джулия.

— Это правда, — с улыбкой согласилась Офелия. — У меня большой к этому интерес. И к делам других у меня тоже интерес. И что это — плохо?

— Может, плохо. А может, и нет, — сказала Джулия, отпуская свое раздражение. — Скажи: ты никогда не задумывалась, для чего мужчины ухаживают за тобой, что им от тебя нужно?

— Ты что, Джулия?! Не знаешь, что им от тебя нужно? По-моему, тут все просто.

— И всегда только это?

— Всегда, черт возьми.

— А с другой точки зрения на это нельзя, по-твоему, посмотреть?

Краска появилась на щеках Офелии. Она смутилась.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду… Пойми, через несколько дней мы все отсюда уедем. Домой, в родные пенаты. Я сейчас говорю о нас с тобой! Я такая же рабочая лошадь, как и ты. Нам не нужно изобретать для себя дополнительных сложностей, тем более здесь. Нам нужен тот, который будет с нами и дома. К примеру, Аллен. Он знает, что нам нужно и может по-настоящему помочь, потому что у него такие же проблемы. Он в нашей упряжке.

— Ты так считаешь?

— Подумай сама: по-моему, я рассуждаю здраво. Но на твоем месте я была бы осторожна. Аллен терпелив, но на слишком длинный поводок его отпускать нельзя. Существует целая куча женщин, которые с радостью возьмут то, что он сможет им предложить.

— Если я правильно тебя поняла, — медленно проговорила Джулия, — то хочу напомнить тебе: то, что я имею, я имею не только благодаря Аллену.

— И тем не менее знать его не повредит, — покачав плечами и взмахнув своим «конским хвостом», который перевесился через плечо, сказала Офелия.

Это она верно заметила. Джулия чувствовала, что в ее взаимоотношениях с Алленом много неясного. Он не принимал участия в дальнейшей ее карьере. Может, полагал, что она сама с этим справится, а может, просто не хотел помогать. Понятно тогда, почему он всегда держался с ней этаким ментором с налетом превосходства. Возможно, именно это и мешало им сблизиться по-настоящему. Часто она спрашивала себя: почему он строго выдерживает между ними эту дистанцию? Боится, что она воспользуется преимуществами от близости? Это была неприятная мысль.

— Я, пожалуй, начну наблюдать за ним, — проговорила небрежно Офелия, обмахиваясь своими записями, как веером. — Если я тебе нужна здесь, то еще поверчусь некоторое время. Если ты будешь меня искать и нигде не найдешь, загляни в домик Вэнса. Он разрешает мне держать свое пиво в его холодильнике. Булл выкинул меня из твоего. Говорит, что не выносит запаха моих «чертовых сигарет». И это он-то?! Человек, который со времени своего приезда отметился уже во всех злачных местах и затянутых дымом притонах прихода святого Джеймса!

— Он прямо говорил тебе, чтобы ты уехала?

Офелия рассмеялась:

— Нет, до этого еще не дошло. Но он мне прозрачно намекнул. Мне легче избегать его, чем слушать. И еще одна вещь, которую тебе следует знать: Булл пьет безалкогольное пиво.

Джулия засиделась в своем офисе допоздна. Она не могла понять, что стряслось с Реем. — его «чероки» нигде не было видно. Она решила не ждать его. Ключи от ее машины находились в домике. Она кинула их туда перед отъездом в Лос-Анджелес — на тот случай, если бы машина пригодилась Офелии или еще кому-нибудь.

Дом на колесах был погружен в темноту и покой. Свет ламп, работавших на ртутных парах, отражался в стеклах его окон. Она с облегчением нащупала выключатель в той секции дома, где находилась кухня. Яркий свет залил помещение, тени и темные углы исчезли в одно мгновение. Все же она заметила за собой, что, продвигаясь вперед, смотрит себе под ноги.

Джулия безумно хотела пить. В самолете напитков почти не давали, и со времени своего возвращения она выпила лишь чашечку кофе. Заглянув в холодильник, она вытащила оттуда бутылку минеральной воды, баночку томатного сока. Заметив пластиковый пакет с виноградом без косточек, вытащила и его. Положив все это на стол, она стала искать в ящиках хоть один пакет крекеров. Время ужина давно закончилось, и она не могла рассчитывать на то, что тетушка Тин станет ее чем-нибудь кормить, когда она вернется домой. Перспектива легкого ужина радовала ее — Джулия была голодна, как…

Она копалась в бумажных пакетах круп и тортов, когда заметила странного вида полиэтиленовый пакет, перевязанный ленточкой и наполовину заполненный какой-то белой пудрой.

Впрочем, ничего странного. Она знала, что это такое, но руки почему-то автоматически потянулись развязывать пакетик. Она сняла ленточку и осторожно понюхала содержимое пакета… В шоке Джулия отпрянула.

Это была не сахарная пудра. Не сухое молоко, не выпечка, не сода и не крахмал из кукурузной муки.

Это был кокаин.

Самый настоящий, чистейший кокаин.

Откуда он здесь взялся? Как долго он уже здесь лежит? И главное — кто его сюда положил?

Кому он принадлежит?

Ее движения были быстры и порывисты, когда она вновь завязывала пакет и сунула его обратно в ящик. Закрыв дверцу шкафа, она отошла к кухонному столу и присела на лавку. Увидев свой стакан, Джулия взяла его и сделала несколько глотков. Потом стала неподвижно смотреть на оставшуюся воду, на пузырьки, то поднимавшиеся, то опускавшиеся в стакане.

Может, поэтому-то Булл и просил ее помощи? Может, именно пристрастие к кокаину и было причиной того, что ему перестали доверять съемки фильмов? Неужели он променял традиционный для него алкоголь на новый, более эффективный источник расслабления?

Может, из-за этого он и Офелию гнал? Чтобы она не мешала ему предаваться пагубной страсти? Но зачем скрываться? Ведь он был частью того муравейника, который назывался Голливудом. Там все про всех все знали, так что информация Офелии ни для кого не стала бы новостью. Может, он хотел обмануть ее, свою дочь?

Этот и другие вопросы вертелись в ее голове, словно пузырьки в стакане с минеральной водой, но ответов на них не было.

Джулия чувствовала, что необходимо незамедлительно принимать решение, и руководствоваться она будет не логикой, а эмоциями. Это решение уже существовало, его нужно было только точно сформулировать.

Если кокаин принадлежит Буллу и если именно он стал причиной его упадка и деградации как режиссера, какой же она будет дочерью, если отвернется от отца в такие тяжелые для него минуты? У нее не было выбора. Она обязана была допустить его к работе над «Болотным царством». Осталось только найти время и место, чтобы объявить ему об этом. И мужество…

Дверная ручка скрипнула и стала поворачиваться в разные стороны. Джулия смотрела на нее с расстояния в шесть футов неподвижным взглядом. Она еще не опомнилась от своих невеселых дум.

Затем раздался стук в дверь:

— Джулия? Это я. Открой.

Вэнс. Джулия коротко выдохнула и покачала головой. Проклятое напряжение! Оно мучило ее все последние дни. Может, делать специальную гимнастику? Большой пользы от нее вряд ли следует ожидать при том количестве проблем, которые продолжали обрушиваться на нее, но и вреда не будет.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, откинув сетку и открыв внешнюю дверь.

Лицо Вэнса за сеткой показалось каким-то опухшим. Он отчаянно щурился, попав в пространство яркого света. На нем был пляжный халат и пара сандалий. Его неровная улыбка немного ослабла, когда он вошел внутрь.

— Я принял душ и лег вздремнуть у себя — напахался за день на солнце, врагу не пожелаешь. Когда проснулся, смотрю — никого нет, кроме тебя. Только у тебя свет и горит. Ну, думаю, схожу, спрошу, как там Лос-Анджелес. Стоит еще?

— Стоит. Мокнет, — ответила она и предложила ему выпить. Он посадил ее, взяв за плечи, на стул, а сам направился к холодильнику и взял банку газировки. Присев напротив нее за стол, стал расспрашивать о фестивале, о ее впечатлениях от Бэль Аира, просил сравнить его с отелем «Беверли-Хиллз».

— Табэри был там с тобой, да? — спросил он под конец.

— Это ни для кого не секрет, — прохладно ответила она.

— Здесь у нас и не может быть секретов, ты же знаешь. Мне другое интересно: если тебе нужно было сопровождение, почему выбор пал на него? Чем я хуже?

— Я думала, ты занят репортершей.

— Я бы плюнул на нее ради тебя.

Джулия допила свою воду, затем взяла в руки банку с томатным соком и оторвала жестяное ушко.

— Мне очень лестно это слышать. Вэнс, но дело в том…

— Я не хочу слышать! Я ненавижу объяснения, которые начинаются такими словами! Они всегда заканчиваются, как кулаком по роже!

В его звенящем голосе четко угадывалось раздражение. Это заставило ее посмотреть на него более внимательно. У него были маленькие зрачки, и они тонули в синеве глаз, лицо побледнело, руки подрагивали. Он теребил подол своего халата, как будто хотел натянуть его на колени или спрятать что-то от ее взора. Она много времени общалась с серфингистами и знала это движение.

— Дело в том, — продолжала она, — что я никого с собой не приглашала. Рей полетел по своей собственной инициативе. И знаешь еще что? Мы вернулись только сегодня, и я поняла, что дико устала. Наконец, по-моему, сейчас то время, которое у людей называется ночью.

Она поднялась и направилась к двери. Вэнс осушил свою банку и тоже поднялся. Банка глухо ударила по столу, когда он поставил ее обратно.

— Сегодня ты могла бы поспать и здесь, — сказал он. — Я был бы рад… подоткнуть тебе одеяло и все такое.

— Спасибо за предложение, — с улыбкой отозвалась она, — но я не хочу рисковать. Тетушка Тин откажет мне в доме, если я не буду приходить на ночь.

— А твой любовничек? Он тоже ночует у тетушки Тин? Или, может, делит постельку с рыжей вдовой? Я видел, как он с ней болтал, когда поблизости не было Саммер.

— Я не знала, но мне это и неважно. Сегодня был тяжелый день, да еще этот перелет… — Джулия встала, чтобы взять наплечную сумку, где лежали ключи от машины.

Он загородил ей дорогу к сумке, упершись вытянутой рукой в верхнюю притолоку двери. Она была между ним и лавкой. Свободной рукой он провел по ее плечу, затем опустил на выпуклость груди и стал ласкать пальцами сосок.

— Зачем так спешить? — спросил он, фальшиво улыбаясь. — Трахнемся — и пойдешь.

— Забудь об этом, Вэнс, — произнесла она, с трудом сдерживая свой голос. — У меня и так достаточно сейчас всяких сложностей.

— А ничего сложного не будет, — сказал он. — Я хочу тебя, ты хочешь меня. Удовлетворим обоюдную потребность. Все просто.

— Кроме одного. С чего это ты взял, что я хочу тебя?

— Мужское чутье.

Он подошел слишком близко. Она задыхалась от его дыхания и жара его тела. Сжав пальцы в кулаки, Джулия еле сдерживалась, чтобы не отшвырнуть его от себя. Но это было бы ошибкой. Пока он еще находился в том состоянии, когда его можно было убедить мирно. Если она попытается применить силу, он может взбеситься.

— Мужское чутье тебя подводит, Вэнс. Я очень устала, и ты также устал. Ты сам это говорил. Тебе пора в свой мотель. Хочешь я скажу, чтобы тебя туда отвезли на машине?

— Устал я не настолько, чтобы не взять тебя. И я тебя возьму, — хрипло прошептал он. — Тебе ничего не надо делать. Ляг на спину и. расслабься.

Он притянул ее к себе за шею, и она увидела, как к ее губам приближается его открытый, влажный рот.

Она взорвалась. Вскинув кулаки, Джулия ударила его локтями по рукам, а потом кулаками в грудь. Он отшатнулся.

Чтобы не упасть, ему пришлись зацепиться рукой за край стола. Он ругнулся и снова бросился на нее. Джулия откинула сетку, вылетела за дверь и попала на ступеньки крыльца. Вслед за ней в проеме двери показался разъяренный Вэнс, он дотянулся до нее, и они покатились вниз по ступенькам.

На землю они упали вместе. Какую-то секунду Джулия лежала, неподвижно, потрясенная. Затем она почувствовала боль в ноге, на которую рухнул во время падения Вэнс. Ее обуяла страшная ярость. Она стала изо всех сил вырываться, лягаться, царапаться и бить. Ее мозг был ослеплен, и она. уже не обращала внимания ни на свою боль, ни на боль Вэнса. Она перестала понимать, что делает. Вдруг она услышала вскрик, почувствовала, как Вэнс начинает вставать… У нее не было времени ни оглянуться, ни о чем-нибудь подумать.

Внезапно Вэнс куда-то пропал. Она была свободна. Подняв глаза, она увидела, как Вэнс падает спиной на землю в нескольких футах От нее. Прямо перед собой она заметила широкие плечи и темную голову. Когда человек вышел на свет, падающий из ее домика на колесах, она разглядела разъяренное лицо Рея. Он бросился на Вэнса, который пытался подняться на ноги.

— Не бей в лицо! — дико закричала она, вскакивая на ноги. — Только не бей в лицо!

Сзади ее кто-то схватил за плечи, она обернулась… Это была Офелия. Джулия и не заметила, когда подбежала ее помощница.

Рей на секунду обернулся на Джулию. В его глазах сверкнуло какое-то дикое веселье. Он вновь повернулся к Вэнсу и произвел короткий, но мощный удар в его солнечное сплетение. Тело Вэнса сломалось пополам, послышался хрип. Вэнс упал сначала на колени, а потом лицом вниз на гравий. Он стал кататься у ног Рея и истошно хрипеть. Руки его были прижаты к груди.

— Боже, — выдохнула около Джулии Офелия. Она с уважением взглянула на Рея, потом перевела обеспокоенный взгляд на Джулию. — С тобой все в порядке? Хочешь, чтобы тебя отвезли домой? Может, позвонить в полицию?

— Не надо, — сказала Джулия, стряхивая с себя гравий, который налип во время драки. Откинув назад свои волосы, она вздернула подбородок и повторила: — Не надо. Со мной все нормально.

— Да, думаю, вся эта история не будет способствовать дальнейшим съемкам. Боже, что за ремесло! Ничего, мы заставим этого шутника принести тебе извинения.

Джулия попыталась улыбнуться, но ее улыбка вышла грустной. Вот и еще одного врага нажила. Этого только не хватало.

Офелия подошла к скорчившемуся актеру:

— Эй, Вэнс, ты, глупый идиот! Ты что это тут задумал, а?! Вставай и проваливай отсюда, пока цел, недоносок!

Джулия взглянула на Рея. Тот смотрел на нее. У него был нахмуренный взгляд, а руки все еще были сжаты в кулаки. Он оглядел ее всю, как бы убеждаясь в том, что с ней все в порядке. Прежде чем она успела что-то сказать, он ей коротко кивнул и зашагал прочь.

Джулия уже открыла рот, чтобы окликнуть его, но Промолчала. Он не нуждался в ее благодарности. Похоже, ему была противна ее тревога за лицо Вэнса. Ладно, пусть идет. Несомненно, это все к лучшему.

Несомненно.

 

Глава семнадцатая

— Вэнс не будет больше досаждать тебе, — сказал Аллен, когда они с Джулией дожидались начала съемки эпизода на улице. — Офелия рассказала мне о его подвигах. Я поговорил с ним по этому поводу всего несколько минут назад. Мне кажется, мы пришли к взаимопониманию.

Вэнс стоял в некотором отдалении от них в компании репортерши. В джинсах и майке своего героя Жан-Пьера он выглядел угрюмым и вялым. Через несколько секунд он должен пройти по улице вместе с Саммер, обмениваясь приветствиями и рукопожатиями с группой местных жителей, которым надлежало изображать друзей и соседей. Хорошо, что сценарий не требовал от него слишком живой игры, подумала Джулия, неизвестно, справился бы он тогда с ролью. Хотя, конечно, сказать было трудно; многие, казавшиеся чуть ли не полумертвыми актеры внезапно преображались, как только начинала работать камера.

— Благодарна за заботу, — сказала Джулия, обращаясь к Аллену, — но я бы и сама с этим справилась.

— Возможно, хотя, как мне кажется, мой авторитет произвел на него гораздо большее впечатление, чем кулаки Табэри или твои призывы к здравому смыслу. Во всяком случае, мой разговор с ним полезен еще и тем, что его вполне праведный гнев будет направлен по другому адресу.

— Праведный гнев? — переспросила она. Последние слова заставили ее нахмуриться. Держался Аллен, как всегда, чопорно и одет был безупречно: желто-коричневая шелковая рубашка, на шее галстук с широкими кон-цами, свободные брюки цвета ржавчины с идеальной стрелкой. Джулия в своих кремовых хлопчатобумажных брюках и спортивной майке чувствовала себя рядом с ним плохо одетой.

— За то, что ему сделали выговор, — резко ответил Аллен и беспокойно заерзал под ее взглядом, потянувшись рукой поправить галстук. — Я же не говорю, что с его стороны было справедливо возмущаться тем, что ты отвергла его домогательство.

— А с твоей стороны, справедливо?

— Нет. Хотя некоторые мужчины склонны реагировать именно таким образом, если их домогательства отвергают, особенно публично.

Джулия испытующе вгляделась в его лицо, ей показалось, что он косвенно обвиняет ее в случившемся, но решила, что у него не должно быть таких мыслей.

— Тогда им не следует, — медленно проговорила она, — делать свои домогательства достоянием публики.

— Это несомненная глупость с их стороны. А как ты думаешь, я достаточно помудрел? Может, ты прекратишь доказывать мне, что я не имею на тебя прав, и приедешь ко мне в Новый Орлеан?

— Это не так просто, Аллен, — ответила она.

— Я так и думал. Но в чем же дело? Не собираешься ли ты бросаться в объятия этого болотного человека из-за одного-двух геройских порывов? Неужели ты действительно думаешь, что сможешь бросить все это ради семейного блаженства? — Он жестом обвел бурлящую вокруг их жизнь, наполненную треском камер, звуковой аппаратуры и генераторов, извивающимися как змеи электрическими проводами, осветительными батареями, разбросанными в беспорядке отражателями, орущими и чертыхающимися техниками, которые пытались привести этот хаос в какой-то порядок.

Сдержанно Джулия ответила:

— Никто и ничего не просил меня бросать.

— Вот и хорошо, потому что ты этого никогда не сделаешь; ты не в состоянии это сделать. Это у тебя в крови, это твое наваждение, это то, без чего ты не можешь ни есть, ни пить, ни спать.

— Это просто моя работа, — сказала она.

— Это то, чем ты занималась с юных лет, то, во что ты вложила годы тяжкого труда, над чем ты ломала голову; это ты и есть. Ты не можешь просто отойти в сторону, как это здание не может сойти со своего фундамента.

— Это говорит твоя надежда.

Он непонимающе уставился на нее.

— Что?

— Ты надеешься на то, что я не оставлю свою работу, потому что боишься, что тогда я могу вернуться в Лос-Анджелес и к тебе. Ты не хочешь прямо просить меня о том, чтобы я вернулась. Это наложило бы на тебя больше обязательств, чем тебе бы хотелось. Ты отдаешь себе отчет, Аллен, что прошло уже почти два года с тех пор, как мы задумали пожениться?

— Мне казалось, что тебе этого не нужно.

Она устало провела рукой по волосам.

— Возможно. У нас было удобное, устраивающее нас обоих соглашение, но ты должен признать, что дальше этого не пошло. И нет смысла стариться сделать из него нечто большее.

— Никогда не подозревал, что у тебя такие мысли, — сказал он, лицо его побледнело, а глаза тревожно расширились.

— У меня их и не было, до последнего времени. Ты думаешь, это грустно?

— Но я люблю тебя, Джулия, — прошептал он.

Она встретила его взгляд, ее глаза потемнели.

— Может быть, но это не мешало тебе увлекаться другими.

— Ты не понимаешь, — сказал он, уже погромче. — Я люблю тебя. Мы были прекрасной парой, ты и я. Мы дополняли друг друга: талант и деньги, контакты и организационные способности, старый Голливуд и новый, старая кровь и молодая энергия. Мы так хорошо работали вместе. С тобой я ощутил себя молодым, полным сил, и я помог тебе добиться успеха. У нас все может остаться по-прежнему.

— Я была с тобой не из-за того, что ты много сделал для меня, Аллен. И тем более ничем не обязана сейчас.

— Тогда почему ты не ушла от меня?

— Я думала над этим. — Она остановилась, не зная, стоит ли продолжать. Наконец, она заговорила: — Когда-то на меня производили большое впечатление гарвардские галстуки и цитаты из Ибсена и Артура Миллера; я думала, что это высший класс. Меня волновало, что ты считал, что у меня есть талант, я была в восторге от того, что ты, как Пигмалион, хотел, чтобы я стала твоей Галатеей. Благодарность переросла в симпатию, привязанность стала привычкой. Я не могу это лучше объяснить.

— О, Джулия, а ты не можешь полюбить меня снова? Попытайся. Все будет по-другому, я обещаю. Раньше я боялся, что, если ты догадаешься, как я отношусь к тебе, ты возьмешь надо мной верх и я стану зависим от тебя, но так больше не будет.

— Но тебе нравилась именно такая моя роль.

— Все это из-за страха. Я очень боялся, чтобы не случилось нечто подобное, как сейчас, боялся, что ты, когда-нибудь осознаешь, на что ты способна, начнешь получать награды вроде этой «хрустальной премии», действительно добьешься успеха. Сейчас наступил именно такой момент.

— Я не знаю… — начала она.

— Подумай еще раз, это единственное, о чем я тебя прошу. Мне тебя так не хватало в эти последние месяцы. Я все время думал, как оторвать тебя от этого фильма, вернуть в Лос-Анджелес, особенно после несчастного случая с каскадером. Когда Булл пришел ко мне с предложением участвовать вместе с тобой в этой картине, я почувствовал огромное облегчение. Я подумал, что он сможет вытеснить тебя, заменить тебя и дать тебе возможность вернуться туда, где твое место.

— Этого не будет; об этом я могу сказать тебе прямо сейчас.

— Я могу примириться с этим.

— Прекрасно. А ты можешь сказать мне, замена меня Буллом имела какой-то скрытый смысл? Предполагалось, что меня никак не отметят за эту работу? Ты хотел действовать наверняка, чтобы я не получила никакого признания?

— Господи, Джулия, не говори так; это сводит меня с ума. Я боялся за тебя и хотел, чтобы ты вернулась обратно в Лос-Анджелес. Больше ничего за этим не стоит.

Но сходила с ума именно она, а не он. На какое-то мгновение в ее голове так ясно возникло подозрение, что Аллен ради того, чтобы заставить ее отказаться от работы, спровоцировал несчастные случаи, в результате чего погиб Пол Лислет и чуть не умерла Саммер, что ей стало нехорошо. Ее преследовала мысль, что, если бы она не завела роман с Реем, он бы отстранил ее от работы в ту же секунду, как приехал. Ее увлечение другим мужчиной создавало ей некоторую защиту, потому что Аллен не мог быть уверенным в том, что она не бросит его окончательно и не свяжет свою судьбу с Реем, если давить на нее слишком сильно.

Ненормальная..

Всюду ей чудились угрозы и заговоры. Этому надо положить конец. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на том, чтобы закончить фильм. Как только это будет сделано, все остальные проблемы разрешатся сами собой, поскольку все участники разойдутся каждый своей дорогой. Во всяком случае, большинство из них.

— Послушай, Джулия, — сказал Аллен голосом низким и тихим прямо ей в ухо. — Я не собираюсь умолять тебя на коленях, но я и не сдаюсь. Я хочу, чтобы ты подумала над тем, что я тебе сказал. Как следует подумала. И потому, может быть, довольно скоро, мы найдем время и место поговорить об этом серьезно. Многое зависит от этого. Больше, чем ты можешь себе представить.

Это прощальное слово прозвучало вычурно и дразняще, оно чем-то напомнило название старой песни. И по этой причине оно было трогательным; Аллену это далось нелегко. Джулия, глядя ему вслед, медленно покачала головой. Этот день она решила полностью посвятить работе.

Сегодняшний эпизод должен был показать Саммер в ее новеньких джинсах, майке и спортивных ботинках, а также какое место занимает Жан-Пьер в общине. Позже, когда утреннее солнце уйдет и, по прогнозам, должен был пойти дождь, они отснимут, с каким энтузиазмом Саммер и Вэнс покупают новую одежду, которая превращала Саммер из городской девочки в сорванца из глубокой провинции.

Саммер вместе с матерью находились близ фургончиков, которые подтащили к стоянке бакалейного магазина. Аннет возилась с волосами Саммер, заплетенными в косу, обрызгивая их лаком, чтобы ни один волосок не вырвался из прически, а девочка извивалась и кашляла.

Джулия оторвалась от своей беседы с кинооператором и махнула рукой девушке-секретарше.

— Скажите Аннет, чтобы она оставила в покое волосы Саммер. Они должны выглядеть так, как причесал их ее отец, а не так, как будто она вышла из модного салона.

Девушка отправилась выполнять поручение Джулии. Краем глаза Джулия наблюдала, как она приблизилась к Аннет, как та швырнула расческу и баллончик с лаком в воздух, так что Саммер пришлось увернуться, чтобы они не попали в нее. Аннет бросилась на Саммер, стараясь ухватить ее за косу. Саммер снова уклонилась, ударив мать по рукам, повернулась и убежала. Аннет бросилась было за дочерью, но, покачнувшись, остановилась. Она что-то кричала девушке-секретарше, потом круто повернулась и заковыляла к своему фургончику. Когда дверь за ней захлопнулась, секретарша ушла, вращая глазами.

— Нализалась, — покачал головой Энди Рассел. — Тяжело Саммер терпеть все это. Если нам удастся залечить ее шишку за сегодняшнее утро, можно считать, нам повезло.

Джулия согласилась, хотя, впомнив Вэнса и его состояние прошлым вечером, была уверена, что не только алкоголь виновен в проблемах Аннет. Между ее бровей пролегла морщина, когда она вернулась к разговору с кинооператором, прерванному этим инцидентом.

Когда, наконец, камеры заработали, Саммер еще не пришла в нормальное состояние. Походка ее была напряженной: она держалась неестественно прямо и едва касалась руки Вэнса. Ей постоянно приходилось напоминать, чтобы она смотрела перед собой, а не себе под ноги. Ее улыбки были натянутыми и слишком быстро угасали. Просьбы и уговоры вызывали слезы и отнюдь не улучшали дело.

С каждым повторным дублем Вэнс раздражался все больше и ругал девочку вместо того, чтобы помогать ей. Это влияло на его собственную игру, поэтому он шествовал по улице, почти волоча за собой Саммер, а на крупных планах скрипел зубами.

Наконец, Джулия объявила перерыв. Взяв в пищеблоке две банки кока-колы, она подошла к груде проводов, на которой, подперев подбородок руками, сидела Саммер. Она протянула одну банку девочке, потом уселась на землю рядом с ней. Они открыли банки, дернув за ушко жестяной крышки. Они пили и смотрели, как машины огибали улицу, закрытую для проезда из-за киносъемок.

Немного погодя Джулия спросила:

— О'кей, солнышко, что произошло?

Саммер потерла большим пальцем запотевшую банку.

— Все так и смотрят на меня.

— Это естественно. У тебя одна из главных ролей.

— Я говорю обо всей нашей группе. Они все меня жалеют, А Вэнс вообще не хочет со мной работать; он говорит, что дети всегда отвлекают на себя все внимание зрителей.

— Одна из сторон жизни профессиональной актрисы, — сказала Джулия, — это не думать о том, что могут сказать о тебе другие люди. Как бы тебе понравилось играть с Вэнсом любовную сцену, зная, что он тебя терпеть не может? Актрисы постоянно с этим сталкиваются.

— Это другое, — пробормотала девочка, заливаясь краской.

— Не совсем. Ты делаешь только то, что должна делать, а другие пусть сами беспокоятся, как они играют. В каком-то смысле это относится и к твоей маме. Ты не отвечаешь за то, как она себя ведет, только за то, как ты относишься к этому сама. Если ты не хочешь, чтобы тебя жалели, тогда не жалей себя сама.

— Но вы не понимаете! Я не могу изображать, как я подпрыгиваю от счастья на глазах у миллионов, триллионов людей, если мне грустно.

