Город попирает историю, память, традиции. Тюрьма становится частной школой, невольничий рынок — больницей. Скелеты голландцев рассыпаются под возведенными домами. Атомы перестраиваются, чтобы угодить аппетитам времени.
«Весь квартал выглядит по-другому», — отчаянно думает Воорт, ставя машину перед жилым домом — отсюда шесть лет назад последовал ложный вызов, по которому он приехал. На месте многоквартирного дома, магазина здорового питания и старой шинной мастерской возвышается многоэтажное кооперативное здание. Совсем новенькая утрамбованная спортивная площадка на другой стороне улицы, как и молодые деревца вдоль тротуара, свежая краска на домах, да и весь блеск возрождения пророчат хорошие времена для городских планировщиков и плохие для полицейских, которые пытаются пробудить память.
— Никого нет дома, — говорит Мики, нажимая на кнопку квартиры.
— Может, здесь больше и не живут.
В любом случае для жильцов квартиры 9-А опасно или довольно глупо впускать полицейских, не спросив удостоверений. Поднимаясь в новом, пахнущем лаком лифте, Воорт думает: «Да кому надо помнить тот бесполезный вызов, который мы зафиксировали отсюда? И сейчас кричит женщина, которой тогда не было».
Двери лифта открываются, и тревожные, пронзительные вопли прорываются в холл девятого этажа.
— Да почем ты знаешь? — ухмыляется Мики. — Это снова из той же квартиры.
Воорт слышит крик женщины:
— Есть ли хоть одна медсестра в больнице, которую бы ты не трахнул? Она оставила серьгу в нашей постели!
Голос резко обрывается при стуке Мики. Мягкие шаги приближаются к двери. Воорт никогда не устает поражаться уверенности жильцов, что их частные дела действительно могут оставаться частными. И тут тихий от смущения голос раздается снова, на этот раз прямо за дверью:
— Миссис Фейнстайн, это вы?
— Полиция.
— О Господи!
Скрежет замка, дверь открывается на цепочке. Тот, на кого кричали, отошел в глубь квартиры, оставив девушку наедине с полицией. Воорт всматривается в лицо молодой оскорбленной женщины — похорошевшее от прилива крови, веснушчатое и рассерженное. Лет двадцать шесть, подмечает Воорт. Худая, в джинсах и розовой рубашке, завязанной узлом на животе.
Потом Воорт понимает, что она имитирует сцену из фильма или телепостановки.
— Я готовлюсь к прослушиванию на Кору в «Скорой помощи».
В другое время это могло бы позабавить. Теперь же Воорт только чувствует, что над ним посмеялись, словно убийца Филиппа Халла контролирует малейшие обстоятельства и вертит ими как хочет для развлечения.
Однако Воорт улыбается, ему нужны воспоминания этой девушки.
— Одурачили нас. Вы неплохая актриса, — говорит он.
— Слишком громко, да? Я сказала миссис Фейнстайн, что съеду. Сказала: «Гоните меня в шею, если буду вам мешать». Какой стыд!
— Не беспокойтесь, никто не жаловался.
Анна Бойл — так называет себя девушка — живет в этой квартире всего три года.
— Семейная пара, что была до меня, заявила, что им надо уехать из Нью-Йорка, и быстро.
— Почему быстро? — спрашивает Воорт. Он осматривает маленькую, радующую глаз квартиру. Недорогая скандинавская мебель, ярко-желтые стены, папоротники в горшках и афиша летнего театра-шапито из Провинстауна, штат Массачусетс.
— Она хотела детей, а он простора.
— И куда же они подались ради детей и простора?
— Миссис Фейнстайн получает открытки из Маунтейнтопа, штат Колорадо. А в чем дело? Они что-то натворили?
— Все хотят жить в этих проклятых горах, — ворчит Мики, для которого любой выезд за пределы мегаполиса равносилен некой утрате. — Что они там делают, наглазевшись здесь досыта на эти проклятые деревья?
