Пошел тихий дождь. Он сеялся из осеннего ночного неба, как будто воздух настолько пропитался влагой, что не мог ее больше удерживать. Дождь шелестел по поверхности реки и по листьям деревьев. Джулия чувствовала, как он пропитывает ее волосы, как постепенно намокает свитер на плечах. Мокрому лицу было холодно, но в то же время приятно. Это помогало сохранять ясность в голове. Она знала, что Офелии хуже, поскольку ее лицо постоянно обвевается туманом.

Офелия превратилась в темноте в белое пятно. Джулия знала, что и она выглядит так же. Свободной рукой она залезла под свитер, чтобы взяться за планшир.

Лодка замедляла ход. Джулия посмотрела вперед. До открытого пространства, где они снимали, еще было небольшое расстояние, и она надеялась, что они уйдут дальше вперед. Устье бухты находилось справа, подумала она, это был заболоченный рукав залива. Лодка плыла в этом направлении.

— Нет никакого смысла двигаться дальше, — сказала Офелия. — Один участок реки не лучше другого. Наверное, это выглядит забавно, что мы так долго плывем под дождем.

— Мы тоже можем промокнуть, — лаконично заметила Джулия.

— Хорошо, — сказала Офелия, внезапно рассмеявшись.

В эту минуту Джулия начала сильно загребать влево, балансируя своим весом и упираясь правой рукой, когда лодка ныряла в воду. Затем она перешла на другой борт, загребая обеими руками с левой стороны лодки.

Раздался выстрел, просвистев в футе над головой Джулии. Внезапно лодка перевернулась, Офелия громко вскрикнула и с сильным всплеском упала в воду.

Мокрый планшир выскальзывал из рук Джулии. Он бил ее по плечу, и она все глубже и глубже погружалась в темноту. Кроссовки на ногах налились свинцом. Джинсы прилипли к телу настолько, что была трудно двигать ногами. Дыхание обжигало подбородок, сердце билось в груди, нос и горло болели. Вода тянула ее вниз, на глубину, где было холодно и мутно, как зимой.

С отчаянным усилием она тянулась вверх. Она поднялась на минуту, затем упала с внезапным хриплым стоном. Подбородок высовывался из воды, от ее усилий стоял шум в ушах. Кровь пульсировала в голове, она чувствовала слабость, в глазах было темно. О Боже, как она была слаба. Ей казалось, что все ее оставшиеся силы уносила река, растворяя в своем незаметном потоке.

Ялик плыл дном кверху, его еле заметный контур виднелся в двадцати футах. Офелия барахталась на водной поверхности между Джулией и лодкой.

Берег реки темнел в тумане на расстоянии около восьмидесяти футов. В обычных условиях это совсем немного, но добраться до него сейчас казалось невозможным делом. У нее оставался только один выход. Мысль о нем пришла в голову, когда она вспомнила, как мальчишками Рей и Пол переворачивали свою лодку на глазах изумленных туристов.

Дождь усеивал воду вокруг нее маленькими звонкими капельками. Вдали послышался низкий жужжащий звук, словно летело гигантское насекомое. Слышала ли она это наяву или это был шум крови в ушах, тонкая вибрация ее пульса? Она не могла понять.

Офелия плыла в ее сторону. Она громко кричала, потом поднырнула в сторону Джулии, шумно выгребая кролем.

Джулия нырнула и ушла на глубину. Единственная мысль помогала ей собрать всю ее волю и последние силы в слабеющем теле.

Она вынырнула на поверхность в трех футах от лодки, спокойно, как рыба, заглотнула воздуха и нырнула опять. Когда она вновь очутилась на поверхности, над головой было душно и темно, пахло газом и старой рыболовной приманкой. Когда она выныривала и пыталась сделать вдох, голова ударилась обо что-то твердое, раздался мягкий металлический звук. Ей удалось выполнить задуманное. Она оказалась под лодкой, шумно дыша в ее замкнутом, ограниченном пространстве.

Держась одной рукой за полузатопленный планшир, Джулия немного отдохнула. Дождь усиливался, стуча по алюминиевому днищу лодки над ее головой. Внутри было значительно теплее, и она ощутила мимолетное чувство безопасности и уюта. Но оно было обманчивым. Звуки хорошо разносились по воде. Она слышала шлепанье Офелии, ее тихие проклятия.