— Нет, можешь. Тебе просто надо вспомнить то время, когда тебе было хорошо. Вспомни, что ты ощущала, как ты это показывала, как двигалась, как смотрела на людей. Вспомни — вспомни, что ты чувствовала, когда танцевала вместе с Реем на свадьбе. Тогда тебе было весело?

— Да, пожалуй, — слабая улыбка появилась и исчезла с лица девочки.

— Было, было. Так что вообрази себе, что Вэнс это Рей. Вообрази, что это Рей купил тебе новую одежду и что вы двое идете… ну, например, кататься на лодке или удить рыбу. Ты можешь это сделать?

Брови девочки то поднимались, то опускались. Она поджала губы и дергала ими из стороны в сторону. Подняв свою банку с кока-колой, она сделала большой глоток, как будто внезапно ее одолела жажда, и коротко рассмеялась.

— Я попробую, — произнесла она.

— Прекрасно, — сказала Джулия, в свою, очередь, рассмеявшись от облегчения. — Беги и скажи гримерше, чтобы она тебе все подправила, и мы сделаем еще один дубль.

Пока Джулия стояла и смотрела, как девочка идет в гримерную, рядом с ней послышался шорох шагов. Она сразу догадалась, что это Рей, она узнала звук его шагов и терпкий мужской запах. Она уже оборачивалась к нему, когда он проговорил:

— Ты очень хорошо поговорила с ней.

— Это труд небольшой, она прекрасно играет, если сосредоточится.

— Но ты очень терпелива, а это кое-что другое.

Эта похвала доставила ей такую радость, какую она и не ожидала. Она отвернулась, чтобы, он не заметил, как вспыхнуло ее лицо, и одновременно что-то забилось у нее в горле, когда до нее дошло, что он пришел не потому, что беспокоится о Саммер, как она сначала подумала, а специально искал ее. Она судорожно глотнула и быстро, пока не прошло это мгновение, сказала:

— Послушай, я хочу сказать тебе…

— О том, что случилось вчера вечером… — подхватил он. Они оба остановились.

— Леди в первую очередь, — спокойно произнес он.

Она встретила его взгляд, но сама была далека от спокойствия.

— Не знаю, что ты думаешь насчет Вэнса. Но он… он был не в себе.

— Ты хочешь сказать, что он по уши накачался наркотиками?

— Именно. Я только хотела сказать, что очень рада, что ты оказался на месте.

Рей долго смотрел на нее, и напряженные морщины вокруг его глаз понемногу исчезли. Он глубоко вздохнул.

— Я даже растерялся… когда увидел, как он свалил тебя на землю… и как ты защищала его. До меня не сразу дошло, почему ты так поступила. Я не привык размышлять только исходя из того, что лучше для фильма.

— Это привычка, иногда она заводит меня слишком далеко, — объяснила Джулия.

Он понимающе улыбнулся.

— Я увидел, что у тебя горит свет, и шел спросить насчет эпизода при закате. Я подумал, что ты могла бы дать мне несколько советов, как вести себя с женщиной, которая так зла на тебя, что не желает даже разговаривать, как режиссера, естественно.

— Естественно, — повторила она. — Я могла бы посоветовать тебе не замечать, что она сердится на тебя.

Он склонил голову набок и посмотрел на нее сверху вниз.

— И что это значит?

— Булл все рассказал мне. Он объяснил, что вы хотели снять эту сцену для фона, на котором будут идти титры с перечислением всех участников. Ты мог бы потрудиться сам все объяснить, вместо того чтобы уйти, не сказав ни слова.

— Тогда отступление казалось наилучшим выходом. Неизвестно, кто из нас больше погорячился, я или Булл, и мне не хотелось ухудшать положение, если я вдруг скажу что-нибудь не то.

— Когда-нибудь тебе придется сказать мне, — произнесла она легко, — чем тебе так не нравится правда. Это то, что я ценю очень высоко.

Он не ответил, его лицо изменилось под ее взглядом, стало темным, непроницаемым. Сомнения закрались в ее душу, и вместе с ними таяла радость. Невольно напрашивался вопрос: правду ли ей сказал Булл?

Им надо было спешить. Они теряли нужное освещение, солнце то выходило, то вновь скрывалось за медленно собирающимися тучами. Воздух стал тяжелым, душным. Бриз, который дул все утро, начал набирать силу, закручивая спиралью пыль, обертки от жевательной резинки, сухие опавшие листья платанов. Порывы ветра гнали их по улице, как стаю испуганных морских существ. Кинооператоры пытались защитить свои объективы. Офелия вынула из сумочки японские заколки и укрепляла ими свой «конский хвост», чтобы не мешал. Аннет стояла у двери своего фургончика и смотрела на небо, как будто для нее было жизненно важно увидеть первую каплю дождя.

— Давайте еще раз! — крикнула Джулия. — Последний, самый лучший дубль. — Все заняли свои места. Наступила тишина. Хлопнула хлопушка. Ровно зарокотали камеры.

Все вышло замечательно.

Солнце пробилось в чистое пространство между сгущающимися тучами, так что освещение стало постоянным. Ветер стих. Саммер, играя, выворачивалась из руки Вэнса, любовалась собой, своей одеждой, проходя мимо витрин магазинов, и щебетала, как будто и не слыхала о таком явлении, как страх перед камерой. Она заставила Вэнса улыбнуться, что еще больше украсило эпизод. Она вела себя, как ребенок, избавленный от тесного выходного платья и туфелек со скользкой подошвой. Она была воплощением любящей дочери и маленькой роковой женщины. Она вся была счастье и восторг. Она была просто великолепна.

Когда они дошли до конца улицы, все восторженно приветствовали ее и хлопали в ладоши, кое-кто облегченно вздохнул. И в этот момент начался дождь.

Это был не мелкий дождь и не редкий, когда капли падают разрозненно, как бы предупреждая. Только что дул теплый ветер и солнце уходило за тучу, и вдруг начался потоп. Капли дождя были огромные, величиной о блюдце. Они шлепались об тротуар, вздымая пыль, мешаясь с ней, текли мутным потоком, от которого поднимался пар, и воздух наполнился запахом внезапной сырости.

Саммер, возбужденная, счастливая из-за своего удачного выступления, выбежала с криком на улицу и закружилась как волчок, подняв кверху руки и лицо навстречу дождю. Джулия не могла не улыбнуться при виде радости девочки, тогда как сама она бросилась в укрытие под навес витрины магазина. Эта радость была заразительна; Джулия была готова выйти и присоединиться к Саммер.

Ее мысль прервал вопль, пронзительный, животный.

— Прекрати сейчас же, дура! Прекрати!

Это была Аннет. Она бежала от фургона, размахивая руками и разбрызгивая босыми ногами грязную воду, которая уже покрывала тротуар. Взгляд у нее был совершенно дикий, рот широко открыт в крике. Волосы быстро намокли и прилипли к голове, тонкий хлопковый брючный костюм болтался на ее худом теле, как свежевыстиранное белье на веревке.

Саммер, улыбка которой моментально исчезла, начала отступать. Аннет настигла ее. Она схватила девочку, притянула к себе и стала хлестать ее рукой по лицу.

— Дура! Идиотка! Я тебе покажу, как устраивать спектакли! Только попробуй заболеть, слышишь? Только попробуй! Если ты заболеешь, кто будет зарабатывать нам на жизнь?

Аннет трясла девочку и сама тряслась, как огородное пугало на сильном ветру. Она била ее по щекам, выкрикивала требования и угрозы. Саммер кричала, умоляла мать перестать, одновременно искусно уклоняясь от ударов, и плясала у держащей ее руки Аннет, пытаясь вырваться.

Джулия замерла на месте, ужаснувшись от жестокости этой сцены, оторопев от безумия, слышавшегося в воплях Аннет. Между тем проходили секунды. Тут она бросилась в дождь, перепрыгнула барьер и вбежала в заблокированную улицу. Она схватила Аннет за руку, трясла ее, требуя прекратить издевательство. В то же время она увидела, как с другой стороны, перепрыгивая через веревку, стулья и ящики с инструментами, наклонив голову от дождя, приближается Рей.

Через минуту он появился рядом. Он оторвал Аннет от: Джулии и скрутил ей за спиной руки. Саммер упала спиной на мокрую от дождя землю. Лицо ее покраснело, но было бледно вокруг рта, искривленного от подавляемого плача. Потом она поднялась на ноги и побежала так, как будто хотела обогнать бурю и ярость своей матери.

Джулия посмотрела на Рея, лицо которого выражало отвращение к женщине, которую он держал, и глазами он указывал ей на Саммер. Круто повернувшись, Джулия бросилась за девочкой. Она догнала ее уже за самым последним фургоном и грузовиком с генератором, на краю объездной улицы, где по обеим сторонам проносились машины, разбрызгивая лужи. Джулия поймала ее и без слов притянула к себе, крепко обняв обеими руками. Сначала напряженное, как струна, тело девочки сопротивлялось ей, потом послышался сдавленный плач. Саммер крепко обняла Джулию, спрятала лицо у нее на груди, все ее тело сотрясалось от рыданий. Джулия гладила ее по голове, бормотала что-то успокаивающее, защищая ее своим телом от дождя. Так они и стояли, пока к ним не подъехал «чероки» Рея.

— Ты знаешь, что говорят? — спросила Мадлин. Она шлифовала пилочкой ногти, наводя окончательный блеск на свой французский маникюр, рядом с ней стоял только что налитый бокал с шампанским, которое пенилось, как микстура от желудка. Голос у нее был довольно громкий и был хорошо слышен, несмотря на шум дождя по металлической крыше лодочного клуба и оживленный разговор членов съемочной группы, рассевшейся вокруг них как в каком-нибудь университетском центре. Они наработались сегодня, снимая виды болот во время дождя, чтобы использовать это в эпизоде, где Мадлин должна была брести в болотной жиже в поисках палатки Жан-Пьера, отправившегося на рыбную ловлю.

— Да, знаю, — отвечала Джулия.

— Говорят, что этот фильм сглазили, — продолжала актриса, как будто ей было мало того, что она уже сказала. — Сначала погибший каскадер, потом несчастный случай, чуть было не приключившийся с Саммер, а сейчас и Аннет попала в больницу на «обследование», хотя всем известно, что она совсем сбрендила на почве кокаина и алкоголя. Во всяком случае, Аннет — это последняя капля. Все говорят, что должно что-то случиться, чтобы вернулась удача, или этот фильм окончится полной катастрофой.

Джулия сухо спросила:

— И какой выход предлагают эти все?

— Булл. — Ответ был прямым. — Все думают, что, может быть, он принесет удачу.

— От их доверия у меня просто теплеет внутри.

Мадлин потянула за концы черный свитер, который она накинула на плечи поверх черной шелковой блузки и который постоянно сползал.

— Я понимаю, но таков шоу-бизнес, верность до конца или до тех пор, пока тебе не изменит счастье, как уж получится. Но если серьезно, разве это исключено? Я к тому, почему он вообще здесь?

— В гостях.

— Ну да, конечно, и я полагаю, у тебя есть акции золотых рудников Луизианы, которые ты хотела бы продать?

— Я… хотела узнать его мнение по некоторым вопросам.

— Я так и знала! Ты меня не обманешь; я покрутилась достаточно в этом деле, не говоря уже о постели и столе зала заседаний директоров. Я знаю, когда колеса начинают вертеться со скрипом. Первое, что они в таких случаях делают — это меняют или главнуютероиню, или режиссера. Откровенно говоря, дорогая, я бы предпочла, чтобы из нас двоих ушла ты.

Джулия улыбнулась про себя на невозмутимый намек актрисы, что она считает себя «звездой» в этом фильме. Мадлин не понравилась бы мысль о том, что только благодаря ее многолетнему опыту она имеет право на это место.

— Как дела у Саммер? — спросила Мадлин.

— Все хорошо. Они с тетей Тин прекрасно поладили; занимались приготовлением имбирных пряников. Я надеюсь, что к утру синяки на лице Саммер побледнеют и их можно будет скрыть за гримом.

— Это очень благородно со стороны старой леди оставить ее у себя, пока Аннет находится в клинике для наркоманов.

— Это была идея Рея.

— Но она не обязана была соглашаться, — сказала Мадлин. Немного помолчав, она продолжила, понизив голос: — Может, мне не надо этого говорить, но я бы не удивилась, если бы узнала, что это Вэнс дал Аннет такое, от чего она сошла с катушек. Он и сам в последнее время был не совсем в форме, а перед тем как появилась репортерша, он захаживал к ней утром. Аннет старше его на несколько лет, но это же не помеха, я права? Ей было очень тяжело, когда он стал поглядывать на сторону.

Джулия понимающе кивнула головой. Она и сама подозревала то, о чем говорила Мадлин. Вслух она произнесла:

— Не думаешь ли ты, что он специально дал ей сверхдозу?

— Ну, это трудно сказать. Должно быть, Аннет уже давно пристрастилась, потому что очень мучилась. Ты знаешь об этом? Но подумать только, тратить такую уйму денег на болеутоляющее. Уже от одного этого можно заболеть, когда тысячи долларов уходят как в песок, растворяются в воздухе, и все ради укола и забытья. Сколько одежды и драгоценностей, машин и домов на берегу моря можно купить вместо этого! Не удивительно, что люди занимаются продажей наркотиков, если можно сделать такие легкие деньги.

— Остановить спрос — и остановится предложение, — проговорила Джулия почти про себя.

— Что ты сказала?

— Ничего. Это то, что сказал другой человек.

Взгляд Мадлин задержался на ней на секунду дольше, но потом она быстро повела плечом и убрала свою пилочку для ногтей.

— Знаешь, я все время думаю о нашем дорогом старине Булле. Может, стоит поговорить с ним, вспомнить веселое времечко. Это может быть полезным, чтобы получить один-два эпизода в фильме. Что ты на это скажешь?

— Я сомневаюсь в этом, — прямо ответила ей Джулия.

— Ах, ладно, попытка не пытка.

Мадлин выскользнула из кресла и направилась к выходу, звеня браслетами и поправляя рукой прическу. Высокие каблуки стучали по твердому полу, и шелк ее черной с разрезом юбки обвивал ноги. Джулии, смотревшей ей вслед, стало ее немного жаль. Ей пришла в голову мысль, что Мадлин не осознает, что ее пристрастие к одежде, украшениям и другим роскошным вещам тоже своего рода мания. Или она думала, что ее внешность поблекла в сорок лет, и она чувствовала необходимость осторожно продвигаться среди руководителей, умасливая таких мужчин, как Булл, ради еще одного эпизода или строчки текста. Из нее никогда бы не вышло хорошей актрисы: у нее не хватило бы стойкости.

— Я думал, она никогда не уйдет.

Это произнес Стэн. Он, прихрамывая, добрался до кресла, освобожденного Мадлин, и тяжело рухнул в него. В руках он держал чашку кофе размером с цветочную вазу и пожелтевшими большим и указательным пальцами мял неистребимую сигарету.

— Мадлин в порядке, — сказала Джулия с улыбкой.

— Точно, но я не хотел говорить при ней. Или при ком еще, между прочим.

— Ты не хочешь подышать воздухом? Здесь становится похоже на коптильню.

Они прошли к дверям и вышли под металлический навес над входом. В лицо им ударил свежий и сырой воздух. Падающий дождь был похож на плотные серые шторы, колеблющиеся на ветру. Капли громко стучали в навес над головой, но не усиливались до рева, как в замкнутом пространстве. Джулия прислонилась к стене и ждала.

— Я правильно понял? Действительно, Булл начинает работать? — спросил Стэн, и слова вылетали из него, как пулеметная очередь.

— Думаю, ты не ошибся, хотя я еще не сообщила ему об этом и кому-либо другому, кстати.

— Тогда не делай этого.

— Что?

— Ты меня слышала. Не делай этого. Как только это случится, меня здесь не будет.

— Почему?

— Ты знаешь почему. Мне не нравится Булл, никогда не нравился, и я ни за что не буду работать с ним.

Лицо Стэна было серьезным. Он не шутил. Джулия, поняв это, почувствовала такой приступ усталости, что ей пришлось напрячь колени, чтобы они не дрожали. Она спокойно сказала:

— Стэн, ты сделал так много в этом фильме, осталось совсем чуть-чуть. Почему ты не можешь потерпеть?

— Моя шкура, может быть, немного стоит, но я ее ценю.

Его загадочный отказ даже после того, как она высказала свое мнение насчет его ультиматума, вызвал в ней раздражение. Только этого еще не хватало ко всем неприятностям!

— О чем ты говоришь? Мне можно об этом узнать? Если между вами что-то не так, то объясни, ведь мне ничего не известно.

— Это наши с Буллом дела, они тянутся с очень давних пор. Если ты хочешь знать, поинтересуйся у него. После того как он уедет отсюда.

— Я не хочу интересоваться у него. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все как есть, без всяких вокруг и около. В чем дело?

Он молчал и кусал губы, глядя на дождь. Его глаза в темных кругах беспокойно бегали, как бы ища, куда деться.

— Я жду, — требовательно проговорила Джулия.

Он продолжал молчать, лишь изредка смотрел на нее и вновь отводил глаза, медленно сжимая в кулаки руки.

— Ну хорошо, — произнесла Джулия, — ты не обязан объяснять мне. Но не жди, что я скажу Буллу, чтобы ом исчез по одному твоему слову.

Он шумно выпустил изо рта воздух и облизал языком губы. И только когда Джулия оттолкнулась от стены, чтобы снова вернуться в клуб, он выговорил:

— Дело касается твоей матери.

Она никак этого не ожидала. Джулия резко повернулась, как будто внутри у нее сработал мотор.

— Какое отношение может иметь к этому моя мать?

— У нее была связь. Со мной.

Джулия ничего не сказала, не могла ничего сказать. Она попыталась представить свою мать — такую изысканную, добросердечную, с ее живым умом, ее любовью к цветам, древности и старым домам, — увязшую в каких-то тайных свиданиях со Стэном, попыталась представить их вместе в потных объятиях. Это не удавалось.

— Пусть это тебя так не шокирует. Я тогда был другой. Мы все были другими.

Непослушными губами Джулия проговорила:

— Что же случилось?

— Ничего особенного. Булл, как всегда, развлекался на стороне, с актрисой из своего фильма, яркой блондинкой. Я был в том же фильме главным каскадером. Он послал меня отвезти свою жену куда-то в гости, чтобы она не мешала ему. Твоя мать была красивая женщина; ты очень на нее похожа. Я влюбился в нее с первого взгляда и стал приходить к ней с тех пор уже по собственной воле. Когда твоя мать узнала о блондинке, она решила отплатить Буллу как можно больнее. Я подвернулся кстати. Вот, собственно, и все, хотя она знала, как я относился к ней. Я считал, что мне повезло.

— Ну хорошо, у вас была связь, но я не понимаю, почему…

— Это не все. Твоя мать не слишком хорошо хранила тайны: По правде говоря, я не уверен, что она хотела сохранить эту тайну. Булл обо всем узнал. Через несколько дней он уехал на съемки вестерна. Я тоже там участвовал. Булл заставил меня делать трюк с фургоном, который понесли лошади. По сценарию в нем был динамит для золотой жилы. Фургон должен был упасть с горы и взорваться. Я сказал ему, что это опасно, но он все время повторял, как это здорово будет выглядеть на экране. Динамит взорвался раньше времени. Я спрыгнул, получил хромую ногу, но мне еще повезло, что я остался в живых.

Джулия смотрела на него, не шевелясь.

— Ты говоришь, что Булл знал о тебе и о матери и поэтому подверг твою жизнь опасности?

— Можно и так сказать.

— Я не могу поверить в это.

— Можешь поверить, потому, что он именно так поступил. Правда, я должен признаться, в то время он был сам не свой. Видишь ли, твоя мать никак не хотела говорить ему, чей это ребенок, которого она носит, его или мой.

— А тебе… она сказала? — Джулия почти не расслышала свой вопрос. Хорошо еще, что стена за ее спиной была крепкая, потому что ноги почти не держали ее.

— Она сказала, что твой отец Булл. Хотя мне в голову приходили сомнения.

— Почему?

— Твоя мать была не такая, как другие, и мне казалось, она не хочет, чтобы я чувствовал себя обязанным по отношению к ней. После этого несчастного случая с фургоном она бросила Булла, бросила его из-за этого и приехала сюда, в Луизиану. Сказала, что не может жить с человеком, который не лучше убийцы.

 

Глава восемнадцатая

Автомобиль Джулии, прорезая ночь, мчался по двойной темной ленте шоссе 1-10. Стрелка спидометра колебалась на одно-два деления выше предела скорости. М все равно, большинство машин, проезжавших между Новым Орлеаном и столицей штата Батон-Руж, чьи фары пробивали стену дождя, проносились мимо, как будто она стояла на месте.

Джулия пропускала их. Она в действительности не торопилась туда, куда ехала, и уже давно вышла из возраста, которому свойственны самоубийственные импульсы. Равномерные взмахи «дворников» не могли очистить ветровое стекло. Полузагипнотизированная их равномерным тиканьем, она смотрела вперед, стараясь сосредоточиться на дороге, но не в силах унять нескончаемый бег своих мыслей.

Джулия была невысокого мнения о Булле как об отце. Это было одной из причин, почему она называла его по имени; дна чувствовала, что он не заслужил детского звания Папы или Папочки, он просто отсутствовал, когда это звание можно было бы заслужить. Она не любила его за его отъезды, за то, что его не было с ней на днях рождения и на Рождество, а вместо этого он посылал ей подарок или конверт с деньгами. Временами она ненавидела его за то, что он бросил и ее, и ее мать, никогда не интересовался причинами ее поведения. Читая в брошюрах и журналах о его блестящей жизни в Голливуде, в Нью-Йорке и в Европе, где он снимал свои картины, она часто отшвыривала их от себя с презрением и максимализмом подростка. Когда ее мать была жива, они были вдвоем против всего мира и в какой-то степени против мужчин, особенно таких, как ее отец.

Позже, после смерти матери, для нее было неожиданностью приглашение Булла переехать к нему в Лос-Анджелес. И в то же время ей казалось, что после стольких лет отсутствия внимания с его стороны она этого заслуживает. Она принимала как должное, что он кормит и одевает ее, дает ей деньги на школу и покупает ей машину, финансирует ее первые шаги в кино. В то же время она отказывалась признать, что он имеет какой-то авторитет у нее, что он может высказывать свое мнение насчет того, что она делала и как. Не удивительно, что эти краткие совместные годы жизни не были спокойными и что, в конце концов, они разъехались.

То, что она услышала от Стэна, меняло все. Если Булл не был уверен, что он ее отец, тогда это вообще чудо, что он помнил ее дни рождения и думал о ней в другие праздники. То, что он пригласил ее к себе жить — тоже предмет, достойный удивления. То, что он никогда, даже, в минуты сильнейших скандалов, ни разу не намекнул, что она, может, и не родная ему, было чудом. Это меняло все отношение к нему.

Она почувствовала огромное желание немедленно сказать ему, что он может с ней работать. Большего она сделать не могла.

С Буллом, наверное, обошлись несправедливо, но и он не был невинной жертвой. Он пытался убить Стэна или, по крайней мере, подвергнуть его жизнь опасности в надежде, что он не выживет.

Но было ли так на самом деле? Ей сказал об этом Стэн, но он был заинтересованной стороной. Он был влюблен в ее мать, а его просто использовали и выбросили. Не удивительно, если он до сих пор испытывал злость, и было естественно, что эта боль и гнев были бы направлены на обманутого мужа, Булла.

Она собиралась поговорить с Буллом об этом новом для нее известии. Другого пути она не видела; то, что он сделал для нее, обязывало Джулию дать ему возможность все объяснить.

Ах, но что ей делать, если он признает свою вину? Как выбрать между Стэном и Буллом, которые оба любили ее мать и один из которых был ее отцом?

Впереди замаячил бело-зеленый знак, указывающий дорогу на Гонсалес, и она включила огни поворота. Ехать оказалось недалеко, ближе, чем ей казалось. Всего через несколько минут она уже сворачивала на подъездной путь к мотелю и, направляясь к стоянке, объехала здание из красного кирпича, обсаженное кустами можжевельника, мокрыми от дождя. Она посидела внутри машины ровно столько, сколько ей потребовалось сделать вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. И только потом выключила двигатель, погасила фары и вышла из машины.

Ей пришлось пробежать бегом к освещенному ряду дверей, так как она не подумала взять с собой зонт. Стряхивая капли с волос и рук, утирая залитое дождем лицо, Джулия еще раз проверила номер на двери перед ней. Она подняла руку и постучала.

Булл вышел на стук с газетой в руке и узких очках в золотой оправе, сползающих с носа. Увидев Джулию, он бросил очки и газету и широко распахнул дверь.

— Заходи скорей, пока совсем не утонула, девочка! Что же, во имя всего святого, заставило тебя выйти в такую ночь? Ты голодна? Давай я закажу для нас какую-нибудь пиццу или еще что. Нет, не спорь со мной, черт возьми. Почему ты всегда споришь?

Он перешел к телефону, присев на гигантскую кровать, и стал набирать номер. Через плечо он сказал:

— Возьми пива, если хочешь. Это светлое «Курс». У меня в фургоне было немного темного-немецкого, но его утянула Офелия, когда перешла жить в автобус Вэн-са. Напрасно она это сделала; я бы мог поделиться с ней пивом — и фургоном тоже.

Покончив с заказом, он повернулся и застал Джулию за наливанием себе немного «Джека Дэниела». Положив трубку, он произнес:

— Не знал, что ты пьешь эту дрянь.

— Обычно я не пью.

— И хорошо. Печень так и отваливается кусками, ну, ты знаешь. Так почему сейчас?

Такое начало облегчило ей задачу. Джулия рассказала ему все.

— Господи, — произнес Булл, когда она умолкла. Он смотрел на нее, все так же сидя на кровати. Вдруг он вскочил на ноги и, сделав шаг к сервированному столику, налил себе стакан «Джека Дэниела». Проглотив большую порцию, он снова повторил: — Господи.

— Да, у меня была почти такая же реакция, — сказала Джулия.

— Не могу поверить, что все это тебе рассказал Стэн. После стольких лет молчания. Мне трудно поверить, что он вообще говорил это про твою мать, он же боготворил ее.

— У него была на это причина. Он боялся, что ты начнешь работать в этом фильме и снова подставишь его.

Булл заворчал и глухо рассмеялся:

— Ну и задница. Ему давно пора было понять, что, если бы я хотел его смерти, я бы просто взял ружье и прострелил бы его дурацкую башку. Зачем мне связываться с каскадерами и полагаться на случай? Причем никогда не знаешь, чем он кончится.

— Ты хочешь сказать, что не пытался убить его?

— Черт, конечно, нет. Хотя мысль об этом приходила мне в голову. Но к тому времени, когда твоя мать закончила рассказывать мне, что она сделала и почему, я уже точно знал, кто виноват.

— Она?

Булл качнул головой, и еще хлебнул из стакана:

— Я.

— Но, как говорит Стэн, моя мать бросила тебя именно из-за твоей попытки расправиться с ним.

— Мы обсуждали этот вопрос, но я сказал ей, что не делал этого, точно так же, как говорю это тебе. Может, она не поверила мне, этого я не знаю. Мне всегда казалось, что она оставила меня из-за того, что устала от меня, и оттого, чем я занимаюсь, устала от Лос-Анджелеса, устала от всего моего бизнеса. Она всегда чувствовала себя здесь не в своей тарелке, вечно тосковала по Луизиане, семейной жизни на природе, где все знали ее и она знала всех.

— Наверное, это возможно, — проговорила Джулия, так как он смотрел на нее, будто ожидая ее реакции.

— Что меня поражает в этой истории, так это почему она не вышла замуж за Стэна, если уж она была так уверена, что он пострадал из-за нее. Это было бы весьма в ее духе, если бы она решила, что он заслуживает такую награду.

— Стэн сказал, будто бы она не хотела, чтобы он чувствовал себя обязанным по отношению к ней и ко мне, как будто она боялась, что он сделает ей предложение из жалости. Но я помню, как спрашивала ее сама, когда была маленькая, почему она снова не вышла замуж. Она всегда отвечала мне, что одного раза с нее хватит.

— Да, это похоже на нее.

Джулия, глядя, как Булл льет виски в свой стакан, думала о том, как трудно понять других людей, даже близких тебе, а самых близких особенно. Ей никогда и в голову не приходило, что Булл и ее мать были частью опасного любовного треугольника. Они как-то не вписывались в него. Ничто в них не говорило о несбывшихся мечтах, тайных страстях и трагически напряженной жизни, которые обычно сопутствуют подобным ситуациям.