— Поговорите с миссис Фейнстайн, в девять-джи. А я никогда не слыхала о полицейских, которые приходили сюда шесть лет назад.
— Удачи с прослушиванием, — говорит Воорт. Они с Мики, конечно, проверят рассказ Анны, но, как и шесть лет назад, сегодняшний приезд сюда вроде опять оказался пустым.
Тем не менее у Анны счастливый вид — никто на нее не жаловался.
— Я и вправду орала как сумасшедшая, да?
— Ярости хоть отбавляй, и тому парню не жить.
— Забавно, — хихикает она. — А в жизни ни на кого не могу рассердиться. Просто тряпка.
Винная лавка на прежнем месте, и Паоло все так же стоит за кассовым аппаратом все в той же алой спортивной майке с эмблемой Университета Хофстра, низенький и толстый. Он улыбается, когда его старый клиент Воорт входит в лавку.
— Я сержусь на тебя — так больше и не пришел, не назначил моей сестре свидание.
— Я переехал. Вот зашел спросить тебя насчет ограбления.
— Которого?
— Шестилетней давности, — говорит Воорт, и при этих словах Мики фыркает.
— Ах второе, — произносит Паоло, радуясь, что дело прояснилось; ясно, что он не из тех, кто копит обиды.
Воорту хочется знать, сколько раз грабили Паоло, — восемь? Двадцать?
— Паоло, а грабителя поймали?
— Да! Три года назад позвонил детектив, и я опознал того парня.
— Три года — большой срок, — говорит Мики, и это скорее вопрос, чем комплимент. — Вот вы и запомнили.
Улыбка Паоло немного блекнет.
— Не хочу никому доставлять неприятности…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Тебе это важно, Воорт? Ладно. Мне позвонил детектив и сказал, что арестовал одного человека за ряд краж и, по его мнению, это тот, кто меня ограбил. Детектив не собирался мне говорить, но…
— Он просил прийти в участок, — вмешивается в разговор Мики.
— И сделать вид, что зашел туда сам, — говорит Воорт.
— Вы не были там для опознания преступника, — говорит Мики, — потому что никто вам и не звонил, так? Вы пошли туда совсем по другой причине — например, из-за того, что забыли номер старого ходатайства по поводу охраны.
— Да! Он сказал, что ему не положено считать подозреваемого виновным, пока я его не увижу, но если я потороплюсь, то попаду в приемную, куда он приведет того человека. Он сказал, что если мне случится быть в участке по стечению обстоятельств и я опознаю его…
— Паоло, это был тот самый грабитель?
— Я почти уверен!
— Почти? Что значит «почти»?
— Он выглядел запуганным, — кивает Паоло. — К тому же его опознали еще двое за кражу в другом магазине.
Воорт вздыхает.
— И они тоже были в приемной по стечению обстоятельств, когда ввели подозреваемого?
Мики останавливает Воорта, сжав запястье.
— Нет времени, Везунчик. Ты здесь ни при чем.
Паоло сияет — неприятная тема закрыта.
— Сестра замужем, и у нее теперь сынишка. Воорт, а у тебя есть женщина или все еще одинок?
— О, одной женщины Воорту маловато, — говорит Мики. — Воорт — это Рудольф Валентино с Тринадцатой улицы.
Паоло смеется.
— Раз ты здесь, Воорт, у меня в подсобке есть чудесное пино-нуар.
Три проститутки пускаются наутек, завидев, что подъезжает полицейский «каприс».
— Эта машина неприметна, как зебра, — говорит Мики, глядя на девок, которые спешат в заброшенное здание, ковыляя на высоких каблуках.
«Если квартал Анны Бойл изменился, то Четвертая близ Бергена осталась прежней», — думает Воорт. День проходит по-глупому, впустую. Районы Нью-Йорка подвешены во времени. Жители переезжают, но ощущения неизменны. Машины становятся быстрее, стрижки — короче. Проигравшие остаются проигравшими независимо от того, меняется их окружение или нет.
