Макс Фидлер в прекрасном расположении духа бежал по белому песку пляжа в Сагуа-ля-Гранде на северном побережье Кубы. На нем была рубашка поло в красную и белую полоску, белые джинсовые брюки, небрежно обрезанные под коленями, так что кромка махрилась неровными краями. На ногах у него были кроссовки, на плече мешок, какие бывают у моряков.
Вскоре он приблизился к пристани для яхт, рахитичному сооружению с пирсом, простиравшимся примерно на пятьдесят футов в океан. К пристани было пришвартовано с полдюжины лодок разного размера и конструкции.
Толстый человек в мешковатых штанах и пестрой рубашке переваливаясь вышел из дома.
– Доброе утро, сеньор. Чем могу служить?
– Я хотел бы нанять лодку на день.
Он указал на аккуратную лодочку длиной футов в двенадцать, без каюты, только с навесом для защиты от солнца, который поддерживали по углам четыре бамбуковых шеста.
Глаза владельца сузились.
– У вас нет снаряжения для рыбалки?
– Мне хотелось бы полюбоваться океаном.
– Полюбоваться… Американский любитель красот океана… Гм-м…
Фидлеру было нетрудно угадать его мысли. Не так давно и сама Гавана, и прочие гавани на этом тропическом острове кишмя кишели американскими туристами. Но ухудшение отношений между революционным правительством Фиделя Кастро и Соединенными Штатами, кульминацией которого стали национализация и захват всех кубинских банков и промышленных предприятий и компаний повстанцами и ответная мера, принятая Америкой – эмбарго на кубинский сахар, – создало не слишком дружелюбную атмосферу, которая практически свела на нет туристический бизнес.
Фидлер поспешил заверить хозяина:
– Я член Комиссии по торговым операциям Соединенных Штатов, которая борется за равноправное и взаимовыгодное урегулирование отношений между нашими странами. Только вчера вечером я обедал с Че Геварой.
– Ах, сеньор, пожалуйста, простите меня. – Теперь круглое лицо хозяина было похоже на лучащееся улыбками солнце. – Мы все будем молиться за успех вашего дела. Куба и Америка всегда, испокон веков, были партнерами. Американцы и кубинцы сражались бок о бок, освобождая Кубу от испанцев.
Он протянул Фидлеру руку. И тот тепло ее пожал.
– А теперь поговорим о лодке?
– Вот она… Вы умеете обращаться с ней?
Фидлер усмехнулся:
– Я был младшим лейтенантом и служил во флоте Соединенных Штатов во время войны в Корее. Я много знаю о лодках, больших и маленьких.
И это было правдой.
Через пятнадцать минут «Фиеста» уже выходила из маленькой живописной гавани и направлялась в открытое море. Фидлер размышлял об оснастке лодки и ее возможностях. Она была вполне пригодна для морской прогулки, достаточно прочной, хотя последнее соображение носило скорее теоретический, чем какой-либо иной характер.
По океану бежали небольшие ласковые волны, сверкавшие как ртуть в лучах солнца. Когда очертания кубинского берега исчезли за горизонтом, Фидлер направил свою лодку носом по ветру. Дул мягкий северо-восточный бриз. Фидлер зафиксировал руль. Открыв свой морской мешок, он вытащил из него секстант, реликт, оставшийся от его службы во флоте, набор карт и, ориентируясь по солнцу, определил координаты своей лодки: 74 градуса западной долготы и 22 градуса северной широты. Его целью была точка где-то в радиусе десяти миль от последнего зарегистрированного местонахождения самолета «DC-3», исчезнувшего в регионе Бермудского треугольника 9 декабря 1956 года. Самолета, на борту которого находились родители Мары Тэйт.
Дважды в течение последней недели он видел Мару в своих отрывочных снах.
«Иди ко мне, Макс. Я ужасно хочу тебя. Я люблю тебя, Макс. Я жду тебя…»
Ее голос уносил зимний ветер, завывавший вокруг карниза его номера в отеле, вокруг его окна, не давая ему спать, понуждая его бодрствовать.
«Ты, вне всякого сомнения, сходишь с ума, Макс, – говорила ему рациональная половина его сознания. – Надо покончить с этой демонологией, пока еще не поздно». Но новый, неизвестный самому себе Фидлер был неукротим.
Шло время, и он снова сверился с положением солнца – он двигался не слишком быстро. Солнце заволокла какая-то дымка, и оно теперь походило на тусклую медную монету. Ветер крепчал, волны покрылись белыми шапками пены. Сердце его тревожно забилось, когда он заметил, что погода портится, туман сгущается, солнце почти скрылось, а туман опускается на воду все ниже и ниже и от него распространяется какое-то жутковатое свечение.
Теперь Фидлер не обращал внимания на руль, он даже не заметил, что мотор заглох. Он лежал, откинувшись на подушки, и погружался в приятную истому, пронизывавшую все его тело. Вокруг корпуса лодки выплясывали синие огни Святого Эльма.
Внезапно он услышал отдаленный грохот и выпрямился. «Фиеста» выплывала из облака густого тумана в волшебный, магический круг – в самое сердце бури. Все происходило точно так, как это было описано Марой, находившейся в глубоком трансе.
Марой Первой? Марой Второй? Марой Третьей? Которой из них? А может быть, все три Мары были одной женщиной?
Но это уже не столь важно. Вот оно! Зеленоватое небо над головой! Оранжевое солнце! Нет, два солнца!
Он не испытывал ни малейшего страха, только сильное возбуждение и предвкушение.
Теперь лодка двигалась быстрее, все быстрее и быстрее к самому сердцу бури – к ревущему водовороту, гул которого все нарастал, обволакивал, окутывал его, звук учетверялся, становился оглушительным. И вот он оказался над самым водоворотом, готовым утянуть его в ревущую бездну, – теперь его лодку бросало из стороны в сторону над мальстрёмом. Его суденышко кругами стало опускаться все ниже и ниже. У него захватило дух: он вспомнил, как первый раз в жизни осмелился проехаться на Кони-Айленд, когда был еще маленьким мальчиком. На американских горках ему было страшновато, но он не мог выпасть из лодки, потому что центробежная сила надежно прижимала его к днищу гондолы.
До рези в глазах вглядываясь в бурлящую воду, он ухитрился, вцепившись в борт лодки, заглянуть за него. Водоворот был так близко, что он на мгновение поддался страху – он на краю бездонной черной бездны. В сплошном грохоте он стал различать какую-то одну ноту, но какую – озарение не приходило к нему.
Но вдруг каждый волосок на его голове, на каждом дюйме его кожи поднялся дыбом, образовав тысячи крошечных антенн. А по ним из конусообразного водоворота эхо донесло до него голос. И этот голос, перекатываясь с одной огромной, похожей на гору волны на другую, ликующе возвещал:
Макс, ты пришел ко мне!
Макс, ты пришел ко мне!
Макс, ты пришел ко мне!
И он перешагнул барьер.