Однако если верить версии Булла, все было совсем не так. Это был часто встречающийся и довольно печальный случай обычного предательства.

Принесли заказанную пиццу. Она была с толстой начинкой и сыром и в меру горячая. Откусывая кусок, Джулия поняла, как ей хотелось есть, как пусто и холодно было у нее внутри с тех пор, как она поговорила со Стэном. Именно тогда она поняла, что верит Буллу. Она толком не знала, верит ли она его логике или следует своему собственному желанию, но ей так хотелось, чтобы этот давний случай был бы трагическим недоразумением.

— Я вот думала, — сказала она, закончив второй кусок пиццы и принимаясь за следующий, — что могла бы закончить съемки на неделю раньше. Несколько эпизодов, которые я хотела включить в фильм, должны были усилить выразительность картины или подчеркнуть особенности характеров. Для сюжета они ценности не представляют.

Булл проглотил кусок пиццы и торопливо запил его пивом.

— Почему такое решение?

— Я же сказала, — она старалась не смотреть на него. — Это просто лишняя трата денег, а для сюжета они ничего не дают.

— Для сюжета, какого черта. Как только начинаешь вырезать сцены, ты начинаешь портить фильм. Это будет уже не то, что ты представляла в своей голове. А кроме того, твои актеры устроят тебе веселую жизнь. Мадлин уже была у меня и предлагала Бог знает что, если я расширю ее роль и добавлю еще несколько футов пленки, чтобы она могла там покрасоваться. Если ты вместо этого еще и урежешь фильм, она заорет так громко, что будет слышно на границе с Техасом; и я не шучу, в ней злости хватает.

— Тут ничего нельзя поделать.

— Ты не права. Ты должна продолжать свою линию. Ты когда-то думала, что эти эпизоды тебе необходимы, почему же отказываться от них сейчас? Разве что ты сломалась.

— Сломалась? О чем ты говоришь?

— Есть два варианта. Или ты потеряла уверенность в себе и в своем видении фильма… или ты просто боишься.

— Ну ладно, боюсь. Ты удовлетворен?

Он откинулся на спинку кресла.

— Боишься чего? Ты сама знаешь?

— Да, знаю! — выкрикнула она. — Я боюсь, что еще кто-нибудь погибнет на съемках. Я боюсь, что еще кто-нибудь пострадает, искалечится или свихнется на моих глазах. Я боюсь, что этот фильм кто-нибудь отберет у меня. Я боюсь, что я так превышу бюджет, что никто не доверит мне режиссуру даже рекламного ролика. Я боюсь, что кто-то преследует меня, хочет, чтобы я потерпела неудачу…

— Что? — спросил он, его сильный голос прорезал ее ноющие звуки.

Она отодвинула в сторону свою пиццу и, поставив на стол локти, положила голову на ладони.

— Ты слышал, что я сказала?

— Слышал, но не верю этому.

— Да и я не слишком верю, — произнесла она, выпрямляя спину и сверкая глазами, — но здравый смысл должен был подсказать тебе, что на этих съемках происходит что-то неладное. Если это не то, что я думаю, если кто-то не ведет против меня борьбу, тогда я не знаю, что и думать.

— Ты говорила об этом Аллену?

— Я никому не говорила об этом.

— Ага.

— Я не хочу выглядеть смешной, — пробормотала она, глядя в сторону.

Он протянул руку и поймал ее ладонь.

— Но ты не против того, чтобы выглядеть смешной передо мной?

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Но ты же Булл, ты…

Вдруг она вспомнила. Ее улыбка исчезла. Она посмотрела вниз, на его большую руку, накрывшую ее ладонь, на его длинные пальцы с короткими завитками волос на суставах, на его ногти.

— Ну, что еще?

— Стэн сказал, моя мать призналась ему, что мой отец — ты.

— Ну конечно я. А кто же еще? — Его голос звучал тепло, немного снисходительно.

— Не он?

— Ах, это. Ну, скажу тебе, Джулия. Твоя мать не была святой, но врать она не умела. Она не хотела говорить мне, кто отец ее будущего ребенка, но и не говорила, что он не мой. Я рассчитал шансы; ты знаешь, пара однодневных гастролей против дней и ночей, напролет занятых любовью. У меня никогда не было серьезных сомнений.

Она рассмеялась. Она просто ничего не могла поделать; это было так похоже на Булла, невообразимо практичного, более чем эгоистичного. И еще, поняла она, необыкновенно доброго. Слезы начали собираться в ее глазах. Когда они прорвались сквозь ресницы, она вытерла их краем ладони.

— Ну, ну, зачем же это, — произнес он обеспокоенно.

— Я не буду, — сказала она, — но знаешь что? Я думаю, я бы ценила тебя еще больше, если бы думала, что ты платил за мое образование и обучил меня своей профессии, подозревая, что я могла быть дочерью другого человека.

— Да будь я проклят, — проговорил он, отвалившись на кресле.

— Возможно, — согласилась она и улыбнулась сквозь слезы. — Но знаешь, я не могла не думать об этом. Стэн часто приходил навещать меня. А ты никогда.

Он посмотрел вниз, на стакан пива в руке.

— Я тоже много думал об этом, но я знал, что твоя мать не хочет меня видеть, не хочет, чтобы я расстраивал вас обеих. Кроме того, мне казалось менее болезненным вообще не навещать тебя, чем приходить, а потом уходить. Единственное, от чего я не уклонялся — это от алиментов и денег на твое содержание.

Это последнее, поняла она, было предметом его гордости и, возможно, утешением. Она мягко заметила;

— Да, это ты выполнял.

В тот момент она собиралась сказать ему, что будет работать вместе с ним. Ее удержало воспоминание о кокаине, найденном в фургоне. Ей надо было поговорить с ним об этом, узнать, что это могло значить. Но в эту минуту это было невозможно. Она не могла разрушить теплоту, возникшую между ними, не могла уничтожить появившееся ощущение любви. Это можно сделать в другой день. Конечно, с этим можно подождать.

Они доедали пиццу и подбирали последние остатки грибов, колбасы и лука пальцами. Булл откашлялся.

— Так что ты намерена делать относительно Стэна? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она, взяв в рот кусочек перца и задумчиво прожевывая его. — Попробую поговорить с ним, наверное, скажу ему то, что ты сказал.

— Лучше я поговорю с ним. Мне кажется, настал этот момент.

Она широко раскрыла глаза, повернувшись к нему.

— Если ты хочешь.

— Хуже не будет. Если я не добьюсь успеха, ты всегда можешь прийти на помощь.

— Когда ты встретишься с ним?

— Завтра, наверное. Сегодня начинать что-либо немного поздновато. Кроме того, мне нужно как следует подумать, что ему сказать и как себя при этом вести.

Вскоре Джулия собралась уезжать из мотеля. Она уже выходила из двери, но вдруг обернулась и двумя руками быстро и крепко обняла Булла. В ответ он крепко прижал ее и с неохотой отпустил. Она поцеловала его в щеку, мягко улыбнулась и только после этого повернулась и убежала в дождь.

— Будь осторожна, — крикнул он ей вслед. Он не закрывал дверь до тех пор, пока она не добежала до машины и не выехала со стоянки.

На следующий день возобновились съемки в городе, рано утром отсняли эпизоды в магазинах одежды и обуви, остаток дня посвятили сцене свадьбы. На другой день они должны были работать над эпизодом, где Мадлин и Вэнс посещают Саммер, попавшую в больницу после несчастного случая, который мог бы оказаться вполне реальным. Также им предстояла сцена, где Саммер бежит из больницы и прячется в болотах в попытке заставить родителей прекратить воевать из-за нее и помириться во время ее поисков.

Джулии не хотелось снимать эту сцену. У нее были большие сомнения в необходимости этого эпизода и счастливого конца, который она планировала, исходя из замысла Алисии. Наблюдая, как взаимодействуют актеры, играющие главных героев, и видя, какую опасность представляют собой болота, она понимала, что благополучный финал в этой ситуации казался в высшей степени неправдоподобным.

Джулия никогда не принадлежала к тому течению, в котором счастливый финал автоматически становился менее значимым и менее художественным, чем трагический. Ей нравилась идея, что Алисия берет свою судьбу в собственные руки, что она форсирует события и добивается своей цели. И все же обретение Жан-Пьером и Доротеей любви и желание преодолеть свои трудности казались ей фальшивыми.

Может быть, ей следует придумать что-то другое. Но если она собиралась что-то менять, ей надо было торопиться.

После того как съемки закончились, Джулия вернулась на съемочную площадку. Часа два она совещалась с Офелией и Стэном по поводу завтрашнего расписания, потом, когда они ушли, сидела одна, исписывая желтый блокнот. Она записывала разные мысли, от испытанных и верных решений до свободных ассоциаций, в попытке найти что-то новое для финала. Но не слишком преуспела.

Джулия слышала, как одна за другой покидают стоянку машины, как уезжают грузовики компании. Она знала, что уехал и пищеблок, но продолжала работать. В этот вечер тетя Тин играла в «бинго», а Рей что-то сказал о деловой встрече в Новом Орлеане перед тем, как уйти из дома после завтрака. Никто ее не ждал.

За последние дни Рей часто отлучался на деловые свидания; она почти не видела его. Из-за дождя они не могли снимать оставшиеся трюки, и он был не нужен на площадке. Ее все еще беспокоила его другая жизнь в Новом Орлеане. С самого начала он настолько воплощал для нее образ Болотной Крысы, что она никак не могла от него отвыкнуть.

Часа через два Джулия все-таки додумалась до возможного варианта финала. Быстро записав его и немного приукрасив, она заулыбалась, довольная собой. Получилось хорошо, очень хорошо.

Нет, нехорошо.

Доротея, так, как ее играла Мадлин, была не из тех, кто позволяет себе надолго давать волю чувствам. Для нее найти дочь после побега в болота, а потом отойти в сторону и позволить Жан-Пьеру спасти ее, было бы невозможно.

Джулия вырвала страницы из блокнота, скомкала их в шарик и зашвырнула в мусорный ящик.

Она устала. Резало в глазах, болела шея, все тело затекло так, что было трудно встать. Уже наступила ночь. Может быть, ей придет в голову еще что-нибудь, если она заснёт с этой мыслью.

Она встала с кресла, взяла свою сумочку на ремне, порылась в ней в поисках ключей и направилась к двери. Она заперла свой кабинет, прошла к входной двери, вышла и закрыла ее за собой. Медленно спускаясь по ступенькам трейлера, она глядела вверх на ночное небо. В первый раз за много дней оно было чистым, зато похолодало. Звезды, казалось, были совсем близко, а полная луна, медленно сползающая к горизонту, окрасилась в оранжевый цвет и была похожа на тыкву.

Ее арендованный «бьюик» стоял под ртутным фонарем на краю стоянки в самом дальнем конце от входа. Она пошла туда, озираясь вокруг. Чем дальше она удалялась от офиса-трейлера, тем больше осознавала тишину. Она была рада видеть охранника на своем посту внутри металлической будки с широкими окнами. Он сидел, качаясь на стуле, и читал книжку в бумажной обложке.

Она почти дошла до своей машины, когда услышала нарастающий звук. Остановившись, она вновь задрала голову, всматриваясь в ночное небо, вслушиваясь в ровный гул приближающегося самолета. Она и раньше слышала этот звук, в свою первую ночь в этой стране болот. Это был не пассажирский самолет, не реактивный и вообще не обычный самолет. Это был частный самолет, может быть, «амфибия».

А вдруг это контрабанда наркотиков?

Возможно, это имеет отношение к ее съемочной группе.

Эта мысль давно засела у нее в голове, еще до того момента, как она обнаружила пакет с кокаином. Слишком подозрительными были свидетельства того, что наркотики имеют хождение во время этих съемок, того, что где-то их можно раздобыть очень легко. Съемки на природе представляли собой рабочий муравейник; грузовики и фургоны всех размеров приходили и уходили в любое время суток, кроме того, отсюда в разные стороны расходились большие суммы денег. Все это представляло собой уникальную возможность не только для транспортировки наркотиков, но и отмывания грязных денег.

Конечно, у нее не было никаких доказательств своей догадки.

Самолет летел черной тенью на фоне освещенного луной неба, мигая красными и зелеными огнями. Он делал виражи над вершинами деревьев, медленно приближаясь. Пока она наблюдала за ним, он включил посадочные огни, которые сверкали очень ярко, несмотря на большое расстояние. Джулию переполняли нахлынувшие на нее чувства: сомнение и любопытство, злость и страх. Но сильнее всех была злость.

Вдруг она побежала обратно к трейлеру, на ходу вынимая ключи. Вбежав по ступенькам, она открыла входную дверь и бросилась в кабинет Офелии. Он был незаперт — Офелия никогда не утруждала себя такой ерундой. На доске с внутренней стороны двери висели ключи от лодок и грузовиков компании. Джулия быстро оглядела их, сначала выбрала, но потом отвергла ключ к одному из катеров — слишком большой и шумный, заметив при этом, что на месте не было второго экземпляра. Может, его взял Стэн, — ключ с синей биркой от грузовика компании, который он обычно водил, висел на своем крючке, как будто Стзн был где-то поблизости. Для нее сейчас как нельзя лучше подходит скиф. Она сорвала ключ с доски и выбежала из трейлера, остановившись только затем, чтобы вновь запереть входную дверь.

У причала стоял только один катер с кабиной. Джулия едва взглянула в его сторону и, столкнув лежащий на боку скиф в воду, прыгнула в него. Запустив мотор, она пустила его задним ходом, пока не выбралась из зоны причала, потом развернулась вниз по реке. Сторож, отметила она, так и не выглянул из своей будки. Она покачала головой и вновь стала смотреть в ночное небо.

Самолет исчез из виду, возможно, приземлился. Она ясно представляла себе, где может находиться место его посадки. Ее память сохранила канал, увиденный ею с воздуха, и катер, подплывший к стоянке под навесом на берегу этой длинной полоски воды. Надо было только попасть туда незамеченной.

Раздавшийся рядом всплеск был громкий, сильный, брызги разлетелись футов на двадцать. У Джулии забилось сердце. Она в тревоге оглянулась.

Это был самец-аллигатор. Он нырнул с берега и теперь скользил рядом менее чем в шести футах от нее, как будто соревнуясь в скорости с лодкой. Она перевела дыхание, встряхнулась, покрепче ухватила руль и снова стала смотреть вперед.

Рей затаился и сидел очень тихо, а тем временем туча мелких, неразличимых в темноте комаров плясала вокруг его головы и пировала на его лице и шее. Он неосмотрительно вышел из дома, забыв о защите от насекомых, да еще выбрал пункт наблюдения под низко висящей веткой дерева. К несчастью, спрятаться больше было негде. Если к нему за воротник не заберется паук-«волк», то можно считать, что ему повезло. Но надо продержаться еще несколько минут, пока самолет на канале не разгрузится. Тогда он сможет вернуться домой.

Из-за дождей произошел сбой в ритме снабжения товаром, а тройной вес означал необходимость разгрузки на земле, вместо простого сбрасывания его с борта. Такое случалось и раньше. Организация, дела, однако, была безупречна; все шло как по маслу. Никаких ненужных разговоров и лишних перемещений товара.

Звук моторной лодки заставил его повернуть голову. Этот звук был ему знаком. Он выругался про себя, а когда мотор вдруг замолк, выругался с еще большей энергией. Непрошеные гости были совсем ни к чему; если у кого-то возникли подозрения и желание разведать, в чем дело, это означало катастрофу, смертельную катастрофу.

Рей сбросил свои спортивные ботинки, связал вместе шнурки. Перебросив их через шею, он перевалился за борт скифа, взятого им взаймы. На веслах он подошел к берегу и вышел из лодки. Натянув ботинки, он притаился среди кипарисовых пней и пальметто. Удостоверившись, что никто не мог ни услышать, ни увидеть его, он, медленно шагом пустился в ту сторону, где последний раз раздался звук мотора.

Легкая лодка оказалась ближе, чем он ожидал, она уже свернула в канал, а не остановилась на реке. Причиной тому был электрический моторчик на носу лодки. Но самой большой неожиданностью для него явилось то, что лодку вела Джулия. Некоторое время он пристально следил за ней, потом закинул назад голову и, уставившись в небо, яростно прошептал те слова, что должны были заменить: «Иисус, Михаил Архангел и Дева Мария».

Ответа не было, да он и не ждал его. Так ему и надо. Во всяком случае, выход представлялся только один. Он снова скользнул в воду.

Рей вынырнул с другого борта скифа, не издав ни звука. Он быстро уцепился за планшир, но не навалился на него сразу всем телом, а стал постепенно подтягиваться. Подтянувшись, он одним быстрым движением перевалился через борт, так что неустойчивая лодка не успела потерять равновесие и опрокинуться. Вскочив на ноги, он схватил обеими руками обернувшуюся к нему Джулию. Воздух почти весь вышел из его легких, когда вместе с Джулией он упал на дно лодки. Он глухо застонал. Обширная корка от ожога на плече вновь лопнула, он почувствовал саднящую боль, но все же ухитрился перекинуть ногу на бедро Джулии и рукой зажать ей рот.

— Ни звука, — сказал он ей прямо в ухо, слова звучали грубо от злости и борьбы, — или ты погубишь нас обоих.

Она не сопротивлялась. Он чувствовал, как часто поднимается и опускается ее грудь, слышал тяжелые удары сердца. Тело ее было мягким и податливым, запах волос нежным. У него промелькнула безумная, фантастическая мысль о том, как хорошо было бы заняться с ней любовью прямо сейчас, в лодке, под звездами. Но лодка вращалась по кругу из-за работающего электромотора и момент определенно был неподходящий.

Он немного отодвинулся в сторону и приподнялся на локте. Его плечо намокло и болело, и это не улучшало его настроения.

— Сейчас я отпущу тебя, и мы вернемся тем же путем, каким ты приехала сюда, и с такой скоростью, на какую только способна эта лодка, и без единого звука. Если ты согласна, кивни головой, иначе…

У нее, лежащей на спине в неуправляемой лодке, хватило смелости вопросительно поднять брови при последнем слове. Он чуть не рассмеялся при таком проявлении бесстрашия. Чтобы скрыть свой порыв, он грубо добавил:

— Иначе я проверю, сколько нужно оторвать от твоей майки, чтобы заткнуть тебе рот.

Она еле заметно кивнула головой, но с таким видом, будто одержала над ним победу. С облегчением он произнес:

— Вот и прекрасно.

Отпустив ее, он перешел на нос, поймал рычаги управления, развернул лодку и направил ее в сторону реки. Краем глаза он видел, как Джулия села у кормы, как можно дальше отодвинулась от него.

Он почувствовал острый укол раскаяния, но отмахнулся от него. Он разберется с этим дотом, если это потом вообще когда-нибудь наступит.

Надо было отдать ей должное: пока они не достигли места их съемок, она не пыталась заговорить с ним, да и тогда понизила голос, чтобы он не разнесся по воде.

— Я думала, — сказала она, — что ты в Новом Орлеане.

— Это недалеко. Я мог успеть съездить туда и вернуться обратно. — Он пытался говорить твердо и спокойной, но не был уверен, производило ли это на нее должное впечатление.

— Что ты делал в болотах так поздно?

— Рыбачил, — ответил он.

— Оно и видно.

— Это любимое занятие болотных крыс.

— Помолчи, — сказала она и отвернулась с отвращением.

Он замолчал.

Так в молчании они добрались до причала, освещенного ртутными лампами. Призрачный розоватый свет отражался на поверхности воды, оттенял края свисавших с деревьев мхов и скользил по сверкающему белой краской и хромированными частями катеру, покачивающемуся у деревянного помоста.

Этот свет падал и на тело, свесившееся головой вниз с борта катера, на бессильно упавшие руки, на красный ручеек, стекающий по белому борту в воду.

 

Глава девятнадцатая

Это был Стэн.

Джулия и Рей подняли его на корму катера. Джулия опустилась на колени и пощупала пульс. Рей сразу понял, что все кончено, но она должна была сама во всем убедиться. Даже тогда, когда она заглянула в восковое, помертвевшее лицо и поняла, что нет больше жизни в этой повисшей руке, она не могла этому поверить.

Стэна больше нет. Все так просто. Совсем недавно он ходил, говорил, волновался, надеялся, чувствовал. Сейчас ничего этого нет. Этого человека, о котором она была готова подумать, что он ее отец, больше нет.

Острый комок сдавил ей горло. Она сглотнула, чтобы побороть наворачивающиеся на глаза слезы, но они, помимо ее воли, стекали по щекам и собирались в ямочках у носа. Она старалась не обращать на это внимания и сосредоточиться на другом.

Очевидно, Стэна ударили ножом, хотя поблизости не было никаких следов орудия убийства. Как давно это произошло, определит эксперт; и все же Джулию не отпускала мысль о том, что, когда она садилась в скиф, Стэн мог лежать, истекая кровью, и что если бы она увидела его, может быть, сумела спасти.

— Пойдем, — сказал Рей, положив руку ей на плечо и быстро сжав его. — Надо позвонить в полицейское управление и покончить с этим.

— Ты иди, — произнесла она тихо. — Я останусь с ним.

— Нет.

Она взглянула на Рея в этом сумрачном свете, смахивая мешающие видеть слезы, встревоженная его неуступчивостью.

— Ну, хорошо, я пойду, а ты останься.

— Мы пойдем вместе. На случай, если тот, кто это сделал, все еще где-то поблизости.

Она хотела было возразить ему, но передумала. Со стороны фургонов они увидели мерцающий, колеблющийся огонек. Это был охранник, совершающий свой обход. Она боялась спросить о нем, боясь, что его тоже могли убить. Но у него хотя бы был пистолет для защиты.

— Мне кажется, проблема решена, — проговорила Джулия.

Рей позвонил в полицейский участок. Потом он сказал ей, что поскольку это явное убийство, шериф, скорее всего, поставит на ноги полицию штата; она должна быть готова на этот раз к более тщательному и длительному расследованию, чем в случае гибели Пола.

Его слова напоминали ей о положении и обязанностях. Как только он освободил телефон, она позвонила Аллену в Новый Орлеан, потом Буллу.

Булл ответил на пятый гудок, голос его был сонный и нетрезвый. Однако он быстро очнулся.

— Господи, как это случилось?

Джулия объяснила. Хотя он, вешая трубку, сказал, что выезжает, Джулия вновь и вновь вспоминала его голос, пытаясь разобраться, была ли его реакция естественная или же голос звучал слишком спокойно и по-деловому, предлагая свою помощь. Ей было противно сознавать, как в нее закрадываются подозрения, но она ничего не могла с этим поделать.

Она уже не знала, чему верить.

Рей возник на канале, как будто из воздуха. Она не имела ни малейшего понятия о том, как он оказался в ее лодке, но хорошо себе представляла, что он мог делать на реке. Его грубость, его угрозы — все указывало на то, что он знал о приземлившемся самолете, и что она верно угадала назначение этого самолета.

Вопрос заключался в том, что из того, о чем она догадывалась, можно было рассказать полиции? Что она могла себе позволить?

Стэн мертв и, что бы она ни делала, не вернется к жизни. Если она расскажет властям, что у него с ее отцом существовала давняя вражда, Булла могут арестовать. Если же сказать, что его смерть каким-то образом может быть связана с наркотиками и приземлившимся в болотах самолетом, тогда работа остановится на несколько недель и это погубит и сам фильм, и ее карьеру.

В работе и без того наступит значительный перерыв — это неизбежно. Можно ожидать очередного визита Дэйвиса, фининспектора компании-кредитора, и угроз отнять у нее фильм. От этой мысли ей хотелось плакать. Даже рыдать, как несправедливо обиженному ребенку.

О, какая нелепость — думать, будто бы убийство Стэ-на направлено против нее. Кто может быть до такой степени мстителен, безжалостен, чтобы погубить человека только ради того, чтобы насолить ей? А вдруг такие существуют?

Может, она ошибается. Может, ни одно из этих событий не связано с ней лично. Может, причины всех смертей следует искать в этом наркобизнесе?

Так много разных версий, и нет никакой возможности выяснить, какая из них правильная. А до тех пор, пока она это не выяснит, как она может решить, что ей говорить? Попытаться ли ей уберечь отца и спасти свой фильм тем, что держать все свои подозрения и догадки при себе, взяв на себя большой риск, или же рассказать людям шерифа все, что она знает, и о чем догадывается, и надеяться на лучшее. У нее оставалось минут десять, чтобы принять решение.

Рей подошел к окну офиса-трейлера, откуда они звонили по телефону, и посмотрел на стоянку, за которой был причал. Джулия взглянула на него, обеспокоенная его мрачным молчанием и возникшей между ними натянутостью. Его волосы еще не высохли, а рубашка и джинсы были такими мокрыми, что прилипали к телу. На плече расплывалось красное пятно.

— У тебя идет кровь, — сказала она отрывисто.

Он круто обернулся к ней, чтобы она не смотрела, и пожал плечами.

— Пустяки, это ожог.

— Пойдем со мной в другой кабинет, я хочу посмотреть. По-моему, у Офелии есть аптечка первой помощи. — Она повела его из своего кабинета. — Кажется, все здесь подходит к концу.

Он смотрел, как она достает запечатанные в фольгу спиртовые тампоны, пару больших марлевых квадратных салфеток и моток нейлонового бинта.

— Как я понимаю, ты работала сегодня ночью.

Она кивнула в ответ и шагнула к нему, надрывая фольгу пакета. Послушно повернувшись к ней спиной, он прясел на край стола Офелии, чтобы она без труда могла дотянуться до его плеча. Он поморщился, когда Джулия дотронулась тампоном до разорванных краев старого ожога.

— Извини, — пробормотала она.

Больше он не двигался, как будто и не замечал, что она делала, и продолжал:

— Ты ничего не заметила необычного, не видела никого постороннего?

— Нет, но здесь всегда ходит так много народа. Кроме того, я никого и ничего не вижу, когда работаю за столом.

— Значит, ты предполагаешь, все уехали отсюда примерно в обычное время?

— Все, кроме Стэна, — сказала она, — вытирая кровяной след на его спине, вспомнив при этом кровь на борту катера, отчего внезапно и судорожно передернулась. Она бросила спиртовой тампон в мусорную корзину, взяла другой. — Когда я брала ключ от лодки, я видела на доске его ключ от машины.

— Больше никто не оставлял свои ключи?

— Кажется, нет, но я не уверена. Некоторые грузовики часто остаются здесь на ночь. Это зависит от расписания, кто-то может задержаться, кому-то нужно куда-то поехать.

— Но ты не обратила внимания на какие-то определенные ключи?

Она отрицательно покачала головой. Закончив очищать рану, Джулия взяла марлевую салфетку и приложила ее к тому месту, где была разорвана корка от ожога, потом начала накладывать нейлоновый бинт, чтобы удержать ее на месте. Когда Джулия натягивала полоску бинта, она на одно мгновение задержала пальцы, обхватившие его плечо. Под ладонью она почувствовала его натянутые мышцы и теплую упругость его загорелой кожи. Сглотнув, Джулия спросила:

— А в чем дело? Что ты хочешь от меня услышать?

— Я хочу знать, что существенного ты можеть сказать шерифу и его людям. Если бы ты ничего не видела, то тебе нет смысла ввязываться в это дело, можно ограничиться формальным допросом. Я бы мог сказать, что рыбачил и когда вернулся, то обнаружил тело.

— Другими словами, ты не хочешь, чтобы у меня была возможность упомянуть о том, что произошло на канале, да? Чтобы я никому не говорила о самолете? Что ты там делал? Почему ты со мной так обошелся?

— Это к делу не относится.

— Откуда я знаю, относится или не относится? И ты откуда это знаешь?

— Это может иметь какую-то связь с самолетом, а может и не иметь. Я не знаю. Но я знаю следующее: то, что я там был, не имеет никакого отношения к убийству Стэна, так же как и твое присутствие там не способствовало этому.

— И это все, что ты можешь сказать?

Он повернулся и долго смотрел на нее, в его темных глазах ничего нельзя было прочесть. Наконец, он произнес:

— Верь мне, Джулия, так будет лучше.

В его спокойном голосе ей почудилось напоминание о разделенной радости, о гармонии тела и духа, которое хоть и было быстротечным, но оставило свой след. Это напоминание было только у нее в мыслях. Она не думала, что он стал бы использовать их отношения для того, чтобы воздействовать на нее.

«Верь», — сказал он.

Он избавлял от неприятностей ее или себя? Джулия не знала и сомневалась, что хотела бы узнать.

Она не могла полностью доверять ему, но была способна пойти на компромисс. По существу, он предлагал ей именно это. Или она ошибается?