Стоя возле покинутого здания, Воорт складывает ладони рупором и кричит:
— Девушки, нам просто надо поговорить!
15.48.
Квартал раскален и тих, вокруг мусорных куч роятся мухи. Проезжающие мимо водители, причем одни мужчины, прибавляют газ, увидав «неприметную» пятифутовую антенну «шевроле» и полицейскую мигалку.
— Удивительно: стоит только шлюхе встать на углу, как тут же возникают сексуально озабоченные и начинают кружить вокруг как рыбы, — говорит Мики.
— Мы расследуем убийство! Жертвами пали девушки вроде вас — выкрикивает невинную ложь Воорт.
Неужели здесь Габриэль Вьера торговала собой? Но ведь это конечный пункт для девушек, а Габриэль была не из последних, если вообще работала проституткой.
Воорт знает, что шлюхи прячутся в этом здании, — когда он патрулировал в этих краях, девки поступали точно также. Весь квартал — вражеская территория. Пиратские линии электросети исчезают в окнах верхних этажей. Голуби сидят вдоль крыш и задирают глупые головы. Где-то в этом квартале — вероятно, в подвале — будет стальная дверь, за которой парни продают порошки и шприцы, поэтому девицы могут спустить деньги сразу при входе.
— Выходите, и поговорим минут пять. Если нет, вызываем машину! — кричит Воорт.
— Никаких денег! Никаких наркотиков! Никаких клиентов! — добавляет Мики.
— Четыре… три… два…
Из дома доносится тонкий голосок:
— Обещаете просто поговорить?
И вот они выходят по очереди, как солдаты из захваченного дота. Четыре девицы — Воорт, должно быть, проглядел, как в доме оказалась еще одна, — улыбаясь, идут в сторону детективов, словно они и с самого начала не отказывались поболтать.
Вспомнят ли они что-нибудь? Да и вообще были ли они здесь шесть лет назад? Воорт окидывает взглядом двух белых девиц, — обе не первой молодости, в коротких юбках и топиках, обе курят сигареты с фильтром. Черная девица в бледно-лиловом платье ест печенье «Туинкиз», слизывая крем с пальцев. Самая молодая и самая привлекательная — азиатка, но она так накачана наркотой, что едва идет. Очевидно, улица дает всем равные возможности.
Да помнят ли они, что произошло шесть часов назад?
На свет извлекаются снимки Габриэль и Филиппа. Нет, говорят девицы, никого не знают. Мужчина никогда не был клиентом. Кимми и Патриция Уайт? Никогда не работали на этом углу. Прежний сутенер в тюрьме. Шайка распалась. Прежние девицы разбежались.
— Никто больше тут не останавливается, — жалуется негритянка. Возможно, с пьяных глаз эти девицы и могли бы показаться сексуальными, но при ярком свете дня блестки на платьях, как и ресницы, отдают дешевкой, а кожаные юбки обвисают, потому что девицы худеют. Рука, взявшая визитку Воорта, дрожит.
«Уедем, и через пять минут вот такое выйдет на улицу».
Но вдруг белая девица, что повыше, хмурится, стараясь что-то припомнить.
— Как вы говорите — Кимми Найт или Кимми Уайт?
Когда Воорт говорит: «Уайт», — красный ротик широко раскрывается и из него вырывается смех.
— Я Кимми. По крайней мере обычно так называюсь.
— Где твоя сестра?
— Мы просто говорили мужикам, что она моя сестра. Некоторые хотели сестер — как мистер Таблетка. Мы прозвали его так потому, что когда он был с нами, то возбуждался и глотал таблетки от сердца.
— А меня помните? — с надеждой спросил Воорт.
Девица разглядывает его и становится беспокойно-дерганой. Ей нужен клиент или очередная доза.
— Я не запоминаю лица, — хихикает азиатка. — Мы смотрим на другую часть тела.