Надолго ли хватит ей воздуха в этой ловушке? Джулия не знала. Она понимала, что невозможно долго оставаться незамеченной. В любой миг Офелия может отказаться от поиска, подумав, что Джулия утонула. Она может попытаться выправить лодку, направив ее к месту съемок.

Плывущая перевернутая лодка была нетяжелой. Джулия освободилась от кроссовок, сначала от одной, потом от другой. Затем начала медленно перемещать лодку вниз по реке, направляя ее к берегу. По крайней мере, она надеялась, что движется к берегу, хотя и не была уверена, что правильно ориентируется в полной темноте под лодкой. Офелию она больше не слышала, видимо, та удалялась. Слышно было только шум дождя и ее тяжелое дыхание.

Сил становилось все меньше; она сознавала, что скоро выдохнется. Хоть бы берег был близко. Толчок. Она тянет одной рукой. Не расслабляться. В замкнутом пространстве очень мало кислорода. Опора лодки от ее усилий, казалось, еще больше уменьшала воздушную нишу. Лодка давила на нее, с каждым толчком и усилием опускаясь все ниже и ниже. Еще несколько вдохов, несколько толчков, и ей придется снова нырять, чтобы выбраться из-под нее. Если она нырнет очень глубоко, она может, не вынырнуть.

Нога коснулась чего-то мягкого и податливого. Еще раз. Грязь.

Берег реки! Ей хотелось смеяться, кричать. Получилось так, как она хотела. Она остановилась, встав на илистое дно. Держа планшир обеими руками, она пригнулась и выбралась из-под лодки.

За лодкой показалась неясно очерченная крадущаяся фигура. Офелия с ругательствами набросилась на Джулию. Она ударила ее по рукам и ногам, толкая на глубину. Джулия погрузилась в темноту. Офелия давила на нее всем своим весом, душила ее. Мучительный, сильный приступ гнева охватил Джулию. Она развернулась, сбросила с себя женщину, встала на ноги. Когда Офелия опять набросилась на нее, Джулия отступила назад, хлюпая по грязи на мелководье. Офелия ухватила ее за колени, потянула вниз. Джулия пальцами, словно когтями, уцепилась в волосы женщины, запрокидывая ее голову назад, пытаясь толкнуть лицом в воду. Пока Офелия кашляла и бормотала, барахтаясь у берега, Джулия смогла выпрямиться.

Вся в грязи, с перекошенным лицом, Офелия набросилась на Джулию, ухватившись вытянутыми руками за джинсы. Пока Джулия поворачивалась, Офелия ударила ее кулаком в лицо:

Джулия отшатнулась назад, но все же удар пришелся на лоб, и она почувствовала теплую кровь под мокрой повязкой. В ушах шумело. Боль ослепляла, в глазах все побелело, и Офелия показалась ей бледной и страшной, как древняя мраморная статуя смерти. Изо рта Джулии вырвался гортанный крик от боли и жажды мести. Она поднялась, сжав руки в кулаки. Бросившись на Офелию, она нанесла ей удар, вложив в него всю свою ярость и остатки сил.

Она ударила в круглое лицо Офелии с таким звуком, с каким молоток раскалывает спелый арбуз. Офелия замычала от удара и упала на колени. Из носа у нее потекла кровь, в глазах потемнело от боли. Она пристально посмотрела на Джулию и на то, что появилось за ее спиной.

В отчаянии Офелия вскрикнула, закрыв лицо руками.

Выражение лица женщины, кровь, спутанная мокрая масса ее волос, грязная вода — все стало видно как днем. Джулия смогла разглядеть ее, потом она медленно повернулась.

Позади засветились яркие, пронизывающие лучи прожекторов двух катеров. Один катер с красным фонарем на носу медленно разворачивался, другой, более старый и обшарпанный, шел следом. В свете прожектора второго судна виделась высокая плотная мужская фигура.

Мокрая, запыхавшаяся Джулия ждала приближения Рея.

Никогда еще не было такого необычного вечера, как этот. Конечно, как всегда в таких случаях, лодочный клуб был украшен увеличенными рекламными плакатами, стояли обитые тканью директорские кресла и раскладные металлические стулья с пластмассовыми сиденьями, но на этом сходство кончалось.