— На всякий случай не забудь, — сказала она, злясь на себя за неуверенность, — что ты промок до нитки. Как ты собираешься объяснить это?

У него расширилась грудь от глубокого вздоха, и на секунду глаза загорелись радостью, но вскоре погасли.

— Я могу пойти и понырять вокруг катера, чтобы найти орудие убийства, которое могло выпасть за борт, когда Стэн упал. Кто знает, может, я действительно что-нибудь обнаружу.

— Твое плечо снова начнет кровоточить и туда может попасть инфекция, если уже не попала. — Она помялась в нерешительности. — Есть еще один выход. Мы можем взять ключ от трейлера с костюмами и взять там сухую одежду.

Он улыбнулся, но не двинулся с места.

— Не смотри на меня так, — сказала она резко. — Не только тебе в голову приходят ценные мысли.

— Я это вижу, — ответил он многозначительно.

— Ну хорошо. Что насчет охранника?

— Он заступил на пост после десяти тридцати в ночную смену, заявляет, что никого постороннего во время своего дежурства не заметил. Во всяком случае, он мой приятель и приятель Пола. Я думаю, что смогу научить его, что говорить.

Джулия медленно кивнула головой.

— Тогда все в порядке. А теперь скажи, что, по-твоему, мы должны говорить.

Это оказалось несложным. Самое главное, о чем они договорились, это опустить всякое упоминание о том, что Джулия была на реке. Она должна была сказать, что услышала звук мотора лодки Рея и вышла встретить его. Они вместе обнаружили тело Стэна, как, собственно, оно и было на самом деле.

Джулия быстро перебирала гардероб Жан-Пьера в трейлере-костюмерной, а Рей стоял на страже у двери. Она всячески старалась избегать сомнений, которые преследовали ее. Помогло то, что, когда они шли обратно к трейлеру-офису, прибыл шериф с помощниками, а вскоре появились и представители полицейского управления штата. Как только Рей рассказал свою версию случившегося, и она подтвердила ее, дороги назад не было.

Это была длинная ночь. Приехал Булл, мрачный, небритый. Его короткие седеющие волосы торчали как ряды скошенной пшеницы там, где он проводил по ним пальцами. Перед выездом из мотеля он позвонил Офелии, и та примчалась следом за ним. Вскоре после этого в приемной трейлера-офиса начал вариться кофе для всех прибывших, и скоро он превратился в место сборищ.

Приехал и уехал эксперт, появилась бригада судебных медиков, сделала свое дело и тоже уехала. К половине пятого утра, через три часа после того, как Джулия и Рей обнаружили тело, было установлено, что смерть наступила не раньше одиннадцати вечера и не позднее часа ночи, за полчаса до его обнаружения. Вскрытие, наряду с более подробным изучением действий Стэна с вечера до полуночи, могли сократить этот промежуток времени, но в данный момент точнее сказать никто не мог. На этом предположении и строилась дальнейшая работа с членами съемочной группы, которые находились в это время на площадке.

Джулия надеялась, что время смерти определят более точно. В таких временных рамках невозможно было установить, был ли Стэн уже мертв, когда она уехала на лодке, или же он был убит в ее отсутствие. Эта неопределенность беспокоила ее.

Чем скорее приближался рассвет, тем тяжелее становилось скрывать, почему ей так нужна была информация, и все неприятнее следить за каждым своим словом, так, чтобы не проговориться, что она была на реке. К тому времени, когда приехал Аллен, солнце уже поднялось, а она была вконец измучена.

С первого взгляда на нее Аллен потребовал, чтобы ей разрешили отправиться домой и отдохнуть. Возражений не последовало. Булл и Рей уже давно уговаривали ее уйти, но она отказывалась. В конце концов, она устала спорить и ушла, потому что Аллен мог выступать как представитель «Эксель филмз», освободив ее от ответственности. По крайней мере, он один из трех присутствующих мужчин имел на это некоторое право.

Саммер вре еще жила с тетей Тин, хотя Донна тоже присматривала за девочкой с того самого дня, как госпитализировали Аннет. Обе женщины узнали об убийстве по полицейскому сканнеру тети Тин. Они отправили Саммер играть с двумя мальчиками Донны, а сами стали расспрашивать Джулию. Их любопытство было вполне естественным; Джулия с готовностью отвечала на их вопросы, рассказывала, кто был на площадке, что делала полиция. Пока Джулия говорила, тетя Тин приготовила ей завтрак, но Джулия почти ни к чему не притронулась. В конце концов, пожилая дама, убрала тарелку, дружески обняв ее за плечи.

— Ну, а теперь отправляйся в постель. Ты выглядишь ужасно усталой, и мне просто стыдно, что я так долго мучила тебя. Отдыхай, это тебе необходимо, а я послежу, чтобы тебе никто не помешал, да.

Джулия приняла душ, одела ночную рубашку, заперла на ключ свою комнату, задернула шторы на окнах. Она легла в постель и с наслаждением вытянулась. Но это не помогало, ее мысли не переставали терзать ее.

«Верь мне», — сказал Рей. Она давно перестала верить словам; но каждый раз все заканчивалось тем же. У нее были собственные причины, почему она согласилась с его просьбой, и все же ей казалось невероятным, что она не потребовала у него ответа на вопрос, что он делал на реке и что было в этом самолете, который она видела.

Она слышала, как смеялись и кричали дети, играющие на заднем дворе. То и дело Донна или тетя Тин призывали их к порядку, но в их окриках не было строгости и осуждения, только снисхождение и терпимость. Эти женские и детские голоса странным образом успокаивали ее, как сон о детстве.

Стук в дверь со стороны галереи заставил Джулию вздрогнуть. Она с усилием сползла с кровати, накинула на себя халат и пошла открывать. За дверью стояла Донна, выражение ее лица было серьезным.

Джулия пригласила ее войти, завязала поясок халата на талии и отступила назад, уступая дорогу. Садясь на кровать, она жестом указала на кресло.

Донна села, сложила руки на коленях и смущенно на них уставилась.

— Извини, что побеспокоила, но у меня есть к тебе разговор, а во время работы это сделать никак не удается — или очень много народа, или ты занята.

— Ты бы просто дала мне знать. Это насчет Саммер?

— Нет. Это — насчет Рея.

— Да? — Джулия понимала, что ее интонация вряд ли может способствовать откровенному разговору, но ничего поделать с собой не могла. Она почувствовала, как у нее внутри все похолодело, когда она вспомнила, что Донна и Рей еще в школе были влюблены друг в друга и, возможно, между ними было что-то серьезное как раз перед гибелью Пола.

— Я беспокоюсь за него. Он говорил тебе, что его жена умерла?

— Да, я что-то слышала об этом.

— Но он наверняка не говорил тебе о том, что его жена была зла на него, недовольна тем, что из-за своей работы он почти не бывает дома. В тот день она хотела уйти от него. Она стала спускаться по крутым ступенькам старого дома, где они жили. Шел сильный дождь, было скользко, и она оступилась, а ведь была беременна, да к тому же тащила тяжелый чемодан. Она упала, и у нее после этого случился выкидыш. В результате погибли и ребенок, и она сама. Рей до сих пор винит себя за то, что в тот день уехал на специальное задание, за то, что его не было дома.

— Он никогда не говорил подробности, но я в самом деле не понимаю, какое отношение имеет эта история ко мне.

— Я как раз к тому подхожу, — упрямо продолжала Донна. — Его жена была молода, своенравна, красива, как рафаэлевская мадонна, хотя личностных качеств у нее было мало. Я думала, что он так и не переживет ее смерть, две смерти, собственно говоря. Все женщины, которыми он увлекался с тех пор, были — не знаю, как поточнее выразиться, — в какой-то степени травмированными. Они были вполне привлекательны внешне, но или изгнаны из семьи, или покинуты мужьями, или перенесли какую-то болезнь, психическое или физическое насилие, все в таком духе. Его так и тянуло к женщинам, которые нуждались в нем, как будто их отношения основывались на его помощи. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Не совсем, разве что ты хочешь сказать, что именно такой он видит и меня?

— Я просто хочу, чтобы ты поняла — до того момента, как в его жизнь вошла ты, единственное, что он чувствовал по отношению к женщинам, было сострадание.

Джулия подумала, осознает ли Донна то, что она сама могла быть последней в длинной веренице женщин, достойных жалости Рея. Если таковы были его пристрастия, то вряд ли он смог устоять против красивой молодой вдовы, матери двух детей, очень нуждающейся в помощи.

Джулия встала, прошла к двери и взялась за ручку.

— Извини, но я не вижу в этом разговоре никакого смысла. Если ты не возражаешь, я действительно хочу отдохнуть.

— Я понимаю, что суюсь не в свое дело, и если бы об этом узнал Рей, ему бы это не понравилось. Меня оправдывает только то, что я давно знаю его и не хочу видеть, как он терзает себя, как тогда терзался из-за глупой девчонки, на которой имел несчастье жениться.

— Если женщина хочет покончить с неудачным браком, ее нельзя назвать глупой, — сказала Джулия.

— Может, и нет, но его жена знала, где он работает, когда выходила за него, и должна была понимать, что он не всегда будет рядом с ней.

Жажда Джулии узнать больше о Рее, подтвердить свои опасения вдруг пересилили ее желание остаться одной. Она отпустила дверную ручку и прислонилась спиной к стене.

— Так какая же у него была работа?

— Много лет до того, как стать инспектором, он был специальным тайным агентом ДЕА.

Тайный агент.

— Ах, да, я вспоминаю. Но ведь он ушел оттуда?

— Да, два года тому назад.

— Наверное, у него возникли какие-то проблемы?

— Что? — У Донны было непонимающее лицо.

— Наркотики, исчезнувшие после проведения операции, например. Он сам мне об этом рассказывал.

— Ах, это. На машине, нагруженной наркотиками, он сделал заезд в Новый Орлеан, в одну из школ, где должен был провести беседу о борьбе с наркотиками. Он задержался всего на пятнадцать минут, и ни один грамм не исчез.

Джулия так и застыла на месте.

— Но почему же он допустил, чтобы я подозревала худшее?

— Кто знает? Может, посмотреть на твою реакцию. Рей бывает непредсказуем.

— Я не могу понять, почему он пошел работать в это управление, если он из очень богатой семьи.

— Это богатство не всегда было в его распоряжении. Его дед и бабка из Нового Орлеана были очень недовольны тем, что их дочь вышла замуж за потомка французских переселенцев. Они не виделись и не разговаривали с дочерью до тех пор, пока не родился Рей, а после этого навещали их раз или два в год. Рей вырос в традициях французских переселенцев, унаследовал страсть к болотам от своего отца, как и его отец от своего, и так далее в семи или восьми поколениях. Так было вплоть до свадьбы в соборе святого Луиса, когда французы, приехавшие сюда в 1760 году, перемешались с немцами, которые прибыли во времена Миссисипского бума в самый ранний период французской колонизации Луизианы. Мы здесь на реке одна большая семья, нам нет дела до того, кто какого происхождения, богат он или слишком беден.

Джулия все поняла. Раньше она слышала только обрывки, отдельные детали этой истории, но теперь она могла составить себе полную картину. Где-то в глубине ее сознания складывалась еще одна мозаика, но она еще не видела четко ее контуры.

— Видимо, положение начало меняться после смерти его родителей? — спросила Джулия:

— О, да. Тогда он стал наследником и чаще приезжал к своим деду с бабкой в Новый Орлеан. Но до конца так и не простил их и ничего не хотел принимать от них, кроме денег на образование. У него была своя гордость. Только когда умер дед и заболела бабка, он ушел из ДЕА и взял на себя управление бизнесом и капиталом. Он не брал денег за свои услуги, но за последнее время доходы от бизнеса так выросли, он так наладил дело, что его упрямство выглядит просто смешным.

— Доходы в какой области?

— В основном, как мне кажется, это иностранные капиталовложения, хотя он предпочитает не говорить об этом.

— Значит, это Рей с его склонностью к бизнесу предложил тебе предъявить кинокомпании иск за несчастный случай с твоим мужем?

— Иск? Не понимаю, о чем ты говоришь.

Однако ее недоумение почему-то не удивило Джулию. Она махнула рукой.

— Об этом что-то говорил Рей. Наверное, я неправильно поняла его.

Но она поняла все верно и знала это твердо. Рей нарочно поднял вопрос об иске для того, чтобы оправдать свое присутствие в кабинете Джулии, объяснить, почему он рылся в ее бумагах.

— Во всяком случае, — продолжала Донна, — я бы никогда не стала судиться, и Рей знает об этом. Мой муж добровольно согласился на трюк. Это была его работа, и я это понимала.

Было что-то печальное и одновременно гордое в словах Донны, прозвучавших некстати, как будто они разговаривали о разных вещах. Джулия, несколько смутившись, сказала:

— Но он мог и не соглашаться.

— Мог, но он был не из тех, кто отказывается, когда это нужно. Он был именно таким, полисменом.

— Полисменом? — повторила Джулия озадаченно.

— Он занимался наркотиками и называл себя «нарк». Он гордился своей работой. О, каждый год он говорил, что бросит это занятие и будет зарабатывать на жизнь ловлей креветок, но он получал хорошие деньги и чувст« вовал, что нужен, поэтому так и не ушел.

«Нарк». Тайный агент по борьбе с наркотиками.

Джулии стало холодно. Она обхватила себя руками, плотнее завертываясь в халат.

— Рей знал об этом, я думаю?

— Мне кажется, Пол стал этим заниматься потому еще, что ему было известно, какая работа у Рея в ДЕА, — проговорила Донна, медленно кивнув головой.

— Кто же знал об этом?

— Близкие родственники, его товарищи по работе, не так уж много людей. Не хочешь ли ты сказать, что его могли убить, потому что он выполнял задание во время съемок? Я всегда считала, что это просто несчастный случай.

— И, несмотря на это, ты стала здесь работать?

Донна отвернулась.

— Это было нелегко, но мне нужны деньги.

Джулия внимательно всмотрелась в ее лицо.

— Ты необычный человек. Мне жаль, что наш фильм подходит к концу. Я бы хотела поближе познакомиться с тобой.

— А ты возвращаешься в Лос-Анджелес? — спросила Донна.

— Да, конечно.

— Да, — эхом отозвалась Донна. — Ты, наверное, и слушать меня не захочешь, если я попрошу тебя оставить Рея в покое.

— Оставить в покое? Вот не знала, что я ему в тягость.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Если ты несерьезно относишься к Рею, так ему и скажи и возвращайся к своей калифорнийской любви. Рей сильный, красивый, может быть, в нем слишком много от иностранца, чтобы он смог взволновать тебя, но ему нужно немного больше, чем мимолетная связь. Ты не такая, как другие, — наверное, ты тоже нуждаешься в защите, но не так, как те, которые у него были. Ты такая женщина, какую он мог бы полюбить, если бы ты позволила ему. Это значит, что ты можешь причинить ему боль и страдания. Он не заслуживает этого.

— Даже в том случае, если при этом ты можешь быть поблизости и подбирать кусочки со стола?

— Я вдова, — произнесла Донна, подняв подбородок и стараясь держаться спокойно. — Я очень любила своего мужа. Я люблю и Рея, но не так, как ты думаешь. Он всегда в трудную минуту был рядом со мной, и надеюсь, что так и будет, но не более того.

— На данный момент это вполне возможно.

Донна поднялась на ноги, пошла мимо Джулии к двери.

— Я раскаиваюсь, что пришла в надежде найти с тобой общий язык. Извини, что отняла у тебя столько времени.

Джулия почувствовала угрызения совести. Она глубоко вздохнула.

— Нет, — сказала она спокойно, — это ты прости меня. Мне кажется, что Рею нужна именно такая женщина, как ты. Не волнуйся. Не думаю, что я создана для младенцев, пеленок и ежедневных провожаний мужа на опасную работу. Я бы ушла от него давным-давно, и на этом бы все и закончилось.

Донна остановилась в полуоткрытой двери, морщина перерезала ее лоб.

— Ты уверена?

Джулия пожала плечами и попыталась улыбнуться. Но ответить она не смогла. Необъяснимым образом в горле появился комок и не дал ей этого сделать.

 

Глава двадцатая

Джулия вернулась к работе только после обеда. После нескольких часов отдыха, она чувствовала себя лучше, хотя ей и не удалось поспать. Мысли не давали ей покоя; ее мучили одни и те же проблемы, и она старалась представить, как проходит расследование и чем все заняты.

Она не могла не думать о Стэне. Надо было заняться организацией похорон; насколько ей было известно, у него была сестра где-то в Айове или Иллинойсе, которой надо было сообщить о смерти брата и спросить, где хоронить Стэна — на семейном кладбище на Среднем Западе, в Лос-Анджелесе, или, может быть, в Луизиане. Надо было принять решение об участии в похоронах, где бы они ни состоялись. И когда бы ни состоялись. Окончательно она могла все решить только после того, как станут известны результаты вскрытия.

Тем временем ей надо было прикинуть, сколько продлится перерыв в работе, и найти какую-то возможность снимать небольшие эпизоды в городе. Если это не удастся сделать, тогда придется решать массу проблем в материально-техническом плане, откладывать какие-то поставки и услуги или вообще отказываться от них, продлевать лицензии и так далее. В штате были люди, чьей обязанностью было заниматься этими вопросами, но в суматохе, которую наделала смерть Стэна, она не была уверена, что они справятся.

Но все это были отговорки. Она просто не могла сидеть дома, когда на съемочной площадке происходило так много событий.

В кабинете Джулии сидел Булл и ел цыпленка из пакета. Когда она вошла, он поднял глаза.

— Я знал, что ты придешь, — сказал он, взяв красно-белую полосатую картонку с цыпленком и приветственно помахивая ею, — Хочешь крылышко?

Она взяла кусок цыпленка скорее за компанию, чем от голода. Устроившись на краешке письменного стола, она спросила:

— Что нового?

— Нашли двух парней, которые видели Стэна около двенадцати ночи, это немного сужает временной интервал момента смерти. Больше ничего.

Она доела куриное крыло, выбросила кость в мусорный ящик и потянулась за салфеткой.

— Я подумала, из-за того, что случилось со Стэном, те сокращения, о которых я говорила тебе, так или иначе неизбежны.

— Только не надо снова об этом, — его лицо поморщилось.

— Послушай, мне все это не нравится так же, как и тебе, но какой-то финал этого фильма лучше, чем ничего.

— Я понимаю, что задержки сводят тебя с ума, Джулия, но это скоро закончится. У тебя еще есть время сде-лась эту вещь так, как ты хочешь.

— Не думаю. Мне кажется, чем скорее мы закончим работу, тем лучше. Ты не представляешь себе, что здесь происходит.

— Ты имеешь в виду наркотики? — спросил он прямо.

— Откуда… — начала она.

— У меня есть глаза, девочка, и уши. Кроме того, мне кое-что рассказал Рей, пока тебя не было.

— Ну, хорошо, может, ты понял, в чем дело, но ты согласишься со мной, что кинокомпании не делает чести, если ее используют в своих целях преступники.

— Это не имеет отношения ни к тебе, ни к твоей работе. Твой сюжет, твое искусство — если позволишь мне выражаться немного претенциозно — за пределами этого. Тебе следовало это знать.

— Поскольку мне никогда не внушали, что то, чем я занимаюсь — это искусство, — ответила Джулия с некоторой горячностью, — то я не могу сказать, что знаю об этом. Если я останусь здесь и убьют еще кого-нибудь, тогда именно это перейдет все пределы искусства, как я понимаю. Я буду в ответе, хотя, честно сказать, уже по горло сыта ответственностью.

Булл раздраженно отодвинул последний кусок своего цыпленка, взял салфетку, чтобы вытереть жир с пальцев.

— Я и раньше это говорил, но скажу еще раз: ты зарежешь свою картину. Ты не относишься к тем режиссерам, которые снимают целые мили лишней пленки. Я наблюдал за твоей работой и я знаю, что каждый эпизод имеет свою цель, несет важную смысловую нагрузку как в плане характеров героев, так и в плане сюжета, или того и другого вместе. Вырежи эпизод — и будет нанесен непоправимый ущерб. Я это вижу именно так.

— Но не существует режиссера, который не оставлял бы на полу рулоны пленки после хорошего сокращения.

— Это другое дело, и ты это знаешь. Мы сейчас говорим о том, что ты вообще собираешься отказаться от целых эпизодов.

Пока они разговаривали, послышался звук открывающейся и закрывающейся входной двери, низкий тембр голоса Рея, перемежающийся гортанным контральто Мадлин. Секундой позже в комнату вплыла актриса.

— Вырезаете эпизоды? — спросила она с деланным ужасом. — Это страшные слова, ты знаешь, мой дорогой Булл. Какие же эпизоды, если не секрет, мы вырезаем?

— Твои, Мадлин, только твои, — сказал он с той резкой интонацией, которая свидетельствовала, что он недоволен ее вторжением.

Мадлин неестественно улыбнулась:

— Не сомневаюсь в этом. И сразу должна заявить вам: тот, кто вырежет хотя бы одно движение из моей сцены в больнице, должен приготовиться к смерти. — Она поморщилась, спохватившись, что сказала не то. — Ах, Господи, мне не следовало говорить это, учитывая обстоятельства, но вы понимаете, о чем я.

— Сцена в больнице необходима, — сказала Джулия. — Конечно, она останется.

— Я счастлива. А та сцена, где я бреду в этом дьявольском болоте в грязи, под дождем, с растрепанными волосами. Обещай мне, что она не свернется рулоном на полу в монтажной, как говорится в классической фразе.

— Я не считаю это возможным.

— Прекрасно. Эти две сцены мои. Я и вправду способна нанести увечья, если потеряю любую из них, даже если по вине моего агента у меня нет права на контроль за сценарием.

Наступила краткая пауза. В те дни имя Мадлин было уже не настолько известно, чтобы она могла пользоваться такими привилегиями, даже если когда-то и принадлежала к этой когорте. Джулии было стыдно смотреть, как актриса разыгрывает из себя «звезду», когда все кругом знали, что игра фальшива. Она уже собиралась произнести что-нибудь ни к чему не обязывающее, но тут от двери послышался голос Рея:

— Как мне кажется, Джулия, тут будет позор, если то, что ты наметила за последнее время, не попадет на пленку. — Он медленно улыбнулся ей, когда она в удивлении обернулась к нему. — Извини. Просто не мог не удержаться от искушения вставить свои слова, А вообще-то я пришел предупредить тебя. Мне кажется, что парень, который с важным видом вылезает из арендованного автомобиля, и есть контролер из твоей компании-кредитора.

— Сам мистер Важная Шишка, — сказала Мадлин, направляясь к двери. — В последний раз я подписала автографы для его бабушки, его жены, его племянника и трех племянниц — ну, для всех, кроме собаки. Как жаль, что здесь нет черного хода. Не возражаете, если я оставлю вас?

Актриса не стала ждать ответа на свой вопрос. Когда Булл тоже поднялся, Джулия попросила:

— Не уходи. Может, мне понадобится моральная поддержка.

— Я и не собирался уходить, — ответил он, сгребая коробку из-под цыпленка и другой мусор в большие ладони, — но тебе нужен твой письменный стол. Не возражаешь, если Рей тоже останется? Он может узнать для себя много интересного.

Джулия подозрительно посмотрела на Булла, но тот был занят сметанием крошек хлеба с поверхности стола.

— Не возражаю, — сказала она и добавила: — Между прочим, кто позвонил в компанию-кредитор?

— Наверное, Офелия по просьбе Аллена. Это очень неприятно, но они должны быть в курсе. Нет смысла откладывать встречу с их инспектором.

— Ты не знаешь эту личность, — сухо заметила Джулия.

Вскоре инспектор компании-кредитора был препровожден в ее кабинет. Он не изменился — от него по-прежнему несло запахом застарелого пота и по-прежнему он имел фальшиво напыщенный вид. Джулия обменялась с ним рукопожатием и с максимальной сердечностью, на какую только была способна, представила его присутствующим.

— Ну, ну, — сказал Дэйвис, пожимая руку ее отца. — Великий Булл собственной персоной. Мне сказали, что вы находитесь здесь, но я и не надеялся, что мне так повезет. Я большой ваш поклонник, особенно ваших фильмов о войне. Прекрасные батальные сцены, просто прекрасные! Как, например, в «Смерти в дюнах», где на воздух взлетают все ваши герои. Это мой любимый фильм.

Садясь в кресло за письменный стол, Джулия обменялась с Реем ироническим взглядом. Она пригласила инспектора компании сесть напротив. Булл отставил свой стул к правой стороне стола, а Рей предпочел стоять, прислонившись спиной к стене рядом с дверью по левую сторону.

— Что, мисс Буллард, опять у вас неприятности, как я вижу, — произнес инспектор компании, натянуто улыбнувшись и водрузив свой большой вместительный портфель на ее стол, а затем поднял регулятором кресло повыше.

— К несчастью, да, — ответила Джулия. — Погибший каскадер был хорошим другом и товарищем в работе.

— Примите мои соболезнования. Но мы не можем закрывать глаза на факты. Как я понимаю, эта смерть не была результатом несчастного случая. Это верно?

— Вы прекрасно информированы.

Его губы задвигались в кратком поздравлении самому себе.

— Я стараюсь. Вы должны отдавать себе отчет, мисс Буллард, что в таком случае огласка будет означать катастрофу, она станет убийственной для фильма.

— Возможно, вы правы.

— Нагрянут любопытные, газетчики набросятся, как саранча, вообще, я удивлен, что их еще здесь нет.

— Они уже были и уехали, — вставил Булл.

— Ну вот, видите? Похоже на то, что работа здесь будет сорвана, если вообще не остановится на неопределенное время. В таких условиях у меня есть полномочия временно приостановить все производство.

— Приостановить производство! — повторила Джулия, не веря своим ушам.

Рей выпрямился.

— Вы имеете в виду — прекратить съемки, распустить всех по домам?

— Именно, — с удовольствием произнес инспектор компании. — Позволить всем сидеть здесь и ждать, пока разберутся с этим делом, было бы бесполезной тратой денег.

— Но разве не дороже обойдется, если вы сначала все здесь закроете, а потом снова будете завозить сюда техников и оборудование?

Инспектор компании едва удостоил Рея взглядом, отвечая ему.

— Об этом и речи нет. Хватит уже отснятого материала.

— Но это невозможно! — воскликнула Джулия. — Нам еще осталось сделать один-два важных эпизода. Их нужно снять здесь, чтобы сохранить линию сюжета.

Человек, сидящий напротив, отрицательно покачал головой:

— Я уверен, актеры в студии способны на такую имитацию, что средний кинозритель ничего не заметит.

— Я не могу согласиться. Во всяком случае, какой в этом смысл, если всего через несколько дней они легко могут сделать это и здесь?

— Смысл в экономии денег. И раз мы затронули эту тему, у меня также есть полномочия отстранить вас от этой работы, мисс Буллард, и заменить вас тем, кто сделает ее, не тратя столько денег.

Джулия почувствовала, как кровь отлила от ее щек, и снова бросилась в лицо.

— Сейчас? Когда фильм близок к завершению?

— Сейчас, когда на этой съемочной площадке происходят убийства.

— Но что я могу сделать!

— Вероятно, кто-то другой сможет.

Наступила тишина, во время которой Джулия пыталась понять, был ли приговор окончательным, и, собираясь с мыслями, искала свои аргументы.

Булл, слушавший все это в мрачном молчании, подался вперед и, откашлявшись, сказал:

— Я смогу. Я смогу довести работу до конца.

Лицо Дэйвиса покрылось густой краской.

— Вы? Вы хотите сказать, что готовы взять на себя обязанности режиссера?

— Я тот, кто вам нужен, — ответил Булл с широкой улыбкой.

Джулия почувствовала себя так, будто ее ударили в живот. Она отклонилась на спинку кресла медленно, осторожно, чтобы не усилить боль. Краем глаза она заметила, как Рей сделал быстрое движение по направлению к ней, но остановился, а она не могла отвести глаз от широко улыбающегося отца.

Булл заменит ее. Она не могла в это поверить.

И все же разве не лучше, если Булл закончит ее фильм, а не какое-нибудь ничтожество, нанятое компанией, соглашатель, который изрежет его на куски и сделает финальную сцену в болоте с помощью шланга и бутафорских фокусов?

Инспектор компании, помолчав, произнес:

— Ну, хорошо, я должен доложить в главное управление, но это меняет дело.