«Каприс» останавливается на красный свет со скрежетом и стоном, словно разделяя чьи-то страдания. По радио, где передают одни новости, комиссар Уоррен Азиз говорит, что полиция получила множество звонков от людей, объявляющих себя киллерами, но ни один не обладал информацией, которая имелась у полиции.
«Комиссар, у семейства Воорта большие связи в департаменте полиции, поэтому скажите: насколько сильное давление на вас оказывают, чтобы Воорт остался на службе?»
— Где они откапывают это дерьмо? — спрашивает Мики. — Или специально придумывают такое, чтобы разозлить его и заставить разговориться?
— Именно так мы делаем на допросах, — говорит Воорт.
— Есть разница. Это мы, — говорит Мики, подъезжая к тротуару, а тем временем гудит сотовый и во рту у Воорта пересыхает. — Проверю-ка я этот чертов мотор.
16.09.
Голос Камиллы в трубке:
— Слушаешь эту пресс-конференцию? Невероятно.
— Что ты отыскала?
— Мои приятели в Эн-би-си раздобыли неполный список клиентов Халла за шесть лет. Но он работал и на общественных началах, поэтому мы знаем только тех клиентов, которые платили, да и то не всех.
— Продолжай.
— Сенаторы Эксинн и Лехманн пользовались его услугами ВО время предвыборной кампании. Никто на свете не сделает и шагу, пока этот парень не проверит цифры. Департамент здравоохранения, управление образования, мои любимые бейсболисты «Янкиз». Разве можно проверить все это за один день?
— Почему «Янкиз»? — с надеждой думает вслух Воорт, поскольку в записке шла речь о бейсболе.
— Прикидки на будущее. Процентные доли болельщиков со стажем, теле- и радиоболельщиков. Болельщиков, зацикленных на бейсбольных ударах.
Где же искать ошибку?
— И еще три клиента. Служба главы Манхэттенского округа. Юридическая фирма Райта и Наттера и профсоюз санитарных работников. И как ты за один день выберешь нужный?
— Сможешь разузнать, чем занимались Райт и Наттер шесть лет назад?
— Попробую, но получить прямой ответ от юриста — даже о том, что она недавно ела, — это круче, чем заставить Пентагон признаться, что США послали войска в Перу.
— Кто из детективов у нас дома? — интересуется Воорт, а тем временем радиорепортер спрашивает Азиза, есть ли доля правды в том, что венесуэльские наркоторговцы как-то связаны с убийствами.
— Кузены Джек и Вэнн, а еще дядя Джеффри.
— Нет ни капли правды, — слышится голос Азиза; может, он лжет, а может, и нет. Никто не говорит Воорту, что полиция обнаружила.
Мики возвращается в машину и делает одобрительный знак — два больших пальца вверх.
— Попроси Вэнна и Джеффри заглянуть в юридическую фирму. Может быть, им повезет, — говорит Воорт Камилле.
Затем они с Мики снова отправляются в путь — к месту киднеппинга шестилетней давности, о котором сообщалось в рапорте. Воорт просматривает свои записи, как будто если читать их без конца, то можно найти ответ.
— «Манхэйм фо Эйгьюлэр». Теперь это не кажется столь важным, — делится Воорт с Мики. — Похоже, я поспорил об этой команде с кем-то, и, видимо, будущий убийца слышал мои слова. Вероятно, он был там.
— Скорее всего это псих, живущий в собственном мире.
— Тогда давай и мы про все забудем, — резко говорит Воорт. — Если это не ниточка к разгадке, тогда едем домой.
— Прости, ты прав.
Теперь они в Байерум-Хилл, самом бедном районе полицейского участка, где люди с низкими доходами живут рядом с теми, кто тратит свои сбережения на отделку домов. Вид меняется от квартала к кварталу и даже от здания к зданию. Перестроенный жилой дом стоит рядом с деревянной развалиной. Обновленный кондоминиум сияет по соседству с выжженным остовом. Битва между разрушением и прогрессом отражается в разрыве между бюрократизированной бедностью и надеждой городских первопроходцев.