Лодка, использованная в съемках фильма «Болотное царство», стояла на подмостках в центре комнаты. Она была наполнена колотым льдом, в котором с одного края охлаждались бутылки пива и вина, а с другого — открытые наполовину устрицы. Роскошные запахи кушаний из рыбы, моллюсков, крабов смешивались, с ароматами копченых колбас и жареных индюшачьих ножек. Длинный стол был заставлен большими плоскими тарелками с вареными креветками, жареными лягушачьими ножками, сыром, рулетами из крабов, салатами из помидоров, французскими булочками и разнообразной вкусной выпечкой.

На импровизированной эстраде с одинаковой легкостью и весельем оркестр играл рок-н-ролл, местные и западные мелодии. У солиста была хорошая звуковая система и приятный голос, а исполнение он сопровождал шутками и остротами.

Но главное было в публике. Члены лодочного клуба пришли в полном составе со своими женами, сыновьями, дочерьми и друзьями детей. Они привели тетушек и дядюшек, племянниц и племянников, двоюродных братьев и друзей. Все специалисты пришли с семьями. Многие принесли с собой еду, никто не жаловался на отсутствие аппетита. Напитки лились рекой, раскаты смеха становились все более громкими и продолжительными. Шарканье танцующих ног на эстраде ритмически дополняло игру оркестра.

Душевное тепло, вот в чем было главное отличие. Душевность, человечность, наслаждение простыми удовольствиями жизни — вот что такое товарищество друзей. И съемочная группа нырнула в эту атмосферу, как в ванну с шампанским. Они ели, пили и болтали с незнакомыми им прежде людьми. Они вспоминали забавные истории, происходившие во время съемок, пели песни и даже не фальшивили. Они флиртовали, сходя с ума от случайного взгляда темных глаз и лукавой улыбки. Они пытались танцевать и не могли угнаться за быстрым ритмом местного танца каджунов. Но все же они старались.

Грусть, неизбежная при расставании, пришла позднее. Она вошла в сердце каждого, когда уже были произнесены речи с благодарностями за гостеприимство и совместную работу и после того, как Вэнс, Мадлин и Саммер рассказали, как им понравилось и как жаль прощаться. Джулия начала говорить с комком в горле и честно призналась, что никогда не забудет проведенные здесь дни. Затем она передала слово Буллу.

— Я не мастак говорить, но чувствую, что этот фильм, это место, время, проведенное здесь, было особенным. Мне надо добавить еще одно, в память о трагедиях, происшедших с нами. Это старый тост, но он мне нравится, он и емкий, и не слишком длинный. Леди и джентльмены, друзья, я прошу вас поднять бокалы и выпить со мной: за отсутствующих друзей!

— За отсутствующих друзей, — повторила Джулия шепотом.

Она выпила и подумала о Поле, вспомнила, каким видела его в последний раз: улыбающегося, счастливого, приветствующего жену. Она подумала о Стэне, как он разговаривал о трюках и риске, какое у него было лицо, как золотились его волосы на солнце. Оба погибли, погибли из-за ее честолюбия. А также из-за собственного честолюбия.

По Стэну отслужили поминальную службу, потом его тело отправили домой в Мидвэст, к сестре. Не было никаких звуков фанфар, но и проклятий в его адрес тоже не было. Пытался ли он вмешаться в замысел Офелии? Ответить было невозможно, Офелия — не самый надежный свидетель. В любом случае, как полагал Булл, нет смысла рассказывать родственникам об этом. Пусть все останется как есть, согласились все.

Она повернулась к Буллу с улыбкой. Он все сделал прекрасно. Она не удивилась; ведь, несмотря на грубость, он был чутким человеком и многое мог сделать для спасения своей репутации.

Он пришел к ней и как отец из ее мечтаний, стал ее спасителем. Узнав о несчастье на месте съемок, он попытался разобраться, как это произошло. Ему не понравилось то, что он обнаружил. Узнав у Аллена дорогу к месту съемок фильма, он добился разрешения допустить его на съемочную площадку. Ему никогда не требовалась ее помощь, эти слова об отсутствии перспектив творчества — ложь, рассчитанная на завоевание ее симпатий. Он никогда не думал, что это сработает, хотя Рей говорил обратное.

Позже, когда инспектор из компании пытался отнять у нее должность, Булл вмешался. Но он старался не для себя, он сделал это для нее, чтобы спасти ее от судебного преследования и помочь завершить фильм в соответствии с ее идеями и принципами.