— Я бы хотел закончить съемки именно здесь, — сказал Булл. — Мне кажется, я могу обещать, что простой будет минимальный и качество останется на прежнем высоком уровне.. Так как я прибыл сюда совсем недавно, я не настолько вовлечен в это дело, как, скажем, моя дочь; полагаю, не будет возражений, если я продолжу работу с максимально сокращенным составом, пока идет расследование. Это поможет вам сэкономить средства.

— Должен сказать, это весьма разумное предложение, но размер вашей зарплаты может вызвать проблемы.

— Я не жадный человек. Надеюсь, мы договоримся, если главное управление одобрит сделку.

Инспектор улыбнулся:

— Наверняка вы захотите взять себе нового помощника и так далее плюс координатора-каскадера. Но не думаю, что бюджет позволит вам хоть на одного человека увеличить тот персонал, который уже есть.

— Нет проблем. Я надеюсь, моим помощником будет моя дочь. Что касается нового руководителя каскадеров, то присутствующий здесь Табэри уже дал согласие на эту работу.

— Позвольте я запишу, — попросил инспектор компании, расстегнул «молнию» на портфеле и вынул оттуда блокнот и ручку. — Сейчас мы все это запишем и, может быть, сегодня же все и уладим.

Джулия хотела было что-то сказать, но передумала. То, что она собиралась высказать Буллу относительно его предложения — и его наглости договариваться с Реем о руководстве каскадерами без ее ведома, — лучше всего сделать с глазу на глаз. Она больше не даст Дэй-вису повода позлорадствовать. Ей было приятно наблюдать, как ему не нравилось то, что она все равно будет работать над этим фильмом.

Она бросила взгляд на Рея. Он смотрел на нее со странным выражением, которое могло означать сочувствие и тревогу. Жалостливая привязанность — вот как это называла Донна. Возможно, это было удачное определение. Она отвела взгляд, взяла карандаш со стола и повертела им в руках. Неожиданно она бросила его и вскочила на ноги.

— Прошу прощения, — сказала она, — но у меня деловая встреча.

Булл оторвался от диктовки пунктов контракта.

— Джулия, подожди. Мне надо поговорить с тобой.

— Потом, — проговорила она, не глядя на него.

Обойдя стол, Джулия вышла из комнаты, и, не задержавшись в приемной, вышла наружу. Она спустилась вниз по ступенькам, ничего не видя перед собой и даже не имея представления, куда идет. Заметив просвет между офисом-трейлером и жилым фургончиком, стоящим за ним, она пошла туда. Через дорогу были болота с росшими на них высокими деревьями, тенистыми уголками, с темно-зелеными зарослями пальметто. Она направилась в ту сторону и не останавливалась до тех пор, пока из вида не скрылись трейлеры, фургоны, грузовики, машины, лодки и ее не окружила глубокая тишина природы.

Она потеряла «Болотное царство». Оно больше не принадлежало ей. Ее фильм отобрал у нее тот человек, от которого она меньше всего этого ожидала. Если бы Булл промолчал, она, смогла бы найти компромисс, пойти на уступки, которые бы позволили ей закончить фильм так, как она себе это представляла. Теперь этот шанс был потерян.

Фильма у нее больше не было, Стэн погиб, а Рей — что же Рей?

Она прислонилась спиной к. грубому и жесткому стволу гигантского кипариса и запрокинула голову назад, всматриваясь в небо. Оно было голубым и ясным, пока не замутилось появившимися в глазах слезами. Боль внутри становилась все сильнее, ее тело трясло, горло сдавило, и она подняла руки, чтобы спрятать в них исказившееся лицо.

Она потеряла все. Отец ее предал. Она упустила шанс стать самостоятельным режиссером; ни одна студия не поручит ей делать художественный фильм. Ее жизнь с Алленом обернулась пустой стерильной пародией на любовь. А Рей ничего не мог ей дать, кроме расчетливой страсти. Да, и сочувствия — ей не следует этого забывать. Сочувствия, заботы, жалости, но любви — никогда. Никогда.

— Джулия?

Она отпрянула в испуге от неожиданности. Рядом, опираясь рукой на ствол кипариса, стоял Рей. Он так тихо подошел, что она только тогда догадалась о его присутствии, когда он заговорил.

— Уходи, — сказала она, утирая обеими-руками слезы. — Уходи и оставь меня в покое.

— Дай мне объяснить. У тебя сложилось не совсем правильное впечатление о том, что произошло в кабинете. — Он оттолкнулся от дерева и медленными широкими шагами подошел к ней.

Она делала шаг назад каждый раз, как он делал шаг вперед.

— Ничего не надо мне говорить. Булл нуждался в работе и подумал, почему бы не отнять ее у меня, так как я все равно потеряла бы ее. Вот и прекрасно. Я рада за него. Тебе нужно был» остаться в съемочной группе и продолжать выполнять свое секретное задание, поэтому ты уговорил его сохранить за тобой место руководителя каскадеров. Ему бы, наверное, следовало обсудить этот вопрос со мной до приезда представителя компании, но теперь уже все равно. Все и так получилось прекрасно, все довольны.

Он остановился как вкопанный.

— О чем ты говоришь?

— О, прости, мне не следовало заикаться о твоей работе, такой ужасно секретной. Не волнуйся, я никому не проболталась и о том, где ты был вчера ночью. Но ты мог бы намекнуть Донне, чтобы она никому не говорила, что Пол был из «нарков». Если узнают, что ты тоже работаешь под этим прикрытием для ДЕА, мало ли что может быть. Мне не сразу пришло это в голову, но я все вычислила. Не знаю, занимаешься ли ты этим по собственной инициативе или официально, но, по-моему, все началось с Пола. Он занимался этим делом, вот почему он нанялся каскадером. До того как его убили, ты не проявлял интереса работать со мной, но потом для тебя стало делом чести закончить то, что начал он. Только ты пошел немного дальше, не так ли? Ты решил, что поскольку у меня здесь есть кое-какие полномочия, то наиболее вероятно, что именно я и стою за сделками с наркотиками. Ты решил, что за мной надо последить повнимательней. Только ты слишком далеко зашел, Рей, слишком далеко.

— Я признаюсь тебе, вначале я подозревал, что ты можешь быть замешана в этом, но это все. То, что произошло между нами, Джулия, не имеет к этому никакого отношения.

Его слова звучали искренне, но ему это всегда хорошо удавалось, и у нее были основания так думать.

— Но как это было удобно, не правда ли? Такой прекрасный предлог для того, чтобы слоняться здесь, когда угодно, и делать, что угодно. К примеру, забраться в мой кабинет и рыться в моих бумагах, чтобы найти какой-нибудь след. Я тогда поймала тебя, но ты выкрутился. Ты, видите ли, хотел узнать название лодочной компании, чтобы несчастная Донна могла предъявить ей иск. Но Донна и не собиралась предъявлять никакого иска. Если ты собираешься использовать ее как сообщника, неплохо бы ее получше информировать.

— Оставь Донну в покое.

— С удовольствием. В следующий раз ты можешь взять ее с собой на Багамы или сорваться с ней в Лос-Анджелес. Но прошу тебя, сделай так, чтобы это были настоящие увеселительные путешествия, а не подстроенные специально для того, чтобы проверить, что ей известно о наркотиках или чтобы уличить ее в переговорах, а может быть, выудить из нее информацию об окружающих людях. Ты использовал меня в своих целях, но больше тебе не удастся этого сделать.

Низким и мягким голосом он произнес:

— Поездка в Лос-Анджелес не имела никакого отношения к этому делу; ты должна это понять. Я не представляю, как ты можешь думать такое.

— А Нассау ты не вспоминаешь. Это умно с твоей стороны. Ну, а что касается Лос-Анджелеса, то да. Я думаю, к тому времени ты уже сделал вывод, что я ни при чем, но могу подвергнуться опасности. Ты чувствовал свою вину передо мной, потому что то, чем ты занимался, ставило меня в рискованное положение, и ты решил охранять меня. Очень просто. Я была бы тронута, если бы не считала, что ты был щедро вознагражден.

— Вот здесь, — сказал Рей, внимательно и твердо глядя на нее, — должен согласиться с тобой.

— Это уже кое-что, — ответила она язвительно.

— Помнишь случай со змеей? Я нашел ее.

Джулия уставилась на него.

— Змею? Как это получилось?

— Ты и не представляешь, как я тщательно следил за тобой. Ты убила змею в фургоне и выбросила ее вместе с совершенно новым полотенцем. С тех пор я все время думал об этом.

Она пожала плечами.

— Я подумала, что это или случайность, или чья-то дурная шутка. Если первое — то не было необходимости поднимать тревогу, а если второе — я собиралась испортить настроение тому, кто подбросил мне змею.

— А если она предназначалась для того, чтобы укусить тебя?

— Я предпочитаю не думать об этом.

— Так что же ты собираешься делать, думать об этом завтра? Ведь это не кино, Джулия.

— И я не Скарлетт О'Хара! У меня есть работа и нет времени на глупые шутки.

— Да, ты не Скарлетт. Она бы призвала на помощь Ретта и устроила благовоспитанную истерику.

— Конечно, но если бы Ретта под рукой не оказалось, она бы сама убила проклятую тварь и выбросила ее в кусты.

— Значит, тебе защита не нужна.

— Нет, и мне не нужно, чтобы меня жалели; я это прекрасно умею делать сама! И особенно я не нуждаюсь в жалости мужчины, которого так скрутило горе по поводу умершей жены, что он может обращать свое внимание только на слабых женщин. Ну, со мной-то все в порядке. Так что пусть Донна не волнуется и будет счастлива. Все могут быть счастливы. Нет проблем. А теперь уходи!

— С большим удовольствием, — резко сказал он, — но сначала я хочу спросить тебя: как ты намерена действовать теперь, когда все высчитала.

— А что я должна делать? У меня и другие заботы есть, например фильм. Вы с Буллом можете думать, что теперь у вас все под контролем, но у меня есть для вас новость: я вам не позволю этого. Это мой фильм! — Она ударила себя в грудь и, не давая себе передышки, продолжала: — И я еще скажу тебе кое-что. Меня сводит с ума то, что кто-то использует мой фильм как средство для ввоза наркотиков, да еще убивает людей на моей съемочной площадке. Если я выясню, кто этим занимается — а я вполне способна на это, — мне за все заплатят! Поэтому уходи и оставь меня в покое, а то я снова передумаю и могу прийти к выводу, что самым вероятным специалистом по ввозу наркотиков вполне может быть бывший агент ДЕА, работающий независимо, имеющий свой собственный самолет и хорошо знающий болота. В данный момент у меня нет более подходящей кандидатуры.

По мере того как он слушал ее, его лицо становилось тверже. Затем он проговорил:

— Ну ладно, я ухожу. Но я бы хорошо подумал, прежде чем ввязываться в дела наркобизнеса. В следующий раз дело может не ограничиться змеей.

Она отшатнулась от него, скрестив руки на груди. Джулия слышала три-четыре удаляющихся шага, и потом все стихло. Он ушел.

Она сказала ему именно то, что думала. Ей должно было стать легче, но, напротив, ее стало знобить, она почувствовала невероятную усталость и тоску. Мысль о том, что надо возвращаться, снова видеть знакомые лица, пытаться закончить. «Болотное царство» так, как она хочет, и одновременно отстаивать свои идеи в спорах с Буллом, была ей противна. Сейчас ей казалось странным, что она вообще хотела делать кино, у нее было такое ощущение, словно она навсегда потеряла к этому охоту. Слишком много сил, сердца и души отдала она этому делу. Неудивительно, что такие известные режиссеры, как Булл и Джон Хастон, превратились в пьющих, не ведающих любви мужчин с садистскими наклонностями.

Солнечные лучи пробили сумрак болот. Воцарилось спокойствие. Она слышала отдаленный рокот генераторов и автомобильных моторов, отголоски чьих-то разговоров, но болотные звуки вокруг нее были совсем рядом: тревожный крик голубой сойки, звон комара, нежный шорох пробегающей ящерицы по опавшим листьям, скользнувшей хвостом по ее туфлям. В этом спокойствии было что-то неземное, мирное, чего нельзя было сказать о том, что происходило у нее на душе.

Глубоко вздохнув, Джулия расправила плечи и повернула в сторону площадки.

Именно в этот момент ей послышался шорох в зарослях пальметто. Кто-то продирался сквозь них, двигаясь не со стороны площадки, а с противоположного направления, как бы из глубины болот, — или же подходили кругами. Было ясно, что если он и слышал лекцию Рея, как надо тихо проходить заросли пальметто, то прочно ее забыл.

Крик голубой сойки стал громче и резче. Сухой треск пальметто приближался как звук барабана загонщиков. Сердце Джулии замерло и потом тревожно забилось. Она опустила руки и оглянулась, прислушиваясь. Затем сделала шаг в сторону площадки, еще один. Треск приближался. Она бросилась бежать.

Выстрел взорвал спрессованную тишину болот, подняв в воздух голубую сойку и прогрохотав раскатами эха.

Джулия почувствовала, как что-то ужалило ее в висок, перед глазами все покраснело, и она стала проваливаться в черноту. Плавно опустившись на землю, она прижалась щекой к подушке из листьев.

 

Глава двадцать первая

— Джулия!

Это был голос Аллена. Он говорил тихонько, прямо ей на ухо. Она осторожно открыла глаза. В голове была тупая боль, что-то давило, вокруг все кружилось. Эта подавленность — она знала — временное состояние. Ощущение действительности может вернуться в любую минуту, стать острой болью, режущей мозг.

В комнате было темно. Первое, что она отчетливо увидела — это огромный букет желтых раз, штук шестьдесят, стоящих в вазе с папоротником и другими цветами. Рядом стояли букеты фризий, лилий и горшки с зеленью. Гранитный выступ большого окна был похож на веранду. Стены были оклеены обоями приглушенного кремового оттенка с мелкими голубыми полосками, но все равно комната была похожа на больничную палату, где высоко на стене висел телевизор на кронштейне, а кровать, на которой она лежала, имела защитные поручни» и была покрыта белыми простынями.

Аллен стоял у кровати, обеими руками держа ее руку. Он выглядел усталым, хотя, возможно, такое впечатление создавалось из-за серого свитера с высоким воротом. Напротив него в кресле сидела пожилая женщина в белом халате, белой накрахмаленной шапочке на седеющих волосах и белом свитере на плечах. Она улыбалась Джулии. Встав со стула, она подошла к ней с противоположной от Аллена стороны и стала измерять пульс.

— Что это? — прошептала Джулия с тревогой. — Что случилось?

— У тебя трещина черепа и небольшое сотрясение мозга, — спокойным голосом ответил Аллен. — Не волнуйся, ты скоро поправишься.

— Но что случилось?

— Ты не помнишь?

Джулия покачала головой и сразу же побледнела от боли, пронзившей мозг.

— Сейчас, сейчас, — сказала сиделка, — лежите спокойно, моя дорогая. Не расстраивайтесь, люди часто забывают то, что с ними было до такого происшествия.

— Какого происшествия?

— В тебя стреляли, — сказал Аллен. — Очевидно, ты бежала, поэтому не была удобной мишенью. Пуля неглубоко задела кожу черепа, повредив кровеносные сосуды. Похоже на то, что у тебя разнесло половину лба, но ничего, пройдет. Во всяком случае, у тебя рана на виске, шесть или восемь швов и перевязка как у Бориса Карлова в фильме «Мама».

— Неужели? — сказала она, освобождая руку, чтобы дотронуться до головы.

Он взял ее пальцы.

— Нет, нет, я только пытаюсь развеселить тебя, но все-таки это серьезно. Жалко, ты упустила комическую роль. Надо было видеть, как Булл подскочил, когда Табэри вышел из леса, неся тебя на руках. У тебя из головы шла кровь, и он был весь в крови. Видимо, он слышал выстрел и просто знал, где тебя искать. Я только вернулся после завтрака, когда начался этот фарс. Я думал, Табэри и Булл подерутся из-за того, кому везти тебя в больницу. Потом оба стали кричать на полицей-ских, пытаясь послать одну группу на поиски стрелявшего, а других отправить скорее сопровождать тебя в больницу. Бедный шериф и его люди были в таком замешательстве! Это была прекрасная сцена для кино, жаль, что ты не могла это видеть.

— Я рада, что ты видел, — сказала она с намеком.

— Я не хочу показаться черствым, но мне оставалось только наблюдать. Ни Табэри, ни Булл не подпускали меня к тебе, а тем более не позволяли ухаживать за тобой. Я был не очень-то этим доволен. Я бы хотел быть единственным спасителем.

Она улыбнулась:

— По крайней мере, сейчас ты здесь.

— Меня едва пропустили, Булл и Табэри бодрствовали всю ночь и часть утра. Мне кажется, врачи, в конце концов, отправили Булла домой, потому что он довел всех сиделок. Табэри ушел после того, как узнал, что твоя трещина не опасна, ты скоро придешь в сознание а сможешь в любую минуту проснуться.

Она оглядела комнату и цветы, посмотрела на сиделку, которая оставила ее руку в покое и теперь встряхивала термометр.

— Если трещина так незначительна, то зачем все это?

Он усмехнулся:

— Я не знал, насколько это серьезно, и должен был что-то предпринять. Во всяком случае, тебе надо сейчас побыть здесь.

— Как долго это продлится? — спросила она.

— Не волнуйся, несколько дней дела будут идти без тебя.

— Я должна закончить фильм, Аллен.

— Булл возьмет это на себя, разве ты не помнишь? Все во всем, этот маленький эпизод будет иметь свою цель. Это благовидный предлог ввести его в дело прямо сейчас.

Она пристально посмотрела на него.

— Я рада, что ты нашел какое-то преимущество, но я все же хочу поскорее выбраться отсюда.

— Хорошо, — сказал он, поднимая руки. — Они поддержат тебя и понаблюдают за тобой всего часов восемь. Ты сможешь выйти завтра, если только не возникнет каких-либо неожиданных осложнений.

— Хорошо, — произнесла она, закрывая глаза. — Хорошо.

— Я не знаю, насколько это хорошо: полицейский хочет с тобой поговорить.

Она нахмурилась. Едва раскрыв рот, она спросила:

— О чем?

— Конечно, о том, кто стрелял в тебя. Как это произошло и почему.

Она опять открыла глаза, на лице было написано удивление.

— Я не помню.

— Что ты имеешь в виду, как не помнишь?

— Я имею в виду, что ничего не помню, — ответила она с растущим беспокойством. — Провал.

— Успокойся, пожалуйста. Скажи мне, что ты помнишь?

— Ничего. Совершенно ничего.

— Как же это может быть? — проговорил он с настойчивостью в голосе. — Ты знаешь, кто ты, кто я?

Ее ресницы задрожали, выражение лица смягчилось. Голос стал спокойнее, она ответила:

— Да, я знаю. И я помню, как разговаривала вместе с Буллом и Геем, с инспектором, потом вышла из конторы. У меня осталось в памяти, как я иду к болоту короткой дорогой. Деревья, листья, птицы. А потом — провал.

— Ты не видела, кто стрелял?

Она тихонько покачала головой.

— Не беспокойтесь, — мягко сказала сиделка. — Такое обычно бывает после ушибов головы. Небольшая временная потеря памяти. Не напрягайтесь.

— Временная, — повторила Джулия дрожащим голосом.

— Я надеюсь. Мы скажем доктору, и он поговорит с вами об этом. Но я надеюсь, все пройдет само собой, может быть, сегодня, завтра или через несколько дней.

— Вы думаете, это пройдет? — спросила Джулия.

Сиделка погладила ее руки:

— С Божьей помощью. И не стоит попусту говорить об этом. Какое это имеет значение?

Это было правильно, какое это могло иметь, значение?

Но это имело значение.

Джулия не была уверена, говорила ли она эти слова вслух или они просто звучали у нее в голове. Она предоставила все судьбе, думая о букете из желтых роз, которые медленно превращались в плавающие, танцующие водяные лилии. Вскоре она почувствовала, как Аллен опустил ее руку.

Через тридцать два часа Джулия уже удобно устроилась на качелях в тенистом уголке галереи тетушки Тин. Она вышла из больницы перед обедом. После легкой еды она отдыхала в своей комнате, восстанавливая силы. Головная боль то уходила, то приходила, аспирин помогал делать ее сносной. Булл всегда говорил, что она твердолобая. Очевидно, он прав.

К полудню Джулии надоело чувствовать себя больной и сидеть в одиночестве. Саммер и тетушка Тин принесли дополнительные подушки, а также книги, портативный радиоприемник и поднос с кексами и лимонадом.

Перед этим Джулии все-таки пришлось побеседовать с шерифом и офицером полиции. Обстановка была сердечной; она так часто видела их в последнее время, что это было больше похоже на светский разговор, чем на допрос. К ним присоединилась тетушка Тин, спрашивая имена людей.

Джулия начала ценить профессионализм и вежливую учтивость местной и государственной полиции в общении со съемочной группой, большая часть которой не очень-то уважала любые авторитеты и не хотела быть полезной. Более того, Джулии нравилось, когда ее называли «мадам». Но помочь она не могла, потому что мало что помнила. Всем очень нравился лимонад и беседа.

Когда они ушли, Саммер высунула голову из задней двери, потом протиснулась вся и села у качелей.

— Мне надоело, — сказала она, вытягивая губы.

— Где сегодня Донна?

— Один из ее малышей должен идти к зубному врачу. Она сказала, что я могу пойти с ними, но я не люблю эти заведения.

Глядя на удрученное лицо девочки, Джулия не смогла удержаться от улыбки.

— Я не обвиняю тебя. Но здесь могут опять начать стрелять, как сказал шериф. Тогда у тебя будет много дел.

— Я спросила Булла, можно ли мне сделать такую повязку на голову, как у тебя, — для сцены в больнице. Он сказал, что подумает.

Джулия спросила:

— Он так сказал, да?

Саммер, сидя в йоговской позе и наклонившись, чтобы достать локтями до коленей и подбородком до рук, взглянула по-взрослому на Джулию.

— Не волнуйтесь. Я думаю, он имел в виду, что посмотрит, что ты хочешь.

— Почему ты так думаешь?

— Я спросила, когда он подумает, а он сказал, когда ты поправишься.

Что-то похожее на надежду и сомнение шевельнулось в Джулии после слов девочки. Она постаралась смягчить это.

— Ты можешь обгореть в последней сцене, а не получить сотрясение.

— Да, но я не понимаю, почему не могу получить такое же сотрясение, как ты. Конечно, если ты перевяжешь мне всю голову, будет впечатление, что сгорели волосы. Это будет хорошо сделано.

— Тут у тебя преимущество.

— А может быть, мне изобразить перелом ноги? Или руки?

— С шиной, да? Тебе не кажется, что сцена будет выглядеть лучше, если ты просто будешь лежать бледная, маленькая и жалкая под простыней?

— Но с перевязанной головой?

— Да, — сказала Джулия серьезно.

Девочка сильно нахмурила брови, они задвигались вверх и вниз, словно проверяя свое рабочее состояние.

— Больше я не хочу, чтобы у меня из носа торчали эти зеленые трубки. Это ужасно.

— Никаких зеленых трубок, — согласилась Джулия.

Саммер высвободилась из своей позы и пошла взять лимонад. Вернувшись, она села, вытянув перед собой ноги. Выпив полстакана лимонада, она облизала губы, прежде чем начать говорить.

— Знаешь что? Я бы хотела, чтобы Рей был моим отцом.

— У твоей матери свое мнение об этом, — заметила Джулия.

— Правда. Она только что поправилась после отравления.

— Да?

— Два дня назад; сказала, что еда была ужасная. Она остановилась в мотеле, но не удосужилась позвонить и сообщить мне до сегодняшнего утра. Теперь она хочет, чтобы я к ней приехала.

— Это хорошо.

— Почему? Я не хочу ехать. Это случится снова. Она слишком много пьет и ругает меня за то, что я не такая знаменитая, как она, или что не зарабатываю много денег. Когда-нибудь она умрет или сойдет с ума.

В голосе этой юной девушки, казалось, звучало только безразличие, но оно скрывало боль. Джулия дотронулась до ее плеча.

— Быть может, не будем об этом?

— Ничто не удержит ее от этого, — сказала Саммер, ударяя носками туфель, словно и с этим движением тоже ничего нельзя было поделать.

— А где твой настоящий отец? Не могла бы ты жить с ним?

— Забудь об этом. У него вторая жена и трое маленьких детей.

— Хорошо, — согласилась Джулия.

Саммер покраснела и нахмурилась.

— Я бы не хотела говорить о нем, но это правда. Он женился второй раз, и у него три очень любимых сына. Я ему не нужна, так же как стала не нужна моя мать после того, как оказалось, что она не будет великой актрисой. Они давно развелись.

— Прости. Я понимаю, каково тебе. Я тоже привыкла думать, что не нужна своему отцу.

— Буллу?

— Оказалось он просто полагал, что мне лучше с матерью. По крайней мере, так и было.

— Я не думаю, что это мне подходит, — мрачно сказала Саммер. — Но если бы Рей был моим отцом, все было бы по-другому. Он великий, как Жан-Пьер, — он гораздо больше похож на Жан-Пьера, чем Вэнс. И Рей действительно любит меня, как Жан-Пьер любит свою дочь. Мы могли бы многое делать вместе. И я бы никогда не доставляла ему неприятностей. Я могла бы остаться здесь с тетушкой Тин навсегда. Верхняя спальня могла бы стать моей комнатой. Я могла бы делать имбирные пряники и кексы, ходить на свадьбы, есть суп из стручков бамии, ловить рыбу.

— И никогда не сниматься в фильмах?

Девочка закрыла рот, лицо исказилось от раздражения и смущения. Она пробурчала:

— Я не знаю.

— Тебе понравится быть членом семьи, — сказала Джулия.

— Да, — ответила Саммер шепотом.

Дверь в гостиную заскрипела, когда вошла тетушка Тин.

— Саммер, дорогая, принеси мне стаканы для лимонада, прежде чем… увезут Джулию. И я хочу попросить тебя нарезать мне лука для салата. Я готовлю нам суп из стручков бамии.

Девочка вскочила, поспешив выполнять просьбу тетушки Тин. Тетушка придержала дверь для Саммер, которая осторожно несла стаканы и пустой кувшин на подносе. Пожилая женщина улыбнулась Джулии и легонько покачала головой, прежде чем зайти за девочкой в дом.

Джулия могла слышать их приглушенные голоса из кухни. Тетушка Тин была доброй и мудрой женщиной. Задания, которые она давала Саммер, были, без сомнения, полезны, но они также помогали девочке отвлечься от ее проблем. Это было самое большое, что можно было для нее сделать, если ее мать недостаточно внимательна. Без сомнения, Аннет охотно бы отказалась от дочери, ее даже просили сделать это. Случай в группе не был приятным, однако, все могло быть не так плохо, как полагала Саммер. Дети в гневе иногда говорят такие вещи, что их нельзя принимать всерьез, и Аннет всегда показывала, как она любит своего ребенка.

Возможно, Саммер отождествляла себя с ролью, которую она играла, с дочерью сердечного и сильного Жан-Пьера. Ребенок находит дорогу в болотах, к нему приходит ощущение семьи и общности, которое приносят узы крови. Ничего необычного в этом не было. Даже у более взрослых и опытных актеров, чем Саммер, часто стирается грань между вымыслом и реальностью.

Размышляя об этом, о Саммер и Рее, о Жан-Пьере и Алисии, Джулия с удивлением осознавала, что она совсем неправильно думает о своем фильме. Это история, как она ее себе представляла, о молодой девушке, начинающей жить и думать о себе. Ее едва ли не доводит до смерти то, как по-разному любят ее отец и мать, насколько по-разному они живут. В конце концов, она противостоит им обоим, при этом происходит переоценка их жизни.

В этом отношении все было правильно. Но история, которую на самом деле поведала Джулия, была не о становлении характера. Она касалась взаимоотношений отцов и дочерей. Она говорила о любви, которая дает уверенность в своих силах вместо зависимости, о любви, помогающей раскрыться другой личности, а не требующей повторения себя.

В этом случае финал, который она рисовала в своем воображении, был неправильным. Алисия не должна убегать из больницы. Джулия поняла, что всеми силами стремится к трудному пути для нее. Это означало, что нужно принимать решение и его должна принять не Алисия. Решать должен Жан-Пьер. Это была его самая большая любовь, поэтому он должен принести жертву. Иного выбора не было.

Это означало, что сцена в больнице решающая, Она не должна быть слезливой или сентиментальной, даже не слишком продолжительной. Она должна стать красивой и нежной под внешней грубостью, может быть, с юмором, но обязательно должна потрясать сердца зрителей.