— Почему бы кому-то и не разбушеваться из-за того, что я посчитал бейсбольный обмен игроками важным? Логический повод для разнообразия, Мик.
— Потому что это не важно.
— Что-то другое было важно.
— То, что не видел или на что не обратил внимания.
— Бейсбольный обмен игроками, которого даже и не было. Как могло это быть связано со мной?.. — размышляет Воорт.
Мики останавливает машину перед несколькими блеклыми кирпичными высотками.
— Приехали. Место невесть какого чертова преступления.
Квартал большой и оживленный. В 16.19 занятия в школе закончены и тротуары, обращенные в сторону переименованной новостройки Кларенса Томаса, заполнены детьми — сотнями ребят, идущих группами, парами, поодиночке. Воорту хочется знать, нет ли среди них той девочки, которую он разыскал здесь шесть лет назад.
«Знаешь, Конрад, что такое расследование? — обычно говаривал отец. — Пустота и еще раз пустота. И даже когда ты готов все бросить — снова пустота».
Мики прячет мигалку, чтобы никто не узнал в них полицейских. Направляясь к огромному зданию, они проходят мимо развозящего мороженое грузовика, баскетбольной площадки, где в разгаре игра, скамеек, заполненных пожилыми людьми и группками подростков в мешковатых джинсах и бейсболках. Несколько ребят угрюмо смотрят на Воорта.
Вестибюли общественных зданий всегда лишены мебели, потому что ее могут поломать хулиганы. Работает только один из четырех лифтов, но миссис Чарлена Вашингтон оказывается дома. Мать с дочерью ждут у открытой двери квартиры 11-А. Миссис Вашингтон выглядит стройной в набивной цветастой блузке и плиссированной юбке, у нее сегодня выходной — согласно старому полицейскому рапорту, она работает секретаршей в автосервисе. Девочка с косичками в васильковом платье держит учебник математики. Воорт чувствует, что она видела его по телевизору.
— Мне вас не забыть, — говорит Чарлена Вашингтон. — Бывают дни, которые переворачивают жизнь вверх дном.
Это уж точно, думает Воорт, понимая, что даже сама надежда кажется сегодня перевернутой. Он чувствует не признательность, а гнев. Ярость, а недоброжелательность. Негодование. Обвинение. Эмоции, которые вызывают злобу.
Миссис Вашингтон приглашает их в тихую опрятную квартиру, украшенную сенегальской керамикой, ангольскими плетенками, скамеечками с комнатными папоротниками.
— Увидела вас сегодня утром по телевизору и подумала — это и моя годовщина. Годовщина того дня, когда ушла Виктория и вы привели ее обратно домой.
— В тот день я наткнулся на нее в коридоре. Она вернулась сама.
— У вас было розовое лицо, — застенчиво говорит Виктория.
Миссис Вашингтон предлагает томатный сок, совсем не удивляется поспешным вопросам и извиняется, что ничем не может помочь.
— Каждый день — это годовщина чего-нибудь, — говорит она. — С тех пор как умер муж, у меня годовщины триста шестьдесят пять дней в году.
— Может быть, вспомните что-нибудь необычное?
— Виктория ушла — Виктория вернулась домой.
«Еще один адрес в журнале, и потом поедем на бейсбольный матч, потому что именно так я и сделал шесть лет назад. Но вот что я буду там делать? Вопрос, который задал бы себе каждый на моем месте».
Виктория идет в кухню и, вернувшись, дарит Воорту шоколадку «Милки уэй» с голубой ленточкой.
— С днем рождения, — говорит Виктория Вашингтон.
Воорт отвечает, что любит «Милки уэй». Нет аппетита — сандвичи Евы все еще лежат в машине.
16.46.