Во время совместной работы она по-новому узнала Булла, поняла его и поверила ему. Грустно сознавать, что ей потребовалось так много времени. Она не могла обвинять свою мать за то, что та научила ее плохо думать об отце; у матери были свои причины. Все же она полагала, что за годы, проведенные вместе, Булл мог бы преодолеть свою мужскую сдержанность и попытаться объясниться с ней. Ей казалось, он не сделал это потому, что боялся, что потускнеет образ его первой жены. За это она его уважала. Тяжело было думать, что если бы она не приехала в Луизиану снимать фильм «Болотное царство», она никогда не узнала бы его таким.

Аллен уехал на Западное побережье несколько дней назад, когда понял, что затраты на фильм лишь незначительно превышают бюджет. Он увидел, что фильм в хороших руках Джулии и Булла, и окончательно понял, что его решение уехать или остаться не влияет на желание Джулии вернуться в Лос-Анджелес.

В отличие от Булла, Аллен был готов взять на себя руководство фильмом по причинам, не имеющим ничего общего с ее безопасностью или благополучием. Его интересовали деньги и репутация, он опасался, что потеряет ее в случае успеха. Он говорил, что любит ее и, наверное, это так и было, но на первом месте всегда стояли его желания, его потребности, его, а не ее, чувства. Она желала ему добра, но ее чувства к нему прошли. Он был как бы воплощением ее протеста против Булла, был во многих отношениях его полной противоположностью. Беда состояла в том, что он и чувствовал все совсем иначе.

Офелии на вечере тоже не было, она сидела в приходской тюрьме в ожидании суда по обвинению в убийстве. Джулия до сих пор не могла поверить в то, что совершила Офелия. Она не всегда была такой; видимо, обиды, накопленные за годы, озлобление и зависть привели ее к такому концу.

Рей пришел поздно. Он сидел с Донной и ее двумя детьми, а также с Саммер и ее матерью. Все были оживлены, в веселом; приподнятом настроении. Несколько минут назад между тремя ребятами разгорелся спор из-за еды, но Рей прекратил его.

Джулия мало видела Рея в эти две недели после ареста Офелии — он вместе с представителями властей трех приходов участвовал в операции по борьбе с наркобизнесом. Была поймана банда по торговле наркотиками, ее влияние распространялось на территорию от болотных земель в Новом Орлеане, Батон-Руж и Шреве-порт до Гу-стона, Атланты, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Офелия назвала имена, даты, маршруты поставок, места покупок, способы перевозки. В результате была произведена серия молниеносных рейдов и арестов, обеспечивающая затишье на месяцы. Рей был в гуще этих событий как специальный агент от ДЕА.

Некоторое время назад он ушел из этого управления, но его позвали вновь, поскольку он знал болотистую местность и людей. Они с Полом работали совместно как друзья и члены двух разных команд, заинтересованных в успехе одной операции. Из-за смерти Пола Рей принял предложение Джулии поработать у нее. Многое из сказанного Офелией было правдой. Он подозревал, что смерть Пола не была случайностью, что его друга убили, так как он кое-что знал.

Рей следил за Офелией с того дня, когда стреляли в Джулию. Он знал, что она подслушивала их разговор с Буллом и Джулией, после чего последовал выстрел. С этого времени Рей стал наблюдать за ней, но управление воздерживалось брать ее, надеясь поймать более крупную добычу.

Джулия стала думать о том вечере, когда Офелия пыталась убить ее, вспоминать, как Рей подъехал к ней в лучах света, как он обнимал ее под дождем в свете прожекторов. Она была такая мокрая и смертельно усталая, все тело так ныло, что она бросилась ему на шею и не могла оторваться. Ей было неловко вспоминать об этом.

Рей укутал ее плащом и обнимал, пока они мчались на катере домой. Дома у тетушки Тин по ее настоянию он дал ей перкодан, смешанный с горячим виски и медом. Джулия плохо помнила, как пожилая женщина помогала ей переодеться, как Рей отвез ее в больницу обработать раны, как они вернулись домой и она легла в постель.