Ей необходимо рассказать все Буллу. Мысли приходили стремительно, надо было занести все на бумагу, чтобы не забыть. Потом ей потребуется компьютер, чтобы начать записывать и переписывать. Им обоим многое нужно сделать, если они снова начнут завтра снимать сцену в больнице.

Вдруг ее осенило. Руководит не она, руководит Булл. И он может иначе понять сцену.

О, но он поймет, он должен понять, он ее отец.

И наблюдая за игрой теней на летней траве, Джулия поняла — этот фильм, ее фильм, был не просто о дочери и отце. Он был о ней и Булле.

Там, конечно, не было ничего из ее жизни, но было много ее детских грез, ее надежд и даже ее нынешних страхов. Когда она была маленькой, когда она страстно любила свою мать, она утешала себя тем, что лелеяла мечту об отце. Он так любит ее, что придет и выручит, украдет ее, храбро преодолевая все опасности, чтобы быть рядом с нею. В этой мечте мать всегда стояла на пути, не давая ему приходить. Но Булл не оправдал ее мечтаний, или так ей казалось, он ясно дал ей понять, что не любит свою дочь или недостаточно, любит ее. Он так и не пришел за ней.

Почему-то эта измена была в ее представлении связана с тем, что он изменил ей и ее матери с другой женщиной. В самом деле, она никогда не простила его за это, даже после того, как стала жить с ним. В глубине души она таила досаду на него. Более того, она никогда ему не доверяла — боялась еще одного предательства.

Чем больше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что ее страхи — частичная причина расстройства, которое она испытала после известия о возможности совместной работы над фильмом «Болотное царство». Она не поверила его словам, что он хочет только работать с нею, а не занять ее место. И она оказалась права. При первом удобном случае он вмешался и взял инициативу. Это было еще одно предательство, доказавшее, как мало он заботился о ней, как мало любил ее.

Или здесь было что-то другое?

Она ведь не дала ему возможности объяснить.

— Дорогая, почему ты сидишь здесь с таким унылым видом? У тебя голова болит?

Это была тетя Тин, пришедшая навестить ее. Она опустилась рядом в кресло-качалку — на минутку отдохнуть. Джулия улыбнулась ей с благодарностью за заботу. Она покачала головой в ответ, потом сказала, что она думает о Булле и фильме, о том, как он отстранил ее, и разрешит ли продолжить работу.

Когда она замолкла, тетя Тин еще некоторое время сидела в кресле возле качелей. Ее хорошее доброе лицо с морщинами выражало умную сосредоточенность.

— Ты думаешь, твой отец взял работу для себя? Может быть, такое случается. Папа-аллигатор, когда он голоден, с улыбкой съедает своего новорожденного малыша, если тот не успевает убежать от гнезда к воде. Но люди, в большинстве своем, более человечны и заботливы. Мне кажется, ты должна, по крайней мере, поговорить с ним.

Джулия кивнула:

— Я тоже так решила. Считаю, что никого не могу обвинять, кроме себя, в том, что со мной произошло.

— Но, дорогая, как ты можешь знать, кто хотел тебя убить? Не говори глупостей.

— Но ведь была же и смерть Стэна, — печально произнесла Джулия.

— Это очень плохо, — ответила пожилая женщина ворчливым тоном. — Все эти смерти, и убийства, и люди на болоте, которые не причастны. Это все из-за наркотиков. Самое худшее в том, что молодые люди соблазняются этими испорченными деньгами, несущими фантазии; они так легко умирают, эти молодые.

Джулия спросила:

— А вы думаете, наши трудности на месте съемок связаны с торговлей наркотиками?

— Трудно понять, дорогая, но, из-за чего еще можно убивать на болоте? Несколько шкур аллигаторов за сезон? Нет, нет.

— А я думала, это тайна, молчу об этом, потому что боюсь, что эти известия повлияют на мой фильм. Я ужасно Испортила все дело.

— Полиция всегда знала об этой возможности; она ведет борьбу с помощью специальной службы. Что бы ты им ни сказала, это не имеет значения.

— Возможно. Но в самом деле, мне кажется, что все, к чему я прикасаюсь, получается не так, как надо.

— Тебе так кажется, потому что ты неважно себя чувствуешь. Завтра все изменится.

— Я так не думаю, — проговорила Джулия, покачав головой.

— Тогда есть только одно, что ты можешь изменить, — просто предложила пожилая дама. — Это похоже на то, как ты готовишь суп из стручков бамии. Достаешь из кастрюли то, что туда положила. Ты можешь приправить блюдо любовью или ненавистью, надеждой или страхом, это твой выбор. Если что-то, плавающее сверху, тебе не нравится, утопи это или выброси — глупо оставлять в тарелке и жаловаться на вкус. Самое главное — наслаждайся едой. Это цель.

— Мне кажется, — заметила Джулия, — я обожглась на этой кастрюле. Вы думаете, я смогу начать сначала?

— Обязательно, — ответила тетя Тин. — Именно так поступают хорошие хозяйки, пока не сделают все хорошо. Это напоминает мне о том, что я должна идти на кухню и следить за своей едой. Саммер смотрит за ней, но ведь она не знает, что надо делать.

Джулия долго сидела спокойно, после того как тетя Тин вошла в дом. Она наблюдала, как павлин расправ-ляет свой хвост в косых лучах солнца, вдыхала аромат жареного лука, сельдерея, копченого мяса и куриного бульона, доносящиеся с кухни, и вспоминала, что сказала тетя Тин. Она размышляла о том, что осталось недосказанным, ощутив тонкий намек тетушки на то, что людские жизни дороже кино.

Булл, Рей, Офелия — никто из них не был похож на убийцу. Почему так трудно представить виноватыми людей, которых она знала? Она не считала себя наивной, и все же почти невозможно вообразить их бесчестными, с ножом в руках или стреляющими из пистолета. Тем не менее кто-то убил двоих и пытался убить ее.

Они хотели убить Саммер. Возможно, в этом разгадка. Все другие убийства могли иметь хоть какую-то причину, но какой смысл был угрожать Саммер? Какая могла быть от этого выгода?

Возможно, Саммер знала, видела или слышала что-то, что не могла понять сама, но убийца боялся, что она может рассказать это кому-то. Саммер — не по годам развитой, любознательный ребенок, она могла обратить внимание на то, что не предназначалось для ее глаз.

Саммер. Если она действительно что-то знает, то она по-прежнему в опасности. Джулия сосредоточенно и мрачно думала об этом, глядя, как наступают сумерки. Ей следует поговорить с девочкой.

Ей нужно расспросить других. В глубокой трясине ее мыслей что-то беспокоило ее, что-то подсказывало ей, что она должна услышать вновь то, что забыла. Она не сможет отдыхать, пока не вспомнит этого.

Она все еще не могла припомнить те минуты перед выстрелом. Возможно, тогда и прозвучали эти слова. Рей был там, — это все, что она знала. Она спросит у него, о чем они тогда говорили. Может быть, он поможет ей вспомнить.

Так или иначе она собиралась выяснить, кто осмелился использовать ее и ее фильм в своих целях. Так или иначе она собиралась доказать, что у них ничего не получится. Она не знала точно, как это сделает, но полагала, что начнет помешивать тот особый суп, который называется «Болотное царство».

Она будет основательно его размешивать, и посмотрим, что окажется наверху.

 

Глава двадцать вторая

Булл появился к обеду, приехав вместе с Реем, когда Джулия уже собиралась идти в дом. Он выглядел усталым, и под глазами у него были черные круги. Его одежда-хаки была смята, словно он достал ее прямо из чемодана и не позаботился отгладить.

Рей, в джинсах, темно-синей рубашке и такого же цвета ботинках, был безупречен и даже щеголеват в своей, казалось бы, повседневной одежде. Джулии он показался издерганным до такой степени, что даже смотреть на него было неудобно.

В ответ на вопрос Рея, как она себя чувствует, она ответила:

— Отлично.

Когда Джулия поинтересовалась, как подживает его плечо, то получила аналогичный ответ. Оба они, как ей показалось, лгали. Он все понял, она догадалась об этом по его сузившимся глазам, когда он смотрел на нее.

Джулия повернулась к Буллу:

— Я обдумывала финальные сцены фильма, и мне хотелось бы обсудить с тобой некоторые идеи.

— Прямо сейчас? — Его лицо покраснело. — Знаешь, у меня тоже кое-что есть. Но, как ты думаешь, могут ли они подождать до конца обеда? Я так голоден, что откушу заднюю ногу слона, если только он будет стоять неподвижно. Думаю, пора мыть руки и помочь тете Тин накрыть на стол.

Джулия с недовольным видом смотрела, как ее отец вошел в дом. Она узнала его обычную уклончивую тактику в отношении того, с кем ему не хотелось говорить. В то же время она видела, что ему приятно ее желание обсудить фильм. Он еще вернется к этой теме, но позже. Теперь она повернулась лицом к Рею:

— Мне сказали, что ты нашел меня на болотах и привез в больницу. Я действительно…

— Если ты хочешь поблагодарить меня, то не надо, — его голос напрягся, когда он сел на ограду галереи, вполоборота к ней, одной ногой упершись в пол. — Я не должен был оставлять тебя одну. Если бы я этого не сделал, ничего не произошло бы.

— Ты был там! Я знаю, но не могу вспомнить точно, о чем мы говорили. Кажется, это имело отношение к Буллу и картине; я и вправду помню ту часть с ним и Дэйвисом, прежде чем бросилась в леса, словно какая-нибудь дикарка.

Он повернулся посмотреть на нее, его взгляд был задумчивым.

— Ты и правда не помнишь?

— Какие-то обрывки, ощущения, но это почти все.

— Например? — Его глаза заблестели.

Она слышала нотки любопытства в его голосе.

— Не знаю, так, кое-что.

— Значит, если я скажу, что ты просила любить тебя со всей страстью, жаром и пылом, прямо под открытым небом, ты даже не знаешь, произошло это или нет?

— Это не смешно! — сказала она с негодованием, которое не могло скрыть легкую дрожь ее голоса.

— Думаю, так и есть. Не могу поверить, что ты способна забыть такую важную вещь.

Она посмотрела ему в глаза.

— Какую?

— Не уверен, что я должен говорить: это может рассердить тебя.

— Вероятно, не больше, чем то, что ты сидишь здесь и смеешься над тем, что я не могу себе даже вообразить!

— Знаю, но это так соблазнительно.

Она была настроена скептически, но казалось, прошло много времени с тех пор, как она видела подобное забавное выражение на его лице.

— Ну, так ты скажешь мне или будешь сидеть и хохотать сам с собой?

— Не всегда можно верить тому, что говорит женщина в порыве страсти, но ты клялась, что обожаешь меня до безумия и хочешь остаться…

Он замолчал, и смех исчез из его глаз. Он посмотрел на свои сцепленные руки.

— Если я так говорила, — медленно произнесла Джулия, — тогда ты поступил мудро, что убежал и бросил меня.

Он резко поднялся, шагнул к ближайшей колонне и оперся о нее спиной:

— Ты не говорила этого. Это была неудачная шутка, извини. На самом деле ты сказала, что считаешь, это я убил Пола ради его жены, потом Стэна, потому что он мог догадаться, что это сделал я…

— Я… нет, я не могла, — она с трудом выдавливала из себя эти слова.

— Возможно, нет. Возможно, ты просто намекала на это. Эффект тот же.

— Какой… эффект?

— Я дал волю своему ослиному упрямству, и ты едва не погибла.

— Звучит так, словно все это было спровоцировано. Но ничего не произошло. Оставим это.

Он повернулся к ней, держа пальцы в карманах. Глядя на Джулию без тени улыбки, он произнес:

— Хотел бы, но не могу, пока ты не вспомнишь все, что сказала в тот день.

— Неужели это так важно?

— Мне так кажется.

— Что, если я никогда не вспомню?

Послышались шаги, приближающиеся к открытой двери в столовую; возможно, тетя Тин пришла сообщить, что все готово. Он произнес быстро, чтобы никто не успел вмешаться в разговор:

— Это могло бы стать самым лучшим событием.

После обеда Рей помог своей тетке с посудой, смеясь и поддразнивая Саммер, вовлекая ее в общую уборку. Одновременно тетя Тин вытеснила Джулию из столовой в павильон. Заметив, что Булл собирается откланяться, Джулия схватила его за руку, напомнив, что они хотели поговорить.

Павильон не был большим, да и пользовались им нечасто; тетя Тин предпочитала развлекать своих гостей на задней галерее или у себя на кухне. В результате эта комната приобрела вид музея. Здесь стоял старинный орган с трубами, стершимися бархатными педалями и серебряными подсвечниками на одной из панелей. Над камином висело огромное зеркало в стиле рококо, наклоненное под весьма опасным углом, но единственно приемлемым для отражения в нем всей комнаты. На одной из стен была нарисована древняя сценка из римской жизни, а на другой — поблекшая Мадонна с Младенцем, украшенная высохшими пальмовыми ветвями, оставшимися с прошлогодней пасхальной службы. Из мебели в павильоне стояли четыре красивых кресла и два стула, все обитые жаккардовой тканью золотисто-желтого цвета, видимо некогда белой, и расставленные вокруг камина. Единственным более или менее современным предметом здесь был консольный радиоприемник тридцатых годов, корпус которого был оклеен фотографиями той поры, перемешавшимися со школьными снимками Рея.

Комната с ее старинной обстановкой никак не напоминала киношные декорации, ожидающие актеров. Джулия протянула руку и коснулась медного кувшинчика и стоявших в нем восковых цветов, потом произнесла заранее отрепетированные слова с большей легкостью, чем ожидала.

— Я хотела поговорить с тобой о концовке «Болотного царства», мне хотелось бы сделать кое-какие изменения.

Булл, стоявший в центре комнаты, одновременно с ней сказал:

— Кстати, насчет концовки — не думаю, что она удачна.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Начинай ты, — предложил он.

— Нет ты. Ты же режиссер.

— Подлизываешься? Ты? Перестань!

Грубость она ожидала, но сарказма, когда она так усердно старалась быть благоразумной, — нет.

— Тебе видней!

— Верно. Мы режиссеры, мы оба, и не забывай этого. Итак, что у тебя за идеи?

На мгновение Джулии показалось, что она сейчас расплачется. Она проглотила застрявший в горле комок, потом принялась выкладывать все, что было у нее на уме.

Ее идеи сработали; они обнаружили это на следующий же день во время съемок в больнице. Джулия с помощью Булла и Рея переписывала сцену всю ночь. Офелия, будучи заранее предупреждена, висела часами на телефоне, пытаясь продлить на несколько часов их время съемок в больнице и на улице. Мадлин, Вэнс и Саммер быстренько репетировали новые диалоги, пока шла подготовка к съемкам. И все же, несмотря ни на что, новый финал стоил таких усилий.

Саммер, лежащая забинтованной на больничной койке, выглядела ангелом, но говорила, как маленький «крепкий орешек», ничего больше не боящийся, способный задать жару другим, а своей матери — создать проблемы в будущем. Сцена, где Жан-Пьер объяснял, что он должен уехать, потому что его разыскивала полиция за похищение, была буквально пронизана эмоциями. Те несколько фраз, которыми они обменялись при прощании, были наполнены щемящей любовью и пониманием тех жертв, которые приносил каждый из них. То, как девочка смотрела вслед Жан-Пьеру, когда он выходил из комнаты, потом вылезла из кровати и глядела в окно, как он уезжает, заставило съемочную группу замереть и затаить дыхание. Когда они услышали магические слова: «Снято!», все разразились аплодисментами и поздравлениями.

Джулия подошла к Саммер, чтобы обнять и похвалить ее, и, присев к ней на кровать, прижалась своей забинтованной головой к такой же голове девочки. Блеснула вспышка фотокамеры, Джулия обернулась и увидела, как отворачивается женщина-репортер, ставшая буквально тенью Вэнса. У той хватило наглости подмигнуть ей и слегка помахать рукой.

Джулия с недовольным видом посмотрела ей вслед, потрепала Саммер по плечу и, оставив ее под присмотром Донны, отправилась разыскивать Вэнса.

— Ладно, ребята, — сказала Офелия операторам и звуковой группе, как только Джулия вышла из комнаты. — Неприятно напоминать вам, но вы не в том месте. Сейчас мы снимем в коридоре. Пошли.

Выйдя из здания, Джулия завернула за угол и едва не столкнулась с женщиной, выбежавшей ей навстречу. Женщина вскрикнула и отпрянула, потом нервно рассмеялась:

— Я не хотела сбить тебя с ног, Джулия.

Джулия подошла к замершей на месте Аннет.

— Думала, что будет иначе. С тобой все в порядке?

Аннет рассеянно кивнула:

— Съемки закончены? Мне сказали, что Саммер работает, и я захотела поприсутствовать.

— Боюсь, ты опоздала. Но можешь помочь разбинтовать ее, бинты, конечно, фальшивые.

— Ты испугала меня на минуту. У меня голова совсем другим занята, и я почти забыла сюжетную линию.

Аннет была бледна, ее волосы были не уложены и казались безжизненными. Лицо без косметики выглядело смазанным, под глазами залегли тени, свидетельствующие о нездоровье. Это ей надлежало находиться в больничной палате, если не в отделении интенсивной терапии.

— Саммер — молодец, — сказала Джулия и затем продолжила, увлеченная мыслью, пришедшей ей в голову еще накануне вечером: — Скажи, Аннет, то, что рассказывал Вэнс, правда? Ты действительно выступала в стриптизе с питоном?

Аннет застонала.

— Опять эта история. Я готова убить Вэнса или себя за то, что проболталась ему об этом.

— Неужели все было так ужасно?

— Я едва не умерла от унижения. Я не хотела, чтобы люди когда-нибудь узнали, что я пала так низко. Мне просто повезло, что бульварные газетчики не разнюхали об этом. Они-то уж обязательно бы написали, что Саммер — наполовину змея!

В другой ситуации Джулия рассмеялась бы, но сейчас не была уверена, что Аннет так уж ошибается.

— Значит, это правда?

— Отчасти. Это был человек, с которым я встречалась, и вовсе не на стриптизе. Я сделала это только один-единственный раз, потому что не могла выносить эту гадину на себе, такую сухую и одновременно скользкую и так крепко… обнимающую.

Ее передернуло от отвращения, так четко сохранившегося в ее памяти.

— Я не хотела вызывать плохие воспоминания. Простое любопытство.

— Да, конечно, человеку многое приходится делать, чтобы заработать на жизнь, тем более, когда нужно кормить ребенка и нет никакой надежды на будущее. Но тебе этого не понять. Хотя для тебя может настать такой день. И если это произойдет, может, ты вспомнишь меня с питоном.

— Думаю, да, — тихо ответила Джулия.

Аннет пристально посмотрела на нее, не понимая, почему она так спокойна, потом пошла дальше и скрылась за дверями в больницу.

Наконец, Джулия нашла Вэнса, собирающегося подправлять грим. Он участвовал в съемках в коридоре вместе с Мадлин. Хотя это была небольшая сцена, она считалась важной. Жан-Пьер должен был сказать своей жене, что он сдается, что она победила — он больше не будет пытаться удержать их дочь и не попросит свою жену вернуться к нему, — а тем временем Мадлин в роли Доротеи начинает понимать, чего она лишилась.

— Ты отлично сыграл в той сцене с Саммер, Вэнс, — сказала Джулия, идя рядом с ним.

— Благодарю, — он слегка пожал плечами, словно это само собой разумелось. — Все дело в девочке, но я тоже постарался.

— Я тоже так считаю, — согласилась Джулия, хотя в глубине души была удивлена, что такой актер, как Вэнс, вызывающий столько эмоций своей игрой, сам, очевидно, привык обходиться без них.

Вэнс подозвал гримера и сел в шезлонг. Джулия подождала, пока гример накроет Вэнса салфеткой и начнет пудрить ему лицо, а затем продолжила:

— Ты ведь понимаешь следующую сцену? Необходимо показать непреодолимую разницу между тобой и твоей женой, равно как и тщетность зрительского ожидания, что кто-нибудь из вас способен измениться во благо другому.

— Понял, — произнес он скучающим тоном и закрыл глаза, пока гример подправлял ему брови.

— Это вовсе не означает, что ты больше не любишь ее или что ты ей стал безразличен.

Вэнс посмотрел на нее, его глаза были такими же холодными, как и его голос.

— Правильно, Джулия, я читал сценарий. Я ведь уже сказал тебе, что все понял.

— Хорошо, — согласилась она и решила переменить тему, — Есть еще одно. Скажи своей подружке, чтобы она подальше спрятала фотокамеру, или пусть убирается со съемочной площадки.

Вэнс сдернул с себя салфетку и швырнул ее гримеру, вставая.

— Я старался быть вежливым и слушал все твои наставления, Джулия, но хотелось бы напомнить, что ты здесь больше не командуешь. Так что отстань от меня.

Джулия улыбнулась, протянула руку и коснулась его щёки:

— Ты великолепный актер, Вэнс, но не очень умный человек, хотя я и пыталась найти с тобой общий язык. В общем, дело обстоит так: делай, что я говорю, или… догадываешься? Я пожалуюсь своему папочке на тебя.

Она могла обойтись с ним более дипломатично, но он разозлил ее. Более того, в планы Джулии не входило заставить его полюбить ее. Она повернулась уйти прежде, чем он смог ответить, но, сделав несколько шагов, резко обернулась:

— Кстати, Вэнс, ты ведь знаком с Алленом? Неужели из чувства дружбы ты считал необходимым информировать его, или это просто худший вариант — как сказал бы Булл — подлизывания?

— Откуда ты это взяла, черт возьми, и почему ты так разговариваешь со мной? — крикнул он, сжимая кулаки. — Я покажу, кто «звезда» этой картины! Девчонка, может быть, и ничего, но без меня она была бы пустым местом! Подлизываться! Нет, я вьюсь ужом на сковородке, мне это не нужно! Убирайся с моих глаз, а не то в следующий раз я пристрелю тебя!

— Так, так, — сказала она, приподняв бровь и медленно расплываясь в улыбке, когда обернулась еще раз. — Спасибо, Вэнс.

Она оставила его смотрящим ей вслед. Она шла, а в голове продолжало крутиться его выражение. Виться ужом. Виться ужом. Вдруг она все поняла, эти слова помогли ей расставить все на свои места. С их помощью она догадалась, кто пытался развалить ее картину, кто занимался торговлей наркотиками, кому нужна была смерть Пола и Стэна, кто попытался избавиться от нее и Саммер. Причина не имела; значения, но все остальное подходило одно к одному настолько, что она просто не могла ошибаться.

Ее догадка должна была оказаться верной.

И теперь весь вопрос состоял в том, что она должна делать.

Съемки продолжались. Наблюдая, как Вэнс и Мадлин разыгрывают сцену в коридоре, предпоследнюю перед сценой прощания в больничной палате с Саммер, Джулия невольно подумала: а не новый ли это директорский метод — доводить своих актеров до гениальности с помощью ругани и оскорблений. Вся съемочная группа, даже Саммер в больничном халате, замерев, следили за действием.

Вэнс превосходно изображал истинную натуру Жан-Пьера, тем самым помогая раскрывать характер женщины, на которой был женат. Он говорил со сдерживаемой болью и горечью, но одновременно пытаясь облегчить расставание для женщины, которая была матерью его ребенка. В его голосе звучало признание того, что люди иногда не в состоянии измениться, даже если это в их интересах, что прежние привычки и амбиции часто оказываются слишком сильными, чтобы их переменить, а старые обычаи и проторенные пути — слишком удобными, чтобы отказаться от них.

— А как же любовь? — прошептала Мадлин, и наехавшая камера крупным планом показала ее огромные, влажные, густо накрашенные глаза.

— Любовь — или страсть? — Лицо Вэнса на мгновение исказилось непреодолимым мучительным желанием.

— Скажи, какая между ними разница, и я отвечу тебе.

Вэнс ничего не сказал. Он еще немного помедлил, потом плутовато улыбнулся и пожал плечами, словно смирившись.

— Что бы ни было между нами, этого не достаточно — этого никогда не было достаточно.

— Что ты будешь делать? — спросила Мадлен.

— Уеду, мы разрываем Алисию между собой, так продолжаться не может. Уеду, пока могу, если смогу. И не вернусь, потому что теперь Алисия знает, что такое любовь. И я знаю тоже. Наконец, этого стало достаточно.

Потом Вэнс повернулся и пошел, заглянув в больничную палату к своей дочери, чтобы попрощаться, а тем временем Булл и Джулия сигналили оператору, чтобы он перевел камеру на несчастное лицо Мадлин.

Вдруг из глубины коридора, из-за зрителей, донеслось сдерживаемое рыдание. Саммер пробралась вперед, распахнутый халат развевался вокруг нее, а бинты на голове размотались. Она бросилась в объятия Джулии, вцепившись в ее руку. Слезы струились по ее щекам, на худеньком личике было написано отчаяние. Она громко кричала:

— Я не знала, что он никогда не вернется! Пусть он вернется, заставь его, я знаю, ты можешь. Заставь его вернуться!

Джулия обняла девочку, крепко прижав ее маленькое тельце, и сама готова была вот-вот разрыдаться.

— О, Саммер, — бормотала она беспомощно, — мне так жаль, мне очень жаль.

Потом появилась Донна. Вэнс вышел из палаты и неловко встал рядом. Вся съемочная группа собралась вокруг, и отовсюду слышался шепот и комментарии вполголоса.

— Бедняжка.

— Слишком возбудимая, как и ее мать.

— Боже, я даже не знал, что ей нравится старина Вэнс.

— Да она не о Вэнсе говорит, дурашка.

Потом все разошлись, и к ним приблизился Рей. Он опустился на колено возле Саммер, коснувшись ее руки. Саммер слегка повернула голову. Увидев его, она отпустила Джулию и прижалась к груди Рея с вырвавшимся рыданием.

— Я хочу остаться с тобой, — плакала она. — Не уходи. Не бросай меня.

— Я не уйду, — мягко произнес он. — Я всегда буду здесь.

— Если ты уйдешь, мне придется вернуться назад вместе с мамой. Мне придется, вернуться!

— Только если это будет удобно тебе, — его взгляд нельзя было увидеть сквозь полуопущенные ресницы, — и только если ты того захочешь. Это я тебе обещаю.

— П… правда?

— Даю слово.

Саммер вздохнула и, всхлипывая, крепче прижалась к нему, ее пальцы побелели от напряжения. Если Рей и почувствовал, как она сжалась, то ничем не показал этого, нежно поглаживая девочку по спине.

Аннет с красным лицом втиснулась между ними.

— Саммер, деточка, это мама, я здесь. Не плачь, это всего лишь сценарий. Все это просто сценарий.

— Нет! — крикнула Саммер, отскакивая от нее и даже не взглянув на мать.

Аннет отшатнулась, словно ее ударили. Она повернулась к Рею:

— Видишь, что ты наделал! Ты не должен был уделять ей столько внимания, брать ее с собой кататься на лодке. Видишь, что происходит, когда играешь с чувствами маленькой девочки!

Рей гневно посмотрел на Аннет:

— Если бы ты обращала на нее побольше внимания, если бы ты любила ее ради нее самой, а не как собственное отражение, я был бы ей не нужен.

— Ей нужен не ты, кто-то другой, ненастоящий. Ты забил ей голову чепухой, дал ей повод думать, что походишь на героя из кино. Но это не так. Ты никогда им не был.

Саммер была неподвижна. Ее плач сменился молчанием. Глаза были широко раскрыты.

— Не волнуйся, Аннет, — тихо произнес Рей. — Саммер слишком хорошо знает, что «Болотное царство» всего лишь кино. И она прекрасно знает, чем чаще всего кончаются такие истории. По крайней мере, ты научила ее этому.

Аннет внимательно посмотрела на него. Потом ее лицо исказилось:

— Она — мой ребенок! Я без нее — ничто, ничто! Она все, что у меня есть. Она нужна мне! О Боже, как она мне нужна!

Когда эхо этих отчаянных криков замерло в коридоре, Саммер шевельнулась. Она медленно подняла голову и высвободилась из рук Рея. Девочка переводила взгляд с него на свою мать. Ее губы на мгновение сжались, затем ее лицо наполнилось решимостью, которая, казалось, стерла все детские черты, поэтому выражение, с которым она встретила мучительную реальность, было вполне взрослым.

Рей, продолжая крепко держать девочку за руку, произнес с подчеркнутой нежностью:

— Саммер знает, что нужна тебе. Она также знает, что ты любишь ее по-своему, как Жан-Пьер любил Алисию. Более того, она понимает, я думаю, что, хотя я и не Жан-Пьер, для нее всегда найдется место в сердце болот, да и в моем тоже.