Обычно Воорт молится в церкви, но сегодня на это нет ни минуты. Тени удлиняются. День клонится к вечеру. Воорт прикрывает глаза, и под завывание сирены они мчатся по последнему адресу из журнала.
«Господи, помоги мне видеть ясно и напомни, что мне нужно знать. Сделай так, чтобы я не был причиной случившегося. Сохрани Мики в стороне от этого. Дай Джулии новую жизнь. Отец, ты там?»
«Да, я там».
Воорт воскрешает в памяти образ Билла-старшего, который умер, когда ему было девять. Они с отцом стоят на крыше своего дома жарким июльским вечером. Отец одет для возни с тостером — на нем шорты и что-то вроде тенниски, с лопаточкой в руке он следит за хлебцем. Мама внизу подает на стол родственникам, которые приехали посидеть в теньке. В морозильнике ледяное пиво для Билла. Минералка для Воорта и его двоюродных братьев. Шипящие сосиски и гамбургеры наполняют запахом вечер.
Из радиоприемника доносится голос комментатора «Метсов» Боба Мэрфи, который кричит: «Муки обходит третьего, стараясь попасть в „дом“!»
А в памяти Воорта Билл-старший не интересуется бейсболом. Он осматривает крышу и хмурится.
— Хочешь урок, Конрад? Или у тебя полно развлечений?
— Урок — это весело, — говорит мальчик; ему нравятся рассказы, слухи и мудрые слова о полиции.
— Тогда скажи мне, что внизу не так.
Воорт внимательно смотрит на Тринадцатую улицу и видит проезжающие мимо такси, покупателей, возвращающихся из магазинов, туристов — они всегда идут неторопливо, — которые прогуливаются и показывают на исторические здания как на свои. Воорт чувствует, как растет напряжение.
— Торопись, — говорит Билл, — иначе он уйдет.
Воорт проверяет гуляющих, автобусную остановку и затененные места, где лестницы ведут в квартиры цокольных этажей.
— Наверное, я ошибся, понадеявшись на тебя, сын.
Для мальчика вечер становится еще жарче. Сконцентрировавшись до предела, он осматривает улицу по квадратам, как его учили. Он не должен потерпеть неудачу. Осматривает каждый квадрат, но трудно вести наблюдение, когда спешишь. Он берет в расчет всю картину, а не мелочи, в поисках характерного, какой-то ошибки.
— Лучше я позвоню и доложу сам, — разочарованно говорит Билл.
— Подожди! Это высокий парень на углу!
Отец с любовью треплет Воорта по голове:
— Правильный ответ — пустота, сын. Ты видел пустоту, потому что там была пустота. Так в чем смысл урока?
— Не верить тому, чего не видишь сам, — говорит униженный Воорт.
Теперь Воорт отрывается от воспоминаний и смотрит на обветшалый дом из песчаника, напротив которого Мики ставит машину. Старая запись гласит: «Позвонивший слышит крики и шум в квартире 3-Е на Брюс-стрит, 811».
Он с трудом вспоминает это здание — а может, в его памяти оно другое? Голубая краска так сильно облупилась, что номер едва читается. Неисправный замок передней двери дает возможность ворам взламывать почтовые ящики и, вероятно, красть чеки. В известном смысле, думает Воорт, сегодняшний день совпадает с таким же днем шестилетней давности своей рутиной скоропалительных выводов. На этот раз голос пожилой дамы доносится через интерком: «Говорите, пожалуйста».
Когда Воорт замолкает, она произносит: «Пожалуйста, говорите».
— Не хватает мне еще глухих, которые все время кричат, — стонет Мики.
Куда Воорт ни приходит, он терпеть не может иметь дело со старыми людьми, осевшими в дрянных домах. У них даже нет иллюзии, что жизнь может еще улучшиться. Позвонив снизу в квартиру Эстель Мур, Воорт совершает свой ежедневный бег с препятствиями — два пролета темной скрипучей лестницы, — и гнев его от этого становится еще больше.