Тетушка Тин рассказала ей, что Саммер, проснувшись после ухода Офелии и не найдя письма, закатила истерику. Девочка требовала, чтобы Донна позвала тетю Тин и рассказала об уходе Джулии, о том, куда она ушла и о пропаже записки. Тетя Тин знала, чем занимается Рей, она вызвала шерифа и, образно говоря, «натравила его на след». Он пришел с полицией и заставил Саммер рассказать все подробности ухода Джулии, каждое ее слово. Услышав слова «ловля змей», он сразу же отправился в путь. Увидев, что стоянка моторных лодок пуста, он запросил охрану, которая указала в сторону реки. Ключи от катеров были заперты в офисе, но два катера были на ходу. Добраться до них было недолго, но в этом и была некоторая задержка.

Рей был постоянно занят, но Джулия полагала, что не по этой причине она видит его-так редко со дня, когда в нее стреляли. Он держался с ней на расстоянии, общаясь только по необходимости. В последние дни она начала понимать вероятную причину такого поведения. Казалорь, теперь настало время выяснить это. Вероятно, другой возможности у нее не будет.

Она встала и медленно пошла через комнату к столу, за которым сидел Рей. Ее движения были неторопливыми, она останавливалась для приветствий, поздравлений, но все же ей не хотелось привлекать к себе большое внимание.

Казалось, он наблюдал за ней, ждал ее, пока сидел в кресле, вытянув ноги. Кремовая рубашка оттеняла его лицо, он выглядел бодрым, загорелым и гораздо более привлекательным, чем кто-либо. Она почувствовала себя неловко из-за красного шрама на голове и сломанной руки.

При ее приближении он встал. Они приветствовали друг друга вежливо, с улыбкой. Джулия заговорила о Донне, Аннет и детях. Когда Рей взялся за кресло, чтобы выдвинуть его для нее, она вопросительно на него взглянула.

— Могу я поговорить с тобой? — спросила она. — Я не задержу тебя долго.

Он согласился, удивленно посмотрев при этом на Донну. Вдова, ответив быстрым взглядом ему и Джулии, одобрительно кивнула, медленная улыбка искривила ее губы.

— Нам хорошо здесь, — сказала она. — Продолжайте.

Он ответил на ее улыбку, затем, подмигнув Саммер, пошел за удаляющейся Джулией. Догнав ее, он показал на открытую дверь:

— Может, лучше на улице?

Она согласно кивнула, и вскоре они уходили от шума и запахов еды в сторону лодочного причала и огромного старого кипариса.

— Извини, что я увела тебя с вечера, — произнесла она, когда они остановились у воды. Она обрадовалась, что их разделяло расстояние, а то бы он услышал, как бьется ее сердце. Это биение она слышала во всем теле, оно мешало ей сосредоточиться.

Он взглянул на нее, потом сунул руки в карманы, глядя в сторону.

— Это не имеет значения.

— Просто я хотела, — начала она и остановилась из-за сухости во рту. — Я хотела сказать тебе, прежде чем уеду, — я вспомнила, наконец, о чем мы говорили в тот день, когда Офелия выстрелила в меня, или, по крайней мере, что я тогда говорила. Я хотела сказать тебе, что не говорила всерьез ни о твоей работе, ни о Донне или другой твоей женщине. Я вся кипела от гнева, и ты попался под руку. Вот я и вспылила.

— Нет, ты была права. Я знаю, в прошлом я часто терпел неудачу с женщинами, которым был нужен. Я не могу назвать их жалкими, но я чувствовал к ним жалость и сострадание. В таком случае я ощущал себя менее виноватым, словно я должен был дать им что-то, особенно если не любил их.

— Я не хотела бы говорить об этом. Это не мое дело.

— Я не думаю, что это имеет значение. В любом случае это к тебе не относится. Я никогда еще не видел такой женщины, которая бы меньше нуждалась в жалости или сочувствии, чем ты.

Минуту она смотрела на него, но не смогла решить, какой смысл он вкладывает в эти слова. Она продолжала настойчиво объяснять.

— Я также думала, что ты замешан в наркобизнесе.

— Тебе и полагалось так думать, — сказал он, качая головой. — Я очень старался, чтобы ты и все остальные, в том числе Офелия, так считали.

— У тебя это не получилось; я не поверила, потому что видела, как ты следил за гидросамолетом в тот первый вечер. После разговора с Донной я была уверена, что ты работаешь тайным агентом, что ты подозреваешь меня и поэтому сблизился со мной, что ты…

— Так и было. Это входило в мою работу, но никто не знал, что все это зайдет так далеко. Я просто должен был убедиться, что ты не причастна. Это было до Лос-Анджелеса. Лос-Анджелес был нужен кому-то, но не мне.