Саммер тихо произнесла:

— Я действительно понимаю, я так думаю.

— И ты будешь помнить?

— Всегда, — сказала она приглушенно. — Мы… нам было весело, правда?

— Очень, — так же тихо ответил Рей.

— Я не забуду, как надо танцевать каджунский вальс.

— Не забывай.

— И когда-нибудь я вернусь, правда-правда. Мы снова отправимся на рыбалку. И будем кататься по реке, пройдем весь путь до самого конца болот, до того места, где начинаются озера.

— Я буду ждать. А до тех пор я буду смотреть фильмы с твоим участием на большом экране.

— Да, я буду там, — потом она еле слышно повторила: — Буду.

В наступившей тишине Булл прокашлялся и звонким трубным голосом скомандовал:

— На сегодня хватит, ребята. Собирайте вещи, сворачивайте съемки, уходим. Все на выход!

Когда все оборудование укатили и коридор освободили, Джулия подняла глаза и увидела подружку Вэнса, нацелившую фотокамеру на Саммер и Рея. Она быстро закрыла собой сцену, которую собиралась снять репортерша, и с хмурым видом направилась к ней.

— Минуточку, — сказала женщина, отступая. — У меня есть разрешение находиться здесь. Вэнс сказал…

— Мне все равно, что говорит Вэнс, больше ваше разрешение недействительно, — ответила ей Джулия.

— Все, что происходит здесь: всякие случаи, убийства, эта трогательная сцена с ребенком, — вы не можете запретить публике знать об этом.

— Не могу? — Джулия выхватила фотокамеру из рук женщины. Отвернувшись от налетевшей на нее репортерши, пытающейся вернуть свою собственность, Джулия вытащила из камеры пленку, засветив ее. После этого она вернула камеру.

— Возьмите и уходите. Если еще раз увижу вас на съемочной площадке, вас арестуют за вторжение в частное владение.

Разобравшись с репортершей, Джулия посмотрела туда, где были Рей и Саммер, и увидела, что они вместе с Аннет направляются в пустующий зал ожидания. Она слышала низкий голос Рея, видела, как Саммер смотрела на него — с надеждой, доверием, любовью. Девочка держала за руки Рея и свою мать и больше не плакала.

Зато плакала Джулия. Правда, слезы были у нее в душе. Она просто тонула в них — и в глубокой, захлестывающей волне страстной нежности, принесшей их. Она любила этого удаляющегося человека, человека, способного понять ребенка и ответить на его чувства. Она любила его за все — за силу, доброту, юмор. Она любила его за то, что он делал для других, и за то, что он делал для нее. Она любила его, даже если это ничего не меняло.

Джулия оперлась о стену и прикрыла глаза. Ее трясло. Может быть, это было от слабости; возможно, она пыталась сделать слишком много за слишком короткое время. А может быть, это было последствие шока. Но все остальное явилось причиной безумной ярости, охватившей ее.

Саммер была такая ранимая, так нуждалась в любви и все же обладала большой смелостью. Любой, кто попробует наехать на нее, получит отпор в два счета.

Осознав это, она еще кое-что разглядела. Это был последний маленький кусочек головоломки, которую она мысленно складывала.

И теперь, разобравшись во всем, она знала, что ей нужно делать.

 

Глава двадцать третья

Если уж ей предстоит быть мишенью, она должна вести себя соответственно. Вот это уже была рациональная Джулия. Возможно, это было не самое мудрое решение, но она уже устала от мыслей, устала от ожидания того, что произойдет в следующий момент, и страха, что будет не в состоянии что-либо изменить. Но больше всего ее раздражало, что всеми ее действиями руководил гнев, гнев от мысли, что кто-то может посягнуть на то, что принадлежит ей, использовать ее собственность в своих интересах и остаться безнаказанным. Кроме гнева, она ощущала жалость, но предпочитала не думать об этом.

Она позвонила в мотель в Гонзалесе вскоре после того, как вернулась в дом тети Тин. Позвонив, она долго сидела, пытаясь сочинить письмо о том, что она делает, но которое одновременно не спугнуло бы дичь. Она долго размышляла, кому его адресовать, но особого выбора не было. Существовал только один человек, который наверняка сделал бы все, что необходимо. Она запечатала письмо в конверт и написала на нем имя тети Тин.

Юбка-хаки и блузка, которые были на ней, не годились. Она быстро разделась и, бросив одежду на кровать, вытащила свой темно-серый чемодан. Достав джинсы и футболку в бело-синюю полоску, она натянула их, потом надела носки и спортивные тапочки. В последнюю минуту она повязала вокруг талии вязаный хлопчатобумажный свитер — в тот вечер в воздухе ощущалась какая-то неподвижность, предвещавшая дождь.

Саммер вернулась домой вместе с Донной, поскольку Аннет, после разговора в больнице, решила добровольно пройти обследование по антинаркотической программе. Она сказала, что хочет изменить свою жизнь ради дочери, и это казалось лучшим действием для начала. Позже Донна отправилась домой проведать своих детей. Джулия слышала, как бубнит телевизор в спальне тети Тин, и решила, что это, наверное, Саммер смотрит его. Тетя Тин, как обычно, была на кухне. Рей еще не вернулся после дневных съемок и никому не сказал, куда собирается.

Джулия не желала делать никаких поспешных действий. Она прошла в павильон, а через него — в спальню. Саммер лежала на кровати в пижаме и выцветшем домашнем халате, очень смахивающим на халат тети Тин, и смотрела какое-то шоу. Ее носик все еще был красным, а глаза припухли от слез, но сейчас она казалась вполне успокоившейся.

Джулия несколько секунд понаблюдала за ней, размышляя о том, как все обернулось и как мало можно что-то изменить. Наконец, она вошла в комнату.

— Саммер?

Девочка подняла голову и слабо улыбнулась.

— Ты не могла бы кое-что сделать для меня?

— Думаю, да.

— Выжди около часа, потом передай тете Тин вот это. Можешь сделать так?

— Конечно. — Девочка взяла конверт, посмотрев на него с легким любопытством.

— Убедись, что она получила его. Это важно.

— Ладно.

Джулия замешкалась, раздумывая, нужно ли сказать что-нибудь еще. Но это могло испугать девочку. Она повернулась, чтобы выйти из комнаты, и улыбнулась через плечо.

— Спасибо, милая.

— Куда ты? — окликнула ее Саммер.

— На ловлю змей, — вырвалось у Джулии, но она тут же поправилась: — Не обращай внимания, это шутка. Просто немного поработаю.

Она уже дошла до лестницы на задней галерее, когда услышала шлепанье босых ног за спиной.

— Джулия! Подожди!

Джулия резко обернулась. Понизив голос, она спросила:

— В чем дело?

— Ты на съемочную площадку? — Глаза девочки казались слишком большими на ее маленьком личике.

— Вроде того.

— Но ведь уже почти стемнело.

— Я знаю, но я ненадолго.

— Но ты ведь только что вышла из больницы, и не из игрушечной.

— Со мной все в порядке. Не беспокойся.

— Разве ты не боишься?

Выражение обеспокоенности на лице Саммер было трогательным. Джулия поднялась к ней по ступенькам и обняла ее одной рукой. Она призналась:

— Да, немного, но все будет хорошо. Я буду осторожна. Только не забудь отдать конверт тете Тин.

Девочка согласилась, хотя в глазах ее все еще было сомнение. Она побежала обратно в дом, а халат тети Тин волочился за ней по полу. Джулия посмотрела ей вслед. Когда дверь за Саммер закрылось, она быстро вышла к своей машине.

Проезжая в ворота на съемочную площадку, Джулия помахала охраннику. Припарковавшись у вагончика, она повернула ключ в замке зажигания и выключила фары. Она сидела в темноте и смотрела на большой, какой-то нескладный автомобиль, стоящий перед ней. Он казался темным и пустым, как и три другие, запаркованные по соседству, после участия в сегодняшних съемках возле больницы.

Все ушли. Лодочный клуб был закрыт, только над входом горела желтая лампочка. Офис и грузовик с гардеробом были пусты. У лодочного пирса на привязи стояли два катера с каютами, а ялик тихо постукивал о сваю, к которой был привязан. Больше ничего не шевелилось. Единственной живой душой здесь, кроме нее, был охранник, вернувшийся в будку читать газету, как только Джулия проехала за ворота.

Джулия вышла из машины, легонько хлопнув дверью. По пути к вагончику она перебирала ключи, отыскивая подходящий к замку. Сунув ключ в замочную скважину, она повернула его и распахнула дверь. Она помедлила, заглянула внутрь, но там было тихо и темно. Перешагнув через железный порожек, она вошла в помещение и зажгла свет.

Никого.

Вздохнув, она двинулась к обеденному столу, чтобы положить на него свой заплечный мешок. Потом вернулась, закрыла дверь и заперлась изнутри. Как всегда, дневная жара нагрела металлический вагончик. Она включила кондиционер и стала стаскивать с себя свитер.

Когда она наклонилась вперед, волосы упали ей на лицо. Она откинула их со лба. Этот жест вызвал приступ пульсирующей боли в том месте, где пальцы коснулись бинта. Оставив свитер в покое, она вышла в, маленькую спаленку в поисках резинки, чтобы подобрать волосы. Найдя одну, она собрала волосы в пучок и закрепила его на затылке. Поправив торчащие пряди, Джулия вернулась на кухню.

Вино, решила она, и немного сыра с крекерами. Достав продукты из холодильника, она положила их на стол, поставила два бокала и разложила пару салфеток. Наполнив свой бокал из охлажденной бутылки, она села обратно на скамейку. Неторопливо потягивая вино, она принялась ждать.

Бокал почти опустел, когда свет фар подъехавшей машины осветил парковку и послышался хлопок двери. Мгновение спустя в домик постучали.

— Джулия? Ты там?

Джулия встала и открыла дверь.

— Бог мой, поверить не могу, что ты здесь одна после всего того, что произошло, — сказала Офелия, входя. — Должно быть, ты ждешь смерти или вроде того.

— Я думаю, все будет тихо, — произнесла Джулия, возвращаясь на свое место.

Офелия недобро засмеялась:

— Ты правильно считаешь. Так в чем же дело?

— Присядь, — Джулия наполнила второй бокал. — Я хотела обсудить график съемок на предстоящие несколько дней. Надо внести кое-какие поправки, раз уж мы с Буллом переделали концовку.

— Я не могу долго оставаться, меня ждет эта большая игра. — Офелия присела на краешек скамьи напротив. — В любом случае, не лучше ли тебе поговорить об этом с Буллом? Ведь он сейчас за главного, а ты — его первый ассистент. Я к этому не имею особого отношения, только слежу за тем, чтобы все, что говорят твои ребята, доходило до нужных ушей.

Джулия подняла брови:

— Как это понимать? Булл по-прежнему прислушивается к твоим идеям. По правде говоря, я хотела, чтобы он присоединился к нам, но, кажется, он почему-то немного здесь нервничает, сказал, что слышал шорох в стенах или шкафах, или в вентиляции. Не знаю, что это может быть, если только крысы.

— Мужчины иногда словно дети, — пожала плечами Офелия. — Но о чем ты хотела поговорить?

— Я думала, может, ты включишь кое-что в сцену похищения Саммер, например взрыв, когда она чуть было не погибла. У нас это заснято на пленку, помнишь? Камеры стрекотали, когда Рей подхватил ее на руки и прыгнул в воду. Это было изумительно, жалко было бы не использовать этот эпизод.

— Понимаю, — кивнула Офелия, — что еще?

— Я также думала переснять последнюю часть сцены погони до взрыва. Рей должен будет — на месте Вэнса, конечно, — прыгнуть с ялика в катер, идущий на полной скорости, сразиться с двумя бандитами, похитившими Саммер, выбросить их за борт, вроде местного Джеймса Бонда. В этом месте мы смонтируем пленку с Реем и Саммер, уже отснятую. После этого… — Джулия замолчала. Она подняла подбородок, повернув голову в сторону.

— Ты слышала?

— Что? — Офелия быстро обвела взглядом вагончик.

— Не знаю, какое-то шипение.

— Ничего не слышала.

— Нет? Наверное, нервозность Булла передалась мне. О чем я говорила? Ах, да, о сцене с Саммер. Мы можем снять Вэнса выходящим из воды с бесчувственной Саммер на руках. И немножко артистического грима на обоих, якобы они ранены, и будет потрясающий эффект!

— Не вижу причин, почему это сработает.

— Вся прелесть этой пленки заключается, в том, что она была отснята без нарушения законов о детском труде, просто несчастный случай. Я счастлива, что она у нас есть, но ни один здравомыслящий человек не посадил бы Саммер в лодку, готовую взорваться.

Офелия посмотрела на Джулию горящим взглядом. Но почти сразу же улыбнулась и сказала:

— Да, это абсолютная правда. Что касается этой сцены, не знаю, что я могу добавить. Кажется, у тебя все выглядит завершенным.

— Интересно, что ты скажешь о реакции Вэнса, когда он с Саммер оказывается на суше, так сказать. Мы видели, в каком она была состоянии, едва не утонув. Должен ли он быть просто потрясен, решив, что она погибла, потом благодарить Бога, увидев, что она еще жива? Должен ли он быть разгневан? Жаждать мести? Что?

— Я думаю, — медленно произнесла Офелия, — что, возможно, лучшей явилась бы реакция Рея.

— Какая? — Джулия подвинула стул и вытянула ногу под столом.

— Тревога, озабоченность и одновременно гнев и чувство мести, пока он не понял, что Саммер жива.

— Хорошо, — Джулия подняла бокал и откинулась на спинку, протянув другую ногу к тому месту, где сидела Офелия.

— Мне это нравится, правда, нравится.

Она неожиданно вскрикнула, отскочила и уронила свой бокал.

Офелия тоже вскочила со своего места. Она бросилась на кухню, зацепив по пути раковину.

— Убей ее, — закричала она. — Убей ее!

Джулия замерла. Она посмотрела на свою подругу и помощника режиссера, стоявшую в противоположном конце вагончика, увидела ужас, исказивший ее круглое лицо.

Мягким голосом Джулия спросила:

— Кого убить, Офелия?

Страх неузнаваемо изменил Офелию. Осознание того, что она наделала, стерло все эмоции с ее лица, прежде чем Джулия договорила. Она быстро заморгала, потом ее губы скривились больше в гримасе, нежели в улыбке.

— Бог мой, Джулия, ты меня напугала. Я уж решила, что крыса прыгнула тебе на ногу.

— Я так не считаю, Офелия, — сказала Джулия, выпрямляясь в полный рост. — Я думаю, ты ожидала гремучую змею. Я думаю, что ты уже много дней ждешь, когда она появится.

— Нет, я правда…

— Да. Только все дело в том, что змея уже обнаружена. Давно. Мной.

Офелия попыталась засмеяться, но смех вышел натянутым и отрывистым.

— Боже, Джулия, ты говоришь так, словно это я сунула ее сюда.

— Разве я говорила, что она была здесь?

— Видимо, ты намекала.

— Нет. Никто другой не имеет причин опасаться приходить сюда, только тот человек, который пытался убить меня. Только убийца на этой съемочной площадке. Только ты, Офелия.

Офелия уставилась на Джулию, а черты ее круглого, как луна, лица расплывались от сознания, как она себя выдала, ее зрачки сузились в маленькие точечки от ненависти. Бескровные, плотно сжатые губы чуть приоткрылись.

— Сука, — прошептала она хрипло. — Везучая сука.

— Да, хотя бы везучая, — просто согласилась Джулия.

— Я хотела, чтобы ты умерла, я этого очень хотела.

Джулия села на свое место, потому что ноги ее неожиданно подогнулись.

— Почему? — спросила она, нахмурившись, а в голосе звучало неподдельное изумление. — О, кажется, я начинаю понимать, хотя бы ту часть, что касается Аллена. Ты ведь любишь его много лет?

— Люблю? — Офелия произнесла это слово словно на иностранном языке. Она засмеялась смехом, граничащим с истерикой. — Я преклоняюсь перед ним. Глупо, а? Что он может найти в такой женщине, как я? Он любит утонченных, красивых, умеющих прибавить что-то к его имиджу, например известного отца. Итак, я играла ему на руку, докладывала ему обо всем, надеясь, что он обратит на меня внимание. Да и какая разница. Я не могу не преклоняться перед ним.

— Настолько, что ты пришла в бешенство от мысли, что я могу бросить его. Настолько, что попыталась уговорить меня остаться, чтобы не дать ему потерять меня?

— Может быть, я не знаю. Но если ты уйдешь, то у меня ничего не останется, никакой причины находиться поблизости. Пока ты остаешься и пока я работаю с тобой, у меня, по крайней мере, есть возможность видеть его.

— Но рисковала всем этим, ввязавшись в распространение наркотиков. Это не имеет никакого смысла.

Рот Офелии скривился в гримасе:

— Я скажу тебе, что имеет смысл: деньги! Не могу поверить, что ты не видела, как они мне были нужны все время, что я работаю с тобой. Боже, Джулия, мне была нужна твоя работа, твои доходы даже больше, чем Аллен. Мне до безумия хотелось обладать всем тем, что есть у тебя, и особенно возможностью делать фильмы.

— Почему же ты не занимаешься этим?

— Потому что у меня нет известного папочки, вот почему! А кроме того, я — женщина, если ты еще не заметила, а женщины-режиссеры не получают запросто деньги в Лос-Анджелесе. У них должны быть поддержка, наставники, любовники. Взгляни на меня! Кто будет спать со мной за пять-шесть миллионов баксов? Мне необходимы деньги, целая куча, для поддержки моих первых двух-трех картин, чтобы показать киностудиям, на что я способна, или создать шедевр, чтобы быть независимой.

— Я начала с малого, и ты так можешь.

— Грошовые ставки? Нет, благодарю.

— Тут как везде, Офелия. Тебе необходимо расплатиться со своими долгами, сделать, несколько учебных фильмов. Я, бы сделала все возможное, чтобы помочь тебе, если бы знала, что это для тебя так много значит.

— Но ведь ты не знала. Меня прямо из себя выводило, что ты не замечаешь этого. Ты считала себя единственной представительницей женского пола в округе, способной снимать фильмы. Ты считала, что я с радостью следовала приказам, и временами доверяла мне снимать уличные сцены. Да меня тошнит от этого!

В голосе женщины было столько ненависти и обиды, что Джулии стало стыдно, что она так долго жила с нею рядом и не чувствовала этого.

— Я думала, ты занимаешься тем, что тебе нравится. Работать над фильмом днем и посещать дискотеки с ребятами по ночам. Кажется, там ты стала заниматься наркотиками?

— Тебе, наверное, до смерти хочется узнать всю правду? Спорю, тебе приятно слышать, как низко я пала. Но ты лишь отчасти права. Я начала еще в Лос-Анджелесе, в барах на окраине. Приехав сюда, я включилась в местную сеть распространения. Было мило, правда, пока Пол Лислет не стал крутиться поблизости.

— Итак, ты убила его, а Стэн начал подозревать…

— Стэн стал жадничать, это если тебе интересно, почему я избавилась от него. Он знал, что с тем неудачным трюком что-то не так, но и я не собиралась никого убивать. Я узнала, что Пол — «нарк», потом я просто считала, что он слишком любопытен и нарывается на небольшую поездку в больницу; затем все это произошло. Но тут к съемочной группе присоединился Булл, и Стэн не захотел работать со своим старым боссом. Он фактически собирался уйти на покой, оставить эти шоу-«игры» и хотел получить свою долю, чтобы жить безбедно в Мексике. Но проблема заключалась в Саммер. Кроме того, я думаю, он заметил, что я не питаю к тебе сестринских чувств, увидел, что я ненавижу тебя. Ты ведь это не знала, но это так, раз уж ты сделала из меня толстого клоуна, барахтающегося в океане твоей картины. Стэн тоже стал тебя бояться. Он угрожал мне. Мне! И я взяла нож. Он удивился, что я такая сильная, не знаю почему.

Джулия подумала, что та жаждет аплодисментов за свою ловкость. Она поняла, что Офелией руководил точный расчет, включавший только то, что она хочет. Джулия покачала головой.

— Это самое худшее для меня. Я не понимаю, как ты могла сделать такое с ребенком, этот взрыв, пожар. Ты же сама сказала, что ты — женщина!

— Думаешь, я хотела сделать это? Но девочка видела, как я выносила змею из своего вагончика, и подошла ко мне прежде, чем я заметила ее. Я тогда наплела ей что-то про домашнюю любимицу; эти дети из Лос-Анджелеса, что они знают о змеях, видя их только в зоомагазине! Но я знала, что она вспомнит об этом, как только услышит, что тебя укусила змея. Но змея исчезла. Ничего не произошло.

— Я убила ее.

Офелия засмеялась:

— Кто бы мог подумать?

— Например, ты, зная по опыту, на что способны некоторые женщины.

— Но ты молчала об этом; я никогда бы не догадалась.

Офелии не понравилась мысль, что она не единственная, кто способен хитрить. Так подумала Джулия, вслух она произнесла:

— Я поняла, что это твоих рук дело, когда заметила, что ты больше не заходишь сюда. Ты сказала, что Булл вышвырнул тебя, но это не так, потому что он жаловался, что ты таскаешь его импортное пиво в вагончик Вэнса и что ты вполне могла бы остаться и помочь ему выпить его. Отсюда следовало, что если ты знала о змее, то была замешана и в остальном.

— Умно, но не слишком, раз уж ты пришла сюда одна и вечером.

Глаза Офелии были непроницаемы. Она стояла, облокотившись на раковину и перекрестив ноги в коричневых кожаных сандалиях. Ее руки опирались на шкафчик, и вся она была наклонена вперед, словно готовясь к прыжку.

— Думаю, что нет, — ответила Джулия. — Но у меня была мысль, что я могу ошибаться. Я очень хотела бы ошибиться, Офелия.

Джулия готовилась к этой встрече. Но все сделанные ею приготовления куда-то запропастились. Оставалось надеяться, что они всего лишь задерживаются.

— Правда? — сказала Офелия с холодным сарказмом. — А если нет, тогда что? Ты думала, сможешь уговорить меня пойти в полицию и что я сделаю все по твоей указке?

— Вроде того. Потому что это факт, что я здесь в одиночестве, не означает, что я — единственная, кто тебя вычислил. Рей тоже занимался этим делом. Ты знаешь, что одно время он был внештатным агентом управления по борьбе с наркотиками?

Офелия фыркнула:

— Правильно, одно время. Он тоже в деле, Джулия, дорогая, и это со времени смерти Пола. Как еще он мог поддерживать свой жизненный уровень? Он попросил заменить Пола, чтобы никто из окружения шерифа не смог занять это место. Вот так-то.

Ликование на лице женщины вызывало отвращение. Джулия старалась не поддаваться на провокацию. Она сказала:

— Да, возможно. Так вот почему он отчаянно пытался держать Саммер подальше от тебя после взрыва. Он сделал так, чтобы с ней постоянно кто-нибудь находился рядом. Он даже отвез ее к себе домой, когда догадался, что ты обрабатываешь Аннет, бесплатно снабжая ее наркотиками; я нашла ту пачку, что ты оставила здесь, в вагончике.

Они обе подошли достаточно близко к разгадкам и выкладывали свои козыри один, за другим. Джулия была почти уверена, что она права. Почти.

— Итак, он пожалел девчонку. Но он и не давал ей начать болтать, так ведь? И он мог бы добраться до меня, когда тебя подстрелили, если бы занимался каким-то расследованием. Он не сделал этого.

— Он беспокоился за меня, мне нужна была медицинская помощь.

— Проклятие, Джулия, ты слишком наивная, чтобы жить. Это и так долго продолжалось. Вставай. Пошли.

Офелия вытащила пистолет из заднего кармана джинсов и направила его в грудь Джулии. Джулии показалось, что его круглое дуло похоже на маленькое черное горло. Она вздрогнула. Вена на виске запульсировала. На мгновение голова у нее закружилась, потом все стало ясным.

Она медленно поднялась.

— Куда мы идем?

— На реку, куда мне следовало отвести тебя в первый раз. Тебе кто-нибудь говорил, что это — свалка для плохих мальчиков из Нового Орлеана? Аллигаторы. Они не нападают на живых людей, но не откажутся от мертвечины.

— Я слышала об этом, — сухо произнесла Джулия.

— Я так и думала. Выходи за дверь. Мы прогуляемся через парковку словно две подружки, веселые и дружелюбные, пока не скроемся из вида охранника. А потом совершим тихую и милую прогулку на лодке.

Джулия подчинилась. Пройдя до середины парковки, Офелия сказала:

— Никаких проблем. Когда я вернусь, начну кружить вокруг да около, как перед тем выстрелом в тебя, и, убедившись, что охранник не видит меня, возможно, зайду в вагончик. Через некоторое время я уйду, громко шумя и прощаясь и, может быть, по пути пожалуюсь охраннику, что ты совсем заработалась. Если повезет, никто не заметит твоего отсутствия до полудня.

— А как ты объяснишь нашу прогулку по реке ночью?

— Тем, что хотели посмотреть натуру для съемок. Полюбоваться ночной рекой. Разве ты сама никогда этого не делала?

В словах Офелии было столько лукавого коварства, что Джулия предпочла не задумываться.

— У меня есть идея получше. Если ты пойдешь со мной в полицию и расскажешь об операциях с наркотиками, они могу отнестись к тебе снисходительно.

— Хорошая попытка, но в Луизиане убийство карается смертью, и я предпочитаю не рисковать. Не говоря уже о том, что болтовня не сделает меня богаче.

Охранник в своей будке поднял глаза, когда они проходили открытое место в. мутном свете фар «меркурия». Джулия ощутила, как пистолет в руках Офелии ткнулся ей под ребра. Офелия помахала свободной рукой. Охранник, узнав их обеих, поднял руку в ответ. Он еще не-много посмотрел на них, потом снова уткнулся в книгу.

— Мы возьмем ялик, — сказала Офелия, когда они приблизились к доку. — Нам ведь не нужно привлекать особого внимания по пути?

То, что они делали, выглядело таким неубедительным, думала Джулия, таким нереальным, словно происходило перед камерами, где кто-нибудь вот-вот крикнет «снято» и хлопнет хлопушкой. Она остановилась, отказываясь идти дальше, когда Офелия подтолкнула ее вперед..

— Это какое-то сумасшествие, — проговорила она.

— Ты считаешь меня свихнувшейся? У меня есть новости для тебя: я такая же нормальная, как другие. Убийство похоже на постановку трюков. В первый раз — жутко, второй — так себе, после третьего или четвертого ты уже говоришь: а, какого черта.

— А ты выполняла трюки?

— Вообще-то нет, но ты понимаешь, о чем я говорю. Убить тебя будет несложно. Так что давай, садись в лодку.

— Жалко будет заставить тебя пристрелить меня здесь и нарушить все твои тщательно подготовленные планы.

— Но ты и так уже почти мертвая.

Ее логика была убийственной. Под нажимом Офелии Джулии пришлось двинуться вперед.

Женщина толкнула Джулию на сиденье на корме лодки. Она отвязала ялик и шагнула в него, чтобы сесть на носу, лицом к Джулии, где она могла дотянуться до мотора. Она развернула лодку так, что Джулия ехала спиной вперед. Спустя мгновение они уже легко скользили по реке.

Ночное небо было затянуто облаками, только временами поблескивала выглянувшая из-за облаков звездочка. Вода немного отражала свет, но на реке было уже темно. Несмотря на это, Офелия не зажгла огней. Она направила лодку вдоль правого берега.

Темнота пела цикадами и хорами лягушек, время от времени пролетала летучая мышь или сова, проносясь над деревьями, словно по шоссе. Ночные создания шевелили тенями, отбрасываемыми либо на воду и исчезавшими там, либо замирающими при их приближении и не шевелившимися, пока они не проплывут мимо. Туман, поднимающийся от воды, пах болотом, сыростью и удушливым рыбьим жиром. Была в этом запахе и примесь разложения, словно напоминание о смерти.

Джулия подумала о двигателе в моторе; они с Реем пользовались им во время своих ночных прогулок по реке. Конечно, он должен быть в порядке, чтобы не подвел в пути. Они проплывали мимо ответвлений в каналы и протоки, мимо рыбацких и охотничьих стоянок, мимо темного корпуса деревянного «ковчега», известного как «Наша леди на Блайд-ривер».