«Что-то беспокоит меня помимо этого дома. Но что?»
Ощущения Воорта нарастают рывками, но пока он остро чувствует запах плесени, которая была бы адом для легких пожилого человека, видит сильно вытертый коврик — Эстель Мур может на нем поскользнуться, замечает перегоревшую лампочку, которая может стать причиной падения старой седой женщины, невероятно ранимую миниатюрность ее самой, опирающейся на металлическую трость в ожидании полицейских.
— Мама обычно говорила: «Эстель, узнаешь, что стареешь, когда полицейский будет смотреться моложе тебя». Входите.
Настороженные голубые глаза. Слуховые аппараты в обоих ушах. Что же так сгибает спины пожилым людям? Но улыбка довольная.
В квартире стоит гаитянская мягкая софа, покрытая вязаной шерстяной накидкой. Книжные полки на дальней стене заполнены фотографиями — в основном это балерины. Увлажнитель воздуха выплевывает облачко пара, несмотря на то что температура здесь должна быть градусов семьдесят по Фаренгейту. От наушников на кушетке тянется провод к телевизору с большим экраном, и это означает, что дама смотрит телевизор с включенным звуком. Может быть, какой-нибудь сосед звонил в Службу спасения шесть лет назад, когда телевизор гремел как битва.
— Вижу, вы смотрите на моих балерин. Не поверите, но я раньше танцевала.
— Я верю, мэм.
16.59.
— Тогда вы должны быть хорошим детективом, потому что никогда не сказали бы такого, глядя на меня сегодня.
Воорта в лицо она особенно не помнит, зато припоминает, что несколько лет назад в ее квартире побывала полиция.
— Так это были вы? Тогда смотритесь молодо — как старшеклассник.
— Может, вы расскажете нам, что помните?
— Я поливала цветы у окна. Увидела, как останавливается патрульная машина и двое полицейских — наверное, вы — входят в дом. Замок внизу сломали, и поэтому вам не пришлось нажимать интерком. Когда вы постучали ко мне, я удивилась.
— А телевизор работал?
— Если и работал, то я редко смотрю его без наушников. Помню, что полицейский, с которым я говорила, сказал, что в тот месяц было много ложных вызовов.
— Больше ничего особенного не припомните?
— Если хотите, могу свериться с дневником.
— Дневником? — переспрашивает обрадованный Мики и садится поудобнее.
«Какого черта меня волнует это место?»
— Подайте мне трость. Каждый год я заполняю по тетради никому не интересными вещами — там рецепты, всякая всячина, странные случаи.
В 17.04 Воорт с Мики молча сидят в маленькой швейной комнате и смотрят, как Эстель Мур роется в переполненном шкафу. В соседней квартире играет радио. Наверху слышны чьи-то шаги. Воорт думает, что плохой слух — сущее благословение для этого места.
Эстель бормочет:
— Давайте поглядим — два года назад, четыре…
«Торопись».
Она выпрямляется, держа красную кожаную тетрадь.
— Прочтите. Много лет прошло с тех пор, как я писала нескромное. Может быть, что-то вам и поможет.
Воорт находит нужную дату и читает: «Дейла Стайн позвонила из Израиля. Она с Мортом переживает страшные дни — у Морта несварение желудка».
Проклятие!
Воорт продолжает читать: «Специальный телерепортаж о танцевальном фестивале Джэкоба Пиллоу по тринадцатому каналу сегодня вечером. Не могу дождаться!!!»
Он говорит, закрывая тетрадь:
— Ничего.
— Жалко.
Мики делает взмах воображаемой битой, намекая, что, может быть, найдем ответ на бейсбольном поле. Но когда они прощаются и идут назад по темному коридору, Воорт чувствует, как дрожь в затылке становится сильнее, он ощущает крушение надежд, которое преобразует разъяренную энергию в некую рациональную и, возможно, полезную идею. «Еще не время уходить».
— Что с тобой? — спрашивает Мики, когда они выходят на улицу.