— Но ведь ты боялся за меня? У меня было чувство, что меня охраняют.

— Если я даже хоть немного прав в своих подозрениях, это хорошая возможность не разрешить тебе принять решение.

— Так ты примешь свое.

Он поднял голову, но не вздрогнул.

— Ты можешь так говорить.

— Да, потому что ты не примешь его в одиночестве.

— Нет?

— Я не притворяюсь, что не всегда была готова дать тебе то, что ты хотел.

Прежде чем он начал говорить, она поспешно продолжила:

— Скажи мне, помнишь ли ты тот вечер, когда принимал перкодан от боли в плече, а Булл угощал тебя коньяком «Джек Дэниел»?

Он с осторожностью повернул голову и посмотрел на нее.

— Да.

— Помнишь ли ты, что ты делал, что говорил в ту ночь?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

— Я помню, что проснулся в твоей постели.

— До этого, — торопливо проговорила она.

— Я хотел поговорить с тобой, но у тебя не было света, и я подумал, что ты спишь. Я немного посидел на ограде галереи. По-моему, даже ходил по ней.

— Так и было.

Он взглянул на ветки кипариса и вздохнул.

— Что еще?

— Ты сказал, что не можешь заниматься серфингом и не умеешь быть актером.

— В основном это правда.

— И ты делал мне предложение, хоть и неприличное. Например, ты предложил страстно любить меня под открытым небом.

— Я согласен, — тихо сказал он, — что мои грехи преследуют меня.

— Я тоже так думаю, — ответила она, слегка улыбаясь.

— Нет необходимости быть доброй, просто дай мне понять.

— Я и хочу это сделать, — произнесла она, но не могла продолжить, страх перехватил ей голосовые связки.

— Джулия? — Он повернулся и, пытаясь увидеть ее лицо, стал приближаться к ней.

Она хотела отступить назад, но не смогла. Ей стало страшно оттого, что он может не произнести тех слов, которые она ждала. Но не было другого способа избавиться от этой неопределенности, кроме как все выяснить. Она облизала губы, тяжело переводя дыхание.

— Ты сказал, что хочешь взять меня на болото, как Жан-Пьер. Но ты не такой, как он, ты не связан старыми привычками, прежней гордостью. Ты сказал, что мы поженимся и пока у нас нет детей, будем жить в Новом Орлеане, или в Лос-Анджелесе, или там, где я буду снимать фильм. Ты сказал, что мы не будем жить в нужде, что ты современный мужчина, который умеет готовить и присматривать за детьми.

— Я так сказал? — спросил он хриплым голосом и положил руки ей на плечи.

— Да, ты так сказал, — ответила она, собрав все свое мужество и пристально глядя на него.

— И что ты ответила?

— Я сказала, что рада тому, что ты не Жан-Пьер.

Он наклонился к ней, его губы были совсем рядом с ее губами.

— И это все?

— Я сказала, что мне нравится этот план, — ответила она прерывающимся голосом, — если ты обещаешь, что уйдешь из управления по борьбе с наркобизнесом.

Он прошептал:

— А еще?

— Я сказала, что люблю тебя. Сильно, очень сильно, хотя я старалась, чтобы ты об этом не знал, старалась думать, что смогу прожить без тебя. Я поняла, что ошиблась.

— Ответил ли я тебе, что ты — моя жизнь, что ты владеешь моей душой, что я буду любить и согревать тебя всю жизнь и когда-нибудь снова буду сходить от тебя с ума и любить прямо под открытым небом?

— Ты упоминал об этом, — едва слышно проговорила она и вздохнула. — Рей, ты помнишь, я говорила тебе несколько недель назад, что я не играю в игры.

— Помню.

— Это была неправда. Я люблю играть с тобой.

— Слава Богу, — сказал Рей. — Слава Иисусу, святому Михаилу и Марии.

— Всем?

— Каждому, — ответил он твердым, сильным голосом.

Их губы слились в страстном желании. Рей поднял голову и нежно погладил ее лоб.

— Я думаю, что смогу рассказать тебе, что случилось в ту ночь на галерее и позже в постели, повторить каждое слово.

— Да, — пробормотала она с закрытыми глазами. — И я поняла это правильно.

— Совершенно правильно, — ответил он и вновь нашел ее губы. — Совершенно правильно.