«Ковчег» напомнил Джулии о тете Тин. Думая о ней, она вспомнила историю, которую ей рассказала тетя Рея. Она пронеслась в ее мозгу вместе с воспоминанием о другой поездке по реке. Тогда там был Рей, летящий по болотам, и пенящийся след его катера напоминал серебряный хвост. Смуглый, сильный и немного загадочный, он был по-прежнему готов вытащить ее из воды и отнести домой и даже посмеяться над этим. И было еще много раз, когда они проносились по реке, ветер развевал их волосы, а солнце светило в лицо. Теперь все это походило на сон. Неужели она сама все это придумала из собственных потребностей и желаний, наделяя время, проведенное ими вместе, никогда не существовавшими теплотой и значимостью?

Нет, она не станет думать об этом. Это не поможет.

Она должна сосредоточиться. Изгнать туман, воспоминания и боль из головы. Она должна думать.

Рей и Пол. Два мальчика в пироге на реке. Не на Блайд-ривер, а на могучей Миссисипи. Что-то в этом есть, за что можно ухватиться. Да.

Речная сырость пропитала ее футболку и джинсы, сделав их влажными. Видимо, из-за этого у нее застучали зубы. Вокруг талии у нее по-прежнему был свитер; почему-то она не оставила его в вагончике. Она вцепилась в узел.

— Что ты делаешь? — резко спросила Офелия со своего места с пистолетом в одной руке, а другой держась за румпель двигателя.

— Мне холодно. Я собираюсь одеть свитер.

Женщина коротко рассмеялась:

— Пожалуйста, какая разница.

Саркастический ответ готов был сорваться с губ Джулии, но она прикусила язык. Пусть лучше Офелия считает ее напуганной, боящейся ее. Возможно, она и должна бояться. Возможно, так и есть.

Она развязала свитер и набросила его на плечи, но не одела руки в рукава. Одну руку она положила на планшир рядом с Офелией и обернулась посмотреть, куда они едут.

— Что ты хочешь увидеть? Никого нет. Я об этом позаботилась.

Что-то кольнуло у Джулии в мозгу. Она резко произнесла:

— О чем ты говоришь?

— Я заглянула к тете Тин по пути сюда, думала перехватить тебя там, мне не особенно хотелось ехать до вагончика. Ты понимаешь. Сегодня старушка играет в «бинго», спорим, ты забыла об этом. Донна была там со своими двумя щенками, приглядывала за Саммер, как обычно, а та спала на кушетке. На полу валялось вот это письмо. Я узнала твой почерк. Я забрала его.

Послышался хруст бумаги, когда Офелия похлопала по нагрудному карману своей рубашки. Джулия перевела дух. На мгновение она испугалась, что тетя Тин и Саммер могли, но нет, все было в порядке. Пока. По крайней мере, с ними все было в порядке.

А с ней — нет.

Она продрогла до костей и тряслась от неожиданно нахлынувшего на нее ужаса. Никого не было видно, ни шерифа с помощниками, ни Рея, никого. Только она и Офелия на реке.

 

Глава двадцать четвертая

Пошел тихий дождь. Он сеялся из осеннего ночного неба, как будто воздух настолько пропитался влагой, что не мог ее больше удерживать. Дождь шелестел по поверхности реки и по листьям деревьев. Джулия чувствовала, как он пропитывает ее волосы, как постепенно намокает свитер на плечах. Мокрому лицу было холодно, но в то же время приятно. Это помогало сохранять ясность в голове. Она знала, что Офелии хуже, поскольку ее лицо постоянно обвевается туманом.

Офелия превратилась в темноте в белое пятно. Джулия знала, что и она выглядит так же. Свободной рукой она залезла под свитер, чтобы взяться за планшир.

Лодка замедляла ход. Джулия посмотрела вперед. До открытого пространства, где они снимали, еще было небольшое расстояние, и она надеялась, что они уйдут дальше вперед. Устье бухты находилось справа, подумала она, это был заболоченный рукав залива. Лодка плыла в этом направлении.

— Нет никакого смысла двигаться дальше, — сказала Офелия. — Один участок реки не лучше другого. Наверное, это выглядит забавно, что мы так долго плывем под дождем.

— Мы тоже можем промокнуть, — лаконично заметила Джулия.

— Хорошо, — сказала Офелия, внезапно рассмеявшись.

В эту минуту Джулия начала сильно загребать влево, балансируя своим весом и упираясь правой рукой, когда лодка ныряла в воду. Затем она перешла на другой борт, загребая обеими руками с левой стороны лодки.

Раздался выстрел, просвистев в футе над головой Джулии. Внезапно лодка перевернулась, Офелия громко вскрикнула и с сильным всплеском упала в воду.

Мокрый планшир выскальзывал из рук Джулии. Он бил ее по плечу, и она все глубже и глубже погружалась в темноту. Кроссовки на ногах налились свинцом. Джинсы прилипли к телу настолько, что была трудно двигать ногами. Дыхание обжигало подбородок, сердце билось в груди, нос и горло болели. Вода тянула ее вниз, на глубину, где было холодно и мутно, как зимой.

С отчаянным усилием она тянулась вверх. Она поднялась на минуту, затем упала с внезапным хриплым стоном. Подбородок высовывался из воды, от ее усилий стоял шум в ушах. Кровь пульсировала в голове, она чувствовала слабость, в глазах было темно. О Боже, как она была слаба. Ей казалось, что все ее оставшиеся силы уносила река, растворяя в своем незаметном потоке.

Ялик плыл дном кверху, его еле заметный контур виднелся в двадцати футах. Офелия барахталась на водной поверхности между Джулией и лодкой.

Берег реки темнел в тумане на расстоянии около восьмидесяти футов. В обычных условиях это совсем немного, но добраться до него сейчас казалось невозможным делом. У нее оставался только один выход. Мысль о нем пришла в голову, когда она вспомнила, как мальчишками Рей и Пол переворачивали свою лодку на глазах изумленных туристов.

Дождь усеивал воду вокруг нее маленькими звонкими капельками. Вдали послышался низкий жужжащий звук, словно летело гигантское насекомое. Слышала ли она это наяву или это был шум крови в ушах, тонкая вибрация ее пульса? Она не могла понять.

Офелия плыла в ее сторону. Она громко кричала, потом поднырнула в сторону Джулии, шумно выгребая кролем.

Джулия нырнула и ушла на глубину. Единственная мысль помогала ей собрать всю ее волю и последние силы в слабеющем теле.

Она вынырнула на поверхность в трех футах от лодки, спокойно, как рыба, заглотнула воздуха и нырнула опять. Когда она вновь очутилась на поверхности, над головой было душно и темно, пахло газом и старой рыболовной приманкой. Когда она выныривала и пыталась сделать вдох, голова ударилась обо что-то твердое, раздался мягкий металлический звук. Ей удалось выполнить задуманное. Она оказалась под лодкой, шумно дыша в ее замкнутом, ограниченном пространстве.

Держась одной рукой за полузатопленный планшир, Джулия немного отдохнула. Дождь усиливался, стуча по алюминиевому днищу лодки над ее головой. Внутри было значительно теплее, и она ощутила мимолетное чувство безопасности и уюта. Но оно было обманчивым. Звуки хорошо разносились по воде. Она слышала шлепанье Офелии, ее тихие проклятия.

Надолго ли хватит ей воздуха в этой ловушке? Джулия не знала. Она понимала, что невозможно долго оставаться незамеченной. В любой миг Офелия может отказаться от поиска, подумав, что Джулия утонула. Она может попытаться выправить лодку, направив ее к месту съемок.

Плывущая перевернутая лодка была нетяжелой. Джулия освободилась от кроссовок, сначала от одной, потом от другой. Затем начала медленно перемещать лодку вниз по реке, направляя ее к берегу. По крайней мере, она надеялась, что движется к берегу, хотя и не была уверена, что правильно ориентируется в полной темноте под лодкой. Офелию она больше не слышала, видимо, та удалялась. Слышно было только шум дождя и ее тяжелое дыхание.

Сил становилось все меньше; она сознавала, что скоро выдохнется. Хоть бы берег был близко. Толчок. Она тянет одной рукой. Не расслабляться. В замкнутом пространстве очень мало кислорода. Опора лодки от ее усилий, казалось, еще больше уменьшала воздушную нишу. Лодка давила на нее, с каждым толчком и усилием опускаясь все ниже и ниже. Еще несколько вдохов, несколько толчков, и ей придется снова нырять, чтобы выбраться из-под нее. Если она нырнет очень глубоко, она может, не вынырнуть.

Нога коснулась чего-то мягкого и податливого. Еще раз. Грязь.

Берег реки! Ей хотелось смеяться, кричать. Получилось так, как она хотела. Она остановилась, встав на илистое дно. Держа планшир обеими руками, она пригнулась и выбралась из-под лодки.

За лодкой показалась неясно очерченная крадущаяся фигура. Офелия с ругательствами набросилась на Джулию. Она ударила ее по рукам и ногам, толкая на глубину. Джулия погрузилась в темноту. Офелия давила на нее всем своим весом, душила ее. Мучительный, сильный приступ гнева охватил Джулию. Она развернулась, сбросила с себя женщину, встала на ноги. Когда Офелия опять набросилась на нее, Джулия отступила назад, хлюпая по грязи на мелководье. Офелия ухватила ее за колени, потянула вниз. Джулия пальцами, словно когтями, уцепилась в волосы женщины, запрокидывая ее голову назад, пытаясь толкнуть лицом в воду. Пока Офелия кашляла и бормотала, барахтаясь у берега, Джулия смогла выпрямиться.

Вся в грязи, с перекошенным лицом, Офелия набросилась на Джулию, ухватившись вытянутыми руками за джинсы. Пока Джулия поворачивалась, Офелия ударила ее кулаком в лицо:

Джулия отшатнулась назад, но все же удар пришелся на лоб, и она почувствовала теплую кровь под мокрой повязкой. В ушах шумело. Боль ослепляла, в глазах все побелело, и Офелия показалась ей бледной и страшной, как древняя мраморная статуя смерти. Изо рта Джулии вырвался гортанный крик от боли и жажды мести. Она поднялась, сжав руки в кулаки. Бросившись на Офелию, она нанесла ей удар, вложив в него всю свою ярость и остатки сил.

Она ударила в круглое лицо Офелии с таким звуком, с каким молоток раскалывает спелый арбуз. Офелия замычала от удара и упала на колени. Из носа у нее потекла кровь, в глазах потемнело от боли. Она пристально посмотрела на Джулию и на то, что появилось за ее спиной.

В отчаянии Офелия вскрикнула, закрыв лицо руками.

Выражение лица женщины, кровь, спутанная мокрая масса ее волос, грязная вода — все стало видно как днем. Джулия смогла разглядеть ее, потом она медленно повернулась.

Позади засветились яркие, пронизывающие лучи прожекторов двух катеров. Один катер с красным фонарем на носу медленно разворачивался, другой, более старый и обшарпанный, шел следом. В свете прожектора второго судна виделась высокая плотная мужская фигура.

Мокрая, запыхавшаяся Джулия ждала приближения Рея.

Никогда еще не было такого необычного вечера, как этот. Конечно, как всегда в таких случаях, лодочный клуб был украшен увеличенными рекламными плакатами, стояли обитые тканью директорские кресла и раскладные металлические стулья с пластмассовыми сиденьями, но на этом сходство кончалось.

Лодка, использованная в съемках фильма «Болотное царство», стояла на подмостках в центре комнаты. Она была наполнена колотым льдом, в котором с одного края охлаждались бутылки пива и вина, а с другого — открытые наполовину устрицы. Роскошные запахи кушаний из рыбы, моллюсков, крабов смешивались, с ароматами копченых колбас и жареных индюшачьих ножек. Длинный стол был заставлен большими плоскими тарелками с вареными креветками, жареными лягушачьими ножками, сыром, рулетами из крабов, салатами из помидоров, французскими булочками и разнообразной вкусной выпечкой.

На импровизированной эстраде с одинаковой легкостью и весельем оркестр играл рок-н-ролл, местные и западные мелодии. У солиста была хорошая звуковая система и приятный голос, а исполнение он сопровождал шутками и остротами.

Но главное было в публике. Члены лодочного клуба пришли в полном составе со своими женами, сыновьями, дочерьми и друзьями детей. Они привели тетушек и дядюшек, племянниц и племянников, двоюродных братьев и друзей. Все специалисты пришли с семьями. Многие принесли с собой еду, никто не жаловался на отсутствие аппетита. Напитки лились рекой, раскаты смеха становились все более громкими и продолжительными. Шарканье танцующих ног на эстраде ритмически дополняло игру оркестра.

Душевное тепло, вот в чем было главное отличие. Душевность, человечность, наслаждение простыми удовольствиями жизни — вот что такое товарищество друзей. И съемочная группа нырнула в эту атмосферу, как в ванну с шампанским. Они ели, пили и болтали с незнакомыми им прежде людьми. Они вспоминали забавные истории, происходившие во время съемок, пели песни и даже не фальшивили. Они флиртовали, сходя с ума от случайного взгляда темных глаз и лукавой улыбки. Они пытались танцевать и не могли угнаться за быстрым ритмом местного танца каджунов. Но все же они старались.

Грусть, неизбежная при расставании, пришла позднее. Она вошла в сердце каждого, когда уже были произнесены речи с благодарностями за гостеприимство и совместную работу и после того, как Вэнс, Мадлин и Саммер рассказали, как им понравилось и как жаль прощаться. Джулия начала говорить с комком в горле и честно призналась, что никогда не забудет проведенные здесь дни. Затем она передала слово Буллу.

— Я не мастак говорить, но чувствую, что этот фильм, это место, время, проведенное здесь, было особенным. Мне надо добавить еще одно, в память о трагедиях, происшедших с нами. Это старый тост, но он мне нравится, он и емкий, и не слишком длинный. Леди и джентльмены, друзья, я прошу вас поднять бокалы и выпить со мной: за отсутствующих друзей!

— За отсутствующих друзей, — повторила Джулия шепотом.

Она выпила и подумала о Поле, вспомнила, каким видела его в последний раз: улыбающегося, счастливого, приветствующего жену. Она подумала о Стэне, как он разговаривал о трюках и риске, какое у него было лицо, как золотились его волосы на солнце. Оба погибли, погибли из-за ее честолюбия. А также из-за собственного честолюбия.

По Стэну отслужили поминальную службу, потом его тело отправили домой в Мидвэст, к сестре. Не было никаких звуков фанфар, но и проклятий в его адрес тоже не было. Пытался ли он вмешаться в замысел Офелии? Ответить было невозможно, Офелия — не самый надежный свидетель. В любом случае, как полагал Булл, нет смысла рассказывать родственникам об этом. Пусть все останется как есть, согласились все.

Она повернулась к Буллу с улыбкой. Он все сделал прекрасно. Она не удивилась; ведь, несмотря на грубость, он был чутким человеком и многое мог сделать для спасения своей репутации.

Он пришел к ней и как отец из ее мечтаний, стал ее спасителем. Узнав о несчастье на месте съемок, он попытался разобраться, как это произошло. Ему не понравилось то, что он обнаружил. Узнав у Аллена дорогу к месту съемок фильма, он добился разрешения допустить его на съемочную площадку. Ему никогда не требовалась ее помощь, эти слова об отсутствии перспектив творчества — ложь, рассчитанная на завоевание ее симпатий. Он никогда не думал, что это сработает, хотя Рей говорил обратное.

Позже, когда инспектор из компании пытался отнять у нее должность, Булл вмешался. Но он старался не для себя, он сделал это для нее, чтобы спасти ее от судебного преследования и помочь завершить фильм в соответствии с ее идеями и принципами.

Во время совместной работы она по-новому узнала Булла, поняла его и поверила ему. Грустно сознавать, что ей потребовалось так много времени. Она не могла обвинять свою мать за то, что та научила ее плохо думать об отце; у матери были свои причины. Все же она полагала, что за годы, проведенные вместе, Булл мог бы преодолеть свою мужскую сдержанность и попытаться объясниться с ней. Ей казалось, он не сделал это потому, что боялся, что потускнеет образ его первой жены. За это она его уважала. Тяжело было думать, что если бы она не приехала в Луизиану снимать фильм «Болотное царство», она никогда не узнала бы его таким.

Аллен уехал на Западное побережье несколько дней назад, когда понял, что затраты на фильм лишь незначительно превышают бюджет. Он увидел, что фильм в хороших руках Джулии и Булла, и окончательно понял, что его решение уехать или остаться не влияет на желание Джулии вернуться в Лос-Анджелес.

В отличие от Булла, Аллен был готов взять на себя руководство фильмом по причинам, не имеющим ничего общего с ее безопасностью или благополучием. Его интересовали деньги и репутация, он опасался, что потеряет ее в случае успеха. Он говорил, что любит ее и, наверное, это так и было, но на первом месте всегда стояли его желания, его потребности, его, а не ее, чувства. Она желала ему добра, но ее чувства к нему прошли. Он был как бы воплощением ее протеста против Булла, был во многих отношениях его полной противоположностью. Беда состояла в том, что он и чувствовал все совсем иначе.

Офелии на вечере тоже не было, она сидела в приходской тюрьме в ожидании суда по обвинению в убийстве. Джулия до сих пор не могла поверить в то, что совершила Офелия. Она не всегда была такой; видимо, обиды, накопленные за годы, озлобление и зависть привели ее к такому концу.

Рей пришел поздно. Он сидел с Донной и ее двумя детьми, а также с Саммер и ее матерью. Все были оживлены, в веселом; приподнятом настроении. Несколько минут назад между тремя ребятами разгорелся спор из-за еды, но Рей прекратил его.

Джулия мало видела Рея в эти две недели после ареста Офелии — он вместе с представителями властей трех приходов участвовал в операции по борьбе с наркобизнесом. Была поймана банда по торговле наркотиками, ее влияние распространялось на территорию от болотных земель в Новом Орлеане, Батон-Руж и Шреве-порт до Гу-стона, Атланты, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Офелия назвала имена, даты, маршруты поставок, места покупок, способы перевозки. В результате была произведена серия молниеносных рейдов и арестов, обеспечивающая затишье на месяцы. Рей был в гуще этих событий как специальный агент от ДЕА.

Некоторое время назад он ушел из этого управления, но его позвали вновь, поскольку он знал болотистую местность и людей. Они с Полом работали совместно как друзья и члены двух разных команд, заинтересованных в успехе одной операции. Из-за смерти Пола Рей принял предложение Джулии поработать у нее. Многое из сказанного Офелией было правдой. Он подозревал, что смерть Пола не была случайностью, что его друга убили, так как он кое-что знал.

Рей следил за Офелией с того дня, когда стреляли в Джулию. Он знал, что она подслушивала их разговор с Буллом и Джулией, после чего последовал выстрел. С этого времени Рей стал наблюдать за ней, но управление воздерживалось брать ее, надеясь поймать более крупную добычу.

Джулия стала думать о том вечере, когда Офелия пыталась убить ее, вспоминать, как Рей подъехал к ней в лучах света, как он обнимал ее под дождем в свете прожекторов. Она была такая мокрая и смертельно усталая, все тело так ныло, что она бросилась ему на шею и не могла оторваться. Ей было неловко вспоминать об этом.

Рей укутал ее плащом и обнимал, пока они мчались на катере домой. Дома у тетушки Тин по ее настоянию он дал ей перкодан, смешанный с горячим виски и медом. Джулия плохо помнила, как пожилая женщина помогала ей переодеться, как Рей отвез ее в больницу обработать раны, как они вернулись домой и она легла в постель.

Тетушка Тин рассказала ей, что Саммер, проснувшись после ухода Офелии и не найдя письма, закатила истерику. Девочка требовала, чтобы Донна позвала тетю Тин и рассказала об уходе Джулии, о том, куда она ушла и о пропаже записки. Тетя Тин знала, чем занимается Рей, она вызвала шерифа и, образно говоря, «натравила его на след». Он пришел с полицией и заставил Саммер рассказать все подробности ухода Джулии, каждое ее слово. Услышав слова «ловля змей», он сразу же отправился в путь. Увидев, что стоянка моторных лодок пуста, он запросил охрану, которая указала в сторону реки. Ключи от катеров были заперты в офисе, но два катера были на ходу. Добраться до них было недолго, но в этом и была некоторая задержка.

Рей был постоянно занят, но Джулия полагала, что не по этой причине она видит его-так редко со дня, когда в нее стреляли. Он держался с ней на расстоянии, общаясь только по необходимости. В последние дни она начала понимать вероятную причину такого поведения. Казалорь, теперь настало время выяснить это. Вероятно, другой возможности у нее не будет.

Она встала и медленно пошла через комнату к столу, за которым сидел Рей. Ее движения были неторопливыми, она останавливалась для приветствий, поздравлений, но все же ей не хотелось привлекать к себе большое внимание.

Казалось, он наблюдал за ней, ждал ее, пока сидел в кресле, вытянув ноги. Кремовая рубашка оттеняла его лицо, он выглядел бодрым, загорелым и гораздо более привлекательным, чем кто-либо. Она почувствовала себя неловко из-за красного шрама на голове и сломанной руки.

При ее приближении он встал. Они приветствовали друг друга вежливо, с улыбкой. Джулия заговорила о Донне, Аннет и детях. Когда Рей взялся за кресло, чтобы выдвинуть его для нее, она вопросительно на него взглянула.

— Могу я поговорить с тобой? — спросила она. — Я не задержу тебя долго.

Он согласился, удивленно посмотрев при этом на Донну. Вдова, ответив быстрым взглядом ему и Джулии, одобрительно кивнула, медленная улыбка искривила ее губы.

— Нам хорошо здесь, — сказала она. — Продолжайте.

Он ответил на ее улыбку, затем, подмигнув Саммер, пошел за удаляющейся Джулией. Догнав ее, он показал на открытую дверь:

— Может, лучше на улице?

Она согласно кивнула, и вскоре они уходили от шума и запахов еды в сторону лодочного причала и огромного старого кипариса.

— Извини, что я увела тебя с вечера, — произнесла она, когда они остановились у воды. Она обрадовалась, что их разделяло расстояние, а то бы он услышал, как бьется ее сердце. Это биение она слышала во всем теле, оно мешало ей сосредоточиться.

Он взглянул на нее, потом сунул руки в карманы, глядя в сторону.

— Это не имеет значения.

— Просто я хотела, — начала она и остановилась из-за сухости во рту. — Я хотела сказать тебе, прежде чем уеду, — я вспомнила, наконец, о чем мы говорили в тот день, когда Офелия выстрелила в меня, или, по крайней мере, что я тогда говорила. Я хотела сказать тебе, что не говорила всерьез ни о твоей работе, ни о Донне или другой твоей женщине. Я вся кипела от гнева, и ты попался под руку. Вот я и вспылила.

— Нет, ты была права. Я знаю, в прошлом я часто терпел неудачу с женщинами, которым был нужен. Я не могу назвать их жалкими, но я чувствовал к ним жалость и сострадание. В таком случае я ощущал себя менее виноватым, словно я должен был дать им что-то, особенно если не любил их.

— Я не хотела бы говорить об этом. Это не мое дело.

— Я не думаю, что это имеет значение. В любом случае это к тебе не относится. Я никогда еще не видел такой женщины, которая бы меньше нуждалась в жалости или сочувствии, чем ты.

Минуту она смотрела на него, но не смогла решить, какой смысл он вкладывает в эти слова. Она продолжала настойчиво объяснять.

— Я также думала, что ты замешан в наркобизнесе.

— Тебе и полагалось так думать, — сказал он, качая головой. — Я очень старался, чтобы ты и все остальные, в том числе Офелия, так считали.

— У тебя это не получилось; я не поверила, потому что видела, как ты следил за гидросамолетом в тот первый вечер. После разговора с Донной я была уверена, что ты работаешь тайным агентом, что ты подозреваешь меня и поэтому сблизился со мной, что ты…

— Так и было. Это входило в мою работу, но никто не знал, что все это зайдет так далеко. Я просто должен был убедиться, что ты не причастна. Это было до Лос-Анджелеса. Лос-Анджелес был нужен кому-то, но не мне.

— Но ведь ты боялся за меня? У меня было чувство, что меня охраняют.

— Если я даже хоть немного прав в своих подозрениях, это хорошая возможность не разрешить тебе принять решение.

— Так ты примешь свое.

Он поднял голову, но не вздрогнул.

— Ты можешь так говорить.

— Да, потому что ты не примешь его в одиночестве.

— Нет?

— Я не притворяюсь, что не всегда была готова дать тебе то, что ты хотел.

Прежде чем он начал говорить, она поспешно продолжила:

— Скажи мне, помнишь ли ты тот вечер, когда принимал перкодан от боли в плече, а Булл угощал тебя коньяком «Джек Дэниел»?

Он с осторожностью повернул голову и посмотрел на нее.

— Да.

— Помнишь ли ты, что ты делал, что говорил в ту ночь?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

— Я помню, что проснулся в твоей постели.

— До этого, — торопливо проговорила она.

— Я хотел поговорить с тобой, но у тебя не было света, и я подумал, что ты спишь. Я немного посидел на ограде галереи. По-моему, даже ходил по ней.

— Так и было.

Он взглянул на ветки кипариса и вздохнул.

— Что еще?

— Ты сказал, что не можешь заниматься серфингом и не умеешь быть актером.

— В основном это правда.

— И ты делал мне предложение, хоть и неприличное. Например, ты предложил страстно любить меня под открытым небом.

— Я согласен, — тихо сказал он, — что мои грехи преследуют меня.

— Я тоже так думаю, — ответила она, слегка улыбаясь.

— Нет необходимости быть доброй, просто дай мне понять.

— Я и хочу это сделать, — произнесла она, но не могла продолжить, страх перехватил ей голосовые связки.

— Джулия? — Он повернулся и, пытаясь увидеть ее лицо, стал приближаться к ней.

Она хотела отступить назад, но не смогла. Ей стало страшно оттого, что он может не произнести тех слов, которые она ждала. Но не было другого способа избавиться от этой неопределенности, кроме как все выяснить. Она облизала губы, тяжело переводя дыхание.

— Ты сказал, что хочешь взять меня на болото, как Жан-Пьер. Но ты не такой, как он, ты не связан старыми привычками, прежней гордостью. Ты сказал, что мы поженимся и пока у нас нет детей, будем жить в Новом Орлеане, или в Лос-Анджелесе, или там, где я буду снимать фильм. Ты сказал, что мы не будем жить в нужде, что ты современный мужчина, который умеет готовить и присматривать за детьми.

— Я так сказал? — спросил он хриплым голосом и положил руки ей на плечи.

— Да, ты так сказал, — ответила она, собрав все свое мужество и пристально глядя на него.

— И что ты ответила?

— Я сказала, что рада тому, что ты не Жан-Пьер.

Он наклонился к ней, его губы были совсем рядом с ее губами.

— И это все?

— Я сказала, что мне нравится этот план, — ответила она прерывающимся голосом, — если ты обещаешь, что уйдешь из управления по борьбе с наркобизнесом.

Он прошептал:

— А еще?

— Я сказала, что люблю тебя. Сильно, очень сильно, хотя я старалась, чтобы ты об этом не знал, старалась думать, что смогу прожить без тебя. Я поняла, что ошиблась.

— Ответил ли я тебе, что ты — моя жизнь, что ты владеешь моей душой, что я буду любить и согревать тебя всю жизнь и когда-нибудь снова буду сходить от тебя с ума и любить прямо под открытым небом?

— Ты упоминал об этом, — едва слышно проговорила она и вздохнула. — Рей, ты помнишь, я говорила тебе несколько недель назад, что я не играю в игры.

— Помню.

— Это была неправда. Я люблю играть с тобой.

— Слава Богу, — сказал Рей. — Слава Иисусу, святому Михаилу и Марии.

— Всем?

— Каждому, — ответил он твердым, сильным голосом.

Их губы слились в страстном желании. Рей поднял голову и нежно погладил ее лоб.

— Я думаю, что смогу рассказать тебе, что случилось в ту ночь на галерее и позже в постели, повторить каждое слово.

— Да, — пробормотала она с закрытыми глазами. — И я поняла это правильно.

— Совершенно правильно, — ответил он и вновь нашел ее губы. — Совершенно правильно.

Ссылки

[1] ДЕА — Drug Enforcement Administration — управление по борьбе с наркотиками.

[2] Галаад — персонаж из средневековой легенды Мэлори о короле Артуре и рыцарях Круглого стола; образно—благородный человек.

[3] Коктейль с лимонным соком и сахаром.

[4] Общество защиты животных от жестокого обращения.