Воорт не отвечает — боится, что слова отвлекут его. Он переходит улицу, плюхается на обочину и внимательно смотрит на дом Эстель Мур. Мики возвращается из машины с полотенцем, расстилает его на обочине, чтобы не запачкать брюки.
— Ладно, проверим минуту за минутой, — тихо говорит он. — Мы подъезжаем к дому…
— Ставим машину, идем… черт!
Теперь Воорт видит если не ответ, то предвестие плохого. Сердце колотится, когда он хватает сотовый. На сей раз Хейзел дает ответ получше.
— Компьютерная группа! О, Воорт! Простите, я не у себя. Другие детективы дают мне сейчас поручения.
Он говорит, чтобы Хейзел не волновалась, но работа крайне срочная.
— Мне нужен от вас доступ к рапортам Службы спасения. Копии каждого вызова с Семьдесят восьмой. Срочный звонок в участок в этот день шесть лет назад.
— Все звонки?
— Schnell!
Пока они в мучениях ждут, звонит Сантини и говорит, что Ральф Либ из Грейт-Нека находится в отпуске в Эквадоре. Еще он сообщает ту же информацию о Халле, что и Камилла. И теперь Воорт знает, что в работе на Сантини можно положиться.
Воорт меряет шагами улицу. Три минуты, пять…
В надежде, что ошибается, он говорит Мики:
— Номер на крылечке — я его с трудом разобрал.
Спустя десять минут гудит трубка и Хейзел победно сообщает:
— В компьютерной группе получены вызовы по девятьсот одиннадцать после дела Зоровича. Они на экране моего монитора.
Воорт держит свой журнал и читает Хейзел адрес первой квартиры, которую он посетил шесть лет назад в этот же день. Это адрес Анны Бойл.
— Свайдлер, восемьсот девяносто пять, девять-эй. Есть?
— Именно так на моем экране.
— Гаррис, сорок пять. Одиннадцать-эй.
— Точно.
— Брюс, восемьсот одиннадцать. Три-и.
— Вы имеете в виду «ди», я правильно поняла? — с надеждой спрашивает Хейзел.
— Разве не «и»? — Гигантской волной подкатывает тошнота.
— «Ди» — дог, дантист, доллар.
Отключившись, Воорт говорит:
— Я пошел не в ту квартиру. — У него перехватывает дыхание. — Я нашел просчет.
Длинная, мучительная пауза. Затем Мики говорит:
— Да, ты сделал просчет, но это не означает, что он имеет отношение к делу. «Ди» звучит по телефону как «и». Всякий мог ошибиться.
Но оба знают, что полицейским положено дважды проверять адреса в случае ложных вызовов. Никогда не следует оставлять сомнительный звонок без проверки, чтобы избежать именно такой глупой ошибки. И Воорт мчится к дому Эстель Мур, словно скорость может повернуть время вспять, нажимает теперь другую кнопку и думает: «Этот вызов не был ложный, но, может, он и не имеет отношения к делу».
Квартира 3-D не отвечает, и вот он возвращается к пожилой даме, звонит и звонит, а когда они уже наверху, Эстель Мур стоит в коридоре. Время ускоряется и тянется одновременно. У Воорта все идет быстро, а вот у других — еле движется.
— Что-то не так? — спрашивает Эстель Мур.
Воорт уже достаточно спокоен и спрашивает имя соседа, отсутствующего жильца из 3-D.
— Ахмед Гиза живет здесь уже года четыре. Очень милый молодой марокканец, плотник. Иногда приносит мне тайскую еду.
— А до него? Кто жил рядом с вами шесть лет назад?
— Да жил один бедолага, — говорит Эстель Мур и качает головой при мучительном воспоминании. — Я так переживала за него. — Она мрачнеет на глазах из-за волнующих воспоминаний.
— Как его звали?
— Бедняжка, бедняжка Уэнделл Най. С ним случилось такое…